Форум » Я мстю, и мстя моя страшна! » Мама называла нас «дети»… » Ответить
Мама называла нас «дети»…
Граф: Название: Мама называла нас «дети»… Автор: Сын Дракона Фандом: "Граф Монте-Кристо" Тип: джен Пейринг: Рене де Вильфор Размер: мини Жанр: драма Рейтинг: PG Статус: закончен Виньетка от имени первой супруги королевского прокурора
Ответов - 1
Граф: Мама называла нас «дети»… Меня это то смешило, то слегка сердило. Ну какие из нас дети? Я поздно вышла замуж – в двадцать два года, когда я все еще была в невестах, многие уже своих детей имеют. Но родители не хотели, чтобы я уходила в чужую семью при Бонапарте. Они опасались, что при «проклятом узурпаторе» не будет спокойной жизни, и надеялись на его скорое свержение. И родители дождались этого дня. Бонапарт пал и был отправлен в ссылку на остров Эльба, а у меня появился настоящий жених. Я не могу сказать, что господин де Вильфор сразу понравился моей матери – скорее, наоборот… Однако отец был настроен более благодушно, и вместе нам удалось победить ее непреклонность. Но еще больше, чем наши уговоры, маму убедило более близкое знакомство с Жераром. Я не люблю бывать в суде, если честно, меня охватывает трепет и даже пробирает некий ужас от одного присутствия в этом здании – но ради счастья слушать его речь я готова принести эту жертву. Мама куда более волевой человек, нежели я, и то, что трогало мою душу, она оценила разумом. В конце концов нам удалось получить желанное благословение. И уж если я не была ребенком, то Жерар – тем более. Он старше меня, он такой серьезный… Мне до сих пор очень нравится смотреть, как он думает о чем-нибудь: тогда его глаза смотрят куда-то вдаль – туда, куда я не могу заглянуть, и приобретают совершенно небесный цвет. Я никогда не считала себя тщеславной. Я равнодушна ко многим вещам, которые столь ценят люди нашего круга. Но во время успехов Жерара я чувствовала себя по-настоящему счастливой – из-за него, из-за того, какими радостью и торжеством сияли его глаза. И пусть мне самой куда больше нравилось, когда в них светила та тихая задумчивость, я всегда помнила мамины слова: «Мужчина должен побеждать, Рене, - говорила она. - У него должен быть свой конек, дело, в котором он будет щеголять. В мужской натуре устанавливать свои порядки и стремиться к вершинам. Никогда не вставай на этом пути, ибо, как бы ни была сильна любовь, выбор окажется не в твою пользу. Лучше встань рядом и иди вперед вместе с ним.» Мне не казалось, что Жерар может отказаться от меня, если я чем-то помешаю его работе – хотя она и была важна для него, едва ли не важнее воздуха, которым он дышал… Но идти вместе с ним по дороге жизни – что может быть желаннее? И мы идем этим путем вот уже двенадцать лет. У нас растет прекрасная дочь. Валентина так похожа на меня – иногда мне хочется, чтобы в ней было хоть что-то от Жерара… А он смеется и говорит, что ему повезло: у него целых две Рене, большая и маленькая. Рядом с Валентиной он выглядит таким счастливым, а ведь я так и не родила ему сына – и теперь уже не успею. Я захожу к нему в комнату ночью и смотрю, как он спит. Жерару почти сорок лет – но во сне он выглядит гораздо моложе. Усталая морщинка меж бровей разглаживается, и губы уже не поджимаются так категорично-недовольно. Он так по-мальчишески раскидывается по всей кровати – даже трудно поверить, что именно этот человек днем лишнего движения не сделает. Закончилась очередная сессия суда, и Жерар отсыпается за все это время. Во время сессий он почти не спит, просиживая над делами до самого утра. А за завтраками он настолько рассеян, что как-то раз вместо своего кофе залпом выпил молоко Валентины – и даже не заметил этого. Но этот напряженный период подошел к концу, и теперь можно отдохнуть. Скоро Рождество… Его я еще встречу – доктор мне обещал. Это хорошо, я так люблю этот светлый праздник. Люблю свечи на елке, люблю, как смеется Валентина, получая подарки… Люблю рождественскую службу в церкви – потому что на нее Жерар ходит со мною. Он равнодушен к религии, но на Рождество и Пасху делает исключение и сопровождает меня. Я всегда молилась за них – но в этот раз буду молиться жарче прежнего. Я так боюсь… нет, не за себя, со мною все так просто и понятно… Я боюсь оставить их одних. А еще больше – что они узнают. Валентина еще так мала, она не понимает. Жерар – понимает, но он верит, что все еще наладится. Мне и в прошлом иногда подолгу нездоровилось – но потом мне снова становилось лучше. Он надеется, что и в этот раз будет так же. Он обещал, что этим летом обязательно выкроит время, и мы все вместе, втроем, поедем в Италию. Жерар никогда не обещает того, чего не может сделать – и я очень хочу верить, что он съездит с Валентиной. Ему самому нужен нормальный отдых – но об этом он думать не желает. Я возвращаюсь к себе и жгу письмо от доктора. Я умею настаивать на своем, когда пожелаю, а этот раз мне нужно было знать наверняка. А еще он обещал не говорить моему мужу. Это ничего не исправит, только добавит лишней боли. Матушка всегда говорила, что истинные аристократы не боятся говорить правду в глаза – но когда я с Жераром, я не хочу быть «истинной аристократкой». Я хочу видеть в его глазах счастье и любовь, а не боль и жалость. Ему и так скоро будет нелегко – так стоит ли лишать последних месяцев или даже недель счастья? А я теперь знаю, что такое «дети». Это те, кому хочешь счастья любой ценой. У меня одна дочь, но детей двое. Я невольно улыбаюсь: об этом, надеюсь, Жерар тоже никогда не узнает. Но теперь я понимаю, почему мама называла нас «дети»
полная версия страницы