Форум » Крупная форма » "Рукописи не горят" (с). » Ответить
"Рукописи не горят" (с).
Nika: Название: "Рукописи не горят". (с) Авторы: Ника, Лис, Стелла. Жанр: Раунд робин, au, флафф. Размер: Макси. Пейринг: герои Дюма, вымышленные герои. Фэндом: Александр Дюма, "Десять лет спустя". Статус: Законченно. Дело было вечером, делать было нечего. Нет, не так. Ну то есть, почти так. Три девицы под окном пряли поздно вечерком. Кабы я была царица, говорит одна девица... тьфу, вот это уж совершенно не так. В общем, дорогие друзья, подруги и коллеги фикрайтеры, позвольте представить вашему вниманию то, что на научном языке, кажется, называется «раунд робин». То есть фанфик, написанный не одним человеком. В общем, в один прекрасный день, а может и не прекрасный, а может и вобще не день, а вечер... тьфу, опять не то. Короче, собрались Лис, Стелла, еще один человек, который пожелал остаться неизвестным истории и скромный автор этих строк (цитата) и решили попробовать обьеденить свою бурную фантазию и идеи, которые их преследовали с юного возраста. Поэтому, если кто-то где-то усмотрит плагиат или параллель со своим сюжетом—уверяю, что совершенно точно никакого плагиата быть не может—это просто наверняка совпадение общих фантазий. Тем более, как-то раз на соседнем форуме почти научно доказали, что в фанфишкене плагиата таки не существует. Не судите строго—это писалось исключительно от балды, в свободное от работы и всего остального время, и изначальное предназначение этому бреду был исключительно стол. Так что авторам, к тому же, еще и немного страшновато за последствия извлечения этого самого из стола. Короче, если кому-то вдруг покажется, что место этому делу действительно в столе, то оно вернется туда совершенно незамедлительно. Пс. Ни на что не претендуем, просто песенку поем. (цитата).
Nika: Меня зовут Жаклин. Д'Артаньян. Ну да, Жаклин д'Артаньян. Мой отец-лейтенант королевских мушкетеров д'Артаньян. Вы скажете, что Дюма про меня не писал. Все правильно. Дюма писал не о детях, а о родителях. Все остальное додумали некие фанфикшенеры. Это такой сорт людей... впрочем, не буду, речь не об этом. Ну словом, я та самая Жаклин. Обо мне писал Марков. Кто такой Марков? Ох, лучше не спрашивайте. Это каверзный вопрос. Хотя, конечно, некоторые фанфикшенеры от него не сильно отличаются. Ну, может пишут грамотнее. Но речь опять-таки не об этом... Собственно, быть дочерью лейтенанта королевских мушкетеров накладывает само собой определенные обязательства. Все почему-то уверенны, что мой отец должен был воспитать меня как мальчика. Черта с два. То есть я может быть и хотела бы этого. Однако меня отдали в монастырь. А теперь мы живем с мадам Мадлен, которая использует меня при каждом удобном случае. Словом, она достала меня по самое не хочу. Я мечтаю о принце. На белом коне. Вот отец рассказывал, что у него есть друг. Самый лучший. Таких друзей ни у кого в мире больше нет. И у него есть сын. И он самый красивый мужчина на свете, я это точно знаю. В один прекрасный день он приедет на том самом белом коне и меня заберет от этой проклятой Мадлен. Что только отец с ней делает, вобще не могу понять. Но уж конечно это лучше, чем совсем никого. Кто бы знал, как я ее ненавижу! Вот, сегодня обязательно пойду пожалуюсь господину капитану. Только он меня и понимает. И он бы, конечно, взял бы меня к себе в полк, но только я фехтовать совсем-совсем не умею. Это даже не смешно. Сын этого друга обязательно научит меня фехтовать. И тогда Мадлен нигде не сможет спрятаться... Вы, конечно, догадались, что я совсем не Жаклин. Как говорит мой муж Саша, это ж сколько надо выкурить, чтобы такое придумать. Но ведь у каждого из нас свои мечты. Вот Саша, например, мечтает поехать на Украину на чемпионат мира по футболу. Черта с два, с нашими финансами. У меня вот такая шизанутая—попасть к мушкетерам. И не просто так, а чтобы перевоплотиться в кого-нибудь. Денег это никаких не стоит, ибо это совершенно точно никогда не сбудеться. И точно шизанутая, потому что дамы моего возраста обычно влюбляются в Атоса. На худой конец, в Арамиса. Ну, совсем на худой конец можно и в д'Артаньяна, но никто еще не воображал гасконца своим отцом. Саша, например, себя вон 20тилетним футболистом воображает. Это мне наши соседи поведали, поскольку вечерами его крики «гол» аж на улице слышны из нашего окна. Но ведь мечты потому и мечты, что они могут быть чем угодно. И никто тебе ничего не запретит. Мечтай сколько влезет, это все равно никогда не сбудеться. Я домохозяйка. Поэтому времени у меня куча. Вобще-то здесь, в Израиле, быть домохозяйкой достаточно редкое явление, но у нас это случайно получилось. У нас двое детей, мальчик и мальчик, и они забирают кучу времени. Словом, есть чем заняться, но и помечтать тоже успеваю. А уж мальчикам-то я «три мушкетера» обязательно должна прочесть. Как сказку на ночь. Собственно, с этого моя «болезнь» среднего возраста и началась... Вообще, кто сказал, что это детская книжка? Я еще подумаю, стоит ли им читать главу «жена Атоса». Ато еще станут воображать, как они миледи с дерева снимают, с их характерами. С них станется. Хотя вряд ли в таком возрасте они до этого додумаются. Кстати, насчет подумать... мне вдруг страшно, ни с того ни с сего, захотелось этот вопрос с кем-то обсудить. И не только этот. Например, почему в «Двадцать лет спутя» д'Артаньян Портосу солому продал, а не отдал просто так, раз они такие распрекрасные друзья... Д'Артаньян... н-да... вобще, мне, кажется, Атос совсем не интересен, но вот глава про жену детям точно строго противопоказзанна. Кто вобще говорил, что это литература для среднего школьного возраста? В поисках ответа я полезла в интернет, и о чудо! Оказалось, что я не одна такая двинутая. Взрослые тети сочиняют сказки и потом их обсуждают. Ну и чем я хуже? Ничем не хуже. Вот наш сосед, Моисей Иванович... Я не шучу, его действительно так зовут, Моисей Иванович. Он спросил меня: «Жанночка, чем вы занимаетесь?» Я так ему и ответила: «Я сказки сочиняю, Моисей...» тьфу, не могу никак без смеха до конца его имя выговорить. И вобще он мне почему-то представился капитаном гвардейцев, господином де Кавуа. «Что вы смеетесь, Жанночка?» «Ничего, Моисей Ива... я смешинку проглотила. Хотите почитать книжку, Моисей Иванович?» Ну слава богу, получилось. В смысле, имя выговорить и не подавиться смехом. М. И. Таки книжку взял. Сказал, что в детстве читал, но раз я даю, с удовольствием перечитает. А он пенсионер, ему сам б-г велел. Мальчишки возмутились, что я на самом интересном месте книжку зажала. Ага, значит, интересно, вот и хорошо. А пока можно подсунуть свои фантазии, они их от Дюма и не отличат... --Вика, мне надо с тобой поговорить. Ну вот, на самом интересном месте! У нас там на форуме сейчас такое твориться! Сейчас наша главная художница форума Стелла, кстати, тоже израильтянка, вывесила иллюстрацию к одному из моих собственных бессмертных произведений. Саше этого никак не мог не понять при всем желании, о чем мы пишем, хотя он честно пытался. --Вика! Ну пожалуйста, это важно! --Подожди, Саш, то, что у меня сейчас, не менее важно... --Послушай, Вика, я должен сказать тебе одну штуку... я тут посчитал наши ресурсы и свой отпуск, у меня как раз хватает на чемпионат... ты ведь не против, если я уеду на месяц? Я же всегда говорил, что ты у меня умница... весь компьютер тебе в распоряжение... --Что? Да едь куда хочешь, ради бога. Я потом когда-нибудь тоже куда-нибудь поеду, правда? «Дорогая, я Атос?»--на всякий случай интересуется супруг перед сном. На самом деле это он так проверяет, не обиделась ли я за чемпионат. Да пусть едет, в самом деле. Если его мечта выполнима, почему бы хоть чьй-то мечте в нашем семействе не осуществиться? «Я Атос?»--зачем-то настойчиво повторяет Саша. Тьфу ты, еще один. Да почему у всех всегда должен быть Атос? Может, это у него такой способ самоутверждения, что ли? «Да, дорогой, конечно. В темноте так вобще не отличу,»--заверяю я его.—«Я миледи, в таком случае». «Кто? Ах, да, да... конечно, все, что ты хочешь...» Ах, если бы. Ну хоть на полминуточки оказаться в 17ом веке. Вот ведь далось мне это все, как в детстве... В детстве мы почти каждое лето ездили отдыхать в Таллин. Так сложилось исторически, к тому же Таллин здорово похож на Париж и мне там всегда было очень уютно. И что это мне вдруг вспомнилось? А, да это мне снится сон. Снится ведь обычно то, о чем постоянно думаешь. А тут еще Старыгин умер. Ему было-то всего 63 года. Столько же, сколько нашим папам. Правда, курил он как паровоз, да и пил наверняка, кто же там из актерской братии не без этого. А все равно, как кусочек из детства пропал... А может, он вобще не умер, а просто где-то прячется? «Я тебя на работу отправлю»,--заявил супруг на эту мысль вслух. В смысле, чтоб не страдала фигней. Так, я ему ничего не покажу из написанного... так ему и надо! У меня в интернете достаточно читателей... читайте и почитайте... ой, это из другой оперы и вобще совсем не так... Так, ну вот, опять Таллин снится. Таллин перед чемпионатом в Украине самый подходящий сон как раз. Состоящий из проталин... это из другой песни... а это, товарищи, вобще не совсем сон! Это, кажется, какая-то другая реальность! Нет, реально, надо меньше пить! Но я же почти совсем не пью... и не курю так совсем нет... Я стою на булыжной мостовой и тупо пялюсь на гостиницу «Козочка». Точно, Козочка. То, что я в состоянии прочесть вывеску на французском языке в данный момент даже не удивляет—это уже мелочи, по сравнению со всем происходящим. И платье на мне то самое. Ой, вот это, пожалуй, один из недостатков 17го столетья. Джинсы с дырками сейчас пожалуй совсем не помешают. И чтобы джинсов было поменьше, а дырок побольше... Ой, куда это я попала, как, и главное-что я с этого буду иметь? «Сударыня, вам помочь?»--вдруг спрашивает девушка лет 22-23ех с длинными белокурыми волосами. И вид у нее наверное, не менее растерянный чем у меня. Похоже, мы обе влипли неизвестно во что... --Вы кто?—на всякий случай интересуюсь я. --Вы знаете,--жалобно отвечает девушка.—Вам, наверное, покажется это весьма странным, но я точно даже не знаю, кто я... По мере того, как девушка произносит эти слова, у меня возникает чувство, что я ее уже где-то видела… --Мне кажется, что я какой-то литературный герой, о котором я читала в детстве,--еще более жалобно произносит девушка.—Вы, наверное, думаете, что я сумашедшая? --Я этого не думаю. Потому что я дочь д'Артаньяна,--примерно таким же тоном отвечаю я.—Жаклин. Очень приятно. И тут я понимаю, кто эта девушка. --На... Надя? Это ты?!!! --Вика?? Мы что же с тобой, видим один и тот же сон? Домечтались, идиотки... Ну точно, это моя подруга детства Надя, с которой мы вместе когда-то зачитывались тремя мушкетерами. Правда, у нее видимо все это в детстве и осталось, это только у меня затянувшийся переходный возраст. Но однако же она здесь, значит, я не сплю и не сошла с ума. К тому же она заметно помолодела—ей тут лет 18, хотя сейчас нам по настоящему 35. --А ты-то как похорошела!—замечает Надя. --А раньше? --Ну, раньше само собой! Но тут ты прямо... Это комплимент лучшей подруги. Я особенной красавицей никогда не была. После родов так вобще говорить не о чем. Но собственно, с другой стороны, раз уж мы сюда попали и Надя лет 10 сбросила, почему бы и мне не стать немного покрасивей? В разумных пределах, конечно... --Но куда же это мы с тобой все-таки попали? Я не успеваю ответить. --Три тысячи чертей! Мерзавец! Щенок! КАНАЛЬЯ!!!!! Я окончательно перестаю понимать, где мы с Надей находимся. Впрочем, я это плохо понимала и раньше, теперь же перестала понимать совсем. Ибо перед нами предстает дядя Миша. Ну то есть, Михаил Боярский. Короче, д'Артаньян. И судя по всему, он сам в таком же трансе как и мы, потому что глаза у него не то что квадратные. Они пятнадцатиугольные. Судя по всему, на Надю дядя Миша впечатление не произвел. Вернее, произвел, но не такое, как произвел бы Вениамин Борисович. Ну то есть, Смехов. Людям, которые в детстве воображали себя женой Рауля де Бражелона, несмотря на... впрочем, всякие несмотря сейчас вобще излишне... так вот, таким людям совершенно точно не нужен никакой Боярский. --Честь имею,--на автомате произносит дядя Миша, целуя нам по очереди руки. Так, я теперь левую руку до самой смерти не мою.—Простите, сударыни, не знаю ваших имен... --Жанна,--говорю я. --Де Коссе-Бриссак?—на том же автомате интересуется дядя Миша. --Вобще-то Гайсинская. А это Надя. Ну то есть... --О боже, какое счастье, значит, я не сошел с ума!!!!!!! А то я пока бегал тут никак не мог вспомнить, что мы вчера после похорон пили... девушки, вы же помните Пушкина? Не дай мне б-г сойти с ума... Нет, вы можете себе это представить? Михаил Боярский собственной персоной, посреди Парижа 17го века, декламирует Пушкина. И тут я вспоминаю, что все это чертовски интересно, но мне, кажется, пора домой. У меня муж и двое детей, мальчик и мальчик. И я им еще «Трех мушкетеров» не дочитала. --Можно, я вас буду называть «дядя Миша?»--спрашиваю я Боярского. Он самый старший, значит, самый умный. Так что пусть думает, где мы, и главное, как из этого выпутаться. Как будто у него есть другой вариант. --Тамбовский волк вам дядя,--не очень-то вежливо отвечает кумир детства.—Я думаю, нам всем надо переделать имена. --Зовите меня виконтесса Габриэлла,--предлагает Надя. Ну кто бы удивился. Когда мы выдавали в детстве свои перемещения во времени, у нас были свои имена. Жанна пошло оттуда, хотя Надя всегда считала, что мне подошло бы что-нибудь поблагозвучней. Но меня и этот вариант вполне устраивал, особенно сейчас. --Кто?—переспрашивает Боярский. --Она жена Рауля де Бражелона,--отвечаю я за Надю.—А я дочь д'Артаньяна. Дядя Миша смотрит на на уже не пятнадацатиугольными глазами. Я бы затруднилась посчитать сейчас количество углов там. --А я тогда Бюсси?—интересуется он. Ну вобще-то он д'Артаньян. Но если у него мечта побыть Бюсси, почему бы и нет? --Бюсси, дядя Миша,--заверяю я его.—В темноте так вобще будет не отличить. Кто о чем, а я о своем о девичьем... Эта стерва Мадлен совершенно потеряла всякую совесть. Мы сегодня как раз собирались встретиться с тремя девочками, с которыми я жила в монастыре. Соседский мальчишка Жак принес мне от них записку. И я ему велела отнести ответ. Так эта коза все заметила. Воспользовалась тем, что отец на дежурстве задержался. «Вы, сударыня, конечно, можете пойти куда вам вздумается. Но сначала я бы хотела, чтобы вы сделали то, се, пятое и десятое. А не то я расскажу вашему обожаемому отцу, что вы гадкая девчонка. Поверьте, ему это совсем не понравится.» Чтоб ее, наконец, черти взяли! И что только отец с ней делает, прости меня, господи! Ведь какую истерику закатила последний раз, когда он отказался женится! А я... а на мне кто женится? Впрочем, я ведь знаю, кто. Он есть, он точно, обязательно есть. Он меня заберет отсюда в прекрасный замок. Я его даже вижу вот в этой медной сковородке. У него голубые глаза. Обязательно голубые. А еще этой сковородкой так хорошо можно огреть по чьей-то немного тупой башке. --Жаклин! Где ты там застряла, глупая девчонка! У нас посетители, пошевеливайся быстрее, одна нога здесь, другая там! Чтоб у тебя уже язык отсох, наконец... Но, для начала, язык отсыхает у меня. Боже, как он красив! И один, и второй-отец и сын! Ох ты, господи, да будь отец лет на десять помоложе, я бы... Мадлен, хоть и стерва, но все же тоже женщина. Уставилась на господ с открытым ртом. Не видать ей этого господина, дуре этакой! Вот расскажу отцу, как она на него пялилась... впрочем, это да, все-таки не пялится на них чертовски трудно... --Простите, сударыни,--говорит старший.—Но мы ищем... Рауль, да не стойте же вы, поздоровайтесь с дамой... Это я—дама. Тот, кто помоложе, целует мне руку. Мне кажется, что я сейчас упаду в обморок. --Жаклин, немедленно в Лувр и тащи сюда своего отца,--шипит Мадлен.—Просо от чечевицы можешь вечером отделить, так и быть. Ах ты, гадина! Хочет остаться наедине со старшим господином. Это при живом отце. Ну да по господину видно, что Мадлен ничегошеньки не перепадет-они из благородного семейства. Ну ничего-ничего, у меня хорошая память, я запоминаю всякое... --Сударыня, вы позволите вас проводить? Нет, все-таки, есть справедливость в этом мире. Не всегда, конечно, но по крайней мере временами и местами. Рауль мне сказал «сударыня». Видел бы он только меня с половой тряпкой. Нет, честное слово, я когда-нибудь огрею Мадлен тряпкой и сверху украшу ведром с водой. При мысли об этой картине у меня сама собой появляется глупая улыбка. Рауль интересуется, отчего я улыбаюсь. Нетушки, благородным господам такие вещи знать не положено. И тут... нет, это я знаю совершенно точно, что такая наглость мне досталась от отца. Или это безрассудство? Или это почти одно и то же? Да-да, отец что-то такое говорил... --Господин виконт,--говорю я едва слышно, удивляясь самой себе.—Господин виконт, я ведь знаю точно, что я не уродка. Можно, я вас поцелую только один разочек, господин виконт? Мы останавливаемся посреди улицы. Ой, какая же я дура, дура, дура! Разве о таком спрашивают? Теперь в самую пору провалиться сквозь землю... --Сударыня,--совершенно без всякой злобы или удивления, медленно и даже, кажется, немножко грустно произносит Рауль.—Я забыл вам сказать, что у меня дома есть невеста. И что я люблю ее и только ее. А вы, сударыня, очень красивы и у вас не должно быть причин думать как-то иначе. Сударыня, не плачьте, прошу вас! Я не плачу. Я вобще никогда не плачу. Отец всегда говорит, что плачут только слабые люди, и он сам за всю свою жизнь плакал полтора раза. О втором разе вобще никто не знает. И не узнает-я никому не скажу. Поэтому и я не плачу. Оно само лезет. --У меня есть один друг,--говорит Рауль.—Я вам его обязательно представлю. Он вам понравится, я вам обещаю. Ах, господи. Он-то, может, мне и понравится, но разве многие захотят иметь со мной дело? Я ведь не знатного происхождения. Однако попробовать, наверное, можно. --А как его зовут? --Анри. Анри д'Эрбле. И вы знаете, что нас всех обьединяет? Ах, боже мой, нас всех троих что-то обьединяет. Как интересно! --Нет, Рауль, не могу этого знать, но очень хотелось бы. Говорите же, я ведь любопытна, как все девушки моего возраста. --Мы все трое рождены вне брака. Правда, интересное наблюдение? Чертовски интересное. Но меня сейчас, по правде говорю, интересует только одно—чтобы кто-нибудь забрал меня отсюда. Иначе Мадлен не миновать половой тряпки и ведра на голове. И тут на нас едва не наскакивают из-за угла трое. Один мужчина среднего возраста, с усами, чем-то похож на отца. С ним дама, примерно возраста Мадлен, но лицо у нее гораздо добрее, и девушка лет 18ти. Вероятно, родители с дочерью на выданье. --Нельзя ли поосторожней, сударь?—спрашивает Рауль. --Простите,--бормочет мужчина и явно собирается пройти дальше следом за дамами. --Сударь,--Рауль несколько бесцеремонно хватает его за рукав,--сударь, вы наскакиваете на меня и мою даму из-за угла без всякой на то причины, говорите себе под нос «простите» и считаете, что этого достаточно? Вы, вероятно, прибыли издалека, сударь? --Мальчишка!—теряет самообладание мужчина.—Кто вы такой, чтобы учить меня манерам, каналья? Рауль хватается за эфес шпаги прежде, чем я успеваю его остановить. Однако дама с добрым лицом уже вернулась и что-то тихо внушает тому, кто похож на отца. Тот сначала хватается за шпагу, затем кивает в знак согласия ее словам. --Простите меня, сударь, я был совершенно не прав. Прошу у вас прощенья. Позвольте нам пройти, мне сейчас совсем не до дуэлей. Рауль, если его на задевать, весьма покладист. --Как ваше имя, сударь? Возможно, мы еще встретимся? --Не исключаю вероятности, что в нашей жизни возможно совершенно все. Шевалье де Брильи к вашим услугам. --Виконт де Бражелон. Дама с добрым лицом тут же что-то зашептала на ухо мужчине и наступила на ногу девушке. Вероятно, они уже сильно куда-то опаздывали. В конце концов, мы все раскланялись с обещанием оказать друг другу услугу при встрече, если она состоиться и если это будет нужно.
Nika: "О бедном гасконце замолвите слово..." Мы втроем с Надей-Габриэллой и дядей Мишей сидим в Козочке и поглощаем шамбертен. Ничего себе оказалось винишко, что-то вроде австралийского шираза. Интересно, сколько таких бутылок было в незабвенном погребе? Дядя Миша уверяет, что мы каким-то необьяснимым образом попали в виртуальную реальность. Причем каждый из нас в ту, которую сам себе придумал. А вместе мы оказались, потому нам всем этого захотелось. Но не всем, конечно- он-то о нашем бренном существовании вряд ли подозревал. Но захотелось нам с Надей (ага, Надя тоже признала, что ей почему-то перед грядущим 35летием вздумалось перечитать трилогию, да еще и начала она с «Виконта», вот и прониклась практически заново) поэтому... по крайней мере, это было то, до чего он додумался на трезвую еще голову. Мне нечего ему возразить. --А вот зачем вы назвались де Брильи, дядя Миша?—интересуюсь я.—Это что, тоже ваш любимый герой? --Ну...—дядя Миша задумчиво выпивает очередной стакан.—Не совсем. Просто это было первое, что пришло мне в голову. Не судите строго. К тому же, совершенно безопасный вариант. --Пожалуй,--соглашаюсь я, поскольку на это действительно нечего возразить. --А знаете, товарищи, мне кажется, что мозгами мне тоже где-то двадцать три,--произносит Надя, тоже опрокидывая стакан.—А знаете, товарищи, эта мысль мне нравиться. И вобще мне кажется, что мы все не просто так сюда попали. --Простите, как вас зовут в нашем мире?—вдруг совершенно серьезно переспрашивает Боярский. Так, третьему столику больше не наливать. Первому и второму, пожалуй, тоже. --Надежда,--терпеливо повторяет подруга. --Надежда—мой компас земной, а в удаче—награда за смелость, а песни довольно одной, чтоб только о доме в ней пелось,--выдает Боярский. --Господи, лучше б он «Все пройдет» вспомнил,--вздыхает Надя.—Мне надо это все переварить. Ты-то хотя бы в своем возрасте осталась,--говорит она мне.—Остаешься за старшую. Боярский на твоей совести, а мне поспать не помешает. С этими словами подруга удаляется, а Боярский принимается вздыхать, как ему чертовски не хватает Ларисы. А он, оказывается, однолюб, не смотря на бурную молодость! Бедная, что ей только пришлось вытерпеть от него и прочей актерской братии! --Могу я вам как-то помочь в этом вопросе? выдаю я первое, что приходит мне в голову. Все-таки, я дочь д'Артаньяна или нет? Либо сейчас, либо никогда... Шамбертена, оказывается, пошла уже пятая бутылка. У дяди Миши оказался в кармане кошелек, полный пистолей. Это было весьма и весьма кстати. Ну и что, что он меня на 25 лет старше. Подумаешь, мелочи. Мы в виртуальной реальности или где? "Графиня, приходите в полночь к дубу. Я сена там немножечко припас, графиня, мне приснились ваши зубы, я вас люблю, я думаю об вас... " Дядя Миша задумчиво разглядывает мое отражение в стекле бутылки. Мне чертовски не достает моей любимой косметики Ревлон. А ведь мы в Париже, между прочим! Интересно, как они тут все наводят красоту? --Хм, как бы вам это получше обьяснить. Видите ли, Жанночка, я вас, конечно, чертовски уважаю и все такое, но, понимаете ли, вы немножко не в моем вкусе. Я медленно закипаю. Точнее, наоборот, довольно быстро. Я ведь точно знаю, что тут я очень даже не дурна. Ощущаю непреодолимое желание огреть кумира детства бутылкой, причем, вместе с вином. В голове вертиться самая уместная в данной ситуации фраза: "Я пожалуюсь мужу, и он превратит вас в крысу". А кто в твоем вкусе, Терехова? Я беру себя в руки. Молча встаю и выхожу на улицу. На пороге все-таки оборачиваюсь--дядя Миша спит сном праведника, положив голову на руки, совсем как д'Артаньян после монолога "Один мой друг, граф де Ла Фер..." Я ему еще это вспомню, не в его вкусе... На улице возле самого порога долго и нежно целуются двое молодых людей. Это Жаклин и Анри. Рауль успел их познакомить, и много времени на ухаживания не понадобилось-они оба были молоды и красивы, и ничто не должно было препятствовать тому, что они сразу понравились друг другу. Мы все тоже перезнакомились. Надя тут же подружилась с Жаклин, хотя она больше мечтала о встрече с Орой де Монтале. Но Оры на горизонте пока не предвидилось, а Жаклин сейчас ей больше по возрасту подходит и характерами они похожи. Дядя Миша строго-настрого наказал нам обеим ни при каких обстоятельствах не рассказывать, откуда мы взялись. Он прекрасно знает, что молодежи трудно держать язык за зубами. Просто надо помнить, что здешняя реальность такова, что в случае чего разговор не долгий--костер и все дела. Надя сказала, что она умеет метать кинжалы. (Интересно, когда научилась? В нашей реальности максимум чему можно было научиться--так это метать кухонные ножи. Но это уже наверное подсознательный уровень какой-то. Может, я тоже в себе какие-то способности открою, о которых не подозревала. )Дядя Миша ответил, что это вряд ли поможет, так что лучше все же помалкивать. В данную минуту Надя с Раулем решили не мешать сладкой парочке. Надя обещала показать Раулю, как метать кинжал. Можно подумать, он этого не умеет, но из вежливости кивнул. "Ведь я , метатель молота, приказано метать, и я мечу..." где-то так... Я уже тоже собираюсь уйти, пока меня не заметили, но у Жаклин зоркий взгляд, передавшийся по наследству. --Сударыня, вы чем-то расстроены? --Кто вас обидел, сударыня?--тут же подхватывает Анри.--Вы мне скажите, я его... --Успокойтесь, Анри, ради бога, хватит на сегодня дуэлей,--заметила Жаклин. Сударыня, но что все-таки с вами? --Ничего, господа, ничего. Простите, я вам помешала. --Вы нам никогда не помешаете,--тут же заверяет Анри. Жаклин что-то шепчет ему на ухо. --Я всю жизнь мечтал научиться метать кинжалы,--обьявляет Анри и удаляется. Мы садимся на крыльцо. --Мне кажется, вас обидел этот ваш друг, де Брильи. По моему, он вам совсем не друг. "Если друг оказался вдруг, и не друг, и не враг, а так..." Нет, честное слово, умирать буду вместе с цитатами Высоцкого! Нету такой жизненной ситуации, где он бы не подходил. Сначала Высоцкий, потом Дюма, вот так! Вот с кем было бы интересно о Высоцком поговорить, кстати, так это с Атосом. Там у него самого надрыва больше, чем достаточно, и юмора вперемешку. Кажется, граф де Ла Фер прекрасно бы понял Владимира Семеновича. И Жаклин, кстати, тоже. Какая, все-таки, классная девочка. На две капли воды похожая на меня в ее возрасте. --Вам это кажется, мадемуазель. Никто меня не обижал. --Это кто здесь обижает даму? Дайте мне его, я сделаю из него котлету! Ой, держите меня семеро! Это он сам, вернулся с дежурства! Капитан королевских мушкетеров д'Артаньян стоит передо мной собственной персоной и интересуется, не может ли он мне чем-нибудь помочь. Так вот для чего лично я сюда попала! Для меня сейчас не существует ни муж, ни мальчик и мальчик, прости меня, господи. Если бы еще эта Мадлен в самом деле куда-нибудь убралась бы, было бы совсем неплохо. И кажется, что я-- как раз во вкусе гасконца. Но я забываю, что тут поцеловать руку совершенно ничего не значит. Однако Жаклин, которая не прочь насолить Мадлен любым способом, а уж таким впервую очередь, тут же собирается присоедениться к студентам по метанию кинжала. "Я что-нибудь придумаю, чтобы ее сегодня вечером не было дома,"--шипит на ухо Жаклин. Нет, ну не золотое дитя? Но ведь так не бывает? И тем не менее есть. Все вдруг куда-то внезапно пропадают—или это мне кажется? Как бы там ни было, мы остаемся вдвоем на крыльце, под синим-синим небом и яркими-яркими звездами...
Nika: "Про любовь в средние века". "Сто сарацинов я убил во славу ей... " Июньская ночь в Париже в 17ом веке такая же, как и в Иерусалиме в 21ом. Точнее, немного прохладней, что хорошо, да и то с небольшой разницей. Жаклин поработала на славу-Мадлен действительно не оказалось дома. Она просто пропала без всякого обьяснения. Вполне даже возможно, что Мадлен уединились вместе с дядей Мишей. Она-то уж как раз точно в его вкусе В конце концов, это наша виртуальная реальность или нет? Атос тоже куда-то ушел, и хорошо, иначе увидя его д'Атаньян тут же забыл бы обо всем на свете. Надя, всегда проявлявшая активность (дай ей волю, она бы точно стала председателем совета дружины в школе. Это даже хорошо, что ее тогда не выбрали.) утащила всю молодежь к себе. Она точно уверилась в мысли, что ей здесь на 12 лет меньше, чем на самом деле и приготовилась вести себя соответственно возрасту на всю катушку. Боюсь, что Рауль теперь сделает исключение. В конце концов, сколько может нормальный здоровый мальчик жить одним обещанием жениться? Ну и на здоровье. Надька красавица, умница, спортсменка и комсомолка совершенно без всякой иронии, а Луиза никогда ничего не узнает. Сегодня ночь маленьких чудес, и для каждого из нас эти чудеса особенные. Я никогда не была особенно влюбчивой и увлекавшейся натурой. В этом плане мне с Сашей исключительно повезло—мы с ним прекрасно понимали друг друга. Мои родители иногда даже шутили, что мы со стороны больше похожи на брата и сестру, чем на любящих супругов. Но зато за энное количество семейной жизни у нас никогда не было ни то, что ни одной ссоры, а даже малюсенького конфликта. Я даже не ожидала, что Саша когда-нибудь скажет мне что-нибудь исключительно красивое—это уж совершенно было не в его духе. Мне иногда даже казалось, что если бы перед ним вместо меня вдруг совершенно случайно оказалась бы мисс Вселенная, Саша спокойно посмотрел бы на нее и еще более спокойно произнес бы: «Дорогая, принеси мне пожалуйста чашечку кофе Элит с сахаром и без молока.» Потом подумал и добавил бы: «У меня футбольный матч, я приду спать не раньше чем через два часа, так что можешь ложиться без меня и меня не ждать». Но в конце концов, у нас получилась вполне приличная семья и мальчик и мальчик. Всех все устраивало, а уж спрашивать саебя, счастлива ли я, мне просто не приходило в голову. Да и другие варианты тоже отсутствовали. Поэтому сейчас с этой виртуальной реальностью я вдруг отчетливо поняла, что у меня совершенно не по детски и даже не по юношески снесло крышу, едва мы остались наедине. Что я всю сознательную жизнь любила одного-единственного человека, что все, что происходит сейчас—это и есть настоящее, а все остальное может гореть сизым огнем. Это, кажется, именно то, что называется розовыми соплями. Ну и пусть. Да хоть серо-буро-малиновыми. Ничего другого сейчас просто нет. И никого другого тоже... --Дурак твой де Брильи,--обьявляет д'Артаньян, натягивая на себя одеяло. Даже если ты ему не нравишься, женщинам никогда об этом не говорят. Я с ним подерусь, это точно! --Не надо, пожалуйста,--говорю я совсем сонным голосом, сделав попытку забирать принадлежащюю мне по праву половину одеяла. Это не так-то просто, забрать что-то у нашего гасконца. Он весьма неплохо владеет шпагой. --Да что ты говоришь? усмехается д'Артаньян. Ты просто прелесть какая дурочка! После этой фразы следует такой поцелуй, что обидиться на нее совершенно невозможно. --Можно тебе кое-что рассказать? --Конечно. Все, что угодно. Я смутно подозреваю, что сейчас последует история Констанции и что "все" мне все равно не расскажут. --Когда мне было 18 лет, я... впрочем, не важно. Она умерла из-за меня. В ее смерти виноват только я, я вел себя, как последний эгоист... я этого даже Мадлен не рассказывал. Я ее не люблю. Она у меня исключительно для удобства. И потом, ребенку нужна мать. --Она ей не мать,--говорю я, подвигаясь к нему поближе. --Что? --Жаклин у нее на побегушках. Разве ты не замечал? Ну да, конечно, ты же уходишь с утра и приходишь вечером, когда уже совсем поздно. --Лучше такая мать, чем вобще никакой. --Лучше вобще никакой, чем такая. --Что ты такое умное там говоришь? --Я говорю, что твоей дочери здесь плохо. Забери ее отсюда, если ты не хочешь, чтобы ее забрал кто-нибудь другой. --Кто это другой? удивленно спрашивает капитан. Понятно, Анри его еще не представили. --Да так, никто. --Ты чего-то не договариваешь. --Ты тоже. --Ты знаешь, мне кажется, мы с тобой идеально подходили бы друг другу. О, если бы ты только знал, что кажется мне! Лучше на это вобще ничего не отвечать. Дюма изобрел совершенно замечательный приемчик для подобных ситуаций-делаешь вид, что спишь, и вся недолга. О, как быстро завершились эти волшебные минуты и никогда, никогда уже больше не вернуться... осталось только смириться с этим. Достаточно просто того, что это было. Остального мира сейчас вобще не существует, ни для кого из нас. --Жанна, ты ведь ей ничего не скажешь? --Ты просто прелесть какой дурачок. --Я все-таки подерусь с этим вашим де Брильи. Тоже мне шишка нашелся. --Спи, пожалуйста! Подереться он с де Брильи, тоже мне, жизненное достижение! --Я его побью,--добавляет на всякий случай капитан. На этой оптимистической ноте мы оба засыпаем, счастливые, как десятиклассники, с которыми это случилось в первый раз... Я была совершенно уверена, что утром я проснусь у себя дома и все это было затянувшимся прекрасным, замечательным, но все-таки сном. Однако утром я проснулась в гостинице Козочка. Виртуальная реальность продолжалась. Интересно, где там кнопка? Д'Артаньян при полном параде уже почти собрался уходить. --Мы с вами просто знакомы, сударыня,--грустно вздохнул он. Было прекрасно видно, что если бы я вчера не наплела целый роман о том, что де Брильи друг моего отца, а Надя, то есть Габриэлла, дочка наших соседей и мы должны отвезти ее в монастырь, а сами уезжаем в Голландию из-за денежных проблем и больше сюда не вернемся, и еще кучу всякой билиберды, он бы таки точно бросил Мадлен в одну секунду и может быть даже предложил мне руку и сердце. Интересно, а если у меня в 21ом веке живой муж и... ну вы поняли... как это все будет работать? --Ты точно ей ничего не скажешь? --Тебя Тревиль ждет, мнительный ты наш. Интересно, они все четверо не доверяют женищинам, или только Атос? Как бы то ни было, капитану пора было на службу. Сам де Тревиль терпеть не мог, если мушкетеры опаздывали хоть на минуту. А мне было пора пойти проведать молодежь, в том числе и подругу дней моих суровых. Надо же хоть с кем-то поделиться всем, что произошло, иначе я просто лопну от всех эмоций. Эх, чертовски обидно, что все закончилось так быстро. --Как жаль, что все выходит именно так, как выходит,--вздохнул гасконец. Было видно, что ему очень хотелось меня поцеловать, но в последнюю минуту он передумал. И правильно-неизвестно, чем бы это закончилось. Точнее, известно... Он вышел, стараясь не хлопать дверью. "И душам их дано бродить в цветах, Их голосам дано сливаться в такт, И вечностью дышать в одно дыханье, И встретиться со вздохом на устах На хрупких переправах и мостах, На узких перекрестках мирозданья."
Lys: <Мадлен куда-то пропала. Совсем. Никто особо не горевал. Обнаружив отсутствие дяди Миши, все только понимающе переглянулись и для вида изобразили озабоченность. - Надеюсь, ничего серьезного не случилось, - дежурно отбарабанила Габриэлла. - Хоть раз в жизни посидеть спокойно … - пробурчал кто-то голосом похожим на голос Жаклин. Рауль и Анри дружно уставились в пол, скрывая улыбки. Скрип ступеней лестницы заставил их поднять головы. Девушки тоже оглянулись: - Доброе утро, Жанна! То есть мадам, - поспешила исправиться Габриэлла под укоризненным взглядом Рауля. – А мы тут сидим… - Девушки, господа наверняка умирают от голода, а вы кормите их разговорами. - Ой, - спохватилась Жаклин, - и правда! Я сейчас. Господа для вида поломались, но молодые люди чуть за двадцать никогда не страдают отсутствием аппетита и скоро, отбросив церемонии, вся компания дружно налегла на байонскую ветчину, овернский сыр и другие вкусные вещи, которые нашлись в кладовках запасливой Мадлен. - Что-что, а в кухне она разбирается, - нехотя признала Жаклин. – Какого вина принести? - Анжуйского, - улыбнулся Анри. - Да Вы лакомка, д’Артаньян, - хмыкнула себе под нос Жанна. - А Вам, Рауль? - Я почти не пью, так что не затрудняйте себя. - Может, я принесу? – застенчиво предложила Габриэлла. - Испанского, - подсказала Жанна. – Его хм… опекун, в смысле, граф де Ла Фер… граф… граф??? Она растерянно уставилась в окно: - Граф? Вся компания дружно поглядела туда же и почти в один голос повторила: - Граф? Промолчал только Рауль, но его изумленный вид вполне компенсировал молчаливость. В июне солнце встает рано и, несмотря на то, что едва было семь, Тиктонская улочка была залита золотистым светом. Как ни странно, не было видно ни разносчиков, ни хлопотливых горничных, ни торговок. Все куда-то запропастились. На абсолютно пустой улице было только двое прохожих. Граф неспешно направлялся к «Козочке», а на его руку опиралась женщина. Граф улыбался, слушая, что она ему говорит, а потом рассмеялся. Анри удивленно поглядел на Рауля: - Вы приехали не одни? Рауль растерянно молчал. - Кажется, я ее знаю, - тихо сказала Жанна. - Я тоже, - еще тише добавила Габриэлла. ………….Черт, какая неудобная кровать! Тряпки какие-то, фу, сколько пыли! Я не понимаю, что за странный сон! Не люблю, когда во сне неудобно. Мало в жизни вечно что-то не так, так еще и во сне мучаться. Дурацкое одеяло, кто додумался пришивать на него кружева? Только царапаются. Еще балдахин этот, прям семнадцатый век! Подождите… Семнадцатый век? Я быстро выпутываюсь из кучи тряпок, которые должны изображать постельное белье. Солнечный свет едва пробивается в маленькое окошко, забранное густым переплетом. Мебель в комнате тяжелая, резная. Сразу видно – цельный массив дерева. Ах, какая мебель! Наконец-то я могу ее потрогать, погладить шелковистую поверхность – в музеях никогда не дают даже близко подойти! Какой хороший сон! Натуральный такой. И одеяло, зря я на него бурчала. Какие кружева! И платье… Это мое? Ну, по крайней мере, во сне я могу себе позволить не скромничать? Мое! Как неудобно одеваться. Понятно, зачем им были нужны горничные. Эх, хоть одну бы сюда! Тут же открывается дверь и появляется девушка. - Мадам уже проснулись? (О! Это я мадам? Мило.) - Помоги. - Да, мадам. Девушка оказывается ловкой и сноровистой. Одела, причесала, побрякушек всяких навесила и убралась. Чудеса! А чего я, собственно, удивляюсь? Есть же всякие техники управления сновидениями, наверное, у меня как-то само собой получилось. Во сне же все возможно. Абсолютно все. Надо горничную – получите, не надо – и нет ее. Здорово. Надо еще чего-нибудь захотеть. Чего я могу хотеть в семнадцатом веке? Я знаю чего. Только не хочу признаваться. Потому что я начну его жалеть, а он этого терпеть не может. А я не могу терпеть, зная, что он терпит, что… черт, запуталась. Да чего я разволновалась? Никого я не увижу. Пойду лучше, погляжу на Париж, пока не проснулась. Похоже, я живу не в гостинице. Может это мой дом? Маленький, правда, но пусть это будет мой дом. Я так хочу. Я так… так... Черт! Совсем забыла, что в этом проклятом семнадцатом веке нет асфальта! Чуть ногу не сломала! Чья-то рука осторожно берет меня за локоть. Мне помогают подняться… Я еще не вижу, кто это, но уже знаю. Такие руки только у одного человека на свете. Мне сейчас станет плохо, потому что этого не может быть. Но это он, я это чувствую, я просто знаю. - Позвольте, я помогу Вам. Как там сказал Дюма? «Голос глубокий и мелодичный»? Я не могу ему ответить, я могу только судорожно дышать. - Вы ушиблись? Вы говорите по-французски? Я замираю с открытым ртом. И тут до меня доходит – споткнувшись, я ругалась по-русски! Значит это не сон! Во сне все всех понимают, даже молча. - Я говорю по-французски. Плохо, - поспешно добавляю я. Так, на всякий случай. Все-таки французский семнадцатого века… Хотя кое-что я помню. Бордо читалось с кучей лишних звуков и писалось с кучей лишних букв, «Бордеау» или «Бордеу» или… Мне становится смешно. Тут рядом человек, которого я даже не надеялась увидеть наяву, а я стою и ломаю голову, какие буквы были лишними в слове «Бордо». - Вы куда-то шли? Может, Вам нужна помощь? Я хорошо знаю Париж и могу проводить Вас. Женщине одной тут небезопасно. Не сочтите меня навязчивым… - Нет!!! Вы правы, я в Париже впервые (и практически его не знаю) и я не откажусь от помощи (тем более Вашей, граф). Я опираюсь на его руку и все еще не могу собраться с духом, чтоб поглядеть ему в глаза. Потому что если я на него погляжу, то буду таращиться бесконечно, а он подумает, что я сумасшедшая. Вместо этого я не свожу глаз с его руки. Обзавидоваться! Какие пальцы! А кисть! И вен совсем не видно, не то, что у меня. Я машинально перевожу взгляд на свою руку и холодею – сапфир! Я совсем забыла! На моем обручальном кольце – сапфир. (Само собой, что же еще там могло быть? Я же сама его выбирала и муж даже не догадывался, почему именно сапфир). Поздно. Он тоже увидел. - У Вас красивое кольцо. - Спасибо. (У Вас тоже ничего было). Это обручальное, - ляпаю я и тут же мысленно даю себе подзатыльник. Еще скажи ему, что дорогой муж подарил. Ага, в ночь любви! Граф и представить не может, что такое ювелирный на Крещатике, где толчется тьма народу, тыкая пальцами в кольца и озабоченно прикидывая, не слишком ли дорого. - Простите, я был нескромен, - извиняется он. – Куда Вас проводить? Куда? Ничего себе вопросик! Я что, знаю, куда? «Не будет ли любезен многоуважаемый джин… Будет, будет, шашлык из тебя будет». Я прыскаю и кожей чувствую удивленный взгляд графа – еще немного, он точно примет меня за сумасшедшую. - Я… э… ищу родственников. (Каких еще родственников? У меня в Париже сроду никого не было!) - Вам известен адрес? (Адрес, адрес…Не на Феру же мне идти. Эх, была не была!) - Тиктонская улица. Вы знаете, где это? - Да. У меня там живет друг. И, как ни странно, я тоже туда направлялся. - Друг? - Да, господин д’Артаньян. - Известное имя. - О, мадам, - спохватывается граф. – Я же не представился. Граф де Ла Фер. (Уф! А я кто?) Меня охватывает паника. Все имена, какие крутятся в голове, связаны со знатными родами. Но граф-то, граф! Черт побери его знания! Он же генеалогию назубок знает и мигом выведет меня на чистую воду! Лучше без титула. Просто имя. Как мы называли его мать? Изабо? - Изабо де Брай. - К Вашим услугам. Я инстинктивно пытаюсь отнять у графа руку и тут же напоминаю себе, что тут так принято – целовать руки дамам. Нечего дергаться. Как усы щекочутся! Я невольно хихикаю и поспешно объясняю: - Усы – щекотно немножко. - Правда? – судя по голосу, граф действительно удивлен. Ему такое в голову не приходило. Небось, еще ни одна дама не жаловалась. Он тоже усмехается: - Первый раз сталкиваюсь с такой откровенностью. - Ничего. Хорошо, что у Вас бороды нет. Несколько мгновений он молчит, а потом начинает смеяться. Я потихоньку оглядываюсь – похоже, мы пришли. Неужели я так и не решусь поглядеть ему в лицо?
Nika: Я отправилась за испанским вином и в коридоре столкнулась с Боярским. Насколько, должно быть, у меня был глупо-счастливый вид, настолько у него был недоуменный и несколько помятый. Недолго думая, он падает на колени. --Жанночка, простите меня! Я был не прав, погорячился! Миронов на том свете уже наверняка перестал икать, когда на этом произносится сия фраза. И правильно. Боярский даже не подозревает, от чего я его спасла. --Жанночка, вы ведь ничего не скажете Ларисе? Правда, Жанночка? Вы ведь прелесть какая умница! Я на секунду представила себе эту картину. «Вынуждена с прискорбием сообщить вам, что ваш муж провел ночь с француженкой в 17ом веке». «Мы откроем нашим чадам правду—им не все равно! Удивительное рядом, но оно запрещено»... Но ведь это даже не смешно, каналья... --Да успокойтесь вы, дядя Миша. Мы ведь в виртуальной реальности. А в реальной мы даже не встретимся. --Что вы, Жанночка! Как это не встретимся? Я вас приглашаю в нашу новую квартиру на Петроградской! Мы только что евроремонт сделали! О боги, я в который раз убеждаюсь в том, что решение переехать в Израиль все-таки было единственно верным. Как это все-таки печально, что предел мечтаний талантливого актера, "д'Артаньяна всея Руси" это всего-навсего евроремонт в квартире на Петроградской стороне. --Лучше вы к нам в Иерусалим,--на всякий случай предлагаю я. --Что вы, Жанночка, у вас арабы. --А у вас менты. Дядя Миша хлопает глазами--на это ему возразить нечего. --Вы не обидитесь, если я вас покину на одну неделю? --О чем вы говорите? --Дело в том, что у Мадлен скоропостижно скончалась тетушка в Пикардии. А поскольку господина капитана сейчас никак не отпустят на неделю, она попросила меня ее сопровождать. Ну и вы сами понимаете... Ларисе ни слова... Да что он каждую минуту Ларису вспоминает? «Уважаемый редактор—может, лучше про реактор? Про любимый лунный трактор, ведь нельзя же, год подряд...» Но как бы там ни было, Жаклин надо выдать медаль! Какая умница! Ну в самом деле, отложить наше путешествие на неделю ничего не стоит. А Боярский тоже человек. Мадлен ему подходит гораздо больше Тереховой. Пусть их едут. А у нас получится каждой тваре по паре. Я готова броситься ему на шею. --Ну конечно, дядя Миша. Раз дама просит, ее желание закон, правда?-- я еще имею нахальство ему заговорщецки подмигнуть.--Но все-таки лучше вы к нам. У нас стена плача. Дядя Миша меня уже явно не слышит... Я наконец спускаюсь в то, что у нас считалось бы столовой, и вижу Атоса. Он сидит за столом и задумчиво взирает на бокал вина. Видно, что он о чем-то задумался. Так вот он какой, граф де Ла Фер. Я ловлю себя на почти крамольной мысли, что как мужчина он меня совершенно не интересует. Хотя даже Жаклин призналась, что у нее мурашки забегали, когда она его впервые увидала. Ну значит, я не правильная женщина. Кстати, нигде не было сказано, что д'Артаньян был писаным красавцем. Вот Атос, другое дело. Нет, ну что со мной, в самом деле, не так? Ведь Саша тоже не особенно красив. Он самый обыкновенный. Ой! Саша! На костер меня! И это еще продолжиться целую неделю, потому что отказываться от этого с самым, самым любимым человеком во всей вселенной такой же грех, как и сам этот грех... если кто-то меня понял... вот Саша, он точно наверняка поймет... ой, да куда же это Остапа-то понесло? Это чтоб меня так распирало? Да, а вас бы не распирало после всего случившегося? Я чувствую, что если я сейчас с кем-то не поделюсь всем этим, я просто лопну. А посколько кроме Атоса никого рядом не наблюдается, я направляюсь прямо к нему. --Простите, господин граф, я вам не помешаю? Атос задумчиво оглядывает меня с головы до ног и кивком приглашает разделить шамбертен-его любимое. --Это вы-названная тетушка той девушки, которую вы провожаете в монастырь? Ах, вон что. "Тут давай его пытать я-опасаюсь, маху дам, как проверить-лезть под платье- так получишь по мордам..." Нет, пожалуй, не совсем точно..''А один узнал—кричит: рецедивист!'' Ой, может, хватит Высоцкого на сегодня? --Смотря что вас интересует, господин граф,--осторожно отвечаю я. --Меня интересует мой сын... мой приемный сын,--тут же поправляется Атос. Я вам, признаться, премного благодарен. Я бы многое отдал, если бы Рауль мог жениться на вашей племяннице. --Это совершенно невозможно, господин граф, по многим причинам. --Да, вы правы. Я понял. Но я все равно вам очень благодарен, сударыня. Не будем вдаваться в подробности,--улыбнулся он. Улыбка у него действительно была просто необыкновенная, но на меня и это никак не подействовало. Но вы, кажется, хотели меня о чем-то спросить? --Чтобы вы сделали, господин граф, если бы вы узнали, что ваша жена, которую вы очень любите, вам изменила? Ой, мать моя женщина! Вот нашла, кого спрашивать об этом! Да лучше бы мне сам Рауль сейчас попался, хотя нет, это, пожалуй, даже хуже... с Надеждой сейчас тоже о таком не стоит, у нее, кажется, своих проблем пруд пруди. Пруд... черный пруд... тьфу! Надо брать себя в руки, причем немедленно! Ох, вот бы сейчас все закончилось! Однако "все" даже и не думало заканчиваться. --Вы хотите сказать... ровным и спокойным голосом произнес Атос. Вот это нервы! Хотя, должно быть, просто время действительно лечит. Ведь сколько лет уже прошло с тех пор. И потом, она ведь физически ему с другим не изменяла. --Я уже все сказала. Вчера. Не знаю, господин граф, кто меня тянул за язык, и кто меня сейчас тянет за язык изливать вам душу, но со мной вчера во всем согласились. Хотя я тоже за язык никого не тянула. Оно все само случилось. --Так вот оно что,--тихо и кажется, даже ласково говорит Атос.--Я уже очень, очень давно не видел д'Артаньяна таким счастливым. Пожалуй, с тех самых пор. И вы тоже выглядите очень счастливой. Я уверен, что вам будет очень хорошо вместе. Можете мне поверить, я весьма редко произношу подобные вещи, но вам говорю это от чистого сердца. Если бы он только знал, насколько я ему могу в этом поверить. --Но что же мне делать? --Ничего, сударыня, ровным счетом ничего. Вы совершенно правы, от такого нельзя отрекаться, это было бы все равно, что предать самого себя. Не плачьте, прошу вас, все обязательно устроется, вот увидите. Д'Артаньян самый умный из нас четверых, вот увидите, он обязательно что-нибудь придумает. Ох, боюсь, что с этой задачкой не справиться даже самому умному из всех четверых д'Артаньяну. Но однако же, слезами горю не поможешь. --Ну вот и хорошо, вы перестали плакать. Хотите, я вам скажу одну вещь, возможно, вам станет легче? --Конечно, господин граф, говорите, прошу вас. --Вы не любите вашего мужа. Вам с ним хорошо, удобно, приятно, вы родили ему детей, но вы его не любите. Вы понимаете, о чем я говорю? Черт возьми, как он догадался? Я ведь действительно никогда по настоящему не любила Сашу. Мы с ним оба не фотомодели, мы всю жизнь просидели за одной партой, привыкли друг к другу как к части тела, и потом нам лень было искать своих других половинок. Мы как-то случайно встретились во дворе через несколько месяцев по окончании школы и Саша ни с того ни с сего сделал мне предложение. На мое робкое заявление, что я ничего к нему не чувствую кроме дружбы он произнес нечто философское что обычно именно такие браки дляться дольше всего. К тому же его родители решили уехать в Израиль, по понятным причинам, так что у меня единственный шанс изменить свою жизнь во всех отношениях. Я по достоинству оценила значение фразы "еврей не роскошь, а средство передвижения". Но как же Атос до этого догадался—жизненная мудрость и все такое прочее? Ну, а если мы и не любим друг друга, то у меня, значит, и совесть может быть чиста? Но мы же ведь все равно женаты? Да, но Саша здесь, а я там... или наоборот--он там, а я здесь... и вобще, что там сейчас происходит? Боже, но где же у них эта кнопка?! --Все будет хорошо, сударыня,--повторяет Атос. Простите, я должен вас оставить-я обещал навестить капитана де Тревиля. Атос уходит, оставив меня в обществе бутылки.
Lys: Просьба не бить Изабо: Точно, мы пришли. Вон и вывеска – «Козочка». Чьи-то лица в окне. Мне становится не по себе. Надо будет сейчас сделать вид, что мои родственники куда-то запропали и быстренько удрать, пока граф не понял, что я банально морочу ему голову. Нет, приятно все-таки иметь дело с воспитанным человеком! Граф успевает меня просветить, что в «Козочке» я увижу кучу людей – не хочет, чтоб я испытывала неловкость, оказавшись среди незнакомых. Спасибо, что предупредил. По крайней мере, не раскрою рот, вытаращившись на Рауля. Но рот я все-таки раскрыла. Что называется – найдите десять отличий! Просто невозможно похожи! Однако и выдержка у графа – столько лет сохранять невозмутимый вид, когда даже олигофрен без мозга понимает, что это твой сын. Я с трудом заставляю себя прервать увлекательное занятие сравнивания отца с сыном и перевожу взгляд на остальных. - Позвольте представить… - начинает граф. У меня перед глазами проносится картина – рыжие кудри Куравлева-Балаганова, профиль Юрского-Бендера: - Вася! Узнаешь брата Колю? - Узнаю брата Колю! Батюшки! Это же… Я успеваю прикусить язык. Ведь и у Ники и у Нади тут наверняка другие имена, как и у меня. Ника на лету ловит мою мысль: - Милая! Узнаешь сестру Жанну? - Жанна! Сестра! Черт! Зачем я это сказала! «Имя, сестра! Имя!» Мы все трое кидаемся в объятия друг к другу, чтоб скрыть смех. Граф с некоторым подозрением смотрит на преувеличенно счастливых «родственниц». - Вы их искали? – интересуется он. - Да! Я знала, что они остановились на Тиктонской улице. Я так рада, что успела их застать до отъезда. Граф тут же делает вывод, что это намек: - Господа, я думаю, что надо дать дамам несколько минут. Они давно не виделись и невежливо мешать родственной встрече. Народ испаряется и мы остаемся с Жанной вдвоем. - Жанна? - Да, меня так зовут здесь. - А Надя? Чего она ушла? Жанна лукаво улыбается: - Решила не мешать родственной встрече. - А что это она Рауля под ручку…? - Наверное, обучает хорошим манерам, - хохочет Жанна. - Так это правда 17 век? И настоящая «Козочка»? - Правда. - А где тогда д’Артаньян и Мадлен? Жанна почему-то краснеет и выпаливает одним духом: - На службу ушел, а Мадлен уехала. Заболел у нее кто-то. - Ага, - я пытаюсь собрать мысли в кучу, и никак не могу поверить. – Нет, правда, все настоящее? Жанна понимающе улыбается: - Трудно поверить? - Можно я здесь похожу? Чтоб хоть немного освоиться? Жутковато как-то. - Конечно! Сколько угодно – Мадлен нет, да и постояльцев тоже нет. Трактир пустой. Я за вином пошла. Молодежь найдет, чем заняться, а графу куда идти? Вернется, так хоть вином его занять. - Испанским? Ника-Жанна смеется: - А то каким! Я отправляюсь бродить по трактиру. Комнаты, кухня, кладовые, коридоры, черный вход… Постепенно мысль, что все это на самом деле, наконец, укладывается у меня в голове. Горшки настоящие… огонь жжется… Окна помыть надо – грязные. Я провожу пальцем по стеклу и рисую рожицу. Стекло холодное. Значит все на самом деле? В конце коридора мелькает какой-то мужик. На мгновение мне кажется, что это Боярский. Бррр! Вот это точно глюки! Откуда тут взяться Боярскому? Лучше буду думать, что мне показалось, мало ли тут мужиков с усами! А то так точно с катушек съедешь. Надо найти Жанну. Она сидит с Атосом. Пьют и разговаривают. Подслушивать некрасиво и я выхожу на улицу. Я же хотела посмотреть Париж? Так чего я жду? Посмотрела… Уж лучше бы послушала Атоса и не болталась одна. Кошелек чуть не украли. Какой-то урод едва не отдавил ноги своей тележкой, а когда я попыталась увернуться, то налетела на корзины с овощами. На меня накинулись с бранью и кулаками, но тут раздался знакомый спокойный голос: - Пошли вон, негодяи! Оставьте ее! Граф укоризненно смотрит на меня: - Сударыня! Я же предупреждал. Это небезопасно. Какое легкомыслие! Я поспешно цепляюсь за его руку: - Я так испугалась! - Идемте отсюда. Всякое желание смотреть красоты Парижа исчезло без следа. Пропади он пропадом! Ничего уже не хочу. - А как Вы меня нашли? - Я увидел в окно, что Вы куда-то пошли. Так и подумал, что смотреть Париж. Я помню, Вы говорили, что впервые здесь. К счастью, ушли недалеко, а то бы я не знал, где Вас искать. Обещайте больше так не делать. Женщине нельзя ходить одной. Тут неподалеку гостиница «Карл Великий», я там живу. Мне кажется, Вам надо прийти в себя, Вы испугались. Не возражаете, если мы зайдем? - Да! – меня действительно колотит нервная дрожь. – Да! Комнаты графа на втором этаже и окнами во двор. Шум Парижа почти не слышен и я немного успокаиваюсь. Граф деликатно не смотрит в мою сторону. Я полулежу на кушетке, а он устроился в кресле, ближе к камину и делает вид, что читает книгу. Теперь я могу его рассмотреть. Да, красивый. Очень. Пожалуй, самый красивый мужчина, какого я когда-либо видела. Даже в старости он будет красив, потому что это красота не красок, а форм. Теперь я понимаю, что имеют в виду скульпторы, когда говорят о безупречной лепке лица. Это оно. Форма скул, линия подбородка, очертания губ. Безупречно. Его можно рассматривать часами, как произведение искусства, но неизмеримо лучше, чем все, что может создать человеческая рука, потому что это создала природа. Он чувствует мой взгляд и поднимает голову. Глаза… Я знаю этот цвет. Это моя любимая Адриатика у берегов Далмации. Чистейшая лазурь. Обычно так говорят о небе – «небесная лазурь», но небо никогда не бывает таким, как море. Это волны Адриатики, прозрачные, собравшие в себя все оттенки голубого, зеленого и синего и выплавившие этот невероятный по красоте цвет. «Лазурь» - разве можно этим убогим словом описать эти тончайшие переливы? Брови графа едва заметно хмурятся – ему не нравится, что его так беззастенчиво рассматривают. Но уже я не могу остановиться. Идеальные брови! Даже когда он их хмурит, они почти не теряют своей ровной линии. Каждый волосок, как нарисованный китайской тушью, но, конечно, это не тушь – природные краски. И усы такие же. Волосок к волоску. Подстрижены аккуратнейшим образом. Все-таки граф следит за внешностью, хотя, наверняка не признается. Линия усов выбрана такая, что самым выгодным образом очерчивает верхнюю губу. - Сударыня, - граф пытается вежливо вернуть меня на землю, - возможно, Вы проголодались? Что Вам предложить? Вы чего-то желаете? Язык мой – враг мой! Этот язык успевает ответить прежде, чем мозги приказывают ему заткнуться: - Да, мне хотелось бы знать, когда Вы целуетесь, Ваши усы щекочут так же, как тогда, когда Вы прикасались к моей руке? Граф замирает, на его лице никаких эмоций. Но я сказала, что сказала, отступать некуда. Поздно пить Боржоми… Он встает, подходит ко мне и мгновение медлит, а потом целует. Губы немного обветренные. Странно, но они одновременно мягкие и упругие. Он отстраняется. В глазах – легкая ирония. - Это все? Больше похоже на утверждение, чем на вопрос. Я невольно опускаю глаза от его губ ниже, туда, где за воротом его рубашки прячется ключичная впадинка. Все? А что еще? Нет, граф приличный человек, он себе такого не позволит! Он наклоняется и снова целует меня. На этот раз в лоб. Потом возвращается в свое кресло. - Женское любопытство, я понимаю, - в его тоне еще больше иронии, чем во взгляде. - Вы не одобряете. - Да, - соглашается он, - не одобряю. (А чего ж ты тогда?!!!) - Но…- Он насмешливо смотрит мне в глаза, - понять могу. - Тогда, пожалуйста, печенья и сливок. Граф уже откровенно смеется: - Хорошо. Я прикажу. Больше ничего? - Ничего! – мстительно говорю я. - Я рад, что правильно Вас понял. Он, посмеиваясь, выходит из комнаты. Я запускаю ему вслед подушку, но, к счастью, он уже вышел. Это совсем ребячество. На самом деле я не сержусь. Совсем нет. Наоборот, как приятно иметь дело с умным и опытным мужчиной. Он, действительно, все правильно понял. Совсем не обязательно безумно кого-то любить, чтоб получить маленькое удовольствие. Это когда любишь, не имеет значения красивый или нет, а вот если НЕ любишь, очень даже имеет. С красивым целоваться приятнее. А он? Ему это зачем? Я льщу себе надеждой, что по той же самой причине. Просто маленькое удовольствие, о котором приятно вспомнить, но которое не будет иметь продолжения. Это обязательно – чтоб не было продолжения, иначе начнется совсем другая история. А так – милое воспоминание. Как с ним легко! А ведь другой мог бы и обидеться, что дама его не захотела! Но, граф, к счастью, не такой. Однако и у него бывают минуты слабости… О чем это я? Конечно бывают! Один Рош чего стоит. Теперь мне понятно, что там случилось. Шевретта очень красивая дама – это все признавали. Роскошное тело. А он очень чувствителен к красоте. Вот если бы он ее любил, тогда пальцем бы не тронул, берег бы. А так… нормальная мужская реакция. Интересно, а какие еще фантазии его посещают? Не обязательно фривольные, может как раз что-то совсем другое. Например, встретиться с Ричардом Львиное Сердце. Граф наверняка в детстве жалел, что так поздно родился. Уже все умерли – и Карл Великий, и Ричард, и Готфрид Бульонский. Думал, почему я должен жить в этом скучном 17 веке? Смешно, однако. Тут мне в голову приходит мысль, от которой я просто обалдеваю. А если эта реальность виртуальна для него так же, как и для нас?!!! Мы совершенно однозначно не в книге – там нет ни меня, ни Жанны, ни Жаклин. Тогда… Тогда эта реальность одинакова для всех! Черт, я не хочу целоваться с графом! Я хочу узнать, какие желания его посещают! О чем он мечтает? Чего он хочет? Понятно, счастья для Рауля. Это само собой. Но кроме этого? Что-то из того, что может быть только в воображении или… в виртуальной реальности! Интересно, он знает, где мы? Теперь я глаз с него не спущу! Но если мы будем торчать здесь, ничего не случится. Надо куда-то идти, что-то делать, чтоб граф мог проявить свои желания. Приносят печенье и я торопливо запихиваю его в рот, давлюсь сливками – скорее, чего мы здесь застряли! - Я думаю, нам надо вернуться. Нас… то есть Вас и меня наверняка хватились, не поймут, куда мы делись. - Если Вы готовы идти… - Да, я уже пришла в себя, благодарю Вас. Я готова… Я невольно смотрю на его губы – мы обмениваемся взглядами, эдакий молчаливый диалог: - Последний раз. - Не стоит. - Вам жалко? - Нет, но не стоит. - Только один… Граф со вздохом качает головой, но я все-таки целую его в щеку. Как чертовски приятно пахнет его кожа! Интересно, что он добавляет в воду для умывания? Его глаза начинают темнеть, сейчас он по-настоящему начнет сердиться. Я беру его под руку: - Идемте, Рауль ума не приложит, куда Вы делись. Не будем его волновать. При имени Рауля все мое нахальное поведение вылетает у графа из головы. - Да, пойдемте скорее. Сегодня утром он… мне показалось… Я думаю, мне надо с ним поговорить. Мы снова идем на Тиктонскую улицу.
Ленчик: Наверно, я избалована обществом усато-бородатых мужчин... *задумчиво* И ведь ни единого разу мне не приходило в голову, что усы щекочутся... Хотя щекотки боюсь жутко... Завидую "сестре Жанне" - не хочу целоваться с графом, а вот пить и разговаривать... Во, я извращенка
Nika: Ленчик пишет: а вот пить и разговаривать... Во, я извращенка Nе бегите поперек батьки в пекло Будет вам и дудка и свисток
Nika: Меня зовут Надежда Заборова. Мне 35 лет и я всю свою жизнь прожила в Ленинграде. Называть наш город Питером у меня никак не поворачивается язык. Я мечтатель. Неисправимый. Еще более неисправимый, чем моя дорогая подруга Ника-Вика-Жанна. С тех пор, как она уехала, мечтать стало совершенно не с кем—проще сказать, никто меня не понимал. Крутили пальцами у лба и напоминали о возрасте. Это мне по паспорту 35, а по мышлению не больше 25ти. Ох, ну как бы так сделать, чтобы снова стало 25? --Надя, Надь, проснись, тоже мне, размечталась! Нашла, где! Я, кажется, уснула на работе. Мне нельзя спать, я секретарь. Уволят еще, чего доброго. Тогда останется только к Жанне в Израиль поехать в гости и забыть вернуться. Но я не хочу в Израиль. Я хочу во Францию. Кто бы удивился. --Габриэлла!!! Рота, подьем! Ах ты господи, слава богу, все на месте, мы в Козочке. Это мне теперь про ту нашу жизнь кошмару снятся. Немудрено. --Ну, что с тобой?—сочуственно спрашивает подруга. --Работа приснилась. --Выкинь из головы. --Да уж, придется, все равно другого выхода нет. --Так что там у вас вчера с Раулем было? Только не обманывай меня, все равно ничего не выйдет. Уж кого-кого, а Жанну точно не обманешь, да и не собиралась я. Только вот с чего начать? Вчера... ...Господи, как он, все-таки, на не го похож, в смысле, на отца! Хотя признаю, отец меня не слишком интересовал, вот поэтому я с радостью приняла предложение виконта побеседовать вдвоем. Понятное дело, Рауль ни не что не претендовал. Я тоже прекрасно знала, с кем имею дело. Он ведь почти женатый человек, в конце концов, а тут это вобще чуть ли не смертный грех. Да и у нас за такое по головке не погладят. Одним словом, слово за слово, Рауль сам стал проявлять инициативу, причем вероятнее всего, неожиданно для самого себя, мол, никогда не встречал подобных женщин (ну еще бы!) а у меня, как говорит Жанна, тут же снесло крышу раз и навсегда. Ну, тут и занавесу пора появиться. Ничего особенного не произошло, даже если я в него влюбилась по самые уши, или что там есть еще, это ровным счетом ничего не меняет. У него Луиза. Точка. Будем же благоразумны, дамы и господа. --Ну, а ты-то как? --Примерно так же, как и ты. Только еще хуже. --Что, и ты, Брут? --Надь, слушай, по моему, нам пора обратно. Ну порезвились, получили то, о чем мечтали, и хватит. А то дров еще наломаем, самом мало не покажется. --А мне вот кажется, что все мы будем жить долго и счастливо,--задумчиво произношу я. --Но как бы там не было, тебе не помешает поговорить с Раулем,--напоминает подруга. Я и сама собиралась, только для начала надо было хорошенько обдумать, с какого боку к нему подступиться. Человек, в конце концов, имеет право знать всю правду о том, кого он приручает. Но сделать это надо более чем осторожно, а то еще на костер попаду не только я, но и вся наша компания с Боярским во главе. Неси потом ответственность за знаменитось. Черт его дернул замечтаться о Бюсси, да и к Бюсси не попал, в результате. Ну да ладно, вернемся к нашим баранам. --Так ты поговоришь с ним? --Ну конечно, поговорю. При первом удобном случае.
stella: Ленчик - так-то, смотря чьи усы.
Lys: Изабо: Мы возвращаемся на Тиктонскую улицу. В дверях нас чуть не сносит Рауль. Вид у него странный. Потерянный какой-то. Увидев отца, он становится совсем бледным и, решительно сжав губы, делает шаг навстречу. Мое присутствие он замечает не сразу, потому что целиком поглощен какой-то мыслью. По-хорошему мне надо бы оставить их – им явно нужно поговорить, да и граф мне сказал об этом – но я никак не могу выдумать благовидный предлог, а просто повернуться и молча уйти – невежливо. Мы с Раулем неловко топчемся на месте и только граф – вот ведь светская школа! – совершенно невозмутим. По крайней мере, внешне. - Виконт, Вы искали меня? - Да. Я должен Вам сказать…- Рауль шумно выдыхает, он никак не может справиться с волнением. Потом он просто хватает отца за рукав и отводит на пару шагов в сторону. Я не слышу, что он говорит, но вижу его лицо – у него дрожат губы, он с трудом выдавливает, нет, выдыхает несколько фраз и замирает, не сводя взгляда с отца. Лица Атоса я не вижу, он стоит спиной ко мне, но даже этого оказывается достаточно. Граф резко выпрямляется и откидывает голову, как будто хочет быть дальше от Рауля. Вот теперь он точно похож на статую – настолько застыла его фигура. Я просто чувствую, как напряжены все его мышцы. Да что это с ним? В голове крутится: «А поворотись-ка сынку… Я тебя породил, я тебя и убью…» Граф сейчас точно его убьет! Что же такое мог натворить Рауль? Мои нервы не выдерживают – что бы там ни было, не мог Рауль сделать такое, что нельзя простить. Этот невменяемый папаша сейчас прибьет дитя! Если бы моего сынульку кто-то хоть пальцем… Рауль же не виноват, что у него мамы нет! Я бесцеремонно хватаю Атоса за руку и тащу в комнату, успевая сделать большие глаза Раулю и прошипеть: «Исчезни!» Нельзя давать Атосу время собраться с мыслями и прийти в себя. Тогда он станет непроницаемым и непробиваемым. Я изо всех сил сжимаю его плечи и самым драматическим голосом с придыханием шепчу: - Рауль умирает? Граф вздрагивает и с натуральным испугом смотрит на меня: - Почему? - Нет? - Нет!!! Вот и хорошо, что испугался. Теперь можно и поговорить. - Если он не умрет, значит, все в порядке? Граф растерян. Я сбила его с толку. - У него было такое лицо, я испугалась, что случилось непоправимое. А единственная непоправимая глупость – это пуля в лоб, то есть смерть. (Интересно, как на графа подействует его собственное нравоучение?) - Нет, Раулю смерть не грозит. Только то, что хуже смерти. У меня мысли скачут как блохи – я пытаюсь соображать очень быстро. Что хуже смерти? Ну, банальный ответ – бесчестье, конечно. Кому как не графу это знать. А что бесчестного мог сделать Рауль? Продать государственные секреты? Он их не знает. Жульничать в карты? Где ему! Обокрасть короля? Да у Луи нет ничего, вот если бы Мазарини… - Рауль не способен на бесчестный поступок, - твердо говорю я. – Я никогда не поверю, чтобы он мог… - Соблазнить невинную девушку... Граф смотрит невидящим взглядом. У меня дергается щека – да, я понимаю, какая трагедия! Но я сейчас лопну от смеха. Соблазнить? Какой ужас! Взрослый, красивый, очень милый молодой человек нашел девушку, которая оценила его достоинства по достоинству – тавтология, однако! Граф сам-то! Молчал бы уже, про невинных девушек. Правда, граф сначала женился. Вон оно в чем дело! Ну, так Рауль представитель нового поколения, он сначала того, а потом обязательно женится – чего на стену лезть? Бедный Рауль, как он только своего папу выдерживает! Радоваться надо, что Луиза с носом останется. Однако странно, как это граф решился рассказать о таком малознакомой женщине? Неужели так разволновался? Граф, словно услышав мои мысли, объясняет: - Моя откровенность должна поразить и возмутить Вас. Посвящать в столь интимные вопросы постороннего человека недопустимо, но, к сожалению, такова моя тягостная обязанность. Я сам воспитал виконта и потому должен вместе с ним разделить эту ношу. Моя вина даже тяжелее – я не сумел привить ему… - Граф, прошу Вас, если это слишком тягостно для Вас – Вы можете ничего мне не рассказывать. (Только имейте в виду, чтоб не умереть от любопытства, мне придется пытать Рауля!) - Нет, это мой долг. Промолчать было бы малодушием. Вы все поймете, когда я назову имя девушки. Я беспечно киваю головой. «Имя, сестра! Имя!» Надоело уже, ей-богу. Какая разница кто девушка? Главное, что не Луиза. - Это Габриэлла, Ваша родственница. - Что??? Да как он посмел! Взрослый мужик! - Мадам! Граф пытается взять меня за руки, но я изо всех сил толкаю его в грудь: - Ну, знаете, граф! Это уже… - Сударыня! - Мы же ее в монастырь везли! - Мадам де Брай… - Что мы ее родителям скажем!!! - Прошу Вас! - Нет уж, Вы мне ответите! - Изабо, я прошу! Я замолкаю. Это же надо было так довести бедного графа, что он, отчаявшись, называет меня по имени. Все-таки Рауль сволочь, папу надо беречь. Вон у него какая мука в глазах… - Граф, Вы должны поговорить с мадемуазель. Девушка наверняка испугана, расстроена. Граф, мы с вами взрослые люди, простите мне, возможно, излишнюю откровенность, но мы знаем, что такие вещи случаются сплошь и рядом. Но для нее это впервые… Вы должны ее поддержать. Он кивает: - Да, я обязан. - Нет, граф, не так. Если Вы считаете это своим долгом, тем более тягостным, я запрещаю Вам вообще подходить к ней. Она нуждается в понимании и поддержке, а не в нотациях и моралях. Он вздрагивает и поднимает на меня глаза. - Да, - киваю я, - если у Вас в душе нет сочувствия к ней, не принуждайте себя. Мы сами поговорим с ней. Он находит в себе силы улыбнуться: - Нет, это сделаю я. - Тогда найдите ее, а я подожду здесь, хорошо? Он уходит. Ждать пришлось недолго – Надя, как сомнамбула, брела по коридору и сама наткнулась на графа. Я честно пытаюсь не подслушивать. Кажется, граф утешал ее. Во всяком случае, мне показалось, что она успокоилась. Теперь неплохо бы так же спокойно поговорить с Раулем… Но два подвига зараз граф не выдержит, надо же и его пожалеть. Он возвращается: - Я сказал ей, что все знаю. Про то, что она знакома с виконтом и про то, что это знакомство стало довольно близким… И про его невесту сказал… Я поперхнулась. Ну, граф! Ну, правдолюбец! Да кто ж тебя за язык-то тянул! Вот человек! Нет, надо срочно уводить его отсюда, пока он еще чего-нибудь не порассказал. Все-таки как хорошо быть женщиной 17 века! Я закатываю глаза и делаю вид, что мне стало плохо. Граф подхватывает меня на руки и пристраивает на стуле: - Сударыня… - Простите, но я так разволновалась. Как она? - Она молодец. Очень милая девушка. Но Вы сами? Вы так побледнели. (Серьезно? Не хочу Вас расстраивать, милый граф, но это мой обычный цвет лица – дитя мегаполиса, что Вы хотите. Это Вам не среди лугов и лесов румянец нагуливать). - Да, все эти новости просто ошеломили меня… - Вам надо отдохнуть. Позволите проводить Вас? Я помню, где Ваш дом. (О! А я так совсем забыла, что у меня тут дом. Хорошо, хоть у кого-то с памятью все в порядке). Граф что-то серьезно озаботился моим здоровьем. Откуда-то приволок карету и доставил меня в лучшем виде. Вообще-то оно понятно, тут большинство дам такие фигуристые, румянец во всю щеку (или румяна?), что я со своей «интересной» бледностью и 44 размером выгляжу если не больной, то, по крайней мере, нуждающейся в усиленной заботе. С другой стороны, если граф намерен взять эту заботу на себя лично, я не возражаю. А он, кажется, намерен. Вон как живо забегала моя служанка (знать бы еще как ее зовут!) – только успевает выполнять его распоряжения. Наверное, граф чувствует себя виноватым, что его дорогой Рауль своей выходкой так довел слабую, хрупкую женщину (меня, то есть). Все-таки приятно, когда о тебе так заботятся. Еще бы перестать глупо улыбаться, а то граф, чего доброго, поймет, что бедной, убитой волнением мадам де Брай не то, что не плохо, а очень даже хорошо. Единственное, что мне не нравится, что граф, похоже, не перестает корить себя за то, что случилось. Если так дальше пойдет, он еще извиняться пойдет, как будто это он, а не Рауль… Ладно, проехали. Надо его чем-то отвлечь. Граф тем временем разглядывает посуду на поставце. Да, посудка ничего себе, я уж ничем не стала ограничивать свою жадность. В реальности мне такого не получить – бешеных денег стоит, но здесь-то чего стесняться? Челлини мне подавай, на меньшее я не согласна. - Удивительно тонкая работа, - восхищается граф. – Немного неосторожно держать такую роскошь в этом доме, он не кажется мне достаточно надежным. - Это временно, - я говорю чистую правду. – Когда я покину Париж, это все заберут в надежное место. - Ваш муж, видимо, очень любит Вас, если согласен только ради Вашего удобства и удовольствия возить за Вами эту прекрасную посуду, не считаясь с опасностью ее потерять. Признаться меня несколько удивляет, что он допустил, чтоб Вы путешествовали одна. Простите, если я позволяю себе вмешиваться не в свое дело… - Мы очень скоро с ним увидимся, - я опять ни капельки не вру. Вряд ли нам разрешат долго прохлаждаться в этой реальности, так что куда мы денемся – конечно, увидимся. - И все-таки это крайне неосторожно – оставлять жену одну в таком городе, как Париж. К сожалению, в этом доме слишком мало места, чтоб пригласить Ваших родственниц, но, возможно, Вам было бы лучше, пока Ваш супруг не приехал, пожить в «Козочке»? Там не так роскошно, но намного более безопасно. - Может быть, - соглашаюсь я, - но сегодня я уже никуда не могу идти, я устала. - Тогда, позвольте… - графу неудобно. Благовоспитанность спорит в нем с рыцарскими побуждениями. Роланд побеждает. - Позвольте я сегодня останусь здесь. Я просто места себе не найду, зная, что ночью с Вами только одна служанка. Я не хочу Вас пугать, но этот квартал слишком близко к Чреву Парижа, если Вы понимаете, о чем я. - Сброд. - Да, даже королевская стража не рискует туда соваться и эти негодяи чувствуют себя отдельным государством со своими законами, вернее, беззаконием. Грабежи и разбой их обычное занятие. Если они решать ограбить дом, Вас некому будет защитить. Прошу Вас, поймите меня правильно. Я никогда не позволю себе бросить тень на репутацию женщины, но в данном случае, мне кажется допустимым погрешить против правил хорошего тона. Вы сами сказали, что не знаете Парижа, поверьте тому, кто знает его хорошо. Я жил здесь много лет и, увы, должен признать, что за это время город не стал ни чище, ни безопаснее. - Вы хотите ночевать здесь? - О нет, что Вы! Я останусь в прихожей. Надо только перенести туда кресло. В прихожей, придумал тоже! Я что, дикая, чтоб держать человека всю ночь на кресле, как собаку? Он меня, как хозяйку, позорит! Почему я не пожелала две кровати? Хотя куда, тут такие кроватки, что и одна еле в комнату влезла. Ладно, разберемся. - Граф, я понимаю Ваши побуждения и благодарна Вам за заботу. Если уж Вы остаетесь, то не откажитесь разделить со мной ужин. Граф чуть смущенно пожимает плечами: - Вам не стоит затруднять себя. - Граф, мужчины никогда не страдают отсутствием аппетита. Он улыбается: - Вы меня обезоружили. Признаюсь – я голоден. Посуду мы употребили по назначению. Все-таки что-то в этом есть – кушать на золоте. На одном из кубков была изображена не самая веселая сцена. Да, моя дикая идея – вот захотелось и все! Трое повешенных, а рядом Луи IX судит за это Ангеррана де Куси, сеньора де Ла Фер, вокруг которого столпились бароны и тычут в короля пальцами. История мрачная, а картинка всегда меня забавляет. Во-первых, у Куси дико смешная шапочка, похожая на детский чепчик, а во-вторых, эти пальцы, которыми они размахались! Такое впечатление, что Луи грозит Ангеррану – вот я тебя! – а бароны ему в ответ – а фиг тебе! Собственно, так и вышло – фиг королю. Граф глаз не сводит с этой сцены и, наконец, не выдерживает, берет кубок в руки и внимательно его рассматривает: - Первый раз вижу, что ее изобразили на кубке. Редкий сюжет. - Суд над над виконтом де Мо? – нагло интересуюсь я. - Над виконтом? – граф на секунду теряется, а потом дает волю смеху. – Туше! Я с улыбкой наклоняю голову. Мне с графом не тягаться, но уж имена этого господина я помню назубок. – Ангерран IV, виконт де Мо, сир де Куси, сеньор де Монмирай и де Кревкер, д’Уаз, де Марль, де Ла Фер, де Крепи и де Вервин, - без запинки выдает граф, - да, история знаменитая, но до сих пор я видел эту миниатюру только в книге. – Летопись Гийома де Сан-Патюса? – Да, «Жизнь и чудеса Людовика Святого». – Вы ее видели? Сами? Граф кивает. – Если Вам интересно… О! Да! Теперь ты у меня черта с два будешь спать не только на кресле, а вообще!
Ленчик: Lys пишет: О! Да! Теперь ты у меня черта с два будешь спать не только на кресле, а вообще! Да! Нечего спать - куча дел непеределанных! *в восторге валяется на спине, размахивая в воздухе лапами*
Nika: ...Атос ушел, оставив меня в обществе бутылки. Правда, много выпить я не успела-едва Атос ушел, как появился Рауль. Вероятно, он искал отца, либо Габриэллу, но за отсутствием оного решил удовлетвориться тем, что было под рукой-примерно так же, как я с Атосом. --Простите, сударыня, я вам не помешаю? --Нисколько, господин виконт. Вы хотите меня о чем-то спросить? --Если вас не затруднит. Ах ты, господи, вежливостью и манерами весь в папеньку! Да там было бы от чего такой романтичной натуре, как Наде, даже в ее возрасте, потерять голову... И хотя я за Надю даже при всех наших обстоятельствах была совершенно спокойна, на Рауле на самом деле лица не было. --Прошу вас, господин виконт. Спрашивайте все, что пожелаете, чем смогу, помогу. Господин виконт еще немного поломался для приличия--видно было, что тема разговора более, чем больная и даже налил себе вина для храбрости. --Сударыня, скажите, что бы вы сделали, если бы вы узнали, что вам изменил ваш любимый жених? Я чуть не подавилась вином. Получалось что-то вроде мексиканского сериала "Богатые тоже плачут". --Послушайте, Рауль. Если вы будете правильно себя вести, ваша невеста никогда ничего не узнает. И никто никогда ничего не узнает. Не стоит путать то, совершенно нормально, с обещанием жениться. Рауль сделал глоток вина, поморщился и уставился в пол. --Я сам себя не узнаю,--наконец произнес он таким тоном, как будто настал конец света. --Ничего страшного. Это тоже совершенно нормально. --Вы так полагаете? --Я в этом уверена. --Но господин граф уже все знает. Он всегда все знает. Боже, какая семейная идиллия! Господин граф все знает, только не летает! У меня чуть не вылетело, что на его месте господин граф наверняка поступил бы точно так же. Да о чем это я, о боги?! Сам-то он как на свет появился?! Лучше поскорее этот разговор закончить, в самом деле. --Послушайте, Рауль, мне кажется, господин граф никогда не стал бы вмешиваться в вашу личную жизнь. --И если я... Рауль стал краснее красного знамени. Сил закончить предложение у него так и не хватило, однако он прекрасно видел, что я сама в состоянии это сделать. --Мы тут все взрослые люди, Рауль,--как можно мягче сказала я.--Господин граф только что сказал мне, что вы выглядите очень счастливым. --Я же говорю, что он все знает! --А я же говорю, что он никогда не станет ни во что вмешиваться... по моему, вы только зря тут теряете время на пустые разговоры,--окончательно добила я бедного виконта. --Благодарю вас, сударыня. Вы в самом деле очень помогли мне. Могу ли я чем-то помочь вам? Ну, мне-то уж точно никто ничем не поможет, разве что господь б-г. Уж не Рауль, это явно. --Благодарю вас, Рауль. Это такие пустяки. "Пустяки"-было любимым словом Атоса, тут же вспомнилось мне. "Не ходите, дети, в Африку гулять"--это уже совсем из другой оперы. Как бы ему хоть полусловом намекнуть, что все закончиться так, как закончиться? Однако пока я над этим раздумывала, Рауль уже исчез. Я так и просидела перед бутылкой до самого вечера. Впрочем, я почти не пила-Атос не возвращался, дети были заняты собой и про меня, похоже, совсем забыли, что, впрочем, было естественно, а пить в одиночку не слишком весело. День тянулся бесконечно. Наконец Жаклин и Анри обрели совесть и соизволили спуститься вниз. Жаклин улыбалась так же глуповато-счастливо, как я сегодня утром, Анри был явно чем-то озабочен, но впрочем тоже весьма всем доволен. Жаклин как раз собиралась сказать мне что-то чрезвычайно важное, но в это время отворилась дверь д'Артаньян наконец вернулся со службы. Мы не успели даже ничего сказать друг другу, как Анри тут же бухнулся перед ним на колени. Д'Артаньян удивленно взглянул на молодого человека. --Сударь, я прошу у вас руки вашей дочери. Пожалуйста, будьте так добры, позвольте нам пожениться, мы очень любим друг друга. Жаклин для чего-то на всякий случай спряталась за меня. --Да кто вы такой, сударь?-- наконец спросил д'Артаньян. --Простите меня, я от волнения забыл представится. Анри д'Эрбле. Д'Артаньян подскочил, но я тут же наступила ему на ногу. "Проклятый Арамис,"--так и читалось в его глазах. "Это он специально сыночка подослал. Вот дьявол, нашел же любимую мозоль! Ну погоди, я тебя еще достану!" --А мою дочь вы спросили, господин Анри д'Эрбле? --Отец, позвольте мне выйти за него замуж! Если вы мне не позволите, я буду несчастной всю свою жизнь, неужели вы этого хотите? --Постойте, господа, а где... Жаклин подскочила к отцу и что-то зашептала ему на ухо. Д'Артаньян расплылся в довольной улыбке. --Хорошо, господа, вы можете пожениться, если вы так этого хотите. Жаклин тут же бросилась к отцу на шею. Анри от волнения не находил слов, хотя с ним это случалось крайне редко. --Будет, будет,--д'Артаньян осторожно высвободился из ее обьятий.-- Неужели вы могли подумать, что я хотел бы видеть вас несчастной? "Даже если это и будет сын Арамиса, дьявол его забери,"--так и читалось в его глазах. Однако Жаклин и Анри уже ничего не интересовало... --Проклятый Арамис! Я его достану! --Господин капитан, у вас есть совесть? --Прости меня. Это все просто несколько неожиданно. Откуда он вобще здесь взялся? --Нет, господин капитан, совести у вас не то что нет, а никогда и не было. --Ладно, ладно! Ни слова больше о нашем дорогом Арамисе! Просто вот уж чего не ожидал, так того не ожидал! --Ну что тебе так дался этот ваш Арамис? --Он интриган. Для него нет ничего святого. То есть нет, есть-кардинальская шапка. И он к ней идет всеми возможными и невозможными путями. Я не удивлюсь, если он в конце концов станет папой Римским. Вобще, если честно, я никогда не мог понять, что у Атоса с ним было общего. --Ты просто ревнуешь к тому, что Атос дружил с ним раньше, чем с тобой. --Я? --Нет, я. --Послушай, Жанна... --Что? --Выходи за меня замуж. О господи, только не это, только не это... еще одно такое кое-что, и у меня пожалуй не будет сил сопротивляться... и вобще, как же это все должно вместе работать? Мы же не можем остаться здесь навсегда. Если бы там действительно была кнопка... уважаемый редактор, может, лучше про реактор? Я, кажется, это уже цитировала здесь... ну ничего не поделаешь, если в нашем случае Канатчикова дача действительно просто отдыхает... Слава богу, спасибо Владимиру Семеновичу, крыша, кажется, на место встала, хотя бы частично. --Что ты сказал? --Я люблю тебя. Ты ведь тоже меня любишь, ты же сама это вчера говорила... я никого, никогда так не любил, как тебя, даже Констанцию, правда, честное слово... я все брошу ради тебя, службу, короля, кардинала, все, я не хочу больше стать маршалом Франции. "А придеться,"--подумала я. "Куда же ты денешься, надо, Федя, надо". --Нет. --Что? Ты с ума сошла? Как это нет? --Я не могу. От меня зависят жизни других людей. Детей. Я не могу, понимаешь? --Но послушай, нет безвыходных ситуаций. Если тебе угрожает опасность, я отдам жизнь за тебя. --Это очень благородно с твоей стороны, но какой от этого будет толк? --Ты всегда такая практичная? --Нет. Только, когда дело касается детей. --Я не могу жить без тебя. --Я тоже. Я никогда тебя не забуду, до конца своих дней, где бы я ни была и чтобы со мной не стало. --Зачем же ты это делаешь? Ладно, не надо, не отвечай, я понял... ты права, жизнь ребенка не стоит чужого эгоизма. О, как же это он хорошо сказал! Стопроцентное попадание! --Что же мы будем делать? --У нас еще целая неделя. Пока твоя Мадлен не вернется, мы никуда не поедем. --Хорошо, я понял. Я тоже этого никогда не забуду. Неделя. "Для Атоса это слишком много, а для графа де Ла Фер..."
Nika: Утро началось так же, как и вчера: когда я проснулась, д'Артаньян собрался на работу, то есть на службу. Было бы, конечно, не плохо, если бы он остался, но это было бы уже совершенным ребячеством с моей стороны. Я даже не вздохнула по этому поводу. Ничего страшного, ночь во всех отношениях сейчас лучше, чем день. О чем это я? А вот д'Артаньян, похоже, в самом деле колеблется. И похоже, что с ним такое в самом деле впервые в жизни. Констанцию лучше сейчас вобще не вспоминать ни при каких обстоятельствах. --Я никак не могу остаться,--наконец произносит он почти виновато, хотя на него это вобще никак не похоже. Но мы тут сейчас сами все немножко на себя не похожи, так что все в порядке вещей.--Если у нас все равно нет будущего, я должен держаться за настоящее. А капитан стареет, у него возрастные заскоки. Вчера вон даже Атоса сразу не узнал. Я хихикнула, представив, что было вчера у капитана. Не плохо было бы на него полюбоваться. Однако как бы меня представили-дальней родственницей? Капитан, хоть и стареет, но не глупеет-у лейтенанта такой вид, что за родственницу я в любом случае не сойду. Ладно, обойдемся без капитана. --Я тебя, кажется, об этом не просила. И не думала даже. --Я же говорю, мы идеально друг другу подходим. Ну, а ты чем намерена весь день тут заниматься? --Да уж найдется чем. За твоей дочерью глаз да глаз нужен. Еще обвенчаются втихаря и тебя и не позовут. --Я ей покажу, не позовут! Да с чего бы это им меня не позвать? --А Арамис? --Тьфу ты, в самом деле. Много бы я отдал, чтобы узнать, кто мне преподнес такой подарочек. --Герцогиня де Лонгвиль. Нет, язык мой враг мой! Но удержаться уже тоже было не возможно. Я женщина слабая, кофе сегодня пила без всякого удовольствия... кофе... вот чего бы сейчас явно не помешало... ну да ничего, недельку как-нибудь протяну. Что-то мне говорило, что именно через неделю кнопка выключиться и мы вернемся куда положено. Но пока... --Ты-то откуда знаешь? --Мы вчера с Атосом... пока тебя не было... немножко выпили... --А Атос-то откуда знает? В самом деле, откуда Атос знает? Можно, конечно, предположить, что он единственный человек на этой земле, с которым Арамис стопроцентно откровенен и которому никогда не соврет. Но д'Артаньяна такие философские домыслы явно не интересуют. --Вобще-то это секрет,--говорю я страшным шепотом первое, что мне приходит в голову. Д'Артаньян ни за что на свете не станет подставлять Атоса, ему и в голову не придет спросить "А правда, что"... а вот об Арамисе он волен думать все, что угодно, и судя по выражению лица, именно это он и думает... --Так-так, значит, герцогиня,--медленно произносит он, явно прикидывая, при каких раскладах Жаклин может когда-нибудь стать герцогиней. На меньшее мы никак ни согласны, красавчик наш... --Оставь его в покое. Разве ты не видишь, как они счастливы? --Ладно, попробую... Д'Артаньян уходит, предварительно покачав головой и раздумывая, остаться или нет. Но логика побеждает, и слава богу. Я еще немного повалялась в кровати, затем кое-как оделась джинсы! Первое, что натяну по возвращении, джинсы! Синие и с дырками! и спустилась вниз. Я едва успела схватить Надежду за руку она неслась с такой скоростью, как будто за ней гнался отряд гвардейцев кардинала и как будто ей в самом деле было не больше 25ти лет. А судя по выражению лица, и того меньше. --Ты куда собралась в такую рань? --Никуда,--мрачно ответила подруга.--Топиться. --В черном пруду? Что там у вас случилось? Опять? --Не опять, а хуже. Я ему сказала, что я его люблю. Представляешь? Я! Это ж надо было так нажраться! И главное, чего—этого вишневого компота? Это же смех, а не алкоголь! К тому же я вобще была совершенно трезвая! Нет, ты представляешь? Я просто себя не узнаю в последнее время! Как там у твоего Высоцкого—«и нам осталось уколоться и упасть на дно колодца»? --Да? Правда? Ну и что тут такого страшного? А главное, отчего ты—ты! решила утопиться? --Но ведь у него Луиза! Мы же все знаем, как он ее любит! Кто я такая, без роду и племени? И главное, если что, мы же вернемся, а он-то останется! Как ни крути, от любви на войну поедет! --Ну, это ты переборщила—Луиза-то сама не бог знает каких кровей. А род и племя мы придумаем, у нас теперь Лис есть, а она ходячий учебник истории. У меня никак не получается назвать Лис по имени. Выходит только Лис и все тут. У Нади, кажется, та же проблема. Впрочем, Лис мудрая тетя и не обижается на такие мелочи. К тому же, они явно уеденились с Атосом я их обоих не видела со вчерашнего вечера. --Все равно, нельзя было ему это говорить. И вобще здесь не принято, чтобы женщина говорила это первой. --Ой, ну подумаешь, какие мелочи. Принято-не принято, я тоже сказала первой, ничего, не умерла. Надя не успевает ответить-появляется Рауль. Однако тут же, почти одновременно появляются Лис с Атосом. Атос целует ей руку я почему-то сразу забываю, что здесь это тоже самое, что у нас рукопожатие, мне просто очень хочется за нее порадоваться, к тому же ее вид как раз к этому располагает. Атос извинился и увел Рауля, сказав, что у них есть неотложный разговор. Рауль с Надей успевают только обменяться взглядами. Затем мы все трое кидаемся друг к другу в обьятия. Судя по всему, и эта ночка у всех нас трех не прошла даром. Поскольку Надино положение сейчас наиболее запутанное, то мы утешаем ее первой-впрочем, Лис конечно уверяет, что с родом-племенем все образуется, пусть только последнее слово будет за Раулем. Надя уже совсем успокоилась. Однако теперь ее интересует другой вопрос. --А как... он вам? осторожно спрашивает она. Ну какая нормальная женщина, кроме меня, не задаст такого вопроса. --О-о,--Лис таинственно улыбается. Самая счастливая ночь за всю мою сознательную жизнь! Мы с Надей понимающе киваем. Еще бы, кто бы сомневался! Лис, таинственно улыбаясь, следит за нашими перемигиваниями. --Я узнала столько всего интересного,--продолжает Лис. Я себе этого просто даже представить не могла. --Марина!--тут это у меня получается, наконец, впервые.-- Марина, пожалей нас, может, это все-таки не та тема, где нужны подробности, даже между близкими подругами? --Ой, нет-нет, вот лично меня совершенно не надо жалеть,--тут же вставляет Надя. Я, как раз, жажду подробностей... Вы же не понимаете, мне надо переплюнуть Луизу. Я хотела сказать, что там, судя по всему, не в чем переплевывать, но Лис уже просто рыдает от смеха. --Я не знаю, о чем вы подумали, дорогие мои. Мы просто всю ночь обсуждали родословную французских королей. Вы себе предствить не можете, до чего этот человек образован... А теперь, позвольте, я умираю спать...
Ленчик: Nika пишет: Это ж надо было так нажраться! И главное, чего—этого вишневого компота? Это же смех, а не алкоголь! А вот как раз "компотом" можно таааак знатно узюзюкаться... Он же не замечается толком... До поры до времени Не поеду больше в Абхазию! Там этого компота... Нет! Не поеду... Или все-таки поеду?...
Диана: Nika пишет: -Я не знаю, о чем вы подумали, дорогие мои. Мы просто всю ночь обсуждали родословную французских королей. Вы себе предствить не можете, до чего этот человек образован.. 100 баллов!
Lys: Изабо: … Рассвет, как водится, застал двух маньяков за разговором. Граф так увлекся, что как-то незаметно устроился рядом со мной на кровати. Все-таки мерзкая парижская грязь создает невыносимую сырость даже летом, и к утру, когда воздух успевает остыть, это особенно сильно чувствуется. Граф не позволил себе залезть под одеяло, а просто присел, а потом прилег, опираясь на локоть. Я натянула одеяло до самых глаз. Красных, я даже не сомневаюсь. Впрочем, у графа вид не лучше. Он и так бледен, а бессонная ночь добавила ему синевы под глазами. Осторожно открывается дверь и медленно появляется служанка. Вид у нее загадочный и многозначительный. Она старательно отводит глаза в сторону и медовым голосом осведомляется, что подать господам на завтрак. Граф, прерванный на полуслове, резко встает с постели: - Не сейчас, позже. Она хихикает и быстро переводит взгляд с меня на него и обратно. - Позже… - говорит она непередаваемым тоном. - Простите, помешала… Я позже. Продолжая хихикать, она выскакивает за дверь. Кажется первой покраснела я. Граф не краснеет, у него только розовеют скулы. Собственно, мне на свою репутацию наплевать – по сравнению с той же Шевреттой я, в любом случае, святая. Но для графа все серьезно. - Сударыня, я должен немедленно покинуть Ваш дом, чтоб не подвергать… - Граф, успокойтесь. Ни один человек из тех, кто знает Вас, никогда не подумает о Вас дурного, тем более в таком духе. (А если и подумает, то только порадуется за тебя дурака. Знал бы ты, скольких теток – и вот где ужас-то – дядек!!! - ты осчастливил в фиках – сам бы повесился). - Граф, давайте завтракать. Он еще колеблется, но я уже вылезла из-под одеяла. Я так и не раздевалась, как и он, а ткани тут такие, что валяйся не валяйся, все равно разницы нет. Встал и пошел, как ни в чем не бывало. Я звоню в колокольчик и беспечным тоном приказываю служанке: - Подавай завтрак! Граф есть не может, Ему неловко. Да что же он совестливый такой! Это же невозможно! Ладно бы было что, а так… - Послушайте, сударь, - я стараюсь говорить как можно строже. – Я вижу, что Вы всерьез полагаете, что погубили мою репутацию и Вас мучает совесть? Тогда сделайте одну простую вещь. Он серьезно смотрит на меня – поверил, что я не шучу. Я скорбно вздыхаю: - Хоть поцелуйте, что ли, все не зря подозревать будут. В глубине его глаз вспыхивают смешливые искорки – как солнечные блики на лазурной поверхности моря. Все-таки если у человека есть чувство юмора, он не совсем потерян для общества. Глаза у графа смеются, но лицо хранит такое же скорбное выражение, как у меня. Он тяжко вздыхает: - Похоже, это единственное, что мне остается. Я не выдерживаю и начинаю смеяться, но он наклоняется и целует. На этот раз я была совершенно не готова, да и на шутку это не похоже. - Простите, - солнце в его глазах пропало, словно облако набросило тень на морскую гладь. - Это было лишнее, - теперь уже сержусь я. Действительно сержусь. Я не давала ему повода! Или давала? Скарлетт права – я не буду сейчас об этом думать, подумаю завтра. - Граф, нам надо собираться. Если Вы будете любезны, и проводите меня в «Козочку» я буду благодарна. Я решила прислушаться к Вашему совету и переехать туда. До трактира мы добираемся без приключений. Графа ждет объяснение с Раулем и это заставляет его забыть все остальное. Я только рада. Спать хочется дико. Сейчас плюну на все и завалюсь в постель. Дама я или кто? Могу дрыхнуть до полудня. Народ уже в сборе. Что-то не верю я их хитрым рожам! В смысле, нашим хитрым рожам никто не верит. В смысле, именно это про нас с графом и подумали, судя по рожам, то есть лицам. Подыграть им что ли? Пусть только граф с виконтом уйдут, а то граф меня точно убьет за такие шутки: - Самая счастливая ночь за всю мою сознательную жизнь!.. Я себе этого просто даже представить не могла... Все, не могу – сейчас лопну от смеха: - Я не знаю, о чем вы подумали, дорогие мои. Мы просто всю ночь обсуждали родословную французских королей. Вы себе представить не можете, до чего этот человек образован... А теперь, позвольте, я умираю спать хочу…
Nika: Lys пишет: А если и подумает, то только порадуется за тебя дурака. Знал бы ты, скольких теток – и вот где ужас-то – дядек!!! - ты осчастливил в фиках – сам бы п А вот это--мое самое любимое!
Lys: Изабо: Заснула я быстро, но очень скоро снова проснулась. Меня разбудили. - Жанна, моя милая Жанна! Бр-р-р! Я еще сплю? Какая Жанна? Я Лис, в смысле Изабо… Или как там меня? Я не спешу открывать глаза. Продолжаю прикидываться спящей, а пока собираюсь с мыслями. - Жанна… Чьи-то пальцы осторожно гладят меня по щеке. Голос кажется знакомым, но из-за того, что он приглушен, я никак не могу сообразить чей. - Жанна, проснитесь. Скорее, уже утро! Да знаю я что утро, я же только утром спать легла. Что за свинство! Меня трясут за плечо: - Жанна! Вот теперь я узнала голос. Граф??? Чего он меня трясет? Я упала в обморок? Я открываю глаза и тут же снова захлопываю их. Нет! Пусть это будет сон, я просто сплю. Сейчас я перевернусь на другой бочок и… - Откройте глаза. Он уже не просит. - Немедленно! У нас совсем нет времени – сейчас сюда придет король. Вам надо быстрее одеваться. Так, значит не сон. Значит, я действительно валяюсь в постели в каком-то кружевном коконе типа «ночная рубашка», а граф… Черт, я же его видела, потому так быстро зажмурилась опять. Он… нет, вот пусть хоть убьет, я не буду смотреть. Он трясет меня за плечи и в его голосе неподдельная тревога: - Изабо, это не шутка. Сейчас придет король и тогда мы погибли. Скорее, прошу Вас! - Какой еще король? – я, наконец, разлепила глаза. – Граф, Вы бы хоть одеялом прикрылись, что ли. Мне неудобно. Конечно, эта хламида Вам очень идет и все такое…Но почему Вы не одеты? В смысле одеты так… ну, легкомысленно? - Изабо, - его тон настолько серьезен, что я прекращаю прятать свое смущение за дурацкими шутками. – Немедленно одевайтесь. - Что случилось? За дверью раздаются шаги. Граф нервно кусает побелевшие губы: - Черт, доигрался! Вот же дурак! И ее погубил… Я не успеваю ничего понять, как граф, заломив брови, шепчет: «Простите!» и сталкивает меня за кровать. - Ради собственной жизни – ни звука! На меня сверху валятся какие-то тряпки и дальше я слышу чуть задыхающийся голос графа: - Ваше величество! Вы у меня? Какая честь! Вам не стоило затруднять себя, я уже встал и скоро буду к Вашим услугам. Позвольте мне только одеться. - Ничего, я подожду здесь. Как ты? Тебе уже лучше? Какой серебристый тон! Какие нежные интонации! Боже, да кто же это? - Ваше величество, я не могу одеваться при Вас. - Какие пустяки! Право пустяки. Так вот от кого граф понабрался своих словечек! Но кто это? Король? А почему мы здесь? Почему граф должен одеваться в присутствии короля? Если бы я только поняла кто это! Но граф сказал – ни звука и он явно не шутил. Речь о нашей жизни? Нас могут убить только потому, что меня увидит король? Вот уж лучше бы я спала, честное слово. - Ваше величество, мне неудобно! Я буду готов через пять минут. - Хорошо, но только пять минут! Какой голос! Дверь закрывается и граф втаскивает меня на кровать: - Простите, простите! Я не предполагал, что так получится! Я так виноват перед Вами! Он лихорадочно целует мне руки. - Из-за моего любопытства Вы оказались в опасности. Вам надо быстрее одеться, я помогу. - Нет! - Но Жанна… - Почему Вы все время называете меня Жанной? - О, простите, я совсем потерял голову. Вы же ничего не поняли. - Да уж, потрудитесь объяснить. - Но сначала оденьтесь, это очень важно. - Выйдите вон и пришлите мне горничную. Он закусывает губу и отрицательно качает головой: - Невозможно. Это невозможно! - Вы что, собираетесь смотреть, как я буду переодеваться? - Вы никогда меня не простите. - Ну-у-у граф! Я даже не знаю, что после этого про Вас думать! Надеюсь, Вы просто пьяны. - Сейчас я тоже предпочел бы, чтоб это был всего лишь пьяный сон, но, увы, это не сон. Я умоляю Вас – оденьтесь! - Это так важно? - От этого зависит Ваша жизнь. Ничего себе! - Вы серьезно? Вместо ответа он берет с кресла одежду и дает мне: - Я помогу. Простите меня, я постараюсь не смотреть. - Я сама, отвернитесь. Он послушно отходит к окну и тревожным, прерывающимся голосом повторяет: - Скорее, я умоляю! Скорее, пока Вас не увидели. Я с удивлением рассматриваю две узкие кишки – это что, штаны? А почему они разноцветные? Какие-то странные рукава – как тыквы, ткань почти деревянная от обилия вышивки. Впереди нашит герб – красные и желтые полосы. Жаль, я не так хорошо разбираюсь в гербах, как граф. - Что это? - Вам помочь? - Да разве это можно надеть? Презер… - я давлюсь словом. – Кишки какие-то. Граф решительно направляется ко мне. Уже ни на что не обращая внимания, он резко, через голову, стаскивает с меня пеньюар. Честно стараясь не смотреть, начинает напяливать нижнюю рубашку, потом короткий колет, потом хватает за ногу и натягивает кишкообразные штаны. Я не выдерживаю: - Дальше я сама, спасибо. Как-нибудь справлюсь. - Извините, - глухим голосом говорит граф. Да чего уж… Но тут я понимаю, за что извините. Повернувшись ко мне спиной, он начинает переодеваться сам. Ну, я не граф, могу и посмотреть. - Прошу Вас, не смотрите. Фигушки! Должна же я иметь хоть какую-то компенсацию? - Вы готовы? - Да, более-менее. - Вот берет. - Мне надеть? - Обязательно. И спрячьте волосы. Граф придирчиво осматривает меня с ног до головы: - Все в порядке. - Я похожа на пажа. - Вы и есть паж. - То есть? - Паж Луи де Клермона. Батюшки! Так это же герб Бюсси у меня на пузе! - А Вы? – у меня пересохло в горле. - Сеньор де Сен-Люк к Вашим услугам. - Граф… - мой голос жалобно дрожит. - Нет, не граф, а барон де Кревкер. Правда, раньше, сеньория де Кревкер действительно принадлежала нашей семье, - не удержался и добавил он. - Тогда я – Жанна де Коссе-Бриссак? – мрачно интересуюсь я. Граф кивает. И тут у меня в мозгу происходит замыкание. Если он – Сен-Люк, я – Жанна, тогда тот, с нежно-серебристым голосом… У меня подгибаются колени и граф едва успевает меня подхватить. У него в глазах какое-то странное выражение. Вопрос и догадка одновременно и, кажется, подозрение. - Да, это он, - говорит граф, не сводя с меня пристального взгляда. Я краснею не до ушей, до самых пяток. - Он? Кто он? Разве я что-то сказала? Господи, куда деться от его пронзительного взгляда! Он же меня просвечивает лучше рентгена. Я хватаю графа за руку: - Вам надо идти, король ждет Вас. - Но не Вас, - граф приподнимает мой подбородок. – Посмотрите мне в глаза. Я не могу. Я смотрю вниз, вбок, вдаль, куда угодно, только не ему в глаза. Я не хочу, чтоб он читал мои мысли, но, кажется, уже поздно. Граф тяжело вздыхает: - Еще этого не хватало. Изабо! Вы же взрослая женщина. Как же можно так увлекаться! Он же жил за полвека до Вашего рождения! (За полвека? Ха! А за триста пятьдесят лет не хочешь?) - Никогда не понимал странного стремления женщин вздыхать по… Его останавливает мой взгляд. Если он хоть что-то скажет про Сашеньку… Граф снова вздыхает и качает головой: - Идемте. Вы же меня убьете, если я не дам Вам его увидеть. - Только посмотреть… - невольно вырывается у меня. Граф глядит на меня с подозрением: - Конечно, а разве может быть еще что-то? - Нет, - поспешно соглашаюсь я. – Больше ничего, совсем ничего. Все таки какой тяжелый у графа взгляд! - Так, на всякий случай, напоминаю, что здесь Вы – моя жена. - Которую Вы прячете от короля, я помню. И при этом делаете вид, что она Вам безразлична. Да? - Да! – рявкает граф. – А сейчас Вы – паж, так что замолчите, пожалуйста. И не вздумайте попадаться королю на глаза. Я прячусь за его широкую спину и мы выходим. У меня еще успевает мелькнуть мысль, что граф великолепно выглядит – одежда 16 века идет ему ничуть не меньше одежды 17-го, если не больше, но дальше все мысли улетают… - Милый Сен-Люк! Где мне взять силы отвести глаза от этого тонкого лица! Единственный раз в жизни сравнение щек с розами не кажется мне преувеличением. Удивительно – брюнет с темного бархата глазами и при этом весь его образ кажется таким нежным, легким, как лепесток нарцисса. Взгляд немного грустный, но такой ласковый: - Милый Сен-Люк! Тебе уже лучше? «Милый Сен-Люк»! Я мрачно смотрю на графа. У него как всегда, совершенно непроницаемый вид. Вот уж где ему пригодится светский лоск. Как он, однако, умеет кланяться – без подобострастия и в то же время с каким-то уважением. Генрих слегка обнимает его за плечи: - Я рад видеть тебя совсем здоровым. Он уводит «Сен-Люка», а я жалобно вздыхаю – мне за ними нельзя. Генрих, Ге-е-енрих! Сашенька! - Кажется, Вас все забыли, – раздается над самым ухом насмешливый голос, – не так ли, господин паж? Шико! Спаси и помилуй! Вот уж кого мне не обмануть. Я поспешно опускаю глаза и бормочу: - Я уже ухожу. Господин де Сен-Люк сказал ждать в его покоях. - Я провожу Вас. - Не стоит, благодарю. Шико провожает меня подозрительным взглядом. Можно не сомневаться, что он знает, кто такой «паж». Но вот почему этот паж глаз не сводил с короля, когда ему положено этого короля ненавидеть? Тут есть о чем подумать. Хоть бы граф скорее вернулся. Нам надо убираться, пока не доигрались. Я битых три часа торчу в комнате Сен-Люка и вздрагиваю от каждого шороха и стука. Наконец, граф возвращается. Он весь пропах духами Генриха и мои губы сами собой расползаются в улыбке. Граф укоризненно качает головой: - Держите себя в руках. Нам надо поговорить. Он тщательно запирает дверь и собирается с духом: - Изабо, из-за меня мы оказались здесь, в 16 веке при дворе Генриха III. Прекратите улыбаться каждый раз, когда я называю его имя. Я пытаюсь, но губы не слушаются. Граф махнул рукой на мои улыбки и продолжает. - Сначала я надеялся, что это сон, но потом… Знаю, кому ты рассказываешь! Сначала я тоже думала… И Ника думала…. И Надя думала… Индюк тоже думал. - Значит это то, о чем Вы мечтали в глубине души? И это случилось? Граф растерянно кивает: - Я не знаю, как это. Но оно получилось. Вы знаете, мой дед со стороны матери был другом Генриха. - И Саш… то есть, Генрих, пожаловал ему орден Святого Духа? Это его портрет висел у Вас на Феру? - Откуда Вы знаете? - Неважно, кажется, Рауль говорил. Вы мечтали встретиться с дедом? - Да. Он умер до моего рождения, но бабушка столько про него рассказывала… Он такой… такой… Глаза у графа горят, как у мальчишки, которому удалось взять автограф у звезды футбола. Все ясно, граф не подозревал, что попал в виртуальную реальность. Ну что же, все справедливо. Если мы получили, что хотели (или почти получили), почему ему не помечтать? - А скажите мне, «милый Сен-Люк», почему собственно, Сен-Люк? - Он всегда нравился мне больше остальных миньонов. - Угу, а что, скажите на милость, Вы собирались сказать настоящей госпоже де Сен-Люк? - Я был уверен, что ее нет в Лувре, Генрих… - укоризненный взгляд в мою сторону, - Генрих запретил ей появляться здесь. - А я? Граф вдруг краснеет. Самым натуральным образом. Вот чудеса! Наверное, настоящий Сен-Люк легко краснел, вот граф и заразился. Он вообще стал как-то намного эмоциональнее с тех пор, как превратился в Сен-Люка. - Это вышло случайно. Просто в самый последний момент я почему-то подумал про Вас и вот что получилось. - Увлекаетесь японской философией? Граф удивленно смотрит на меня: - Почему японской? - Это у них такая мания считать, что последнее желание, перед тем как погаснет искра жизни, обязательно сбывается. - Но я же не умер. - Кто знает. Вы же Сен-Люк. А что стало с графом де Ла Фер? - Вы что, хотите сказать, что это он умер? - Разве только он сейчас ходит вместо Вас. Может, он мечтал побывать в будущем? - А его жена? - Я, вообще-то, хотела выспаться. Боюсь, она дрыхнет за меня. Когда Вы собирались вернуться? - Сегодня, уже скоро. Мне вдруг становится грустно. Значит, я даже поговорить с Генрихом не смогу? - Изабо, - граф берет меня за руку, но я вырываюсь, - не сердитесь. Я же не знал… Я думаю, что Вы тоже тут оказались потому, что… потому что тоже хотели. Понимаете? Если бы Вы мечтали о чем-то другом, то ничего бы не вышло. Вы бы спокойно спали сейчас в «Козочке». Но ведь мечтами нельзя жить! - А если я хочу? - Неправда. - Это почему? Граф тихонько смеется и садится совсем рядом. - Посмотрите мне в глаза и попробуйте соврать, что хотите остаться с Генрихом или как Вы его называли? - Сашенька, - я говорю еле слышно. – Уменьшительно-ласкательное от Александр. Граф слегка хмурит брови, но почти сразу догадывается: - Понял. Александр-Эдуард – это его крестильное имя. Я киваю. - Вы, правда, хотите остаться с ним? У него скверный характер, Вы знаете? И куча недостатков. И жена. И мать. Я вздрагиваю – Екатерина Медичи! - Вот видите, - граф улыбается. – Вам нравится, что он есть. Но он Вам нужен, чтоб можно было не лепить идеал из реального мужчины и дать ему быть собой – не идеальным, а живым. - С кучей недостатков, женой и матерью, - бурчу я. - Не обязательно, - он смеется. – Можно просто – со слабостями. Он осторожно подносит мою руку к губам и целует, не сводя с меня глаз: - Вы простите мне эту слабость? Я помню, как Вы рассердились, когда я поцеловал Вас. - Я помню, как рассердились Вы, когда я сделала то же самое. - Вам было просто любопытно и все. - У женщин тоже бывают слабости. К тому же некоторые еще имеют мужа. - Вы забыли, что здесь Ваш муж – я? - Да, но я – не Ваша жена. Он слегка меняется в лице. - Жена? А знаете что? Я бы хотел рассказать Вам одну историю… Да, превращение в Сен-Люка странно на него подействовало. Вся его сдержанность исчезла. Таким – исполненным эмоций – я всегда представляла Сен-Люка, самого открытого и честного из миньонов. Граф заканчивает свою историю, которую, благодаря Дюма кто только не знает. - Вот такая слабость… - Граф, это не слабость. Вы любили. Вы – не обманывали, Ваши чувства были искренними. - А потом не осталось ничего. - Кроме слабостей? – улыбаюсь я. Граф невольно улыбается в ответ: - Наверное. Я старался не думать об этом. Но иногда не получалось. Могу спорить на что угодно, он вспомнил Шевретту. Да уж, ничего слабость приключилась с Его сиятельством! - А если подобное было с Раулем? Вы будете его осуждать? Граф вздрагивает. - А ее? – не отстаю я. – Габриэллу? Вы будете осуждать только потому, что она девушка и не должна? А если бы я проявила такую слабость? Если это было не просто любопытство? Похоже, аура Жанны де Коссе-Бриссак действует на меня не меньше, чем шкура Сен-Люка на Атоса. Однако супруги Сен-Люк были очень эмоциональными людьми! Меня охватывает странное чувство – я все вижу словно в какой-то дымке, словно на мое зрение накладывается еще чей-то взгляд. Я, и одновременно не я. Кажется, с графом творится что-то похожее. - Жанна, милая Жанна… - Франсуа… - это мой голос или не мой? Последнее, что я помню это его плечо, на которое так удобно ложится моя голова и я проваливаюсь в сон.
Ленчик: Lys пишет: Прекратите улыбаться каждый раз, когда я называю его имя. Даааа! "При звуках флейты теряет волю"
stella: Дорвалась, наконец!
Nika: --...Так ты поговоришь с ним? --Ну конечно, поговорю. При первом удобном случае. Судя по всему, первый удобный случай настал одновременно с перемещением Лис и графа в их любимое историческое место, точнее, время. Надо отдать графу должное—он и раньше н слишком давал волю эмоциям, и тут тоже глазом не моргнул. Наверное, прикинул, что тут ему мало кто бы поверил, расскажи он о случившемся. Лис, пожалуй, тоже не слишком удивилась и испугалась, судя из того, что она успела мне шепнуть. Я толком не успела ее ни о чем расспросить, здесь у нас самих сейчас будет спектакль почище всяких временных прыжков туда-сюда. Я никогда раньше не видела подругу в таком растерянном и проше сказать убитом состоянии. Правда, раньше ей не делал предложения сам виконт де Бражелон, но и отказывать раньше самому виконту тоже не приходилось. А уж граф-то! Ему-то, понятное дело, не отказывал, кажется, никто и никогда, да и удивлялся он крайне редко. --Сударыня, ну что же вы молчите? Скажите хотя бы, да или нет,--наконец взмолился Рауль. --Интересно, она его пошлет по пешему маршруту или сначала подумает?—шепнула я Лис. --Посмотри-ка на графа. Сейчас Раулю точно конец придет,--шепнула в ответ Лис.—Там уже и посылать некого будет после этого, точно тебе говорю. Надя, которую в двадцать первом веке не так-то легко было испугать, тоже заметила выражение лица графа. Ей стало жалко бедного Рауля. --Но господин виконт, понимаете ли, в чем дело... --Какое счастье, вы не сказали мне нет!—радостно сделал вывод Рауль. --Да подождите, Рауль. Дело в том, что я вас не совсем люблю... Подруга украдкой покосилась на Атоса и на всякий случай кинулась наверх, не дожидаясь реакции старшего поколения. Рауль, как порядочный человек, кинулся за Надей, а Лис отправилась за ними обоими на всякий пожарный случай, я лихорадочно попыталась сообразить, как бы отвлечь внимание Атоса от этой последней фразы. Однако Атос сам, кажется, в полуобморочном состоянии, хотя с ним это бывало крайне редко—короче, надо было очень сильно постараться, чтобы его до этого довести. --Граф, что с вами?—спаршиваю я его более чем осторожно. Поскольку он не отвечает, я беру инициативу в свои руки, причем в буквальном смысле слова—осторожно беру его под руку и так же осторожно веду к столу. --Благодарю вас, сударыня,--произносит он спустя несколько минут.—Признаться, мне стало немного не по себе. «Немного»,--хмыкаю я про себя.—«Это для Атоса немного. А для графа...» --Послушайте, Жанна, ведь вы же мне не совсем чужой человек. Могу я рассказать вам одну историю? --Конечно, господин граф. Я вас слушаю с величайшим интересом. --Но дело в том, дорогая Жанна, что рассказывать мне эту историю не очень просто. Вот что: хоть я и давно не употребляю почти никакого алкоголя со времен появления Рауля в моей жизни, я бы все же чего-нибудь выпил... не составите ли мне компанию? И тут во мне просыпается чертенок. --Знаете что, господин граф? Я вам с удовольствием составлю компанию. Давайте наперегонки. --Что?—удивленно спрашивает Атос. --Ну что вы так на меня смотрите, как будто вы никогда не пили вина наперегонки с дамой? --Вобще-то никогда... а вы уверены, что вы непременно этого хотите? --Хорошо,--похоже, чертенок проснулся и в графе. Он достает из шкафа бутылки.—Две вам, две мне. Впрочем, поскольку вы дама, когда вы почувствуете, что больше на можете, просто поднимите кверху ваши прелестные ручки. Ах ты, господи, да ты даже не можешь близко представить, что дни моей молодости совпали с днями эмиграции. Жили мы в кибуце- как любит повторять Саша, кибуц-это колхоз, с усиленным питанием. А кроме того, с усиленным потреблением алкоголя. Словом, какая же иммиграция без водочки. А еще у нас был замечательный самогончик из Нижнего Новгорода. И рвало меня только первые три раза. Главное, знать, когда во время остановиться. Эх, господин граф, да почему же мы все в вашем представлении глупые и слабые создания, которым нельзя доверять? Атос уже наполнил стаканы до краев и приготовился изливать душу. --Итак, один мой друг... прошу запомнить, сударыня, мой друг, а не я, граф...—он прекрасно понимает, что номер с графом де Ла Фер уже не пройдет, поэтому залпом выпивает чуть ли не весь стакан сразу. «Ну ничего, я тоже не подарок... и у меня в запасе ход конем...» Я стараюсь пить не все сразу, а тянуть маленькими глоточками. Счастье еще, что этот чертов шамбертен ненамного крепче нашего израильского Манишевича.—Граф де Брай,--изрекает наконец Атос, и наливает себе второй стакан.—Влюбился, когда ему было двадцать пять лет, в девушку...—второй стакан исчезает еще быстрее первого. Я ощущаю непреодолимое желание куда-нибудь спрятаться. Боже, бедный д'Артаньян, ему-то было всего двадцать лет, и слышал он все это в первый раз!—Прелестную, как сама любовь!—заключает Атос. Стакан летит в стенку, но у бутылки есть горлышко.—Что с вами, сударыня?—на всякий случай интересуется он.—Вам нехорошо? --С чего вы взяли?—я пытаюсь придать себе бодрый вид. В конце концов, русские не сдаются. Евреи—тем более. Я ему еще покажу Кузькину мать.—Продолжайте, пожалуйста. Это невероятно интересная история. К концу истории я таки добиваю вторую бутылку, немного позже, чем Атос, но все же на донышке не осталось ни капельки. Я не учла лишь одной мелочи—когда мы пили ниженовогородский самогон, у нас еще было ведро соленых огурцов, а тут не было даже фисташек. Я еще уговариваю себя, что в поговорке «после первой не закусывают», имелись в виду бутылки, а не рюмки, а я выпила всего две... всего... я порядке, полном порядке. Я даже могу встать, и довольно легко. Да ведь это просто компот с каплей алкоголя, как заметила Надя. У меня ни в одном глазу. Ни в первом, ни во втором. «Считай, по нашему, мы выпили немного. Не вру, ей-богу, скажи, Серега...» Ой, только бы не начать Высоцкого декламировать прямо тут... --Сударыня, позвольте, я вам помогу дойти до вашей комнаты. Или еще лучше, до комнаты вашей сестры. Сестра? У меня есть сестра? Ах, ну да, Лис... пусть не уверяет, что у нее вчера с ним ничего не было... это Наде в ее теперешнем возрасте можно зубы заговорить, а у меня на все трезвый взгляд... --Уберите ваши руки! Я сама дойду куда угодно!—ой, как же хорошо, что я еще не выдала «руки прочь от Советской России...» Атос качает головой и улыбается. Улыбка у него в самом деле необыкновенная. Только не для меня. Я в этом плане немножко ненормальная...
Ленчик: Nika, совести вот нету, да!? Третий час ночи! Третий! Я колпачок от ручки зверски изгрызла, шоб в голос не разоржаццо на всю квартиру Бог с ним, с графом, но вот за это: Nika пишет: В конце концов, русские не сдаются. Евреи—тем более. я ж вас всю расцелую
Nika: Ленчик пишет: совести вот нету Почему нету? Совесть есть... совесть не может не есть
Nika: Едва я проснулась, как по достоинству оценила состояние Степы Лиходеева. Если честно, я даже смутно помнила, когда и как я отрубилась. Ой, мать моя женщина, как же мне плохо! И с чего это меня так развезло от двух бутылок красного? --Я же тебе говорил, что Атоса нельзя перепить,--укоризненно произносит д'Артаньян.—Я же тебе говорил, упрямая, глупенькая девочка... --Я ему не сдалась! --Нет-нет, у вас была ничья. А для Атоса ничья это все равно, что признать поражение. Так что считай, что ты победила. Господи, да кто же тебя на это надоумил? Не буду же я даже ему говорить, что я должна была отвлечь внимание Атоса от провинившегося Рауля и немножко эмоциональной подруги. Да у меня и сил нет пересказывать, с чего все началось. --Никто. Я сама. Я сильно пала в твоих глазах? --В моих? --Ну да. В чьих еще? --Сумашедшее созданье. Тебе нужен полный покой, завтра утром будешь в полном порядке. --Полный покой? Ты в этом уверен? --Я дал Атосу слово. Боже, как тут все запущенно... против этого уже не попрешь. --Но мы потеряем целую ночь. В этом месте я, как Лис, имела в виду исключительно духовное обогащение, ибо ни о чем другом в данную минуту не было сил даже задуматься. --Какие глупости..Спи, пожалуйста. Сказать по правде, у меня уже нет никаких сил думать вобще ни о чем. Кроме одного. --Ты меня любишь? --Я же говорю, я тебя люблю больше, чем я любил Констанцию. Пусть меня господь покарает за эти слова. Неужели у меня все-таки хватит сил оставить его даже после этих слов? У нас еще пять дней. Это совсем не мало, при любых раскладах... Жаклин Анри получил известие о том, что его духовный отец некоторое время будет находиться в Париже по своим личным делам и хотел бы его видеть. Анри сказал, что это судьба, что обвенчать нас должен именно он, а никто другой, и что он сегодня же меня ему представит. Он очень хороший и обязательно мне понравиться. Ради такого случая я одолжила у Габриэллы несколько белых ленточек и еще каких-то украшений для прически, которых я отродясь в жизни не видела. Внизу мы столкнулись с отцом. «Только бы он не стал спрашивать, куда мы идем»,--подумала я, точно зная, что никогда в жизни не смогу его обмануть. Но этого не требовалось. С тех пор, как он встретил мадам Жанну, он стал очень счастливым и большую часть времени витал в облаках, хотя прежде с ним этого вовсе не случалось. --Чтоб домой вернулись до темноты, оба,--только и бросил он. Анри покачал головой—ему предстояла нелегкая работа убеждать отца в том, что мы не будем жить вместе с ним и Мадлен. Если он вобще еще захочет жить вместе с Мадлен, после того, как уедет мадам Жанна. Может быть, она все-таки не уедет? На стук Анри из комнаты вышел высокий, все еще красивый человек немногим старше отца. Он как-то черечур уж внимательно оглядел Анри, затем наконец протянул ему руку, затем заметил меня. --Сударь, позвольте вам представить мою невесту,--произнес Анри, заметно волнуясь. --Вашу невесту, сын мой? Сын мой? Ах да, ведь Анри говорил, что он его духовный отец. Это только мне кажется, что между ними есть какое-то отдаленное сходство? Даже не такое уж отдаленное... --Как вас зовут, мадемуазель? --Жаклин, сударь. --И все? --Жаклин д'Артаньян, сударь. --Ваш отец—д'Артаньян, мадемуазель? Это мне только кажется, или он действительно заметно волнуется? --Мой отец—д'Артаньян, капитан королевских мушкетеров. Он самый лучший человек в мире, сударь! Вас это не устраивает? Анри наступает мне на ногу. Он уже достаточно хорошо изучил меня, чтобы знать, что я не позволю трогать имя отца. Священник вдруг улыбается. --Меня это более чем устраивает,--ласково говорит он.—Когда же вы хотите обвенчаться, дети мои? --Когда вам будет удобно,--осторожно произносит Анри. Я вижу, как он доволен. Ему в самом деле этого очень хотелось. --Так выберем день. У меня еще есть время. Но прежде всего, я хотел бы представить вам моего давнего друга. Портос, прошу вас, выйдите к нашим гостям! Портос! Мы оба чуть не подскакиваем. Значит, это... «Арамис»,--шепчет Анри жутким шепотом. Как будто я сама об этом не догадалась. Вот будет сюрприз отцу! Из соседней комнаты появляется здоровяк с широкой улыбкой. --Господин дю Валлон де Брасье де Пьерфон,--представляется он.—Повторяйте, молодой человек. --Отстаньте, Портос,--выручает Анри Арамис.—Вы же видите, у нас тут дама. --Ах, дама. Повторяйте, дама,--требует Портос. --Господин де Пьерфон де Брасье дю Валлон,--дурачюсь я на полную катушку. --Пусть будет по вашему,--соглашается здоровяк.—А как ваше имя, прелестное создание? Арамис что-то шепчет ему на ухо. Портос расплывается в довольной улыбке и тут же сжимает меня в таких обьятиях, из которых я, кажется, уже никогда не выберусь. Однако Анри—верный рыцарь и Портос ему не страшен. --Простите, я не хотел,--смущенно улыбается Портос. --Ничего, Жаклин, вы скоро привыкнете,--улыбается Арамис.—Ступайте домой, дети мои, и никому ни слова. Мы хотели устроить вашему отцу сюрприз...
КБТ: Ленчик Вы не единственная кто сжевал ручку... правда кому-то пришлось кусать подушку Nika а Вам.... а вам.... я вам дооолго буду припоминать 2 безсонных ночи больной старой женщины!
Nika: КБТ Что, в шапке написать, что слабонервным на ночь такие вещи лучше не читать?
КБТ: Nika после драки кулаками не машут! КОМПЕНСАЦИЮ В СТУДИЮ!
КБТ: Nika пишет: Ой, мать моя женщина В таком....эм...сне и ни такое померещится
КБТ: сидела я тихонько, никого не трогала, и на те! пнули! иди, читай, разберайся... а как хоть что-то понимать стала, НА САМОМ ИНТЕРЕСНОМ МЕСТЕ! ....ОБЛОМ! от жиж садюги! *пошла зашивать то что осталось от подушки*
Nika: КБТ аффтары временно ушли спать, они ведь тоже люди
КБТ: Nika может афтар вначале повесит, потом поспит, потом припенания расставит? А то афтарам спать можно, а другие и без сна проживут? А о ком, скажите на милость, во сне мечтать? Мне уже 2 ночи Атос в кашмарах является еще одну могу и не пережить
КБТ: Nika пишет: Название: "Рукописи не горят". (с) Авторы: Ника, Лис, Стелла. Жанр: Раунд робин, au, флафф. Размер: Макси. Пейринг: герои Дюма, вымышленные герои. Фэндом: Александр Дюма, "Десять лет спустя". Статус: Законченно. Все пральна, только жанр: ДЮМА-ДЗА!
Nika: КБТ пишет: ДЮМА-ДЗА! Запатентовать надо с автоскими правами, вопрос только где
Nika: КБТ пишет: потом поспит, потом припенания расставит? у данного аффтара строгий режим. А то потом Родина не простит
Ленчик: Чего, простите, не простит Родина? знаков препинания или нарушения режима?
Nika: Ленчик пишет: Чего, простите, не простит Родина? знаков препинания или нарушения режима? И того, и другого и можно без хлеба
Nika: “Мы откроем нашим чадам тайну—им не все равно! Удивительное—рядом, но оно--запрещено”. На этот раз я отчетливо помнила, как уснула, но долго поспать мне опять не удалось. --Жанна, просыпайся! Немедленно, слышишь! Проснись, это приказ! При слове приказ я-таки открываю глаза. Нащупываю рукой нечто мягкое и рассыпчатое. Снег! Это же сколько лет я снега не видела! Зимы в Израиле без снега, разве только на горе Кармель, а это на севере и все равно не то, что бывало у нас в Питере. У нас бывало и под минус тридцать пять... от этого воспоминания я даже вздрогнула. Впрочем, сейчас, кажется, ненамного теплее. Ой, мамочки! Это что, очередной сон? Виртуальная реальность в виртуальной реальности? Что там Надя с Лис успели рассказать? Кстати, где они вобще? Где это я? Я сажусь, вижу совершенно ошалевшие глаза д'Артаньяна. А ведь он не из слабых. В конце концов, Констанция умерла у него на руках, на его глазах отрубили голову королю Карлу, да мало ли что еще можно вспомнить. Вокруг нас оказывается лес. А на мне... мать моя женщина, теплая зимняя военная форма и на ногах явно портянки. Боже, как только они их носили! У д'Артаньяна тот же самый прикид... впрочем, ему идет... мне, кстати, тоже. Так, быстро сображалку включаем. Какой сейчас год-41ый, 42ой, 43? Сталиград, Курск, Брест? Брест сразу же отменяется в виду погодных условий. А может тут вобще Краснодон недалеко? Мамочка, я не хочу во вторую мировую!!! Военные действия не для слабых, неподготовленных к этому морально и впрочем физически женщин! Неужели одним капитаном никак нельзя было ограничится? Д'Артаньян отчаянно креститься. --Перестань,--обрываю я его на самом интересном месте.--Это не поможет, точно тебе говорю. --Послушай, Жанна, я, конечно, тоже могу иногда хорошенько выпить, но во первых, не до такой же степени, а во вторых, вчера из нас двоих пила только ты, я это точно помню. --Да это тут не причем вобще. --Откуда ты знаешь, что тут причем?-- подозрительно спрашивает он. --Неужели тебе никогда не хотелось оказаться в каком-нибудь другом времени?—Это первое, что мне приходит в голову, и судя по всему, самое безболезненное обьяснение сложившейся ситуации. Детали будут потом, если до этого вобще дойдет. --А, я понял, ты сошла с ума. Ну ничего, я тебя такой тоже буду любить. --Шарль, перестань! Ну, посмотри-ка на меня, ты же видишь, что я не сошла с ума. Ну, собирайся с мыслями, я знаю, ты можешь. Только побыстрее, я чувствую, времени у нас тут немного. --Значит, ты... --Вот молодец. Умный дядя, хороший дядя. Некоторое время капитан мушкетеров задумчиво смотрит на меня, потом произносит: --А ты, похоже, совсем не шутишь... Немного успокоившись и наспех пересказав краткое содержание второй мировой д'Артаньян то и дело качал головой и вставлял: "Я бы делал не так и не так и не сяк", но больше всего его заинтересовал Штирлиц. Вот это я конечно вставила совершенно зря, тем более что тема вобще спорная, но мне просто повезло, что времени было в обрез и я пообещала коснуться этой темы более подробно при других обстоятельствах. Надо было соображать, что делать, а главное, как отсюда выбираться. Впрочем, что-то мне подсказывало, что выберемся мы отсюда так же, как и попали сюда. В это время откуда-то из-за соседних деревьев слышиться стон. Мы вскакиваем и бросаемся туда. На земле лежит человек военной форме, худой и небритый. Ноги у него в таком состоянии, что я невольно закрываю себе рот. Д'Артаньян тоже качает головой. --Товарищи,--хрипит летчик,--товарищи, помогите мне, ради всего святого, сделайте одолжение, застрелите меня, мне все равно не жить. Д'Артаньян смотрит на меня с таким выражением лица, как будто он тоже с этим согласен. --Как вас зовут? спрашиваю я. --Алексей... Маресьев... Так-так, значит, год у нас, если мне не отказывает память, 42ой, место-"Демянский котел", где-то под Новгородом, и где-то здесь недалеко должна быть та самая деревня Плавня. Еще немножко, и я кажется даже угадаю, в какой она стороне. Д'Артаньян берет меня за руку и отводит в сторону. --Кто он такой? --Он герой Советского Союза. Я это тебе потом обьясню. Ты же не думаешь сделать то, о чем он просит, в самом деле? --У него, скорей всего, гангрена в обоих ногах. А медецинская помощь неизвестно где. Человек имеет право просить избавить его от страданий. Это будет только по христиански. --А менять ход истории это по каковски? Здесь недалеко должна быть деревня с каким-никаким медпунктом. Ты сможешь его туда донести? --Ну конечно! Я опускаюсь на колени рядом с Алексеем. У него не глаза, а какой-то ужас. --Мы вам поможем. Осталось потерпеть совсем чуть-чуть. Здесь недалеко деревня, мы как раз туда направлялись. --Мне все равно отрежут ноги, я не смогу больше летать. Зачем мне тогда жить? --Сможете,--стараясь звучать как можно более убедительней говорю я. Обязательно. Вот увидите. И собьете еще семь самолетов. Мне почему-то запомнилось именно это число семь. --Точно семь? Алексей делает жалкую попытку улыбнуться. У вас, случайно, нету какой-нибудь еды? Так, больному лучше, больной просит есть. Я достаю фисташки, которые теперь всегда нашу с собой, на всякий случай. --Спасибо. Как вас зовут, милая девушка? --Жанна. --Д'Арк? опять пробует шутить Алексей. Д'Артаньян уже ничему не удивляется. --Вобще-то Гайсинская. А это... это мой муж Шура. Меня распирает я терпеть не могу, когда мужчину зовут Шура. Сразу вспоминаю фильм "Гусарская баллада". Но это было первое, с чем у меня ассоциируется имя Шарль. Ладно, пусть не обижается. Однако на д'Артаньяна гораздо большее впечатление произвело слово "муж", Ладно, пусть не обижается на это тоже. Как мне еще было его представлять? --Я вас никогда в жизни не забуду,--говорит Алексей. Боже, еще один. Ну уж этот забудет быстрее, чем может себе представить... Как только я подумала, что Алексею стало немного лучше, он неожиданно потерял сознание. --Так лучше,--мрачно обьявил д'Артаньян. Ничего не будет чувствовать. Д'Артаньян легко берет Алексея на руки. До Плавни оказалось идти всего около часа. По дороге я рассказываю о блокаде Ленинграда. Д'Артаньян совершенно возмущен. --Ну и зачем, скажи на милость, было удерживать город? Сколько, ты говоришь, народу там умерло? Извини меня, пожалуйста, ваше правители совершенно не умеют вести войны. Вот я бы... нет, скажи, отчего было просто не сдать город в первые же дни войны? Между прочим Атос сказал бы тоже самое, могу поспорить. --Да как ты не понимаешь. Нельзя было этого делать. Это же колыбель революции. (Боже мой, что это я такое несу?!) --Колыбель чего? Вдали показываются избы деревни. Лекция о революции будет в другой раз. --Ну все,--говорю я. Я думаю, можешь положить его прямо здесь, до деревни он сам доползет. --Ты в этом уверена? --Совершенно. Д'Артаньян опускает Алексея на снег, осторожно поправил на нем шинель. --Ну, что теперь, моя умница? В самом деле, что теперь? --Жанна! Жанна, просыпайся! Так... дежавю, что ли? Я открываю глаза. --Ну, где вы были, что вы делали?--спрашивает Лис. Слава богу, все встало на свои места. --По сравнению с вами ничего особенного. Отнесли Алексея Маресьева туда, где ему было положено быть. --Я всегда предполагала, что сам он никогда в жизни не добрался бы до деревни,--задумчиво произносит Надя.—Там точно было что-то нечисто. --Это все, что тебя сейчас волнует? Дайте вина, что ли, что-то голова кружиться. --Нет уж, тебе никакого вина!--строго произносит Лис.-- Ничего страшного, скоро пройдет. Однако, девушки, какой мы должны из всего этого сделать вывод? --Да по моему, ничего,--говорю я.-- Я немножко подумала обо всем, когда приходила в себя после вчерашнего. Все идет своим путем. Просто нас занесло в параллельные миры, так как это были еще места, в которые нам очень хотелось. И мы все выйдем замуж и будем жить долго и счастливо и умрем в один день... Вам всем понятно? --Понятно,--дружно закивали Лис с Надей. --Значит, следующая очередь моя?—спросила Надя. --Похоже на то. Ты ведь сейчас младше нас всех, поэтому тебя на последок оставили. Так что будь готова в любой момент. И вобще, может, уже хватит ломаться и пора согласиться выйти замуж? --Но я не могу его обломать еще раз по всей программе. Представляете, что с ним после этого будет. --А мне почему-то кажется, что если ты выйдешь за него замуж, ты уже обратно не вернешься. Тем более, там-то тебя вобще ничего не держит. --Возможно... ну хорошо, если он опять будет предлагать, я подумаю. А давайте все вместе выйдем замуж? Послушайте, я просто уверена, что там ничего не изменилось. Мы здесь—это мы здесь, а мы там—это мы там. Вы меня поняли без ста грамм? А ведь Надя, похоже, права. Вот бы это еще как-нибудь проверить... --Но я не люблю Атоса,--вдруг вспомнила Лис. --Тебе с ним приятно и спокойно? --Да уж ничего плохого. --Тогда твое замужество отменяется--расслабься и получай удовольствие. Когда ты еще такой курс по живой истории получишь? А сейчас, пожалуй, нам всем не помешает поспать, иначе так рехнуться недолго.
КБТ: Nika вот я тут сижу и думаю... кого забрасывать гнилыми помидорами, Вас, Вашу родину, или Вашего дАрта? Верниииитееее дЭрбле!!!! Это садизм! 4я ночь и все без самых главных! Это уже ни в какие рамки
Ленчик: Руки прочь от гасконца!
Nika: КБТ будет вам Арамис, скоро, честное слово! Ленчик пишет: Руки прочь от гасконца! Ленчик ну вот, вы меня правильно понимаете
КБТ: Ленчик Да ради бургунского, кто ж его трогает? Он весь ваш! У меня кое кто поинтересней есть :)
Ленчик: КБТ пишет: Он весь ваш! Он не мой! Он весь Никин! Я на чужих мужчин ваще не претендую
КБТ: Ленчик ой, ну вы там сами его между собой поделите, кому лапку - кому крылышко... а меня уже 4 ночи мурыжат
Nika: КБТ Простите если можете следующая очередь вобще не моя, так что я молчу, молчу...
Джулия: Дамы!!!! Марш делить гасконцев в приваты!!!! Прекратить расчлененку на форуме!
Lys: Изабо: Однако, какие дикие сны мне стали сниться в последнее время. - Где это ты успела так надушиться – дышать невозможно! - Надя нависла надо мной и трясет за плечо. Запах духов Генриха быстро возвращает мне память - значит, это был не сон. - И что теперь делать? – долетает до меня ее голос. - Что делать? - Слушай, это Жанна с Атосом пила, а не ты, соображай давай. - Я с ним не пила, я с ним в шахматы играла, - мрачно заявляю я. В глазах у Нади появляется интерес: - Когда ты успела? Я рассказываю свою историю. - Ничего себе! Хотя почему нет. Пожалуй, ты права. Ведь дядя Миша тоже отправился свои мечты исполнять, а что Атос – хуже? Но тогда здесь вместо него был Сен-Люк? - Да черт его знает, кто был! - У него такое лицо сделалось. - Наверное, он был уверен, что ему кошмар снится. Но постой, значит, граф рассказывал тебе про миледи в то время, когда это же рассказывал от его имени Сен-Люк? - Выходит так. Ты понимаешь, я же говорю, под конец у меня было чувство, что я не я, а Жанна де Коссе. Смотрю на графа, а вижу Сен-Люка. Что-то непонятное со временем и пространством. Надя постукивает пальцами по столу. - Я, кажется, догадываюсь, что это. Ты заметила, как быстро все начинает закручиваться? Думаю, нас скоро выпихнут отсюда. Это как водоворот, только временной. Если упал в водоворот, то надо не сопротивляться. Сначала тебя понесет к центру все быстрее и быстрее, но если правильно подгребать, то потом центробежная сила выкинет наружу. Вот и нас несет. А скоро выкинет. - А если сопротивляться? - Утонешь. - Так что нам делать? - Для начала пошли к Жанне. Жанна никуда, к счастью не делать, хотя вид у нее странноватый - со сна она оглядывает нас диким взглядом. - Ну, где вы были, что вы делали? - интересуюсь я. Так, понятно, Маресьева выносили. Хорошо хоть не Паулюса окружали, а то сложил бы д'Артаньян голову не под Маастрихом,а под Сталинградом и даже жезла бы ему никто не дал. Надю, похоже, не на шутку обеспокоила мысль, что теперь ее очередь. Я так и жду, что она по-детски надует губы и заявит: "А я не хочу!" Но вместо этого она вдруг мрачнеет: - Замуж, замуж... Какой уж тут замуж, мы с Раулем поссорились. Мы с Жанной тут же выдаем "станиславский" дуэт: - Не верю! - Я серьезно, а вы... - Да как с Раулем поссориться можно? - Понимаете, он - монархист... Секундная пауза и наша парочка валится на кровать от хохота: - Мо-нар-хист? Да что ты! А мы думали - демократ! Центрист! Левый радикал! - Девченки, я серьезно, - Надя становится еще мрачнее и мы перестаем смеяться. - Объясни толком. - Я хотела его предупредить. Понимаете, он мучается, ну, из-за Луизы. Конечно, для нас это глупость, он же ей никто - ни муж, ни жених. Они ведь не обручены и никаких обязательств между ними нет. Так, слова одни. Но для Рауля это все серьезно, он считает, что поступает непорядочно по отношению к ней. Вот я и хотела ему осторожно намекнуть, что Луиза с королем... Чтоб он расслабился и не считал себя предателем. Она первая начала. - И как это ты намекнула? - Глупо. Сказала, что короли они тоже люди, то есть, всякие бывают - глупые, злые, непорядочные... Обмануть могут... А он как завелся! Что королевский сан обязывает и что я не понимаю, как человек меняется, когда такая ответственность, ну и прочее, в том же роде. А я сдуру и заяви ему, что наступит время, так этих королей поганой метлой - и плохих и хороших, без разбора. Он весь побелел, губы задрожали. Я перепугалась и давай извиняться, что мол, ничего в политике не понимаю и чтоб он меня не слушал. А он - ни дать, ни взять - граф! - так сдержанно заявил, что он своих принципов не меняет, и будет их защищать, даже если весь мир будет против. - Вот именно - граф! - не выдерживаю я. - Ты что, забыла, чей это сын? Да послушав пять минут этого папу, три взрослых, умных, здравомыслящих человека не моргнув глазом пошли на форменное самоубийство! Ох, Надежда! - А теперь я боюсь. - Не бойся, виконт женщин на дуэль не вызывает, - хмыкает Ника. - Я боюсь, - серьезно продолжает Надя, - а вдруг... Понимаете, мы же попадали в разные времена и обстоятельства тогда, когда очень чего-то хотели. А вдруг Рауля закинет куда-нибудь, потому что ему загорелось монархию защищать? - А где сейчас Рауль? - осторожно спрашиваю я. - Не знаю, - Надя пожимает плечами. - Вы думаете... Не договорив, она срывается с места. Мы переглядываемся и со всех ног бросаемся за ней.
Эжени д'Англарец: Ой, мама! Только не в Гражданскую! Его ж там точно к стенке поставят и разбираться не будут!
stella: Эжени д'Англарец - Его к стенке еще скорее в сталинский период поставят. И - в Хрущевский тоже. И вообще: с такими принципами в 20 веке делать нечего.( В 21- пока тоже!)
Lys: Слезно прошу прощения у Михаила Афанасьевича Вокруг грохотало как в аду. Штабс-капитан Мышлаевский дернул щекой и косо глянул на Турбина: - Сейчас вкачу еще две бомбы в сено – и ходу. Ты-то чего сидишь? - Пока застава не прибежит, не могу. Они перебрасывались отрывистыми фразами, вклинивая их между оглушительными хлопками – где-то что-то взрывалось, горело. Мышлаевский сердился – Турбин гнал его домой, но штабс-капитан упрямился: - Я тобой останусь! - Да что вы, взбесились все, что ли? Будете ли вы слушать или нет? Они ругались, повышали голос, тревожно вглядываясь в знакомые до мельчайших подробностей лица друг друга. «Уходи, уходи, - твердил про себя Турбин. – Хоть ты жив будешь!» Мышлаевский огрызался, спорил и только упоминание о Елене заставило его, ворча, двинуться к выходу: - Ладно! Алеша, смотри не рискуй! - Учи ученого! Алексей коротко выдохнул и тут же задохнулся опять. Над самым ухом: - Алеша? Это был Николка, а ведь его тут быть не должно, никак не должно! Нервы, нервы… Турбин схватился за револьвер. Отчаяние и бессилие грозили Николке, приняв вид старшего брата. - Эй, кто-нибудь! Взять юнкера Турбина! Капитан Мышлаевский! - Все уже ушли! - Ну, погоди, мерзавец, я с тобой дома поговорю! «Дома? Да будем ли мы дома…» Николка упирался, не желал идти. Коридор наполнился шумом и топотом – бежали юнкера, бывшие в заставе. - Юнкера! Слушать команду! Подвальным ходом на Подол! Я вас прикрою. Срывайте погоны по дороге… Бегите, бегите! Я вас прикрою! Мелькнуло бледное лицо. Расширенные зрачки. Страх? Нет, он не боится этот юнкер. Какие пронзительно-голубые глаза! Такому в театре играть… Вздор – театр! - Не слышишь? Беги! Нет, стоит как истукан! Что-то медленно сказал, по-французски. Николка нервно хихикнул, растерянно оглянулся: - Алеша, контузило, наверное? По-французски говорит! Монархия, что монархия? Его слова перекрыл грохот и звон вылетевших стекол. Снаряды рвались совсем рядом. Турбин медленно осел на пол. - Алешка, что ты наделал?! Алеша, поднимись! Снова топот - несутся страшные, растрепанные, злые. - Тримай его, хлопцы! Тримай! Живьем возьмить его, хлопцы! Не уйдешь! Николка попятился на лестницу. Светлоглазый юнкер шагнул к нему, закрывая собой. - Монархия? – оскалился младший Турбин. - Король умер, да здравствует король? Пусть так! И уже по-русски, озверелым гайдамакам: - Не дамся, бандиты! Ружья плюнули огнем, но напрасно. Николка перевалился через перила и исчез, краем глаза успев заметить метнувшуюся за ним тень: «Кажется, юнкер успел…»
Lys: Изабо: Надин крик мы услышали еще в коридоре. Я еле поспеваю за Никой. Она успела как следует изучить «Козочку», а я все натыкаюсь на углы и торможу на поворотах. - Надя, что? Мы дружно забыли, что она здесь Габриэлла. - Надя! Рауль? - Он… это кровь? Мамочка! - Не вздумай падать в обморок! – отрывисто бросает Ника. Звучит как приказ, и мы с Надеждой невольно выпрямляемся под строгим взглядом. - Ты уже командуешь, как капитан! С кровати слышится стон и мы бросаемся к Раулю. Он еще не до конца пришел в себя и, похоже, не понимает, где находится. - Я когда вбежала, - объясняет Надя, - он как будто спал. Я сразу вспомнила, что мы во сне перемещались и давай его трясти. А у него кровь как пойдет! Но он хотя бы глаза открыл… Пока виконт не в себе, мы быстренько его осматриваем. У него повреждена рука. Никто из нас не силен в медицине и определить тяжесть ранения нам не под силу. Все плечо кровит. - Надо промыть. Хотя бы поймем, какая рана… - И сколько, - мрачно бурчу я. Мне уже видится укоризненный взгляд графа: «Доигрались? Допутешествовались?» - Думаешь, там не одна? – хмурится Ника. Надя уже принесла кувшин, где была вода для мытья рук, и приступила к делу. Ран оказалось две. Пока мы возились, Рауль окончательно очнулся и тут же попытался нас отогнать: - Сударыни, я очень благодарен за помощь, но я без рубашки! - Само собой, - криво улыбается Надя. Это явно нервное, не удивлюсь, если она сейчас еще смеяться начнет. - Я не могу оставаться в таком виде, и…- Рауль пытается подняться, - и тем более лежать, когда женщины стоят, а еще… - Виконт, лучше помогите определить, что с Вами, пока сюда не явился граф. На мою реплику Ника отвечает улыбкой: «Наловчилась ты их шантажировать друг другом!» Я хмыкаю – чего тут ловчиться. А в ранах виконт и правда разбирается получше, чем мы. Рауль откидывается на подушку и, повернув голову, кривясь от боли, изучает свое плечо: - Пулевые, одно навылет. Затем осторожно прощупывает предплечье, слегка двигает рукой, а мы втроем стоим, вытянув шеи, и послушно следим за каждым его движением. - Ничего страшного, - успокаивает нас Рауль. – Нужно будет вынуть пулю, но это нетрудно, она совсем сверху, даже прощупывается. Раны обработать и через день я уже все забуду. - А что Вы помните? - Я бы не хотел об этом говорить, - мрачнеет Рауль. – Я всегда считал себя не подверженным суевериям, но этот сон… Хотя какой же это сон, если стреляли на самом деле? - Я потом объясню, - перебивает его Надя. – Главное, что я успела Вас разбудить. - Вы спасли мне жизнь, - Рауль улыбнулся, – и теперь вправе требовать от меня чего угодно. Надя становится пунцовой и отрицательно машет головой. - Только прошу – ни слова графу! Рауль еще не успел договорить, как я подумала, что в фильмах как раз после такой реплики и является тот, кого не ждали. - Виконт? У меня чуть сердце не остановилось, когда над ухом раздался знакомый баритон. Конечно это Атос, и, конечно, он явился в самый неподходящий момент. У графа удивительно безмятежный вид. Наверное, никак не нарадуется, что перестал быть Сен-Люком. И то, рядом с Генрихом нужно иметь тренированное обоняние, а граф не привык жить в парфюмерной лавке. Он заходит в комнату и у него округляются глаза при виде дивной картины – полуголый Рауль возлежит на кровати, а вокруг роятся дамы. Ни дать ни взять – султан. Надя уже успела смыть кровь и засунуть испачканную рубашку под кровать, но плечо продолжает кровоточить и Рауль неловко пытается прикрыть его здоровой рукой. Хорошо, что Атос не дама. Он бледнеет, но не теряет самообладания. - Что случилось? Пока Надя, запинаясь на каждом слове, рассказывает, Атос сам занялся раной Рауля. При наших познаниях, мы тут явно лишние. - Стреляли в спину… - Вдогонку. Это был не бой – бойня. Я уже терял сознание, когда неизвестно откуда появилась мадемуазель, - Рауль как может изображает поклон. – Думаю, следующая догнавшая меня пуля была бы последней в моей жизни. В глазах Атоса появляется выражение, в котором невозможно ошибиться. Это благодарность. Он не успевает высказать ее вслух, потому что бедная Надя совершенно измучена рассказом. Она торопливо извиняется и убегает к себе. Граф успевает сделать несколько шагов за ней, но я придерживаю его за локоть: - Граф, ей надо прийти в себя. Она чуть с ума не сошла тут. - Я должен ее поблагодарить – она спасла Рауля. - Которым не мешает заняться. Атос на секунду задумывается, а потом кивает: - Мадам де Брай, мне необходимо поговорить с Вами, - он поворачивается к Нике, - и Вашей сестрой. Да, и обязательно в присутствии мадемуазель. Когда я могу это сделать? Сейчас мадемуазель нужен отдых. Он не упоминает Рауля – держит марку, но сам никак не может отвести тревожного взгляда от сына. - Давайте сделаем так, мы сейчас проведаем Габриэллу, а когда ей будет лучше, я дам Вам знать. - Хорошо. Мы с Раулем подождем. Мне как раз надо с ним поговорить. - Вы не собираетесь его больше ругать? - За что? - За слабости. Граф едва заметно вздрагивает, но находит в себе силы улыбнуться почти естественно: - Я поговорю с ним и об этом. Но этот разговор, извините, не для дамских ушей. Он уходит, а я некоторое время раздумываю над тем, что, к сожалению, в «Козочке» все печные трубы в порядке. Ладно, подслушивать все равно некрасиво, обойдусь. В дверях мы сталкиваемся с неизвестным господином. Среднего роста, худой, строгий. Он взглядом ищет графа. Атос делает непонятные нам жесты и господин, ни издав ни звука, разворачивается и с озабоченным видом уходит. - Или я ошибаюсь, или мы имели честь видеть господина Гримо, - шепчу я. - Или я ошибаюсь, или они Рауля поставят на ноги без нас, - усмехается Ника. – Мы им только мешаем. Ни расслабиться, ни застонать, ни выругаться, ни хлебнуть лишнего! Пошли лучше к Наде. Как бы нам не пришлось ее в чувство приводить. К счастью, еще раньше Ника разыскала в кладовке у Мадлен кое-что покрепче вина и припрятала на всякий случай. Это как раз был тот самый случай. После пары глотков нервная дрожь у Нади прошла, она немного успокоилась и перестала без конца повторять: - А если бы на минуточку позже… на секундочку позже… на мгновение… - Вот и граф о том же, - мне, наконец, удалось вклиниться в ее причитания, пока Ника наливала ей очередную порцию. – Ты в состоянии его выслушать? Надя испуганно смотрит на нас: - Зачем? - Графа совесть замучает, что ему сына спасли, а он даже спасибо не сказал. - Вы думаете? - Что замучает или что спасли? - Что он благодарить собрался. - А что еще? - Я бы на его месте убила, - вздыхает Надежда. Ника хохочет: - Ага, как поблагодарит тяжелым предметом по лбу, живой не уйдешь! Не трусь, мы с тобой. Приняв по чуть-чуть кто для храбрости, а кто за компанию, мы спускаемся в общую залу, где нас уже ждут. При нашем появлении граф и Рауль встают. - Сударыни, - граф до невозможности официален. – Прошу вас, присядьте. Он сам, как и Рауль, остается стоять. На лице Рауля ни тени смущения. Видимо, разговор про слабости прошел в теплой, дружественной обстановке, как любили писать советские газеты. Надеюсь, у графа хватило ума не рассказывать мальчику лишнего? Сначала граф в весьма церемонных выражениях поблагодарил за Рауля, а потом, повернул голову к сыну. Тот коротко кивнул и граф снова обернулся к нам. - Мадам, - он поклонился по очереди Жанне и мне, - мадам, я просил вас присутствовать здесь не только потому, что хочу поблагодарить вас за мадемуазель, которую вы воспитываете и опекаете как родную дочь. Я просил вас присутствовать здесь, потому что вы ее старшие родственницы. От имени виконта де Бражелона я прошу у вас руки мадемуазель. …Вот теперь мы точно знаем, как именно надо играть последнюю сцену из «Ревизора»…
stella: Это было здорово!
Nika: Когда я говорила, что редко видела подругу в состоянии растерянности, я просто забыла, что мы теперь временно оказались в другом времени (это тафталогия, да? Нет, это вобще все на самом деле гораздо хуже... этому даже слова нет. Но сейчас речь не о грамматических правилах. Я отвлеклась...), поэтому и реакции у нас всех стали другими. Надя меня на сей раз даже не удивила, она просто пулей кинулась наверх, а Рауль, как положено, за ней, а тетушки (то есть Лис и я) остались наедине с Атосом, хотя по моим расчетам Атос тоже должен был кинуться за Раулем, но этого не произошло. Атос в некоторой растерянности, а мы помним, что для того, чтобы довести графа до растерянности, надо было постараться почти так же, как до доведения его до полуобморочного состояния посмотрел по очереди на каждую из нас. Я подумала, что Лис ему казалась более рассудительной. --Сударыни, я сделал что-то не так? --Что вы, господин граф,--ответила рассудительная Лис, делая мне страшные глаза. Впрочем, мы давно уже научились понимать друг друга с полуслова и даже полувзгляда.--разве вы в состоянии сделать что-то не так?--"Она явно с ним за что-то рассчитывается",--подумала я.--Просто, в нашем понимании, было бы сначала неплохо спросить предмет, чего он желает. "Это по нашим меркам,"--подумала я. "Впрочем, ему информация к размышлению. А то они тут женщину вобще за человека не считают. Д'Артаньян редкое и весьма приятное исключение",--закончила я свои размышления. --Но ведь Рауль... --Господин граф,--не выдержала я. Ну что он мне сделает, в самом деле? Не вызовет же на дуэль? А если и так, ему придеться драться явно не со мной, это и разрешит все проблемы. Господин граф, вы знаете, есть такое выражение: "Танец танцуют двое". Атос удивленно вскинул брови. Казалось, еще немного и он произнесет с акцентом Джигарханяна "малчи, жэнщин." --Но Рауль мужчина. "Слава богу, хоть с этим никто не спорит,"--я чуть не подавилась смешком. --Вот именно,--произнесла Лис уже более мягким голосом. Не мальчик уж. Позвольте ему самому разобраться в своих проблемах. На лице Атоса было написано чуть ли не черным по белому, что это уж слишком мало того, что женщины диктуют, что делать, так он еще и Рауля должен на самотек пустить. --Возможно, вы правы, сударыни. Простите, мне нужно немного побыть одному. Атос поцеловал нам руки и величественно удалился. --Боже, как все запущенно! сказала я, едва за ним закрылась дверь. --А ты его здорово этим "танцем" припечатала,--одобрила Лис. Ну как там у вас все? --Хорошо. Слишком хорошо. Даже страшно иногда, как хорошо. --Но ведь ты об этом и мечтала? --Всю свою сознательную жизнь. --Оставайся,--шепотом говорит Лис. Атос прав, таким нельзя бросаться. --А как же там? А мальчик и мальчик? --Мне кажется, там ничего не изменилось. Там такая же ты, только там. А здесь тоже ты, только здесь. Поняла без ста грамм? Мне кажется, если ты очень захочешь, то все может получиться. Подумай. --Я подумаю. А ты? --Мне легче,--усмехнулась Лис. Я своего мужа люблю. --Гм! А зачем ты тогда вобще сюда хотела? --Ник, ты странная! Неужели обязательно в кого-то быть влюбленной, чтобы хотеть попасть в свою мечту? --Я просто думала... --Вот-вот, думай-думай. Получше думай, все должно выйти, как мы все хотим... Д'Артаньян был непробиваем последнее приключение на него совершенно никак не повлияло, он отправился на службу как ни в чем не бывало в весьма приподнятом настроении и даже вернулся позже обычного, я уже успела немного отоспаться за эти нескончаемые сутки и теперь просто валялась в кровати, ничего не делая. В конце концов, за десять лет ведения домашнего хозяйства и воспитания двух непоседливых мальчишек (это только со стороны кажется, что это просто) я могу наконец спокойно поваляться в кровати, попав в 17ый век? Нет, вы чувствуете логику в этой фразе? Нет, чтоб побродить по Парижу-- впрочем от этой идеи меня дружно отговорили Лис с Надей или заняться еще чем-нибудь на благо цивилизации, например, разрешить ситуацию Нади и Рауля... впрочем, кажется, Лис взяла это на себя а какой у нее еще был выход? Или поинтересоваться, как там поживают Жаклин со своим ненаглядным Анри? Или, в конце концов, притащить сюда за шкирку Арамиса и Портоса (последнего, подозреваю, будет притащить гораздо труднее) они что-то откладывают свой визит, но мы все дали друг другу слово ничего не говорить д'Артаньяну. И вобще, как там дядя Миша? Ох, вот бы тут смску послать... ага, мечтать не вредно... Интересно, а сотовые тут бы работали? Идиетка, для этого нужен спутник. А если бы был спутник, работали бы? Дура, спутник он и в 17ом веке спутник. Палата номер 6 по тебе плачет. Впрочем, она тут кажется по всем плачет. "Дорогая передача, во субботу, чуть на плача..." Ну да, Канатчикова дача, да и только. Ага, вот и Владимир Семенович, значит, не все потеряно. Надо только перестать говорить сама с собой и все будет просто отлично. Д'Артаньян наконец обрел совесть. --Прости, я задержался. Капитан совсем совесть потерял, просил помочь написать пару писем. Нашел кого просить, это Арамис у нас мастер по части письма... ну что я тут пропустил? --Рауль сделал Габриэлле предложение, Габриэлла ему отказала. Ты устал? --Никапельки. Я никогда не устаю. То есть как она ему отказала? --Говорит не хочу и все тут. --Бедный Атос! Я хотела спросить, причем тут Атос, но поняла, что это будет просто бессмысленный спор, а он действительно устал, хоть и никогда бы в этом не признался. --Рассказывай. --Да там нечего рассказывать. Если Габриэлла сказала нет, это значит нет, только и всего. --Да я не об этом. Рассказывай,--повторяет он. --Что рассказывать? --Все. Про этого вашего... как его... Штирлица, Исаева, Владимирова... я никого не забыл? О господи боже мой! Я ему, оказывается, выложила всю биографию Штрилица, найдя в лице капитана более чем благодарного слушателя. Но я же должна была знать, с кем имею дело и что именно д'Артаньян этого так не оставит. Я должна была за день трактат подготовить, а не учить Атоса тому, что женщина кошка, которая гуляет сама по себе. Вот это я попала по полной... --Но мы опять целую ночь потеряем,--пытаюсь уйти я от темы. --Да мы быстро,--усмехается д'Артаньян.—Но учти, что одним Штирлицем тебе не отделаться. Я желаю знать все, до того времени, как вы изобрели этот самый, как его... интернет? Что ты смеешься? --Ничего. У нас шутка есть долго ли умеючи? Умеючи долго. Д'Артаньян оценил шутку по достоинству. Но это мне все равно не помогло. Ох, не спец я в истории, не спец! Двадцатый век еще куда ни шло, даже 19ый, но вот чем дальше в лес... Но Лис тут явно была бы третьей лишней. Придется самой выпутываться. Д'Артаньян слушал с гораздо большим интересом, чем историю про черный пруд. Впрочем, про Дюма я тоже рассказала. --Так сколько, ты говоришь, про нас книжек написали? --Пять. --И у меня там ни одной герцогини? Только у Арамиса? Так я и знал... --Не перебивай! Нет, в самом деле, я ему рассказываю историю трех веков в кратком хрестоматийном формате, а его герцогини Арамиса интересуют! Я наконец со скрипом добираюсь до революции, гражданской войны и НЭПа. Ох, осталось уже недолго... Д'Артаньян на стороне красных. Ладно, ему простительно. Пора сгущать краски. Ришелье на фоне Сталина кажется д'Артаньяну безобидным ребенком. --Так почему вы его не свергли? --А как его было свергать? Он всех расстрелял или арестовал. Неизвестно еще кому хуже пришлось. --Но ведь царя свергли? Ох ты господи! Трудно с ним будет! Ладно, вторую мировую мы все учили понемногу. Я все-таки опускаю некоторые детали. Понятно, какие. Потом со скрипом добираюсь до Чернобыля, перестройки, развала СССР. Уж что-то, а голова у д'Артаньяна отлично работает. Я даже не уверена, что сам Атос бы все переварил так быстро и оценил по достоинству. --Беру свои слова про ваших красных обратно,--обьявляет д'Артаньян. Листьева жалко... Да кого там не было только жалко. Цоя тоже было жалко. И вобще, жалко у пчелки... Я устала. Я опять хочу спать. Я опять хочу в Париж. Вы там были? Нет, я уже хотел... надо как-то сворачиваться. Я заканчиваю Сашиным предложением и нашим отьездом. Идея эмиграции д'Артаньяна не прикалывает. Надо жить там где родился. Вот это славно, если только там конечно можно жить. Я чувствую, что если сейчас не усну, затянется очередная философская беседа, а ее я просто не выдержу. --Ладно, хватит с тебя на этот раз,--милостиво кивает д'Артаньян.—Так уж и быть-, теперь можно поспать. И не думай, что завтра у тебя будет легкий день. --Правда? Что ты там еще задумал? --Ничего особенного. Мы просто нанесем визит одному моему давнему знакомому. Как там у вас говорят, народный герой? Мне уже даже не интересно, к кому мы отправимся завтра. Я могу только предполагать. В конце концов, не будем же мы прыгать туда-сюда по временам каждый божий день. В перерыве можно вполне и в гости сходить. Тем более, что, как я слышала, у французов в гостях неплохо кормят...
Lys: Финальная сцена «Ревизора» заканчивается просто – актеры кланяются и уходят со сцены. Не успела я оглянуться, как народ живо разбежался, разве что кланяться не стали. Габриэлла, понятное дело, убежала первой. Рауль последовал за ней. Жанна тоже улизнула, под благовидным предолгом, что ей надо бы подумать. Когда я спохватилась, что вопрос с предложением руки и сердца так и остался висеть в воздухе, обсуждать это было уже не с кем. Все ясно – оставили меня разбираться с графом. Ну и кто они после этого? Что я ему скажу? Я пошла к его комнате и осторожно приоткрыла дверь. Погляжу в щелочку, что он там делает, может, лучше не лезть? И вообще потихоньку удрать, пока он меня не заметил? - Изабо, не расстраивайтесь. От неожиданности я вздрогнула. Доведет он меня до инфаркта! Стоит за спиной и даже сделал вид, что не понял, что я пыталась заглядывать в его комнату. - Я… не расстраиваюсь. Я… Он что, собирается меня утешать? Разве можно быть таким… Великодушным? Тактичным? Деликатным? Бестолковым? Я уже не знаю, как это называется. - Мне кажется, я понимаю чувства мадемуазель. - И Вы на нее не сердитесь? - За что? - Она отказала вам – Вам и Раулю. - Возможно ей надо время. - Думаю, Раулю тоже. Он чуть слышно вздыхает. - Граф, Рауль уже не кажется Вам таким легкомысленным? Граф мается. Ему не хочется обсуждать сына. - Вы всегда были о нем очень высокого мнения, - вежливо отвечает он. - Я много слышала о нем и почти всегда только хорошее. Граф тут же реагирует: - Почти? - Он красивый, умный, честный. - Вы сказали «почти»? - Да. - И? - Вы слишком опекаете его, а он позволяет это. Атос не понял. На его лице совершенно искреннее удивление: - Излишне опекаю? Полагаете, я должен был отправить его к принцу еще раньше? Лет в 12? - Боже упаси! Зачем такие страсти! - Это нормально, - граф пожимает плечами.- Многие полководцы начинали в этом возрасте – принц де Седан, герцог де Бофор… - Дикость какая. На лице Атоса появляется выражение: «Что эти женщины понимают в войне». - Граф, я не об этом. Вернее об этом. Вы считали его достаточно взрослым, чтоб отправить к принцу на самую настоящую войну и Вы были уверены, что он справится. Вы позволяете ему жить отдельно и самому распоряжаться деньгами, временем и знакомствами. Вы не волнуетесь, что он бывает у королев и принцесс, потому что не сомневаетесь в его способностях и умении себя держать. Вы считаете его взрослым мужчиной. - Да, безусловно. - Так почему он не может решать свою личную жизнь сам? - Потому что я его опекун, и решать буду я. Ф-у-у! Сказка про белого бычка. - Почему? - Потому что я… - Его опекун, это я уже слышала. Почему? - Он может ошибаться. Я уже имел возможность видеть… Он делает над собой усилие и заканчивает: - …видеть его привязанность, которая казалась ему значимой. - А после этого он встречает Габриэллу и меняет свое мнение. Вы видите в этом легкомыслие. - Я считаю, что он еще недостаточно… - Вы только что называли его взрослым мужчиной. Мне кажется, дело не в Рауле. Иначе Вы бы не делали предложение. Вы говорили, что у виконта есть невеста. Вернее та, которую он считал невестой. Ведь они же не помолвлены? Атос отшатывается. У него в глазах возмущение: «Еще не хватало!». Он едва удержался, чтоб не сказать это вслух. - Вот, - я гну свою линию. – Раз дело не в Рауле, значит, в этой девушке. Вы не верите в ее чувства? Граф хмурит брови – еще меньше ему хочется обсуждать Луизу. Но куда он денется? - Как ее зовут? – невинно интересуюсь я. - Мадемуазель де Ла Бом Ле Блан. - Лавальер? – я делаю очень удивленные глаза. - Вы знаете ее? - Увы. О ней сейчас много говорят при дворе. Бедняжка так молода и, кажется, пребывание возле короля совершенно вскружило ей голову. Некоторых ослепляет великолепие двора. Не все так рассудительны, как Рауль. У графа на лбу написано – «Я так и знал». - Их детская привязанность была трогательна, но дети выросли и… - Вы полагаете это серьезно? - У Рауля с Габриэллой или у Луизы с королем? - Королем?!! - А разве я не сказала? Это уже давно не секрет. Можете не хмурить брови. Все настолько явно, что надо быть слепым, чтоб не видеть. - Меня не интересуют чужие личные дела. - Да, вернемся к Раулю. Я не могу судить о его чувствах к мадемуазель де Лавальер, но вполне доверяю Вашему мнению. Что же касается его отношений с Габриэллой, то я уверена, что Ваш сын… Сначала я вижу, как у него мгновенно напряглось лицо и только секундой спустя понимаю, что сказала. - Мой сын? Это же надо было так промахнуться! Ничего не поделаешь, придется выяснять все. Но как не хочется быть козлом отпущения! Подождите… козлом? Козой! Вот кто за все и ответит! - Я знаю, что Рауль Ваш сын. Герцогиня де Шеврез особа крайне несдержанная. Как Вы могли рассчитывать, что она сохранит все в тайне? Удивительно, что до сих пор она рассказала это только двум-трем своим любовникам, а не растрезвонила по всему Парижу, да что там, по всей Франции. Видимо, была занята. Бедный граф! Все-таки он покраснел. Совсем чуть-чуть, но тем не менее. - Граф, Рауль похож на Вас. Слишком похож, Вы не можете этого не видеть. И как бы там ни было, Раулю очень повезло с отцом. Я уверена, Вы найдете способ уладить все формальности и Рауль будет Вашим наследником по закону. Он может гордиться своим происхождением. - Но не обстоятельствами своего рождения. - Ох, ну какие там обстоятельства? В конце концов, у него есть титул, а задавать вопросы личного свойства неприлично. За такое можно и по шее… в смысле, шпагой получить. Де Варду мало не показалось, разве нет? Граф задумывается. Я прикидываю, не лучше ли мне потихоньку улизнуть, а то мало ли до чего мы тут договоримся. До него дойдет, что я слишком много знаю про их дела и что тогда? Ссылаться на некого господина Дюма, который не умеет держать язык за зубами? - Мадам де Брай! Так. Лучше сесть. Когда он начинает с официального обращения лучше сидеть. - Я слушаю Вас, граф де Ла Фер. - Ваши слова показались мне справедливыми. То же самое, хотя в несколько более смелых выражениях говорила мне Ваша сестра Жанна. (Неужели до графа дошло, что женщины тоже люди? И их можно иногда слушать? Это уже интересно!) - Вы правы. Виконт уже взрослый и вправе решать сам. Я рад буду помочь ему советом, если он будет в нем нуждаться, но принимать решение он должен сам. - На том простом основании, что он мужчина? (Может графу рассказать сюжет «Москва слезам не верит»? Они бы с Гошей явно нашли общий язык). - Да. - И как Вы предлагаете ему решать? - Я же давно был намерен познакомить Рауля с нашими дальними родственниками. Видите ли, у нашей семьи есть родственные связи в Шотландии. - Вы же бывали там? - Не однажды. - А, ммм… Винтеры случайно Вам не родственники? - Нет. - А их семейное положение Вам известно? - Да. - Скажите, а последние два брата носили достоинство лорда каждый по отдельности, или они наследовали друг другу? - Наследовали. - Вы уверены? - Я немного знаком с тамошней историей и… - Граф, скажите честно, есть что-то, чего Вы не знаете? - Да, - граф абсолютно спокоен. – Я никогда не знаю, сколько еще вопросов может задать женщина, если ее не останавливать. Я от возмущения открываю рот. У него в глазах прыгают смешинки и я намеренно замолкаю. А вот больше ничего не спрошу, будешь знать! Граф с улыбкой целует мне руку: - Простите, я не прав. Спрашивайте. - Не буду. - Изабо, Вы же будете мучаться, спрашивайте. - Вы хотите отправить туда Рауля? - Молодые люди поедут в Шотландию и у них будет время проверить свои чувства. Нет, все-таки граф неисправим! «Они могут решать сами, при условии, что я решу куда, когда и зачем им ехать». - Осталось узнать у молодых людей, согласны ли они на это, - хладнокровно заявляю я. Граф чуть приподнимает брови: «А разве может быть иначе?» - Ваше сиятельство! Позвольте Вам сказать, что я Вас обожаю! Вы – бесподобны в своем упрямстве. Не став дожидаться, пока граф отыщет достаточно вежливые слова, чтоб выразить свое удивление, я оставляю его одного. Пусть сам говорит с Раулем и Габриэллой. Надеюсь, от этого предложения они не откажутся?
Nika: Д'Артаньян проспал. Первый раз за все годы службы. Обычно он был точен, как британский метродотель, мушкетеры даже шутили, что по нему можно часы проверять. Однако, судя по тому, как он принялся одеваться в обыкновенную одежду, было похоже, что он сегодня вообще никуда не собирался. --Ты что, заболел? на всякий случай поинтересовалась я. --Я никогда не болею,--тут же последовал ответ. Собирайся, пожалуйста. Я тебя познакомлю с нашим народным героем. Д'Артаньяну страшно понравилась это словосочетание и теперь он вставлял его куда надо и куда не надо. --Каким еще народным героем? --Арамисом, конечно. Этот негодник явно что-то затевает, а я не намерен сидеть и ждать, пока он соизволит оказать мне милость своим появлением. --Но это секрет! --Не волнуйся, ты тут вобще не причем. --Но ты даже не знаешь, где он живет. --Тоже мне задачка для Шерлока Холмса... так его звали, кажется? Ой, я и про Шерлока Холмса рассказала? Надо срочно вспомнить, что я там еще наплела... --Послушай, но я ничего не понимаю. Вы ведь один за всех, так или нет? --Конечно, один за всех,--усмехнулся д'Артаньян.--Мы и сейчас в одну минуту не задумываясь отдадим друг за друга жизнь, если это нужно. Но при этом я имею право думать про него все, что я пожелаю, одно другому не мешает. Разве не так? Я поняла, что сейчас мне было бы самое время закрыть рот самой и не вмешиваться в мужские дела. В некоторые вещи лучше не лезть даже самой любимой на свете женщине. Пусть выясняют отношения, хотя я все-таки никак не могла взять в толк, что же они на самом деле не поделили. Для полного счастья мне сейчас не хватало только одного—синих джинс. И еще, желательно, джинсовой курточки. Тоже синей. Кажется, я это даже вслух произнесла. --Нет, дорогая, вот в этом тебе точно прямая дорога на костер,--заметил д'Артаньян.--Хотя, ты в самом деле была чертовски хорошенькой в этом вашем обмундировании... ну, одевайся, пожалуйста. Капитан отпустил меня всего на полдня. Чертовы наряды 17го века, как же в этом всем неудобно! Хотя Лис, кажется, вовсе не жалуется. Ну хорошо, надо будет с этим просто смириться. В конце концов, у них тут неплоха натуральная косметика и прочие крема... у нас нет такого. Словом, везде есть свои плюсы и минусы. После того, как я наконец справилась со всеми шнурками и крючками, ругаясь во время процесса не хуже самого д'Артаньяна, мы спустились вниз. Жаклин и Анри уже тоже встали и о чем-то мирно ворковали за дальним столиком. Д'Артаньян, не долго думая, тут же разрушил иддилию, утащив дочь для конфеденциального разговора. Я так и поняла, что он выпрашивал у Жаклин адрес Арамиса. Надо было видеть выряжение их лиц. В конце концов оба бросились друг другу на шею. Анри стоял рядом и только беспомощно улыбалса: он явно побаивался гасконца, хоть он само был парень далеко не промах, и вовсе не млел от счастья при сознании, что они скоро станут близкими родственниками. Однако в конце беседы д'Артаньян крепко пожал руку молодому человеку, теперь уже Жаклин улыбалась совершенно счастливой улыбкой. Я велела Жаклин присматривать за Раулем и Машей мне показалось, что господин граф явно что-то опять задумал после последней беседы с Лис, а я с ней не успела еще обговорить детали. Жаклин закивала с боевой готовностью. Парочка удалилась в свой уголок, на них было любо-дорого смотреть. Даже д'Артаньяну на эту картину уже нечего было сказать, а это с ним случалось крайне редко. --Ну, ты готова?-- д'Артаньян взял меня под руку. Через каких-то пятнадцать минут я увижу остальных мушкетеров. У меня даже дыхание захватило. На это, право, стоило променять все джинсы двадцать первого века, синие и черные, с дырками и без. --Еще бы. Постой, а как ты меня представишь? --Да тут даже думать нечего,--пожал плечами гасконец.--Если ты, конечно, не возражаешь, как эта ваша мадемуазель Габриэлла. --Ты что, серьезно?. --Я похож на шутника? Вот это да... вот для чего мы сюда попали. Быть Надежде женой Рауля, рано или поздно. Причем, судя по всему, скорее рано... По дороге д'Артаньян рассказывал мне про дни молодости мушкетеров, совершенно забыв, что я, наверное, знаю все еще лучше, чем он сам, но он рассказывал с таким увлечением, что даже в сотый раз слушать от него самого было, естественно, гораздо интересный, чем перечитывать книгу. Они действительно любили друг друга, как родные братья, такой искренней и чистой дружбе можно было только позавидовать во все времена и во всех странах мира. Мы наконец пришли, д'Артаньян постучал, дверь открыл толстенький низенький человечек лет 50ти. "Базен",--тут же шепнул д'Артаньян. "Неприятнейший тип, с ним надо осторожней." --Кто вы такие, господа?--спросил Базен. На его лице так и читалось: "как вы смеете тревожить с утра моего господина?" Хотя судя по времени он уже явно не служил у Арамиса, должно быть, сопровождал его в этой поездке, а прислуживал просто по старой памяти. --Ах ты негодяй...--начал было д'Артаньян, и я тут же наступила ему на ногу.--Ты что, совсем меня не узнаешь?--поинтересовался он более спокойно. Все же он сейчас был не в военной форме, Базена можно было извинить. Базену явно не нравилось то "тыканье". Ну так вот, я господин д'Артаньян,--капитан не стал дожидаться, пока у Базена проснется совесть.--А это моя супруга мадам Жанна. Глаза Базена стали такими же пятнадцатиугольными, как когда-то у дяди Миши. Черт возьми, кстати, да где же это он? Надо будет заняться его поисками, сегодня же вечером... --Ты впустишь нас наконец или нет? Покуда Базен соображал, что ему делать, потому что от Арамиса ему могло влететь так же, как и от д'Артаньяна, за ним показался высокий, красивый мужчина, ничуть не похожий на Старыгина. Вернее, это Старыгин на него совершенно был не похож, хотя, признаться, все это время я именно так и представляла самого Арамиса. Но, как говориться, лучше один раз увидеть, чем сто раз... ну, вы меня поняли. --Ну что ты встал, бездельник?--прикрикнул на Базена Арамис.--Д'Артаньян, дорогой мой, вы себе представить не можете, как я рад вас видеть! Мы наконец зашли в дом, друзья обнялись. --Портос, идите скорей сюда, посмотрите, кто к нам пришел! Из соседней комнаты величественно вышел настоящий сказочный герой. Я долго не могла понять, на кого он похож. Явно, не на Смирнитского. Точнее, это Смирнитскому до него далеко. Точнее... ну, вы меня опять поняли. Портос от избытка чувств едва не задушил д'Артаньяна. Д'Артаньян даже побледнел. Пора было его выручать. --Господин Портос,--я осторожно подергала великана за рукав.-- Господин Портос, будьте так добры, отпустите моего мужа. От удивления Портос тут же выпустил д'Артаньяна. Подумать только, какое впечатление на людей могут оказать слова муж/жена. --Черт побери, Портос, вы с годами становитесь выше и сильнее,--заметил д'Артаньян, как только ему удалось отдышаться. --Портос, Портос, у нас в гостях дама, будьте же вежливы,--заметил Арамис с улыбкой.--Только не обнимайте ее, прошу вас... Это замечание было весьма кстати. Портос смущенно улыбнулся и поцеловал мне руку. --Простите, сударыня, вы не представились,--напомнил Арамис, все еще улыбаясь. Надо было признать, что он был красивей не меньше Атоса. Я все еще не могла прийти в себя от мысли, что вижу их обоих и что это давно уже даже не похоже на сон. --Жанна,--отвечаю я.--Просто Жанна. --А вот я,--тут же чванливо вставил Портос,--господин дю Валлон де Брасье де Пьерфон. Вы сможете это повторить без запинки, госпожа просто Жанна? --Господин дю Валлон де Брасье де Пьерфон... --О! Послушайте, д'Артаньян, ваша супруга просто прелесть,--с неподдельным восхищением произносит Портос. --Я тоже так считаю,-соглашается с ним д'Артаньян. --Господа, господа, все это прекрасно, но давайте, как говорил великий кардинал, присядем же и побеседуем,--сказал Арамис.--Вы ведь, вероятно, еще не завтракали? Я вспомнила, что это действительно было так и перекусить было бы совсем не лишне. Я так же должна была помнить, что завтрак во Франции 17го века напоминал, скорее, обед. Даже обед вместе с ужином. Я, как говорили братья Стругацкие, почти столь же незабвенные, как и сам мэтр Дюма, "человек неприхотливый не завтрак мне достаточно кофе и бутербродика с докторской колбаской". Так вот, за чашку кофе я сейчас в одно мгновение отдала бы все, что сейчас появилось на столе. Тем более, что в таком обществе есть уж вовсе не хотелось, хотя д'Артаньян тут же стал пихать меня ногой под столом, чтобы я не оказалось неприличным гостем. К тому при таком образе жизни действительно никто не знал, когда будет есть в следующий раз. Я выбрала то, что по виду напоминало наши слоеные пирожки, и сделала вид, что усиленно жую. --Прошу вас, дорогой д'Артаньян,--сказал Арамис, наливая очередной бокал вина. --Прежде всего, дорогой Арамис,--я подумала, что мне не очень-то нравяться эти " дорогой", хотя обнимались они совершенно искренне, но д'Артаньян ни на секунду не забывал, зачем он явился.--Прежде всего, я хотел бы знать, почему вы до сих пор не зашли ко мне. Это, конечно, ваше личное дело, но будь я на вашем месте... к тому же мой адрес вам прекрасно известен. --Это так, дорогой д'Артаньян. Но я должен вам сказать, что меня навестила ваша очаровательная дочь и мы с ней кое о чем побеседовали, поэтому я откладывал наш визит. Д'Артаньян отодвинул тарелку. Я перестала наступать ему на ногу, так как рисковала ее уже просто отдавить, к тому же это было бесполезно. --Послушайте, дорогой Арамис. Вы почему-то опускаете подробность, что моя дочь была у вас с вашим сыном. Портос перестал поглощать пищу. Арамис побледнел. --Д'Артаньян, что вы себе позволяете? То, что Анри мой сын, не знает даже он сам. Откуда, вобще, вам это известно? --Я позволяю себе ровно то, что считаю нужным. А вот вы, дорогой Арамис, позволили себе дать согласие на их брак, даже не посоветовавшись со мной. Я почувствовала непреодолимое желание спрятаться под стол. --Анри такой же сын мне, как Жаклин дочь вам, д'Артаньян! Сами хороши! Нашли, в чем меня упрекнуть! Д'Артаньян побледнел, как скатерть на столе. --Господа, господа,--не выдержал Портос.--Господа, здесь дама! --Не мешайте, дорогой Портос,--бросил д'Артаньян.--Послушай, ты, старая хитрая лисица, соблазнитель всех парижских герцогинь... --Д'Артаньян! --Портос, я вас прошу, не вмешивайтесь! --Отойдите, Портос,--медленно сказал Арамис, выходя из-за стола.-- Вам, не кажется, дорогой д'Артаньян, что Париж, черт возьми, не вымощен батистовыми платочками? Я поняла, что на их языке это фраза означала вызов. Д'Артаньян побледнел еще больше, хотя больше уже было некуда. --Вы с ума сошли, господа,--жалобно произнес Портос, но они оба так посмотрели на него, что тот удалился в дальний угол. Про меня уже вобще никто не вспоминал. Обе шпаги покинули ножны почти одновременно, послышался звон клинков. Д'Артаньян и Арамис были одинаково сильными противниками, д'Артаньян, пожалуй, мог быть даже сильнее, хотя Арамиса учил сам Атос. Посыпались искры, Портос в своем углу только качал головой, так и не поняв повода. Впрочем, это уже было не важно. Еще немного, и двое этих сумашедших действительно прикончат друг друга из-за своих же средневековых предрассудков, поскольку было видно, что отступать никто из них был не намерен. --Д'Артаньян, если вы сейчас же не прекратите, я от тебя уйду прямо сейчас же! При других обстоятельствах д'Артаньян бы просто послал меня по пешему маршруту, но он в самом деле слишком меня любил, а во вторых, наверное, понял, что перегнул палку. Он бросил шпагу на пол, Арамис сделал то же самое. --Успокойся, успокойся,--он прижал меня к себе, поскольку вид у меня наверное был не из лучших.--Успокойся... повезло вам, Арамис. --Это мне повезло? Да вы, дорогой д'Артаньян, решили теперь прикрываться женщиной, да еще и просто Жанной? Д'Артаньян сильно задел самолюбие Арамиса, но Арамис был не из тех, кто остается в долгу. К тому же сейчас он явно намекал на то, что я была не дворянского происхождения. -- Отойди-ка подальше,--шепнул д'Артаньян.-- Не бойся, я никогда в жизни не стану убивать его до смерти. Арамис, похоже, был другого мнения, хотя я тоже до конца не верила, что они способны убить друг друга. Вот Портос был испуган не на шутку. --Что здесь происходит, господа?--послышался вдруг голос Атоса. Боже, как он во-время! Жаклин наверняка знала характер папочки, как свой собственный и направила господина графа на путь истинный, то есть прямо сюда. Нет, ну не дитя, а просто слиток золота... Недаром же я представляла себя именно ей, и мой образ оказался весьма близок к оригиналу... впрочем, я сейчас запутаюсь в этих размышлениях, а нам сейчас не до этого... --Господа, как вам не стыдно? Вы что, решили повторить Венсенскую дорогу? --Атос,--тихо произнес Арамис и бросил шпагу на пол во второй раз.-- Простите меня, д'Артаньян. Вы правы, я должен был сначала посоветоваться с вами. --Простите меня, Арамис. Я не должен был..-- д'Артаньян взглянул на Атоса и осекся. --Атос!-- радостно закричал Портос, выбегая из своего угла и заключая Атоса в обьятия. Впрочем, выпустил он его довольно быстро. --Разве так можно, господа,--укоризненно произнес Атос.-- Жанна, дитя мое, успокойтесь, мы иногда просто так шутим, д'Артаньян должен был вам это обьяснить. Ничего себе шутки пьяного мишутки. Как раз на этой мысли Атос весьма любезно протянул мне стакан с красным вином, хотя шамбертен вызывал у меня не слишком приятные воспоминания, но ничего другого все равно не было. И тут мне пришла в голову мысль масштаба не менее исторического, чем фраза самого Дюма "один за всех и все за одного". --Портос, будьте так любезны, найдите мне чистый лист бумаги, перо и чернила. Портос отправился выполнять мою просьбу. --Атос, будьте так добры, дайте мне ваш кинжал. --Ты сошла с ума?-- на всякий случай совершенно будничным голосом поинтересовался д'Артаньян. --Нисколько. Я сейчас мыслю более здраво, чем вы все четверо вместе взятые. Атос улыбнулся, покачал головой и протянул мне кинжал. --Теперь, господа, поставьте ваши подписи под тем, что здесь будет написано. Атос, вы старший, прошу вас. --Где бы я не был и кем бы я ни стал, клянусь всегда и в любых обстоятельсвах следовать за моими друзьями. Один за всех и все за одного. Жанна, уверяю вас, это совершенно излишне. Мы это итак прекрасно знаем, не так ли, господа? Все трое кивнули. --Впрочем, я готов это подписать, если вы об этом просите,--сказал Атос и поставил свою подпись. Остальные последовали его примеру. --Теперь, господа,--не унималась я,--возьмите этот кинжал, уколите палец и пусть под вашими подписями останется капля крови каждого из вас. --Вам мало наших подписей? улыбнулся Арамис. Д'Артаньян, ваша супруга действительно совершенно прелестна. Приношу вам извинения, мадам, я совершенно не хотел оскорбить вас. Атос, делайте, что просит дама, а мы последуем за вами. Я ведь прекрасно знала, чем все должно закончиться я практически организовала Арамису индульгенцию за его историю с королем. Даже если мы не в книге, а в другой реальности, эта история все равно произойдет, возможно, с некоторыми изминениями... Но по крайней мере, перед глазами друзей Арамис будет чист--они еще в двадцать лет поклялись идти друг за другом до самого конца. Просто иногда такие вещи неплохо напоминать... --Теперь вы, Жанна,--Атос протянул мне кинжал. --Я? При чем тут я? Это вас четверо... --Как это причем? Вы ведь жена лучшего из нас, значит, вы тоже теперь всегда с нами. Вот вам и "будьте осторожны с вашими мечтами, иногда они сбываются"! Ведь это ж надо так попасть! Стоп, это сейчас все тишь и гладь, божья благодать, а через девять лет мне вместе с ними за королями Франции бегать? И ведь все равно ничего изменить нельзя, даже дурак знает, что никто не в состоянии повлиять на историю... --А теперь что, господа?--спросил Портос, после того, как бумажку наконец сложили и запечатали. Я вспомнила, что Надя и Лис до сих пор не видели всех мушкетеров сразу и что Рауль и Анри будут в неменьшем восторге от сего зрелища и уговорила всех отправится в Козочку. Тем более, Атосу все еще предстоял разговор с Раулем...
Диана: Ох, а хорошо бы через 9 лет и побегать, но не за королями, а за Арамисом, объясняя, что втемную друзей в таких случаях не используют, а хвастаться перед Фуке неразумно...
Nika: Диана пишет: Ох, а хорошо бы через 9 лет и побегать, но не за королями, а за Арамисом, объясняя, что втемную друзей в таких случаях не используют, а хвастаться перед Фуке неразумно... В нашем варианте все равно кончится все хорошо. Для этого и писалось. Но за идею все равно спасибо.
Lys: Изабо: Я сидела и меланхолично попивала вино. Пьяница из меня никакой, да и ценитель я слабый. Но тут совершенно нечего пить – ни сока, ни чая, ни кофе, поневоле начинаешь прихлебывать… Неудивительно, что тут все мужики полупьяные. Я раздумывала над тем, стоит ли предупредить Габриэллу и Рауля или спрятать голову в песок и пусть Атос сам с ними разбирается. - Мадам де Брай! Я подскочила. Слава богу, не Атос. А то я уже начинаю пугаться, когда ко мне так обращаются. Это Анри. - Что случилось? - Мадам де Брай, Жаклин… Жаклин сказала, чтоб я предупредил Вас и… господина графа… Я мрачно смотрю на него. Что-то меня уже начинает напрягать это постоянное «Вы и господин граф» и странные взгляды. - Предупреждай. Анри растерянно смотрит на меня: - Что? - Предупреждай, говорю. Графу я передам. - Мы… мы… - Сказал? – раздается за его спиной шепот. Жаклин просунула нос в дверь и шепчет ему в спину: - Сказал? - Жаклин, девочка моя, иди сюда и скажи все сама. Ничего, что я на «ты»? Жаклин хихикнула и вошла: - Ничего. Он сказал? - Говори лучше ты. - Изабо… ничего, что я по имени? - Валяй. - Я думаю, нам надо предупредить господина графа. Дело в том, что мой отец нас благословил. - На что? - Что на «что»? - Благословил на что? На труд и на подвиг? - На брак! – хором говорят они. - Чего? В смысле вы хотите пожениться? - Да, и отец согласен. - А второй отец? - В том и дело. Они, то есть капитан и мадам Жанна, пошли говорить с господином Арамисом. - Ох, е… мое. Извините. Они же подерутся! Где граф? - Мы у Вас хотели спросить. Я пулей вылетаю из комнаты. Черт, где Атос? А, вот он. Так же как я минуту назад, меланхолично прихлебывает из бокала. - Ваше сиятельство, Вы знаете адрес Арамиса? У Атоса в глазах появляется подозрительное выражение. Я стискиваю зубы: - Нет, Вы ошибаетесь, МЕНЯ Арамис не интересует. Шпага при Вас? Очень предусмотрительно. А теперь бегите туда, пока они друг друга не поубивали. Капитан дал согласие на брак Жаклин с Анри. Надо отдать должное графу – он умеет соображать быстро и когда надо, не задавать лишних вопросов. Он только кивнул в ответ и чуть не бегом выскочил из трактира. Я возвращаюсь к Анри и Жаклин: - Думаю, обойдется. Граф в прекрасной физической форме. Они смотрят на меня как на больную. Как все-таки тяжело, когда люди медленно соображают! - Раз он в порядке, значит бегает быстро. Успеет вовремя. Анри и Жаклин одновременно с облегчением вздыхают. Интересно, они теперь все будут делать синхронно? До чего людей любовь доводит, ужас просто. - Сидите здесь. Подождем, чем это дело закончится. А потом уже вас придется предупреждать, чтоб вы предупредили своих… этих… ну вобщем, Арамиса и д’Артаньяна. - Зачем? - Чтоб держали графа. Или Рауля. Там как получится. У нас еще одна парочка есть. - Может, я их позову? – спрашивает Жаклин. - Давай, веди их сюда. Мне легче за вами присматривать, когда вы кучкой. Через десять минут мы уже дружной компанией прихлебываем из бокалов. Отцов (однако целых три штуки накопилось!) пришлось подождать. Под столом прибавлялись пустые бутылочки. - Идут! – это подскочил Анри. Дверь открывается и… О!!! Вот это дядька! Какая высота! Какая ширина! Это может быть только один человек на свете. Мне кажется кощунственным именовать это великолепное явление просто «Портос». - Господин барон дю Валлон де Брасье де Пьерфон, - обалдело выдаю я. У Портоса рот до ушей: - Мадам, я польщен! Вы знаете меня? - Да кто же Вас не знает! Он с чувством целует мне руку. У красивого господина, что стоит за его спиной, на лице отражается досада. Граф, не моргнув глазом, представляет: - Шевалье д’Эрбле, мой друг. Арамис проделывает ту же процедуру с прикладыванием к руке. - Не щекотно? – невинным тоном интересуется Атос. Ну, знаете, вот это я Вам припомню! Я с негодованием смотрю на Атоса (надеюсь, это был именно негодующий взгляд). Он прячет улыбку, делая вид, что разглаживает усы. Арамис с Портосом смотрят на нас, а потом обмениваются многозначительными взглядами. Так, и эти туда же. Нельзя же всех судить по себе, господа! - А это господин д’Артаньян, - продолжает Атос. Капитан посылает мне воздушный поцелуй. Как мило! Впрочем, как по мне, так гораздо лучше. Сколько можно руки облизывать! Граф обводит нашу толпу взглядом, убедившись, что все на месте, он предлагает присесть: - У нас у всех есть новости. Прошу господа и дамы.
Lys: Некоторое время царит тишина – все собираются с мыслями. - Пожалуй, начну я, - решается капитан. – Я скажу просто – вот моя жена, Жанна, прошу уважать и жаловать, а любить ее я буду сам. Все, как положено, набрасываются с поздравлениями и поцелуями. - Ты точно решила оставаться? – успеваю шепнуть я. Жанна кивает головой. У нее очень счастливый вид. Совсем некстати мне в голову приходит мысль о Мадлен. Я отмахиваюсь от нее – придумаем что-нибудь. Граф просит тишины. - Это не все. Господа? Он выразительно смотрит на Арамиса и д’Артаньяна. Те обмениваются взглядами типа: «Я тебе еще это припомню». Говорить начинает д’Артаньян: - Жаклин, девочка моя, я надеюсь, что ты будешь счастлива так же, как счастлив сейчас я. А если нет… - Будет. Обязательно, - Арамис улыбается. – Если не возражаете, я предлагаю на медовый месяц поехать в Испанию. У меня там неплохие связи. Анри и Жаклин синхронно кивают. Похоже они мысленно уже там. Только у Жаклин подозрительно лукавый вид. Арамис забыл, чья это дочь. Ничего, Жаклин напомнит. Новая порция поздравлений, объятий и поцелуев. Так, кто у нас следующий на очереди? Дверь в трактир открывается и внутрь вваливается мужик. Вот ужас! Это тот же самый и он опять похож на Боярского! Он поправляет на голове шляпу Боярского и голосом дяди Миши говорит: - Чтоб я еще когда-нибудь… капли в рот не возьму! Ларочка, прости! Сгинь нечистая! Это он про нас. Я оглядываюсь – у народа совершенно обалделый вид. Это хорошо. Значит у меня не глюки, раз его все видят. Боярский истово крестится и выбегает из «Козочки». Надеюсь, его понесло в правильном направлении. Если меня не подводит интуиция, сейчас должна объявиться Мадлен. Точно! Она появляется из кухни и с негодованием смотрит на собравшуюся толпу: - Что Вы все тут делаете? Кто вы такие? Это мой трактир и… Она замирает с открытым ртом. Еще бы! Портос наверняка выглядит круче, чем тот дурак-швейцарец, на которого она хотела променять славного капитана. Но Портос?!!! Он подкручивает усы и делает ей шаг навстречу: - Милая госпожа Трюшен! - Мадлен, - тающим голосом поправляет хозяйка трактира. – Но если Вам угодно – пусть будет Трюшен. - Я вижу, Вы еще больше похорошели! Мадлен становится похожа на розу. - Скажите, Вы никогда не мечтали жить в деревне? Цветы, плоды… - Ах, если там будете Вы… Портос весьма элегантно подхватывает ее под руку и небрежно бросает через плечо: - Прошу прощения, я вас оставлю. Нам нужно многое обговорить с госпожой Трюшен. Думаю, «Козочка» ей теперь без надобности. Он величественно покидает трактир с Мадлен под руку. Кажется, рот раскрыл даже Атос. Это называется «сделать всех». Снимаю шляпу или что там может снять дама. Атос наливает себе и залпом выпивает стакан вина. - Рауль. Габриэлла. Воцаряется гробовая тишина. - Так уж получилось, что, похоже, я единственный, кто мог бы благословить вас… Мадемуазель, Вы не откажетесь поехать в Шотландию? Я хотел предложить Вам гостеприимство наших родственников. Габриэлла немного растеряна, но решительно кивает: - Да. Весь ее вид говорит – здесь меня ничего не держит. Именно так и понял это Рауль: - Мадемуазель, - он делает шаг вперед и опускается на одно колено перед Габриэллой. - Мой… отец просил Вашей руки, но Вы не сочли меня достойным. Теперь я прошу – позвольте сопровождать Вас в Шотландию и заслужить Ваше уважение и любовь. Если бы я не знала, что граф не способен лицемерить, я бы пожалуй заподозрила его в том, что он рад до смерти, что ему не пришлось опять просить. У него подозрительно довольный вид. Рауль поворачивается к нему: - Вы позволите мне? - Рауль, Вы взрослый мужчина. Вам решать. (Граф, Вы ли это?) Рауль поворачивается к Габриэлле: - Мадемуазель… Ей хочется показать характер, это видно. Но у Рауля такой трогательный вид, это просто невозможно выдержать. Габриэлла и не выдерживает. Чуть дрогнувшим голосом она говорит: - Вы можете поступать, как считаете нужным. Можете ехать. Вы свободны в своих решениях. И после паузы все-таки добавляет: - Свободны, как и я. Да, Раульчик, придется тебе попотеть! Девушка с характером. - Значит, решено? – граф поочередно смотрит на сына и на Габриэллу. - Решено. Дальше вечер прошел весело. Напились все, правда, в разной степени. На следующий день начались слезы. Сначала обрыдались над отбывавшими в Испанию Жаклин и Анри. Арамис не в счет – его просто обняли за компанию. Еще раз поздравили Жанну с д’Артаньяном и затем отравились готовиться к отъезду. Через неделю наша немелкая компания совершила высадку в Кале, где ждал корабль. Вылив все слезы, какие еще оставались, мы утерлись и успокоились. - В конце концов, мы же не навсегда расстаемся! – воскликнул д’Артаньян. – Мы обязательно встретимся! - Так, про встретимся не надо, - фыркает Жанна. - Ты точно не хочешь остаться? – это уже ко мне. - Нет. Она переводит взгляд на графа. И тут господин Атос выходит с сольным номером: - Нет, она не остается, потому что мы уезжаем. Проболтался-таки! А еще говорят, что мужчины умеют держать язык за зубами! - Вместе? - Да. В Грецию. - В Рим. - В Грецию. - В Рим. - Атос, может, Вы объясните? – теряет терпение д’Артаньян. - Что тут объяснять? Рим намного интереснее! Там… Атос закатывает глаза: - О, нет! Как я сразу не догадался! Вот почему Рим. Признавайтесь, кто? - Никто, - бурчу я. Он быстро приподнимает мне подбородок и заглядывает в глаза: - Август? Черт, когда он успел научиться читать мои мысли? Безобразие! - Признавайтесь – Август? Изабо! У него жена! - Я помню - Ливия Друзилла, мать императора Тиберия, прабабка императора Калигулы, бабка императора Клавдия, и прапрабабка императора Нерона. Он когда собирался с ней говорить о домашних делах, всегда писал тезиcы и потом читал по бумажке. Представляете? Нет? Я тоже, потому я хочу это увидеть. Может Светоний все наврал. Ну и еще… - У него серые глаза, рыжие волосы и классические черты лица, - укоризненно качает головой граф. – Так? - Ну, так и что? Поглядеть нельзя? Калигула тоже… - О, боги! Греция! - Рим! - Хорошо, начнем со Спарты. - Вы что, опять собрались в другое время? – наконец доходит до Жанны. Граф кивает. - Я кое-что проверил. Если я правильно понимаю, мы приближаемся к центру воронки, время тут искривляется и то, что занимает обычно недели и месяцы, тут проходит как часы и дни. Так что пока нас не выкинуло, можно успеть. - А потом? Когда выкинет? - Все опять пойдет как обычно – и время и пространство. Жанна оглядывается. Габриэлла и Рауль целиком поглощены друг другом и ничего не слышали. Д’Артаньян задумчиво дергает себя за усы: - Я бы сказал, Атос, что Вы спятили, если бы сам не тащил на себе… Маресьева, правильно? - Маресьева, - кивает Жанна. - А Вы уверены, что будет, как Вы говорите? - Я проверил, - хладнокровно докладывает граф. – Вчера. Как видите, никто даже не заметил. Правда, я отлучался совсем ненадолго. Убедился, что Аттила действительно умер оттого, что захлебнулся во сне собственной кровью. - Граф, Вы… - я не нахожу слов от возмущения. – У Вас совести нет. - Я не мог подвергать риску даму. Я должен был сначала проверить. - Все равно Рим, - очень тихо бурчу себе под нос в качестве утешения. Но у графа, как заметил еще Ришелье, очень тонкий слух. - Изабо, я сказал – сначала Спарта. Или Вы останетесь здесь. - Я могу в Рим и без Вас. - Вы уже восстановили свою латынь? Бессовестный! Он улыбается: - Спарта, Изабо. Спарта. Нам машут с корабля – пора на борт. - Атос, - я впервые зову его этим именем, - а мы успеем к ним на свадьбу? Он меланхолично пожимает плечами: - Если не успеем, то всегда сможем вернуться в прошлое, разве нет?
Диана: Да, надо быть Атосом с мозгом инженера, чтобы поверить и проверить
Ленчик: Lys пишет: - Мадам, я польщен! Вы знаете меня? - Да кто же Вас не знает! Портос прекрасен!
Lys: Диана пишет: Да, надо быть Атосом с мозгом инженера, чтобы поверить и проверить Если что, авторы расчитывают, что наплевательское отношение к законам физики им великодушно простят
Ленчик: Лично у меня с физикой всегда было плохо, так что - прощаю
Nika: Ленчик пишет: Лично у меня с физикой всегда было плохо, так что - прощаю Аффторам крупно повезло в вашем лице
Диана: эээээ... Собственно, я имела ввиду, что Атос был умный настолько, что с 17-вечными познаниями разобрался в механизме перемещения в пространстве. С физикой у меня всегда настолько было плохо, что китайские иероглифы и то ближе - они хоть красивые.
Nika: Диана пишет: эээээ... Собственно, я имела ввиду, что Атос был умный настолько, что с 17-вечными познаниями разобрался в механизме перемещения в пространстве. С физикой у меня всегда настолько было плохо, что китайские иероглифы и то ближе - они хоть красивые. Не волнуйтесь, у меня еще хуже с физикой, чем у вас, если это только вобще возможно А Атос точно настолько умный, это еще сам Дюма отметил, за цитатой только лень лезть...
stella: Зато некоторые поехали на фантастике, а ее все же писали люди, знакомые с физикой. И потом, американские фильмы очень наглядно показывают, как по этим временам перемещаться надо!
Lys: Диана пишет: Собственно, я имела ввиду, что Атос был умный настолько, что с 17-вечными познаниями разобрался в механизме перемещения в пространстве. Ну какбэ после того, как его самого носом сунули в 16 век пришлось разобраться
Камила де Буа-Тресси: Ну я с физикой, дружу, дело известное, но придираться ни к чему не собираюсь. Мало ли что в этой жизни бывает?) а уж про фантастику и говорить нечего, про какое только искривление пространства и времени я не читала, а уж сколько способов путешествия во времени напридумывали... Да и вообще, все тут нормально вроде бы.
КБТ: Умываю руки... "Пусть Вашу дочку кушает туринец, у сына моего желудок слабый" (с) Это ж надо, столько времени мурыжить только для того что бы выдать неправильного аббата!
stella: КБТ , ну что поделать, не все видят Арамиса, как вы!
Nika: КБТ пишет: Это ж надо, столько времени мурыжить только для того что бы выдать неправильного аббата! Я вам уже говорила, правильный аббат в другом месте. В этом месте только правильный гасконец. А по поводу остального--силком никто никого не тащил. Наше дело предложить, ваше дело отказаться. Попробуйте отнестись ко всему с юмором, будет легче жить, уверяю вас.
Ленчик: Девочки, не ссорьтесь На вкус и цвет все Ара... кхм... все фломатсреры разные
КБТ: Nika пишет: Я вам уже говорила, правильный аббат в другом месте. В этом месте только правильный гасконец. А по поводу остального--силком никто никого не тащил. Наше дело предложить, ваше дело отказаться. Попробуйте отнестись ко всему с юмором, будет легче жить, уверяю вас. Хехе :) Так я это и сказала с юмором :) Вон, Дюма его тоже неправильным описал, хотя... довольно правильным, только неправильного цвета... Бедный Мэтр, видать, дальтоником был
stella: Бедный Мэтр! Он, когда писал, забыл посоветоваться с Хилькевичем.
Nika: stella Еще неизвестно, кто из них бедный. Хилькевич сам говорил, в одном интервью после "Возвращения", что то, что он запомнил у Дюма, это то, что Атос был алкоголиком а вы говорите, Арамис неправильного цвета
КБТ: И Хилькевич, в конце концов, оказался прав. Он запомнил что Атос - алкаш (в общем-то он совершенно прав), Смехов - что он челкой мух отгонял, а в общем - получился персонаж от которого фанатеет 3е поколение! А это всего на пару поколений меньше чем фанатело от Дюма :)
Джулия: *тихо* А вы запомните, что на этом форуме принято с уважением относиться друг к другу, всегда помнить, что у других людей есть свое имхо, и ваша нелюбовь к какому-либо актеру или персонажу должна выражаться в корректной форме. Как и обожание других актеров и персонажей. Высказываться в иной форме можете на других форумах, в своем блоге - там, где вы хозяйка сама себе. Бан. Пока временный. Отдохните недельку от нашего общества. Извините, вы сами на это напросились. Я прекрасно помню, что это не первое ваше высказывание подобного рода.
Nika: Часть вторая. "Мемуары мадам Жанны." По мотивам фиков "Рукописи не горят" и "Бредни Сивой Кобылы". "Фильм, часть седьмая, здесь можно поесть, потому что я не видал предыдущие шесть." Жизнь, товарищи, иногда, а даже большей частью, бывает покруче всяких романов. И иногда бывает так, что, даже встретившись в мечте, причем, в мечте не только о большой и чистой любви, а еще и большой и чистой дружбе, друзьям все равно не суждено быть вместе. Итак, Лис твердо решила не возвращаться в Париж после путешествия с Атосом, а Надежда... сначала я довольно долго и серьезно на нее злилась, но потом поняла, что выхода-то особо у нее не было. И потом, неужели я бы осталась составлять компанию пусть даже самой близкой подруги, если бы у меня был выбор провести время в таком обществе? Это я сейчас, спустя энное количество лет, точно знаю, что все закончилось хорошо. А тогда, оставшись практически сама с собой наедине со совей мечтой, пусть даже и самой заветной, даже с самым замечательным в мире д'Артаньяном, мне стало немного не по себе. Мне даже на какую-то сотую долю секунды захотелось обратно. На самую-самую сотую долю. И никто об этом ничего не узнал. Мне это тоже просто, скорей всего, показалось. Я перелистала листки рукописи, которые не горят. Гениальная, все-таки, фраза. Это ж надо было столько накатать. И главное, надо ж было до такого дожить—мемуары писать. И ведь есть, о чем. Таки есть, товарищи... главное теперь, чтобы все это не затерялось где-нибудь на чердаке. Ведь «Три мушкетера» писали по мемуарам Атоса. Может быть кто-нибудь из моих потомков в 21ом веке найдет мемуары мадам Жанны и тоже что-нибудь напишет? А может, я их сама, та, нормальная, в будущем найду? Гм, сказала тоже--та, нормальная. А эта, значит, тут ненормальная? Кто из нас вобще нормальней, это таки еще вопрос... Одним словом, дамы и господа, позвольте все же мемуарам мадам Жанны, а не мне, на несколько минут скрасить ваш досуг... итак, как говаривал сам великий мэтр Дюма, позвольте же перейти к самому повествованию. Я не люблю море. Не люблю корабли. Не люблю посещений богатых родственников потенциального мужа. В том, что это произойдет, рано или поздно, а скорее, рано, чем поздно, я теперь уже почти не сомневалась. В конце концов, у меня даже пропала навязчивая мысль о том, что это все—сон, бред, массовый гипноз, нужное подчеркнуть. Интересно, удостоверилась ли в этом Ника? Скорее всего, судя по хитро-заговорщецкому взгляду ее ненаглядного капитана, наверняка. Это хорошо, что все заканчивается, даже смое хорошее. Признаться, от заботливых родственников у меня стала немного болеть голова, хотя я и изо всех сил изображала из себя саму любезность, хотя бы ради Рауля. Рауль, стоило ему только оказаться вдали от сурового отцовского взгляда, явно почувствовал себя свободнее во всех отношениях. В первый же вечер он предложил романтично уедениться, хотя, понятное дело, что нас поселили в отдельных комнатах. Это было даже не смешно. Но господин виконт Рауль де Бражелон истинный сын своего отца, и до официального отбоя мы честно последовали семейной традиции и провели вечер точно так же, как папенька с госпожой Изабо де Брай, с той лишь разницей, что нам не позволили досидеть до рассвета. Ну и бог с этим пуританским воспитанием, может, оно и к лучшему. На второй вечер Рауль окончательно как будто во второй раз окончательно убедился, что отца таки нет рядом. Я даже сама не заметила, как все это случилось. Зато почувствовала. Именно здесь, сейчас, на корабле, отдавая себе совершенно точный отчет, что это не морская болезнь, хотя, как я уже сказала, я совершенно не люблю море. Господи, только этого мне сейчас не хватало! Да ведь тут слово аборт все равно что слово ведьма! Да и вобще, где я, с кем я, и что все это значит? То есть, что значит это, конечно, понятно, но может я вобще не из тех женщин, которые должны становиться матерью? Да еще сейчас и здесь? Ведь никаких намеков на то, что это закончиться в ближайшее время, и закончиться вобще, пока не предвидиться, а если эта чертова воронка пока не закроется, я буду в таком сосотянии туда-сюда прыгать? А если... --Ты чем-то обеспокоенна?—сзади появился Рауль с бокалом вина и таким выражением лица, как будто обо всем знал уже не только он, но и отец заодно. Ах ты господи, да ведь этот господин граф меня на одну ладонь положит и другой прихлопнет. Здесь ведь правила строгие, никаких детей до свадьбы... в общем так, либо сейчас, либо никогда, и если виконт пойдет на попятную либо вспомнит о существовании Луизы, с которой, кстати, когда-нибудь тоже будет не дурно обьяснится, надо собирать монатки и просить боженьку, или кто там за всем этим сумашедшим домом стоит, срочно командировать меня в 21ый век... ребенок без отца не умрет, это точно, а вот отец, скорей всего, запросто может умереть тут если все вернется на круги своя... ну нет, этого допустить я просто не могу... однако надо ведь сказать что-нибудь, не мог же он так быстро догадаться, в самом деле. --У тебя морская болезнь?—заботливо поинтересовался Рауль.—Выпей вина, тебе станет легче. Я почти машинально выхватила у него бокал, выплеснула вино за борт, а затем и сам бокал. --Если ты не хочешь пить вино, зачем же бросаться посудой, она ведь тоже стоит денег,--укоризненно произнес Рауль. --Ты...—только и смогла произнести я. --Я взрослый человек, сударыня,--серьезно сказал Рауль.—Это, возможно, я рядом с отцом кажусь вам несерьезным, поэтому вы не восприняли всерьез мое предложение... --Но, Рауль, ваш отец меня без ножа зарежет, а заодно и вас. Поверьте, я его хорошо изучила. --Послушай, Габи,--после некоторых событий Рауль решил обращаться ко мне именно так, а я не возражала.—Отец просто меня очень любит, ты даже не представляешь, как. (О боже мой, это я еще не прочитала ему лекцию о будущем, в отличае от Жанны, мне это только предстоит, а ему предстоит смириться с тем, сколько я знаю!) Но уверяю тебя, если мы не станем вдаваться в подробности, сам он никогда не о чем не спросит. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я говорю. Если Рауль решился что-то скрыть от отца, пусть даже и не соврать на все сто процентов, а просто скрыть, это озночало только одно—что намерения у него более чем серьезные. --Жанна, чай будешь? --Какой еще чай? --Ну, не чай, а глинтвейн. Но мы можем представить, что это чай. --Надь, дорогая, называй вещи своими именами. Чай это чай, глинтвейн это глинтвейн... --Ты еще долго сидеть будешь? --Дай хотя бы первую главу закончить. --Которой части? --А сколько надо? --А ты помнишь, Жванецкий говорил, что писать это... --Я помню, дальше там было неприличное слово, а у нас вобще-то глинтвейн тут. --И ты действительно думаешь, что это все в двадцать первом веке найдут? --Ну, Дюма же нашел то, что искал... ладно, спасибо за глинтвейн, не мешай, у меня вдохновение. --Муза посетила? --Типа того. --Вобще-то тебя д'Артаньян звал. Говорит, без тебя уснуть не может. А уже ночь на дворе. --Не может без меня уснуть... что-то я не очень верю этой хитрой гасконской роже. --Тебе виднее. Не засиживайся до рассвета, как ты любишь, а то потом весь будешь как сонная муха ходить. --Сейчас-сейчас, я почти закончила. Только уйди отсюда, очень тебя прошу. Надя поставила поднос с вином, закуталась в плед и уже почти направилась к двери. --А все-таки Лис странная... --Надь, ну перемыли уже все косточки, ни одной не оставили! Не любила она его, совсем, понимаешь? --Ага, понимаю, конечно. За эту фразу нам бы на форуме голову оторвали. --Ты уже ушла? --Меня нет... стой, подожди, одна фраза! Тебе никогда не хотелось бы попасть сюда, но на некоторое время пораньше? Нет, грех жаловаться, я просто почему-то всегда думала, что это будут именно «Три мушкетера»... бастион Сен-Жерве, миледи, кардинал и все такое. --Ну, на бастионе Сен-Жерве нам делать нечего, не женское это дело. Да и за миледи особенно бы побегать не дали бы. А с кардиналом, как ты понимаешь, и вовсе разговор был бы коротким. Ну и наконец, там бы еще не было Рауля. Да что ж тебе-то не спиться, а? --Думаю, что у тебя будет во второй главе, хотя я все это ну точно, как сейчас помню. Хотя лет уже с тех пор прошло достаточно... Дашь почитать? --Дам, все дам, только завтра! --Ну хорошо. Завтра, так завтра...
Nika: Я не люблю быть беременной. Точнее, не то, чтобы у меня было много опыта в этом нелегком деле, я просто как-то сразу поняла, что я этого не люблю, и все тут. И кто это придумал, что беременность-это самая прекрасная пора в жизни у женщины? Этот кто-то, скорей всего, точно был мужчина, и его явно не тошнило от любого сьеденного кусочка с утра до ночи. Если дело и дальше так пойдет, от меня тут вобще ничего не останется! И вобще, а если... батюшки, да тут же медецина—бабка-повитуха, и то в лучшем случае. И вобще, а если я умру во время родов, несмотря на сильный спортивный организм? Что же это получается, очередной вариант поездки Рауля в Африку? Так это теперь выходит, что косвенным образом это я буду виновата в смерти Атоса? Так, тихо, тихо, спокойно... взять себя в руки... что это я о самом плохом? Все прекрасно, все просто замечательно. Я уже почти виконтесса де Бражелон. Я об этом мечтала с пятого класса. Скоро мы будем дома в Париже (я все еще никак не привыкну к тому, как буднично стала звучать эта фраза, «дома в Париже»), а там Жанна, она ведь сама через это два раза проходила... она мне быстренько мозги вправит... только она-то была в цивилизованном Израиле 21го века, а это вам не Франция 17го! Это даже не Ленинград... так, ну стоп машина, выбора у меня тоже особенного нет, здесь слово аборт все равно что слово ведьма. Да и в конце концов, может, все еще обойдется. Волноваться почти не о чем, Рауль от меня без ума, я, кажется, тоже... скоро от всего этого без ума останусь... господи, да когда же это кончиться! Я вываливаюсь из этой чертовой кареты к ближайшему кювету. Вот ведь наказание, до дома не дают спокойно доехать. --Тебе плохо?—тут же заботливо появляется сзади Рауль. --Угадай с двух раз. Вместо ответа Рауль крепко прижимает меня к себе и шечпет что-то ласковое и не совсем разборчивое. --Пусти, дышать нечем. --Прости пожалуйста, я об этом как-то не подумал. Рауль осторожно выпустил меня из обьятий и направился злополучному кювету, где росли ромашки. Через минуту у меня в руках оказался огромный букет. «Славный чаек можно будет соорудить из всего этого. Кажется, мама когда-то рассказывала, что ей только отвар из ромашки и помогал». Хорошо, что во время всех наших перепитий у нас не появились телепатические способности читать мысли друг друга, иначе я бы на месте Рауля точно бы обиделась. Ромашками дело не закончилось—Рауль явно решил сделать все по всем правилам и довести все до конца. --Я помню, что я тебя уже спрашивал об этом, но с тех пор обстоятельства изменились, а мои чувства к тебе совсем нет. Ты станешь моей женой? --А как же отец? --Может быть, мы сами решим нашу судьбу? Ну, положим, сами-то мы тут мало что можем решить. После последних событий, а особенно после встречи Рауля с Турбиным, меня почти не покидала мысль о том, что мы все—пешки в чьей-то большой игре. Знать бы только, кто там главный... --Хорошо, я согласна. Но Жанне пока все-таки скажем. --А она расскажет д'Артаньяну,--покачал головой Рауль.—Ее даже просить не имеет смысла не говорить ему, все равно скажет. Видела, как они друг на друга смотрят, хоть и вида не подают? --Да уж, голубки просто. А не говорить ей тоже нельзя, все равно заметит. Что же будем делать? --Ничего. Поехали. Хватит тут стоять, простудишься. С д'Артаньяном я поговорю сам... --Ну наконец-то! Я уже думала, вы навсегда решили поселиться в Шотландии! Во-время же они вернулись—еще бы немного, и я бы вслух произнесла, что в Париже в 17ом веке может быть скучно. А уж за эту-то фразу мне бы на нашем форуме точно насмех подняли бы. Рауль задумчиво и заботливо, впрочем, задумчиво скорее больше, чем заботливо, разбирает Надеждины сумки. Что-то его явно тяготит. Впрочем, не смотря на это, вид у обоих весьма довольный и отдохнувший. Я бы даже сказала, что слишком... --Надежда!—я, нисколько не церемонясь (впрочем, знаем мы друг дружку долгие-долгие годы... даже если минусовать те годы, на которые подруге повезло помолодеть, все равно получается приличная цифра, поэтому какие уж тут церемонии) тащу ее в дом.—Мне кажется, вы слишком хорошо отдохнули! Впрочем, я за вас только рада! Он предложение тебе сделал? --Ник, ты чай ромашковый умеешь заваривать?—совсем тоскливо спрашивает Надя. --Ага, так я права? --Я сейчас просто умру... --Врешь, не умрешь. По крайней мере, не сейчас. Ну не смотри на меня так! Будет тебе чай, только скажи уже все как есть, ради бога. --Ну, считай, что моя мечта стать женой Рауля уже сбылась. Осталось только убедить графа, что мы были примерными и хорошими. --Не волнуйся, это я беру на себя. --Главное, чтоб твой капитан раньше времени не проболтался. --Это я тоже беру на себя. --Я в этом не сомневалась. Ой... я, пожалуй, пойду к себе, а ты мне чай принеси потом, ладно? Заваривать чай из ромашек из самих ромашек, а не из пакетика, это круто. Я зачем-то разложила цветы на две равные кучки на столе и принялась размышлять, что теперь делать со всей этой красотой. Мадлен бы сейчас, с ее кулинарными способностями, явно бы не помешала. Впрочем, о чем это я? Тьфу, тьфу... это у меня от отсутствия кофе... я представила экран с надписью «гугл» посередине. О, эти четыре волшебные буквы! Что бы я сейчас набрала? «Как приготовить чай из ромашки, рецепты ромашкового чая, одноклассники: группа любителей чая, фейсбук: любите ромашковый чай? нажмите класс!» Что это я? Это-все точно следует выкинуть из головы! Нас и без компьютера неплохо кормят! Тьфу, совсем тьфу! У меня есть д'Артаньян, мне больше вобще ничего не нужно... да, но Наде нужен чай, черт бы побрал эти цветочки... --Мадам Жанна, вы не заняты? --Нет, Жаклин, заходи. --А что это вы делаете? --Ничего, цветы сушу, а потом приготовлю из них очень вкусный напиток. Попробуешь? А ведь гениальная мысль! Ну конечно, насушить... только чтоб никто из всего населения Козочки не выкинул... надпись что ли повесить, сухая ромашка, или вроде того? --Мадам Жанна, можно, я вам кое-что скажу? --Конечно, дорогая, говори все, что хочешь. --Мадам Жанна, я... --Стой! Ну-ка, подойди ко мне поближе... да не бойся, я не отец, я за вас только рада... ну что с тобой такое, вы же уже муж и жена? --Да, а отец все еще считает, что мне надо жить в монастыре... вот что мне с ним делать? --Ничего, дорогая, отца я беру на себя. Что-то эта фраза в последнее время стала все чаще и чаще повторяться... ну да ладно, все, что не делается, делается к лучшему. --Ой, спасибо вам! Я просто не знаю, как вас благодарить! --Какие глупости, дорогая, не стоит. А Анри знает? --Конечно! Говорит, что он самый счастливый человек на свете. -Гм, это мы посмотрим. А... --Мадам Жанна, Анри очень просил сказать вам, чтобы вы повлияли на господина д'Артаньяна, чтобы он пока совсем ничего не говорил господину Арамису... --Это еще почему? --Анри сказал—бог его знает, может ему это совсем не понравится. --Жаклин, по моему, это все глупости! --Пожалуйста, мадам Жанна, я вас очень прошу, сделайте это ради меня! --Ты сама-то представляешь твоего отца и фразу «это секрет» в одном предложении? --Честно говоря, не совсем, но вы ведь скажете ему, что это я его попросила об этом? --Хорошо, дорогая, не волнуйся. Я попробую. Ох ты господи, когда мы с Надей мечтали в детстве о приключениях со шпагами и погонями, я совсем не представляла, что мы можем влипнуть в нечто подобное. Однако теперь уже поздно, даже если это и не совсем те мушкетеры, которые мы себе представляли, деваться уже некуда. Что ж , будем решать проблемы по мере их поступления...
Ленчик: Процесс заваривания чая "из самих ромашек" просто убил Особенно - разделение оных на две кучки))))
Nika: Ленчик пишет: Особенно - разделение оных на две кучки)))) Что для француза ромашки, то для русского чай
Nika: --Надежда, я тебя когда за кофе посылал? Опаньки! Вот это Облом Обломович Обломов по полной программе! Вот это я влипла! Значит, все-таки сон... а я-то уж так надеялась, что все это навсегда, уже видела себя его женой... в самом замечательном замке и кучей детей, которых воспитывает кормилица, или кто там у них еще для этого есть, а я целый день торчу в библиотеке и читаю все, что мне вздумается... хорошенького, как говориться, понемножку... --Надежда! Позвольте узнать, для чего вы здесь сидите? Если для красоты, то я ведь и сам могу! --Простите, Юрий Сергеевич, я замечталась. --Это не новость.—Юрий Сергеевич медленно, но верно подходит к моему столу.—Слушайте меня внимательно, Надежда. Представьте, что я—ваш любимый мушкетер. Ну, самый-самый. Кто там он у вас был? Господи, как же я его все-таки обожаю, естественно, как секретарь начальника! Ну, у кого еще в современном Питере есть такой замечательный Юрий Сергеевич, который знает все твои немного странные увлечения и даже в какой-то степени им потакает. Правда, я чувствую, что у него тоже терпение не бесконечное. --Виконт, Юрий Сергеевич. --Кто? --Виконт. Де Бражелон. --Это что, как у нас поручик Ржевский? Да не вздыхай так, дай книгу, я в метро по дороге домой перечитаю... если я не усну на работе... Надежда! --Да, Юрий Сергеевич, уже бегу, вам со сливками или без? --Мне кофе! Все равно, с чем! Умоляю, сделай так, чтоб вода быстрее закипела... --Лежать!!! Руки верх, ключи ит сейфа, быстро, лежать, всем!!! --В-вы к-к-кто?—немного испугавшись, на всякий случай интересуется Юрий Сергеевич. --Вы начальник?—бандюга направляет пистолет на Юрия Сергеевича. --Я дед Мороз! Что вам нужно? --Заткнись! Ключи от сейфа, быстро! Здесь сейчас я начальник! --Отпусти секретаршу. Она здесь не причем. --Не надо, Юрий Сергеевич, я никуда не уйду,--шепчу я начальнику. --Наденька, ваша лояльность здесь сейчас совершенно неуместна,--тоже шепчет он в ответ.—Я, конечно, весьма тронут, но если вы приведете помощь, это будет гораздо лучше. Идите, умоляю вас. С меня поездка на Кипр за моральный ущерб. --Юрий Сергеевич, если он заберет все деньги, чем же вы заплатите за Кипр?—шепчу я первое, что приходит мне в голову. Все-таки мысль идти мимо бандюги с черным пистолетом мне совсем не улыбается, хоть я и не из трусливых. --Далеко собралась, Снегурочка? С тобой я потом поговорю, отдельно. Мне всегда брюнетки нравились. --Я сказал—отпусти секретаршу!—окончательно вышел из себя обычно всегда спокойный Юрий Сергеевич. Неизвестно, как бы закончился весь этот спектакль, но тут дверь неожиданно распахнулась и на пороге показалась... девушка в джинсовом костюме и с пистолетом в руках, похожая на меня, как две капли воды. Если бы на меня все еще не было наставленно черное дуло пистолета бандюги, я бы непременно очень и очень удивилась. Но сейчас мне хотелось одного—чтобы это все поскорей закончилось. --Положи ствол,--медленно произнесла девушка, подойдя к бандиту сзади прежде, чем он успел дернуться. Господи, слова-то какие знаем!—Если не хочешь суда, забудь сюда дорогу. А еще лучше, вспомни дорогу на свою родину. Ты меня понял? Бандит не стал спорить и испарился, как будто его не было. Юрий Сергеевич медленно поднялся, затем помог мне встать. --Простите, прекрасная дама, вы Жанна д'Арк? --Да-да, мне бы тоже хотелось... --Нисколько, Юрий Сергеевич. Я Надина родная сестра, мы близнецы. Меня зовут Габриэлла. --Какое интересное имя. Не знаю, как вас благодарить. Хотите на Кипр? --Благодарю вас, я как раз собиралась ехать отдыхать в другое место. Я как раз хотела зайти за Надей, чтобы пойти пообедать, а то чудо в перьях я совершенно случайно заметила. --А пистолет у вас с собой тоже совершенно случайно оказался? И почему я вас раньше никогда не встречал? --Вобще-то, если честно, то да, случайно. А не видели меня потому, что я далеко живу и здесь бываю крайне редко. --Ну что же, теперь понял. Наденька, вы можете сегодня быть свободны на весь день. --Спасибо, Юрий Сергеевич. В кафе я немного прихожу в себя. Правда, после рассказа Габриэллы мне тут же снова кажется, что я совсем свихнулась. Однако, глядя на нее, я понимаю, что все это—чистая правда. А то, что она сейчас здесь—это очередные выкрутасы воронки. --Как же ты все-таки во-время успела. --Ну, ты видишь, воронка знает, что делать. Да успокойся, ничего ведь не случилась. Да и вряд ли он бы вам что-нибудь сделал. По лицу видно было. --Все равно, приятного мало, согласись. Слушай, забери меня отсюда, умоляю. Если бы ты только знала, как тут иногда бывает... --Надюш, но ведь я—это ты. --Да, но в то же время я—это я. --Я понимаю. Но ты же понимаешь тоже, что я тут не причем. А я бы вот с тобой сейчас джинсами поменялась. Все у них там хорошо, только эти чертовы крючочки заколебали по самое не хочу. --Повезло же тебе. Мне бы тут хоть замуж выйти бы. Уже все равно, за кого. --Выйдешь. Точно тебе обещаю. --Откуда ты знаешь? --Просто знаю, и все. И вобще, наверное, я для того сюда и попала, чтобы тебе это сообщить. --Надя! Надь, проснись, просыпайся, где ты там гуляешь... Я открываю глаза. Козочка. Жанна-Ника-Вика. Боже, какое счастье! И Рауль здесь. Слава богу, все на местах. --Надюш, все в порядке? --Ох! Вы себе даже не представляете, где я была! Я начинаю верить, что бог все-таки действительно есть! --А когда ты в этом сомневалась?—тут же удивленно спрашивает Рауль. Так, понятно. Я же ему еще не все подробности поведала, в отличае от Жанны и д'Артаньяна. Рауль вобще еще неизвестно как на это все может отреагировать. С этим я, пожалуй, повременю. --Не обращай на меня внимания. --Но ты в порядке? --В полном. --Слава богу. Тогда, может, отдохнешь? Я расскажешь все потом. Это, в самом деле, здравая мысль. А то у меня нет сил сейчас обьяснять, как сейчас делаются дела у меня на Родине.
stella: Nika , О-о-о! Такого поворота я не ожидала!
Nika: Я обо что-то ударилась. Не очень больно, но и не слишком приятно. Я открыла глаза—оказывается, я сижу на качелях в нашем дворе в Иерусалиме. Ой!!! На самом интересном месте!!! Вот же ж блин... ну хорошо, все хорошее когда-нибудь кончается. Надо только побыстрей привыкнуть к этой мысли и сделать вид, что со мной ничего не произошло. Зная Сашу, он ничего и не заметит. Вот это как раз к лучшему. На лестнице я сталкиваюсь с Моисеем Ивановичем. --Доброе утро, Жанночка,--здоровается он. Вобще-то здесь для всех я Ника, но М. И. единственный, кто согласился ознакомиться с моим бредом, изложенным на бумаге. И то, скорей, по доброте душевной.—Я дочитал ваших трех мушкетеров.—Ну слава богу, они, кажется, до Берлина быстрей дошли, чем он дочитал ТМ!—У вас продолжение есть? --Обижаете, Моисей Иванович. Даже целых два продолжения. Зайдите после вашего сериала, я вам дам. У М.И. двенадцатичасовой сериал по каналу Израиль-плюс точно наркотик. Я уже перестала понимать, что он смотрит-Серафима, Ефросинья, Маруся, возвращение Маруси, возвращение Ефросиньи, и теде. Единственное, что меня впечатлило из этого бреда на экране, оказался неожиданно милый ментовский сериальчик "Глухарь". Да и то, пожалуй, только из-за Аверина. Откуда только он вылез среди этого количества того, что сейчас называется актерами? Этот, пожалуй, даже был бы достоин сыграть в нормальной постановке ТМ, если до этого только когда-нибудь дойдет. И это еще к мирным фанфикшенерам какие-то претензии предьявляют! Да у нас там такие вещи есть—они всеми своими колхозами отдыхают... Я поднимаюсь в нашу квартиру и тут обнаруживаю, что ключа у меня почему-то нет. И меня почему-то подбивает позвонить в звонок. Ну вот интересно, Саша на работе, дети в детском саду, кто мне должен открыть дверь? То, что я увидела, точнее, кого--превзошло все мои ожидания. Это как—крыша уехала и не вернулась? Раздвоение личности? Надо меньше пить, меньше пить... но я ведь вроде и не пила? Все равно надо меньше пить... --Привет, Жан,--спокойно говорит мой дубль—или не дубль? Может, это я дубль, а не она? Спокойствие, все будет в порядке...—Заходи, чувствуй себя как дома. Как там у Высоцкого? «Смешно, не правда ли, смешно—и вам смешно и даже мне...» --Ну как вы тут?—почему-то как ни в чем не бывало интересуюсь я, зайдя в квартиру. --Я их когда-нибудь точно кастрирую всех троих,--заявляет Ника без всяких предисловий. --Троих?—тут что, прибавление в семействе было? Ну нет, зная себя, я бы прежде сама удавилась. --Ну да, Пашу, Диму и Сашу. Достал, блин, девочку ему подавай. Пускай сам рожает, с меня хватит... --Ник, может, кофе угостишь? --Нет, подожди, давай сначала вещи соберем, кофе не молоко, не убежит. Заня свою практичность, я могла даже не удивляться если бы у меня уже было все для меня самой же приготовлено. Так и есть. --Косметика, серьги, джезва... --Ник, накой мне там джезва сдалась? --Ты че, дура? Плита-то там есть? Вот возьмешь с собой растворимый кофе и будете с Надей пить пока на закончится. А потом у них ведь там горячий шоколад есть, не забывай. --Ты гений, прочь сомненья. --Я тебе твоего ненаглядного на кассету записала. Послушаешь, пока батарейки не закончиться. А для Нади что-нибудь поритмичней... правда, на мой вкус. Секрет, Чайф, Браво и все такое прочее. --Да тебе цены нет. --Так ведь я—это ты. А ты—это я. Боже, дай мне силы выдержать этого зануду... я бы с тобой сейчас на раз поменялась. --Извини, это не от нас зависит. --Пожалуй, да... Я добавила еще пару мелочей, которые не слишком бросались бы в глаза. Затем мы выпили кофе со слоеными арабскими лепешками—и мирно поболтали о том о сем, как старые подруги. Ника напоминает кое-какие детали из «Виконта», чтоб у меня было чем обороняться от придворных в Лувре, а я уже чувствую, что дело идет к крупному разговору. И вдруг я кое-что вспоминаю, прямо-таки архи-важное. --Ник, слушай, значит так, косметика—тебе, у них там все равно своего добра хватает, джинсы—мне. --Может тебе еще канистру с бензином дать и зажигалку, чтоб тебя д'Артаньян за ручку на костер отвел и сам же поджег? --Да я же не буду по Парижу в них гулять, пригодяться когда на Бель Иль ломанемся. --Думаешь Портоса спасти? --Хотелось бы, но вряд ли удастся. Но попытка не пытка, товарищ Берия? Короче, джинсы давай. Я понимаю, что во всем должен быть предел, поэтому выбираю джинсы без дырок. Ладно, черт с вами. Но зато голубого цвета. И джинсовую рубашку в довершении всего. Вот теперь точно все. --Ты думаешь, мы еще встретимся? --Обязательно встретимся...
Ленчик: Да! Да-да-да! Сколько ж может приличная девушка жить без джинсов?!
Nika: После последних потрясений жизнь, все-таки, как обычно вернулась в свое русло. В Козочке прочно засела дружная, веселая компания, практически ставшая одним целым, как и положено последователям идей мушкетерской трилогии. Дни мирно текли за днями, Надя почти смирилась с тем, что беременность—это единственный способ для появления на свет продолжателей рода. Жаклин с самого начала отнеслась к этому спокойней и веселей. Д'Артаньян, Рауль и Анри с утра до вечера были «на работе». Надю почему-то каждый раз слегка передергивало при слове «работа». Так я и знала, лучшее лекарство от ностальгии—это попасть домой, причем еще хорошо, что та, другая Надя успела-таки во-время. Все-таки эта чертова воронка работает, хоть и не дает пока о себе знать. Тьфу, чтоб не сглазить! В один прекрасный день, когда запас растворимого кофе уже почти закончился (батарейка на магнитофоне сдохла, естественно, еще раньше, так что теперь мне оставалось только любоваться на фотографию Высоцкого на обложке кассеты, но, как говориться и на том спасибо) в дверь Козочки постучали. На секунду я даже предположила, что это вернулась Мадлен, а сейчас это было бы ну совершенно не кстати, но слава богу, пронесло. На пороге стояла совершенно незнакомая дама лет сорока пяти. --Добрый день, душечка,--весьма приятным и добрым голосом произнесла дама.—Я ваша тетушка из Швейцарии, я приехала к вам жить. «Это смутно мне напоминает индо-пакистанский инцидент,»--пронеслось у меня в голове почти автоматически.—«Где-то это я уже слышала...» --Душечка, разве вы меня совсем, совсем не помните?—настойчиво продолжала дама.—Ведь я одна из родственниц господина графа. Конечно, не первое родство, но у нас всегда были добрые отношения, поэтому, когда господин виконт попросил меня о помощи, разве я могла когда-нибудь, в чем-нибудь отказать этому мальчику, он же весь в отца... Я уже давно не встречала такой болтушки, впрочем, получалось у нее это так мило, что даже не успевало действовать на нервы. Дама вдруг оборвала свой речевой поток и неожиданно уставилась на меня. --Господи боже мой, душечка, да вы же совсем не Габриэлла. --Ах, так вы к ней? Теперь я все понимаю... --Душечка, простите меня, это я к старости совсем слаба глазами стала. Чтоб меня покрасили! Эта дама—просто ходячий цитатник из нашего времени! --Да что же вы такое говорите, вы совсем не старая. Вы очень красивая. Если я в вашем возрасте буду такой, я буду очень, очень рада. --Вы мне льстите, душечка. Однако будьте любезны, мне надо отдохнуть с дороги, если вы не возражате, а то видите, я уже людей начинаю путать... Кстати, можете называть меня Франсуазой. У меня есть еще несколько имен, но поверьте, сейчас это совершенно не важно. А как вас зовут, моя душечка? --Жанна. --У вас, вероятно, тоже есть еще несколько имен? --Есть. А еще у меня есть один замечательный горячий напиток, от которого сразу проходит усталость. Хотите? --Ах, эти французы, они столько всякого напридумывают! А мой любезный кузен тоже любит этот напиток? Нет, твоему любезному кузен этот напиток строго противопоказан, несмотря на всю его любезность, и вобще, какого черта меня дернуло предложить ей кофе? Ну, после этого я ведь уже не только просто последняя дура, а самая распоследняя. Однако отступать уже было некуда, поэтому я потащила Франсуазу в столовую. По дороге, ни на секунду не переставая болтать (настоящий книжный Атос наверняка прервал бы всяческое общение с ней, несмотря на ее природное обаяние), она поведала мне, что бедный мальчик (Рауль) недавно прислал ей душераздирающее письмо о том, что Габриэлла несколько месяцев болеет и ей нужна помощь. Ха, болеет... хорошее слово... Поэтому она, как хорошая родственница... интересно, почему из всех шотландских дам Рауль выбрал именно ее? А может, тут тоже не без воронки обошлось? Да нет, как раз это скорей всего просто именно стечение обстоятельств и не более. И вобще, пора прекратить мысли о воронке, так недолго свихнуться. Я ни на секунду не удивилась тому, что кофе оказал совершенно противоположное влияние—Франсуаза вырубилась сразу же, как только оказалась в своей комнате. И хорошо, поскольку мне необходимо было побыть в тишине. Я не заметила, как наступил вечер. --Жанна,--я оторвалась от созерцания фотографии Высоцкого на обложке кассеты. Передо мной стоял д'Артаньян с видом пушкинского командора.—Ты знаешь, я тебя, вобще-то считал умной женщиной... и сейчас считаю, но ведь иногда, как там у вас говорят, на старуху бывает проруха... так вот, дорогая... положи, пожалуйста, своего Владимира, когда я с тобой разговариваю... чем ты руководствовалась, когда поила кофе родственницу моего самого лучшего друга? --Я... кстати, что с ней? --Я вот тоже думаю, что с ней. Кажется, спать после вашего кофе совсем не полагается? --Ну знаешь, есть некоторые люди, на которых это действует именно так. Так что не волнуйся, с ней все в порядке. --Интересно... ладно, если ты говоришь, что с ней все в порядке, я тебе, пожалуй, поверю... а с тобой все в порядке? --Смотря о чем ты говоришь... --Вот об этом, дорогая,--д'Артаньян спокойно протягивает мне шариковую ручку, в которой еще осталось немного чернил.—Если ты еще раз оставишь на видном месте какой-нибудь предмет из вашего времени, без которого, как тебе кажется, ты не можешь существовать, у нас будет развод и девичья фамилия. --Что ты сказал? --А что, я перепутал? Я должен был сказать, что я тебя уволю без выходного пособия? --Ты чудовище! Ты хоть знаешь, что это? --Ты меня за кого принимаешь? Спасибо еще, что пылесос сюда не приволокла, а то пришлось бы электричество специально для тебя изобретать. Как там у вас говорят, лампочка Ильича? Черт, ведь он прав. Надо быть внимательней впредь, а то это все может плохо закончиться. Хотя пылесос здесь бы явно не помешал, это точно. --Ладно, я больше не буду. --Ладно, придется тебе поверить...
stella: Ника. хотела бы я знать. куда вас ведет воображенье?
Nika: Да вы итак знаете матчасть перечитайте
Lys: Nika пишет: она поведала мне, что бедный мальчик (Рауль) недавно прислал ей душераздирающее письмо Подставил Рауль своих родных :)) Неужели действительно писал? Или мадам сама догадалась воспользоваться моментом? ;)
Nika: Lys пишет: Неужели действительно писал? Ага, писал он тетушке в Швейцарии, с таким-то отцом скорей бы служанку из Бражелона выписали бы, чем болтливую тетушку
Lys: Nika пишет: Ага, писал он тетушке в Швейцарии, с таким-то отцом
Nika: --Кстати,--произнес д'Артаньян, продолжая задумчиво раглядывать ручку и вероятно соображая, как отнесется местная инквизиция к изобретению подобного предмета,--ты ведь еще не собиралась спать, кажется? --У тебя какие-то предложения? --Совсем не то, о чем ты подумала,--д'Артаньян наконец спрятал ручку в карман и принялся так же задумчиво изучать кассету с записью известно кого.—Я просто давно уже собирался рассказать тебе одну загадочную историю, только подходящего случая не было. Как ты на это смотришь? --Я просто обожаю загадочные истории. А какой у нее конец? --Загадочный. Кстати, я, кажется, понял, как работает ваш магнитофон. --Поздравляю. Только не тяни кота за хвост, рассказывай уже. --Что? Не тянуть кота... ладно, я понял. В общем, когда-то давно, один мой друг... --Граф де Ла Фер?—выскочило у меня почти самой собой. --Как ты угадала? --Я тебя насквозь вижу. --Гм, интересно... ладно, продолжу. Так вот, когда мы были раза в два моложе и когда нас все называли «четверо неразлучных», наш дорогой Атос познакомился с одной знатной дамой. --Что ты говоришь? --Весьма интересно, правда? А что еще интересней, это то, что у них был роман. Взаимный. --Взаимный? У Атоса? Ты ничего не путаешь? --Послушай, дорогая, я похож на человека, который способен перепутать что-либо, связанное с Атосом? Слушай, пожалуйста, и не перебивай старших. Ну так вот, ты бы только видела это. Он даже пить совершенно перестал в то время, пока это у них продолжалось. --Надо же! Хотела бы я посмотреть на эту женщину, ради которой Атос совершенно перестал пить! --Твои мысли идут в совершенно правильном направлении. --Но послушай, если у них все было настолько замечательно, почему же он не сделал ей предложение? Неужели и ее не счел своим идеалом? --Тут не все так просто. Дело в том, что когда он уже собрался предложить ей руку и сердце, дама куда-то пропала без всякого обьяснения. Естественно, мы ее искали, где только могли, но она как будто сквозь землю провалилась. Впрочем, я как будто что-то слышал потом при дворе, что она была беременна и не знала, как он к этому отнесется... ну, ты сама понимаешь, у нас тут не то, что у вас. --Так ты думаешь, что... --То, что я думаю на самом деле, знаю только я, дорогая. --Это я уже поняла. Тогда скажи, что ты еще слышал по этому поводу. --То, что Дезире... --Ее звали Дезире? --Это она себя так называла, во всяком случае. В общем, что она умерла при родах и что слухи об этом даже дошли до Атоса. Уж слишком загадочной была история, чтобы у нас ее не обсудили в каждом углу. Сама понимаешь, интернета ведь нет... --Да понимаю, понимаю. Трудно вам-таки без интернета. --Возможно, но дело не в этом. --Да, конечно. Бедный Атос. --Ты понимаешь, что я с ним больше никогда не поднимал эту тему, как бы мы не напивались, хотя она наверняка нас всех считала своими друзьями тоже. Он все-таки нашел силы пережить и это. Но я почему-то уверен, что он до сих пор ее не забыл. --Это все ужасно трогательно, но почему ты мне это рассказал именно сейчас? --А ты подумай. --Ты думаешь, что это кто-нибудь из наших? --Я в этом совершенно точно уверен. А окончательно и бесповоротно убедился в этом, когда на себе вашего Рокоссовского тащил. --Маресьева. --Детали, дорогая, детали. --Но скажи мне тогда, догадливый ты наш, какой смысл тем, кто всем этим управляет, столько лет мучаьт людей неизвестностью? --Ну, во первых, мы еще точно не знаем, выкинет ли ее обратно к нам, а даже если и выкинет, они могут и вовсе не встретиться... а во вторых, если бы я только знал, кто там тянет кота за хвост, уж я бы с ними побеседовал. «Знать бы мне, кто так долго мурыжил—отыгрался бы на подлеце, но родился, и жил я, и выжил, дом на Первомещанской, в конце...» --Поклянись мне, что Атос никогда не узнает, что я тебе это рассказал. --Ага...—задумчиво произношу я, все еще размышляя над тем, кто же может быть главным в этом проклятой воронке. --Жанна! Я тебя, кажется, о чем-то попросил. --Ага... ну хорошо, хорошо, вот,--я торжественно поднимаю обложку кассеты.—Чтоб мне никогда больше его не слушать! --Ладно, принимается. --Так что же нам сейчас делать? --Ничего особенного. Бороться и искать, найти и перепрятать. --Не сдаваться. --Что? --Бороться и искать, найти и не сдаваться. --Детали, дорогая, детали. В любом случае, нам остается только одно—ждать и помалкивать. Веселенькая перспектива, ничего не скажешь. Ждать неизвестно сколько, неизвестно где и неизвестно кого. Впрочем, выбор действительно не велик...
stella: Приехали, наконец! Почти!
Ленчик: Уууу! Чую грядущую веселуху
Nika: Ленчик пишет: Уууу! Чую грядущую веселуху Не сомневайтесь, будет веселуха точно!
Nika: Мы с Надей пришли к логическому умозаключению, что на время родов мы все—то есть Надя, Жаклин и группа моральной поддержки в моем лице—дружно переместимся в наше время. Ни к чему современной девушке рожать в условиях 17го века, да и Жаклин современная технология тоже совершенно не повредит, а даже скорее обрадует. Посовещавшись еще дальше, мы решили пока Жаклин ничего не говорить об этом—ей лучше не нервничать. Д'Артаньяна и Атоса тоже решили не вводить в курс дела. Хотя д'Артаньян, пожалуй, мог бы обидиться. Ну и ладно, сейчас вобще немного не до него. Атосу уж точно ни к чему знать подробности. Хотя, он бы, пожалуй, отнесся к такому повороту событий философский. Но лучше все же поменьше об этом болтать. Тем более, что тут все пойдет своим путем. То есть тут будем мы тут, а там мы там... короче, все все поняли без ста грамм, как говорила Лис. Хотя в десятый раз перемещаться из века в век стало уже не так бить по нервам, как в первые разы, я все-таки еще удивляюсь. Но ведь мы же сами все решили. Надо еще сказать спасибо, что получилось. И слава богу. Я пытаюсь быстро сообразить, где я нахожусь. Вот за это большое человеческое спасибо тому, кто там у них главный! «Только один гимн—Иерусалим!» Самое главное теперь—это не пересечься с Сашей. Но так как «там» все наверняка продуманно, Саша сейчас, скорей всего, на очередном футбольном чемпионате. Ладно, спасибо хоть что и нас не в Россию занесли. Хотя, по сравнению с парижскими условиями, я бы сейчас и России порадовалась бы... Тут я оказываюсь в палате, где находятся Надя и Жаклин. Жаклин еще спит, а Надя уже, похоже, всем обьяснила, что без наркоза они обе рожать не будут. --Надь, а ты уверена, что Жаклин наркоз не повредит? Ну там, смена временных поясов и все такое? --А какой у вас альтернативный вариант?—мрачно вопрошает Надя.—Да вас д'Артаньян потом сам закопает, если узнает, что можно было уколоться и упасть на дно колодца... Надя и Высоцкий—это сурово. Но временные пояса еще суровей. А то еще таки останемся на дне колодца, как в Бермудах, навсегда... --Женщины рожали и в поле и в окопах,--бубню я свое излюбленное. Тут просыпается Жаклин. Реакция—папочкина. Креститься почем зря. Это в Израиле! --Перестань!—хором шипим мы с Надей. --Это не поможет,--добавляет Надей. --Ой, где это я?—совершенно ошалевшим голосом спрашивает Жаклин.—Ой, я хочу Анри... Ой, господи, только его тут не хватало! Это еще хорошо, что их обоих тут нет, только под ногами зря бы болтались. Еще самих бы откачивать потом пришлось бы. Ну уж нет, придется потерпеть без Анри. Мы быстро вводим Жаклин в курс дела. У нее головка вся в отца—быстро сообразила что к чему. --Нет-нет, как вас называют тут, тетя Ника, вы совершенно правы. Никакого, как это называется, укола ни в коем случае.—Жаклин произносит это голосом, не терпящим возражений, точно такими же интонациями как у отца. --Ты че, дура?—на всякий случай интересуется Надя. --Жаклин, девочка моя, солнышко мое, подумай, моя дорогая, ведь мы же специально сюда попали для того, чтобы вам было лучше! --Так нам и так лучше. И потом, меня же тоже кто-то родил. --И что с ней стало? --Ей просто не повезло. А я сильная. Учтите, отец на моем месте поступил бы точно так же. Твой отец на твоем месте оторвал бы голову и тебе и мне. И правильно бы сделал. --Ну ладно,--вдруг неожиданно вздыхает Надя.—Ладно, я тогда тоже не буду колоться. --Надежда, ты сображаешь, что ты несешь? Тебе-то это зачем? По Надиному виду таки ясно, что она прекрасно соображает. Краше в гроб только кладут. Это вам не после дуэли к капитану топать. Но в конце концов, они две здоровые, молодые девицы. А любое хирургическое вмешательство все же вредно. --Один за всех и все за одного,--заключает Надя для полноты картины.—Учтите, Атос на моем месте сделал бы тоже самое. Ах ты, господи, как же трудно с упрямцами. Нашли себе примеры для подражания. Ну хорошо, в конце концов, не могу же я их заставить? Хотя у д'Артаньяна наверняка бы получилось. Кстати еще один момент. --Надь, ты «Семнадцать мгновений весны хорошо помнишь?» --Я не собираюсь звать Рауля,-- уверяет меня Надя.—Я вобще могу мычать, как корова. --А кого Жаклин будешь звать—Анри? Хочешь, чтоб вас отсюда сразу в палату номер шесть перевели? Тут недалеко... --Я что-то не понимаю, о чем вы говорите,--признается Жаклин. --Значит так,--обьявляет Надя.—Жаклин, чтоб меня покрасили, твое имя здесь Женя. Повторяй. --Же-ня,--по слогам повторяет послушно повторяет Жаклин. --Твоего мужа зовут... в самом деле, Ник, как мы его назовем? Анри, вашу мать. Ан-ри... --Жора,--решительно выдает Надя после некоторого раздумья. --Ну да. Жора-обжора? Это, по твоему, дворянское имя? --Тогда Юра,--предлагает второй вариант Надя. Можно подумать, у нее это давно было задумано.—Юра-Юра, а я такая дура,--тут же довольно мурлычет Надя. А вот это, похоже, экспромт... Тут, наконец, появляется доктор. Боже, какое счастье видеть взрослого современного, нормального человека! Как я все-таки люблю израильских докторов, особенно русскоязычных! Доктор веселый и довольный. Он любит, когда рожать приходит молодежь. А то сейчас у всех сначало модно карьеру, годам к 35ти только раскачиваются. --Так, а где наши мужья?—интересуется доктор. --Они в армии на секретном задании,--тут же нашлась Надя. Вот это правильно, к тому же почти достоверно. Доктор не очень доволен—нет таких секретных заданий, чтоб не попасть к жене на роды. --Они оба вместе на секретном задании? --Бетах, доктор, шнаим беяхад,(конечно, доктор, оба вместе) --я для достоверности перехожу на родной исторический язык.—Они у нас всегда шнаим беяхад (оба вместе). Они ищут Гилада Шалита,--шиплю я на ухо доктору, чтоб он не сомневался в том, что они действительно никак не могли отлучиться даже на столь важное событие. Доктор ворчит в ответ что-то левое, политическое и невразумительное. --А девушки рожать вместе чисто случайно задумали?—спрашивает доктор.--Или они у вас один за всех и все за одного? О, с таким доктором я могу быть совершенно спокойна! Доктор дал мне почти боевое задание—взять штурмом супермаркет и накупить предметы первой необходимости. Я, конечно, сама почти додумалась до этого, но у меня все-таки тоже стресс. Поэтому перед супермаркетом необходимо было посетить ближайшую кондитерскую. Я почти машинально открыла неизвестно откуда взявшуюся сумочку, чтобы проверить, не завалялось ли там хоть с десяток шекелей. К моему удивлению, в сумочке оказался не только кошелек с наличными, но еще и с кредитной карточкой. В довершении всего на дне сумочке оказался ключ. На ключе было написано «Мазда ХL.» Батюшки мои! Вот это забота! Даже как-то неудобно... Прямо передо мной стояла совершенно новенькая, симпатичная маздочка ярко-красного цвета. «Кучера из Мура укатали Сивку...» Тьфу ты! Надо, наконец, перестать цитировать Высоцкого по каждому поводу... так, на что тут нажимать... --Мадам, может, вам помочь нужно? С вами все в порядке? Так, ну точно, доцитировалась, уже за сумашедшую на ровном месте принимают. И еще скажите спасибо, что я не Дюма цитирую. Кстати, про Дюма... Вот уж эту даму я тоже точно где-то видела. Совершенно точно. И я даже сейчас вспомню, где. --Ника? --Стелла? Вы? Вы что, все-таки выбрались в Ерушалаим, и мне даже не позвонили? Что я такое несу, в самом деле? Ну, кому бы она сейчас дозвонилась? Точнее, какой Нике? Однако я чувствую, что если я сейчас со всем этим с кем-то не поделюсь, я точно лопну. Тем более, что уж если кто-то и оценит это все по полной программе, так Стелла уж точно. --Никуся, дорогая, вы знаете, у меня голова сейчас совершенно не тем забита. Хотите, я вам кое-что расскажу, только я боюсь, что вы мне не совсем поверите. --Надо же, какое совпадение! Тогда давайте, сначала вы мне, а потом я вам! Кстати, вы давно на машине не катались? --Очень давно. А куда мы поедем? --Куда-нибудь, где есть много кофе и баклава. --Ну, кофе я не пью, а от баклавы не откажусь. Минут через 15 я торможу возле кафе «Пицца Якова» в старом городе, где есть и кофе, и чай, и пицца, и баклава, а главное, можно спокойно говорить совершенно о чем угодно. После первой чашки кофе у меня тут же складывается два и два. Так вот, значит, кто у нас таинственная мадам Дезире...
stella: Чтоб Ника, да не выкрутилась, еврейская голова! ( шепотом!) Ника, я и вправду , давно не каталась на машине. Такси не в счет.
Диана: Nika пишет: Один за всех и все за одного,--заключает Надя для полноты картины.—Учтите, Атос на моем месте сделал бы тоже самое. Атос на месте роженицы
Nika: Диана пишет: Атос на месте роженицы Не волнуйтесь, Атос еще свое получит
Nika: stella пишет: Ника, я и вправду , давно не каталась на машине. Такси не в счет Так хоть в сказке покатаетесь сами знаете, я у вас тоже только в сказке катаюсь, а так не рискнула, хоть и люблю это дело
Nika: --Медам желают еще чего-нибудь?—весьма учтиво интересуется подошедший официант. --Еще кофе. Стеллочка, еще чаю? --Нет, мне хватит чаю. А вам, Ника, хватит кофе. --Медам? Ну просто чистый Париж, только на иврите! --Тогда мне кофе без кофеина, а мадам клюквенный сок. У вас ведь есть клюквенный сок, хоть в меню и не написано? --Слюшай, дэвушка, хороший, красивый, да, зачэм честного грузина абижаешь? Хочешь клюквенный сок, я тебе сам клюквы надавлю, клянусь здоровьем мамочки!—тут же переходит с ломанного иврита на почти чистый русский язык официант. Впрочем, в Израиле это вполне привычная картина, это я мыслями о Париже сглазила. Ну ничего, зато хоть посмеялись, а то Стеллино повествование выглядело совершенно тоскливым, хоть и ужасно трогательным. --Ника, да зачем вы мне взяли клюквенный сок? И потом, обьясните наконец, я всегда хотела понять, для чего люди пьют кофе без кофеина? --Ну, клюква для иммунитета, он нам сейчас понадобиться. А кофе без кофеина это... это... ну как бы вам обьяснить... короче, вобще, что мы тут засиделись? Вам собираться надо. --Куда это еще собираться? --Как куда? Назад, в прошлое. --А, это вы хорошо сказали. --Морально собираться, я имею в виду. Вы же понимаете, что мы с вами неспроста встретились. --Вы что, хотите сказать, что ваша Мазда—машина времени? --Да нет. Мазда—это просто Мазда. А вот что у них там с машиной времени, это уже исключительно проблемы того, кто все это придумал. --Послушайте, Ника, я передумала. Никуда я не поеду, то есть не полечу, то есть... --Я поняла. То есть что значит—никуда? Я же вам сказала, он до сих пор о вас думает. --Это вы со слов вашего гасконца сказали. А он, сами знаете, как любит правду приукрашивать. --Только не в том случае, когда дело касается Атоса. --Возможно. --Не возможно, а совершенно точно. --Но я... --У вас нет выбора. --Выбор всегда есть! --Послушайте, Стеллочка, вы хоть отдаете отчет, чему я вас сейчас уговариваю, и от чего вы хотите отказаться? Ну-ка, подумайте, быстренько, кто из нас двоих умнее? --Перестаньте, Ника, это не смешно. А вдруг я ему сейчас не понравлюсь? --Ну, это уж совсем глупости. Тогда-то вы ему понравились. Значит, и сейчас будет тоже самое. Вы же понимаете, о чем я говорю. --Да понимаю, понимаю, и все равно я боюсь! Вы этого просто понять не можете, потому что вы еще молоды и вам нечего терять. --Я с ним сама поговорю. Я обещаю. --Ну ладно. Убедили. Я ведь потом сама себя до последней минуты не прощу, если от этого откажусь. --Слава богу! --Ника, я, пожалуй, пойду прогуляюсь. Надо мысли в порядок привести. Не обижайтесь, мы с вами скоро увидемся. --Подождите, давайте я вас в Ашдод отвезу! Там будете думать, какая разница! --Нет, дорогая, мне надо побыть одной. Вы не волнуйтесь, я прекрасно доберусь сама. Тьфу-тьфу, вроде сейчас спокойно стало на дорогах и вобще. Стелла ушла, предварительно еще раз взглянув на Мазду, желая точно убедиться, что машина времени не там. --Красивый дэвушка, будешь платить, или еще клюквы надавить?—на всякий случай поинтересовался официант. --Слушайте, скажите пожалуйста, та дама уже совсем ушла? --Савсэм ушел, слюшай, даже спасибо за клюква не сказал! --Да подождите вы! Принесите мне самую большую чашку кофе, которая у вас только есть, я вам скажу спасибо два раза! А потом уже и счет тоже можете принести... Да, в самом деле, мне, пожалуй, тоже не помешает привести в порядок мысли. А без кофе этого точно никак не произойдет...
stella: Эх, назад бы в прошлое. Лет, этак, на 15( для начала)!
Диана: Стелла, судя по фото, Вы и сейчас очень даже и даже очень вполне. Ему понравится!
Ленчик: Все замурчательно, но официант меня просто умиляет!
Nika: Ленчик что вы думаете, это почти реальная история Иду я с дочкой по Тель-Авиву, к автобусному вокзалу, часов в 10 вечера, никого не трогаю, дальше по тексту ребенок начинает ныть "Мам, я есть хочу, я есть хочу!" Тут из ближайшего ларька: "Дэвушка, хароший, красывый, купи у меня кукуруза, свежий, гарачий!"
Ленчик: Nika Вот я и восторгаюсь Такой живой персонаж получился!
Диана: Грузин - всегда грузин! Неужели не купили кукурузу? Я вот не могу мимо пройти
Nika: Диана Вот Стелла не даст соврать, чтобы накормить моего ребенка, нужны железные нервы потому как кукуруза должна быть только со сливочным маслом, а как раз этого у них не было. Правда расстроились совершенно обоюдно
stella: Я думала, что привередливее меня не было в детстве никого. Я ошибалась. Нике надо памятник поставить за ее материнское терпение.
Диана: Да, я ЗА памятник! Потому что я с солью люблю - и никакого масла...
Nika: Диана пишет: Потому что я с солью люблю - и никакого масла... Предлагаю перейсти в кулинарию здесь, кажется, была подобная темка
Диана: *вздыхая да ладно уж.... все равно ем сейчас консервированную...
Nika: Диана пишет: все равно ем сейчас консервированную... Сочуствую
Nika: Бастион Сен-Жерве в 21ом веке. --Никудышный сервис в этом отеле!—услышала я вдруг знакомый голос, стоило мне только подумать о том, что д'Артаньян бы точно оценил повествование Стеллы о ее путешествиях по временам. Я медленно подвнимаю взгляд от чашки с кофе. --Как ты сюда попал?—спрашиваю я первое, что приходит в голову. --Как будто ты не знаешь,--бесстрастно пожимает плечами д'Артаньян.—Так я говорю, никудышный сервис в этом отеле... --Это не отель. Это кафе. --Еще хуже. Так мне уже что-нибудь принесут, наконец? --Досточтимый сэр что-нибудь желает? Вах, красивый девушка! Это тоже твой друг? --Это мой муж,--одергиваю я впечатлительного грузина.—И он желает вина. У вас ведь есть вино?—издевательски заканчиваю я. --Ну, киндзмараули Яков, конечно, не держит... хотя, надо ему предложить... а вот приличный каберне точно есть! Желаете каберне, досточтимый сэр? --Досточтимый сэр желает каберне, и побыстрее, пожалуйста! --Вах, какой нетерпеливый девушка! Кстати, хорошие люди, может, мы уже познакомимся? Я тут же наступаю д'Артаньяну на ногу, но это совершенно лишнее. В самом деле, уж я-то могла его уже хорошо изучить. --Шура,--спокойно отвечает д'Артаньян.—Рабинович. --Маладец, что уехали, дарагой, с такой шикарной фамилией у вас там точно не было бы никакого будущего! --Я в курсе,--еще спокойнее отвечает д'Артаньян.—А вас как зовут? --Вахтанг. --Кикабидзе?—автоматически спрашиваю я. --Слушай, хароший девушка, пачему, я вас спрашиваю, каждый второй русский считает, что все Вахтанги—Кикабидзе? Нет, дарагая, грузин много, Кикабидзе адын! Можете звать меня просто Гоги! Я ушел за вашим каберне! И подумайте над тем, что Вахтангов много, а Кикабидзе адын! Гоги гордо удалился за заказом. --Слушай, а может нам лучше все-таки в больницу поехать, а не здесь прохлаждаться? Я смотрю на часы и вспоминаю все, что мне наговорил доктор. Несколько часов у нас еще точно есть. Можем еще успеть выпить хоть целый погреб. Так, погреб уже где-то был. Тьфу, ты о чем это я сейчас думаю! Но зато за эти несколько часов можно спокойно успеть на море и обратно. Достопримечательности Иерусалима могут подождать до вечера. От моря д'Артаньян не отказывается. --А на чем мы поедем? --Об этом уже позаботились. --Не могли уже мерседес дать,--ворчит д'Артаньян на улице, оглядев машинку со всех сторон.—Интересно, сколько в ней лошадиных сил? --Что?! --Я говорю, сколько... что ты так не меня смотришь? Ты же сама мне все это рассказывала! Нет, я с ним когда-нибудь точно чокнусь. Подумать только, я уже даже забыла, что я ему тогда нарассказывала, а он, оказывается, каждое словечко запомнил. Впрочем, что я еще от него хотела. Я ведь знала, с кем имею дело. --Так зачем тебе мерседес? --Чтобы быстрее разгоняться. --А зачем тебе быстрее разгоняться? --Чтобы быстрее уехать от ваших арабов, если они за нами погоняться. --Разве тебе совсем не хочется с ними подраться? --Мне-то, может, и хочется, только какой же дурак полезет против целой армии? На это мне уже просто нечего возразить, и еще хорошо, что этот замечательный диалог никто не услышал. Правда, конечно, можно было бы сказать, что мы репетируем спектакль, но все-таки сейчас лучше было бы поменьше обьяснений. По дороге обратно мы попали в пробку. Конечно, мне надо было подумать о том, что сейчас конец рабочего дня и самый поток, но я была слишком увлечена комментариями д'Артаньяна по поводу всего увиденного. Это уже был просто ходячий материал для Жванецкого, вот уж кто не успевал бы даже записывать. Д'Артаньян тоже не приминул сделать мне выговор о том, что женщина сначала думает, а потом делает, и что даже я не исключение, но это исправимо. Я бы даже обиделась, если бы впереди нашей машинки не оказался автобус. Я вспомнила, что даже Саша когда-то говорил, что автобуса лучше держаться подальше—береженного бог бережет. Хотя Стелла и сказала, что сейчас было затишье, у меня почему-то возникло не хорошее предчуствие. Нет, черт с ним, надо обьехать и дальше можно стоять в пробке хоть до самого вечера. Хотя лучше бы конечно пораньше, но это уже будет не столь критично. Я попробовала сунуться сначала в один ряд, потом в другой—не тут-то было. Соседние водители, кажется, тоже слегка занервничали. Черт, черт, вот это уж совсем плохо! И тут я заметила в машине справа знакомую физиономию. --Гоги!—закричала я в окно машины.—Гоги, пустите меня в свой ряд, я вас умоляю! --Еще чего вздумала!—крикнул Гоги в ответ.—Стой где стоишь, ты же рядом с обочиной, свернешь в случае чего! Не пущу, и не дергайся! Шура, да скажи же сам ей! --Он прав, дорогая,--спокойно произносит д'Артаньян.—Ты разве не видишь? Успокойся, все будет хорошо. --Разве ты не понимаешь... --Я понимаю гораздо больше, чем ты думаешь,--произносит д'Артаньян свое излюбленное.—Чем больше ты об этом думаешь, тем больше вероятности, что это случиться. Ну-ка, быстро успокойся, это приказ. --Эй, харошие люди, давай поедем ко мне в гости, я вам шашлык приготовлю, ви такого шашлыка еще нигде не пробовали! --Что он нам приготовит?—переспросил д'Артаньян. --Шашлык. Это жареная баранина. --Портос бы оценил жареную баранину,--задумчиво произнес д'Артаньян.—Только нам сейчас правда в другое место надо. Для начала было бы неплохо выбраться из этого. Ну и где эта чертова воронка, когда она так нужна? А может быть, я действительно просто себя накручиваю? Я ведь просто слабая женщина, кофе сегодня пила без всякого... ну уж дудки, вот кофе-то я всегда пью с удовольствием... --Спасибо, Гоги, только мы сейчас никак не... Я никогда в жизни не теряла сознания. Я и сейчас так до конца не успела понять, что произошло. Просто стало темно и тихо. То есть сначала было громко. Но самого взрыва и так и не видела. Я даже испугаться не успела. Зато когда я открыла глаза, я тоже впервые по настоящему поняла, что это такое, когда тебе по настоящему страшно. --Эй, харошие люди, вы живы? Шура, быстрее идем людям поможем, пока эти чертовы спасатели через эту пробку сюда доберуться. Д'Артаньяна не надо дважды упрашивать в подобных делах. --Может, я тоже с вами? --Ты, пожалуйста, сиди здесь и жди нас. Тебе там точно совершенно нечего делать. --А что ты скажешь полиции, когда они приедут? --Я с ними вобще не стану разговаривать,--обещает д'Артаньян.—Так что ты будешь делать? --Сидеть здесь и ждать вас. --Вот умница. А в ту сторону лучше вообще не смотри. О господи, да уже поздно не смотреть в ту сторону! Этого ужасного зрелища я уже точно до конца дней своих не забуду. Тут я вспоминаю, что неплохо было бы узнать, добралась ли Стелла до дома. Ей хоть и в другую сторону, но мало ли что. --Ника, там вашего д'Артаньяна по телевизору показывают! Как вы его в самое пекло отпустили? Нам сейчас только нашей полиции не хватало! --Как будто он меня спрашивал! Да вы не волнуйтесь, у него голова работает лучше, чем у нас обоих! Вы-то в порядке? --У нас тихо! Давно уже такого не было. Вы там держитесь! Мне кажется, что скоро мы все уже будем дома. Дома—это там, в 17ом веке. Было бы неплохо поскорее оставить весь этот кошмар позади. Никогда еще время не тянулось так долго. --Вах, какой плохой люди, слюшай, какой плохой, плохой люди! Я бы просто даже сказал, скоты, а не люди, ты уж меня извини, красивый девушка, я при женщинах вобще не ругаюсь, слюшай, какие все-таки трусы, а не люди... --Вот это, Гоги, ты правильно сказал, трусы,--совершенно мрачным голосом соглашается д'Артаньян.—Я много чего видел в жизни, но такого, признаться... --Слюшай, как жаль ту беременный женщин, как ты думаешь, Шура, ее спасут? --Что вы такое говорите?—спрашиваю я, хотя я итак уже почти все поняла. Гогин поток невозможно прервать, поэтому д'Артаньян даже не пытается. --Там был беременный женщин, ваш Шура сам ее вытащил... ты хороший человек, Шура, я это сразу понял... она еще жив был, какие скоты, скоты... --Ну ладно, Гоги, ты хоть успокойся,--говорит д'Артаньян.—Ничего уже нельзя изменить. А мы когда будем в больнице, узнаем, жива она или нет, а потом тебе позвоним и сообщим. Обещаю, только ты успокойся. --Зачэм вам в больница? --Моя дочка должна родить ребенка. Гоги задумчиво смотрит на д'Артаньяна и на меня. --От первого брака дочка, Гоги! --Канэчно, от первого! Как я сразу непонял? Будет у нее малчик, точно тебе говорю. Ладно, хорошие люди. Шашлык будет в другой раз, не обижайтесь! Какой уж там шашлык. Поскорей бы отсюда выбраться. Поскорее. Я уже больше сейчас вобще ничего не хочу...
stella: Ну, что сказать! Если взорвал в середине- человек 20 погибли точно. Пробка - часа на два.И никто вас из машины не выпустит- разве что, в обморок грохнетесь. Насчет пробки- для таких экстренных случаев есть полоса у обочины. И вертолеты-Больницы Аддаса Эйн Керем и Шаарей Цедек- в том же Иерусалиме. А вообще - у нас взрывать перестали- стали ракетами обстреливать. Думали, эффект будет больше. Или ножом пырять в трамвае.
Диана: Шура Рабинович - это чудесно! Но от действительности и он никуда не делся
Nika: Диана пишет: Но от действительности и он никуда не делся Да он и не пытался скорей наоборот в общем это еще не конец истории...
Ленчик: Nika, мда... Первое впечатление - контрастный душ. Ржала над началом и сурово задумалась в конце.
Nika: Ленчик пишет: Первое впечатление - контрастный душ. Так и было задуманно
Nika: Когда все наконец закончилось, наступил вечер, и мы уже не попали ни в какую больницу. Уже давно разрешили ехать, уже уехал даже Гоги, сославшись на то, что ему утром рано вставать, а Яков не любит, когда опаздывают, потому что он нэ платит за простой помещения, ну и все такое прочее, предварительно поинтересовавшись у Шуры, не нужно ли помочь хорошей девушке. Д'Артаньян только рукой махнул—уж в этом-то ему помощь точно не требовалась. --Ладно,--наконец вздохнула я. Уже начинало темнеть, а я не любитель езды по вечерам.—Поехали, слезами ведь горю все равно не поможешь, правда? --Правда, дорогая. А еще Атос всегда говорит, что от судьбы не уйдешь. --Мы-то с тобой как раз ушли. --Мы—исключение. А еще мы можем догнать Гоги и рассказать ему, кто я такой на самом деле. Подняли бы человеку настроение. --Уж он бы это точно оценил. Но только не сейчас. А еще можно Гоги с Франсуазой познакомить. Вот такая парочка будет. --Да, пожалуй. Осталось только придумать, как Гоги затащить к нам. Но сейчас надо выбраться отсюда. Поехали, если ты не хочешь здесь ночевать. Хотя мне, пожалуй, все равно где, лишь бы было темно. Я даже не обратила внимания на шутку, хотя, при других обстоятельствах, капитан мушкетеров выслушал бы все, что я думаю по поводу таких шуточек. Однако сейчас мне гораздо важнее было справиться с ключом, который никак не желал вставляться в зажигание. --Жанна,--вдруг самым серьезным голосом произнес д'Артаньян. Немедленно успокойся, слышишь? Нельзя так нервничать на дорогах. Все уже закончилось, два раза одном месте не взорвут, а ты сама сказала, что слезами горю не поможешь. Поехали, тебе нужно отдохнуть. Я попробовала еще раз завести машину с тем же результатом. --А ну-ка, дай-ка мне ключ от этой груды металла,--голосом, не терпящим возражений произнес д'Артаньян. --Ты что, рехнулся? --Рехнусь, если мы просидим здесь еще хотя бы пять минут. Ну, что ты на меня так смотришь, что в этом такого? Две ноги, две педали, руль, дорога, что, я тебя спрашиваю, в этом такого? --Но у тебя же нет прав,--пытаюсь я в последний раз воззвать к голосу разума. --Если я не поеду на красный свет, меня никто не остановит, а я не поеду на красный свет, уверяю тебя. На это мне уже просто нечего возразить, к тому же, мне уже действительно неплохо отдохнуть после этого нескончаемого дня... Это чудовище таки доехал до гостиницы без всяких приключений. И сделал это наверное, даже лучше, чем я сама. Я уже просто перестала ему удивляться. Это, скорей всего, было самое умное, что можно было сделать в данной ситуации. Чего мне не хватало в 17ом веке, так это нормального человеческого душа. После душа я почти пришла в нормальное состояние. Утром надо будет повторить, тогда все точно встанет на свои места. Д'Артаньян сидел за столом и чертил на бумаге какие-то кружки, квадратики и пунктирные линии. Покачал головой, повернул лист так и этак, снова покачал головой. --Я что-то не понял,--наконец произнес он.—Где там ваша Палестина? В тумбочке оказалась карта. У меня не было сил искать Палестину и обьяснять, что ее все равно нет, но д'Артаньян меня заверил, что сам во всем разбереться. --Ты что, издеваешься надо мной?—наконец медленно проговорил он, изучив карту вдоль и поперек, а так же на всякий случай сверху вниз.—Почему вы просто не раздавите их, как ползучих гадов? --Потому что тогда нас раздавит мировое сообщество. Там мирные жители. --Какое еще мировое сообщество? Я несу какую-то ерунду про Америку, ООН, Юнеско и еще зачем-то красный крест. Красный керст оказался последней каплей. --Да? Правда? А где был ваш красный крест в Хиросиме и Нагасаки? Где ваш красный крест был сегодня? Зачем, вобще, надо было Израиль организовывать там, где вас все ненавидят? --Шарль! --Нет, я понимаю, что ты тут вобще не причем. Я просто для себя хочу дважды два сложить. Они же вас просто задавят, в конце концов. Не качеством, так количеством. --Нельзя так говорить! --А как, глупенькая девочка? Ваш господь вам поможет? Что-то я в это слабо верю. --Уймись, пожалуйста. А то еще договоримся бог весть до чего. --Ладно, прости, ты права. Я что-то разнервничался после последних событий. Если уж обычно непробиваемый д'Артаньян признал, что он разнервничался, что уж обо мне говорить. Мы даже решили, что сегодня уже никуда не поедем и я как раз собиралась позвонить Наде и спросить, могут ли они прожить без йогурта до завтра. Но тут Надя позвонила сама. Она всегда как будто читала мои мысли. --Ника, у вас совести нет! Мы тут с Женькой по второму раз чуть не родили, пока на вас по телевизору любовались! Хорошо хоть вы в порядке! --А вы-то сами? --Да мы-то вобще прекрасно. Если учесть, что Женька хотела мальчика, а получила девочку, а я наоборот. Но это мелочи. Я тебе еще кое-что сказать хотела. Не знаю, как к этой идеи господин граф отнесется, но я эту девочку никому не отдам. --Какую еще девочку, Надь? У тебя послеродовые галлюцинации? --Ага, и если бы еще они были молчаливые, им бы цены не было. --К делу давай. -- В общем та женщина, которую д'Артаньян вытащил из автобуса, все-таки умерла. Но врачи успели спасти ее ребенка. Я им сказала, что заберу ее с собой, без уточнений куда, конечно. Так что девочку я тоже получила. Только вот говорю, не знаю, как господин Атос оценит такое количество женского общества... И еще надо придумать, как ее назвать. Ну, в Наде я никогда не сомневалась, но все-таки, какая же она молодец! Я даже не успеваю ничего сказать на это, как Жаклин вырывает у нее трубку. --Папа,--кричит она.—Папочка, я тебя по телевизору видела!—Жаклин страшно понравилось называть отца на ты и папа. У них, конечно, и до того были замечательные отношения, но такое обращение привело обоих в бурный восторг.—Папочка, я же всегда говорила, что ты—самый лучший в мире...—Я понимаю, что там она, конечно, могла это думать, но никогда не решилась бы сказать такое вслух. Нужно было видеть выражение лица д'Артаньяна при этих словах. Хотя, он конечно тоже подозревал, что Жаклин могла так думать.—Ну конечно, папочка, приезжайте завтра. Только завтра обязательно... Вечером я засыпаю с мыслью, что у Атоса теперь—двое внуков. И одна из них внучка. Вот это-таки будет интересное кино... Утром я проснулась от восхитительного запаха кофейных зерен. «Не может быть»,--говорю я себе еще раз на всякий случай. Хотя мне-то уже пора бы убедиться, что с д'Артаньяном может быть абсолютно все. --Я тебе кофе сварил. --Как... --Как, как. Взял инструкцию, прочитал и сварил. Да что ты все время так удивляешься? Ты думаешь, капитаном королевских мушкетеров стали бы держать какого-то дурака? --Да при чем тут мушкетеры. Да ведь Атос и тот все время говорит, что ты самый умный из них четверых. --Это в том времени. А в этом... слушай, может, просто спокойно позавтракаем без всяких философских разговоров? Это хороший вариант, а то я таки устала после вчерашней политинформации. Д'Артаньян совершенно не оценил кофе, зато кефир произвел на капитана неизгладимое впечатление. Однако пора было отправляться за йогуртами. Д'Артаньян опять просится за руль. Уверяет опять, что не поедет на красный свет. Но у меня для него на сегодняшнее утро другая программа. Посмотрим, как ему это понравится. Тем более, что супермаркет это совершенно неинтересно, да и не мужское занятие. Неподалеку находится интернет-кафе. Цены за минутное пользование зашибись, можно подумать, что как за бензин после каждого теракта подскакивaют. Но мне уже так интересно на эту картину посмотреть, что никаких денег не жалко, тем более что кто-то из служителей времени весьма заботливо положил мне в карман кредитную карточку. Интересно, как это у них работает? Может, у них кредит беспроцентный? Хи-хи-хи... На этой мысли мы подходим к кафе. --Тебе сюда, умный ты наш,--показываю я на вывеску кафе без всяких дальнейших обьяснений. Машина, это, в конце концов, ерунда. Вот как он из этой ситуации выкрутиться? --А ты когда вернешься?—с обычным спокойствием вопрошает д'Артаньян. --А тебе зачем это знать? --Ну я же должен знать, на сколько времени рассчитывать. Нельзя ведь обьять необьятное, так у вас тут говорят? --Иди уже, ради бога! Мне страшно интересно, как он справиться с первыми действиями, поскольку дальше уже не так сложно. Поэтому я подсматриваю в окно без всякого зазрения совести. Д'Артаньян совершенно спокойно садиться за свободный компьютер. Правда, сначала включает кнопку на экране, но тут же соображает, что это не совсем то. Так же спокойно встает и направляется ко мне. Ага, не разобрался! Я едва успеваю отскочить от окна. --Подглядывать нехорошо, глупенькая девочка,--спокойно изрекает д'Артаньян. --Я не подглядывала. Я подсматривала. --Все равно нехорошо. Ты что думала, я в ваших кнопках не разберусь? За кого ты меня принимаешь? Елки-палки! Ну когда-нибудь, хоть когда-нибудь, получится у меня его «сделать»?! За это оставлю без кефира! --Езжай уже, ради бога,--передразнивает он меня. Я с обиженным, но гордым и независимым видом направляюсь к машине. Посмотрим, как у него получится кефир самому приготовить! Творог это еще ерунда, а вот кефир! Хи-хи-хи...
Nika: Отказ: Михаилу Афанасьевичу. --Жанна, просыпайся. О господи, что, опять? Ибо именно такими словами д'Артаньян обычно будил меня всегда, когда нас куда-либо заносило. Он почему-то всегда в таких случаях просыпался первым. Ну все правильно, он ведь все время на «работу» вскакивал ни свет, ни заря, вот и тут привычка сказывалась. Я неохотно продираю глаза. Я еще до конца не отошла от последних событий. Интересно, как вобще отходят от подобных вещей? Да еще и сейчас без кофе оставят. --Желаете кофе, сударыня?—слышится где-то рядом незнакомый мужской голос. Так, хоть на этом спасибо. --Соглашайся, хуже уж точно не будет,--шипит на всякий случай д'Артаньян. --Где это мы? --Я еще пока не разобрался. Хотел тебя спросить. --Ну, до кофе бесполезно. --Это я понял... --Так как же, сударыня? --Якобс, раз вы такой добрый. Со сливками. --Не продешевите, сударыня, у нас и элит имеется. --Послушайте,--вмешивается д'Артаньян.—С кем, собственно, имею честь? --С кем вы имеете честь, мне совершенно не интересно, хотя я примерно могу представить, а я апостол Петр, к вашим услугам. --Та-ак... ты знаешь, Шарль, вот теперь я точно уверенна, что окончательно сошла с ума, только почему здесь еще и ты, ведь вдвоем с ума обычно не сходят. --Не беспокойтесь за ваш ум, сударыня, он в полном порядке, вы сейчас в этом сами убедитесь, а я пойду доложу мессиру, что кофе я вам уже предлагал. --Кому?!—в ужасе выдавила я, хотя ответ мне предположительно уже был известен. Ну, так если я еще не сошла с ума, то теперь сойду уж точно, медленно, но верно. --Вам известно много мессиров, сударыня? --Послушайте, вы, как там говорят в двацать первом веке, старик Хоттабыч... --Не грубите старшим, сударь! --Я не грублю... по крайней мере, я даже не начал... а вот вам, сударь, я предлагаю вернуть мою жену на место, а я сам буду разговаривать со всеми вашими мессирами, вместе взятыми. --Гасконское хвастовство в паре с еврейской наглостью, которая второе счастье,--усмехается Петр.—Забавная из вас пара, господа, то-то вы друг друга так замечательно дополняете. Однако мне с вами совсем не о чем говорить, вы скоро сами все узнаете, так что пейте кофе, пока горячо. Вообще-то там было куй железо, пока горячо, а дальше по Высоцкому—«ты спутал, дядя». Но это надо же, как мы попали. Просто по такой полной, что полнее просто некуда. По сравнению с настоящим даже вчерашнее казалось детским садом. --Ты думаешь, он нас убьет?—спросила я у д'Артаньяна первое, что мне пришло в голову. --Конечно, дорогая. Он нас именно сюда за этим и позвал. Наверное, думал, что мы в той вчерашней заварушке останемся, а мы выбрались, поэтому теперь лично взялся за это дело. Ну не смотри на меня так, я шучу. --Не смей шутить такими вещами! --Ладно, ладно, прости, это просто мои дурацкие военные шутки. --Мне что-то не хорошо. Я хочу домой. --Вобще-то я тоже был бы не против оказаться дома... --Скажите, мадам Виктория, у вас не возникло проблем с кредитной карточкой? Д'Артаньян тут же вскочил и зачем-то схватился за шпагу. --Сядьте, сударь! С кем вы собрались тут драться? Вам разве неизвестно, что меня нельзя вызвать на дуэль, так же, как и вашего короля? Д'Артаньян несколько сник, поскольку драться уж точно было совершенно не с кем. --Отпустите мою жену, мессир. --Вот молодец, научились ко мне правильно обращаться. Но разговаривать я буду с вами обоими. Присядем же и побеседуем, как говорил великий кардинал. --Он считает Ришелье великим кардиналом, уже хорошо,--шепнул мне д'Артаньян. Интересно, чем это сейчас может быть хорошо?! --У вас к нам какие-то претензии, мессир?—спросил д'Артаньян. --А вы как полагаете? Ладно, я еще согласился на эту безумную авантюру, исключительно поддавшись уговорам вашего друга... --Моего друга?—медленно переспросил д'Артаньян.—Какого еще моего друга? --А вы подумайте, сударь, я даже был уверен, что вы сами до этого догадаетесь, с вашим-то умом. --Арамис?—еще медленнее произнес д'Артаньян.—Как... --Не спрашивайте, он все равно не станет об этом с вами говорить. Сами понимаете, эта информация для посвященных. --Это Арамис—посвященный? Эта старая, хитрая лисица... --У этой старой лисицы, как вы выразились, есть достаточно большая власть и большие планы, но я и это не собираюсь сейчас с вами обсуждать. Придет время, вы сами все узнаете, но только не сейчас. --Час от часу не легче,--проворчал д'Артаньян.—Но тогда что вы от нас хотите? --Вы полагаете, что мало того, что вам позволили прыгать туда-сюда по временам, то вы еще возомнили, господа, что можете таскать с собой новорожденных младенцев? --Мы должны были спросить об этом у вас разрешения, мессир?—насмешливым голосом спрашивает д'Артаньян.—Вы предпочитаете через скайп или обыкновенная электронная почта удовлетворит? --Не грубите старшим, сударь! Ребенок—это уже слишком. Обьясните вашей подруге, мадам Виктория, что девочка останется в Израиле. Во мне вдруг, неизвестно откуда, просыпается решимость. То есть это как-- останется в Израиле? Это что, ребенка в детский дом, когда у нее дед—сам граф де Ла Фер? Шутить изволите, мессир? --Через мой труп,--лаконично произношу я. --Моя жена шутит, мессир. --Поосторожней с такими шутками в моем присутствии, мадам! --Послушайте, мессир, ну зачем вам еще один ребенок из неблагополучной семьи в 21ом веке, когда у этого ребенка есть более чем благополучная семья в 17ом?—присоединяется д'Артаньян со своей убийственной логикой.—Я, конечно, не могу с вами подраться, но кроме этого я все-таки могу еще кое-что. --Вы мне все-таки будете угрожать, господин гасконец? --Не угрожать. Шантажировать, если вам угодно. --Вот как, и чем же? --Не чем, а кем. Арамисом. Поверьте, я смогу убедить его, а он будет очень долго убеждать вас, что вам надо было с самого начала оставить нам девочку. --Пожалуй, мне этого не хочется,--медленно проговорил Воланд.—Пожалуй, я соглашусь на ваши предложения. --Позвольте тогда еще одну просьбу, мессир? --Что? Еще просьбу? Да вы ненасытны. Ладно, давайте, пока я добрый. --Нельзя ли с нами отправить еще одного человека, очень хорошего? Я вас о нем лично прошу. --Это вы про Вахтанга спрашиваете? И что он там у вас будет делать? --Жениться на Франсуазе. --Нет-нет, этого не будет. У него же совершенно современная хватка и все остальное. Нет, ему у вас совсем нечего делать. К тому же, Франсуаза предназначенна для другого человека. Это вы тоже со временем узнаете. Так что идите и не тревожьте меня больше. С этими словами Воланд хлопнул в ладоши и растворился в воздухе, как приличное и воспитанное привидение.
stella: Nika , без помощи Воланда ребенка точно бы не дали! Детских домов в Израиле нет, а вот очередь на то, чтобы усыновить ребенка- тысячи . И бабки это стоит- ого-го. Так что- спасибо Мессиру!
Диана: Nika пишет: Послушайте, мессир, ну зачем вам еще один ребенок из неблагополучной семьи в 21ом веке, когда у этого ребенка есть более чем благополучная семья в 17ом?—присоединяется д'Артаньян со своей убийственной логикой.—Я, конечно, не могу с вами подраться, но кроме этого я все-таки могу еще кое-что. --Вы мне все-таки будете угрожать, господин гасконец? --Не угрожать. Шантажировать, если вам угодно. --Вот как, и чем же? --Не чем, а кем. Арамисом. Поверьте, я смогу убедить его, а он будет очень долго убеждать вас, что вам надо было с самого начала оставить нам девочку. --Пожалуй, мне этого не хочется,--медленно проговорил Воланд.—Пожалуй, я соглашусь на ваши предложения. Воланда шантажировать Арамисом! И тот испугался покровителей вездесущего епископа с другой стороны, видимо
Lys: Nika пишет: зачем вам еще один ребенок из неблагополучной семьи в 21ом веке, когда у этого ребенка есть более чем благополучная семья в 17ом?— Действительно
Ленчик: Nika пишет: Гасконское хвастовство в паре с еврейской наглостью, которая второе счастье Я бы уже начинала по-тихому прятаться
Диана: Ника, хнык-хнык-хнык
Nika: Диана Не плакайте, всех спасут, для того и старались
Nika: --Жанна, очнитесь! Жанна, прошу вас, я знаю, что вы здесь, открывайте глаза, прошу вас! Так, куда на этот раз? Слава богу, теперь домой. Последнее перемещение, пожалуй, сильней всего ударило по нервам. Из 21го века будет не хватать, пожалуй, разве что только горачего душа. Да и то это частично исправимо. --Господин граф? --Атос, Жанна. Я вам уже это говорил. И если вы будете продолжать говорить мне «господин граф», я... --Что? --В самом деле, выговорить ваше настоящее имя у меня вряд ли получится. Вот д'Артаньян... --Кстати, где он? --Ушел на службу. Попросил меня приглядеть за вами. В самом деле, ну не мог же он остаться дома даже после всего, что было. --Послушайте, Атос, мне надо вам кое-что рассказать. --Сначала вы будете отдыхать. --Нет, Атос, нет, это очень, очень важно. Вы даже представить не можете, как. --Послушайте, милая моя, как бы это не было важно, все это может подождать, а я обещал д'Артаньяну, что вы будете отдыхать, значит, так оно все и будет. --Послушайте, Атос, скажите, вы еще помните одну женщину, которую звали Дезире? Это я, конечно, дала маху, потому что Атос уже почти дошел до двери комнаты, но тут медленно обернулся. Ну, а как иначе можно было начать с ним этот разговор? Ну все, влетит мне теперь от д'Артаньяна. Но теперь уж некуда деваться. Хотя... --Что вы сказали? --Да так, ничего, я, пожалуй, немного отдохну. --Жанна, милая моя, я вас прошу, нет, умоляю, расскажите мне сейчас же все, что вы знаете. Вы ведь что-то знаете, не так ли? --Послушайте, Атос, а вы никогда не задумывались о том, что о настоящем положении дел известно всем, кроме Портоса? --Допустим, я задумывался о многом, но я не понимаю, к чему вы ведете. --А вы подумайте еще раз. Что с вами? --Значит, вы хотите сказать, что... вы ее знаете? --Я с ней говорила так же, как сейчас с вами. --Как же я сразу тогда не догадался! Какой же я дурак! --Атос, но как же вы могли тогда догадаться? Даже д'Артаньян и тот не сразу все понял. --Хорошо, Жанна, хорошо, вы меня убедили, раз уж д'Артаньян не сразу понял, то я тем более могу быть спокоен по этому поводу, но скажите мне, ради бога... Я никогда еще не видела Атоса таким взволнованным, но даже и сейчас он изо всех сил старался держать себя в руках, хоть это и было нелегко. Мне даже стало его жалко. --Вы ее увидите. Он мне сам это сказал. --Кто, господи боже мой? --Ну, не совсем господь... --Жанна, вы меня с ума сведете вашими недомолвками, я вам клянусь. --Но я ведь вам уже сказала самое главное. Вам теперь осталось только набраться немного терпения. --Но мне все-таки хотелось бы знать, откуда у вас такая информация. Вы ведь знаете, я не любопытен, но здесь уж слишком тонкое дело. --Послушайте, Атос, я итак, наверное, сказала вам больше, чем нужно. Вам придется просто поверить мне на слово. --А если... --Если что? --А если она этого не захочет? Я ведь уже не так молод... Ох ты господи, вот ведь два упрямца достались на мою голову! Теперь еще и этого уговаривать? --Я вас уверяю, Атос, что она совершенно об этом не думает. Ага, не думает. Только мимо зеркала лишний раз боиться пройти. Но что-то мне говорит, что им обоим в процессе перемещения тоже скинут лет десять-пятнадцать. Иначе для чего это все делается? --Жанна, вы меня просто вернули к жизни. Вот это хорошо, потому что у Нади появилась навязчивая идея назвать девочку Аней. Она это мотивировала тем, что имя легкое во всех отношениях, а с французскими именами у нее итак проблема, Габриэллу для себя она вобще придумала сходу, а одна Франсуаза чего стоит, нет, она не желает, чтобы ее дочку называли именем, о которое сломаешь язык. На мои доводы о том, что надо все-таки иметь совесть, Надя отвечала, что у меня голова забита непонятно чем и вобще «что в имени тебе моем»? Короче говоря, надо было ловить момент и ковать железо, пока горячо. --Тогда вы не откажетесь оказать мне одну небольшую услугу? --Жанна, ангел мой, я вам памятник готов поставить своими собственными руками. Мне даже совершенно все равно, о чем вы меня попросите, уверяю вас, я на все согласен. Только простите меня, мне нужно сейчас немного побыть одному, а вы можете делать все, что вам заблагорассудиться. Нет, Лис в одном совершенно права: все влюбленные люди становяться просто копией друг друга. Стелла ведь тоже тут же сказала, что ей надо побыть самой. Но с Надей я все-таки поговорю насчет Анны. Надо же все-таки совесть иметь. Например, есть вполне приличное имя Анжелика. Стоп, я это уже где-то слышала. Но это не важно. Не это, так что-нибудь еще. И еще надо выяснить, как Рауль согласился на этот вариант. Наверное, в какой-нибудь душещипательный момент попался под руку. Однако мне теперь самой невероятно интересно, чем закончится вся эта эпопея. Вот уж теперь действительно осталось только сидеть и ждать. Жалко все-таки, что Гоги не позволили захватить, вот уж с кем было бы точно веселее сидеть, хотя, грех жаловаться, с д'Артаньяном тоже не соскучишься. Кстати, и что там еще было сказанно по поводу того, что для Франсуазы будет совсем другой человек?
Диана: Да, только еще одной Анны Атосу не хватало...
Lys: Nika пишет: вы меня убедили, раз уж д'Артаньян не сразу понял, то я тем более могу быть спокоен по этому поводу, Отдельное спасибо
stella: А я скромненько посижу и подожду, чего он там надумает. Мне лучше пока не высовываться.
Nika: stella пишет: А я скромненько посижу и подожду, чего он там надумает. Мне лучше пока не высовываться. От вас пока ничего другого и не требуется
Диана: Диана пишет: Воланда шантажировать Арамисом! И тот испугался покровителей вездесущего епископа с другой стороны, видимо А, мб, Воланд испугался, что Арамис будет это делать в стихах? Как у Стеллы хватает терпения ждать, что там дальше надумают? Я бы уже Нике весь рукав оборвала, дергая: ну, что там дальше?
stella: А пусть только мне он не достанется! Нике небо с овчинку покажется тогда!
Диана:
Nika: stella пишет: Нике небо с овчинку покажется тогда! Ну, во первых, здесь он может достаться только вам а во вторых, вы же не забывайте, кто у Ники муж нашли, кого пугать так, надо заканчивать с этим маразмом, а то на работе будут гасконцы к графы мерещиться
Nika: Если уж Надежда вбила что-то себе в голову, выбить это оттуда не представлялось возможным ни одним инструментом, предназначенным для цели выбивания чего-либо. Даже обычно спокойно относящийся к подобным вещам д'Артаньян заметил, что Анна де Бражелон—это уже слишком. Однако Атос был слишком поглощен своими мыслями и даже высказался, что женщине, которая подарила ему внука и собственно, внучку можно абсолютно все, а от своих слов он еще никогда не отказывался ни при каких обстоятельствах. Д'Артаньян покачал головой—ему, понятное дело, тоже не нравилась эта идея, но спорить с Атосом он не стал. К тому же, того сейчас в самом деле лучше было не беспокоить. Однако с той самой минуты они с Надей стали обходить друг друга стороной. Мне это все не нравилось, но в конце концов, не все люди—братья, как нас в этом уверяли, они друг другу, в сущности, почти никто, тем более, что когда Атос пригласил весь детский сад пожить в Бражелон, поскольку детям необходим свежий воздух, д'Артаньян только еще раз покачал головой и даже заикнулся, что Атос и выводок внуков—это просто невероятная и совершенно неправильная картина, и мы еще посмотрим, как к этому отнесется мадам Дезире, к которой он сам, как раз, относился весьма положительно. Козочка опустела, остались только Рауль и Анри, которых, естественно, никто не отпускал со службы и Франсуаза, «душечка моя» которой стали чуть ли не девизом обитателей Козочки. Да и в конце концов, надо же мне было за весь день перемолвиться словом с нормальным, взрослым человеком. А уж за словом в карманр Франсуаза не лезла, но получилось у нее это настолько мило, что совершенно не давило на психику, как обычно бывает в подобных случаях. Д'Артаньян поспорил с Раулем, что не пройдет и месяца, как Атос сам сбежит сюда от дамского выводка. Я заметила, что он просто ревнует, как ребенок, на что д'Артаньян тут же не преминул ответить, что вобще не понимает, о чем я говорю. Этого было достаточно, чтобы я тут же удостоверилась в обратном. Неизвестно, чем бы закончилась наша дущещипательная беседа (впрочем, на это у д'Артаньяна тоже был заготовлен ответ, однако это уже переставало быть смешным) как вдруг как раз во-время принесли письмо. Письмо было от Стеллы. То есть самой Стеллы больше, естественно, не было, была Дезире. Мне просто было удобно по привычки так ее называть. Стелла писала, что в конце концов то, что должно было свершиться, свершилось—ее забросило неподалеку от Бражелона и они встретились на следующий день, когда она отправилась на прогулку. Описывать подробности не было нужды. Стелла тоже вставила, что Атос и внуки—это не совсем совместимые вещи, однако не следует забывать, что это все-таки не совсем книга. В месте про внуков д'Артаньян одобрительно кивнул и заметил, что они всегда хорошо понимали друг друга и вобще он не прочь был бы ее увидеть. Как раз за этим местом следовало приглашение в гости всей честной компании. Оставалось только одно—выпросить недельный отпуск на всех троих. Де Тревиль был уже совсем стареньким и от его должности оставалось одно только название, но последнее слово было все равно за ним. Тут как раз, как по заказу, на каком-то собрании кто-то решил не очень красиво пошутить, что Рауль успел сделать ребенка, до того, как успел сделать девушке предложение. Д'Артаньян не убил наглеца лишь потому, что дуэли действительно были запрещены и ему просто стало жаль меня, причем по словам Рауля, обо мне тогда он вспомнил в самую последнюю минуту. --Вы бы его только видели, мадам Жанна,--самым виноватым голосом, как будто он действительно был в чем-то виноват, произнес молодой человек.—Я думал, он его на одну ладонь положит и другой прихлопнет. Честное слово! При этом его глаза так горели, как будто д'Артаньян совершил очередной подвиг бурной молодости. Д'Артаньян в глазах молодых людей таки был народным героем. (Отца же, естественно, он просто боготворил). Впрочем, кажется, этого хватило, весельчак боялся столкнуться с д'Артаньяном в темном коридоре и даже в светлом, никто и никогда больше не поднимал этой темы. История произвела впечатление даже на –де Тревиль сам предложил героям отдохнуть. В Бражелоне нас ждал еще один сюрприз—Стелла вытащила Портоса и Арамиса. У Портоса, к счастью, хватило сообразительности приехать без Мадлен, а Арамис, как обычно, витал в облаках, строя какие-то грандиозные планы и напуская на себя жуткую таинственность. Д'Артаньян даже шепнул, что надо будет его напоить и разузнать, каким-таким невероятным образом эта хитрая лисица втерлась в доверие к самому Воланду. Я попробовала отговорить его от этой затеи, нам же самим потом будет хуже, тем более, что Арамис все равно не Атос, и напоить его до подобной степени вряд ли получиться, но д'Артаньян был непреклонен. Однако, пока вечер еще не наступил, Арамис сам утащил меня в какой-то угол и торжественно показал флягу. --Пей,--произнес он голосом, не терпящим возражений. --Ты меня хочешь отравить? --Да, дорогая, причем на глазах у всех. Екатерина Медичи просто позавидует твоей смекалке. Да пей, не бойся, это сюрприз. Я сделала глоток—меня тут же чуть не стошнило. --Это что, ужасный ты человек? --Ну что, как тебе сюрприз? --Я тебя спрашиваю, что это такое? --Подумаешь, самогон из деревни Гадюкино,--пожал плечами Арамис.—Я думал, ты впечатлишься. --Откуда? --Ну, не допустим не Гадюкино... --Послушай, Арамис, скажи мне лучше, как у тебя все это получается. --Что именно? --Ты прекрасно знаешь, что. --Извини, дорогая, это издержки производства. Хотите быть вместе в одной плоскости, извольте держать баланс в других. Иначе никак. --И долго нам еще так прыгать? --Ну, мессир меня не информировал в деталях. Но будем надеятся, что не слишком. --Послушай, но как тебе все-таки... --Послушай, Жанна, я тебя очень люблю, но никогда, слышишь, никогда больше не задавай мне этих вопросов. Я этого не советую даже твоему мужу. Я итак не должен был поить тебя самогоном. --Вот именно. --Извини, не сдержался. Больше не буду. В следующий раз привезу тебе шоколадку. Но за это ты мне кое-что обещай. Обещать что-либо Арамису, не посоветовавшись предварительно с д'Артаньяном могло быть чревато последствиями, но это лисица пообещал шоколад. --За растворимый кофе я тебе пообещаю все, что угодно. --Ах да, прости, шоколад—это твоей подруге. Так ты обещаешь? --Черт с тобой. --Не произноси это слово в суе. Так обещай, что когда мне нужна будет помощь, вы мне поможете. Только и всего? Мог бы и не заморачиваться. Или он опять что-то знает и не говорит? И ведь ничего же не спросишь... Из комнаты послышался детский плач. Точнее, не плач, а ор. О господи, как давно я этого не слышала! --Так, судя по звукам, Портос опять попросил дать подержать,--вздохнул Арамис.—Идем, будем спасать младенцев. Это была чудесная, сказочная неделя. Но и она закончилась. Мы вернулись в Париж, где нас всех ожидали суровые, трудовые будни.
Диана: НУ, нааааконец-то они встретились! (Стелла и Атос). Но как сдержанно по-атосовски об этом упомянуто... Никакого описания взглядов и пр. Каков Атос, таков роман. Арамис с самогоном... Интересно, он сам его пил, что даме предлагает?? Я так понимаю, что он выпросил помощь в госперевороте
Nika: Диана Диана пишет: Но как сдержанно по-атосовски об этом упомянуто... Никакого описания взглядов и пр. Каков Атос, таков роман Я в шапке писала, тут отсыл на фик "Бредни сивой кобылы", собственно, если вы перечитаете, именно эта линия по мотиву того сюжета. Не хотелось повторяться, поэтому и мимоходом. В итоге таки по Атосовски и получилось. Диана пишет: Я так понимаю, что он выпросил помощь в госперевороте Об этом будет в следующий части.
Диана: Мррррр. Сейчас перечитаю еще раз эти самые "Бредни", что бы представить совсем счастливое лицо Стеллы... А иначе как порадоваться?
Nika: Диана пишет: А иначе как порадоваться? Интересно, когда фик по мотивам фика, это какой диагноз?
Диана: никакой. А вот когда верят в реальность фика по мотивам фика, да еще и радуются, то какой-то точно. Но вы никому не говорите, хорошо?
stella: Паааживем- увидим, что там еще происходит!
Nika: Диана пишет: Но вы никому не говорите, хорошо? О таком точно лучше никому из непосвященных
Nika: ...Думали, это конец? Не дождетесь Жизнь вошла в свою колею. Я по настоящему оценила покой и отсутствие младенцев. Не то, чтобы я их не любила, но со своими собственными пришлось когда-то достаточно повозиться и теперь хотелось только покоя. Однако как только я подумала о покое, и о том, что кофе Арамиса скоро закончиться, как и Надины шоколадки, а Надя без шоколада—это еще хуже, чем я без кофе, итак, едва я только подумала, что путешествия по времени в какие-нибудь спокойные, сентиментальные и романтические места это, пожалуй, не так уж и плохо, как мое желание было исполненно. Я открыла глаза и увидела вокруг снег и лес. И на мне опять зимняя военная форма. Так, романтикой здесь, пожалуй даже и не пахнет. Надо будет провести с Арамисом профилактическую беседу. Пусть хоть предупреждают куда в следующий раз. Однако, что мы имеем? Черт меня возьми, дежавю, или Петр напился? Я толкаю д'Артаньяна совершенно бесцеремонно—нашел где дрыхнуть. --Где это мы?—на этот раз уже почти не удивился.—Мне что, опять ваших летчиков по деревням растаскивать? Куда это мы попали? Тут я начинаю догадываться. Главное только, чтобы правильно. --Это, кажется, Сибирь. --И что нам теперь тут делать? Восстание в Варшавском гетто организовывать? --Ты перепутал... Я не успеваю договорить. Из-за деревьев выходит высокий мужчина лет сорока в теплой одежде, правда, несколько рваной. И лицо у него какое-то ну очень худое, но все-таки невероятно красивое. И вобще я его где-то видела. Да, точно, я его видела. Но надо соображать, что ему сказать про нас. --Этот хоть на своих собственных ногах,--шипит мне д'Артаньян. Нашел где шутить! И тут я чуть не падаю в обморок, потому что у меня включается то, что запрограммировали апостолы. Этот человек перед мной—мой дедушка, а мы сами, как я угадала, в сибирском лесу, а дедушка наверняка бежал из лагеря в какой там раз? И все разы его, беднягу, ловили и возвращали обратно, как в песне Высоцкого «побег на рывок» про Вадима Туманова. Так, раз я опять вспоминаю Высоцкого, все точно будет в порядке. Только надо с чего-то начать, все же... --Вы кто, товарищи?—осторожно спрашивает дедушка. --Вас зовут Лев Давыдович Гайсинский?—на всякий случай спрашиваю я. Д'Артаньян начинает кое о чем догадываться, но все еще не до конца. Дедушка же совершенно ничего не понимает. --Лев Давы... да кто вы такие? У дедушки уже тоже должно что-то включиться, иначе бы нам не устроили эту встречу. --Неужели ты меня совсем не узнаешь? --Викусенька, это в самом деле ты? Я бросаюсь к нему на шею и осыпаю поцелуями. Д'Артаньян только качает головой. --Дедуля, миленький, если бы только знал, как я тебя люблю! --И я тебя тоже, моя девочка, больше всего на свете... подожди, а это кто? Я с неохотой отпускаю дедушку. Как он все-таки сейчас красив! Пожалуй, даже... нет, не буду кощунствовать. Вот интересно, что скажет Стелла на подобное заявление. Надо будет провести экспиремент при ближайшей встрече, если она, конечно, состоиться. Или все-таки... нет, я об этом подумаю потом, на свежую голову, если она когда-нибудь у меня будет... --Дедуля, это мой муж Шура.—Меня опять распирает. --Космодемьянский?—на всякий случай спрашивает дедушка. --Нет, дедуля. Рабинович.—Я уже чуть ли не смеюсь во весь голос. Дедушка с д'Артаньяном крепко пожимают друг другу руки. --Шура Рабинович,--задумчиво произносит дедушка.—Почему вы еще не сидите с такой фамилией, Шура Рабинович? Стойте! Ну-ка, не морочьте мне мою ясную голову! Ну-ка, быстро, рассказывайте, откуда вы тут взялись и как на самом деле зовут этого славного товарища. Славный товарищ делает мне страшные глаза, но я так понимаю, что терять нам уже нечего, раз мы здесь и все вместе. --Дедуль, ты веришь в чудеса? --Викусенька, девочка моя, мне сейчас сорок лет, я вижу тебя в твои... --Тридцать пять. --Вот именно... и ты меня о чем-то еще спрашиваешь? Рассказывай, быстро. Только дайте мне сначала что-нибудь поесть, у вас наверняка должно быть. Д'Артаньян тут же протягивает дедушке банку тушенки, которая оказалась у него в мешке. Дедушка ест и слушает. Вроде верит каждому слову. --Так значит, вы...—он смотрит на д'Артаньяна.—На самом деле...—Д'Артаньян кивает. –И я точно не сошел с ума?—д'Артаньян мотает головой.—Но зачем это все надо? --Я думаю,--осторожно произносит гасконец,--это делается для того, чтобы восстановился баланс временных поясов. Вот если бы здесь был Атос... --О, я бы с ним тоже с большим интересом побеседовал,--мечтательно произносит дедушка.—Не обижайтесь,--тут же добавляет он.—Я в самом деле очень рад, что вы—муж моей внучки. Я чувствую, что нам остается мало времени. --Дедулечка, будь осторожен. Они тебя опять поймают. --Я знаю,--спокойно отвечает дедушка. --Зачем же вы бежали?—искренне удивлен д'Артаньян. --Чтобы они не думали, что я им покорился. Я им никогда не покорюсь. --Атос на его месте сделал бы тоже самое,--шепчет д'Артаньян.—Стойте, я понял, зачем мы встретились! Вот это вам,--он достает какие-то консервы, перочинный ножик, еще какие-то мелочи.—Берите, берите, нам ничего не нужно. Я вижу, что дедушка произвел на него впечатление. Папа тоже всегда говорил, что таким людям, как дедушка, надо при жизни памятник ставить и лучше даже не один, а несколько. --Благодарю вас, месье Шура Рабинович. Мы втроем смеемся так, как будто это самая удачная шутка в мире. Д'Артаньян совершенно неожиданно вдруг опускается на колени и тащит меня с собой. Дедушка, должно быть, в самом деле произвел впечатление, поскольку прежде я что-то не замечала в нем сентиментальных порывов. --Благословите наш брак, Лев Давыдович.—Черт бы его побрал, даже имя запомнил и правильно выговорил! Дедушка сам немного удивлен, но видно, что это ему очень приятно. --Но я не христианин, мой милый. --Это не важно. Вы человек с большой буквы. Так у вас говорят? А я обещаю вам, что пока я жив, с вашей внучкой никогда, нигде, ни в каком времени не случиться ничего плохого. Я прежде умру сам, чем позволю кому-либо к ней прикоснуться. Прошу вас, окажите мне эту услугу, благословите нас. --Хороший мальчик,--шепчет мне дедушка.—Очень хороший! Дедушка кладет нам руки на плечи. --Будьте всегда так счастливы, как сейчас, дети мои. И вспоминайте меня иногда. Я опять бросаюсь к нему на шею. --Я тебя никогда, никогда не забуду, слышишь, дедушка... Где-то вдалеке слышиться лай собак. --Шарль,--вырывается у меня.—Господи, неужели мы сейчас так его здесь оставим и ничего не сделаем? --Я мужчина, Викусенька,--совершенно спокойно произносит дедушка.—Я приму то, что должен принять, тем более, что теперь я уже точно вижу, что останусь жив. Уведите ее, Шура, не допустите, чтобы она это увидела. Д'Артаньян изо всех сил пытается улыбнуться. --Возьмите,--он вдруг протягивает дедушке пистолет.—Там должна быть целая обойма—перестреляйте этих тварей, сколько сможете. --Ты с ума сошел! А временные пояса?—говорю я. --Мне наплевать на все временные пояса. Это всего лишь вещь, в конце концов... Я хочу вставить что-то про теорию Бредбери, но дедушка тоже не слишком возмущен, а значит, все должно быть без перебоев. --Не плачьте, господин д'Артаньян,--тихо произносит дедушка. --Вам показалось. Мужчины не плачут. --Верно, показалось. Дедушка в последний раз прижимает меня к себе и жмет руку д'Артаньяну. Тихонько что-то ему шепчет, чтобы я не услышала. Д'Артаньян послушно кивает. Лай собак приближается. Я закрываю глаза, чувствую, как он крепко прижимает меня к себе... На этот раз я даже не поняла, как мы снова оказались дома. Мы ведь даже не легли спать. Просто перенеслись обратно. А я-то еще думала, что самое страшное было в Израиле. А нет ничего страшнее, чем когда свои бьют по своим. Да еще как бьют. --Ну и дедуля у тебя,--в неподдельном восхищении говорит д'Артаньян.—Он бы Атосу обязательно понравился бы! Конечно, понравился бы, и Атосу и Стелле и всем. Разве он может хоть кому-то не понравится? Тут я кое-что вспоминаю. --Что он там тебе наговорил? --Когда? --Да в самом конце. --А-а-а... сказал, чтобы я был осторожен с Людовиком 14ым. Особенно в райное Бель-Иля. Не знаешь случайно, о чем это он говорил? Уж мне-то этого не знать...
Диана: Что-то я совсем озадачилась этой историей. Совершенно неожиданное продолжение и в голове, как и у действующих лиц, не укладывается, как это - этому деду - и не помочь. Несмотря на его просьбы не вмешиваться и решения мессира... Вот эта, вполне жизненная ситуация, создает ощущение большей нереальности, чем беготня Д`Артаньяна по эпохам...
Nika: Диана Просто когда все это сочинялось, четкого плана не было, хотелось просто представить что могло бы быть в различных ситуациях. Поэтому неудивляйтесь, там еще много чего наворочено.
Железная маска: Nika пишет: Поэтому неудивляйтесь, там еще много чего наворочено. Да мы уже и не удивляемся Интересно, чем же всё в итоге закончится...
Nika: Железная маска пишет: Интересно, чем же всё в итоге закончится... Хорошо закончится, обещаю
Железная маска: Nika пишет: Хорошо закончится, обещаю О, будем ждать!!!
Nika: Я честно предупредила, что размер макси опции супермакси на форуме нет
Nika: --Мадам Жанна, что с вами? Нет, дорогие товарищи, это, все-таки, уже слишком. Я протестую. То есть, собственно говоря, именно меня никто и не спрашивал, но это уже перебор. Нет, я еще, пожалуй, могу понять, если бы мы действительно ему там помогли, а так для чего все это делается? Просто для посмотреть? Хорошенькое посмотреть! Нет, с Арамисом точно будет беседа, и в ближайшее время. Вобще-то это даже хорошо, что д'Артаньян оставил пистолет, хоть немного будет спокойнее. Интересно, когда меня перестанет колотить при этих воспоминаниях? Да еще и кофе закончился... --Мадам Жанна, позвольте, я вам помогу,--осторожно произносит Рауль и еще более осторожно помогает мне сесть за стол, поскольку я, очевидно, просто остановилась на том месте, где шла.—Вы где-то были, мадам Жанна? --Да, Рауль, и лучше об этом не вспоминать, по крайней мере, не сейчас. --А знаете, мы ведь с Габриэллой тоже кое-где были. Я просто не хотел вас беспокоить. --В самом деле? И где же? --В Питере. Я сначала немножко подрался с... э-э... уличной шпаной, а потом мы посмотрели на Чижика-пыжика... я что-то не так сказал? Нет, ну как вам это нравится? Пока мы там выпутавались из сибирских лесов, эта парочка разгуливала по Питеру как ни в чем не бывало. Подумаешь, со шпаной подрался, да ему развеятся только на пользу пойдет. И вобще нет, чтобы сводить человека в Эрмитаж, так они на Чижика-пыжика отправились пялиться. Никакой романтики в людях, честное слово! --А еще мы ели мороженное в стаканчиках. Вот это вкусно было! А еще... мадам Жанна, я вот все время хотел вас спросить, неужели вы умеете водить этот автомобиль? Нет, ну каковы мерзавцы? Даже мороженное схомячили без всякого зазрения совести! --Ну конечно, Рауль, это не так трудно, как тебе кажется. Вы ведь все умеете управлять вашими лошадьми. --Лошадь живая. --На ней высоко. А в машине мягко и удобно. --Все равно, мне кажется, я бы не смог... их там столько рядов и все едут непонятно куда. --Да все понятно, Рауль, просто надо привыкнуть. Вот д'Артаньян, например, сразу сел и поехал. --О, я в нем ни на секунды не сомневался, отец всегда говорит, что нет такого дела, с которым бы господин д'Артаньян не справился бы. --Кстати, Рауль, а как ты относишься к тому, что твой отец женился? --Очень хорошо отношусь, мадам Жанна. Мы с Габриэллой очень за них рады. Вы же видели, как они счастливы. Но вам уже получше, мадам Жанна, я, пожалуй, не буду вам мешать. --Идите, Рауль, мне надо поговорить с мадам Жанной,--неожиданно слышиться откуда-то со стороны Арамиса. --Ты меня когда-нибудь с ума сведешь своими появлениями! --Привыкай, дорогая, я же говорю—издержки производства. Извини, я правда не хотел. Рауль, я вас тоже напугал? --Да вот еще! Только я сомневаюсь, должен ли я оставлять вас с мадам Жанной наедине. --Идите, Рауль, Арамис не такой страшный и таинственный, как кажется. --Я что-то ему не очень верю,--проворчал Рауль, все же удаляясь к себе. --Послушай, Арамис, нельзя ли в следующий раз хотя бы предупреждать, куда нас занесет в следующий раз? --Послушай, дорогая, ты действительно считаешь, что от меня там что-либо зависит? Уверяю тебя, даже сам мессир только руководит процессом, но уж никак ничего не контролирует. --Знаешь ли, еще одна подобная встреча с дедушкой, и я лично в дурдом запишусь. --Я с тобой именно по этому вопросу пришел поговорить. Твой дедушка даже на самого мессира произвел положительное впечатление. А это случается весьма редко, уж можешь мне поверить. --Да что ты говоришь! Именно дедушка! Из всех тысяч репрессированных именно он! --Успокойся, пожалуйста. Ну может, и не только он, но ведь дело имеем именно с ним. --Теперь понятно. И что дальше? Памятник ему поставите? Вот радости-то! А главное, какое отношение это все имеет ко всему происходящему с нами? --Слишком много вопросов, дорогая. Никакого отношения не имеет, поэтому скажи спасибо, что мессир лично этим вопросом занялся. Будем вытаскивать твоего дедушку, если получится. --Правда? --Я сказал—если получится. --Да что там должно получится? Сделайте так, чтобы ему удалось сбежать в следующий раз, только и всего. --Какая ты умная, дорогая, мессир бы без тебя точно не справился бы. И куда он денется после этого—побежит обратно в Ленинград, где его уже скорей всего без суда расстреляют? Ну не смотри на меня так, я же сказал, что-нибудь да сделаем. Только вам для этого тоже попутешествовать придется, ничего уж не попишешь. --Черт с тобой. --Послушай, Жанна, я же тебя просил... --Ладно, извини, я все время забываю. --Чем это вы тут занимаетесь?—поинтересовался вернувшийся со службы д'Артаньян.—Жанна, дорогая, собирайся, нам надо срочно уехать из Парижа. --Что-то случилось, д'Артаньян?—спросил Арамис. --Ничего особенного. Я немножко напакостил, вот и все. --Это меня не удивляет,--махнул рукой Арамис.—Вот если бы ты не напакостил, тогда бы я удивился. --Что ты натворил, гасконское чудовище? --Ничего, дорогая, я просто немножко повздорил с королем. --Не беспокойся, Жанна, у д'Артаньяна такой вид спорта. Обычно через две недели король уже ничего не помнит. Но недели две лучше не попадаться ему на глаза. Я тебя правильно понял, д'Артаньян? --Ну да, обычный сценарий,--невозмутимо кивнул д'Артаньян.—Так что уехать лучше уже завтра же утром. Поедем в Бражелон, вот Атос нам обрадуется. --Ну нет, в Бражелоне слишком много младенцев, а Жанне сейчас нужен покой. Лучше поезжайте к Портосу, он обрадуется еще больше. --Но у Портоса Мадлен,--тут же вспомнил д'Артаньян.—А ты сам сказал, что Жанне нужен покой. --Лучше Мадлен, чем младенцы,--вставила я.—По крайней мере, с ней хоть договориться можно будет. --Хотел бы я на это посмотреть,--буркнул д'Артаньян. Ну ладно, хорошо, в конце концов, мы давно не видели Портоса, а Мадлен я как-нибудь переживу. А сейчас можно немножко поспать...
Nika: Отказ: Булкагов, "Дни Турбиных". Однако поспать получается в буквальном смысле немного. --Жанна, просы... --Что, где, когда? --Я как раз собирался задать тебе те же вопросы,—совершенно невозмутимо произносит д'Артаньян—видимо, мысленно уже ко всему приготовился. Так что там Арамис говорил по поводу дедушки? Учтите, если ничего не будет, я так больше не играю... однако надо все-таки понять, куда нас на этот раз занесло. Я прислушиваюсь и приглядываюсь—пока что толком ничего еще не разобрать. Где-то вдалеке слышны разрывы. Нет, люди, это уже явно даже не прикалывает—опять военные действия? Надоело... И тут я замечаю надписи на украинском языке. И если я угадала правильно... --Здравствуйте, дети мои,--слышу я знакомый спокойный и родной голос. --Дедушка! Ну слава богу! Дедушка со своим умом в революционной Украине совсем не лишний! И эти обстоятельства нашей встречи мне нравятся гораздо больше предыдущей! Я стараюсь не думать о том, что если Арамис просто любитель поболтать, этот раз может быть последним. Но вариантаов у нас в любом случае немного—как говороила Лис, только расслабиться и получать удовольствие. --Викусенька, ты в порядке? --В полном. Дедушка долго и крепко обнимает меня, затем они с д'Артаньяном так же долго и крепко пожимают друг другу руки. --Куда это мы попали?—спрашивает теперь дедушка. --Ты разве еще не понял? Дедушка оглядывает помещение старой гимназии. --О!!—только и произносит он. --Господа, это, как у вас говорят, свинство,--напоминает о себе гасконец. Дедушка быстро вводит его в курс дела. --Но им нельзя оставаться в этом городе!—тут же соображает д'Артаньян. --Все благородные люди обычно очень урямы,--вздыхает дедушка.—Будем над этим работать. Кстати, месье Шура, запомните ради бога, ваша фамилия здесь ни в коем случае Рабинович. --Дедуля, ты гений. А как же нам его назвать? --Романов. Александр Романов. --Ты издеваешься, дед? --Это не я издеваюсь, а ваш Петр, Воланд и кто там есть еще. Повторяйте, Шура. И если вас спросят, то говорите, что вы не родственники, а просто однофамильцы. --Александр Романов,--послушно повторяет д'Артаньян, всем своим видом показывая, что дедушку он готов слушаться всегда и во всем.—Кстати, Лев Давыдович, пригодился вам тогда мой пистолет? --Ну еще бы, дорогой мой. После того, как я тогда уложил с десяток этих, как вы замечательно выразились, тварей, меня с таким почетом в лагерь проводили, как будто я сам был царь Романов и уже сами боялись ко мне пальцем прикоснуться до самого конца. Но лучше сейчас об этом не вспоминать... Кстати, Викусенька, а у меня для тебя кое-что есть. С этими словами дедушка достает из кармана конфеты-батончики в незабываемых фантиках детства. Это просто невероятная картина. Еще немного и я и разревусь, как в детстве, но мне все-таки немножко неудобно. --Откуда?—только и могу выговорить я. --Я знаю?—пожимает плечами дедушка.—Апостол, видать, положил. Да не ешь все сразу, ненасытное дитя, оставь месье Шуре. --Месье Шуре это неинтересно,--отмахивается д'Артаньян.—А кефиру они вам не положили? --Неужели все так плохо?—сочуственно спрашивает дедушка. Я едва не давлюсь батончиком. Однако же надо совесть иметь, я подозреваю, зачем нас сюда заслали. Вобще-то могли бы уж и Надю с Раулем отправить заканчивать недоделанное, вместе того чтобы лопать мороженное и пялиться на Чижика. Но в конце концов, я ведь тоже не против лично с Турбиными познакомиться. --Дед, как ты думаешь... --Алексей! Они уже ушли, это точно. Он должен быть жив, должен! Идемте, дети мои, мы обязательно его должны найти. --Опять мне кого-то в деревню тащить?—на всякий случай интересуется уже на бегу д'Артаньян. Я не успеваю ответить—к счастью, это приключение из быстрых. Алексей лежит на полу в какой-то комнате, лицо залито кровью. --Жив,--констатирует дедушка и садится с ним рядом. --Точно жив? --Ну конечно, дорогая. Ты же помнишь, у Михаила Афанасьевича было два варианта—у самого не поднялась рука. Вот только бы он теперь в себя пришел, а то адреса там ни в одном варианте указано не было... --Да кто это?—спрашивает д'Артаньян. --Это, Шура, последний настоящий украинский офицер в самом лучшем понятии этого слова... последний человек чести в этом веке... --Дед, ты чего?—дедушка обычно не любит расточать красивых эпитетов, но видно на сей раз его прорвало. --Не мешай, пожалуйста, дорогая. Так вот, Шура, это, как вы говорите, человек с большой буквы. Я ему в подметки не гожусь. --Ты бы еще сказал, что всю жизнь мечтал служить под его командованием,--не удерживаюсь я. --Я же всегда говорил, что ты у меня умница, дорогая,--невозмутимо соглашается дедушка.—Однако пора бы ему уже в себя прийти. Нам тут лучше долго не засиживаться, вернуться могут в любой момент... Алексей, как по заказу, открывает глаза. --Елена... скажите ей... скажите, я никого не предал, нас загнали в угол... Леночка, прости меня... --Сударь, успокойтесь, мы свои,--говорит дедушка.—Скажите нам, где вы живете, мы отнесем вас домой. --Кто вы такие?—медленно и тихо спрашивает Алексей. --Я офицер из Петербургского штаба,--сочиняет на ходу дедушка, что в общем, частично является правдой, если разобраться.—А это моя сестра и ее муж. Нам пришлось срочно покинуть город, понимаете? --Да, конечно. Скажите, император... --Нет больше у нас императора,--с разбегу в карьер бьет дедушка. --Значит, это точно,--грустно кивает Алексей.—Как ваша фамилия? --Гайсинкий. --Моя фамилия Турбин. --Честь имею. --Честь... окажите мне услугу, сударь, дайте мне пистолет и уводите вашу даму отсюда поскорее. --Да что они все пистолеты просят?—шепчет д'Артаньян. --Нет, сударь, никакого пистолета я вам не дам. --Я понял, господин Гайсинкий, вы боитесь греха самоубийства, поэтому вам кажется, что лучше, чтобы они сами меня убили? Хорошо, вы правы, я офицер, я ничего на боюсь. Только уходите отсюда побыстрее, с вами дама, не нужно лишних смертей, ради бога. --Боже, какой упрямец,--качает головой дедушка.—Где вы живете, господин Турбин? --На том свете,--одними губами ответил Алексей и снова потерял сознание. --Ну, что теперь?—с интересном спрашивает д'Артаньян. --У него должны быть документы, если он их не сжег,--вспоминаю я. Дедушка бесцеремонно лезет в карман к Алексею и радостно достает офицерский билет. --Этот будет держать до последнего,--кивает дедушка и читает адрес. --Ладно уж, давайте я,--говорит д'Артаньян, осторожно поднимая его с пола.—Я уже привык... Украинская зима, возможно, немного теплее русской, но все же холодней французкой. Даже при том, что мы всю дорогу практически бежали, а не шли, перемерзли мы все втроем, то есть, вчетвером, точно как собаки. И кто говорил, что бег согревает? Дедушка на всякий случай как будто издевательски всю дорогу интересовался «тепло ли тебе, девица, тепло ли тебе, милая». После десятого раз д'Артаньян заметил, что его уважение к дедушке не имеет границ, но шутка после десятого раза перестает быть шуткой. «Вы правы, Шура,»--тут же согласился дедушка.—«Скажите, тепло вам?» Шура обязательно махнул бы рукой, но они у него были заняты Алексеем. К тому же мы наконец пришли. «Если они угостят водочкой, им просто цены не будет,»--мечтательно произнес дедушка и позвонил в квартиру. Дверь открыла красивая, молодая женщина. «Елена»,--сразу подумала я. --О господи!—вырвалось у нее. Затем передо мной предстало явление—мушкетеры 20го века. --Проходите, господа, проходите,--Мышлаевский показывает дедушке, где положить Алексея. --Господи, Алешка, поправься только, я тебе сразу голову оторву, приклею и оторву еще раз,--обещает Елена, заливаясь слезами. --Леночка, успокойся,--говорит Мышлаевский.—Надо доктора... --Не надо,--отвечает дедушка.—Вам здесь сейчас нужны посторонние люди, господа офицеры? Не надо, я сам справлюсь. --Дедушка, осторожней,--шепчу я ему в самое ухо.—Ты точно сумеешь? --Конечно, дорогая, не беспокойся. Шура, выйдите с ней, пожалуйста. --Я вам помогу. --Хорошо, оставайтесь. --Леночка, дама совсем замерзла, угости ее чаем,--говорит Судзинский. --Да-да, конечно, я от неожиданности совсем голову потеряла... пойдемте, милая, вы же совсем закоченели. --У вас кефира нету?—на всякий случай интересуется д'Артаньян. Офицеры улыбаются. --Я вам не ресторан!—величественно обьявляет Елена и тащит меня на кухню пить чай. Я и забыла, что дедушка у нас всегда был на все руки мастер, то есть он, как Атос, умел практически все. Когда страсти с извлечением пули—все-таки это занятие не из легких, согласитесь,--затихли, Мышлаевский обьявил, что у него стресс, поэтому им всем не помешает выпить. Мы с Еленой решили не мешать мужскому обществу, тем более, что дедушке предстояла не менее легкая операция убедить упрямых офицеров в том, что отьезд из России необходим и желательно куда-нибудь подальше, чем Германия. Дедушка дал мне торжественное обещание не спускать глаз с д'Артаньяна. Все-таки они больше привычны к вину, не хватало еще последствий хорошей русско-украинской попойки. Мы с Еленой отправились, как тут принято было говорить, музицировать на фортепьянах. Дедушка велел мне не уронить честь фамилии Гайсинских. Не будем вдаваться в подробности, что я эту фамилию не ношу уже с 20ти лет, дедушка имел право на такое требование—он когда-то сам меня за руку водил в музыкальную школу, которую я честно ненавидела всеми фибрами души. Знала бы я тогда, где мы встретимся с дедушкой и где мне пригодяться знания, полученные в детстве. Да уж, теперь остается только одно—не подкачать. Ну в самом деле, кто там помнит в 35 лет, да еще и при таких обстоятельствах, то, что мучил в 10-12? Однако, к счастью, мужчины были заняты политикой даже больше, чем водкой, иначе как бы хорошо выглядел бедный д'Артаньян—все-таки французское вино действительно компот по сравнению со всем нашим алкоголем. И чтобы там не говорили, не мог Атос напиваться настолько вдрызг пьян одним вином, иначе в погребе он просто уже ничего не соображал бы. Однако я отвлеклась... --Елена, я вас люблю,--донеслось жалобно из какого-то угла. --Не обращайте внимания,--махнула рукой Елена.—Это наш житомирский кузен Лариосик. Он мне время от времени в любви признается. Ларион, идите сюда, будете нам ноты переворачивать. --Здравствуйте, прекрасная дама,--вежливо поклонился Лариосик.—Можно, я буду любить вас, если Елена Васильевна все равно любит Шервинского, а не меня? --Ларион!—возмущенно произнесла Елена. --Ответьте, прекрасная дама,--не отставал Лариосик. Было видно, что он уже был вдрызг пьян и его то ли не взяли в компанию, то ли не заметили исчезновения, а скорей всего, и то и другое. --Не обращайте на него внимания, Виктория,--повторила Елена. --Виктория! Какое прекрасное имя! Позвольте, я буду в вас влюблен... --Не позволю,--жестоко обрываю я житомирского кузена.—Я замужем. Мой муж офицер. И мой брат тоже офицер. Видите, кругом одни офицеры. --Еще один... даже два... понятно... позвольте, я не буду переворачивать вам нот,--обьявил Лариосик и гордо удалился, кажется, в направлении ванной.—Вот умру я, посмотрим, что скажет моя мама!—донеслось оттуда под какое-то бульканье. --Не обращайте внимания,--в третий раз повторила Елена.—У него такое хобби. А у меня вот такое хобби,--она нежно провела рукой по клавишам.—Вы играете фуги Баха в четыре руки, Виктория? Дьявол тебя забери. Может, еще и в четыре ноги? Одна нога здесь, другая там... но тут я понимаю, что я все помню. До единой нотки. И что если дедушка сейчас не останется мной доволен, то я уже не знаю, чем ему тогда можно угодить. Мы начинаем «детской терадью» и заканчиваем сольфеджио. Последнее, вобще, для двух рук, но мы просто играем две одинаковы партии—там все равно уже так наклюкались, что похоже всем все равно. Однако к концу музицирования на пороге комнаты появляются те, кто еще в состоянии держаться на ногах и изображают бурные аплодисменты. --Госпожа Виктория, с прискорбием вынужден вам сообщить, что ваш почтенный супруг совершенно не умеет пить,--каким-то невероятным образом выговаривает всю фразу Мышлаевский, сам еле держась на ногах. В самом деле, нашего капитана нигде не видно. --Да как же вам не стыдно!—восклицает Елена.—Да ведь они Алексея спасли! Гады! Вот доверяй вам теперь после этого! --Спокойней, Леночка, спокойней, господин капитан всего навсего немного испачкал в ванной, мы сами все уберем,--обещает Шервиндский. Господи, только этого еще не хватало, не ужели дедушка представил его капитаном? Впрочем, сейчас уже поздно пить боржоми в буквальном смысле. Судзинский с дедушкой, который даже боиться смотреть в мою сторону, осторожно укладывают д'Артаньяна на кровать. --Мы утром должны отсюда уехать,--напоминает дедушка Мышлаевскому, как самому старшему после Алексея. --Господин Гайсинкий, да вы посмотрите на него,--качает головой Мышлаевский. --Ничего-ничего, вы даже не представляете, какой у него крепкий организм. Вот кефир бы только в самом деле не помешал бы... Мышлаевский хихикает и обнимая друзей за плечи, решительно выставляет всех из комнаты, включая Елену. Дедушка заботливо укрывает капитана одеялом. --Эх, разучилась пить молодежь, а этот еще из лучших,--многозначительно произносит дедушка. Однако мне совсем не смешно. --Ты же мне слово давал! Как не стыдно, в самом деле! Неужели действительно без присмотра нельзя оставить ни разу? --Да ничего с ним не будет,--уже откровенно смеется дедушка.—Подумаешь, горилки попробовал, с кем не бывает. Лучше скажи мне, что нам теперь надо делать. Судя по тому, как в таком случае развиваются события, нам ничего не остается, как лечь спать и потом подчиняться всему происходящему. Однако мне же теперь уже даже интересно. Мы ведь собирались к Портосу. Хорошо бы уже проснуться прямо там. И вместе с дедушкой. И чтоб это уже все наконец раз и навсегда закончилось...
stella: Ника, а ведь у нас продаются эти самые батончики из псевдошоколада. В магазине на углу, куда мы не дошли
Nika: stella пишет: В магазине на углу, куда мы не дошли Это вы мне сейчас говорите? Вот знала бы, женился бы Атос точно на ком-нибудь другом
Диана: Ура, две части сразу! однако, это уже второй фанфик, где помогают спасать Алексея Турбина. Видимо, Булгакову не доверяют
Nika: Диана пишет: Булгакову не доверяют Булгакову не доверять--это грех однако доработать вполне можно
Эжени д'Англарец: Бедный д'Артаньян! Нет, ну нельзя так издеваться над человеком!
Nika: Эжени д'Англарец пишет: Нет, ну нельзя так издеваться над человеком! Ну, они ж не знали, кого горилкой спаивали
Эжени д'Англарец: Да уж, неизвестно, что хуже - горилка здесь или виски в романе Бушкова «Д'Артаньян - гвардеец кардинала».
Nika: Эжени д'Англарец пишет: Да уж, неизвестно, что хуже - горилка здесь или виски в романе Бушкова «Д'Артаньян - гвардеец кардинала». Почему же неизвестно, очень даже известно. Довелось в дни молодости пробовать и то, и другое. Уверяю вас, виски в сравнении с горилкой просто водичка с каплей алкоголя, на которой кто-то с перепугу написал "сорок градусов". Сорок градусов, тоже, знаетели, разными бывают
Nika: --Жанна, просыпайся, мы приехали. --Приехали? Правда? А куда мы приехали? --Как это куда? К Портосу, конечно. Это, конечно, просто замечательно, что во время поглощения алкоголя у Турбиных здесь произошел этакий монтаж. Однако нехорошо мне стало совершенно по настоящему, то ли после водки, то ли после дороги, то после того и другого. Поместье достойного Портоса действительно было восхитительным местечком, этаким райским уголком в сумашедшем мире. После всего происшедшего это было как раз именно то самое, что нам обоим сейчас было необходимо после всех этих сумашедших перемещений. Может, нас хоть тут оставят в покое? Мадлен оказалась по настоящему умницей во всех отношениях. Она настолько ловко очаровала всех знакомых Портоса, что никто ни за что не заподозрил бы в ней бывшую трактирщицу. Она же сама вспоминала о том времени с ужасом. Вспылила она только один раз в самом начале, когда она узрела д'Артаньяна, вылезающего из кареты (ему пришлось вытерпеть все путешествие в этом жутком устройстве, исключительно ради меня). --Вон отсюда!—заорала Мадлен, совсем нелюбезно, увидав бравого гасконца.—Я не собираюсь прятать у себя государственных преступников! Я так и знала, что ты когда-нибудь доиграешься! Боже, какое счастье, что я так во время додумалась тебя бросить! Вон отсюда, слышишь? Д'Артаньян только покачал головой—он-то точно знал, что Портос скорей согласиться выгнать Мадлен к чертовой бабушке, но никогда не закроет перед нами дверь, какая бы опасность нам не грозила. Так оно и было. --Молчать!—заревел Портос на этот поток слов.—Мои друзья не преступники, нечего преувеличивать! Понятно? --Сесть!—рявкнула в ответ Мадлен. Портос послушно сел на скамеечку, которая выдержала его не известно каким образом.—Без обеда оставлю! --Ты меня пугаешь, Портос,--заметил д'Артаньян. --Ах, д'Артаньян, если бы ты только знал, какие обеды она готовит,--мечтательно вздохнул Портос.—А ты ведь знаешь, что я много ем лишь только для того, чтобы поддерживать себя в форме... Д'Артаньян хмыкнул—уж ему-то точно были знакомы эти обеды. Я в этом плане явно не конкурент, хотя кое-что могу при очень большом желании. Уж картошечку на гусином жире даже непривередливый, на мое счастье, к еде гасконец оценил. Правда, если семь дней в неделю есть одно и тоже, то надоест даже картошка. Но с этим уж приходилось мириться ради других плюсов. Я наконец вылезла из кареты. Признаться, дороги тут весьма поганного качества. Как только они тут эти расстояния преодолевают? А мужчины на лошадях? Это же вобще интересный вопрос... Короче, вид у меня явно был не из лучших—д'Артаньян тут же поддержал меня под руку, Портос тоже бросился помогать, хотя это уже было излишним. --Ладно,--буркнула Мадлен.—Черт с вами, куда же я вам еще деваться в таком виде. Жанна, хотите топленого молока? Вам это сейчас будет лучше любого лекарства. Мадлен, в сущности, была не плохим человеком, просто с Жаклин у нее не сложились отношения, так как она решила использовать ее в качестве грубой рабочей силой, предварительно с ней не посоветовавшись. Тут бы любой возненавидел любого. Но мне с ней делить было нечего, к тому же мы все-таки практически напросились к ним в гости. Я готова была быть с ней любезной, но при словах «топленое молоко» я чуть не грохнулась в обморок, к тому же у меня были свои представления о том, что для меня было бы лучше лекарства, и это явно не было топленым молоком. --Не надо ей молока,--прогнусавил Портос.—А вот нам всем сейчас явно не помешал бы жареный барашек. --Ладно, будет тебе барашек,--совсем уже миролюбиво кивнула Мадлен и направилась к дому. --Чтоб ты знала и не сомневалась, это я тебя бросил!—крикнул ей вслед д'Артаньян. Мадлен обернулась. --Спасибо тебе за это! Ты не представляешь, как я тебе благодарна! --Это я тебе благодарен! Мадлен махнула рукой и удалилась по направлению к кухне. Хотя ее положение совершенно не обязывало ее заниматься хозяйством, готовить было ее хобби, которое Портос оценил по достоинству. Портос тоже взял меня под руку и покачал головой. --Душечка моя, мне кажется, нам предстоит чертовски веселая неделька с этими двумя...
Диана: Nika пишет: Душечка моя, мне кажется, нам предстоит чертовски веселая неделька с этими двумя... А он умен!
Nika: Диана пишет: А он умен! Бесспорно!
stella: Nika , а картошечкой Воланд снабжал? Чистый ООС, ее тогда в Европе духу не было.
Nika: stella пишет: Чистый ООС, ее тогда в Европе духу не было. Да тут уже такой ООС, и чистый и грязный , нашли к чему придраться К тому же ничто так не красит гусиный жир, как картошечка, согласитесь хотя можно, конечно, и на шкварки заменить, общий смысл от этого не измениться
stella: Под первач? Настоящий! Не спорю.
Lys: Nika пишет: К тому же ничто так не красит гусиный жир, как картошечка, согласитесь Надо было варенья добавить "ошень вкусно гусиный жир с фареньем"!
Nika: Lys пишет: "ошень вкусно гусиный жир с фареньем"! Офень фкусно, но мужики на одном гусином жире с вареньем долго не протянут разнообразие нужно
Nika: Закончилась и эта неделя, которая была настоящим праздником жизни. Портос долго не хотел отпускать д'Артаньяна, он даже предлагал все бросить и поселиться где-нибудь поблизости, а уж он все это организует. Где-то я уже это слышала... однако мысль о соседстве с Мадлен, да еще и в деревне, пусть даже эта деревня и была самим Пьерфоном, до остатков дней мне вовсе не улыбалась, хотя к концу она уже даже готова была поделиться рецептами самого любимого. На этом пункте д'Артаньян сам заметил, что это уже было перебором, хотя Мадлен уже успела рассказать кое-что полезного, пока они с Портосом вспоминали бурную молодость. В конце концов, пора было все же возвращаться, ведь любой праздник когда-нибудь заканчивался. Если бы мне кто-нибудь когда-нибудь хотя бы намекнул, что во Франции в 17ом веке может быть скучно, я бы... ну вы поняли, далее по тексту. Однако оказалось, что Атос и здесь был прав: скучно может быть даже в самой распрекрасной мечте, если там нет подвигов и приключений. Едва я об этом подумала, как передо мной предстало явление. Явление было явно знакомое. --Черт знает что происходит с бедным грузином! Я же вчера ничего не пил, кроме хванчкары! А это же вобще не алкоголь! --Гоги?!!! --Жанна! Слава богу! Хоть один нормальный человек! Обьясни мне, что здесь происходит? --Послушай, Гоги, ты ведь читал в детстве книжку «Три мушкетера»? --О да, очень, очень хароший книжка! Мы еще во дворе все хотели быть на них похожими! Но причем тут... --Послушай, Гоги, ты веришь в чудеса? --После того проклятущего автобуса я во что хочешь поверю, дарагая... --Во что хочешь? Вот это хорошо. --Ну, так что здесь происходит? Слушай, пастав меня на место, мне завтра в восемь часов утра надо быть на работе, ты же знаешь, Яков не любит, когда опаздывают, а то придет какой-нибудь вредный женщин, будет просить свежий клюква, а Гоги нету! --Успокойся, Гоги, тот, кому надо будет быть на работе, обязательно будет на работе, можешь мне поверить. Как раз на этом месте вернулся со службы д'Артаньян при полном параде. --Шура! Что это на тебе за маскарад? --Это еще что?—невозмутимо поинтересовался д'Артаньян. --Это не что. Это Гоги. --Я так и знал, что это все именно так закончится! Значит так, Гоги, слушай меня внимательно и запоминай все, что я тебе скажу. Я не Шура, я д'Артаньян, капитан королевских мушкетеров. --Да ну! А я тогда—Индира Ганди! Или еще лучше—Майя Плисецкая! Хотите, танец маленьких лебедей станцую? Наконец, после долгих препирательств, д'Артаньяну наконец удалось убедить Гоги, что он не спит и не сошел с ума. --Но что же мне тут делать?—наконец произнес Гоги после долгого раздумья.—Я же совершенно сюда не хотел! Оно само! --Первый раз вижу человека, который бы к нам не хотел,--сказал д'Артаньян. --А куда ты хочешь? Обратно в Тбилиси? --Нэт, никакого Тбилиси! Я хочу обратно в Иерусалим! Ты же знаешь, Жанна, это самое прекрасное место на земле! --Особенно рядом с вашими арабами,--проворчал д'Артаньян.—Уж я бы с ними поговорил. --Это издержки производства, Шура. А в остальном там все очень даже прекрасно. --Ну ладно, Гоги, ты подумай, может, тебе у нас еще и понравится. Все равно у тебя нет выбора. --Ладно, я подумаю, может и понравится... а ты можешь меня к себе в мушкетеры взять? Я могу быстро научиться этой штукой махать! Она пачти как наш кинжал! --Нет, не могу. Сначала ты должен совершить какой-нибудь подвиг. --Подвиг, гаваришь... ну ладно, а может, я тогда буду чебуреки у вас на базаре продавать? Ведь базар у вас хотя бы есть? --Базар-то у нас есть, только никаких чебуреков ты там продавать не будешь. Максимум—хачапури. Сойдут за слоеные лепешки. --Ладно, дарагой, скажешь хачапури, будут хачапури. А теперь можно немного поспать? А то я должен все это переварить... --Ну конечно, Гоги,--сказала я.--Уж здесь-то можно спать сколько влезет. Пойдем, я тебя провожу. --Интересно,--задумчиво произнес Гоги, закрывая дверь к себе в комнату.—Интересно, сколько шашлыка можно нацепить на эту шпагу?
Диана: Nika пишет: --Подвиг, гаваришь... ну ладно, а может, я тогда буду чебуреки у вас на базаре продавать? Ведь базар у вас хотя бы есть? В жизни всегда есть место подвигу
Lys: Nika пишет: Интересно, сколько шашлыка можно нацепить на эту шпагу?
Nika: Диана пишет: В жизни всегда есть место подвигу В жизни Гоги всегда есть место подвигу
nisona: Смело,необычно. и все-при наследниках! Вы обскакали Дюма! Браво!
полная версия страницы