Форум » Нас четверо! » Призрак замка Бражелон » Ответить
Призрак замка Бражелон
Atevs: Название: "Призрак замка Бражелон" Фандом: "Двадцать лет спустя" Пейринг: Д'Артаньян, Атос Размер: мини Жанр: Ангст, Пропущенная сцена Статус: закончен Краткое описание: Прошло несколько лет после событий, описанных в "Двадцать лет спустя". Д'Артаньян приезжает в Бражелон после разжалования его в лейтенанты.
Ответов - 31, стр:
1 2 All
Atevs: Глава 1. За тридцать лет службы д'Артаньян отточил навык солдатского сна до совершенства. Он мог спать в любых условиях, засыпал мгновенно, забываясь сразу глубоким сном, минуя стадию причудливого полусна. Умение это было незаменимо тогда, когда силы нужно было восстановить быстро, пользуясь получасовой передышкой между атаками неприятеля, или в утомительных круглосуточных караулах, когда удавалось урвать полчаса, убедившись, что в эти полчаса уж точно ничего не произойдёт. Спал д'Артаньян глубоко, но и просыпался мгновенно, выныривая на поверхность, и приходя в полное сознание и боевую готовность в считаные мгновения. Впрочем, вчера, укладываясь спать в комнате, приготовленной для него Атосом, д'Артаньян собирался покинуть свои солдатские привычки и насладиться спокойствием и уютом в полной мере. Тем более, что сейчас он чувствовал себя как никогда в праве расслабиться. Он приехал в Бражелон накануне и лишь на пару часов обогнал сумерки, выехав из Парижа на следующий день после приказа о разжаловании его в лейтенанты. Не сказать, что это было неожиданно, он предвидел такой вариант развития событий. Тем более уж чему-чему, а умению держать себя в руках он научился. И не родился еще министр, способный, к своему удовольствию, заметить на его лице настоящие чувства, по крайней мере, если он не намерен их демонстрировать. Поэтому д’Артаньян выслушал новость молча, с ледяным спокойствием, отдал честь и вышел из Пале-Рояля, бодро насвистывая гасконскую песенку. По глухому ропоту своих мушкетеров, он понял, что все уже знают. Он был благодарен им за то искреннее негодование и сочувствие во взглядах, которыми его провожали. Но в то же время тянущийся за ним по коридорам шлейф внимания к его персоне раздражал до крайности. Хотелось что-нибудь разбить, кого-нибудь проткнуть или хотя бы здорово напиться. Увы, ничего из этого в Париже он себе позволить сейчас не мог, да и сам город слишком давил на него. Он столько лет топтал сапогами эти улицы, сами камни мостовых помнили его юношеские мечты и честолюбивые планы, а теперь так не по-товарищески напоминали ему о них. – К черту! Поеду в Блуа. Атос будет рад мне, а мне не помешает немного его смирения. И выспаться. Приняв это решение, д'Артаньян обнаружил, как же сильно хочет увидеть друга. Ему нужно было утешение, понимание, наставления. Ему нужен был Атос. К чести его преосвященства надо сказать, что отпуск был подписан незамедлительно, несмотря на то, что д'Артаньян не счел нужным просить об этом лично, а лишь передал прошение письмом. – Это самое малое, черт возьми, что итальянский проходимец может для меня сделать, и он не посмеет мне отказать. Таким образом, уже на следующий день на рассвете он галопом вылетел из города, с которым было связано столько счастливых и печальных воспоминаний, но который сейчас внушал ему только отвращение. Однако, чем дальше по дороге на Блуа двигался д'Артаньян, тем быстрее менялось его настроение. Он вспомнил, как несколько лет назад ехал в Бражелон, взволнованный перед встречей с другом, которого почти потерял, и которого готовился потерять навсегда. Он вспомнил то затопившее его ощущение облегчения в объятьях Атоса, первых за двадцать лет разлуки. Он думал о том, что им пришлось пережить после той встречи. Кажется, с тех пор все они все же слегка поумнели. Каждый из них разными путями и в разной степени приобрел понимание того, что ничего в их жизнях уже не будет более ценного, чем дружба. Даже Арамис, отношения с которым д'Артаньяну всегда давались непросто, пару раз присылал лаконичные вести о себе, старательно, впрочем, опуская все детали, и справлялся о делах д'Артаньяна. Портос пару раз был в Париже, и друзья устраивали попойки, достойные улицы Феру. Атос же, самый впечатлительный из четверых, казалось, за время их последнего приключения, переосмыслил столь многое, что теперь, как всегда незаметно и без лишних слов, взял на себя обязанность хранить их дружбу. Он регулярно писал всем троим, и стоило д'Артаньяну задержаться с ответом, оказывалось, что в Париже у графа де Ла Фер находились безотлагательно срочные дела. Подъезжая к Орлеану, д'Артаньян уже улыбался в предвкушении встречи, обогнав собственные мрачные мысли на два корпуса. А добравшись наконец до Бражелона, искренне наслаждался радостным возбуждением Гримо, которому милостиво позволил лично доложить о себе графу, хотя соблазн по-мальчишески ворваться в кабинет к Атосу без предупреждения был велик. Атос спустился к гостю почти бегом, по дороге отдавая указания слугам. На нижней ступени лестницы он на миг остановился, сияющим взглядом окинул фигуру друга, прежде чем прижать его к сердцу. – Дорогой Атос, мне кажется, мы стареем. – Прекрасно, д'Артаньян! Вы приезжаете ко мне после нескольких месяцев разлуки, и первое, что вы мне сообщаете, что я постарел. Кто вас воспитывал, друг мой? – голос звучал укоризненно, но глаза Атоса смеялись. – Во-первых, меня воспитывали вы. А во-вторых, я имел в виду, что мы стали встречаться чаще, а радость от каждой встречи не становится меньше, а наоборот растет. – И вы считаете, что это старость? Возможно, дорогой друг. Но я предпочитаю считать, что это мудрость. – И это мудро с вашей стороны, – хлопнул д’Артаньян Атоса по плечу. – Вы прекрасно выглядите, граф. – О, вы вспомнили о манерах. Благодарю, д'Артаньян. Чем обязан счастью видеть вас здесь? Вы приехали вербовать меня в какую-нибудь сомнительную партию? Удар помимо воли Атоса попал в цель. Д'Артаньян опустил глаза и глухо произнес: – Нет, мой дорогой друг, в этот раз я приехал, чтобы вы могли сказать, что предупреждали меня. Можете поздравить – я теперь лейтенант мушкетеров его величества. Атос замер. Если бы скульптор хотел запечатлеть в мраморе негодование, лучшей модели ему было не найти. – Это немыслимо! – наконец нашел слова взбешенный граф де Ла Фер. – Это низко даже для Мазарини. Нет, подумать только! – и добавил совсем другим тоном, тихим и обеспокоенным. – Как ты, д'Артаньян? – Был зол, оскорблен, унижен. Но потом подумал, что его преосвященство дал мне возможность приехать погостить у вас, и утешился. Ничто так не прочищает мозги, как двухдневная скачка. Так что теперь я почти смирился, и собираюсь ближайшие несколько дней наслаждаться отдыхом. – Ах, простите меня, дорогой друг. Я имел наглость укорять вас, тогда как сам держу уставшего путника на пороге. Пойдемте, друг мой, пойдемте, ужин, должно быть, уже готов, – Атос приобнял друга за плечи и повел в дом. Ужин прошел в атмосфере того теплого, обволакивающего спокойствия, которое мог излучать Атос. Он окружил друга заботой, развлекал его беседой, обходя тему его понижения до тех пор, пока сам д'Артаньян не захочет вернуться к этому. Они поговорили о Рауле, поделились новостями из его писем, которые приходили регулярно обоим друзьям. Д'Артаньян остро и красочно описал последний визит Портоса и посещение им книготорговца. Портос пришел в лавку подготовленным. У него с собой был специальный лист бумаги с отметками, с помощью которых выбиралась подходящая по размеру книга для библиотеки его милости барона дю Валлон де Брасье де Пьерфон. Название, а тем более содержание книги, разумеется, значения не имели. После ужина друзья переместились к камину. Гримо принес вина, и Атос, который весь вечер следил за бокалом друга, но не пил сам, удивил д'Артаньяна, налив и себе, и ему. В ответ на вопросительный взгляд он пожал плечами и сказал: – Вы здесь, рядом со мной, такой же молодой и полный сил, и мне кажется, что ничего не изменилось, что мы все те же мушкетеры. И за это грех не выпить. – Вы так говорите, будто тоскуете по тем временам. Честно говоря, не ожидал от вас. – Нет, не тоскую. Я счастлив, д'Артаньян. Я доволен жизнью. Самые близкие мне люди живы и здоровы. Это главное. Но я был бы крайне неблагодарным человеком, если бы не вспоминал с теплотой то время, которое подарило мне самое важное – друзей. Так что выпьем, д'Артаньян, за дружбу и за тех четверых, за храбрых, горячих, безрассудных мушкетеров, совершавших не то подвиги, не то глупости из чистого юношеского задора. Друзья чокнулись. По тому, как притих д'Артаньян, Атос почувствовал, что пришло время разговора. Он как ни в чем не бывало повел речь о новом налоге Мазарини, который больно ударил по крестьянам и мелким землевладельцам. Д'Артаньян с благодарностью принял протянутую ему нить Ариадны, которая должна была вывести собеседников к тому, что занимало обоих. – Я, конечно, знал, что этот итальянец – скряга и подлец. Да даже, если бы у меня и были сомнения, он помог от них избавиться, засадив нас с Портосом в Рюэй. Но мне казалось, я ловко провел свою партию, Атос. – Слишком ловко, дорогой д'Артаньян, – улыбнулся Атос. – Вам не простили вашу ловкость. – Нет, Атос. Напротив. Я был недостаточно хорош, раз меня вышвырнули за ненадобностью. А ведь я… – д’Артаньян вздохнул и махнул рукой. – Я, правда, старался соответствовать. Без обычной иронии, такой же неотъемлемой части д’Артаньяна, как и его гасконский акцент, речь друга казалась беззащитно обнаженной. Сердце Атоса сжалось. Он видел перед собой не продубленного ветрами и невзгодами воина, не опытного офицера, не циничного авантюриста. Он видел того мальчика, который оплакивал свою первую потерю на его плече, того, который прибегал к нему за помощью, того, который с такой надеждой глядел в будущее. «Некоторые вещи, благодарение богу, не меняются», – подумал Атос. – Д’Артаньян, я видел вас при исполнении. Я видел, как на вас смотрят ваши солдаты. Вы для них – бог. Да и Рауль восторженно рассказывал, как по первому вашему знаку и с каким удовольствием выполняют ваши приказы. А он служил у принца Конде, между прочим. Вы прекрасный капитан, д’Артаньян. – Лейтенант, Атос. Вы знаете, что обидно? Мне нравится моя служба. Да, я часто ворчу и жалуюсь, что жалование маленькое, сапоги сношены, плащ в дырах. Конечно, я хотел бы быть богатым, жить в особняке, сорить деньгами. Но на самом-то деле, я ведь счастлив. Мне нравится эта неустроенная солдатская жизнь… – д'Артаньян замолчал и покрутил в руке бокал. – Знаю, д'Артаньян, конечно, знаю. Не думали же вы в самом деле, что меня могло обмануть ваше брюзжание? Но продолжайте, друг мой. Вы хотели сказать, что ваши таланты можно применять куда более достойно. Д'Артаньян усмехнулся: – Ну конечно. Вы, как всегда, лучше меня знаете, что я хотел сказать. Да, Атос, я считал, что я хорош. Я хочу, чтобы меня использовали по назначению. Я не настолько красив, как ваша фамильная шпага, чтобы служить исключительно украшением покоев Пале-Рояля. Д'Артаньян начал шутить, Атос испытал и облегчение, и сожаление одновременно. Вот сейчас его друг вновь вернётся за эскарпы своего остроумия и останется там один на один со своей досадой и болью. Но Атос ошибся. Д'Артаньян опустил голову и прошептал: – Как я вернусь туда? Как я буду смотреть им всем в глаза? Меня оскорбили, а я вынужден снести это оскорбление молча. Кто я после этого? Кто я вообще? Я не могу хлопнуть дверью и уйти, не могу, Атос. Это моя жизнь. Вся моя жизнь. Атос подавил вздох, уже готовый сорваться с его губ. И сжал в кулак левую руку, которая потянулась было к руке друга. Любое проявление жалости сейчас добило бы д'Артаньяна. Кому, как не графу де Ла Фер, понимать, что такое гордость? – Д'Артаньян, я бы предложил вам бросить службу и переехать ко мне. Или стать наемником и отправиться искать счастья, подобно героям легенд и мифов. Уж вы бы натворили дел. Но я не сделаю этого. Потому что я знаю, что это невозможно. Ваше благородное сердце и верная шпага навсегда прикованы к французскому трону. А раз это так, то какая разница, что подумают эти «они»? Кого вы имели в виду? Мазарини? Ее величество? Не беспокойтесь, уж кто-кто, а эти двое не хуже меня знают, что вы из себя представляете. Поверьте, они боятся вас, а значит уж точно не могут презирать. Ваши мушкетеры? С ними мы уже разобрались: они не могут вас презирать, потому что боготворят. Кто ещё? Разряженные придворные франты? Друг мой, не все ли вам равно? Ну, если вдруг кто-то рискнет подумать о вас что-то нелепое, проткните этого глупца шпагой. Его величество? Знаете, мне кажется, что с этим мальчиком вы сойдетесь. Только дайте ему подрасти. Д'Артаньян, посмотри на меня. Мое мнение имеет значение для тебя? Я думаю, что имеет и большее, чем мнение любого из всех этих людей. Иначе ты не пришел бы сегодня ко мне. Так слушай же. Я считаю тебя самым достойным человеком во Франции. Не важно, в каком звании. Не важно, в каком мундире. Ты нужен Франции, нужен королю. Да-да, короли неблагодарны. Но какая разница? Впрочем, поверь, твое время ещё придет. Даю тебе слово графа де Ла Фер. Произнося свою речь, Атос внимательно следил за лицом д'Артаньяна. Заметив в конце озорные искорки в глазах друга, Атос наконец позволил себе расслабиться и положил руку на плечо д'Артаньяна. Тот всего на секунду наклонил голову и коснулся руки щекой. – Конечно, вы правы граф, как всегда. Тем более, что я уже оставил столько собственной крови, сражаясь за эти чёртовы лилии. Целый пруд. Не бросать же дело на полпути. Буквально пару месяцев назад, я чуть было не остался на поле боя, когда пришлось возвращаться за штандартом, брошенным на бастионе. Эти мальчишки понятия не имеют о воинской чести. Помните Сен-Жерве? Разговор вновь вернулся в колею дружеской беседы, бокалы наполнялись и опустошались (с разной скоростью, но одинаковым удовольствием). Д'Артаньян развлекал Атоса историями о своих ратных подвигах. Впрочем, несколько раз последний содрогался, ужасаясь тому, насколько близко друг его был к гибели. Конечно, он и сам множество раз рисковал на полях сражений. Да и только недавно, помнится, в их маленьком английском приключении, они избежали смерти только чудом, и не раз. Но одно дело рисковать своей жизнью, пусть и вместе с друзьями, а другое – представлять опасность над головой близкого человека, когда не в состоянии ни защитить, ни хотя бы разделить беду пополам. Кроме того, Рауль сейчас был в действующей армии. И волей-неволей воображение графа выходило из повиновения и рисовало картины, которые приходилось прогонять осознанным усилием. Вскоре, впрочем, Атос заметил, как понемногу замедляется речь д'Артаньяна, а сам он старательно скрывает зевок. – Дорогой мой друг. Вы устали, а я так рад вашему обществу, что вновь позабыл о гостеприимстве. Комната уже готова. Пойдёмте, я провожу вас. Д'Артаньяну не хотелось уходить. Разомлевший от вина и тепла, он чувствовал себя как в детстве, когда тебя отправляют спать, и ты устал так, что едва на ногах стоишь. Но тебе так не хочется, чтобы этот день заканчивался. Однако хозяин уже поднялся, и не оставалось ничего другого, кроме как последовать за ним. На пороге спальни Атос крепко обнял д'Артаньяна и прошептал: «Спасибо, что приехал ко мне. Это очень ценно для меня». И, пожелав спокойной ночи, Атос отправился в свои покои, оставив товарища гадать, как же ему удается быть таким… таким Атосом. Переодеваясь, д'Артаньян вспомнил, как ночевал здесь в прошлый раз. Как старался угадать мысли самого непроницаемого человека и хитростью выведать его намерения, строил планы и изо всех сил пытался заглушить голос совести. И счастливо вздохнул. – Как же чудесно, что мне не нужно ничего скрывать от него, хитрить и плутовать. А можно просто принимать его дружбу, его помощь и заботу. И д'Артаньян, коснувшись головой подушки, уснул.
Atevs: Глава 2 Крик разорвал безмятежность и оцепенение сонного замка. Д'Артаньян выскочил из кровати, в полете схватил шпагу, отбросив ножны. Кричал Атос. В два прыжка, путаясь в сорочке, натыкаясь в темноте на углы, д'Артаньян преодолел лестничный марш. Около двери спальни Атоса уже маячил огонек свечи Гримо. Не тратя времени на бессмысленные вопросы и абсолютно излишние приличия, гасконец ворвался в комнату и мгновенно оценил обстановку. Атос метался и кричал во сне. Отбросив ненужную теперь шпагу, д'Артаньян рывком отодвинул полог, схватил друга за плечи: – Атос, Атос, проснитесь. Это сон, сон. Все хорошо. Ну же, друг мой! – шептал д'Артаньян на ухо Атосу, пока Гримо зажигал все свечи. Крик перешёл в стон. Атос замер, руки сжаты в кулаки, лицо бледнее белоснежных простыней. Д'Артаньян, сам дрожащий и не отошедший ещё от испуга, рукавом своей сорочки быстро вытер замершие в уголках глаз Атоса слезы. – Атос, проснитесь же. Все кончено, все в порядке, – он слегка потряс друга за плечи. Атос медленно открыл глаза, и д'Артаньян увидел, с каким усилием его взгляд возвращается к реальности, а кошмар, заполнявший секунду назад весь его мир, сжимается, сворачивается, отступает, но не исчезает, а прячется там, за глубокой синевой этих глаз. Наконец заметив д'Артаньяна, Атос схватил его за руку, вцепившись в нее так, словно эта рука могла вытянуть его из зыбучих песков сна. – Ты жив, д'Артаньян! – прохрипел он – Боже, разумеется, жив. Что может случится со мной в вашем замке, под вашей защитой? – д'Артаньян постарался скрыть волнение за смешком, но оборвал его, когда почувствовал, как от его слов вздрогнул Атос. – Рауль? – Уверяю, с ним тоже все в порядке, – д'Артаньян краем глаза увидел, что Гримо уже принес воды и вина, и знаком попросил налить воды. Пока Гримо наполнял стакан, мушкетер приподнял Атоса, все еще сжимавшего его руку. – Это был простой ночной кошмар, – и добавил почти шепотом, – хотя когда это ваши кошмары были простыми? Д'Артаньяну уже доводилось быть свидетелем подобных ночных состояний друга. Первый раз это случилось давным-давно, ещё на улице Феру. Они засиделась в кабачке допоздна, д'Артаньян явно перебрал. Атос дотащил его до своего дома, но и сам был не в лучшем состоянии, чтоб тащить гасконца дальше. Поэтому уложил его в гостиной. Тогда крик среди ночи напугал д'Артаньяна до полусмерти. Ещё не до конца протрезвевший, он бросился к другу, но Гримо уже был там. Верный слуга разбудил Атоса, помог ему привести себя в порядок. В ответ на испуганный, потерянный взгляд д'Артаньяна бледный Атос неуклюже отшутился и нетерпящим возражений тоном отправил ошарашенного гостя спать. Лишь после амьенского приключения причины ночных кошмаров слегка приоткрылись д'Артаньяну. К тому времени он уже научился не хуже, а то и лучше Гримо действовать в таких ситуациях. Он не знал, были ли их друзья в курсе кошмаров Атоса, и спрашивать не хотел. Когда им приходилось ночевать всем вместе в одном помещении или в соседних комнатах, д'Артаньян старался оказаться ближе остальных к Атосу. В эти ночи он спал особенно чутко. Несколько раз он успевал зажать рукой рот друга и разбудить его раньше, чем его крик будил всех. Скорей всего Атос догадывался о хитростях гасконца, но они никогда не говорили об этом. А затем они расстались. Когда д'Артаньян снова нашел друга, граф де Ла Фер в некотором смысле был куда спокойнее и уравновешеннее мушкетера Атоса. За время их путешествия ему ни разу не приходилось быть свидетелем кошмаров. Но вот сейчас он снова стоял у постели друга, который все еще дрожал от пережитого волнения. И интуиция подсказывала, что в этот раз это не просто страшный сон. Гримо протянул стакан и бросился разводить огонь в камине. Атос пил жадно, его все еще била крупная дрожь, из-за чего часть воды пролилась на постель, но, похоже, он понемногу начал приходить в себя. Д'Артаньян наконец позволил себе расслабиться и присел на край кровати. – И давно это началось? Снова... Атос вдруг с изумлением обнаружил, что сжимает запястье д'Артаньяна. Один за другим он заставил задеревеневшие пальцы разжаться. – Это впервые за очень много лет, правда. Наверное, вина была слишком много. С непривычки, – Атос пожал плечами и постарался изобразить улыбку, но взгляд все еще оставался настороженным, будто в ожидании, что кошмар вот-вот вернется. – Простите, дорогой друг. Простите, что разбудил. Со мной уже все хорошо. Идите спать, д'Артаньян. Вы приехали в Бражелон, чтобы отдохнуть, а я бужу вас среди ночи и заставляю бегать в одной сорочке по замку, гремя шпагой, как фамильное привидение. Д'Артаньян захохотал, и Атос наконец улыбнулся почти по-настоящему. – Атос, я приехал в Бражелон, чтобы насладиться вашим обществом. И теперь я собираюсь заняться именно этим. И я не думаю, что помешаю вам, потому что вряд ли вы собираетесь спать сейчас. Атос покачал головой. В дверях вновь появился Гримо. В одной руке он держал халат, в другой – теплые домашние туфли. Жестом предложил д'Артаньяну встать и помог ему одеться. После чего придвинул к постели Атоса большое кресло. – Гримо, мне иногда кажется, что ты волшебник. Атос, как всё-таки хорошо, что вы не проиграли его лорду Винтеру в кости. Гримо удивленно поднял бровь, д'Артаньян рассмеялся, Атос укоризненно посмотрел на д'Артаньяна. – Не переживайте, друг мой, граф де Ла Фер был уверен, что такому простофиле, как я, обязательно повезет в игре. Так что он почти не рисковал. Гримо, недовольно качая головой, исчез за дверью. Д'Артаньян устремил на Атоса взгляд такой серьезный, словно кто-то другой секунду назад беззаботно шутил и смеялся. – Рассказывайте, граф. И не надо смотреть на меня с таким невинным недоумением, будто не вы только что переполошили всех птиц в окрестных лесах, всех бродячих собак и грудных младенцев отсюда и до Орлеана. Вы на двадцать лет задолжали мне историй о ваших кошмарах. И эта, чует мое сердце, будет самой интересной. Да и ночь для леденящих душу историй какая подходящая! *** Величественная белоснежность аббатства Сен-Дени вырастает перед ними в одно мгновение. Не показывается, выглядывая из-за нависающих домов улочки, недостаточно широкой даже для того, чтобы идти рядом, а вдруг являет себя сразу целиком. Палящее солнце, слишком безжалостное для этого времени года, отражается от белых башен, предостерегающе вздымающихся в небо, и слепит Атоса. Д'Артаньян отирает пот со лба. Он тянет друга за собой, уверенно поворачивая к левому порталу. Оказавшись внутри, Атос чувствует долгожданную прохладу. Но вместо того, чтобы подарить предвкушаемое облегчение, она пробирает морозом по коже. Тишина, нашедшая приют под высокими сводами, и неяркий свет, разбивающийся витражами в цветной калейдоскоп под ногами, обычно столь успокаивающие, сейчас вселяют почти осязаемую тревогу. Д'Артаньян тянет его ко входу в склеп. Атос отстраненно замечает, что решетка не заперта. Он помнит, что последний раз, когда он был здесь, привратник отпирал дверь внушительным ключом. Кстати, почему во всей церкви никого нет? Предчувствие беды все сильнее сжимает горло Атоса. Стараясь хоть отчасти вернуть себе контроль над ситуацией, он прокашливается. Звук, подхваченный услужливым эхом, режет слух. Д'Артаньян неодобрительно смотрит на него, но продолжает спуск к склепу. Атос протягивает руку, чтобы остановить его. Ему нужно понять, разобраться, но проворный гасконец уже в самом низу лестницы. Его мушкетерский плащ бледно-голубым сиянием притягивает взгляд, выделяясь в назойливом, размытом полумраке. Вдруг из темноты усыпальницы несколько пар рук хватают д'Артаньяна и толкают его за угол. – Что за… Атос, уходи... – кричит д’Артаньян, и крик захлебывается, обрывая что-то в душе Атоса. Он бросается вниз, на ходу пытаясь нащупать эфес шпаги. Но шпаги нет, ведь он отдал ее Раулю. Здесь. Когда это было? Глаза привыкают к темноте. Слабого, зловеще дрожащего пламени нескольких свечей достаточно, чтобы он увидел их обоих. Руки Д'Артаньяна связаны за спиной, самого его держат несколько человек. Он не может разглядеть их лиц, они будто бы окутаны собственными тенями, тогда как лицо д'Артаньяна он видит четко и ясно. И видит боль в его глазах. Д'Артаньян едва заметным движением головы указывает влево. Там, прямо на крышке гроба, покрытого черным бархатом, стоит его Рауль, привалившись к деревянному столбу. Он связан по рукам и ногам. Во рту кляп, глаза закрыты. Ледяной холод вливается под кожу, на миг останавливая сердце. Атос в ужасе, не осознавая, в поисках поддержки оглядывается на д'Артаньяна. «Жив», – одними губами шепчет д'Артаньян. «Жив, жив, жив», – вновь бьётся пульс. Разум наконец выхватывает из обилия несуразных деталей незатянутую петлю на шее сына. Взгляд Атоса ползет по веревке медленно, отвоевывая ее у тьмы дюйм за дюймом. Осознание приходит приступом дурноты, выступает крупными холодными каплями на лбу. Столб за спиной Рауля оканчивается перпендикулярной перекладиной, через которую переброшена веревка. Атос вскрикивает и бросается в ту сторону, но в тишине усыпальницы неестественно и чужеродно раздается скрип какого-то механизма. Веревка натягивается на виселице. Где-то слева сдавленно рычит д'Артаньян, пытаясь вырваться. Атос замирает, замирает и веревка, затихает д'Артаньян. И в восстановившейся тишине вдруг звучит смех. Мелодичный звонкий смех, он взбегает колокольными переливами под своды, кружит вокруг Атоса эхом. Он не видит смеющегося, но ему и не надо. Даже если бы он мог вытравить из памяти, выжечь из сердца этот смех, ответ ему подсказали бы зашевелившиеся на голове волосы, дрожь, прошедшая по телу, и полный ужаса вскрик д'Артаньяна. – Ты, – выдыхает Атос. Смех стихает, и голос, ненавистный голос, голос, который за прошедшие годы так часто звучал в его голове, произносит: – Да, граф де ла Фер, это мы. – Добрый вечер, господа, – раздается второй голос во тьме, обрушиваясь на него ведром ледяной воды, тянет в пучину, перед глазами темнеет. За прошедшие годы Атос столько раз думал о них. Он прожил отдельную маленькую жизнь, умирал и воскресал в попытках осознать, простить, смириться. Он испытывал сожаления и стыд, страх и сомнения, он презирал и оправдывал себя, он прощал и отпускал их. Но стоило ему услышать ее голос, и он вновь ощутил те же чувства – ярость, зарождающуюся где-то в животе, и отвращение, отдающее горечью во рту. А он-то, дурак, думал, что смог стать выше этого. – Этого не может быть, я убил вас. Обоих, – Атос вглядывается в темноту, стараясь рассмотреть говорящих, но все, что ему удается увидеть – едва различимые силуэты. – Я. Убил. Вас, – он чеканит слова, стараясь уцепиться за их простоту, чтобы вынырнуть наконец из этого кошмара. И произнося их, встречает взгляд Рауля, в котором мольба, страх, изумление, боль. Атос стонет. – Да-да, виконт, представляете, убил. Обоих. – говорит графиня де Ла Фер. – Но не переживайте, благородный граф, мы с Джоном будем куда более милосердны. Мы убьем только одного, – смех вновь взмывает к сводам, но в этот раз это сочащееся ядом торжество победившей жестокости. Смысл слов медленно доходит до Атоса. Он старается прийти в себя, сбросить тяжелое оцепенение, пробить корку ужаса, нарастающую на том месте, где открылась старая рана. Нужно взять себя в руки, нужно действовать. Он осматривает помещение. Д'Артаньян связан, кроме того его все также удерживают двое. Они уже вставили ему в рот кляп. Гасконец сосредоточен и собран. Он ищет выход. Конечно, д'Артаньян найдет выход, это же д'Артаньян, он знает, что делать. Но гасконец, всегда честный, отводит взгляд. Он уже понял, понял то, чего ещё не понял Атос. Рауль едва стоит на ногах, он в полуобморочном состоянии, но упасть ему не даст гордость и… петля на шее. Сейчас об этом лучше не думать. Два темных силуэта в глубине следят за ним. Он ощущает, почти видит, как блестят их глаза, одинаковые неестественно светлые глаза. Они уже уверены в своей победе. Но он ведь ещё не схвачен! Не схвачен... Вот оно что. Картина наконец становится настолько ясной, что ему даже кажется, что в помещении стало светлее. Вот почему д'Артаньян отвёл взгляд, вот почему сам он не связан, вот что значит «только одного». Из груди Атоса вырывается крик ужаса. Он хотел бы вернуть его, задержать, задушить внутри, чтобы два его самых дорогих человека не слышали его отчаяния. Поздно. – О, граф начинает понимать. Право слово, вы постарели, граф де Ла Фер. В былые времена вы сообразили бы куда раньше, – голос миледи полон ненависти, которую не в силах скрыть сарказм слов. – Решайте же, граф, – нетерпеливо произносит Мордаунт. Менее склонный к театральным эффектам, он спешит нанести удар. – Выбирайте. Кто из них умрет, чтобы выжил второй? На миг ужас уступает под напором ярости, она разворачивается внутри и ударом хлыста толкает его вперед туда, где, как ему кажется, стоят невидимые палачи. Тихий тошнотворный скрип плохо смазанного механизма действует на Атоса мгновенно. Он переводит взгляд на сына. Веревка натягивается. Рауль поднимается на цыпочки. – Стойте, нет! – как и в прошлый раз веревка останавливается, как только замирает он сам. – Ещё один неверный шаг, граф, и мы убьем обоих. Атос смотрит на д'Артаньяна. К его шее приставлен кинжал. Может ли это быть тот самый кинжал? Какая разница? Почему это вообще кажется ему важным? Д'Артаньян мычит, изо всех сил пытаясь привлечь его внимание, пытаясь что-то сказать. Но Атос отводит взгляд. – Итак, граф Оливье де Ла Фер. Вы присвоили себе право решать, кому жить, кому умирать. Будьте же последовательны. Сделайте свой выбор и сегодня. – Я в вашей власти, убейте меня, пытайте меня, заставьте молить о смерти. Отпусти их. Они невиновны. Они не должны отвечать за мои грехи. Снова смех. Смеются оба. Безумный, безжалостный, выворачивающий его душу наизнанку смех. – Граф, право. Убить вас? Ну уж нет! Это бы значило пощадить вас. Нет. Вы сделаете именно то, чего я хочу. Выбор. Из этих двух «невиновных». Правда, господин д'Артаньян, граф выбрал интересное слово? Вы считаете себя невиновным? Впрочем, помнится, вы единственный, кто попытался, пусть без особого рвения, прекратить трагикомедию на берегу Лиса. За это я, пожалуй, прощаю вас. Умрите с миром, – она хохочет. Д'Артаньян издает рык, который явно говорит о том, как он раскаивается в том юношеском порыве. – А что касается виконта, – подхватывает Мордаунт, – он действительно невиновен в том, что его отец оправдывал его существованием убийство другого человека. Умрите с миром, виконт. Атос тяжело дышит, он чувствует, как надежда и силы покидают его. Он закрывает глаза. Тысячи картинок, сменяют друг друга. Пятилетний виконт, вырвавшись из рук кормилицы, выбегает из ворот замка ему навстречу; д'Артаньян у монастыря Дешо предлагает ему свой легендарный бальзам; первый урок фехтования у виконта - скорее лекция, чем тренировка, но как горели тогда его глаза; д'Артаньян, растерянный, дрожащий, на пороге его дома спустя двадцать лет, светится от счастья; Рауль принимает его шпагу; д’Артаньян впервые надевает мушкетерский плащ... Он не может, не может, не может... – Скорее, граф. На счет три оба будут мертвы. Решайтесь: друг или сын, сын названный или сын родной. Один. Д’Артаньян почти кричит, насколько позволяет кляп, он хочет, чтобы Атос посмотрел на него. Атос знает зачем, Атос знает, что пытается сказать его друг. Но он не может, не должен, не позволит. – Два. Ну же, давайте. Решение ведь уже принято, не так ли? Атос хватается за голову, слезы катятся из глаз. – Три. Весь мир тонет в его крике, осыпается осколками тьма, разлетаются видения и образы. Остается только отчаяние, предательство и крик. А затем голос, когда-то такой родной, тянет его за собой, преумножая боль, но возвращая жизнь. *** Атос замолчал. Одному Богу ведомо, сколько сил потребовалось ему, чтобы закончить рассказ. Ему казалось бесконечно нечестным по отношению к другу не рассказать все, а еще более нечестным – рассказать. Будто бы он пытался переложить ответственность, оправдать себя, облегчить совесть. Но, видит бог, он не хотел этого. Это только его боль. Но д’Артаньян каждый раз каким-то невероятным образом вынуждал его говорить. В его друге с показной грубоватостью, солдатской жесткостью и вызывающе смелой прямотой соединялась почти парадоксальная деликатность. Эту, столь не свойственную юности, деликатность д’Артаньян проявлял по отношению к нему в годы его мушкетерства даже тогда, когда уже знал его тайну. Эта же чуткость не позволяла д’Артаньяну задавать вопросов о происхождении Рауля. Она же вела д’Артаньяна в Англии, в алхимической реакции преобразуя все невысказанные упреки и незаданные вопросы в кипучую деятельность. Но сейчас друг твердо вознамерился заставить его рассказать свой кошмар, вытянуть из него на поверхность все тайные страхи, переживания и боль. И Атос понимал, что обязан подчиниться в ответ на двадцать пять лет молчаливого и безусловного принятия, несмотря на то, что сказанное, скорей всего, навсегда отдалит от него д’Артаньяна. Несколько раз за время рассказа он замолкал, не в силах подобрать слова. Как описать то, что происходит во сне? Как дать понять, что для него все это было не менее реально, чем потрескивающий огонь в камине и бокал вина, который оказался у него в руках под бодрое: «Пейте, хуже уже не будет». Разумеется, он уже достаточно стар, чтоб не бояться насмешек, тем более, что под натянутой маской расслабленности и небрежного внимания д’Артаньяна проглядывали серьезность и настороженность. Смеяться гасконец явно не собирался. Но и оставить его в покое - тоже. Значит нужно досказать, даже вырывая с последними словами куски сердца. – Вот и все, д’Артаньян. Здесь вы и разбудили меня. Вернее, хронологически сначала я вас, – Атос все же попытался, без особой надежды, отвлечь д’Артаньяна улыбкой. Д’Артаньян молчал, глядя на Атоса так выжидательно, что тот со вздохом принял – попытка не удалась. Пальцы гасконца отбивали на подлокотнике такт, следуя биению его мысли. Наконец, будто смирившись, что продолжения не будет, д’Артаньян спросил: – Все? Атос промолчал. – Дорогой мой друг, мы знакомы далеко не первый год. И я очень сильно надеюсь, что все, что мы пережили вместе, и то, что пережили врозь, особенно врозь, должно было сделать нас мудрее. Вы должны были понять, что от меня не нужно скрывать свои мысли и чувства. А я – что мне не нужно делать вид, будто они меня не касаются. Тем более, что в этот раз, похоже, касаются, еще и как. Итак? – Итак? – Ладно, молчите, коли вам того хочется. Я понимаю, что увидеть нашу любезную миледи и ее чудесного отпрыска во сне – удовольствие не из тех, что хочется повторить. Однако я уверен, что этот визит вежливости для вас не первый. И уж точно не их присутствие впечатлило вас настолько, что сейчас, спустя полчаса после пробуждения, вы все еще боитесь отпить вина, чтобы я не заметил, как дрожат ваши руки. И не они заставляют вас опускать глаза. Атос капитулирует перед проницательностью д’Артаньяна. Конечно, он мог бы поднять щиты, забаррикадироваться в отчуждении, спрятать мысли за вежливостью и тысячей уверток, уж он в этом поднаторел. Но он так устал. И д’Артаньян прав – им нет необходимости хитрить друг с другом. Впервые с момента пробуждения он прямо смотрит в глаза самому близкому человеку в мире. На лице д’Артаньяна он видит боль – отражение его боли и понимание – отражение его всепоглощающего чувства вины. – Вы приняли решение там, во сне, и поэтому вы смотрите на меня так, будто я уже мертв, а вы стоите над моим трупом с окровавленным кинжалом в руке? Слова вонзились в сердце Атоса тем самым кинжалом, о котором говорил д’Артаньян. Но он не отвел взгляд. Д’Артаньян закусил губу, увидев насколько точно попал в цель, но ему нужна была полная, сверкающая ясность. На нее была вся надежда. – Ты выбрал жизнь Рауля. Атос откинул голову назад и закрыл лицо руками. Д’Артаньян бы рассмеялся в этот момент, если бы перед ним был не Атос. Если бы он не ощущал ледяного дуновения отчаяния, которое грозило превратиться в могучее торнадо и увлечь графа де Ла Фер туда, откуда достать его будет бесконечно тяжело. – И? Это короткое беззаботное «И?», как умелый лазутчик проскользнуло в сознание Атоса, который, как д’Артаньян видел, не был готов сейчас к более содержательным истинам. Впрочем, расчет оказался верным – И? – переспросил Атос. «Ха», - подумал д'Артаньян, но вслух произносить не стал. Эффект был бы сильнее, но хватит пока и «И?». Д'Артаньян наклонился вперёд, нежно взял руки друга в свои и отвел их от лица. – Атос, посмотри на меня. Я жив, я здесь. А они мертвы. Этот сон – напоминание тебе, почему мы не могли не убить их. Не ты, Атос, мы. Мы все. Хватит казнить себя, перестань придумывать себе наказание. – Д'Артаньян, дело не в том. Не в них. Я предал тебя. Понимаешь, я совершил предательство. – Ну, для начала уточним: тебе приснилось, что ты допустил возможность подумать о том, чтобы совершить предательство. Я ничего не упускаю, кроме размытых краев понятия «предательство» в этом случае? – не удержался д’Артаньян, хоть в тот же миг пожалел о своих словах. Атос покачал головой и укоризненно произнес: – Д'Артаньян... Для меня это было реально. Я взвешивал жизни, д'Артаньян. Я принимал решение, кого убить. И я принял его. Ещё несколько секунд и я бы своим голосом обрек на смерть человека. Не просто человека – тебя. И я бы сделал то же, не будь это сном. Атос говорил непривычно быстро, слова громоздились друг на друга. – Как мне жить с этим? Кто я, если способен на такое? – Атос. Я ведь всё ещё здесь. Вернитесь уже из своих рыцарских легенд на нашу грешную землю, – голос д'Артаньяна звучал мягко, в нем не было ни тени насмешки. Он слегка сжал руки друга, отпустил и встал. – Почему вы готовы прощать всех и каждого, но не можете проявить хоть каплю снисхождения к себе? Если бы я не знал вас, я бы сказал, что это гордыня, граф. Но нет. Это другое. Это какое-то доведенное до крайности, вывернутое наизнанку благородство, – д'Артаньян ходил по комнате из угла в угол. – Вы простили меня, когда я скрестил свою шпагу с вашей на Вандомской дороге, а потом вел себя, как капризный ребенок. Вы простили Мордаунта, который столько раз пытался убить вас и чуть не преуспел. Но вы не можете простить себя за то, что приняли единственно верное решение во сне. Д'Артаньян распалялся все больше: – Вы настаиваете на том, что это реально. Хорошо, тогда будем обсуждать это так, как будто это реально. Я повторяю, что ваше решение – единственно верное. Вы можете мне возразить? – Не было верных решений. – Всегда есть верное решение – не идеальное, но лучшее из возможных. И это было именно оно. Атос, ну посмотри же на меня! За кого ты меня принимаешь? Я знаю, ты любишь меня, как сына. Но я не маленький мальчик. Я старый солдат, Атос. Вспоминай, что делал д'Артаньян в твоём сне? Умолял пощадить его? – Нет, конечно, нет. Ты хотел мне что-то сказать. – И ты не догадываешься, что? – Я знаю, что, – на этот раз голос повышает Атос. – Ты хотел, чтобы я назвал твое имя. Ты хотел, чтобы я посмотрел на тебя и принес тебя в жертву. – Ох, ну слава богу, у меня в союзниках хотя бы я сам. Как думаешь, почему, я хотел, чтобы ты посмотрел на меня? – Чтобы принять на себя ответственность. Чтобы я разделил с тобой бремя вины. – Так какого ж черта ты отказываешься это сделать? – Это мой крест. Я должен нести его один. Д’Артаньян застонал: – Мой упрямый, упрямый, упрямый друг! Перестань уже принимать решения за других. Ты не имеешь права запрещать другим людям любить тебя! Ты не имеешь права запрещать защищать тебя! Ты не можешь запретить умереть за тебя! Ты не сказал нам, что едешь в Англию спасать короля Карла. Потому что мы бы отправились за тобой на смерть. И что из этого вышло? И вот опять! Д’Артаньян вылил остатки вина в свой бокал, выпил залпом и отошел к окну. Пытаясь проникнуть взглядом во тьму сквозь собственное отражение, он понемногу успокоился. – Атос, неужели ты думаешь, что в подобной ситуации мне было бы легче умереть, зная, как мучаешься ты? - и продолжил уже в своей обычной, слегка ироничной манере. – Ты ведь понимаешь, что поменяйся мы местами, я поступил бы точно также? Разве что сомневался бы, пожалуй, не так долго, – д'Артаньян бросил быстрый взгляд через плечо. – О, по выражению твоего лица я вижу, что ты даже не думал об этом. Конечно, когда уж тут? Ты был слишком занят ненавистью к собственной персоне. Итак, представим, что это мне нужно принять решение, кого убить: моего дорогого друга или его сына, которого я и знаю-то всего лет пять? И что бы, по-твоему, сделал д’Артаньян? Он спиной почувствовал, как внимательно ловит его слова Атос. – Разумеется, я бы спасал Рауля. И дело даже не в том, что я люблю его, как сына, о чем ты тоже не счел необходимым подумать. И не в том, что ты любишь его больше жизни. И не в том, что тебя, судя по всему, просто закололи бы, а его – повесили. И даже не в том, что мы уже прожили на этом свете достаточно, чтобы уйти достойно и без сожалений. Просто это было бы правильно. Вот и все. Д’Артаньян замолчал, он предчувствовал, что вопрос вот-вот прозвучит. Атос задумчиво глядел перед собой или, скорее, в себя. – А что потом? – тяжелыми свинцовыми каплями упали между ними главные слова. – Договаривайте, граф, договаривайте. Вы хотите знать, не пустил бы я себе пулю в голову, отобрав у первого же встречного пистолет? Нет, Атос. Хотя, признаюсь, эта мысль скорей всего посетила бы меня. Но нет. И вовсе не потому, что я не оплакивал бы вашу смерть, и не потому, что не винил бы себя. Просто моим долгом перед вами было бы жить. Ведь есть Рауль. И пусть он, скорее всего, возненавидел бы меня. И себя. Но мне нужно было бы жить, чтобы не дать ему сделать глупость. Д’Артаньян говорил, глядя в оконное стекло. Он вздрогнул, увидев в отражении за своим плечом лицо Атоса, повернулся к нему: – А еще потому, что ты бы хотел, чтобы я жил, – он схватил Атоса за плечи и слегка встряхнул его, – так, как я хочу, чтобы ты жил. Ему хотелось трясти и трясти, влепить пощечину, топать ногами, накричать на этого мудрого, но такого глупого человека. Только бы вытрясти, выхватить его из уныния, меланхолии, только бы не допустить… Но он вдруг обнаружил себя в крепких и надёжных объятиях друга. Растянутая пружина злости, ещё минуту назад державшая заведенной деятельную натуру гасконца, вернулась в состояние покоя, напряжение одну за другой отпустило мышцы. Д'Артаньян вовсе не был уверен, что победил в их странной схватке. Да и когда это он побеждал графа де Ла Фер и его призраков? Но голос Атоса прозвучал спокойно и уверенно: – Как же я рад, что это просто глупый сон. Ты жив, ты здесь. Мы оба живы. Эгоистичное облегчение затопило д'Артаньяна, прорвавшись наружу предательски прерывистым вздохом. – Кстати, когда я умру, я хотел бы поселиться здесь привидением. Мне кажется, из меня вышло бы неплохое. – Самое лучшее. Покоя тут точно не будет никому!
Atevs: Глава 3 Атос ощущал странный прилив сил. Частично, вероятно, сказывалось пережитое волнение или облегчение, которое он, к собственному изумлению, испытал, слушая возбужденные речи гасконца. Частично – действовало вино. Но, куда вероятнее, причиной было само жизнелюбие д'Артаньяна, которым он заражал всех, кто оказывался в зоне его прямой видимости. Жизнь бурлила в д’Артаньяне, мерцала смешливыми искорками в глазах, срывалась бесконечными шутками с языка, прорывалась в резковатой подвижности его лица. Таким они впервые его увидели, и никто из них не смог устоять перед его неуемной энергичностью. Даже сдержанный Арамис. Между собой они первое время считали это проявлением молодости и южного темперамента. Но шли годы, и становилось ясно, что для их друга молодость - просто ещё одно неотъемлемое качество его натуры, как гасконский акцент или цвет глаз. Атос знал силу собственного влияния на людей. Он умел этим пользоваться, хотя и не любил. Он знал, что может вести за собой, вселяя в души благородное желание умереть за правое дело. Но умение д'Артаньяна воспламенять сердца окружающих было абсолютно противоположного рода. Идя за ним, шли не на смерть, а ради жизни. Его безрассудная храбрость дополнялась любовью к жизни. И эти два, на первый взгляд, несочетаемых начала сплетались в его натуре так тесно, что одно от другого было неотделимо. Мало кто мог похвастать тем, что видел уныние д'Артаньяна. Даже Атос не мог припомнить, когда, кроме одного единственного раза, этому смертному греху д'Артаньян придавался дольше получаса. Тоска в организме гасконца превращалась в жажду деятельности подобно тому, как пища становится источником жизненных сил. И долго унывать рядом с ним было тоже почти невозможно. Вот и сейчас. Атос не заметил, когда собственные мрачные мысли отступили, сжимавшая сердце ледяная рука ослабила хватку, а сам он вдруг почувствовал, будто четверть века рухнула с его плеч. Хотелось безумств, приключений, жизни. Прямо сейчас. Тем более, что это состояние эйфории точно не продлится долго. – Идите за мной, д'Артаньян! Только поторопитесь! – Черт побери, куда это вы собрались? – Как куда? Во-первых, познакомить вас с коридорами, по которым вы будете носиться после смерти, распевая эти ваши неприличные гасконские песни. Во-вторых, встречать рассвет. – Рассвет? – д'Артаньян ошалело уставился на друга. – Д'Артаньян, да что с вами? Уже почти утро, утром всходит солнце, это называется рассвет. Вот, возьмите плащ. Там прохладно. И, пожалуйста, пока вы еще не приступили к своим завывательным обязанностям, не перебудите мне всю прислугу. Атос наслаждался произведенным эффектом. Выбить из колеи д’Артаньяна – задание непростое. Впрочем, привычка взяла верх обидно быстро – гасконец никогда не отказывался от авантюр, особенно, если предлагал Атос. – Это вы меня простите не будить прислугу? – невинно поинтересовался д'Артаньян. Атос пропустил мимо ушей эту колкость, взял в одну руку свечу, а другой вытолкнул ничего не соображающего, но готового на все д'Артаньяна из комнаты. Оба старались не шуметь, что хорошо получалось у Атоса и не слишком хорошо у д'Артаньяна – тот постоянно на что-то натыкался в темноте и крайне изобретательно ругался громким шепотом. Атос передал д'Артаньяну незнамо откуда оказавшуюся у него бутылку вина, и взял друга за свободную руку, надеясь сократить количество проклятий, сыпавшихся на так некстати пребывающие уже пару столетий на своих местах предметы мебели, ступени, углы и дверные ручки. Друзья спустились вниз и, крадучись, направились в крыло слуг. Атоса забавляла необходимость красться по собственному замку. Было в этом что-то почти столь же безрассудное, как в завтраке на обстреливаемом бастионе, конечно, с поправкой на возраст участников. Вдруг они услышали звук шагов на кухне. Вполне освоившийся д’Артаньян прижался к стене и тихо заглянул внутрь. Мерцающий огонек свечи выхватил из темноты силуэт полной женщины. Наверное, кухарки. Результаты разведки были тут же жестами доложены хозяину замка. Д’Артаньян сделал знак Атосу молчать. Он снял плащ и халат, вручил их графу вместе с бутылкой. Затем издав какой-то негромкий потусторонний звук одним скачком пронесся мимо двери. Увы, лейтенант был слишком проворен для пожилой неповоротливой кухарки, поэтому маневр пришлось повторить еще пару раз, прежде чем из кухни донесся приглушенный вскрик и звон разбитой посуды. Атос схватил друга за руку, и они почти бегом пробрались по коридору до низкой двери в небольшую комнату, заполненную разнообразным хламом, в дальнем углу которой узкая лестница вела куда-то наверх. Здесь оба друга наконец смогли перевести дух. Атос сумел изобразить глубокое осуждение на своем лице, правда, всего на несколько секунд, после чего оба расхохотались. Атос не знал, что развеселило его больше: эта сомнительная выходка друга или тот факт, что тому вообще могло прийти такое в голову. – Д’Артаньян, вы невозможны, – чуть успокоившись заявил Атос. – Вы представляете, что завтра обо мне будут говорить? – Граф, вы всерьез думаете, что кто-то из ваших слуг подумает, что вы в этом замешаны? Вы, граф? Да они скорее поверят в то, что в вашем замке действительно завелся призрак, чем в то, что их безукоризненный сеньор бегает по замку в ночной сорочке и подвывает. Атос покачал головой и вернул д’Артаньяну одежду. – Они подумают, что я напился до чертей. Д’Артаньян, натягивая халат, странно поглядел на графа: – Дорогой мой, они либо никогда не видели вас пьяным, и тогда считают, что это в принципе невозможно. Либо видели, и тогда точно знают, что это невозможно. Возразить было нечего. Атос вспомнил, как действовало на него вино в былые времена, и содрогнулся. Пробежки в исподнем и завывания он скорее исполнял бы трезвым. Как сейчас. Он повел друга по лестнице вверх, открыл люк в потолке и ловко выбрался наверх, после чего подал руку д’Артаньяну. – Мы на крыше? – Разумеется. Рауль отыскал эту лестницу лет семь назад. Он иногда сбегает сюда, когда его юному сердцу требуется одиночество. И я тоже, – Атос развернул друга на восток и задул свечу, после чего сел на небольшом ровном пятачке крыши, потянув д’Артаньяна за собой. Некоторое время казалось, что вокруг непроглядная темнота. Но уже спустя несколько минут горизонт едва-едва заметно посветлел. – Успели, несмотря на ваше ребячество, д’Артаньян. – Наше, Атос, наше. Атос улыбнулся, достал пробку из бутылки, сделал глоток и передал бутылку д'Артаньяну. Вино было превосходным. Они некоторое время молча глядели на полоску света впереди. Оба испытывали одинаковое чувство глубокого спокойствия. – Знаете, граф, а ведь у нас есть серьезная проблема. Нам нужно придумать, каким образом мы собираемся вернуться в наши комнаты так, чтобы не слишком поколебать светлую веру ваших слуг в ваше душевное здоровье. Сначала ночная побудка, затем прогулки по крыше в ночной сорочке – не щадите вы их, – покачал головой д'Артаньян. – У нас есть еще полчаса. Мы как раз успеем допить эту бутылку. Если, конечно, вы не замёрзли, д'Артаньян. Д'Артаньян фыркнул – он встретил за свою жизнь множество рассветов, но лишь немногие из них с большим комфортом. Ему тоже не хотелось уходить. Их побег из реального мира был немного волшебством – будто бы им удалось обмануть время и на миг вернуться в прошлое. Д'Артаньян сделал ещё один глоток и вернул бутылку: – Жаль, что наши друзья не с нами. Арамис бы оценил символичность момента. Рассветы и закаты – это по его части. Может, он даже посвятил бы этому рондо. – Или целый сонет. А Портос задал бы тысячу вопросов: «Куда мы идем, почему, зачем?» Они вновь замолчали. Каждый из них думал о том, что это была очень странная ночь. Такая ночь и закончиться могла только так: в нелепых халатах, на крыше, с вином прямо из бутылки. Они это заслужили. Д'Артаньян знал, что Атос пережил встречу со своим страхом. Но и он тоже оказался лицом к лицу со своим. И не так уж они разнились. Атос, будто бы прочитав мысли д'Артаньяна, положил руку ему на плечо: – Д'Артаньян, я куда крепче, чем ты думаешь. Я буду жить, пока мне есть, ради чего жить. Да, сегодня я понял, что способен предать. Но благодаря тебе я понял, что, возможно, смогу себя простить. «Ты ведь действительно однажды предашь меня, – мысль появилась в голове д'Артаньяна одновременно с краем солнечного диска, такая же яркая и слепящая. – Но, надеюсь, это произойдет еще нескоро. Пожалуйста, просто будь со мной до того, большего мне не надо». Он отобрал у Атоса бутылку. Солнце вступало в свои права, прикосновением лучей возвращало цвет в невыразительный мир предрассветной тьмы. – Начинается новый день, мой друг. Мы не можем знать, сколько их нам осталось. А значит будем просто жить, наполняя жизнь самым важным. У меня есть Рауль и вы трое. У вас – все мы и служба. Так будем же счастливы, пока можем! – Пью за это! *** – А сейчас, дорогой д’Артаньян, я надеюсь, вы не забыли, как лазать по карнизам. – Я-то не забыл, а вот то, что вы это умеете, меня удивляет. – Я получил весьма разностороннее образование. Будьте осторожны, тут скользко, - с этими словами Атос повел друга по крыше своего замка. Они спускались и поднимались по черепичным скатам, иногда пробираясь по узким карнизам. Сказать, что д’Артаньян получал удовольствие от происходящего - было бы явным преуменьшением. Его глаза блестели, как у восьмилетнего мальчишки. Атос смотрел на него с нескрываемым восхищением. Это ж надо. Пережить столько опасных приключений, принять участие в стольких битвах, спасать королей и королевства и так радоваться абсолютно глупой выходке. Впрочем, граф слегка лукавил. Происходящее доставляло ему немногим меньше радости. Иначе он вряд ли бы это все затеял. Оставалось только благодарить бога, что Рауля не было дома. – Атос, а можно я пролечу мимо окна кухарки? – Разумеется, нет, д'Артаньян. Во-первых, бедная Жанетта и так от вас натерпелась. А во-вторых, мы не собираемся спускаться настолько низко, – хмыканье за спиной подтвердило, что игру слов гасконец оценил. – Ограничимся окном моей спальни, если вы не против. Кстати, мне кажется, мы на месте. Д'Артаньян едва не потерял равновесие на скользкой крыше в попытке оценить расстояние до окна графских покоев. Атос в последний момент схватил его за ворот. Но разведкой гасконец остался доволен. Под самым окном Атоса проходил неширокий карниз. Такой же карниз д'Артаньян разглядел в трех футах под собой. Таким образом, спустившись на один из них, можно было, проявив некоторую ловкость, очутиться и на втором. Но оставалась одна проблема. – Атос, окно вашей комнаты заперто. И мне кажется, вы вряд ли разрешите мне бить стекла. – Вы нетерпеливы, друг мой. Вы должны бы знать, что в замках с привидениями часто происходят и другие чудеса. Пора начинать спуск. По очереди оба друга оказались на верхнем карнизе. Оставалось самое сложное. Атос сел на край парапета, схватился за край и грациозно соскользнул вниз, повиснув на вытянутых руках. До нижнего карниза оставалось еще около двух футов. Д’Артаньян сел, наклонился вниз, одной рукой перехватил руку друга, обеспечивая ему страховку перед прыжком. В момент, когда ноги Атоса коснулись выступа под окном, створка, как по волшебству, отворилась. Д’Артаньян не смог сдержать удивленного возгласа, в свою очередь приземляясь рядом с Атосом. Уже через мгновение оба друга, перепачканные и счастливые, ввалились в комнату. Невозмутимый Гримо ничем не выдал удивления или неодобрения. Но закрывая окно, всё-таки не удержался от улыбки. – Благодарю вас, Гримо. Вы можете идти спать. Обещаю, что ближайшие несколько часов приключений больше не будет. Только проводите, пожалуйста, господина д'Артаньяна до его комнаты. – Признайтесь, Атос, вы проделываете это не в первый раз. – Клянусь, друг мой, что ни с кем до вас я себе такого не позволял. Это исключительно ваше дурное влияние, – он крепко обнял д'Артаньяна. - Спасибо тебе за него. Спокойных снов, мой неугомонный друг. – И это я-то неугомонный! – пробурчал тот, послушно следуя за Гримо. Гримо подал д'Артаньяну чистую сорочку и, поклонившись, направился к двери. – Гримо, – тихонько позвал д'Артаньян. Слуга остановился и вопросительно посмотрел на д'Артаньяна. – Гримо, я ни разу не поблагодарил тебя. Гримо удивленно приподнял бровь – За то, что ты был с ним тогда. Я знаю, ты любишь его. И не нуждаешься в моей благодарности. Но я должен был быть рядом. А меня не было. Гримо пожал плечами. – Да, так сложилось. Может, это и к лучшему. В любом случае, спасибо, Гримо, – слуга поклонился, но не спешил уходить. Ему всегда нравился д'Артаньян. Пожалуй, из всех троих именно д'Артаньян чаще всего втягивал его господина в сомнительные приключения, именно с ним было выпито больше всего вина, и именно его появление каждый раз служило предвестником неприятностей. Но граф любил его, граф доверял ему, рядом с ним граф оживал. Конечно, сейчас есть молодой господин Рауль, и Гримо не уставал благодарить бога за это. Но все же возвращение д’Артаньяна в их жизни было благом. Кроме того, д'Артаньян и к Гримо относился не просто, как к слуге. Их связывала забота о графе де Ла Фер еще с тех времен, когда тот был непроницаемым, закованным в броню своего горя мушкетером Атосом. Тогда им обоим приходилось изворачиваться, скрываться и хитрить, чтобы не выдать своего беспокойства, не дай боже, не показать заботы. Тогда они заключили негласный, молчаливый союз. Гримо, поколебавшись, прикоснулся ободряющим жестом к запястью д’Артаньяна: – Теперь хорошо. Д’Артаньян с благодарностью принял этот жест, на секунду накрыв руку старого слуги своей. – Я знаю, Гримо. Теперь все будет хорошо. Гримо молча вышел из комнаты, а Д’Артаньян наконец уснул. И на этот раз ничто не потревожило сон гасконца.
Atevs: Всем добрый день. Это моя первая и не исключено, что единственная работа. Что-то подсказывает, что некоторые из вас с ней уже знакомы :). Благодарю за советы, комментарии, поддержку и приглашение в ваше уютное сообщество. Не уверена, что буду очень активным участником, однако мне очень приятно с вами познакомиться. Если это не самое удачное место для приветственного поста, можно смело его удалять.
stella: Atevs , вы точно знакомы уже с четырьмя-пятью Дюманами.)) А в нашей дюманутой компании пишется всем.
jude: Atevs, взаимно!
Кэтти: Atevs ,здорово написано. Вы часом не психолог? Уж очень точно описана встреча лицом к лицу человека со своим главным страхом и метод, которым Д Аратаньян помогает другу страх пережить и превозмочь. Как вскрывает внутренний нарыв в душе друга. Мне кажется, что Атос и Д Артаньян избраны Вами просто в силу их дружбы и внутреннего совпадения колебаний. А рассказ то о том как человеку посмотреть в лицо своему главному страху ( а он есть у каждого из нас) и научиться справляться с этим состоянием. Это , конечно, только мое мнение. Но в общем- здорово.
Камила де Буа-Тресси: Atevs, добро пожаловать! Мне очень понравился ваш фик. Его настроение, его язык, шутки и манера письма. И хотя изредка мне казалось, что проглядывает оос (или, что вероятнее, наше с вами восприятие героев немного разнится), это ничуть не сделало этот фик менее привлекательным. Отдельное спасибо за сцену с рассветом, очень откликнулось во мне. А кошмар действительно описан так, что становится страшновато (я читала вечером и довольно впечатличельная особа)). Лучше нового фика приветственного поста и не придумаешь! Но если вам захочется написать о себе чуть подробнее, то прошу сюда: Добро пожаловать
stella: По поводу распития вина на крыше стариков-разбойников , вспомнила эпизод пятилетней давности. Париж. Памятник ГенрихуIV. У подножия памятника, прямо на поребрике(точнее - на земле) сидит троица почтенных дюманов 60-70+ и распивает бордо прямо из горла, по очереди передавая бутылку друг другу. Это в ожидании остальных: у нас очередной слет в Париже.))) Навстречу движется Nataly с Дюмании и по мере приближения глаза у нее все больше вылезают из орбит: Давид, ваша почтенная слуга и ее муж самозабвенно выдувают бутылку и ничего вокруг не замечают. ))) Наташа впечатлилась: это ранняя весна, холодно, а три старых дурня сидят на земле под памятником короля всех французов и балдеют. Так что бывает и на старуху проруха.
Рыба: stella пишет: вспомнила эпизод пятилетней давности. Париж. Памятник ГенрихуIV Ох... нет, я конечно, в курсе, но сразу промелькнуло "пять лет Бастилии в перспективе" Не надо так пугать-то!
stella: Рыба , пять не уверена, но два года, как минимум, отсидим. Во всяком случае, год строго, а временами и с одиночкой, уже отсидели.
Ленчик: Кыш флудить в другое место со своим ковидлом! Тут давайте о более приятном)
Рыба: Офф Я не, тётенька админ, я не... я с этим, ну, который на Генрихе...
stella: Ленчик , так у него и положительные моменты были. В одиночке пишется хорошо, и рисуется. Результаты на форуме, и еще будут. А очень рада нашему пополнению в лице Atevs , потому что ей явно есть что сказать, она, наверное, даже сама не обо всем пока догадывается.) Но после такого тончайшего проникновения в подкорку к нашим друзьям, у нее непременно найдется что сказать по мере поступления информации.
Ленчик: Рыба а, ну с тем, который на Генрихе-то, конечно, можно! Это ж совсем другое дело!
stella: Рыба , так вы за двумя пьяницами сидели?)) Где Шарль-Сезар, там и вы!))))) С ночи нас сторожили?)))))
Рыба: А шпионы его высоко... сидят высо́ко! И не дремлют!
Atevs: Кэтти пишет: Atevs ,здорово написано. Вы часом не психолог? Спасибо. Это, конечно, очень лестно. Но я скорее даже немного наоборот. Пацие Программист (почти) :))) А рассказ то о том как человеку посмотреть в лицо своему главному страху ( а он есть у каждого из нас) и научиться справляться с этим состоянием. Изначально идея была в чем-то схожем. Что вышло в итоге - бог его знает:)
Atevs: Камила де Буа-Тресси пишет: Мне очень понравился ваш фик. Его настроение, его язык, шутки и манера письма. И хотя изредка мне казалось, что проглядывает оос (или, что вероятнее, наше с вами восприятие героев немного разнится), это ничуть не сделало этот фик менее привлекательным. Благодарю. Честно говоря, меня куда больше удивляет, когда восприятие совпадает. Мы же и людей, которых лично знаем, иногда воспринимаем настолько по-разному, что ой. Кстати, я даже не могу с уверенностью утверждать, что вижу героев именно такими, какими они получились.
stella: Atevs , так герои вышли из-под контроля? Так это - обычное дело: начинает автор, потом его тихонечко так выруливают на свою тропинку - и пожалуйста, герои высказались так, как хотели. А ты только пожимаешь плечами и подписываешь своим именем.
полная версия страницы