Форум » Крупная форма » Иной ход (продолжение) » Ответить
Иной ход (продолжение)
stella: Фандом: " Виконт де Бражелон" Размер: макси Пейринг- персонажи " Виконта" Жанр: - а пусть будет... может, повесть?( на роман не тянет) Отказ: Мэтру. Спасибо всем, кто мне помогал и вдохновлял: Диане, Нике, Lys( пусть ее и нет на форуме), Железной маске и, особенно, Камилле де Буа-Тресси за бэту.
Ленчик: jude, да я и не спорю, я так - чисто пообщаться :) У меня в семье два филолога-переводчика: муж и свекровь. Вот я от них и нахваталась. Стелла, извините мы тут наоффтопили, могу вычистить. Хорошо админу - сам напачкал, сам убрал)))
stella: Да наоффтопили ли,Ленчик ? Вроде, все в тему как-то. Но вам - виднее. Я не против и оставить- тема зацепилась за барина. А вот каким французским словом заменить русское определение " барственный"? Вот мне кажется, что раз мы пишем на русском, есть моменты, когда именно русское слово и определит колорит фразы. Я действую инстинктивно, пробуя слово на язык: как мне подскажет не разум, а вкусовые пупырышки.)))
stella: Глава 43. Атос готовится. Время шло незаметно. Рауль все больше входил в курс дел, но это не приносило ему ни радости, ни удовлетворения. Он даже начал проводить время с сыном, но Атос, надеявшийся, что ребенок сумеет заинтересовать виконта, с горечью убедился, что это все — формальное отношение, диктуемое лишь долгом. Рауль не испытывал пока никаких чувств к сыну: он, видимо, только раздражал его своей детской непосредственностью. Атос утешал себя мыслью, что мальчик станет интересен отцу годам к шести-семи, когда выйдет из-под опеки няни и его воспитанием вплотную займутся мужчины. А пока он своим вниманием и любовью старался компенсировать Роберу отсутствие самых дорогих людей. Все это действовало на графа не лучшим образом: постоянные мысли, что он совершал фатальные ошибки, воспитывая виконта, заставляли его заниматься анализом давно прошедших событий, в который раз лишая сна и покоя. В такие ночи Атос просто вставал и шел к внуку. С каждым днем он все больше привязывался к мальчику, сознавая при этом, что у него уже нет ни времени, ни сил, чтобы успеть вырастить еще и этого ребенка. А Робер, со всей силой обреченного на сиротство дитя, тянулся к деду. Однако стоило появиться в их обществе Раулю, и граф тут же находил предлог, чтобы оставить виконта с сыном наедине. Надежда умирает последней, а Атос не хотел терять ее только потому, что его собственный сын замкнулся от всего мира, утратив желание жить. Если бы не Робер, Атос, скорее всего, продал бы все свои земли и увез сына куда-нибудь подальше от Франции и воспоминаний. Но Роберу надо было обеспечить будущее, мысль о том, что мальчик может расти в нищете, претила графу. Мысли о том, что его род еще получит причитающуюся ему славу нет-нет, да и посещала графа де Ла Фер, но все чаще при этом он скептически улыбался. Этого ребенка он не желал растить в почтении к трону: Атос отлично видел, что происходит с королевской властью, и как все дальше расходится правление новой монархии с его принципами. Характер Робера разительно отличался от характеров отца или матери: в отличие от тихой и мечтательной Луизы, он весь был порыв и нетерпение. От Рауля он заполучил настойчивость в достижении желаемого. Мальчик был очень красив: голубоглазый и с золотистыми локонами до плеч, он производил впечатление ангелочка, в особенности, когда ему приходилось о чем-то просить, и он устремлял с мольбой свои прозрачные глаза на взрослого. В такие минуты нужно было мужество, чтобы отказать малышу. Рауль, если эта просьба была обращена к нему, отказывал сыну, считая это ненужным баловством и, вспоминая при этом, что в подобных случаях отец редко когда шел ему навстречу его капризам. Атос собирал свою волю в кулак, и старался доходчиво объяснить внуку, почему он не может выполнить его просьбу. Зато, когда он соглашался выполнить детскую прихоть, восторгу Робера не было границ. Больше всего мальчику нравилось, если кто-то их мужчин сажал его к себе в седло, и они отправлялись на прогулку. Вот и теперь, глядя в умильные детские глаза, граф понимал, что откладывать совместную прогулку он больше не сможет. Пока седлали для них коня, пока одевали мальчика, Атос спустился на первый этаж. В столовой он застал Рауля; виконт стоял у поставца и, заслышав шаги отца, сделал вид, что рассматривает серебряный кувшин работы Челлини. - Вы не изучили эту безделицу за всю свою жизнь? - не удержался от иронии граф. - Господин граф, представьте себе, я ни разу не удосужился внимательно рассмотреть это дивное творение мастера. Меня всегда больше привлекала шпага нашего предка. Атос не без удовольствия отметил про себя, что Рауль сказал «нашего предка», признавая себя частью их рода. - А я думал, что после первого визита д'Артаньяна в Бражелон вы не преминули тщательно изучить этот кувшин, Рауль, - он резко сменил тему, - не хотите ли проехаться с Робером? Мальчика как раз готовят к прогулке со мной, но я уступлю вам место, если у вас есть время и настроение. - Я немного провожу вас, граф, но далеко с вами не поеду, - Рауль чуть покраснел, - у меня дела с арендатором. - Как вам будет угодно, виконт, - Атос хотел что-то сказать, но передумал. В конце-концов, он и сам далеко не поедет: так, покрутится немного по лесу, чтобы развлечь внука. Лошадь не спеша ступала по тропинке, Робер крутил головой, как птенец, опасаясь пропустить что-то интересное и засыпая вопросами графа. Мальчик захлебывался от восторга, а потом вдруг затребовал, чтобы дед пустил коня в галоп. Атос отнекивался, старался отвлечь мальчика, но Робер разошелся и, уже капризно надув губки, готов был заплакать. К такому проявлению детского каприза бывший мушкетер готов не был: Рауль никогда так требовательно себя не вел, инстинктивно, даже совсем крошкой, понимая неопределенность своего положения в доме. Этот же сорванец ощущал себя важной персоной, центром мироздания в Бражелоне. Атос не собирался лишать внука этой уверенности, но в данном случае каприз был неуместен. Не станет же он объяснять ребенку, что с утра ему нездоровится, что от боли в груди у него темнеет в глазах, и единственно, чего он желает сейчас, это оказаться поскорее в доме. Атос тронул коня и в это мгновение Робер изо всех сил ударил лошадь пятками. Отлично выезженный конь удивленно всхрапнул и перешел на рысь. Атос, не ожидавший такой каверзы, едва успел ухватить внука и не дал ему вылететь из седла. В седле они удержались, но граф на какое-то мгновение потерял сознание и, когда туман в глазах рассеялся, понял, что судорожно держится за луку седла, а Робер тормошит его, глядя на него расширенными от страха глазами. - Все хорошо, мой милый, все хорошо, не бойся! - ему казалось, что он очень бодро успокаивает Робера, а, на самом деле, он едва шевелил пересохшими губами. - Мы с вами сейчас поедем домой, - теперь Атос действительно говорил внятно, взяв себя в руки. - Поедем медленно, и вы больше не будете мне мешать. Лошадь — это не игрушка, это большое и очень сильное животное, и чтобы уметь с ней договариваться, надо специально этому учиться. А пока сидите смирно и держитесь за гриву коня. Вот так. - Атос глубоко вздохнул и выпрямился в седле; к счастью липовая аллея, ведущая к замку, была неподалеку. Потребовалось еще с полчаса неспешного шага лошади, пока впереди замаячили башенки Бражелона. Но, только когда перед ними распахнулась узорчатая решетка ворот, граф де Ла Фер позволил себе улыбнуться: чтобы с ним теперь не случилось, Робер в безопасности. Навстречу им уже спешили конюх и Рауль. Атос бережно передал Робера отцу и спешился. Конюх, бросив на хозяина обеспокоенный взгляд, повел коня в конюшню, а граф медленно пошел по дорожке. Рауль, которому Робер с жаром рассказывал о прогулке, и о том, как он сам пришпорил лошадь, потому что граф боялся это сделать, с удивлением оглянулся на отца и тут же, опустив ребенка на землю, кинулся к графу. Он подоспел вовремя: Атос покачнулся и осел ему на руки. Когда Рауль заглянул ему в лицо, он увидел, что отец без чувств. Врач, суета в доме, испуг сына и плач слуг — все это прошло мимо сознания Атоса. Сначала была только боль, которую он привычно терпел. Потом боль ушла, но осталось чувство бесконечной усталости и внутренней опустошенности. И - давно забытое желание уснуть и не проснуться. Он утратил чувство реальности, полностью погрузившись в воспоминания: роскошь, которую он себе не часто позволял. Сейчас же ему казалось, что он снова с друзьями, а вокруг прокопченные стены старого трактира. Он даже не думал, что так отчетливо помнит едва ли не каждую балку, каждую ступеньку в «Сосновой шишке». Гул голосов служил привычным фоном, на котором отлично думалось, и еще лучше игралось в кости или карты. Отчаянным бретерам запрет короля на азартные игры не был указом, как не был и указом запрет на дуэли. Ощущение молодости, бесшабашности, полнейшей беззаботности, затопило Атоса. Он был сейчас только Атосом, только мушкетером без прошлого и будущего, и это сознание было отрадным для него. То, что осталось в прошлом с миледи, так же не играло роли, как не играло и то, что ждало его впереди. Чувство долга, ответственности за все, что происходит с ним и с близкими ему людьми, оказались сильнее. Мысль о том, что кроме этой мушкетерской жизни у него есть и другая, и в ней у него совсем другая роль, пробилась на поверхность сознания: он вспомнил о Рауле и Робере и, как в незапамятные времена трагедии на Ла-Манше, рванулся к поверхности. Только бы хватило ему воздуха, только бы выплыть: он обязан выжить для сына и внука! Кто-то протянул ему руку помощи, он судорожно ухватился за нее и очнулся: рядом был Рауль и держал его руку в своей. Глаза сына были полны слез, и Атос как-то отстранено подумал, что раз Рауль так испугался за него, он теперь никогда не покинет отца. Он хотел это сказать сыну, но виконт приложил палец к его губам, призывая к молчанию, и осторожно сжал его руку. - Доктор не велел вам разговаривать, отец, - произнес он успокаивающе. - Вам нужен покой. «Может быть, я и вправду заслужил этот отпуск?» - не без иронии подумал граф, послушно закрывая глаза. - «Что же, пусть Рауль сполна ощутит всю меру ответственности не только за Бражелон, но и за все, что происходит в его землях. А я, пожалуй, действительно буду отдыхать. Наверное, в первый раз в жизни. Если не считать Шотландии...» - запоздало вспомнил он, погружаясь в сон. Бражелон, затаив дыхание, всматривался в это бледное лицо, на котором словно не осталось ни кровинки. Но дыхание больного было ровным: он действительно спал. Неожиданная болезнь отца была для виконта громом с ясного неба. Где, когда и как пропустил он момент, когда граф впервые почувствовал себя плохо? Сколько Рауль не спрашивал себя, как не ворошил свою память, он ничего припомнить не мог. Видимо, он был настолько эгоистичен, что кроме своей Луизы ничего вокруг себя не видел. И Бог едва не наказал его! Доктор сказал, что граф чудом остался жив, и сердце у него давно уже больное. Если никто ничего не замечал, то исключительно потому, что господин граф владеет собой, как никто. Атос мало что рассказал сыну о своей жизни. Будь здесь, рядом, д'Артаньян, он бы не удивился: он отлично знал, сколько всего пришлось вынести сердцу друга. « Как только отец почувствует себя лучше, напишу капитану, чтобы он приехал!» - пообещал себе виконт, и тут же замер от мысли, как это может принять Атос: друг приехал проститься! Виконт много и обстоятельно размышлял о своем горе и своей смерти, не видя для себя выхода из создавшегося положения. Но он никогда не задумывался, что что-то может произойти с самым близким и дорогим ему человеком: отец казался ему незыблемым и не подверженным никаким житейским бедам. А теперь оказалось, что его отец так близко подошел к последней черте, что его спасло только чудо. У Рауля не осталось выбора: врач предупредил его, что малейшее волнение может убить графа, и ни о каком отъезде или путешествии не может быть и речи. Виконт отлично понимал, что ему предстоит еще и борьба с самим Атосом, который не захочет смириться с каким-либо бездействием. Энергии графа мог позавидовать и молодой человек, а теперь ему поневоле придется избегать и дальних поездок и волнений. К чести молодого человека, надо сказать, что он даже не вспомнил о своем горе, настолько тревога об отце поглотила его. «Клин клином вышибают», говорит народная пословица. Атос никогда бы даже подумать не смог, что подобные обстоятельства так повлияют на настроение сына, но он никогда такой ценой и не стал бы подвергать его подобному испытанию: это походило бы на шантаж. Графского терпения хватило на три дня лежания в постели. Больше его душа не вынесла бездействия, а тело... тело всегда было покорно его воле. Не смотря на протесты врача, мольбы Рауля и молчаливое неодобрение Гримо, Атос, едва встав с постели, повел себя, как обычно. От приступа осталась только некоторая слабость и ощущение, что сердце бьется в горле. Но старому воину обращать внимание на такую ерунду! Через неделю он, словно ничего не произошло, отправился верхом в Блуа. Куда? Зачем? Никому он ничего не сказал, а сопровождал его на этот раз Гримо. Атос ничего не сказал и сыну, но стороной Рауль узнал, что графа видели около дома его поверенного. Атоса, конечно, не обрадовало бы, что его визит к нотариусу не прошел незамеченным, но Блуа не такой большой город, все друг друга знают, и появление в городе графа де Ла Фер с управляющим сразу было отмечено в деловом квартале, где проживало дворянство мантии. Наблюдательные кумушки не преминули заметить, что упомянутый вельможа покинул дом уважаемого нотариуса с очень задумчивым, едва ли не отрешенным видом. Во всяком случае, этот вежливый господин, вопреки обыкновению, даже не приподнял шляпу в ответ на почтительные поклоны. Гримо следовал за графом, отстав не более чем на корпус лошади, и не спуская с него глаз. В отличие от всех, он знал, что происходило в кабинете поверенного: Атос велел ему остаться. Это было вопреки заведенным правилам: личные дела графа уж никак не касались его слуг. Но Гримо уже давно был для Атоса не просто слугой: десятки лет, прожитых бок о бок, и Рауль, сделали их одной семьей. То, что решалось у нотариуса, касалось Гримо. Атос окончательно оформил свое завещание и хотел, чтобы именно Гримо свидетельствовал этот акт. Кроме того, и сам управляющий был упомянут в этом завещании, которое возлагало на него долю ответственности за судьбу Робера. Старый и верный слуга оказался, наряду с Арамисом тем, кто отвечал за судьбу мальчика.
stella:
Диана: stella пишет: А вот каким французским словом заменить русское определение " барственный" А словом "вельможный" - можно? Я помню, что в моих ТМ и ДЛС часто встречается слово "барин", не могла понять, почему так. Можно было раньше задуматься о вольности переводов Но тогда и здесь нет повода употреблять наше отечественное понятие.
stella: Не думаю, Диана , что " вельможный" подходит. Это, скорее, обращение, чем определение. Барственный - это какой-то холеный, уверенный, надменный и властный. В любом случае, в Атосе эта барственность так и лезла на глаза, как бы он ее не прятал.
Диана: Это определение в том числе. Во всяком случае, вы уже подобрали кучу синонимов. ИЗ Атоса лез вельможа.
stella: Глава 44. Супружеская сцена. Словно исполнив свой последний долг перед близкими, Атос начал платить цену тому состоянию, которое называют дорогой к смерти. Внешне он почти не изменился. Разве что совсем побелели волосы, по-прежнему серебристой волной спадавшие ему на плечи, и глуховатым стал голос. Он стал немного медлительнее в движениях и старательно скрывал, что для него сесть в седло, когда не держат стремя, почти подвиг. А в остальном, это был все тот же вельможа, приветливый и всегда готовый помочь друзьям, надменный и неприступный с людьми, не знакомыми с честью и совестью. Он полностью отошел от дел, занимаясь только внуком и своими воспоминаниями, которые он постоянно правил, внося в тетрадь Мемуаров. Теперь именно Рауль вел все дела, все реже прибегая к советам отца. Атоса это не задевало: это было то, чего он добивался от виконта. Внешне все выглядело благополучно, но Атос несколько раз замечал на лице сына выражение такой внутренней боли, что у него и самого болезненно сжималось сердце: Рауль ничего не забыл и ничего не простил, он только боле-менее успешно носил маску благопристойности и смирения. В июне 1667 года виконт по делам вынужден был посетить Париж. Он долго откладывал эту поездку, но его присутствие было необходимо: дело шло о судебных издержках, а быть в долгах Атос считал немыслимым позором для своей семьи. Едва закончив визит к нотариусу и покрыв долг, Рауль подумал, что раз уж он в Париже, то он бы мог постараться увидеть д'Артаньяна. Был еще, правда, де Гиш, которого он рад был увидеть, но маловероятно было бы встретить его здесь, когда весь двор, скорее всего, пребывал в Фонтенбло. К немалой радости Бражелона, капитан был в Париже и даже более того - находился в своем особняке на улице дю Бак. Сведения Рауль получил на Ломбардской улице в лавке, принадлежавшей некогда Планше, где отлично знали капитана королевских мушкетеров. Капитан д'Артаньян проживал теперь в собственном доме, сменившем отель Тревиль, и ставшим не только домом гасконца, но и штаб-квартирой полка мушкетеров. - Рауль, ты здесь? - мушкетер обнял виконта, словно родного сына и с тревогой вгляделся в его лицо. - Что-то случилось? Как отец? От него давно не было писем. - Все хорошо, господин капитан, все как обычно, - улыбнулся ему Рауль.-- Отец занят своими Мемуарами и Робером. А в Париж меня привели дела: отец совсем устранился от занятия поместьями, все проблемы он теперь доверил решать мне. - Давно пора! - пробурчал д'Артаньян. - Граф здоров? - Благодарение богу, отец чувствует себя хорошо. - Но в Париж не хочет приезжать? - Знаете, господин д'Артаньян, - чуть помедлив, признался Бражелон,- не будь такой необходимости, и моей ноги не было бы в столице. Но теперь, я надеюсь, меня долго не будет в Париже. Я рад, что могу с вами повидаться, и хотел бы видеть вас и в Бражелоне. Отец был бы просто счастлив, если бы вы были нашим гостем. - Я в этом и не сомневаюсь. Да и я соскучился не на шутку. Эх, - пробормотал он, - если бы и те двое смогли хоть на день оказаться во Франции! - А знаете, дорогой друг, - вдруг решился Рауль, - у графа есть небольшое поместье в Русильоне. Это очень близко от границы и мы бы могли... - Поговори об этом с отцом, - неожиданно сказал д'Артаньян. - Он знает, что и как сделать. Пока я на службе у короля, к моей персоне привлечено слишком много внимания. Всякое положение при дворе требует своих жертв. Но я не намерен отказываться от удовольствия хотя бы перед смертью повидаться с нашей компанией. Рауль хотел было возразить старому другу, что его мысли о смерти преждевременны, но какое-то странное предчувствие остановило его. Желание увидеть еще раз Портоса овладело и им: привязанность к гиганту была сильна, как никогда. Друзья отца стали и его друзьями, он твердо знал, что и они воспринимали его, как своего сына, и сознание этого наполнило душу виконта нежностью и тоской. Раньше он никогда не задумывался о возрасте друзей. Они пришли в его жизнь с рассказами опекуна, и, встретившись с ними впервые, он воспринял их, как сказочных героев. Только с годами, став старше, начал он их видеть, как реальных людей. И все равно их подвиги оставались для него такой же легендой, как рассказы Атоса о своих предках. Окончательно повзрослев, Рауль вдруг заметил, что время, так долго щадившее его близких, вдруг стало к ним безжалостно. Как-то сразу они постарели - д'Артаньян и Атос, как-то сразу стала заметна их седина, безжалостно отмечавшая прожитые года. Он и понятия не имел, сколько всего пережитого, сколько горя и бессонных ночей прошло над их головами. Виконт до сих пор довольствовался тем, что рассказали ему друзья, ему и в голову не приходило расспрашивать их. Теперь же он дал себе слово при первой же возможности расспросить не только отца, но и его друзей. Какие тайны хранила их память? Что знали они о минувшем царствовании, превратившемся для его сверстников едва ли не в легенды о короле Артуре. Какие подвиги совершили четыре мушкетера не только в молодости, но во времена Фронды, но и теперь, когда уже спокойно могли бы почивать на лаврах. Что заставило д'Эрбле и дю Валлона так стремительно бежать за пределы Франции? Бывшие мушкетеры всегда относились к нему, как к сыну. Не пришло ли время и ему стать тем, кому они смогут поведать свои воспоминания, чтобы и он, в свою очередь, смог передать это бесценное наследие своему сыну. Так не прервется цепочка, связывающая прошлое с будущим. Эти мысли не оставляли Рауля всю дорогу, пока он возвращался к себе в гостиницу. Ему открыл Оливен. На лице лакея явственно читалось какое-то сомнение, но он, принимая у хозяина плащ, шляпу и шпагу, хранил молчание. Рауль пытливо посмотрел на Оливена, но тот отвел глаза. - Что случилось, Оливен? - Господина ждет дама, - пролепетал лакей. - Но она не велела докладывать о себе. - Не велела? Но кто она такая, чтобы приказывать тем, кто мне служит? - Это я, господин виконт, - проговорила дама, выступая из полумрака комнаты. - Я, Луиза де Лавальер. - Вы!? Вы здесь?! Вы посмели!.. - Бражелон беспомощно опустился на кушетку, не сводя глаз с бывшей супруги. - Я посмела, Рауль. Я посмела, чтобы задать вам один единственный вопрос: как мой сын? - Он не ваш сын, вы бросили его! - машинально пробормотал совершенно ошеломленный виконт. - Пусть будет по-вашему. Но умоляю вас, ответьте мне! - Робер здоров. - Он... он вспоминает обо мне? - Он давно забыл, что у него была мать, - с поразившей его самого мстительной радостью ответил Рауль. - Забыл? Что же, я заслужила это забвение, - Луиза не скрывала слез. - Как и то, каким вас удостоят и остальные ваши дети, - хмуро бросил Бражелон, невольно показывая, что он осведомлен об отношении Луизы к ее детям от короля. - Мне нет прощения, я знаю, Рауль, - она сжала руки, - но скажите хотя бы, что вы не сожалеете о том, что было у нас в юности. - Зачем вы пришли, сударыня? - Бражелон посмотрел ей прямо в глаза. - Вам приятно видеть, что я не могу вас простить и по сей день? Вам хочется удостовериться, что моя жизнь больше всего похожа на ад? Вас не здоровье Робера волнует, вас волнует, способен ли я простить вашу измену. Чего вы добиваетесь? Зачем вам нужно мое прощение, если вас так любят? Вы можете получить индульгенцию от самого папы, но вы никогда не получите от него развод. Луиза, Луиза, теперь я прошу вас: уйдите и больше никогда не появляйтесь в моей жизни и в жизни моего сына. Иначе, и это я вам обещаю, я сумею проклясть вас. - Но простить... - Никогда! Потому что, простив вас, я предам все свои идеалы. Уничтожу последние принципы своей жизни... Вы спросили, не сожалею ли я о прошлом. Я сожалею лишь о том, что не слышал своего отца, что не поверил его знанию жизни и людей. Если бы я мог вернуть все назад, я бы ограничил наше знакомство той встречей в Блуасском замке, я не стал бы просить графа де Ла Фер о аудиенции у короля, и не стал бы настаивать на нашем браке. Вы бы остались просто юношеской влюбленностью и светлым воспоминанием о детстве. Так было бы лучше для всех. - Но у вас бы не было Робера! - воскликнула Луиза, цепляясь за этот последний довод. - Вы ошибаетесь: так бы звали моего наследника от другой женщины, выбранной для меня по законам династических браков. - Вы не были бы с ней счастливы без любви! - воскликнула Лавальер. - Но я не был бы несчастлив от ее неверности, - парировал Рауль, вставая и давая понять Луизе, что разговор окончен. - Прощайте, мадам,- он чуть поклонился, - уверен, что мы с вами виделись в последний раз. - Рауль! - Хватит! Я не желаю слышать свое имя из ваших уст. Для вас я чужой, совершенно незнакомый вам человек. В этом мире мы больше не встретимся. Он позвонил и сделал знак Оливену проводить непрошеную гостью. Потом подошел к окну и из-за занавеси проследил, как она уселась в портшез, и как слуги поспешно унесли его. - Вот теперь, действительно, все кончено, - прошептал Бражелон. Но ни радости, ни удовлетворения он от этого не получил. Осталось только тяжкое ощущение бесцельности собственной жизни.
stella: Глава 45. Просьба Рауля. Атосу не надо было особенно всматриваться в лицо сына, чтобы понять, что произошло что-то непоправимое. Рауль, который медленно, но верно возвращался к жизни, после своей поездки в Париж стал больше походить на выходца с того света, чем на живого, полного сил молодого человека. Граф не решился его расспрашивать ни о чем, но Рауль сам рассказал ему о встрече с Луизой. И Атос, как всегда и во всем случившемся, искал свою вину. Он был непростительно опрометчив, отдав все управление сыну. Он обязан был подумать, что дела неизбежно приведут виконта в Париж, а в Париже его всегда могла подстерегать встреча, которая была для него смертельно опасна. То, что Лавальер не побоялась прийти к мужу и просить его о чем-либо, лишний раз говорило Атосу не то, что она смелая женщина, а то, что она, как и все женщины - безжалостна. И Атос сам предложил сыну то, чего боялся больше всего: покинуть Францию, уехать из отчего дома, чтобы ничего не напоминало ему о происшедшем. Уже не утаивая ничего о своей жизни, рассказал он ему о миледи и, поколебавшись — о том, как расправился с ней оба раза. Рауль только покачал головой, - Луиза не демон, она - слабая женщина и то, что она совершила, это всего лишь подлость. Подлость я не могу забыть и не могу простить, но я не стану ей мстить. Мне жаль, что я ничем не виноват перед ней; мне было бы проще пережить ее измену, знай я за собой хоть какую-то вину. Та женщина, о которой вы мне рассказали, граф, была достойна своей участи — подобных монстров не должно оставлять на земле. Но я, который всю жизнь стремился хоть в чем-то быть достойным вас, не в силах пережить даже свою беду, свой позор. Я слаб и ничтожен, отец, я не сумел преодолеть жизненного испытания. Атос слушал сына и чувствовал, что у него уже нет сил ни ободрить Рауля, ни выговорить ему за слабость. Что он мог сказать ему теперь? Чем мог утешить? Он прекрасно понимал, что теряет, уже фактически потерял своего мальчика, что никакие слова не заставят Бражелона смотреть вперед, когда все его мысли направлены к тому концу, который он жаждет всем своим естеством. Теперь даже мысль об отце не привязывала его к жизни. Рауль передал просьбу д'Артаньяна о встрече и Атос, собрав последние силы, занялся ее подготовкой. Необходимо было наладить переписку с Арамисом так, чтобы агенты Людовика не перехватили писем. Атос, не повидавшись с д'Артаньяном, не имел представления об истории с близнецами. Поэтому его письмо ушло в Ванн, после чего слежка была им обеспечена. В Ванне, после бегства прелата, не осталось верных Арамису людей. Второе письмо Атос послал в Нуази, в монастырь, и именно оно нашло адресата. Арамис схватился за голову, узнав, что Атос писал в Ванн (графу изменила его обычная осторожность), но что-то исправить было уже поздно. Хорошо было хотя бы то, что письмо передали с курьером, а граф ни словом не упомянул Шато-Турен. Арамис был уверен, что сумеет обмануть ищеек короля, а точнее - Кольбера. Удастся ли это его друзьям, д'Эрбле не знал. Со своей стороны он задумался о том, где бы они могли скрыться, если их пребывание во Франции будет раскрыто. Если Атос и Рауль могли бы уехать из Франции, то для д'Артаньяна такой путь был неприемлем. Он, одним уже свиданием с двумя заговорщиками, мог быть безнадежно скомпрометирован, не говоря уже о виконте и графе. Четверо недовольных правлением друзей и примкнувший к ним капитан королевских мушкетеров - это ли не повод для Людовика расправиться с ними одним ударом? В таких обстоятельствах замок Атоса представлялся д'Эрбле ненадежным укрытием. В Байонне затеряться было не в пример проще, но Арамису хотелось места уединенного, где они могли бы спокойно встретиться, поговорить и (он это прекрасно сознавал) в последний раз отдать честь своей дружбе. По зрелому размышлению, идеальным местом для такой встречи ему стал представляться городок Моссе, расположенный едва ли в полутора десятках лье от Перпиньяна. Именно там находилась небольшая часовня Нотр-Дам де Корбиак, в стенах которой Арамис надеялся найти безопасный приют для друзей и самого себя. В год смерти доброго короля Генриха 4, монастырь, разместившийся в часовне, стал собственностью августинцев. У д'Эрбле были связи с отцом-настоятелем монастыря, и он был уверен в его гостеприимстве, а также и в умении держать язык за зубами. Они все будут добираться к этому месту самостоятельно, под разными предлогами, как виделось это Арамису, но события повернули в неожиданную сторону. Герцог де Бофор, раз за разом штурмующий стены пиратской столицы Джиджелли, просил об очередном подкреплении. Положение французов становилось отчаянным, действия флота были недостаточно эффективны, пехота не готова была к партизанской войне арабов, и Бофор умолял о поддержке. Весть об этом дошла и до Блуа, а в Бражелон ее принес курьер Бофора. Трудно понять было логику принца, который просил Атоса о поддержке и помощи. Прошедшие годы не убавили его почти детской веры в способность графа де Ла Фер сотворить чудо. Атоса в момент приезда курьера дома не было, офицера расспрашивал Бражелон, и это решило все. К возвращению Атоса Рауль твердо знал, что ему делать, не знал только, как это все объяснить отцу. Молча, не говоря ни слова, протянул он нераспечатанный пакет графу. Атос, бросив взгляд на бледное лицо сына, уселся за письменный стол и не спеша распечатал конверт. По мере того, как он углублялся в текст письма, написанного разборчивым почерком секретаря, на лице его проявилась целая гамма чувств: от изумления и легкого недоверия, до беспокойства и резкого недовольства. Обычно спокойный и беспристрастный, на этот раз граф не стал даже прятать своего возмущения письмом. - Граф, вы так недовольны этим посланием, - Рауль не спускал глаз с отца, пока тот пробегал глазами строчки. - Вас возмутило, что герцог вам пишет? - Да, но меня возмутил не сам факт его обращения к опальному дворянину!.. - Я не думаю, что он об этом знает, отец. - Вы правы, скорее всего, виконт. Нет, меня возмущает, что экспедиция поручена человеку, не имеющему понятия о подобных предприятиях. Факт, сам по себе вопиющий, если только это не повод избавиться от герцога. Теперь он молит о помощи, которую вряд ли сумеет получить. - Он просит вас о чем-то? - Он просит меня помочь воздействовать на Людовика и на Кольбера. С ума сойти: он считает меня всемогущим! Да, он действительно не знает, что мне вход в Пале-Руайяль заказан. Ума не приложу, чем я могу помочь ему! - Граф, у вас есть только один способ сделать это: отправить меня в Марокко, - тихо, не глядя на отца, прошептал Бражелон. - Вот как... вот как вы решили... - почти беззвучно промолвил Атос. Больше он ничего не прибавил; дыхание перехватило, а сердце сжали стальные клещи, из которых ему уже было не выбраться. В безмолвии прошло немало времени, пока граф не почувствовал, что он в состоянии встать. Уже у дверей он обернулся и посмотрел на Рауля таким взглядом, словно уже сейчас прощался с ним навеки. Будто заканчивая свои раннее сказанные слова, он добавил неожиданно ясным и глубоким голосом: «Раз это ваше решение, вы свободны. Прощайте, виконт!» Он вышел из кабинета, оставив сына раздавленным собственным решением и твердой волей отца, вышел, не проронив ни единого слова мольбы или сожаления. В этом был весь Атос: уважающий чужую волю и никогда никого не просивший о пощаде. Одному Богу было известно, что творилось в душе графа, какие мольбы или проклятия мог он посылать тому, кто отнимал у него самое дорогое, что оставалось в жизни. Но ни звука не вырвалось у него, пока он не дошел до спальни. Гримо, по шагам хозяина определявший его настроение, неслышно подошел, готовый помочь графу. Атос перевел на него взгляд и неожиданно для себя проговорил: - Гримо, виконт уезжает к герцогу де Бофору. Старому слуге больше и не надо было ничего говорить. Вся боль, весь ужас этих слов мгновенно дошли до него, он только застонал. Этот стон был последним, что запомнил Атос: комната закружилась вокруг него, перед глазами заплясали какие-то вспышки света, и он беззвучно осел на пол. Сознание он не потерял, но звать помощь Гримо запретил. - Раулю - ни слова! - приказал он тоном, не терпящим возражений. - Отлежусь. Атос даже в мыслях не допускал, чтобы его состояние как-то отразилось на решении сына. Никакой жалости, никакого снисхождения к его старости и одиночеству, он не хотел! Если Рауль не видит для себя другой судьбы, пусть идет ей навстречу. Он мужчина и отвечает за свои поступки. Так граф решил для себя, но согласно ли было с ним его сердце? Мучительная боль, боль, когда уже невозможно понять, физическая она или душевная, раздирала его на части. Знать, что теряешь сына, часть себя и не делать больше ничего, чтобы удержать его на гибельном пути... Атос, даже в самых мрачных своих предположениях, никогда не мог помыслить такого. Он, привыкший бороться с действительностью даже вопреки очевидному, сейчас просто опустил руки. Если бы Рауль смог до конца ощутить всю глубину отчаяния отца, он бы ужаснулся своей глухоте к его горю, очнулся бы. Но Атос, в своей гордыне, не смел признаться сыну, как отчаянно ждал, что Рауль ощутит его боль и придет к нему. Увы! Рауль, решив, что отец найдет в Робере все то, что не сумел воспитать в нем, сделал свой выбор. Мысленно он просил, он молил о прощении, но в реальности так и не решился нарушить уединение отца, боясь, что Атос сумеет его удержать от принятого ранее решения. У Рауля же не осталось ни воли, ни желания даже плыть по течению. Только мысль о покое, в котором растворится его существо навек: больше ничто не занимало его так, как эта мысль о смерти. И еще был жгучий стыд, что он не сумел оправдать надежд графа де Ла Фер. Отцу и сыну никогда не нужны были слова, чтобы понять друг друга. И сейчас, находясь так близко друг от друга, они были во власти похожих переживаний. Оба они начали обратный отсчет оставшимся дням, потому что для Рауля не было будущего без Луизы, а для Атоса все будущее было заключено в сыне. Напрасно Рауль тешил себя мыслями, что для отца внук станет еще одним сыном. Как и сам виконт, Атос не умел раздваиваться в своих привязанностях. И, если чувство долга способно было еще какое-то время поддерживать его силы, то огонь, поддерживающий его существование с появлением Рауля, тлел теперь из последних сил. «Мы поедем на встречу с моими дорогими друзьями вместе с Раулем, а потом я сам провожу его на корабль, отплывающий в Марокко» - назойливо крутилась в голове у Атоса мысль о расставании, которое было неизбежно, и делало реальностью его видение о прощании на берегу моря. «Я провожу его до Тулона, перед этим мы проведем несколько дней с д'Артаньяном, Портосом и Арамисом, а потом... потом я буду готов ждать решения своей судьбы».
stella: Глава 46. Последний бастион. Рауль в первый раз путешествовал по югу Франции. Вернее, он впервые попал в Перпиньян. Дорогу он не старался запомнить: он был занят своими мыслями и наблюдением за отцом. К тому же он был убежден, что возвращаться ему не придется. Робера и хозяйство Бражелона оставили на Блезуа, а Гримо, как и Оливен, верными тенями сопровождали своих господ. Атос не внушал Раулю особых опасений; казалось, дорога и предстоящая встреча вернули графу всю его энергию. Когда Атос видел, что Рауль не следит за ним, он, в свою очередь, уходил в себя. В такие минуты взгляд его, устремленный на сына, был полон такой боли и такого трагизма, что и постороннему человеку стало бы ясно, каких усилий стоили графу и его напускная деловитость, и его некоторая молодцеватость. Но никто не мог видеть, кроме Гримо, что творится с Его сиятельством. Атос ждал встречи с друзьями со смесью радости и печали, отдавая себе отчет, что это будет прощание навек. Иногда, думая о «четверке неразлучных», он словно грезил наяву, видя перед собой всю их веселую и неунывающую компанию в период осады Ла Рошели. Тогда призрак Миледи незримо витал над ними, но у них находилось достаточно оптимизма и задора устраивать пари, играть ночами напропалую или болтаться по окрестным кабачкам. И тон тогда задавал он, мушкетер Атос. Он только с виду был безразличен к происходящему. На самом деле его мозг напряженно работал, ища выход из создавшегося противостояния. Из противостояния, которое разрешилось казнью Анны де Бюэй. Его жены, его проклятия. И, как он теперь понимал - его Рока. Она сыграла в его жизни не просто трагическую роль. Она определила всю направленность его судьбы, его жизни. Сколько бы он не пытался восставать против ее мрачного воздействия, победителем, в конечном итоге, осталась она. Отняв у него все иллюзии молодости, она, под конец его жизни отбирала у него сына. - Отец, вам нездоровится? Может быть, мы остановимся, и вы отдохнете?- заботливый голос виконта заставил Атоса вернуться к реальности. Он так задумался, что бросил поводья, и его лошадь шла шагом за конем Рауля. - Нет-нет, виконт, нам надо торопиться, иначе мы не поспеем к назначенному дню!- граф очнулся от своей задумчивости и пришпорил коня.- Я не собираюсь опаздывать: это было бы неуважением к нашим друзьям. - Я боюсь, что господину д'Артаньяну не удастся вырваться со службы, - высказал их общие с графом опасения Рауль. - Д'Артаньян знает, как важно для нас увидеться в этот раз!- уверенно ответил Атос.- Он что угодно придумает, но добьется отпуска. По семейным обстоятельствам!- печально улыбнулся он. - Вы думаете, Людовик не поймет, какие «семейные обстоятельства» заставляют капитана просить отпуск на две недели?- с сомнением в голосе сказал виконт.- Этого достаточно, чтобы король не отпустил капитана или навязал ему сопровождающих. - Д'Артаньян что-нибудь обязательно придумает! Я верю в его изобретательность!- с непогрешимой увереностью в чудеса, которые способен был творить гасконец, возразил сыну Атос. Рауль только улыбнулся этим словам графа, в которых ему виделась наивность и страстность юношеской веры в непобедимого капитана. Атос все же решил заехать в Шато-Турен. Его не привязывали к этому замку никакие особые воспоминания, но ему хотелось показать сыну (так, на всякий случай: мало ли что еще может случиться) и эти владения. Рауль же не высказал ни восторга, ни удивления: казалось, ничто земное уже не волновало его. Он только вяло пожелал, чтобы Роберу достались и эти развалины. Атос бросил на сына суровый взгляд. - Я позаботился и об этом, виконт, раз уж вы решились связать свое будущее с герцогом де Бофором. Робер не будет нуждаться ни в чем и, надеюсь, сумеет с толком распорядиться наследством. У него порывистый и властный характер, лишнее имение и виноградники ему всегда пригодятся. Раулю почудился скрытый упрек в словах отца, и он опустил глаза. Отец почти не скрывает своего разочарования: не слишком ли строгая кара за неудачную судьбу обожаемого наследника? - Скорее бы все кончилось, - с тоской подумал Бражелон.- Это невыносимо и для меня и для отца. Графа тяготит мое присутствие, для него было бы лучше, если бы я уже был далеко. Тогда он смог бы полностью отдаться своим друзьям. Может, стоит убедить его, что я поеду вперед с Оливеном и буду ждать его в Тулоне. Это было бы самым разумным вариантом. - Граф, может быть мне бы стоило поехать вперед и все разузнать в порту. Если герцог сумел все же выбить какое-то подкрепление, я смогу отправиться с ним. Ежели нет, из Тулона я смогу получить самые последние новости о том, как обстоят дела в Джиджелли. - Короче, вы решили, что мне в тягость ваше присутствие, что я не могу дождаться, когда ваше измученное лицо перестанет стоять перед моими глазами? О, не бойтесь сказать мне правду, Рауль,- Атос резко развернулся лицом к сыну.- Видит Бог, в этом мире нет ничего для меня дороже вас. Вы были моим спасением в зрелости, вы и остались моей надеждой в старости. Я все еще надеюсь, мальчик мой, все еще надеюсь на чудо! Рауль побелел, как стена. - Этих слов я и боялся, отец!- пробормотал он глухим голосом. - Я дал вам свободу действий, виконт,- помолчав, проговорил Атос.- И я не намерен брать свои слова назад. Вы вольны в своих действиях. Если вам нечего делать в этом мире, постарайтесь свой уход обставить так, чтобы ни мне, ни вашему сыну не было стыдно за ваши действия. Хотите умереть,- он судорожно вздохнул,- умирайте, но со славой для своего рода и Франции. Если же для вас не важно, увидите ли вы перед отъездом наших друзей, можете уезжать. Я передам им ваши уверения в любви и дружбе. Д'Артаньян и Портос будут счастливы получить их. - Граф, прошу вас: ваша ирония убийственна для меня. - А для меня горько видеть, что вы готовы убежать, не отдав близким людям последнее «прощай»!- голос графа сорвался и Бражелон, забыв о почтительности бросился к отцу, сжав его в объятиях. Он явственно чувствовал, как вздрагивают плечи Атоса, но, когда он отпустил отца, лицо того было застывшим, а глаза — сухими. Рауль потрясенно отстранился, потом почтительно сжал в руках холодные, как лед пальцы и поцеловал руку отца. Атос смотрел сквозь сына тяжелым взглядом, в котором нельзя было прочитать ни его переживаний, ни его мыслей. Рассвет только занялся над холмами, окружавшими крохотный городок, когда перед городскими воротами показались два всадника на прекрасных конях. Оба путешественника, молодой, в мундире королевского гвардейца и второй, в почтенных годах, одетый в цивильный костюм, который так и не смог скрыть его блестящую выправку профессионального военного, были вооружены до зубов. Пистолеты, тяжелые боевые шпаги говорили сами за себя. Дворяне эти проделали долгий путь: об этом свидетельствовали и дорожная пыль на их одежде и заморенные в конец лошади. Одна из лошадей потеряла подкову и теперь прихрамывала на переднюю ногу. - Как ни странно, но мы добрались вовремя, господин капитан,- промолвил тот из путешественников, что был помоложе. - Если бы не вы, господин де Бикара, я бы прибыл на два дня раньше,- сердито пробурчал в ответ пожилой офицер.- Если бы я был не с вами, а с кем нибудь из своих друзей, или даже с вашим почтенным отцом, нас никогда не задержала бы такая безделица, как потерянная подкова или неуютная гостиница. Когда требовалось, мы из-под земли находили кузнеца, чтобы перековать коня или проводили ночь и в стогу. Нынче молодежь пошла слишком нежная. - Ну, полно вам, господин капитан,- рассмеялся тот, кого назвали Бикара.- Можно подумать, что вы такого уж плохого мнения о нашей молодежи! Разве вас не вдохновляют победы Его величества. И ведь это только начало. У короля обширные планы, я не сомневаюсь. - Возможно. - Господин д'Артаньян, ну не станете же вы меня убеждать, что вам они неизвестны! - Вот и я думаю, что именно с этой целью: узнать, что мне о них известно и придумал Его величество мне эту тайную компанию с вашим, милейший Бикара, сопровождением. Король очень обеспокоен, как бы я чего не упустил по дороге. Он решил, что мои глаза ослабели к старости, а мозги не в состоянии осмыслить все, что видят глаза. Бикара опустил голову с покаянным видом: д'Артаньян был не так уж и не прав в своих выводах; король Людовик не доверял своему верному слуге, когда дело доходило до друзей мушкетера. Вот и сейчас, узнав, что капитан испросил отпуск по семейным обстоятельствам, подписал его, навязав ему спутника под предлогом, что капитану будет не до наблюдений по дороге, раз он так поглощен своими личными делами, а молодой спутник его не стеснит, зато будет его глазами и ушами. Король не может упустить возможности любой инспекции дорог, тем более что это важно для его планов продвижения войск. Д'Артаньян не смог отказать Его величеству в просьбе, которая больше походила на приказ. Оставалось только надеяться, что в дороге капитан сумеет как-то отделаться от своего спутника. Но отделаться не получилось. Жорж де Бикара оказался честным человеком, для которого воспоминания его отца были святы. И в этих воспоминаниях всегда фигурировала четверка «неразлучных», о которых Бикара рассказывал не только с симпатией и уважением к былым противникам, но и настоящим восторгом. «Быть побежденным такими фехтовальщиками и людьми таких достоинств — почетно!»- не раз говаривал он сыну. Д'Артаньян вдруг обнаружил, что на старости лет стал сентиментален. Он так и не смог избавиться от молодого человека. И вот сейчас, стоя перед городскими воротами Моссе, он решился сказать Бикара, куда направляется. - Сейчас мы с вами отправимся в один из монастырей. Но, прежде чем мы туда попадем, я бы хотел выяснить у вас, молодой человек, как далеко простираются ваши полномочия в отношении меня. У меня сложилось впечатление, что вы получили приказ следовать за мной неотступно. Я прав в своих предположениях, господин Бикара? Бикара смутился. - Да, я вынужден признать, что получил приказ следовать за вами неотступно. - А насколько этот приказ соответствует тому, о чем вы обязаны доложить Его величеству? - Я вас не понимаю, господин капитан!- покраснел молодой человек. - Не понимаете? Ну-ну,- ухмыльнулся в усы мушкетер.- Я объясню. Вы обязаны везде сопровождать меня, чтобы я не улизнул никуда от вашего бдительного ока. Но обязаны ли вы уведомить короля о том, с кем, когда и как я встречался по своим «семейным» делам. - Такое распоряжение я получил не от Его величества непосредственно. - Но получили! И от кого же, если не секрет? - От господина Кольбера. - И вы намерены следовать ему от первой до последней буквы? Бикара тяжело вздохнул. - Я надеюсь, что найду способ обойти его, оставаясь честным человеком. - Господин Бикара, у вас есть два выхода из ситуации. Первый: вы пойдете со мной и дадите мне слово, что никто не узнает, с кем я встречаюсь в этом городе. Второй: я буду вынужден все же избавиться от вашего присутствия на некоторое время. Лучше будет, если мне не придется для этого связать вас, и вы добровольно проведете пару дней в одиночестве где-то в Моссе. Обещаю, что потом я все вам расскажу так подробно, что вам покажется, что вы сами присутствовали на этих встречах. А спустя время вы сами решите, что и как рассказать королю; но не раньше, чем я буду уверен, что этим людям, которые меня ждут, уже ничего не будет грозить. Какой вариант вы примете? - Я буду ждать вас в Моссе. - Отлично! А чтобы вам не пришлось терзаться угрызениями совести, сделаем так!- и прежде, чем Бикара успел сообразить, что собирается сделать капитан, д'Артаньян нанес ему короткий удар в солнечное сплетение. Бикара охнул и повалился на шею своего коня. Капитан поддержал его и так они проследовали до ближайшего постоялого двора. Там дАртаньян сдал его на руки трактирщика и прошептав нечто на ухо хитрого хозяина опустил ему в руку несколько золотых. Убедившись, что о Бикара позаботятся, мушкетер оставил своего коня в трактире и пешком (так он надеялся меньше привлекать внимание) отправился в монастырь, где у него была назначена долгожданная встреча.
stella: Глава 47. Последний бастион (продолжение) Могучая фигура Портоса маячила в дверном проеме, радуя глаз роскошью костюма, блеском позументов и самоуверенностью. Похоже, на гиганта изгнание не произвело угнетающего действия. Д'Артаньян шагнул в его объятия без всякой опаски, и тут же почувствовал, как затрещали кости. - Портос, дружище, поберегите свои силы для чего-то пострашнее дружеских объятий, - д'Артаньян пытался сделать вдох-выдох, чтобы понять наконец, уцелели ли его ребра в тисках барона. - Я, в следующий раз, в предвкушении ваших дружеских ласк надену латы. - Д'Артаньян, мой дорогой, я так соскучился по всем вам, вы себе даже не представляете! Испания — прекрасная страна, но одного Арамиса мне там недостаточно. К тому же, он вечно занят и его никогда не соблазнишь посидеть с бутылочкой вина и картами. - Портос, я вам торжественно обещаю на время встречи нашей четверки забыть о том, что я — епископ! - улыбающийся Арамис появился за спиной барона. - А вы еще епископ? - не удержался д'Артаньян. - Представьте себе, да! В Испании иезуитский священник спокойно может пребывать епископом, - парировал прелат. - Его христианнейшее величество не видит к этому, в отличие от своего собрата во Франции, никаких препятствий. - И, продолжая улыбаться, Арамис протянул руку ошеломленному мушкетеру. Потом он решительно притянул его к себе и крепко обнял. - Мне вас не хватает не меньше, чем Портосу, капитан д'Артаньян. Капитан высвободился из объятий и нетерпеливо огляделся вокруг. - Кого вы ищете, друг мой? - Я не вижу Атоса. Граф что, не приедет? - Атос уже здесь. Он приехал вместе с виконтом. -Так почему я его не вижу? - Атос отдыхает. - Что это значит «отдыхает»? - поразился мушкетер. - Что-то случилось? - Видите ли, - Арамис как-то странно поморщился, - граф с сыном приехали раньше всех, но... Атос старше всех нас, знаете ли... - Арамис, вы можете мне толком объяснить, что с нашим другом, - вскипел дАртаньян. - Где вы его спрятали? Я хочу его видеть! - Д'Артаньян, не шумите: я здесь, - улыбающийся Атос возник на пороге. - Идите ко мне, сын мой! - он ласково взял гасконца за плечи и долго, удивительно долго, всматривался в его черты, словно старался запечатлеть их в памяти. - О, а вот и виконт, - воскликнул он, увидев Рауля, с мрачным видом подходившего к друзьям. Мушкетер перехватил суровый взгляд графа, обращенный к сыну, после которого Рауль натянул на лицо подобие улыбки. - Дело плохо, - пробормотал едва слышно д'Артаньян, но Атос не дал ему времени особенно задуматься над их немой игрой лиц. - Наконец-то мы все вместе, друзья. Предлагаю забыть на время все, что с нами было и вернуться на бастион Сен-Жерве. Пусть здесь не будет ларошельцев, но дух той пирушки должен быть с нами. - А салфетка? - прогудел Портос, - без салфетки-знамени я не согласен пировать. - Будет вам и знамя, - рассмеялся Арамис. - Идемте, стол уже накрыт. - О, как прекрасно выглядит это застолье! - Дю Валлон довольно потер руки. - Атос, вы не находите, что этот обед все же изысканнее, чем тот, которым мы угощались на виду у бедных гугенотов. - Не сомневаюсь в этом, мой друг; в особенности, если блюда готовились при вашем непосредственном участии. - Я только высказал свои пожелания. У здешних монахов отличный повар, а мой Мустон проследил, чтобы все было сделано так, как принято в моем замке в... Тут Портос замолчал, вспомнив, что Пьерфон недоступен для него. - Граф, мы знаем, что вас трудно удивить гастрономическими изысками, - тут же вмешался Арамис, стараясь сгладить неловкую паузу, - но испанский колорит мы все же, надеюсь, сумели придать этому столу. - Конечно, без вашего любимого хереса мы не обошлись, но на столе вы найдете и еще одно превосходное вино - «Шато-Турен». - Давайте пить, друзья, и пить много. Так, как пили мы на бастионе. - И давайте строить планы! - подхватил Портос, направляясь к столу. - Черт возьми, я проголодался! Вы так долго ехали, д'Артаньян! Вы один, без слуги? - Своего спутника я оставил в придорожном трактире, - довольно ухмыльнулся в усы капитан. - Спутника? - насторожился Арамис. - Кто это? - Об этом я расскажу вам, мой дорогой епископ, после пятой бутылки! - хитро прищурился мушкетер. - Не волнуйтесь, нам ничего не угрожает. По крайней мере, это не будет женщина. - Король Людовик и его ищейки будут пострашнее, д'Артаньян, - нахмурился д'Эрбле. - Вы принимаете меня за дурака? - холодно спросил капитан. - Боже меня упаси! - Так вот, я и позаботился, чтобы нам никто сегодня не мешал наслаждаться обществом друг друга. Так где этот «Шато-Турен», Портос? За что пьем первый тост, друзья? - За наш старый девиз: «один за всех, и все - за одного!» Звон бокалов заглушил дружный смех. Посыпались шутки, последовали воспоминания. Рауль сидел как во сне. Рядом с ним отец, забыв про года, наполнял бокал за бокалом, пил и не пьянел. Смеялся так весело, так заразительно шуткам д'Артаньяна, что виконт не верил себе, глядя на графа: неужто его отец совсем седой? Атос выглядел моложе его самого, и то же поразительное превращение произошло и с остальными. На их фоне, именно Рауль выглядел стариком, немощным и безразличным к жизни. А седовласые юноши наперекор времени веселились, как встарь. Острое чувство своей оторванности от мира, своей бесцельности существования, охватило виконта. Ему захотелось незаметно уйти с этой мушкетерской пирушки, которой так самозабвенно отдались его отец с друзьями. «Какими же они были в молодости, если и сейчас в них столько огня и юношеского задора», - подумал он с тоской и изумлением. - «Я совсем не знаю их, а теперь уже и не осталось времени, чтобы понять и узнать»... - Он поймал на себе острый взгляд отца и наклонился к его плечу. - Граф, я вас покину не надолго. Я, кажется, переусердствовал с вином. - Прогуляйтесь, виконт, только не уходите далеко. Вне стен монастыря небезопасно для нас. Настоятель предупредил, чтобы мы не выдавали своего присутствия среди монахов. - Он чуть пожал плечами. - Можно подумать, что мы похожи на служителей божьих! - Я осмотрю двор. Если что-то увижу подозрительное, сразу же вернусь. Ночь в этих южных краях была восхитительна и напоена ароматами неведомых трав. Тишину нарушал только стрекот цикад, да изредка, из трапезной, долетал смех Портоса. - Как же они умеют уходить от сиюминутных забот и печалей, - думал Бражелон, усевшись на теплый еще камень на монастырском дворе. - Или они просто делают вид, что им все это не важно рядом с радостью встречи? Я бы никогда так не сумел. Это люди старого закала, они знают, как находить радость в малом. Я могу быть спокоен за отца: друзья не оставят его в одиночестве, и он достаточно силен душой, чтобы пережить смерть сына, разрушившего все его надежды. Решительно, эта ночь решила многое для меня. Отец прав во многом, но он не учел, что судьба наградила меня только одним другом - им самим. Я слишком прост для этого мира, у меня не хватает запаса оптимизма, которым так щедро одарены друзья графа. Я сижу на необитаемом острове, вокруг меня безбрежный океан человеческих страстей, а у меня нет сил окунуться в него, не говоря о том, чтобы броситься вплавь навстречу людям. Все, что мне теперь остается, это найти смерть в бою и пасть со славою. Отцу тоже пришлось тяжело в жизни, он тоже узнал боль предательства. Он тоже не хотел жить, искал смерти, но она предала его. Наверное потому, что у него было предназначение в жизни: вырастить сына. А какое предназначение было у меня? Влюбиться в химеру, предназначенную другому? Посвятить свою жизнь призраку счастья, не видя ничего вокруг? Я не имею права даже сказать, что меня не предупреждали: отец делал все, чтобы вернуть мне трезвый взгляд на вещи. Я был слеп, своей женитьбой я привел семью к краху, вместо того, чтобы придать ей блеск и прощения мне быть не может. Рауль, невольно застонав, закрыл глаза руками. Хрустнул камушек под чьей-то ногой и виконт хотел было вскочить, но на плечо ему легла твердая ладонь и знакомый, чуть хрипловатый голос д'Артаньяна произнес с характерным гасконским акцентом: «Все пройдет, мой милый, все раны затянутся». - Вы верите в это, шевалье? - Рауль поднял голову, стараясь увидеть, что выражает лицо старого капитана. - Если бы не верил — не стал бы говорить, виконт. Твой отец, да и наш Арамис тоже могли бы сказать то же самое. - Отец мне рассказал кое-что. - И тебя не убедил его пример? Отец твой остался жив, вопреки всему. Он сильный человек, он был нам всем опорой в жизни. - О себе, мой друг, я сказать такого не могу. И я никогда не смогу простить ее. - Рауль, никто не говорит вам о прощении. Но она — не единственная женщина на этом свете, черт побери! - Но не для меня! - Виконт, мне кажется, что вы еще не решили для себя, чего в вас больше: любви или ненависти. - Д'Артаньян покачал головой. - Шевалье, - Рауль прямо посмотрел в глаза мушкетеру, - Я уезжаю к герцогу де Бофору. Все, о чем я молю вас: не оставляйте графа. Ему нужно ваше внимание, ваша забота. После моего отъезда у него не останется в жизни никого, кроме внука и друзей. - Вы намерены?.. - Вы правильно угадали: я не собираюсь возвращаться во Францию. Во всяком случае — живым, - прибавил он едва слышно, но д'Артаньян прекрасно уловил последние слова. - Вы считаете меня трусом, капитан? - Трусом? Нет, не считаю. А вот безумцем, зря растрачивающем свою молодость - считаю. Но это ваше право, я не стану вас переубеждать. - Отец выразился так же. - Атос верен себе. - Д'Артаньян помолчал. - Так что с графом? Он болен? - Отец не подает виду, они с Гримо сговорились утаить от меня состояние графа, но я не слепой, я вижу, как изменился отец. - А я за столом ничего не заметил. - Он прекрасно владеет собой, шевалье, но эта поездка ему уже не по силам, я это отлично вижу. Я молю бога, чтобы он после Тулона сумел добраться домой. Его силы почти исчерпаны. Д'Артаньян не сказал ничего, а в темноте нельзя было понять, какое у него лицо, но Рауль все же ощутил безмолвный упрек старого друга графа. - Вернемся лучше к столу, виконт, - д'Артаньян протянул руку молодому человеку. - Друзья начнут беспокоиться. Компания изрядно подвыпивших бывших мушкетеров встретила их дружным смехом. Больше всех пьяным выглядел Арамис: у него просто глаза закрывались. - Ваше преосвященство, вам, пожалуй, пора в постель, - посоветовал мушкетер другу, но Арамис гордо выпрямился, изо всех сил пытаясь стряхнуть хмель. Краска бросилась ему в лицо, напомнив очаровательную манеру молодости заливаться румянцем смущения по любому поводу. - Д'Артаньян, я сегодня мушкетер, а не духовное лицо! - язык у прелата слегка заплетался, и Атос с интересом покосился на д'Эрбле: Арамис выпил не так много, чтобы опьянеть, словно девица; он опять играет в какую-то игру, этот вечный интриган. - Портос, дружище, вы помните, что я вам обещал напиться? Вот я и исполнил свое обещание: я пьян, как сапожник! Но Портос не слышал признание прелата: он крепко спал, откинувшись на спинку своего кресла, и его могучий храп мог с успехом перекрыть любую шумную беседу. Это послужило друзьям знаком, что и им пора в постель. - Я провожу вас в вашу келью, капитан, - Арамис бодро встал со своего места. - Граф и виконт, я надеюсь, сами смогут добраться до своих спален: они знают, куда идти. - Келью вы мне выбрали, чтобы мне было, где каяться в грехах, Арамис? - ухмыльнулся мушкетер. - Надеюсь, там постель не хуже, чем та, что была у вас в Нуази? - Вы будете довольны. Атос, Рауль, доброй ночи! - Какой ночи, - махнул рукой граф. - Скоро рассвет. Арамис повел мушкетера в его комнату, но д'Артаньян отлично понял маневр друга. - Так кого же вы оставили в трактире? - приступил Арамис к делу, которое не давало ему покоя весь вечер. - Вам не удалось провести короля? - Он навязал мне в сопровождение... кого бы вы думали? - Откуда мне знать, кто может взять на себя роль шпиона. - Парень не смог отказаться. - Кто это? -Жорж де Бикара. Сын того Бикара... - Я помню отца, - быстро произнес Арамис. - И что вы сделали? - Слегка лишил его языка, и оставил на попечение трактирщика. - Это опрометчиво! - А что мне было делать? - Заставить его замолчать навек. - А как бы я потом объяснил все Людовику? И он — славный парень, у меня бы рука не поднялась. Мы с ним заключили договор, и он дал мне слово дворянина. - И вы поверили? Д'Артаньян, я не узнаю вас: где ваша хваленая осторожность? - Арамис, я знаю людей. А вот вы стали настоящим иезуитом. Арамис поджал губы. - Мы рискуем с Портосом жизнью, д'Артаньян. - Я знаю это и клянусь, что ни один волосок не упадет с ваших голов, Арамис. Вы успеете вернуться к себе. Завтра утром я уеду и увезу этого Бикара. Даже если предположить, что по нашим следам король послал своих людей, я знаю тропки, которые уведут их в сторону. Спите спокойно, Арамис. Хоть вы и старались напиться, у вас это не получилось. - Я быстро трезвею, д'Артаньян. - Правда? В молодости я этого не замечал! - и мушкетер со смехом обнял д'Эрбле. - А салфетку мы все же забыли вывесить, Арамис! И Портос нам этого не простит!
stella:
Калантэ: Я пока помалкиваю, поскольку боюсь ошибиться в предположении... Но вместо комментария - вот. Не могу удержаться, хоть убейте, это - про них. И про эту сцену. P.S. Кажется, найти клип без рекламы в начале не удалось, но ее можно пропустить.
stella: Аня, а ведь я писала главу с этой песней в голове! Честное слово!
Орхидея: Хотя бы у вас, Стелла, вся "неразлучная четвёрка" встретилась вместе напоследок. Здорово получается!
stella: Мне очень хотелось сделать им такой подарок.
Ленчик: Да! Подарок удался. Именно то, чего, кмк, не хватало в оригинале.
jude: Встреча получилась очень теплой. Стелла, спасибо за главу. *шепотом* А у господина Портоса точно есть еврейские корни. "Соскучился за вами" - так по-одесски. :) Простите, пожалуйста, что обращаю на это внимание. Эта мелочь нисколько не портит повествование. Еще раз спасибо. Мне сегодня Атос с Раулем приснились. Никогда не снились, а тут вдруг... :)
stella: jude , вот, опять я эту ошибку пропустила, а Камилла мне ее, между прочим, указала. Переправлю. Вот Клугер в своем " Мушкетере" к марранам и возводит Портоса.
Орхидея: А песня "Как молоды мы были" действительно очень подходит. Вообще, великолепная песня. У меня ещё "Команда молодости нашей" с мушкетёрами ассоциируется.
полная версия страницы