Форум » Крупная форма » Ненормальная дюманка и четыре друга 20 лет спустя » Ответить
Ненормальная дюманка и четыре друга 20 лет спустя
Калантэ: Название: только рабочее, по идее это просто продолжение "Ненормальной дюманки". Автор: Калантэ Фандом: А.Дюма Пейринг: прежние персонажи плюс Рауль, лорд Винтер, Мордаунт, Карл I и так далее... Размер: макси (видимо). Жанр: так и не научилась определять. ООС, как я понимаю. И авторские персонажи. Плюс, как я подозреваю, альтернативное развитие сюжета. Пояснение: действие начинается через пару лет после окончания предыдущего фика, а планируется охват событий "Двадцать лет спустя". В том числе. Фантазия у меня совершенно безбожная, так что историки могут сразу запасаться валерьянкой и тапочками... В общем, я начинаю давно обещанное продолжение. Боюсь, что выкладываться будет мало того что нерегулярно, но еще и не чаще раза в неделю, но я приложу все усилия, чтобы и не реже! Если что не нравится - кидайте тапки сразу.
Калантэ: По оконным стеклам и подоконнику барабанил дождь, ветер нещадно трепал верхушки парковых деревьев. Женщина, которую когда-то звали Женькой, Евгенией, потом некоторое время – бароном де Сигоньяком, а ныне – Эжени де Ла Фер, стояла в оконной нише, молча постукивая пальцами по переплету и вглядываясь в сгущающиеся сумерки. Она любила дождь, но в пути в такое ненастье, конечно, несладко… Неясный темный силуэт на дороге, едва видный сквозь пелену дождя и мечущиеся ветви, заставил ее приоткрыть створку и жадно прислушаться. Ветер тут же швырнул ей в лицо пригоршню холодных брызг, раздул портьеру и рванул раму с неистовой силой. Медленно ползущий силуэт свернул в сторону и начал удаляться от замка. Эжени вздохнула, захлопнула окно и вытерла ладонью мокрое лицо. Ошиблась… За спиной послышались мягкие неторопливые шаги. Эжени обернулась. В комнату вошел Гримо, неспешно пошел вдоль стены, зажигая свечи в канделябрах. Эжени вздохнула снова. Поравнявшись с ней, Гримо бросил на нее понимающий взгляд, потом посмотрел за окно и чуть заметно качнул головой. - Непогода, - как всегда, односложно проговорил он. – Заночует. Эжени вздохнула в третий раз. Конечно, заночует. И правильно сделает. Дела поместья, изрядно запущенные предшественником, то и дело требовали присутствия графа де Ла Фер, и далеко не всегда ему удавалось обернуться за день. Вот и сейчас Атос был в отъезде, и хотя планировал он вернуться к вечеру, разыгравшееся ненастье бесцеремонно вмешалось в его планы. Как говорится, расписали на бумаге, да забыли про овраги, мелькнуло в голове у Эжени выражение из далекого мира. В общем, она первая бы посоветовала графу остановиться на ночлег и переждать бурю, но при всем при этом она отчаянно, невыносимо, безотчетно тосковала по мужу. Тосковала, грустила – и боялась за него всякий раз, когда не могла быть с ним рядом… Губы Эжени тронула неожиданная улыбка – от воспоминаний. Сейчас граф ездил довольно много, но не так уж давно был период, когда никакие, даже самые важные и неотложные дела не могли заставить Атоса покинуть поместье. Последние два месяца перед рождением Рауля. Эжени переносила беременность вполне нормально, но страх все равно оставался – страх перед неизвестностью, перед уровнем медицины, да мало ли перед чем – и Атос все время был рядом. Надежный, излучающий спокойствие, заботу и уверенность… хотя чуть позже оказалось, что в этом плане граф де Ла Фер ничем не отличается от самого обыкновенного мужчины, который, как раз в силу того, что он мужчина, панически боится за жену. За две недели до родов он привез из Блуа лучшего и опытнейшего врача, за неделю – совсем перестал отходить от Эжени, но окончательно выдал свой страх случайно. Наутро после родов, когда Атос наконец позволил себе покинуть спальню жены и лечь спать – не без нажима со стороны Женьки – Николь сообщила, что Гримо просит позволения навестить графиню. Разумеется, разрешение было немедленно дано. - Что случилось, Гримо? – Эжени вопросительно подняла глаза на слугу. Гримо поклонился, неслышно ступая, подошел к кровати и молча протянул ей некий предмет. Несколько секунд Эжени смотрела и не понимала, что она видит. В исковерканном куске серебра, покрытом тем не менее тонкой резьбой, не без труда угадывался серебряный кубок. Кубок, безжалостно смятый и скомканный, словно пластиковый стаканчик из Женькиного мира. Кубок, на котором, несмотря на это, не было видно никаких следов инструментов. - Что это? – шепотом спросила Эжени. - Кубок, - исчерпывающе ответил Гримо. – Из кабинета графа. Вы рожали. Эжени растерянно коснулась пальцами холодного металла. Да уж, куда там читаемой вверх ногами газете или разбитой чашке! Толстостенный массивный кубок был просто смят в кулаке. Глаза молодой женщины расширились. Гримо выжидающе следил за выражением ее лица – слуга, похоже, пришел не просто поделиться судьбой старинной посуды, а хотел сказать что-то важное. - Это… рукой?! – Говоря с Гримо, Эжени невольно перенимала его манеру общения. - Очень переживал, - кивнул тот. – Боялся. Потерять вас. – Гримо немного помолчал; на лице у него отразилась попытка подобрать нужные слова. – Вас послал ему Бог, госпожа. Для великого молчальника десяток слов подряд были целой поэмой, и ошеломленная как неожиданным многословием Гримо, так и смыслом его высказывания Эжени не нашла, что ответить. Впрочем, Гримо ответа и не ждал. Он бережно поцеловал край свободного рукава молодой женщины, почтительно поклонился и быстро вышел. Эжени молча смотрела ему вслед. Со времени объяснения она ни секунды не сомневалась в чувствах Атоса, но, кажется, только сейчас окончательно и полностью поняла, что она значит для графа… и что граф значит для нее самой. …Эжени вздохнула в четвертый раз. И уехал-то Атос недалеко – всего лишь в соседнее имение… Последние несколько лет сосед, некий шевалье де Бурэн, с великолепной непринужденностью игнорировал границы имений и, охотясь, регулярно учинял потраву на полях деревень, принадлежащих Бражелону. У старого графа уже не нашлось ни сил, ни желания это пресечь – обмен письмами результата не возымел, а ехать самому не позволял возраст. Получив очередное известие о потраве, Атос отправил виконту вежливое письмо. Ответ пришел через десять дней. Граф еще читал витиеватые извинения и заверения в вечной дружбе, когда в кабинет вошел расстроенный управляющий. - Ваше сиятельство, опять! – Управляющий беспомощно всплеснул руками. – Арендаторы жалуются. Опять господин де Бурэн погулял… Поле общинное потоптал, разогнал своей охотой все стадо да еще пастуха чуть не прибил… два дня коз собирали! Третьего дня это было! Атос нахмурился и глянул на дату, стоящую в письме. Письмо было отправлено неделю назад. - В королевский суд обращаться надо, ваше сиятельство, - в отчаянии сказал управляющий. – Нет на него управы, Господи прости, с его варварскими традициями, вот не повезло с соседом… - Что значит – варварскими традициями? – поднял бровь Атос. - Так он ведь поляк, ваше сиятельство, по отцу поляк, его величество Генрих Третий ему земли-то пожаловал! Отец его, мир его праху, благородный был человек, даром что с причудами, на своих полях развлекался. Говорят, это у польских дворян в обычае – на лису или там зайца с плеткой охотиться, с седла забить. Вот он и скачет… Ваше сиятельство… - Я съезжу сам, - жестом заставляя управляющего замолкнуть, сказал Атос. Ему приходилось слышать о темпераменте и привычках польской шляхты еще в юности, и вряд ли с тех пор что-нибудь изменилось. Пожалуй, и в самом деле лучше съездить самому. Обращаться в королевский суд в Блуа ему не хотелось. Прихватить с собой Шарло, пускай привыкает… Дом шевалье производил несколько странное впечатление. Точнее, двойственное. Сама постройка выглядела обычнейшим дворянским замком эпохи Генриха III, разве что слегка обветшавшим – посеревший от времени и дождей известняк, два флигеля в виде буквы П, но внутренний двор… двор принадлежал скорее зажиточному крестьянину. Когда-то посреди дворика, видимо, стояла статуя, но теперь там остался только постамент, в тени которого вольготно развалилась хорошо откормленная свинья. По выщербленным плитам, между которых буйно лезла трава, бродили куры. Тут и там рассыпано сено, валяется опрокинутая бадейка… Для полноты сходства не хватало лишь протянутых веревок, на которых сушилось бы белье. Атос покачал головой. Ему приходилось видеть обедневшие поместья, но тут, скорее, дело было в полном равнодушии к внешнему виду замка. Кованые ворота были приоткрыты; граф кивнул Шарло, тот, секунду поколебавшись, толкнул створку, и всадники въехали во двор под пронзительный скрип немазаных петель. Скрип ворот сыграл роль дверного колокольчика – не прошло и нескольких секунд, как на крыльцо выскочил мужчина средних лет в слегка поношенной ливрее. Внимательный взгляд заметил бы, что ливрея к тому же криво застегнута и нуждается в хорошей стирке. - Мой господин желает видеть шевалье де Бурэна, - не дожидаясь вопроса, громко произнес Шарло. - Я его дворецкий, - с поклоном отозвался мужчина. – Господин де Бурэн на охоте, желаете подождать? Шарло покосился на графа; Атос отрицательно покачал головой. - Мой господин спешит, - правильно истолковав этот жест, ответил Шарло, - скажите, а куда поехал шевалье? Мы могли бы разыскать его на охоте… Дворецкий замялся. - В окрестности Шемери, - неохотно сообщил он. Атос изогнул бровь: деревенька Шемери находилась на его земле. - Разве это владения шевалье? – продолжал расспросы Шарло. - Я предпочитаю не обсуждать волю господина, - уклончиво ответил дворецкий. Атос тронул коня. - Передайте шевалье, что его хотел видеть граф де Ла Фер, - чуть задержавшись, с большим достоинством сказал Шарло. Лицо дворецкого приобрело такое выражение, словно он разом откусил половину лимона: несомненно, он знал, на чьих землях развлекается хозяин, и теперь был бы рад проглотить свои слова про Шемери – притом под любым соусом. - Непременно, - поклонился он. Выехав со двора, Шарло оглянулся – дворецкий маячил на крыльце, всей фигурой выражая покорность судьбе. - И влетит же неряхе за длинный язык… - злорадно пробормотал молодой слуга. – Ох, простите, ваше сиятельство! Что теперь? - Теперь – в Шемери, - Атос взглянул на солнце. – Я намерен повидать господина Бурэна. Охоту офранцузившегося шляхтича было слышно издалека. Лай собак, топот копыт и азартные выкрики доносились из-за околицы деревеньки, улица которой словно вымерла: ни единой живой души, закрытые двери и ставни. Как видно, жители Шемери относились к развлечениям шевалье Бурэна как к стихийному бедствию. Деревня стояла на пригорке, и с околицы всадникам открылся вид на разноцветные квадраты полей – и на охотников тоже. Изумрудный прямоугольник бобового поля был уже изрядно вытоптан; на краю поля слуга удерживал свору возбужденно взлаивающих гончих, а по полегшей зелени зигзагами метался огненно-рыжий комок – лиса. Следом за лисой, словно привязанный невидимой нитью и повторяя все ее зигзаги, скакал всадник; еще двое летели следом, время от времени бросая лошадей в стороны и отрезая путь добыче. - Ату ее, ату! - Слева заходи! - Уйдет, собака! Всадник сделал рывок, в руке взвилась плеть, но лиса молнией метнулась в сторону, прошмыгнула под брюхом лошади правого загонщика и юркнула в высокую пшеницу. - Раззява, чума тебя побери! – Гневный крик всадник подкрепил тем, что огрел оплошавшего загонщика плетью. – Ищи ее теперь! - Прикажете спустить собак, ваша милость? Шевалье натянул поводья, вглядываясь в волнующуюся на ветру пшеницу, и соскочил с седла. - Нет. Добудь огня, мы ее выкурим. И подай ружье. Слуга, спешившись, опустился на колено у края поля и принялся стучать кресалом. Шарло покосился на графа, ожидая приказа. - Ваше сиятельство… - За мной, - спокойно сказал Атос и двинул коня вперед. - Уважаемый, прикажите вашему слуге убрать огниво, - холодно и очень спокойно произнес граф, останавливая лошадь в паре шагов от охотников. И достаточно громко, чтобы услышал лакей, добавил: - Иначе мне придется его останавливать самому. Стук кресала прекратился: слуга расслышал, принял к сведению и теперь ожидал, чем кончится разговор господ. - Черт побери, кто это тут распоряжается? – прикрыв глаза ладонью от солнца и вглядываясь в графа, осведомился Бурэн. – И с какой стати? - С такой стати, что эти земли принадлежат мне, - любезно пояснил Атос. – Я всегда рад гостям, но только в том случае, если гости соблюдают правила вежливости, а не поджигают поля. - Я охочусь где пожелаю, и никто не смеет мне указывать! – вспылил Бурэн. - Гость в чужом доме должен вести себя учтиво, в противном случае хозяева могут выставить его вон. – Атос спешился и кинул поводья Шарло. - Убирайтесь! – отрывисто бросил шевалье. - Если вы немедленно покинете мою землю и никогда больше не позволите себе тут разбойничать – я не стану обращаться в королевский суд, - по-прежнему спокойно сказал Атос. – Я даже не потребую у вас извинений. Вместо ответа шевалье поднял ружье. - Убирайтесь! – повторил он. - Я не ошибся, - невозмутимо проговорил граф. – Вы и впрямь разбойник с большой дороги. Опустите ружье!
Калантэ: Стелла, спасибо за чудесную иллюстрацию!
Калантэ: Атос шагнул вперед, отстраняя дуло. Он запоздал на какую-то долю секунды. Звук выстрела заставил Шарло вздрогнуть; слуга с кресалом вскочил, двое других круто повернулись, и все трое замерли в нерешительности. У них на глазах происходило нечто, во что лучше было пока не соваться. - Ваше сиятельство! – вскрикнул Шарло. Впрочем, Атос стоял на ногах и падать не собирался. Более того, он одним стремительным движением вырвал у Бурэна ружье и отшвырнул далеко в сторону. Лязгнула выхваченная шпага. Левой рукой Атос тронул бок, мимолетно глянул на окровавленную ладонь и снова поднял голову. - Вполне достойно разбойника, - сквозь зубы бросил он. – К бою! Шевалье отпрыгнул назад и выхватил шпагу. - Вот это по мне! Атос усмехнулся. От него не ускользнуло, что поляк постарался занять позицию спиной к низко стоящему солнцу – старая и не очень-то честная уловка. Впрочем, с запада наползала туча, обещавшая очень скоро уравнять шансы. Шарло следил за поединком с замиранием сердца, не забывая, однако, коситься на слуг шевалье; пальцы молодого слуги судорожно тискали рукоятку пистолета. Если вздумают вмешаться – уж одного-то он положит! Он не так сильно переживал бы за исход схватки, будь Гримо в свое время поразговорчивее. Конечно, Шарло знал, что граф раньше служил в мушкетерах и был первой шпагой Франции, но когда это было? К тому же он ранен, и солнце слепит ему глаза… солнце? Шарло только теперь заметил, что яркая зелень поля потускнела – туча закрыла уже почти полнеба. Есть справедливость на свете! Между тем рана, хотя и неприятная, почти не мешала Атосу двигаться. Он только перебросил шпагу в левую руку, предварительно вытерев ладонь о плащ – чтобы рукоятка не скользила. Не прошло и полминуты, как Бурэн прозевал первый укол – шпага Атоса проткнула ему плечо. Левое. Шевалье был бы взбешен еще больше, если бы знал – граф выбрал мишень сознательно, чтобы проучить наглеца. Убивать его он не собирался. Еще два выпада, финт, перевод – и потомок польской шляхты получил вторую рану, на этот раз чуть повыше колена. Атос отступил на шаг. - Не хотите ли извиниться? – холодно осведомился он - Пся крев! – Шляхтич ринулся в атаку. Атос легко отстранился и нанес третий укол. Бурэн выронил шпагу и, скрипя зубами, перехватил левой рукой кисть правой; по пальцам обильно лилась кровь. - Извинения ваши можете оставить при себе, - сухо сказал Атос, вытирая шпагу и вкладывая ее в ножны. – Или желаете продолжить? Нет? В таком случае, прощайте. Вы, двое, - он кивнул растерянным слугам, - помогите шевалье сесть в седло. И имейте в виду, сударь, что в следующий раз я вас убью. – Атос отвернулся и, не оглядываясь, пошел к своей лошади. Шарло, глядя на графа со смесью восхищения и беспокойства, поддержал стремя. - Господин граф, а ваша рана как же? – робко заикнулся он, когда они отъехали подальше. - Пустяки, - отмахнулся граф. - Ну как же пустяки, у вас же кровь течет! Что мне госпожа графиня скажет? – Шарло привстал на стременах. – Вон дом старосты, ваше сиятельство, позвольте, я там помощи попрошу? Перевязать-то надо! Атос бросил взгляд на опаленную прореху на боку. Пуля, выпущенная почти в упор, прошла по касательной – граф нащупал выходное отверстие в ткани, но тем не менее ребра нещадно саднило и кровь понемногу пропитывала полу камзола. Пожалуй, Шарло прав… Пока они выясняли отношения с соседом, небо затянуло окончательно, и вдалеке погромыхивало. Шарло как раз успел отвести лошадей под навес и подняться на чисто выметенное крылечко добротного каменного дома старосты, когда потемневшее небо расколола молния, и на утоптанную землю обрушился ливень. Через мгновение из водосточного желоба уже хлестал настоящий водопад, растекаясь по двору и крутя соломинки и перышки. - Ох, ваше сиятельство, дайте я рубашку-то постираю, в крови ж все… - Жена старосты, старательно, хотя и не очень умело, промыв рану и перевязав ее чистым полотном, продолжала хлопотать вокруг гостей. – Вы бы заночевали, дело к вечеру, и вон какая буря разыгралась! - Благодарю, - Атос улыбнулся женщине, - но я поеду. – Граф поднялся и, слегка морщась, принялся натягивать окровавленный камзол. - Ваше сиятельство! – взмолился Шарло, – льет ведь как из ведра! – и осекся под насмешливым взглядом графа. – И то верно, - смущенно пробормотал он, - небось не глиняный, не развалюсь… В свое время Атос и сам упрекнул бы торопыгу, отправляющегося в путь на ночь глядя и в проливной дождь, да еще и со свежей раной – куда спешить, дела переделаны. Но – в замке ждала Эжени. Граф с безотчетной радостью прислушивался к непривычному ощущению. Дома его ждали. Дома. У него был дом. Не просто четыре стены и крыша, доставшиеся от предков… В груди разлилось тепло. Когда же в последний раз он возвращался в дом, где его любят и ждут? Разве что в детстве… Гроза прошла, но ливень продолжал хлестать так, что путники почти моментально вымокли до нитки. Щурясь от дождевых струй и летящей из-под копыт грязи, Атос уговаривал себя, что спешит он напрасно – время позднее, Эжени уже будет спать, решив, что сегодня он не вернется… и все равно подгонял лошадь. Шарло молча ехал рядом и чуть позади. Замок стоял темный и безмолвный; сквозь частую сетку дождя тускло мерцал огонек в будке привратника – и слабо светилось окно на втором этаже. У Атоса забилось сердце. Шарло уже стучался к привратнику; ворота медленно распахивались, под козырьком конюшни затеплился фонарь, зевающий во весь рот конюх принял поводья… Шарло что-то говорил – Атос уже не слушал. Он спрыгнул с седла, сунул кому-то в руки мокрую шляпу, наскоро плеснул в лицо водой из дождевой бочки, смывая дорожную грязь, и взбежал на крыльцо. Дверь распахнулась раньше, чем он успел прикоснуться к ручке, и граф поймал в объятия Эжени. Он был дома. Какое-то время он так и стоял, обнимая жену, прижавшись щекой к теплым волосам и слыша, как стучит ее сердце – забыв и о боли в боку, и о том, что он мокрый с головы до ног… Наконец Эжени подняла голову и слегка отстранилась, не размыкая рук. - Господи, ты же совершенно мокрый… - шепнула она. Атос крепко поцеловал жену и неохотно выпустил ее из объятий. - И ты теперь тоже, - улыбнулся он. – Рауль спит? - Ну конечно… - Эжени потянула его за руку. – Ванна будет готова через пять минут. Пойдем скорее. Я сейчас… В камине весело потрескивало пламя, жестяная ванна исходила паром. Атос, улыбаясь, принялся расстегивать насквозь мокрый камзол. За пять минут воду не согреть – лишнее доказательство того, что Эжени ждала, ждала, несмотря на поздний час и непогоду. За спиной скрипнула дверь; граф обернулся, ожидая увидеть Гримо, но на пороге появилась Эжени с халатом в руках. - Гримо принесет… Ты ранен?! Атос непроизвольно опустил глаза, проследив ее взгляд. Дыру на рубашке окружали разводы крови и темные пятна въевшихся в ткань порошинок. - Пустяки… - Граф шагнул навстречу жене, но в этот момент потеря крови, неумело наложенная повязка и жарко натопленная комната возымели свое действие. Перед глазами все поплыло, и Атос, понимая, что сейчас, чего доброго, просто упадет, сел на пол, прислонившись спиной к банкетке. Эжени бросилась к нему. - Тебе плохо? - Пустяки, сейчас пройдет. - Атос, не открывая глаз, поймал ее за руку и притянул к себе. Эжени опустилась на колени, с тревогой заглядывая ему в лицо; граф крепко обнял жену и прижал к здоровому боку. - Подожди, - тихо сказал он. – Подожди… - Тебе же плохо… - Мне хорошо. – Атос открыл глаза. – Мне в самом деле хорошо. Я не истекаю кровью, ты сейчас сделаешь все, что надо… но подожди секунду… - Но что случилось? - Небольшой спор. По-соседски, - улыбнулся Атос. – Ему досталось больше. - Ну разве можно ехать в такой дождь с раной… - с ласковым упреком сказала Эжени. - Пустяковая царапина… дело не в этом… - Атос сжал ее руку. – Я просто спешил к тебе. И сейчас я счастлив, так счастлив, как никогда еще не был. Мой ангел, мое счастье… Я люблю тебя. - Я люблю тебя, - шепотом ответила Эжени.
Nika: Ура!!! Дождались!!!!!!
Эжени д'Англарец: Здорово! Мне так нравится! Особенно сцены с Эжени - так трогательно! Жду, что будет дальше! *Ну де Бурэн! Ну скотина!*
Настикусь: Продолжение!!Я первой частью зачитывалась до упоения, а тут такой подарочек....
Ленчик: Вау! Гречка!!! Если серьезно, спасибо, нравится Правда.
Калантэ: Ох, поскольку меня уже дважды спросили, за что я не люблю поляков - спешу опровергнуть. Ничегошеньки не имею против поляков, наоборот, симпатизирую! Просто припекло мне обрисовать охоту с плетью, только и всего. Бурэн мог с тем же успехом оказаться московитом, но что-то не вспомню, что им тоже давали "политическое убежище"... :-)
Калантэ: Сквозь закрытые веки пробивались яркие голубоватые всполохи – вращение синей мигалки на крыше машины «скорой помощи». Сирена почему-то не работает… Поняв, что она задремала на дежурстве, а в отделение как раз привезли тяжелого больного, Женька рывком выдернула себя из сна и открыла глаза. Фу ты, это же луна… Вместо крашеных в салатный цвет стен приемного покоя - полутемная спальня. Рядом тихо дышит во сне Атос, шум дождя за окнами утих, а в широкой щели между оконными занавесками стремительно летят клочья облаков, и среди них, то вспыхивая, то угасая, ныряет луна – очень яркая и чистая, словно вымытая недавним дождем. Эжени вздохнула с облегчением. Это только сон. Прежняя Женька пробежалась бы до окна и задернула шторы, ни о чем не задумываясь; Эжени, в общем-то, сделала то же самое, но попутно с неудовольствием подумала, что Николь могла бы быть и повнимательнее. Босиком на паркете было прохладно; Эжени поспешно нырнула под одеяло. Безотчетное чувство тревоги, вызванное обрывком прошлого, медленно таяло. «Окончательно вжилась в роль, дорогая, - проплыла уже полусонная мысль, - горничных ей подавай… Знатная дама… Это луна… луна, не мигалка… Какая чистая…» Когда Эжени окончательно проснулась, из-за шторы падал золотистый горячий луч. Молодая женщина приподнялась на локте, бросив взгляд на крепко спящего графа, потом перевела взгляд на часы… Девять! Эжени нежно улыбнулась. Оказывается, и железная внутренняя дисциплина Атоса может давать сбои. До сих пор граф поднимался не позднее половины восьмого – сказывалась многолетняя привычка к службе. Эжени осторожно, чтобы не разбудить бывшего мушкетера, приподнялась и села на кровати. Что-то ей снилось такое… полузабытое… Внезапное чувство ледяного сквозняка, словно где-то распахнулась дверь в погреб, заставило Эжени вздрогнуть и сжаться в комок. В ушах зашумело, спальня поплыла по кругу… - Ой, Мишка, какое интересное колечко! Откуда? Можно я… - Нет! Не надевай! Голоса прорывались сквозь нарастающий гул; голова кружилась все сильнее. - Миш, да ты что, примерить уже нельзя? - Снимай, тебе сказано! Из-за этого кольца Женька умерла! Надо было его выкинуть к черту прямо там, в реку! - Ну Ми-иш… Ой…больно как…голова… - Дура, снимай немедленно! Эжени стиснула виски ладонями, но гул не прекращался; ледяной сквозняк усилился, к нему прибавилось отвратительное ощущение, что ее куда-то тянет… непонятно куда и как... и мир становится зыбким… Средний палец на левой руке налился пульсирующей болью. Женька умерла… Женька умерла… умерла… - Дай сюда!! «Но я же жива! – пронеслось в голове. – Я не умирала! Я же выбросила кольцо…» Эжени в отчаянии затрясла головой, словно пытаясь вытряхнуть весь этот бред. - Эжени! Эжени, что с тобой? Эжени, тебе плохо?! – Голос Атоса пробился сквозь звон в ушах и отзвуки полузнакомых, забытых голосов. – Эжени!!! Сильные руки стиснули плечи, повернули… Что-то резко дернуло за палец, и голоса начали таять. - Идиотка… я его сейчас молотком расплющу!… - Я же не умирала, - пробормотала Женька, не замечая ни того, что говорит по-русски, ни полного тревоги взгляда Атоса, - я же не умирала!! - Эжени, милая, да что с тобой?! Резкий металлический стук где-то на границе сознания холодной иголочкой уколол в висок – и все кончилось так же внезапно, как и началось. Мир вокруг снова стал осязаемым и настоящим. Женька в изнеможении выдохнула и уткнулась в плечо Атоса. - Н-не знаю… - Она тяжело, со всхлипами, дышала. – Наверное, просто кошмарный сон… Кажется, отпустило. Ох… ты прости, пожалуйста… - Да за что же? – Атос обнял Женьку, прижал к себе. - За такое… пробуждение. – Женька слабо улыбнулась. Она в самом деле быстро приходила в себя. Сон? Как бы не так! - Ну что ты… Нет, это был все-таки не сон. Женька украдкой пощупала палец – она готова была поклясться, что на нем осталась ссадина, словно с пальца резким движением сдернули тесное кольцо, но никаких следов на коже не было. Саднящая боль стремительно утихала. «Вот так привет из родного мира! Кто-то ТАМ надел кольцо. То самое. И я почувствовала. Хорошо, что вовремя сняли. И, пожалуй, в самом деле расплющили. И слава Богу!» Женька зябко поежилась – хотелось бы надеяться, что подобное не повторится. За прошедшие три года она так привыкла к ЭТОМУ миру, что воспоминания о ТОМ, другом, подернулись дымкой нереальности. Она даже ни разу больше не пыталась задуматься, куда, собственно, попала - в прошлое, в альтернативную реальность, в параллельный мир… и почти превратилась в Эжени, но теперь с воспоминаний словно сдернули пыльную вуаль, вернув им яркость и остроту. …Женька сидела перед зеркалом, расчесывая волосы - привычный утренний ритуал помогал успокоиться и привести мысли хоть в какое-то подобие порядка. «А все-таки, это прошлое или какая-то параллель? – Она медленно положила щетку на туалетный столик, задумчиво глядя на свое отражение. – В реальной истории, кажется, даже де Тревиль стал капитаном мушкетеров году эдак… ну да, примерно сейчас! Стало быть, не прошлое. Тогда что? Мир Александра Дюма?» Она снова провела щеткой по волосам. Да, пожалуй, все известные ей сюжетные линии в точности совпадают с бессмертным романом. И история с Констанцией, и госпожа Кокнар… - Господин Гримо, - донесся из коридора голос Блезуа, - почта для его сиятельства! Женька машинально прислушалась, хотя, как и следовало ожидать, ответом было молчание – она почти воочию увидела, как Гримо кивает и не спеша идет к кабинету графа. Легкий скрип двери, и отдаленный голос Атоса произнес: - Что-нибудь важное? - Из Англии. – Гримо сделал паузу. - Лорд Винтер. Женька кивнула самой себе. Вот и лишнее подтверждение. Стало быть, лорд Винтер тут тоже наличествует… черт!!! Щетка со стуком упала на подзеркальный столик, и Женька взялась ладонями за горящие щеки. Если здесь есть лорд Винтер, значит, есть и… Почему она до сих пор ни разу об этом не задумывалась?! Не хотела? Или - принимала как данность? Но она ни разу не слышала от Атоса о миледи. От остальных, впрочем, тоже. О смерти Констанции – слышала, а о леди Винтер… Мысль о том, что Атос пожелал что-то от нее утаить, царапнула как ржавой железкой. «А ты пойди и спроси, - ехидно посоветовал внутренний голос – прошедшие три года ничуть не убавили ему ядовитости. – Так, мол, и так, дорогой супруг, у вас, кажется, была до меня еще жена, и куда она подевалась? Ваша девичья фамилия, часом, не Жиль де Рэ?» «А мне без разницы, - не слишком уверенно ответила самой себе Женька. – Была, не была, повесил, не повесил…и вообще, имеет человек право на личные тайны…» «Так уж и без разницы? – не унимался внутренний голос. – Что, совсем неинтересно? Столько лет поклонницы на эту тему копья ломают – а тебе все равно? То-то ты тут щетки роняешь…» Женька прикусила губу. Верно говорят, что есть вещи, о которых лучше бы совсем не знать. Была ли казнь миледи хладнокровным убийством или же поступком не помнящего себя от отчаяния и потрясения человека? Нет, ей было не все равно. Когда-то она склонялась ко второй версии, но одно дело – рассуждать о вымышленном персонаже и совсем другое – о собственном муже. «От любопытства кошка сдохла, - издевательски отозвался внутренний голос. – Да-да-да, ты же у нас Баба-Яга в тылу врага, фанаты не простят, Родина не забудет, если ты упустишь случай узнать, как…» «Пошел к черту, - мрачно сообщила Женька. – Любопытство тут ни при чем.» «Что, страшно?» «Страшно. Но… я должна знать!» Знать – было ли это вообще. И что думал и чувствовал тогда этот человек, приговоривший к смерти женщину, которую любил. И сможет ли она это понять… и простить. «Ты же утверждала, что ты его любишь…» Несколько секунд Женька пристально смотрела в глаза своему отражению. Страх, тревога за Атоса, виноватость – из-за того, что она вообще может об этом рассуждать, ненависть к этой женщине, даже тень которой обладала способностью омрачать души, нахлынули одновременно, так что она стиснула кулаки. Да что бы там ни было, черт побери все на свете! Неужели Атос может оказаться совсем не тем, кого она до сих пор знала?! Это же бред! «Но почему же он ничего мне не рассказал?» «Так вот что тебя смущает! У мужа, видите ли, завелись тайны… А ты бы – рассказала? При любом раскладе? Подумай, каково должно быть ему!» Последняя мысль оказала отрезвляющее действие. Лицо обдало жаром – от стыда и облегчения. Следом возникла досада на лорда Винтера – жили бы себе спокойно, так нет, являются призраки из прошлого… Но чего же он хочет? Что в письме? Женьке как-то не очень верилось, что Винтер, после столь долгого молчания, попросту вздумал поделиться с Атосом видами на урожай или охотничьими историями. У нее было смутное подозрение, что это как-то связано с Мордаунтом, но ведь не подойдешь и не спросишь. Мало того, что интересоваться перепиской Атоса выглядело бы беспардонным любопытством, это еще и могло обнаружить Женькину осведомленность. Оставалось ждать. - Сама же только что пришла к выводу, что это мир Александра Дюма, - пробормотала Эжени. – А раз так, то без племянничка тут не обошлось… Ох, черт! - Она внезапно усмехнулась и вскинула глаза на зеркало. Оттуда смотрела прежняя Женька. – Кажется, у меня есть уникальная возможность – в одиночку переиграть двадцать лет истории!
Ленчик: Калантэ пишет: она задремала на дежурстве, а в отделение как раз привезли тяжелого больного Метко. Похоже, это любимый кошмар всех медиков.
stella: Калантэ саммое оно!
Acaria: Очень ждем продолжения!
Navarre: Ура!! Продолжение!! Калантэ, это замечательно!!!
Калантэ: Вполне может быть, что я напутала с датами и возрастами. Если так, буду очень благодарна тем, кто это заметит и ткнет меня носом! Известно, что золотые рыбки способны предчувствовать землетрясение и перемену погоды. Женьку с ними роднил разве что знак Зодиака, так что талантами в области метеорологии она не обладала, но зато чужие эмоции улавливала безошибочно. За завтраком Атос выглядел как всегда, то есть спокойным и уравновешенным, тем не менее, будь Женька рыбкой – она бы уже тревожно сновала по аквариуму туда-сюда. Что-то невысказанное висело в воздухе. Гримо не показывался. «Спросить? Или лучше не надо? Могла же я слышать, что пришло письмо…» Несколько раз она встречала чуточку более внимательный, чем обычно, взгляд графа. Судя по этому взгляду, Атос тоже чувствовал ее беспокойство. Наконец он смял салфетку и сделал неуловимый жест, по которому прислуживавший за столом Блезуа тут же испарился. - Эжени, - начал он, и Женька внутренне напряглась, - мне необходимо уехать. «Ага, вот оно…» - Надолго? – спросила она вслух. Атос задумчиво вертел в пальцах пустой бокал. - Думаю, примерно на месяц. Возможно, меньше. - Какие-то дела? – осторожно поинтересовалась Женька и, решив немного помочь мужу, добавила: - Это из-за письма, да? Атос кивнул, к некоторому ее облегчению – Женька опасалась, что граф решит вовсе не посвящать ее ни в какие детали. - А… куда? - В Англию, - односложно ответил Атос и снова замолчал. Женька решила, что имеет право проявить некоторое удивление. - В Англию? Но зачем? - Мое присутствие необходимо моему другу, с которым ты не знакома, - по губам графа скользнула странная полуулыбка. – Практически родственнику. - У тебя есть родственники в Англии? – Женька спохватилась, что вопрос прозвучал с неприкрытой иронией. – Прости, я совсем не хотела выпытывать! - А я не хочу ни о чем умалчивать. – Атос помолчал; у него было лицо человека, который принял тяжелое и неприятное решение и теперь дает себе еще несколько секунд, прежде чем действовать. – Эжени… мне нужно с тобой поговорить. - Я слушаю, - тихо сказала Женька. «Конечно, родственники… - пронеслось в голове, - причем, как говаривал незабвенный г-н Кокнар – по женской линии…» Атос пытливо смотрел на нее, словно силясь прочесть ее мысли. - Эжени… - тихо начал он, - скажи, что, если… если ты узнаешь обо мне что-то такое, чего не знала раньше? Шутливый контрвопрос – «плохое или хорошее?» - чуть не сорвался у Женьки с языка, но она удержалась – слишком серьезным и тревожным был взгляд. - Я люблю тебя, - просто сказала она, - и что бы ты там мне ни рассказал – это не изменит моего отношения. - А ты уверена в этом? – В глазах Атоса промелькнула боль, и Женька ответила мгновенно, догадываясь, что даже секунда промедления причинит графу боль еще большую: - Да! - Хорошо, - медленно проговорил Атос. – Тогда… Женька стиснула его пальцы. Ей отчаянно хотелось сказать: ну что ты мучаешься, я ведь все знаю, не бойся… Нет, нельзя. К тому же к желанию успокоить и поддержать примешивался отвратительный, одновременно скользкий и колючий страх – несмотря ни на что. Женьке было невыносимо стыдно этого страха, но задушить его не удавалось. - Я ни о чем тебя не спрашиваю… - Мне давно следовало завести этот разговор, - Атос сделал заметное усилие и теперь говорил почти спокойно. – А теперь это выглядит так, будто я вспомнил об этом только из-за письма Винтера… впрочем, так оно и есть. За малодушие нужно платить. Из-за закрытой двери донеслись чьи-то шаги, и Женька невольно вздрогнула. Нет, в замке вряд ли кто-нибудь стал бы подслушивать, но… Атос бросил быстрый взгляд в ту сторону и встал. – Выйдем в парк, - вполголоса сказал он. Женька кивнула. - Когда же ты едешь? – спускаясь с крыльца, осторожно поинтересовалась она. - Завтра… или послезавтра. С Гримо. - Но это… безопасная поездка? – помимо воли, почти жалобно спросила Женька. Атос взял ее под руку и легонько прижал к себе ее локоть. - Абсолютно. В каштановой аллее было тихо и пусто, только из зарослей шиповника доносилась шумная птичья возня и щебет. Атос мельком огляделся и жестом предложил Женьке сесть на скамью, сам опустился рядом. Снова помолчал, словно собираясь с силами – впрочем, Женька не сомневалась, что так оно и было. Скулы у графа закаменели, а взгляд… с таким выражением стоят на краю пропасти, прежде чем сделать шаг вперед. - Прости меня, - глуховато проговорил он, - тебе наверняка будет неприятно это слышать, но я не желаю, чтобы у меня были от тебя тайны. Тем более… такие. Когда-то я судил, не интересуясь оправданиями. Теперь я отдаю себя на твой суд. Женька затаила дыхание. - Вот что случилось со мной… - Или с одним из твоих друзей? - вырвалось у Женьки помимо воли. Атос глянул на нее с изумлением, и Женька сообразила, что только что перефразировала его же собственную фразу, произнесенную несколько лет назад – фразу, которую она слышать не могла. - Нет, именно со мной… около десяти лет назад. Я никогда тебе этого не говорил, но… когда-то у меня была жена. Недолго, правда, - Атос мрачно улыбнулся. – Я совсем не знал ее – и все-таки женился. Моя семья была против, и я поссорился с семьей… Женька слушала молча; сердце колотилось как сумасшедшее, а Атос рассказывал – глуховато, ровно, иногда замолкая, собираясь с мыслями… - Я женился на ней по любви – так же, как на тебе. Женьку внезапно кольнула ревность и обида. Ну зачем он это ей говорит? Чтобы намекнуть… на что? «Слушай, - одернула она себя. – Слушай и радуйся, что тебе это рассказывают… Ты ведь хотела, чтобы он ничего от тебя не скрывал…» - Я был слеп и верил всему, что она мне говорила, - горечь в голосе Атоса переливалась через край тяжелыми волнами. – Я даже не обращал внимания на то, как смотрит на нее ее брат, и не задумывался, почему… впрочем, это неважно… Так было до тех пор, пока я не обнаружил… - Атос трудно перевел дыхание – рассказ давался ему нелегко. – Не обнаружил, что моя жена носит клеймо. Женька знала это – поэтому только прерывисто вздохнула. - Она была заклеймена – как последняя… впрочем, она и была ею. И я был не первым ослом, попавшимся на ее удочку. – В глазах Атоса плескались боль и гнев, вздымавшиеся из самой глубины души, со дна забытого прошлого. – Это я знал с первой ночи, но я не хотел тогда думать об этом… Клеймо… конечно, я не мог знать, какое преступление она совершила, но ее ссоры с братом… то есть теперь-то было ясно, что не с братом… ее отлучки… Ее благочестие, ее любовь – все это было ложью. Как и ее положение. Она была сбежавшей от наказания преступницей, она опозорила мой род, предала мою любовь... Я был ее мужем – но я был и судьей. Я давал клятву любить ее и оберегать, но я же должен был ее судить, и я знал, каким будет приговор… И я исполнил свой долг – не как мужчина, а как верховный судья. - Атос сделал паузу. – Я ее казнил. Женька проглотила комок в горле. Не в словах – в голосе Атоса было то, что дало ей понять, какой ужас и гнев испытал граф де Ла Фер тогда, увидев цветок лилии. Никакие слова не смогли бы объяснить ей, человеку, воспитанному в двадцатом веке, что чувствовал он, дворянин высокого рода, узнав, что он дал свое имя воровке и шлюхе, что его любовь и честь поруганы и растоптаны, а имя опозорено. Атос не сообщил ей ничего, чего бы она не знала, но Женька впервые поняла – не умом, сердцем - что поступить иначе граф не мог. Возможно, будь на его месте кто-нибудь послабее духом – вся история закончилась бы пулей в висок. Возможно, будь на его месте кто-нибудь, менее дорожащий честью рода – миледи была бы повешена на воротах замка… Портос так бы и поступил – и спокойно рассказывал бы об этом друзьям. Но Атос… Что дозволено быку – не к лицу Юпитеру. Дворянин не должен исполнять обязанности палача, и тем более – палача собственной жены. Атос пожертвовал своей честью ради чести рода. И сейчас он не оправдывался, не искал прощения или сочувствия – нет, он просто исповедовался и ожидал ее приговора. - Позднее, гораздо позднее я узнал, что она действительно была чудовищем. Но тогда я этого не знал. – Атос выпрямился. – Я был как безумный… Как судья, я должен был ее выслушать. Но я этого не сделал. Не смог. В аллее повисла тишина. Атос молчал, и Женька всей кожей ощущала, что он ожидает ее слов – ожидает и боится, что они будут произнесены. Она откашлялась – и не произнесла ни слова. - Теперь ты все знаешь, - глухо выговорил Атос, не глядя на нее. Исходящая от него боль резанула Женьку почти физически; она протянула руку и накрыла ладонью судорожно сжатый кулак графа. Облегчение мешалось в ней с состраданием. - Не вини себя, - очень тихо сказала она. – Ни в чем. Ты не мог поступить иначе. Атос поднял голову. - И ты меня не осуждаешь? – медленно сказал он. - Нет. Несколько секунд Атос молча смотрел на нее, потом порывисто притянул к себе. В аллее снова воцарилась тишина, но теперь это была не тягостная тишина ожидания. Женька искоса глянула на просветлевшее лицо Атоса и улыбнулась. Никакие тайны больше не стояли между ними. Страхи не подтвердились, прощать любимому было нечего. «Так просто. Надо было только собраться с духом...» Поймав ее взгляд, Атос тоже улыбнулся. - Но ты так и не спросила, при чем тут письмо из Англии. - Если ты не против – спрашиваю! – Теперь можно было и проявить любопытство. Атос взял ее руки в свои. - Это только половина истории. Пять лет назад я узнал, что моя… что она осталась жива. Ее встретил д’Артаньян. Оказалось, что она успела выйти замуж в Англии… и отравила своего мужа. Д’Артаньян узнал ее тайну – и она пыталась отравить и его. Она убила его возлюбленную. Она же подослала убийцу к герцогу Бэкингему… Брат ее покойного мужа – и есть мой английский друг. Лорд Винтер. Эту женщину казнили вторично, и на этот раз надежно… но, как оказалось, у нее остался сын. - Сын лорда Винтера? – с замиранием сердца уточнила Женька. Она хорошо помнила одну из версий происхождения Мордаунта. Атос пожал плечами. - Скорее всего, нет. Но даже если это и его сын - брак с Винтером не может считаться законным, ведь мало того, что эта женщина клейменая преступница, она еще и двоемужница. Винтер теперь доказывает это в палате пэров – нельзя допустить, чтобы титул лорда и все состояние унаследовал бастард… Мое свидетельство может быть решающим. Вот и все. - Понятно… - Охотнее всего Женька попросилась бы ехать вместе с Атосом, но взять с собой трехлетнего Рауля было немыслимо – не менее немыслимо, чем бросить его одного. – Но как же она не побоялась выходить замуж при живом муже?! И как же вышло, что она осталась жива? - Ее осенило, что вот сейчас, и никак иначе, у нее есть возможность узнать некоторые детали, занимающие миллионы читателей Дюма в ее мире. Точно, фанаты не простят… пусть и не узнают. Атос вздохнул. В этом вздохе уже не было прежней горечи, только грусть и, пожалуй, досада. - Я сам тысячу раз задавал себе этот вопрос, - признался он. – Думаю, подробностей я никогда уже не узнаю, но, скорее всего, ей помогли. Много позже я узнал, что примерно через неделю после того, как это случилось, крестьяне обнаружили в глубине леса браконьерскую хижину, а в ней – заколотого охотничьим кинжалом браконьера. Эта женщина могла убедить кого угодно в чем угодно, и, по-видимому, именно так отблагодарила его за помощь. Женька передернула плечами. Да, это походило на правду. Выяснять, как именно Атос повесил миледи, она не собиралась – логично было предположить, что, кроме лошади и поводьев, никаких подручных средств у него не было, поводья не веревка, они не затянутся скользящим узлом, миледи могла прийти в себя, биться, хрипеть… Сук мог подломиться, мог и нет, но деревенский парень, на свою беду, оказался неподалеку. Конечно, браконьер. Ни один крестьянин не рискнул бы снимать с дерева графиню, повешенную самим властелином этих земель, но браконьер – дело другое. Именно потому, что его, попадись он, ждала бы та же участь. Классовая солидарность, чтоб ей… А миледи, разумеется, была заинтересована в том, чтобы не оставлять свидетелей. Ведь он не мог не увидеть клейма. - О Господи… - Ну а что касается живого мужа… У нее были все основания считать меня погибшим, - неохотно сказал Атос. - Но почему? - Когда я вернулся в замок… словом, я несколько дней был не в себе. Меня никто ни о чем не спрашивал, но я понимал, что рано или поздно спросят. И я не мог там оставаться, потому что мне… везде мерещилось… - Атос вздрогнул. - Прости, - виновато сказала Женька. - Ничего. – Атос тряхнул головой. – Это к лучшему – что ты спросила. Нельзя столько лет носить в себе такие вещи, наверное… Я уехал из замка сразу же, как только немного пришел в себя, без слуг, никому ничего не сказав… Он никому ничего не сказал. Невозможно было выносить испуганно-вопрошающие взгляды слуг, невозможно было оставаться в замке – здесь каждый камень, каждая паркетина, каждое дерево в парке кричали в один голос «она была здесь!» И невозможно было допустить, чтобы происшествие всплыло – а в том, что оно всплывет, граф де Ла Фер не сомневался. Слуги не посмеют, конечно, но исчезновение графини не осталось незамеченным. Еще немного – это дойдет до соседей, до духовника… С точки зрения закона граф не боялся ничего, но честь рода… Дело надо было довести до конца. Он понял это, едва протрезвев – потому что первые два дня силился заглушить ужас и боль вином, и ему это почти удалось. - Коня мне! Приказ был отдан таким тоном, что слуга сам не помнил, как скатился по лестнице. Граф, вернувшийся с охоты без жены и с окаменевшим, совершенно почерневшим лицом, и в лучшие времена не похвалил бы медлительного слугу, а уж теперь… Конь был оседлан мгновенно – когда граф спустился в конюшню, одетый по-дорожному, арабский жеребец уже ожидал его у ворот. Граф прихватил с собой только шпагу – ту самую, фамильную – деньги и фамильные документы. - Пистолеты! - В-ваше сия… - слуга шарахнулся от повернувшегося к нему хозяина, во взгляде которого причудливо смешались холод и бешенство. – Бегу! Через пять минут всадник вырвался на дорогу и скрылся из виду. А к вечеру в замок прибежал вороной жеребец – без всадника, но с чепраком, забрызганным кровью. Окровавленное пустое седло красноречиво свидетельствовало, что с графом случилась беда. Некоторое время его прилежно искали, но, поскольку никто не представлял, где нужно искать – поиски вскоре прекратились. Хозяин поместья, по всей вероятности, пал жертвой грабителей – дороги прекрасной Франции небезопасны для одиноких путников… На самом же деле скорее грабители пали жертвой графа. Двое ловцов удачи, углядев на тракте богато одетого дворянина на великолепной лошади, не стали разводить церемоний, а попросту послали в него пулю из аркебузы. Но коль скоро собираешься грабить на дорогах – научись сперва стрелять! Всадник покачнулся в седле, зажимая правой рукой левое плечо; вторая пуля обожгла лошадиную шею, и перепуганный конь взвился на дыбы, сбросил седока и умчался. Столь же раздосадованные, сколь и обнадеженные «джентльмены удачи» ринулись в атаку, но просчитались. Дворянин мгновенно вскочил и выхватил шпагу. Дальнейшее заняло считанные секунды. И, стоя над двумя неподвижными телами, граф внезапно понял, что судьба посылает ему подарок… Все к лучшему. Конь вернется на конюшню. Его будут искать, но не найдут – уж об этом он позаботится. Граф де Ла Фер пропадет бесследно… Привязанные неподалеку за кустами лошади грабителей, конечно, не шли ни в какое сравнение с чистокровным жеребцом, но зато их было две – одна верховая и одна заводная. После схватки в голове странным образом прояснилось, и граф впервые задумался – а куда, собственно, он направляется? Во всем мире остался один-единственный человек, который мог бы его выслушать…и кого граф, пожалуй, хотел бы сейчас видеть. До замка Бражелон было два дня пути. Старый граф де Бражелон, давно уже живущий затворником, обрадовался троюродному племяннику так искреннее и горячо, что графа, несмотря на заглушающую все другие чувства боль, кольнула совесть – мог бы навещать старика и почаще… Дядя почти сразу почувствовал, понял, что с племянником что-то не так, и царапина на плече тут совершенно ни при чем. И за обедом задал прямой вопрос. И племянник рассказал. Все. Бражелону он доверял полностью – возможно, потому хотя бы, что больше довериться ему было некому. Тем вечером граф де Ла Фер впервые после охоты заснул глухим мертвым сном до предела измученного человека – сыграли свою роль и рана, и усталость, и заботливо подливаемый дядюшкой арманьяк… Еще несколько дней прошли в каком-то полузабытьи – мыслей не было, никаких, планов тоже, и Бражелон не заводил никаких разговоров. Граф понимал, что бесконечно так продолжаться не может, но им руководил инстинкт человека, который добрался до безопасного убежища и ни на что большее пока не способен. Когда же он пришел в себя настолько, что вспомнил о сохранении тайны – Бражелон заговорил с ним первым. - Что же вы теперь намерены делать, дитя мое? - Не знаю… вероятно, уехать. Я не могу скрываться у вас до бесконечности. Граф де Ла Фер умер – пусть все так и остается. Вот только ваши слуги… - Пусть это вас не беспокоит, за слуг я ручаюсь. Уехать – куда? Граф де Ла Фер пожал плечами. - Я еще не думал об этом. - А я думал. Может быть, мой совет вам понравится. Я мог бы дать вам рекомендации к капитану королевских мушкетеров. В Париже никто не спросит вашего настоящего имени, кроме него… - Вот так и появился на свете мушкетер Атос, - негромко закончил граф. – Теперь ты действительно знаешь все.
stella: А еще-е! Мне мало!
stella: Калантэ , кажись Арманьяк тогда еще не существовал. Его , вроде, только потомок дАртаньяна начал производить.
Ленчик: stella пишет: А еще-е! Мне мало! Мне тоже Дайте по сухарику Мурзику и Шарику
Калантэ: stella - арманьяк существовал. Его начали производить в конце 16 века или даже чуть раньше, просто он не очень был популярен, но был. Это я досконально выясняла.
stella: Правда? Здорово! Значит, эти виноградники по наследству перешли к герцогу Монтескью? Но назывался он не коньяк, а именно Арманьяк?
Калантэ: stella Именно арманьяк, причем, кажется, с маленькой буквы. Я уж тогда вытяну у спецов все подробности, запишу и в отдельную тему вывешу... Но производили его действительно в Гаскони, по Франции его возили немного, а вот за пределы - только в конце 17 века попал. В общем, я уточню!
полная версия страницы