Форум » Нас четверо! » Припадая к престолу Твоему... » Ответить
Припадая к престолу Твоему...
Джулия: Тот июльский день 1630 года начался совершенно обычно: утренняя зоря, перекличка, скромный, но сытный завтрак. Ближе к полудню к палаткам мушкетеров прибежал лейтенант д`Артаньян и отдал распоряжение: Тревиль велел десятерым добровольцам встретить фуражеров. Задание восприняли без особого энтузиазма. Ехать в тыл французской армии, в деревеньку, которая была расположена в трех или четырех лье от лагеря, и затем сопровождать телеги с сеном и провиантом - это, разумеется, не боевая вылазка. Славы здесь не добудешь. Но приказ командира не обсуждается. К тому же господа мушкетеры понимали, что распоряжение Тревиля вполне разумно. Не встретишь фуражеров сам - не в меру расторопные соседние части на подступах к лагерю растащат половину припасов. Сам лейтенант хотел бы ехать со всеми, но у него, к сожалению, были неотложные дела в лагере. - Атос, выручите! - попросил гасконец своего лучшего друга. - Пожалуйста. Слова были подкреплены выразительным жестом. Атос молча поднялся с места. Даже не вздохнул, как это сделали его соседи, несколько раздосадованные тем, что так некстати была прервана очередная партия в кости. Впрочем, господа мушкетеры нынче имели право на отдых: накануне рота отличилась в бою. Все солдаты порядком устали. Плащ, который Атос накинул на плечи, был прострелен в пяти местах; перо на шляпе мушкетера наполовину укоротила шальная пуля. - Господа, кто со мной? Задание было пустяковым. Атоса уважали ничуть не меньше, чем д`Артаньяна. К тому же в ожидании обоза можно было продолжить игру. Семеро игроков живо сложили кости и вызвались в добровольцы. - Еще двое! - Атос оглядел свое маленькое воинство. Даже без приказа лейтенанта было ясно, что именно Атос возглавит отряд. Это даже не обсуждалось. Д`Артаньян грустно улыбнулся. Еще несколько месяцев назад к Атосу присоединились бы Портос и Арамис. Их было четверо: верные сердца, отважные рыцари. Но Портос весной женился на сундуке прокурорши Кокнар. Его не осуждали. Нет, напротив: пожелали всего самого хорошего в мирной жизни. Портос достиг того, к чему стремился, стал богатым и важным барином. Или еще не успел таким стать? В свадебном наряде он выглядел роскошней, чем когда-либо, но никто не сомневался, что щедрость нареченной господина дю Валлона имеет пределы. В любом случае, Портос сейчас осваивает премудрости жизни в провинциальном поместье. А они трое... у них все по-прежнему. Служба, ранние подъемы, тяготы военного времени. Грех жаловаться: под Ла-Рошелью было труднее, чем сейчас. Атос, кажется, думал о том же самом, потому что на его губах появилась схожая улыбка. - Д`Артаньян, хватит и восьмерых! - Капитан сказал, что должны ехать десять человек! Вчера испанцы совершили налет на обоз, который шел к гвардейцам Кавуа! Все захохотали. "Игрушечная гвардия" Ришелье тоже участвовала в военных действиях, но особой славы пока не снискала. - И как - отбили? - спросил главный шутник роты, Бернар де Рожье. - Или добровольно уступили испанцам в качестве залога на мировую? - Рожье, вы не правы. - возразил д`Артаньян. - Завязался бой. И пока десять гвардейцев ловили в лесу шестерых испанцев, еще шестеро быстро умыкнули с телег три бочки доброго вина! - Самое ценное взяли! - хохот усилился. - Нет, господа, мы не позволим испанцам пить наше вино! На шум из палатки вышли еще двое мушкетеров. Молоденький виконт Винсен де Сен-Пре на ходу натягивал левый ботфорт - не иначе, как решил прилечь перед обедом, но решил, что так может пропустить что-то интересное. Господин Арамис имел вид несколько недовольный и держал в руке четки и молитвенник. - В чем дело, господа? - спросил Сен-Пре. Ему объяснили, и юноша тотчас присоединился к добровольцам. Еще бы! Он был готов ехать вслед за Атосом хоть на край света: новобранец смотрел на своего кумира с беспредельным обожанием. Кумиром был и д`Артаньян, но лейтенант, похоже, никуда не собирался. Арамис после некоторого колебания положил четки в карман. - Я тоже поеду. - Отлично! - обрадовался д`Артаньян. - Господа, к вечеру возвращайтесь. *** Этот мирный разговор теперь вспоминался как нечто далекое и невозможное. Над головами семерых французов простиралось ночное небо. Бархатное, непроглядно черное и бездонное. Очень звездное. Вечер канул в прошлое. Их ждали в лагере. Десятерых. Сейчас могли вернуться только семеро. То есть - хотели, но не могли. Лагерь был в пяти лье от домика священника, у которого днем сделали привал. Всего пять лье. Полторы роты испанцев расположились между домиком кюре, где засели семеро храбрецов, и лагерем. Над головами было небо - и обгоревшие балки. Сам домик, на счастье, оказался каменным, как и большинство местных построек. Крышу испанцы подпалили почти сразу - видимо, надеялись, что французы задохнутся или вынуждены будут бежать из своего укрытия. Французы не сделали ни того, ни другого. Они приняли бой. Испанцы не знали, что в домике засела лишь горстка храбрецов. Иначе бы дом был взят штурмом уже к вечеру. Но французы стреляли так, что испанцам пришлось занять оборону. В домик успели перетащить почти все содержимое первой подводы - боеприпасы, и немного провианта со второй. Порох и мушкеты были в полном порядке. Имелись некоторые запасы вина, воды, соленого мяса и хлеба. Продержаться до утра. А там их придут выручать. Не могут не придти. Семерым, засевшим в домике, не хотелось думать о том, что испанцев может быть не полторы роты, а много, много больше...
Ответов - 84, стр:
1 2 3 4 5 All
Джулия: Французы дежурили по очереди. Было очевидно, что до утра испанцы не будут возобновлять попытки овладеть домиком. Им хватало дела: судя по звукам и зареву пожара, в деревне продолжался грабеж. Выйти наружу никто не пытался. Довольно было вечерней попытки, когда нелепо погибли двое самых отчаянных. Еще одного потеряли во время пожара: на несчастного рухнула балка. Той же балкой зацепило де Брэ: вот уж потеря, так потеря... отменный был фехтовальщик. Теперь у него было мало шансов выжить. Он даже не стонал, когда его пытались перевернуть на бок, чтобы заменить повязки на голове. Не спали Атос и Сен-Пре. Атос караулил. Сен-Пре же просто не мог понять, как люди могут спать спокойным сном в тот момент, когда с четырех сторон их окружает враг. - Спите, милый мой. Это лучшее, что вы сейчас можете сделать! - сотый раз повторял Атос, стараясь говорить спокойно и ласково. - Но испанцы... - горячился виконт. Что поделать! Девятнадцать лет, горячая кровь, вторая или третья стычка с врагом. Сен-Пре отменно стрелял, но этого было мало для того, чтобы стать настоящим солдатом. Атос покосился на Арамиса и Шамплена. И того, и другого он помнил такими же необстрелянными юнцами, которые не могли спать перед атакой и рвались по поводу и без повода показывать всем свою храбрость. И что? Хватило года службы, чтобы оба поняли ценность человеческой жизни, перестали охать и ахать по пустякам и стали, наконец, настоящими солдатами. То же ждет и Сен-Пре. - Спокойно, спокойно, молодой человек. Видите - все спят. Утром нам потребуются ваши зоркие глаза. Что вы будете делать, если сейчас не отдохнете? Довольно одного часового. Юноша никак не мог уняться, и Атос смирился. Пусть все идет так, как идет. - Нас утром освободят? - тихо спросил Сен-Пре, устраиваясь поудобней у стены. Глаза юноши сверкали даже в темноте. - Возможно. - Атос пожал плечами. Некоторое время прошло в молчании. Когда Атос решил встать, чтобы немного размять затекшие ноги, он обнаружил, что Сен-Пре спит. Это обстоятельство заставило Атоса покачать головой с тихой нежностью. Девятнадцать лет... Все же молодость и здоровые нервы так много значат...
Джулия: Атос оглядел свое невеликое воинство. Первый - он сам. Второй - Рожье: балагур, весельчак, любитель выпивки и женщин. Сейчас это неважно. Рожье плохо стреляет, но незаменим в ближнем бою, поскольку обладает большой физической силой. В полку он служит чуть меньше трех лет. Номер три: Сен-Пре. Новобранец, сразу попавший в военное пекло и еще никак не успевший проявить себя. На стрельбах показывал весьма недурные результаты, да и вчера... Атос вздохнул. Вчера Сен-Пре уложил как минимум трех из тех испанцев, что атаковали домик перед пожаром. Точнее не сказать. Может быть, и больше. Главное - атака отражена, и они живы... Кажется, в ближнем бою на шпагах от новичка тоже будет польза: он недурно сложен и достаточно силен физически. И, наконец, главное. Сен-Пре, похоже, хороший товарищ. Не раздумывая, бросился поднимать горящую балку, сбивать пламя, грозившее перекинуться на несчастного де Брэ. Де Брэ жив. Пока жив, но на него рассчитывать не стоит. Атос достаточно повидал, чтобы понять, что с такими ранами долго не протянуть. Значит, фактически не семеро, а шестеро. Четвертый - Лабурер. Шевалье Оноре де Лабурер. Вопреки общепринятой традиции, его называли не по фамилии, а по имени. Тому была причина: только родная мать смогла бы отличить, где Оноре, а где Жером. Близнецы служили в полку почти семь лет и были неразлучны. Их любили ставить в парадные караулы: два высоких, статных молодых человека приятной наружности крайне выигрышно смотрелись вместе. Странно, что в злополучную разведку поехал только Оноре. Так или иначе, от Оноре - сплошная польза. Близнецы входили в десятку лучших солдат роты, и Оноре, пожалуй, был в военных искусствах более талантлив, чем его брат. Пятый - тоже новичок. Себастьян де Шамплен. Пришел чуть раньше Сен-Пре. Но что такое "чуть раньше" в мирной жизни? Шамплен чем-то напоминал Арамиса: такой же невысокий, хрупкий, темноволосый, с большими внимательными глазами. Но глаза у Шамплена были серыми, взгляд - озорным и лукавым. Говорил новичок густым, звучным баритоном, держал себя с показной самоуверенностью. Атос победил его в первом же тренировочном бою. Зато Шамплен прекрасно играл в карты и кости. Шестым был Арамис. Атос наклонился и поправил плащ, укрывавший ноги друга. По поводу Арамиса и думать было нечего. Арамис открыл глаза - словно и не спал вовсе. - Пора? - спросил он совершенно будничным, спокойным тоном. Словно они находились в лагере. - Еще немного можете отдохнуть! - ласково сказал Атос. - Ваша очередь караулить через три четверти часа. Арамис покачал головой и поднялся, освобождая место другу. - Отдохните лучше вы, дорогой Атос. - Не спится. - Лучше скажите - тревожится... - А вам? Арамис посмотрел на звездное небо и поморщился. - Мне все это очень не нравится. С рассветом будет ясно, в каком мы положении. То, как все началось, наводит меня на мысль, что мы попали в очень неприятную историю. Сколько испанцев - мы не знаем. Мы окружены. Даже сейчас, когда все занимаются грабежом, нам отсюда не выбраться. Темнота не поможет. - Вы полагаете?.. Нехорошо. Совсем нехорошо. Атос достаточно успел изучить удивительное свойство Арамиса предугадывать грядущие события. Он и сам обладал чем-то подобным, но в меньшей степени. Военный опыт, которым располагали оба, также подсказывал, что дело неладно. Арамис слегка кивнул. Есть вещи, о которых не говорят в минуту очевидной опасности хотя бы из суеверия. Сказанное неосторожно слово может стать приговором для всех них. Мысли друзей сходились: испанцев много. Это те, кто прикрывает фланг целой армии. Стало быть, на французов нынче на рассвете нападут. Помощи ждать неоткуда. Их удерживают пока лишь затем, чтобы никто из них не пробрался к своим и не предупредил о грозящей опасности. Храбрость спасла французов вчера, но, возможно, будет причиной того, что они погибнут сегодня. Судя по всему, испанцы решили, что в домике расположился небольшой отряд: шквал выстрелов, обрушившийся на них из горящей постройки, вполне мог их в этом убедить. Пока было тихо. Почти тихо. Звуки из деревни не волновали друзей. Это война. Ничего не поделать. Оба больше всего опасались услышать канонаду. Это означало бы только одно: они правы, и придется сражаться без надежды на помощь.
Джулия: В углу застонал де Брэ. Оба друга мигом оказались рядом. - Пить... - прошептал раненный мушкетер. Атос принес воды и добавил в нее чуть-чуть содержимого своей фляги. Арамис склонился над несчастным. Брэ пил, стуча зубами по краешку кружки. Жадно, с видимым наслаждением. И вдруг вскрикнул, схватился рукой за бок. Арамис от неожиданности уронил кружку. Брэ выругался. Судя по краткости его слов, ему было в самом деле паршиво. В противном случае он бы выдал такой пассаж, что у Арамиса, так и не привыкшего к некоторым особенностям военного быта, вспыхнули бы не только щеки, но и уши. Раненного подтащили ближе к середине комнаты - так, чтобы лунный свет освещал все как можно лучше. Атос своим кинжалом вспорол камзол раненного. И тоже не удержался от краткого, но очень емкого восклицания. Арамис живо перевел глаза вниз. Ругаться Арамис не стал. Только ударил что есть силы кулаком об стену. Брэ кусал себе уже не губы - щеки. - Зачем мы это сделали? - в отчаянии сказал Арамис. Брэ нельзя было давать воду. Во время неудачной попытки вырваться из окружения он получил пулю в живот, но сгоряча этого даже не заметил. Потом испанцы решили приготовить из французов жаркое; на упавшего Брэ обратили внимание только тогда, когда сверху стали сыпаться куски раскаленной черепицы. А потом рухнула балка, и придавила Брэ... Все заметили, что у него сломана ключица и на виске - не слишком глубокая рана. Но не более того, не более... Осмотрели только то, что было явно повреждено, наложили повязки. С той самой минуты он был без сознания. Боль от раны, которая несла смерть, пришла к нему только сейчас. - Конец... - прошептал Брэ. - Мне конец. И вновь потерял сознание. - Так лучше! - мрачно сказал Атос. - Не трогайте его. Уже ничем не помочь... все воспалено. Если бы сразу удалить пулю - еще может быть. - Крови не было! - Арамис мерно ударял кулаком по стене. - Я же сам его осматривал... Атос вздохнул и положил руку на плечо Арамису. - Вы не хирург, мой милый. И тем более не Господь Бог, чтобы замечать все. Ну, поплачьте, если вам так будет легче. Все равно никто не увидит. - Вы же прекрасно знаете, что я не могу... не умею плакать! - кусая губы, выпалил Арамис. И отвернулся к стене. Он не плакал - Атос знал об этом. Но плечи вздрагивали. Вид предательски подергивавшегося кружева навел Атоса на кое-какие мысли, весьма далекие от сентиментальности. - Наденьте-ка его кирасу, господин аббат. На вас только кожаный нагрудник, вы одеты не для битвы! - сказал Атос после паузы. И протянул Арамису более надежный доспех. Арамис даже не шевельнулся: стоял, положив руку на стену и прижавшись к ней лбом. Атос покачал головой: иногда умница Арамис становился невыносимо упрямым. - Ну-ну, довольно... Развернитесь же. Я помогу вам. Арамис оглянулся и покорно опустил руки. Атос собственноручно закрепил все ремешки и проверил их надежность. Так же он тремя часами ранее помогал виконту. Кираса оказалась изрядно велика, но приходилось довольствоваться тем, что было под рукой. - Зато в живот теперь не попадут. - съехидничал Арамис. За те несколько минут, что Атос помогал ему облачаться в доспех, он вполне пришел в себя. Иначе бы не язвил. - Берегите голову, она вам еще пригодится! - самым серьезным тоном посоветовал Атос. Но в глазах Арамиса внезапно вспыхнули огоньки. Он кивнул, подобрал кружку, валявшуюся на полу, обнаружил там остаток воды с вином... и выплеснул себе на руки. - Атос, а не перекусить ли нам? Хорошая мысль всегда приходит вовремя. Друзья подкрепили силы вином, хлебом и сыром. На востоке начало светлеть небо. Господа мушкетеры сидели на полу, скрестив ноги по-турецки, жевали сыр и разговаривали об античной философии. Рожье встал в половине шестого утра. Перекусил, послушал, усмехнулся и отправился в противоположный угол комнаты заряжать мушкеты и отмерять заряды. Он не был знаком с трудами Платона, а потому спор двух не в меру умных сослуживцев не вызывал у него интереса. Затем вскочил Лабурер. Послушал - и тоже ушел заряжать мушкеты. Спор прекратился только тогда, когда вдалеке громыхнули пушки. Два философа живо оказались на ногах. Тревожно переглянулись. - Вы хотя бы раз ошибитесь в своих предсказаниях, а? - Атос слегка пожал плечами. - Хотел попросить вас о том же! - огрызнулся Арамис, хватаясь за ближайший из заряженных мушкетов. Вовремя. Сен-Пре вскочил в тот момент, когда о стену домика расплющилась первая пуля. Испанцы возобновили атаку. Грохот пушечных выстрелов, явственно доносившийся издалека, придал им смелости. Для резерва пока не было дела на основном поле боя, и испанские мушкетеры решили поупражняться на французах, засевших в домике священника.
Джулия: *** Испанцам, томившимся в резерве, некуда было спешить. Они не вступали пока в основной бой, и развлекали сами себя тем, что расстреливали осажденных в домике французов. Французам тоже некуда было спешить. Потому до полудня испанцы палили просто так, ради собственного удовольствия. Затем им надоело прохлаждаться, и они предприняли попытку штурма домика. Произошло неожиданное: их встретили шквальным огнем. Не успел рассеяться дым от первого залпа, как грянул второй. Затем - третий. Из двадцати человек, бежавших к домику, внутрь нырнули только шестеро. Назад не вышел никто. Испанцы устроили такую пальбу, что ее наверняка было слышно далеко вокруг. Она почти слилась со звуками дальнего боя. Пули щелкали о камни и отлетали назад. Ближе к обеду произошел еще один штурм. Отбитый с таким же успехом, как и первый. Можно было и вновь предпринять атаку, но никто этого делать не хотел. Самым суеверным казалось, что в домике засели ангелы небесные, карающие огнем всех, кто захочет войти внутрь. Едва сгустились сумерки, как стрельба прекратилась. Злополучный дом, стоивший жизни трем десяткам испанцев, окружили кольцом со всех сторон. Зажгли костры. В доме царила тишина. Это тоже навевало суеверный ужас. Кто-то из солдат решил проверить: может быть, проклятые французы все же отдали Богу душу - и тотчас получил пулю в вырез лат. Подобный выстрел в сумерках был невероятен. Но труп был - и вполне реальный. Испанцы, переругиваясь, решили ждать рассвета. *** Де Брэ метался и бредил. Он нес всякую чушь, ругался то на французском, то на испанском, то на немецком. Лицо его приобрело землисто-серый цвет, губы потрескались, глаза ввалились. Время от времени к нему кто-то подходил, чтобы смочить несчастному рот. После такой процедуры де Брэ с трудом разлеплял ресницы и вглядывался в стоящего перед ним. Он узнавал. Всех. И это было страшней всего. Сен-Пре впервые в жизни видел, как умирает человек, его товарищ по оружию. Он сам убивал в бою, он спокойно смотрел на трупы... но это... Остальные, сидя на полу, ужинали. На ужин была вода - противно теплая, но чистая, по куску хлеба с сыром и немного соленого мяса. Воды и хлеба хватало с избытком. Атос оставался невредим. У Арамиса на волосах белела повязка - его зацепило во время второй атаки. Впрочем, за свою рану он уже расплатился, и с лихвой. Во всяком случае, тот самый выстрел, которым сегодняшнее дело завершилось, был произведен именно им. Лабурер меланходично жевал сыр. Рана не мешала ему ничуть, ибо руки оставались подвижными, а нога... черт с ней, с ногой, он никогда не умел танцевать, ему совсем ни к чему легкая походка! Хорошо, что не в колено, а ниже, в мякоть икры. Над его ранением даже подшучивали. Чертов испанец... успел выстрелить прежде, чем Лабурер задушил его голыми руками. Шамплен был целехонек. А вот Рожье отшутился навсегда. Его труп лежал, бережно прикрытый сеном, за которым сползал на задний двор Шамплен. Без Рожье они бы вряд ли выстояли в те моменты, когда добежавшие до дома испанцы врывались внутрь, и завязывался ближний бой. Было тем более трудно, что двое оставались на огневом рубеже, перебегая от мушкета к мушкету. Благодаря тому, что на второй подводе лежало оружие и порох, мушкетов можно было заряжать хоть по десять на каждого. Пока Сен-Пре и Шамплен защищали окна, остальные пускали в ход шпаги. Шамплен и Сен-Пре ужинали вместе с остальными. За этот бесконечно долгий день молодые люди многое поняли. Они как-то в один момент повзрослели. Стали собранными и сосредоточенными. Но оба вздрагивали, когда из угла доносился приглушенный стон де Брэ. Это было невыносимо. Особенно, когда тот приходил в себя и тихо звал кого-то. Перечислял всех. Атос видел, что де Брэ уходит. Туда, на небо, которое, как и вчера, было покрыто россыпью звезд. Любой государь мира пожелал бы себе на плечи такую же роскошную мантию. Черный бархат с искуснейшей золотой вышивкой. На этот раз к умирающему подошел Арамис. Склонился над ним. Затем опустился на камень рядом с импровизированным ложем. Брэ смотрел на него. В глазах явственно читалась невыносимая мука. - Все... жжет... - еле выговорил он. Говорил медленно. Словно забывал слова. - Гореть... в пламени... как... грешнику... Арамис оглянулся на Атоса. Отвел с виска непокорную, слишком длинную прядь, в которую был кокетливо вплетен кожаный шнурок. Атос торопливо кивнул. Сен-Пре заметил эту торопливость и содрогнулся. Это было так не в характере Атоса - торопиться. - Я дам отпущение грехов. Не бойтесь ничего. Брэ минуту молчал. Затем раздался странный клёкот: несчастный смеялся. - Точно... Но... я... гугенот... - Не имеет значения. - Лучше... пулю... пристрелите... меня... не... могу... это... милость... Арамис закрыл лицо руками. Сен-Пре суеверно перекрестился. У Шамплена предательски дрожали губы. - Я... гугенот... прибейте... меня... покаюсь... покаюсь перед Господом. Последние слова Брэ выдохнул связно. Лабурер молча протянул Арамису свой пистолет. Арамис так же молча протянул руку. - Спасибо... - Что вы делаете? - с укором сказал Атос, не давая Арамису дотянуться до рукоятки пистолета. - Хорош священник, который желает кому-то вечно гореть в адском пламени. Арамис замер. - Он мучается. Он мучается вторые сутки! - не выдержал Лабурер. - Атос, то, что он просит - это его право! И наше право на милосердие! - Что вы знаете о милосердии!? - неожиданно повысил голос Атос. - Если ему суждено умереть, пусть это произойдет естественным путем! Он не знает, о чем просит! - Он страдает! - горячился Лабурер. - Господь страдал за нас на кресте, - с убеждением сказал Атос, - думаете, Ему было легче? А если бы Он попросил, чтобы Его пристрелили... из милосердия?.. Нет, господа. Каждый должен пройти свой земной путь от начала до конца. Сам. И уйти только тогда, когда позовут. Повисла пауза. Сегодня ночью было тихо. Так тихо, что даже не верилось в реальность войны. У дома стрекотали кузнечики. - Арамис... черт... - раненный закашлялся. - Поживу... еще... Лицо его неуловимо изменялось в сумерках. Хриплый голос вдруг стал мягким, пусть и слабым. - Если... я... увижу... Господа... припаду... к престолу... Его... что Ему сказать? Похоже... меня зовут... - Чтобы поберег Жерома! - неожиданно сказал Лабурер. - Он не знает, а я знаю. Его невеста ждет ребенка. Он сказал так серьезно и искренне, что никто не усомнился: так оно и есть. - Чтобы... - Сен-Пре запнулся и слегка покраснел. - Чтобы матушка была здорова. - Чтобы Луиза меня полюбила! - выпалил Шамплен. И тоже покраснел. Напрасно: никто и не думал над ним шутить. Никто не спрашивал, о какой Луизе идет речь. Арамис тыльной стороной ладони передвинул пистолет к Лабуреру. - Арамис... вы? - спросил раненный. Арамис опустил глаза. - Чтобы... - и дальше, еле слышным шепотом продолжил после короткой заминки. - Чтобы она была счастлива. И у него никто не спросил, кто эта таинственная "она". Атос молчал дольше всех. - Пусть Он даст мне то, ради чего я должен жить. Никаких вопросов. Раненный смотрел на Атоса. Так, словно хотел что-то сказать ему. Но уже не мог. Он был уже не здесь, и никто не мог бы поручиться, что он слышал просьбу Атоса. Сен-Пре, как боязливый ребенок, прижался к Атосу. Это было уже не страшно. Это была уже не безобразная агония, а что-то другое. Грозное и таинственное. Один раз увидев подобное, не забудешь никогда. Но словами описать не сможешь - что-то мешает. Да просто никаких слов не хватит... - Ангелы... - как-то счастливо и беспомощно выдохнул де Брэ. - Господи... я... И замер. С улыбкой на устах. В небе мерцали звезды. - Он... все? Да? - прошептал Сен-Пре. И разревелся. Все остальные смотрели на лицо де Брэ. Торжественное и счастливое. - Думаете, передаст? - на выдохе произнес Шамплен. Ему никто не ответил.
Джулия: *** Сен-Пре нынче уснул первым. В часы его караула бодрствовали все, и он даже не понял, что ему не придется дежурить вовсе. Упал на свернутый плащ головой - и через минуту уже сопел носом, как могут только очень юные существа. Лабурер, воспользовавшись разрешением Атоса, вылил на себя полведра воды. Днем было очень жарко, но нечего было и думать снять кирасу и камзол. Комфорт мог бы стоить слишком дорого любому из оставшихся в живых. Ночь позволяла сделать хотя бы краткую передышку. Вдалеке гулко ухали пушки. Почти не страшно: одиночными выстрелами, словно гром во время грозы. Ветер дул в противоположную сторону и рассеивал звуки. Зато пахло гарью: видимо, испанцы, закончив грабеж, подожгли несколько домов в деревушке. Шамплен прикрывал лицо не слишком чистым носовым платком и кашлял. Он опасался, что его обзовут неженкой. Напрасно: Атос принес кружку воды, велел юноше умыться. Воду не берегли. Себастьен даже не хотел думать, почему Атос позволяет так щедро транжирить то, без чего им никак не выжить завтра днем. Палящее солнце доставляло массу неудобств. - Как в дурном сне! - пробормотал Шамплен, и помотал головой. - Что вы сказали? - его шепот услышал Арамис, рискнувший встать в полный рост и подойти к окну. - Говорю, что очень хочется проснуться... - Вы еще и не засыпали! - ехидно сказал Лабурер. - Господа, сейчас он попросится домой, не иначе! - Я бы и сам попросился! - неожиданно жестко ответил Арамис. - И вы бы попросились. Если бы были таким же искренним, как Шамплен. - Господа, не надо ссориться! - оборвал их разговор Атос. - Сами прекрасно знаете: если у нас не будет согласия, мы все погибнем. - Мы и так все погибнем! - Лабурер лениво зевнул. - Арамис, какого черта вы торчите у окна? Ждете, когда вас пристрелят? - Не увидят... - кажется, Арамис позволил себе усмехнуться. - А вы? Вы что-то видите? - не унимался Лабурер. - Вижу, и прекрасно. Имею честь доложить всем, что мы за сегодня уложили тридцать семь человек. - Откуда такая точность? - Испанцы уносили трупы. Могли бы попробовать атаковать, но не решились. Шамплен с надеждой посмотрел на Арамиса. - Нас боятся? Или... В этом "или", произнесенным задрожавшим голосом, было столько чувства, что Атос не выдержал: - Спите, Шамплен. Спите, пока нам позволяют. Возможно, вы правы, и подмога близко. Успокоенный этой надеждой, юноша вновь опустил голову на валик, сделанный из плаща покойного де Брэ. Тело де Брэ положили уже рядом с Рожье. Арамис, закончив свои наблюдения, отошел от окна и уселся рядом с остальными. Трое старослужащих ждали, пока мальчишки уснут по-настоящему. Наконец, засопел и Шамплен. - Ну? - спросил Атос. Арамис криво усмехнулся. - Их сейчас двадцать шесть человек. Три костра. Вокруг - караульные. Семерых они расставили у ограды на случай, если нам вздумается улизнуть ночью. Нас приберегают не для жаркого. Нет, господа. Мы - дичь на стол короля. Нас будут убивать долго и очень аккуратно. Но хоть умрем не просто так. Знаете, кто нас караулит? Головорезы дона де Сиснероса. Лабурер присвистнул удивленно. - "Кастильские черти"? - Ну да, - подтвердил Арамис, рассеянно перебирая четки. - "Роза Кастилии". Видимо, мы в самом деле признаны крупной дичью, которая может украсить стол главнокомандующего, дона Гонсалеса. Этим красавцам самое место на передовой. А они сидят здесь. Господа, у меня была мысль улизнуть, но теперь я остаюсь. Рота испанских мушкетеров, которая носила романтическое название "Роза Кастилии", была известна всем троим - и не понаслышке. Подчиненных дона Сиснероса называли не иначе, как "кастильские черти". Это были сплошь дворяне, сплошь испанцы, сплошь отменные стрелки. - Арамис, не стоит ехидничать! - спокойно сказал Атос. - Я предполагаю, что наши предприняли обходной маневр, и завтра ударят с двух концов. Потому эти господа сюда пожаловали. Нам - слишком много чести. - Возможно, вы и правы, Атос. Но разве вы не слышали, что они обсуждали? Они говорили, что в доме засела как минимум рота французов. Их ввело в заблуждение то, с какой частотой мы стреляем. Мы производим по десять выстрелов без перерыва с разных позиций. У нас мушкетов больше, чем людей. Вы вчера сами почти всю ночь отмеряли порох для зарядов... Мы палим постоянно и не даем захватить себя в ближнем бою. Поэтому мы живы. Но если они догадаются, что нас всего пятеро... - Оставят в покое! - заметил Лабурер. - Никогда раньше не замечал, что вы так наивны! - в голосе Арамиса вновь прорезалась ирония. - Тридцать семь трупов. Плюс те, что мы отнесли на задний двор. Нет, нас будут убивать. Причем постараются растянуть этот процесс.
Джулия: Все равно было не заснуть. Лабурер, ворочавшийся с боку на бок, в конце концов встал и принялся вместе с Атосом и Арамисом отмерять порох. В течение трех часов мушкетеры трудились не покладая рук. Луна сияла так, что никакого дополнительного освещения не требовалось. - Снова будет жаркий ясный день! - вздохнул Атос. - Терпеть не могу жару! - поморщился Лабурер. - У нас такое пекло назвали бы адовым. В Нормандии никогда такого не бывает. - Вы из Нормандии, Оноре? По вам не скажешь... - Наша мать из Нормандии, мы там выросли. Оноре не привык говорить в единственном числе. Всегда подразумевалось: "Мы с братом". Арамис неожиданно зевнул. - Господа... мне стыдно, но глаза слипаются... - Идите, друг мой, отдохните. Завтра ваши глаза нам очень понадобятся! - мягко сказал Атос. Лабурер кивнул в знак согласия. Когда-то, бесконечно давно, еще в мирное время, в Париже, они все оспаривали титул лучшего стрелка полка. Тогда выиграл Атос, угодивший в центр мишени двенадцать раз из двенадцати возможных и из мушкета, и из пистолета. Арамис дважды неудачно выстрелил из мушкета и был непогрешимо точен в стрельбе из пистолета. Оноре промазал дважды из мушкета и один раз - из пистолета. Атос, помнится, остался невозмутим, а Оноре с Арамисом чуть не поссорились. Сейчас Лабурер охотно отдал бы все призы этим двоим. Атосу, чьи пальцы были черны от пороха. И Арамису, чьи глаза были особенно ценными в сумерках, когда на самого Лабурера и мальчишку Шамплена нападала "куриная слепота". Арамис улегся на охапку сена, свернувшись калачиком. - Дети... - усмехнулся Атос, через несколько минут посмотрев на спящую троицу: Арамис уснул почти так же быстро и крепко, как и Сен-Пре. - Дети... - подтвердил Лабурер. И неожиданно спросил. - Атос, а вам самому - сколько? Атос задумался на мгновение. - Тридцать один. Лабурер улыбнулся. - И мне столько же. Я думал, что вы старше меня.
Джулия: Они работали быстро и сноровисто, при этом тщательно отмеряя заряды. Само собой подразумевалось, что от их добросовестности зависят пять человеческих жизней. Но это было привычно. Война есть война. Не впервой попадать в сложные и опасные переделки. Они сдержанно улыбались, передавая друг другу что-то: мерный стаканчик, флягу вина, кусок хлеба. Это давало острое ощущение общности, товарищества, боевого братства. Разговаривали немного и о деле. Как поутру организовать оборону. Чем забаррикадировать оба входа в домик. Теперь испанцев нельзя было подпускать к дому: нового штурма мушкетеры не выдержали бы. "Кастильские черти" стреляли с дьявольской меткостью - что правда, то правда, но это качество могло запугать только тех, кто не обладал должной степенью отваги. Полурота дона Сиснероса, помимо очевидных достоинств, имела и ряд недостатков. Вряд ли гордые кабальеро будут слишком усердствовать. Никому не хочется умирать без славы. А здесь - слишком легкая добыча. Настолько легкая, что кабальеро захотят продлить себе удовольствие. Пока из дома звучат выстрелы, никого из роты не отправят в настоящий бой, в пекло, на передовую. Стало быть, испанцы утром устроят показательную канонаду (не высовываться и молчать), затем около часа будут отдыхать, перед обедом постреляют еще. После обеда, который вряд ли будет длиться менее двух часов, господа стрелки захотят отдохнуть: перспектива торчать под палящим солнцем малопривлекательна для всех здравомыслящих людей. И, наконец, перестрелка завяжется вечером - единичные выстрелы будут следовать до темноты. Если не поддаваться панике, то все оказывается не так страшно. А там и свои подоспеют. Не могут не подоспеть. То, что французов отсекли от обозов, только ускорит развязку. - Лишь бы ничего не случилось с его величеством... - неожиданно сказал Атос. - Он вечно лезет в самое пекло. - Да, король на поле боя - отличный воин! - согласно кивнул Оноре. - Но я бы на вашем месте, Атос, больше беспокоился о своей шкуре. - Моя шкура меня совершенно не заботит! - скривил губы Атос. - Значит, вы выживете. Тому, кто не цепляется за жизнь, обычно везет! - Оноре зевнул, прикрыв рот ладонью. - Ладно. Идемте спать. Атос чуть улыбнулся уголками губ. - Не выставив караульных? - А черт с ними, с караульными! - Оноре зевнул еще раз. - Сами знаете: Арамиса подкинет в шесть утра. Читать молитвы. Хороший он, но чудной временами... *** Утром их разбудил не Арамис, а беспорядочная пальба по окнам. Испанцы устраивали "психологическую атаку". Французы сонно протирали глаза и позевывали. Завтракали под звуки выстрелов и свист пуль. Улыбаясь друг другу. В крохотном закутке не было ни единого окна; все были в безопасности. Пули хищно щелкали о каменную кладку, плющились и отскакивали. - Нервные они какие-то... кастильцы эти... - с неподражаемой улыбкой заметил Арамис. - Атос, передайте-ка мне еще кусок сыра. - На них солнце дурно действует! - подмигнув Арамису, углубил тему Лабурер. - Чего стоять под солнцем? Голову под шлемом напечет. Того гляди, в обморок попадают. - Они загорают, господа. - самым серьезным тоном заметил Атос. - Это вдруг стало модным. Особенно ценится загар, полученный на утреннем солнце. Все засмеялись. Испанцы продолжали палить, не получая в ответ ни единого выстрела.
Джулия: *** К обеду ситуация мало изменилась. Домик был окружен со всех сторон. На самые легкие, хорошо защищенные позиции поставили новобранцев. Вдвоем. Атос охранял два окна, выходившие на самую опасную сторону - там, где была еще и выломанная дверь. Лабурер выбрал стену, которая граничила с крошечным садиком. За деревьями заняли позиции человек семь испанцев. Им было хорошо. Лабуреру, впрочем, тоже - тень от деревьев мешала кастильцам точно целиться. Солнце помогало Лабуреру, предательски выхватывая силуэты людей, прятавшихся за деревьями, но очень мешало Арамису. Арамис вынужден был стрелять против солнца. Он отчаянно щурился и массировал веки темными от пороха пальцами. То, что происходило, очень напоминало показательные стрельбы, а не бой. Никто никуда не спешил. Испанцы спокойно меняли друг друга, успевая перезарядить мушкеты. Каждый метил в свое окно. Французы тоже не спешили. Четко прицеливались. Некоторое время выжидали. И лишь потом звучал выстрел. Расстояние было совсем небольшим: дом и глинобитный заборчик разделяли шагов пятьдесят. Лабурер что-то бормотал себе под нос. Атос молчал. Впрочем, это было привычное для него состояние. Сен-Пре тоже молчал. Он выстрелил всего три раза, но зато все три пули достигли цели. Шамплен нервничал и промахивался. За полчаса он разрядил мушкет семь раз, и ни одна пуля пользы не принесла. Арамис сделал два выстрела. У него была очень невыгодная позиция: испанцам было видно все, мушкетеру мешало солнце. К тому же с этой стороны просвет между окнами был узким. Туда могли встать, не рискуя быть сразу подстреленными, только Шамплен или Арамис. Одно неудачное движение, слишком сильный наклон в сторону - и... Сдавленный вскрик услышали все, кто находился в домике. Арамис, кривя губы, держался рукой за плечо. Кираса, снятая с де Брэ, его не спасла. Может быть, предотвратила худшее, но не более того. - Оставайтесь на своих местах! - кусая губы, властно сказал Арамис. - Но вы... - начал было Сен-Пре, но замолк тут же. - Через четверть часа начнется адово пекло, - тихо пояснил Лабурер. - Тогда передохнем. Арамис, выдержите? Ответом послужил выстрел. Арамис правой рукой отбросил мушкет и взял один из заменных, стоявших рядом с ним. - И как? - подал голос Атос. - Попал! - с нехорошей улыбкой ответил Арамис. - Клянусь святым чревом, они об этом пожалеют! Атос тоже выстрелил. - Кажется, с пользой! - сообщил он. - Господа, условимся говорить друг другу: попали или нет. Арамис, сколько их было утром? - Сорок три человека. - Недурно... Оноре не ошибся: через четверть часа испанцы, один за другим, покинули свои позиции. Демонстративно спокойно, оставив оружие на местах. Можно было перекусить и отдохнуть. Предоставив право накрывать "на стол" Оноре и Сен-Пре, Атос помог Арамису переступить через сломанную, обугленную с одного конца балку, к которой были прислонены восемь мушкетов. Шамплен зажмурился: левый рукав колета Арамиса был не такого цвета, как правый. С локтя на пол то и дело падали капельки крови. Раненному освободили место. Арамис не жаловался: только кривил губы и нервно теребил пальцами манжет. Пуля застряла в мягких тканях руки, чуть ниже плеча. Друзья посмотрели друг на друга. - Ее можно достать сейчас... - старательно отводя взгляд вправо, сказал Арамис. - У нас есть все, что надобно в таких случаях. Нож можно смочить в вашем вине. - Вино выпейте сами! - Оноре подал свою фляжку. - Вот, предлагаю мое. Оно крепкое и забористое. Арамис покачал головой. - Не смогу стрелять метко... По такой жаре вино ударит в голову тут же. - Хотя бы глоток. С ума сойдете! - продолжал настаивать на своем Оноре. - Вы не представляете, как это... Арамис вновь покачал головой. - Атос, она выйдет сама. Небольшой разрез... мне самому неудобно... - А игла? А нитки? - Атос был бледен. Арамис отогнул воротник. Под ним были две иголки с намотанными на них нитками разного цвета. - Думаю, подойдет... Ну же, господа! Помогите кто-нибудь. Шамплен посмотрел на окровавленную руку мушкетера глазами, полными ужаса. Затем вновь зажмурился. - Ужас! - вырвалось у него. - Режьте хлеб, Шамплен! - сказал Арамис. - Это важное дело. Не смотрите. Я сам не могу. Губы у него были совсем бесцветными. Атос вздохнул и молитвенно сложил руки. После краткого обращения к Богу он решительно снял с пояса флягу. - Лучше мое, - сказал Оноре. - Ваше слабее. Я пробовал. Нож смочили в вине и оставили на какое-то время в кружке. Атос посвятил несколько минут внимательному осмотру раны. - Можно рискнуть, - подтвердил он. - Она даже прощупывается. - И разрез придется делать совсем небольшой! - торопливо прибавил Оноре, сочувственно улыбаясь. - Атос, может, я? Атос сделал отрицательный жест. - Арамис. Выпейте. - Не буду. Еще не вечер. Сен-Пре смотрел на Арамиса с неподдельным удивлением. Он предполагал, что тому адски больно. Что сейчас начнутся стоны и жалобы. Еще бы - такой неженка! Иначе и быть не могло. Но нож в руке Атоса прочертил на тонкой руке глубокий надрез - а стонов не последовало. Ни одного. Оноре покачал головой, хотя и не удивился ничуть. Он прекрасно знал, чего стоят те, кого называли "четверо неразлучных". Уж сейчас он бы, скорее, посочувствовал Атосу, который принужден был резать по живому. Резать. Извлекать пулю. Затем браться за иголку, также определенный срок пробывшую в вине вместе с нитью, и зашивать надрез. Навыка шить, тем более по человеческой плоти, у Атоса не было. Но он старался сделать все быстро и надежно. Арамис до багровых сиянков, до крови кусал губы, тяжело, со свистом дышал - но молчал. Пальцы его правой руки судорожно вцепились в ремень... и, к ужасу Сен-Пре, разорвали прочную телячью кожу рядом с пряжкой так, словно она была обычной бумагой. Вся операция заняла не более десяти минут. Еще некоторое время потратили на перевязку. - Воды! - хриплым голосом попросил Арамис. И закашлялся. Шамплен подал ему стакан. - Не бойтесь, я могу стрелять. Рука двигается. Ничего страшного... Атос, отойдя к бочке с водой, тихо молился.
Джулия: После обеда все началось заново. Дуэль меткости и нервов. Испанцам она стоила дороже, чем французам. Пятеро мушкетеров Тревиля вывели из строя не менее десятка кастильцев. Пулевая борозда прочертила щеку Оноре. Такая же отметина появилась на боку Атоса: он неудачно повернулся, но вовремя успел метнуться назад. И тот, и другой за свои легкие ранения расквитались с лихвой. Оноре явно был в ударе. Раненная нога не позволяла ему быстро двигаться, но он нашел удобную позицию, которая давала возможность опереть дуло мушкета на неровность в раме. Его самого более-менее надежно прикрывал полусодранный с петель ставень, который, поскрипывая, болтался туда-сюда. Арамис, у которого по-прежнему была наиболее невыгодная позиция (свое место он никому не уступил, как его не уговаривали), в какой-то момент опустился на пол и достал из кармана камзола крошечное зеркальце в деревянной оправе. Шамплен, заметив это, тихо фыркнул. - Боитесь, что попадете на тот свет непричесанным? - юноша не удержался от восклицания, в котором явственно слышались презрение и ехидство. - Там, думаю, будет без разницы. - поджав губы, ответил Арамис. - А здесь - еще какая. Сен-Пре хотел что-то сказать, но не успел. - Волосы лезут в глаза. Мешают! - ледяным тоном пояснил Арамис, вытаскивая из кармана крошечный серебряный зажим. Левую руку мушкетер явно берег, но время от времени проверял как она двигается и насколько надежно закреплена повязка, сделанная из обрывка рукава. - К тому же, молодой человек, иногда полезно изучать описания баталий древности. - При чем здесь баталии древности? - Шамплен пожал плечами. - При том... - Арамис взял в правую руку пистолет, в левой оставил зеркальце. Новобранцы дружно повернулись в его сторону: стало интересно. Оноре хихикнул в кулак, Атос одобрительно кивнул. - Вон там стоит испанец и целится в меня. Целится уже давно, минуты две. Стало быть, ему скоро надоест стоять неподвижно. Я его прекрасно вижу и могу стрелять точно в тот момент, когда он пошевелится. Но так же понимаю и то, что могу его только слегка зацепить. Зачем нам живые испанцы? Тогда я делаю так... Все увидели, как на зеркальце заиграл ослепительный солнечный луч. - Затем - вот так... Зеркальце повернулось в сторону испанского стрелка. - И так! Раздался выстрел. Испанец, ослепленный неизвестно откуда взявшимся лучом и невольно приподнявший голову, получил пулю прямо в лицо. Он секунду стоял, опираясь на мушкет, затем рухнул на землю. Арамис оглянулся на Шамплена. - Попробуйте сами. Попрактикуетесь. Пригодится. Шамплен отрицательно покачал головой. И в этот момент его настигла пуля: забывшись, молодой человек слишком сильно отклонился в сторону. Себастьен вскрикнул. Оноре тут же оказался рядом, оттащил от амбразуры окна. - Кровь! - жалобно сказал Шамплен, глядя на свое плечо. - Да, кровь. С боевым крещением! - сказал Оноре как можно более бодрым тоном. - А, пустяки. Царапина. Такая же, как и у меня. Ваша Луиза будет рада полюбить мужественного солдата, который немного пострадал в бою. Шамплен смотрел на свою руку, которую Оноре сноровисто бинтовал, и почти вопреки собственному желанию, тихо поскуливал. Глаза его были полны отчаяния и боли. Теперь не ранен был только Сен-Пре. *** В шесть часов вечера к домику прибыл испанский офицер в блестящей кирасе. Судя по той суете, которая поднялась сразу после его появления, это был важный чин. Через четверть часа стало ясно: явился сам дон Сиснерос.
Джулия: - По поводу нас устроили целое совещание! - сказал Сен-Пре, не спускавший глаз с испанских солдат. - Какая неслыханная честь! - Они решают, как нас прикончить! - Шамплен сидел на полу и, кажется, пребывал в состоянии глубокого шока. - Нас же всего пятеро! А их - много, и они могут вызвать подкрепление! В чем проблема? - Так и должно быть, молодой человек! - отозвался Атос из своего угла. - Вы имеете честь служить в лучшем полку королевства, в котором каждый солдат стоит десятерых. Мушкетеры - грозная сила. Шамплен ничего не ответил. Лабурер протянул ему флягу, из которой Себастьян сделал несколько мелких глотков. Испанцы совещались. Французы, получившие неожиданную передышку, один за другим пробирались к бочке с водой. Солнце палило нещадно, а сверху над домиком не было никакой защиты, кроме обуглившихся стропил. Всем хотелось пить и хотя бы немного освежить лицо, шею, руки. Сен-Пре был оставлен за часового. Остальные в изнеможении, которого уже никто не скрывал, опустились на пол, не выпуская из рук оружие. Атос сквозь навалившуюся дрему почувствовал, что какой-то странный порыв сквозняка скользнул по его ногам. Что-то скрипнуло. Мушкетер мигом сбросил дремоту и вскочил. Сквозило из приоткрытой двери на задний двор. Атос тревожно оглядел друзей: Оноре тоже позволил себе на несколько мгновений расслабленно прикрыть утомленные глаза, Сен-Пре прилежно бдит на своем посту, Арамис заряжает мушкет, Шамплен... Шамплена не было! А сквозняк по-прежнему струился из приоткрытой двери. Шамплен обнаружился через минуту: сам. Он, поднимая руки, выбежал на залитый солнцем двор, петляя, как заяц, чтобы избежать пули. Испанцы, также позволившие себе расслабиться, схватились за мушкеты. - Не стреляйте, господа! - кричал по-испански Шамплен. - Я сдаюсь, я не опасен! Господа, пощадите меня! Я сдаюсь! Оноре передернуло. Атос с силой ударил себя по колену: как он мог пропустить тот момент, когда мальчишка впал в отчаяние? Но кто, кто бы сумел предположить, что страх перед смертью окажется настолько велик, что Шамплен не выдержит? Ранение повлияло? Но у него была даже не рана - обычная пустяковая царапина, при которой кровь льет ручьем, но никаких тяжелых последствий не бывает! Шамплен хвастался, что раз пять дрался на дуэлях и дважды был легко ранен - значит, знал, что такое боль! Сен-Пре в отчаянии оглянулся на Атоса и увидел на лице своего кумира... почти ужас? Гнев? Боль? Жалость? Презрение к трусу? Все вместе? Сложно было сказать. - Подлец! - прорычал Лабурер. Вся эта мизансцена заняла в действительности две или три секунды. - Я сдаюсь! - продолжал что есть силы кричать Шамплен. - Я хочу жить! Вы их легко возьмете, их всего... Докончить фразу Себастьяну было не суждено. Грянул выстрел. Шамплен дернулся, по инерции сделал еще пару шагов и упал, ударившись головой о калитку. Сен-Пре замер в тревожном ожидании: не шевельнется ли приятель. Шамплен был мертв. Сен-Пре только сейчас понял, что стреляли не испанцы: от пистолета, который держал в руке Арамис, все еще шел легкий дымок. Арамис стоял, зажмурившись крепко-крепко. И лицо у него было напряженное и страшное. - Я... не мог иначе... я бы его пощадил, но он в форме... И он уже ходил в атаку с нами... Что правда - то правда. Шамплен везде и всюду щеголял в мушкетерском плаще. И сейчас на нем была лазоревая накидка с крестами и лилиями. Пусть грязная, в пятнах, обгоревшая по подолу, прожженая на плече во время пожара, пробитая пулями - но это была мушкетерская форма. Мушкетеры, бывает, тоже попадают в плен. Но не сами. Их берут силой, в неравном бою. И очень часто плену предпочитают славную гибель. Таков был неписаный закон, не зафиксированный в уставе. Но о его существовании знали все. Оноре перекрестился и опустил голову. На скулах его играли желваки, лицо было скорбным и суровым. - Он не наш. Он трус, цепляющийся за жизнь. Вы правильно сделали. Я хотел, но не успел. Сен-Пре в отчаянии посмотрел на Атоса. Атос также перекрестился. И молча кивнул Арамису. Это было не осуждение - одобрение. Арамис молился, не открывая глаз.
Джулия: *** И снова были июльские сумерки. Какие по счету? Трое в домике уже не помнили. Атос и Сен-Пре только что отнесли тело Лабурера к остальным. За Шампленом никто не пошел. Незачем. Он сам отрекся от боевого братства. Арамис читал над телом молитвы. Он говорил дрожащим шепотом. Кажется, сбивался, повторял какие-то слова, путая латинские окончания. Его освободили от дежурства у окон. Он еле держался на ногах, потому что был третий раз ранен. Он сам сказал Атосу, что у него перед глазами все плывет. Никто, кроме него, в сумерках стрелять не мог. Даже Атос, который, по мнению Сен-Пре, умел все. Атос молчал, глядя в окно. Испанцы развели костер. Пахло жареным мясом. Сен-Пре стоял в нескольких шагах от него. Пара часов после смерти Шамплена вместила в себя слишком много событий. Началось с того, что пуля пробила левую руку Арамиса вторично: на сей раз навылет, почти в том же месте, что и когда-то на Кревкерской дороге. Оноре, бросившийся было на помощь другу, вдруг застыл в прыжке и грузно осел на пол. Он не мучался ни секунды; смерть была мгновенной. Потом испанцы прекратили стрелять и выслали парламентера. Не то сами так решили, не то бегство Шамплена навело их на мысль предложить французам сдаться. Переговоры вел Атос. Впрочем, обмен несколькими репликами трудно было назвать полноценными переговорами. Испанец говорил куда больше, чем Атос. Атос сказал одно слово: "Нет!". Зато потом очень много испанских слов в самых неожиданных сочетаниях произнес Арамис, чудом успевший вытолкнуть друга в безопасную зону. Атос, как рыцарь времен короля Артура, полагался на честность противника. Пока идут переговоры, никто не стреляет. И хорош бы он был со своей непогрешимой честностью и дыркой во лбу! Про честность и дырку во лбу - это была самая мягкая фраза из длинного монолога Арамиса. Кроткий скромник, стыдливо красневший по поводу и без повода, ругался яростно и не выбирая выражений. Сен-Пре хлопал глазами в изумлении и немом восторге: столько изысканнейших пассажей из испанских и французских непотребных слов он отродясь не слыхал. А глядя на Арамиса, невозможно было заподозрить, что он такие слова вообще знает! Атос на протяжении этого монолога только качал головой и улыбался. - Кажется, вы меня немного цените... - сказал он, когда Арамис умолк. - Ценим ли? - с возмущением воскликнули в один голос Сен-Пре и Арамис. Арамис обреченно махнул рукой, а Сен-Пре не мог не выдохнуть то, что давно вертелось у него на языке. - Сударь, вы лучший! Он смотрел на своего кумира с обожанием. Атос казался ему не человеком, а полубогом. Он бы был и богом, но... боги неуязвимы, а Атос был ранен. Сен-Пре был готов отдать всю свою кровь до последней капли за счастье быть рядом с ним. И никому бы он не признался в своем тайном желании: уж если кому-то из них троих суждено умереть, то пусть этой жертвой будет Арамис. Пусть. Он заслужил это, пустив пулю в спину Шамплена. Он ранен, ранен серьезно, и даже сейчас, когда солнце уже скрылось за горизонтом, видно, насколько бледны его щеки. Насколько лихорадочный огонь горит в глазах. Как он болезненно кривит губы и еле удерживает стон при малейшем движении левой рукой. Если нужна жертва на алтарь бога войны - то вот она. А их с господином Атосом спасут. Спасут нынче же ночью. Или они сами совершат дерзкий побег. Побег - лучше. Сен-Пре уже рисовал в мыслях картину того, как они оказываются у своих, и тогда... тогда ему, виконту де Сен-Пре, точно быть принятым в число лучших солдат полка. После того, что было пережито вместе за последние два дня, вряд ли господин Атос будет возражать, если Винсен заменит Арамиса. Чем плоха подобная замена? - Они решили атаковать... - фраза, произнесенная Атосом совсем тихо, вывела Сен-Пре из честолюбивых грез. - Арамис, можете их припугнуть? Вон тот, сверкающий, слева - дон Сиснерос. Арамис, пригибаясь, скользнул к окну. - Атос... может быть, вы? - Нет. Вы. Только один выстрел. Пожалуйста. Если у вас получится, мы доживем до утра. Они не сунутся. Не сомневайтесь. Арамис кивнул. Он целился долго. Бесконечно долго, как показалось Сен-Пре. Испанец был упакован в латы на совесть. Попасть было нереально. Сен-Пре почувствовал, что ладони у него стали влажными и липкими от страшного напряжения - не силы, а нервов. Атос тоже замер в ожидании. Арамис нажал на курок. И, не сходя с места, грохнулся без сознания, упав на раненное плечо: перенапряжение вызвало обморок. - Попал! - в полном иступлении закричал Сен-Пре. - Атос, он попал! Попал, и как! Пуля разорвала испанцу горло. Атос еле слышно выдохнул. Сен-Пре прыгал как мальчишка - он не мог сдержать эмоций! Вот бы и ему научиться так невероятно метко стрелять! Вот бы он себя по...
Джулия: *** Атос поплатился за то, что сразу взялся перетаскивать Сен-Пре из-под пуль. Его самого ранило - куда-то в спину; пуля, на счастье, встретила на пути ребро. Теперь бок противно ныл. Арамис делал перевязку - ничего чистого уже не было, тонкое полотно тоже закончилось. Мушкетер расстегнул на себе ремень и безжалостно рванул низ собственной рубашки. - Сильно? - морщась, спросил Атос. - Так себе. Ребро точно сломано. Глотните вина. Теперь уже все равно: можем пить хоть сколько. - А вы? - Атос осторожно попытался сделать вдох полной грудью: было чертовски больно. Ребра ему еще не ломали. Даст Бог, этот опыт - последний... - Если угостите - то с удовольствием. Они были вдвоем под звездным небом. Испанцы, устроив бешеный обстрел домика, как-то разом выдохлись. В атаку никто не полез. Сен-Пре перетащили ТУДА, на охапку сена. На друзей навалилась страшная усталость. Оба сидели в полудреме и смотрели вверх. - Я им живым не дамся! - сказал Атос. - Я тоже. Шамплен, дурак, не знал, как испанцы относятся к пленникам, а то бы остался здесь... - Шамплен - мальчишка. - Шамплен - трус. Быть солдатом - это не лихо играть в кости и задирать юбки фрейлинам ее величества. Он поступал в придворный полк, а не в школу пажей. - Мы тоже поступали в придворный полк... - Атос оторвался от фляги и протянул ее Арамису. Тот сделал глоток. - Атос, анжуйское? С каких пор вы его снова полюбили? - С тех пор, как я перестал его опасаться... Арамис, это странно, что живы именно мы... - Мне - не странно... - Арамис с наслаждением цедил вино, прикрыв глаза. - Это почему? - Не объяснить. Пусть будет так: нас хранит Бог. Пока мы четверо. - Портос уже не с нами... - вздохнул Атос. - Плесните-ка мне вина, друг мой. - Все равно мы про него думаем. А д`Артаньян... полагаю, ему будет совсем неприятно видеть наши бездыханные тела. Атос коротко усмехнулся. - Особенно такие... - Арамис провел ладонью по лицу и брезгливо поморщился. - Фу. Мы отвратительно выглядим. Грязные, оборванные... небритые! - Герои... - иронично протянул Атос. - Во всяком случае, вы выглядите как настоящий герой, а не завсегдатай салона мадам де Лож! - Конечно, герои! - нарочито весело подтвердил Арамис. Еще раз провел рукой по лицу. - Ах, черт! Кажется, у меня и вправду жар... Атос коснулся ладонью лба приятеля. - Боюсь, вы правы. Арамис вздохнул тяжело. - Как хорошо, что меня видите только вы. - Вас заботит, как вы выглядите. Это меня несколько успокаивает. Значит, вы еще не собираетесь умирать. Арамис вздрогнул. - Да, я хочу жить... Я вспомнил еще кое-что... - Что именно? - спокойно поинтересовался Атос. Он наперед знал, что сейчас услышит, но было почему-то важно, как это будет сказано. Арамис не покраснел. Напротив, побледнел. Брови сосредоточенно сошлись к переносице. - Атос... если я... словом, в случае моей смерти нужно отправить Базена кое-куда. Адрес он знает. - В Тур? - тихо сказал Атос. Это был, скорее, не вопрос, а утверждение. Арамис кивнул. - Вы... напишете... ей... Атос взял друга за руку. Слегка сжал. - Сами приедете и все расскажете. А мы подтвердим, если она вдруг не поверит. Но она кажется мне достаточно легковерной особой, чтобы наше подтверждение не потребовалось... Тогда и у меня к вам есть поручение. В случае чего снимете у меня с шеи ключ. Шкатулку на камине знаете не хуже меня; откроете ее. Пакет, который лежит внутри, нужно свести Огюсту де Бражелону в Блуа. Прочие бумаги сожгите. Вы хорошо поняли, шевалье? - Да, граф. Но я боюсь, что не открою шкатулку... не смогу... Лучше мы вместе с вами съездим в Бражелон. Я с удовольствием проведу там недели две-три... Атос кивнул. - Конечно же, с нашим дорогим гасконским другом. - Разумеется. Хотя в последнее время он иногда меня просто раздражает своей прямолинейностью... и все же я не хочу, чтобы он видел наши трупы. Пусть и прескверно выглядящие. Мы не в салоне, мы на войне, черт возьми!
Джулия: - Да, - кивнул Атос, и вытянул уставшие ноги. - Знаете... Де Брэ, кажется, попал туда, куда стремился. Я прошу у вас прощения за мою нелепую выходку. Это было в высшей степени неразумно - подставлять себя под пули. - Вы понадеялись на благородство испанцев, то есть на то, чего не существует. К тому же слишком громко сказали "нет" на предложение сдаться! - Арамис улыбнулся одному ему свойственной улыбкой. - У вас голос полководца. - Э, нет, Арамис. Полководцем мне никогда не быть. Погодите возражать. Я знаю, что вы сейчас хотели сказать. Да, я правильно выберу тактику. Я, возможно, нашел бы себя как разработчик стратегий. Но я хорош в штабе, а не на поле боя. Эти несчастные мальчишки, наши новобранцы, всерьез вообразили, что у меня нет нервов... Вы же прекрасно знаете, что нервы у меня есть. Я бы отмаливал лично жизнь каждого солдата. - И в итоге стали бы священником! - Арамис с сожалением посмотрел на опустевшую флягу. - Вот незадача! У нас закончилось вино! - Ничуть! - беспечно отозвался Атос. - Вот нам память о бедном Лабурере. Да и я запаслив... С этими словами Атос вытащил вторую фляжку. - И не будем о войне. - сказал он, разливая вино в кружки. - Мы позавчера, помнится, не закончили наш спор. Сейчас - самое время его продолжить. Итак, я ссылался на Эсхила, который говорил, что ничего не может быть сильнее союза силы со справедливостью... - Aequum et bonum est lex legum! - не лишенным упрямства тоном заметил Арамис. - Справедливость и благо! - Aequior est dispositio legis quam hominis! - возразил Атос, протягивая другу вино. - Под силой я подразумеваю закон; благо же исходит от Бога или человека, который послушен Его воле. Арамис протянул другу кусок хлеба. Оба вздрогнули, внезапно осознав смысл только что произошедшего. Хлеб и вино в той ситуации, в какой они оказались, имели особое значение. Спор, едва начавшись, прервался. - Атос... Нас двое... в присутствии Его. Вы не хуже меня знаете нужную цитату из Писания. Нам подсказывают, что делать. - Там, где двое собраны во имя Меня, там Я среди них... Я давно так не молился... - Спросите меня, когда я последний раз был в церкви... - Арамис слабо махнул рукой. - У нас есть шанс исправиться. Арамис усмехнулся. - Уподобимся благоразумному разбойнику, который висел на кресте рядом с Иисусом. Вы правы. Самое время молиться. Про все прочее мы успеем поговорить в любом случае. Если мы попадем к престолу Господню, то у нас будет уйма времени и собеседники, которые разрешат большинство наших споров. Если же нет... время, надеюсь, будет тоже, но вам придется по-прежнему довольствоваться только моим обществом для научных споров. - Вы правы, Арамис. Но мы все же в лучшем положении, чем тот разбойник! - чуть улыбнулся Атос. - Это почему же? - Мы спокойно сидим, а не висим на перебитых руках, нагишом... Арамис не удержал легкий смешок. - Никогда не висел на перебитых руках. Но мне сдается, что испытываю примерно те же ощущения... Ну, кто начнет? Атос некоторое время поколебался. - Вы. Арамис вздохнул. Прикрыл глаза. - Gratias tibi ago, Domine, sancte Pater, omnipotens aeteme Deus, qui me peccatorem, Indignum famulum tuum, nullis meis meritis, sed sola dignatione misericordiae tuae satiare dignatus es pretioso Corpora et Sanguine Filii tui, Domini nostri lesu Christi... - Et precor, ut haec sancta communio non sit mihi reatus ad poenam, sed intercessio salutaris ad veniam...* - подхватил Атос, преломляя хлеб. О каноне они не думали. Свершалось что-то совершенно не каноническое, но однозначно - посланное свыше. Кругом была смерть. Надежда еле теплилась. Но были двое, собранных во имя Божье, хлеб и вино. - И я умоляю тебя, чтобы ты удостоил привести меня на этот несказанный пир, где будешь ты с Сыном твоим и Святым Духом. Со святыми твоими ты есть истинный свет, полное изобилие, вечная радость, веселье и совершенное счастье. Во имя Господа нашего Христа. Аминь... * Молитва Фомы Аквинского. Перевод того, что приведено по-латыни: Благодарение творю тебе, Господь, святой Отец, всесильный вечный Бог, который меня, грешника и недостойное чадо твое, не из-за моих заслуг, а единственно по милости твоей, удостоил насытить драгоценным Телом и Кровью Сына твоего, Господа нашего Иисуса Христа. И я молю, чтобы это святое причастие стало бы мне не приговором, а спасительным знаком прощения.
Джулия: *** Лейтенант д`Артаньян сидел у палатки Тревиля, ожидая распоряжений. Настроение у гасконца было отвратительное. Казалось бы: удостоился личной похвалы короля, был допущен поцеловать перстень на руке его высокопреосвященства. Полк прекрасно проявил себя во время отражения испанской атаки, а затем - во время преследования противника. Планы испанцев сорваны, враг бежал. Радоваться нужно! Но д`Артаньян непрестанно думал о тех, кого сам послал на верную гибель. Если бы они могли вернуться, то уже были бы здесь... Особенно горько было осознавать, что он потерял Атоса. Того самого Атоса, который всегда был для него нравственным ориентиром, лучшим другом и советчиком в любых вопросах. С Арамисом у них сложилась дружба-соперничество, где каждый желал быть лидером. Атос же ровно относился ко всем и позволял лидировать кому угодно: в момент принятия решения три пары глаз все равно устремлялись в его сторону. Да при чем тут лидерство... Атос погиб... Арамис погиб... Погибли все, кто поехал встречать обоз. Как теперь смотреть в глаза графу Сен-Пре, который здесь же, на поле боя? Что сказать Жерому де Лабуреру? А лейтенант гвардейцев его величества Готье де Шамплен - он же готов кому угодно перегрызть глотку за младшего брата! Впрочему, разговор с Готье откладывался на неопределенный срок: лейтенант лежал без сознания в палатке у лекарей. Жером де Лабурер бродил вокруг соседней палатки. То богохульствовал, то опускался на перевернутый котел и молился. Д`Артаньян встал и подошел к нему. - Ну, не стоит... Мы солдаты. Жером поднял голову. Глаза его были влажными от слез. - Оноре мертв. Я это чувствую. Я это понял еще вечером. - Когда? - Нынче вечером... - А до этого? - До этого он был жив... Д`Артаньян покачал головой. Эти двое были непостижимым образом связаны друг с другом. Они и на расстоянии знали, что происходит с другим братом: "Оноре задержится. У него захромала лошадь", "Жером пошел к мессе". - Может быть, вы сами себе внушили? Жером сделал отрицательный жест. - Я говорю только за Оноре. Остальные... может быть... Д`Артаньян яростно теребил себя за усы. - Какого черта мы здесь сидим! Мы свободны уже два часа! Я пошел к Тревилю! - Лейтенант, я бы и сам пошел к Тревилю, но... Ночь. Нас никто не будет слушать. Трупы можно убрать и утром... Но гасконец уже не слушал: он помчался назад к палатке капитана. Путь ему преградили охранники. - Господин лейтенант, только что приехал его величество. Он совещается с капитаном. - Ага! Его величество! Тем лучше! - рявкнул д`Артаньян и отшвырнул мальчишек-адьютантов в сторону. В палатке, при свете свечей, совещались его величество и Тревиль. На появление д`Артаньяна оба отреагировали тем, что подняли головы от плана, разложенного на столе. - В чем дело, лейтенант? - спросил Тревиль сухим официальным тоном. Это доказывало, что капитан крайне недоволен вторжением офицера, пусть и отличившегося. - Дело в том, капитан, что мне нужны пятьдесят конных. Прямо перед нападением испанцев я отправил встречать наш обоз группу мушкетеров под руководством господина Атоса. Они не вернулись в лагерь. Полагаю, они были окружены. Нужно узнать, что с ними случилось. - А! - сказал его величество, не проявляя ни малейшего признака раздражения. - Лейтенант, похвальная забота о подчиненных. Но волноваться не о чем, ваши люди, скорее всего, живы и здоровы. Это наверняка то, о чем мне доложили! - король живо повернулся к Тревилю. - Вот здесь, - он указал кончиком карандаша некую точку на карте, - был убит дон Сиснерос, капитан испанских мушкетеров, командир "кастильских чертей". - Когда?! - д`Артаньян был ошеломлен новостью. - Нынче вечером. Там действительно засели наши. Видимо, те сто человек, которые шли к г-ну д`Эстре. Они переколотили достаточное количество испанцев, да настолько ловко, что половину роты дона Сиснероса сняли с основного участка обороны и отправили туда... Они вырвутся из окружения и придут. Ваши наверняка с ними. - Какие сто человек? - взревел д`Артаньян. - Их десять! Говорю же вам: конники д`Эстре неизвестно где, а там - мои люди. Сир! Умоляю! Дайте мне пятьдесят человек! Возможно, нам кого-то удастся спасти! - Спасти? - Людовик ничего не понимал. - Да, сир! - и д`Артаньян кратко, как только мог, объяснил королю суть дела. По ходу его рассказа лицо короля менялось на глазах. - Десять? Вы говорите - их всего десять? И они держатся с того момента, как испанцы зашли к нам в тыл? Трое суток? Я доподлинно знаю, что дон Сиснерос был убит сегодня не раньше семи часов вечера! Взор Людовика сверкал. Король засунул в карман карандаш, воинственно поправил кирасу и скомандовал: - Лейтенант, на коня! Немедленно! Пятьдесят, сто, триста человек! Сколько угодно! Королевский штандарт! Я ему с вами! - Ох, сир... - только и смог вымолвить благодарный д`Артаньян, падая перед королем на колени.
Джулия: *** Один из "семи смертных грехов", как называли сестер и братьев д`Эстре при дворе Генриха IV, сейчас был человеком преклонного возраста. Он более всего любил тишину и покой. Особенно после тяжелой битвы. Когда во главе государства стоят мальчишки вроде Людовика - это ужасно. Они врываются в палатку посреди ночи и требуют непонятно чего. - Люди отдыхают, сир. И лошади тоже отдыхают! - пытался втолковать его величеству старый царедворец. - И вам тоже нужно отдохнуть! - Какой отдых!!! - взревел Людовик и так ударил кулаком по столу, что д`Эстре почувствовал: более возражать невозможно. Иначе последует опала и удаление от двора. - Вермуа, - приказал он своему адьютанту, который возник на пороге по первому же требованию, - выделите его величеству столько людей, сколько он просит. В лагере началось непонятно что. Всех тут же облетела новость: оказывается, сотня конников д`Эстре благополучно добралась в лагерь еще до нападения испанцев, а деревушку обороняют всего десять храбрецов из полка Тревиля! Не успела пройти и четверть часа, как у королевского штандарта собралось две сотни конников. Д`Артаньян, бледный от волнения, с горящими глазами, гарцевал рядом со знаменосцем. Его величеству дали коня. Людовик взлетел в седло с мастерством опытного всадника. - Ну, лейтенант, вперед! И они помчались. Усталости как ни бывало. Людовик, горячий и нетерпеливый, шпорил коня не хуже, чем это делал д`Артаньян. Третьим с ними был Жером, которого гнала вперед жажда мести. Испанцы, не ожидавшие нападения посреди ночи, в кромешной тьме, были сметены с ходу. Человек тридцать, увлекаемые вперед д`Артаньяном и королем, умчались вперед. Остальные пустили в ход оружие. В небольшой ложбинке укрылся испанский отряд - человек семьдесят, не меньше. Так что дела хватило. "Кастильские черти", и после смерти командира исправно охранявшие домик священника, успели схватиться за мушкеты и сделать несколько довольно беспорядочных залпов. Но что испанские мушкетеры могли противопоставить атаке, которую возглавлял король Франции! Тем более, что в отряде из тридцати человек двадцать восемь были мушкетерами Тревиля. Они мчались на помощь товарищам. Калитка была сорвана с петель сразу. Французы оказались во дворе домика. Внутри было темно и тихо. Пахло гаревом - не свежим, после пожара прошло уже некоторое время. - Факелы! - закричал Людовик. - Немедленно подайте факелы!
Джулия: Принесли факелы. И сразу стало ясно, что здесь происходило. - Они пытались вырваться из окружения... - д`Артаньян кусал губы. - Шамплен... Ламберт... д'Аржансон... Рабастен.. Шамплен моложе прочих и лежит ближе к калитке. Бедолага... Он надеялся на спасение... наверняка к ограде были привязаны лошади... Трупы испанских солдат. Этот заколот. Тот - уложен выстрелом из пистолета... Четверо французов и полтора десятка испанцев. - Они могли сгореть заживо! - тихо сказал Жером, указывая на обуглившиеся стропила и осколки черепицы. - Они были живы сегодня вечером, вы же сами сказали! - в сердцах рявкнул на него д`Артаньян. - А, близнецы Лабурер... - в иных обстоятельствах Жером был бы весьма польщен тем, что король помнит их с Оноре. Но сейчас это не имело никакого значения. - Жером? Оноре? Кто вы? - Жером, ваше величество. Дайте мне войти внутрь. Я хочу его видеть... - Лабурер-младший умоляюще смотрел на короля. И в этот момент внутри дома послышалось какое-то шевеление. Дверь, кое-как припертая изнутри чем-то тяжелым, распахнулась. На пороге стоял человек, черты лица которого совершенно невозможно было разобрать в чернильной темноте ночи. К тому же это лицо было примерно того же цвета, что у африканских невольников. Но при свете факелов на темном лице блеснули светлые, как льдинки глаза. Д`Артаньян ахнул. Ноги у него словно приросли к месту. Зато устремился вперед король. Человек при виде его величества преклонил колено. Его шатало - не то от ран, не то от усталости. Скорее всего, и от того, и от другого. Он с трудом опустился на землю. - Сир... - голос звучал глухо и не вполне твердо. - Сир... я командовал этим отрядом... мушкетеры капитана де Тревиля, рота лейтенанта д`Артаньяна. Мое имя - Атос... Мы были посланы встретить наш обоз, но подверглись нападению испанцев. Отбили... более двух десятков атак... Сир, сейчас в живых двое. Я и господин Арамис. Он не может встать... без сознания... - Я в сознании... - в дверях показалась вторая фигура. Арамис опустился не на одно колено - на оба. Даже не опустился, а попросту рухнул. - Моя шпага, сир... - Атос протянул клинок королю. - Я оказался плохим командиром. Мои люди погибли, а я жив. Судите меня, сир... Все изумленно смотрели на эту сцену и не могли ничего понять. Почему эти двое - герои, каких поискать во всех европейских королевствах! - в чем-то каются и пытаются отдать королю свои шпаги? Арамис протянул свою шпагу вслед за Атосом. - Кто из вас руководил обороной? - спросил Людовик. - Я, сир! - Атос наклонил голову. - А кто отправил на тот свет дона Сиснероса? - Я, сир... - отозвался Арамис. Король молча кивнул. Сделал знак рукой. Подбежал адьютант. Король взял у Атоса шпагу. Затем протянул руку к Арамису и получил второй клинок. Долго смотрел то на шпаги, то на мушкетеров, которые по-прежнему стояли на коленях, не смея поднять головы. Передал шпаги адьютанту, тихо сказав "Хранить как зеницу ока!". Сделал шаг вперед - и насильно поднял с колен Атоса. Порывисто обнял. Арамиса он поднять не успел: шевалье, не издав ни единого звука, упал ничком. - Лекаря!!! - закричал король. - Немедленно!!! Атос, кое-как стоявший на ногах, осел на руки подбежавшему д`Артаньяну. Двое мушкетеров вбежали в дом и осмотрели его. - Кто еще в живых? - спросил Людовик, наблюдая за тем, как товарищи на руках уносят Атоса и Арамиса к кострам, где ждал лекарь де Тревиля. - Никого, сир... Людовик перекрестился и зашептал молитву. Никто его не прерывал. - Всех погибших - в лагерь! - приказал король, закончив молиться. Подбежал д`Артаньян. - Ну, что они? - спросил Людовик. - Без сознания, ваше величество. Оба ранены, потеряли много крови. Лекарь ручается за жизнь господина Атоса, но опасается за жизнь господина Арамиса. Д`Артаньян сделал паузу и выразительно посмотрел на его величество. Вопрос, заданный молча, был очевиден. Король положил руку на плечо гасконца. - Вы думаете, я взял их шпаги затем, что признал их виновными? - в голосе Людовика послышалась непривычная мягкость. - Нет, лейтенант. Вы сами прекрасно понимаете, что это герои. Сейчас оружие им не потребуется. За то время, что ваши друзья находятся под присмотром врачей, оружейник успеет сделать для этих шпаг новые эфесы. Вы сегодня получили шпагу за храбрость. Они заслужили того же... - Больше! - горячо воскликнул д`Артаньян. - Я рад, что вы это понимаете! - улыбнулся король. - Будь по-вашему. Они получат больше. Идите. Идите. Им приятно будет видеть вас, когда они придут в себя. И скажите господину Атосу, что его честность поразила меня в самое сердце. Пусть не вздумает винить себя за смерть товарищей. Ну... остальное я ему сам объясню при встрече. Это натура особенная, и к ней требуется особый подход.
Джулия: *** Через три часа, когда на востоке уже начало светлеть небо, а французский лагерь, взбудораженный ночными событиями, вновь погрузился в чуткий сон, мэтр Тома, самый искусный хирург, имевшийся в распоряжении армии, осматривал поступивших раненных. Накануне было сражение; работы хватало и так, но эти двое были привезены к мэтру Тома его величеством - позже всех других. Тревиль вкратце ввел врача в курс дела. Когда на тебя с мольбой смотрят глаза его величества, капитана королевских мушкетеров и лейтенанта этого славного полка - поневоле начинаешь руководствоваться не только врачебной этикой. Первый раненный - мужчина лет тридцати, на редкость хорошо сложенный и явно выносливый физически - не вызвал у мэтра Тома никаких особых опасений. Да, без сознания. Судя по всему, пробудет без сознания еще некоторое время. Но это следствие не ранений, а глубочайшего нервного истощения и усталости, которая превзошла все мыслимые пределы. Пулевая царапина на боку совсем никакой опасности не представляет. Сложнее с раной, которая на спине: она не позволит применить корсет, который бы помог срастись сломанному ребру. Перелом чистый; никаких осколков, способных повредить внутренние органы. Значит, тщательный уход, нормальное питание и покой. Организм сильный - со всем прочим при соблюдении этих трех условий он справится сам. Куда хуже обстояло дело со вторым раненным. Несколько ранений, одно из которых довольно опасное. Большая кровопотеря, сотрясение мозга средней тяжести, начавшаяся лихорадка. Слишком много для человека столь хрупкой комплекции, какой обладал молодой мушкетер. К тому же мэтру Тома очень не нравилась состояние, в каком находилась левая рука этого молодого человека. Пулю, застрявшую в мышцах, извлекали не слишком умело. Швы загноились... В семь утра господину Арамису вскрыли рану, тщательно обработали ее и наложили шов по всем правилам лекарского искусства. Шил сам мэтр Тома. Не потому, что это было очень сложно: просто у него самого был сын примерно того же возраста. Мэтр Тома по-отечески жалел своего пациента. Другие руки наложат шов менее искусно, чем он. А он так, что шрам останется, но не будет выглядеть уродливо... Ничего. Если мальчика не убьет лихорадка, он останется жив. Ближайшие сутки покажут, как будут развиваться события. В палатку в девять утра впустили д`Артаньяна. Только на минутку, чтобы он убедился, что его друзья спят. Атос лежал спокойно. Он был непривычно бледен, но живительный ток крови уже начинал неуловимыми, тончайшими красками оживлять его лицо. Д`Артаньян вглядывался в знакомые черты жадно и пристально. Эти три дня состарили Атоса не меньше, чем на пять лет, но эта перемена как-то по-новому раскрыла благородную тонкость и строгость черт. Легкие морщинки, внезапно проступившие вокруг глаз, ничуть не портили его: напротив, превращали совершенную красоту древнегреческой статуи в нечто живое, теплое, бесконечно родное. Д`Артаньян слегка пожал кончики холодных, неподвижных пальцев, сглотнул комок, предательски перекрывавший дыхание, и направился к Арамису. У Арамиса на щеках полыхал нездоровый румянец, на лбу выступили мелкие капельки пота. Пересохшие губы были приоткрыты. И это лицо было непривычно д`Артаньяну. С того момента, как друзья чуть не передрались из-за платочка с вензелем и герцогской короной, прошло достаточно времени. Но Арамис умудрялся оставаться все тем же красавчиком с девичьи нежным, тонкой лепки лицом. Он не взрослел и, кажется, сам страдал от этого. А тут - повзрослел, одним махом. Неожиданная жесткость появилась в линии рта, каким-то иным стал разлет бровей, линия подбородка... Все мужество, что скрывалось под изящной оболочкой, вдруг стало явным. Д`Артаньян, всегда относившийся к Арамису со снисходительной иронией, сейчас готов был отдать все на свете за то, чтобы его друг выжил. Не только Атос - но и Арамис. ТАКОЙ Арамис был куда более дорог гасконцу. - Это он уложил дона Сиснероса? - тихо спросил мэтр Тома, поправляя на раненном простыню. Гасконец утвердительно кивнул головой. Он уже знал кое-какие подробности. Вокруг домика подобрали более сотни убитых испанцев. Значит, один сражался против десятерых противников. Сколько времени французов было десять? Несколько часов? Кто-то погиб сразу? Раненный испанский мушкетер, чудом избежавший смерти, дал показания. Но не с самого начала: полурота дона Сиснероса появилась у домика только на второй день. О смерти своего командира испанец сказал так: "Французы убили его не иначе, как колдовством. Он был неуязвим. Было почти темно, но пуля пробила ему шею. Так мог стрелять только сам дьявол!". - Тогда я гарантирую вам, что приложу все свое искусство, чтобы ваш друг выжил, - с дрожью в голосе сказал мэтр Тома. - Моего старшего сына... два года назад... эти проклятые головорезы... раненного... не пожалели... Д`Артаньян зло куснул ус. Не помогло: последняя фраза, произнесенная бедным лекарем заставила отважного лейтенанта разреветься. Размазывая слезы по щекам, он вылетел из палатки.
Джулия: *** Первый из пациентов огорчил мэтра Тома тем же днем. Он пришел в себя. Попытался встать. Это у него получилось. Далее господин Атос затребовал, чтобы к нему пустили его слугу с переменой платья. Действительно, его прежний костюм был никуда не годен. Затем господин Атос намеревался покинуть палатку, причем весьма решительно. Он заявил, что совершенно не намерен прохлаждаться. Заверил, что его ранения - совершенный пустяк и не стоят внимания. Он даже дошел до стены палатки. Но тут Божья рука покарала строптивца: господин Атос вновь потерял сознание. Когда он очнулся, рядом с постелью сидел Гримо, заботливо прикрывающий полотенцем чашку с куриным бульоном - чтобы не остыла. Бульон выплеснули на колени Гримо. Господин Атос решительно направился на выход, приказав слуге следовать за ним. На сей раз он дошел до соседней палатки, где как раз находились его величество и капитан де Тревиль. Мэтр Тома беспомощно развел руками: он не в состоянии задержать человека, который чертыхается и кричит, что желает немедленно вернуться к своим товарищам. Тревиль вынужден был сказать ему, что это невозможно. Напомнил про шпагу, которую Атос лично вручил его величеству. Атос сник, опустил голову и послушно направился в палатку. Его величество счел нужным остановить его и дать наставление: послушно выполнять то, что приказывают врачи. Предписано лежать - значит, это приказ не хуже военного. Мушкетер скрылся в палатке, а король и г-н де Тревиль почему-то отошли шагов на двадцать в сторону и дружно захохотали. Мэтр Тома был искренне огорчен и строптивостью пациента, и неожиданной строгостью его величества. Ведь все вокруг только и говорили о подвиге, который совершил маленький отряд мушкетеров!
Джулия: Второй пациент тоже огорчил мэтра Тома. Правда, он никуда не рвался и не пытался встать. Но мэтру Тома было бы куда легче, если бы молодой человек хотя бы на минуту открыл глаза. У него не было сил даже метаться по постели, как это обычно делают те, кто лежит в тяжелой горячке. Он лежал, сжав кулаки - и тихо, безмолвно таял... В приоткрытый рот осторожно вливали целительные настои. Пока все было бесполезно. Мэтр Тома держал в своей руке трогательно тонкое, совершенно не-по мужски изящное запястье - и не мог решиться на кровопускание. Крови из этого мушкетера вытекло предостаточно без вмешательства хирургов. Стоит ли усугублять положение? Будь молодой человек хотя бы покрепче телом... Практика показывала, что кровопускание могло облегчить страдания больного. Здравый смысл протестовал против подобной нелепости. В нерешительности мэтр Тома пребывал ровно до той минуты, когда в палатке вновь появился д`Артаньян. Врач глянул на него - и безнадежно махнул рукой. Все равно не выгнать: по лицу сразу видно, что лейтенант настроен решительно. - Оба - ваши друзья? - строго спросил мэтр Тома. - Так вот, доказывайте дружбу на деле. Если вы в состоянии, то посидите здесь до двух часов ночи. Потом я вас сменю. Этому, - он указал на Атоса, - не давать вставать. Поясняю, молодой человек: ваш не в меру резвый и принципиальный приятель может заполучить вот такую же горячку, если будет прыгать. Организм у него крепкий, но вот нервы пошаливают, да и устал он сильно. Меня он не слушает. Он, видно важный вельможа, если ни во что мое слово не ставит. Ну так втолкуйте ему: пока он здесь, король для него - я. Д`Артаньян, совершенно ошеломленный подобными речами, робко кивнул в знак согласия и повиновения. - А этого, - мэтр Тома, наконец, отпустил руку Арамиса. Покачал головой. - Господин лейтенант, сейчас я пришлю кого-нибудь сюда. Вам принесут воду с уксусом и губку. Если хотите, чтобы ваш друг пришел в себя, его нужно непрерывно протирать с ног до головы. Нужно, чтобы тело постоянно было влажным. Кровопускание для него смертельно. Но требуется сбить жар. Если температура у него поднимется еще, он не выживет...
Джулия: Анна ела ежевику. Губы ее были темными от ягод, но от этого не становились менее привлекательными. Она вся была как лучик солнца - тонкая, легкая, быстроногая. Такая юная, такая прекрасная... Он никогда не был склонен к поэтическим сравнениям, предпочитая прозу жизни, но она... Эта девочка делала его поэтом. - Оливье, на что вы засмотрелись? - На вас, моя радость! Он подхватил ее на руки, поднял высоко-высоко, покачал на руках: это было такое приятное занятие! Он был пьян от счастья, ему хотелось петь и ликовать, как библейскому царю Давиду. Сердце его было полно столь невероятной радостью, что слов для выражения такого сильного чувства не находилось. Он просто молча опустил жену на землю и посмотрел на нее. Она замерла, прижавшись к нему. Томно прикрыла глаза. Это было слишком. Он тотчас начал целовать ее. Она не противилась, только взволнованно дышала и пыталась вразумить его: - Оливье... любовь моя... прекрати... прекрати же, нас могут увидеть... что о нас подумают? Только то, что перед ними - безумно влюбленные друг в друга молодожены... ...Ее руки. Ее глаза. Он не мог оторваться от ее колдовских глаз - слишком светлых, слишком чистых... он бы смотрел в них целую вечность. Но какая-то неумолимая сила заставляла его переводить взгляд ниже. Еще бы: он знал, что ангел с перепачкаными ежевикой губами совершенен до мелочей. Тонкая шея, нежная линия ключиц... изящное округлое плечо... Плечо... Солнечный день внезапно рассыпался вдребезги. Наступала темнота... Под ногами вместо зеленого луга оказывалось болото. Он нырял в какую-то вязкую, черную массу, она облепляла все тело. Дышать было нельзя; он стремился к поверхности и с ужасом понимал, что не вынырнет: никаких человеческих сил не хватит на то, чтобы вырваться из этого ужастного омута... Клеймо... у ангела на плече было клеймо... продажная девка... воровка... ничего святого... никогда... никогда его не любила... использовала как последнего дурака... не любила... И чей-то неумолимый голос грохотал в темноте. Он повторял одно и то же: "Умрите с миром!". Взвивался в воздух длинный меч... "Палач, делай свое дело!" Палач взмахивал мечом... и рассекал темную муть не то воды, не то еще чего-то... НЕТ! ЕЕ НЕЛЬЗЯ УБИВАТЬ ВОТ ТАК, БЕЗ СУДА! Кого - ЕЕ? Ангела с прозрачными глазами и волосами цвета льна? Или демона с мутным взором, вокруг головы которого вились не пряди, а змеи? - Атос! Атос! Да очнитесь же! - Сударь, поддержите его. Крепче. Иначе он сейчас упадет и сломает себе еще что-нибудь... Атос открыл глаза. Было темно и душно. По потолку палатки метался свет лампы. Над ним склонились двое. Широкое, грубоватое лицо. Незнакомое. И еще одно: испуганное, с шальными от ужаса глазами. Родное. - Д`Артаньян. - Вот и хорошо! - сказал незнакомец, вытирая со лба пот. - Узнали. Значит, вы пришли в себя, сударь. Слава Богу. Выпейте вот это. У губ появилась кружка. Приятно прохладный, освежающий все внутри настой. Пахнет летом и травами. Хорошо. - Д`Артаньян, вы мне не чудитесь? - Нет, Атос. Я рядом, и буду здесь всю ночь. - А служба? Нет-нет... - Да, дорогой Атос. Тревиль отпустил меня. Вас нельзя оставлять без присмотра. Вы то пытаетесь куда-то бежать, то посылаете к чертям врачей, то вот бредите. - Я? Бредил? Почему? - Потому, мой дорогой, что вы ранены и ослабли. - Как... я... - Как вы здесь очутились, хотите сказать? Просто: вас принесли на носилках. Доктор велит, чтобы вы отдыхали как следует. - Д`Артаньян, я вспомнил. Я арестован. Я сам отдал королю свою шпагу. - И хорошо, что арестованы: не будете никуда рваться. Сейчас помолчите, но не засыпайте. Я вынужден отойти на пару минут к Арамису. - Как он? - Плохо. Горячка. Но сейчас у него хотя бы не поднимается жар... Потому я сделаю то, что велел врач, и вернусь к вам. Я потрачу все силы на то, чтобы вы говорили. Не несли всякий бред, а рассказывали нормальные вещи. Атос послушно кивнул. Д`Артаньян исчез куда-то, но, судя по всему, недалеко. Атос видел на потолке его тень. Никаких кошмаров. Просто был жар от усталости. Просто ночь. Просто тяжело на сердце. Потому что шпагу королю он отдал не просто так. В доме священника было девять человек, кроме него самого. Он был командиром. Плохим командиром, если в живых остался только один. Правда, самый драгоценный.
Джулия: *** Арамис очередной раз удивил всех: в тот момент, когда врачи уже ни на что не надеялись, он пришел в себя. Прошло двое суток. Жар у него еще был, и довольно сильный, но мэтр Тома видел, что восковая призрачность исчезала на глазах. Возвращалась жизнь. Это было замечательно: не отдать смерти этого мальчишку. Он так храбро с ней сражался. Ночью у его постели дежурили Атос и Лабурер. Жером начитался Марка Аврелия и теперь рвался дискутировать с Атосом. Атос не выходил из палатки. Арестован - значит, арестован. Все приходили к Атосу и тихо жалели Арамиса. Атос же с ужасом думал, что мэтр Тома ошибся, выдав положительный прогноз. Между "сильным жаром" и "очень сильным жаром" не такая уж большая разница. Потому ему было не до диспута, но он вежливо отвечал на вопросы Лабурера. Жерома следовало отвлекать от мрачных мыслей. - Не делай того, что осуждает твоя совесть! - цитировал Жером.- И не говори того, что не согласно с правдой. Соблюдай это самое важное, и ты выполнишь всю задачу своей жизни! - Иногда совесть заставляет идти на шаги, о которых потом жалеешь... - задумчиво возразил Атос, вспомнив своем о давнем кошмаре. - А разве совесть и правда не равноценные вещи? - Правда может быть у каждого своя. А совесть - понятие, известное не всем! - Но почему же? Как это может быть: человек без совести? В таком случае, это не дворянин! Без совести мы... да просто животные! Лабурер в порыве чувств даже привстал. И застыл на месте, ибо с кровати донесся слабый голос, в котором, однако, внимательное ухо могло распознать нотки привычной насмешливости: - Si tacuisses, philosophus mansises! * Атос не выдержал и рассмеялся. Жером в немом изумлении смотрел на него: он ни разу не слышал, как сдержанный Атос смеется. *Если бы ты молчал, сошел бы за философа.
Джулия: *** Похороны были назначены на седьмой день после того, как тела погибших мушкетеров доставили в лагерь. Скорбная церемония должна была состояться в восемь утра, пока палящее солнце не превратит все вокруг в ад. Атос не спал с вечера. Всю ночь он то сидел на кровати, то ложился, но не мог даже на минуту забыться сном. У него ничего не болело, кроме души. Он тысячный раз восстанавливал в памяти события недельной давности. И во всем, решительно во всем винил себя. Безжалостная функция анализа, которая ни на минуту не отлючалась в голове мушкетера, теперь выделяла все промашки. Он, как командир, обязан был наблюдать за процессом передвижения, а не философствовать с Лабурером... Оноре Лабурером. Умницей. Серьезным, и в то же время компанейским парнем. Он не должен был позволять пятерым ехать в конце обоза: затем потребовалось время собраться, а под Шампленом вовсе убили коня и он отстал от остальных. Нужно было заставить возчиков сильнее понукать лошадей. Сотня конных, проехавшая всего за полчаса перед тем, как напали испанцы, успела проскочить узкую лощину и попала к своим. Нужно было сразу проверить, нет ли в деревне засады. Но день был так тих! Из деревни они поскакали навстречу обозу. Сколько времени прошло? Четверть часа... Нужно было бежать не к домику кюре, а в церковь. Звонить в набат. Свои услышали бы. Забаррикадировавшись на колокольне, они бы расстреляли испанцев как куропаток. Почему он не подумал о том, что испанцы будут швыряться горящими головнями? Почему он дал уговорить себя на эту лишенную смысла вылазку? Ведь уже тогда было понятно, что они напоролись на противника, в пять раз превосходящего их по силам. В углу стояли три бочки с водой - почему они даже не подумали воспользоваться этим? Почему не затушили пламя сразу? Собственные промахи сейчас казались глупыми. Промахи, которые стоили жизни восьмерым. Шамплена Атос тоже считал. Проглядел мальчишку, проглядел... Почему Сен-Пре был без кирасы? Кираса бы его спасла... Мысли роились темной тучей. Атос одолжил у Арамиса четки и теперь раз в три часа вспоминал в молитве восемь имен. Было и девятое. Рене д`Эрбле, настоящее имя Арамиса. Как воины языческих времен открывали друг другу истинные имена, дававшие полную власть над человеком, своим побратимам, так и они после импровизированного причастия сказали друг другу, за кого молиться в церкви. Рене остался жив, но дорого бы Атос отдал за то, чтобы он снова научился улыбаться как раньше. Арамис по привычке ехидничал, но это было, пожалуй, единственное проявление прежнего Арамиса - лукавого, кокетливого, острого на язык. Слыханное ли дело: Арамис, который до сих пор ни разу не попросил, чтобы его причесали или побрили! Арамис, который ни разу не попросил, чтобы Атос почитал ему вслух: сам он читать не мог - было запрещено. Д`Артаньян трогательно опекал друзей. Приносил вкусности. Рассказывал новости "с воли": ведь уже который день мир для них был ограничен стенами палатки. Д`Артаньян пытался расшевелить Арамиса и отвлечь Атоса от мрачных дум. Но, несмотря на каскад уморительных шуток, Атос только смотрел на друга своим внимательным взором, а Арамис делал вид, что спит. Утро дня, когда должны были состояться похороны, было точной копией утра, которое было накануне: молитва, умывание, завтрак, осмотр врачей. Ни тому, ни другому мэтр Тома вставать не разрешал. Атос нарушал это предписание и отмеривал шаги по палатке. Д`Артаньяну он напоминал большого зверя, попавшего в неволю. Зверь ходит по клетке, чтобы хоть чем-то себя успокоить. В семь утра в палатку пришел важный гость. Важнее и быть, пожалуй, не могло. При виде этого гостя строгий постельный режим нарушил даже Арамис. Навестить больных пришел король.
Джулия: - Лежите! - приказал король строго. - Господин Тома жалуется на вас. Говорит, что вы неудобные пациенты. - Мы обычные пациенты, ваше величество. - поклонился Атос. - Мы соблюдаем инструкции врачей и ничем не нарушаем покой остальных. За что господин Тома жалуется? - Вы слишком медленно поправляетесь и пытаетесь идти наперекор указаниям врачей. Почему, например, я застаю вас одетым, когда вам велено не вставать? - Движение оживляет меня... - А что скажет по этому поводу господин Арамис? - На нас не за что жаловаться, сир. - У вас есть просьбы, пожелания? - спросил король, усаживаясь на раскладной стул. Атос помедлил секунду. - Да, ваше величество. - сказал он твердо. - Я под честное слово хотел бы отпроситься у вас. Снимите с меня арест хотя бы на час. Я должен присутствовать при том, как хоронят людей, которых я не уберег. - Да-да... - со странной улыбкой ответил его величество и потер себе кончик носа. - Вы говорили мне об этом... - Я человек чести, ваше величество. Я даю вам слово, что по окончании заупокойной службы вернусь сюда... или туда, куда вам угодно будет меня отправить. Людовик прикрыл лицо ладонью. Вид у его величества был крайне смущенным и растерянным. Казалось, он не знает: не то гневаться, не то смеяться. Спокойствие он сохранять уже не мог. - Я сказал что-то недостойное, сир? - с легкой обидой в голосе осведомился Атос. - Если вам угодно будет отклонить мою просьбу... - За что вы отдали мне свою шпагу, сударь? - неожиданно спросил Людовик. Атос вздохнул. - По моей вине погибли люди, сир. Восемь человек. Я был их командиром. - Так-так... - Людовик покачал головой и побарабанил пальцами по эфесу своей шпаги. - Значит, погибли люди... Полторы сотни испанцев, которых уже похоронили по моему приказу в общей могиле. И восемь храбрецов в мундирах самого славного полка моей армии. Что ж, господин Атос... запишите себе в молитвенник, если дознаетесь, еще две сотни испанских имен. Это те, кто погиб, когда вас освобождали. - Сир... - с совершенной беспомощностью выдохнул Атос. - Сир, зачем вы так? Чем я заслужил? - Вы оказались отрезанными от всех и вели неравный бой! - глаза Людовика зажглись. - Вы сражались как львы и готовы были умереть. Это война, сударь. На ней убивают. Вы были командиром. Я тоже командовал. Вы потеряли своих людей. Я тоже оплакивал тех, кто был убит. На моем счету гораздо больше таких, поверьте. А теперь слушайте: я не умею посылать свои войска на бойню, я умею только вести их туда за собой. Я слишком поздно узнал о беде, в которую попали вы, солдат моей армии. Я лично привел вам подмогу. Мы сделали все, что могли. Людовик перевел дыхание, и заговорил вновь: непривычным для себя, быстрым, взволнованным голосом, совершенно забыв о том, что от волнения обычно начинает нещадно заикаться. - Вы сделали больше, чем я. Вы продержались три дня. Вы не отсиживались за спинами других, вы не отправили их на бойню. Нет, вы сами были впереди всех и показывали, как нужно сражаться... Я не трус. Никто не назовет меня трусом. И как человек храбрый, я всегда различу ту же храбрость в другом. Сделайте мне одолжение: простите себя. Слышите ли? Король берет ваших погибших на себя. Вы чисты. И довольно об этом. Иначе нам с вами прямая дорога в монахи. Мы будем хорошими монахами, я не сомневаюсь. Но кто тогда будет защищать Францию? Кардинал? Кстати - кардинал будет молиться о всех восьмерых. Предоставьте все мне. Вы доверяете своему королю? Оба мушкетера склонили головы. Людовик некоторое время полюбовался их лицами. - Храбрец... - сказал он, кивнув в сторону Атоса. - А наивен как мальчишка. Так вы решили, что отдать шпагу мне - значит быть арестованным? - Но вы сами... - начал было Атос, и тут же осекся. Король хохотал! - Наивны как мальчишка! Это была единственная возможность удержать вас во владениях мэтра Тома! Атос недоумевал, король хохотал, Арамис... Арамис наконец-то улыбнулся и сияющими глазами посмотрел на Атоса. - Так, мои храбрецы! - Людовик резко оборвал смех. - Четверть часа на сборы. К чертям врачей. На два часа разрешаю вам встать. Свои шпаги... свои шпаги вы получите назад. Я их взял, я же и отдам. До начала церемонии остается чуть больше получаса. Господин Арамис, я бы рекомендовал вам не вставать... - Нет, сир, я тоже хочу пойти. - Да, но только если вас не придется нести назад. Вы мне дороги, молодой человек. Вы потом поучите меня, как попадать в темноте в вырез испанских лат! Арамис заметно покраснел. - Хорошо. Все равно убежите, даже если я прикажу вам остаться. Что ж, собирайтесь. Оба мушкетера поклонились в знак благодарности. Людовик покинул палатку, но тотчас просунул голову назад. - Через три минуты я пришлю вам кое-кого. Он поможет вам привести себя в порядок. Полог палатки опустился. Арамис в растерянности провел рукой по лицу... и тут же брезгливо отдернул ее. - Господи! - вырвалось у него в полном отчаянии. - Да на кого же я похож! - Наконец-то... - заметил Атос.
Джулия: *** Погибших мушкетеров хоронили с почестями, как принцев крови. Легкий ветер теребил траурные ленты на знаменах. Мушкетерский полк в полном составе стоял в первой линии войск. Мушкетеры. Гвардия. Пехотинцы. Огромная, славная армия французского королевства. Арамис не без труда воспринимал происходящее. Он только усилием воли заставил себя встать, безропотно вытерпел заботу королевского цирюльника, вышел из палатки и сел на коня, которого ему подвели. В седле его поддерживал Атос. Лица расплывались в радужном тумане, голова страшно кружилась. Не надо, не надо было вставать, насиловать себя. Но не пойти он не мог. Он не слышал ни единого слова из тех, что были произнесены на краткой траурной церемонии. Сознание улавливало только тембр голосов. Вот говорит король, и голос его вибрирует от сдерживаемых чувств. На войне, в своей стихии, Людовик воистину велик. Отважный воин и опытный полководец. Но воевать бесконечно нельзя... Вот голос кардинала. Ришелье устал. Ему приходится напрягаться, подбирать слова. Но он не волнуется - он спокоен. Так и должно быть. Он сейчас больше священник, чем главный советник короля... Вот несколько слов сказал Тревиль. Не сказал - выдавил из себя. Капитану очень тяжело. Тревиль накануне заходил в палатку. Расспрашивал осторожно. Атос врать не умеет. Атос, к счастью, дремал. И Арамис с непонятной легкостью сказал неправду. Заведомую неправду. Но... ТАК БЫЛО НАДО. Не было предательской слабости Шамплена. Шамплен отстреливался до последнего, прикрывая отход своих. Да, они пытались вырваться из окружения. Это было в первые же полчаса после того, как их заманили в ловушку. Шамплен умер как герой, со славой. Сен-Пре тоже умер со славой... Капитан, он из рода воинов... Он мог бы стать... мог бы... так и передайте его отцу... нет, я скажу сам. ...Солнечный свет был неприятен. Лошадь переступала с ноги на ногу, и каждое ее движение вызывало тошноту. Что, уже заупокойная служба? Спешиться? Подоспели д`Артаньян и Феррюсак. Сбив строй, подперли с двух сторон. Теперь не упасть. Молитвы, пение. Служит сам кардинал. Великая честь, великая слава... Себастьян де Шамплен... тебя будет отмаливать твой убийца. Когда наденет рясу, и будет находиться не в строю солдат, а там... где сейчас священники, помогающие кардиналу. До тех пор у тебя есть право являться в ночных кошмарах. Чья-то рука... ледяные пальцы. Атос. Феррюсака сменил Атос. Арамис разлепил ресницы и заставил себя посмотреть на друга. Атос - бледный как смерть, неподвижный, с застывшим лицом мраморной статуи стоял рядом. Ни на кого не смотрел: глаза были закрыты. Он молился. Он настолько глубоко ушел в молитву, что было неудобно на это смотреть. Словно исподтишка подглядываешь за чем-то, что - не для тебя. Выше твоего сознания. Выше, много выше. Арамис молиться не мог. Совсем не мог. Все его силы были направлены на то, чтобы стоять в строю как положено. Дурнота, подступившая к горлу, никуда не собиралась исчезать. "Я не мог поступить иначе, Шамплен. Иначе бы у тебя были другие похороны, мальчик. Тебя бы пристрелили как собаку и бросили на растерзание волкам, лисицам и коршунам. К тому же все знали бы, что ты - предатель и трус. Ложь во спасение. Теперь не волнуйся. На земле правду знают всего двое, но они умеют хранить тайну... Тебя хоронят с почестями. Все знамена королевской армии склонились, оплакивая тебя... И наше полковое знамя тоже... На тебе был мундир... Такой же, как у нас всех... Я не мог иначе...". - Господин Атос и господин Арамис, к королю! Перед глазами - марево. Его взяли за руку. Куда-то нужно идти. И через непонятный промежуток времени (не вели - почти несли, непонятно кто, но руки, подхватившие под локоть, были сильными и надежными) - голос его величества. Глухой, но торжественный. Воспринимался опять не смысл, а тембр. Только тембр. Король говорил медленно, тщательно подбирая каждое слово. - ...наградить... за неслыханное мужество... Голос Атоса: - Благодарю вас, ваше величество. Это великая честь. И вдруг дурнота прошла. Словно и не было. С неожиданной ясностью Арамис увидел: Атос, преклонив колено, принимает шпагу. У шпаги был дивной красоты эфес, сверкающий алмазами. Атос не смотрел на шпагу - Атос смотрел на короля. Этот миг стоило запомнить. - Спасибо, граф. - негромко добавил его величество. Атос вздрогнул. И низко склонил голову. Король повернулся к Арамису. Повторил наградную формулу для всех - громко. И так же, как и Атосу, тихо сказал, обращаясь к ИСТИННОМУ: - Спасибо, шевалье. Клинок был неожиданно тяжелым и теплым. Странно, когда успел нагреться: король держал его в руках всего пол-минуты, не более того. Арамис поцеловал рукоять и тоже хотел посмотреть на короля, встретиться с ним взглядом. Но вместо этого почему-то посмотрел на солнце. Это было роковой ошибкой. Солнце с невероятной скоростью налетело на мушкетера и поглотило целиком...
Джулия: Иллюстрации, которые выполнены Стеллой. За что ей ОГРОМНОЕ спасибо!
Таирни: Замечательный текст и замечательные иллюстрации
Джулия: Еще иллюстрация.
Джулия:
Джулия:
Джулия: Еще. Извлечение пули.
Atenae: Мощно! Очень мощно! Спасибо Автору за возможность увидеть, в чём, собственно, заключалась служба мушкетёров. Мэтр этим пренебрегал. А у Вас получилась вполне достоверная картина.
Atenae: А, ещё одно спасибо забыла сказать - за короля! Получился вполне достойный себя исторического монарх, а не бесхарактерное чмо в интерпретации Мэтра. Очень приятная метаморфоза!
Джулия: *** Время лечит. А когда у людей нет времени предаваться горьким раздумьям, когда каждый день наполнен событиями и треволнениями военной поры, когда каждая минута может стать последней, значение имеют чаще всего только физические немощи. Атоса мэтр Тома отпустил из своих владений на шестой день после похорон. Мушкетер был еще бледен, но вполне бодр и сам просился к товарищам. Арамису пришлось валяться в постели несколько дольше, но через две недели и он занял свое привычное место в строю. О случившемся если и вспоминали, то лишь изредка. Шла война. Полк не отсиживался в обозе, а постоянно сопровождал короля. Людовик же вел своих солдат за собой, рвался в бой и бестрепетно слушал свист пуль. Несколько раз случалось, что вечерами его величество приходил к солдатским кострам, вместе со всеми ел пищу из походных котелков и охотно подхватывал песни, которые пели его воины. Король был доволен ходом кампании и храбростью своих мушкетеров. Нужно было жить настоящей минутой; настоящим и жили. Радовались успехам, отпевали погибших товарищей, получали заслуженные поощрения и наказания. Боевое товарищество существовало по своим, особым законам. Вот только Арамис все чаще убегал беседовать с графом де Сен-Пре. Атос, замечая это, выразительно хмурил брови, но не говорил своему товарищу ни единого слова. К чему? Разве убережешь от неизбежного? Сен-Пре не скрывал своих симпатий к партии Марии Медичи, был дружен с маршалом Марильяком. Граф хмуро посматривал в сторону Ришелье, но открыто свое недовольство не демонстрировал. Незаметно закончилось лето, наступил ласковый, теплый сентябрь. Часть армии повернула назад, к Парижу. Шли другой дорогой, совершали длинные переходы. На привалах король несколько раз устраивал охоту, чтобы развлечь офицеров своей свиты. Звучали у костров веселые песни, стучали в стаканчиках игральные кости... И опять д`Артаньян и Атос сидели локоть к локтю, по очереди брали из блюда куски на совесть прожаренной индейки, наполняли друг другу стаканы. Вино согревало, вино помогало сохранять легкомысленность, вино поддерживало. - Он уйдет, - вдруг сказал гасконец, указывая на аккуратно свернутый плащ, лежащий слева от Атоса. Место Арамиса пустовало: мушкетер объявил, что задержится и вернется позже. Д`Артаньян, отпуская друга на все четыре стороны, только небрежно кивнул. Но, оказывается, отсутствие Арамиса его волновало. - Уйдет. Эти чертовы святоши составили там, - он кивнул в сторону, где находилась палатка Марильяка, - свою партию. - Она давно существует, - заметил Атос. - И будет существовать, пока живы король и кардинал. Нам какое до этого дело? Мы с вами, мой милый, простые солдаты. Политика существует для тех, кто недостаточно хорошо владеет шпагой. Что до меня, то я не вижу в заговорах ни малейшего признака здравого смысла. Д`Артаньян, видимо, подыскивал нужные слова, чтобы достойно ответить. Но Атос совершенно не желал продолжать разговор. Он привстал, заметил кого-то в темноте и помахал рукой. - Эй, Рошешуар! Вы ищете подходящую компанию? Идите к нам! Гасконец только вздохнул. В иные минуты спорить с Атосом было бесполезно. Зачем им сдался этот юнец? Правда, он умен - вот уж чего не отнять. И соревноваться с ним в язвительном остроумии, пожалуй, даже интересней, чем с тем же Арамисом. Франсуа Рошешуар с готовностью принял приглашение. Он приблизился к друзьям с любезнейшей улыбкой и поставил на камень, служивший столом, корзинку, из которой торчали горлышки семи бутылок. Атос пододвинулся, освобождая юноше место. Рошешуар присел на плащ Арамиса, При этом из складок на землю выпал пухлый томик, который Атос тотчас поднял и машинально пролистал. Это были "Рассуждения о первой декаде Тита Ливия" Макиавелли, и закладка лежала на главе, повествующей о важности религии. На свободном поле, специально предназначенном для заметок, почерком Арамиса была сделана запись: "Ришелье лишил протестантов военных привилегий. К чему полумеры, когда им оставлено главное: свобода вероисповедания?". Атос покачал головой. Нетерпимость любого рода раздражала его. И что-то раньше он не замечал за Арамисом особой ненависти к гугенотам...
Джулия: Разговаривать по душам было некогда: у д`Артаньяна днем было полно неотложных дел по службе, он то и дело отлучался. Вечерами неизменно исчезал Арамис - он являлся перед самым сигналом отбоя, сразу ложился и укутывался в плащ так, что всякий бы понял: мушкетер не желает, чтобы его беспокоили. За четыре дня, прошедшие после привала, где д`Артаньян пытался было выяснить, что происходит с друзьями, между "троицей неразлучных" не было сказано ни единого слова, кроме обычных фраз утреннего и вечернего приветствия и неизбежных банальностей. На пятый день армия, преодолев невысокую каменную гряду, к полудню миновала прелестную буковую рощицу на склоне холма и вышла в живописную долину. В полутора или двух лье от дороги виднелся остов колокольни. Атос побледнел. Это было то самое место... или не то? Они шли другой дорогой. Мало ли в этих краях колоколен, пострадавших от огня и ядер, мало ли красивых долин? Но и д`Артаньян, похоже, увидел колокольню. Он подъехал к Атосу и тронул его за рукав. - Видите? Атос молча кивнул. - Здесь дороги сходятся. Та котловина, через которую прошла конница, а вы не успели - вон она... Сейчас объявят привал. У нас есть часа три. Я отпрошусь у Тревиля. Хотите - съездим туда вместе? Атос снова кивнул и сжал руку друга. - Пожалуйста. Я буду очень вам благодарен. Д`Артаньян ускакал вперед и вернулся меньше чем через четверть часа. - Да, будет привал - и долгий. Тревиль отпустил нас. Я возьму какую-нибудь снедь, нужно перекусить. - Я уже сказал Гримо, - Атос чуть улыбнулся, - он готовит нам корзину с едой. Мы - живые люди, и питаться Святым Духом нам несвойственно... Проскакал вестовой: его величество отдавал приказ отдыхать до пяти часов вечера. - Не будем терять времени, - сказал д`Артаньян. Они поехали - вдвоем, в сопровождении Гримо, захватив оружие и провиант.
Джулия: По пути разговор не клеился. Атос был мрачен, д`Артаньян не приставал к другу с ненужными вопросами. Вот развилка дорог, по которой мушкетеры проскакали в тот день. Вот большой дуб, расколотый молнией: он так и валяется рядом с крайним домиком деревни. Около него испанцы разбили лагерь. Здесь по ночам горели костры, слышался смех и чужая гортанная речь. Дожди давно смыли все следы от бивака. Деревня понемногу восстанавливается после нападения: на домике кюре - свежеуложенная черепичная крыша, стены каким-то чудом почти очищены от черноты, оставшейся после пожара. На домах поодаль - крыши соломенные. Ничего, со временем их тоже заменят черепичными: судя по добротности построек, деревня зажиточная. За лошадью Атоса увязалась пестрая собачонка, которая остервенело лаяла, предупреждая жителей о визите гостей. Но на ее лай никто не отзывался. Только у одного из крайних домов в крошечном огороде копошился старик. Он даже не поднял головы, когда всадники проезжали мимо. Д`Артаньян, приподнявшись на стременах, разглядел на склоне ближайшего холма множество маленьких фигурок. - Все на сборе винограда! - уверенно сказал гасконец. Атос кивнул. Он, пожалуй, был даже рад тому, что деревня пуста. Но домик кюре, стоявший на возвышенности, оказался обитаем. Хозяин, засучив рукава, старательно выдалбливал внутренности тыквы большой деревянной ложкой. При виде господ офицеров он вскочил. Тыква, сорвавшись с колен, со звоном ударилась о землю, но не разбилась, а только откатилась в сторону. - Чем могу быть полезен вам, господа? - спросил кюре. Только сейчас Атос разглядел его. Пожилой мужчина лет шестидесяти, но еще крепкий телом и с ясными, внимательными, умными глазами. - Я должен отдать вам кое-что, - сказал Атос, спешившись и бросив поводья Гримо. Мушкетер подошел к кюре и протянул ему туго набитый кошелек. Д`Артаньян удивился: откуда у Атоса деньги? Кюре был удивлен еще больше. - Зачем? - растерянно спросил он, не решаясь взять богатый дар. - На какие это нужды, сударь? Это пожертвование на церковь? Атос отрицательно покачал головой. - Это вам. Ведь вы всего лишились, от дома оставались только стены. К тому же мы вытоптали у вас весь огород. Кюре, казалось, потерял дар речи. - Я не возьму для себя ничего, - сказал он после продолжительного молчания. - Прихожане обеспечили меня всем необходимым. У нас здесь простые, честные люди. А вот церковь... - Что такое? - кажется, у Атоса в кармане лежал и второй кошелек, набитый так же туго. - Да ведь разграбили все проклятые испанцы! - с горечью произнес кюре. - Икону Пресвятой Девы - и ту не пожалели. Разбили, а оклад унесли с собой. Словно и не католики, как мы, а стая воронья... - Мы бы хотели заказать мессу и помолиться в храме! - попросил Атос, действительно доставший второй кошелек. - Сейчас... - кюре смотрел на деньги, но явно не верил в реальность щедрого дара от незнакомого господина. - Матерь Мария... да ведь здесь целое состояние! Этого нам и на новые стропила хватит, и на алтарь... Сударь... вы, случайно, не ангел в обличии человеческом? - Я обычный человек, и грешник притом, - тихо ответил Атос. - Святой отец, я не возьму назад эти деньги. Принимайте их. Ваш дом спас мне жизнь. Кюре несмело мял в руке чистый платок из домотканого полотна. - Так вы, сударь, из тех мушкетеров, что держали здесь оборону? Атос молча кивнул. - Дело в том, сударь, что с полчаса назад я уже принял пожертвование на нашу церковь. Его сделал молодой человек из того же полка, что и ваш. С ним был представительный господин старше его. А немного позже к церкви проехал еще один господин. Не мушкетер, как вы. Я запомнил его имя, потому что он заказал заупокойную мессу по своему младшему брату, погибшему здесь. - И как же его звали? - д`Артаньян вдруг почувствовал, что по его спине пробежала струйка ледяного пота. - Его? Виконт де Шамплен. Филипп-Мишель де Шамплен. А брата... Д`Артаньян не стал дожидаться, пока кюре произнесет имя погибшего. Он пришпорил коня и помчался в сторону церкви. - Сударь, сударь! - кричал ему кюре. - Позже, - бросил через плечо Атос. - Гримо, жди нас здесь! И он побежал следом за д`Артаньяном. Церковь была совсем близко, не стоило тратить время на то, чтобы сесть в седло.
Джулия: *** Они были там втроем - на лужайке у церкви. Старший Сен-Пре, который прислонился к стене и ни во что не вмешивался. Просто стоял, скрестив руки на груди, и молча ждал окончания разговора. Старший Шамплен - лейтенант гвардейской роты Дэзессара, бывший начальник д`Артаньяна. Он был полной противоположностью погибшему младшему брату: высокий, белокурый, широкоплечий. Он сидел на заросшем мхом валуне и потирал вытянутую вперед правую ногу. Шамплена никто бы не назвал трусом. Он был отличным боевым офицером, снискавшим славу и при Ла-Рошели, и во время битвы на Сузском перевале, и во время взятия Казале. И третий. Арамис. Если Шамплен не потребовал объяснений относительно обстоятельств гибели Себастьена раньше, то только потому, что сам находился во владениях мэтра Тома и вернулся в строй всего неделю назад. Покалеченную осколком ядра ногу ему чудом спасли, но заметная хромота оставалась. И вряд ли когда-либо пройдет полностью. - Я обвиняю вас в том, - глухим голосом говорил Шамплен, обращаясь к своему противнику, - что вы не защитили моего брата. До меня дошли слухи о том, что вы пожертвовали всеми, кто был младше вас, ради спасения собственной шкуры. - Это неправда, сударь! - столь же глухо ответил Арамис. - Пусть нас рассудит Бог, - подытожил Шамплен. - Не уповайте на то, что вы целы и здоровы, а я только что встал с постели и хромаю. Вам это не поможет. Если вы действительно виновны в том, о чем я сказал, то Божья рука покарает вас... Ан гард, шевалье. Видно было, как Арамис вздрогнул. Видимо, он до последнего надеялся, что поединка удастся избежать. - Господа, - подал голос граф де Сен-Пре. - Господа, я призываю вас помириться. Военное время, вы оба не принадлежите сами себе. - Я понимаю вас, граф, - холодно кивнул Шамплен, - но я не намерен откладывать решение нашего дела до прибытия в Париж. Я еще раз повторяю: моим секундантом будет сам Господь. - Вы гугенот, Шамплен? - осведомился Арамис, скидывая камзол и обнажая шпагу. - Да, и горжусь этим. - А я, знаете ли, католик. И как таковой, не уверен, что в округе найдется протестантский пастор, который будет способен дать вам утешение. За ним придется посылать в лагерь, и вся история получит огласку, которой вы так стремитесь избежать. Вы уверены в том, что я лжец. Но в этом не вполне уверен я сам. И говорю вам, что призывать самого Всевышнего в судьи опасно. Мне вас жаль. Вы совершаете глупость. От отчаяния. Потому... - Довольно проповедей, я в них не нуждаюсь, - Шамплен встал и обнажил шпагу. - Граф, вы засвидетельствуете всем остальным, что я отклонил предложение о примирении. - Отлично, - заявил д`Артаньян, выходя из своего укрытия на свет. Он терпеливо слушал разговор, привязывая лошадь к какой-то деревяшке, выступавшей наружу из места, где, судя по всему, находилась боковая дверь. Кюре сказал правду: церковь напоминала руину. Остались только стены. Вместо крыши - синее небо с клочками белых облаков, вместо резьбы иконостаса - обгорелые стропила. Судя по всему, последний месяц службы проводились в одном из боковых приделов, где была восстановлена кровля. Но как следует осмотреть внутренности изуродованного, поруганного храма можно было позже. - Я тоже могу свидетельствовать о том, что лейтенант де Шамплен и господин Арамис, солдат роты де Тревиля, собирались драться на дуэли. В военное время. - Д`Артаньян?! - удивленный возглас Арамиса показал Шамплену, что появления гасконца никто не ждал. Следом на поляну вышел Атос. - Что здесь происходит, господа? - спросил он. - Вы собрались драться? - Мы и будем драться, - с прежней интонацией ответил Шамплен. - Я волен запретить своему подчиненному участвовать в поединке! - напомнил д`Артаньян. - И собираюсь сделать это. Шамплен отрицательно покачал головой. - Тогда я буду вынужден во всеуслышанье заявить о том, что господин Арамис... Атос сделал столь резкий протестующий жест рукой, что Шамплен умолк. - Господин Атос желает что-то сказать, - Сен-Пре, наконец, отошел от стены и сделал шаг к Шамплену. - Я бы на вашем месте выслушал его. - Я не могу не принять ваш совет, граф, - Шамплен обозначил легкий поклон. - Ведь вы тоже пострадали. Ваш сын был вместе с моим братом, и они оба погибли. - Атос, меня обвиняют в том, что я плохо защищал Шамплена, в результате чего он погиб. Атос стоял мрачный, но совершенно спокойный. - Вот как! - проронил он. - Шамплен, вложите шпагу в ножны. Вы выглядите как последний дурак, только еще не знаете об этом. Если вы во всеуслышанье обвините Арамиса в трусости и в намерении спасти свою жизнь ценой жизней других людей, то я вынужден буду предпринять ответные шаги. Я сам был при этом деле, так что обвинение касается и меня. Надеюсь, виконт де Шамплен не сомневается в моей честности? А если так, то мы сейчас все вместе вернемся в лагерь, и в присутствии его величества я дам клятву на Евангелии и расскажу, как было дело. Сен-Пре подошел к Атосу, внимательно посмотрел ему в глаза: Атос выдержал этот взгляд. Сен-Пре вздохнул. - Сударь, - попросил он, - расскажите сейчас. Без клятвы на Евангелии. Если этот достойный шевалье не верит никому и призывает в свидетели Господа нашего, то я доверяю вам. Убийца и виновный не может смотреть в глаза отцу, потерявшему сына. Про то, за что поплатился Винсен, я знаю, и не ищу удовлетворения. Моя вина в том, что я воспитал сына храбрецом, но не научил его терпению. Возможно, жизнь сама преподала ему нужный урок, но... на все требуется время. - Терпение? - Атос встал рядом с Арамисом и жестом показал ему, что он может вложить шпагу в ножны. - Да. Вы правы, граф. Ему хотелось славы и признания. Сейчас. Немедленно. Это не самый большой недостаток в двадцать лет. - Он позавидовал другому... - Сен-Пре сделал над собой усилие, чтобы произнести эти жестокие слова в адрес погибшего сына. - Я признаю это, но не осуждаю своего мальчика. Ему всего лишь хотелось быть таким, как вы, как господин д`Артаньян. Как вы, господин Атос. Это похвальное желание. - И он не побежал с поля боя... - тихо подтвердил Арамис. - Его гибель - случайность. Я сожалею о том, что так случилось. - А кто побежал с поля боя? - вырвалось у д`Артаньяна. - Шамплен, - кусая губы, ответил Арамис. - Он не выдержал и побежал сдаваться в плен. Я вынужден был выстрелить в него. Это святая правда, я тоже готов принести клятву на Евангелии. Я не хотел этого говорить. Я солгал капитану. Если вы хотите знать, как в действительности все случилось... - Атос, расскажите! - попросил д`Артаньян, потрясенный услышанным. - Клянусь, я сам первый раз об этим слышу! Шамплен, бледный, как мел, опустился на свое прежнее место. У него дрожали руки, он не мог держать шпагу - в ножны не вложил, но пристроил на колени. - О том, с чего все началось, вы знаете, - начал Атос тихо и просто, - мы сидели в лагере и играли в кости...
Джулия: *** Шамплен слушал молча, только на лице его попеременно появлялись то бледность, то краска стыда, которую он не в силах был скрыть. Атос рассказывал, не вдаваясь в ненужные, с его точки зрения, подробности, которые бы запутали нить повествования. Арамис присел на камень так, чтобы Сен-Пре и Шамплен могли его видеть. Время от времени он порывался вставить свое слово в рассказ друга, но всякий раз Атос предостерегающе поднимал руку, и Арамис прикусывал губу. Д`Артаньян сохранял внешнее спокойствие примерно до середины рассказа - ровно до того момента, когда Атос дошел до операции, которую ему пришлось делать. Затем гасконец вскочил, подобрал с земли какую-то сухую ветку и принялся ломать ее на мелкие части. Сен-Пре был печален и только покачивал головой, поглядывая то на Атоса, то на Арамиса. - Граф, у меня складывается ощущение, что вы знаете то, о чем я рассказываю, - Атос опять столкнулся с ним взглядом. - В общих чертах - да. Господин Арамис открылся мне по моей настоятельной просьбе. Сговора между вами не существовало, а рассказываете вы одно и то же, в одной и той же последовательности, но с разными подробностями. Это, несомненно, указывает на то, что вы не лжете. - Я не стал бы лгать никогда, - сухо ответил Атос. - Если господин виконт желает, я продолжу. Шамплен кивнул. Атос продолжал, с безжалостной точностью фиксируя события: вот прекратилась стрельба, вот Сен-Пре разглядел испанца в золоченых латах, которому все кланялись... - Признаться, на какое-то время мне самому стало не по себе, но я был командиром, и негоже показывать солдатам свою слабость. С "Розой Кастилии" мы сталкивались уже несколько раз. Это хорошие воины, дисциплинированные и храбрые, прекрасно обученные и вооруженные на славу. Но они люди - стало быть, не бессмертны. Ваш брат, виконт, поддался панике и, воспользовавшись тем, что все сидят и отдыхают, проскользнул во внутренний дворик, а оттуда выбежал наружу. Мне неприятно говорить об этом, но он имел намерение не только сдаться в плен, но и сказать испанцам о нашей малочисленности, которую нам чудом удавалось скрывать. Это погубило бы всех нас. Реагировать нужно было быстро, малейшее промедление грозило нам немедленной гибелью. И потому... - И потому я выстрелил, виконт. Я не хотел убивать, я хотел ранить. В такой ситуации боль часто отрезвляет, - не смотря ни на кого, вымолвил Арамис. - Если бы он не закричал, что нас легко можно взять... - Он это закричал? - Да, - подтвердил Атос. - Но, к счастью, не успел сказать, сколько нас. Арамис - отличный стрелок, и с такого расстояния промахнуться сложно. - Я первый раз стрелял в спину человеку, - словно не слушая Атоса, в такт своим мыслям медленно сказал Арамис. - Это была спина моего товарища. Господь накажет меня за это. Но... это война. И мы оба давали присягу... Шамплен, побледнев окончательно, вдруг встал, подошел к Арамису и протянул ему руку. - Я буду молить Господа за вас. Я думал, что вы погубили Себастьена, а вы его спасли. Когда человек идет на такое, он одержим дьяволом. Я не могу сердиться на вас за то, что вы сделали. Вы погубили тело, но спасли его душу. Дьявол посрамлен. Да будет так во веки веков! - Как? - Арамис настолько погрузился в свои переживания, что даже не сразу понял, о чем ему говорят. Что ему протягивает руку человек, только жаждавший отомстить за смерть брата. - Разве Иуда, предавший Спасителя, не был одержим нечистым духом? - с прорвавшейся горячностью, с каким-то фанатичным исступлением восклицал Шамплен. - То же произошло и с Себастьеном. Он сам не мог бы предать... Это он, погубитель рода человеческого! - Рассказывайте дальше, прошу вас, - попросил Сен-Пре, коснувшись плеча Атоса. - Я хочу от вас услышать, как погиб Венсен. Шамплен упал на колени и погрузился в молитву. Казалось, он не воспринимает больше ничего, что относилось бы к внешнему миру. Но стоило Атосу дойти до момента, когда они с Арамисом остались вдвоем, практически потеряв надежду и приготовившись принять смерть так, как положено сильным духом мужчинам, как Шамплен поднял голову и сам воскликнул: - Да это же таинство! У вас были хлеб и вино! - И мы стали молиться, потому что нам не на кого было надеяться, кроме как на Господа и на заступничество сил небесных, - Атос еле заметно улыбнулся. - Мы исповедовались друг другу и поклялись, что дорого отдадим наши жизни. - А ангелов вы видели? - с детским простодушием спросил вдруг Шамплен. - Я - нет, не видел, - совершенно серьезно, с легкой ноткой сожаления ответил Атос. - А вы, Арамис? Арамис сделал отрицательный жест. - Что было дальше? - Сен-Пре был глубоко потрясен услышанным. - Дальше? Арамис впал в забытье, мне даже показалось, что он перестал дышать. Я сменил ему повязку и уселся ближе к дверному проему. Кому-то нужно было следить за испанцами! И тут раздались выстрелы. Я сам поначалу не понял, что происходит. Но после выстрелов закричали "Факелы! Факелы!". Кричали по-французски, и я понял, что де Брэ все же попал туда, куда так стремился, и что нам с Арамисом рановато следовать его примеру. Все остальное может рассказать д`Артаньян, его величество... да кто угодно. Испанцев смели одной дерзкой атакой. Впрочем, не так их много и оказалось... Я хотел бы выяснить, какому святому теперь ставить свечи за наше спасение. Я не слишком склонен к мистике, но мне кажется, что нам помогали молитвы местного кюре и близость церкви. Жаль, что ее разграбили. Я небогат, но сделал пожертвование. Арамис, вы лучше всех нас сведущи в вопросах религии. Скажите, кому посвящен этот храм? Арамис смотрел куда-то в небо. - Святому Игнасио... или Иньиго... там изображение Игнасио Лойолы. Это иезуитская церковь, хотя сейчас в ней служит францисканец... Он решительно встал. Пожал руку Шамплену. - Не знаю, как вы, господа, но я иду в храм. У порога мялся взволнованный кюре. - Вот вы где! - воскликнул он. - А я думал, что вы уехали. Господа, я отслужу все, но только не сегодня. Сегодня никак не получится, потому что я один, наш диакон там... - он указал на склон, где мелькали человеческие фигурки. - Незачем откладывать, - каким-то странным голосом ответил Арамис. - Если вас, ваше преподобие, устроит моя помощь... не заботьтесь ни о чем, я имею чин субдиакона. Этого, полагаю, будет достаточно. Кюре кивнул и обрадованно хлопнул в ладоши. - Вы действительно согласны? Тогда, господа, подождите. Нам нужно облачиться подобающим образом...
Джулия: *** Странная это была месса. Странная прежде всего своей неканоничностью. Потому что происходила она в разграбленном, полусгоревшем храме, в маленьком боковом приделе, где даже скамейки отсутствовали: их некуда было поставить. Вдоль одной из стен стояла наспех сколоченная скамья, на которую господа положили свои вещи: плащи, оружие. Алтарь тоже был сооружен наспех - неказистый, грубоватый. Деревянные статуи Богоматери и святого Игнасия, в честь которого был освящен храм, уцелели в пламени, но были сильно повреждены. Лицо Девы Марии потемнело - словно Мадонна была мавританкой. Лишь ее голубые глаза смотрели по-прежнему кротко и ясно. Распятие откуда-то привезли или успели сделать новое - оно не пострадало от огня и рук вандалов. Мальчишка, который помогал прислуживать при мессе, принес господам в качестве подушек для коленопреклонений пару охапок соломы. Кюре попытался извиниться за такое убожество, но военные решительно заявили: все в порядке, лучшей замены и сыскать нельзя. Атос первый опустился на колени: служба предстояла не самая короткая, в отсутствие скамеек простоять все время было бы затруднительно даже человеку совершенно здоровому, а среди них находился Шамплен, у которого болела искалеченная нога. Шамплена усадили на какой-то табурет, ногу положили на чурбачок подходящего размера. Виконту, убежденному гугеноту, вроде бы совсем не полагалось присутствовать на католическом богослужении, но он сам захотел этого - и никто не препятствовал. Шамплен счел нужным объяснить, что они с Себастьеном были сводными братьями: отсюда и разница во внешности, и разница в вероисповедании. Младший был воспитан как католик - и виконт заказал мессу... Глядя на Атоса, опустились на колени все, кроме Шамплена. Вторая странность состояла в том, что Арамис, которому бы полагалось находиться среди мирян, стоял рядом со священником в темном облачении - и готовился помогать кюре как субдиакон. Д`Артаньяну вспомнились слова Портоса, которыми тот несколько раз сопровождал уход Арамиса из парижских кабачков - мол, из Арамиса получится только сельский священник. Гасконец заулыбался было, увидев товарища в рясе с чужого плеча: слишком длинной, слишком широкой. Но вдруг посерьезнел, и шутить не стал. Как-то очень бросалась в глаза разница между настоящим сельским священником и молодым человеком, которому когда-то предсказывали блистательную церковную карьеру... Третья странность... Третья странность заключалась в том, что в тот день, в том месте все молились искренне. Каждый - о своем. Как умел. Никто не смотрел друг на друга. Атос опустил голову, волосы упали ему на лицо, и никто не мог бы поручиться, что мушкетер не плачет. Во всяком случае, когда он смотрел на распятие, глаза его странно блестели. Он попросил Провидение вернуть ему смысл жизни. Де Брэ, видимо, оказался хорошим гонцом - теперь это было очевидно. О чем он молился теперь? О ком просил? Д`Артаньян смущенно комкал в ладони кружево воротника: кажется, вспомнил, что на нем нет креста - и испытывал от этого неудобство. Он переминался на месте как мальчишка, который и рад бы уйти из церкви, но нельзя. Мало-помалу общее настроение передалось и лейтенанту королевских мушкетеров. По лицу д`Артаньяна можно было читать как по раскрытой книге: он одними губами перечислял имена погибших товарищей. Ему незачем было искать в жизни смысл: смыслом была военная служба с ее тяготами и радостями. А война... да, война - неизбежность. Удел мужчин. Стихия сильных духом. Гасконец вспоминал ушедших и просил за сохранение боевого товарищества. Все-таки здесь, сейчас, они были втроем. Он. Атос. И Арамис тоже. Сен-Пре просил у Господа сил для себя. Смирения для материнского сердца: графиня все еще не знала о гибели сына. Давно нужно было решиться написать ей... но он не мог. Теперь он знал, что сможет. Что найдет нужные слова, которые смягчат скорбь. Сын погиб достойно. Он выдержал. А гордыня... да, это то, что погубило его. Гордыня - но не трусость. Он не смалодушничал. Граф заглядывал в глубины своей души и понимал, что не осуждает сына. Может быть, его мальчик сейчас там... у сияющего престола Того, кто превыше всех земных царей. И тогда он может попросить Его, чтобы... Впрочем, как раз об этом Сен-Пре думать не хотел. Шамплен молился вместе со всеми. Лицо его было светлым и ясным. Он знал теперь, что после окончания кампании, когда армия вернется в Париж, тотчас подаст в отставку и поедет в родную Овернь. К матери. И невесте. Мысль о том, что это придется сделать, еще утром внушала ему омерзение, заставляла бледнеть от гнева. А сейчас он думал о том, что мать права. Восемнадцатилетняя хохотушка Катрин, дочь соседей, при всей своей внешней легкомысленности, была девушкой здравомыслящей и строгого нрава. Как раз то, что ему нравится в женщинах. И она... кажется, она действительно любит его, раз ждет уже два года... Кюре старался как мог. Он тоже молился, он совершал священный обряд. Он привык к этому, но сегодня ему было необычайно легко. Даже без органа. Даже с сорванным, надтреснутым голосом. Может быть, потому, что ему вторили два молодых помощника? Священник с удивлением смотрел на своего нового субдиакона: лицо его светилось вдохновением. Арамис же вовсе не замечал, где находится. Когда-то привычный, а ныне полузабытый религиозный экстаз целиком овладел им. Все вокруг сияло и сверкало, не было закопченных стен, за спиной пели ангелы - звонкими птичьими трелями. Но когда стоишь у престола Господня и возносишь Ему хвалу - ничему не удивляешься...
Джулия: Кажется, ТАМ, высоко, в неведомой никому из живущих дали, в небесном граде со стенами из чистых изумрудов побывали все, кто находился в храме. Только о таком никому не говорят. Если и говорят - то только самым близким людям. Доверяя как самую сокровенную тайну. И каждый высказал свое желание. Выходя наружу из храма, все пятеро верили, что их услышали. И ответят. Непременно ответят. Искренняя молитва, исходящая из сердца, всегда бывает действенной. Гримо ждал у входа, держа лошадь Атоса. Атос ласково кивнул ему - оказывается, он видел, что и слуга тоже был в церкви. Гримо почтительно поклонился. - Нужно подождать Арамиса, - сказал д`Артаньян. - Поедем, - покачал головой Атос. - Он нагонит нас. Ему нужно остаться здесь еще на какое-то время. - Я буду его ждать! - заявил гасконец. - Мы поедем только втроем. Атос вздохнул. - Хорошо, будем втроем... пока это возможно. Он отошел к графу Сен-Пре. - Вы тоже будете ждать Арамиса? Сен-Пре улыбнулся. - Нет, господин мушкетер. Не буду. У вашего друга своя дорога. Я понимаю вашу тревогу и, кажется, догадываюсь, о чем вы хотите меня спросить. Могу ответить сразу: я уже несколько раз предлагал ему свое гостеприимство. В Лотарингии чистый воздух, и при необходимости любой из вас... хоть и вы... можете отправиться ко мне в поместье. Если вам не понравится в одном, я предоставлю в ваше распоряжение другое. Там, знаете ли, прекрасные библиотеки, покой и тишина. А еще у меня слуги вроде вашего: не болтают, и дураков я у себя в услужении тоже не держу. Я сказал достаточно? - Боюсь, что это предложение уместно для Арамиса, но для меня... - Не зарекайтесь ни от чего, любезный граф... - совсем тихо сказал Сен-Пре. - И при случае заглядывайте ко мне... как и к господину Монморанси. Мы будем рады вашей компании. Атос вздрогнул. Взгляд его потемнел на мгновение. Он молча поклонился и вернулся к д`Артаньяну. Граф уехал, за ним последовал Шамплен - мушкетеры были вечером приглашены в гости к офицерам дружественного полка. Примирение следовало отметить и закрепить за бутылкой вина. Арамис появился у церкви через полчаса. Вполне разговорчивый, но очень бледный. Видимо, только что пережитое сильнейшее душевное потрясение еще не вполне оставило его. - Вот мы и втроем, - обрадовался д`Артаньян, пожимая руки друзей. - Вы не представляете, как я рад! Мы вместе... мы живы... мы возвращаемся в Париж. Атос улыбнулся одобрительно. Арамис рассеянно кивнул. - Это самое главное... мы живы... мы вместе. - А вы как будто не рады этому? - С чего вы взяли?! Они вскочили на коней и поехали в лагерь. Они были втроем, вместе. Они были молоды и полны сил. Они ехали шагом, стремя в стремя, хохотали, строили планы, подшучивали друг над другом. А над их головами сияло лазурью голубое небо. Где-то там, в поднебесье, сиял всеми красками радуги таинственный престол Того, Кто превыше всего в этом мире... Все знающего. Все слышащего. Все прощающего...
Мари: слов нет, такое не комментируют...
Atenae: Присоединяюсь ко всем похвалам. Очень сильно и очень достоверно! Пока возник только один вопрос. А что побудило Шамплена обвинить "наших" в смерти брата? Вроде, и король признал их заслуги, и речи об этом ни на каком уровне не было. Немного немотивировано выглядит. То есть мотив как раз можно понять, но вот что спровоцировало собственно конфликт и почему именно с Арамисом? Когда по логике обвинять следовало Атоса. Причём, он бы и отрицать не стал. Понимаете? Немного чего-то не хватает в событийном потоке, чтобы эти вопросы не возникали. Что там происходило в те дни, когда Арамис отдалился? А! И почему он отдалился, кстати?
Камила де Буа-Тресси: Да, о таком не говорят... За такое можно только благодарить, спасибо огромное!
Джулия: Atenae , спасибо за доброжелательность! Постараюсь доработать и все разъяснить! Понимаю, и прекрасно, о чем вы говорите!
Atenae: *радостно потирая руки* Ага! Всё-таки раскрутила Вас на некоторое продолжение столь полюбившегося произведения! Ждём-с!
Калантэ: С разрешения Джулии, выкладываю свою иллюстрацию! Ни с кем не тягаюсь, но вот... можно сказать, мой первый целиком самостоятельно выполненный рисунок. То есть совсем целиком. (оправдываясь) - кираса получилась малость неправильная, но угольные карандаши не позволяют переделывать несколько раз...
stella: Молодчина!
Камила де Буа-Тресси: Калантэ, красота!!!
Варгас: Умница, красавица, талантливый писатель, теперь выясняется, что и художник! Калантэ! (букет в общем!)
Nika: я думаю что наверняка еще спортсменка и комсомолка присоединяюсь к букету
Диана: присоединяюсь...
Диана: Да!
Ленчик: Спасибо! Действительно, комментарии неуместны. Просто Спасибо.
Нейт: Джулия, вот читаю и верю! Верю, что такое действительно было! Искусала губы от переживания, пока дочитала до конца! Спасибо!!! stella, Калантэ, прекрасные иллюстрации! Стащила себе и тайно любуюсь! Преклоняюсь перед талантом
Гиллуин: Это был первый фик, который я прочла на этом форуме. Сказать, что он мне понравился, значит ничего не сказать. Он меня потряс. Он как прикосновение к вечности, дарующее боль и радость одновременно.
Диана: Джулия, с десятый раз перечитываю это замечательное произведение! Самое мое здесь любимое
stella: Ну, вот и те, что столько времени в столе провалялись.
stella:
stella: Интересно, а это у всех вместо старых рисунков- одни иконки? Или это только у меня так?
Ленчик: Черт! Стелла, да, иконки. Файлы Джулия выкладывала через радикал, а он (заррраза) имеет поганое свойство через n времени удалять залитое без регистрации. Похоже, пора срочно собирать ноги в руки, пересматривать темы со старыми иллюстрациями и перезаливать все возможное на фотофайл, ибо как бы чего не померло...
stella: Жаль не мое- у меня всегда есть оригиналы, можно обновить. А вот то, что уже пропало вместе с участниками...
Диана: Стелла, как вам удается изображать то, что я представляю, читая этот фик
stella: Диана , когда хорошо прописана сцена, не сложно ее увидеть, как кадр. Юле в этом фике многие сцены удались.
Констанс: Шикарный фик! Сюжет, стилистика , фантазия- все на высшем уровне! Автору-браво!
polinathos: Джулия, я зарегистрировалась после прочтения этого фика. Просто для того, чтобы иметь возможность сказать Вам "Спасибо". Вы написали удивительную вещь. Я в каждой строчке увидела неизмеримую любовь к персонажам, как к людям, которую вы вложили. Это очень тонкое и невероятно сильное произведение, оно вибрирует в душе, как гитарные струны. Оно вызывает христианские чувства. Вы - Талант. Благодарю Вас.
Кэтти: polinathos , к сожалению Джулия давно ушла с этого форума.
stella: Кстати, тут еще доброй половины нет. Я только сейчас обратила внимание. Полностью - здесь. http://fanlit.lifeforums.ru/viewtopic.php?id=36
polinathos: Жаль...но ничего не поделаешь. Фанфик нереально шикарный. stella, да, это так, благо, мне посчастливилось наткнуться на полный вариант :) наконец-то меня зарегистрировали!
stella: Когда-то, еще в самом начале, я, совершенно очарованная "Престолом", убедила мужа почитать его. Он прочел, и сказал, насмешливо улыбаясь: "Так пишут об армии только женщины, потому что они не представляют, что это такое." И так среагировали еще парочку мужчин. Что-то там недостоверно, с их точки зрения, но для нас, женщин - все на месте.)) Вариантов было несколько, это правда. Автор талантливый человек, пишет очень профессионально. Но есть одна проблема - редко, когда заканчивает начатое.
Кэтти: stella , спасибо за ссылку на полный вариант. Я сама не смогла найти. А где теперь Джулия тусуется, на каких форумах?
stella: В личку гляньте в свою.
polinathos: С согласия Стеллы выкладываю перезалитые в интернет иллюстрации ее авторства
polinathos:
polinathos:
polinathos:
Диана Корсунская: stella, ваши прекрасно-достоверные и изящные иллюстрации Мечта читателя.
stella: Диана Корсунская , только никто не зовет иллюстрировать. Блата нет - без него в издательствах никогда не пробиться. Теперь, судя по тому, какие чудовищные вещи продвигают и издают, стало еще хуже. Раньше хоть редактор смотрел и требовал, а теперь - абы бабки срубить дали.(((
Диана Корсунская: Зато здесь всегда рады
Undine: stella, у вас действительно не только прекрасные, но и профессиональные работы! И я присоединяюсь к вопросу о Джулии: куда же она пропала? Ведь она, как я понимаю, создательница этого форума?
stella: Насколько мне известно, Юлия очень успешно работает гидом в Питере. Ходит ли она гостем на форум - не могу сказать. Ушла она добровольно, ее никто не банил. Как я поняла, причина - несогласие по некоторым вопросам. Если вам это интересно - смотрите соответствующие темы " Камо грядеши" и еще какая-то, связанная с фестивалем фиков.
Parisienne: Это прекрасный, гениальный текст! Огромное спасибо и респект автору!!! Описано настолько живо, осязаемо - не хочется отрываться от чтения. И все проникнуто благородством.. Здесь мы видим героев-мушкетеров не только как бравых солдат, честно и достойно выполняющих свой воинский долг, но и как людей верующих. Сцена с хлебом и вином -это потрясающе. Это кульминация,вершина того, что было в повествования до этого момента. И этот христианский аспект присутствует в тексте не как просто внешний атрибут, но как нечто имманентное, то, чем глубоко проникнуто не только повествование, но и сама Жизнь - как воздух, которого не замечаешь, но которым дышишь, как свет, как вечная святая мудрость, как подлинная, порой скрытая правда. Эта история пробуждает какие-то высшие, духовные чувства, возвышает дух. В этом - признак несомненного мастерства автора, и способность текста оказывать подобное влияние на читателей является признаком настоящей литературы. Было бы здорово увидеть этот текст вместе с выложенными выше чудесными иллюстрациями в качестве отдельной напечатанной книги. Автору - благодарность и пожелание дальнейших творческих успехов!!!) так держать!
Madame de Guiche: Я очень люблю этот текст, из-а него я пришла сюда.
Камила де Буа-Тресси: Madame de Guiche, страшно вспомнить как давно это было, но и я тоже прочла этот фик и решила наконец зарегистрироваться на данном форуме.
stella: Лет десять прошло? Мужчины, прошедшие армию, посмеиваются над тем, как описаны боевые действия (им виднее), но женщин все это впечатляет. Ну, женщинам всегда важнее, что в душе стреляющих, а не насколько правильна диспозиция. Сколько времени прошло, сколько всяких фиков написано, как изощряются фикрайтерши и фикрайтеры, а все равно - этот рассказ остается непревзойденным.
Камила де Буа-Тресси: stella, на то мы и женщины?)) Судя по дате регистрации 10.5, в мае было ровно 10.
полная версия страницы