Форум » Крупная форма » Перевод романа "Частная жизнь кардинала Ришелье" » Ответить
Перевод романа "Частная жизнь кардинала Ришелье"
Прекрасная Маргарет: Частная жизнь кардинала Ришелье У нас, духовных, отняты права Обыкновенных смертных: мы не можем Избрать себе любимую подругу - Мы лишены семейных утешений, А все мы не безгрешны и должны Любить, закон природы исполняя. Так для себя избрал я идеалом Мой край родной... что с этою любовью Сравниться может? Почести, богатства Все суета, пустая суета; Бессмертны только слава и народ!.. (Э.-Д. Литтон. Ришелье или заговор) Всем романтическим женщинам мира и своей сестренке посвящаю. Эва Мёнч От автора Как только роман прочитали, так сразу пошли отзывы, типа: "Ну, просто Марыся и Наполеон" и "Каждый хочет примазаться к биографии великого человека!". И только мой старинный друг профессор Антоний, знаменитый своими монографиями и книгами о Ришелье, восторженно сказал: "Верю! Если адюльтер, то именно так! И с такой женщиной!" Могу только сказать, что идея написать книгу родилась не из желания похвастать родословной, а лишь для того, что показать великого французского министра не с традиционной стороны. Самым первым звоночком, который побудил меня заняться изучением факта существования некой Ядвиги-Эльжбеты Слуцкой явилась запись, сделанная в книге регистрации брака краковской церкви св. Юстыны, что рядом с местечком Казимеж, где говорилось, что герцог Лианкур Генрих-Робер де Мерей взял в жены вдову Потоцкую Ядвигу-Эльжбету ур. Слуцкую из Слуцких-Мазовецких. Сразу вспомнился замок Липовецкий, где в семейной летописи, восстановленной в 1901 году, было записано, что основателем родов Липовских и Липовецких был Давыд по прозвищу Ясногорский, который был байстрюком Ядвиги Потоцкой. Пришлось выехать до замка и там провести несколько часов в поисках каких-либо упоминаний о Ядвиге. Сложности заключались в том, что имя было распространенное, а род Потоцких обширный. Но, как говорится ищите да найдете, в небольшой папке, где лежали документы датированные XVII веком нашлась запись о крещении Давида-Жана Слуцкого в часовне св. Себастьяна вблизи Альгамбры. Матерью была записана герцогиня де Лианкур Ядвига-Изабелла ур. Слуцкая. Там же нашлась и запись о даровании Давиду земель и прозвища Ясногорский. А затем и королевская грамота, в которой Давид получает поместье Липовская мельница и получает право именоваться Липовским. Казалось бы связь восстановлена, но становится очень интересно почему долгое время Давид (Давыд) оставался бесфамильным, да и вообще каким образом он из Испании, где был крещен, попадает в Польшу. И что сталось с его матерью? Вопросы, вопросы, вопросы… Самое печальное было то, что после фашисткой оккупации в замке Липовецком мало что сохранилось. И хотя в семейное летописи были даны ссылки на некие документы – этих документов не было. Ниточка оборвалась… Спустя некоторое время мне пришлось заниматься архивом мазовецкого воеводства. Вот тут мне попались любопытные письма позабытого на чужбине французского вельможи, который когда-то составлял свиту Генриха Валуа. В письмах рассказывалось о смерти дочери и о том, что оплакивала бедную девушку лишь маленькая панночка Слуцких Ядзя. Может быть я бы и не обратила внимание на эту Ядзю, если бы не упоминание о том, что панночка очень хорошо владела французским. Поскольку усадьбы тех Слуцких совершенно не сохранилось, пришлось искать по церковным архивам. Вот оттуда и сложилась более стройная картина существования некой шляхтенки Слуцкой, которая своими чудачествами удивляла добрых соседей и которая стала женой князя Потоцкого, а затем и была вывезена французским герцогом в Париж. Информация появилась, но что с ней делать? Подивившись на перепитии судьбы я занялась другой работой и о Ядвиге вскоре забыла. Но видимо наступила пора вспомнить о злоключениях этой дамы. Ибо восстанавливая свои семейные документы оставшиеся от репрессированных родственников я нашла упоминание об «святыне» Липовских – дневнике княгини Потоцкой. Дневник нашелся в одном из музеев. Записи были частично зашифрованы и частично смыты. Но пока шла расшифровка дневника нашлось много писем, домашних летописей, да и просто сказок о Ядвиге-лекарке, которая исцеляла одним своим прикосновением. Оказывается даже небольшой пойменный луг назывался в честь этой панночки - Ядзевы волосы. Время многое что запутала и Ядвига через столетия смешалась с великой королевой Ядвигой в легендах и преданиях. Самое интересное произошло, когда профессор Антоний пригласил меня в США изучить частный архив, который из-за большого количества документов по Бонне Сфорце назывался архивом Сфорца. В этом архиве оказались документы и более позднего времени. Некоторые были подделками, а часть мы после ряда различных анализов посмели считать подлинными. Так среди этих документов нашлись обрывки дневника частного медика великого французского министра Ришелье – мэтра Шико. Мэтр писал различные рецепты, а также любопытные на его взгляд способы лечения многочисленных недугов кардинала, которыми он был измучен в свои последние годы жизни. В записях несколько раз промелькнуло упоминание о герцогине Лианкур, которая была вхожа в круг Ришелье из-за родственных уз связывающих ее супруга и кардинала. Мадам Лианкур умела врачевать, а также была способна к легкому усвоению любых языков, в связи с чем и выполняла некие поручения. Медик в отличии от Ядвиги не шифровал свои записи, но и не писал подробно. Однако в одном месте на мы с профессором обнаружили описание интересной сцены тайной прогулки по парку и возможно свидания герцогини и кардинала. После этого описания медик как будто чего-то испугавшись перестал упоминать о герцогине. Однако упоминание о ней нашлись в мемуарах поэта Антуана Годэ, который писал, что избрал бы герцогиню дамой своего сердца, если бы она не принадлежала хозяину. На этом мое везение закончилось. Никаких документов в Париже о супруге Лианкура я не нашла. Как и о самом герцоге. Догадки я выстраивать не любила, а поскольку о личной жизни Ришелье ходило множество слухов и сплетен, то придумывать новые желания не имела. Но опять упоминание о Ядвиге всплыло на поверхность. Теперь уже мои коллеги из Миланского архива предоставили мне опись документов инквизиции, в которых существовала запись о том, что была заключена, до выяснения некоторых обстоятельств, в Гранаде некая миледи Сомерсет, которая при первом браке носила титул княгини Потоцкой, а во втором – герцогини Лианкур. Что сталось с заключенной покрыто мраком веков. Позднее мне попалась статья моего соотечественника Анджея Влоха, который перебирая папский архив также нашел материалы о Ядвиге и поведал миру о ее лекарских способностях. В заключении своего исследования я просто более подробно изучала семейную летопись Липовецких, в которой нашла отголоски тайны происхождения Давыда Липовского. Сохранилась опись драгоценностей, которые были переданы польской королеве Людвики-Марии, а также подарены дочери Анне в день ее бракосочетания. Украшения эти были уникальными и опись некоторых совпала с украшениями приобретаемыми Ришелье для собственного города. Далее я, как историк, не хотела придумывать. Но мои коллеги стали убеждать меня создать нечто романтическое, ибо сухие научные факты канут в небытие, а роман сохранится в памяти. Ядвига, описанная в романе, не является в полной мере историческим персонажем. Так же как и герцог Лианкур, Антуан Годо (специально изменила фамилию), милорд Сомерсет. Происхождение Давида также остается невыясненным, поэтому романные утверждения остаются лишь гипотезой. Мне только еще раз хочется поблагодарить милейшего профессора Антония за то, что именно он позволил мне смело живописать бредовые идеи. Он убеждал меня, что лучше написать роман о высоких чувствах, чем повторять грязные слухи и сплетни, которыми всегда был окружен образ сурового министра. Пролог Из письма герцога Лианкура Его Высокопреосвященству кардиналу герцогу де Ришелье: «Могу уверить Вашу Светлость в том, что все знания сей благочести-вой дамы будут направлены исключительно на пользу французскому госу-дарству! А знания, которыми она располагает, чрезвычайно обширны. К тому же сердце княгини разбито и принадлежит только малолетнему сыну. А уте-шение она находит в книгах и новых знаниях… В связи с вышеизложенным нижайше молю Ваше Высокопреосвящен-ство похлопотать перед Его Святейшеством о признании моего брака дейст-вительным перед Богом и перед людьми». Глава I. Маленькая герцогиня 1.1. Балет в Лувре Уста без слов – любить никто не мог, Взор без огня – без запаха цветок! Летний вечер освежал. Гулять по улицам было сплошное наслаждение. Но двор собрался в Лувре, где проходил балет «Солнце». Сейчас была не первая постановка этого балета. Первый раз его танце-вали в начале марта 1621 года. Теперь, в связи с тем, что продвижение Том-мазо Савойского в глубь Франции было приостановлено, необходимо было потешить парижский свет. Людовик XIII, несмотря на нездоровье, выступал в образе солнца с яв-ными чертами божества. Знать ликовала несмотря на то, что после праздне-ства многие из мужчин должны были отправиться на войну. Герцог Лианкур, приехавший вместе с супругой, раскланиваясь с мно-гочисленными придворными, пробирался поближе к зрелищу. Внешность герцог имел примечательную. Уже в 18 лет волосы его на-чали стремительно седеть, и сейчас он имел снежно-белую шевелюру. Глаза его, немного навыкате, были серого цвета. Лицо скорее мужественное, чем привлекательное. Стоило также обратить внимание и на новоиспеченную герцогиню Ли-анкур, брак с которой был заключен в далекой Жечи Посполитой, а уж после официально признан папой и ратифицирован во Франции. Цвет глаз у супруги Лианкура был весьма неопределенный: пестрая ра-дужка состояла из серых, голубых и зеленых вкраплений, наподобие мозаи-ки. Сами глаза были круглыми, большими, но глубоко посажеными. Более темные, чем волосы, брови и ресницы, выделялись на бледном лице. Рот был маленький. Губы бледные, к тому же по стойкой привычке всегда крепко сжаты. Роста она была среднего. Казалась худой, поскольку имела длинную шею и выпирающие ключицы. Главное, что привлекало внимание в молодой женщине (герцогине бы-ло 20 лет), так это густые волосы темно-русого цвета, которые явно не хотели быть покоренными заколками и, вопреки моде, не были скреплены жиром. Казалось, один небрежный поворот головы, и герцогиня окажется перед пуб-ликой с распущенными волосами. Герцог неодобрительно смотрел на при-ческу супруги и что-то постоянно поправлял, пока чета продвигалась к сцене. Перед самой сценой им повстречалась племянница кардинала Ришелье Мари-Мадлен Виньеро, госпожа де Комбале, которая с милой улыбкой при-ветствовала герцога. – О, любезный Лианкур, наконец-то я снова могу вас лицезреть. Я уже вовсе не чаяла вновь увидеть вас во Франции! Скольким опасностям вы под-вергаете свою жизнь, беспрестанно совершая длительные путешествия в ба-ронства и далее на восток, а затем обратно! Представьте, любезный герцог, меня вашей супруге! – Мадам, – обратился герцог к своей жене, – перед вами самая умная и самая прекрасная из женщин Парижа, которая могла только появиться на свете! Де Комбале покраснела и бросила на герцога укоризненный взгляд. Смущалась она зря, так как у нее была совершенная красота античной статуи, сочетавшая силу и изящество, тонкость черт и богатство форм. Ее фигура, пусть вытянутая и слегка раздавшаяся, была изящна и пропорцио-нальна сложена. К тому же у нее были восхитительные плечи, и она была красива той красотой, которая, вкупе с красивыми руками и кистями, была в большом почете при королеве Анне Австрийской. Ее тонкое и скромное лицо также располагало к ней, но больше всего восхищались чрезвычайной кротостью ее очень ясных глаз. Ее ресницы не знали краски и, как и брови и волосы, имели цвет лесного ореха, то есть каш-таново-русый. – Это не лесть, любезнейшая маркиза, – герцог склонился перед пле-мянницей кардинала в любезном поклоне, – это просто поверхностная оценка ваших, сударыня, бесконечных достоинств. Во время раздачи комплиментов у новоиспеченной герцогини Лианкур зачесалось в носу, она изо всех сил пыталась сдержаться, не чихнуть. Достав из поясной сумки-муфты маленький кусок батиста, она зажала им свой чуть удлиненный польский носик, но в итоге чихнула очень громко. Звук полу-чился смешной: свист и писк... Ядвига почувствовала, как взгляды устремились на нее. От придворно-го внимания ей стало неуютно. Она зябко повела плечами. Душно, но холод-но было в большой и полутемной зале. Мари-Мадлен де Комбале с покровительственной улыбкой на лице нежным голоском произнесла на ушко герцогине Лианкур: – Не обращайте внимания, любезная герцогиня, на то и двор, чтобы тешиться любым проступком новичков. В сущности, они все не злые, просто вы для них новая забава. – Вот уж, досточтимая маркиза, я не привыкла быть забавой! – с ус-мешкой высоким, но глубоким голосом ответила Ядвига. – А вот и дядюшка! – Мари-Мадлен поспешила прочь от герцогини на-встречу их светлости кардиналу Ришелье. Кардинала не окружала свита. В толпе было еще несколько священно-служителей в подобном звании. Но облик несравненного красного герцога отличался некой магической притягательностью. Безусловно, часть этой при-тягательности давала власть. Однако не только… В Ришелье было нечто те-атральное, но для театра трагедии. Надменность сочеталась с маской страда-ния, то и дело проступавшего на его лице, что он старался скрыть холодной придворной улыбкой. Впрочем, некая живость на лице обозначилась, когда взгляд его коснулся племянницы: вымученная улыбка сменилась улыбкой человеческой, а взгляд из стеклянного стал просто грустным взглядом изму-ченного человека. Ядвига смутилась от того, что подсмотрела эту перемену во взгляде. «Худо мне будет, если я выдам эту тайну», – подумала женщина. – За кем наблюдаешь, Ядзя? – поинтересовался неожиданно появив-шийся рядом герцог Лианкур. С первых дней супружеской жизни, если мож-но назвать так тот альянс, в котором пребывали Ядвига и герцог, они свобод-но общались «на ты» и по именам. – Смотрела на твоего покровителя, дорогой Анри, – голос герцогини стал слегка хриплым, – такое величие и столько горечи и боли! – Ну, за все, девочка, надо платить! Кто высоко взлетел, то продал либо душу, либо тело! А поскольку наш Несравненный пытается сохранить свою бессмертную душу, тело его терзают демоны. – Он так болен? – Ядвига повернулась всем корпусом к мужу и вперила в его лицо свой вопрошающий взгляд: – Чем, давно ли, кто лечит? Герцог неслышно рассмеялся в ответ. – О, взыграло ретивое! Мадам-лекарь вспомнила о своем предназначе-нии! Душа моя! Об этом тебе надо побеседовать с его докторами или пле-мянницей. Для меня лично – это тайна за семью печатями. Впрочем, есть бо-лезни, о которых даже чернь поет. Это геморрой, который подкрался к ус-пешному министру, и мигрени, которые успешно сводят его в могилу. – Анри, прекрати иронизировать. Это действительно интересно. Если он твой покровитель, то я как твоя супруга должна способствовать его здра-вию, – при этих словах Ядвига лукаво улыбнулась мужу. – И кто спорит, лекарка! – отозвался герцог, – Я же говорю, спроси у племянницы, раз уж вы начали с ней общаться, то думаю, что душка мадам Комбале с превеликим удовольствием расскажет тебе о всех болезнях дя-дюшки, если ты согласишься их лечить. Но бойся доставить ему какие-либо неудобства! Ибо в гневе Ля-Комбалетта страшна! – Что за прозвище – «ля Комбалетта»? – удивилась Ядвига. – Это значит буквально – моя маленькая Комбале. Таковой она являет-ся для своего обожаемого дядюшки. Это с его легкого слова так пошло. – Она его ангел-хранитель? – Вроде того. Но ангел несколько назойливый. Ибо охранитель должен быть совсем незаметным, а Мари-Мадлен слишком уж на виду. Теперь настал черед Ядвиги хохотать. – Дорогой, женщинам свойственно становиться навязчивыми. Для нас мужчины – дети малые! Всё делают не так. Герцог вдруг резко развернул жену от себя. Герцогиня снова оказалась смотрящей на пеструю толпу в середине залы. Ей стало заметно, что карди-нал вместе с племянницей направляется в их сторону. – Прошу тебя, Ядзя, – раздался над ухом голос супруга, – сделай более милое выражение на лице и не смотри исподлобья. Ядвига успела только любезно улыбнуться приблизившемуся Ришелье, однако тяжелый и пристальный взгляд его, остановил ее робкую попытку сделать лицо любезным. Вместо этого она уставилась в светло-карие глаза министра, как завороженный кролик на удава. Ей казалось, что в глубине этих странных глаз, в радужке, где рядом с карими крапинками присутствуют серые, искрится живой юмор. «Дика, смущается, взгляд исподлобья», – отметил про себя кардинал. – Так вот какое сокровище вы, любезный мой Анри, откопали в холод-ной стране! – произнес он вслух. – О, я вовсе не сокровище, ваше высокопреосвященство! – вступила вдруг Ядвига и резко замолчала, сконфузилась от своего поступка. Мадам де Комбале пришла ей на помощь. – О, любезнейшие господа! Зачем мы смущаем герцогиню! – пафосно воскликнула она. – Мадам Лианкур еще не знает наших обычаев, да и неожи-данно ей внимание подобного рода. Губы кардинала искривились в усмешке. А Лианкур, приобняв жену за плечи, чуть встряхнул ее. Ядвига отошла от первоначального окаменения и вполне прилично улыбнулась. – Простите мою бестактность, ваша светлость, – обратилась она к Ри-шелье, – наверное, местный воздух сыграл со мной злую шутку, но я возра-зила вашей светлости лишь потому, что в Жечи Посполитой очень много действительно прекрасных дам, которых можно назвать скарбьем, что по-польски означает «сокровище». Я же просто серая придорожная трава по сравнению с этими садовыми розами. – Скорей придорожный цветок, сударыня, – улыбнулся на сравнение кардинал. – Как вы находите Париж, любезная герцогиня?
Ответов - 30, стр:
1 2 All
Прекрасная Маргарет: 25 мая 1639 года Ришелье выехал из Рюэля. Вместе с королем он на-правился сначала в Эден, затем на юг в Лион и Гренобль. Под Эденом стояла армия под командование де Ла Мейере – кузена Ришелье. 24 мая в армию прибыл Лианкур. 30 мая Людовик XIII и Ришелье прибыли в Аббевиль. Где и оставались до 7 июля, то есть до дня взятия Эде-на французской армией. В это время Ришелье сочиняет свой трактат «О со-вершенствовании христианства». Когда кардинал направлялся на юг, к Са-войе, к нему присоединилась герцогиня д’Эгийон. Племянница старалась оказывать посильную помощь раненым в сражениях. К ее великому огорче-нию у нее не получалось быть сестрой милосердия в связи с тем, что ее начи-нала тошнить от вида крови. Поэтому Мари-Мадлен решила ограничится раздачей милостыни, что получалось у нее трогательно и значительно. 3.5. Дом на улице Бюсси Мэтр Шико не сопровождал премьер-министра в его поездке. Он оста-вался в Париже. Впрочем, забот ему хватало, ибо многочисленная родня кар-динала также как и великий министр не отличалась особо крепким здоровь-ем. Лекарь любил ходить пешком. Он считал, что именно пешие прогулки позволяют ему сосредоточится и принять правильное решение для лечения пациента. В этот вечер Шико неспешно шел по улице Бюсси, мимо небольших отелей, в которых обычно жили прекрасные возлюбленные вельмож или про-сто дворяне средней руки. Улица была не для пышных хором, но в то же время не лишена изящества и некой претензиозности. Возле входа в крошечный, но очень аккуратный домик, стояла в глубо-кой задумчивости женщина, показавшаяся медику знакомой. Когда он порав-нялся с крыльцом, то узнал в стоящей герцогиню Лианкур. От смущения, ко-торое вполне было понятно, после того как мэтр выдал герцогине д’Эгийон тайну герцогини Лианкур и Ришелье, бедный мэтр оступился и упал. Ядвига, неожиданно быстро вышедшая из задумчивости, резво спустилась со ступе-нек крыльца и помогла медику подняться. Шико с чувством поблагодарил герцогиню. Полячка же после секундного раздумья обратилась к врачу. - Досточтимый мэтр, - начала она, - мне не обходима ваша консульта-ция, по поводу болезни… Я не могу со всей уверенностью поставить диаг-ноз! Боюсь ошибиться! Шико решил, что самое провидение дает ему шанс загладить свою ви-ну. - Да, Ваша Светлость! – ответил он, - Я в полном вашем распоря-жении! Готов помочь вам всем, чем смогу. - Пройдемте, мэтр! Вы сможете подняться на второй этаж?.. В большой и светлой комнате, застеленной дорогими коврами, на вы-сокой кроватке оплетенной испанской сеткой, лежал малыш в длинной льня-ной сорочке. Ребенку было чуть больше года. Он еще не утратил младенче-скую пухлость. Его волосы орехового цвета были кудрявыми. Ядвига тихонько подошла к ребенку и коснулась губами лба. - Жар спал! – сказала она. Недалеко от кроватки стояло удобное кресло, в котором сидела краси-вая и очень миниатюрная черноволосая женщина. - Да, синьора, - ответила она герцогине на испанском, - как вы вышли, так Дави и уснул. Краснота спала. Мэтр Шико подошел к кровати малыша повинуясь жесту Ядвиги. - Мальчик болен? – осведомился он у женщин. - Да! Уже два дня, - ответила полячка, - я заглядывала ему в горло – там все красное. Я сильно испугалась, как бы это не страшная «сирийская» или «египетская язва» . Но теперь думаю, что, на-верное это просто воспаление заязыковых гланд. Но боюсь ошибиться! - Раз малыш спит, то не надо его будить! – мэтр Шико с улыбкой посмотрел на Ядвигу, - Это Ваш сын, Ваша Светлось? - Конечно! – быстро ответила та, - Другому ребенку я бы спокой-но поставила диагноз. Ибо твердой рукой привела бы его к по-корности! А так… Он вертится, дерет мне волосы, пинается, не дает заглянуть ему в рот. Час назад решил укусить меня! Я даже расплакалась от боли. А стукнуть больного ребенка рука не поднялась. - Синьора! – вступила черноволосая красавица, - Вы ему слиш-ком потакаете! Он вырастит баловнем! - Ох, Хасинта! – Ядвига грустно улыбнулась служанке, - После того, как я боролась за его жизнь… После того в каких мучени-ях умер бедный Янек! Я просто не могу быть строгой с Дэви-дом! - Святая Дева! Синьора! Джани умер, прожив всего лишь час. На то воля Божья! Дави же крепкий мальчик! И если вы будете все спускать ему с рук, то вскоре с ним никто не сможет сладить. Шико с улыбкой наблюдал за беседой женщин, сделав вывод, что Ха-синта скорей подруга для герцогини Лианкур, нежели служанка. Тем временем малыш проснулся. Он сразу быстро сел в кроватке и ра-достно захлопал ручками по сетке. Ядвига сразу протянула к ребенку руки и подхватила его. - Дэвик, slonce moje, покажи как нам свой язычок! – нежно гово-рила она малышу, поворачивая того к медику. Малыш на удивление сразу открыл рот и спокойно позволил Шико с помощью деревянной китайской палочки осмотреть корень языка и минда-лины. - Какой послушный мальчик! – польстил врач ребенку, - Похоже, что воспалились миндалины, от них и был жар. Вы ему что-нибудь уже давали? Ядвига широко улыбнулась Шико. - Мой Дэвик умеет уже полоскать горлышко! – со всей гордостью матери поведала она, - Он полощет рот шалфеем и настоем лис-та крыжовника. А на ночь пьет чай с липой и ромашкой. Мальчик на руках у матери сидел беспокойно. Он то теребил ее локо-ны, то дергал за воротник. Большущие серые глаза с интересом смотрели на пояс медика, к которому был привязан кошелек и связка ключей. Покрепче схвативши за материнские волосы ребенок сильно оттолкнулся от нее и до-тянулся до вожделенной связки. - Шустрый у вас, ребенок, - Шико отошел на два шага назад ус-пев освободить ключ из цепких маленьких ручек. - Да с ним сладу нет! – ответила за Ядвигу Хасинта на француз-ском, - Давайте месье Дави мне, синьора. А сами идите-ка в свой дом! Вы и так всю ночь не спали. А теперь, раз уж месье полегчало, то я уже справлюсь с ним, а то вы сног валитесь, а там у вас еще и старшенький. - Досточтимый мэтр, - спросила герцогиня у медика, - вам в ка-кую сторону? У меня есть экипаж и я с удовольствием подвежу вас по нужному вам адресу. Шико не стал ломаться и согласился на поездку. Погрузивши в карету мадам де Лианкур сразу обратилась к нему с просьбой. - Я знаю, мэтр Шико, что вы умеете хранить чужие тайны, иначе бы вы не врачевали Его Высокопреосвященство! И поэтому я хочу вас попросить не о сокрытие этой тайны, а о помощи. У этого ребенка есть и няня и охрана, но в силу обстоятельств я не могу часто бывать в этом доме. Поэтому, молю вас, хоть изред-ка, заглядывайте сюда. Ваша забота не останется без награды! - Ваша Светлость! – начал лекарь, - я не возьму от вас денег! Я согласен проведывать ребенка и так! Я виноват перед вами! Очень! Поэтому я хочу загладить свою вину! - Что за вина? – удивилась Ядвига. Врач сильно смутился, но потом решив, что все тайное становится яв-ным, начал рассказывать. - По воле службы я иду за нашем несравненным господином даже тогда, когда он пробирается в сад через потайную дверь! Ибо ему всегда нужна охрана и уход. Я оказался и в том момент, ко-гда по воли провидения бы, Ваша Светлость, сломали скамей-ку… - И мног было тому свидетелей? – осведомилась герцогиня при-подняв брови. - Только я, ибо охрана замешкалась. - Но Антуан Годэ знал. - Месье Антуан был моим другом, Ваша Светлость! Он мне пове-дал о том, как его выставили из павильона. Я ему – что послу-жило затравкой всего. Да упокой, Господь, его душу! - Что? Антуан умер? – вскричала Ядвига. - Ваша Светлость не знает об этом? – удивился врач, - Я расска-зал о смерти поэта мадам д’Эгийон. - Мадам не поделилась со мной, хоть мы и имели длительную бе-седу, - тихо ответила полячка. - Простите, Ваша Светлость! Я понимаю, что вы расстроились из-за гибели поэта, но я хочу рассказать вам вначале о своем про-ступке. Из-за которого вы, возможно, будете меня презирать. - Что еще случилось, мэтр? – устало спросила Ядвига. - То, что именно я рассказал герцогине д’Эгийон о вашей связи с ее дядюшкой! – шепотом сказал Шико и замолк. - А, - герцогиня Лианкур махнула рукой, - пустяки! Хорошо что вы, а не сам кардинал. А то я уже начала опасаться, что он ре-шил исповедаться перед племянницей. Лучше расскажите, мэтр, почему умер Антуан? - Он отравил себя ядом, - ответил медик, - Сказал прежде, что не может одну тайну хранить в себе, ибо знает что раскрытие ее крепче свяжет вас, Ваша Светлость, и Его Высокопреосвящен-ство. А он желал чтобы вы были вместе. - Больше поэт ничего не говорил? - Нет. После этих слов он упал и умер. - Бедный Антуан! Я приношу всем одни несчастья и огорчения. Хоть и ничем не напоминаю роковых особ «Голубой гостин-ной», - вздохнула полячка, - Я не буду вас презирать, мэтр. А за упокой души Антуана закажу мессу. Вы же не забудьте о моей просьбе. Навещайте, по возможности Давида. *** 8 ноября 1639 года Ришелье вернулся в Рюэль. Во время осады Эдена Людовик XIII безумно увлекся сыном Антуана Куафье де Рюзе, маркиза д’Эффиа, бывшего суперинтенданта финансов и друга Ришелье. Герцог Лианкур возвращался в Париж победителем и опять строил планы на тихую и мирную жизнь в городе, без отлучек и отъездов… 3.6. Опала Вступает роза в жизнь, к весне любви готова. Но притаился червь во глубине цветка, Нещадно розы плоть точа и раздирая… И чахнет каждый день она, свой цвет теряя, На тонкой ножке стебелька ! 15 ноября в городской ратуше намечался бал. Праздновалась победа под Эденом, а также, как не без ехидства отмечали парижане, назначение на должность главного конюшего Анри, сына д’Эффиа, наследника семейной сеньории Сен-Мар. Супруги Лианкур готовились к балету, поскольку их пара должна была стать пятой в паване при открытии балета, а потом первой в сарабанде в за-ключительной его части. Паванна была красивым танцевальным шествием, теперь бы сказали предбальный парад. Кавалеры исполняли павану при шпаге, в богатых пла-щах, дамы были в парадных платьях со шлейфами. Несмотря на ортодансы ограничивающие длину шлейфов, дамы все равно старались выделиться на фоне соперниц. Пусть не длинным, но каким-нибудь оригинальным шлей-фом. Танец давал возможность показать изящество манер и движений. Бал открывался исполнением паваны королём и королевой, затем вы-ходили принцы крови, вслед за ними другие знатные особы. Павана была легка в освоении, ибо состояла всего лишь из одного па, которое называлось «шаг паваны». Он может быть простым или двойным и делаться вперёд, назад или в сторону. Простой шаг паваны — это скользя-щий шаг с переносом веса на шагающую ногу (свободная нога приставляется или заносится перед шагающей с поворотом корпуса). Двойной шаг паваны: шагающая нога скользит вперёд, тяжесть переносится на неё; свободная нога подтягивается; шагающая нога снова скользит вперёд, вес переносится на неё; свободная нога заносится перед ней с поворотом корпуса. Комбинацию составляют два одинарных и один двойной шаг. Композиция состоит из ша-гов паваны вперёд-назад, обходов партнёрами друг друга и поклонов. Павана привезенная Генрихом Валуа (ставшим в последствии королем Франции Генрихом III) в Жечь Посполиту пришлась по нраву гордым и сво-бодолюбивым полякам. Потихоньку к XVIII веку из скромной гордой паваны родился прекрасный танец полонез, который соединил в себе французскую утонченность и обходительность с широким славянским размахов и прыжка-ми. В аллеманде, куранте, гальярде и жиге Лианкуры не участвовали, а вот сарабанду, которой балет завершался, Ядвига старательно изучала все 7 дней. 14 ноября герцог застал жену, сидящую на арабском диване, в сильно раздраженном состоянии. Рядом с ней валялось скомканное письмо. Лианкур не стал ничего спрашивать, а взял помятый пергамент и, при-сев рядом с женой, начал читать. Светлейшие герцоги Лианкур! В празднестве должна принять участие мадам Шапель, продолжительный траур которой заканчивается. Не собла-говолит ли любезный герцог в полном согласии со своей светлейшей супругой встать в пару на паванне с графиней Шапель? Подпись – герцогиня д’Эгийон. - Дорогая! – обратился герцог к жене, - Зато у тебя осталась сарабанда! - Это отговорка! – быстро ответила Ядвига, - Она надеется, что я не яв-люсь вообще! - Ну… - протянул Лианкур, - племянница без ведома дяди такое письмо не напишет. Это раз. Второе – кардинал так мстит тебе за гибель шута. Тот его развлекал. В третьих – без сарабанды балет – не балет. Просто хотят сыг-рать на твоих нервах. Ты будешь находится целый день и полночи на балу. Устанешь. А потом вот легкий и задорный танец. Это испытание! - А если бы я танцевала павану? – удивилась полячка, - это бы не было испытанием? - Если бы танцевала павану, то балет закончился бы быстро. На одном дыхание. Так сказать. А тут понятно, что торжества затянут. - Где это написано? - Это, дорогая моя, жизненный опыт! Будет перерыв и прочее. Все для того, чтобы не все дождались конца. Ты будешь мучиться ожиданием. А ма-дам Шапель спокойно уйдет, когда Господин Главный примет присягу. - А если попробывать вообще отказаться? – поинтересовалась Ядвига. - Нельзя. Прими все как есть, дорогая. Герцог немного ошибся. Хоть балет и был длинным и с перерывом, но все-таки не до глубокой ночи. Мадам Шапель танцевала очень робко и сразу после первого танца исчезла из Ратуши. Ядвига же в перерыв успела куда-то отлучиться заставив терзаться герцога. Вернувшись весьма умиротворенной герцогиня Лианкур поняла, что оказывается балет близится к концу и сара-банда уже на подходе. Французская сарабанда в отличие от своей испанской прародительни-цы была куда более величественным и спокойным танцем. Большое внима-ние уделялось четкости взаимодействия танцующих, а также красивым кив-кам и изящным поднятиям ног: у мужчин более высоко; у женщин лишь так, чтобы платье не поднималось выше щиколоток. Чета Лианкуров справилась с танцем достойно. После балета герцог поспешил вывести супругу с Ратуши и в экипаже начал печально рассказывать. - Пока ты, дорогая, уезжала куда-то, я имел беседу с Его Высокопреос-вященством! - Он заметил мое отсутствие? – удивилась Ядвига. - Не думаю. – коротко ответил герцог. - Тогда что он сказал печального и неприятного, что ты. Анри, так гру-стишь? -Ядзя! Я грущу потому, что в отношение тебя Его Высокопреосвящен-ство решил развернуть кумпанию… Он желает, чтобы ты отправилась в мое владение «охотничий замок». Это довольно далеко от Парижа. - Ссылка? - Опала. Он считает. что тебе надо отдохнуть от шума города и занять-ся воспитанием своего сына. Я же могу оставаться в городе. - И что ты решил, дорогой?
Прекрасная Маргарет: - Мы уедем вместе. Будет неблагородно оставлять тебя одну в мрачном замке. Я переживу отсутствие городских развлечений. И буду надеяться, что после минутной слабости кардинал переосмыслит свои указания. Он не злой человек и вполне отходчивый. Но уж больно ты задела его своей тайной, да и сама понимаешь… Антуан ухитряется и с того света делать незуразности. *** Первая неделя в охотничьем замке прошла для герцога довольно весе-ло. Соседи приглашали его в гости. А один из дальних родственников, кото-рый не согласился по просьбе кардинала приехать в Париж на дворцовую службу, даже организовал замечательную охоту. Герцогиня же мужа не сопровождала, а все время находилась с сыном. По этому поводу Лианкур язвил, что премьер-министр будет очень доволен тем, как выполняет она его распоряжение. В начале второй неделе пребывание Лианкуров в удаление от Парижа в замок приехала взволнованная Хасинта. Увидел ее Ядвига смертельно по-бледнела. - Дэвик жив? – первое, что спросила полячка. - Да, синьора! Но он очень болен. Мэтр Шико говорит, что это пурпур-ная лихорадка! - Scarlet faver? Но почему? - Господин Шико говорит, что это эпидемия. Она по всему Парижу. - Так, - Ядвига сжала голову тонкими пальцами. – отдохни и поешь. Я сейчас соберусь. Герцог уже находился поблизости и прислушивался к разговору. - Ядзя, что за срочность? Тебе нельзя в Париж! - Дорогой мой! Там мой сын! Он умирает! – воскликнула бедная жен-щина. - Это тот незаконнорожденный? – герцог присел на стул. – Прими это со стоизмом. Бог дал, Бог взял. Тем более, что отец в неведении. Да и так бу-дет лучше и для тебя и для него. Найдете общий язык вновь. Раз не будет тайн. Лианкур посмотрел на супругу и содрогнулся от ее взгляда. - Пусть уж Бог меня лишит жизни, а не дите. Которое неповинно в сво-ем рождении. Лучше молчи, Анри. Я уже уезжаю. - Тогда я поеду с тобой. Мне ведь можно быть в городе! – герцог под-нялся со стула. - Если ты так уж хочешь, то приедешь позже. Не сейчас. Я поеду ин-когнито. - Ты безумна. Ядзя! Чтобы въехать в Париж тебе нужен какой-нибудь документ. Подписанный либо королем, либо кем-нибудь из сановников и министров. - Я к Парижу подойду пешком, как простолюдинка. Не думаю, что в таком состоянии меня может кто-либо или что-либо остановить!.. *** Давид заболел коклюшом. Именно его эпидемия распространилась в те годы по Парижу. Коклюш — острое инфекционное заболевание, вызываемое коклюшной палочкой и характеризующееся своеобразным кашлем. Медики и врачи Парижа еще не могли точно диагностировать коклюш это или скарла-тина и обе болезни называли пурпурной лихорадкой. Ядвига прибыла в дом на улице Бюсси в тот момент, когда мэтр Шико консультировался с медиками прибывшими из городской больницы. В пер-вый момент он не узнал герцогиню Лианкур, которая была одета как простая служанка. Герцогиня как тигрица ринулась к ребенку и начала обнимать и целовать похудевшего сына. Ребенок зашелся кашлем. Ядвига очнулась. Она положила ребенка на кроватку и громко позвола слуг. - Жаннет, Мадлон! Горячей воды в ванне! И пусть Пьер выломает возле парка 4 булыжника. Их сразу отмыть добела и положить в печь! Пусть там прокаляться! А из кухни мне сейчас же пусть принесут связку чеснока. Медики из больницы с интересом наблюдали за тем, что делала герцо-гиня. Мэтр Шико взялся помогать даме в приготовлении настойки. Через час искупанный в кипятке ребенок крепко спал в чистой кроват-ке, а герцогиня Лианкур еще домывала полы,с которых были убраны ковры, соленой водой. Никаких объяснений никому она не давала. После всех процедур и уборки Ядвига упала в кресло и уснула. Про-снулась она уже на рассвете. Малыш сладко посапывал в своей постельке. Мэтр Шико спал также в кресле по другую сторону от кроватки ребенка… *** На следующий день к герцогине Лианкур подошла заплаканная Мад-лон. Женщина рассказала, что у ее единственной сестры ребенок вот в таком же состоянии забран утром в больницу возле кладбища невинноубиенных, куда свозят заболевших бедняков. Мадлон умоляет герцогиню помочь ребен-ку. Полячка, уже одетая в более дорогое платье, отправляется в больницу. Больница содержалась на деньги казны плюс пожертвования от неко-торых сановников. Конечно, не хватало самых элементарных медикаментов, но чистота в больницы старательно поддерживалась. Преодолев несколько неприятно пахнувших покоев герцогиня в относительно чистой палате нашла племянника Мадлон. 10-летний мальчик захлебывался сухим кашлем. Яжви-га дает приказание следующему за ней Пьеру взять мальчика на руки и идти к выходу. Но тут с соседнего тюфяка она слышит такой же кашель. Там ле-жит маленькая девочка, а рядом еще одна. - Пьер! – громко зовет она уходящего слугу, - вернись и положи ребен-ка! Будем врачевать тут. Позови мне врачей и прочий персонал… *** Лишь глубокой ночью Ядвига добралась до особняка Лианкуров. Дом закрыт. На стук дверь отворяет испуганная Жильберта. - О, госпожа наша! – всплескивает служанка руками. – А где же ваша свита? - Тихо. Жильберта! – останавливает служанку герцогиня, - Нагрей мне воды для купания. А еще я хочу есть! Сделай подогретое вино. И расстели мне постель в детской. Врядли у меня хватит сил подняться в свою спальню! Но помыться мне необходимо. Я из городской больницы. А там эпидемия кашлицы. Так у нас в Жечи Посполитой говорят. Тут это называют пурпур-ной лихорадкой. В общей сделай все побыстрее. А то я упаду. Жильберта в месте с еще несколькими оставшимися в доме слугами споро принялась выполнять указания госпожи. Полячка же прошла в купаль-ню и раздевшись до нага, жгла свою одежду в небольшой печурке. С большим наслаждением опускается она в горячую воду, в которую предварительно насыпала высушенные травы чистотела, душицы и ромашки. Она чувствует, что уже засыпает. - Жильберта! – зовет она служанку, - Принеси мне сюда вино и еду… *** Целую неделю герцогиня Лианкур боролась за жизнь четырех детей. Давид быстро пошел на поправку. Племянник Мадлон и девочка Элиза также начали выздоравливать. Но крошечная соседка Эдизы Жанна умерла. По-мощь пришла к ней слишком поздно. Ядвига страшно похудела. Теперь, чтобы не носить на себе заразу она после лечения своих пациентов мылась и переодевалась в помещении пра-чечной больницы. С трудом выбравшись из кареты и войдя в дом, герцогиня даже не за-метила происшедших в нем перемен. Она присела на кушетку в главной зале и уже весьма обыденно впала в глубокий сон без сновидений, который обыч-но наступает от глубокой усталости. Именно там герцог Лианкур и обнару-живает свою супругу. Герцог через 10 дней после отъезда супруги заскучал в деревне и ре-шив, что вряд ли Ришелье будет гневаться столь продолжительно на их се-мейство, отправился в Париж. В доме он от слуг узнает о подвижничестве своей жены. Повеселившись и резюмировав, что «малыша исправит только могила», Лианкур спускается в зал и находит свою супругу спящей на ку-шетке. - Не знаю, как мой родственник-министр, но я нахожусь в полном уми-лении, - тихо говорит Лианкур в пространство. Потом он осторожно поднимает жену и относит в ее спальню. Там ос-торожно располагает ее на кровати. Ядвига тоненько всхлипывает во сне. Герцог осторожно снимает грубые крестьянские башмаки с ног герцогини. - Вот знал бы я, что это девчонка притягивает на себя приключения и несчастья, женился бы я на ней? – рассуждает Лианкур вслух. Также деликатно он расшнуровывает корсаж и снимает с жены верхние юбки. Укрыв супругу одеялом Лианкур на минуту присаживается на ее кро-вать. - Бедная маленькая Ядзя! – вздыхает он. – Столько шрамов на теле и душе! Ну не буду нарушать твой сон… Ранним утром Ядвига заглядывает в спальню к мужу. - Ты решила пожелать мне доброго дня? – язвит герцог. - Нет. Просто сказать спасибо. Что отнес меня в спальню – ответила герцогиня. - И не только отнес, но и раздел для удобства сна. - Я догадалась! Спасибо. Анри! Я тебя обожаю! Очень-очень! У меня не было брата! Но ты заменил мне его! С этими словами Ядвига кинулась мужу на шею. После нескольких се-стринских поцелуев герцогиня покидает спальню мужа. - Ммммммммммда… Дорогая моя! – уже в закрывшуюся дверь говорит Лианкур, - Скажи спасибо милорду Сомерсету! Если бы не его шпага, то вряд ли я был бы для тебя только братом. *** Мэтр Шико во время процедур рассказывает Ришелье о том, как герцо-гиня Лианкур боролась с эпидемией пурпурной лихорадки в Париже. - Она врачевала в городской больнице! Ваше Высокопреосвященство! – тихим шепотом рассказывает медик, - Вылечила 3-х детей простолюдинов. Но еще и давала советы как что делать и другим лекарям больницы. Благо-даря ее советам спасли племянника Шатонефа! И еще она спасла жизнь юно-му чешскому князю, которого ударила лошадь. Его принесли в больницу со сломанной ключицей. Но помимо ключицы у него была рванная рана на гру-ди. Так герцогиня Лианкур ее зашила и насыпала на нее споры дождевика. Кровь тут же остановилась. Князь выжил. А его кормилица подарила ей хру-стальный шар… Говорит, что волшебный. - Ты то, Шико, - также шепотом спросил медика кардинал, - каким об-разом находился рядом с герцогиней? - Ах. Ваша Светлость! – прошептал Шико бледнея, - Один из моих дру-зей попал в госпиталь. Я его навещал. Узнал, что герцогиня приехала из де-ревни из-за того, что мальчик ее самой верной служанки болен пурпурной лихорадкой. Так вот мы и встретились. - Хорошо, - более громко сказал кардинал, - Можешь при встрече пере-дать герцогине, что она может жить вместе с супругом в Париже. Глава IV. Милорд Сомерсет 4.1. Дуэль Потоки дней… Но кто зовет меня, вздыхая? На праздник? или казнь? иль исповедь грехов ? Лианкур, наконец, обрел тот покой, о котором мечтал пребывая в дли-тельных отлучках от вожделенного Парижа. Он не испытывал большой по-требности находится подле своего светлейшего родственника-министра, так как был человеком лишенным способности плести хитроумные интриги и подсиживать ближних своих. Но он любил городские развлечения. И спокой-но наслаждался беседами в популярных салонах, кроме «Голубой гостиной». Не то чтобы вход в сей прекрасный чертог любезному герцогу был за-казан. Вовсе нет! Просто сам Лианкур не желал, что бы после посещения са-лона Артеники, как называла себя маркиза Рамбуйе, он был хоть и весьма любезно, но все же допрошен либо Рошфором, либо самим Красным герцо-гом. Посему Лианкур ходил лишь в салон к племяннице да к ее близкой под-руге – мадам дю Вижан. Ядвига же с упорством шляхтенки отдалялась от парижского света. Всю зиму 1639 и весну уже нового 1640 года герцогиня Лианкур посвятила посещениям горького госпиталя возле кладбище невинноубиенных. По-скольку никакого осуждения от круга Ришелье, да и от самого великого ми-нистра, на сей драмат не исходило, то упорная полячка лечила простолюди-нов и тех, кто уже с той поры начал превращаться в буржуазию. Будь она бо-лее приветлива с высшим светом, то возможно она стала бы модным лекарем и достопримечательностью Парижа. Но резкая герцогиня предпочла чернь и была наказана всеобщим презрением и забвением. Мэтр Шико, который изредка наведывался в домик на ул. Бюси, вместе с красивой испаночкой удивлялся терпению полячки и подозревал, что это искупительная жертва за какой-то необычный грех. 1640 год был также полон нестабильности, как и прошедший. Господин Главный никоем образом не покорялся наставлениям со стороны премьер-министра. Их ссоры уже стали предметом всеобщего обсуждения. Король, который уже несколько успокоился после удаления Коссена от двора вновь испытывал нежные дружеские чувства к своему наставнику. Он с убийственным откровением сообщал о своих любовных ссорах с Сен-Маром. Ришелье же мог только надеяться, что столь бурные, разрушитель-ные и неровные отношения изживут сами себя прежде, чем причинят слиш-ком много вреда. В 1640 году французы осаждали Аррас. На инспекцию этой осады кар-динал выехал чуть ранее короля. Вернулся же он оттуда чрезвычайно боль-ным. Именно тогда у него появился паланкин, в котором его носили, когда приступы геморроя не давали ему сидеть. А ехать было необходимо. Благодаря злословию Сен-Мара, а также памфетам Матье де Морга по-литический имидж кардинала в этом году был сильно подпорчен. Поэтому на смену его несравненному обаянию стали приходить осторожность и при-творство. Невольно он сам сделал себя мишенью для упреков одновременно как в театральной пышности, так и в мелочной скаредности. Помимо военных тревог и интриг фаворита Сен-Мара Ришелье при-шлось также попереживать из-за теологических разногласий с папским нун-цием. В Риме вообще возникло противостояние между итальянской и фран-цузской церковью. На что кардинал философски заметил, что «авторитет церкви часто используется для прикрытия сугубо земных устремлений». Французская церковь предоставила убежище для турецких невольни-ков из испанского посольства. Позже выяснилось, что одним из этих пленни-ков оказался Селим, который вел приватные беседы с герцогиней Лианкур уже дважды и намеревался с посольством попасть в Париж пред светлы очи герцога Ришелье. Селима со всяческими предосторожностями доставили до столицы, но французский посол в Риме пострадал – застрелили его конюше-го… Супруга Лианкура, вынужденная прервать свое подвижничествов больнице, худая и от этого совсем некрасивая, прибыла в отель, где обитал Рошфор для общения с таким же измученным турком. Беседа была плодотворной и турецкого эмиссара с почетным эскортом и верительными грамотами бережно проводили морем. Волею судьбы пути кардинала и Ядвиги не пересекались. Любовники любят свои несчастья сильнее, чем свои радости. Министр был погружен в судьбы государства, полячка занята любимым делом. Так текли недели и ме-сяцы. Но вот в Париж прибыл милорд Сомерсет. Прибыв в Рюэль, а затем отправившись в Лувр английский герцог ис-кал хотя бы признаки своенравной герцогини Лианкур, оставившей его без всякой благодарности в Гранаде. Но герцогини не было нигде. Впрочем даже ее супруга, к которому он испытывал лишь брезгливость, также не было ни-где. Не имея в Париже ни осведомителей, ни друзей, герцог уже начал свы-каться с мыслю, что мадам Лианкур для него потеряна на веки, как вдруг он не услышал от одной знатной особы женского пола, что герцогиня так низко пала, что врачует чернь. Герцог вместе с пажом решил прогуляться возле кладбища невинноубиенных и его прогулка оправдалась. Он увидел как дама, действительно похожая на знакомый ему образ брела из госпиталя под охра-ной двух лакеев. Затем она скрылась в небольшом домике, возле которого Сомерсет также организовал дозор. И тут он был вознагражден за ожидание, ибо полчка через час вышла из дома. Герцог преградил даме путь. - Сударыня, - начал он взволновано, - как уповать на милость того, кто меня гонит? И все же кому, как не вам, поведать мне свою печаль, взыскуя утешенья, коли не в слушании вашем? - Милорд Сомерсет? – подняла брови удивленная Ядвига, - Мой слух не привык к таким изыскам речи! - Что случилось с вами, мадам? – ответил герцог вопросом на вопрос, - Почему вы решили умучивать себя неблагодарным трудом в больнице? - Я расплачиваюсь за грехи свои, - просто ответила полячка, - Разреши-те, сударь. Мне сесть в свой экипаж и вернуться в дом, где я могу отдохнуть от ужасов дня. Памятуя о том, что герцогиня является женщиной чрезвычайно реши-тельной, Сомерсет пропустил даму к стоявшей неподалеку карете. Не обора-чиваясь и не прощаясь Ядвига забралась в свой экипаж и укатила на нем ос-тавив милорда со своими размышлениями одного. *** Герцог Лианкур столкнулся с милордом Сомерсетом в Пале-Кардинале на следующий день после встречи лорда и Ядвиги. Английский пэр был хмур, взгляд его блуждал поверх голов. Лианкур намеревался тихонько про-скочить мимо своего недруга, но был остановлен брошенной фразой. - Герцог де Лианкур, очевидно, окончательно ослабел на голову, с коей, впрочем, он не дружил и раньше, если позволяет своей супруге врачевать чернь в презренной больнице! – бросил Со-мерсет как бы ни к кому не обращаясь. Лианкур не был вспыльчивым по натуре и возможно оставил бы данное замечание без ответа, если бы публика, которая толклась во дворце кардина-ла постоянно, не залилась радостным смехов, почуяв возможность развеять скуку наблюдением ссоры. Обстоятельства требовали того, чтобы он отве-тил. Герцог вздохнул. Больше всего ему хотелось повернуться и уйти, но то-гда молва окрестит его трусом, а это существо может повлиять на его репу-тацию. - Наилюбезнейший милорд Сомерсет! – Лианкур кисло улыбнул-ся англичанину, - Моя супруга вольна делать то, что ей заблаго-рассудится. И в госпиталь она ходит только потому, что дала обет святой королеве Ядвиги, которая хоть и была королевой Жечи Посполитой, но также, как моя супруга, не брезговала врачеванием. - В своем ли вы уме, сударь! Может быть королева Ядвига и вра-чевала, но уж не в смрадной больнице для особ низшего проис-хождения! - Эх, милорд! – Лианкур снова скроил недовольную гримасу, - Ваше заблуждение весьма глубоко! Ибо наидобрейшая королева Ядвига лечила всех без разбору на реестры и звания! Эта наи-прекраснейшая королева и наиученейшая женщина заходила даже в лачуги к нищим, если на то была нужда. И поэтому смею вам, герцог, сказать, что это вы недостаточно дружите со своей головой, ибо что совершала королева, то могут и повторять ее подданные. А герцогиня Лианкур выросла в стране, где пре-красная королева избрана святой! Сомерсет побледнел. - Я не осуждаю вашу супругу, герцог! – произнес он громко, - я осуждаю ваше бездействие, ибо настоящий мужчина, а не то, что представляете из себя вы, сударь, не позволит высокород-ной даме без должной свиты идти одной по дороге вблизи кла-дюища, где сброд Парижа делиться справляет свой шабаш. - Вы хотите ссоры, милорд? – спросил Лианкур. - Я жажду сатисфакции! – ответил Сомерсет, - Вы, месье, наи-ничтожнейший из мужей, ибо постоянно подвергаете даму, ко-торой дано высокое положение, опасностям и превратностям, для которых созданы более низкие людишки. - Что ж! – Лианкур сузил глаза и закусил губу, - Пора расплатить-ся с вами, герцог, за все ваши оскорбления и унижения. В особ-няк мадам де Лиль будут отправлены мои секунданты. После этих слов Лианкур подчеркнуто вежливо раскланился с Сомер-сетом и ушел… Ядвига сидела в ванне, когда Мадлен-Сесиль, ставшая ее камеристкой после возвращения супругов в Париж, с испуганным выражением на лице со-общила, что герцог отправился куда-то на ночь глядя и попросил передать мадам записку. Герцогиня развернула небольшой свиток и быстро пробежала его гла-зами. - Жильберта! Быстро высуши мне волосы! – закричала она силь-но побледнев, - и платье мне скорее неси! Служанка прибежала в комнату и начала быстро закручивать волосы своей госпожи в льняную тканину. Через 20 минут герцогиня Лианкур одетая в изумрудное платье и серый шелковый плащ сбегала со ступенек своего отеля к стоящему рядом экипажу. Волосы ее были аккуратно зачесаны, так как еще окончательно не просохли и были покорны гребню. Карета быстро мчалась по широкой улице окраины, пока не доехала до центральной части Парижа. - Этьен! – закричала кучеру высунувшаяся из кареты Ядвига, - быстрее! Это дело жизни и смерти. Рошфор, выходящий из своего отеля увидел, как карета с гербами гер-цогов Лианкуров свернула в знакомый ему проулок, пользующий дурной ре-путацией, ибо там дворяне, не желающие исполнять указ короля о запреще-нии дуэлей, сводили счеты с друг другом. - Это еще, что за диво такое? – удивился бледный маркиз, - Надо заглянуть, что там происходит. И он свернул по пути кареты в закоулок. Зрелище представшие перед его глазами было весьма драматичным. Оба герцога, окровавленные и шатающиеся, продолжали стоять в позиции друг перед другом. Возможно они бы попытались сойтись, но герцогиня Ли-анкур стояла между ними. - Шпаги в ножны! – закричал Рошфор подбегая. Герцог Лианкур отбросил шпагу и сделал шаг к другу. Но тут жизнен-ные силы его истощились и он плашмя упал на вымощенную булыжником улицу. Супруга наклонилась над ним. - Ядзя, - еле слышно прошептал герцог, - по моему разумению – это конец. Прости. И проси его, чтобы он вернул тебе свою ми-лость. Ибо ты тут будешь совсем одна… И мальчик… Ты долж-на… Кровавая пена выступила на губах несчастного герцога. Он попытался еще что-то произнести, но звук вырывался лишь через пробитое легкое. Яд-вига руками пыталась зажать рану, но воздух из легкого продолжал выхо-дить. По бледным губам герцога скользнула улыбка, он слабым движением сделал попытку оттолкнуть руки жены от раны. Вздохнул и… отошел в мир иной. Ядвига опустила руки и беззвучно плакала над телом супруга. Тем временем кто-то из прислуги Рошфора уже прибыл с отрядом гвардейцев. Герцог Сомерсет картинно сломал шпагу на глазах у прибывших и, повинуясь приказу лейтенанта, пошел в центре отряда прочь от повержен-ного врага. Однако пройдя несколько шагов он неожиданно сложился и упал без чувств. Герцогиня Лианкур продолжала оплакивать мужа и к его упав-шему сопернику не поднялась. Гвардейцы быстро организовали носилки и унесли бесчувственного лорда в Бастилию. Несколько людей Рошфора перенесли тело Лианкура в карету. Герцо-гиня отказалась от сопровождения и отбыла с бренными останками в свой отель. *** Ришелье внимательно выслушал бледного маркиза. - Неисповедимы пути Господни, любезный мой Рошфор, - сказал он по окончанию повествования о дуэли между Сомерсетом и Лианкуром, - насколько мое сознание позволяет мне хранить в своих глубинах память о житейских делах своих родственников, я помню, что герцог все отписал племяннику Плесси-Лианкуру. Теперь тот станет герцогом. Вдове же останется только охот-ничий замок. - Это печально, Ваша Светлость! – ответил Рошфор, - Герцогине будет трудно жить на маленькую ренту. - Я попытаюсь расположить Его Величество к сиротскому поло-жению бедной вдовы и испросить ей какой-нибудь пенсион, - задумчиво произнес кардинал, - но это произойдет не в близкий срок! Поэтому необходимо вам, маркиз, отправиться к мадам, и передать ей некую сумму на расходы по погребению супруга и для найма нового жилища. Постарайтесь и в этом помочь герцо-гине. Рошфор откланялся и направился в дом Лианкуров. Отель уже был приведен в надлежащий траурный вид. Вдова Лианкура в черно-лиловом платье сидела у гроба мужа. Ее лицо напоминала гипсовую посмертную маску, которую в этот момент снимали с лица покойного. - Благодарю вас, любезный сударь, что пришли в мой печальный дом, - сказала Ядвига поднимаясь, - Сик транзит глориа мунди! - Я скорблю вместе с вами, Ваша Светлость! – Рошфор почти-тельно наклонил голову, - Позвольте мне вручить вам, мадам, дар высокопреосвященства. - Позвольте мне еще раз вас поблагодарить, маркиз, - прошептала Ядвига, - К сожалению, я вынуждена покинуть и вас и останки моего мужа, ибо чувствую, что сознание покидает меня. И оперевшись на руку Мадлен-Сесиль вдовствующая герцогиня Лиан-кур отправилась в свою комнату, где сразу повалилась на кровать в почти бессознательном состоянии… 4.2. Семейные портреты Скажите, вам Не жаль насмешливого взгляда? Другого сердцу и не надо: Пролейте на него бальзам . - Я очень признательна вам, маркиз, за то, что вы там часто посещаете моё печальное жилище в эти скорбные дни! – говорила Ядвига Рошфору, ко-торый почти каждый день навещал ее в новом доме в квартале Марэ. После семидневного отчаяния вдова Лианкура стала приходить в себя, памятую, что «жизнь коротка, наука обширна, случай шаток, опыт обманчив и суждение затруднительно». Как говаривал Декарт. В госпиталь женщина уже не ходила, а лишь ездила на улицу Бюсси. Мэтр Шико ныне не имел возможности достаточно часто навещать Давида, поэтому Ядвига каждый день спешила на закате навестить сына. После бо-лезни Давид перестал издавать какие-либо звуки. Слышал же прекрасно, но говорить отказывался напрочь предпочитая красноречивые жесты подлинно-му красноречию слов. Рошфор приносил вдове новости из Пале-Кардиналя. Вдова слушала с интересом, иногда давая хлесткое резюме. Помимо политики они рассуждали о придворной моде, о коллекции редкостей, которую стала собирать герцоги-ня д’Эгийон, а также об определенных закономерностях природы. Например, Ядвига, в своей обычной полубестактной манере спросила, с чем связана ин-тересная бледность маркиза. С малокровием или по иной причине? Маркиз поведал, что бледность получил от матушки, ибо та была рыжеволосой с бледной прозрачной кожей. Отец же был смуглым и черноволосым. Вот он и родился с черным волосом, но бледной кожей. Нравилась ли маркизу герцогиня или он исполнял наказ Ришелье было еще неясно даже ему самому… Впрочем спустя месяц после кончины Лиан-кура Рошфор отбыл из Парижа, очевидно для очередной секретной миссии. Ядвига осталась в одиночестве. Её вновь начало захлестывать отчая-ние, которое зарождалось оттого, что дети ее находились в разных домах и соединить каким-либо законным способом в настоящее время она не видела никакой возможности. Если четыре года спустя по прибытию в Париж у нее была большая жизненная сила и убежденность, что лучшее ее ждет впереди, то теперь опустошенность и тоска крепко засели в ее сердце. Ей не с кем было поделиться своими страхами, не откуда получить поддержку. Ушли в небытие ее друзья: Антуан и герцог Лианкур. Были заня-ты Рошфор и мэтр Шико. Ришелье был заглублен в политику и раздражен опасностями, который таило в себе присутствие возле короля Господина Главного. Однако в один из холодных ноябрьских вечеров, премьер-министр рас-порядился пригласить на аудиенцию вдову Лианкура. Ядвига появилась в великолепном Пале-Кардинале в послеобеденное время. Ее сразу провели в приемную. У входа в нее вдовствующая герцогиня успела перемолвится словечком с выходящим от кардинала мэтром Шико. Тот поведал ей, что Ришелье уже три дня чувствует себя неплохо. Прошел почти что год после последней встрече Ядвиги и кардинала. В его облике она сразу увидела следы недугов, замаскированный улыбкой на лице и блеском алой мантии. Ришелье за этот год сильно поседел и его ранее сильно волнистые волосы теперь выпрямились и торчали во все стороны не смотря на тщательный уход. Министр еще больше похудел и от этого, не-смотря на свой средний рост, казался долговязым. - Примите мое сочувствие, любезнейшая герцогиня, возможно запозда-лое, но высказанное от сердца и с чувством! – произнес Ришелье указывая Ядвиге на кресло подле бюро. - Благодарю за внимание, Ваше Высокопреосвященство! – тихо ответи-ла женщина, - Моя рана еще не затянулась! Я потеряла больше, чем мужа, я потеряла и друга, и духовного брата. - Вам необходимо немного, насколько позволяет ваш глубокий траур, отвлечься от тоски и самобичеванию, которому вы, как поведал мне любезный Рошфор, занимаетесь ежечасно. Предла-гаю вам, мадам, вечером заглянуть в салон герцогини д’Эгийон. А сейчас хочу вам лично показать новую портретную галерею, какую устроил тут… близкий мне круг. Мне хотелось бы узнать ваше мнение, зная ваш неплохой вкус и умение ценить живо-пись. - Ваше Высокопреосвященство! - с поклоном ответила Ядвига, - К стыду моему хочу разочаровать вас в своих познаниях живо-писи. Лишь несколько полотен великих мастеров фландрии и фламандии имела я честь лицезреть в краковской резиденции королей Жечи Посполитой, но на этом мое знакомство с живо-писью и завершилось. - Любезная герцогиня, - с саркастической улыбкой сказал карди-нал, - Я бы не был премьер-министром, посвящай я окружаю-щих в секреты, им недоступные… если только они не короли Франции. Но это не ваш случай. Вы многое умеете и достаточно обучаемы. - О, Ваше Высокопреосвященство! Благодарю вас за высокую оценку моих способностей! - Вот теперь вы мне нравитесь, - отозвался кардинал, - Пройдемте же. Шагая вместе с Ришелье по свежеотделанным галереям дворца Ядвига ждала, что откуда-нибудь появится прекрасная племянница, но ее опасениям не суждено было оправдаться. Преследуемые по пятам свитою кардинал и герцогиня из парадных апартаментов перешли в покои более личного свойст-ва. В небольшом овальном зале висело с десяток темных и сильно залакиро-ванных портретов, выполненных однако в достаточно тщательной манере письма. Т.е. по портретам можно было узнать персонажей. Это были близкие родственники кардинала. - Это малая толика семейных портретов, - поведал министр по-лячке, - большая часть осталась в поместье Ришелье. Здесь изо-бражения обоих моих братьев, сестра со своими детьми. Взял красивый витой канделябр кардинал самолично подносил его к каждому портрету для более лучшего рассмотрения. - А это вот, - начал было он. - Этого не может быть! – вдруг вскрикнула герцогиня. - Что с вами, мадам? – удивился Ришелье. - Почему он… здесь? – уже еле слышно прошептала женщина. Но замутнения разума довольно быстро прошло у Ядвиги. - Разрешите еще раз при свече рассмотреть этот детский портрет, - попросила она Ришелье, - для меня это очень важно, Ваша Светлость. - Смотрите, герцогиня, а потом потрудитесь дать объяснение ва-ших возгласов. - Умоляю вас о снисхождение, Ваше Высокопреосвященство! Я чуть не потеряла лицо, как говорят на Востоке, но мне хотелось бы с тщанием лицезреть сей портрет и узнать, кто же запечатлен на нем! - Вы, сударыня, как раз своим странным всхлипом и прервали мои объяснения, - строго ответил министр, - этот портрет вы-полнен неизвестным мне художником, который по каким-то причинам решился изобразить на холсте меня в самом нежном возрасте. Тут мне где-то около трех лет. А может быть и мень-ше.
Прекрасная Маргарет: Вдовствующая герцогиня казалось была готова съесть глазами портрет маленького Ришелье. Волосы орехового цвета, еще детская пухлость, не-большая родинка-точка на шейке, капризно поджатые губы. Художник с большим мастерством выполнил портрет ребенка, ибо дети не любят позиро-вать и трудно поймать их живое выражение лица. Только цвет глаз портрета, по мнению полячки, был насколько иным, чем у … - Простите, Ваша Светлость, за мое пристальное изучение сего произведения, - заговорила вдруг Ядвига, - на смертном одре мой супруг, да прибудет с ним милость Господня, попросил ме-ня дать огласку одной моей тайны. Я не желала этого делать, не смотря на просьбу умирающего, тем более, что просьба эта бы-ла невнятна и я лукавила со своей совестью. Но, теперь я при-хожу к мысли о том, что я должна озвучить волю умершего. Скажу вам и более, что именно из-за этой тайны умер несчаст-ный поэт, которому вы покровительствовали великодушно. Ес-ли бы в более раннее время я ведала о существовании сей пар-суны, то многих бы бед и тревог можно было избежать и Ан-туану Годэ и неудачливой мне. - Мне столь любопытен ваш монолог, герцогиня, - произнес кар-динал с живым интересом, - что я осмелюсь удалить свою свиту для приватной беседы по этому поводу. - Благодарю вас, Ваше Высокопреосвященство! Кардинал приблизился к стоявшему чуть поотдаль капитану своей сви-ты. - Месье! Извольте покинуть покой и занять стражу за дверьми, ибо мне необходима конфиденциальная беседа! – нетерпяшим возражением тоном сказал Ришелье. Увидев, что капитан медлит, кардинал изогнув свою правую бровь вновь обратился к офицеру уже более повышенным тоном. - Месье! Моей жизни ничего в данный момент не угрожает и по-этому поспешите исполнить мое приказание не терзаясь сомне-ниями! Когда охрана удалилась и двери в зал были зарыты, то Ришелье обер-нулся к Ядвиге и уже совсем иным тоном произнес: - Что ты хотела сказать мне, Изабель? Какая тайна может быть связана с моим детским портретом? - Монсеньор! В доме на улице Бюси живет либо оригинал, либо копия этого портрета во плоти… - Как это могла случится? – после продолжительного молчания заговорил Ришелье. - Я не знаю! Божья кара или дар, - очень тихо ответила герцогиня. - О! Господи! Мне понятен теперь смысл столь долгого твоего возвращения из Гранады. Но зачем ты открылась Антуану? И оказывается и герцог Лианкур еще ведал сей факт? - Поверьте, монсеньор! Я не желала оглашения события подобно-го рода! Но, только помыслив о том, что ежели со мной про-изойдет какой-нибудь страшный случай, то кто будет опекать ребенка, которого я так тяжело произвела на свет и который не повинен в слабостях его матери! Это и побудило меня открыть-ся Антуану. Мой же супруг, царствие ему небесное, узнал лишь после моей авантюры в библиотеки. - Ох, Изабель! Ты, очевидно, притягиваешь к себе беды, как ал-химический камень золото. Ты решила за меня, что я в жестоко-сти своей власти не буду тебе доверять и буду презирать? А не будь сего портрета, то я так бы и не узнал о Божьем создании, которое пусть зачалось в порыве неоправданной страсти, но все же благодаря и моему естеству! - Я буду молить вас о прощении, - кротко сказала Ядвига, - Но я была измучена поездкой, испугана переживаниями и, абсолютна растеряна. Что уже совершилось, того не возможно повернуть вспять. Посему делайте выводы сами. Я же молю об одном! Только вы с вершины своего положения в силах измыслить не-что такое, что может соединить моих детей под одним кровом и возле их матери! - Я подумаю над эти вопросом, Изабель! Сейчас же нам надо по-кинуть покой и разойтись. Постараюсь, чтобы наивернейшее решение пришло наискорейшим образом!.. *** Спустя неделю поле описанных событий в дом вдовствующей герцоги-ни Лианкур пришел посыльный с уведомлением о том, что дальняя родст-венница покойного Лианкура, которая в дни юности совершила мезальянс и со своим супругом не равным ей по крови проживала в бедности и забросе, почила в бозе, оставив двухлетнего сына. Ребенок в скором времени прибу-дет в Париж, ибо несчастная мать написала слезное письмо-завещание о том, чтобы родственники позаботились о нем. Великодушная Ядвига «твердо решила усыновить» малыша. На что от кардинала Ришелье было дано распоряжение на ускорение этого дела. И «прибытие» малыша и «усыновление» было разыграно с таким бле-ском, какой не всегда был на спектаклях организуемых великим министром, но тут он превзошел сам себя. Да и публика оказалась благодарной! Таким образом, маленький Давид оказался вместе с матерью и братом. Шестилетний князь Потоцкий благородно принял своего безмолвного брат-ца. Он с важностью от возложенной на него серьезной задачи водил малыша по дому и знакомил со слугами. Давид же, будучи хоть и балованным ребен-ком, но прожившим в изоляции первые годы своей жизни, вскоре устал и тер кулачком глазенки. Заметив, что малыш буквально валиться с ног, Ядвига унесла его в свою комнату, так как детская комната теперь переустраивалась. На следующий после прибытия день Давид уже делил с братом дет-скую. Владек его безумно восхищал и он покорно разрешал тому делать с со-бой все, что заблагорассудится. К счастью маленький князь был ребенком добрым и над братом не стал издеваться. Ядвига же была более чем довольна. Она порхала по дому как птица. Она даже помолодела и похорошела. Печаль траура сменилась домашними хлопотами. 4.3. Ла Комбалетта и Изабель И ей зеркальце в ответ: «Ты прекрасна! Спору нет! Но живет без всякой славы, Средь зеленыя дубравы У семи богатырей Та, что все ж тебя милей!» (А.С.Пушкин) Мари-Мадлен жила в окружение любящих людей, ценящих ее достоин-ство. После битвы при Ла-Рошели, когда юная и прекрасная она стала анге-лом-хранителем своего великого дядюшки, она от всех, даже врагов карди-нала слышала лишь добрые слова. Исключением был только день предшест-вующий «Дню одураченных», когда королева-мать в присутствие короля ос-корбляла честь и достоинство милой дамы. С 1638 года герцогиня д’Эгийон стала поверенной во всех делах Рише-лье. Делала она это достойно. Она не была разносторонне образована, но ни-когда не была глупой. Поэтому по мере возможности она старалась разби-раться в счетах, давать распоряжения медикам, камердинерам, секретарям и прочей прислуги министра. После опалы герцогини Лианкур Мари-Мадлен почти полностью за-глушила свое чувство ревности возникшее из-за долговременной привычке к тому, что великий кардинал нуждался только в ней. Однако покой прекрас-ной герцогини был вновь нарушен тем, что немилость по отношению к вдове Лианкура со стороны Ришелье прошла. Мари-Мадлен пыталась задавить в своей груди вновь поднимавшую голову ревность, но та распрямлялась со страшной силой. Женщина привыкла к тому, что все трудности разрешаемы, поэтому она вновь решила поговорить с вдовой Лианкура, чтобы понять продолжится ли их единоборство за любимого человека или нет. Ядвига пришла на встречу с неохотой. Она не хотела отказывать пле-мяннице, но и не желала вести с ней разговор. Теперь, после воссоединения своей семьи она думала только о детях. Ей нравилось наблюдать за развити-ем отношений между Владком и Давидом. А так как из-за недостатка денеж-ных средств с ней осталось очень мало из челяди, то вдове приходилось не просто управлять домом, но и во многих делах, например чистка и стирка вещей, самой принимать участие. Благо привычка к труду у полячки была выработана с юности, а врачевание бедноты в больнице закалили ее. Но, все равно, к вечеру она без сил падала на кровать и мгновенно засыпала. Сейчас, сидя в удобном кресле и смотря на племянницу с ясными мо-нашескими глазами, герцогиня Лианкур думала о том, что с радостью пре-кратила бы жизнь герцогини д’Эгийон и тем самым необходимость с ней об-щаться. - Наидрагоценнейшая мадам! – с вымученной улыбкой начала Ядвига, ибо решила «взять быка за рога», - я не совсем понимаю, чем я обязана такой чести, как лицезреть вас в вашем милом салоне. Но я, раз уж мы встретились, хотела бы попросить вас об одной услуге. - Я слушаю вас, любезная герцогиня, - несколько безжизненным тоном отозвалась Мари-Мадлен. - Так вот, мадам. Я хочу попросить вас похлопотать перед вашим дя-дей, герцогом де Ришелье, о том, чтобы он разрешил мне с моими детьми от-быть в Жечь Посполиту. Ибо, помните как когда-то говорили мне в своем от-кровении, без супруга моего тут все чуждо для меня так же как вам 4 года на-зад был чужден двор. - Можете не сомневаться, мадам, в том, что я передам вашу просьбу монсеньору. Тем более я постоянно опасаюсь, что вы в своей печали начнете искать поддержку в кардинале и смутите его покой! А он так болен! - Дорогая моя герцогиня! – Ядвига еле сдерживала смех, - Вы боитесь. Что я буду бесстыдно соблазнять вашего дядюшку? Не бойтесь! Все похоро-нено! Но если бы я и захотела и далее идти по тернистому пути соблазни-тельницы, то для начала бы я просто отравила вас, ибо и нам знакомо веро-ломство, чтобы вы не страдали от того, что вас окружают такие бесстыдные люди. - Вы язвите, герцогиня! – голос мадам д’Эгийон дрогнул, а ясный глаза наполнились слезами, - но вы должны понять и меня. Только безупречная ре-путация помогала моему великому родственнику стать тем, кем он сейчас есть. - Ой ли, прекрасная герцогиня! До сих пор среди черни и людей повы-ше ходит почтенное количество «Любовных историй кардинала де Ришелье», рукописных и напечатанных. Его враги начинали туманно, намекая, что он «полюбил наслаждения в своей юности», и что во времена, когда он был Лю-сонским епископом, «ему захотелось предаться любви». Конечно, этот не яв-ляется правдой. Ибо мы с вами как раз знаем и робость, и достаточно высо-коморальный облик кардинала. Но памфетистам этого не объяснишь! Да и общение кардинала с вами у людей, которые считают, что женщины приду-маны Создателем нашим только для удовлетворения похотливых желаний и деторождения, не добавляет ему ореола святости. - Да, - вздохнула Мари-Мадлен, - тут я вынуждена с вами согласиться, ибо даже королева-мать в минуты гнева называла меня падшей женщиной, живущей во грехе с близким родственником. - Я понимаю, как вам, драгоценная герцогиня, было тяжко слушать по-добные измышлизмы. Посему вы должны понять и меня. Я не смею думать о монсеньере, как о мужчине. И желаю покинуть Францию, вернуться на от-чизну свою. А теперь разрешите мне откланяться, ибо я утомлена от беседы, в связи с тем, что здоровье мое несколько пошатнулось после гибели моего незабвенного супруга. Герцогиня д’Эгийон позволила Ядвиге уйти. Беседа с полячкой не-сколько успокоила ее. Она решила побыстрее начать хлопотать перед любез-ным дядюшкой об отъезде полячки. *** Рошфор третьего дня вернулся в Париж. А сегодня был принят Рише-лье и играл с ним замысловатую шахматную партию. - Не надо так лихо сдавать позиции, - с улыбкой сказал кардинал Рош-фору, - партия обещала быть интересной. Но вы горячитесь и проигрываете. - Ах, Ваша Светлость, - отозвался маркиз, - я давно не занимался игрой с Вашей Светлостью, поэтому растерял все навыки. И возможно я не могу сосредоточится из-за того, что мой ум смятен одной думой. - Какой же, дорогой Робер? - В путешествии, монсеньор. Мне пришла мысль прервать свое вдовст-во. - Ох, Рошфор! – кардинал кисло улыбнулся, - Вы же знаете, дорогой. Что женщина может сильно помешать вашему наисложнейшему делу? Неу-жели вы обрели какую-то привязанность? - Ваша Светлость! Я не обрел привязанности, ибо все мои помыслы о службе королю и вам. Но я не давал обеты. Поэтому близость с женщиной не считаю зазорным. И чтобы не искать дам, которые могут и наградить по-стыдной болезнью и завлечь в сети ужаса, я хотел бы вступить в законный брак с женщиной, которая сможет быть моим единомышленником. - Кто же это ваша избранница, мой милый друг? - Я, Ваша Светлость, предвижу в какую нужду может впасть вдова гер-цога Лианкура. Если ей не оказывать денежную поддержку. Я желал бы, по-сле окончания траура разумеется, предложить сей достойной даме свою руку и доброе расположение. Ришелье с большим интересом посмотрел на Рошфора, как-будто видел его впервые или увидел в нем то, о чем даже не предполагал. - А у вас отменный вкус, маркиз! – задумчиво протянул он, - Но я смею вас, мой драгоценный друг, огорчить, ибо на вдову Лианкура у меня совсем иные планы. Думаю. Что вскорости ей предстоит покинуть навсегда Фран-цию. - Тогда прошу прощения, Ваше Высокопреосвященство. - Пустое, Рошфор. Герцогиня Лианкур дама интересная… Но я хотел спросить у вас… Как милорду Сомерсету живется в Бастилии? Он уже опра-вился от своих ран?.. *** Мари-Мадлен приехала в Рюэль. Кардинал с нежностью пожурил пле-мянницу за то, что она за своими хлопотами и трудами совсем забыла о сво-ем дяди, которому пришлось играть в шахматы с Рошфором. - Что же плохого из этого, мой любезный дядя? – удивилась герцогиня д’Эгийон. - Он поддается! Сдал мне все свое шахматное войско! А я желал бы ин-триги и упорства. - Разве милому дяде мало дворцовых интриг? – нежно попеняла пле-мянница кардиналу, - Господин Главный никак не успокоится в своих проис-ках! Вот вам и пожалуйте, живые шахматы. - Да, моё сокровище, - улыбнулся Ришелье, - но в отличие от живых интриг шахматные меня успокаивают. Мари-Мадлен поправила наброшенный на больную правую руку кар-динала плащ. - Мой дорогой Арман! – нежно прошептала она. – Я сегодня имела бе-седу с вдовой герцога Лианкура. Тут племянница замолчала. А кардинал, закусив губу, чтобы не рас-смеяться, смотрел на пламя камина. - Так вот, дядюшка, - продолжала герцогиня д’Эгийон, - Она просила меня, в благоприятный для вашего здоровья момент, передать, что она ни-жайше просит вашего позволения отбыть с детьми на свою родину. Кардинал чуть не подскочил в кресле от подобной новости. - Это невыносимо! – резко сказал он, что трепетная племянница вздрогнула, - Маленькая герцогиня вечно пытается своевольничать! - Но, дядюшка, - начала было Мари-Мадлен. - Сокровище мое! – ласково прервал ее Ришелье, - Я самолично пого-ворю со своевольной вдовой Лианкура. Она покинет Францию, но не в Жечь Посполиту уедет!
Прекрасная Маргарет: 4.4. «Семейное» Рождество Мой вздох моя услада Мой труд моя награда Оплот мой плоть моя С тобою снова я . C 1637 года королевский дом и родственники кардинала справляли праздник Рождества Христова. Не смотря на войну и прочие неприятности. Этот год не являлся исключением. Ришелье соблюдал строго положенный предпраздничный пост. Король же, измученный очередной размолвкой с Сен-Маром, позволил себе отойти от традиционной предписанной кухни, но только в узком кругу. Ибо для сво-его строго министра он старался создать атмосферу благочестия. В этот вечер Ришелье вынужден был поужинать и не только салатом. А еще он принял, как лекарство, несколько ложек неподслащенного какао, ко-торое прописал ему Ситуа для поддержания бодрости. Раньше министр про-бывал для этих целей и кофе, но потом Ла Менардье отследил, что после принятия кофе у кардинала начинается головная боль, поэтому от кофе отка-зались. Итак, после церемонии подготовки к празднику, вся челядь отправи-лась спать за исключением ночного секретаря, аптекаря и мэтра Шико, кото-рый сегодня, по графику, обязан был провести ночь в покоях Его Высокопре-освященства. По окончанию процедур лекарь сел в кресло возле кровати премьер-министра и поскольку тот ничего не диктовал секретарю и не читал никакие документы, Шико развлекал кардинала рассказами об аптекарских обычаях. В первом часу ночи кардинал встал с постели. - Мэтр. – очень тихо, чтобы не разбудить спящих секретаря и аптекаря, сказал Ришелье медику, - я желаю вместе с вами совершить одну поездку. Ваша задача сейчас сделать все достаточно тихо и привлечь по возможности как можно меньше людей. Сейчас вам необходимо спустится в каретный двор и попросить Ла Мота найти кучера черного экипажа. Он поймет в чем дело. Экипаж пусть ждет возле северной калитки! Вы же быстро вернетесь сюда. Ибо я не хочу будить камердинера, а мне надобно укутаться потеплее, что бы не застудиться. - Но… Ваше Высокопреосвященство! – начал было Шико и сразу смолк под красноречивым взглядом Ришелье… *** Дети уснули поздно. Давид очень долго капризничал и не хотел засы-пать. Ядвига начала опасаться, что у ребенка что-нибудь болит. Она осмот-рела его горло. Пощупала пульс. Понадавливала на козелки ушек. Ей показа-лось, что никаких реакций и болей у малыша не было. Наконец малыш раззе-вался и позволил отнести Хасинте себя в детскую. Вдовствующая герцогиня Лианкур присела на стул в прихожей. Тут никого не было и она хотела собраться с мыслями. Дом был практически не охраняем. Всех слуг Ядвига отпустила встре-чать праздник дома. С ней оставались лишь Хасинта, Жильберта да Али. Ха-синте и Али просто некуда было идти, а Жильберта считала, что хоть кто-то должен помочь хозяйке в приготовлении пищи, да и в прочих домашних ме-лочах. Месяц назад Ядвига отпустила и повара и кухарку и теперь стряпней по мере незагруженности занимались все женщины дома. Сама герцогиня не являлась исключением. Сидя на стуле и размышляя о том, что же завтра устроить веселое для детей, полячка также подумала, что неплохо запереть дверь на ключ и для вящей безопасности наложить засов. Вспомнив, что ключ висит аж в гостин-ной она со стоном поднялась и держась за сорванную Давидом поясницу, се-годня целый день пришлось таскать малыша на руках, Ядвига пошла за клю-чом. Взяв ключ она услышала стук в дверь. «Cholera jasna! Кто бы это мог быть?» - удивилась женщина. И в поры-ве самозащиты подхватила оставленный на небольшом столике Али (он по-шел укладывать князя Потоцкого) ятаган. Когда она уже совсем близко подошла к двери, та скрипнула и начала открываться. Ядвига крепко сжав ручку турецкой сабли подняла ту над голо-вой. В такой позе ее и увидел Ришелье, который вместе с мэтром Шико во-шел в дверь. - Я ожидал встретить стражу, - насмешливо произнес кардинал, - а ви-жу лишь отважную хозяйку дома намеревающуюся отрубить головы незва-ным гостям. Герцогиня отбросила ятаган. - Jezu! Как вы меня испугали, Ваше Высокопреосвященство! Чем обя-зана чести такого позднего визита? Поскольку Ришелье медлил с ответом, то мэтр Шико, который пре-красно понял, что его присутствие будет мешать министру и герцогине объ-ясниться, попросил у Ядвиги разрешение пройти в детскую и посмотреть на общее состояние детей по возможности не разбудив их. Вдова была вынуждена попросить кардинала пройти в гостиную и рас-положиться там на удобном восточном диване. Мэтра же Шико она проводи-ла в детскую и попросила Али занять того ученой беседой. Вернувшись к Ришелье она увидела с каким интересом тот рассматривает турецкий ятаган. - Вашей Светлости приглянулась турецкая сабля? – спросила она. - Да, Изабель, - ответил кардинал, - Клинок сильно изогнутый, но при этом баланс все же безупречен. Украшений мало, но резьба выполнина со вкусом. - Это ятаган Али, моего воспитателя и учителя. А Али знает толк в оружие, Ваше Высокопреосвященство! Как, впрочем, и в кни-гах. Ришелье отложил ятаган в сторону. Из-за приподнятых бровей его взгляд всегда казался немного удивленным. Хотя в данный момент он дейст-вительно взвешивая фразу полячки удивился новому персонажу в семье Ли-анкуров. - Мне помниться, что ваш незабвенный супруг говаривал, что арабы, которые вас пестовали сгинули при взрыве, который учинил ваш польский, тоже покойный супруг! – на последней фразе кардинал ехидно улыбнулся. - О, Ваша Светлость! Я не знала, что герцог Лианкур так подробно из-лагал Вашему Преосвященству мою историю… Но, смею изменить сложив-шую у вас версию. Ибо погиб только дядя Али. Сам же он остался невреди-мым, как и мы с Владкем. - С кем? – кардинал слегка скривился от непонятного слова. - С моим сыном, Владиславом, князем Потоцким, которого в связи с малолетством я зову уменьшительно-ласкательным именем – Владек. - Что ж, Изабель… Оставим оружие и прошлые истории… Я желал бы увидеть оригинал портрета, который ты видела в Анжене. - Он спит, Ваша Светлость. Но… пройдемте в детскую. Ядвига в глубине души боялась, что Давид проснется и начнет каприз-ничать и этим вызовет отвращение министра. Но она привыкла подчиняться воле Ришелье. Так же она вполне понимала, что возможно это единственная встреча отца и сына. Детская комната представляла собой небольшой зал, в дальней части которого стояли две кровати в европейском стиле и одно низкое восточное ложе, на котором почивал Али. На данный момент арабский лекарьрешил перекусить, и поэтому находился на кухне вместе с Хасинтой и Жильбертой. Мэтр Шико присев на низенькой скамеечке недалеко от постели Давида по-грузился в легкую дрему. Владислав спал очень чутко и услышав скрип открывающей двери при-сел в своей кроватке. Увидев. Что мама его вошла не одна, а с незнакомым человеком закутанным в длинный бордовый плащ, маленький князь ничком упал на кроватку и натянул на голову одеяло, но оставил небольшую щелоч-ку, чтобы наблюдать за происходящим. Давид, мучавший близких целый день, крепко спал на спине раскинув ручки и ножки. Одеяло было сброшено на пол. - Ну не ребенок, а морская звезда! Я видела этих красивых морских див в Испании, - Ядвига с какой-то ожидающе-виноватой улыбкой смотрела на кардинала. Министр неслышно подошел к кроватке. Чуть наклонился над малы-шом. И замер в такой позе. Полячке было сильно не по себе. Сердце стучала с такой силой, что ка-залось сломает грудную клетку и вырвется наружу. На висках появились ка-пли пота. - Похож на портрет, - чуть слышно прошептал Ришелье, - А глаза у не-го какого цвета? - Чисто серые. Не карие. - Ну, в нашей семье мало кареглазых, - спокойно отозвался кардинал, - я да Альфонс. Причем он темноглазый, а я вот с переменным цветом, как не-постоянство судьбы… Неожиданно грозный министр обнял трепещущую Ядвигу. - Сколько раз я могу гневить Господа нашего? И сколько раз налагая на себя покаяние буду осознавать, что я не могу быть идеальным пастырем ибо плоть оказалась слаба, несмотря на все заповеди и силу сознания? Но коль это испытание, то пусть оно свершиться до конца! Пойдем в твою комнату, не будем мешать сну малышей и смущать досточтимого медика… Когда кардинал с герцогиней вышли из детской Шико открыл глаза и прошептал: «Господи, так маленький Давид, сын кардинала! А я думал, что же за тайна унесла из этого бренного мира бедного Антуана?» В комнате же герцогине Лианкур кардинал расположился на широкой постели Ядвиги. Герцогиня заканчивала перевязку правой руки Его Высоко-преосвященства. Ришелье же нежно перебирал пальцами полураспущенные волосы полячки и читал стих: Прочь поясок! Небесный обруч он, В который мир прекрасный заключен. Сними нагрудник, звездами расшитый, Что был от наглых глаз тебе защитой; Шнуровку распусти! Уже для нас Куранты пробили заветный час. Долой корсет! Он - как ревнивец старый, Бессонно бдящий за влюбленной парой. Твои одежды, обнажая стан, Скользят, как тени с утренних полян. Сними с чела сей венчик золоченый - Украсься золотых волос короной, Скинь башмачки - и босиком ступай В святилище любви - альковный рай! В таком сиянье млечном серафимы На землю сходят, праведникам зримы. Хотя и духи адские порой Облечься могут лживой белизной, Но верная примета не обманет: От тех - власы, от этих плоть восстанет. Моим рукам-скитальцам дай патент Обследовать весь этот континент; Тебя я, как Америку, открою, Смирю и заселю одним собою. О мой трофей, награда из наград, Империя моя, бесценный клад! Я волен лишь в плену твоих объятий, И ты подвластна лишь моей печати. Явись же в наготе моим очам: Как душам - бремя тел, так и телам Необходимо сбросить груз одежды, Дабы вкусить блаженство. Лишь невежды Клюют на шелк, на брошь, на бахрому - Язычники по духу своему! Пусть молятся они на переплеты, Не видящие дальше позолоты Профаны! Только избранный проник В суть женщин - этих сокровенных книг, Ему доступна тайна. Не смущайся, Как повитухе, мне теперь предайся. Прочь это девственное полотно: Не к месту, не ко времени оно. Продрогнуть опасаешься? - Пустое! Не нужно покрывал: укройся мною . Ядвига совсем по-девичьи краснела, но явно получала удовольствие и от ласк и от фривольных стихов, знание которых строгим министром и сму-щала, и смешила ее. - Ваша Светлость, - начала было женщина. - Изабель! Сегодня мне хотелось чтобы ты звала меня по имени! - Но я не смогу! – возразила герцогиня. – Для этого надо иметь при-вычку или смелость! - А ты попробуй! Попробуй, глядя мне в глаза сказать – Арман! - О, Арман! Назвав кардинала по имени Ядвига смутилась и опустила глаза долу. - Смешная ты, Изабель… Странное непредсказуемое существо!... *** Она проснулась моментально. Ей показалось, что она спала очень дол-го и что все происшедшее ей приснилось! Но увидев в полумраке профиль кардинала, она поняла, что все не пригрезилось… - Я долго спала, Ваше… Арман? - Не думаю! – отозвался министр. Ядвига приподнялась на локте и посмотрела на небольшие немецкие часы, стоявшие на каминной полке. Они показывали три часа ночи. - Прежде, чем покинуть этот дом, - начал Ришелье, - мне надо кое-что рассказать тебе, моя драгоценность, о том, что я хочу предпринять в отноше-нии твоей дальнейшей судьбы. - Я вся во внимание… Арман… - Смешно ты делаешь усилие над собой, чтобы произнести мое имя… Ладно… пустое… Послушай, дорогая… Тебе надо будет уехать из Парижа. Да и из Франции. - Na stale? – от волнения Ядвига перешла на польский, - Ох… На все-гда? - Да, на всегда, на вечно! Провидение руководило нашей неосмотри-тельностью. Этот ребенок… Почему ты дала ему библейское имя? - Он победил смерть в младенчестве, как Давид Голиафа! - Что ж… Не будем удручаться тем, что даровано волей Всевышнего. Будем лишь уповать и на дальнейшую милость господню! Уехать из Фран-ции ты сможешь в одном направлении – на туманный остров, с любящим те-бя человеком, который имеет пэрство и очень богат. Я надеюсь, что он сде-лает все, чтобы не ты, не Дави, никогда ногой не коснулись французской земли. Ибо тебе нужен покой, а малышу защита и долгая жизнь. - Разве есть в Англии человек способный полюбить меня? – удивилась вдова Лианкура, - А не легче будет осуществить предприятие по отправке меня с детьми в Жечь Посполиту? Где мне легче будет жить вместе со своим народом? - Нет. Не легче. Дорога туда опасна и трудна. Ты желаешь, чтобы я ду-мал не о государстве и церкви, а о грешнице, которая снова ввергает себя опасностям… Причем не только себя? Нет, любезная моя! Ты снова выйдешь замуж. На этот раз твой брак будет настоящим. - За кого? - Диво-дивное! Ты была всегда разумна и сообразительна! Но сейчас вдруг мгновенно лишилась разума! Герцог Сомерсет давно вожделеет тебя! Он, слава Господу нашему, католик! Посему я не вижу препятствий! Не да-лее, как третьего дня тому я беседовал с ним. Он в Бастилии и уже оправился от ран нанесенных ему Лиакуром. Я с тщанием допросил его на предмет ва-ших отношений и он с редкой искренностью поведал мне, что бесплотная любовь к тебе с его стороны заставила его напасть на Лианкура, ибо он вооб-разил себе, что тот является причиной всех твоих несчастий. - Но я же не люблю милорда Сомерсетского! – с негодованием ответи-ла Ядвига. - Достаточно, что он любит тебя, дорогая! – парировал кардинал, - Он согласен жениться на тебе. И я заставил его подписать контракт, в котором совместное владение его имуществом, ибо за тобой останутся лишь драго-ценности, которые я тебе дам, закрепятся за тобой лишь после полного за-вершения брака, а именно – рождение совместного ребенка! - Matka Boska! – только и смогла произнести пораженная Ядвига. - Да… Если ты родишь ему ребенка, то будешь самой богатой пэрэсой Англии и Испании. А у твоих детей будет все, что только можно пожелать! Ты же любящая мать, сокровище… А? Подумай, что надо уметь и рисковать ради счастия детей. - Но я… - Не возражай мне! Я стар! И более чем стар, болен! Я – кардинал! Я давал обеты! Моя репутация не должна пострадать даже от тени подозрения! Достаточно измышлений сброда жалких памфетистов! Достаточно, что не-счастливице Мари-Мадлен пририсовывают инцест! У тебя своя судьба! И как не дорожил бы я твоей нежной заботой и всем, что меня притягивает к твое-му чарующему естеству, - я должен отказаться от тебя окончательно и без-возвратно! Ибо, что за радость обнимать такую развалину каким становлюсь я до времени от болезней и треволнений? Обо всем остальном я не буду и по-вторяться. - Но почему я тогда просто не могу остаться во Франции? Пусть не ря-дом... Но может как лекарка? - Тебе сегодня, маленькая герцогиня, изменяет твой здравый смысл? Проснись! Дави может вырасти похожим… Да и Франция нынче юдоль пе-чали. Война… Интригует Господин Главный. Он близок Людовику, в кото-рого уже и Коссен посеял семена сомнений. - И в этот тяжелый миг ты, о, Арман, хочешь остаться без моей опоры? Без лечения? Без заботы? Герцогиня д’Эгийон слишком трепетное существо, чтобы собрав волю помочь тебя врачевать. - У меня есть свои врачи! Я буду уповать на то, что они дадут мне та-кой медикамент, который даст мне возможность продержаться до поры, ко-гда приблизиться благоденствие прекрасной Галии и она поднимется среди прочих держав во всем своем блеске. Ты же будешь в Англии растить нашего мальчика и… других своих детей. Мой наследник уже назначен – это внуча-тый племянник. Свои владения я отдам королю, парижской Академии, малую толику родственникам… Пора мне во дворец. Иначе может случиться огла-ска! - Позвольте Али проводить вас, Ваша Светлость, раз уж вы прибыли сюда инкогнито и практически без охраны! – ровным тоном сказала Ядвига. Она быстро поднялась с постели и ушла одеваться в гардеробную ком-нату. Очевидно, что там был выход. Ибо минут через десять перед Ришелье предстал Али, который с низким поклоном предложил свои услуги в качестве камердинера и сопровождающего. Где-то спустя минут 40 Ришелье вместе со своим медиком и арабом-лекарем отбыл в Пале-Кардиналь. Герцогиня Лианкур с чуть покрасневшими глазами, как почтительная хозяйка проводила министра до выхода из дома. Они не перемолвились ни словечком… К полудню в дом вдовы Лианкура прибыл курьер с объемистым сверт-ком. После отъезда гонца Ядвига распеленала сверток предварительно сре-зав с него около шести восковых печатей с гербом Ришелье. В свертке оказа-лась шкатулка с секретом и записка. Секрет умная герцогиня разгадала до-вольно быстро. Отомкнув же наконец шкатулку она была просто заворожена блеском невероятной красоты рубинов и алмазов, с педантичной аккуратно-стью разложенных в специальные ячейки шкатулки. Помимо великолепной коллекции камней в шкатулке также оказались два редкого вида ожерелья и несколько колец с сапфирами и изумрудами. Записка состояла только из одной фразы, написанной размашистым почерком: «Это все для Дави». 4.5. Свадебный переполох Надежда – Уже не та молодая девчонка Et caetera, увы . Любя его, принадлежать другому!.. И мне в удел сей тяжкий долг избрать? Мне, изменяя обету дорогому, Иной обет пред алтарями дать?.. (Е. Ростопчина) Рошфор нервно прохаживался по периметру одного из небольший об-щедоступных садиков Пале-Кардиналя. Зима в этом году была мягкой и из под бурой прошлогодней травы проглядывала зеленая озимь. Маркиз нервничал не по поводу опаздания на встречу с ним, ибо нуж-ный час еще не наступил. Волнения его были совсем другого рода. Он боялся ослушаться своего наставника. Калитка открылась и в садик вошла вдова Лианкура. - Добрый день, милостливый маркиз! – сразу обратилась она к Рошфо-ру, - Я не пришла позже срока? Вы давно уже ожидаете? - Вы вовремя, Ваша Светлость! – ответил женщине Рошфор, - Но я волнуюсь о том, что может сказать на такое наше предприятие Его Высоко-преосвященство? - Чтобы не подвергнуть Вас, сударь, немилости от Вашего покровителя, я написала утром ему письмо. Он предупрежден, что действие предприни-маю я сама и он прекрасно осведомлен в моем упорстве по достижению цели. Он не будет наказывать или же просто гневаться на Вас за то, что Вы просто проявили уважение и воспитанность по отношению к даме. - Любезнейшая герцогиня! – бледный маркиз улыбнулся, - Вы сейчас представляете меня этаким трусом, который готов возложить вся вину на да-му! Неи, я вполне способен держать удар, если монсеньор будет недоволен сим предприятием. Пойдемте, ибо я желал бы, что бы Ваша Светлость верну-лась домой до темна. Маркиз и герцогиня наискорейшим образом вышли из садика и пешком пошли до Бастилии. По пути Рошфор рассказывал о том, что вытворяет Сен-Мар во дворце. Ядвига же слушала в полуха, она была погружена в размыш-ления и лишь изредка улыбалась Рошфору, впрочем, не всегда впопад. В Бастилии их встретили почтительно и герцогиня была без всяческий промедлений проведена в камеру, где обитался милорд Сомерсет. Рошфор же остался ждать даму у коменданта. Камера английского герцога была недурно обставлена, то есть в ней были не только широкая кровать под балдахином, но и небольшая тахта, а также два удобных кресла. Мрачные стены задрапированы нежноголубым шелком. Оригинальный напольные канделябры дополняли изящество обста-новки. - При такой камере и комнаты в гостиницах Парижа покажутся гряз-ными каморками! – с усмешкой сказала Ядвига располагаясь в кресле. - Вы пришли надо мной посмеяться, мадам? – холодным тоном ото-звался герцог. - О! Боже упаси, милорд! Я не имела намерения смеяться над Вами! Мои приход является чисто деловым предприятием! - И какое же неотложное дело привело к убийце мужа безутешную вдо-ву? – теперь усмехнулся Сомерсет. - Дело о брачном контракте! – решила сразу «взять быка за рога» вдова Лианкура, - Мне нужно, что бы Вы дали мне слово человека чести, что не будете соблюдать все, что написано в этом контракте! - Удивительно! А что именно Вас, любезная мадам, так смущает в нем, что Вы решились на свидание с убийцей? - Прошу Вас! Не нужно тут изображать бедного капитана на театраль-ных подмостках ! Я хочу говорить с Вами, милорд, совершенно серьезно! Мне ненужно это пресловутое завершение брака! Я согласна вступить в брак, раз это так необходимо для вашей свободы. Я согласна покинуть с вами Францию. Но после этой авантюры вы должны мне разрешить вместе с мои-ми детьми отправиться кружным путем в Жечь Посполиту, ибо я хочу жить на отчизне. Вы же, сударь, можете аннулировать брак. Думаю, что это вполне возможно. Герцог с интересом рассматривал полячку, как будто видел ее впервые. - Даже не надейтесь, герцогиня! Пусть я уничтожил вашего дорогого супруга, пусть вы не испытываете ко мне той нежности, ради которой я бы переплыв не только водный проток, который разделяет наши страны, но пус-тился бы вплавь в безбрежную даль, по океану своих грез… Я не откажусь от вас, раз уж сама судьба, в лице премьер-министра Франции, отдает вас мне. - А вы, милорд, уверены, что это достойное приобретение? Что вы бу-дете по-прежнему желать меня, зная, что мое сердце полно другим, а моя плоть жаждет иной плоти нежели ваше тело? Вам приятны будут мои глаза, не светящиеся радостью, а вечно полные думами и слезами? Вы рискуете, милорд! - Я согласен на риск, мадам! Ведь это надежда! Быть может я сумею за-ставить вас раскрыть и сердце и объятия! Почему я не должен попробовать? Тем более мне дают козырные карты! - Что ж, господин бретер, - Ядвига горько усмехнулась, - Тогда я зря потеряла время! Она быстро встала с кресла, стремительно подошла к двери и постуча-ла. Стражник отомкнул замок и открыл дверь. - Вы будете, герцогиня, настоящей миледи Сомерсет! – крикнул анг-лийский герцог вслед уходящей полячке. В тихой ярости Ядвига вошла в комнату коменданта, где ожидал ее Рошфор. - Пойдемте. Любезный маркиз, ибо воздух сей темницы отравляет мое здравомыслие! – громко сказала она кусая губы. Комендант предложил маркизу и герцогине воспользоваться его каре-той. Ядвига сев на каретное сидение и откинувшись на мягкую стену эки-пажа издала стон похожий на волчий вой. Рошфор с удивлением посмотрел на всегда сдержанную полячку. - Простите, любезнейший мой друг, - вздохнула женщина, - Я не соиз-мерила свои чувства с приличиями… Мне худо… Даже не знаю, как я смогу пережить этот день, ибо во мне мучительно умирает надежда! - Господь с вами, мадам! Что же такого мог поведать англичанин, что вам стало так плохо? - Ничего необычного! Он просто намеревается действительно соблюсти все условия контракта, который составил кардинал. - Вы имеете ввиду ваш брачный контракт, мадам? - Да, маркиз, увы мне и еще раз увы! Милорд Сомерсет действительно намеревается на мне жениться! Рошфор внимательно посмотрел на герцогиню. - Разве ваше сердце, мадам, не свободно? – осторожно спросил он. Ядвига вся подобралась. Она кинула быстрый взгляд на маркиза. При-кусила губу и чуть сузила глаза. - Если вы кого-то любите, любезная герцогиня, - продолжил Рошфор, - то вы могли бы сообщить об этом Его Высокопреосвященству. Бывает, что он, при разумных доводах, позволяет соединиться любящим. - Это не мой случай, маркиз! – вдова Лианкура грустно улыбнулась, - я не люблю никого из круга кардинала, поэтому он не будет устраивать соеди-нение любящих сердец. И я абсолютно не хочу выходить замуж за англий-ского лорда, потому как он мне неприятен… Но… я покорюсь воле господи-на министра… *** Поздним вечером Ядвига заглянула в домик на парижской окраине, где находилась кормилица вылеченного в госпитале возле кладбища невинно-убиенных чешского князя. Кормилица была силезкой и ее звали Ягна. Ягна и Ядвига легко сошлись, ибо силезкий язык походил на польский, к тому же обе женщины знали лекарское искусство. Правда Ягна не владела навыками хирургии. А Ядвига не верила в колдовство, которое практиковала старая силезка. Встретив расстроенную полячку Ягна взялась за карты. - Что ж… Посмотрим от чего ты не в себе, панночка! - Ой, Ягусенька! Не надо! Пустое это! - Не пустое, детка! Силезская колдунья разложила карты. - Вижу, что любишь ты человека знатного, властного, но больного. И хочешь с ним остаться навсегда. Но не позволяет он тебе этого и еще и дума-ет, что если уедешь ты за моря, то будет лучше и тебе и ему. - И будет лучше? – шепотом спросила герцогиня Лианкур. - Тебе – нет… Ему – нет… Но вот женщине одной будет лучше, кото-рая тоже его любит. И будет лучше его сыну… О! Так у вас есть совместный ребенок! Так он вот будет жить долго-долго… - То есть ради ребенка я должна буду выйти замуж за убийцу моего мужа и уехать от того, кому все равно лучше не станет, зато станет лучше его племяннице… Да… Цена, однако! - Девочка моя! Судьба у всех разная. Твоя вот такая. Ты могла бы ее изменить… сегодня, но не воспользовалась шансон. Мимо тебя прошел чело-век, который мог дать тебе, если не женское счастье, так хоть покой в душе. Но ты его не разглядела. Второго такого случае я не вижу… Придется тер-петь. Могу только дать тебе еще один совет. В море молчи! - В каком море? - Не знаю, - устало отозвалась Ягна, - не знаю… Но молчи, иначе долго не проживешь! - Я умру рано? – с насмешкой спросила Ядвига. - Не знаю, - колдунья смешала карты, - будешь умной - проживешь долго. - Господи! Как представлю, что мне с англичанином придется в одну постель ложиться, то мне дурно становится. - Он так страшен? – спросила Ягна. - Он редкий красавец! Но мне неприятен. - Стерпится – слюбится. - Не знаю… Боюсь, что нет. У нас в роду все упрямые! – Ядвига груст-но вздохнула. - А ты, девочка, выпей перед ночью то, лунной настойки и не будет муж так противен. Может и перетерпишь! - Что за лунная настойка, Ягенка? – удивилась Ядвига. - Я тебе сейчас порошок дам. Я если кончится, то давай еще и напишу какие травы в состав входят. Латынь твою я не знаю, по нашему напишу, по силезски… Авось прочтешь… *** Великий министр Франции тем временем устраивал свадьбу для своей младшей племянницы – Клер-Клеманс де Брезе. Девочке было только 12 лет. Но политика не считалась ни с возрастом, ни с желанием. Юная Клер не была очаровательным подростком и не обещала стать красавицей. Наверное, толь-ко герцогине д’Эгийон, единственной и племянниц кардинала, природой бы-ла отмеряна красота. В дальнейшем природа явно скупилась. Женихом Клер-Клеманс стал семнадцатилетний герцог Энгиенский. Впоследствии ставший «Великим Конде», но пока еще наследник первого принца крови и, разумеется. Самый выгодный жених во Франции. Отец гер-цога, нынешний принц Конде, выступил инициатором этого проекта, явно желая прибрать к рукам огромное наследство премьер-министра. Но карди-нал тоже умел ловчить и поэтому просто выплатил долг Конде, дав за Клер-Клеманс 300000 ливров приданного. При этом Ришелье объявил, что решил исключить ее из своего завещания, так как оно уже было поделено между его племянником-наследником, королем, Парижской Академией и прекрасной Мари-Мадлен. Но Конде все-таки надеялся, памятуя о майоратных законах, опровергнуть завещание и продолжал с огромным энтузиазмом относиться к этой партии. Которая его сына совсем не привлекала, хотя его и заставили сказать обратное. 14 января 1641 года в честь официальной помолвки Клер-Клнманс и герцога Энгиенского в малом театре Пале-Кардиналя была сыграна знамени-тая Mirame Жана Демаре. На спектакле присутствовала королевская чета. Много знати явилось насладиться зрелищем. Была приглашена и вдова Лиан-кура, несмотря на свой траур. Она была вынуждена сидеть недалеко от гер-цогини д’Эгийон и обожающей племянницу мадам дю Вижан, которая порой весьма двусмысленно нашептывала Мари-Мадлен комплименты. Ядвига обменялась с дамами несколькими положенными любезностями и наблюдала за пьесой молча, лишь слегка обмахиваясь опахалом. Складные веера тогда во Франции еще не были распространены. Жарко в театре не бы-ло, но духота из-за не очень удачного проектирования театра стояла сильная. Вдова Лианкура считала минуты, ибо ее тяготило плотное фиолетово-черное траурное платье, а также раздражал запах духов. Ришелье вместе с королем и королевой находился в более проветри-ваемом месте и поэтому чувствовал себя неплохо. А на последнем акте Анна Австрийская пригласила в свою ложу герцогиню д’Эгийон, чем спасла пле-мянницу от удушья.
Прекрасная Маргарет: Ядвига мужественно вытерпела до конца спектакля дав себе слово в дальнейшем под любым предлогом отказываться от подобных мероприятий. Рошфор после спектакля вызвался сопроводить ее до дома. Герцогиня же бы-ла вынуждена отклонить его предложение ибо мадам дю Вижан попросила не оставлять ее в одиночестве пока мадам д’Эгийон не вернется к своей подру-ге. - Я слышала, что ваш траур, мадам Лианкур, - сказала Вижан Ядвиге, - скоро закончится! - Траур нет, любезная мадам, - ответила вдова Лианкура, - а вот вдовст-во – да. - И вы, сударыня, решились выйти замуж за убийцу вашего супруга? - На все воля Господа! – сухо ответила Ядвига. К счастью Мари-Мадлен уже направлялась к своей подруге, поэтому герцогиня Лианкур откланялась мадам Вижан и скрылась в толпе. - Неприятная особа эта Линкур! Правда, моя возлюбленная Мари? – спросила Вижан у д’Эгийон. - Не вы одна, наилюбезнейшая моя, так считаете! – с милой улыбкой отозвалась Мари-Мадлен, - И как я рада, что вскоре она покинет Париж!.. 11 февраля 1641 г. Клер-Клеманс де Брезе стала женой герцога Энги-еннского, Луи де Бурбона, принца крови, будущего “Великого Конде”, что породнило род дю Плесси-Ришелье с королевской династией. Свадьба Ядвиги состоялась в тот же день. Венчание было в небольшой церкви на окраине Парижа. Милорда Сомерсета привезли туда на тюремной карете, только по произнесению слов супружеской присяги он обретал сво-боду на французской земле. Церемония была более, чем скромной, ибо вся знать собралась на венчании младшей кардинальской племяннице. Лишь не-сколько не знакомых Ядвиге дворян поздравили новобрачных. На окончание церемонии появился Рошфор и так же произнес несколько напутственных слов. Невеста была в лиловом. Уже не в трауре. Наряд жениха был изыскан-ного серо-жемчужного цвета, который оттенял природную смуглость Сомер-сета, его смоляные кудри и фиалкового цвета глаза. Конечно, рядом с таким красавцем Ядвига сильно проигрывала внешне. Все сочувственные взгляды были обращены на жениха. - Невеста-то бледна как покойница! – шептала эффектная блондинка стоявшей рядом скучной брюнетке. - Да! И выглядит будто ее подняли из гроба, - также тихо отозвалась та. Через два часа после церемонии милорд и миледи Сомерсет должны были отправиться в плавание к туманному английскому острову. Заперевшись в своей каюте Ядвига в кубок с простой водой начала ка-пать лунную настойку Ягны. Руки женщины дрожали, а на глаза наворачива-лись слезы. Возможно именно из-за этого она накапала больше капель, чем того требовалось. И когда милорд зашел в каюту к жене, он увидел супругу лежащую в кресле без признаков жизни. К счастью на корабле был врач, ко-торый с трудом через плотно сомкнутые губы и стиснутые зубы влил в рот новобрачной теплое молоко, которое по его мнению должно было привести миледи в чувство. Сыграло ли роль молоко, либо просто по времени кончи-лось действие настойки, но через час Ядвига открыла глаза. Правда встать самостоятельно она не могла и мужу пришлось отнести ее на кровать. А вот там у женщины началась сильная рвота сначала желчью, а потом кровью. В течении получаса врач опасался, что герцогиня умрет, но рвота прекратилась и женщина уснула. Так началась семейная жизнь герцога Сомерсета и Ядвиги. 4.6. По ком звонит колокол Ты погрусти, когда умрет поэт, Покуда звон ближайшей из церквей Не возвестит, что этот низкий свет Я променял на низший мир червей . - И передайте моей драгоценнейшей супруге, что через день я вернусь, - давал милорд Сомерсет указание своему мажордому. Почти два года длился брак Ядвиги и Сомерсета. Полгода миледи Со-мерсет практически не вставала с кровати. Над загадкой болезни бились лучшие доктора Лондона. Но так и ничего путного не придумали. Герцогиня поднялась, неожиданно для всех в конце апреля 1642 года. А в середине мая Сомерсет стал посещать спальню супруги. В отличие от Яд-виги он чтил брачный контракт составленный премьер-министром Франции. Смирился ли Сомерсет с тем, что ему досталась странная и печальная жена, было непонятно. Герцог часто бывал в отъезде. Ядвига этим отлучкам радовалась тайно. Она занималась садом великолепного поместье. Врачевала слуг. Воспитывала сыновей. Много читала. В один из августовских теплых вечеров, когда Эвард Сеймур герцог Сомерсетский, вернулся после трехмесячной отлучки в свое поместье, жена поведала ему, что возможно через полгода он станет отцом. Окинув взгдядом худую и бледную супругу милорд решил выехать семьей в свое гранадское поместье. Что бы мягкий климат благоприятствовал нормальному развитию наследника английского и испанского герцогств. Впрочем сборы затянулись до зимы. Наконец все было собрано и через день Сомерсет планировал отъ-езд… *** Судно вышло из Порт-Ленда и направилось к теплым испанским бере-гам. Миледи Сомерсет, которую теперь называли леди Элизабет, совершала променад по палубе вместе со своей камеристкой Мадлен-Сесиль, которая пожела вместе с герцогиней поехать сначала в туманный Альбион, и вот те-перь в Испанию, а также с верной маленькой Хасинтой. Вдруг раздался звон. Женщины вздрогнули. По мере приближения к источнику звон становился все более отчетлива слышен, он был весьма заунывный. Мурашки пробежали по спине миледи Сомерсет. На палубе появился герцог. - Дорогая супруга моя! Вместе со своими спутницами извольте спус-тится в каюты! Ибо мы будем сближаться и сошвартовываться с француз-ским судном. - Что за судно? Эдвард, дорогой! Почему мы должны сним швартовать-ся? – удивилась Ядвига. - Там пассажир, которого нужно доставить в Испанию. Французский капитан и намеревался это сделать, но увидев. Что этого возможно избежать, резонно рассудил воспользоваться нашей услугой, тем более, что, говорит он, во Франции сейчас непокой, и ему не хотелось бы в такое время расставаться с семьей надолго. - Дорогой Эдвард! Прошу Вас! Позвольте мне остаться на палубе! Мои спутницы помогут мне сохранить устойчивость! И я буду вознаграждена и зрелищем и, возможно, беседой с пассажиром из Франции! Милорд сдвинул брови, но позволил супруге остаться на палубе. Пассажиром оказался граф де Айала. В прошлом – один из осведоми-телей Ришелье. Де Айала был наслышан о герцогине Лианкур. Ибо именно ему относила Хасинта пакет от Ядвиги, когда та находилась в Гранаде. Ха-синту то граф и узнал, когда ступил на борт английского судна. - Как приятно ступить на борт незнакомого судна и сразу увидеть зна-комые лица! – с улыбкой произнес граф снимая шляпу и низко кланяясь да-мам, - мой сосед по поместьям – хозяин судна. И одну из прекрасных дам я встречал в Гранаде! - Пройдемте, любезный граф, в мою каюту! – предложил милорд Со-мерсет, - там накроют стол и мы побеседуем. Моя супруга и ее камеристка также присоединяться к нам… Когда Ядвига с Мадлен-Сесиль вошли в каюту, то герцог с графом уже вели беседу. - Да уже неделю как нет его, упокой господи его душу! – рассказывал де Айала Сомерсету. - Неужто он не в аду! – тихо произнес Сомерсет. Увидев вошедших дам мужчины поднялись и приветствовали их. Гер-цог помог сесть беременной супруге возле себя. А Мадлен-Сесиль села рядом с графом. - Позвольте продолжить нам беседу, сударыни, - с улыбкой сказал Со-мерсет, - И как, милостливый граф, это произошло? Смерть Ришелье Уже с 10 августа 1642 года кардинал фактически стал прикован к по-стели. Его мучили язвы и нарывы на теле. Но он продолжал работать в по-стели. С 7-00 до 8-00 утра он диктовал секретарям документы, с 8-00 до 9-00 подвергался врачебному осмотру и различным процедурам, с 9-00 до 10-00 встречался с теми, кому необходимо было его увидеть, я несколько раз был принят в это время. Работал снова с 10-00 до 11-00, затем слушал мессу, обедал, если мог, беседовал с Мазарини et autres до 14-00, затем опять ра-ботал до 16-00, после чего снова давал аудиенции. Он продолжал путешествовать! Вверх по Роне он плыл с большой пышностью, но лежа, и каждый вечер его переносили на специальных носил-ках в приготовленное жилье. Один раз пришлось разрушить часть стены, чтобы внести его в дом. В немуре его кровать была поставлена в огромную карету, и он двинулся по дороге к Фонтенбло. Король навестил его, и де Нуаей и Шавиньи помогли ему подняться. Затем Ришелье и Людовик провели три часа, беседуя наедине. В октябре кардинал почувствовал себя доста-точно хорошо, для того чтобы вернуться в Пале-Кардиналь… - Любезный граф! – вступила в повествование Ядвига, - а герцогиня д’Эгийон путешествовала вместе со своим дорогим родственником? - Да, Ваша Светлость! – ответил граф, - Именно она посоветовала сво-ему обожаемому родственнику посетить целебные воды Бурбон-Ланси. И благодаря уговорам сей наимудрейшей и наипрекраснейшей дамы, Его Вы-сокопреосвященство упросил одного из своих медиков де Жуифа прорезать нарыв на правой руке и зашить его, ибо рука его стала сильно сохнуть! На этих словах Ядвига смертельно побледнела, что-то прошептала и крепко сжала пальцами кубок с разбавленным вином. Мягкий металл кубка стал прогибаться под твердыми пальцами герцогини.
Прекрасная Маргарет: 28 ноября у премьер-министра начался плеврит. Он лежал на сугробе подушек очень бледный, полностью поседевший, с остриженными усами, не-вероятно худой, с судорожно бьющимся сердцем. Во время болезни кардинала при нем находились его ближайшие родст-венники и близкие друзья; маршалы Брезе, Ла Мейльере и г-жа д'Эгийон также не отходила от кардинала. - Я волей случая оказался возле Его Высокопреосвященства 2-го декаб-ря, - сделал упор на эту фразу граф. Состоялся консилиум. Великий министр был окружен врачами в тем-ных одеждах, которых явно больше интересовала дискуссия, нежели боль-ной. Монах обтирал ему сухие потрескавшиеся губы влажной тканью, под покрывалами угадывалось натужное дыхание изможденного тела, в кулаке, выступавшем из манжета, был крест. У герцогини д’Эгийон вырвался всхлип. Господин кардинал через силу повернул голову, осклабился и прошеп-тал: «Вы, моя обожаемая племянница, правда думали, что я бессмертен?» Король приехал навестить кардинала и вошел к нему в сопровождении Вилькье и нескольких адъютантов. Ришелье, увидев подходящего к постели короля, немного приподнялся. - Государь, - сказал он, - я знаю, что мне пришла пора отправиться в вечный, бессрочный отпуск, но я умираю с той радостной мыслью, что всю жизнь посвятил на благо и пользу отечества, что возвысил королевство ва-шего величества на ту степень славы, на которой оно теперь находится, что все враги ваши уничтожены. В благодарность за мои заслуги, прошу вас, государь, не оставить без покровительства моих родственников. Я ос-тавлю государству после себя много людей, весьма способных, сведущих и указываю именно на Нуайе, де Шавиньи и кардинала Мазарини. - Будьте спокойны, г-н кардинал, - ответил король, - ваши рекоменда-ции для меня священны, но я надеюсь еще не скоро употребить их. При этих словах кардиналу была поднесена чашка с яичными желтка-ми. Король лично подал ее кардиналу. После того, как король ушел из покоев Ришелье, кардинал попросил. Что бы к постели подозвали мэтра Шико. Услышав имя медика Ядвига отпустила кубок, подняла голову и стала внимательно слушать. Досточтимый мэтр подошел с некоторым испугом к постели больно-го. - Шико, мой дорогой, я вас прошу не как врача, а как друга, сказать мне откровенно, сколько остается мне еще жить? – спросил кардинал у ме-дика. - Вы меня извините, Ваше Высокопреосвященство, - отвечал лекарь, - если я вам скажу правду? - Для того-то я вас и просил к себе, - заметил Ришелье, - ибо к вам од-ному имею доверенность. И вы, мэтр, знаете почему… - Ваше Высокопреосвященство и возлюбленный падре! - с каким-то тихим отчаянием начал отвечать Шико, - Через сутки вы или выздоровеете или умрете. Я думаю, что это кризис. - Благодарю, - свистящим шепотом произнес Ришелье, - все бы вы да-вали такие точные ответы! К вечеру лихорадка значительно усилилась и пришлось еще два раза сделать кровопускание. В полночь Ришелье пожелал причаститься. Когда священник приходской церкви Сент-Эсташ, где кардинал был крещен после рождения, вошел со святыми дарами и поставил их вместе с Распятием на стол, специально для того приготовленный, кардинал сказал: - В скорости я предстану перед Судией, который будет меня судить строго! Путь осудит меня он, если я имел иные намерения, кроме блага церкви и государства! Больной причастился, а в 3 часа был соборован. Со смирением отрека-ясь от гордости, бывшей опорой всей его жизни, он обратился к своему ду-ховнику: - Отец мой, говорите со мной как с великим грешником и обращайтесь со мной как с самым последним из ваших прихожан. Священник велел кардиналу прочитать «Отче наш» и «Верую», что тот исполнил с большим благоговением, целуя Распятие, которое держал в руках. А прекраснейшей из герцогинь Парижа, мадам д'Эгийон сделалось дур-но, подруга ее госпожа Вижан проводила герцогиню домой, где ей пустили кровь. 4 декабря врачи перестали давать лекарства. Однако племянница привезла какого-то врача, который дал кардиналу странную блестящую пи-люлю, и тому полегчало. Все вздрогнули ибо основание кубка сжимаемого Ядвиго со страшной силой с треском распалось. - Cholera! – прошептала миледи Сомерсет, - Это очевидно «вечно жи-вущее лекарство» - пилюля из ртути и других ядовитых соединений! Jezu! Как я ее ненавижу… Продолжайте, любезный граф! Сам Ришелье не верил своему мнимому выздоровлению. В полдень он едва слышно произнес склонившейся над ним племяннице: - Моя горячо любимая Ла-Комбалетта, я ухожу... Мне тяжело и не хотелось бы видеть своим посмертным взглядом страдания дорогой для ме-ня… Прошу оставить меня… Молю! Герцогиня предчувствую свой близкий обморок тотчас вышла. Едва племянница закрыла за собой дверь, как кардинал впал в беспамятство. - Так умер наш великий министр! Многие его осуждают! Но только не ваш покорный слуга! Ибо наш великий кардинал, несмотря на все свои со-мнения, понимал, что нужно действовать так, словно у него их нет! И он ста-рался сделать Францию великой страной! – закончил Айала. - Дорогой мой супруг! – Ядвига положила обломки кубка на стол, - Разрешите мне покинуть вас и милостливого графа! - Да, драгоценная моя, иди и отдохни! – любезно отправил жену Со-мерсет. Ядвига вместе с камеристкой вышли из каюты герцога. Мадлен-Сесиль пошла в свою каюту, а герцогиня Сомерсет отправилась на палубу, заверив камеристку, что с ней ничего не случится. Холодный декабрьский ветер принес мелкий снег, который осыпал пол палубы сделал тот скользким. Полячка закутавшись в меховой плащ крепко держалась левой рукой за перила, а с правой периодически слизывала вы-ступающую кровь на ссадине. Треснув кубок снес кожу на косточке указа-тельного пальца. Глаза женщины были сухие, но губы кривились и дрожали. - Как ты все рассчитал! Да… Теперь я могу спокойно обращаться к те-бе на ты! А тогда это получалось трудно! Теперь тебя нет! Грешник и святой в одном лице! Ты отрекся от меня! Ты отдал меня другому! Ты все решил за меня… И умер… Она со всех силы стукнула по ограждению. Слез не было. Но такая мутная тоска поднималась в душе, что в какой-то миг бедной женщине захо-телось бросится в холодные темные воды. - Я никогда не скажу тебе тех слов, что хотела сказать! Я гневила Гос-пода нашего не далее как вчера, когда в тоске вымысливала, что лучше бы Дави был девочкой и тогда я смогла бы хотя бы жить во Франции. Пусть бы мы так не встречались. Но я бы постоянно слышала о тебе, знала бы, что ты рядом. А может и смогла бы лечить тебя. Господи! Прости меня закоренев-шую во грехе! Но лучше бы я отравили это дурру племянницу! Тогда твоя смерть не была бы такой страшной! - Вы не боитесь, Ваша Светлость, что вас унесет холодный северный ветер? – раздался насмешливый мужской голос из темноты. - Это вы, граф? – спросила Ядвига, - вам наскучило общество моего супруга и вы тоже решили прогуляться? - Ах, дорогая герцогиня, - де Айала приблизился у герцогине так, что его стало видно в сгущающихся сумерках, - когда вы сломали кубок, то я сделал вывод, что вы, мадам, очевидно, та самая герцогиня, чьи пакеты я доставлял в Париж маркизу Рошфору. - Вы, сударь, весьма проницательны! – ответила полячка. - Все мы обучались одному искусству у великого человека, который ныне почил в бозе! Вижу, что вы его ценили высоко. А потому, что я неволь-но услышал, я понял, что он также ценил вас. - И как много вы услышали, граф? – надменно спросила миледи Сомер-сет. - Я, мадам, оказался на палубе именно в тот момент, когда бы сожале-ли, что не отравили племянницу. И тогда я сделал вывод, что вы были доста-точно близки и к этой даме и, что вполне естественно, к Его Высокопреосвя-щенству. - И вы, синьор, не услышали большего? - Даже если я и слышал то, что не предназначено для моих ушей, я, по-верьте мне, миледи, сумею сохранить тайну. Хоть я и испанский граф, но ма-тушка моя была француженкой. Отец же всю свою жизнь посвятил пьянству и распутству. Он умер оставив нас нищими, хорошее еще, что я был единст-венным ребенком. Матушка могла каким-то образом жить за долги и сводить концы с концами. Кардинал же Ришелье, мир его праху, дал мне возмож-ность подняться! Выкупить свое испанское поместье. И честно служить ро-дине моей матушки. Поэтому я считаю себя честным человеком, а не преда-телем. При упоминании имени умершего министра Ядвига снова потеряла контроль над собой. - Тогда, любезный граф, послушайте! Послушайте меня одну минутку! Мне не с кем поговорить! Я всегда одна! Я всегда была очень несчастна, правда. Это не слова, это бедное переполненное сердце изливается наружу. Таких, как я, не очень-то жалеют, и это несправедливо. С юности я стала разменной монетой. Моя семейная жизнь началась с того, что меня изнаси-ловали и изуродовали. Затем меня вроде бы спасли, но, опять таки, не ради меня самой. Герцог Лианкур, наверное, так же как и вы, синьор, хотел выку-пить свои поместья и зажить спокойной жизнью. А для этого ему надо было найти себе достойную замену. Он был моим другом, но думал о себе, не обо мне. Мне в моем положении нужно было сердце, которое бы полюбило меня. Ядвига замолчала и посмотрела в темную морскую пучину. - Он тоже меня не щадил. Как не щадил и себя. Он жалел, только свою племянницу. Когда она плакала, ее утешал. Когда она поступала дурно, ее извинял. И она еще жаловалась мне! Что все ей чуждо, все ей не так! А я должна за все благодарить. Ничего, бедняжка, шагай! На что ты жалуешься? Все против тебя? Так что ж, ты ведь на то и создана, чтобы страдать, девка! А я влюбилась в него! Вся моя жизнь была в его суровом взгляде, вся моя ра-дость – в его скупой улыбке, вся моя душа – в его дыхание! Я была даже не забавой, не мимолетным развлечением! Я была грехом! Которого он всячески стремился избегать! Но судьба играла нашими сердцами. Я чувствовала, что он любит меня. Два года назад я уверилась в этом… И сразу разлука! Как это было ужасно! Узнать, что тебя любят и при этом отдают другому человеку! Для моего блага! Боже! Может быть другая в этот миг возненавидела бы его и стала свободна от этого всепоглощающего чувства. Но не я! Я слишком, уж слишком, его люблю! Я поняла, я простила, я сделала так, как он мне велел. Почти два года я живу в браке с Сомерсетом. Может быть раньше он и лю-бил меня. Но Бастилия и моя болезнь свели на нет все чувства. Он держит меня как в тюрьме. Улыбается только на людях. Дома же суров и мрачен. Презрительно отзывается о моих детях, о Франции, о кардинале. Может быть он думает, что таким образом сделает меня счастливой?.. Граф де Айала пристально смотрел на тонкий профиль герцогини Со-мерсет. В какой-то миг он пожелал уйти, что бы всего этого не знать. Но лю-бопытство и жалость взяли вверх. Он понял, что женщине необходимо вы-сказаться и он обязан ее выслушать, а потом все забыть. - Как тяжело делить ложе с нелюбимым! Мне приходиться одурмани-вать себя напитком, что бы терпеть прикосновения мужа. Это также не спо-собствует нашему сближению. Кардинал заставил Сомерсета подписать кон-тракт, что тот лишь в том случае не будет считаться во Франции государст-венным преступником, если наш брак будет полностью завершен. А для это-го должен родиться наш совместный ребенок. Как видите, сударь, герцог Сомерсет контракт соблюдал. - Миледи! – вступил де Айала, - Но, возможно, вы еще сможете нала-дить свой брак! Может родившийся наследник что-то изменит. - Дети еще никогда не способствовали налаживанию отношений между родителями! - назидательно ответила герцогиня Сомерсет, - Все дело во мне. Я не могу полюбить мужа. А просто его терпеть рядом мне невыносимо тя-жело. Было бы легче, если бы я была одна. Я так умоляла кардинала дать мне возможность уехать на мою родину! Но он принял решение… Наверное, он вычеркнул меня из жизни своей, одним росчерком под контрактом заста-вил свое сердце не пылать! А вот мое бедное сердечко все тлеет и тлеет, как уголек. Ваш рассказ о смерти кардинала стал ветром, который вновь раздул пламя! Боже! Боже! Я ведь на что-то надеялась! Думала, вдруг, Сомерсет опять поедет во Францию послом, возьмет меня с собой. И я хоть одним глазком увижу… Сильное напряжение съело оставшиеся силы. В глазах Ядвиги помут-нело. Она чуть не упала за борт, но извечный материнский инстинкт заставил ее обхватить живот и мягко упасть назад, на палубу… *** Граф де Айала бережно опустил бесчувственную миледи Сомерсет на кровать ее супруга. - Ее обмороки, любезный граф, - сказал Сомерсет де Айале, - стали нормой! А вот раньше мне рассказывали, что она никогда не теряла сознания. Она же лекарка. Не боится вида крови, гнойных ран и прочей жути. А теперь вот падает по любому ничтожному поводу. - Возможно, милейший герцог, это ее состояние так влияет… - Это ее третья тяжесть! Когда Бог уготовил нам встречу в Гранаде, то она была в таком же состоянии. Но была собрана и весела. Несмотря на то, что только потеряла всех своих спутников в арабской резне! - Но раз на раз не приходится, милорд. – улыбнулся граф. - Ох, сударь! – вздохнул герцог, - Ведь два года назад я так любил эту женщину! Я так желал ее! Я мечтал весь мир бросить к ее ногам! Не смотря на то, что она была шпионкой этого мерзкого министра! Несмотря на то, что второго своего ребенка родила невесть от кого. Я так и не знаю, есть у него отец или он родился после насилия в Африке… Я мечтал о ней! И я получил ее! Мне ее подарил кардинал! Я удивлялся его милости! Даже пожелал этому чудовищу здоровья в одной из молитв к Господу нашему. Но я не знал, что он мне подарил! Это уже была не та женщина, которую я так вожделел! Мне досталось существо, у которого в моем присутствии всегда печальное лицо и удрученный вид! Эта женщина ненавистна мне, граф! Она обманула все мои надежды! И она расплатится за это сполна, разумеется после того, как родит ребенка. - Герцог, полноте! – возмутился испанец, - Вполне возможно, что гер-цогиня после родов станет иной! Будет нежной и любящей супругой и доб-рой матерью! - Я не верю в такие чудеса, граф! У нее был шанс стать доброй женой, но она выбрала болезни и страдания. Посмотрим, конечно, что будет в Гра-наде… Она непонятна для меня… И это тоска по кардиналу. Что ей в его смерти? А как переживала, сломала кубок. Такая странная привязанность к своему покровителю… Мне не понятна она, повторюсь… Чувство любви ушло из моего сердца!.. 4.6. «В отсутствии любви и смерти» Чтобы не мог тебя заставить свет Рассказывать, что ты во мне любила, - Забудь меня, когда на склоне лет Иль до того возьмет меня могила. В великолепном поместье Сомерсета был чудесный сад. В нем росли конусообразные кипарисы и апельсиновые деревья. Цветущие кусты напол-няли мягкий южный воздух нежным ароматом. Из пастей каменных львов били фонтаны. В разных уголках были устроены живописные беседки. Сад был совершенно изолирован, его окружала очень высокая стена, и только в одном месте к стене примыкала башня из красного камня, без окон. При мавританском владычестве этот садик назывался спальней сул-танши – там, в самом укромном уголке были мраморные бассейны, в которых купались прекрасные жены и наложницы. Час назад по саду прогуливались миледи Сомерсет, Мадлен-Сесиль, Хасинта и крошечная Маргарет, дочка Сомерсетов, разумеется, на руках сво-ей кормилицы. Ядвига перенесла тяжелейшие роды. Только знания и упорство медика Али спасло ее от смерти. Малышка родилась великолепной. А в три месяца она стала наверно самым прекрасным из гранадских младенцев. У нее были огромные фиалковые глаза в отца и в него же черные кудрявые волосы. Кожа же была мраморно белой. Все служанки дома были от девочки без ума и на-зывали не иначе как прекрасная Маргарет. Герцог сначала был очень огорчен тем, что родилась девочка. Но по-том, очевидно вспомнив, какую роль играла рыжая королева Англии, решил, что иметь дочь все-таки лучше, чем не иметь никого. Миледи Сомерсет особо нежных чувств к дочери не питала. Она пол-ностью доверила дочь кормилице. И камеристка, и Хасинта, и даже Жиль-берта как будто в сговоре со своей хозяйкой не оказывали маленькой Сеймур герцогине Сомерсет особого внимания. Правда, на малышке это особенно не сказывалось, так в доме герцога было много служанок, готовых ради услуже-ния хозяину целый день возиться с малышкой.
Прекрасная Маргарет: Герцогиня Сомерсет больше всего любила гулять по садам Хенералифе с юным князем Потоцким, которому исполнилось восемь лет. А также с трехлетнем Дави. Теперь она звала сына только так – Дави. Их прогулки ох-ранял новый слуга – Хуан. Иногда и Али сопровождал их компанию. Все существование Ядвиги теперь замкнулось на младшем сыне. Она постоянно пыталась заставить его говорить. Но мальчик молчал с упорством странным. Его старший брат также делал отчаянные попытки заставить брата сказать хотя бы слово. Все было безуспешно… Арабский лекарь правда уве-рял свою печальную госпожу, что возможно ребенок когда-нибудь заговорит, но миледи Сомерсет ему уже не верила. Даже прогуливаясь с сыновьями Ядвига редко улыбалась, была сосре-доточена и молчалива. На одной из таких грустных прогулок герцогиня встретила графа де Айалу. Тот прогуливался совершенно один. Он вежливо поприветствовал миледи. И испросил разрешения сопровождать ее на про-гулке, на что Ядвига равнодушно заметила, что он ее не стеснит. Дойдя до небольшой апельсиновой рощицы молча герцогиня и граф присели на не-большую каменную скамейку. Граф решил прервать подзатянувшиеся мол-чание. - Как здоровье вашего супруга, светлейшая герцогиня? – вежливо спро-сил он. - Наверное хорошо, - с усмешкой ответила Ядвига, - раз он с утра куда-то отправился. Мы редко видимся, любезный граф, с супругом. Я выполнила все, что предписано мне контрактом… Терпеть дальше… Это выше моих сил. Мои дорогой супруг мечтал о сыне, но я не смогла осуществить его чая-ния… И, к величайшему его сожалению, я не могу более произвести на свет еще наследника. Я стала бесплодной, как далекая пустыня в той стране, в ко-торую… Ах, что я могу вам, мой любезный собеседник, еще сказать… Моя жизнь кончена! Я и больна, и опустошена. Только мои сыновья удерживают мою бренную оболочку от того, что стать прахом и тленом. Моя душа пыта-ется сломать телесные оковы, которыми ее обволокло мое еще живое тело. И только усилием воли я заставляю ее не разлучаться с этим миром. Увидев как расширились зрачки в глазах графа, миледи Сомерсет пе-чально улыбнулась. - Не бойтесь, синьор драгоценный, я грешница, но не настолько я зако-ренела в грехах, чтобы решиться самолично расстаться с миром обетован-ным. - Герцогиня! – с пылом произнес испанец, - Ваша Светлость! Вы ещене столь прожили много лет, что бы потерять надежду! Ядвика посмотрела вдаль. Вздохнула. - Мне осенью сравняется 27 лет. Юность моя прошла слишком быстро. Сердце мое изранено! - Время, сударыня, лучших лекарь! - А мне часто кажется. Что у меня нет времени… Полячка поднялась со скамейки. - Очевидно, что испанцы более практичный и набожный народ! – с по-луулыбкой на бледных губах сказала она, - скамейки делают из камня и ста-вят на утоптанную землю. Граф ждал расшифровки сказанного герцогиней, но она не стала про-должать. А взяла за руки подбежавших детей и двинулась по направлению к своему поместью. Де Айала пошел за ней следом. - А вы, светлейшая герцогиня, знаете, что наш покровитель и министр Франции перед своей смертью сжег просто неисчислимое количество бумаг. Из его круга кто-то, ненароком, обмолвился, что он жег письма: шифрован-ные и обычные; записки тайной канцелярии, а также некоторые дневники. - О, и конечно это в мгновение ока стало достоянием памфетистов и куплетистов? Ведь так? – слегка оживилась герцогиня, - Пошли небось пе-сенки или мерзкие стишки, что он сжег любовные письма от неких дам? - Конечно, сударыня, некоторые слухи были, - ответил испанец. - Легко судить выдающихся людей, - вздохнула Ядвига. - Человеческая натура имеет такие особенности, светлейшая синьора. Господина кардинала не любили очень многие знатные люди. Многие из них и нанимали памфетистов и клаку. Но ведь те, кто узнавал его близко вполне могли оценить его достоинства, которые на официальных приемах он тща-тельно скрывал под маской высокомерия. Я, вот, могу вспомнить только приятные минуты общения с ним. При каждой аудиенции с ним, Его Высо-копреосвященство входил, улыбаясь, с той величавой приветливостью, кото-рая ему свойственна почти всегда. И от него я уходил совсем задушенный его добротой, и влюбленный в его достоинства. - Любезный граф, - Ядвига с тонкой усмешкой посмотрела на Айалу, - у нашего великолепного и несравненного Армана было много достоинств. Я совершенно не смею пытаться оспаривать то, что он был добрым и любезным человеком! Но обстоятельства, гордость и честолюбивые помыслы заставля-ли его прятать природную мягкость и стеснительность. Его напускная холод-ность могла остудить жар многих душ. Его высокомерие заставляло замирать многие сердца. Вы знаете мой секрет! Но при этом я не могу сказать, что кардинал всегда был прав в своих деяниях и никогда не совершал неблаго-видных поступков. Он ошибался, как любое человеческое существо, создан-ное Господом нашим. Он иногда не мог управлять чувствами, которые захва-тывали его разум. Его терзали сомнения. Он бывал унижаем и впадал в рабо-лепство. Но он блестяще мыслил и это возводило его на верх и сводило на нет все его недостатки. Многие из дворцового круга и ненавидели его от то-го, что завидовали силе его разума, способностям и возвышению. Что бы он ни совершал, общество никогда не было справедливо. Великий человек, дос-тойно служивший своей стране, сродни приговоренному к смерти. Единст-венная разница состоит в том, что последнего карают за грехи, а первого - за добродетели… Пойдемте быстрее… Уж близится вечер. *** Сидя в детской Ядвига обдумывала идею, которая появилась на про-гулке и теперь захватила все ее существо. Через полчаса она встала и прошла в свою комнату. Там из кабинета она достала чернильницу, тонкий перга-мент и несколько очиненных перьев. Опустившись на стул перед небольшой конторкой герцогиня быстро начала писать. Это письмо предназначалось для старой княгине Потоцкой, которая, к счастью Ядвиги, обладала крепким здо-ровьем и большой жизненной силой. В письме герцогиня Сомерсет просила княгиню принять не только своего единственного внука, но и его брата. И чтобы тот не почувствовал себя бедным родственником на попечении, мать давала за ним фактически приданное, а точнее шкатулку с сокровищами, ко-торые ей подарил грозный министр. Ядвига умоляла свекровь всячески опе-кать Дави и по возможности, за рубины и алмазы, приобрести для него поме-стье. В течение недели герцогиня Сомерсет отдавала соответствующие ука-зания слугам. Собирала детские вещи. Никто ей не мешал, ибо супруг отсут-ствовал, что миледи вовсе не волновало. И в один прекрасный день Ядвига собрала перед собой своих давних верных слуг: Зыха - родственника князя Потоцкого; Якубуса Люсуса – учителя фехтования; Али, который давно стал ее наставником и другом. Внимательно посмотрев на них герцогиня Сомер-сет объявила, что часа через два они должны будут отправиться в далекое пу-тешествие вместе с ее детьми – Владиславом и Давидом. Слуги только удив-ленно моргали, не смея даже возразить. В голосе полячки звенел метал, а вы-ражение лица было непреклонным. - Я повелеваю вам сохранить любой ценой моих сыновей! Вы ви-дели от меня много доброго! Я была уверена в вашей преданно-сти! Докажите же ее на деле! Помните, что ни Бог, ни люди, не оставят это деяние без награды! – с жаром произносила Ядвига внимательно смотря в глаза своих слуг. Никто не возражал. Поэтому она отпустила всех на сборы. Только Али задержался подле своей госпожи. - Госпожа моя! Абла ! Каков будет наш путь? Морем ли? По суше? - Доедите экипажем до Малаги. Сопровождающим будет маран Иа-ков. Я лечила его детей и жену. Он же поможет вам сеть на корабль «Святой Ярмут», который плывет в Гамбург. Оттуда будете по суши добираться уж до Кракова. - Путь опасен, госпожа! Дети малы! Особенно Давыд. - Али! Ты мне давно уже не слуга! Ты - мой наставник, друг и брат! Путь невероятно труден. Я знаю это. Дети малы. Я понимаю это. Слуг мало. И это я помню. Но иного выхода нет. Я чужая в этом замке, в этой стране. Мой супруг не обрел счастья в этом браке и душа его ожесточилась. Он не-навидит пасынков. Все вокруг будто пороховой склад князей Потоцких. Достаточной крошечной искре появиться, как все взорвется! И если детям суждена погибель, но пусть уж по пути на родину, чем на чужбине. Я знаю, что ты и Зых не дадите их в обиду. И, молю тебя как молила бы любая мать, если спастись не будет никакой возможности, то лучше убей их, чем отдай на поругание и муки. И береги себя, ибо я только в тебя верю! У тебя не дрогнет рука прекратить их жизнь. - Абла! – едва слышно произнес арабский лекарь, глядя в глаза своей воспитанницы, - Но ты останешься одна! У тебя не будет поддержки. - Мой дорогой друг! – грустно улыбнулась Ядвига, - Не беспокойся обо мне. Я выстояла тогда, когда погибли многие. Не ты ли учил меня стойкости? А ныне… Смерти я не боюсь. Нет, не так. Я, конечно, как любое существо себя осознающее, боюсь той неизвестности, которая таится в слове смерть. Я, как существо слабое, боюсь телесных мук, ибо не высок порог моей бесчув-ственности. Но я готова предстать перед Господом нашим и дать ему отчет о своих прегрешениях. Ибо моя земная жизнь не стала столь привлекательной, как была лет пять назад. И все часто я чувствую себя не женщиной, а лишь телесной оболочкой, душа моя блуждает в заоблачных далях. Мои намерения просты. Вернется в дом мой супруг и я буду молить его о разводе, тем более что вполне можно доказать, что согласие на брак он дал под страхом смерти. Если герцог Сомерсет, просвещенный милосердным Господом, согласится на развод, то я подобным же путем буду возвращаться на родину. Если же ми-лорд будет непреклонен, то как добрая христианка, я повинна буду влачить свое существование в его доме и воспитывать нашу дочь… Али по-восточному низко склонился перед Ядвига. - Моя рука будет тверда, абла. Будь спокойна. Да хранит тебя Господь. Детей увозили два экипажа. Ибо помимо Али, Зыха и Якубуса, в дорогу собрались Жильберта, Мадлен-Сесиль, а также все из парижских слуг, взя-тых герцогиней из дома Лианкура. Еще были наняты десять охранников. Жильберта собиралась выйти замуж за Зыха, который давно уже сдался ее карим глазам. Мадлен-Сесиль собиралась вернуться во Францию вместе с теми из слуг, кто также мечтал о Париже.
Прекрасная Маргарет: Прощание было скупым на эмоции ибо миледи Сомерсет опасалась, что разрыдается. Почти все свои сбережения она раздала отъезжающим. После того, как кареты скрылись из поля зрения, Ядвига спустилась в свою комнату-молельню, устроенную в полуподвальном помещении рядом с лабораторией, и долго, вместе с верной Хасинтой, молилась за удачу пред-приятия. После молитвы она почувствовала облегчение, как будто тяжкий груз давивший на ее плечи все два года совместной жизни с герцогом Сомер-сетом, наконец спал и она смогла распрямиться и вздохнуть. 4.7. Путь в небеса Умер! Прошли две зимы и два лета! Как холодна ты, могила! Милый, возьми меня с этого света, Все мне постыло. (Адам Мицкевич. Романтика) Я смерть приму без дрожи, Я кончу путь земной. Со мной ты будешь, Боже! Коль друга нет со мной ! Спустя две недели после отъезда пасынков герцог Сомерсет вернулся в свое гранадское поместье. Узнав об отъезде детей он некоторое время нахо-дился в недоумении, ибо помнил о чадолюбии своей супруги. Но увидев, что теперь всю свою нежность она перенесла на их совместного ребенка, посчи-тал все происшедшее добрым знаком. И со своей холодной супругой был не-которое время весьма любезен. Он рассказал, что побывал в своих пригра-ничных владениях и там узнал, что не только великий французский министр оставил сей мир, но уже как месяц и король Людовик XIII почил в бозе. Теплая гранадская весна заканчивалась, близилось лето. В садике сул-танши наполнили мраморные бассейны. Граф де Айала нанес визит Сомерсетам и теперь настаивал на их ответ-ном визите. Посему после некоторых уговоров герцогиня Сомерсет согласи-лась вместе с мужем посетить поместье соседа. Когда гости прибыли во дворец, то Айала поведал, чтоего супруга не-много прихворнула, поэтому не может спуститься к гостям. Но она страстно желает познакомиться со своей соседкой, поэтому граф умоляет миледи Со-мерсет поднять в комнату графини. Ядвиги ничего не оставалась, как согла-ситься. Расторопный слуга провел ее в комнату на втором этаже. Это были покои пышно обитые алой тканью с золотыми узорами. От обилия алого миледи слегка загрустила. Налево в углу, на помосте, возвыша-лась роскошная кровать под балдахином, покоящимся на витых столбах. В углу направо – отворенное окно, возле которого на маленьком столике лежа-ла лютня. Рядом стояло большое кресло, в котором сидела женщина. Синьора сразу поднялась навстречу гостье. Ядвига сразу подумала, что если бы была мужчиной, то начала бы тут же сочинять красивый мадригал для этой дамы, ибо более совершенного соз-дания она еще не видела в своей жизни. Мерседес, так звали графиню де Айала, была чуть ниже среднего роста. Она не была не худой и не полной. Все, что было открыто платьем, было мягких, нежных, округлых линий. Кожа была прозрачно золотистой. И, каза-лось, что от женщины исходит сияние. Это сияние усиливалось великолеп-ными медно-медовыми волосами, заколотыми черепаховым гребнем. При та-ким волосах у графини были темные брови и черные пышные ресницы. Глаза были темно-карие, и казались черными. Большой, но очень красивой формы рот с пунцовыми губами дополнял картину. Графиня улыбнулась гостье. Об-нажились безукоризненной белизны ровные зубы, а на нежных щеках появи-лись прелестные ямочки. - Ваша Светлость! – обратилась Мерседес к Ядвиге красивым глубоким контральто, - я рада, что вы наконец-то почтили своим присутствием наш скромный дом. Не сочтите меня неучтивой из-за того, что я заставила вас подняться ко мне, но сегодня по утру я на лестнице подвернула ногу и теперь не могу спуститься вниз ибо нога распухла. При этом графиня взялась подлокотника кресла раскладной веер и не-сколько раз обмахнулась им. Ядвига с интересом разглядывала этот веер. Ибо во Франции из-за многочисленных ортодансов по ограничению знати в нарядах, такие веера не вошли в моду. - Садитесь, любезная синьора! – сказала она графине, - А я осмотрю вашу ногу. И вполне возможно ночью опухоль спадет, если вы будете пра-вильно выполнять мои рекомендации. - О, синьора герцогиня! – с легким испугом ответила Мерседес, - Я не смею! - Любезная, - с нажимом произнесла Ядвига, - обойдемся без церемо-ний! Ибо ни за что не поверю, что ваш супруг не поведал вам о моих лекар-ских способностях. Да и вся округа уже давно наслышана об этом. Церемо-ниал мы оставим на потом, когда вы поправитесь. Полячка усадила графиню в кресло, а сама опустилась на скамеечку для ног. Отвязав от пояса свою холщевую медицинскую торбочку она ос-мотрела ногу, смазала ее какой-то мазью. От которой по ноге побежал холо-док и боль несколько уменьшилась. Затем Ядвига туго забинтовала ногу Мерседес полосками ткани и сказала, что графиня вполне может спуститься к гостям, если наденет свободные туфли без каблучка. И что двигаться надо, ибо так быстрее спадет небольшой отек. Туфли нашлись. И Мерседес опираясь на твердую руку лекарки спус-тилась вниз. Так они предстали перед беседующими герцогом и графом. - О! – воскликнул де Айала, - моя супруга смогла спуститься кнам! Миледи! Вы чудотворница! Герцог Сомерсет повернулся к графине и ему показалось, что он ослеп. Вежливо, по этикету, он поклонился женщине, но не мог оторвать от нее свой восхищенный взгляд. Мерседес же подошла к мужу и оказалась рядом с герцогом. Они стояли рядом – самые красивые мужчина и женщина. И Ядви-га подумала, что вот на ком Сомерсет должен был жениться… *** - Мерсеес, драгоценная! – нежно пенял граф своей супруге, - Вы слиш-ком часто бываете во дворце герцогов. - Но мой обожаемый, Карлос! – отвечала та, Герцогиня Сомерсет при-глашает меня туда! И потом у них такой великолепный садик, который назы-вают садиком султанши. Там такие бассейны! Они скрыты от нескромных глаз. Мы там купаемся. И я хоть как-то могу переносить эту духоту. - А что же делает синьор Сомерсет? – спросил граф. - Не знаю, - капризно надув губы ответила жена, - я не спрашиваю о нем… А знаете, Карлос… Может это конечно и не хорошо рассказывать, но у герцогини все тело в шрамах! Я увидела это в бассейне и чуть не лишилась чувств… И как герцог проводит ночи в супружеской спальне? Он видно очень мужественный человек. - Моя дорогая! Не стоит обсуждать семейные дела наших соседей. - Хорошо, любимый мой супруг! – с улыбкой отозвалась Мерседес, - Но мне просто очень любопытно, почему такой красивый и знатный синьор женился на женщине обезображенной, да еще и иностранке. Я знаю, что мало сейчас браков по любви, но какие обстоятельства столь знатного и могущест-венного герцога могли заставить жениться на странной женщине, почти ведьме, которая к тому же и не любит его. - Очарование мое, Мерседес! – удивленно спросил граф жену, - Почему вы решили, что герцогиня не любит своего мужа? - Мой наилюбезнейший муж, - ответила женщина, - она не только не любит его, она его просто не терпит. Это настолько заметно для окружаю-щих, что многие соседи уже в курсе. - Да, - вздохнул граф, - герцогиня совершенно не старается замаскиро-вать свои чувства. Скажу вам по секрету, мое солнце, брак этот вынужден-ный. Герцогиня ни за что не стала бы женой Сомерсета, ибо во-первых он убил ее прошлого мужа, а во-вторых она любила, да и сейчас еще не может забыть, одного очень известного человека облеченного властью, но он, этот человек, вынудил ее на этот брак. - А герцог? – удивилась Мерседес. - Герцог был пленен после дуэли и ему был дан выбор или свобода, или долгий плен, а возможно, что и эшафот. И раньше… Когда-то он был влюб-лен в герцогиню. Поэтому он согласился. Он не знал, не предугадал, что есть и женщины-однолюбки! *** В темной комнатке Башни Инфант на большой кровати с задернутым пологом сплетались два тела… - Эдвард, любимый! – зазвучало красивое контральто. – Как ты мог же-ниться на этой ведьме? Ты должен знать! Она любила кого-то важного во Франции. Дурачок Карлос говорит, что и сейчас еще любит. - Рыжее солнышко мое! Я ведь не знал, что на свете есть ты. Я был очарован когда-то герцогиней, - тихо ответил любовник, - И кто этот, важ-ный? - Карлос не сказал, как я не пытала его! Он сказал только, что именно этот человек устроил ваш брак. - Что?.. Не может этого быть! Нет! – любовник расхохотался, - Боже! Как я был слеп! А разгадка была у меня так близко… Такая странная женщи-на, как Элизабет Лианкур, вполне могла влюбиться в страшного больного старика… Ну что ж… Теперь и вовсе не стоит ее жалеть. *** Старик меняла провожал женщину закутанную в плащ по узким улоч-кам маранского квартала. Тут жили купцы и менялы разных наций и вероис-поведаний, ныне выдававшие себя за католиков. - Не стоит вам, Ваша Светлость, днем приходить сюда! – пенял он да-ме, - Святая инквизиция не посмотрит, что вы герцогиня и католичка. Им уже не хватает бедных, возьмутся и за знатных. А тут вы, с мазями и отварами… Нет уж, приходите вечером. А еще лучше, если будете посылать вашу слу-жанку или ее муженька. - Иаков! Успокойся. Нельзя лечить заочно! Пока я не увижу вид боль-ного, я не смогу ничего приписать! - Все равно будьте осторожны, Ваша Светлость. Тут тоже есть предате-ли. Я вот слышал от старухи Сары, что к Марии, вдове аптекаря, приходила сиятельная графиня Мерседес. Та ей какое-то зелье дала. - Наверное приворотное! – усмехнулась Ядвига, - Бедный граф. Мерсе-дес и мой светлейший супруг украсили голову графа рогами. - Так Ваша Светлость уже все знает? Впрочем, тут трудно что скрыть… - Мне это на руку, Иаков! – сказала герцогиня, - Я давно уже мечтаю получить развод. Теперь есть повод. И тогда я смогу вернуться на родину к детям. Возможно, что муж и Маргарет отдаст мне. - Пока жив граф, - старый Иаков задумчиво подергал бородку, - синьо-ре Мерседес не стать герцогиней! Ибо их брак не оспоришь… - Но может граф отпустит свою неверную жену. И пусть живут во гре-хе. Лишь бы дал развод! *** Мерседес смотрела на большой пузатый графин. - Конча! – позвала она служанку, - Воду покупали у водоноса? - Да, госпожа! Целую ваши ноги. - Смотри! А то уже и в доме д’Агвиларов болеют холерой. Говорят, что это от заколдованной воды. *** Ядвига вышла из комнаты графа де Айалы. Она внимательно посмот-рела на стоявшую у двери красавицу графиню. - Теперь вы вдова, синьора, - бросила она Мерседес, - меня вы позвали слишком поздно! Поэтому все можно свалить на эпидемию. Хотя я не верю в это. Прощайте. - А не вы ли, синьора-колдунья, наслали на нас эту эпидемию! - крик-нула в ответ обиженная красавица. *** Дворец встретил Ядвигу пустотой. В детской никого не было. Из слуг были только испуганная Хасинта и ее супруг Хуан. - Хасинта, дорогая, - удивленно спросила герцогиня испанку, - где слу-ги? Где моя дочь? И герцог почему не у себя? - О, моя светлейшая синьора! – Хасинта начала ломать руки, - Герцог еще утром забрал малышку Марго и ее нянек и уехал в большой карете. А днем пришли люди в форме с красными перевязями и перевернули весь дво-рец. С ними были два монаха и епископ. Монахи нашли ваш шар из хрусталя. Травы все пораскидали. А офицеры забрали какие-то бумаги. И сказали слу-гам, что бы они убирались по домам. Ну вот все и разбежались. А мы с Хуа-ном решили вас дождаться. Ядвига кинулась в свою лабораторию. Там царил хаос. Полячка ото-двинула шкафчик и вздохнула с облегчением. Лунная настойка Ягны стояла в потайном углублении целая и невредимая. Женщина бережно сняла с шеи большое распятие и нажав на навершие креста откинула его как крышечку. В открывшуюся полость она наливала полпузырька настойки. Распятие снова надела на шею. А настойку поместила в потайное место. После проделанной работы герцогиня поднялась в свою комнату. Там был относительный поря-док. Взломаны были только кабинет и бюро. Герцогиня опустилась на край кровати, чтобы собраться с мыслями. Из под подушки виднелся краешек чего-то белого. Ядвига потянула его и выташила сложенный в трое лист рисовой дорогой бумаги. Развернув его она уставилась напляшущие буквы. Где было начало этой игры? Тут ли ее конец? Я не желаю вашей смерти, мадам. Бегите, если успеете. Когда-то я любил вас, но вы не любили меня. Э.С. Узнав почерк своего супруга Ядвига вскочила с кровати и выхватив из гардеробной плащ кинулась вниз по лестнице. - Хасинта, Хуан! – закричала она, - Собирайте вещи и прячтесь куда-нибудь! Встретимся у Иакова. Набросив плащ она стремительно добежала до двери, отворила ее и за-стыла как вкопанная. На ступеньках крыльца стоял небольшой отряд. Га-лантный офицер вежливо поклонившись осведомился не она ли является ми-леди Сомерсет. Ядвига резко развернулась и увидела Хасинту и Хуана, которых крепко держали двое молодчиков. Боковым зрением она увидела как со второго эта-жа по лестнице спускаются еще трое с обнаженными шпагами. - О, любезный офицер, - с горькой улыбкой на губах обратилась она к стоящему на крыльце, - Не слишком ли много вооруженных солдат для од-ной женщины? - Ваша Светлость! – офицер снова галантно поклонился, - Мы люди маленькие! Было дано высочайшее повеление. - В таком случае, синьор, я пойду с вами лишь тогда, если ваши люди немедленно не отпустят моих слуг! И герцогиня выхватив спрятанный под плащом маленький кинжал при-ставила его к своему горлу. - А иначе вас накажут, что вы не доставили меня живой! - Отпустите слуг! – крикнул офицер. Хуан быстро сориентировался в сложившей ситуации и схватив упи-рающуюся Хасинту выбежал во двор, подхватил под уздцы лошадь, выпу-щенную из конюшни герцога, вскочив на нее перебросил жену поперек седла и хлестнув бедной животное плеткой унесся в неизвестном направлении. Ядвига протянула кинжал офицеру и стала спокойно спускаться с крыльца. *** Уснула она крепко. Несмотря на то. Что в этот день ее допрашивали дважды. Сначала какой-то испанский маркиз. Он представлялся, но она не запомнила его имени. Потом епископ. Кажется она ответила на все их вопро-сы. Потом ее вежливо попросили пройти в другую комнату и переодеться. Две испуганные женщины помогали ей. Епископ сидел и смотрел. Она чуть не рассмеялась когда увидела как расширились его глаза, когда она сняла со-рочку и открылись шрамы. Ей дали серую плотную сорочку типа рясы и ко-роткий плащ. Распятие, хвала Господу, оставили. Отвели в подвал. Вежливо попросили зайти в камеру и быстро затворили дверь. Камера была небольшая, но не слишком грязная. Невысокий деревян-ный постамент очевидно считался кроватью, ибо на нем лежала солома. Ядвига сразу расстелила на ней плащ и легла. Прикрыла глаза и мгно-венно уснула. Сон Ядвиги Было темно. Она стояла на каменном полу, босиком. Сверху раздавал-ся заунывный звон. Неожиданно он прекратился. Холод под ногами тоже сменился приятным теплом медвежьей шкуры. Темнота начала редеть и вскоре проступили очертания камина и кресла возле него. От камина повея-ло теплом. Возле кресла стояла низкая скамеечка на которую Ядвига и опустилась, протянув поближе к огню босые ступни. - Я ошибся! – раздался голос. Ядвига вздрогнула и повернулась. В кресле сидел Ришелье во всем вели-колепие кардинальского пурпура. - В чем вы ошиблись, Ваше Высокопреосвященство? – тихо-тихо спро-сила она, глядя на кардинала. - Изабель. Мы ведь переходили на ты. А если тебя смущает сие парад-ное облачение, то ты сама его вымыслила в своем сне! - Возможно это потому, Арман, что чаще я видела тебя в сорочке и шлафроке, - улыбнулась полячка. - Что ж, - продолжил кардинал, - я пришел сюда для того, что бы на-помнить тебе об одном теологическом трактате. - Что за трактат? И зачем он мне сейчас? – удивилась Ядвига. - Ты сейчас в безвыходном положении. Тебе некому помочь. Ибо твой супруг предал тебя из-за другой. Твои друзья уехали с детьми в Жечь Поспо-литу. Ты осталась одна и тебе нужен совет. Причем совет от того, кому ты поверишь… Хотя я тоже в чем-то предал тебя. Правда не ради женщи-ны. Я просто не смог предугадать, как может все развиться… Надо было отправить тебя на родину с детьми. Ведь знал же я твое упрямство! По-верь мне, девочка, я действительно страдаю сейчас. Во Франции бушует Фронда. Как бы не потерять все, к чему с таким упорством я вел прекрас-ную страну! Одна надежда на Джулио! Он ловкий малый! Умен и хитер… Францию еще можно спасти, а вот маленькую фею из Польши уже не спа-сешь… Скажи мне… Ты простила меня? - О, Боже! Боже! – с глаз полячки закапали слезы, - Я и не могла разо-злиться. Я ведь все понимала. Я ведь сама надеялась, что вдруг Сомерсет меня привезеи во Францию, в Париж… Ты вспоминал обо мне? Не вслух, ко-нечно, но хоть внутри… про себя. - Я старался не вспоминать. Я даже приказал отвезти тот детский портрет в Ришелье. Но вот тогда, в конце, когда я подозвал Шико… Девоч-ка моя. Не надо думать сейчас о том. что могло бы быть… Уже поздно. Давай вспомни прогулку по рюэльскому саду. И разговор об одном богослов-ском трактате, где было написано как оправдали самоубийцу. И он получил возможность предстать перед Судией и оправдаться. - Да, я помню. Он сказал, что думал не об окончании жизни, а о том. чтобы не опозориться при муках, не кричать. Для того он и принял успокаи-вающую настойку. Но ее оказалось много и он не проснулся. - Умница. Подойди ко мне. Легко встав со скамеечки Ядзя подошла к креслу. Ришелье встал перед ней. Чуть нагнулся и коснулся губами ее губ. Она удивилась, что этот поце-луй был очень реальным, ибо действительно ощутила прикосновение сухих горячих губ. Проснувшись она резко села на жалком подобие кровати. Губы горели. Она нащупала распятие. Сдернула цепочку с шеи. Открыла навершие и жад-но припала губами к кресту, судорожными глотками втягивая в себя жид-кость. ***
Прекрасная Маргарет: Хасинта с невыносимой мукой на лице слушала рассказ мужа. - Синьора Изабелла умерла в тюрьме. Сразу умерла. Ну утром, получа-ется. Они только один раз ее допрашивали. Не пытали. А я уж всем по золо-тому дал. Они и рассказали, что если мы попросим ее тело, то нас самих в тюрьму посадят. - Но их же…, - глухое рыдание заставило Хасинту замолчать. - Да, жена, их бросают в ров с известью. Тут ничего не сделаешь. Но вот дочь тюремщика мне сказала, что если хоть кусочек плоти захоронить по-христиански, то душа все обрадуется и на небо попадет. - Господи, - маленькая испаночка перекрестилась, - Где же мы возьмем кусочек плоти. - Так вот, женушка моя, считай, что они, кусочки, у нас уже есть! - ра-достно ответил Хуан. Посмотрев на вытянувшееся лицо жены он улыбнулся и продолжил. - Грешников же, упокой Господь их души, голыми в ров кидаю. Так вот дочка то тюремщика то и раздевала нашу госпожу как раз после нашего раз-говора. Ну так я уже уходить собрался, а она бежит и платочек мне сует. Го-ворит, дескать, вот и похороните на освященной земле. Девчонка смелая ока-залась. Говорит, что когда с синьоры нашей перстень сдирали, то с мизинца он не слазил. Солдат то и сломал палец, что бы перстень снять. Тот потом только на кусочке кожи и болтался. Так девчонка хлебным ножом кожу раз-резала и мизинец в платочек и завернула. Да еще прядь волос срезала. Это говорит нам на память. Так что пойдем на кладбище. Похороним мизинец… Эпилог Али довез детей до старой княгини Потоцкой. Вначале пожилая шляхтенка крепко обняла своего внука Владислава, затем взяла на руки маленького Давида. - Ну что ж, панечку, будешь теперь добрым шляхтичем нашего паньст-ва, - произнесла княгиня потрепав ребенку каштановые кудри, - Звать то как тебя? - Дави его звать, мадам, - ответил за брата Владек, - и он не говорит. - Ох. Владко, брось ты мадамой бабушку свою звать! Мадамы все во Франции вашей остались, а ныне ты на отчизне своей и кликай меня либо ба-бушкой, либо пани Зося. А с чего же Давыдка не говорит, он уж не малень-кий? Довели дитя видать. Пани Зося пошла вместе с детьми в дом. Слуги кинулись накрывать стол. Зых вместе с Жильбертой встали перед княгиней и с поклоном попро-сили благословить их брак. Княгиня нахмурила брови глядя на Жильберту. - Ох, брат, опять не ровню за себя берешь! Но да пусть Бог вас судит! Живите вместе в счастье и горе. Благословляю! А что сталось с моей непуте-вой невесткой? - пани Зося села на широкую лавку возле стола, - Эй, Али-лекарь, поведай мне все без утайки! Хоть не дружили мы с Ядзей. Так ведь все человек! Да и мать внука моего единственного. Хоть вот еще гостинец мне припасла! И княгиня снова потрепала Дави по волосам. Али низко поклонился и начал рассказ о том как герцогиня Лианкур ездила в Африку. Как вернулась с Дави, как овдовела, а затем вышла замуж за милорда Сомерсета и как велела Зыху и ему отвезти детей до Польши. Пани Зося слушала внимательно. - Сдается мне, знахарь. Что ты многого не договариваешь, - со вздохом сказала она, - но видать, то не ума моего дела. Что ж, детей растить буду как внуков дорогих, тем более по матери они братья. Земли и поместий на них хватит, если умными будут. Ну, а если Ядзя вернется, то и ей буду рада… Ядзя не вернулась. *** Не повезло в жизни и герцогу Сомерсету. Прибыв с любовницей в свои английские владения и узнав от верных людей о гибели супруги, герцог поспешил ко двору. Пробыв некоторое время там и утомившись от лести и мишурного блеска Сомерсет вернулся в поместье и увидел свою прекрасную Мерседес на смертном одре. Лекари не могли понять от какой хвори умирает женщина и она за неделю «сгорела» в лихорадке. Сам милорд был заколот неизвестными позднее при протекторате Кромвеля. Титул и поместья пере-шли брату. Прекрасная Маргарет, дочь Сомерсета и Ядвиги, как падающая звезда также недолго освещала английский небосклон. После реставрации монархии красавица стала придворной дамой и пассией сластолюбца Карла II. Умерла она от родов в возрасте 18 лет. *** В Польше начался Шведский Потоп. До него сыновья Ядвиги вместе со своей бабушкой и прочими родственниками жили в мире и покое. Пани Зосю даже не огорчила смерть брата мужа, магната Потоцкого, чье княжество сра-зу разобрали на несколько графств и баронств. Потоп же со всей силой разрушений прошелся по землям Слуцких и Потоцких. Старая пани уже не имела сил на борьбу и готовилась к смерти. Она умерла перед самым наступлением врага потребовав напоследок от братьев искать спасения под сенью Ясногорского монастыря в Честонхове. Красавец Владислав и 17-ти летний Давыд, как звали ныне Давида, приняли участие в героической обороне. Монастырь отстояли и вся страна вдруг пробудившись стала гнать шведских захватчиков. Оборона Ясной Го-ры по разному отразилась на судьбах братьев. Князь Потоцкий, с детства склонный к мистицизму и глубоко набожный, решил принять постриг. Вла-дения свои он передал под бискупство (епископство). Лишь небольшая часть земель Слуцких была передана им Давыду. Трудно сказать был ли он растро-ган таким поступком брата, либо наоборот опечален. Владислав все годы их жизни в Жечи Посполитой опекал Давыда. Возможно только благодаря неж-ной дружбе брата маленький Дави научился говорить в 5 лет, когда все уже отчаялись. Владислав обладал твердой рукой и недюжей памятью. Он нари-совал на эмали портрет их с братом матери и заставил Давыда навсегда со-хранить в своем сердце уважение и любовь к женщине, которую брат уже и не помнил. После разлуки братьев Давыду, так и не имеющему польской фамилии, пришлось завоевывать для себя знатность. Помогла способность к языкам. Да умение владеть саблей. Через Корнецкого юный Давыд был рекомендован польской королеве Людвики-Марии, которая в былые времена была Марией Луизой Гонзага де Наварра дочерью правителя Мантуи князя Карла I. Немногословный юный шляхтич, так непохожий на других своими рез-кими неславянскими чертами, понравился многомудрой королеве. И Давыд Ясногорский (прозвище закрепилось вместо фамилии) стал участником пере-говоров, которые завершились в сентябре 1658 г. под Гадячем заключением украинско-польской унии. Пьер де Нуайе, личный секретарь королевы, отме-чает отменную ловкость бесфамильного потомка Слуцких. И, следовательно, королева убеждает своего супруга Яна Казимира дать юноше титул. К остат-кам поместья Слуцких добавляется брошенное в Потоп владение Липовская мельница и Давыд становится Липовским. Шляхтич Липовский верой и правдой служит королевскому дому. В 1666 году, когда завершилась кровопролитная гражданская война, Давыд же-нится на дочке Зыха и Жильберты – Дануте-Аниоле. Данута сделала его сча-стливым отцом трех дочерей-погодок. Младшая Анна напоминала изображе-ние Ядвиги на портрете сделанным Владиславом. После смерти королевы Людвики Марии и отречения Яна Казимира, Давыд Липовский оказывал поддержку Яну Собесскому в его битве против ставшего королем Михала Вишневецкого. В 1673 году умирают и король Вишневецкий и любимая супруга Данута. Ян Собесский дарует Липовскому звание каштеляна, а также дарует замок Липовецкий, бывший важный форпост возле Кракова. В 1674 году Ли-повский роднится с Радзивиллами взяв в жены дочь Януша Радзивилла – Людвику. От Людвике у Давыда появляются еще две дочери. Сына, продол-жателя нового рода, Давыд так и не дождался. Что ж, пан каштелян решает поступить мудро. Выдавая младшую Да-нутину дочку за незнатного шляхтича Влодковица, он убеждает зятя принять фамилию Липовский и земли на Литве данные в приданое Радзивиллом. Дочку же от Людвики женит на младшем сыне подскарбия коронного Кра-синьском с уговором зваться Красиньским-Липовецким. Судьбы людей запутаны, и спустя полтораста лет в 1812 году потомки Липовских и Липовецких будут сражаться по разные стороны линии фронта: Липовецкие за Наполеона, Липовские вместе с войсками русского императо-ра. *** Останкам же наших главных героев не было уготовано судьбой поко-иться с миром. В 1755 году по Испании прокатилась волна сильнейших землетрясе-ний. Гранада не миновала этой участи. Были повреждены некоторые величе-ственные мавританские постройки ставшие дворцами испанской знати. На небольшом католическом кладбище образовалась огромная щель из которой были извергнуты останки именитых грандов. Также было уничтожено кро-шечное надгробье с надписью Изабелла герцогиня Сомерсет, в котором был захоронен указательный палец Ядвиги. В 1793 году была осквернена гробница первого министра Людовика XIII. Сохранился мизинец, который был оторван от тела ради ценного перст-ня. Библиотеке Сорбонны он был пожертвован Людовиком-Франциском Ра-делом, археологом, который получил его от брата. Сохранилась также и го-лова кардинала, которую в 1895 году эксгумировала комиссия из ученых Сорбонны: директора школы искусств Бужона, архитектора Ненота, вице-канцлера Греарда, капелана Буйета (будущего епископа Мендского), худож-ника Детайлея. 25 июня были сделаны фото головы. Нельзя не заметить по-разительного сходства между ними и лицом с портретов Шампеня, как ут-верждали свидетели… Вот и все… Нет такой жизни, которая хотя бы мгновенья не была бы бессмертна. Смерть всегда опаздывает на эти мгновенья. Напрасно дергает ручку невидимых дверей. Кто сколько успел, того она отобрать не может. (Вислава Шимборска)
Прекрасная Маргарет: Критический комментарий к польскому изданию романа (роман вышел малым тиражом с названием Skarbie kardynała Richelieugo) Статья называется "Извечная Марыся" Авторка Мёнч несмотря на свои реверансы перед читателем, что де она историк, написала сугубо бабски романс (женский роман). Конечно многие из нас слышали легенду о светлой панночке-лекарке Ядвиге-Эльжбете Слуцкой, но связать ее с великим кардиналом, до пани Мёнч, не пытался никто. Можно сказать, что в своем произведении уважаемая пани пошла по проторенному пути. С XIII века Польша поставляет в разные европейские дворы красивых женщин. Мы гордимся нашими красавицами, но хочется со стороны европы принять больше уважения к дамам. А получается, что мы сами порочим полек вот подобными романами, созданными воображением неудачливых в семейной жизни женщин. И образ умной княгтни низведен, до образа извечной распуьной Марыси, чьими услугами пользуется Наполеон! И все вот в таком духе... просто переводить не хочется...
полная версия страницы