Форум » Крупная форма » Житие НЕсвятого Рене, история первая. Внимание, текст переработан!!! » Ответить
Житие НЕсвятого Рене, история первая. Внимание, текст переработан!!!
Джулия: История первая О святых обетах и прозе жизни В Лотарингии не бывает жаркого лета. Никогда. Потому день 31 июля, которым мы начинаем свое повествование, можно было считать невыносимо душным по меркам Нанси. Некоторое спасение приносил разве что ветер, который врывался в распахнутые окна здания иезуитской коллегии. Был великий праздник - день памяти святого Игнация Лойолы, основателя Ордена. Нынче пятеро воспитанников коллегии, пожелавших вступить на стезю духовного служения Господу, приняли священнические обеты. Это считалось великой честью – быть рукоположенным в столь важный день. Церемония давно закончилась, но все пятеро молодых священников все еще стояли во дворе коллегиума, возле церкви. Пять разных лиц, пять имен. Пять историй, приведших этих людей к единой цели. Цель была достигнута. Теперь следовало направляться избранным путем – уже к разным целям. Правда, в данный момент никто из пятерых не думал о возвышенном. Вечером предстоял благодарственный обед – церемония гораздо менее таинственная и грозная, чем та, что уже свершилась. Следовало бы потерпеть без пищи еще четыре часа, но в желудках у новоиспеченных святых отцов громко урчало. Три дня каждый держал строгий пост, сидя на хлебе и воде. Еще сутки пили одну воду. Немудрено, что теперь нестерпимо хотелось есть! - Я больше не могу! - И я тоже! - Господа, трактир «Рыжая лисица» в сорока шагах от коллегии! - Отец Этьен, что я слышу! Вы предлагаете отправиться в «Рыжую лисицу»? - Я готов платить за всех – только отпустите меня туда! - Ого! Вы слышали!? Этьен согласен платить за всех! - Слово чести! - Господь не велит нам давать клятвы! Но такую… Пожалуй, я согласен ее засвидетельствовать! - Человек сотворен для того, чтобы хвалить Господа Бога своего, почитать Его и служить Ему, и чрез то спасти свою душу… - назидательным тоном начал кто-то. - Все же остальное, обретающееся на земле, создано ради человека, для того, чтобы помочь ему достичь цели, ради которой он сотворен… - подхватил второй голос – не менее звучный и хорошо поставленный, чем первый. - Отсюда следует, что человек настолько должен пользоваться всем созданным, насколько оно ему помогает в достижении его цели, и настолько должен от него отказываться, насколько оно ему в этом мешает! – хором заключили все. И засмеялись. - Господа, бегом: встречаемся у калитки через десять минут! И каждый припустил к своей комнате.
Ответов - 10
Джулия: Способ незаметно выскользнуть из стен коллегии знал всякий. К тому же сегодня был ИХ день, сегодня было дозволено все. Все пятеро уже давно перешагнули порог совершеннолетия, но чувствовали себя не священниками, а нашкодившими школярами, которые намерены продолжить рискованную, но приятную забаву. Коллегия размещалась в нескольких корпусах; жилых было два. Путь к дальнему от церкви корпусу преграждала невысокая ограда. И кое-кому следовало бы помнить, что сутана – не светское платье, перепрыгивать через препятствия в ней неудобно. Только что рукоположенный отец Рене забыл про это – и жестоко поплатился. Треск ткани заставил его остановиться, скрипнуть зубами и прошипеть несколько выражений, более уместных в устах человека военного. Подол был безнадежно испорчен. Сутана, только месяц назад заказанная и обновленная только сегодня, превратилась в негодную тряпку. Конечно, у отца Рене имелись еще две: одна – для холодных дней, другая – для ежедневных, непраздничных служб. Эта предназначалась для праздников – из тонкого хорошего шелка… Поделом – нечего прыгать через ограду точно мальчишка. Тем более, что и не мальчишка вовсе – почти тридцать лет, рукоположенный священник, солидный человек… Хорошо, что никто не видел. Настроение у отца Рене испортилось. Поход в «Рыжую лисицу» уже не привлекал. Через четыре часа можно будет пообедать как следует – за счет коллегии, не за свои деньги. Рене со злостью рванул ткань, окончательно обрывая подол. Ладно. Не конец света. Ноги целы – и на том спасибо Господу. Сам виноват. Кусая губы от досады и злости на собственную неловкость, Рене вернулся к себе в келью. Открыл небольшую шкатулку, инкрустированную перламутром. Достал кошелек со своим невеликим денежным запасом. Сто пистолей. Все, что у него есть - на неопределенный срок. Придется потратить часть и не ходить в трактирчик. Куда благоразумнее немедленно отправиться к портному и сделать заказ... А эти чревоугодники пусть отправляются куда угодно. Он не обязан пьянствовать с ними. Хотя… Если голод будет совсем нестерпимым, можно и присоединиться к приятелям. Хоть в «Рыжей лисице», хоть в «Жареном кабане». Приличных кабачков рядом с коллегией всего два. Ошибиться трудно. Следовало решить, куда отправиться с заказом. Благоразумие советовало обратиться к портному, который обслуживал всю коллегию. Он хорошо знал свое дело, делал быстро и брал недорого. Но аббат д`Эрбле, несмотря на всю свою внешнюю скромность, был человеком с весьма утонченным вкусом. Каждый день ощущать прикосновение к коже довольно грубой, пусть и добротной шерсти... фи! Теперь он мог позволить себе немного отступить от канонов. В кратком поединке между бережливостью и хорошим вкусом победил вкус. Отец Рене отправился в мастерскую Батиста Демуля. Это был лучший мастер в Нанси, обслуживавший всю местную знать. Цены у него в мастерской держались на уровне парижских. Зато и качество было достойным, и подход к каждому клиенту – воистину королевским. Идти предстояло довольно далеко. Можно было взять лошадь в конюшне, но на этом Рене потерял бы еще четверть часа времени; к тому же его отсутствие стало бы достоянием гласности. Прыгать по грязи в сутане аббат не хотел, потому предпочел светское платье. На его счастье, погода благоприятствовала пешей прогулке. К тому же Нанси – не Париж. Здесь и людей меньше, и лошадей. И сточные канавы на каждой улице содержали в полном порядке. Ненужного внимания к своей персоне аббат не любил, потому наряд выбрал самый скромный. Плаща вовсе не взял, а вот шляпу пришлось нахлобучить: пусть будет жарко, но его прическа сейчас далека от идеальной. На макушке напрочь срезаны несколько прядей. Тонзура для священника-иезуита – не обязательный атрибут, волосы отрастут быстро, но придется несколько месяцев потерпеть. На счастье аббата, улицы городка точно вымерли. Никто не обращал внимания на худошавого прохожего, который быстро шагал куда-то по своим делам. Потому Рене без проблем добрался до нужного места. Господин Демуль, разумеется, был в лавке и сам принял клиента. Уяснив задачу, он быстренько свистнул помощников. Уже через пять минут два мальчишки-подмастерья снимали с аббата мерки. - Ткань? - с любезной вкрадчивостью осведомился господин Демуль. Его интонация явственно свидетельствовала, что возможны варианты. Рене отлично знал, что следовало бы ответить. И господин Демуль знал. Но оба выдерживали паузу. Пауза затянулась. Щеки новоиспеченного аббата покрылись легким румянцем. Господин Демуль с самым равнодушным видом наблюдал за внутренней борьбой, происходившей в душе заказчика. Он правильно оценил молодого человека - тот был слишком хорош собой, чтобы не знать о своей внешней привлекательности. Стало быть, был склонен хотя бы немного нарушить каноны, предписанные Святой Церковью, и выбрать вместо грубой шерсти тонкую... да и сукно могло быть разным. К тому же господину Демулю откуда-то было известно о том, что молодой человек – парижанин, а в Нанси живет не так уж и давно. - Сукно... - неуверенно произнес молодой аббат. Господин Демуль напрягся.
Джулия: И тут появился ангел. То есть госпожа Демуль - прелестная блондинка самых приятных форм, с личиком свежим и розовым, как весенние цветы. Господин Демуль бросил на жену быстрый взгляд. Та поняла - и бросилась помогать супругу. - Английское сукно, не так ли, ваше преподобие? - нежным голоском пропела она с очаровательным фламандским акцентом. «Его преподобие» покраснело до корней волос и скромно опустило длинные ресницы. - Да... английское сукно... - губы выдохнули это почти помимо воли. На аббата смотрела хорошенькая женщина. Аббат понимал, что английское сукно - то, что надо. Госпожа Демуль взяла инициативу в свои руки. В буквальном смысле этого слова. Сделала замечание мальчишке-подмастерью, вырвала у него из рук измерительную ленту, и сама принялась снимать мерки, диктуя второму мальчишке точные цифры. - Сутана летняя, не стоит делать ее слишком просторной... - ворковала молодая женщина. - У вашего преподобия красивая фигура, стесняться нечего. И вряд ли у вас когда-нибудь появится брюшко, как у моего дорогого Батиста. «Дорогой Бастист» выразительно крякнул. - Длина... пусть будет по щиколотку, не правда ли? Даже чуть повыше, чтобы было удобно ходить. Так, ваше преподобие? Это было уже нахальством. Английское тонкое сукно и длина на ладонь выше положенной. Знакомые парижские дамы не раз и не два восторгались тем, что у молоденького мушкетера Арамиса весьма изящные лодыжки, которые не стоит прятать. Он не мог этого не запомнить… И эта – тоже сразу обратила внимание. Рене снова кивнул. Сам не понимая уже, что делает. На него смотрела прехорошенькая женщина... смотрела с восхищением. Давно на него так не смотрели. Точнее - он не позволял себе замечать такие взгляды. Он был строг к себе. Монашеские обеты были немногим лучше священнических, а он принял их три года назад. Почти сразу после того, как приехал в Нанси и поступил в коллегию. Так было надо… он очень хотел жить, и только ряса спасала его от всех мыслимых неприятностей. Не прошло и четверти часа, как хозяйка и клиент оговорили все условия. Но финальный удар Рене предположить не мог. Госпожа Демуль исчезла, чтобы вернуться с воротничком и отрезом ткани. - Вот... - пропела она, подводя его преподобие к большому венецианскому зеркалу. - Такая будет ткань... и у меня совершенно случайно есть подходящий воротничок. «Подходящий воротничок» был как раз то, что надо для человека с тонким вкусом и средствами. Не кичливый. Строгий. Вроде как и не нарушающий канонов. Но опытный глаз тотчас бы оценил по достоинству изящество отделки - тончайшее шитье белым шелком по белому шелку. Оценил бы качество ткани. Наконец, оценил бы, насколько удачно холодный оттенок подчеркивает достоинства внешности господина аббата. Устоять было невозможно. - Сколько я должен? - Рене поспешно отвел глаза от своего отражения. - Так понимаю, все должно быть готово... скажем, послезавтра днем? Срок был соблазнителен. Госпожа Демуль - тоже. От ее волос пахло отваром из ромашки и еще чем-то приятным... женским, дивным, полузабытым. Аромат сводил с ума и заставлял думать о запретном... Потому через пять минут сделка была совершена. Сутана обошлась господину аббату в три раза дороже, чем могла бы. Кошелек полегчал, причем ощутимо. Новое платье было явным нарушением только что принесенного обета личной бедности. Оно никак не соответствовало образу бедного аббата, коим Рене, в сущности, и являлся. Но оно ему было к лицу. Существенный аргумент в пользу нарушения запрета, если вам только-только стукнуло двадцать девять лет, вы дворянин, к тому же недопустимо хороши собой для духовного лица, и на вас с нескрываемым интересом смотрит прелестная женщина... Дав себе обещание после торжественного ужина всю ночь простоять на коленях в покаянии за содеянное, Рене попрощался с владельцами мастерской. Оказавшись на улице, он остановился.
Джулия: Возвращаться в коллегию почему-то не хотелось. Голубые глазки госпожи Демуль сделали свое дело. Голова у аббата кружилась, испорченная сутана и полупустой кошелек уже никак не влияли на настроение. В конце концов, праздники случаются не так часто. А у него сегодня настоящий праздник. Во-первых, рукоположение. Он был рукоположен в обход правил, предписывающих не допускать к обряду мужчин младше тридцати трех лет. Во-вторых, ему предстоит занять довольно приличный для скромного новичка пост. Пусть кому-то эта должность может показаться не слишком важной, но он-то знает, что многие из тех, кто нынче руководит Орденом, начинали именно с нее. В-третьих… «В-третьих» было едва ли не самым важным. Утром его вызывал ректор для личного, весьма секретного разговора. С нынешнего дня Рене вновь мог причислять себя к миру живых и не скрывать свое подлинное имя. Человек, от мести которого он спасался за монастырскими стенами, покинул сей мир, и опасаться теперь было некого. Врагов хватало – но все они были куда менее опасными. Вот это, пожалуй, и стоило отметить. К Рене вернулась присущая ему от природы беззаботность и легкость нрава. Оставаться одному, сидеть в душной комнате, перебирая четки, совсем не хотелось. Потому он быстрым шагом направился в сторону «Рыжей лисицы». Там приятелей не оказалось. Обнаружились они в «Жареном кабане», где даже в постные дни тайком подавали скоромное. Пиршество священнослужителей почему-то живо напомнило аббату те обеды, которые они закатывали в парижских трактирчиках. Так же хрустела под ногами свежая солома, так же расторопная служанка подавала на выскобленный стол грубые стаканы с местным вином, так же поджаривались на огне каплуны и гуси… Вот только друзей рядом не было. А он, хоть и был в старом камзоле, который привез еще из Парижа, уже не мог считать себя военным. Пожалуй, его нынешние приятели сильно удивились бы, если бы узнали, что скромник д`Эрбле совсем недавно служил в лучшем полку королевства – в мушкетерах роты де Тревиля. Еще больше они удивились бы, если бы он сказал, что считался одним из лучших солдат. Их было сначала трое, а затем четверо. Д`Артаньян, Атос, Портос. И он, Арамис. При воспоминании о прошлом рука нашарила и сжала рукоять шпаги. Он не мог отказаться от привычки носить со светским платьем не кинжал, а шпагу. Старую боевую шпагу. Это была часть его самого. Толстый, добродушный Этьен Ламболь напоминал Портоса. Тот тоже не мог ни при каких обстоятельствах отказаться от стакана-другого доброго крепкого вина. Непременно крепкого. Обязательно красного. Даже если не было на столе хорошей закуски. Остальные святые отцы тоже отдавали дань богу Бахусу, хотя всего пару часов назад клялись воздавать хвалу только Христу. Вино, жирная пища… Рене почувствовал, что ему становится дурно от одного запаха жареной баранины. Подскочившей служанке заказал небольшой кусок рыбы и бутылку слабого вина. Спокойно выдержал шквал насмешек, дождался своей порции и принялся неспешно поедать жареного сома – пищу в высшей степени постную. Он был привычен к постам и знал, что после строжайшего воздержания от пищи его желудок выдержит только мясо речной или морской рыбы. Возможно, кто-то из приятелей мог посчитать его лицемером – но Рене давно научился не обращать на издевки внимания. Эти грешат за столом – а он согрешил у портного. Грех тщеславия… куда более тяжкий грех, чем чревоугодие. Но – всеми святыми можно поклясться! – как вышитый воротничок пойдет к новой сутане! К тому же можно надеяться на то, что хорошенькая г-жа Демуль найдет повод сама выйти к заказчику и… Рене досадливо поморщился и еле слышно фыркнул. Вот уж эти мысли стоило гнать прочь. Мимолетная интрижка с очаровательной фламандкой – это развлечет его ровно на один вечер. А неприятности растянутся надолго… стоит ли начинать?
Джулия: Он сидел и рассеянно смотрел на захмелевших приятелей. Мысли в голове крутились самые разные. Он вспоминал Париж. Думал о том, как найти Атоса – теперь можно, наконец, возобновить переписку с ним. По-прежнему ли граф служит в полку? Если да, то все будет очень просто. Он напишет – сегодня же ночью. Напишет длинное, на нескольких страницах, письмо. И постарается рассказать все. Он вспоминал обладательницу других голубых глаз. У той тоже были ямочки на розовых щечках. Но говорила она без фламандского акцента. И он… да, он любил ее по-прежнему. А она… она про него забыла? Она ведь знала, где он и что с ним. Но письма приходили редко. Да и можно ли назвать письмами те семь записок в несколько строк, которые ему передали? Или… писем было больше? Странно, что эта тема ничуть не волновала его до сегодняшнего вечера. Три года он жил в каком-то странном мире, где не было места его прежним слабостям и увлечениям. Он не имел права сообщать о себе кому-либо. А теперь… - Вы совсем не пьете! – упрекнул его Ламболь. И пододвинул свой стакан. Рене улыбнулся. - Уже пора возвращаться! – сказал он, поднимаясь с места и кидая на стол несколько монет – свою долю за ужин. – Ничего, господа. Я трезв, и потому можете поручить мне произнесение благодарственной речи. - Мы еще посидим! – благосклонно кивнул Лабмоль. – Вы, кажется, торопитесь? - Да, я пойду. Не слишком хорошо себя чувствую, извините… Это была сущая правда. Чувствовал он себя действительно неважно. Требовалось пройти по улице, вдохнуть свежий воздух… Уже начало темнеть. На небе крошечными светлячками загорелись первые звезды. Рене шел к коллегии, стараясь выбирать дорогу поудобней. И опять думал о Париже. Вернется ли он туда когда-нибудь? Жары уже не было С реки веяло прохладным ветром. У г-на д`Эрбле был поэтический склад ума. Он сочинял стихи и не скрывал этого. Знал и много чужих стихов. Он шел и вспоминал строчку из любимого сонета Камоэнса. Речь там шла о прекрасных глазах жестокой донны… …Женский крик донесся из соседнего переулка. Совсем близко. Аббат д`Эрбле моментально вернулся из грез в реальность и превратился в солдата королевской гвардии - кто-кто, а уж он мог отличить, когда женщина играет в беспомощность, а когда - ни о какой игре речи не идет. Так вот, в этом крике был неподдельный страх. Тихое Нанси - не Париж. Но подвыпивших дуралеев, которые способны прижать к стенке богато одетую горожанку, и здесь можно сыскать без особого труда. Какое счастье, что аббат предпочел светское платье! Иначе бы он оказался безоружным и не смог помочь незнакомке, попавшей в беду. Сейчас же хватило одной секунды, чтобы он выхватил клинок из ножен и бросился в том направлении, откуда раздался призыв о помощи. Занятия фехтованием – вот та причуда, которую он позволял себе. В монастыре нашелся неплохой наставник. Вдвоем они уходили в садик, принадлежавший настоятелю, и занимались там часами, выматывая друг друга до седьмого пота. Принятый сан должен был побудить его действовать словом, увещеванием, а не шпагой - но времени на словесные поединки не оставалось.
Джулия: На пересечении переулка и соседней улочки валялся опрокинутый портшез. Некий молодчик вытягивал из него даму, которая была в бессознательном состоянии. Лунный свет упал на прелестное бледное лицо. Защитить даму было некому - носильщики валялись на мостовой неподвижно, один из слуг был явно убит, другой пустился наутек. А мерзавцев, напавших на знатную даму, оказалось трое. Один из нападавших оглянулся - и тут же получил кулаком в лицо. Второму вздумалось защититься. С ним пришлось немного повозиться, но в итоге он, коротко охнув, завалился на бок и скорчился на камнях. Третий довольно резво пустился наутек. Пришлось догнать его и поучить галантному обращению с благородными людьми. Противник достался неудобный: рослый, мощный, предпочитающий силовые приемы. Да к тому же - левша. Шпага у него была куда длиннее и тяжелее. Разница между клинками ощущалась и изрядно мешала. Но один выпад все же прошел. Верзила схватился за плечо. Не теряя времени, Рене дал ему кончиком башмака по коленной чашечке - спасибо за науку другу д`Артаньяну, который мастерски дрался не только руками, но и ногами! Верзила, судя по всему, не знал, что такое саватэ. И уж тем более не ожидал, что нарвется на опытного дуэлянта. Разумеется, он согнулся, не отнимая руку от раненного плеча. Туда и дорога - секундным делом было подскочить и завершить поединок коротким резким ударом эфесом по голове противника. Убивать аббат не хотел. В голове мелькнула насмешливая мысль о том, что и второй обет - смирения - оказался нарушен. Но куда главнее было то, что нарушен не напрасно. Незнакомка лежала там, где ее оставили: наполовину в портшезе, наполовину - на мостовой. Она так и не пришла в себя. В кармашке ее плаща обнаружился флакончик с нюхательной солью. Он был незамедлительно пущен в дело. Молодая женщина - пожалуй, лет на пять младше самого Рене - открыла глаза. Огромные голубые глаза. Вздохнула. Медленно провела рукой по капюшону плаща. Затем - по лицу, словно что-то припоминая. И только потом посмотрела на своего спасителя. - Я обязана вам жизнью и честью, сударь. Рене узнал и лицо, и голос. Даму звали Елизавета Коммерси. Одна из знатнейших дам провинции. И, несомненно, одна из пятерки первых красавиц. Поскольку слуги были убиты, а дама нуждалась в защите, пришлось проводить ее до особняка. Путь занял не менее получаса - мадам Елизавета еле шла, и ее приходилось скорее нести, чем поддерживать за локоть. Она задала пару вопросов – получила на каждый вежливый ответ. Несколько раз посмотрела на своего спасителя – но было уже совсем темно, улица плохо освещалась. Он посетовал на то, что Нанси – не Париж. Она рассмеялась и подтвердила – да, увы, шевалье прав… Он проводил ее не до парадного входа в особняк, а до неприметной калитки в ограде. Напротив была лавка – ставень забыли или еще не успели закрыть, потому пятно света позволяло увидеть лицо мадам Коммерси еще раз. Она была головокружительно прекрасна. И к тому же – была голубоглазой блондинкой. Как та, другая… И эти голубые глаза смотрели на Рене слишком выразительно.
Джулия: У него пересохло в горле. Он чувствовал, что на лице опять, как в лавке портного, выступил предательский румянец. Ему было нестерпимо стыдно, что он вот так, как неопытный мальчишка, стоит и краснеет – а она видит… и прекрасно понимает причину его смущения. Три года воздержания… и она так похожа на Мари… Сейчас, при лунном свете кажется ее родной сестрой. Тот же рост, та же привычка чуть прищуриваться… те же пышные светлые волосы… даже духи те же… что в этом удивительного – Шевретта выписывала себе духи с родины второго мужа… возможно, заказывала у того же парфюмера... Он зажмурился и попытался читать молитву. Медленно, почти по слогам проговаривая губами каждое слово. Бесполезно. Затуманенный разум уловил легкий смешок. Затем маленькая ручка в перчатке разжала его пальцы и вложила в ладонь что-то небольшое, узкое, довольно тяжелое. Ключ? Да, она только что этим самым ключом открыла калитку. - Закройте за мной! – низкий, с чарующей хрипотцой голос отдал приказание, которому невозможно было не подчиниться. – Сейчас ступайте. Я жду вас в два часа ночи. Вот те два окна на втором этаже – мои… Впрочем, не так. Приходите к калитке, моя камеристка проведет вас ко мне. Он стоял, стиснув в ладони нестерпимо холодный ключ. - Я жду вас в два часа! – повторила она. Он не знал, что сказать. И стоит ли что-то говорить… Она улыбнулась, приподнялась на цыпочки, обожгла губы аббата поцелуем – и впорхнула в калитку. А он остался стоять там, где стоял, прислонившись к стене. У него страшно кружилась голова. Наконец, нашлись силы исполнить ее приказание – закрыть калитку. Затем Рене опомнился и опрометью бросился к коллегии. Он в самом деле опаздывал. Но чудом не опоздал, успел в последний момент сменить камзол на сутану, наспех причесался – и направился к столу. Почти все собрались. Только Ламболь задержался во дворе. Он успел опьянеть, и теперь двое служек лили на его голову холодную воду из колодца… А дальше все пошло так, как положено. Чинная, спокойная беседа, приветственные речи, обильный стол. Рене опять почти не ел – кусок не шел в горло. Хотя… хотя следовало бы подкрепиться, потому что на голодный желудок в гости не ходят. Особенно в гости к даме вроде мадам Коммерси. Ужин затянулся до глубокой ночи. Никто не спешил расходиться. В половине второго ночи аббата д`Эрбле подозвал к себе ректор коллегии, отец де Брессе. Они незаметно покинули общий зал, и прошли во внешнюю галерею, окружавшую второй этаж здания. - Вы теперь не только духовное лицо. Вы не должны забывать, что отныне связаны с Орденом очень тесно. Вы - духовный коадьютер, Рене. Это честь. Наклон головы: при разговоре со старшим по званию младший слушает, а не говорит. - Я даю вам первое задание. От заданий не отказываются. - Вы немедленно отправляетесь по адресу, который указан на этом листке. Забираете письма, которые вам дадут, когда вы покажете хозяйке дома вот это кольцо. Кольцо аккуратно укладывается в потайной карман сутаны. - Отвозите конверт в Форбах, отцу Лами. Вы его знаете. И немедленно возвращаетесь назад. Ответа ждать не надо. Благословляющий жест. Приказание получено - приказание должно быть исполнено в соответствии с инструкциями. - Мне можно переодеться? - Да, лучше, если вы будете в светском платье. Разговор закончен. Записку Рене развернул у себя в келье. Он вздрогнул и перечитал адрес несколько раз. Ему стало жарко. «Отель Коммерси, спросить мадам Елизавету». Это была судьба.
Джулия: Он вновь переоделся, собрался в дорогу. Прошел к конюшне, растолкал помощника конюха, сунул ему пистоль и попросил привести лошадь к шести утра к саду особняка Коммерси. О перстне и поручении он не думал. Он думал о мадам Елизавете. Без трех минут два он оказался у калитки. В саду его встретила субретка. Ровно в два он был наверху, в спальне мадам. Она поднялась навстречу из кресла. Протянула для поцелуя маленькую надушенную ручку. Дождалась, пока камеристка закроет за собой дверь и удалится. Он тоже ждал – а что ему оставалось делать? Он уже не принадлежал себе и не имел собственной воли. Были только мерцающие голубые глаза дамы и небольшой, красиво очерченный ротик с пухлыми губками. - Не будем терять время, шевалье! – тихо сказала она. И начала расстегивать крючки его камзола. Он подчинился – и действительно не стал терять времени. Предоставил ее пальцам продолжать войну с крючками – поцелую это не мешало. А его руки были свободны. И, кажется, рукам не возбранялось обнять даму и прижать ее к себе. - У меня к вам важное дело… - удалось выдохнуть между поцелуями. - Пока у нас только одно важное дело… - задыхающимся шепотом произнесла она, и он не мог с ней не согласиться… Видимо, причина такого согласия крылась в том, что мадам Елизавета была слишком красива, а аббат д'Эрбле в последнее время вел слишком благочестивый образ жизни. В комнате еще некоторое время распространялся аромат погашенных свечей… …Проснулся он на рассвете. Осторожно вытянул руку в сторону и прогнулся, словно кот, который решил переменить позу. Елизавета спала, положив голову ему на плечо. Он не мог не улыбнуться. Ночь была чудесна. Черт возьми, ночь была изумительна. И это нужно было продолжить. Сегодня. Завтра. Когда угодно. Никакого раскаяния он не испытывал. Если бы он вздумал соблазнять прекрасную жену портного – раскаяние пришло бы уже после пары поцелуев. А тут… Кто кого соблазнил – еще вопрос. У него создалось смутное ощущение, что эта белокурая чаровница знает о нем все или почти все. Даже то, что он, целуя ее, на самом деле целовал другую красавицу… Женщина нехотя приоткрыла сначала один глаз, затем другой. Потянулась к любовнику губами. Но это было уже утро. И у Рене вновь была своя воля. Пусть и изрядно порабощенная нежной красавицей. - Мадам, у меня к вам есть поручение…
Джулия: Она и слушать не хотела. Она хотела продолжения. Говорить о поручении Ордена с женщиной, которая еще не вполне очнулась от ночи любви - это весьма интересное занятие. Особенно если женщина норовит приложить к вашим губам свой маленький прелестный пальчик и самым нежным тоном сказать: «Тсссс!» А затем - перейти к действиям, которые никак не совпадали с поручением, которое получил аббат. Пришлось проявить некоторую настойчивость и отстраниться. Еще четверть часа ушла на уговоры: «Дорогая моя, я действительно должен сказать вам нечто важное...» - мадам Елизавета ничего и слушать не хотела. Но когда услышала - онемела. Устремила на аббата долгий пристальный взгляд, в котором не было уже ни капли томной влажности. Была настороженность, легкая толика изумления и... пожалуй, с таким выражением на лице оценивают человека, который доказал, что с ним придется считаться. Рене почудилось, что к этому была примешана еще и жалость... - Ну что ж... - красавица легко спрыгнула с кровати, подошла к туалетному столику, на котором стояла большая шкатулка. Открыла ее ключиком, немного пошуршала бумагами. Вынула маленький, аккуратный конверт. - Вот то, за чем вы пришли, сударь. Кольцо оставьте себе, оно вам еще пригодится. Рене взял конверт. Женщина вцепилась в его плечи, притянула к себе. Глаза ее вновь туманились страстью. - Останься... прошу - еще немного... Уступить было так легко. Но неожиданно аббат вспомнил фразу «немедленно возвращайтесь назад». Значит, поручение имеет некие ограничения по времени. Он и так потерял четыре с лишним часа. Форбах не так и близко… Принесший три обета и претендующий на принесение четвертого не должен ставить свои слабости выше общих интересов! Все, что с ним происходит, слишком напоминает испытание! Ах, господа иезуиты! Ах, какой спектакль для проверки лояльности! Даже если вся цепочка событий оказалась случайными совпадениями - подстраховаться не мешает. - Не могу. Потом. Если позовете. Сейчас - никак... И он ушел. Ушел, проклиная себя. Но был уверен, что все сделал правильно. Чем дальше он оказывался от Нанси, чем ожесточенней гнал вперед коня – тем больше остывало тело, тем ясней становились мысли… ...То, что интуиция его не подвела, доказала встреча с ректором после возвращения. Поручение было выполнено в срок: письма переданы по назначению, а в качестве ответа послано не бумажное послание - другой перстень. И несколько слов для устной передачи. Мадам Елизавета также сыграла отведенную ей роль: о чем она говорила со своими покровителями, осталось тайной, но, видимо, ее отзыв был достаточно лестным для молодого священника. Увидев своего воспитанника в новой сутане с щегольским воротником, преподобный де Брессе не смог сдержать улыбку. - Кажется, вы вложили некие средства в свое облачение? Рене поклонился с самым покаянным видом. - Выглядите весьма недурно... Настолько недурно, что я подумываю о том, чтобы сделать вас своим личным секретарем, д`Эрбле. Вакансий пока нет, в миссионерский отдел провинции я вас отдавать не намерен, отсылать куда-то в иное место - тоже. Должность личного секретаря! Рене задохнулся от волнения. Это было куда выше, чем он ожидал... то есть ожидал именно этого, но несколько позже. - Ваша должность будет хлопотной. Я веду обширную переписку. Вам придется следить за ней, исполнять обязанности переводчика. Вы знаете испанский? - Да. - Еще? - Латынь, немецкий, польский, шведский, немного - английский. - Этого достаточно. Ваш почерк я знаю, он меня вполне устраивает. Как и прочие ваши качества. Не стану скрывать - возможно, что вы часто будете уезжать из Нанси. И эти поездки будут связаны с риском. - Я солдат, мне не привыкать смотреть в лицо опасности. Ректор снова улыбнулся. - Все мы солдаты... солдаты войска Христова... Что ж. Отдыхайте. Завтра в девять утра приступите к своим занятиям. И вот еще. Вам велели передать. В руках молодого священника оказался небольшой бархатный мешочек. В мешочке обнаружились два ключа и записка: «Возвращайтесь когда захотите». Подпись была совершенно излишней роскошью.
Джулия:
Джулия:
полная версия страницы