Форум » Крупная форма » Ad vitam » Ответить
Ad vitam
stella: Фандом: Трилогия Герои: все, что встречаются в Трилогии Размер: предположительно макси Жанр: AU (так что все может случится) Отказ: Рыба и Lys. Статус: в работе.
jude: stella, мне очень понравилось!
Кэтти: stella , хороший поворот.
Grand-mere: Сильная сцена получилась. Мне по ходу интересно было: в чьей скромности граф был так уверен, что пригласил в свидетели?.. И еще как-то чуток "царапнули" стразы: они уже были тогда? - я правда не знаю. Ждем продолжения. Вдохновения автору!
stella: Grand-mere , честно: свидетели - за хорошее вознаграждение.)) А стразы - были. Иногда даже, как теперь в театре, фольгу использовали, для имитации. ))) Стразы появились с появлением амальгамы для зеркал.
stella: Стеклянные имитации драгоценных камней были известны на протяжении средневековья, однако название «страз» происходит от фамилии эльзасского ювелира Георга Штрасса (Georges Frédéric Strass, 1701—1773), который в XVIII веке получил калиевое стекло с высоким содержанием свинца (в состав шихты входило более 50 % свинцового сурика Pb3O4) и использовал его в производстве бижутерии, имитирующей бриллианты. Полученное Штрассом стекло являлось свинцовым хрусталём (в современной классификации оптических стёкол — тяжёлый флинт), характеризующимся, вследствие высокого показателя преломления сильным «блеском» и, вследствие высокой дисперсии — цветной «игрой». Наибольшее распространение получили бесцветные стразы, имитирующие бриллианты. Окрашенные стразы — как и прочие стёкла — получают добавлением в исходную шихту соединений переходных металлов, ионы которых в составе стеклянной массы обеспечивают соответствующую окраску: соединения хрома и двухвалентного железа дают зелёную окраску различных оттенков, соединения трёхвалентного железа — желтоватую и коричневую, кобальта — синюю. В ряде случаев стразами называют любые имитации драгоценных камней и их подделки, а не только изделия из гранёного стекла. Так, в качестве материала стразов могут служить кристаллы горного хрусталя (аметист). Также широко распространены достаточно качественные подделки, состоящие из нескольких частей (дуплеты): корона делается из настоящего драгоценного камня, а павильон — из стекла. Взято отсюда https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%A1%D1%82%D1%80%D0%B0%D0%B7
stella: Grand-mere , а вы правы - слово надо заменить.))
Grand-mere: Стелла, спасибо за подробную информацию. Ну и зачем тогда заменять слово, раз все к месту? По поводу свидетелей: значит, граф уже тогда "был пессимистом, если речь шла о людях" - т. е. умел трезво оценивать людей; только вот Анна опьянила его в прямом и переносном смысле... Что касается не изменившейся в фанфике по сравнению с каноном концовки, то вспомнился рассказ О,Генри "Дороги судьбы" - по сути, философская притча, окрашенная неповторимой авторской интонацией. Герой в прямом смысле стоит на распутье, но, имея возможность трижды сделать разный выбор, в итоге приходит к одинаковому финалу...
stella: Grand-mere , себя не изменить. Я в "Ином ходе" уже пыталась сказать то же самое: можно выбрать другую дорогу, но против Судьбы не попрешь, если верен себе. Посмотрим, как сложится все у графа в таком варианте с Анной.
stella: Часть вторая. Глава 1. Человек без имени Хозяйка дома, что на улице Феру, почтенная вдова Дюшан всегда очень осторожно выбирала жильцов. Близость к Люксембургскому дворцу давала ей право запрашивать солидную сумму за квартиры, а то, что дом находится неподалеку от всем известного места дуэлей – стараться не сдавать жилье тем, кто принадлежал к славному племени солдат «Maison du Roi». Молодой человек, который явился на снятую для него квартирку на третьем этаже, не был похож на лихого рубаку или завсегдатая пивных заведений. Безупречно, но скромно одетый, с гордой осанкой вельможи, странно бледный, словно рос он без солнечного света, этот юноша понравился хозяйке своими манерами и спокойной уверенностью. «От такого ни шума, ни неприятностей не будет!» - решила она, отдавая ему ключи от входной двери. В дальнейшем все переговоры с мадам Дюшан вел слуга постояльца, он же платил в положенный день условленную сумму. Что до имени, то молодой человек велел звать себя господином Атосом. Просто Атосом, без дворянской приставки, хотя хозяйка была уверена, что господин Атос по меньшей мере переодетый принц, которому зачем-то понадобилось снимать у нее квартиру. Квартирант вел себя тихо и чинно: у него никто не бывал, он редко покидал квартиру, зато его слуга Гримо частенько таскал в дом бочонки с вином. Этот странный молодой человек до такой степени занимал воображение вдовы, что она решилась подсматривать за жильцом, но, увы, в этом неблаговидном деле не преуспела: ключ всегда торчал в замочной скважине, а двери и стены в доме были толстыми - она ничего не увидела и ничего не услышала. Между тем господин Атос, при всей его флегматичности, все же не всегда сидел дома: в один из дней, одетый по последней моде, с невиданной красоты шпагой у бедра и красным бархатным портфелем подмышкой он куда-то отправился в сопровождении своего слуги. Слуга тоже был одет в новую ливрею, и шел за господином оглядываясь по сторонам с настороженным видом. В руках у него был мушкет. Мадам Дюшан как раз беседовала у дверей с женщинами из соседних домов, так что имела возможность наблюдать уход своего постояльца от той минуты, что он вышел на порог, и до той, что он скрылся за поворотом. - Этакий гордец, никогда и головой не кивнет, - прокомментировала мамаша Жанно, которая считала, что, ввиду ее почтенного возраста, все в округе должны здороваться с ней первыми. - Кому он должен кивать? – рассмеялась мадам Дюшан. – Разве за версту не видно, что это большой вельможа? Он нас просто не замечает, а вы, матушка Жанно, еще и поклона от него ждете! Сейчас! Такие, как он, хорошо, если принцу поклонятся! - В тихом омуте черти водятся, - фыркнула старуха и гордо уплыла за дверь своей скобяной лавки. - А и правда, мадам Дюшан, неровен час, и вы еще от своего постояльца хлопот не оберетесь, - подхватила закадычная подруга Жанно, старуха Мишо. – Тихие они только с виду. А что у него там на уме, так не нам знать. Нам только отвечать придется, если вдруг что не так. - Да полно вам, вороны вы этакие, - досадливо отмахнулась вдова. – С таким лицом и с такими манерами, как у господина Атоса, только при короле и состоять. Вдова Дюшан попала в самую точку: господин Атос направился к королю. **** Чтобы не злоупотреблять терпением читателя, сразу раскроем карты: господин Атос – это и есть граф де Ла Фер. Но история едва не свершившейся женитьбы на клейменной воровке имела для молодого человека самые трагические последствия. Поэтому вернемся на несколько месяцев назад, в ту ночь, когда граф де Ла Фер оказался у себя в замке после не состоявшегося венчания. Откуда нашлись у него тогда силы выдержать все до конца и самостоятельно добраться до замка, не свалившись где-то на дороге, он понял только через много дней. Гордость! Она не дала показать, что творилось у него в душе, что видел он в ту минуту, когда понял, что за знак на плече у женщины, которую считал едва ли не святой. Он возненавидел себя, свою доверчивость и свою веру в любовь. И с этой ненавистью ему теперь придется жить. Несколько дней он никого не узнавал, метался в бреду, кого-то проклинал и к кому-то обращался, но понять, о чем речь, никто не смог: венчание, и все, что было с ним связано, так и осталось тайной для окружающих. Приходил граф в себя долго, несмотря на то, что здоровье у него было отменное. Но потрясение оказалось слишком сильным: он не сошел с ума, не лишился дара речи, не возненавидел весь мир - он начал пить, чтобы убежать от себя. И без того не слишком разговорчивый, Оливье вообще стал избегать общения. Он перестал принимать гостей, перестал выезжать в свет и большую часть времени проводил с книгой в руках и графином вина на столе. Его мрачность и нелюдимость так не похожи были на его прежний характер, что все, кто его знал, стали понемногу избегать графа. В какой-то момент де Ла Фер вспомнил о своем обещании королю, о своих изысканиях и своих планах по флоту, и достал из тайника бархатный портфель. С этой минуты он стал одержим этой идеей: передать докладную королю и потом… а вот что будет потом, он не знал. У него не осталось желания воплощать свои мечты в жизнь, не было для кого жить, не осталось никаких амбиций. Жить же ради самого себя он уже не умел: что-то в нем надломилось, что-то важное и определяющее все его существование. Невольная ошибка, доверчивость… он расценивал это, как глупость, недостойную отпрыска Ла Феров, как преступление перед предками, которых едва не опозорил грязью каторжан. Отныне он не имел права на это имя, а как назваться иначе – не знал. Паломники не были редкостью в их краях. В Амьене их привлекала священная реликвия: голова Иоанна Крестителя, чей череп покоился в Амьенском соборе. Через Бурж на Блуа, через Тур шли толпы на богомолье в аббатство Фонтевро, и все эти люди, привлеченные чудесами, которые им обещали мощи святых или целебные источники, находили по дороге приют в трактирах, деревенских хижинах или окрестных замках. В награду за ночлег и ужин рассказывали они о краях, в которых побывали, о жителях других стран и дивных обычаях чужих народов. Странник, забредший в замок, был не похож на жителя севера. Черноволосый и черноглазый, с длинными волосами и длинной черной, с проседью, бородой, он был красив особенной красотой, свойственной жителям южных стран. Говорил он на хорошем французском, со странным напевным акцентом. Его приютили на кухне, усадили за стол, поставили перед ним миску лукового супа и приготовились слушать рассказы о чудесах. От камина тянуло теплом, уютно потрескивали свечи, мягко отражаясь в медной, до блеска начищенной посуде, таинственными золотистыми огоньками вспыхивая в глазах собравшихся вокруг слуг и поварят. Паж графа Жюльен и вовсе уселся на пол, скрестив ноги по-турецки и подперев щеку кулачком; глаза его были устремлены на паломника с жадным любопытством ребенка, ждущего сказку на ночь. Гость доел, аккуратно отставил пустую миску и с улыбкой оглядел всю компанию. - Благодарю вас, добрые люди, за ужин и за то, что приняли меня в этот вечер. Добро не останется неоплаченным, я знаю, ждете вы, что расскажу вам о чудесах, которые видел по дороге. - А откуда вы? – Жюльен даже шею вытянул в ожидании рассказа. - Издалека, из Греции, с Халкидики. Слыхал про такую? – мальчик замотал головой. – А про гору Афон слышать приходилось? - Нет, никогда. - По-французски это название звучит, как Атос, - неожиданно послышалось из темного угла. – Это священная гора в Греции. Все, как один, обернулись на голос, и Оливье пришлось выйти на свет. Слуги вскочили, почтительно поклонившись хозяину, но он повелительно махнул рукой, приказывая всем оставаться на своих местах. Паломник тоже вскочил, и стоял, спокойно рассматривая владельца замка. - Так куда ты направляешься? - уточнил граф, подходя поближе, и, в свою очередь, рассматривая пришельца. - Я, господин, иду в город Амьен. - Путь неблизкий, если ты идешь из Греции. А что тебе там понадобилось? - Хочу вознести молитвы мощам св. Иоанна Крестителя, чтобы он помог моим братьям по вере, - паломник перекрестился, но справа налево. - Мало нас осталось, турки нас обложили со всех сторон, - тяжело вздохнул он. - Ты не католик? – чуть нахмурился граф. - Православной я веры, господин, как и всякий, кто на горе Афон поселился. - Сколько вас там? - Шестеро осталось. - Ну, вот что, - вдруг тоном, которому не перечат, заявил Оливье, - пойдем, расскажешь мне свои истории, - и, заметив обескураженные физиономии дворни, добавил: - поживешь у меня пару дней, передохнешь. А вы, обещанные сказки успеете и завтра послушать. – И граф нетвердой походкой пошел вперед, нимало не заботясь, следует ли за ним гость. В библиотеке, куда привел паломника Оливье, свет исходил от масляной лампы под абажуром из цветного муранского стекла. Он был достаточным, чтобы разобрать буквы в книге рядом, но от всего прочего угадывались только неясные силуэты, а полки с книгами так и вовсе громоздились во мраке уходящими под потолок скалами. - Садись, беседа у нас не на час, - не пригласил, приказал, граф. – Вопросов у меня накопилось – ночи не хватит обговорить. Вина, если не хватит, еще принесут. - Я не пью вина, господин, - мягко отстранил его руку с бокалом монах. - А вот это – зря! – усмехнулся граф. – In vino veritas. Как звать тебя, монах? - Стефан, ваша милость, инок Стефан. - Ты грек? – быстро спросил Оливье. – Как же ты, монах, пробраться сумел мимо турецких галер? - Я, господин, где горами, через Болгарию, через Валахию где кружным путем, в Европу пробрался. Добрые люди везде есть – помогли, - охотно ответил Стефан, улыбаясь. - Ты сильно рисковал, Стефан, - Оливье сидел, откинувшись на спинку старинного кресла в стиле Франциска 1, и водил пальцем по ободку бокала из венецианского стекла. Бокал отзывался тоненьким звоном, и этот звук до тошноты не соответствовал окружавшей их тишине и покою. - А святое дело и требует, господин, большой отдачи сил. - Ты идешь за помощью, ведь так? Не мощи св. Иоанна – твоя цель? Монах не ответил, только подался вперед, пристально всматриваясь в едва освещенное лицо хозяина замка. - Вы много пьете, молодой господин, - без обиняков отметил он состояние графа и внезапно перешел на «ты», совершенно не смущаясь разностью их положения. – Зря губишь себя. - А вот это тебя не должно беспокоить, - остановил его Оливье, которого это обращение покоробило. – Я не жду советов, и я достаточно взрослый, чтобы самому решать, что мне делать, а заодно и напомнить, кто здесь господин, а кто – пришелец. - Ты, граф, пока еще неразумное дитя, - монах улыбнулся чуть насмешливо, никак не прореагировав на предупреждение графа. – Дитя, которое свои горести возводит в ранг вселенских печалей и ослеплен своей властью. - Что тебе до моих горестей, странник? – грозно нахмурился граф. - С концом любви жизнь не заканчивается, господин. Про гору нашу слышал? - Даже видел, правда издали, с борта корабля. Только какое отношение имеет эта гора к моим бедам? – Он встал, но монах не пошевелился: его бесцеремонность или независимость начала надоедать Оливье. - Прямое отношение и имеет: это место, где нет не только женщин, но и вообще женского полу. Только кошек и держим, чтобы они мышей давили. - Я слышал легенду, что женщин в вашу обитель не пускают. И что на горе Атос сидят все, кто разочаровался в любви женщин, – в насмешливом голосе монах услышал странную смесь отчаяния и надежды. - Не скажу обо всех, кто сейчас в обители: мало нас осталось и не до того, чтобы прошлое вспоминать, но не зря место это - святое, намоленное за полтысячи лет молитвами многих, кто там свой век доживал. И от любви недостойной там прятались, и чистых помыслов искали. – Монах нагнулся вперед, глаза его впились в графа, вновь усевшегося на свое место, и чистота лазурных, как морская вода, очей столкнулась с чернотой глаз, в зрачках которых стоял свет алебастровой лампы. – Пошел бы к нам в обитель? - Не хочу, - помолчав, ответил Оливье. – Я католик, нечего мне делать среди вас. Не предлагай мне того, что против совести моей. - А зря. – Стефан отстранился, ушел в тень, только глаза в темноте поблескивали. – Я вас, господин, искушать не стану, вы умны, а мудрость житейская – штука наживная, она к вам еще придет. Только скажу вам: нечего вам здесь свою печаль вином заливать. Вам делом надо заняться, для души своей, для славы Господней что-то полезное делать, молодой вы, знатный, сильный, красивый: много хорошего можете творить во славу Господа, раз не получилось во славу любви. - Что-то ты, как я погляжу, слишком много понимаешь, - Оливье встал быстрым, неуловимым движением. – Кто ты на самом деле, а, монах? - Инок я Стефан, иду в город Амьен поклониться святым мощам св. Иоанна. О вас я, господин, ничего не знал, но многое у вас прямо на лице написано. Труда не надо, чтобы все это прочитать. - Ну, что ж ты причитал на моем лице, Стефан? – де Ла Фер сжал кулаки, пытаясь задавить в себе рвущейся наружу гнев. – И как ты все это увидел в полумраке? - Ваши жесты, ваше сиятельство, ваш гнев, как и ваше смущение, все это внимательному глазу говорят о многом, - вдруг заговорил монах совсем иным языком, словно другой человек вырвался из-под личины скромного Стефана. – Тени, и те способны рассказать многое. Каждая морщинка на лице – это целая повесть. - Прежде чем ты мне расскажешь обо мне, расскажи-ка лучше о себе, монах. Твой французский стал безупречен, так говорит тот, кто вырос во Франции. Ты не прост, и я хочу знать, что ты делаешь здесь, кто послал тебя. Для вас же, сударь, лучше рассказать правду, а не кормить меня сказками для прислуги. Их поберегите для моего пажа и поварят. Монах ничего не ответил, он сидел, вглядываясь в темноту книжных шкафов, словно ждал оттуда совета, как поступить. - Я вам все равно всего не открою, говорю сразу, господин мой, и угрожать мне не стоит: я достаточно навидался в жизни и тюрем, и пыток, и казней. Не скоро пришел я к мысли о святой горе, но после не пожалел ни разу. А по рождению я, действительно, болгарин, из Варны. Наша семья там известна была, торговали мы с половиной Европы. Отец послал меня учиться во Францию, в Амьенский университет, изучать право. Студент из меня получился не слишком примерный, а вот любитель сладко есть, пить и любить… да что рассказывать долго… однажды пришлось отвечать за все грехи разом. Турки, они, знаете ли, шутить не любят. Прознали, что наша семья только для виду перешла в ислам, а у них за такое одно полагается: смерть. Никого не пощадили: ни отца, ни братьев-сестер, уцелела только невеста моя, Анна. Меня спасло, что я во Франции был. Потом только узнал я, что всех она предала, и не от страха или угроз, а ради корысти: к ней посватался какой-то важный сановник из турок. Взял ее третьей женой. Тогда я понял, что жить не смогу, если не отомщу ей. - И отомстил? – глухо спросил граф, еще больше вжавшись в полумрак в своем кресле. Масло в лампе почти закончилось и фитиль едва тлел. - Отомстил. - К… как? – голос у Оливье срывался. - Вздернул на сук. Она плакала, умоляла: у меня едва хватило сил повесить ее. - Ты пробрался в сераль? – недоверчиво прозвучал голос графа, и из темноты блеснули его глаза. - Деньги могут все. Я заплатил, кому надо, и мне ее выкрали. - А потом? - Потом я пришел на Святую гору. И остался там навсегда. - Навсегда? Что же ты делаешь тогда во Франции? – граф де Ла Фер теперь сверлил взглядом Стефана. – Что общего может быть у твоей веры и у нашей? - Мы – христиане, ваше сиятельство. Наверное, для вас будет откровением, что народ наш был бы крещен франками, если бы франков не опередили ромеи. Какая разница для Господа, если Иоанна Крестителя мы почитаем одинаково? - В Амьене тебе обещали помощь? - Я надеюсь на нее, ваше сиятельство. Оливье задумался, и так глубоко, что монах кашлянул, чтобы вернуть графа де Ла Фер к их беседе. - Могу я помочь тебе чем-то? Деньги, лошадь, может быть… - Благодарю, ваша милость, но я только передохну у вас денек. Лошадь мне ни к чему: одинокий скиталец меньше внимания привлекает, лишние деньги – лишние хлопоты. Но вы не извольте гневаться на совет, господин граф: уезжайте отсюда, здесь вам радости не будет, только жизнь свою молодую загубите. Поезжайте туда, где все кипит, раз не хотите от мира удалиться в монастырь. Вы еще не готовы для покоя и не будете в ладу с собой. - В твоих словах есть здравое зерно, Стефан, задумчиво промолвил Оливье. – Хочу верить, что совет ты мне дал не из недобрых побуждений. Я обдумаю его, а пока – оставайся у меня, набирайся сил. - Благодарю вас, ваше сиятельство, но мне спешить надо, - монах, не без тайного сожаления, вздохнул. – Если позволите, я к вам загляну еще разок, если по пути будет? - Загляни, - улыбнулся граф. – Если меня не будет, я распоряжусь, чтобы тебя приняли. Удачи тебе, инок (он выговорил это слово на манер Стефана), и спасибо на добром слове. **** Спустя месяц Стефан действительно вернулся, но графа не застал. Он прожил в замке почти неделю, развлекая своими рассказами прислугу, и оставив о себе память на долгие зимние посиделки у очага.
jude: stella, очень интересно!
stella: jude , пусть будет и такая версия имени.
stella: Глава 2. Атос и Портос. Что произошло у графа на аудиенции у короля, Оливье никому никогда не рассказал, но домой он вернулся без портфеля, в отрешенном состоянии. Гримо, едва избавившись от мушкета, куда-то убежал, а Атос, словно в полусне, медленно расстегнул портупею и положил шпагу на стол, развязал завязки плаща, расстегнул крючки камзола, скинул его, даже не заметив, что тот упал на пол, на плащ, ранее соскользнувший с его плеча, бросил на шпагу шляпу и перчатки и рухнул на стул. Рука привычно потянулась к оплетенной соломой бутыли, но в ней не нашлось ни капли вина. Граф, а впрочем, не граф, а некто по имени Атос, выругался. Теперь он часто ругался: словно его словарный запас закончился, и божба стала удобна на все случаи жизни. Атос перевел взгляд на сброшенную на пол одежду, и на мгновение в нем промелькнуло выражение боли: он увидел в сброшенной одежде кокон, из которого вместо бабочки вылупился червяк. Этот плащ, этот камзол – это то, что осталось от прежней жизни, это были останки оболочки графа де Ла Фер. То, чем он теперь стал – это отрешенный от всего, что несет радость, человек-червяк. И потребности у него будут как у этого безмозглого создания. Атос - этот тот, кто пойдет по жизни, пока она не прекратится, с твердым знанием: женщины, зло от сотворения мира, не для него. Само имя будет говорить за него тем, кто знает о Святой горе. А тем, что не знают, он объяснит, навеки отвратив их от своей персоны. Он ощущал себя глубоким стариком, прожившим жизнь без толку, не оставившим за собой ничего, кроме разбитых надежд и неосуществленных планов. Сегодня он говорил с королем и передал в его руки тот самый портфель с докладной запиской, чертежами и списками. В глубине души он все же ждал, что его величество предложит ему заняться всей перестройкой флота, но король молча принял документы, кивнул и перевел разговор на воспоминания. Атос тщательно готовил те слова и аргументы, которые собирался привести Луи13, чтобы объяснить свой отказ принять командование над строительством кораблей, если король ему это предложит, но король даже не заикнулся об этом. Стало больно и обидно, и понятно почему: ведь он сам не мог себе уяснить, чего хочет, но молодой человек ничем не выдал своего разочарования, и в ту минуту, когда понял, что аудиенция закончена, откланялся со всей возможной церемонностью и пятясь покинул королевский кабинет. Всю дорогу домой его разбирал горький смех человека, обманувшегосяв своих мечтах. Но он не смеялся: рядом был его новый лакей Гримо, о котором Атос знал пока недостаточно, чтобы позволить себе быть самим собой. Конечно, он, сын своего времени, привык не обращать внимание на третье сословие, если только это не были его слуги. Но на том пути, что избрал для себя бывший граф, слуг, больше одного, не предполагалось. Это даже не была поблажка самому себе, это была насущная необходимость, без которой жизнь бы усложнилась совсем не с той стороны, что он собрался себе усложнять. Гримо он нашел случайно, в первый же день пребывания в Париже: тот стоял на Турнельском мосту с потерянным видом, бессильно уронив руки вдоль своего длинного нескладного тела, и приоткрыв рот, таращил глаза на проезжавших и проходивших горожан. Его едва не сбила телега, и Атос успел оттащить его за шиворот буквально из-под колес. Бедняга принялся благодарить знатного прохожего так многословно, что Атос поморщился. - Какого черта ты торчишь здесь посреди дороги? Неужели не ясно, что рано или поздно тебя зашибет какой-нибудь повозкой или собьет на скаку всадник? - Господин уже понял, что я из провинции, и был настолько великодушен… - Оставим в покое мое великодушие. Я спросил, что ты делаешь на Турнельском мосту? - Думаю, куда мне податься теперь, - грустно ответил парень. – Меня обокрали. - Ты не из Парижа? - Я с юга, из Прованса. Там есть такая деревня - Гримо. Атос задумался на минуту, поглядывая на парня и что-то прикидывая. - Мне нужен лакей, пойдешь служить? – неожиданно предложил он. - К вам господин? – растерялся провинциал. – А я сумею? - Если умеешь ездить верхом и знаешь, как обращаться с лошадью, остальное, при желании и прилежании – дело наживное. - Я деревенский, к лошадям привычен, - обрадовался парень. - Это не за деревенской клячей присматривать: у меня андалузец. Впрочем, я тебе объясню, в чем состоит твоя служба. И как с оружием обращаться – тоже объясню. - Я стрелять умею, - улыбнулся новообретенный лакей. - Это хорошо. Называть я тебя буду по имени твоей деревни – Гримо. Об оплате поговорим через месяц: я хочу тебя увидеть в деле. Если сойдемся характерами – не пожалеешь, что пошел ко мне в услужение. Только одно условие: чтобы я от тебя не слышал лишнего слова. Я покажу тебе знаки, учись их понимать и запоминать. - А? - только и смог выговорить Гримо, но Оливье предупредил его вопрос. - Мое имя – Атос. Просто господин Атос. **** Гримо надежды оправдал, и Атос оставил его у себя. Некая суетливость, которая была у лакея поначалу, постепенно сменилась спокойной уверенностью, хотя еще довольно долго его южный темперамент подводил Гримо: он мог броситься исполнять приказание господина, не разобравшись толком, что от него требовалось. В награду он получал подзатыльник, а рука у господина Атоса была тяжелой. Молодые люди (Гримо толком не знал своего возраста, но, судя по всему, он был на пару лет старше своего хозяина), жили спокойно, каждый проводя день соответственно своему положению: Атос пил и играл, проигрывая все, что получал от поверенного, и делал это с упоением. Гримо занимался всем: домом, хозяйством, оружием господина, лошадью господина, поручениями господина, но был доволен и счастлив – у него был дом и работа. Атос платил ему каждый месяц, никогда не задерживал плату, на какой бы мели не сидел сам, и, нередко случалось, что Гримо выручал их в тяжелую минуту из скопленных денег, ничего не говоря хозяину. Оливье чувствовал, что все глубже погружается в болото, из которого ему не выбраться. К вину и игре прибавились дуэли: он не упускал ни единого шанса пустить кровь почти без повода случайному противнику или себе. Ранения у него бывали, скорее царапины, но не без этого, хотя, пока удавалось обойтись помощью одного Гримо: парень оказался сметлив и по части первой помощи при ранении. Господин Портос появился в жизни Атоса при довольно забавных обстоятельствах. Они играли в кости в «Сосновой шишке» - харчевне, которую Оливье уважал больше других за относительную чистоту и великолепную кухню. Игра шла спокойно, ставки были небольшими, и отсутствие азарта восполнялось приятной беседой. Речь зашла о борьбе и о том, какие приемы в ней самые действенные. Атос приводил в пример древних греков, а сидевший за столом, но не участвующий в игре молодой человек высокого роста и не по годам мощного телосложения, внимательно слушал, покручивая довольно пышные усы. После утверждения Атоса о том, что знание приемов борьбы важнее физической силы, незнакомец не выдержал. - Вот вы утверждаете, что можете с помощью известного вам приема уложить на лопатки любого силача? - Я не утверждаю, - улыбнулся Атос, - я знаю это. - Не хотите ли попробовать? – вдруг предложил незнакомец. - Прямо здесь? – поднял брови Оливье. – Это уместно? Мне кажется, трактир не то место… - То, то самое! – закричали с разных сторон. – Просим, господа. - Извольте, - пожал плечами тот, кого еще недавно считали графом. – Если вам так угодно… - он не спеша скинул плащ и камзол, но тут кто-то затребовал снять и рубашку. Еще раз пожав плечами молодой человек скинул и ее, явив великолепно развитую и гармоничную мускулатуру фехтовальщика, и стал в непринужденной позе, подняв глаза на противника. Противник выглядел впечатляюще: кроме роста больше шести футов, он обладал таким мощным торсом, что, по одному только впечатлению, мог свалить и быка, а не только человека. При малейшем движении его мышцы на руках и груди грозно вздувались, плечи и колоннообразная шея могли выдержать даже портик античного храма, и весь его облик выражал такую непреклонную силу, что зрители, с нетерпением ожидавшие этого поединка силы и ловкости, застыли в восхищении. Противники сошлись на выделенном пятачке пола, выстеленного свежей соломой. Пригнувшись, они какое-то время неспешно кружились вокруг какой-то незримой оси, выискивая уязвимую точку у противника, и не давая возможности друг другу осуществить захват. Потом произошло что-то непонятное: великан попытался было ухватить Атоса, но тот ускользнул из-под захвата гибким и неуловимым для глаза движением, поймал руку противника, бросок через бедро – и вот уже великан лежит на полу, ошеломленный и растерянный. Атос протянул ему руку, помогая подняться. - Этого не может быть, - пробормотал гигант, - отряхивая солому с волос. – Тут что-то не так. - Портос, вы не правы: все было сделано по правилам, - успокаивающе проговорил какой-то карабинер, наблюдавший схватку с видом знатока, – Вы не хотите признать, что не всегда сила идет впереди ловкости? - Мы можем повторить, если вы пожелаете, - предложил Атос, вновь отбросив рубашку, которую он уже хотел надеть. - Нет смысла, - добродушно махнул рукой великан Портос, который опасался второй раз оказаться на полу под взглядами поклонников его силы, – У вас какой-то секретный прием, который мне не известен. Разве что, вы ему меня научите? – и он с надеждой протянул руку Оливье. - С удовольствием, - ответил тот, отвечая на рукопожатие. – С кем имею честь познакомиться? - Портос. - Атос. Молодые люди посмотрели друг на друга с некоторым изумлением и дружно расхохотались. И Атос поймал себя на том, что в смехе его нет уже привычного ему сарказма.
stella: Глава 3. Атос, Портос и Арамис. Портос оказался милейшим человеком, хоть и несколько шумным и бесцеремонным. Но он был добряк по природе, уже не говоря о том, что был прекрасным сотрапезником и верным секундантом в любой драке. Они поладили с Атосом довольно быстро, обозначив некую границу, которую переступать не стоило. Для Портоса это было его тщеславие, с которым он стремился придать себе внешний блеск. Для Атоса – его личная жизнь, о которой он никогда не говорил, и вопросы о которой задавать не следовало. Портос никогда не приглашал к себе в гости, но это не вызвало любопытства у Атоса: Портоса он рад был видеть у себя, хотя это стало создавать некие трудности с мадам Дюшан. Бравый Портос так топал, так громко говорил и так бесцеремонно себя вел, что хозяйка посчитала необходимым сделать внушение своему жильцу в надежде, что он перестанет принимать гостей. Это была ее ошибка: господин Атос извинился за доставленные неудобства и предложил несколько увеличить квартирную плату, но оставить за собой право принимать гостей по своему усмотрению и в дальнейшем больше не слышать подобных требований. Мадам Дюшан растерялась: господин Атос спокоен был только с виду, она ощутила его гнев всем своим существом и покорно кивнула головой. Так дальше и повелось: Портос шумел, Атос пил, Гримо и слуга Портоса Мушкетон бегали в кабачок за вином и ветчиной, но однажды в компании появился третий. К этому времени воды утекло немало, Атос и Портос поступили во вновь организованную роту королевских мушкетеров под командой капитана де Тревиля и как раз сменились с дежурства, когда стали свидетелями не совсем обычной сценки. Дверь особняка на улице Пайен, известного своим литературным кружком, резко отворилась, и на улицу, едва не растянувшись на пороге, выскочил молодой человек лет восемнадцати-двадцати, облаченный в рясу семинариста. Он удержался на ногах, ухватившись за перила балюстрады, и остановился, чтобы вдохнуть воздуха, которого ему явно было недостаточно. Был он не просто румян, он был красен, как вареный рак - нежный румянец, который, видимо, был ему свойственен, был сейчас краской отчаянного стыда или гнева. Об этом говорили и полные слез черные глаза юноши, слез, которые он отчаянно пытался удержать. Чуть овладев собой, семинарист несколько раз глубоко вздохнул, распрямил плечи, как человек, принявший решение, и легко сбежал по лестнице. Двигался он ловко и красиво, и вообще производил впечатление дворянина. Мушкетеры переглянулись между собой. - Вам не кажется, дорогой Атос, что мы бы могли помочь этому юноше? – повернулся Портос к своему приятелю, который задумчиво смотрел вслед стремительно удалявшемуся семинаристу. - Не стоит мешать человеку, принявшему какое-то решение, - покачал головой Атос. - Мальчик похож на дворянина, и его кто-то обидел, - гнул свою линию Портос. - Если он дворянин на самом деле, он найдет способ ответить тому, кто его обидел. Предлагать свою помощь незнакомому человеку, не зная причины его неприятностей, не слишком уместно, Портос. Иной может принять это предложение и за оскорбление, - с видом умудренного жизнью философа изрек господин Атос, и Портос молча согласился. Он часто соглашался со своим товарищем, почитая его и мудрее и старше себя, хотя разница в возрасте у них была всего года в два-три. Время шло незаметно для Портоса, который всегда находил, чем заняться и кому уделить свое внимание, и тащилось как перегруженный воз - для Атоса. Один не замечал дней и ночей, встречая каждый рассвет, как подарок жизни. Атос же ждал ночей с трепетом, потому что тогда к нему являлось прошлое, которое он мечтал забыть. Дни же были нудны караулами и распределялись между службой, домом и кабаком. Оливье стал предпочитать именно ночные дежурства: время хоть и тянулось, но, по крайней мере, он был избавлен от ночных кошмаров. А утром, наскоро перекусив, он заваливался спать, уставший настолько, что сны обходили его стороной. Они возвращались домой после одного из таких ночных дежурств, и едва ли не спали на ходу. Ночь выдалась беспокойной: сновали какие-то курьеры, раз приезжал маршал Бассомпьер, и Атос порадовался про себя, что маршал не смотрел по сторонам: он хорошо был знаком с графом де Ла Фер, и увидеть его в карауле на внешних воротах Лувра в качестве мушкетера – это значило вызвать массу ненужных вопросов. Неясную тень в переулке Сен-Пьер первым заметил Портос и подтолкнул локтем товарища. - Что? – Атос с трудом отряхнул охватывавшее его сонное оцепенение, - что случилось. - Вы только посмотрите, Атос, что бы это могло значить? - О чем вы, друг мой? – мушкетер окончательно стряхнул с себя сонный дурман. - Посмотрите, там, за выступом дома, кто-то прячется. - Ну, нам боятся нечего: он один, а мы вдвоем. - Мне кажется, он прячется от нас, - на Портоса иногда нападала подозрительность, и тогда он становился нудным. – А раз он от нас прячется, значит, он нас боится. - Или не хочет, чтобы мы его заметили. - В обоих случаях мы должны выяснить, какого черта ему надо! – Портос вытащил шпагу из ножен и решительно направился к переулку. Атос шпагу вытаскивать не стал, зато достал пистолет. Уже когда он нагнал Портоса, ему пришло в голову, что спрятавшийся человек ищет укрытия от патруля, а они с Портосом – в мушкетерских плащах. Бежать незнакомцу было некуда: переулок заканчивался тупиком, и все двери и окна были наглухо закрыты. Поэтому, увидев, что мушкетеры приблизились к нему почти вплотную, человек со вздохом опустил обнаженную шпагу, и Атосу показалось в свете яркой луны, что на ней влажно блеснула кровь. - Господа, я сдаюсь, - произнес человек хриплым голосом. - Это правильно! – хохотнул Портос, - у вас нет вариантов. Так от кого вы прячетесь, молодой человек? – он всмотрелся в лицо незнакомца, которое тот пытался скрыть под широкополой шляпой. - Погодите, Портос, наш арестованный, кажется, сейчас упадет в обморок, - скороговоркой произнес Атос, одной рукой подхватывая под руку молодого человека, а другой отбирая у него шпагу и передавая ее Портосу. – Эй, юноша, вам и в самом деле дурно? – воскликнул он, чувствуя, что задержанный молодой человек едва держится на ногах. – Вы ранены? Но никакого ответа он не получил: напротив, незнакомый молодой человек вдруг осел на землю. - Ну, и что нам с ним делать теперь? – растеряно спросил Портос. - Как что? Тащите его ко мне домой, Портос, если вам это будет по силам, а там разберемся. - По силам? Смеетесь вы надо мной, что ли? – едва не обиделся Портос, вручая Атосу в руки шпагу задержанного. – Идите, и открывайте дверь. Да неплохо было бы и посветить, чтоб нам с ним не свалиться на ваших лестницах. Атос открыл входную дверь, пропуская Портоса с незнакомцем на руках, быстро поднялся к себе и, велев Гримо посветить зажженным канделябром, снова сбежал вниз: он боялся, как бы не вылезла из своей квартиры мадам Дюшан и не подняла крик на весь квартал. Но все на этот раз обошлось: Портос довольно быстро поднялся по лестнице на третий этаж и, как только дверь в квартиру Атоса захлопнулась за ним, водрузил незваного гостя на кушетку, стоявшую в гостиной. Гримо светил Атосу, который поспешно распахнул камзол на юноше, не нашел никаких следов крови, и только тогда посмотрел ему в лицо; не сдержавшись, он присвистнул. - Портос, взгляните-ка на нашего арестанта: он вам никого не напоминает? Портос тоже вгляделся в белое, как стена, лицо молодого человека, и даже хлопнул себя по бедрам. - Клянусь, это тот самый семинарист, - воскликнул он, и встретился взглядом с открывшим глаза незнакомцем. – Точно – он, - повторил гигант, улыбаясь во весь рот. – Атос, у меня впечатление, что он решил свои проблемы, пусть на это и потребовалось столько времени. – Так вы дрались, господин аббат? – и с самым заговорщицким видом он подмигнул молодому человеку. - С чего вы это взяли? И вообще, где и у кого я нахожусь? – гость вскочил, дрожащими руками пытаясь застегнуть крючки камзола. - Вы на улице Феру, у меня дома, куда мы вас принесли, потому что вы умудрились упасть в обморок в переулке рядом. Как вы там оказались? Полагаю, вы там прятались от патрулей и приняли нас с другом за таковой, - улыбаясь ответил ему Атос. – Мы мушкетеры короля, моего друга зовут Портос, а я – Атос. Если мы правильно поняли, вы так были взволнованы после вашего поединка, что не удосужились оттереть кровь с вашего клинка. Еще не поздно сделать это, если вы и в дальнейшем собираетесь применять вашу шпагу. И, поверьте мне, юноша, первая дуэль – это всегда неприятно, в особенности если вам удалось пустить кровь вашему противнику. - Я убил его! – еле выдавил из себя гость. – Это был офицер. - Ничего себе, - ахнул Портос. – За что вы его? - Он оскорбил меня ровно год назад, - неохотно пробормотал молодой человек. – Из-за него я отложил свое рукоположение. - Значит, это все-таки вы! – протянул Портос, но Атос дернул его за рукав, заставляя замолчать. - Что вы хотите сказать? – гордо вскинулся гость. - Только то, что вам нужно подумать, где переждать грозу, - подбадривая его, улыбнулся Оливье. – Предлагаю вам провести несколько дней в моем обществе. Молодой человек растеряно переводил взгляд с одного мушкетера на другого, потом покраснел так, что слезы выступили у него на глазах. - Как мне отблагодарить вас, господин Атос, за ваше гостеприимство? – прошептал он, чуть не заикаясь. - Скажите нам, как к вам обращаться! – чуть пожал плечами Оливье. – Это сгладит некоторую неловкость в нашем общении. - Ох, простите, господа! – вскочил гость. – Позвольте представиться: Арамис. - О-ооо! – только и протянул восхищенный Портос. – Господа, не находите ли вы, что нам предначертано быть вместе с такими-то именами!
stella: Глава 4. Дела семейные Убийцу искали, но так никого и не нашли. Атос удерживал у себя гостя с неделю, послав Гримо к нему на квартиру на улице Вожирар. Маленький неприметный дом так искусно прятался в садике, что никто бы и не догадался, что в нем проживает молодой человек. У Арамиса был слуга, который вел его хозяйство, и звали этого кругленького человечка - Базен. Базену было хорошо за тридцать, и это давало ему повод относиться к своему господину с некоторым покровительством, которое Арамис предпочитал не замечать. Базен сам принес вещи своего хозяина, не рискнув их доверить Гримо. Его даже записка Арамиса не убедила, и у него был повод составить себе мнение о новых друзьях господина Арамиса, а также познакомиться и с Мушкетоном. Господин Атос произвел на Базена впечатление, и он удалился, исполненный почтительности к его манерам и испытав шок от внешности господина Портоса. Едва он ушел, троица разразилась смехом, который долго не утихал. - Все это прекрасно, но что вы собираетесь делать дальше, Арамис? – поинтересовался Атос, который уже несколько дней ломал голову, как разрешить проблему. – Вы собираетесь вернуться в лоно Церкви? - Увы, - тяжело вздохнул молодой человек, - теперь это невозможно. Я убил человека: о каком рукоположении может идти речь? - Так что вы думаете делать? Меня не смущает ваше присутствие, Арамис, но, сдается мне, что вас гложет не только содеянное, но еще какая-то проблема. Вам нужно с кем-то связаться? - Иногда с вами становится страшно, дорогой Атос, - признался, наконец, несостоявшийся аббат. – Мне необходимо передать о себе весть моему ученому богослову. У меня было назначено свидание с ним на завтра, но я ведь не могу еще покидать ваш дом? Мой учитель наверняка вне себя от беспокойства, – Арамис с надеждой поднял глаза на Оливье. – Или я мог бы уже встретиться с ним? Атос пристально посмотрел на своего невольного постояльца, и тот залился краской. - Пишите письмо вашему богослову, я устрою, чтобы оно было передано ему. Базен надежен? - Да, безусловно, - Арамис хлопнул себя по лбу. – Как я не подумал, это же самый простой путь. - Вот и отлично, пишите вашу записку. А потом напишите прошение на имя господина капитана королевских мушкетеров де Тревиля с просьбой зачислить вас в роту черных мушкетеров. Вы дворянин, надеюсь? - Шесть поколений знатных предков достаточно? - Достаточно и четырех, друг мой. - Атос, но я не собираюсь быть военным, - робко возразил Арамис. – Мое призвание – Церковь. - Кто внушил вам эту глупость? – не выдержал Портос. – Человек, который только-только взял в руки шпагу, и через год ежедневных занятий с первого же выпада убивает своего противника – это воин, а не церковник. Ну, зачем вам быть сельским священником, когда вы можете стать королевским мушкетером? - Это для вас сейчас – самый лучший выход из положения, Арамис. Никто не поверит, что вы способны на такое, и никто не станет искать вас среди солдат Maison du Roi. Припомните, нет ли среди ваших предков кого-нибудь, кто отличился на службе у королей. - О, с этим не будет затруднений, - стеснительный Арамис опять залился румянцем. – Мой отец погиб при осаде Арраса, король Генрих очень любил его, и это он, незадолго до своей смерти, устроил меня в семинарию. Я был младший сын, на мою долю ничего бы не досталось все равно. - Думаю, что сын доброго Генриха не забудет о сыне друга его отца, - кивнул Атос. – Пишите, я вас оставлю пока. Только напишите свое настоящее имя, Арамис: король и де Тревиль – единственные, кто должен и будет его знать. **** Атос, с появлением Арамиса, стал замечать за собой удивительные вещи. Если раньше он все, что положено по службе: дежурства, занятия в фехтовальном зале, в манеже, обязательные парады, которые любил устраивать король, поддержание себя в боевой форме – все это он проделывал, потому что обязан был, а не потому, что хотелось, то с появлением друзей, иногда ловя на себе восхищенные взгляды сослуживцев, он стал все делать с особой тщательностью. У него, в чем пришлось признаться самому себе, становилось теплее на душе, когда он замечал, как старательно отрабатывает в фехтовальном зале приемы боя Арамис, украдкой бросая взгляды в его сторону: молодому человеку так хотелось одобрения старшего товарища! Атос стал ощущать не на словах – на деле, это внимание к своей персоне, и оно грело его, заставляло чувствовать, что он кому-то нужен, что его похвала для кого-то важна. **** Письмо пришло от поверенного тогда, когда у Атоса и близко не было в голове мыслей об оставленном доме. Мэтр Бурдон давал ему отчет в делах, и, как бы между прочим, намекал, что не мешало бы приехать, потому что с некоторых пор в графстве намечаются изменения, и они непосредственно касаются господина графа. Атос написал в ответ, что не считает необходимым появляться дома и тем самым разрушать сложившуюся легенду о своем исчезновении; и тогда Бурдон прислал ему то, что удивило достойного стряпчего: письмо. Кто-то еще знал о том, что граф жив. Оливье даже не успел начать читать затейливо сложенную записку, на которой было выведено: «Его сиятельству господину графу Огюсту де Ла Фер». Почерк! Он больше ничего не видел и не понимал, кроме этой строчки, написанной рукой Анны. И имя… только она могла так написать. Что ей нужно? Зачем писать, что-то сообщать? Между ними все кончено, и, слава Господу, что не свершилось ужасное, хотя она смогла растоптать его любовь, и навсегда похоронить его веру в себя. Атос заставил себя сломать печать и развернуть листок. С каждым прочитанным словом он ощущал, что погружается в трясину, из которой не выбраться. Анна не упрекала его ни в чем: беспристрастно и жестко она извещала графа, что родила от него сына, и вынуждена была оставить ребенка на попечении няньки в Англии. А пока, если он пожелает узнать поточнее, где находится ребенок, они могут встретиться в том самом доме, где она жила с Жоржем. Оливье раз двадцать перечитал это письмо, и только потом отбросил его. Оно теперь было навечно врезано в его память, горело огненными строчками, стоило ему прикрыть глаза, звучало в ушах голосом Анны. Анны или Шарлотты? Да какое значение имеет имя, если оно принадлежит холодной и расчетливой хищнице! Он попытался успокоиться, и трезво взглянуть на создавшуюся ситуацию. Она не пишет ничего о возрасте мальчика. Почему? Уверена, что он не станет искать ребенка или боится, что у него возникнут сомнения, не подсунули ли ему чужого бастарда? А ведь сомнения действительно были совсем не безосновательными: были ли они близки на самом деле, или его ловко провели и на этот счет? Он пытался вспомнить о той ночи хоть что-то, хоть какие-то свои или ее действия, но в памяти не осталось ничего, кроме сладости ее поцелуя, когда она сидела у него на коленях. Потом – полный провал в памяти до самого утра, когда он очнулся с диким похмельем. От чего: от бокала вувре со странным привкусом? За этот привкус он уцепился, как за спасительный канат: она что-то добавила в вино, иначе не объяснишь это забвение. В том состоянии, в которое он впал, он способен был совершить хоть какое-то насилие? Скорее всего, его опоили, чтобы потом, предъявив ему обвинения, заставить жениться. Рискованный трюк, но с таким дураком, каким он себя тогда показал, беспроигрышный, хотя потом, утром… вот тут он уже сомневаться не мог, эти воспоминания остались с ним, как и то, что кюре застал их в постели. От всего прочитанного и передуманного у Атоса голова пошла кругом. Первое побуждение было: испросить отпуск и помчаться в Берри. Анна наверняка поджидала его там, и узнала бы о его приезде и без всякого письма. Но он уже был другим: он не был так доверчив, он стал циником и не верил ни единому слову, сказанному женщиной. Его окончательным решением было не поддаваться на провокации. Второе письмо пришло месяца через три: Анна сообщила, что мальчик умер от оспы. Она прямо не упрекнула Оливье, но упомянула, что кормилица, не получавшая деньги на содержание ребенка в течение двух месяцев, скорее всего просто не стала возиться с больным малышом. Между строк это прозвучало, как: «В смерти ребенка есть и ваша вина». Атос подумал было заказать мессу по усопшему, но мать не удосужилась сообщить вероятному отцу имя малыша, и вообще: «А был ли мальчик?» Все это закончилось тем, что Атос, с появлением друзей ставший пить не больше, чем все вокруг, испросил неделю отпуска и исчез: никого не принимал, нигде на появлялся, и приказал отвечать Гримо, что господин Атос уехал на родину. На самом деле он пил. Он пил так, что, если бы мог оценить свое состояние со стороны, то, наверное, испугался бы. Но предусмотрительный мушкетер завесил единственное зеркало в спальне, и через неделю, когда он почувствовал, что пора остановиться, потому что безумие стоит у порога, он последним усилием воли заставил себя сдернуть это покрывало. На него смотрел жуткий тип с опухшим лицом, недельной щетиной и налитыми кровью глазами. С минуту Оливье смотрел на свое изображение, пытаясь увязать пьяницу в зеркале с самим собой, а когда понял, что ему не мерещится, отшатнулся в ужасе, сбросив зеркало на пол. Гримо, прибежавший на шум бьющегося стекла, замер на пороге: зеркало бьется к беде. Как в тумане, Атос наблюдал за лакеем, который собирал и выметал осколки с пола, а когда тот закончил, знаком приказал привести себя в надлежащий вид. Часа через два он бы мог уже без отвращения созерцать свою, смертельно бледную физиономию, но смотреться было не во что. Можно было всмотреться в себя, но там обнаружились такие бездны, что молодой человек предпочел созерцать окружающий мир. Анна больше не давала о себе знать, и, постепенно, острота произошедшего стала покрываться коркой если не забвения, но успокоения. **** Время шло, приближалось Рождество 1624 года. Бурдон все настойчивее приглашал Атоса посетить родные места, пока Оливье не понял из его намеков, что речь идет о его семействе. Поверенный графа оказался в сложном положении: он вел дела всего рода и, когда его члены находились в конфликте интересов, мэтр Бурдон умел ловко разрешать имущественные споры. Атос должен был отдавать себе отчет, что рано или поздно его семья возьмется и за его долю наследства. Речь, наверняка шла о замке его бабки, в котором он вырос и который по завещанию старой графини принадлежал ему до той поры, пока он в нем живет. Спорность этого пункта подтверждалась его мнимой смертью. Короче, Оливье понял, что он должен решить: поставить свою подпись под документом, отдающим замок и угодья в руки мадам Клермон-Бове, его тетки, или вернуться домой, под сень бабушкиного замка, доказав всему свету, что он жив и здоров. Что-то подсказывало Атосу, что последнее вызвало бы и появление Анны. ***** Получив недельный отпуск, мушкетер отправился в Берри. Надо честно сказать: если бы не время, достаточное для поездки туда и обратно, где быстрой рысью, а где – галопом, он бы плелся шагом, так не хотелось ему домой. Но, делать нечего, и на третий день Атос, вновь ставший на эти дни графом де Ла Фер, объявился у Бурдона. Бурдон, еще не старый человек, унаследовавший свою должность от отца вместе с прилагающейся к ней клиентурой местных аристократов, испытывал симпатию к наследнику де Ла Феров, считая, что молодой человек зря бросил все, да еще без всякой видимой причины; поэтому, он все же питал надежду, что ему удастся убедить своего клиента в безосновательности ухода от светской жизни, заодно, обрисовав ему безрадостные перспективы проживания в Париже под непонятным прозвищем. Уже перед самым Буржем Атос остановился в придорожном трактире. Пристроив Анхеля в конюшне собственноручно, Оливье обратил внимание, что жеребец ведет себя беспокойно: он принюхивался, прядал ушами, переступал ногами, фыркал, вскидывая гордую голову, и всеми силами выражал нетерпение. Анхель чуял родной дом, и это спустя столько лет! Его настроение передалось и хозяину, и, садясь за стол, Атос хмурился: он сам себя задерживал, но ему требовалось привести мысли в порядок. - Сударь, вы не возражаете, если я устроюсь за вашим столом: мест в зале больше нет, - хрипловатый голос показался странно-знакомым. Оливье поднял голову и узнал графа Рошфора. - Вы, граф? Какого черта? – не сдержался де Ла Фер. - У меня нет выбора, господин Атос: я голоден, - как ни в чем не бывало усмехнулся Шарль-Сезар, и его смуглое лицо осветилось самой добродушной, на какую граф был способен, улыбкой. – К тому же, мы не в Париже, а дома, в родной провинции. Тут можно и без особых церемоний, граф. Не скажу, чтобы я был счастлив с вами встретиться, но счет закрыт. - Мы с вами оставили друг другу отметины: это уравнивает наши шансы, - сухо заметил граф. - Бросьте, де Ла Фер. Я давно знаю, что вы в Париже. - Предполагал подобное. Но мы с вами в разных лагерях. - У меня приказ его преосвященства не трогать вас ни при каких обстоятельствах. - Вот как! – протянул мушкетер. – И чем я заслужил такую честь? - Я не знаю, - честно ответил Рошфор. – Но, сами знаете, кардинал не станет беречь противника без повода. Он не в том положении. И противник ли вы ему на самом деле? - Зря он на меня рассчитывает, - поджал губы граф де Ла Фер. – Нам с ним не по пути! - Господин кардинал в таких случаях говорит, следуя Евангелию: «не судите опрометчиво!» - улыбнулся Рошфор нетерпимости Атоса. – Но вернемся к нашим баранам, граф. - А они есть у нас? – недовольство Атос уже едва скрывал. - Есть, не сомневайтесь. Говорят, ваша тетушка Клермон-Бове не может жить без вашего замка. Ей, для полного счастья, нужны и ваши земли, иначе она не мыслит себе, как женить и выдать замуж весь свой выводок. - Я знаю, что у нее на уме: потому я здесь, - Атос тяжело вздохнул. – Как ваши дела, Рошфор? Как ваш батюшка? - Отца не стало через полгода после смерти сестры. - Луиза умерла? – воскликнул Оливье с ужасом. – Как это случилось? - Она умерла родами, оставила сына сиротой. - Сиротой? А как же его отец? - Погиб. Корабль, на котором он отправился на Мартинику, желая разбогатеть, потопили испанцы. Так что я оказался в наших краях не случайно: надо позаботиться о ребенке. Его преосвященство хочет лично принять в нем участие. - Кардинал имеет теперь такую возможность, - известие о смерти мадемуазель де Люсе лишило Атоса желания говорить о чем-либо. Он отставил жаркое из кролика, отдавая дань лишь поданому вину, пропуская мимо ушей рассказ Рошфора о последних новостях в провинции, когда вдруг услышанное знакомое имя заставило его встрепенуться. - … и представляете, каково было мое удивление, когда я встречаю в наших краях эту самую Анну, сестру священника, в роли вдовы англичанина барона Винтера. Бедняжка только вернулась из Англии, где оставила на попечение кормилицы крошку сына. - О ком вы говорите, Рошфор? Простите меня, но я так потрясен известием о смерти вашей сестры, что прослушал все, что вы говорили. О какой сестре священника была речь? - Бог мой, граф, да о той самой, за которой вы так старательно ухлестывали, что даже собирались жениться на ней. Если я не ошибаюсь, в девичестве ее звали Анна де Бюэй? И как случилось, что ваши планы не состоялись? Что вам помешало? Атос отшатнулся, его бледность поразила Рошфора, который понял, что ненароком коснулся какой-то душевной раны де Ла Фера. - Прошу вас меня извинить, но, к сожалению, я вынужден вас покинуть, Рошфор. Меня ждут в поместье, - мушкетер бросил на стол деньги за почти нетронутый обед, допил стакан вина и покинул трактир, кивнув на прощание Рошфору. Только выехав на дорогу, ведущую к дому, он разрешил себе высказать вслух все, что испытывал. Он гнал Анхеля, рискуя сломать себе шею на ухабистой дороге и сыпал проклятиями, которыми так богат язык английских моряков: французский в его состоянии не мог передать всего, что бурлило и корчилось в душе Оливье. Потом он выдохся, как и его Анхель, и направив усталого жеребца в небольшую рощицу, Атос дал ему возможность передохнуть. До замка старой графини оставалось меньше лье, он уже был виден с ближайшего пригорка, но Оливье не позволил себе такой роскоши: созерцать свой дом издалека. Он еще в Париже представлял себе, как подъедет со стороны рва, где всегда была припрятана для него лодка, и заберется в дом незаметно для окружающих. Поднимется по узкой каменной лестнице, держась за веревочные перила в башенку, где у него был устроена бабкой комната для игр, переберет дорогие, памятные для него предметы… звук лошадиных копыт прозвучал совсем рядом и коротко заржал Анхель. - Граф де Ла Фер? Ваше сиятельство изволили явиться к родным пенатам? Живой, и насколько могу судить – здоровый? – ехидный тон, переливы бархатистого сопрано. Оборачиваться не стоило, он и так узнал, кто стоит за спиной. Поделом ему, надо было сидеть в Париже, и пропади пропадом все, что было связано с Берри! – Ваше сиятельство не желает общаться? Париж на вас плохо повлиял, к вам обращается дама, а вы сидите к ней спиной! Или это общество мушкетеров так пагубно влияет на моего бывшего жениха? Ах, Боже мой, - продолжал издеваться голос, - и этот человек учил меня светским манерам! И кого же я вижу перед собой? Опустившийся пьяница, которого родственники уже и за родственника почитать не желают, стесняются родства с ним. Да обернитесь же, наконец, граф! Посмотрите, кто из нас кем стал! Боитесь? Оливье обернулся, но чего же ему стоило это простое движение! Анна сидела верхом на серой лошади так непринужденно, словно всю жизнь только и занималась верховой ездой, и улыбаясь с неприкрытой издевкой, сверху вниз смотрела на него. Дорогая лошадь, роскошная амазонка, конюший неподалеку (и это вдова?) – баронесса Винтер, так, кажется, называл ее Рошфор, даже став знатной дамой, не приобрела истинной светскости. Рошфор не солгал, она кого-то поджидала на дороге, возможно, даже его. Ни слова не говоря, Оливье направился к Анхелю, собрал повод и вскочил в седло. Он спиной ощущал ожидающий взгляд Анны, но пустил лощадь рысью, и так ни разу и не оглянулся. Разговора, на который она рассчитывала, не получилось. Атос передумал навещать замок; вместо этого он направился прямо к мэтру Бурдону. ***** Подписать документ не заняло много времени: все намеки стряпчего о необходимости графа вернуться в замок, разбились о холодное безразличие мушкетера. Он поставил свою подпись на документе об отказе от земель и замка в пользу семьи Клермон, пожелал, чтобы мэтр вел его дела с Ла Фером, который по-прежнему принадлежит только ему, так же холодно и вежливо отвесил легкий поклон, и вышел, оставив у Бурдона чувство досады и разочарования. Отныне с Берри Атоса ничего, кроме воспоминаний не связывало, да и те он постарался запрятать в память поглубже. И дом его теперь – на улице Феру.
stella: Глава 5. «Неразлучные» Всего неделю его не было в Париже, а Портос и Арамис встретили его так, словно они год не виделись. Как же им не хватало друг друга! Возвращение отпраздновали роскошным обедом в «Сосновой шишке», благо Атос у Бурдона взял очередной кошелек, на содержимое которого они могли спокойно прожить втроем целый месяц. Друзья еще за столом отметили про себя неестественную для Атоса веселость. Он пил и ел, комментируя каждый кувшин вина и каждую перемену блюд, превращая обед в фейерверк шуток, изречений и веселых воспоминаний. Под конец обеда мушкетеры уже окончательно перестали понимать, где кончались истории из прошлых царствований и где начинались истории из жизни их друга. Как бы то ни было, они отлично провели вечер, Портос узнал массу историй, которыми был не прочь блеснуть в обществе, и они могли не думать особенно о том, как прожить ближайший месяц. Рождество было на носу, и отмечать его решили на улице Феру. Мадам Дюшан тоже усиленно готовилась к празднику. Венок из омелы она вывесила за день, служанка выдраила лестницу, водрузила новые свечи на каждом лестничном пролете и предложила убрать и в комнатах господина Атоса, на что тот заявил, что у него для таких целей есть Гримо. Зато он выторговал для Гримо право воспользоваться хозяйкиной кухней. Мадам Дюшан милостиво согласилась (за отдельную плату) и тут же пожалела: такого самоуправства и нашествия слуг она не предполагала. Базен присоединился к Гримо и Мушкетону, и работа закипела. Восхитительные ароматы разносились по всем этажам, дразня обоняние постояльцев дома на улице Феру. Базен, под руководством Атоса, накрывал на стол, украсив его ветками остролиста в одолженных для такого случая у мадам Дюшан изящных вазочках. Рождественское полено из вишневого дерева, политое оливковым маслом и подогретым вином, ожидало в камине, готовясь порадовать своим жарким пламенем, а на кухне под крышками уже томились пикардийский гусь, такой огромный, что способен был насытить даже Портоса, не говоря о том, что приятно напомнил бы ему родину и матушкины рождественские застолья, а также парочка каплунов, традиционный паштет из гусиной печенки, отборные устрицы и три гигантских омара. Тонкие вина, положенные к мясу и дарам моря, красовались в оплетенных бутылях на полке камина, ожидая своего места на столе. Скатерть имелась тоже и сверкала белизной благодаря усилиям самого Гримо. А в углу камина, в изящном подсвечнике, дожидалась огня восковая свеча для девы Марии. На десерт предлагался белый пудинг, но это было произведение трактирщицы Марго, чей кулинарный талант Атос уже сумел оценить, когда набрел на ее трактир во время своих скитаний по кабачкам. Часам к десяти вечера Портос, разряженный и предвкушающий праздничное застолье, поднялся по скрипевшей под его весом деревянной лестнице и торжественно постучал в дверь. Гримо был на кухне, поэтому, не желая себя утруждать, Атос оставил дверь открытой, и, зайдя в гостиную, мушкетер слегка опешил: два медных канделябра, начищенные до блеска, освещали небольшую комнату светом десяти свечей до самых потайных ее углов. Их дополнял яркий свет полной луны, и засыпанные снегом крыши Парижа, тянувшиеся до самой громады Лувра, чьи окна в эту ночь были тоже ярко освещены. Через десять минут явился Арамис, и тоже застыл на пороге, щурясь на свет после едва освещенной лестницы. - Атос, мы будем пировать в эту ночь по всем правилам? – Арамис улыбнулся растерянной улыбкой. - А вы как рассчитывали? – потирая руки прогудел великан. – Все, как в лучших домах Пикардии. - Атос, а вы разве тоже пикардиец? - удивился Арамис, заходя, наконец, в комнату и сбрасывая на стоявший в углу табурет теплый плащ и шляпу с промокшим от снега пером. Довольно длинные волосы молодого человека тоже были влажными и развились, но тепло от прогретого камина быстро их подсушило. - Я родился и рос в Берри, - неохотно ответил Атос, - но в Пикардии бывал каждое лето у родственников. Так что и язык, и обычаи мне знакомы. Садитесь, господа, и приступим! – он хлопнул в ладоши, и трое слуг торжественно внесли блюда с кушаньями и, водрузив их на стол, сняли прикрывавшие их медные колпаки, явив великолепие блюд. Атос довольно улыбнулся, Портос ахнул, не скрывая восторга, а Арамис прикрыл глаза: ему нечасто приходилось пробовать подобные деликатесы. Огромное блюдо с устрицами, переложенными кубиками льда, и ярко-алыми омарами, золотистая корочка гуся, начиненного потрошками, так и манили заняться ими поскорее. - Вы позволите, дорогой хозяин? - Портос больше не мог делать вид, что не испытывает мук голода. - Я доверяю процесс разделки этого гуся вам, дорогой друг! – рассмеялся Атос. – Приступайте, а я займусь вином. Бутылки были открыты, мушкетер разлил вино по бокалам и поднял свой, рассматривая его на свет. Гримо, по его кивку, зажег рождественское полено, огонь весело затрещал, и по комнате распространился тончайший аромат смеси дорогого масла, древесины и виноградного вина. - Друзья, я предлагаю выпить этот первый бокал за тот счастливый случай, что свел нас в одну компанию. Считаю, что это было решение свыше! – и Оливье отсалютовал бокалом тому, кто, незримый для простых смертных, видел дороги, по которым им идти в жизни. Бокалы соприкоснулись и серебристый звон дорогого стекла прозвучал в наступившей тишине, чтобы в следующее мгновение смениться веселым говором, звоном посуды и одобрительными возгласами, адресованными блюдам на столе. Даже тихоня Арамис, привычный к монастырской воздержанности в пище, отдал должное застолью. Друзья засиделись далеко за полночь, а потом Атос пошел их провожать: сначала Арамиса на Вожирар, а потом и Портоса на улицу Старой Голубятни. И, удивительное дело: никто в эту ночь не встретился ему на тихих заснеженных улицах, никаких нападений, приключений и ненужных встреч не произошло за эту ночную прогулку. В такую ночь в человеке пробуждается вера, что все будет у него хорошо, и в будущем еще возможны чудеса. Слуги мушкетеров пировали остатками господских кушаний и вина до утра. **** Весна в этом году была ранняя, но в теплые по-летнему дни все же вклинивались то холодный ветер, то град с дождем, так что совершенно непонятно было, как же одеваться с утра, если в любой момент с неба грозит обрушиться поток ледяного крошева. Но эта проблема больше волновала Портоса. Арамис и, особенно Атос, смотрели на прихоти природы проще: все, что ниспослано свыше, надо принимать стоически - все равно ничего не изменишь. В первых числах апреля у мушкетеров произошла не дуэль – драка с гвардейцами кардинала. Разгром на улице Феру с точки зрения короля и капитана мушкетеров де Тревиля был полный, тем более, что в этом ночном бою погибли два мушкетера и был тяжело ранен Атос. Понадобились весь талант убеждать у Арамиса и появление Атоса у капитана, а затем – цепочка событий, приведшая в их компанию неугомонного гасконца д’Артаньяна, чтобы счет побед, который пристрастно вели король и кардинал, убедительно склонился на сторону королевских мушкетеров. Как бы не бодрился Атос и не делал вид, что рана его – сущая ерунда, но пришлось отлеживаться почти неделю. Правда, скучать ему не пришлось: его развлекал гасконский юноша, который, кажется, чуть не с первых минут знакомства испытывал к нему дружеские чувства. Атоса и забавлял и умилял этот провинциал: он был умен, неистощим на шутки, восторжен, но отнюдь не лишен здравого смысла, и у него был такой забавный акцент, что Атос его мог слушать часами. И, что особенно поразило Оливье, так это то, как он чутко определился со своим отношением к новым друзьям: он был любопытен, это было написано у него на лбу большими буквами, но, вместе с тем, и тактичен. Он быстро уловил ту грань, за которой любое дружеское отношение может перейти в неприязнь и даже – в ненависть. И если с Портосом он иногда позволял себе шутки, а с Арамисом – осторожные намеки, то с Атосом он был нем и глух, инстинктивно угадывая в старшем товарище какую-то внутреннюю боль. В последний день отпуска, который де Тревиль буквально навязал своему солдату для поправки здоровья, Атос и д”Артаньян сидели у раскрытого окна, потягивая легкое вино и разглядывая прохожих, которых в это время дня, а именно – ближе к обеду, было на улице немного. Юноша пришел поделиться новостью: господин дез Эссар, капитан гвардейцев короля, извещал его о зачислении в полк и сообщал о необходимости экипировки. К сожалению, это не был вожделенный плащ мушкетеров, но кроме радости от своего определившегося положения, д’Артаньян испытывал и тревогу: обмундирование и коня ему полагалось приобрести немедленно, к началу службы. Правда, деньги на это нашлись самым неожиданным образом: господин дез Эссар, зять де Тревиля, проявил неожиданную щедрость и передал с посыльным кошелек для гасконца. Собственно, д”Артаньян и явился к Атосу с просьбой помочь ему с приобретением экипировки: те две недели, что он пребывал в столице – срок недостаточный, чтобы справиться достойно с подобным заданием. Честолюбивому и самолюбивому юноше очень не хотелось попасться впросак. Сомневался он только, по силам ли Атосу совершить с ним прогулку. - Не только по силам, но и вовремя! – обрадовался мушкетер. – Мне уже осточертело созерцать эти стены и разглядывать в окно крыши и прогуливающихся по ним котов. Пять минут – и я готов идти с вами! На улице Атосу на мгновение стало нехорошо, отчаянно закружилась голова, но его спутник был настороже и поддержал его под руку. Мелькание лиц перед глазами остановилось, мушкетер глубоко вздохнул и кивнув благодарно юноше, зашагал как ни в чем не бывало. Д’Артаньян, улыбнувшись про себе, поспешил нагнать Атоса и пошел рядом, бросая зоркие взгляды по сторонам. Но им никто не помешал, и они благополучно добрались до конского рынка. Гасконец быстро разобрался, что к чему: его друг не умел и не хотел торговаться. Он узнавал цену, говорил свою, а возможность торга оставлял д’Артаньяну, который умудрялся быстро прийти к согласию с торговцем. Так они довольно быстро управились со всеми делами, и, нагрузив покупками Планше – нанятому на днях слуге д”Артаньяна, отправились в ближайший кабачок. И вовремя: хоть Атос старательно изображал бодрячка, которому все нипочем, но в передышке он нуждался: плечо отчаянно разболелось, и предательская бледность расползлась по его лицу. «Только бы нам не влезть в какую-нибудь ссору!» - подумал юный гвардеец короля, заходя вслед за другом в зал, где за стоявшим столбом дымом и духотой толком нельзя было ничего разобрать. К ним подскочил хозяин заведения, длинный, тонкий как жердь, взмахнул перед ними грязным полотенцем, очищая свободный, без признаков скатерти, стол и деревянную скамью перед ним, и Атос, брезгливо поморщившись на его действия, все же опустился на скамью: он устал больше, чем желал это признавать. Друзья сделали заказ и в ожидании его стали рассматривать посетителей. Разговаривать не хотелось, и оба, чтобы утолить жажду, не спеша потягивали кисловатое вино; духота заставила обоих расстегнуть крючки камзолов, а крутившаяся неподалеку девица была не из числа тех, что требуют церемонности и светского поведения. Девушка заметила друзей, едва они появились на пороге, заметила и их безразличные взгляды, едва мазнувшие по ней. Заметила она и кошелек гасконца, и приступила к военным действиям. Покрутившись для вида у других столов и не произведя там должного впечатления, она неспешной походкой, чуть покачивая бедрами, двинулась к столу, за которым сидели оба приятеля. Подойдя поближе, она мгновение поколебалась, выбирая объект, и направилась к Атосу. Тот заметил ее маневр и развернулся так, чтобы оказаться спиной к девице, но это не помогло: она уселась на табурет прямо перед мушкетером, соблазнительно откинулась назад, уперев руки в бедра, провела кончиком языка по губам, но Атос никак не отреагировал на ее интерес к своей персоне. Девица перевела недоумевающий взгляд на д’Артаньяна, но тот только выразительно пожал плечами. Безразличие мушкетера показалось ему странным: девица была еще достаточно хороша. - Красивый господин так печален, потому что ему изменила любимая? – вопрос был обращен скорее к Атосу, чем к его приятелю, и мушкетера передернуло от отвращения так явно, что девица отшатнулась. - Уходи! – Атос бросил на стол луидор. - Мне твои деньги ни к чему, - вдруг рассвирепела девица. – У каждого свой заработок, а милостыня мне пока еще не нужна. Если у тебя дела плохи, это не значит, что в этом весь мир виноват. - Я ухожу. – Атос встал. – Если у вас есть настроение, д’Артаньян, оставайтесь, - Атос бросил на приятеля понимающий взгляд, - но я вернусь домой. Не волнуйтесь, - он остановил гасконца, положив ему руку на плечо, - я чувствую себя отлично и спокойно доберусь и сам. А вы, если есть настроение, оставайтесь и пообедайте, наконец. Мой обед отдайте этой, - он шутливо отдал честь новоявленному гвардейцу, и исчез в дыму. - Твой приятель не любит женщин? – девица бесцеремонно, не дожидаясь приглашения, устроилась за столом у д’Артаньяна. - Не знаю, мы с ним о женщинах не разговаривали, - ответил юноша, беря девицу за руку и заставляя сменить диспозицию. Секунду спустя она уже сидела, прижавшись к нему. – Тебя как зовут? - Ниннет. А тебя, молодой господин? - А меня Шарль. Просто Шарль, - хитро улыбнулся гасконец, предупреждая возможные вопросы. На том они и сошлись. Когда д’Артаньян вновь появился у Атоса через день, у него был вид человека, довольного жизнью. За немногое время провинциал с Юга успел в Париже немало: приобрел друзей, службу и репутацию отчаянного храбреца. Для искателя приключений это прекрасное начало. **** Атос вернулся на улицу Феру с прытью, удивившей его самого, поднялся по лестнице и только дома, вдыхая полной грудью весенний воздух у распахнутого окна, очнулся от дурмана, в котором пребывал с момента, когда вышел из кабака. Разбитная девица вызвала у него в душе такую бурю, что оставаться рядом с обычной кабацкой шлюхой он был не в состоянии. Отвращение, боль, жалость, презрение – и всей этой гаммой чувств он был обязан Анне. Прямой связи, или сходства двух женщин не было вообще, но обостренная чувствительность молодого мушкетера нашла для него незримые нити. Он не успел связаться с ней узами брака, но совесть его знала, что он готов был на все ради этого. На все, кроме одного: он не готов был опозорить свою семью. И дело даже не в неравенстве их положения: клеймо, обман и воровство были уже из совсем другого мира. И этот мир был несовместим с его личными представлениями о том, что такое любовь и верность. Совсем не важно, что думают об этом окружающие, совсем не важно, что о ее прошлом никто не знал! Он знает – и это расплата за неосмотрительность и доверчивость. Его мораль и его представление о любви и чести останутся с ним и он будет жить так, как они требуют.
stella: Глава 6. Погреб Захлопнув дверь за Гримо, Атос привалился к ней спиной и шумно выдохнул: на какое-то время он почувствовал себя хозяином положения, и пришло понимание, что «шутка» затягивается, а для этого ему уже требовалось серьезно обдумать оборону дверей. Но прежде следовало заняться раной Гримо, которая была наспех перевязана какой-то тряпкой. Света было маловато, Атос усадил Гримо напротив отдушины, от которой на полу лежал слабый солнечный зайчик, и с трудом снял с него повязку. Воды не было, пришлось отмачивать ее вином. Гримо кряхтел, но терпел. - И как это тебя угораздило? – поразился мушкетер, без затей отрывая рукав рубашки лакея. – Можешь говорить, мне не до твоих жестов сейчас. - Лошади! Я лошадей хотел защитить! А они на меня – с вилами! – жалобно прокряхтел бедняга. - Погоди! Вот только выйдем отсюда, я с ними разберусь! – пообещал Атос и замер, держа руки над головой Гримо: его осенила отличная мысль. – Только, друг мой, выйдем мы отсюда не раньше, чем за нами явятся друзья. - А если не явятся? – рискнул предположить Гримо. - Гримо, если вы не прекратите говорить глупости, я снова запрещу вам разговаривать! – вспылил Атос. – Это исключено, запомните хорошенько: наши друзья не могут нас бросить в беде. Значит, мы должны их ждать и обдумать, как выдержать осаду. Наше оружие при нас, вокруг достаточно бочек и хвороста для укреплений, а едой и вином мы обеспечены. Правда, тут еще есть крысы, - добавил он с некоторым сомнением в голосе, избегая уточнять, что не питает к ним ничего, кроме омерзения, - но на свою территорию мы их не пустим. - А хлеб? – робко уточнил Гримо. - Его можно просунуть в отдушину на вилах! – Атос почувствовал вдохновение. – Мясо тоже. Живем, Гримо! И они зажили в осаде. По всем правилам устроили эскарпы и контрэскарпы, переругивались утром и вечером с хозяином, не давая ему зайти в погреб за припасами и медленно разоряя трактирщика в отместку за предъявленное обвинение в изготовлении фальшивых луидоров, наслаждались вкуснейшими колбасами и ветчиной и попутно развлекались тем, что били оставшиеся бутылки вина, которые Атос очень ловко открывал, отбивая им горлышки шпагой. К концу первой недели Атос немного приуныл: стал меньше говорить, но больше пить. Обстановка в сыром и холодном погребе не располагала к веселью, а д’Артаньян, по расчетам мушкетера, уже должен был вернуться из Англии и поинтересоваться судьбой друзей. Голос Рошфора за дверью прозвучал, как трубный глас. - Эй, господин Атос! Вы живы! Выходите, вы мне нужны! - С какой стати я должен вам верить? – Атос подошел к двери и взвел курок у пистолета: подойти ближе у него не получалось – мешали укрепления в виде вязанок хвороста и бочек. – Может, вы явились по приказу кардинала арестовать меня? - У меня есть такой приказ, граф! – Рошфор, спустившись по ступенькам, ведущим в погреб, прислонился к двери, чтобы было удобнее говорить, не повышая голоса. – Если вы не подчинитесь, я вынужден буду доставить вас силой. - Сначала попытайтесь меня отсюда достать, - насмешливо подзадорил его Атос. – Клянусь, это будет непросто. - Вот драки я как раз и не желаю, упрямая вы голова, - попытался урезонить его Рошфор. – Кардиналу нужно с вами поговорить: он велел передать, что у него есть к вам деловое предложение. - Даже так! – присвистнул с той стороны двери мушкетер. – И чем я обязан, скажите на милость, такому вниманию? - Красному портфелю скажите спасибо, - негромко бросил в ответ кардинальский любимец. – Это мне велел вам сказать его преосвященство, если вы будете артачиться. Последовала минута молчания, потом Атос негромко произнес: «Я выйду, Рошфор, но распорядитесь насчет ванны. В таком виде, в каком я сейчас, я не могу предстать пред светлые очи кардинала.» **** - Сколько вы просидели в этом погребе? – Рошфор придержал коня, чтобы Атос поравнялся с ним. – Вам так не хотелось оттуда выходить потому, что за вами явился я? Вы ждали ваших друзей? - Теперь это уже неважно, - Атос потрепал по шее почтового коня, мысленно порадовавшись, что Анхель стоит у Тревиля в конюшне, а не пал от рук коновала на постоялом дворе. – У вашего хозяина, Рошфор, великие планы? - Вы совсем не знаете, как вы выразились, этого хозяина, граф, а… хорошо-хорошо, Атос: я всякий раз забываю о вашей просьбе, - Рошфор скептически улыбнулся на протестующий жест мушкетера, - а пытаетесь судить о нем с высоты своей неприязни. - У меня нет поводов говорить о нем как о политическом или государственном гении. - Это пока. Его преосвященство затеял грандиозные перемены во Франции, но его не понимают или не хотят понять. - Рошфор, вас послали меня уговаривать дорогой? Я одного не могу понять: как вы, золотая кость нашего дворянства, можете быть в окружении этого интригана? - Я вам отвечу опять же: вы не знаете Ришелье. - Человек, снесший голову Шале, для меня не может быть авторитетом. - В вас говорит сейчас упрямство нашей знати, Атос. - Во мне говорит сейчас мое представление о чести и порядочности, - твердо ответил мушкетер и поднял лошадь в галоп. Рошфор, само собой, не стал отставать от него. На следующий день они въехали в Париж и, не переодевшись с дороги, отправились прямиком к кардиналу Ришелье. **** Ришелье принял Атоса почти сразу, что говорило о его заинтересованности во встрече с молодым человеком. Он окинул вошедшего пронзительным взглядом, который мало кто выдерживал, но на Атоса это не произвело впечатления. Кардинал пригласил мушкетера сесть, а сам, напротив, встал и прошелся по кабинету. Поворошил кочергой прогоревшие поленья в камине, отчего дождь искр всполохом осветил лицо сидевшего перед ним человека. Кабинет был огромен, и без жара камина в нем было бы слишком холодно даже в летний день. - Я ценю, господин граф де Ла Фер, что вы не стали терять время и прибыли на аудиенцию прямо с дороги, - кардинал по-птичьи склонил голову на плечо, вглядываясь в лицо собеседника. - У меня не было выбора, ваше высокопреосвященство, - без улыбки отпарировал мушкетер, заставив себя сделать вид, что ему все равно, что кардинал обращается к нему, как к графу. - Это вы напрасно: какой-то выбор есть всегда, - натянуто улыбнулся Ришелье, чутко уловив настрой своего собеседника. – Вы устали с дороги, поэтому я сразу перейду к делу. - Я слушаю вас, ваше высокопреосвященство, - Атос выпрямился в своем кресле, готовясь к словесному поединку: он мог только предполагать, что темой их беседы может стать его докладная королю. - Месяц назад я беседовал с его величеством о нуждах Франции, и о ее положении на суше и на море: на море оно особенно незавидно. – Ришелье не спускал глаз с лица собеседника. Атос в знак согласия чуть заметно кивнул. – Мы говорили с королем о возможности создания флота, и его величество вспомнил о портфеле, который несколько лет назад преподнес ему некий дворянин, весьма радевший о французском флоте. Вы знакомы с этим дворянином? - Предположим, - сухо улыбнулся мушкетер. – Это знакомство меня обязывает к чему-то, монсеньор? - Будем считать, что оно вам должно льстить, потому что, ознакомившись с положениями докладной записки, его величество передал мне, так сказать, бразды правления этим делом, а я решил, что наилучшим выходом будет вручить непосредственно автору этой докладной все возможности для исполнения поистине великой задачи. Как Гроссмейстер навигации я буду приглядывать за ее исполнением. Могу вам сообщить, что уже в этом году на верфях Голландии и Швеции нам построят восемнадцать кораблей, в планах еще шесть, и даже это не предел: у нас есть возможность и острая необходимость в своем военном флоте. – Ришелье бросил острый взгляд на раскрасневшееся лицо графа де Ла Фер и удовлетворенно улыбнулся. – Могу добавить, что при заказе этих судов мы активно пользовались списками и адресами мастеров, которые прилагались к докладной. А теперь, господин граф, - Ришелье сел напротив Атоса, - поговорим начистоту. У вас, если вы согласитесь заняться этим вопросом, будут большие права и еще большие полномочия. Вы учились в Англии, не так ли? Атос, изрядно ошеломленный происходящим, только утвердительно склонил голову. - Прекрасно! В случае необходимости вам придется съездить к нашим соседям. Вам могут понадобиться немалые средства, и вы… - Ваше высокопреосвященство, - Атос, кусая губы, рискнул прервать кардинала, - мы говорим об этом назначении, как о вопросе решенном, а, между тем, я нахожусь на королевской службе и без решения короля об отставке не могу даже думать о … - О том, чтобы перейти на службу ко мне? – это вы хотели сказать, граф? Если вас останавливает только это, а не то, что скажут ваши друзья и сослуживцы, - прозорливо усмехнулся кардинал, - то не вижу в этом никакого противоречия: вы получаете повышение благодаря заслугам, оказанным государству еще до зачисления вас в полк де Тревиля. Я уже не говорю о том, что плащ мушкетера – это не та форма, что к лицу вашей знатности. Оставим эти тонкости, у нас есть дела поважнее: мне необходимо представить вам своего агента в Англии. Через него вы сможете быть со мной на секретном канале, о котором никто не догадается. Эта женщина (да, не удивляйтесь, это женщина) умна, находчива, обворожительна, и дьявольски опасна для врагов. Я просил ее прибыть ко времени вашей аудиенции, надеюсь, она уже в соседней комнате, - Ришелье позвонил и вошел его секретарь Шарпантье. – Мадам прибыла? – спросил кардинал. - Баронесса уже четверть часа ждет приказаний вашего преосвященства, - поклонился Шарпантье. - Пусть войдет. Атос не без любопытства посмотрел на дверь: характеристика кардинала, данная своей шпионке, вызвала у него слабый, но все же интерес. Вошедшую женщину он разглядел не сразу: дорожный плащ с низко надвинутым капюшоном скрывал ее лицо, оставляя на свету прелестные алые губы. - Баронесса, позвольте представить вам графа де Ла Фер. Надеюсь, он будет принят в число наших друзей уже в ближайшие дни. Дама, не отбрасывая капюшона, протянула руку Атосу, губы ее приоткрылись, показывая жемчужные зубки. Их не портила даже дырочка слева, рядом с глазным зубом. - Я рада нашему знакомству, господин граф, - от нежного сопрано у Атоса все поплыло перед глазами, и в этот момент баронесса откинула капюшон хорошо отточенным движением кокетки: Анна де Бюэй смотрела на него с невыразимой насмешкой и в прозрачных глазах ее плясали чертики. Эффект от ее узнавания был совсем противоположен тому, что она ожидала: Атос быстро пришел в себя, он не был раздавлен ее появлением, по крайней мере, по его виду нельзя было сказать, что он потрясен или возмущен. Он встал, отвесил поклон кардиналу, небрежно кивнул даме и, выпрямившись, глядя прямо в глаза Ришелье, заговорил: - Ваше высокопреосвященство, у меня было достаточно времени обдумать ваше предложение. Как ни соблазнительно оно для меня звучит, по трезвому размышлению я пришел к выводу, что я недостаточно подготовлен для такого серьезного и масштабного предприятия. К тому же служба королю в том качестве, в каком я служу его величеству ныне – это для меня дело чести, и более соответствует моим наклонностям и способностям. Мне жаль, что я невольно, возможно, подал вам некие надежды на свой счет, но дело обстоит именно так: я остаюсь в рядах полка. - Пока очередная дуэль не приведет вас на эшафот, сударь! – вскипел кардинал. - Все в руках Божьих, - невозмутимо возразил мушкетер. – Вы разрешите мне откланяться? - Идите, и постарайтесь не давать мне повода выступить проводником Господних решений, - резко ответил Ришелье. Глядя, как по военному, на каблуках, развернулся, выходя, Атос, - Ришелье пробормотал ему вслед: - Почему он изменил свое решение? - Я думаю, что мне это известно, - едва слышно пробормотала миледи Винтер. **** Атос, выйдя от кардинала, только ненадолго заскочил домой и, велев Гримо собираться, в тот же день отправился в Амьен, в тот же трактир, в котором так долго просидел в погребе. Хозяин был в шоке, но на этот раз мушкетер обосновался в номере и принялся дожидаться друзей. Раз их не было в Париже, значит, они задержались в пути дольше, чем он рассчитывал. Чтобы не скучать, Атос опять взялся за вино, и очень быстро дошел до состояния, в котором его лучше было не видеть. На этот раз у него был основательный повод напиваться.
stella: Глава 7. Исповедь Д’Артаньян появился, когда Атосу было уже все равно: найдут его друзья, или он и дальше будет пить в одиночку, пока не кончатся деньги, или хозяин не вызовет сбиров. Поэтому, когда дверь его комнаты отворилась, несмотря на сердитое «меня нет дома!», мушкетер прореагировал на появление друга скорее с досадой, чем радостно. - Атос, друг мой! – гасконец шагнул к Атосу, раскрыв объятия и опустил руки: мушкетер качнулся на своем стуле, тряхнул спутанной гривой волос и уставился на д’Артаньяна мутным взглядом мало что сознающего человека. - Гримо! – рявкнул д’Артаньян, и лакей возник из угла комнаты, такой же лохматый и нетрезвый, как и его хозяин. – Дьявол побери, что у вас происходит? – возопил гвардеец, хватая Гримо за грудки. - М-мы отдыхаем, - пробормотал лакей, заикаясь, - Г-госп-подин Атос отдыхает. - Сейчас я с вами разберусь! – в сердцах пообещал д’Артаньян и, в три прыжка одолев лестницу, вернулся через пять минут с ведром воды. Недолго думая, он заставил Атоса погрузить голову в ледяную колодезную воду и, после троекратного «купания», мушкетер оттолкнул от себя ведро, которое тут же было вылито на Гримо. Несколько минут Атос не мог отдышаться, зато он пришел в себя настолько, что стал осознавать, где он находится и кто перед ним. - Д’Артаньян, - пробормотал Оливье, чувствуя, как краска стыда заливает щеки, - д’Артаньян, а я уже устал вас ждать. Я очень боялся, что вы не приедете. - Вы можете обо мне так думать? Да я бросился вас искать, как только узнал, что вас вызвал к себе кардинал! Я бы Лувр своротил, если бы оказалось, что вас упрятали в его подземелье, Бастилию бы снес… - Ну-ну, друг мой, не так сурово! – рассмеялся, наконец, Атос. – Меня не так просто уничтожить. Д’Артаньян ничего не сказал, только крепко обнял друга, но Атос был рад, что юноша не увидел, как краска стыда вновь залила лицо мушкетера: кардинал с ним бы не справился, а сам себя он уничтожить мог довольно легко и быстро. - А что наши друзья? - спросил Атос, чтобы сменить тему разговора. - Живы – и относительно здоровы. Мы на обратном пути заберем их: они будут уже в состоянии ездить верхом. Пойдемте лучше на воздух – я покажу вам подарок, который привез из Англии. - Подарок? - удивился Атос. – Но у меня нет желания куда-либо идти, д’Артаньян! Лучше расскажите о своем путешествии. Вы видели герцога? - Не только видел, но и привез все, чтобы бал прошел наилучшим образом. Но посмотрите, - юноша почти силой заставил Атоса встать и посмотреть в окно, - что вы скажете об этих лошадях? – и он указал на Планше, который вывел из конюшни двух великолепных гнедых скакунов. – Это – наши. Атос бросил вялый взгляд в окно и пожал плечами. - Вам не нравятся? – опешил д’Артаньян. - Не спорю: лошади хороши. Но мой Анхель лучше, и я всецело доверяю ему. К тому же, что мне делать с гнедой мастью? В полку нужны вороные, а перекрашивать этого в черный цвет – увольте, - Атос снова пожал плечами, но на этот раз улыбнулся. – Не расстраивайтесь, д’Артаньян, лошади – это всегда деньги, а эти жеребчики из дорогих. Герцог Бэкингем будет рад, если вы оставите себе седла и сбрую – по ним он вполне в состоянии узнать вас на поле боя. - На поле боя? Разве у нас намечается война? – удивился гасконец, который понял, что Атос осведомлен о каких-то событиях, которые он упустил. - Война – это то, что всегда стоит за дверью мира, - философски подвел итог мушкетер. – Расскажите мне лучше, как обстоят ваши дела. - Мои дела? – сразу сник гасконец. – Плохи мои дела. - Ну, отчего же? Я вижу награду на вашем пальце, - Атос кивнул на роскошное кольцо на руке юноши, - значит все прошло прекрасно. - Цена этого – исчезновение возлюбленной, - тяжело вздохнул д’Артаньян. - Важно, кто виноват в этом исчезновении, - все с тем же философским настроем продолжил Атос. – Если дама сама пожелала прервать отношения - вам повезло, дружище. - Но почему вы так считаете? – д’Артаньян доверчиво заглянул в глаза мушкетеру: точь-в точь щенок рядом со старым опытным псом. - Потому что, если женщина сама прерывает отношения, это значит, что она нашла более выгодный вариант, - мрачнея, изрек Атос непререкаемым тоном. - Допустим, - так же мрачно, но неохотно согласился с ним д’Артаньян. – А если ее заставили исчезнуть? - Кто? Новый любовник или кто-то, от кого она зависит? - Тот, от кого она зависит. - Ну, тогда вам просто повезло, милый друг, - усмехнулся Оливье. - Но почему, - недоумевал юноша. - Да потому, что этот человек взял на себя все проблемы по ее содержанию. Желаю вам, чтобы ваши проблемы с женщинами всегда решались кем-то вышестоящим! – и Атос потянулся к бутылке. - Атос, вы невыносимы! – не выдержал покинутый влюбленный. – Вы рассуждаете, как человек, испытавший все превратности любви и вышедший из любовных баталий пострадавшей стороной. - А если это и так? – нехорошо усмехнулся Атос, и д’Артаньян тут же пожалел о вырвавшейся фразе. – Что бы вы сказали об одной истории, которая приключилась не с кем-то из моих друзей – со мной? - Может, не стоит вспоминать прошлое? – тихо, явно не желая признаний, пробормотал гасконец, который, при всем своем любопытстве, не всякие истории готов был слышать от друзей. Но Атосу уже было не до д’Артаньяна – это был тот момент, когда язык у человека развязывается не только под парами алкоголя: его ведет потребность сбросить груз, отягчающий память и душу. - Вы знаете, что такое любовь, которая приходит, как лавина с гор? Вы должны знать, вы выросли в горах. Тебя накрывает прежде, чем ты успеваешь осознать, что жизнь кончена, что ты уже живешь в другом мире, где все подчиняется иным законам. Солнце светит только тогда, когда глаза любимого человека обращены к тебе. Ночь становится беспросветным мраком от любого небрежного слова или недовольно надутых губ любимой. Ты уже не самостоятелен, твое «я» поглощено, продлено, зависимо от другого человека. Это ужасное состояние зависимости, мой юный друг, и если вы его не испытали – не дай Бог вам его когда-нибудь познать, - глухой голос Атоса, сидящего, откинув голову на беленую стену, едва доносился до д’Артаньяна. Мушкетер не открывал глаз – так ему было легче разглядеть что-то внутри себя, вытащить на поверхность или наоборот, погрузиться поглубже в свои мысли и воспоминания. – Со мной, д’Артаньян, это случилось, и это было так непохоже на все, что я испытывал ранее, что я попался на это новое чувство, как рыба на крючок. Сорваться жертва не может, остается только следовать за лесой, которую ведет уверенная рука рыбака. - Но она была красива? – робко вставил свой вопрос юноша. - Необычайно. Такие цветы вырастают всем на погибель. - Умна? - Достаточно умна, чтобы окрутить того, кто был ей нужен. Может быть не так образованна, но достаточно непосредственна, что редко встретишь в том кругу, где я вращался. Мне казалось, что любое ее слово наполнено особым смыслом. Болван! – наградил он сам себя словечком, которое, как ему казалось, больше всего подходило для него, тогдашнего. - Любить – это быть дураком? – д’Артаньян с сомнением покачал головой. - Это именно то состояние, в которое попадает любящий, - Атос приоткрыл глаза. – Не верите? Тогда вот вам финал. Я не достиг тогда совершеннолетия, и глава рода и мой опекун от имени семьи запретил мне думать об этом браке. Тогда я пошел на то, чтобы сочетаться со своей избранницей тайным браком, но Бог есть на небесах, и он присматривал за мной. В момент троекратного оглашения в церкви нашелся человек, знавший мою невесту, и представивший неоспоримые доказательства невозможности этого брака. - И что же? - А ничего! – с мрачной улыбкой произнес Атос. – Ничего уже не произошло. Я очнулся – свидетельства были слишком тяжкие, брак не мог свершиться. Невеста была недостойна в любом смысле: ложь, обман, грязь шли с ней рука об руку. Я выгнал ее из своего поместья, а сам все бросил и уехал в Париж. - И пошли в мушкетеры? - Да. Мой послужной список и кое-какие заслуги перед троном позволили мне быть сразу зачисленным в полк. - А она? – помолчав, спросил д’Артаньян. – Что стало с ней? - Понятия не имею, - неохотно ответил Атос. – Наверное, нашла еще какого-то простофилю, от которого сумела получить все, чего ей не хватало: богатство, знатность, положение. Да кто знает, что они ищут в жизни, эти красотки искательницы удачи, - с мрачной ухмылкой закончил он. – Так что желаю вам помнить, что вас рассматривают в любом случае как приз в погоне за удачей. - Как-то мрачно вы шутите, Атос, - поморщился гасконец. – И все вы видите в черном свете. - Что поделать: я таков. Мне не важно, что думают обо мне окружающие: я знаю, что я думаю о себе сам, - закончил исповедь Атос, и прежде, чем д’Артаньян успел остановить его, не отрываясь выпил кувшин вина, стоявший на столе. – А теперь, мой дорогой товарищ, давайте веселиться. Я надеюсь, в погребе еще осталась ветчина и вино.
stella: Глава 8. У кардинала. Досада, затем гнев, так четко проступили на худом лице кардинала, что миледи Винтер, с усмешкой слушавшая слова Атоса, с которыми он покидал кабинет, поняла, что она оказалась лишней, и вряд ли Ришелье когда-нибудь забудет, что она была свидетелем отповеди графа де Ла Фер. Но кардинал не собирался ее отпускать – у него было для нее очередное поручение, и миледи покинула кабинет, унося шкатулку с письмами и кошелек: монсеньор был щедр со своими слугами. Оставался еще разговор с Рошфором, у которого кардинал хотел выяснить все же причину, по которой граф де Ла Фер так резко и неожиданно изменил свое решение: Ришелье, читавший в душах людей так же легко, как если бы перед ним была раскрытая книга, ясно видел, что предложение, сделанное им, еще немного – и вернуло бы мушкетера на полагающееся ему по рождению место. От кардинала не ускользнуло и то, как неприятно поразило графа появление миледи. Сомнений, что между этими двумя молодыми людьми была какая-то связь, не осталось, но какая еще может быть связь между такими красивыми мужчиной и женщиной, кроме любовной? Рошфор знал обоих, значит, он должен был и знать, что их связывало. Граф, который не был свидетелем встречи Атоса и миледи, потому что находился в приемной и видел, как ушел граф, а затем и миледи, не обменявшись с ним ни словом, вошел в кабинет к патрону уже представляя, зачем кардинал его вызвал. Его преосвященство как раз был занят кошкой: ничто не действовало на Ришелье так умиротворяюще, как его белоснежная Мирьям, которая всего недели две назад принесла выводок из четырех, таких же белых, котят. - Шарль-Сезар, посмотрите на этих малышей: у них уже глаза открылись. Скоро от них придется прятать все бумаги, если мы не хотим, чтобы важные документы оказались под шкафами и столами, - кардинал посадил одного малыша на ладонь и рассматривал котенка, поднеся его к самому лицу. Котенок пищал, разевал крохотную розовую пасть и топорщил хвостик. Мирьям при этом не проявляла никакого беспокойства, только раз приподняла голову, чтобы убедиться, что малыш рядом. Кардинал вернул котенка в корзину, ей под живот, и обернулся к Рошфору. - Граф, так что связывает графа де Ла Фер и миледи Винтер? - Он что, отказался? – Рошфор позволил себе задать вопрос, бросив взгляд на бархатный портфель, лежащий на бумагах на краю стола. - В последний момент. Я видел: он готов был бросить все и заняться моим поручением, но тут появилась миледи, и все - он отказался категорически. Он как-то связан с этой женщиной, и вы знаете об этом, Рошфор! Почему вы меня не предупредили? Из-за какой-то ерунды, прихоти влюбленного, все полетело к чертям! – Ришелье в гневе уже не думал о выражениях. - Монсеньор, я не думал, что он так воспримет встречу с баронессой. Мне казалось, что для дела было бы неплохо их сотрудничество. Его я знаю с юности, граф де Ла Фер всегда дело ставил превыше личных интересов, - смущенный Рошфор не стремился оправдаться, он только хотел объяснить кардиналу свои соображения. - Так в чем там было дело? – кардинал подтянул к себе портфель, вытащил оттуда докладную и принялся листать, ища какое-то, заинтересовавшее его место. - Миледи какое-то время была невестой графа. Свадьба не состоялась, причина, по которой это произошло, никому не известна. Свидетелей не осталось. - Не может быть, чтобы никто ничего не знал. Дорогой граф, вам придется заняться эти делом: как мушкетер Атос мне не нужен, мне нужно убедить его заняться нужным для Франции делом уже как графу де Ла Фер. А для этого мне нужно знать, что скрывается в прошлом баронессы Винтер. Ищите, Рошфор, и побыстрее. У кардинала были обширные планы, и докладная графа де Ла Фер, переданная ему королем, давала много материала для воплощения этих идей. В идеальном варианте Ришелье рассчитывал, чтобы именно автор этой записки сам занялся подготовкой и поиском людей, способных продвинуть и осуществить строительство мощного военного флота. Военный флот Франции на ту пору и флотом, в строгом понимании этого слова, нельзя было назвать. Во времена, когда отец Атоса решил отправить его изучать морское дело, он здраво рассудил, что третьему сыну, раз ему ничего не светит, кроме военной карьеры, подойдет по семейным связям именно Англия: Англия, Испания и Голландия царили в северных морях. На Средиземноморье поучиться можно было у рыцарей Мальтийского ордена. Но взгляд на моряка, как на пирата, авантюриста и человека, которому нечего терять, мешал обществу отдавать своих сыновей даже в торговый флот, хотя Ришелье готов был за это аноблировать юных моряков, набранных среди буржуазных семей. Граф де Ла Фер предлагал, в частности, расширить центры обучения гидрографии, уже существовавшие в Дьеппе и Анфлере, а также сосредоточить в одних руках управление флотом, поскольку нынешние адмиралы были людьми сухопутными и не всегда понимали трудности и особенности морской службы, оспаривая друг у друга права и пренебрегая обязанностями. Ришелье собирался оставить за собой звание Гроссмейстера навигации, чтобы и быть тем самым центром, из которого будут исходить приказы. На данный момент у него был помощник – общий секретарь по морским делам Мартен де Мовуа, но ему не под силу самому уследить за строительством, а отвлекать много людей из своего окружения на флот, когда нужно было думать о сухопутных операциях, Ришелье не мог. Граф де Ла Фер своим отказом поставил кардинала в сложное положение, а Ришелье не любил, когда чье-то непослушание нарушало его планы. И менее всего был склонен прощать, в особенности, если была замешана женщина. Рошфор вернулся через пять дней – и не с пустыми руками. Его поиски увенчались успехом: ему удалось найти одного из свидетелей бракосочетания. Довольно быстро он узнал кое-что о кюре, а оттуда уже оказалось несложно найти палача в Лилле. Совершенно потрясенный сведениями, которые оказались в его руках, граф Рошфор искал слова, которыми мог бы пересказать всю эту историю кардиналу – и не находил. Миледи – заклейменная воровка: да Бог с ней, в шпионах у Ришелье бывал всякий народ, но как рассказать это все, не раскрыв при этом едва не состоявшийся позор графа де Ла Фер? Рошфор был в смущении еще и потому, что в истории его семьи был подобный случай: его собственный отец, человек весьма экстравагантный, попал в аналогичную ситуацию – женился вторым браком на женщине, у которой обнаружил после свадьбы подобную лилию на плече. Но история этой женитьбы тщательно замалчивалась семьей, и стала известна лишь после смерти старого графа. О том, что на плече у Анны де Бюэй, почти никому не было известно. Зная Атоса близко, Рошфор не мог понять, как случилось, что Оливье отпустил обманщицу живой. Хотел ей дать шанс? Да, он, Шарль-Сезар, сделал ловкий ход, когда свел их у кардинала, потому что никто теперь не знает, что придет на ум этим двоим. Новости о леди Винтер его преосвященство выслушал, хмуря брови: он принял к сведению, что миледи не так проста и бесхитростна, а главное – не так беззащитна, как хотела представиться. Кардинал смутно ощущал, что эта женщина могла, если потребуется, пойти на многое ради достижения своих целей. - Я бы хотел, впредь, Рошфор, чтобы вы впредь были осторожны с баронессой. Друзья для меня много значат, и вы в числе моих самых близких людей, граф. Но миледи нам пока нужна, она ловкий агент, в этом надо отдать ей должное. Следует, однако, позаботиться, чтобы она не догадалась, что ее прошлое нам известно, хотя она, конечно, рассчитывает на мое покровительство. Что ж, я готов краем своей мантии покрывать кое-какие ее прегрешения, но все это – до определенной границы, - кардинал сжал пальцы левой руки, затянутые в красный шелк перчатки. - Вы хотите, монсеньор, чтобы я намекнул ей на это? – удивился Рошфор. - Боже вас упаси от намеков. Пока, во всяком случае. Но что-то мне подсказывает, что эта женщина готова на все. И удивительно, что она по сей день не отомстила своему бывшему жениху. Рошфор, граф мне нужен: я рассчитываю на его помощь несмотря ни на что: все это вопрос времени – он согласится. - Боюсь вас разочаровать, монсеньор, но граф никогда не меняет своих решений. И пока с ним его друзья, с ним ничего не случится. А любую слежку они воспримут, как вызов. - Этого мы должны избежать: вражда между полками нам ни к чему. - Ришелье сделал знак, что граф свободен, но, когда тот был уже у самых дверей, остановил Рошфора. – А все же приглядывайте за мушкетером, друг мой. Глава 9. Прошлое и настоящее. «Приглядывайте за мушкетером!» велел кардинал. Ничего проще и ничего сложнее придумать для Рошфора он не мог. Атос как с цепи сорвался: ни одно приключение в городе не обходилось без него и его компании. Последней новостью стала дуэль с четырьмя англичанами, среди которых был и родственник миледи. Один из дуэлянтов погиб, и, как выяснил Рошфор, он был заколот Атосом: удар пришелся прямо в сердце. О дуэли в городе, а затем и при дворе, много говорили: англичане, хоть и считались почти уже врагами вследствие натянутых отношений между Францией и Англией, принадлежали к знатным семьям, и те могли потребовать удовлетворения. Вообще-то Атос был не из тех, кто стремился непременно убить противника, но эта дуэль со смертельным исходом была очень странной: он англичанина видел первый раз в жизни, судя по тому, что тот вообще был секундантом Винтера. Пастух, который пас коз на пустыре до того, как на там появились дуэлянты, далеко не ушел и видел, и слышал многое. Он и рассказал, что Атос, после того как обменялся со своим противником парой слов, громко и прямо заявил, что убьет его, потому что не хочет, чтобы стало известно, что человек, имя которого он только что назвал, жив. Рошфор подумал, что граф не в себе: слишком многие видели его и знают, кто он такой, а он делает вид, что сохраняет инкогнито. Невольно возникало предположение, что Атос просто ищет повод, чтобы выйти из игры, покончить счеты с жизнью, использовав при этом обстоятельства, при которых его не упрекнешь в самоубийстве. Погибнуть на дуэли ему не даст самолюбие, а вот пойти на эшафот из-за дуэли – тут уже он будет в глазах дворянства героем, восставшим против тирании Ришелье. Рошфор начал с того, что переговорил с Арамисом. С д’Артаньяном, после истории с отцовским письмом, которое Рошфору пришлось у гасконского мальчишки попросту вытащить из-за пазухи, пока тот валялся в трактире с разбитой головой, Рошфору говорить было не с руки: юный герой так и горел жаждой мести. А вот Арамис, юноша разумный и рассудительный, искренне привязанный к старшему товарищу, был подходящей кандидатурой на роль ангела-хранителя для графа де Ла Фер. Правда, у Рошфора немало времени и хитрости ушло, чтобы устроить эту встречу: Арамис оказался человеком осторожным – святые отцы сумели надежно поместить свои ценности в душе этого красивого и утонченного юноши. И вот они встретились на квартире у Арамиса. Молодой человек не стал скрывать, где он живет, не имело смысла, а вот избегать свидетелей этой встречи стоило - не хватало еще, чтобы кто-то из мушкетеров проведал, что у Арамиса есть связь с его преосвященством! Арамис понимал, что это навсегда могло погубить их дружбу. Рошфор пришел пешком, переодевшись в цыгана: при его внешности и юношеском опыте жизни в цыганском таборе, такой маскарад у него выглядел естественным. Перепуганный Базен, хоть и привык, что к его хозяину частенько заглядывают странные гости, на этот раз попытался все же захлопнуть дверь, но Рошфор успел поставить ногу между ней и косяком, и бедняга лакей только перекрестился, когда ночной гость, осведомившись, дома ли его хозяин, без колебаний прошествовал в спальню мушкетера. Арамис ждал его, но молодому человеку все же потребовалось несколько мгновений, чтобы понять, что перед ним кардинальский посланец. - Ну, господин Рошфор, вы и в самом деле гений сыска, - с некоторым облегчением рассмеялся Арамис. – Если бы я не знал вас в лицо, я бы никогда не признал вас в этом образе бесприютного скитальца. Надеюсь, вам удалось избегнуть слежки? - Если и видели, то все равно не узнали, - Рошфор занял предложенный стул и принял в руку стакан с вином. – У вас очень уединенный дом, господин Арамис. - Это соответствует моим наклонностям, - скромно опустил ресницы юный лицемер. – Но вас ко мне, господин граф, привело какое-то очень важное дело? - Очень важное, и касается оно одного из ваших друзей. Догадываетесь? - Значит наш друг д’Артаньян опять вызвал гнев господина кардинала? – голос у скромника Арамиса был тих, но глаза он отвел, и Рошфор догадался, что этот вопрос был призван отвлечь внимание: Арамис о чем-то подозревал. - На этот раз речь пойдет не об успехах нашего бравого гасконца: речь пойдет о жизни и смерти господина Атоса, - Рошфор поставил стакан с недопитым вином на столик. Арамис быстро вскинул глаза на Рошфора и попытался придать своему лицу выражение простодушного изумления, но не тут-то было: он явно испугался и сильно побледнел. - Господин Арамис, неужели вы не заметили в поведении вашего старшего друга странностей, в особенности в последнее время? – Рошфор закинул ногу на ногу, и вновь взялся за стакан. - Нет, не заметил: господин Атос ведет себя, как обычно. - То есть пьет и дерется, дерется и пьет? – фыркнул Рошфор. Арамис не ответил, только пожал плечами. - А эта дуэль с англичанами, в которой он прямо-таки сделал все, чтобы угодить на эшафот по приказу кардинала? Вам это не кажется странным? - Скорее забавным, но мы привыкли к тому, что наш друг шутит весьма своеобразно, - попытался отделаться от прямого вопроса Арамис. - А вот кардиналу кажется совсем другое, мой милый аббат, - и Рошфор ухмыльнулся, заставив напрячься молодого человека. – Ему кажется, что все эти выходки вашего остроумного друга проистекают из желания умереть. Быстрый, испуганный взгляд, бледность сказали многое внимательному взгляду друга Ришелье, который понял, что достаточно намеков, пора говорить прямым текстом. - Вы мушкетер временно, дорогой господин д’Эрбле, - он обратился к Арамису, назвав его истинное имя, - и ваше призвание - сутана. Именно поэтому я пришел говорить с вами, а не с вашим гасконским другом, который слишком порывист и непредсказуем для такой роли. У вашего старшего друга что-то случилось в последнее время, после чего он резко изменил свое отношение к жизни, - Рошфор замолчал, выжидательно глядя на Арамиса. Тот молчал тоже, обдумывая услышанное. - И чего же вы хотите от меня? Какую роль в жизни моего друга, - он поднял черные глаза под длинными ресницами и прямо взглянул на графа, – вы предлагаете мне? Слежку? - Нет, это не то слово, дорогой д’Эрбле! Я никогда не посмею предложить подобное такому человеку, как вы. Но приглядывать за господином Атосом, вовремя остановить его… - Рошфор замолчал, увидев, какое выражение приняло лицо Арамиса. - Сударь, вы полагаете, что я вправе что-либо навязывать моему другу, даже если речь идет о выборе между жизнью и смертью? Я пишу диссертацию о свободе выбора, и вы хотите, чтобы я пошел против собственных принципов? Чтобы я навязывал своему лучшему другу, которого я люблю и почитаю, перед которым преклоняюсь, чужие мысли, чужой путь? - Вы слишком буквально приняли мои слова, господин Арамис! - Рошфор сдержал тяжелый вздох. – Суть же в том, что господин Атос нужен его преосвященству живым и полным сил, а точнее – нужны его способности, которые он сейчас растрачивает совершенно бесцельно, рискуя вызвать уже неудовольствие его величества. От эшафота, если что, его не спасти, а было бы очень прискорбно, если бы последний представитель такого знатного и древнего рода (думаю, для вас, как и для ваших друзей, это давно ясно) лишился бы головы, как последний бретер. Я хочу вас поставить в известность, молодой человек, что обратиться к вам в таком деликатном деле, это не мое личное желание - а воля господина кардинала. И именно вас он просил быть особо внимательным к господину Атосу. Господин д’Артаньян, в зависимости от вашего отношения к другу, очень быстро сообразит, в чем дело, ну, а господин Портос последует вашему примеру. То, о чем я вас прошу, ни в коем случае не идет вразрез с вашими принципами: от вас всего лишь требуется следить, чтобы ваш друг не влез в какое-нибудь слишком опасное предприятие, которое помешает планам его величества. Не господина кардинала, уясните это себе, а – его величества. Это все, что я должен был вам передать, сударь, - Рошфор встал и раскланялся с Арамисом с величайшей вежливостью, что, учитывая его живописные лохмотья цыгана, выглядело достаточно уморительно. Но Арамис даже не улыбнулся и проводил его до дверей лично, выказывая гостю те же знаки внимания. **** Так и повелось с того дня: Атос порывался буянить, а Арамис, соблюдая величайшую осторожность и деликатность, не давал ему зарываться, отвлекая на какой-нибудь философский диспут. В какой-то момент Оливье понял, что чрезмерное увлечение Арамиса философией странным образом увязывается с его задиристостью, а д’Артаньян и Портос в такие минуты становятся необычайно словоохотливы и подбрасывают им реплики невпопад, но разобраться во всем не успел: события начали набирать такой оборот, что стало не до собственного настроения. Атос давно замечал, что, после исчезновения госпожи Бонасье, в которой поначалу такое деятельное участие принимал гасконец, и о которой он действительно грезил ночами, что-то изменилось в настроении деятельного хитреца. Д’Артаньян начал следить за своей внешностью, он старательно перенимал светские манеры у него и у Арамиса, задавал вопросы, из которых становилось ясно, что у него появились знакомства среди аристократов, и, в один прекрасный момент, Атос, припомнив дуэль с англичанами, прямо спросил друга: «Вы бываете в доме у милорда Винтера?» - Не у него, у его сестры, леди Кларик, - покраснев, ответил д’Артаньян. - Иметь знакомых среди англичан в такое время! – Атос покачал головой. – Вы рискуете нажить неприятности. Тревиль уже говорил мне о вас, а вы знаете, как хорошо он к вам относится и только ждет момента забрать вас под свое крыло. - Леди Кларик, даже в случае войны никуда не уедет. Она пользуется расположением кардинала. - Тем хуже для вас, д’Артаньян, - пожал плечами Атос. – Впрочем, я не собираюсь вам выговаривать, прошу только быть осторожнее. У д’Артаньяна едва не соскочило с языка: «И вы тоже будьте благоразумны», но он вовремя промолчал. Стук в дверь в пять утра – это было слишком даже для Гримо, который вставал очень рано. Бормоча проклятия и с трудом разлепив глаза, лакей приоткрыл дверь – и оцепенел: перед ним стояла женщина в капоре, накидке и юбке, наполовину съехавшей на пол. Подмышкой у женщины была зажата обнаженная шпага, а из-под капора, под крючковатым носом, топорщились усы. Гримо попытался захлопнуть дверь, но безуспешно: чудище проникло в квартиру и, ни секунды не сомневаясь, направилось в спальню к Атосу. - Эй, ты, потаскуха, куда лезешь? – Гримо героически преградил ей путь. - Что, у Атоса кто-то есть? – голос д’Артаньяна заставил Гримо ахнуть. - Что ты молчишь? У твоего хозяина кто-то есть? Это я, болван, я, д’Артаньян! - Никого у меня нет, да и кому быть в такую рань, дружище, - Атос вышел из спальни, и пару секунд созерцал открывшееся ему зрелище. Он честно пытался принять серьезный вид, но представшее ему зрелище переодетого гасконца было настолько уморительным, что мушкетер не удержался и разразился хохотом. Д’Артаньян мрачно наблюдал попытки бороться с веселостью у обычно мрачного Атоса, потом горько заметил: «Это было бы смешно, если бы не было так страшно!» Смех тут же смолк, и Атос схватил друга за руки. - Идем ко мне – все расскажете. В спальне он стал поспешно одеваться, кинув д’Артаньяну халат. - Накиньте пока это – и говорите. Я себе места не нахожу от беспокойства. - Правильно делаете, - хмуро кинул гасконец. – Я не хотел вам говорить, Атос, но леди Кларик и леди Винтер – одна и та же женщина. Атос нащупал за собой спинку стула и тяжело опустился на него. - Рассказывайте, все рассказывайте, что у вас произошло с ней, - неожиданно ясным голосом приказал мушкетер. - Я с ней познакомился случайно, мне показалось, что ее родственник с ней невежлив. Результат вам известен – дуэль с англичанами. А потом лорд Винтер ввел меня в ее дом. Ну, я увлекся: она потрясающая женщина, Атос! - Кто бы сомневался! – в сердцах вырвалось у Оливье, правда, очень тихо. - Что вы сказали? – переспросил юноша. - Ничего, продолжайте. - А собственно, о чем и говорить? Я увлекся, стал бывать у нее в доме, и она поощряла эти посещения, ну, а потом… потом она сама назначила мне свидание в полночь. Несколько раз я бывал у нее, мне кажется, она была очень довольна нашими отношениями, а вот сегодня… сегодня… - д’Артаньян замолчал. - А сегодня вам стало ясно, что ей нужно на самом деле? - Да. Ей нужна была ваша голова, Атос. - И всего-то? – Атос недобро улыбнулся, но глаза у него блеснули сталью. - Она мне рассказала целую сказку о том, как вы жестоко над ней надругались, как пообещали на ней жениться, но выкинули из своих владений голую и босую, отправив скитаться без гроша в кармане и заставив вести жизнь нищенки. - Какая слезливая история! Вы поверили? - Ни на секунду. Она тоже это поняла, и хотела соскочить с кровати. Я ухватил ее за рукав и… - Договаривайте. Или вы думаете, что я так стыдлив? - Атос, у нее на левом плече лилия. Она воровка! - Я это знаю, - Атос резко встал, стиснув кулаки он прошелся несколько раз по спальне, пытаясь успокоится. – И она дала вам уйти с ее тайной? - Она пыталась меня заколоть кинжалом. Она голову от ярости потеряла, мне чудом удалось удрать. - А этот наряд? - Это мне Кэтти помогла, ее горничная, - покраснев, пробормотал д’Артаньян. - Понятно, - с легкой насмешкой кивнул головой Атос. – Она вам как-то угрожала? - Еще как! Если бы не моя шпага, мне бы живьем не выбраться. Она невероятно сильная женщина. - Вот что, друг мой, вы пока останетесь у меня дома, а я пошлю Гримо за вашими вещами к Планше. Ждите меня здесь, прошу вас. Если я не вернусь через два часа… - Мы пойдем вместе! – решительно заявил д’Артаньян. - Я пойду один, - непререкаемым тоном заявил Атос, беря шляпу и плащ, и прихватив, кроме шпаги еще и пистолет. - Если меня не будет через два часа, ищите меня у миледи.
stella: Глава 10. Не верь врагу своему. Уже выйдя из дому, Атос вспомнил, что ему толком не известно, где живет миледи. Возвращаться не хотелось, и мушкетер напряг память, даже остановился на минутку, и вовремя: навстречу ему спешил Планше. Увидев Атоса, Планше бросился прямо к нему, отчаянно жестикулируя. - Господин Атос, беда! – бедняга задыхался скорее от волнения, чем от бега: ходу от дома д’Артаньяна до улицы Феру было от силы три минуты для сильных ног Планше. – Мой господин пропал! Ведь говорил я ему, что ничего хорошего не ждет его в этом доме на Королевской площади! Но разве он послушает! - О каком доме ты говоришь, Планше? – небрежно поинтересовался Атос. - Да дом номер 6, где живет эта чертова англичанка! - Вот что, Планше, твой господин уже у меня. Поэтому вернись домой, собери одежду для него, да сапоги не забудь, и ждите меня на Феру. Я вернусь через часик-другой, - добавил мушкетер, ускорив шаги. Дом миледи представлял из себя нечто среднее между домом, который обокрали и домом, где хозяева арестованы: окна и двери были открыты настежь, слуги бегали вверх-вниз по лестнице, ведущей к крыльцу, и во всей обстановке чувствовалась растерянность и озабоченность. Атос усмехнулся: если весь этот переполох – заслуга д’Артаньяна, то он, Атос, пришел в нужный момент. - Граф де Ла Фер желает видеть миледи Винтер, - заявил он лакею у двери. – Иди и доложи. «Надеюсь, у нее хватит ума не сбежать, и не хватит наглости приготовить мне сюрприз в виде кинжала или яда», пробормотал он едва слышно, но лакей был уже в доме. Через пару минут он, запыхавшись, появился на крыльце и пригласил Атоса в особняк. Он провел его через анфиладу комнат так поспешно, что молодой человек лишь мельком отметил роскошь обстановки: Анна не отказывала себе ни в чем. Миледи была в пеньюаре, и небрежность ее туалета лишь подчеркивала ее красоту. Принять бывшего жениха в таком виде могла либо отъявленная кокетка, ждущая от гостя определенного внимания, либо женщина, которая в госте не видит мужчину. Атос эту небрежность и это отношение к своей персоне отметил, но как сторонний наблюдатель: прелести Анны его уже не трогали. Миледи смотрела холодно, в ее глазах он не прочел ничего, кроме откровенной ненависти. Она не стала его приглашать сесть, просто посмотрела ему в глаза и с ледяным спокойствием констатировала: «Вас я не ждала. Чем обязана?» - Я, кажется, вас просил не попадаться на моем пути. Вы же продолжаете делать вид, что в моих словах нет угрозы, - Атос смотрел сквозь миледи ничего не выражающим взглядом. - А разве я сказала, что испугалась? Вас прислал ваш друг чтобы вы забрали его пожитки? – ненависть сверкнула во взгляде женщины, пальцы непроизвольно сжались, как сжимаются лапы у коршуна, ухватившего добычу. - Вы забываетесь, сударыня, - у Атоса все клокотало внутри, но он изо всех сил держал себя в руках. – Ваше поведение это - поведение торговки с рынка. Оно выдает ваше прошлое. Пока его знают немногие, но это можно исправить. - Ваше прошлое тоже не останется секретом для вашего круга, - прошипела миледи: губы у нее посинели, на лбу выступил пот. - В моем прошлом не найдется столько позорных страниц, сколько их можно насчитать в вашем, сударыня. Но сейчас я предупреждаю вас в последний раз: мне все равно, что вы задумали против меня лично - жизнью я не дорожу, но упаси вас Господь строить козни и плести силки против моих друзей или тех, кто им дорог! Я не из тех, кто прощает подлость и предательство, и у вас была возможность убедиться в этом. - Д’Артаньяна я не прощу никогда! – миледи вцепилась в подлокотники своего кресла. – Он знает мою тайну… - Разве это тайна? – улыбнулся Атос. – Я ее тоже знаю, и знает палач из Лилля, и, наверное, еще найдется с десяток служителей Фемиды, которым известны приметы бывшей монахини. Смотрите, как вы все ближе к той черте, за которой вы готовы пролить кровь человека только потому, что он чем-то вам не угодил. Пока вы занимаетесь интригами с легкой руки Ришелье – это ваше и его дело, я знать не желаю ни побудительных его причин, ни последствий. Но если только вы прикоснетесь к тем, кто мне дорог, кого я охраняю по мере своих сил… - он с силой вдохнул теплый и пряный воздух будуара, - если у вас возникнет хоть тень мысли вредить моим друзьям… что же, тогда вы узнаете силу моей мести. - Вы! Вы мне будете мстить? - Баронесса истерически расхохоталась. – Вы и ваши товарищи нагло лезете туда, где нет места для простых смертных. Не вам играть против кардинала, ничтожные черви, вообразившие себя гигантами! – Атос, широко раскрыв глаза, следил за Анной, и, впервые, у него появилась мысль, что в ее поведении проглядывают признаки душевной болезни. - Вы должны уяснить себе, Анна, - Оливье впервые назвал ее по имени, но не былое чувство заставило его это сделать, а всего лишь желание успокоить женщину, у которой в светлых глазах все сильнее разгорался огонь безумия, - вы должны, наконец, отдать себе отчет в том, что кардиналу не нужна помощница, на чьих руках кровь защитников короля. Рано или поздно он откажется от вас, передаст вас в руки правосудия, и тогда вас ничто не спасет. - Ришелье никогда не сдаст меня! – воскликнула миледи. – Я слишком много знаю, - добавила она, смеясь, и вдруг замолчала: до нее дошло, ЧТО она сказала. – Он не посмеет, - добавила она уже не так уверенно, и встала, повернувшись спиной к Атосу. Возможно, она проверяла, что он не посмеет напасть на женщину, когда она доверилась ему таким образом, а, возможно, просто хотела скрыть от него свои руки – Атос додумать это не успел, потому что миледи бросилась на него с кинжалом в руке. Д’Артаньян был прав: она оказалась необыкновенно сильной для своего хрупкого телосложения, к тому же страх, ярость и желание избавиться от опасного свидетеля утроили ее силы. Оливье спасла серебряная пряжка на перевязи: лезвие скользнуло по ней и распороло камзол, рубашку и тело по касательной, задев ребра. Он схватил миледи за руку, но она попыталась укусить его пальцы; грубая мушкетерская перчатка оказалась ей не по силам. - Дрянь! – Мушкетер, вывернув ее руку, бросил Анну к своим ногам, не слушая, как она воет не то от боли, не то от ярости. – Теперь я буду разговаривать с вами, сударыня, совсем другим языком: как говорят аборигены Нового Света, мы ступили на тропу войны. Берегитесь! – и, прижав ладонью правой руки рукоять кинжала, который застрял в буйволовой коже перевязи, поспешно покинул дом: он чувствовал, что в глазах у него темнеет от боли. Он шел домой быстрым шагом, не соображая куда ведут его ноги: все вокруг него качалось и плыло. Поэтому, когда кто-то подхватил его под руку, Атос не сразу смог поднять голову, а когда взглянул, то даже не удивился: на него с тревогой смотрел Портос. - Портос, друг мой, - пробормотал Оливье, оседая на землю, - я спешу домой. Впрочем, Портос не дал ему упасть, подхватив Атоса, и только сейчас заметив кровь и кинжал, который Атос, потеряв сознание, перестал сжимать рукой. Портос растеряно оглянулся по сторонам: на улице уже было довольно много народу, а до улицы Феру – рукой подать. Но, видимо, Господь в этот день покровительствовал мушкетерам, потому что первым, кого достойный Портос увидел, был полковой лекарь мушкетеров. Он, в свою очередь, тоже заметил гиганта, возвышавшегося над обычным людом на добрую голову, и заметив, что он поддерживает кого-то, и поспешил к нему. Едва приблизившись, он узнал Атоса и, с безмолвным вопросом в глазах, уставился на Портоса. Тот, насколько это было возможно сделать в его положении, пожал плечами. - Где он живет? – врач уже увидел рукоять кинжала. - Рядом, на Феру. – Портос, подхватив друга на руки, почти бегом рванулся к дому Атоса, и врач последовал за ним. Им открыл д’Артаньян, благодаря расторопности Планше, уже одетый во все свое. При виде картины, открывшейся ему в проеме двери, юноша смертельно побледнел и отступил назад, потеряв дар речи. Но от него никто и не ждал каких-то слов. Врач, осмотрев рану Атоса, удовлетворенно вздохнул: как говорится, мушкетер легко отделался, если не считать сильной потери крови и боли, которую нанесло лезвие, задев надкостницу ребра. Он промыл и зашил рану, наложил повязку и удалился, довольный собой и раненым. Атос, который пришел в себя только после перевязки, молчал. Молчали и д’Артаньян с Портосом, которые корили себя за то, что отпустили друга одного. Ждали Арамиса, который вот-вот должен был смениться с дежурства, и которому, без сомнения, товарищи доложат новость: никто не сомневался, что врач раструбит на весь полк о ранении королевского мушкетера средь бела дня. Но, ко всеобщему изумлению, лекарь ни слова никому не сказал, кроме де Тревиля, и Арамис, явившись к другу, застал компанию в полном сборе, оставаясь в полном неведении насчет происшедшего. Вид Атоса, бледного до синевы и в постели, заставил его беспомощно опуститься на табурет. - Итак? – произнес он таким тоном, словно подводил итог. - Итак, у нас открытие военных действий, - ответил за всех д’Артаньян. – Только война нам, господа, предстоит с дамой. **** - Итак, - в который раз сказал д’Артаньян, когда вернулся к Атосу, закрыв двери за друзьями и Гримо, который пошел в трактир за красным вином и ужином. – Я не могу себе простить, что не пошел с вами, Атос. - Пустяки, - Атос прикрыл глаза: было больно, очень больно, и душно: начинался жар. – Если бы вы пошли со мной, вы бы все равно не смогли мне помочь: разговор у нас попросту бы не состоялся. А кинжал этот, - мушкетер кивнул на лежащий на прикроватном столике среди окровавленных полотенец изящный кинжал, на лезвии которого запеклась кровь, - кинжал этот подарил ей когда-то я. Хотел, чтобы у нее была хоть какая-то защита, если вдруг кто-то покусится на ее … добродетель. Вот она и посчитала, что нашла в моей шкуре самые надежные для него ножны. - Этого следовало ожидать, Атос. Она и так была разъярена после того, что я узнал о ее клейме, а тут еще и вы явились, - д’Артаньян крепко потер щеки, пытаясь вернуть себе способность спокойно размышлять. – Арамис не зря говорил, что нам следует быть начеку, а вам – проявлять особую осторожность. - Арамис говорил? – что-то здесь было не так, но думать над этим у Атоса просто не было сил: в голове стоял сплошной туман. – Арамису что-то было известно о миледи Винтер? - Не знаю, - смутился д’Артаньян, - но вы же знаете Арамиса: он всегда говорит загадками. К сожалению, он оказался прав. - Я непременно подумаю над вашими словами, д’Артаньян, но только не сегодня, - голос у Атоса был совсем сонный, глаза закрыты, и гасконец с запоздалым раскаянием сообразил, что друг уже просто не в состоянии поддерживать разговор. Он встал и приоткрыл окно, чтобы свежий воздух хоть немного проник в комнату. Потом он уселся рядом со спящим, и задумался. ***** Д’Артаньян очнулся от своих мыслей только с приходом Гримо. Слуга Атоса еле дотащил две корзины, доверху груженые снедью и вином. Глядя на все это великолепие, д’Артаньян ощутил, как проголодался: он за весь день и маковой росинки во рту не имел. Недолго думая, бравый гасконец ухватил из корзины бутыль и окорок, но, к его удивлению, Гримо отобрал у него бутылку, отрицательно покачав головой. - Что такое, Гримо? – не понял д’Артаньян, - ты что, не даешь мне напиться? Я умираю от жажды. Или это вино только для Атоса? – догадался он с опозданием, и увидел, как улыбнулся слуга. – Ну, пусть не эту, но божанси ты принес, надеюсь? – и юноша взялся за запечатанную глиняную бутыль. - Эту – можно, - кивнул Гримо. - Но откуда столько провизии? – продолжал удивляться гасконец, - вытаскивая наперегонки с лакеем содержимое корзин. – Ты что, в разных кабачках был? Корзины у тебя разные, - д’Артаньян внимательно разглядывал обе, обратив внимание, что одна из корзин явно из богатого трактира, да еще и выстелена тонкой салфеткой. – А это что? – он указал на монограмму на солонке, - какая-то дама позаботилась о твоем хозяине? Услышав о даме, Гримо изменился в лице и схватив солонку, поднес ее к глазам. - Это она! – решительно произнес Гримо, и знаком показав д’Артаньяну, чтобы он оставался с Атосом, бросил в корзину все припасы, которые он в ней и принес, и умчался, крепко прижав ее к себе. Салфетка так и осталась на столе. - Ну и ну! – потрясенный самоуправством лакея, юноша опустился на свой табурет. – Но поесть он ведь что-то оставил, черт меня побери! Атос спит, Гримо бегает, а я, пока сторожу Атоса, который спит и ни о чем не ведает, могу по крайней мере подкрепить свои силы? – на риторический вопрос ответа не последовало, и д’Артаньян в одиночку стал разбираться с заказанными блюдами. Он успел неплохо наверстать пропущенное от завтрака и обеда время, когда вернулся Гримо, бледный как смерть, и весь в поту. Д’Артаньян, едва взглянув на него, сразу потерял аппетит. - Ты что? – гасконец, увидев, что Гримо шатается, усадил его у стола и налил ему стакан вина из кувшина, стоявшего у постели. – Гримо, ты можешь, наконец, объяснить, что происходит? Куда ты бегал? В трактир? Гримо, отпив несколько глотков, отставил стакан и вытер лоб дрожащей рукой. - Ты был там, где тебе дали эту корзину? – догадался д’Артаньян, и лакей кивнул. - Ее содержимое не из трактира? – продолжал допрашивать Гримо д’Артаньян. – Говори, сейчас не до твоих знаков. - Хозяин признался. Я взял его за шиворот и хорошо встряхнул, - Гримо ухмыльнулся. – он понял: я не шучу и рассказал. - Что рассказал? Гримо, не заставляй меня вытягивать из тебя каждое слово, не то я сам тебя за шиворот возьму! – не выдержал вспыльчивый юноша. - Корзину принес слуга из хорошего дома и сказал, что это для господ «неразлучных». - Так и сказал: «неразлучных»? – растерялся д’Артаньян. – Если это миледи, то она многое знает о нас. - Это она, - серьезно подтвердил Гримо. – И все в этой корзине отравлено: и вино, и сыры, и фрукты, и даже мясо. - Откуда ты знаешь? - Мы проверили на крысах в погребе, - тяжело вздохнул Гримо. - Ах, вот как вы решили играть, сударыня! – д’Артаньян сжал кулаки. - Она перешла грань, - раздался едва слышный голос Атоса, который не спал и слышал рассказ Гримо. - Да, но мы - не крысы из погреба! – обернулся к нему гасконец. – И в ее мышеловку мы не намерены лезть.
stella: Глава 11. Кольцо Надо признать, что о возможности их отравить никто из друзей всерьез не задумался. Думали они о подстроенной дуэли, о нападении из-за угла, даже о том, что их попросту арестуют за какую-нибудь очередную выходку, но о таком ходе думать им, мужчинам, было противно. Но именно отравление могло оказаться самым действенным и простым способом, посредством которого женщина могла расправиться с мужчинами. Если бы не Гримо, все могло кончиться совсем не радужно: Атос был совершенно уверен, что от яда миледи противоядия нет. Откуда у него появилась такая уверенность, он и сам не знал, но то, что он увидел в доме баронессы, ее коварство, огонь безумия в ее глазах – все это убеждало его, что эта женщина ничего не станет делать наполовину: она должна быть уверена в своей мести. При том, что от ее действий может достаться и совершенно посторонним людям, ее, по-видимому, нисколько не заботило. Д’Артаньяна не меньше, чем миледи, занимало другое: откуда Гримо была знакома злополучная солонка, а точнее – монограмма на ней. Объяснение оказалось простым - на днях Гримо зашел в лавку, чтобы купить тарелки: их стало не хватать, поскольку компания друзей в полном составе, а частенько и со слугами, постоянно крутилась в квартире у Атоса, оставаясь у него и на обед, и на ужин. По воле случая в лавке оказался и управляющий леди Винтер, который принес в качестве образца солонку с монограммой миледи, которую она хотела нанести на заказанный ею роскошный столовый сервиз. Точно такую же солонку, как и та, что явно по недосмотру миледи, сунули в корзину с пресловутой снедью. Солонка была необычной по форме: дельфин, танцующий на гребне волны, и запомнилась глазастому Гримо. Слуга быстро уловил связь между приключением хозяина и непонятно откуда появившейся корзиной, и бросился на поиски, коря себя за то, что принял эту посылку. К счастью, единственными жертвами оказались крысы, а ведь могли пострадать и совершенно непричастные к истории люди, если бы хозяин сплавил им эти кушанья. В общем: «Все хорошо, что хорошо кончается», как сказал Арамис, но ничего ведь еще не закончилось, как и предчувствовали друзья - миледи не из тех, кто способен остановиться в своих планах. Так думали на улице Феру, но и на Королевской площади мысли о начавшемся противостоянии не покидали миледи Винтер. Анна очень быстро поняла, что ее попытка отравления провалилась. Ее личный соглядатай принес ей новость: он видел Арамиса и Портоса в карауле у входа в Лувр. Впредь следовало действовать осторожнее и бить наверняка. Но главный сюрприз, и сюрприз весьма неприятный, ожидал ее у кардинала. Откуда он узнал о ее встрече с Атосом, миледи даже представить не могла, но, получая от него очередное поручение в Англию, она услышала: «Мадам, а теперь поговорим о ваших личных делах, которые мне представляются не менее неотложными, чем мои собственные». Анна присела в реверансе, но Ришелье кивком головы указал ей на кресло напротив. Поправил подсвечник так, чтобы видеть ее лицо в мельчайших деталях, и эти приготовления очень не понравились миледи: она собрала свою волю в кулак, а на лицо напустила свою самую надежную маску спокойствия и простодушной наивности. - Миледи, я знаю, какие узы связывают вас с господином графом де Ла Фер, - без всякого предисловия объявил его преосвященство. – Мне также известно, что ныне он служит под именем Атоса. Не сомневаюсь, что выбором столь необычного имени он обязан вам, сударыня. - Монсеньор, - миледи сжала руки в муфте, которую держала на коленях, - ваше высокопреосвященству, видимо, неизвестно, что этот человек негодяй и подлец, способный только ради своего тщеславия уничтожить репутацию невинной девушки. - Миледи, меня не волнуют побудительные причины, по которым он поступал в своих владениях тем или иным образом. Надеюсь, действовал он в рамках своих полномочий. Но меня очень занимает его здоровье, и я желаю, я настойчиво вам это напоминаю, миледи, я желаю видеть его и его друзей в добром здравии. Надеюсь, вы меня поняли, миледи? Вы смелая женщина, мадам, но у меня тоже есть определенная граница, через которую мои друзья и доверенные лица не переступают. Если вы меня поняли правильно, тогда нас с вами впереди есть неотложные дела, которые я рассчитываю решить именно с вашей помощью. – Кардинал встал и обошел стол. Анна де Винтер поняла, что аудиенция окончена, и присела в поклоне, целуя кардинальский перстень на руке кардинала. Мгновение поколебавшись, Ришелье осенил ее крестным знамением, и когда она вышла, позвонил в колокольчик. Отворилась боковая дверца, и в кабинет стремительно вошел Рошфор. - Ну, что там? – Ришелье вопросительно вскинул глаза на графа. - Бэкингем готовит флот, - лаконично ответил Рошфор, и они оба склонились над огромной картой, занимавшей весь стол в углу кабинета. **** Мушкетеры готовились в поход. Для них это прежде всего были непредвиденные траты, поскольку от казны им полагался лишь мушкет. Все остальное: лошадь для мушкетера и его слуги, оружие, латы, седла и прочая – все шло за счет самих воинов. Естественно, для молодых людей это было настоящей финансовой катастрофой, из которой они не знали, как выбраться. Больше всех волновался д’Артаньян, хотя ему в гвардии было проще всех. Портос был задумчив и крутил усы: верный признак того, что у него есть что-то на примете. Арамис был меланхоличен и строчил письмо за письмом. Атос, который еще не слишком хорошо себя чувствовал, старался поменьше выходить из дому, но совсем не потому, что опасался очередных козней миледи. Он заявил, что, сидя дома, он экономит: совершеннейшая ерунда, потому что то же вино Гримо тащил в удвоенных количествах ему на улицу Феру. После всех подсчетов Атос объявил, что ему на экипировку необходимо минимум две тысячи пистолей. Д”Артаньян не понял, почему так много, но Атос спокойно объяснил, что одна только лошадь может обойтись ему в тысячу. - А Анхель? – осмелился предположить юноша. - А Анхелем я не намерен рисковать, - объявил Атос. – Анхель не для превратностей войны, он слишком своеволен. Гасконец только плечами пожал: продать лошадь, подаренную Бэкингемом и держаться за Анхеля!? Но он уже привык к причудам друга: иначе, как сентиментальностью это не объяснишь, а при всей видимой суровости Атоса друзья серьезно подозревали, что в ней много напускного. Так или иначе, но проблема денег с каждым днем становилась все насущнее, и все чаще д’Артаньян думал, что придется пожертвовать кольцом, подаренным королевой. Но, как только он выступил с этой идеей, Атос заявил, что она несколько преждевременна, и для начала д’Артаньян пойдет играть на те деньги, что наберутся у друзей вскладчину. Однако, Портоса и Арамиса дома не оказалось, поэтому Атос и д’Артаньян вдвоем отправились играть на то, что удалось наскрести из остатков жалования. Однако уже в самом кабачке Атос неожиданно заявил, что у него несчастливая звезда, он никогда не выигрывает, а потому играть будет д’Артаньян. Он новичок, у него легкая рука, а то, что он не верит в свою удачу, значения не имеет: из них двоих именно Атос – невезучий. По тому, как живо Атос все организовал, как нашел ему партнеров по игре, д’Артаньян заподозрил, что план этот созрел у мушкетера не в последнюю минуту, и что он продумал все заранее. Вино, кости, карты – все появилось, как по мановению волшебной палочки. В этом кабачке Атоса знали, как азартного игрока, и зрителей набилось достаточно. Настроение у д’Артаньяна испортилось: он не любил азартных игр, природная осторожность и вынужденная нищета отрезвляли его лучше любого отеческого наставления, но Атос умел иногда быть змием-искусителем. Короче, игра началась, и молодой человек понял, что противники его настроены решительно. - Черт возьми, Атос, что вы им наобещали? – прошипел он на ухо мушкетеру. - Отличную, захватывающую игру, - не моргнув глазом ответил Атос. - А если я проиграю? - Это исключено: вы наша последняя надежда. Если вы проиграете, у меня не останется вариантов: придется умереть не в бою, куда меня не допустят за отсутствием снаряжения, а в пьяной драке, которую мне придется затеять, или на дуэли с гвардейцами кардинала. Мы так давно с ними не дрались, что на такую дуэль они явятся всей ротой. Д’Артаньян, вы же не сможете поставить меня в такое положение, - Атос говорил совершенно невозмутимым тоном, только вздернутая бровь, да бесенята в глазах и выдавали его истинный настрой. - Ну, у вас и шуточки! – д’Артаньян пожал плечами и сосредоточился на игре. Первое время ему везло, и кости падали в его пользу, но ставки были невелики: его партнеры по игре не желали рисковать. Атос наблюдал за игрой, небрежно развалившись на скамье, закинув ногу на ногу и рассматривая стол через стеклянный стакан с хересом. Несколько удачных ходов - и удача оставила юного гвардейца. Все, что он выиграл, ушло к партнерам. Д’Артаньян бросил отчаянный взгляд на друга, и тот молча, глазами, указал ему на перстень королевы. Д’Артаньян зажмурился в отчаянии и, сняв перстень с пальца, предложил его, как залог против золота партнеров. Атос, не спеша, ленивым движением взял кольцо, покрутил его, рассматривая со всех сторон, и предложил разделить на семь ставок по тысяче пистолей. Игроки не возражали, к тому же у Атоса был вид человека, понимающего толк в драгоценностях, поэтому игра возобновилась с былым азартом. Ставки переходили от партнера к партнеру, золотая горка росла, и все, кто был в этот время в кабачке, побросали свои столы и сгрудились вокруг игроков. Д’Артаньян чувствовал, что задыхается, он не раз уже был готов плюнуть на все и бросить игру, но стоило ему поднять глаза на Атоса, как он в очередной раз выбрасывал кости. Удача окончательно отвернулась от друзей: шесть ставок были уже в руках партнеров, и лихорадочное нетерпение читалось и в блеске их глаз, и в судорожных движениях рук, тянущихся то к золоту, то к стаканчику с костями. - Метать вам, Атос, - тихо проговорил молодой человек. – У меня руки трясутся. - Господа, - громко сказал он, - это - последний ход. Могу я просить господина Атоса сделать его? До сих пор он просто наблюдал за ходом игры, предоставляя мне всю полноту действий. Это не совсем по правилам. - Мы согласны, - ответил шевалье, переглянувшись с товарищем. – Господин Атос – известный игрок. – Едва приметная ирония этих слов заставила Атоса чуть нахмурить брови, но он только подвинул стаканчик с костями к шевалье. Тот выбросил кости, после того как долго тряс их. - Один, один, и… один! – провозгласил он, передавая стакан Атосу. Тот, не мешая кости, выбросил их на стол недрогнувшей рукой. - Два, два, два! – воскликнул д’Артаньян с нескрываемым ликованием и замер, увидев лицо друга. Атос неестественно побледнел, застывшим взглядом он уставился на три кости, каждая из которых нахально отсвечивала гранью с двумя черными точками. - Два! Как и тогда, - пробормотал он, вставая из-за стола. – Господа, извините, но я должен вас покинуть. Выигрыш остается у господина д’Артаньяна, – и, на ходу застегивая непослушными пальцами крючки камзола, он покинул кабачок. Д’Артаньян остался принимать поздравления, устраивать торжественный обед и радоваться тому, что кольцо остается у него вместе с выигранными пистолями на экипировку.
полная версия страницы