Форум » Бюсси! Кто, кроме Бюсси? » 45 » Ответить
45
Nika: Если ты, мой друг читатель, нашел в себе силы, одолев немалое количество страниц романов трилогии «Королева Марго», «Графиня де Монсоро» и «Сорок пять», полюбопытствовать и задаться такими вопросами, как: «И все?» «На самом интересном месте?» или сказать самому себе: «Я так не играю! Это еще не конец!» ты, мой дорогой друг читатель, будешь совершенно прав. Ибо все на свете имеет свое начало и конец, судя по всему, великий мэтр просто устал, ведь у него не было таких современных удобств, как ноутбука, ворда, в конце концов—просто илементарного гугла (представь на секунду свою жизнь без гугла, читатель, и позавидуй самому себе...) и так далее. Великий мастер принужден был либо сам записывать свои многочисленные творения, либо диктовать, так как он ведь тоже был всего лишь человеком, а не даже полубогом. (Сия глубокая мысль дает нам возможность лишний раз убедиться в том, что диктовать вынужденны не только безграмотные, но и грамотные...) Однако, не будем отвлекаться... Я чувствую, читатель, а так же фикрайтер, и осознаю, что мы перед мэтром в гораздо лучшем положении—у нас есть все вышеперечисленное, включая гугл ( в нашем семействе его ласково называют «Гоголь»). Нам не надо бегать по библиотекам, отыскивая нужный материал, достаточно всего-навсего открыть электронную. И так, собственно, побродив по бесконечным просторам электронных библиотек, ознакомившись со всеми возможными и невозможными полетами фантазии и обнаружив, что на просторах интернета еще не существует ни одного фанфика по книге «Сорок пять», которая ничем не уступает двум другим книгам трилогии, но которая по какой-то причине даже почти не вспоминается фанатами Дюма, я подумала: «дорогая моя, любимая, единственная Ника (однако, не будем отвлекаться), ты будешь просто дурой, если не воспользуешься этой идеей для того, чтобы создать весьма оригинальный фик. Поэтому я приглашаю читателей найти в нас, а не в мэтре Дюма, источник своего веселия или скуки. Это был необычный дом—днем и ночью окна в нем были наглухо закрыты шторами. Соседи старались обходить его по возможности стороной, а кое-кто из люда попроще шептался даже, что там живет нечистая сила. Вскоре этот слух подхватили все, кому не лень, а так как кое-кто заметил, что из дома выходит дама в плаще и маске, закрывающей лицо, то никто не стал опровергать эти слухи. Один лишь господин благородной наружности и сразу видно, дворянского происхождения, покачал головой, когда уличная цветочница поведала ему эту страшную тайну, в надежде на этом заработать. Господин сказал, что теперь уж точно не купит у нее цветов, хотя впрочем они ему итак не нужны, но когда речь зашла о даме, остановился и спросил кто эта дама. Цветочница отвечала, что этого никто не знает, лица ее никто не видел и вобще лучше держаться от нее подальше. Господину удалось лишь выяснить, что дама скорей всего молода и вероятно, хороша собой—цветочница заметила, что руки у нее необыкновенной красоты. «Так-так,--подумал господин.—Я тебя искал, моя малютка, не в тех местах, где следовало, но сама судьба подсказала мне дорогу к твоему дому. Видно, чем больше человек желает спрятаться, тем меньше ему это удается. По крайней мере, для умной головы это не такая уж загадка, а голова у меня, что ни говори, не самая глупая.» Господин сунул цветочнице монету, заметил, что лучше поменьше болтать о том, чего не знаешь и удалился к своей квартире. Таинственная дама в таинственном доме пряталась настолько неумело, что двери были незаперты—именно на это и рассчитывал господин благородного вида, появившись на ступеньках с не менее таинственной ношей на руках, закрытой плащом. На лице господина так же была маска. Господин несколько бесцеремонно толкнул дверь и прошел на второй этаж. Войдя, он остановился, ибо печальное зрелище, которое открылось ему, поразило его настолько, что он снова покачал головой. Он увидел молодую женщину в черном платье с прекрасными, длинными, волнистыми волосами, стоявшую на коленях перед распятием. «Наверняка, это ежевечерняя сцена. Так и двинуться рассудком не долго. Компания ей явно не помешает.» Подумав это, он кашлянул, привлекая к себе внимание. Дама вздрогнула и вскочила на ноги. --Кто вы и что вы делаете в моем доме? --Странный вопрос, сударыня, вы оставляете двери открытыми и полагаете, что через открытую дверь никто не войдет. --Кто вы такой? Впрочем, мне все равно, если вы хотите меня убить, смерть будет для меня избавлением... --Не надейся, моя малютка, я не из тех, кто поднимет руку на женщину. --Кто вы такой? Впрочем, это мне тоже совершенно все равно... что это у вас такое в руках? --Наконец-то ты это спросила. Позволь мне оставить у тебя одного несчастного, который стал невинной жертвой кровавой резни. Молодая женщина вздрогнула. --Сударь, я была бы рада помочь вам, кроме того, было бы не по христиански отказать в помощи ближнему, когда он страдает, но поймите, с некоторого времени я не принадлежу себе, я принадлежу господу. --Послушай, малютка, мне чертовски тяжело и неудобно держать беднягу, поэтому я сделаю вид, что ты ничего сейчас не сказала. С этими словами господин, едва не толкнув ее, проследовал к кровати и положил на нее раненного, все еще не снимая с него плаща. --Как вы смеете так себя вести и разговаривать со мной подобным образом? О, видит бог, у меня не осталось ни одного человека, который защитил бы меня, да впрочем, как я сказала, мне уже все равно. Делайте что хотите, если вам позволяет совесть. --Ну, совесть моя более или менее чиста, причем скорее более, чем менее, а что касается твоего первого заявления о том, что тебя некому защитить, то тут ты ошибаешься,--с этими словами господин снял маску. Дама несколько мгновений удивленно смотрела на него, затем произнесла: --Господин де Шико! --Ты узнала меня и не забыла, это радует. Но скажи мне, как ты живешь, моя бедная малютка? --О господин де Шико, разве я живу? Я существую одной лишь мыслью... --Полно, зови меня просто Шико. Я тебя понял, бедное мое дитя. Бог даст тебе сил это исполнить, бог и кое-кто еще. С этими словами он наконец снял плащ с лица раненного. --Господи,--воскликнула Диана,--господи боже милосердный, Реми, несчастный мальчик... он жив? --Как ты думаешь, малютка, стал бы я тебя выискивать по всему Парижу, как пчелу в улье и тащить его сюда через полгорода, если бы он был мертв? Какое счастье, что я оказался неподалеку, когда весь этот кошмар кончился, если бы он не пошевелился, я бы точно решил, что он мертв... теперь уж он не умрет точно, он ранен тяжело, но кризис уже миновал, тебе останется только поставить его на ноги... --Но он в обмороке? --Иногда это случается при таких ранениях, но это уже тоже не опасно. --Великий господь действительно милостив... --Однако же мне пора. Я бы оставил его у себя и не беспокоил тебя вовсе, но мне не безопасно здесь оставаться. Я должен был исчезнуть сразу же, но не мог его бросить, однако прошло уже три недели... Но я появлюсь через какое-то время. --Вы меня покидаете? --Да, но я покидаю тебя не одну, поэтому я буду спокоен. --Как мне благодарить вас? --Не стоит благодарности, отправьте этого мерзавца на тот свет, более мне ничего не нужно. --Прощайте, Шико. Он видит вас с небес и он благодарен вам тоже. --О, не говори таких вещей, иначе, видит бог, я сам расплачусь, а это совершенно излишне... Прощай, моя бедная, несчастная малютка. С этими словами он поднес к губам ее ладонь, взглянул на раненного, который все еще лежал неподвижно, поклонился, одел маску, закутался в плащ и вышел на вечерние улицы Парижа. (продолжение следует )
Ответов - 5
Камила де Буа-Тресси: Nika пишет: (продолжение следует ) Очень жду!
Nika: Продолжение. Присутствует: некоторое отступление от канона и более человечная Диана. Реми вздохнул и открыл глаза. На мгновенье ему показалось, что он чувствует себя лучше. Он попробовал подняться, но тут же понял, что ничего не выйдет и упал на подушки. Еще долго... как минимум, еще неделя, прежде чем он сможет встать и наверняка как минимум еще неделя, прежде чем он сможет взять в руки шпагу. --Шико!—позвал Реми, весьма удивленный тем, что не увидел его около своей постели, где тот обычно находился.—Шико, черт тебя подери! Куда ты подевался, чертова сестра милосердия? Реми шутил, ибо мог позволить себе такое обращение. Во первых, с кем поведешься, от того и наберешься, а во вторых, а точнее, во первых, после всего, что случилось, после того, как Шико чуть ли не в буквальном смысле вытащил его с того света (иногда Реми думал, что лучше было бы, если бы он его там и оставил, но теперь уже что было, то было) они стали настоящими друзьями, даже больше—братьями. Шико действительно выхаживал и опекал его не хуже любой сестры милосердия, а первые дни вовсе не отходил от него не на секунду—отчасти Шико полагал, что Реми захочет и будет в состоянии свести счеты с жизнью, но в конце концов убедился, что жажда мести была сильнее, и этот вопрос Шико уже не беспокоил... Реми потребовал рассказать все, что произошло сразу после того, как пришел в себя. Он почти ничего не помнил, после того как выхватил шпагу—только страшный удар, после которого он пришел в себя уже лишь в доме Шико... Пока Шико рассказывал то, что он сам смог восстановить по увиденной им картине и то, что ему потом рассказал Сен-Люк, Реми почти физически чувствовал, как у него седеют волосы. --О!—воскликнул он, когда Шико закончил горестное повествование.—Мерзавцы, негодяи, подлецы! Дворяне на дворянина, какая низость! Бедный, бедный мой господин... я убью этого мерзавца д'Эпернона, клянусь тебе, Шико, я отомщу за моего господина! --Не делай резких движений, сын мой, иначе ты никого уже не убьешь. Во вторых, ты не можешь вызвать его на дуэль, ибо ты не дворянин. --Тогда я убью его так же подло, как он убил моего господина! --Полно, сын мой! Твой господин умер со славой, лучше бы он, конечно, был жив, но уж если на то пошло, он умер, как настоящий дворянин, неужели ты хочешь марать руки об этого негодяя? --Я должен его убить! Ах, почему я не дворянин! --Полно, сын мой!—повторил Шико.—В твоем имени нет приставки « де», но сердце твое—сердце дворянина... --Но это мне нисколько не поможет... --Ты не о том думаешь,--медленно и с расстановкой произнес Шико. --Ты предлагаешь мне вызвать на дуэль Анжуйского? Ты сошел с ума? --Сын мой, кто из нас, в самом деле, воистину в своем уме? Погляди на того, кого мы считаем умными—они предпочли напасть из-за угла, чем честно сражаться в открытом бою, и ты хочешь сказать мне, что эти люди в своем уме? --Замолчи, Шико... впрочем, нет, я так и не понял, что ты мне предлагал прежде... --Я сам еще хорошенько не знаю, но так как ты утверждаешь, что ты тоже в своем уме, значит, ты в состоянии будешь придумать это сам... пока что я предлагаю тебе отдохнуть, иначе этот план отложится на неопределенное время... Чем больше ты будешь отдыхать, тем быстрее ты встанешь на ноги... --Черт, как я терпеть не могу неподвижность! --Придется, сын мой, придется... ну же, не будь упрямым как твой господин, а он бы сказал тебе тоже самое... Молодой человек вздохнул, откинулся на подушки, которые Шико поправил уже даже с настоящей отеческой, а не братской заботой и закрыл глаза. Но вдруг, словно вспомнив что-то очень важное, приподнялся на локте. --Шико, ты меня не оставишь?—вырвалось у него из самой глубины души, на удивление самому себе. --Разве за все это время я дал тебе повод подумать, что такое возможно? --Нет, о господи, тысячу раз нет... но ты ничем не рискуешь, оставаясь здесь? --Мы, кажется, уже обсуждали, что я в своем уме... отдыхай, сын мой, иначе я стану рассказывать тебе о молодых годах его величества Генрике, а ты этого не хочешь, уверяю тебя... Реми изобразил жалкое подобие улыбки, закрыл глаза и теперь уже уснул окончательно. Вот почему, собственно, Реми был так удивлен, не обнаружив Шико. И если бы он читал одно из величайших произведений «Юлий Цезарь» величайшего поэта Вильяма Шекспира, (а может быть, он и читал это произведение, но великий мэтр Дюма н сообщал нам об этом... как бы то ни было, к повествованию это не имеет особого отношения), то он имел бы полное право произнести фразу, ставшей известной на все времена у всех племен и народов: «И ты, Брут?» Но так как Реми, вероятнее всего, не была известна эта фраза, то он ограничился другой, первой пришедшей на ум: --Подлец! Мерзавец! Негодяй! --Вы говорите плохо об отсутствующем, сударь?—послышался в ответ тихий женский голос. Реми заморгал, не веря тому, кого он видит. --Боже милостивый, я умер и попал в рай. Я так и думал, что окажусь в раю... --Нет, мой мальчик, мы еще не умерли... Шико нашел меня и принес тебя сюда, поскольку он должен был покинуть Париж на неопределенное время. --Мерзавец и лгун,--пробормотал Реми едва слышно.—Я ведь сразу сказал ему, чтоб он бросил меня и думал о себе... --Ты предпочитаешь его общество моему? --О, моя госпожа! Я никогда не осмелился бы побеспокоить вас заботой о моей жалкой персоне... --Реми,--тихо произнесла Диана.—После того, что было, ты стал мне братом. Я знаю, что ты отдал бы свою жизнь незадумываясь, если бы мог спасти его. Это самое меньшее, что я могу сделать для тебя. Кроме того, мы должны отомстить... это мой долг, наш долг перед ним... это случится не сразу, но я знаю, что это случится... ты мне поможешь? --Я сделаю для вас все, что вы прикажете. Я отдам за вас жизнь так же, как отдал бы ее за бедного господина... --До этого не дойдет, обещаю... Пока что ты должен как можно больше отдыхать. --Хорошо, госпожа, если вы приказываете... --Да, мой мальчик, это я, пожалуй, приказываю... Реми закрыл глаза, но перед тем, как уснуть, все-таки изрек: --Чертов Шико! Как это не по дворянски—исчезнуть не попрощавшись...
Камила де Буа-Тресси: Nika пишет: Чертов Шико! Как это не по дворянски—исчезнуть не попрощавшись... Замечательно! *Скромно* А продолжение будет????
Nika: Камила де Буа-Тресси пишет: А продолжение будет???? Спасибо Думаю, будет еще один завершающий кусочек.
Nika: Шико, мрачный, как туча, сидел за столом, застеленным белой скатертью. Перед ним стояла бутылка вина и бокал. Сегодня был день его рождения—сегодня ему исполнялось сорок пять лет. Он был один. Совершенно один. Когда-то, еще не очень давно, жизнь была легка и полна приключений. Впрочем, не так уж легка, но приключений и забав было точно хоть отбавляй. А вчера ночью ему приснилась дуэль. Он проснулся в холодном поту. Вот уж правда, кошмар. Ах, господи, что тебе слова о любви и чести? Честь—что это такое... разве это стоит, чтобы молодые люди, здоровые и сильные, прекрасные душой и телом, искромсали себя в куски? Разве этих слов стоила смерть бедняги Бюсси? Генриху в последнее время тоже стала часто сниться дуэль, хоть он ее и не видел. Впрочем, есть вещи для видения которых присутствие не обязательно... Ах, господи, если бы ты только видел, как умирал этот мальчик Келюс... господи, да если бы ты видел саму дуэль, ты сам бы ее остановил... Остановись, Шико, не ропщи на господа... Погляди, даже сама Диана никогда не усомнилась в боге, а уж у нее были бы все на то основания... и вобще, хватит пить, сын мой... при этой мысли Шико хлопнул ладонью по столу и опрокинул еще бокал. Черт возьми, Шико, держи себя в руках, сын мой. Не раскисай. От любви ничего хорошего все равно не бывает. Взять того же Бюсси. Ну, тот сам практически подставился. Хотя ничто не заслуживает той смерти, которой он умер. И все-таки Келюса ему было жалко больше. И Генриха. Бедняга рыдал так, что его стало жалко самой королеве-матери, а уж у этой женщины точно никода не было сердца... да и не женщина она—королева... это точно... Какая грустная, в самом деле, получилась жизнь. И что в итоге--и славы, ни друзей, ни семьи. Кому он оставит то немногое, что удалось скопить? Впрочем, этот вопрос легко решить—у него есть Реми... все-таки, он не совсем один... грешно жаловаться... мальчик мечтает о дворянском титуле... пожалуй, это можно будет устроить—надо только подкараулить Генриха в хорошем настроении... в последнее время это случается редко—Генриху тоже все чаще сниться дуэль и Келюс... а тут еще Анжуйский... Шико прекрасно знал, чьих рук это было дело... Генрих опять убивается, можно подумать, они любили друг друга так, как братья Жуаезы—вот уж те действительно не разлей вода... Надо просто признать, что Генрих любит поныть... иногда, но любит... хочет, чтобы все его жалели... а вот не станет он его жалеть после Анжуйского. Не станет и все... Да... пожалуй, сейчас не самое лучшее время разговаривать о дворянстве для Реми... подождет еще немного, никуда не денется... Шико выпил залпом еще бокал. Допью бутылку и лягу спать, а то бог весть до чего додумаюсь. И вобще, сын мой, утро вечера мудренее. Утром все не будет казаться в таком мрачном свете... Шико потянулся к бутылке, чтобы налить еще бокал, как вдруг в дверь тихонько постучали. Шико хотел было подняться и понял, что это ему не удасться. Хорош, от три четверти бутылки. А ведь когда-то они с Горанфло... не надо, не надо сейчас вспоминать все это, иначе, он знал, вслед за этим сразу последуют воспоминания о Келюсе... в последнее время что-то слишком часто... Эх, старость не радость... В дверь постучали еще раз и прежде чем Шико успел сказать «войдите», дверь отворилась и в комнату вошел Реми. Молодой человек был одет во все черное, но он и прежде предпочитал этот цвет—он носил траур по своему господину, поэтому Шико не обратил на это внимания. --Здравствуй, Шико. Что ты делаешь? --Разве ты не видишь, мой мальчик—я сижу на стуле и пью вино. Кстати, ты слышал., что умер герцог Анжуйский? --Вот как?—Реми пожал плечами.—В самом деле? --Да, и в страшных мучениях... кстати, что ты не поделил с этим несчастным мальчиком Анри дю Бушажем? --Как ты думаешь? --Как я думаю, Реми? В основном—головой... --Молодец. Я ни на секунду не мог предположить, что ты способен думать другим местом. Тогда—как ты считаешь? --Цифрами, мой мальчик, один, два, три... --Шико! Я пришел поговорить с тобой, как со старшим другом, но если ты пьян, я, пожалуй, пойду в другое место... --Ну, будет, будет, я пьян не до такой степени, чтобы быть не в состоянии тебя выслушать... я слышал, ты назвал его трусом? --Да, Шико, мы не поделили женщину, которой он домогался, в конце концов, мне надоело его нытье, все просьбы оставить ее в покое ни к чему не привели, он подкарауливал ее в самом монастыре, только чтобы увидеть ее, после чего я вызвал его на дуэль, он ответил, что не станет со мной драться, потому что... ну, ты знаешь... тут я не выдержал и сказал ему, что он жалкий трус, хотя я признаю, что был не прав—он не трус, он просто одержимый... --Не стоит так говорить, о том, кто влюблен—влюбленные часто не владеют своими чувствами и не осознают своих действий... --И тут ты прав, пожалуй, мне стоит принести ему извинения... --Вот это будет более по мужски, чем если бы ты изрубил его в куски на дуэли. --Благодарю тебя, Шико, я последую твоему совету, он для меня весьма ценен. --Ты приходил только за этим? Тогда сделай одолжение, допей это вино—мне больше нельзя, а если оно будет мозолить мне глаза... --Нет, Шико, я приходил не только за этим. Я пришел проститься с тобой. --Проститься? Вот как, в самом деле? Ты уезжаешь? --Да. --Куда и надолго? --Далеко и навсегда. --Нет такого слова «навсегда», мой мальчик, пока мы живы и нет такого «далеко» куда не мог бы пробраться старый Шико... --Увы,--едва слышно произнес Реми. --Что ты сказал? --Я сказал, что хочу стать рыцарем мальтийского ордена. Услышав это, Шико мгновенно протрезвел. Он взглянул на Реми и понял, что тот не шутит и не отступится от своих слов. Шико стукнул кулаком по столу с такой силой что опрокинулись и бокал, и бутылка и их содержимое разлилось кровавым красным цветом на белоснежную скатерть. Оба как завороженные смотрели на скатерть, наконец Шико опомнился первым, сорвал ее со стола и бросил в угол комнаты. --Ты сошел с ума, Реми? --Я не могу без нее жить, Шико. Но в отличае от Анри, я никогда не посмею заговорить с ней об этом. --Черт меня подери! Вернулись времена рыцарских романов—вокруг женщин трупы мужчин... трое, трое молодых, здоровых, красивых дворян, я слышал, Анри тоже собирается постричься... трое мужчин, что в ней такого, в этой вашей Диане, я тебя спрашиваю?!! --Не кричи,--спокойно произнес Реми.—Ты знаешь, что я не бросаю слов на ветер. Если ты будешь ее оскорблять, я тебя самого вызову на дуэль. --Еще один сумасшедший,--махнул рукой Шико.—Так я тебя и испугался... но послушай, ты не можешь этого сделать и ты знаешь почему. --Ты мне поможешь. --Я? Да что я, враг самому себе? --Ты мне поможешь,--повторил Реми. Как ты думаешь, сколько это может занять времени? --Неделя,--ответил Шико, немного подумав. Он собирался сказать две, но он видел, как страдает Реми и он не хотел быть причиной его страданий.—С одним условием—ты останешься со мной. --Я и не думал о другом. --Хорошо, мой мальчик. Тогда иди отдыхать, становиться поздно, а утро вечера мудренее. --Не говори мне «мой мальчик». Скажи мне «сын мой», и я скажу тебе «отец». --Но... --Шико, что есть отец? Отец тот, кто дал жизнь. Разве ты сделал для меня нечто меньшее? --О, какими умными фразами ты заговорил, сын мой,--произнес Шико, чувствуя, как у него начинают предательски дрожать веки—а такого с ним не случалось, пожалуй, с самого детства... нельзя, нельзя этого допускать, пусть это не любовь к женщине, а любовь к ребенку—никакой разницы... ничего хорошего не будет от того, что ты это позволишь—он все равно уйдет, только это будет еще больней, в сто раз больней...—Иди отдыхать,--повторил Шико, и все же не удержавшись, поправил спутавшиеся на лбу совершенно седые волосы.—Ляг в моей комнате, я постелю себе здесь. Реми кивнул с благодарной улыбкой и прошел к комнате. Уже у самой двери он вдруг остановился и сказал: --Шико, Анжуйского убил я. Ее руками, но я. Ты понял? --Конечно, сын мой. Старый Шико все еще понимает все с первого раза. Доброй ночи. --Доброй ночи, Шико. «Вот тебе и подарочек»,--подумал Шико, когда дверь за Реми закрылась.—«И неплохой, надо признать... Осталось только одно—убедить его величество Генрике...»
полная версия страницы