Форум » Нас четверо! » Припадая к престолу Твоему... » Ответить
Припадая к престолу Твоему...
Джулия: Тот июльский день 1630 года начался совершенно обычно: утренняя зоря, перекличка, скромный, но сытный завтрак. Ближе к полудню к палаткам мушкетеров прибежал лейтенант д`Артаньян и отдал распоряжение: Тревиль велел десятерым добровольцам встретить фуражеров. Задание восприняли без особого энтузиазма. Ехать в тыл французской армии, в деревеньку, которая была расположена в трех или четырех лье от лагеря, и затем сопровождать телеги с сеном и провиантом - это, разумеется, не боевая вылазка. Славы здесь не добудешь. Но приказ командира не обсуждается. К тому же господа мушкетеры понимали, что распоряжение Тревиля вполне разумно. Не встретишь фуражеров сам - не в меру расторопные соседние части на подступах к лагерю растащат половину припасов. Сам лейтенант хотел бы ехать со всеми, но у него, к сожалению, были неотложные дела в лагере. - Атос, выручите! - попросил гасконец своего лучшего друга. - Пожалуйста. Слова были подкреплены выразительным жестом. Атос молча поднялся с места. Даже не вздохнул, как это сделали его соседи, несколько раздосадованные тем, что так некстати была прервана очередная партия в кости. Впрочем, господа мушкетеры нынче имели право на отдых: накануне рота отличилась в бою. Все солдаты порядком устали. Плащ, который Атос накинул на плечи, был прострелен в пяти местах; перо на шляпе мушкетера наполовину укоротила шальная пуля. - Господа, кто со мной? Задание было пустяковым. Атоса уважали ничуть не меньше, чем д`Артаньяна. К тому же в ожидании обоза можно было продолжить игру. Семеро игроков живо сложили кости и вызвались в добровольцы. - Еще двое! - Атос оглядел свое маленькое воинство. Даже без приказа лейтенанта было ясно, что именно Атос возглавит отряд. Это даже не обсуждалось. Д`Артаньян грустно улыбнулся. Еще несколько месяцев назад к Атосу присоединились бы Портос и Арамис. Их было четверо: верные сердца, отважные рыцари. Но Портос весной женился на сундуке прокурорши Кокнар. Его не осуждали. Нет, напротив: пожелали всего самого хорошего в мирной жизни. Портос достиг того, к чему стремился, стал богатым и важным барином. Или еще не успел таким стать? В свадебном наряде он выглядел роскошней, чем когда-либо, но никто не сомневался, что щедрость нареченной господина дю Валлона имеет пределы. В любом случае, Портос сейчас осваивает премудрости жизни в провинциальном поместье. А они трое... у них все по-прежнему. Служба, ранние подъемы, тяготы военного времени. Грех жаловаться: под Ла-Рошелью было труднее, чем сейчас. Атос, кажется, думал о том же самом, потому что на его губах появилась схожая улыбка. - Д`Артаньян, хватит и восьмерых! - Капитан сказал, что должны ехать десять человек! Вчера испанцы совершили налет на обоз, который шел к гвардейцам Кавуа! Все захохотали. "Игрушечная гвардия" Ришелье тоже участвовала в военных действиях, но особой славы пока не снискала. - И как - отбили? - спросил главный шутник роты, Бернар де Рожье. - Или добровольно уступили испанцам в качестве залога на мировую? - Рожье, вы не правы. - возразил д`Артаньян. - Завязался бой. И пока десять гвардейцев ловили в лесу шестерых испанцев, еще шестеро быстро умыкнули с телег три бочки доброго вина! - Самое ценное взяли! - хохот усилился. - Нет, господа, мы не позволим испанцам пить наше вино! На шум из палатки вышли еще двое мушкетеров. Молоденький виконт Винсен де Сен-Пре на ходу натягивал левый ботфорт - не иначе, как решил прилечь перед обедом, но решил, что так может пропустить что-то интересное. Господин Арамис имел вид несколько недовольный и держал в руке четки и молитвенник. - В чем дело, господа? - спросил Сен-Пре. Ему объяснили, и юноша тотчас присоединился к добровольцам. Еще бы! Он был готов ехать вслед за Атосом хоть на край света: новобранец смотрел на своего кумира с беспредельным обожанием. Кумиром был и д`Артаньян, но лейтенант, похоже, никуда не собирался. Арамис после некоторого колебания положил четки в карман. - Я тоже поеду. - Отлично! - обрадовался д`Артаньян. - Господа, к вечеру возвращайтесь. *** Этот мирный разговор теперь вспоминался как нечто далекое и невозможное. Над головами семерых французов простиралось ночное небо. Бархатное, непроглядно черное и бездонное. Очень звездное. Вечер канул в прошлое. Их ждали в лагере. Десятерых. Сейчас могли вернуться только семеро. То есть - хотели, но не могли. Лагерь был в пяти лье от домика священника, у которого днем сделали привал. Всего пять лье. Полторы роты испанцев расположились между домиком кюре, где засели семеро храбрецов, и лагерем. Над головами было небо - и обгоревшие балки. Сам домик, на счастье, оказался каменным, как и большинство местных построек. Крышу испанцы подпалили почти сразу - видимо, надеялись, что французы задохнутся или вынуждены будут бежать из своего укрытия. Французы не сделали ни того, ни другого. Они приняли бой. Испанцы не знали, что в домике засела лишь горстка храбрецов. Иначе бы дом был взят штурмом уже к вечеру. Но французы стреляли так, что испанцам пришлось занять оборону. В домик успели перетащить почти все содержимое первой подводы - боеприпасы, и немного провианта со второй. Порох и мушкеты были в полном порядке. Имелись некоторые запасы вина, воды, соленого мяса и хлеба. Продержаться до утра. А там их придут выручать. Не могут не придти. Семерым, засевшим в домике, не хотелось думать о том, что испанцев может быть не полторы роты, а много, много больше...
Джулия: Французы дежурили по очереди. Было очевидно, что до утра испанцы не будут возобновлять попытки овладеть домиком. Им хватало дела: судя по звукам и зареву пожара, в деревне продолжался грабеж. Выйти наружу никто не пытался. Довольно было вечерней попытки, когда нелепо погибли двое самых отчаянных. Еще одного потеряли во время пожара: на несчастного рухнула балка. Той же балкой зацепило де Брэ: вот уж потеря, так потеря... отменный был фехтовальщик. Теперь у него было мало шансов выжить. Он даже не стонал, когда его пытались перевернуть на бок, чтобы заменить повязки на голове. Не спали Атос и Сен-Пре. Атос караулил. Сен-Пре же просто не мог понять, как люди могут спать спокойным сном в тот момент, когда с четырех сторон их окружает враг. - Спите, милый мой. Это лучшее, что вы сейчас можете сделать! - сотый раз повторял Атос, стараясь говорить спокойно и ласково. - Но испанцы... - горячился виконт. Что поделать! Девятнадцать лет, горячая кровь, вторая или третья стычка с врагом. Сен-Пре отменно стрелял, но этого было мало для того, чтобы стать настоящим солдатом. Атос покосился на Арамиса и Шамплена. И того, и другого он помнил такими же необстрелянными юнцами, которые не могли спать перед атакой и рвались по поводу и без повода показывать всем свою храбрость. И что? Хватило года службы, чтобы оба поняли ценность человеческой жизни, перестали охать и ахать по пустякам и стали, наконец, настоящими солдатами. То же ждет и Сен-Пре. - Спокойно, спокойно, молодой человек. Видите - все спят. Утром нам потребуются ваши зоркие глаза. Что вы будете делать, если сейчас не отдохнете? Довольно одного часового. Юноша никак не мог уняться, и Атос смирился. Пусть все идет так, как идет. - Нас утром освободят? - тихо спросил Сен-Пре, устраиваясь поудобней у стены. Глаза юноши сверкали даже в темноте. - Возможно. - Атос пожал плечами. Некоторое время прошло в молчании. Когда Атос решил встать, чтобы немного размять затекшие ноги, он обнаружил, что Сен-Пре спит. Это обстоятельство заставило Атоса покачать головой с тихой нежностью. Девятнадцать лет... Все же молодость и здоровые нервы так много значат...
Джулия: Атос оглядел свое невеликое воинство. Первый - он сам. Второй - Рожье: балагур, весельчак, любитель выпивки и женщин. Сейчас это неважно. Рожье плохо стреляет, но незаменим в ближнем бою, поскольку обладает большой физической силой. В полку он служит чуть меньше трех лет. Номер три: Сен-Пре. Новобранец, сразу попавший в военное пекло и еще никак не успевший проявить себя. На стрельбах показывал весьма недурные результаты, да и вчера... Атос вздохнул. Вчера Сен-Пре уложил как минимум трех из тех испанцев, что атаковали домик перед пожаром. Точнее не сказать. Может быть, и больше. Главное - атака отражена, и они живы... Кажется, в ближнем бою на шпагах от новичка тоже будет польза: он недурно сложен и достаточно силен физически. И, наконец, главное. Сен-Пре, похоже, хороший товарищ. Не раздумывая, бросился поднимать горящую балку, сбивать пламя, грозившее перекинуться на несчастного де Брэ. Де Брэ жив. Пока жив, но на него рассчитывать не стоит. Атос достаточно повидал, чтобы понять, что с такими ранами долго не протянуть. Значит, фактически не семеро, а шестеро. Четвертый - Лабурер. Шевалье Оноре де Лабурер. Вопреки общепринятой традиции, его называли не по фамилии, а по имени. Тому была причина: только родная мать смогла бы отличить, где Оноре, а где Жером. Близнецы служили в полку почти семь лет и были неразлучны. Их любили ставить в парадные караулы: два высоких, статных молодых человека приятной наружности крайне выигрышно смотрелись вместе. Странно, что в злополучную разведку поехал только Оноре. Так или иначе, от Оноре - сплошная польза. Близнецы входили в десятку лучших солдат роты, и Оноре, пожалуй, был в военных искусствах более талантлив, чем его брат. Пятый - тоже новичок. Себастьян де Шамплен. Пришел чуть раньше Сен-Пре. Но что такое "чуть раньше" в мирной жизни? Шамплен чем-то напоминал Арамиса: такой же невысокий, хрупкий, темноволосый, с большими внимательными глазами. Но глаза у Шамплена были серыми, взгляд - озорным и лукавым. Говорил новичок густым, звучным баритоном, держал себя с показной самоуверенностью. Атос победил его в первом же тренировочном бою. Зато Шамплен прекрасно играл в карты и кости. Шестым был Арамис. Атос наклонился и поправил плащ, укрывавший ноги друга. По поводу Арамиса и думать было нечего. Арамис открыл глаза - словно и не спал вовсе. - Пора? - спросил он совершенно будничным, спокойным тоном. Словно они находились в лагере. - Еще немного можете отдохнуть! - ласково сказал Атос. - Ваша очередь караулить через три четверти часа. Арамис покачал головой и поднялся, освобождая место другу. - Отдохните лучше вы, дорогой Атос. - Не спится. - Лучше скажите - тревожится... - А вам? Арамис посмотрел на звездное небо и поморщился. - Мне все это очень не нравится. С рассветом будет ясно, в каком мы положении. То, как все началось, наводит меня на мысль, что мы попали в очень неприятную историю. Сколько испанцев - мы не знаем. Мы окружены. Даже сейчас, когда все занимаются грабежом, нам отсюда не выбраться. Темнота не поможет. - Вы полагаете?.. Нехорошо. Совсем нехорошо. Атос достаточно успел изучить удивительное свойство Арамиса предугадывать грядущие события. Он и сам обладал чем-то подобным, но в меньшей степени. Военный опыт, которым располагали оба, также подсказывал, что дело неладно. Арамис слегка кивнул. Есть вещи, о которых не говорят в минуту очевидной опасности хотя бы из суеверия. Сказанное неосторожно слово может стать приговором для всех них. Мысли друзей сходились: испанцев много. Это те, кто прикрывает фланг целой армии. Стало быть, на французов нынче на рассвете нападут. Помощи ждать неоткуда. Их удерживают пока лишь затем, чтобы никто из них не пробрался к своим и не предупредил о грозящей опасности. Храбрость спасла французов вчера, но, возможно, будет причиной того, что они погибнут сегодня. Судя по всему, испанцы решили, что в домике расположился небольшой отряд: шквал выстрелов, обрушившийся на них из горящей постройки, вполне мог их в этом убедить. Пока было тихо. Почти тихо. Звуки из деревни не волновали друзей. Это война. Ничего не поделать. Оба больше всего опасались услышать канонаду. Это означало бы только одно: они правы, и придется сражаться без надежды на помощь.
Джулия: В углу застонал де Брэ. Оба друга мигом оказались рядом. - Пить... - прошептал раненный мушкетер. Атос принес воды и добавил в нее чуть-чуть содержимого своей фляги. Арамис склонился над несчастным. Брэ пил, стуча зубами по краешку кружки. Жадно, с видимым наслаждением. И вдруг вскрикнул, схватился рукой за бок. Арамис от неожиданности уронил кружку. Брэ выругался. Судя по краткости его слов, ему было в самом деле паршиво. В противном случае он бы выдал такой пассаж, что у Арамиса, так и не привыкшего к некоторым особенностям военного быта, вспыхнули бы не только щеки, но и уши. Раненного подтащили ближе к середине комнаты - так, чтобы лунный свет освещал все как можно лучше. Атос своим кинжалом вспорол камзол раненного. И тоже не удержался от краткого, но очень емкого восклицания. Арамис живо перевел глаза вниз. Ругаться Арамис не стал. Только ударил что есть силы кулаком об стену. Брэ кусал себе уже не губы - щеки. - Зачем мы это сделали? - в отчаянии сказал Арамис. Брэ нельзя было давать воду. Во время неудачной попытки вырваться из окружения он получил пулю в живот, но сгоряча этого даже не заметил. Потом испанцы решили приготовить из французов жаркое; на упавшего Брэ обратили внимание только тогда, когда сверху стали сыпаться куски раскаленной черепицы. А потом рухнула балка, и придавила Брэ... Все заметили, что у него сломана ключица и на виске - не слишком глубокая рана. Но не более того, не более... Осмотрели только то, что было явно повреждено, наложили повязки. С той самой минуты он был без сознания. Боль от раны, которая несла смерть, пришла к нему только сейчас. - Конец... - прошептал Брэ. - Мне конец. И вновь потерял сознание. - Так лучше! - мрачно сказал Атос. - Не трогайте его. Уже ничем не помочь... все воспалено. Если бы сразу удалить пулю - еще может быть. - Крови не было! - Арамис мерно ударял кулаком по стене. - Я же сам его осматривал... Атос вздохнул и положил руку на плечо Арамису. - Вы не хирург, мой милый. И тем более не Господь Бог, чтобы замечать все. Ну, поплачьте, если вам так будет легче. Все равно никто не увидит. - Вы же прекрасно знаете, что я не могу... не умею плакать! - кусая губы, выпалил Арамис. И отвернулся к стене. Он не плакал - Атос знал об этом. Но плечи вздрагивали. Вид предательски подергивавшегося кружева навел Атоса на кое-какие мысли, весьма далекие от сентиментальности. - Наденьте-ка его кирасу, господин аббат. На вас только кожаный нагрудник, вы одеты не для битвы! - сказал Атос после паузы. И протянул Арамису более надежный доспех. Арамис даже не шевельнулся: стоял, положив руку на стену и прижавшись к ней лбом. Атос покачал головой: иногда умница Арамис становился невыносимо упрямым. - Ну-ну, довольно... Развернитесь же. Я помогу вам. Арамис оглянулся и покорно опустил руки. Атос собственноручно закрепил все ремешки и проверил их надежность. Так же он тремя часами ранее помогал виконту. Кираса оказалась изрядно велика, но приходилось довольствоваться тем, что было под рукой. - Зато в живот теперь не попадут. - съехидничал Арамис. За те несколько минут, что Атос помогал ему облачаться в доспех, он вполне пришел в себя. Иначе бы не язвил. - Берегите голову, она вам еще пригодится! - самым серьезным тоном посоветовал Атос. Но в глазах Арамиса внезапно вспыхнули огоньки. Он кивнул, подобрал кружку, валявшуюся на полу, обнаружил там остаток воды с вином... и выплеснул себе на руки. - Атос, а не перекусить ли нам? Хорошая мысль всегда приходит вовремя. Друзья подкрепили силы вином, хлебом и сыром. На востоке начало светлеть небо. Господа мушкетеры сидели на полу, скрестив ноги по-турецки, жевали сыр и разговаривали об античной философии. Рожье встал в половине шестого утра. Перекусил, послушал, усмехнулся и отправился в противоположный угол комнаты заряжать мушкеты и отмерять заряды. Он не был знаком с трудами Платона, а потому спор двух не в меру умных сослуживцев не вызывал у него интереса. Затем вскочил Лабурер. Послушал - и тоже ушел заряжать мушкеты. Спор прекратился только тогда, когда вдалеке громыхнули пушки. Два философа живо оказались на ногах. Тревожно переглянулись. - Вы хотя бы раз ошибитесь в своих предсказаниях, а? - Атос слегка пожал плечами. - Хотел попросить вас о том же! - огрызнулся Арамис, хватаясь за ближайший из заряженных мушкетов. Вовремя. Сен-Пре вскочил в тот момент, когда о стену домика расплющилась первая пуля. Испанцы возобновили атаку. Грохот пушечных выстрелов, явственно доносившийся издалека, придал им смелости. Для резерва пока не было дела на основном поле боя, и испанские мушкетеры решили поупражняться на французах, засевших в домике священника.
Джулия: *** Испанцам, томившимся в резерве, некуда было спешить. Они не вступали пока в основной бой, и развлекали сами себя тем, что расстреливали осажденных в домике французов. Французам тоже некуда было спешить. Потому до полудня испанцы палили просто так, ради собственного удовольствия. Затем им надоело прохлаждаться, и они предприняли попытку штурма домика. Произошло неожиданное: их встретили шквальным огнем. Не успел рассеяться дым от первого залпа, как грянул второй. Затем - третий. Из двадцати человек, бежавших к домику, внутрь нырнули только шестеро. Назад не вышел никто. Испанцы устроили такую пальбу, что ее наверняка было слышно далеко вокруг. Она почти слилась со звуками дальнего боя. Пули щелкали о камни и отлетали назад. Ближе к обеду произошел еще один штурм. Отбитый с таким же успехом, как и первый. Можно было и вновь предпринять атаку, но никто этого делать не хотел. Самым суеверным казалось, что в домике засели ангелы небесные, карающие огнем всех, кто захочет войти внутрь. Едва сгустились сумерки, как стрельба прекратилась. Злополучный дом, стоивший жизни трем десяткам испанцев, окружили кольцом со всех сторон. Зажгли костры. В доме царила тишина. Это тоже навевало суеверный ужас. Кто-то из солдат решил проверить: может быть, проклятые французы все же отдали Богу душу - и тотчас получил пулю в вырез лат. Подобный выстрел в сумерках был невероятен. Но труп был - и вполне реальный. Испанцы, переругиваясь, решили ждать рассвета. *** Де Брэ метался и бредил. Он нес всякую чушь, ругался то на французском, то на испанском, то на немецком. Лицо его приобрело землисто-серый цвет, губы потрескались, глаза ввалились. Время от времени к нему кто-то подходил, чтобы смочить несчастному рот. После такой процедуры де Брэ с трудом разлеплял ресницы и вглядывался в стоящего перед ним. Он узнавал. Всех. И это было страшней всего. Сен-Пре впервые в жизни видел, как умирает человек, его товарищ по оружию. Он сам убивал в бою, он спокойно смотрел на трупы... но это... Остальные, сидя на полу, ужинали. На ужин была вода - противно теплая, но чистая, по куску хлеба с сыром и немного соленого мяса. Воды и хлеба хватало с избытком. Атос оставался невредим. У Арамиса на волосах белела повязка - его зацепило во время второй атаки. Впрочем, за свою рану он уже расплатился, и с лихвой. Во всяком случае, тот самый выстрел, которым сегодняшнее дело завершилось, был произведен именно им. Лабурер меланходично жевал сыр. Рана не мешала ему ничуть, ибо руки оставались подвижными, а нога... черт с ней, с ногой, он никогда не умел танцевать, ему совсем ни к чему легкая походка! Хорошо, что не в колено, а ниже, в мякоть икры. Над его ранением даже подшучивали. Чертов испанец... успел выстрелить прежде, чем Лабурер задушил его голыми руками. Шамплен был целехонек. А вот Рожье отшутился навсегда. Его труп лежал, бережно прикрытый сеном, за которым сползал на задний двор Шамплен. Без Рожье они бы вряд ли выстояли в те моменты, когда добежавшие до дома испанцы врывались внутрь, и завязывался ближний бой. Было тем более трудно, что двое оставались на огневом рубеже, перебегая от мушкета к мушкету. Благодаря тому, что на второй подводе лежало оружие и порох, мушкетов можно было заряжать хоть по десять на каждого. Пока Сен-Пре и Шамплен защищали окна, остальные пускали в ход шпаги. Шамплен и Сен-Пре ужинали вместе с остальными. За этот бесконечно долгий день молодые люди многое поняли. Они как-то в один момент повзрослели. Стали собранными и сосредоточенными. Но оба вздрагивали, когда из угла доносился приглушенный стон де Брэ. Это было невыносимо. Особенно, когда тот приходил в себя и тихо звал кого-то. Перечислял всех. Атос видел, что де Брэ уходит. Туда, на небо, которое, как и вчера, было покрыто россыпью звезд. Любой государь мира пожелал бы себе на плечи такую же роскошную мантию. Черный бархат с искуснейшей золотой вышивкой. На этот раз к умирающему подошел Арамис. Склонился над ним. Затем опустился на камень рядом с импровизированным ложем. Брэ смотрел на него. В глазах явственно читалась невыносимая мука. - Все... жжет... - еле выговорил он. Говорил медленно. Словно забывал слова. - Гореть... в пламени... как... грешнику... Арамис оглянулся на Атоса. Отвел с виска непокорную, слишком длинную прядь, в которую был кокетливо вплетен кожаный шнурок. Атос торопливо кивнул. Сен-Пре заметил эту торопливость и содрогнулся. Это было так не в характере Атоса - торопиться. - Я дам отпущение грехов. Не бойтесь ничего. Брэ минуту молчал. Затем раздался странный клёкот: несчастный смеялся. - Точно... Но... я... гугенот... - Не имеет значения. - Лучше... пулю... пристрелите... меня... не... могу... это... милость... Арамис закрыл лицо руками. Сен-Пре суеверно перекрестился. У Шамплена предательски дрожали губы. - Я... гугенот... прибейте... меня... покаюсь... покаюсь перед Господом. Последние слова Брэ выдохнул связно. Лабурер молча протянул Арамису свой пистолет. Арамис так же молча протянул руку. - Спасибо... - Что вы делаете? - с укором сказал Атос, не давая Арамису дотянуться до рукоятки пистолета. - Хорош священник, который желает кому-то вечно гореть в адском пламени. Арамис замер. - Он мучается. Он мучается вторые сутки! - не выдержал Лабурер. - Атос, то, что он просит - это его право! И наше право на милосердие! - Что вы знаете о милосердии!? - неожиданно повысил голос Атос. - Если ему суждено умереть, пусть это произойдет естественным путем! Он не знает, о чем просит! - Он страдает! - горячился Лабурер. - Господь страдал за нас на кресте, - с убеждением сказал Атос, - думаете, Ему было легче? А если бы Он попросил, чтобы Его пристрелили... из милосердия?.. Нет, господа. Каждый должен пройти свой земной путь от начала до конца. Сам. И уйти только тогда, когда позовут. Повисла пауза. Сегодня ночью было тихо. Так тихо, что даже не верилось в реальность войны. У дома стрекотали кузнечики. - Арамис... черт... - раненный закашлялся. - Поживу... еще... Лицо его неуловимо изменялось в сумерках. Хриплый голос вдруг стал мягким, пусть и слабым. - Если... я... увижу... Господа... припаду... к престолу... Его... что Ему сказать? Похоже... меня зовут... - Чтобы поберег Жерома! - неожиданно сказал Лабурер. - Он не знает, а я знаю. Его невеста ждет ребенка. Он сказал так серьезно и искренне, что никто не усомнился: так оно и есть. - Чтобы... - Сен-Пре запнулся и слегка покраснел. - Чтобы матушка была здорова. - Чтобы Луиза меня полюбила! - выпалил Шамплен. И тоже покраснел. Напрасно: никто и не думал над ним шутить. Никто не спрашивал, о какой Луизе идет речь. Арамис тыльной стороной ладони передвинул пистолет к Лабуреру. - Арамис... вы? - спросил раненный. Арамис опустил глаза. - Чтобы... - и дальше, еле слышным шепотом продолжил после короткой заминки. - Чтобы она была счастлива. И у него никто не спросил, кто эта таинственная "она". Атос молчал дольше всех. - Пусть Он даст мне то, ради чего я должен жить. Никаких вопросов. Раненный смотрел на Атоса. Так, словно хотел что-то сказать ему. Но уже не мог. Он был уже не здесь, и никто не мог бы поручиться, что он слышал просьбу Атоса. Сен-Пре, как боязливый ребенок, прижался к Атосу. Это было уже не страшно. Это была уже не безобразная агония, а что-то другое. Грозное и таинственное. Один раз увидев подобное, не забудешь никогда. Но словами описать не сможешь - что-то мешает. Да просто никаких слов не хватит... - Ангелы... - как-то счастливо и беспомощно выдохнул де Брэ. - Господи... я... И замер. С улыбкой на устах. В небе мерцали звезды. - Он... все? Да? - прошептал Сен-Пре. И разревелся. Все остальные смотрели на лицо де Брэ. Торжественное и счастливое. - Думаете, передаст? - на выдохе произнес Шамплен. Ему никто не ответил.
Джулия: *** Сен-Пре нынче уснул первым. В часы его караула бодрствовали все, и он даже не понял, что ему не придется дежурить вовсе. Упал на свернутый плащ головой - и через минуту уже сопел носом, как могут только очень юные существа. Лабурер, воспользовавшись разрешением Атоса, вылил на себя полведра воды. Днем было очень жарко, но нечего было и думать снять кирасу и камзол. Комфорт мог бы стоить слишком дорого любому из оставшихся в живых. Ночь позволяла сделать хотя бы краткую передышку. Вдалеке гулко ухали пушки. Почти не страшно: одиночными выстрелами, словно гром во время грозы. Ветер дул в противоположную сторону и рассеивал звуки. Зато пахло гарью: видимо, испанцы, закончив грабеж, подожгли несколько домов в деревушке. Шамплен прикрывал лицо не слишком чистым носовым платком и кашлял. Он опасался, что его обзовут неженкой. Напрасно: Атос принес кружку воды, велел юноше умыться. Воду не берегли. Себастьен даже не хотел думать, почему Атос позволяет так щедро транжирить то, без чего им никак не выжить завтра днем. Палящее солнце доставляло массу неудобств. - Как в дурном сне! - пробормотал Шамплен, и помотал головой. - Что вы сказали? - его шепот услышал Арамис, рискнувший встать в полный рост и подойти к окну. - Говорю, что очень хочется проснуться... - Вы еще и не засыпали! - ехидно сказал Лабурер. - Господа, сейчас он попросится домой, не иначе! - Я бы и сам попросился! - неожиданно жестко ответил Арамис. - И вы бы попросились. Если бы были таким же искренним, как Шамплен. - Господа, не надо ссориться! - оборвал их разговор Атос. - Сами прекрасно знаете: если у нас не будет согласия, мы все погибнем. - Мы и так все погибнем! - Лабурер лениво зевнул. - Арамис, какого черта вы торчите у окна? Ждете, когда вас пристрелят? - Не увидят... - кажется, Арамис позволил себе усмехнуться. - А вы? Вы что-то видите? - не унимался Лабурер. - Вижу, и прекрасно. Имею честь доложить всем, что мы за сегодня уложили тридцать семь человек. - Откуда такая точность? - Испанцы уносили трупы. Могли бы попробовать атаковать, но не решились. Шамплен с надеждой посмотрел на Арамиса. - Нас боятся? Или... В этом "или", произнесенным задрожавшим голосом, было столько чувства, что Атос не выдержал: - Спите, Шамплен. Спите, пока нам позволяют. Возможно, вы правы, и подмога близко. Успокоенный этой надеждой, юноша вновь опустил голову на валик, сделанный из плаща покойного де Брэ. Тело де Брэ положили уже рядом с Рожье. Арамис, закончив свои наблюдения, отошел от окна и уселся рядом с остальными. Трое старослужащих ждали, пока мальчишки уснут по-настоящему. Наконец, засопел и Шамплен. - Ну? - спросил Атос. Арамис криво усмехнулся. - Их сейчас двадцать шесть человек. Три костра. Вокруг - караульные. Семерых они расставили у ограды на случай, если нам вздумается улизнуть ночью. Нас приберегают не для жаркого. Нет, господа. Мы - дичь на стол короля. Нас будут убивать долго и очень аккуратно. Но хоть умрем не просто так. Знаете, кто нас караулит? Головорезы дона де Сиснероса. Лабурер присвистнул удивленно. - "Кастильские черти"? - Ну да, - подтвердил Арамис, рассеянно перебирая четки. - "Роза Кастилии". Видимо, мы в самом деле признаны крупной дичью, которая может украсить стол главнокомандующего, дона Гонсалеса. Этим красавцам самое место на передовой. А они сидят здесь. Господа, у меня была мысль улизнуть, но теперь я остаюсь. Рота испанских мушкетеров, которая носила романтическое название "Роза Кастилии", была известна всем троим - и не понаслышке. Подчиненных дона Сиснероса называли не иначе, как "кастильские черти". Это были сплошь дворяне, сплошь испанцы, сплошь отменные стрелки. - Арамис, не стоит ехидничать! - спокойно сказал Атос. - Я предполагаю, что наши предприняли обходной маневр, и завтра ударят с двух концов. Потому эти господа сюда пожаловали. Нам - слишком много чести. - Возможно, вы и правы, Атос. Но разве вы не слышали, что они обсуждали? Они говорили, что в доме засела как минимум рота французов. Их ввело в заблуждение то, с какой частотой мы стреляем. Мы производим по десять выстрелов без перерыва с разных позиций. У нас мушкетов больше, чем людей. Вы вчера сами почти всю ночь отмеряли порох для зарядов... Мы палим постоянно и не даем захватить себя в ближнем бою. Поэтому мы живы. Но если они догадаются, что нас всего пятеро... - Оставят в покое! - заметил Лабурер. - Никогда раньше не замечал, что вы так наивны! - в голосе Арамиса вновь прорезалась ирония. - Тридцать семь трупов. Плюс те, что мы отнесли на задний двор. Нет, нас будут убивать. Причем постараются растянуть этот процесс.
Джулия: Все равно было не заснуть. Лабурер, ворочавшийся с боку на бок, в конце концов встал и принялся вместе с Атосом и Арамисом отмерять порох. В течение трех часов мушкетеры трудились не покладая рук. Луна сияла так, что никакого дополнительного освещения не требовалось. - Снова будет жаркий ясный день! - вздохнул Атос. - Терпеть не могу жару! - поморщился Лабурер. - У нас такое пекло назвали бы адовым. В Нормандии никогда такого не бывает. - Вы из Нормандии, Оноре? По вам не скажешь... - Наша мать из Нормандии, мы там выросли. Оноре не привык говорить в единственном числе. Всегда подразумевалось: "Мы с братом". Арамис неожиданно зевнул. - Господа... мне стыдно, но глаза слипаются... - Идите, друг мой, отдохните. Завтра ваши глаза нам очень понадобятся! - мягко сказал Атос. Лабурер кивнул в знак согласия. Когда-то, бесконечно давно, еще в мирное время, в Париже, они все оспаривали титул лучшего стрелка полка. Тогда выиграл Атос, угодивший в центр мишени двенадцать раз из двенадцати возможных и из мушкета, и из пистолета. Арамис дважды неудачно выстрелил из мушкета и был непогрешимо точен в стрельбе из пистолета. Оноре промазал дважды из мушкета и один раз - из пистолета. Атос, помнится, остался невозмутим, а Оноре с Арамисом чуть не поссорились. Сейчас Лабурер охотно отдал бы все призы этим двоим. Атосу, чьи пальцы были черны от пороха. И Арамису, чьи глаза были особенно ценными в сумерках, когда на самого Лабурера и мальчишку Шамплена нападала "куриная слепота". Арамис улегся на охапку сена, свернувшись калачиком. - Дети... - усмехнулся Атос, через несколько минут посмотрев на спящую троицу: Арамис уснул почти так же быстро и крепко, как и Сен-Пре. - Дети... - подтвердил Лабурер. И неожиданно спросил. - Атос, а вам самому - сколько? Атос задумался на мгновение. - Тридцать один. Лабурер улыбнулся. - И мне столько же. Я думал, что вы старше меня.
Джулия: Они работали быстро и сноровисто, при этом тщательно отмеряя заряды. Само собой подразумевалось, что от их добросовестности зависят пять человеческих жизней. Но это было привычно. Война есть война. Не впервой попадать в сложные и опасные переделки. Они сдержанно улыбались, передавая друг другу что-то: мерный стаканчик, флягу вина, кусок хлеба. Это давало острое ощущение общности, товарищества, боевого братства. Разговаривали немного и о деле. Как поутру организовать оборону. Чем забаррикадировать оба входа в домик. Теперь испанцев нельзя было подпускать к дому: нового штурма мушкетеры не выдержали бы. "Кастильские черти" стреляли с дьявольской меткостью - что правда, то правда, но это качество могло запугать только тех, кто не обладал должной степенью отваги. Полурота дона Сиснероса, помимо очевидных достоинств, имела и ряд недостатков. Вряд ли гордые кабальеро будут слишком усердствовать. Никому не хочется умирать без славы. А здесь - слишком легкая добыча. Настолько легкая, что кабальеро захотят продлить себе удовольствие. Пока из дома звучат выстрелы, никого из роты не отправят в настоящий бой, в пекло, на передовую. Стало быть, испанцы утром устроят показательную канонаду (не высовываться и молчать), затем около часа будут отдыхать, перед обедом постреляют еще. После обеда, который вряд ли будет длиться менее двух часов, господа стрелки захотят отдохнуть: перспектива торчать под палящим солнцем малопривлекательна для всех здравомыслящих людей. И, наконец, перестрелка завяжется вечером - единичные выстрелы будут следовать до темноты. Если не поддаваться панике, то все оказывается не так страшно. А там и свои подоспеют. Не могут не подоспеть. То, что французов отсекли от обозов, только ускорит развязку. - Лишь бы ничего не случилось с его величеством... - неожиданно сказал Атос. - Он вечно лезет в самое пекло. - Да, король на поле боя - отличный воин! - согласно кивнул Оноре. - Но я бы на вашем месте, Атос, больше беспокоился о своей шкуре. - Моя шкура меня совершенно не заботит! - скривил губы Атос. - Значит, вы выживете. Тому, кто не цепляется за жизнь, обычно везет! - Оноре зевнул, прикрыв рот ладонью. - Ладно. Идемте спать. Атос чуть улыбнулся уголками губ. - Не выставив караульных? - А черт с ними, с караульными! - Оноре зевнул еще раз. - Сами знаете: Арамиса подкинет в шесть утра. Читать молитвы. Хороший он, но чудной временами... *** Утром их разбудил не Арамис, а беспорядочная пальба по окнам. Испанцы устраивали "психологическую атаку". Французы сонно протирали глаза и позевывали. Завтракали под звуки выстрелов и свист пуль. Улыбаясь друг другу. В крохотном закутке не было ни единого окна; все были в безопасности. Пули хищно щелкали о каменную кладку, плющились и отскакивали. - Нервные они какие-то... кастильцы эти... - с неподражаемой улыбкой заметил Арамис. - Атос, передайте-ка мне еще кусок сыра. - На них солнце дурно действует! - подмигнув Арамису, углубил тему Лабурер. - Чего стоять под солнцем? Голову под шлемом напечет. Того гляди, в обморок попадают. - Они загорают, господа. - самым серьезным тоном заметил Атос. - Это вдруг стало модным. Особенно ценится загар, полученный на утреннем солнце. Все засмеялись. Испанцы продолжали палить, не получая в ответ ни единого выстрела.
Джулия: *** К обеду ситуация мало изменилась. Домик был окружен со всех сторон. На самые легкие, хорошо защищенные позиции поставили новобранцев. Вдвоем. Атос охранял два окна, выходившие на самую опасную сторону - там, где была еще и выломанная дверь. Лабурер выбрал стену, которая граничила с крошечным садиком. За деревьями заняли позиции человек семь испанцев. Им было хорошо. Лабуреру, впрочем, тоже - тень от деревьев мешала кастильцам точно целиться. Солнце помогало Лабуреру, предательски выхватывая силуэты людей, прятавшихся за деревьями, но очень мешало Арамису. Арамис вынужден был стрелять против солнца. Он отчаянно щурился и массировал веки темными от пороха пальцами. То, что происходило, очень напоминало показательные стрельбы, а не бой. Никто никуда не спешил. Испанцы спокойно меняли друг друга, успевая перезарядить мушкеты. Каждый метил в свое окно. Французы тоже не спешили. Четко прицеливались. Некоторое время выжидали. И лишь потом звучал выстрел. Расстояние было совсем небольшим: дом и глинобитный заборчик разделяли шагов пятьдесят. Лабурер что-то бормотал себе под нос. Атос молчал. Впрочем, это было привычное для него состояние. Сен-Пре тоже молчал. Он выстрелил всего три раза, но зато все три пули достигли цели. Шамплен нервничал и промахивался. За полчаса он разрядил мушкет семь раз, и ни одна пуля пользы не принесла. Арамис сделал два выстрела. У него была очень невыгодная позиция: испанцам было видно все, мушкетеру мешало солнце. К тому же с этой стороны просвет между окнами был узким. Туда могли встать, не рискуя быть сразу подстреленными, только Шамплен или Арамис. Одно неудачное движение, слишком сильный наклон в сторону - и... Сдавленный вскрик услышали все, кто находился в домике. Арамис, кривя губы, держался рукой за плечо. Кираса, снятая с де Брэ, его не спасла. Может быть, предотвратила худшее, но не более того. - Оставайтесь на своих местах! - кусая губы, властно сказал Арамис. - Но вы... - начал было Сен-Пре, но замолк тут же. - Через четверть часа начнется адово пекло, - тихо пояснил Лабурер. - Тогда передохнем. Арамис, выдержите? Ответом послужил выстрел. Арамис правой рукой отбросил мушкет и взял один из заменных, стоявших рядом с ним. - И как? - подал голос Атос. - Попал! - с нехорошей улыбкой ответил Арамис. - Клянусь святым чревом, они об этом пожалеют! Атос тоже выстрелил. - Кажется, с пользой! - сообщил он. - Господа, условимся говорить друг другу: попали или нет. Арамис, сколько их было утром? - Сорок три человека. - Недурно... Оноре не ошибся: через четверть часа испанцы, один за другим, покинули свои позиции. Демонстративно спокойно, оставив оружие на местах. Можно было перекусить и отдохнуть. Предоставив право накрывать "на стол" Оноре и Сен-Пре, Атос помог Арамису переступить через сломанную, обугленную с одного конца балку, к которой были прислонены восемь мушкетов. Шамплен зажмурился: левый рукав колета Арамиса был не такого цвета, как правый. С локтя на пол то и дело падали капельки крови. Раненному освободили место. Арамис не жаловался: только кривил губы и нервно теребил пальцами манжет. Пуля застряла в мягких тканях руки, чуть ниже плеча. Друзья посмотрели друг на друга. - Ее можно достать сейчас... - старательно отводя взгляд вправо, сказал Арамис. - У нас есть все, что надобно в таких случаях. Нож можно смочить в вашем вине. - Вино выпейте сами! - Оноре подал свою фляжку. - Вот, предлагаю мое. Оно крепкое и забористое. Арамис покачал головой. - Не смогу стрелять метко... По такой жаре вино ударит в голову тут же. - Хотя бы глоток. С ума сойдете! - продолжал настаивать на своем Оноре. - Вы не представляете, как это... Арамис вновь покачал головой. - Атос, она выйдет сама. Небольшой разрез... мне самому неудобно... - А игла? А нитки? - Атос был бледен. Арамис отогнул воротник. Под ним были две иголки с намотанными на них нитками разного цвета. - Думаю, подойдет... Ну же, господа! Помогите кто-нибудь. Шамплен посмотрел на окровавленную руку мушкетера глазами, полными ужаса. Затем вновь зажмурился. - Ужас! - вырвалось у него. - Режьте хлеб, Шамплен! - сказал Арамис. - Это важное дело. Не смотрите. Я сам не могу. Губы у него были совсем бесцветными. Атос вздохнул и молитвенно сложил руки. После краткого обращения к Богу он решительно снял с пояса флягу. - Лучше мое, - сказал Оноре. - Ваше слабее. Я пробовал. Нож смочили в вине и оставили на какое-то время в кружке. Атос посвятил несколько минут внимательному осмотру раны. - Можно рискнуть, - подтвердил он. - Она даже прощупывается. - И разрез придется делать совсем небольшой! - торопливо прибавил Оноре, сочувственно улыбаясь. - Атос, может, я? Атос сделал отрицательный жест. - Арамис. Выпейте. - Не буду. Еще не вечер. Сен-Пре смотрел на Арамиса с неподдельным удивлением. Он предполагал, что тому адски больно. Что сейчас начнутся стоны и жалобы. Еще бы - такой неженка! Иначе и быть не могло. Но нож в руке Атоса прочертил на тонкой руке глубокий надрез - а стонов не последовало. Ни одного. Оноре покачал головой, хотя и не удивился ничуть. Он прекрасно знал, чего стоят те, кого называли "четверо неразлучных". Уж сейчас он бы, скорее, посочувствовал Атосу, который принужден был резать по живому. Резать. Извлекать пулю. Затем браться за иголку, также определенный срок пробывшую в вине вместе с нитью, и зашивать надрез. Навыка шить, тем более по человеческой плоти, у Атоса не было. Но он старался сделать все быстро и надежно. Арамис до багровых сиянков, до крови кусал губы, тяжело, со свистом дышал - но молчал. Пальцы его правой руки судорожно вцепились в ремень... и, к ужасу Сен-Пре, разорвали прочную телячью кожу рядом с пряжкой так, словно она была обычной бумагой. Вся операция заняла не более десяти минут. Еще некоторое время потратили на перевязку. - Воды! - хриплым голосом попросил Арамис. И закашлялся. Шамплен подал ему стакан. - Не бойтесь, я могу стрелять. Рука двигается. Ничего страшного... Атос, отойдя к бочке с водой, тихо молился.
Джулия: После обеда все началось заново. Дуэль меткости и нервов. Испанцам она стоила дороже, чем французам. Пятеро мушкетеров Тревиля вывели из строя не менее десятка кастильцев. Пулевая борозда прочертила щеку Оноре. Такая же отметина появилась на боку Атоса: он неудачно повернулся, но вовремя успел метнуться назад. И тот, и другой за свои легкие ранения расквитались с лихвой. Оноре явно был в ударе. Раненная нога не позволяла ему быстро двигаться, но он нашел удобную позицию, которая давала возможность опереть дуло мушкета на неровность в раме. Его самого более-менее надежно прикрывал полусодранный с петель ставень, который, поскрипывая, болтался туда-сюда. Арамис, у которого по-прежнему была наиболее невыгодная позиция (свое место он никому не уступил, как его не уговаривали), в какой-то момент опустился на пол и достал из кармана камзола крошечное зеркальце в деревянной оправе. Шамплен, заметив это, тихо фыркнул. - Боитесь, что попадете на тот свет непричесанным? - юноша не удержался от восклицания, в котором явственно слышались презрение и ехидство. - Там, думаю, будет без разницы. - поджав губы, ответил Арамис. - А здесь - еще какая. Сен-Пре хотел что-то сказать, но не успел. - Волосы лезут в глаза. Мешают! - ледяным тоном пояснил Арамис, вытаскивая из кармана крошечный серебряный зажим. Левую руку мушкетер явно берег, но время от времени проверял как она двигается и насколько надежно закреплена повязка, сделанная из обрывка рукава. - К тому же, молодой человек, иногда полезно изучать описания баталий древности. - При чем здесь баталии древности? - Шамплен пожал плечами. - При том... - Арамис взял в правую руку пистолет, в левой оставил зеркальце. Новобранцы дружно повернулись в его сторону: стало интересно. Оноре хихикнул в кулак, Атос одобрительно кивнул. - Вон там стоит испанец и целится в меня. Целится уже давно, минуты две. Стало быть, ему скоро надоест стоять неподвижно. Я его прекрасно вижу и могу стрелять точно в тот момент, когда он пошевелится. Но так же понимаю и то, что могу его только слегка зацепить. Зачем нам живые испанцы? Тогда я делаю так... Все увидели, как на зеркальце заиграл ослепительный солнечный луч. - Затем - вот так... Зеркальце повернулось в сторону испанского стрелка. - И так! Раздался выстрел. Испанец, ослепленный неизвестно откуда взявшимся лучом и невольно приподнявший голову, получил пулю прямо в лицо. Он секунду стоял, опираясь на мушкет, затем рухнул на землю. Арамис оглянулся на Шамплена. - Попробуйте сами. Попрактикуетесь. Пригодится. Шамплен отрицательно покачал головой. И в этот момент его настигла пуля: забывшись, молодой человек слишком сильно отклонился в сторону. Себастьен вскрикнул. Оноре тут же оказался рядом, оттащил от амбразуры окна. - Кровь! - жалобно сказал Шамплен, глядя на свое плечо. - Да, кровь. С боевым крещением! - сказал Оноре как можно более бодрым тоном. - А, пустяки. Царапина. Такая же, как и у меня. Ваша Луиза будет рада полюбить мужественного солдата, который немного пострадал в бою. Шамплен смотрел на свою руку, которую Оноре сноровисто бинтовал, и почти вопреки собственному желанию, тихо поскуливал. Глаза его были полны отчаяния и боли. Теперь не ранен был только Сен-Пре. *** В шесть часов вечера к домику прибыл испанский офицер в блестящей кирасе. Судя по той суете, которая поднялась сразу после его появления, это был важный чин. Через четверть часа стало ясно: явился сам дон Сиснерос.
Джулия: - По поводу нас устроили целое совещание! - сказал Сен-Пре, не спускавший глаз с испанских солдат. - Какая неслыханная честь! - Они решают, как нас прикончить! - Шамплен сидел на полу и, кажется, пребывал в состоянии глубокого шока. - Нас же всего пятеро! А их - много, и они могут вызвать подкрепление! В чем проблема? - Так и должно быть, молодой человек! - отозвался Атос из своего угла. - Вы имеете честь служить в лучшем полку королевства, в котором каждый солдат стоит десятерых. Мушкетеры - грозная сила. Шамплен ничего не ответил. Лабурер протянул ему флягу, из которой Себастьян сделал несколько мелких глотков. Испанцы совещались. Французы, получившие неожиданную передышку, один за другим пробирались к бочке с водой. Солнце палило нещадно, а сверху над домиком не было никакой защиты, кроме обуглившихся стропил. Всем хотелось пить и хотя бы немного освежить лицо, шею, руки. Сен-Пре был оставлен за часового. Остальные в изнеможении, которого уже никто не скрывал, опустились на пол, не выпуская из рук оружие. Атос сквозь навалившуюся дрему почувствовал, что какой-то странный порыв сквозняка скользнул по его ногам. Что-то скрипнуло. Мушкетер мигом сбросил дремоту и вскочил. Сквозило из приоткрытой двери на задний двор. Атос тревожно оглядел друзей: Оноре тоже позволил себе на несколько мгновений расслабленно прикрыть утомленные глаза, Сен-Пре прилежно бдит на своем посту, Арамис заряжает мушкет, Шамплен... Шамплена не было! А сквозняк по-прежнему струился из приоткрытой двери. Шамплен обнаружился через минуту: сам. Он, поднимая руки, выбежал на залитый солнцем двор, петляя, как заяц, чтобы избежать пули. Испанцы, также позволившие себе расслабиться, схватились за мушкеты. - Не стреляйте, господа! - кричал по-испански Шамплен. - Я сдаюсь, я не опасен! Господа, пощадите меня! Я сдаюсь! Оноре передернуло. Атос с силой ударил себя по колену: как он мог пропустить тот момент, когда мальчишка впал в отчаяние? Но кто, кто бы сумел предположить, что страх перед смертью окажется настолько велик, что Шамплен не выдержит? Ранение повлияло? Но у него была даже не рана - обычная пустяковая царапина, при которой кровь льет ручьем, но никаких тяжелых последствий не бывает! Шамплен хвастался, что раз пять дрался на дуэлях и дважды был легко ранен - значит, знал, что такое боль! Сен-Пре в отчаянии оглянулся на Атоса и увидел на лице своего кумира... почти ужас? Гнев? Боль? Жалость? Презрение к трусу? Все вместе? Сложно было сказать. - Подлец! - прорычал Лабурер. Вся эта мизансцена заняла в действительности две или три секунды. - Я сдаюсь! - продолжал что есть силы кричать Шамплен. - Я хочу жить! Вы их легко возьмете, их всего... Докончить фразу Себастьяну было не суждено. Грянул выстрел. Шамплен дернулся, по инерции сделал еще пару шагов и упал, ударившись головой о калитку. Сен-Пре замер в тревожном ожидании: не шевельнется ли приятель. Шамплен был мертв. Сен-Пре только сейчас понял, что стреляли не испанцы: от пистолета, который держал в руке Арамис, все еще шел легкий дымок. Арамис стоял, зажмурившись крепко-крепко. И лицо у него было напряженное и страшное. - Я... не мог иначе... я бы его пощадил, но он в форме... И он уже ходил в атаку с нами... Что правда - то правда. Шамплен везде и всюду щеголял в мушкетерском плаще. И сейчас на нем была лазоревая накидка с крестами и лилиями. Пусть грязная, в пятнах, обгоревшая по подолу, прожженая на плече во время пожара, пробитая пулями - но это была мушкетерская форма. Мушкетеры, бывает, тоже попадают в плен. Но не сами. Их берут силой, в неравном бою. И очень часто плену предпочитают славную гибель. Таков был неписаный закон, не зафиксированный в уставе. Но о его существовании знали все. Оноре перекрестился и опустил голову. На скулах его играли желваки, лицо было скорбным и суровым. - Он не наш. Он трус, цепляющийся за жизнь. Вы правильно сделали. Я хотел, но не успел. Сен-Пре в отчаянии посмотрел на Атоса. Атос также перекрестился. И молча кивнул Арамису. Это было не осуждение - одобрение. Арамис молился, не открывая глаз.
Джулия: *** И снова были июльские сумерки. Какие по счету? Трое в домике уже не помнили. Атос и Сен-Пре только что отнесли тело Лабурера к остальным. За Шампленом никто не пошел. Незачем. Он сам отрекся от боевого братства. Арамис читал над телом молитвы. Он говорил дрожащим шепотом. Кажется, сбивался, повторял какие-то слова, путая латинские окончания. Его освободили от дежурства у окон. Он еле держался на ногах, потому что был третий раз ранен. Он сам сказал Атосу, что у него перед глазами все плывет. Никто, кроме него, в сумерках стрелять не мог. Даже Атос, который, по мнению Сен-Пре, умел все. Атос молчал, глядя в окно. Испанцы развели костер. Пахло жареным мясом. Сен-Пре стоял в нескольких шагах от него. Пара часов после смерти Шамплена вместила в себя слишком много событий. Началось с того, что пуля пробила левую руку Арамиса вторично: на сей раз навылет, почти в том же месте, что и когда-то на Кревкерской дороге. Оноре, бросившийся было на помощь другу, вдруг застыл в прыжке и грузно осел на пол. Он не мучался ни секунды; смерть была мгновенной. Потом испанцы прекратили стрелять и выслали парламентера. Не то сами так решили, не то бегство Шамплена навело их на мысль предложить французам сдаться. Переговоры вел Атос. Впрочем, обмен несколькими репликами трудно было назвать полноценными переговорами. Испанец говорил куда больше, чем Атос. Атос сказал одно слово: "Нет!". Зато потом очень много испанских слов в самых неожиданных сочетаниях произнес Арамис, чудом успевший вытолкнуть друга в безопасную зону. Атос, как рыцарь времен короля Артура, полагался на честность противника. Пока идут переговоры, никто не стреляет. И хорош бы он был со своей непогрешимой честностью и дыркой во лбу! Про честность и дырку во лбу - это была самая мягкая фраза из длинного монолога Арамиса. Кроткий скромник, стыдливо красневший по поводу и без повода, ругался яростно и не выбирая выражений. Сен-Пре хлопал глазами в изумлении и немом восторге: столько изысканнейших пассажей из испанских и французских непотребных слов он отродясь не слыхал. А глядя на Арамиса, невозможно было заподозрить, что он такие слова вообще знает! Атос на протяжении этого монолога только качал головой и улыбался. - Кажется, вы меня немного цените... - сказал он, когда Арамис умолк. - Ценим ли? - с возмущением воскликнули в один голос Сен-Пре и Арамис. Арамис обреченно махнул рукой, а Сен-Пре не мог не выдохнуть то, что давно вертелось у него на языке. - Сударь, вы лучший! Он смотрел на своего кумира с обожанием. Атос казался ему не человеком, а полубогом. Он бы был и богом, но... боги неуязвимы, а Атос был ранен. Сен-Пре был готов отдать всю свою кровь до последней капли за счастье быть рядом с ним. И никому бы он не признался в своем тайном желании: уж если кому-то из них троих суждено умереть, то пусть этой жертвой будет Арамис. Пусть. Он заслужил это, пустив пулю в спину Шамплена. Он ранен, ранен серьезно, и даже сейчас, когда солнце уже скрылось за горизонтом, видно, насколько бледны его щеки. Насколько лихорадочный огонь горит в глазах. Как он болезненно кривит губы и еле удерживает стон при малейшем движении левой рукой. Если нужна жертва на алтарь бога войны - то вот она. А их с господином Атосом спасут. Спасут нынче же ночью. Или они сами совершат дерзкий побег. Побег - лучше. Сен-Пре уже рисовал в мыслях картину того, как они оказываются у своих, и тогда... тогда ему, виконту де Сен-Пре, точно быть принятым в число лучших солдат полка. После того, что было пережито вместе за последние два дня, вряд ли господин Атос будет возражать, если Винсен заменит Арамиса. Чем плоха подобная замена? - Они решили атаковать... - фраза, произнесенная Атосом совсем тихо, вывела Сен-Пре из честолюбивых грез. - Арамис, можете их припугнуть? Вон тот, сверкающий, слева - дон Сиснерос. Арамис, пригибаясь, скользнул к окну. - Атос... может быть, вы? - Нет. Вы. Только один выстрел. Пожалуйста. Если у вас получится, мы доживем до утра. Они не сунутся. Не сомневайтесь. Арамис кивнул. Он целился долго. Бесконечно долго, как показалось Сен-Пре. Испанец был упакован в латы на совесть. Попасть было нереально. Сен-Пре почувствовал, что ладони у него стали влажными и липкими от страшного напряжения - не силы, а нервов. Атос тоже замер в ожидании. Арамис нажал на курок. И, не сходя с места, грохнулся без сознания, упав на раненное плечо: перенапряжение вызвало обморок. - Попал! - в полном иступлении закричал Сен-Пре. - Атос, он попал! Попал, и как! Пуля разорвала испанцу горло. Атос еле слышно выдохнул. Сен-Пре прыгал как мальчишка - он не мог сдержать эмоций! Вот бы и ему научиться так невероятно метко стрелять! Вот бы он себя по...
Джулия: *** Атос поплатился за то, что сразу взялся перетаскивать Сен-Пре из-под пуль. Его самого ранило - куда-то в спину; пуля, на счастье, встретила на пути ребро. Теперь бок противно ныл. Арамис делал перевязку - ничего чистого уже не было, тонкое полотно тоже закончилось. Мушкетер расстегнул на себе ремень и безжалостно рванул низ собственной рубашки. - Сильно? - морщась, спросил Атос. - Так себе. Ребро точно сломано. Глотните вина. Теперь уже все равно: можем пить хоть сколько. - А вы? - Атос осторожно попытался сделать вдох полной грудью: было чертовски больно. Ребра ему еще не ломали. Даст Бог, этот опыт - последний... - Если угостите - то с удовольствием. Они были вдвоем под звездным небом. Испанцы, устроив бешеный обстрел домика, как-то разом выдохлись. В атаку никто не полез. Сен-Пре перетащили ТУДА, на охапку сена. На друзей навалилась страшная усталость. Оба сидели в полудреме и смотрели вверх. - Я им живым не дамся! - сказал Атос. - Я тоже. Шамплен, дурак, не знал, как испанцы относятся к пленникам, а то бы остался здесь... - Шамплен - мальчишка. - Шамплен - трус. Быть солдатом - это не лихо играть в кости и задирать юбки фрейлинам ее величества. Он поступал в придворный полк, а не в школу пажей. - Мы тоже поступали в придворный полк... - Атос оторвался от фляги и протянул ее Арамису. Тот сделал глоток. - Атос, анжуйское? С каких пор вы его снова полюбили? - С тех пор, как я перестал его опасаться... Арамис, это странно, что живы именно мы... - Мне - не странно... - Арамис с наслаждением цедил вино, прикрыв глаза. - Это почему? - Не объяснить. Пусть будет так: нас хранит Бог. Пока мы четверо. - Портос уже не с нами... - вздохнул Атос. - Плесните-ка мне вина, друг мой. - Все равно мы про него думаем. А д`Артаньян... полагаю, ему будет совсем неприятно видеть наши бездыханные тела. Атос коротко усмехнулся. - Особенно такие... - Арамис провел ладонью по лицу и брезгливо поморщился. - Фу. Мы отвратительно выглядим. Грязные, оборванные... небритые! - Герои... - иронично протянул Атос. - Во всяком случае, вы выглядите как настоящий герой, а не завсегдатай салона мадам де Лож! - Конечно, герои! - нарочито весело подтвердил Арамис. Еще раз провел рукой по лицу. - Ах, черт! Кажется, у меня и вправду жар... Атос коснулся ладонью лба приятеля. - Боюсь, вы правы. Арамис вздохнул тяжело. - Как хорошо, что меня видите только вы. - Вас заботит, как вы выглядите. Это меня несколько успокаивает. Значит, вы еще не собираетесь умирать. Арамис вздрогнул. - Да, я хочу жить... Я вспомнил еще кое-что... - Что именно? - спокойно поинтересовался Атос. Он наперед знал, что сейчас услышит, но было почему-то важно, как это будет сказано. Арамис не покраснел. Напротив, побледнел. Брови сосредоточенно сошлись к переносице. - Атос... если я... словом, в случае моей смерти нужно отправить Базена кое-куда. Адрес он знает. - В Тур? - тихо сказал Атос. Это был, скорее, не вопрос, а утверждение. Арамис кивнул. - Вы... напишете... ей... Атос взял друга за руку. Слегка сжал. - Сами приедете и все расскажете. А мы подтвердим, если она вдруг не поверит. Но она кажется мне достаточно легковерной особой, чтобы наше подтверждение не потребовалось... Тогда и у меня к вам есть поручение. В случае чего снимете у меня с шеи ключ. Шкатулку на камине знаете не хуже меня; откроете ее. Пакет, который лежит внутри, нужно свести Огюсту де Бражелону в Блуа. Прочие бумаги сожгите. Вы хорошо поняли, шевалье? - Да, граф. Но я боюсь, что не открою шкатулку... не смогу... Лучше мы вместе с вами съездим в Бражелон. Я с удовольствием проведу там недели две-три... Атос кивнул. - Конечно же, с нашим дорогим гасконским другом. - Разумеется. Хотя в последнее время он иногда меня просто раздражает своей прямолинейностью... и все же я не хочу, чтобы он видел наши трупы. Пусть и прескверно выглядящие. Мы не в салоне, мы на войне, черт возьми!
Джулия: - Да, - кивнул Атос, и вытянул уставшие ноги. - Знаете... Де Брэ, кажется, попал туда, куда стремился. Я прошу у вас прощения за мою нелепую выходку. Это было в высшей степени неразумно - подставлять себя под пули. - Вы понадеялись на благородство испанцев, то есть на то, чего не существует. К тому же слишком громко сказали "нет" на предложение сдаться! - Арамис улыбнулся одному ему свойственной улыбкой. - У вас голос полководца. - Э, нет, Арамис. Полководцем мне никогда не быть. Погодите возражать. Я знаю, что вы сейчас хотели сказать. Да, я правильно выберу тактику. Я, возможно, нашел бы себя как разработчик стратегий. Но я хорош в штабе, а не на поле боя. Эти несчастные мальчишки, наши новобранцы, всерьез вообразили, что у меня нет нервов... Вы же прекрасно знаете, что нервы у меня есть. Я бы отмаливал лично жизнь каждого солдата. - И в итоге стали бы священником! - Арамис с сожалением посмотрел на опустевшую флягу. - Вот незадача! У нас закончилось вино! - Ничуть! - беспечно отозвался Атос. - Вот нам память о бедном Лабурере. Да и я запаслив... С этими словами Атос вытащил вторую фляжку. - И не будем о войне. - сказал он, разливая вино в кружки. - Мы позавчера, помнится, не закончили наш спор. Сейчас - самое время его продолжить. Итак, я ссылался на Эсхила, который говорил, что ничего не может быть сильнее союза силы со справедливостью... - Aequum et bonum est lex legum! - не лишенным упрямства тоном заметил Арамис. - Справедливость и благо! - Aequior est dispositio legis quam hominis! - возразил Атос, протягивая другу вино. - Под силой я подразумеваю закон; благо же исходит от Бога или человека, который послушен Его воле. Арамис протянул другу кусок хлеба. Оба вздрогнули, внезапно осознав смысл только что произошедшего. Хлеб и вино в той ситуации, в какой они оказались, имели особое значение. Спор, едва начавшись, прервался. - Атос... Нас двое... в присутствии Его. Вы не хуже меня знаете нужную цитату из Писания. Нам подсказывают, что делать. - Там, где двое собраны во имя Меня, там Я среди них... Я давно так не молился... - Спросите меня, когда я последний раз был в церкви... - Арамис слабо махнул рукой. - У нас есть шанс исправиться. Арамис усмехнулся. - Уподобимся благоразумному разбойнику, который висел на кресте рядом с Иисусом. Вы правы. Самое время молиться. Про все прочее мы успеем поговорить в любом случае. Если мы попадем к престолу Господню, то у нас будет уйма времени и собеседники, которые разрешат большинство наших споров. Если же нет... время, надеюсь, будет тоже, но вам придется по-прежнему довольствоваться только моим обществом для научных споров. - Вы правы, Арамис. Но мы все же в лучшем положении, чем тот разбойник! - чуть улыбнулся Атос. - Это почему же? - Мы спокойно сидим, а не висим на перебитых руках, нагишом... Арамис не удержал легкий смешок. - Никогда не висел на перебитых руках. Но мне сдается, что испытываю примерно те же ощущения... Ну, кто начнет? Атос некоторое время поколебался. - Вы. Арамис вздохнул. Прикрыл глаза. - Gratias tibi ago, Domine, sancte Pater, omnipotens aeteme Deus, qui me peccatorem, Indignum famulum tuum, nullis meis meritis, sed sola dignatione misericordiae tuae satiare dignatus es pretioso Corpora et Sanguine Filii tui, Domini nostri lesu Christi... - Et precor, ut haec sancta communio non sit mihi reatus ad poenam, sed intercessio salutaris ad veniam...* - подхватил Атос, преломляя хлеб. О каноне они не думали. Свершалось что-то совершенно не каноническое, но однозначно - посланное свыше. Кругом была смерть. Надежда еле теплилась. Но были двое, собранных во имя Божье, хлеб и вино. - И я умоляю тебя, чтобы ты удостоил привести меня на этот несказанный пир, где будешь ты с Сыном твоим и Святым Духом. Со святыми твоими ты есть истинный свет, полное изобилие, вечная радость, веселье и совершенное счастье. Во имя Господа нашего Христа. Аминь... * Молитва Фомы Аквинского. Перевод того, что приведено по-латыни: Благодарение творю тебе, Господь, святой Отец, всесильный вечный Бог, который меня, грешника и недостойное чадо твое, не из-за моих заслуг, а единственно по милости твоей, удостоил насытить драгоценным Телом и Кровью Сына твоего, Господа нашего Иисуса Христа. И я молю, чтобы это святое причастие стало бы мне не приговором, а спасительным знаком прощения.
Джулия: *** Лейтенант д`Артаньян сидел у палатки Тревиля, ожидая распоряжений. Настроение у гасконца было отвратительное. Казалось бы: удостоился личной похвалы короля, был допущен поцеловать перстень на руке его высокопреосвященства. Полк прекрасно проявил себя во время отражения испанской атаки, а затем - во время преследования противника. Планы испанцев сорваны, враг бежал. Радоваться нужно! Но д`Артаньян непрестанно думал о тех, кого сам послал на верную гибель. Если бы они могли вернуться, то уже были бы здесь... Особенно горько было осознавать, что он потерял Атоса. Того самого Атоса, который всегда был для него нравственным ориентиром, лучшим другом и советчиком в любых вопросах. С Арамисом у них сложилась дружба-соперничество, где каждый желал быть лидером. Атос же ровно относился ко всем и позволял лидировать кому угодно: в момент принятия решения три пары глаз все равно устремлялись в его сторону. Да при чем тут лидерство... Атос погиб... Арамис погиб... Погибли все, кто поехал встречать обоз. Как теперь смотреть в глаза графу Сен-Пре, который здесь же, на поле боя? Что сказать Жерому де Лабуреру? А лейтенант гвардейцев его величества Готье де Шамплен - он же готов кому угодно перегрызть глотку за младшего брата! Впрочему, разговор с Готье откладывался на неопределенный срок: лейтенант лежал без сознания в палатке у лекарей. Жером де Лабурер бродил вокруг соседней палатки. То богохульствовал, то опускался на перевернутый котел и молился. Д`Артаньян встал и подошел к нему. - Ну, не стоит... Мы солдаты. Жером поднял голову. Глаза его были влажными от слез. - Оноре мертв. Я это чувствую. Я это понял еще вечером. - Когда? - Нынче вечером... - А до этого? - До этого он был жив... Д`Артаньян покачал головой. Эти двое были непостижимым образом связаны друг с другом. Они и на расстоянии знали, что происходит с другим братом: "Оноре задержится. У него захромала лошадь", "Жером пошел к мессе". - Может быть, вы сами себе внушили? Жером сделал отрицательный жест. - Я говорю только за Оноре. Остальные... может быть... Д`Артаньян яростно теребил себя за усы. - Какого черта мы здесь сидим! Мы свободны уже два часа! Я пошел к Тревилю! - Лейтенант, я бы и сам пошел к Тревилю, но... Ночь. Нас никто не будет слушать. Трупы можно убрать и утром... Но гасконец уже не слушал: он помчался назад к палатке капитана. Путь ему преградили охранники. - Господин лейтенант, только что приехал его величество. Он совещается с капитаном. - Ага! Его величество! Тем лучше! - рявкнул д`Артаньян и отшвырнул мальчишек-адьютантов в сторону. В палатке, при свете свечей, совещались его величество и Тревиль. На появление д`Артаньяна оба отреагировали тем, что подняли головы от плана, разложенного на столе. - В чем дело, лейтенант? - спросил Тревиль сухим официальным тоном. Это доказывало, что капитан крайне недоволен вторжением офицера, пусть и отличившегося. - Дело в том, капитан, что мне нужны пятьдесят конных. Прямо перед нападением испанцев я отправил встречать наш обоз группу мушкетеров под руководством господина Атоса. Они не вернулись в лагерь. Полагаю, они были окружены. Нужно узнать, что с ними случилось. - А! - сказал его величество, не проявляя ни малейшего признака раздражения. - Лейтенант, похвальная забота о подчиненных. Но волноваться не о чем, ваши люди, скорее всего, живы и здоровы. Это наверняка то, о чем мне доложили! - король живо повернулся к Тревилю. - Вот здесь, - он указал кончиком карандаша некую точку на карте, - был убит дон Сиснерос, капитан испанских мушкетеров, командир "кастильских чертей". - Когда?! - д`Артаньян был ошеломлен новостью. - Нынче вечером. Там действительно засели наши. Видимо, те сто человек, которые шли к г-ну д`Эстре. Они переколотили достаточное количество испанцев, да настолько ловко, что половину роты дона Сиснероса сняли с основного участка обороны и отправили туда... Они вырвутся из окружения и придут. Ваши наверняка с ними. - Какие сто человек? - взревел д`Артаньян. - Их десять! Говорю же вам: конники д`Эстре неизвестно где, а там - мои люди. Сир! Умоляю! Дайте мне пятьдесят человек! Возможно, нам кого-то удастся спасти! - Спасти? - Людовик ничего не понимал. - Да, сир! - и д`Артаньян кратко, как только мог, объяснил королю суть дела. По ходу его рассказа лицо короля менялось на глазах. - Десять? Вы говорите - их всего десять? И они держатся с того момента, как испанцы зашли к нам в тыл? Трое суток? Я доподлинно знаю, что дон Сиснерос был убит сегодня не раньше семи часов вечера! Взор Людовика сверкал. Король засунул в карман карандаш, воинственно поправил кирасу и скомандовал: - Лейтенант, на коня! Немедленно! Пятьдесят, сто, триста человек! Сколько угодно! Королевский штандарт! Я ему с вами! - Ох, сир... - только и смог вымолвить благодарный д`Артаньян, падая перед королем на колени.
Джулия: *** Один из "семи смертных грехов", как называли сестер и братьев д`Эстре при дворе Генриха IV, сейчас был человеком преклонного возраста. Он более всего любил тишину и покой. Особенно после тяжелой битвы. Когда во главе государства стоят мальчишки вроде Людовика - это ужасно. Они врываются в палатку посреди ночи и требуют непонятно чего. - Люди отдыхают, сир. И лошади тоже отдыхают! - пытался втолковать его величеству старый царедворец. - И вам тоже нужно отдохнуть! - Какой отдых!!! - взревел Людовик и так ударил кулаком по столу, что д`Эстре почувствовал: более возражать невозможно. Иначе последует опала и удаление от двора. - Вермуа, - приказал он своему адьютанту, который возник на пороге по первому же требованию, - выделите его величеству столько людей, сколько он просит. В лагере началось непонятно что. Всех тут же облетела новость: оказывается, сотня конников д`Эстре благополучно добралась в лагерь еще до нападения испанцев, а деревушку обороняют всего десять храбрецов из полка Тревиля! Не успела пройти и четверть часа, как у королевского штандарта собралось две сотни конников. Д`Артаньян, бледный от волнения, с горящими глазами, гарцевал рядом со знаменосцем. Его величеству дали коня. Людовик взлетел в седло с мастерством опытного всадника. - Ну, лейтенант, вперед! И они помчались. Усталости как ни бывало. Людовик, горячий и нетерпеливый, шпорил коня не хуже, чем это делал д`Артаньян. Третьим с ними был Жером, которого гнала вперед жажда мести. Испанцы, не ожидавшие нападения посреди ночи, в кромешной тьме, были сметены с ходу. Человек тридцать, увлекаемые вперед д`Артаньяном и королем, умчались вперед. Остальные пустили в ход оружие. В небольшой ложбинке укрылся испанский отряд - человек семьдесят, не меньше. Так что дела хватило. "Кастильские черти", и после смерти командира исправно охранявшие домик священника, успели схватиться за мушкеты и сделать несколько довольно беспорядочных залпов. Но что испанские мушкетеры могли противопоставить атаке, которую возглавлял король Франции! Тем более, что в отряде из тридцати человек двадцать восемь были мушкетерами Тревиля. Они мчались на помощь товарищам. Калитка была сорвана с петель сразу. Французы оказались во дворе домика. Внутри было темно и тихо. Пахло гаревом - не свежим, после пожара прошло уже некоторое время. - Факелы! - закричал Людовик. - Немедленно подайте факелы!
Джулия: Принесли факелы. И сразу стало ясно, что здесь происходило. - Они пытались вырваться из окружения... - д`Артаньян кусал губы. - Шамплен... Ламберт... д'Аржансон... Рабастен.. Шамплен моложе прочих и лежит ближе к калитке. Бедолага... Он надеялся на спасение... наверняка к ограде были привязаны лошади... Трупы испанских солдат. Этот заколот. Тот - уложен выстрелом из пистолета... Четверо французов и полтора десятка испанцев. - Они могли сгореть заживо! - тихо сказал Жером, указывая на обуглившиеся стропила и осколки черепицы. - Они были живы сегодня вечером, вы же сами сказали! - в сердцах рявкнул на него д`Артаньян. - А, близнецы Лабурер... - в иных обстоятельствах Жером был бы весьма польщен тем, что король помнит их с Оноре. Но сейчас это не имело никакого значения. - Жером? Оноре? Кто вы? - Жером, ваше величество. Дайте мне войти внутрь. Я хочу его видеть... - Лабурер-младший умоляюще смотрел на короля. И в этот момент внутри дома послышалось какое-то шевеление. Дверь, кое-как припертая изнутри чем-то тяжелым, распахнулась. На пороге стоял человек, черты лица которого совершенно невозможно было разобрать в чернильной темноте ночи. К тому же это лицо было примерно того же цвета, что у африканских невольников. Но при свете факелов на темном лице блеснули светлые, как льдинки глаза. Д`Артаньян ахнул. Ноги у него словно приросли к месту. Зато устремился вперед король. Человек при виде его величества преклонил колено. Его шатало - не то от ран, не то от усталости. Скорее всего, и от того, и от другого. Он с трудом опустился на землю. - Сир... - голос звучал глухо и не вполне твердо. - Сир... я командовал этим отрядом... мушкетеры капитана де Тревиля, рота лейтенанта д`Артаньяна. Мое имя - Атос... Мы были посланы встретить наш обоз, но подверглись нападению испанцев. Отбили... более двух десятков атак... Сир, сейчас в живых двое. Я и господин Арамис. Он не может встать... без сознания... - Я в сознании... - в дверях показалась вторая фигура. Арамис опустился не на одно колено - на оба. Даже не опустился, а попросту рухнул. - Моя шпага, сир... - Атос протянул клинок королю. - Я оказался плохим командиром. Мои люди погибли, а я жив. Судите меня, сир... Все изумленно смотрели на эту сцену и не могли ничего понять. Почему эти двое - герои, каких поискать во всех европейских королевствах! - в чем-то каются и пытаются отдать королю свои шпаги? Арамис протянул свою шпагу вслед за Атосом. - Кто из вас руководил обороной? - спросил Людовик. - Я, сир! - Атос наклонил голову. - А кто отправил на тот свет дона Сиснероса? - Я, сир... - отозвался Арамис. Король молча кивнул. Сделал знак рукой. Подбежал адьютант. Король взял у Атоса шпагу. Затем протянул руку к Арамису и получил второй клинок. Долго смотрел то на шпаги, то на мушкетеров, которые по-прежнему стояли на коленях, не смея поднять головы. Передал шпаги адьютанту, тихо сказав "Хранить как зеницу ока!". Сделал шаг вперед - и насильно поднял с колен Атоса. Порывисто обнял. Арамиса он поднять не успел: шевалье, не издав ни единого звука, упал ничком. - Лекаря!!! - закричал король. - Немедленно!!! Атос, кое-как стоявший на ногах, осел на руки подбежавшему д`Артаньяну. Двое мушкетеров вбежали в дом и осмотрели его. - Кто еще в живых? - спросил Людовик, наблюдая за тем, как товарищи на руках уносят Атоса и Арамиса к кострам, где ждал лекарь де Тревиля. - Никого, сир... Людовик перекрестился и зашептал молитву. Никто его не прерывал. - Всех погибших - в лагерь! - приказал король, закончив молиться. Подбежал д`Артаньян. - Ну, что они? - спросил Людовик. - Без сознания, ваше величество. Оба ранены, потеряли много крови. Лекарь ручается за жизнь господина Атоса, но опасается за жизнь господина Арамиса. Д`Артаньян сделал паузу и выразительно посмотрел на его величество. Вопрос, заданный молча, был очевиден. Король положил руку на плечо гасконца. - Вы думаете, я взял их шпаги затем, что признал их виновными? - в голосе Людовика послышалась непривычная мягкость. - Нет, лейтенант. Вы сами прекрасно понимаете, что это герои. Сейчас оружие им не потребуется. За то время, что ваши друзья находятся под присмотром врачей, оружейник успеет сделать для этих шпаг новые эфесы. Вы сегодня получили шпагу за храбрость. Они заслужили того же... - Больше! - горячо воскликнул д`Артаньян. - Я рад, что вы это понимаете! - улыбнулся король. - Будь по-вашему. Они получат больше. Идите. Идите. Им приятно будет видеть вас, когда они придут в себя. И скажите господину Атосу, что его честность поразила меня в самое сердце. Пусть не вздумает винить себя за смерть товарищей. Ну... остальное я ему сам объясню при встрече. Это натура особенная, и к ней требуется особый подход.
Джулия: *** Через три часа, когда на востоке уже начало светлеть небо, а французский лагерь, взбудораженный ночными событиями, вновь погрузился в чуткий сон, мэтр Тома, самый искусный хирург, имевшийся в распоряжении армии, осматривал поступивших раненных. Накануне было сражение; работы хватало и так, но эти двое были привезены к мэтру Тома его величеством - позже всех других. Тревиль вкратце ввел врача в курс дела. Когда на тебя с мольбой смотрят глаза его величества, капитана королевских мушкетеров и лейтенанта этого славного полка - поневоле начинаешь руководствоваться не только врачебной этикой. Первый раненный - мужчина лет тридцати, на редкость хорошо сложенный и явно выносливый физически - не вызвал у мэтра Тома никаких особых опасений. Да, без сознания. Судя по всему, пробудет без сознания еще некоторое время. Но это следствие не ранений, а глубочайшего нервного истощения и усталости, которая превзошла все мыслимые пределы. Пулевая царапина на боку совсем никакой опасности не представляет. Сложнее с раной, которая на спине: она не позволит применить корсет, который бы помог срастись сломанному ребру. Перелом чистый; никаких осколков, способных повредить внутренние органы. Значит, тщательный уход, нормальное питание и покой. Организм сильный - со всем прочим при соблюдении этих трех условий он справится сам. Куда хуже обстояло дело со вторым раненным. Несколько ранений, одно из которых довольно опасное. Большая кровопотеря, сотрясение мозга средней тяжести, начавшаяся лихорадка. Слишком много для человека столь хрупкой комплекции, какой обладал молодой мушкетер. К тому же мэтру Тома очень не нравилась состояние, в каком находилась левая рука этого молодого человека. Пулю, застрявшую в мышцах, извлекали не слишком умело. Швы загноились... В семь утра господину Арамису вскрыли рану, тщательно обработали ее и наложили шов по всем правилам лекарского искусства. Шил сам мэтр Тома. Не потому, что это было очень сложно: просто у него самого был сын примерно того же возраста. Мэтр Тома по-отечески жалел своего пациента. Другие руки наложат шов менее искусно, чем он. А он так, что шрам останется, но не будет выглядеть уродливо... Ничего. Если мальчика не убьет лихорадка, он останется жив. Ближайшие сутки покажут, как будут развиваться события. В палатку в девять утра впустили д`Артаньяна. Только на минутку, чтобы он убедился, что его друзья спят. Атос лежал спокойно. Он был непривычно бледен, но живительный ток крови уже начинал неуловимыми, тончайшими красками оживлять его лицо. Д`Артаньян вглядывался в знакомые черты жадно и пристально. Эти три дня состарили Атоса не меньше, чем на пять лет, но эта перемена как-то по-новому раскрыла благородную тонкость и строгость черт. Легкие морщинки, внезапно проступившие вокруг глаз, ничуть не портили его: напротив, превращали совершенную красоту древнегреческой статуи в нечто живое, теплое, бесконечно родное. Д`Артаньян слегка пожал кончики холодных, неподвижных пальцев, сглотнул комок, предательски перекрывавший дыхание, и направился к Арамису. У Арамиса на щеках полыхал нездоровый румянец, на лбу выступили мелкие капельки пота. Пересохшие губы были приоткрыты. И это лицо было непривычно д`Артаньяну. С того момента, как друзья чуть не передрались из-за платочка с вензелем и герцогской короной, прошло достаточно времени. Но Арамис умудрялся оставаться все тем же красавчиком с девичьи нежным, тонкой лепки лицом. Он не взрослел и, кажется, сам страдал от этого. А тут - повзрослел, одним махом. Неожиданная жесткость появилась в линии рта, каким-то иным стал разлет бровей, линия подбородка... Все мужество, что скрывалось под изящной оболочкой, вдруг стало явным. Д`Артаньян, всегда относившийся к Арамису со снисходительной иронией, сейчас готов был отдать все на свете за то, чтобы его друг выжил. Не только Атос - но и Арамис. ТАКОЙ Арамис был куда более дорог гасконцу. - Это он уложил дона Сиснероса? - тихо спросил мэтр Тома, поправляя на раненном простыню. Гасконец утвердительно кивнул головой. Он уже знал кое-какие подробности. Вокруг домика подобрали более сотни убитых испанцев. Значит, один сражался против десятерых противников. Сколько времени французов было десять? Несколько часов? Кто-то погиб сразу? Раненный испанский мушкетер, чудом избежавший смерти, дал показания. Но не с самого начала: полурота дона Сиснероса появилась у домика только на второй день. О смерти своего командира испанец сказал так: "Французы убили его не иначе, как колдовством. Он был неуязвим. Было почти темно, но пуля пробила ему шею. Так мог стрелять только сам дьявол!". - Тогда я гарантирую вам, что приложу все свое искусство, чтобы ваш друг выжил, - с дрожью в голосе сказал мэтр Тома. - Моего старшего сына... два года назад... эти проклятые головорезы... раненного... не пожалели... Д`Артаньян зло куснул ус. Не помогло: последняя фраза, произнесенная бедным лекарем заставила отважного лейтенанта разреветься. Размазывая слезы по щекам, он вылетел из палатки.
Джулия: *** Первый из пациентов огорчил мэтра Тома тем же днем. Он пришел в себя. Попытался встать. Это у него получилось. Далее господин Атос затребовал, чтобы к нему пустили его слугу с переменой платья. Действительно, его прежний костюм был никуда не годен. Затем господин Атос намеревался покинуть палатку, причем весьма решительно. Он заявил, что совершенно не намерен прохлаждаться. Заверил, что его ранения - совершенный пустяк и не стоят внимания. Он даже дошел до стены палатки. Но тут Божья рука покарала строптивца: господин Атос вновь потерял сознание. Когда он очнулся, рядом с постелью сидел Гримо, заботливо прикрывающий полотенцем чашку с куриным бульоном - чтобы не остыла. Бульон выплеснули на колени Гримо. Господин Атос решительно направился на выход, приказав слуге следовать за ним. На сей раз он дошел до соседней палатки, где как раз находились его величество и капитан де Тревиль. Мэтр Тома беспомощно развел руками: он не в состоянии задержать человека, который чертыхается и кричит, что желает немедленно вернуться к своим товарищам. Тревиль вынужден был сказать ему, что это невозможно. Напомнил про шпагу, которую Атос лично вручил его величеству. Атос сник, опустил голову и послушно направился в палатку. Его величество счел нужным остановить его и дать наставление: послушно выполнять то, что приказывают врачи. Предписано лежать - значит, это приказ не хуже военного. Мушкетер скрылся в палатке, а король и г-н де Тревиль почему-то отошли шагов на двадцать в сторону и дружно захохотали. Мэтр Тома был искренне огорчен и строптивостью пациента, и неожиданной строгостью его величества. Ведь все вокруг только и говорили о подвиге, который совершил маленький отряд мушкетеров!
Джулия: Второй пациент тоже огорчил мэтра Тома. Правда, он никуда не рвался и не пытался встать. Но мэтру Тома было бы куда легче, если бы молодой человек хотя бы на минуту открыл глаза. У него не было сил даже метаться по постели, как это обычно делают те, кто лежит в тяжелой горячке. Он лежал, сжав кулаки - и тихо, безмолвно таял... В приоткрытый рот осторожно вливали целительные настои. Пока все было бесполезно. Мэтр Тома держал в своей руке трогательно тонкое, совершенно не-по мужски изящное запястье - и не мог решиться на кровопускание. Крови из этого мушкетера вытекло предостаточно без вмешательства хирургов. Стоит ли усугублять положение? Будь молодой человек хотя бы покрепче телом... Практика показывала, что кровопускание могло облегчить страдания больного. Здравый смысл протестовал против подобной нелепости. В нерешительности мэтр Тома пребывал ровно до той минуты, когда в палатке вновь появился д`Артаньян. Врач глянул на него - и безнадежно махнул рукой. Все равно не выгнать: по лицу сразу видно, что лейтенант настроен решительно. - Оба - ваши друзья? - строго спросил мэтр Тома. - Так вот, доказывайте дружбу на деле. Если вы в состоянии, то посидите здесь до двух часов ночи. Потом я вас сменю. Этому, - он указал на Атоса, - не давать вставать. Поясняю, молодой человек: ваш не в меру резвый и принципиальный приятель может заполучить вот такую же горячку, если будет прыгать. Организм у него крепкий, но вот нервы пошаливают, да и устал он сильно. Меня он не слушает. Он, видно важный вельможа, если ни во что мое слово не ставит. Ну так втолкуйте ему: пока он здесь, король для него - я. Д`Артаньян, совершенно ошеломленный подобными речами, робко кивнул в знак согласия и повиновения. - А этого, - мэтр Тома, наконец, отпустил руку Арамиса. Покачал головой. - Господин лейтенант, сейчас я пришлю кого-нибудь сюда. Вам принесут воду с уксусом и губку. Если хотите, чтобы ваш друг пришел в себя, его нужно непрерывно протирать с ног до головы. Нужно, чтобы тело постоянно было влажным. Кровопускание для него смертельно. Но требуется сбить жар. Если температура у него поднимется еще, он не выживет...
Джулия: Анна ела ежевику. Губы ее были темными от ягод, но от этого не становились менее привлекательными. Она вся была как лучик солнца - тонкая, легкая, быстроногая. Такая юная, такая прекрасная... Он никогда не был склонен к поэтическим сравнениям, предпочитая прозу жизни, но она... Эта девочка делала его поэтом. - Оливье, на что вы засмотрелись? - На вас, моя радость! Он подхватил ее на руки, поднял высоко-высоко, покачал на руках: это было такое приятное занятие! Он был пьян от счастья, ему хотелось петь и ликовать, как библейскому царю Давиду. Сердце его было полно столь невероятной радостью, что слов для выражения такого сильного чувства не находилось. Он просто молча опустил жену на землю и посмотрел на нее. Она замерла, прижавшись к нему. Томно прикрыла глаза. Это было слишком. Он тотчас начал целовать ее. Она не противилась, только взволнованно дышала и пыталась вразумить его: - Оливье... любовь моя... прекрати... прекрати же, нас могут увидеть... что о нас подумают? Только то, что перед ними - безумно влюбленные друг в друга молодожены... ...Ее руки. Ее глаза. Он не мог оторваться от ее колдовских глаз - слишком светлых, слишком чистых... он бы смотрел в них целую вечность. Но какая-то неумолимая сила заставляла его переводить взгляд ниже. Еще бы: он знал, что ангел с перепачкаными ежевикой губами совершенен до мелочей. Тонкая шея, нежная линия ключиц... изящное округлое плечо... Плечо... Солнечный день внезапно рассыпался вдребезги. Наступала темнота... Под ногами вместо зеленого луга оказывалось болото. Он нырял в какую-то вязкую, черную массу, она облепляла все тело. Дышать было нельзя; он стремился к поверхности и с ужасом понимал, что не вынырнет: никаких человеческих сил не хватит на то, чтобы вырваться из этого ужастного омута... Клеймо... у ангела на плече было клеймо... продажная девка... воровка... ничего святого... никогда... никогда его не любила... использовала как последнего дурака... не любила... И чей-то неумолимый голос грохотал в темноте. Он повторял одно и то же: "Умрите с миром!". Взвивался в воздух длинный меч... "Палач, делай свое дело!" Палач взмахивал мечом... и рассекал темную муть не то воды, не то еще чего-то... НЕТ! ЕЕ НЕЛЬЗЯ УБИВАТЬ ВОТ ТАК, БЕЗ СУДА! Кого - ЕЕ? Ангела с прозрачными глазами и волосами цвета льна? Или демона с мутным взором, вокруг головы которого вились не пряди, а змеи? - Атос! Атос! Да очнитесь же! - Сударь, поддержите его. Крепче. Иначе он сейчас упадет и сломает себе еще что-нибудь... Атос открыл глаза. Было темно и душно. По потолку палатки метался свет лампы. Над ним склонились двое. Широкое, грубоватое лицо. Незнакомое. И еще одно: испуганное, с шальными от ужаса глазами. Родное. - Д`Артаньян. - Вот и хорошо! - сказал незнакомец, вытирая со лба пот. - Узнали. Значит, вы пришли в себя, сударь. Слава Богу. Выпейте вот это. У губ появилась кружка. Приятно прохладный, освежающий все внутри настой. Пахнет летом и травами. Хорошо. - Д`Артаньян, вы мне не чудитесь? - Нет, Атос. Я рядом, и буду здесь всю ночь. - А служба? Нет-нет... - Да, дорогой Атос. Тревиль отпустил меня. Вас нельзя оставлять без присмотра. Вы то пытаетесь куда-то бежать, то посылаете к чертям врачей, то вот бредите. - Я? Бредил? Почему? - Потому, мой дорогой, что вы ранены и ослабли. - Как... я... - Как вы здесь очутились, хотите сказать? Просто: вас принесли на носилках. Доктор велит, чтобы вы отдыхали как следует. - Д`Артаньян, я вспомнил. Я арестован. Я сам отдал королю свою шпагу. - И хорошо, что арестованы: не будете никуда рваться. Сейчас помолчите, но не засыпайте. Я вынужден отойти на пару минут к Арамису. - Как он? - Плохо. Горячка. Но сейчас у него хотя бы не поднимается жар... Потому я сделаю то, что велел врач, и вернусь к вам. Я потрачу все силы на то, чтобы вы говорили. Не несли всякий бред, а рассказывали нормальные вещи. Атос послушно кивнул. Д`Артаньян исчез куда-то, но, судя по всему, недалеко. Атос видел на потолке его тень. Никаких кошмаров. Просто был жар от усталости. Просто ночь. Просто тяжело на сердце. Потому что шпагу королю он отдал не просто так. В доме священника было девять человек, кроме него самого. Он был командиром. Плохим командиром, если в живых остался только один. Правда, самый драгоценный.
полная версия страницы