Форум » Покатуха » Перелетные птички. Летняя дюмасферская сказка-2012 » Ответить
Перелетные птички. Летняя дюмасферская сказка-2012
Джулия: Все как всегда, дамы. Думаю, что часть мечтаний сумею выполнить. Если не желаете принимать участия в безобразии - сразу говорите, а то попадете в историю. :) Кто не спрятался - я не виновата!
Джулия: Глава первая, где никто ничего не понимает По крыше тихо шуршал дождь. Невнятное бормотание падающих капель успокаивало, дурманило, заставляло еще крепче обнять подушку и еще уютней пристроиться в теплой постели. Дома было тихо, уютно, безопасно. Будильник пока молчал. На часы смотреть даже не хотелось. Спать. Спааать… пока есть возможность – спать. Под предрассветный дождь приходят самые сладкие сны. В снах – лето, тепло, блаженное ничегонеделанье отпускных дней. Снятся море и пляж, золотой песок под ногами. Снятся горы и серпантин дороги, вьющейся по склону. Снятся километры дорог, которые уже позади – а впереди только новые впечатления, машина мчится навстречу занимающемуся дню и солнцу… Солнце обязательно есть в этих снах как знак чего-то доброго и светлого. Девушка Оксана, которую иногда называли Леди Лора, перевернулась на другой бок. Спааать… Она так устала. Жизнь журналиста, который выбился в руководящий состав родного СМИ, нельзя считать синекурой по многим причинам. У журналистов нет праздников, выходных и полноценных отпусков. Вот и сегодня… Две съемки, написание сценария, контроль за работой подчиненных… машину на репортаж как-то нужно достать, а то возникла накладка: два сюжета разом… хорошо, что по пути одна группа может подкинуть оператора другой… а журналист доберется… журналисты – они такие… Оксана любила свою работу, но даже у самых отчаянных работоголиков возникают моменты, когда работа становится злейшим врагом… …Дождь шел и в другом городе, даже в другой стране: там, где родился великий писатель, труды которого в свое время проходили в любой школе, да и теперь не забывают… на берегу самой широкой и самой известной русской реки. Молодая женщина по имени Ольга (взявшая на форуме ник "Железная маска"), потирая ноющий левый висок, встала, чтобы пойти на кухню. Предстоял долгий трудный день, занятие с группой будущих мамочек. В доме было тихо. Сынишка, набегавшись вчера, уснул едва ли не на полу в гостиной, а потому не прибрал за собой игрушки. Ольга чуть не упала, споткнувшись о машинку, брошенную на самой дороге. Дождь не шуршал – он яростно молотил по оконной раме на кухне. Нужно было что-то соображать на завтрак для мужа, для сынишки… Мужчины – они такие. Их полагается готовить к подвигам. Оля улыбнулась своим мыслям. Она любила их, мужа и сынишку. Очень любила. Но она любила и свою работу. Потому требовалось присесть к компьютеру и кое-что посмотреть… Чашка с чаем была поставлена подальше от клавиатуры. Глаза упрямо слипались. Ольга уронила голову на руку и прикрыла веки. Дождь громыхал о подоконник четко и размеренно, удары сливались в какой-то причудливый африканский ритм. Спать… спать… нет, не спать… подремать минутку, пока загружается система… …Тот же дождь шуршал по асфальту иной страны – там, где даже зимой очень редко выпадает снег. Стелла радовалась дождю. Дождь – это хорошо. Это очень хорошо. Правда, с возрастом все сложнее переносить перепады давления. Голова словно чугуном налита. Но… тут уж ничего не поделать. Противный заказчик вчера принес срочную работу. Убиваться, портить глаза за сто шекелей – это себя не уважать. Это не те деньги, за которые к вечеру должна быть сделана столь сложная иллюстрация. Да еще дождь… будет серое небо, света не хватит. Поглаживая кошку, которая громко мурлыкала и топтала лапками плечо хозяйки, Стелла отправилась включать компьютер. Сейчас она посмотрит последние новости в Интернете, затем приготовит завтрак – мужу вставать на работу, ехать в другой город… хотя бы спокойно сейчас, не стреляют, не нужно волноваться за жизнь близкого человека. Проводит мужа – будет работать. Пока может. Эх, где вы, молодые годы? Тогда все давалось легко… теперь нет никакого желания выполнять рутинную работу. Но на пенсию прожить трудно. Да и маленькие радости жизни себе проще позволять, когда в кармане есть деньги. Должен вот-вот придти на почту диск с фильмами, где играет любимый актер. Кошка замурчала громче. - Зина, Зинушка! – приласкала ее Стелла. Пришлось присесть на диван… Кошка мурчала, Стелла поглаживала свою любимицу. Дождь непрерывно шумел, и от этого звука, который прекрасно сочетался с ласковым «мрррр» сонное сознание отключилось само собой… Дождь шел в Питере, в Москве, над Пермью, над подмосковным Чеховом, на Урале… Над далекой страной Америкой, где только ложились спать. Над Украиной, над Белоруссией… И под него сладко-сладко спалось всем, кому предстоял долгий трудный рабочий день. У каждого он был свой… - Мадам, вы просили разбудить вас в семь утра! Звонкий девичий голосок застал Оксану врасплох. Она не сразу открыла глаза, и еще попыталась по голосу узнать – кто это. Зная ее чудачества, коллеги часто обращались к ней старомодно. Она засыпала дома… черт, что случилось? Почему она непонятно где? Рука страшно ныла… Вызвали на съемку? Аврал? Почему солнце светит прямо в глаза? - Я помогу вам умыться и одеться, мадам! Доброе утро, мадам! Как отдохнули, мадам? Вы поедете сегодня к его высокопреосвященству? Это было уже явным издевательством. Ага. Она непременно поедет к его высокопреосвященству. Обязательно поедет. - Да, сразу после завтрака! – Оксана решила поддержать игру. И тут наконец-то проснулась. Вскочила на кровати, озираясь по сторонам обалдевшим взглядом. ГДЕ ОНА?! Кто эта румяная приятная толстушка много младше ее самой – хотя и она далеко не старуха! О, ей еще и до бальзаковского возраста далековато! Спальня. Шелковая обивка на стенах. Огромные окна. Портьеры с золотыми шнурами. Балдахин над постелью. «Семнадцатый век, первая треть. Год этак 1628-й, не позже!» - отчетливо фиксировало сознание. В комнату зашла еще одна дама. - Ваше сиятельство изволили проснуться? Что ваше сиятельство желает на завтрак? Оксана сглотнула комок в горле. «Чашку кофе, гренки с яйцом и зеленью и сигарету!». Это была правда. Причем кофе – крепчайшего. Чтобы глюки исчезли. А сигарету – не потому, что так нестерпимо хочется курить, а лишь затем, чтобы как-то погасить разочарование. Ах, семнадцатый век! Она – знатная дама… сколько мечталось, сколько было написано… - Кусок копченого угря… дальше на ваше усмотрение. И тут Оксана поняла, что она говорит по-французски. Как на родных для себя русском и украинском. И отвечают ей по-французски. «Мама родная!» - мелькнуло в мыслях. В следующую секунду новоиспеченное «ее сиятельство» потеряло сознание. А вы что хотели? После недели, когда и спать-то приходилось по три часа в сутки урывками, обнаружить себя в чужой постели и в состоянии, которое в просторечии называется «крыша съехала», не так-то просто! …Ольга тоже не могла понять, почему вместо монитора компьютера она смотрит на собственное отражение в зеркале. Причем зеркало это – в золоченой раме, которая выполнена в виде искусно вырезанных цветов и листьев. У них в доме никогда не было такого зеркала! Она опасливо коснулась рукой рамы. Теплая. Согретая лучами солнца. - Ой! – невольно вырвалось у Ольги. Она вскочила, ущипнула себя за руку. Этого показалось недостаточно – жест был подкреплен крестным знамением. Морок не пропадал. Вместо родной комнаты она видела будуар, довольно скромно, но со вкусом обставленный. На стуле валялся шелковый халат… такой халат впору в музей отдать, а не на себя накинуть. Какая вышивка тонкая… - Мадам угодно встать и одеться? Мадам угодно поцеловать сына? Это кто?! Худенькая темноволосая девушка лет восемнадцати – кудрявая, в чепчике, с красивой аккуратной прической. - Сына? О, да! Горничная – или кто она там?! – кажется, была не удивлена. Через пять минут в комнате оказался сын. Как хорошо, что Ромка оставался Ромкой! - Мама, как здорово, что мы будем здесь жить! У меня столько игрушек! И Грегуар сказал, что после завтрака мы с ним пойдем в манеж заниматься! Мама, а манеж – это где лошади? Папа купил нам много лошадей? Это теперь вместо единоборств? Мама, я хочу и единоборства! Вот ребята в садике удивятся! Ольга смотрела на сына, который превосходно болтал по-французски, и понимала, что ничего не понимает. Ровным счетом ничего… Кроме того, что она ответила ему на французском же: - Какой садик? Люксембургский? Конечно, мы туда поедем после завтрака и твоих занятий… …А Стеллу разбудил поцелуй. - Моей красавице угодно спать дальше? Стелла на секунду приоткрыла глаза – и вновь смежила веки. Если это сон, то спать… спать как можно дольше! Мужчина, который склонился над ней, был странно, просто невероятно похож на… Она покачала головой. Идиотизм. Полный идиотизм. Так не бывает. Но ее продолжали целовать, причем поцелуи становились все горячее. Это уже переходило границы приличия, и Стелла, наконец, нашла силы очнуться. Когда к тебе во сне приходит объект первой любви, это прекрасно. Но – не более того! Она не удержалась от изумленного восклицания – и тут же прикусила губу. Боль была явной. Значит, она не спит. Но почему все вокруг такое незнакомое… и знакомое одновременно? Это мансарда. Довольно скромно обставленная, но на кресле валяется мужской камзол модного и даже кокетливого покроя. Яркие цвета контрастируют с облезлой обивкой кресла, с потертым лаком на его ручке… затем взгляд выхватывает окно, наполовину прикрытое ставнями. На подоконнике воркуют голуби. Балки потолка – в пятнах солнечного света. - Ты не пойдешь на свой урок? О, этот голос! Мягкий, звучный. Голос профессионального певца, актера. Голос человека, который привык говорить публично. - Какой урок? – это первая фраза, которую Стелла сумела выдавить. - Ты забыла? Господин Фреминэ согласился давать тебе частные уроки! КТООООО?! Кажется, она и это произнесла вслух. - Господин Фреминэ! Послушай, моя голубка, как ты сумела уговорить его? Говорят, он давал уроки нашему королю! - Какому королю?! Ее потрясли за плечи. - Родная моя! Ты не заболела? Людовику Тринадцатому, кому же еще?! Мало того, что вместо родной квартиры ты просыпаешься непонятно где, говоришь непонятно на каком языке (впрочем, с этим все понятно!), даешь себя обнимать непонятно кому… так еще и вместо президента у нас нынче король Людовик Тринадцатый! - Милый, какой у нас год? «Милый» морщит лоб. - 1628-й! – уверенно говорит он. – Ну, вставай же. Опоздаешь ты, да и я опоздаю. Специально зашел, чтобы разбудить тебя. Это тебя не компрометирует, моя козочка – у нас через месяц свадьба. Или ты и это забыла? «Да я вообще ничего не помню!». - Мы сегодня играем спектакль у принца Конде. Обещали хорошо заплатить, так что будем при деньгах. Мужчина берет камзол, начинает затягивать ленты, путается в крючках. - Я полчаса ждал, все не решался тебя разбудить, - нежно и виновато говорит он. – Весь вспотел. «Какая свадьба? Мне за пятьдесят, у меня двое детей и я замужем!». Рука касается темно-каштановой копны волос. Это волосы молодой девушки. Когда-то они такими и были… Стоп. Рука. Рука девушки лет двадцати. - Милый, подай мне зеркало! Зеркало немедленно появляется. Вот после такого – в обморок. Тут же, не вставая с места. Ибо из зеркала смотрит она – но такая, какой была в далеком 1963-м…
Джулия: Глава вторая, где, по счастью, Портос пребывает в состоянии благочестия На Портоса напал приступ острого благочестия. Такое случалось, но не часто. Здесь же приступ был вызван вполне конкретной причиной: Портос старался угодить своей нареченной. Новоиспеченный жених был кроток как ягненок, строго соблюдал постные дни, и – о, ужас! – даже попытался отговорить друга д`Артаньяна от участия в слишком веселой вечеринке. Раньше Портос был шумен, громогласен и блистателен. От его улыбки млели все горничные и гризетки с улицы Старой Голубятни, а, может, и не только с нее. Иногда Портос вел себя так, что оставалось только гадать: почему такой красавец, воплощение мужественности все еще не растерзан на мелкие клочки обожающими его женщинами? Портос списывал подобное везение на собственную скромность. Мушкетер действительно был достаточно скромен. Подобную же скромность он приписывал одной герцогине, которая недавно овдовела и теперь могла смело предложить себя и все свое состояние господину Портосу. Правда, она теряла все права на герцогский титул – но что с того? Друзья господина Портоса серьезно кивали. Особенно серьезным было лицо господина Атоса. Он всячески поддерживал стремление Портоса к скромной жизни (ведь вскоре Портосу предстояло стать богатым!), не злословить и избегать стычек, которые могли бы помешать взаимному счастью помолвленных влюбленных. Лейтенант д`Артаньян тоже имел вид очень сосредоточенный. Правда, по его тонким губам довольно часто пробегала выразительная усмешка – быстрая, как вспышка молнии. Похоже, что лейтенант знал про своего друга нечто очень любопытное и в высшей степени загадочное. Но если оно так и было, то своих тайных знаний д`Артаньян не показывал никому. При всем своем бахвальстве, гасконец умел хранить чужие секреты. А господин Арамис и вовсе делал вид, что все грешное и земное его уже почти не волнует. Портосу он искренне желал счастья, но с кем Портос соединяет свою судьбу – это был вопрос совершенно пустой. Портос рад? Портос доволен? Что же еще? В то самое утро, с которого началось наше повествование, Париж был залит солнечным светом. Друзья пришли к собору Нотр-Дам по служебной необходимости. Капитан де Тревиль поставил их в караул: на мессе должен был присутствовать король. Всему свету известно: где король – там и мушкетеры. Гвардейцы уже выполнили свою работу, раньше них свою миссию завершила городская полиция. Все нищие с паперти были выгнаны, а на их места пришли те, кто нуждался в прикосновении королевских рук. Их было немного – ведь король совсем недавно принимал страждущих исцеления в Лувре, что делал регулярно и без всякой брезгливости. - Ваша невеста нынче приглашена в собор? – самым любезным тоном поинтересовался д`Артаньян у Портоса. Портос покраснел и начал яростно теребить свои роскошные усы. Арамис с немым осуждением посмотрел на гасконца и еле заметно прикусил губу. Атос кашлянул и ответил не менее любезно: - Вдова, дорогой друг, не имеет права появляться в публичных местах. Не прошло еще и полугода с тех пор, как ее супруг покинул сей грешный мир. Таковы правила. С Атосом было невозможно спорить – он знал все тонкости придворного этикета. Д`Артаньян виновато опустил голову и вздохнул. Дальнейшего развития опасная для Портоса тема не получила: к друзьям подошел Тревиль. Он лично расставлял своих солдат по постам, не доверяя это ответственное дело никому. Или, точнее сказать, лично проверяя, как господа лейтенанты справились со своими прямыми обязанностями. Капитана можно было понять. Он руководствовался двумя причинами. Первая заключалась в том, что его солдаты должны были везде и всюду находиться на высоте. Вторая же… И д`Артаньян, и Феррюсак слишком недавно приступили к несению своих обязанностей. Собственно, чины они получили на ла-рошельской кампании. Но придраться оказалось решительно не к чему. Все четверо вошли внутрь храма и заняли свои посты. Портосу крайне льстило, что он находится на очень почетном месте, откуда можно без помех наблюдать за мессой. Некоторые дворяне куда более знатного происхождения, чем г-н Портос, тщетно добивались права находиться в районе той скамьи, возле которой застыл как статуя рослый мушкетер. Увы, тщеславие было одним из недостатков г-на Портоса! Мушкетер поглядывал по сторонам, стараясь уловить заинтересованные взгляды дам. Но решительно никто на него не смотрел! Ни на него самого, ни на прекрасный новый парадный плащ, ни на безумно дорогой воротник и манжеты! У Портоса еще никогда не было в гардеробе таких замечательных вещей. А какие пряжки были на его новых башмаках! Потому когда он почувствовал, что чья-то ручка пытается отодрать одну из этих самых пряжек, миролюбивый смиренный настрой моментально сменился гневом. Портос взревел, молниеносно нагнулся и схватил воришку за шиворот. Девчонка. Нищенка. Лет пятнадцати, не больше. Черные глазищи в пол-лица, легкая смуглость нежной кожи. Чувствуется в ней примесь какой-то иной крови… полуиспанка? - Господин Портос? – побелевшими губами спросила нищенка. И вдруг зарделась радостным румянцем. Девчонка была чудо как хороша собой даже в нелепых лохмотьях. Портос несколько растерялся: он ожидал чего угодно, только не неуместного в подобной ситуации восхищения. А девчонка была почти готова кинуться ему на шею и расцеловать в обе щеки. Она, казалось, даже не понимала, что на них все смотрят. Ну, просто встретила родного дядюшку! - Да, милашка. Что это ты такое удумала? - Ой… - девчонка все еще не могла поверить собственным глазам. – Живой господин Портос. - В чем дело? – к ним сквозь довольно плотную толпу протиснулся д`Артаньян. Гневно нахмурил брови. Нищенка своими лохмотьями резко контрастировала с разряженными прихожанами. - А вы… Ой, держите меня семеро! Д`Артаньян!!! - Господин д`Артаньян! – строго поправил лейтенант. Но взгляд гасконца невольно вспыхнул любопытством. Д`Артаньяну тоже не чуждо было тщеславие. А когда на тебя с восторгом смотрит хорошенькая девчонка… - Господин д`Артаньян! – с какой-то странной иронией в голосе почти пропела девчонка. – Я была голодна и пыталась срезать пряжку с чьей-то обуви. Но если бы я знала, что это господин Портос… Ведь вы правда господин Портос? На живописную мини-группу стали обращать все больше внимания. - А где господин Атос? И господин Арамис? Голосок у нищенки был звонким и приятным. - Ой, видела бы мама… Тут девчонка начала растерянно озираться по сторонам. Д`Артаньян воспользовался моментом и, подхватив нищенку за локоть, поволок ее к выходу. - С ума сошла, дуреха! – прошипел он зло и яростно. – Да тебя за такие проделки под суд отдадут! Вот тебе пистоль – и убегай отсюда, пока не схватили! Девчонка пистоль взяла как-то равнодушно. - Я хочу посмотреть мессу! Интересно же! - Здесь вот-вот король будет! Тебя поймают – до конца жизни из тюрьмы не выйдешь! Будешь сидеть в вонючей яме… с крысами… - Оставьте мне этого ребенка, лейтенант! – раздался спокойный голос за спиной гасконца. Женщина в монашеском облачении положила руку на плечо нищенки. Нищенка испуганно попятилась было, но… тут же бросилась вперед и спряталась за монахиню. Д`Артаньян мало понимал в рангах и чинах как монахов, так и монахинь. Однако, строгий взгляд и пылавшее румянцем праведного негодования лицо монахини подействовало на него. - Но она… - Те… - девочка словно подавилась каким-то словом, тряхнула головой, и смиренно продолжила, опустив голову. - Я пыталась срезать пряжку с башмака у господина Портоса. - Об этом мы поговорим позже, - тихо сказала монахиня, - а вы, господин лейтенант, можете занять свой пост. Д`Артаньян колебался. - Вы можете занять свой пост. Я позабочусь об этой заблудшей душе! Д`Артаньян подчинился. Монахиня увлекла нищенку в один из боковых пределов, за решетку, которую любезно отворил служка. Обе дамы внимательно посмотрели друг на друга. - Что за маскарад, Сашка? – на чистом русском языке сказала монахиня. - Это не маскарад, теть-Юль, - так же чисто ответила девочка. – Я с самого утра пытаюсь понять, что это и как мне с этим поступать. - Тебя никто не обидел? - Нет, что вы. А вы… - А я – видишь… Ну, хоть пристроить тебя смогу, и голодной точно не останешься. Девчонка вдруг прижала ко рту кулачок и начала хихикать. - Ничего смешного не вижу… - монахиня хмурила брови. - Ой, теть-Юль! А ты… монахиня… Ой, не могу… - Ну и монахиня… - Оооой… католическая монахиня… лютеранка... евангелистка... - Бери повыше, я еще и аббатиса… - Оооой… теть-Юль, ты меня прибьешь. Я тебе сейчас такое скажу… - Какое – «такое»?! Девочка торжественно выпрямилась. И тут же снова прыснула от смеха. - Я тут хожу, милостыню не могу попросить, а моя мама… - Что – твоя мама? - Моя мама теперь – герцогиня де Шеврез. И она будет не она, если не попытается тоже очутиться здесь! Воцарилось молчание. - Многие знания – многие печали, - вздохнула лже-аббатиса. – Слушай, Шушера, и что нам всем с этим делать? Нищенка почесала подбородок. - Пока идем слушать мессу. О, уже петь начали! Красиво-то как! - Стой здесь. Жди и никуда не смей уходить. Ни пряжки воровать, ни на господина Атоса смотреть. Сейчас принесу тебе платье… Монахиня торопливо вышла. А господин Портос в этот момент благодарил Провидение за то, что он пребывает в благочестивом состоянии. Будь он в привычном – попросту опустил бы кулак на голову этой дурочки… и каялся бы в убийстве до конца дней своих. Дурочку было жаль. Хорошенькая. К счастью, еще одна посетительница семнадцатого века об этом не догадывалась. Она стояла, прижавшись щекой к холодной решетке, и слушала торжественные звуки органа.
Гиллуин: Прекрасно! Я в восторге
Диана: Да... очутиться в наряде нищенки в желанном Париже 17 века - это то еще приключение
Диана: Джулия, А сделать себя, лютеранку, аббатисой католического монастыря - это сколько авантюризма надо в крови иметь
Мари: что-то невероятное............... умоляю: Арамиса на сцену
Джулия: Глава третья, где совершается сделка государственной важности Интрига – штука причудливая. Постороннему человеку, не задействованному в ней, часто не разобраться, что к чему. Да и к чему ломать голову над тем, что тебя не касается? А вот если коснулось – тут приходится соображать. Причем быстро и по возможности – правильно. Потому что интрига – чужая, а шкура – своя собственная. Всякий хотел бы подольше сохранять ее в целости и сохранности. Похоже, что пожилой рыбак, раскладывающий на берегу свои сети, тоже руководствовался этим нехитрым правилом. Он вовсе бросил бы начатое важное дело и ретировался, но тут уж ничего не поделать: Господь наградил его умной головой, дал немалый жизненный опыт, но покалеченная во время последних войн за веру нога исключала возможность бегства. Стоявший перед ним человек явно выдавал себя за кого-то другого. Высокий, смуглый, гладко выбритый, в костюме обычного горожанина. Никаких украшений, шитье на камзоле самое скромное. Вот только было очень заметно, что незнакомец привык носить на левом боку шпагу. Рука то и дело пыталась опуститься на эфес, мужчина спохватывался и недовольно морщился. Гримаса эта искажала его лицо с четкими, довольно правильными чертами. Вот только нос у незнакомца был великоват. - Послушай, приятель, не ответишь ли ты на один вопрос? Рыбак не хотел отвечать. Он видел, как этот мужчина обращался к двум кумушкам, которые полоскали белье. Чтобы болтушка Пассе ответила двумя короткими предложениями и одним взмахом руки? Теперь он сам понял, почему. На него смотрели, не мигая, глаза какого-то хищного существа. Рыбак не всегда был рыбаком. Когда-то он служил у одного очень знатного, богатого дворянина и помогал ухаживать за ловчими птицами. Вот такой немигающий, пронизывающий взгляд был у любимого сокола вельможи. Рыбак облизнул пересохшие губы, провел пальцем по усам. - Слушаю, ваша милость. Незнакомца такое обращение ничуть не удивило. - Здесь найдется три или четыре сговорчивых молодца, которые за пистоли готовы пустить в ход шпагу? Ты местный, и наверняка знаешь… Скрывать что-либо было бесполезно. Рыбак мысленно ругнулся, затем обратился с краткой молитвой к святому Дени, своему небесному покровителю, и только после этого спокойно ответил: - Вам, ваша милость, стоит обратиться в трактир. Он у нас один и есть. Вон, черепичная крыша. Найдете хозяйку. Она вам подберет товар по вкусу. Там разный народ ошивается. Может, и согласится кто. Больше ни у кого совета не спрашивайте. Незнакомец круто развернулся и сделал было пару шагов. Затем, точно спохватившись, достал из кармана кошелек, вытащил мелкую монетку и кинул рыбаку. Рыбак посмотрел в спину удаляющемуся незнакомцу, затем перевел взгляд на монету, которая валялась на песке. Плюнул, выругался крепко. Покаянно покачал головой, снял свою незамысловатую шапку и, повернувшись в другую сторону, с чувством перекрестился на шпиль деревенской церквушки. Сговорчивых молодцов поискать можно. Почему нет? Только бы труп в реку не кинули. А то выловили одного на прошлой неделе… ох, и страшны утопленники. Особенно те, кого перед тем, как в воду бросить, еще и прикончили. Отец рассказывал про Варфоломеевскую ночь – говорят, по Сене мертвяки сотнями плыли… Рыбак подумал – и решил, что береженого Бог бережет. Он не пойдет домой ни сегодня, ни завтра. Улов был отменный – самый удобный случай самому отправиться в Париж торговать. Деньги никогда лишними не бывают. Есть единственное исключение – иудины серебряники. Незнакомец тем временем быстро шел в указанном направлении. Несмотря на жару, он зябко кутался в плащ и явно берег левое плечо. Трактирщицу искать не пришлось. Она стояла, прислонившись к дверному косяку, покуривая короткую глиняную трубочку. Довольно высокого роста, худощавая, ладно скроенная. Вроде как все, что бабе полагается, на месте – и в то же время на такую и мужское платье пойдет. - Жан, Пьер, да пошевеливайтесь же вы! Сейчас почтовая карета на Руан подъедет, понадобитесь! Вылетевшие из конюшни парни вполне подходили для любых отчаянных дел. Но сейчас они попросту таскали тюки с сеном. - Эй, голубка! Найдется ли у тебя что перекусить? Трактирщица оглянулась. Из-под сбившегося набок чепца выбилась рыжая прядка. Глаза у трактирщицы были зелеными. «Какая чертовка!» - подумал незнакомец, изображая подобие улыбки. Начинать вот так, сразу, серьезный разговор явно не стоило. - Извольте пожаловать внутрь, ваша милость. Трактирщица пропустила вперед гостя, только затем прошла сама. Стоит ли говорить, что она успела сделать какой-то замысловатый жест, который парни отлично заметили. Они бросили сено, отряхнули одежду от трухи и не спеша проследовали к трактиру. Незнакомец осмотрелся по сторонам. Трактир как трактир. Таких тысячи по всей Франции. Трактирщица приняла заказ, и через три минуты шустрый мальчишка уже выставлял на невероятно чистый (вот это уже интересно!) стол аппетитные кушанья. Вино хозяйка принесла сама. Две бутыли, оплетенные соломой, в мелких капельках – только что из ледяного погреба. Как дорогому гостю. Незнакомец опять скривил губы в подобии улыбки. Неужели по нему настолько видно, что он – дворянин? - Выпей со мной, красавица. Судя по тому, какая у тебя кухня, дела идут неплохо? Рыжая кивнула. - Не жалуюсь, - сдержанно ответила она. - Как тебя зовут? - Анной. - Бери стакан, Анна. Трактирщица помедлила секунду, затем присела напротив гостя. - Хозяйничаешь одна? – продолжал расспросы гость, разливая по стаканам вино. - Почему одна? Помощников хватает. - А муж где? - Муж… При деле. В отлучке сейчас. Вернуться должен вот-вот. - И что за дела такие? - На свете много разных дел. Я же не спрашиваю вас, где ваша жена и что она поделывает. Незнакомец фыркнул. - Я не женат… Анна. На такой, как ты – женился бы. - На простолюдинке? В зеленых глазах плескалась насмешка. - Честью клянусь, женился бы! Ну, твое здоровье, красавица. Стаканы глухо стукнули, ударяясь друг о друга. Мужчина выпил залпом, женщина едва пригубила. Мимо прошел Жан. Незнакомец проводил его внимательным взглядом. - Добрый слуга. - Добрый… - многозначительно протянула хозяйка. - Хорошо иметь добрых слуг. - Да уж неплохо. Незнакомец налил себе еще вина. - Я останусь здесь до вечера. Комната найдется? - Мишель, проводи господина наверх. Задаток вперед, сударь, у нас так принято. Незнакомец положил на столешницу пистоль. Больше между ним и рыжеволосой трактирщицей не было сказано ни слова. Гость расплатился за обед, спросил еще бутылку вина и поднялся следом за мальчишкой. Часа через два Мишель прибежал к хозяйке – гость просил ее зайти по делу. Анна неторопливо вытерла руки краем передника и отправилась наверх. Незнакомец сидел на кровати. Судя по всему, он только что встал. На столе были разложены письменные принадлежности. - Ты грамотная, Анна? - Обучена. - Небось, и кассу ведешь сама? - Сама. - А муж? Рыжая повела плечиком. - Я же сказала: муж при деле. - Браконьерничает? Оленина на вертеле – откуда? - Из леса, вестимо, - улыбнулась женщина. – Не с неба же свалилась. Незнакомец хлопнул ладонью по колену. - Вот что, Анна. Ты такая женщина, с которой прямо нужно разговаривать. Есть ли у тебя на примете три-четыре молодца, которые владеют мушкетом и шпагой? Женщина кивнула. - Допустим. Незнакомец встал. Прошелся по комнате. - Дело пустяковое. И убивать никого не надо. Так… встретить ласково. Покалечат если – спросу никакого. Но без трупов. - Говорите. По тону женщины было не понять, согласна она или отметает предложение. - Завтра сюда приедет женщина. Скорее всего, она будет переодета в мужское платье. Я осмотрел окрестности – твой трактир лучший. Она здесь частенько проезжала в прежние годы, так что знает, что к чему. Как себя назовет – не знаю. Хозяйка присвистнула. - Вы что – за провидицу меня принимаете?! Я угадывать должна, она это или не она? Да вы знаете, сколько посетителей за день принимать приходится?! - Слушай дальше. Дама, вероятно, приедет утром. Будет сидеть в комнате, никуда не выходить. - Ну, и что? - К вечеру могут появиться гости из Парижа. Военные. Трое или четверо. Один – гасконец. Молодой, невысокий, худой. Может – в форме мушкетерского офицера, может – нет. Второй – ростом повыше тебя, но ниже, чем я. Представительный, лицо бледное, волосы темные. Запомни, что его зовут Атосом. Трактирщица уронила на пол кружку, которую взяла со стола и держала в руках. - КАК?! - Атосом. Прозвище у него такое. Будет еще верзила. Того зовут Портосом. - Портосом, - машинально повторила женщина. И наклонилась, чтобы подобрать осколки. Руки у нее дрожали, но гость, занятый своими переживаниями, не заметил этого странного волнения. - И будет еще один. Невысокий, смазливый. Зовут Арамисом. - Ну и пусть себе зовут. Дальше что? Что мне за дело, кого как зовут? - Вот этот смазливый непременно должен встретиться с приехавшей дамой. Спросит – проводишь. Сама. Убедишься, что они в одной комнате. - Свечку подержать им не надо? - Не надо, - незнакомец почему-то поморщился. – Лишнее это. Хозяйка глянула на гостя холодным понимающим взглядом. - Присказка была хорошая. Теперь сказку давай. - Сказку, говоришь? Сказка будет такая. Дама передаст мужчине письма. Мужчина должен отвезти их в Париж, даме там опасно появляться. Хорошо бы красавчика подловить, когда он без дружков окажется. Придушить слегка или чем огреть по головушке. Обыскать, забрать бумаги. И передать мне. - А с остальными что делать? - Остальные ни при чем. Пусть забирают приятеля и убираются куда хотят. Будут возмущаться... я же сказал - могут понадобиться три или четыре молодца. С мушкетами и шпагами. Пусть успокоят. Трактирщица молча убирала черепки. - Сколько за такое баловство заплатишь? Она обратилась к гостю на «ты», но тот никак не отреагировал на подобное неуважение. - Сто пистолей. Трактирщица отрицательно покачала головой. - Мало? Сто пятьдесят. Трактирщица улыбнулась. - Его высокопреосвященство стал таким жадным? – самым невинным тоном поинтересовалась она. Вот тут гость расхохотался. - Ты умная женщина, милая. Хорошо. Триста пистолей – и бумаги мои. Появился туго набитый кошелек, который трактирщица засунула в карман фартука. - Будут вам бумаги. - Вот и славно, милая. Вот и славно. - Я честная француженка, монсеньор. - А твой муж? - Не сомневайтесь в этом. Оленина была с королевских охотничьих угодий. У монсеньора кардинала мы и птичку не подстрелили бы. Незнакомец захохотал еще громче. - Тогда мы закроем глаза за то, что твой муж… при деле. Ну, ступай. К ужину приду, а пока пойду, прогуляюсь. Погода уж больно хорошая. - Да, - покладисто согласилась трактирщица, - лето славное. Она спустилась вниз, но пошла не в общий зал, а на кухню. - Гастон, - сказала она, опускаясь на лавку. – Плесни мне сидра. Да побольше. Поваренок бросился исполнять приказание хозяйки. Анна стащила с головы чепец и принялась им обмахиваться. - Ролевая игра, - бормотала она, оглядывая свои владения. – Квест, блин… «Кто у нас муж? – Волшебник! – Предупреждать надо!». Только мушкетеров мне и не хватало… Она в три глотка осушила стакан, поставила его на лавку и вышла через маленькую дверь на улицу. Лето действительно было славное. Над Иль-де-Франс сияло безмятежное солнце. Анна стояла, прислонившись спиной к теплой стене. Струйка дыма из глиняной голландской трубочки улетала в ясное небо. Вот так бы стоять век, и ни о чем не думать. - Получила? Не будешь мечтать, не будешь фанфики сочинять непонятно про что… Пристукнуть по голове, отобрать бумаги… фиг я дам обидеть кого-то из них! Одна за всех! Плеча робко коснулась ладонь мальчишки Мишеля. - Госпожа Калантэ, вас там спрашивают… Калантэ – это было совершенно не по-французски, но Анька решила оставить себе хоть что-то из прежней жизни.
Леди Лора: Вот кто-то мне обещал не обижать монсеньора... А ведь бумаги, чую нутром, уведут из-под носа!
Калантэ: Ну все, пока продолжения дождусь - сжую провод от мышки... :-) Спасибо!
Калантэ: Леди Лора - у кого из под носа? :-)
Леди Лора: Калантэ У монсеньора, у кого ж еще? Или ты по старой памяти копии снимешь?))))))
Калантэ: Леди Лора - я об этом думала... :-) Но гораздо забавнее подсунуть ему какие-нибудь другие бумаги. Как тот мотор, что был очень похож на настоящий - но не работал!
stella: Калантэ , жуйте провод ! Вы попали в ситуацию, которую другим читателям устроили! Юля-
Ленчик: Калантэ, ну ты и злыдня...! И триста пистолей ей, понимаешь, и бумаги "какие-нибудь другие"... Автору, огромнейшее мерси боку
Леди Лора: Вот я и говорю, лишь бы напакостить бедному замордованному кардиналу! Нет уж, пусть бумаги будут те самые!
Калантэ: Ленчик пишет: триста пистолей ей, понимаешь, и бумаги "какие-нибудь другие". - ну да, а хлеба можно совсем не давать... :-)
Джулия: Глава четвертая, где граф де Вард сначала чувствует себя блаженным идиотом, а затем – круглым идиотом Одно дело – оказаться в XVII веке в виде какой-нибудь безвестной субретки. Совсем другое – знать, что воля Провидения сделала тебя выдающейся исторической личностью. Ты на виду, про тебя многое известно… Но тебе от этого не легче. Даже если это твоя любимая историческая героиня. Даже если ты не менее пяти раз играла ее в литературно-исторических ролевых играх. Даже если ты когда-то хотела такой стать. Но ведь не стала! Стала ты… допустим, руководителем отдела рекламы и PR крупной фирмы, которая производит первоклассные полуфабрикаты. Ты успешна, ты почти состоятельна, ты – законченная трудоголичка. Ты привыкла быть сильной, потому что слабые в твоем мире не выживают. А ты не имела права быть слабой, потому что отвечала за дочь. От твоего трудоголизма зависела ее жизнь. И ты победила. То есть вы обе победили. Ибо ты – жива и уважаема всеми, ты счастлива, у тебя семья. А она, твоя девочка – просто жива: хорошенькая пятнадцатилетняя черноглазка, старшеклассница, у которой друзья, школа, книги и любимый кот. Она все реже вспоминает про свою страшную болезнь. Врачи говорили, что она не доживет и до семи лет... По гладкому лбу Мари де Шеврез пробежала тень. Она стиснула руки и стукнула рукоятью веера по столу. Сашуня, Шуршенька, девочка моя… где ты? Ничего. Сашка – вполне самостоятельная девушка. Главное – чтобы ее никто не обидел. Но на сердце было как-то совершенно спокойно. Рука отложила веер в сторону и потянулась к четкам из крупного жемчуга. «Кажется, я – страшная пижонка». Мать и дочь попали в XVII век в тот момент, когда валялись в кровати в Сашкиной комнате и дружно клевали носами над «Политическим завещанием» Ришелье. Утром был устроен семейный субботник на клумбах у дома. После трудовых свершений дамы выпили традиционный утренний цикорий (Маша старалась ограничивать себя в употреблении кофе, а Сашке с ее больными почками даже от запаха кофе становилось дурно), Сашка побренчала на пианино, а Маша уселась в кресло читать «Политическое завещание». Сашке стало скучно, она пришла к матери. Они минут двадцать обсуждали прочитанное… повалились на кровать отдохнуть, и тут явился Фишер. Фишер незамедлительно улегся на книгу и замурчал. Ну… и намурчал. У-у-у, серая морда… небось, теперь ищет хозяек по всему дому! Про то, что творится дома, Маша старалась не думать. От подобных размышлений тут же портилось настроение. Маша знала любимую книгу наизусть или очень близко к тексту. Беда была в том, что она очень быстро поняла: то, что описано в книге, уже закончилось. Начались те самые «Двадцать пропущенных лет». В литературную ролевушку «Двадцать пропущенных лет» играла Юлька… Юлька пол-жизни бы отдала за то, чтобы очутиться в роли Мари де Шеврез. А Маша… нет, ну это точно ирония судьбы: Коза Маня. Мари де Шеврез. За что боролись, дорогие товарищи, на то и напоролись. Конечно, лестно быть первой красавицей Франции и главной интриганкой. Но только не тогда, когда в твою красивую голову лезут мрачные мысли о Сашке… и не только о Сашке. «Хоть бы мама Севку покормила…». Тут же приходила в голову спасительная мысль о том, что время для «переселенцев» течет иначе. Возможно, ее отсутствия никто и не заметит… Впорхнула в гостиную Кэтти. - Мадам, к вам гость. - Кто еще? – спросила Маша… нет, Мари. Все же Мари. Просто мадам де Шеврез почти не спала ночью. Не потому, что предавалась любви. Как раз напротив: Мари всю ночь простояла у распятия на коленях. Ага. У распятия. Сказать Юльке при случае. Пусть посмеется. Мари де Шеврез – образец христианских добродетелей. Ну-ну… - Граф де Вард. Личико у служанки было встревоженным. - Позови его, Кэтти. Руки уже привычно поправляли прическу. Пожалуй, две женские натуры могут ужиться в одном теле, если они обе красивы и привыкли к определенным действиям. Кокетство не имеет социального положения, возраста и прочих отличий. - Мадам, но он… - Я помню, - ласково сказала герцогиня. – Зови. Кэтти тяжело вздохнула и пошла за графом. Мари продолжала сидеть у зеркала с четками и молитвенником. Вошел граф де Вард. Мари окинула его внимательным взглядом. Молод… пожалуй, лет двадцати семи, не старше. Хорош собой. Даже слишком хорош. Чем-то похож на молодого Михаила Козакова. Все же хорошо, что д`Артаньян его не прибил тогда, в Кале, во время английского путешествия! - Мадам, мое почтение! Мари машинально протянула руку для поцелуя и улыбнулась самым очаровательным образом. «Улыбаться нас учили пять лет. Всем без исключения. Пиарщик обязан улыбаться». - Рада вас видеть, граф. «Как висельник – веревке. Хоть ты и похож на Козакова, но все же сволочь редкостная. И сыночек у тебя таким же будет…». Посланец его высокопреосвященства присел на стул. Он ощущал себя хозяином положения. Он – любимец кардинала, а она – опальная герцогиня, сосланная в Тур. «Хорошо, что у Ришелье не было под боком Сибири. А то бы он разошелся как следует…». Язвительные комментарии сами собой рождались в голове один за другим. Но с губ слетали фразы вполне гладкие. - Дорога была не утомительна, граф? - Я ехал не спеша, дорогая герцогиня. Мари потянулась к колокольчику. И уловила взгляд графа. Хм… Ах, да. Утренний туалет. Ночная сорочка из тончайшего батиста и шелковый халат. Белокурые волосы уже уложены в прическу, но наряд довольно вольный по рамкам эпохи «Людовика Справедливого». Никакого корсета. А грудь у нее… «У нормальной украинской дивчины бюст минимум третьего номера. У меня не минимум. Без всякого силикона. Ну, пусть мальчик смотрит – тебе жалко?». Граф и смотрел. А куда еще ему смотреть, если он – молодой мужчина традиционной ориентации, и ты – первая красавица Франции? Пусть и опальная… Кэтти впорхнула в комнату легкой тенью. Принесла вино и фрукты. Выразительно посмотрела на госпожу. - Мои прежние указания, милая моя, остаются в силе, - спокойно произнесла герцогиня. Это означало: через полчаса две оседланные лошади должны стоять у задней калитки. А сама Кэтти обязана переодеться в мужское платье, еще раз проверить багаж – и быть совершенно готова к отъезду. К отъезду… Черт бы побрал эту политику. Весь предыдущий вечер Маша жадно перечитывала письма. Написанные ЕЕ почерком – но по-французски. Теперь она знала, что должна сделать. Точнее – как раз не должна. Пристрастия самозванки (интересно, можно ли назвать самозванкой человека, который вовсе не желал оказаться в роли Шевретты?) целиком и полностью были на стороне Ришелье. Но сидеть в Туре было невыносимо скучно. За три или четыре дня Мари осмотрела весь город. Почему бы нет? В своем времени Машка до этих мест так и не доехала. Нужно пользоваться возможностью посмотреть мир. Теперь… пусть будет путешествие в Париж. Тот самый Париж, который она так хотела увидеть. Сашка точно в Париже. Она как раз рассуждала о кошках Ришелье… Еще бы – Фишер мурчал и подставлял для чесания брюхо… Ради того, чтобы найти Сашку, Маша была пойти на что угодно. Тем более, что она нашла черновик послания герцогини к некому мушкетеру. К этому мушкетеру Маша Святковская дышала так же неровно, как и Шевретта из романа Дюма. Но для того, чтобы уехать, нужно было срочно избавиться от «опеки». - Ах! – герцогиня словно только что осознала, в каком она виде. – Граф, прошу меня извинить. Провинциальная простота нравов… Она мило покраснела. - Вы прелестны, сударыня! – де Вард поцеловал ей руку. В этот момент Мари в уме перебирала весь штат служанок, приставленных к ней в Туре. Это было легко сделать: совершенный пустяк для образцового менеджера – запомнить десять фамилий. - Вы мне льстите. Как чувствует себя его высокопреосвященство? - Прекрасно. - А его величество? - Совершенно здоров. Охотится в Версале. - А ее величество? - Очаровательна. Разве вы сомневались в этом? «Письмо от Анны я получила третьего дня. Она пишет, что чувствует себя отвратительно. Хоть бы не врал, скотина…». - Граф, я отпустила камеристку. Помогите мне… Легкая ткать колыхнулась и чуть сползла вниз. Буквально на сантиметр. Открывая самое начало соблазнительной ложбинки между грудями. И крестик. Ага. Алмазный крестик на нитке жемчуга. «Где-то я это уже читала… Фу, мужики, почему вы так примитивны? Неужели поведется? Играть-то некогда…». Граф оправдал все, даже самые смелые и нелепые ожидания. Глаза его заблестели томно. Кстати, граф был голубоглазым. - Мой долг – служить вам, мадам. «А через три дня я буду дома… нет, через пять…на самом деле мне нужно выиграть часа четыре – это вам не д`Артаньян, де Вард своей шкурой рисковать не будет». Мари поманила графа за собой. «Как там по тексту? «Чтобы подчинить мужчину, я просто даю ему дотронуться до своего бедра?». Ну-ну…». Граф послушно последовал… нет, не так. Граф побежал за дамой в гареробную. Но дама проворно скрылась за ширмой. И граф вынужден был подчиниться. Последующие четверть часа стали для графа де Варда изощренной пыткой. Ибо за ширмой слышался шорох ткани, а солнечный свет нескромно проявлял на ткани ширмы пленительный женский силуэт. - Подайте мне чулки… они на стуле. О, спасибо. Граф, скажите, а как в Париже… И бедный де Вард отвечал. Сначала довольно бойко. Затем – глухим тихим голосом. Затем – откровенно хриплым и срывающимся. Наконец, у него вырвалось отчаянное: - Мадам, мадам! Почему вы так жестоки? Из-за ширмы донесся русалочий смешок. - Я? - О, вы! «Я просто даю ему дотронуться… черт, такой же псих, как мой первый муж. И такой же самоуверенный болван…». - Но вы – мой тюремщик. - Нет, нет! Его высокопреосвященство послал меня только с целью… - …проверить, не выпорхнула ли птичка из клетки?: - Нет, мадам! Его высокопреосвященство желает вам только добра! Я послан… - Граф, мою нижнюю юбку. «Плевать я хотела, для чего ты послан!». - Граф! - Да, мадам? - Вы могли бы мне помочь? - в голосе женщины звучало смущение, робость. «Ну, пусть дотронется…». И он дотронулся. Не только до шнурков корсета, но и до того, что этот корсет призван был прикрывать. И очень хорошо, что шнурки так и остались незатянутыми. Машка стоически вытерпела две минуты жарких поцелуев. «Алечка, милый, это даже не прихоть, это только для дела, я тебя очень-очень люблю, моя лапушка!». Олегом звали мужа. НАСТОЯЩЕГО мужа. Из НАСТОЯЩЕГО времени. - Граф, - она отстранилась. – Граф, ну, не здесь же… - Мари… - Ступайте в спальню, она рядом, через боковую дверь, - нежно, но непреклонно приказала герцогиня. – Закройте не только шторы, но и ставни. Никакого света. «Жаннетта будет счастлива! Боже, как я цинична. Интересно, с милашкой Арамисом я поступлю так же жестоко?». - Вы и я… - Я и вы…вы мне давно нравились… ничего не могу с собой поделать. Граф, граф, ну, отпустите же… Идите в спальню. Я сейчас к вам присоединюсь. Окончательно потерявший рассудок мужчина бросился исполнять приказание. «Да, ваше высокопреосвященство… не ту страну назвали Гондурасом… ой, то есть: не того вы ко мне послали. Фиг бы я с вами так просто разделалась. Ну, пошли звать Жанетту». Жанетта – вторая камеристка – отличалась пышными формами, отменным темпераментом, беспредельной преданностью хозяйке, которая спасла ее от тюрьмы, клейма и позора, а так же умом. Девушка с полуслова поняла, что от нее требуется. - Ты – знатная дама! – наставляла ее Мари, пока Жанетта помогала госпоже облачаться в мужское платье. - Ты - это я. - Помню, мадам! - Заездить до беспамятства. - Понимаю, мадам. Будет исполнено, мадам. - Хотя бы шесть часов преимущества я должна получить… - Ручаюсь за целый день, мадам! Маша потрепала девушку по щеке… и Жанетта отправилась изображать госпожу. А Мари расправила кудри, поправила перья на шляпе… …и через десять минут юный паж в сопровождении не менее юного и изящного слуги ехал по улицам славного города Тура. За ворота их выпустили беспрепятственно. После чего обе всадницы вихрем помчались вперед. …Забегая вперед, скажем: Жанетта свое слово сдержала. Граф очнулся от сладостного дурмана только на третьи сутки. И только потому, что из Парижа приехал верховой со срочным донесением. Тут уж Жанетта ничего не могла поделать. Граф спешно попрощался с возлюбленной – и поехал в Париж. За полтора лье до столицы его арестовали. Граф был очень удивлен. Затем – откровенно разгневан. Записка его высокопреосвященства, которую он получил в ответ на свое прошение, гласила следующее: «Граф, вы – законченный болван!». Граф де Вард перечитал записку не менее сорока раз. Он не понимал ничего. Он вполне готов был признать себя блаженным идиотом, но что могло вызвать гнев кардинала? Неужели мужская зависть? Почему кардинал назвал его «болваном»?
Nika: Вопрос напрашивается сам собой-- как теперь мадам Калантэ и мадам Стелла будут делить Атоса?
Калантэ: Nika Попрошу без пошлых намеков! Мадам Калантэ при муже и любит Атоса чистой... мммм... братской любовью. Ну, по крайней мере, более подходящего определения я найти не могу. А кто будет наезжать, того я... хм... вот заедете в мой трактир, попросите кушать! :-)
Леди Лора: Бедный, бедный и наивный граф...
полная версия страницы