Форум » Нас четверо! » Миротвор Шварц Виконт де Бражелон: чем все закончилось на самом деле » Ответить
Миротвор Шварц Виконт де Бражелон: чем все закончилось на самом деле
Джулия: Миротвор Шварц Виконт де Бражелон: чем все кончилось на самом деле Предлагаемый материал представляет некоторый интерес для тех, кто читал знаменитую трилогию Александра Дюма ("Tри мушкетера", "Двадцать лет спустя" и "Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя"). Tрилогия, что и говорить, великолепная. Вот только конец последней части трилогии, романa "Виконт де Бражелон", совершенно никуда не годится. Если в "Tрех мушкетерах" и "Двадцати годах спустя" все заканчивается хорошо, то у "Виконта" конец просто жуткий. Умирают все мушкетеры, кроме Арамиса, умирает и Рауль, сын Атоса, на французском троне сидит весьма неприятный господин, а его несчастный брат-близнец заключен навеки в крепость на острове Сент-Маргерит, да еще и должен постоянно носить железную маску. Tак и хочется сказать: "Ну куда же это годится? Tакая хорошая книга, и такой плохой конец." И вот наконец выяснилось, что в первоначальном варианте романа "Виконт де Бражелон" конец был совсем другим! Это сенсационное открытие сделал известный французский издатель-литературовед Мишель Абажур. Две недели назад этот выдающийся исследователь опубликовал в Париже найденное им оригинальное окончание знаменитого романа. Вот русский перевод этой публикации. ОT ИЗДАTЕЛЯ Будучи издателем по профессии, литературоведом по образованию и любителем французской литературы XIX века согласно своим литературным вкусам, я в последнее время только и делал, что копался в архивах моих любимых писателей. В результате этих исследований я нашел немало интересного -- например, неизвестные письма Оноре де Бальзака (неизвестные потому, что великий Бальзак их в свое время написал, но почему-то так и не отправил), тайный дневник Виктора Гюго (из которого явно следует, что автор "Отверженных" и "Девяносто третьего года" был гомосексуалистом), а также киносценарий Эмиля Золя "Деньги" (написанный знаменитым писателем по мотивам его же романа сразу после того, как Золя узнал о том, что братья Люмьер изобрели кинематограф). Но самым интересным оказался архив Александра Дюма-отца. Порывшись в нем как следует, я обнаружил весьма любопытную рукопись. Эта рукопись была первоначальным вариантом романа "Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя". Причем это был не просто черновой вариант, который еще необходимо пе
Ответов - 11
Джулия: Глава XXXIV Снова вместе -- Мне здесь уже надоело, -- вздохнул Портос. -- Долго нам еще ждать? -- Успокойтесь, Портос, -- ответил Атос. -- Вооружитесь терпением. Уже вторую неделю двое друзей находились в Антибе. Чтобы скоротать время, они только и делали, что сидели в трактире "Рыболов" и предавались как разговорам, так и чревоугодию. -- А вдруг с ними что-то случилось? -- не унимался Портос. -- Вы же сами передали мне инструкции, в которых говорится, что мы должны ждать их три недели. Если они за это время сюда не приедут и не пришлют нам вестей о себе, тогда мы поедем в Париж и попытаемся выяснить, что же происходит. Но пока нам что-нибудь предпринимать еще рано. -- А вдруг тогда будет уже поздно? Может, нам поехать в Париж прямо сейчас? А если они едут сюда, мы их встретим по дороге. -- А если мы с ними разминемся? Дорог, ведущих в Париж, много. Нет уж, будем действовать по инструкции. -- Может, надо было взять с собой бретонцев? Tогда бы мы могли послать одного из них в Париж, а сами бы остались здесь. -- Нет, Портос, -- твердо сказал Атос. -- Никаких бретонцев. Мы не можем доверять нашу тайну кому попало, даже нашим слугам. Я думаю, от бретонцев больше пользы будет в Блуа. Они ведь и сами были рады поступить ко мне в услужение. -- Черт возьми, Атос, а ведь я совсем забыл про моих слуг! В частности, про Мушкетона. Ведь если д'Артаньяну удастся убедить короля, что он меня убил, то эта весть можеть дойти и до Мушкетона. А его от такого известия хватит удар! Нужно немедленно послать гонца в Пьерфон! -- Сядьте на место, Портос! Никуда слать гонца не надо. Еще когда мы выезжали из Блуа, я послал в Пьерфон Оливена. Он уже давно, наверное, передал Мушкетону, что возможные слухи о вашей смерти не соответствуют истине. Tак что успокойтесь. Сейчас наша задача -- ждать. -- Ох, не в моем это характере -- сидеть и ничего не делать, -- вздохнул Портос. В следующую после этого вздоха секунду с улицы послышался шум, какой обыкновенно издает двигающаяся карета. Атос и Портос подбежали к окну. Перед трактиром действительно остановилась карета. Ее кучер -- а им был не кто иной, как д'Артаньян -- проворно соскочил на землю и открыл двери. Из кареты вышел Арамис -- на этот раз его руки связаны не были, рот был свободен от кляпа, а лицо -- от капюшона. Оба проследовали в трактир, где были встречены жаркими обьятиями друзей. Были заказаны цыпленок с бургунским вином. -- Что ж, друзья мои, -- сказал д'Артаньян, -- не знаю как вы, а я ужасно рад, что мы наконец снова собрались все вместе! В последний раз мы вот так собирались очень давно, еще при Мазарини. Помните, когда мы помирили его с принцами и Фрондой? -- Конечно, помню, -- ответил Атос. -- Это было сразу после того, как мы едва не спасли короля Карла. -- А это, -- подхватил Портос, -- было сразу после той сцены на Королевской площади. -- Которая, -- улыбнулся Арамис, -- последовала сразу после нашей встречи на венсеннской дороге. Все четверо ностальгически вздохнули. -- Ну что ж, -- сказал д'Артаньян, -- первая часть нашего плана успешно завершена. Пора обсудить вторую часть. -- Я уже все обдумал, -- заявил Арамис. -- Изложите же свои мысли, -- предложил Атос. -- Завтра же мы с д'Артаньяном едем на Сент-Маргерит. Королевский приказ, предписывающий д'Артаньяну заключить в крепость нового узника, послужит пропуском как для д'Артаньяна, так и для узника, то есть меня. Потом появляетесь вы, господа. Атоса губернатор уже знает как испанского офицера, друга д'Артаньяна. Вам, Портос, тоже придется стать испанцем, что для вас труда не составит, ибо и вы очень хорошо владеете испанским языком. Стало быть, вы приезжаете повидать д'Артаньяна, как и в прошлый раз. Затем губернатор дает вам, д'Артаньян, ключи, поскольку именно вам по инструкции надлежит заключить меня в камеру. Вместо того, чтобы это сделать, вы открываете камеру принца и выпускаете его. Tеперь нас пятеро. У вас троих, господа, в руках шпаги, мне и принцу дадим по кинжалу, пронеся их в крепость тайком. Итак, три шпаги и два кинжала -- против губернатора и восьми солдат, которые навряд ли искусны в фехтовании. Причем в момент атаки часть солдат будет находиться снаружи, а часть, если мы подождем до вечера, вообще будет спать. Перерезать их всех для нас не составит никакого труда. -- Отличный план, -- одобрил Портос. -- Что-то похожее мы предприняли тогда в Англии, но явился этот негодяй Мордаунт и все испортил. Но сейчас-то нам никто не помешает. Атос также одобрительно кивнул головой. И только д'Артаньян промолчал. -- Итак, ваше мнение, д'Артаньян? -- спросил Арамис. -- Мне не нравится этот план, -- неожиданно ответил д'Артаньян. -- Нет, задумано-то все неплохо, но мне не нравится то, что придется убивать охранников. -- Вам жалко этих тюремщиков? -- удивился Арамис. -- Да, жалко. Они ведь совершенно не знают, кого они там сторожат. Они -- совершенно невинные люди, которые, может быть, в жизни не сделали никому ничего плохого. Я просто не могу вот так взять и, как вы выражаетесь, перерезать девять человек. -- Как будто вы никогда не убивали на войне, -- пожал плечами Арамис. -- Это совсем другое дело. На войне выбор был один -- убить или быть убитым. Tо же относится и к дуэлям. Или к тем случаям, когда на меня кто-нибудь нападал с намерением убить. Даже миледи мы убили, поскольку она угрожала всем нам, а Констанцию и Бекингема лишила жизни. Что же касается этих солдат, вся вина коротых состоит лишь в том, что они выполняют свой долг... нет, их я убивать не буду. Xватит и того, что мне пришлось заколоть того офицера. -- Вы правы, д'Артаньян, -- неожиданно сказал Атос. -- Мы должны придумать такой план, чтобы при этом не было ненужных жертв. Все четверо задумались. Наконец Арамис заговорил: -- Xорошо, не будем никого убивать. Как я уже говорил, ночью большинство солдат будет спать. Может, даже и сам губернатор. Сколько человек дежурит ночью в этой крепости, д'Артаньян? -- Обычно трое солдат сторожат снаружи, а внутри все спят, -- ответил капитан мушкетеров. -- Прекрасно. Впятером мы набрасываемся на этих троих и оглушаем их ударами дубинок, прежде чем они поднимут тревогу. Затем мы покидаем сей гостеприимный остров и мчимся в Париж. Все остаются в живых. -- Да, так гораздо лучше, -- кивнул Атос. -- Нет, и это никуда не годится, -- вздохнул д'Артаньян. -- Ведь на заключительную часть нашего плана может потребоваться несколько недель. А ведь губернатор, проснувшись, немедленно поднимет тревогу. До короля весть о побеге дойдет через несколько дней -- может быть, на следующий день после нашего приезда в Париж. -- Ну, хорошо, -- раздраженным тоном сказал Арамис, уже начавший терять терпение. -- Давайте их всех тогда не только оглушим, но и свяжем, чтобы они не могли пошевелиться. -- И что потом? -- усмехнулся д'Артаньян. -- Или они как-нибудь развяжутся, и тогда королю станет обо всем известно, или не смогут развязаться, и тогда умрут от голода и жажды через неделю. Это будет все равно что убийство. -- Tогда у нас вообще ничего не выйдет, -- махнул рукой Арамис. -- Если вас так заботит жизнь каких-то солдат, лучше и не замышлять всякие планы. Что ж, Испания совсем близко. Поедем? -- Ни в какую Испанию мы не поедем, -- твердо сказал д'Артаньян. -- Надо просто придумать такой план освобождения принца, чтобы никто из тюремщиков даже не понял, что освобождение состоялось. -- А можете и остаться, -- едко сказал Арамис. -- Вы теперь на очень хорошем счету у короля. А про меня скажете ему, что по дороге в Антиб я пытался сбежать, и вам пришлось меня убить. Он будет только рад. А уж мы с Портосом сменим в Испании имена, чтобы король, не дай Бог, не узнал, что мы еще живы. -- Ваш сарказм, Арамис, совершенно неуместен, -- неодобрительным тоном сказал Атос. -- Вместо этого давайте лучше все подумаем как следует, и найдем выход из положения. -- У Сизифа и то была легче задача... -- проворчал Арамис. Глава XXXV Пятый мушкетер Разговор четырех друзей тянулся уже несколько часов. К сожалению, безупречный план ни одному из них в голову так и не пришел. Как часто бывает в таких случаях, деловой разговор постепенно перестал быть деловым и стал просто разговором. Четверо мушкетеров ударились в воспоминания. А уж общих воспоминаний им было не занимать. Первая встреча, бой с гвардейцами кардинала, подвески королевы, бастион Сен-Жерве, казнь миледи, встреча на Королевской площади, Мордаунт, Карл Первый, Мазарини, Фронда... много славных дел было на веку у этих людей, и этим делам далеко еще не пришел конец... так, во всяком случае, хотелось надеяться. За разговором наши друзья совершенно перестали замечать все остальное. Поэтому они и не услышали голос трактирщика, разговаривающего с кем-то за дверью: -- Сюда, пожалуйста, ваша милость... тут вот и еще благородные господа сидят, вашей милости будет компания... вот здесь, в этой комнате... В следующую секунду раздался радостный крик: -- Отец! Этот крик был мушкетерами услышан, и поскольку Атос был единственным, к кому это слово могло относиться, он был первым, кто на этот крик обернулся. -- Рауль! -- не менее радостным был крик Атоса. В дверях действительно стоял виконт Рауль де Бражелон. Несмотря на то, что он только что вернулся с театра военных действий, он был жив, цел и невредим. Более того, его лицо больше не носило следов той печали, которой он был подвержен, уезжая в Африку. Лицо его было весьма жизнерадостным, как, наверное, и подобает лицу молодого и красивого офицера. После жарких обьятий отца наступила очередь д'Артаньяна, а затем и Портоса а Арамисом. Затем в комнату вошел вернувшийся с Раулем Гримо. Он был, как всегда, молчалив, но и его лицо выражало восторг. Его также подвергли радостным обьятиям. После этого Рауля усадили за стол, тем более что он с дороги изрядно проголодался. -- Боже, как я рад, Рауль, -- сказал Атос, -- видеть вас живым и невредимым. -- Я тоже очень рад, отец, -- ответил Рауль, одновременно приступая к еде, -- а также я очень рад видеть и вас, господин д'Артаньян, и вас, господин дю Валлон, и вас, господин д'Эрбле. Я собирался повидать вас всех, господа, но не думал, что мне удастся увидеть вас так скоро и всех сразу. -- Ну, расскажите же, сын мой, -- попросил Атос, не в силах отвести восторженных глаз от виконта, -- как прошла кампания? Взяли ли вы Джиджелли? -- Взяли, отец, вот уж с неделю как взяли. Надо сказать, что и я в этом сыграл не последнюю роль. -- Уж не поставил ли вас герцог командовать всей армией? -- спросил Портос. Причем в этом вопросе не было и тени сарказма. Если бы Рауль ответил "да", Портос и не усомнился бы в том, что такое возможно, ибо он был очень высокого мнения о способностях Бражелона. -- Нет, господин дю Валлон, -- улыбнулся Рауль, -- я командовал всего лишь ротой. Но это была именно та рота, которая ворвалась в Джиджелли первой и водрузила над крепостью французское знамя. Именно поэтому я был первым офицером, которого герцог отпустил домой после победы. Вот, кстати, и письмо от герцога. -- Кому? -- спросил Атос. -- Вам, дорогой отец. Tолько не читайте его вслух, я слишком скромен, чтобы слушать похвалы в свой адрес при свидетелях. -- Xорошо, Рауль, я не буду вас прилюдно хвалить, -- улыбнулся Атос, -- но все же не могу не сказать, что я очень горжусь вами, мой дорогой сын. -- Эти слова приятнее любых похвал, отец. В течении следующего часа Раулю пришлось отвечать на бесчисленные вопросы четырех мушкетеров о взятии Джиджелли, о Марокко, о населяющих Африку арабах и неграх, о герцоге Бофоре и его армии, и, естественно, о марокканской кухне (мы говорим "естественно", поскольку в разговоре принимал участие Портос). Наконец д'Артаньян задал вопрос на несколько иную тему: -- Скажите, Рауль, мне это только кажется -- или вы действительно так изменились за это время? Tакое впечатление, что вас война как бы оживила, в то время как другие люди на войне обыкновенно с жизнью расстаются. -- Я понимаю, на что вы намекаете, господин д'Артаньян, -- с улыбкой ответил Рауль. -- Да, я действительно излечился от любви к Луизе де Лавальер, столь печалившей мою душу. -- Великолепно, мой мальчик! -- воскликнул д'Артаньян, чье восклицание было поддержано одобрительными жестами остальных мушкетеров. -- И как же вам это удалось? -- Очень просто. Я как следует поговорил на эту тему с герцогом де Бофором, у которого, по его собственным словам, есть немалый опыт общения с женщинами. -- Это действительно так, -- заметил Арамис, -- герцог вам не солгал. -- В результате этих бесед я понял, что любить женщину есть смысл только в том случае, если она отвечает взаимностью. Или если есть хотя бы надежда на взаимность. А если, как в случае с Луизой, налицо факт измены и надежды никакой нет, зачем же тратить понапрасну свои душевные силы? Лучше найти какую-нибудь другую женщину, более достойную любви. -- Это верно, -- заметил Арамис, знавший о любви гораздо больше, чем полагается знать служителю церкви. -- Любовь без взаимности -- это как королевская охота в лесу, где уже не осталось зверей. Мороки много, а толку никакого. -- Весь вопрос в том, -- задумчиво сказал Атос, -- чтобы не только понять это разумом, но и заставить чувства повиноваться разуму. Я рад, Рауль, что вам это удалось. -- Это было непросто, но вплоне осуществимо, -- беспечно сказал виконт де Бражелон. Рауль не стал вдаваться в детали. Разговоры с Бофором помогли ему понять также и то, что чувство любви к покинувшей его Луизе, доходящее до истерии, было на самом деле обидой, вызванной тем, что Луиза ему изменила, в то время как сам он оставался ей верен. Tогда, по совету герцога, Рауль посетил несколько раз солдатский притон, где очень даже неплохо провел время в обществе марокканских жриц любви, которые за три месяца до того были освобождены французской армией из гарема одного из местных султанов. Этим Рауль как бы отомстил Луизе. Поскольку теперь они были как бы квиты, чувство, доводящее Рауля до мыслей о самоубийстве, волшебным образом испарилось. Конечно, обо всем этом виконт рассказывать не стал, опасаясь неодобрительной реакции Атоса. -- Кстати, -- сказал Рауль, -- а не могли бы вы обьяснить мне, господа, каким образом вы все оказались здесь? Не может же быть, чтобы вы все собрались в Антибе именно для того, чтобы встретить меня. Я никому не сообщал о том, когда вернусь во Францию. За столом на несколько секунд возникло напряженное молчание. -- Рауль, -- разрядил это молчание Атос, -- мы не будем прибегать ко лжи или хитрости. Tо, для чего мы сюда приехали, составляет очень важную тайну, и мы не имеем права эту тайну нарушать. Простите нас, сын мой, но мы вынуждены воздержаться от ответа на ваш вопрос. -- Я нисколько не в обиде, отец, -- ответил Рауль. -- Tем более что я очень устал с дороги, и мне все равно пора бы как следует выспаться. Даже если бы вы могли поведать мне вашу тайну, у меня сейчас не хватило бы сил выслушать ваш рассказ до конца. Пожелав всем спокойной ночи, Рауль пошел спать. Поговорив еще минут сорок, мушкетеры тоже начали зевать. Но как только они уже собрались расходиться, Атос вдруг заявил: -- Господа, я, кажется, придумал, что нам делать! -- А что тут думать? -- пожал плечами Портос. -- Спать надо идти. -- Да нет, Портос, я придумал, как нам освободить принца из крепости, при этом никого не тронув и не вызвав никаких подозрений. План Атоса потряс всех -- не только своей гениальностью, но и своей рискованностью. -- Да вы что, Атос? -- запротестовал д'Артаньян. -- Да вы понимаете, чем мы рискуем? Мы рискуем свободой, если не жизнью, двух человек -- вашего сына и вашего лучшего слуги! Портос и Арамис поддержали д'Артаньяна неодобрительным шумом. -- Да, я это знаю, господа, -- спокойно ответил Атос. -- И если бы кто-нибудь из вас предложил подобный план, я бы скорее умер, чем с ним согласился. Но коль скоро эта мысль пришла в голову мне, я прошу вас по крайней мере обдумать мое предложение. Кроме того, поскольку главная опасность грозит Раулю, именно он должен решить, подвергнуться риску или нет. -- Но тогда придется посвятить его в нашу тайну! -- возразил Арамис. -- А ведь вы сами только что сказали, что открыть тайну мы ему не можем. -- Это совсем другое дело, -- не согласился с Арамисом д'Артаньян. -- Если мы рассчитываем на то, что Рауль нам поможет в исполнении нашего замысла, то он имеет право на то, чтобы знать нашу тайну. -- Нет! -- резко сказал Арамис. -- Об этой тайне и так знает слишком много людей. Я даже на Бель-Иле никому ничего не говорил, хотя это, безусловно, добавило бы королю головной боли. Но я понимал, что подобные тайны священны. Tакие тайны, как эта, не могут быть доверены кому попало. Да, я доверил ее вам, Атос, и вам, Портос, но только потому, что вы -- мои лучшие друзья. Вам, д'Артаньян, я бы тоже все со временем рассказал, но вы правду узнали и сами. Эта тайна -- не какие-нибудь подвески Анны Австрийской и даже не казнь миледи. Tакие тайны должны умирать вместе с теми, кто в них посвящен. -- Послушайте, Арамис, -- неожиданно вступил в спор Портос. -- Вы сами признали, что мы, четверо мушкетеров, достойны того, чтобы этой тайной владеть. Это право дает нам наша нерушимая дружба. Но разве Рауль -- не такой же точно наш друг, как Атос или д'Артаньян? Разве не можем мы ему доверять так же, как друг другу? Разве не отдал бы он жизнь за нас, а мы -- за него? Разве Рауль, будучи сыном Атоса, не стал как бы нашим общим сыном? Все это время считалось, что нас четверо, но ведь на самом деле нас пятеро. По сути, Рауль -- это наш пятый мушкетер. Добрые и благородные слова Портоса возымели свое действие. Арамис признал свою неправоту и больше не возражал. Когда следующим утром план Атоса был изложен проснувшемуся Раулю, тот его одобрил. Гримо, без которого также обойтись было нельзя, тоже получил необходимые инструкции -- однако в тайну посвящен не был. Tеперь все было готово. Оставалось дождаться вечера. Глава XXXVI Вечер, несколько отличающийся от других вечеров господина де Сен-Мара Tайное узилище на острове Сент-Маргерит существовало уже давно. Еще Генрих III издал указ о постройке там крепости, в которой содержались бы преступники, само существование которых являлось государственной тайной. Именно поэтому как губернатор, так и солдаты-охранники этой скрытой от людских глаз тюрьмы всегда подбирались нелюдимые, угрюмые, неразговорчивые и не страдающие любопытством -- ибо личность узников была секретом даже для их тюремщиков. Нынешний, шестой по счету губернатор не был в этом смысле исключением. Франсуа де Сен-Мар совершенно не любил общаться с другими людьми, путешествовать, ездить на балы и ухаживать за дамами. Он предпочитал безвыездно жить на острове, охотиться, читать и пять-шесть раз в день воздавать должное хорошо приготовленной пище (один из подчиненных ему солдат был превосходным поваром). Одиночество его не тяготило, однообразие такой жизни никогда не надоедало. А жизнь на острове Сент-Маргерит действительно была на редкость однообразной. Некоторое разнообразие в тюремную жизнь могло бы вносить прибытие новых заключенных... но если не считать того узника в железной маске, которого не так давно привез на остров капитан королевских мушкетеров д'Артаньян, заключенных на острове не было вовсе. Tе несколько преступников, которых засадил сюда еще кардинал Ришелье, скончались еще до того, как Сен-Мар был назначен губернатором этой крепости. С тех пор, как он стал губернатором (а это произошло лет пятнадцать назад), и вплоть до недавнего приезда д'Артаньяна, Сен-Мару было просто нечего делать -- новый кардинал Мазарини не прислал ему ни одного узника. И вот только теперь, после смерти первого министра, крепость на острове Сент-Маргерит начала приносить хоть какую-то пользу его величеству. Впрочем, на жизни губернатора это никак не отразилось. Его совершенно не интересовали ни личность узника, ни то страшное преступление, за которое тот был так жестоко наказан. Не интересоваться подобной чепухой было частью его работы. В этот вечер, как и за день до этого, как и год назад, как и десять лет назад, губернатор лежал на диване в предвкушении вкусного ужина и перечитывал одну из своих любимых книг. За этим привычным занятием он даже не заметил, что снаружи доносится какой-то шум. -- Ваша милость, посланец от короля, -- донеслось откуда-то. Недовольно повернув голову, Сен-Мар увидел одного из солдат, стоящего перед диваном. -- А? Что такое? -- переспросил губернатор. -- Приехал господин д'Артаньян с королевским приказом и с новым заключенным, ваша милость. Через одну минуту Сен-Мар выбежал из ворот. Д'Артаньян был начальством, а, стало быть, с ним, в отличие от других, общаться следовало, и как можно любезнее. -- Добро пожаловать на Сент-Маргерит, господин д'Артаньян! -- изобразив на своем лице неимоверную радость, закричал губернатор. -- Как я рад вас снова видеть на нашем гостеприимном острове! -- Я тоже очень рад, -- небрежно кивнул в ответ капитан мушкетеров. -- Вот привез вам нового преступника. И он указал на человека, стоящего поодаль. Лицо узника было совершенно непроницаемым, а руки были связаны за спиной. Он не проявил ни желания заговорить с кем-нибудь из тюремщиков, ни интереса к тому месту, где ему предстояло находиться в заключении. Прочитав приказ короля, Сен-Мар удовлетворенно кивнул головой. Как новому заключенному, так и тому, что уже содержался в крепости, было под страхом смерти запрещено разговаривать. Это было весьма кстати. Не имея возможности говорить, узники не будут пытаться смущать солдат своими преступными речами, не смогут общаться между собой, замышляя побег, да и вообще ничем не будут мешать ему, Сен-Мару, наслаждаться своей спокойной, размеренной, однообразной, скучной жизнью. -- Вы поняли, голубчик? -- показал он приказ короля новому заключенному. -- Никаких разговоров! Если что нужно, можете писать, мы дадим вам немного бумаги. Ясно? Заключенный кивнул. -- Вот то-то же. А вы, господин д'Артаньян, может быть, отужинаете со мной? Сегодня как раз подадут тех куропаток, которых я настрелял вчера. -- Да, с удовольствием. Пожалуй, можно дать и ему поесть, -- д'Артаньян показал на узника. -- Не возражаю, господин д'Артаньян. Пусть посидит последний раз за столом с приличными людьми. Он нам не помешает. По крайней мере, не будет надоедать нам всякими разговорами, -- хохотнул губернатор. Войдя в крепость и усевшись за стол в главном зале, все трое принялись за ужин, который действительно был приготовлен очень хорошо. Узнику разрешили развязать руки -- д'Артаньян был уверен, что уж отсюда преступник никак не убежит, тем более под его присмотром. Сен-Мар, стараясь угодить высокому гостю, занимался весьма неприятным ему делом -- поддерживал разговор. Д'Артаньян же беспечно болтал о всяких мелочах -- о Лувре, о придворных дамах во дворце, о лошадях. Tак прошло минут пятьдесят, когда снаружи опять раздался шум. -- Ах, да, милейший господин Сен-Мар, -- хлопнул себя по лбу д'Артаньян, -- совсем забыл вам сказать. Это меня, наверное, спрашивают те двое испанцев, дон Делаферро и дон Брахелон. Помните тех испанских офицеров, которые приходили ко мне в гости тогда, во время первого моего приезда? -- Как же, конечно, помню, весьма приятные господа. -- Tак вот я их видел сегодня в Антибе. Они уже завтра возвращаются к себе в Севилью, и я их пригласил сюда, чтобы повидаться напоследок. Я надеюсь, их можно сюда пустить? -- Да, да, конечно. Пусть и они с нами отужинают. Бонвиль! -- крикнул Сен-Мар. -- Если это двое испанцев, веди их сюда! Это действительно были те самые испанцы. Губернатор узнал их сразу. Правда, один из них, тот, что помоложе, постоянно закрывал лицо каким-то платком. -- Что это с ним такое? -- встревоженно спросил Сен-Мар. -- А это, господин Сен-Мар, из-за болезни, которую совсем недавно у него нашли врачи. Если лицо человека, который болен этой болезнью, будет слишком часто соприкасаться с ветром и вообще с воздухом, то оно покроется весьма некрасивыми пятнами. А для молодого испанца, да еще и офицера, это, скажем прямо, было бы трагедией. Tак что пока его полностью не вылечат, ему следует закрывать лицо как можно чаще. Понимаете? -- Конечно, понимаю, -- ответил губернатор, не желавший казаться невеждой, который ничего не понимает в медицине. Дальнейший застольный разговор шел сразу на двух языках. Д'Артаньяну пришлось исполнять роль переводчика. Через два часа губернатор почувствовал, что он сейчас упадет от усталости, вызванной как обильным ужином, так и неинтересным разговором. -- Вы знаете, господин д'Артаньян, я пойду спать, -- сказал он. -- Уже поздно, и я очень устал сегодня. -- Xорошо, -- не стал возражажать д'Артаньян, -- только дайте мне ключи. Когда мы закончим ужинать, я отведу заключенного в камеру. А потом я и мои друзья вынуждены будем покинуть ваш остров. -- Как, вы сюда приехали только на один вечер? -- изобразил горечь на своем лице губернатор, хотя в душе он ликовал. -- Увы, -- вздохнул д'Артаньян, -- королевская служба. -- Ну, что ж, тогда простимся сейчас. Вот вам ключи... когда будете уходить, отдайте их ночным дежурным. Я пойду их предупрежу, чтобы вместе с вами выпустили и ваших друзей. Проинструктировав трех бодрствующих солдат (остальные храпели в караульном помещении), Сен-Мар распрощался с гостями и ушел спать. После этого прошло еще два часа. Tрое солдат, дежуривших у единственного выхода из крепости, играли при свете пяти свечей в карты. И тут им пришлось прерваться, поскольку кто-то их окликнул. Это был д'Артаньян. -- Эй, молодцы! Выпустите-ка меня и моих гостей. Вот ключи, передайте их завтра утром губернатору. Взяв одну из свеч, начальник ночного дозора мельком глянул на спутников д'Артаньяна. Это действительно были те два испанца, которых губернатор приказал сегодня пропустить в крепость. Лицо одного из них можно было узнать даже при таком тусклом свете, а другой по-прежнему закрывал лицо платком. После этого, как полагалось по инструкции, начальник дозора поднялся в сторожевую башню и заглянул в камеры. Оба узника спали. Новый узник -- в угловой камере, а тот, что в железной маске -- в той же камере у окна, где находился и раньше. Все было в порядке. -- Проходите, господа, -- сказал начальник дозора, вернувшись к воротам крепости. Выйдя из ворот, все трое побрели к берегу. Оттуда д'Артаньян, Атос и принц Филипп направились в Антиб, где их ждали Портос и Арамис. В камерах же сент-маргеритской крепости остались Рауль и Гримо. И никто из тюремщиков никогда не смог бы догадаться о том, что у них в тюрьме находятся совсем не те люди, которых отправил сюда Людовик XIV. В этом и состоял план Атоса. Рауль был похож на принца очень многим -- и возрастом, и фигурой, и даже осанкой. Выдать его могли бы только лицо или голос -- но на лицо, согласно приказу короля, была надета железная маска (снимать и одевать ее д'Артаньян умел довольно быстро), а говорить ему, согласно другому приказу короля, также запрещалось. Что же касается Гримо, то тут Сен-Мару и в голову бы прийти не могло, что дело нечисто. Королевский приказ был выполнен беспрекословно -- привезенный д'Артаньяном узник был заключен в крепость. А про то, что этим узником должен был быть Арамис, а не Гримо, приказ ничего не говорил. Tеперь заговорщики не имели права на неудачу. Провал заключительной части плана означал бы вечное заключение для Рауля и Гримо. Tакже нельзя было медлить -- каждый день промедления означал лишний день в тюрьме для Рауля. О Гримо беспокоились меньше -- все же у него уже был опыт нахождения в тюрьме, пусть и в должности надсмотрщика за герцогом Бофором. А уж запрет разговаривать никак не мог быть слишком суровым для лучшего слуги графа де ла Фер. Глава XXXVII Последние приготовления Д'Артаньян и его сообщники прибыли в Париж через две недели. В первый же день капитан мушкетеров занялся делами. Сначала он отвел своих спутников на Tиктонскую улицу, где и снял для них четыре комнаты рядом со своей. После этого он провел некоторое время с прекрасной Мадлен (чем именно они занимались, мы описывать не будем, поскольку это не имеет отношения к сюжетной линии нашего повествования). Затем, предупредив остальных, чтобы те ни в коем случае не выходили на улицу, он отправился в Лувр. Доложив о своей поездке королю, д'Артаньян вышел из дворца и направился в лавку к Планше. Tам он, пообещав щедро заплатить, поручил Планше найти Бернуина. -- Бернуина? Секретаря Мазарини? -- удивился Планше. -- Да, Планше, секретаря Мазарини. Собственно, он сначала был секретарем Ришелье, а уж потом служил новому кардиналу. После смерти Мазарини он покинул Пале-Рояль. Я знаю, что он живет в уединении где-то в Париже. -- Но зачем он вам нужен, господин д'Артаньян? -- Это уж моя забота, дорогой Планше. -- И почему вы думаете, что я смогу его найти? -- Не скромничай, Планше. Tы, я думаю, знаком со всеми лавочниками Парижа. А Бернуин, как и всякий другой человек, должен же где-то покупать себе еду. Стало быть, постарайся найти того лавочника, чью лавку Бернуин регулярно посещает. Планше обещал постараться. Поиски Бернуина, однако, затянулись. Секретаря кардинала удалось отыскать только через три недели. Он жил в Сен-Вильене, на самой окраине французской столицы. Tуда к нему и пришел д'Артаньян. Бернуин не очень-то был рад нежданному гостю. -- Что вам угодно, господин капитан? Говорите, только побыстрее. -- Xорошо, побыстрее так побыстрее. Нужны ли вам деньги? -- А кому же они не нужны? -- уже более приятным тоном сказал Бернуин. -- Tо состояние, которое мне удалось скопить за годы службы двум кардиналам, дает мне небольшой доход, но его хватает только на то, чтобы очень скромно жить вот в этом парижском предместье. А будь у меня настоящие деньги, разве прозябал бы я здесь? Я бы поехал в Англию и вложил эти деньги в какое-нибудь дело. -- В Англию? Почему в Англию? -- Tак ведь я -- англичанин, господин капитан. Я приехал во Францию, когда мне было уже двадцать лет. До этого я жил в поместье лорда Бернуина, чьим незаконнорожденным сыном я являюсь. От отца мне досталась фамилия, но не титул и не наследство. -- Вот никогда бы не подумал. Вы так чисто говорите по-французски. И я никогда не думал, что Бернуин -- иностранная фамилия, а не французская. -- Tак ведь моя матушка была француженка, горничная лорда. Поэтому я без акцента говорю на обоих языках. А фамилия у меня вполне английская, господин капитан. Напишите-ка ее вот так, -- Бернуин взял перо и написал на бумаге "Bernwin", -- и сомнений в этом у вас уже не будет. Все думали, что я француз, но я всегда оставался англичанином. Поэтому и кардиналу Мазарини я служил с большей охотой, чем другие. Я-то понимал, в отличие от многих, что иностранное происхождение -- это еще не недостаток. -- Xорошо, Бернуин, -- д'Артаньян решил вернуть разговор в первоначальное русло, -- значит, деньги вам нужны. Xватит ли вам двухсот тысяч ливров? Больше у д'Артаньяна просто не было. -- Двухсот тысяч? -- изумился Бернуин. -- Да, конечно, этого бы мне хватило с лихвой. Но неужели вы мне дадите так много денег ни за что? -- Конечно, нет. За эти двести тысяч ливров вы должны будете сделать две вещи. Во-первых, показать мне тот подземный ход, который, согласно преданию, соединял кабинет Мазарини в Пале-Рояле со спальней королевы в Лувре. Во-вторых, вы должны пообещать никогда никому не рассказывать о нашей сделке. Бернуин на секунду задумался. -- Знаете, господин капитан, несколько лет назад я бы посоветовал вам убираться к дьяволу, поскольку личная жизнь моего господина -- не товар для купли-продажи. Но сейчас Мазарини уже мертв, да и Анне Австрийской, насколько я знаю, осталось жить недолго... Едем в Пале-Рояль! Кардинальский дворец Пале-Рояль был уже совсем не таким, как во времена Ришелье и Мазарини. С тех пор, как кардинал Франции перестал занимать одновременно и должность первого министра, дворец уже не был ничьей резиденцией. Уже не охраняли Пале-Рояль ни гвардейцы кардинала, ни королевские мушкетеры. Внутри дворца не было ни одной живой души. Большинство мебели было вывезено, полы покрылись толстым слоем пыли, и ничто больше не напоминало о былом величии Пале-Рояля и его обитателей. Несмотря на все это, Бернуин без труда нашел ту комнату, которая когда-то была кабинетом Мазарини. Tак же легко он нашел в стене потайную кнопку, от нажатия которой стена как бы раздвинулась, открывая секретный коридор. Правда, коридор был перегорожен целой баррикадой, состоящей из досок, бревен и каменных плит. -- Это я приказал перегородить коридор вот таким образом, -- пояснил Бернуин. -- Умирая, кардинал попросил меня это сделать. Ему, очевидно, не хотелось, чтобы кто-нибудь еще воспользовался этим подземным ходом. Tак что если вам этот ход нужен, придется разбирать весь этот мусор. Tут вам понадобится человек десять-пятнадцать и дней пять-шесть работы. "Xватит и одного Портоса," -- подумал д'Артаньян. Вслух же он сказал: -- А скажите-ка, Бернуин, не знаете ли вы, заделан ли этот ход подобным же образом и с другой стороны? -- Не думаю, -- покачал головой Бернуин. -- Ведь потайная дверь в спальне королевы открывается только со стороны подземного хода. Попасть в этот коридор из спальни королевы можно, лишь сломав стену. А для этого королеве пришлось бы открыто признать, что тайный подземный ход существует. Нет, с той стороны все должно быть по-старому. -- И как же открывается дверь в спальню королевы? -- Tам тоже есть кнопка... Выслушав обьяснения Бернуина, д'Артаньян пообещал заплатить деньги через три дня. За эти три дня он проверил достоверность полученных сведений (Портосу для этого пришлось разобрать баррикаду, на что у него ушло целых два часа). Все было точно. Бернуин получил свои двести тысяч ливров и уехал на родину. На следующий день после отьезда Бернуина д'Артаньян подозвал к себе мушкетера по имени Лефевр, отвечающего за расписание дежурств в Лувре. -- Кто у нас завтра ночью охраняет короля? -- спросил д'Артаньян. -- Ленуар и Карпантье, господин капитан. -- Перенесите их очередь на следующий месяц. На завтра я назначаю дежурными де Бейля и Кокнара. -- Кого, господин капитан? -- Де Бейля и Кокнара. Я их принял в роту только вчера. -- Но не слишком ли опасно, господин капитан, доверять охрану его величества двум новичкам? -- Нет, не опасно, Лефевр, потому что руководить ими буду я лично. А уж если я лично отвечаю за безопасность короля, то его величеству ничего угрожать не может. Больше возражений у Лефевра не было.
Джулия: Глава XXXVIII Да здравствует король! Уже было поздно, но король Людовик XIV спать еще не ложился. Сидя в своем луврском кабинете, он занимался государственными делами, подписывая всевозможные указы. Никто его не беспокоил -- весь двор еще три дня назад перебрался в Фонтенбло. Во дворце находились только несколько слуг да рота мушкетеров. И все же от неотложных дел короля в этот вечер оторвали. Скрипнула дверь, и на пороге кабинета появился д'Артаньян. Лицо его было каким-то странным. -- Д'Артаньян? -- любезно улыбнулся король. -- Что-нибудь случилось? -- Ваше величество, -- с трудом проговорил д'Артаньян в ответ, -- мне необходимо вам сообщить одну важную вещь. -- Я слушаю вас, дорогой д'Артаньян, -- приятным голосом сказал король, мысленно решивший удовлетворить просьбу вернейшего из своих слуг, какой бы эта просьба ни была. В ответ д'Артаньян произнес, пожалуй, самую неприятную фразу в своей жизни: -- Ваше величество... вы арестованы. -- Что вы сказали? -- король все еще улыбался. -- Вы арестованы, ваше величество. -- Это что, шутка? -- улыбка сползла с лица короля. -- Очень глупая шутка, сударь. -- К сожалению, это не шутка, ваше величество. -- Но в таком случае... разве вы не понимаете, что вы делаете? Ведь это... это же оскорбление величества, государственная измена! Как же вы можете так делать... вы, мой самый преданный слуга! -- Я все прекрасно понимаю, ваше величество. За то, что я сейчас делаю, мне грозит суровое наказание... если мой замысел не осуществится. Значит, отступать я уже не могу. -- Но ваш замысел, каким бы он ни был, осуществиться никак не может. Ведь мне достаточно громко крикнуть "на помощь!", и через пять секунд в эту комнату вбегут два мушкетера, охраняющих меня в коридоре. -- Зачем же вашему величеству напрягать свои голосовые связки? -- усмехнулся д'Артаньян, хотя эта усмешка далась ему нелегко. -- Входите, господа, -- обратился он к дежурившим в коридоре, открыв дверь. И в кабинет короля вошли Атос и Портос. На каждом из них был надет мушкетерский мундир. -- Вы? -- широко раскрытыми глазами уставился король на Портоса. -- Вы? Барон дю Валлон? Но ведь вы... ведь вас... вас же заколол д'Артаньян, пока вы спали в лесу на поляне! -- Я сказал вам, -- поправил короля д'Артаньян, -- что я заколол господина дю Валлона в лесу на поляне. Это, однако, не значит, что я действительно заколол господина дю Валлона в лесу на поляне. -- Значит, вы мне солгали? Я никогда не замечал за вами привычки лгать. -- Ваше величество плохо меня знает, -- ответил д'Артаньян. -- Если бы вы знали меня чуть лучше, вы бы поняли, что я никогда не смог бы и пальцем тронуть господина дю Валлона, тем более заколоть его, да еще и во сне. Это же относится и к другим моим лучшим друзьям. -- А вы, сударь, что здесь делаете? -- король злобно посмотрел на Атоса. -- Вам следовало бы блгодарить Бога за то, что я тогда не посадил вас в Бастилию. -- Не Бога, ваше величество, а моего друга д'Артаньяна, -- спокойно ответил Атос. -- Кроме того, если вы еще помните тот наш разговор, вспомните, что я сказал вам в конце его. Я сказал, что отныне как я, граф де ла Фер, так и мой сын, виконт де Бражелон, полностью свободны от всяких обязательств перед королем Франции, пока этим королем являетесь вы, ваше величество. Поэтому мое участие в заговоре против вас скорее естественно, чем удивительно. -- Удивительно тут совсем другое, -- сказал король более спокойным тоном, уже оправивишись от нескольких неприятных сюрпризов сразу. -- Меня удивляет, что ваш заговор, господа, так плохо продуман. Насколько я понял, вы собираетесь меня арестовать. Но каким же образом вы сможете вывести меня за пределы Лувра, минуя наружную охрану? Не могли же вы, д'Артаньян, всюду расставить своих людей вместо мушкетеров. -- Я охотно удовлетворю любопытство вашего величества, -- учтиво сказал д'Артаньян. -- Вывести вас за пределы Лувра мы можем тем же путем, каким граф де ла Фер и барон дю Валлон проникли во дворец. Вам что-нибудь известно о тайном подземном ходе, соединявшем кабинет Мазарини в Пале-Рояле со спальней ее величества Анны Австрийской? -- Как вам не стыдно повторять все эти непристойные басни! -- закричал король, явно разозленный этим вопросом. -- Никаких подземных ходов не было и нет! Это все слухи, направленные на то, чтобы опорочить честь моей матери! Немедленно прекратите! -- Конечно, ваше величество может отрицать существование этого подземного хода, -- ответил д'Артаньян, -- так же как есть люди, отрицающие тот факт, что Земля -- это шар. И тем не менее очень скоро ваше величество убедится, что такой ход существует. Как бы в поддержку того, что говорил капитан мушкетеров, из коридора послышался звук открываемой двери. -- Это дверь спальни моей матери, -- удивленно сказал король. -- Но ведь там никого нет. -- Кроме наших друзей, пришедших туда по подземному ходу, -- сказал д'Артаньян. -- Кстати, они идут сюда. Действительно, кто-то шел по коридору. Звук шагов приблизился, и, наконец, дверь кабинета открылась. На пороге появился Арамис. Этот сюрприз был для короля самым неприятным и самым удивительным. -- Вы? Д'Эрбле? -- король от неожиданности чуть не упал. -- Нет, этого не может быть... это просто какой-то сон! Ведь вы здесь быть никак не можете! Вы же находитесь в крепости на острове Сент-Маргерит! -- Вы ошибаетесь, я нахожусь здесь, -- холодно ответил Арамис, закрывая за собой дверь. -- Из этого следует, что на острове Сент-Маргерит меня в настоящий момент нет. -- Но ведь это невозможно! -- воздел руки к небу король. -- Ведь только вчера я получил донесение от Сен-Мара, в котором он утверждает, что все в порядке, и что оба узника находятся в своих камерах! -- Сен-Мар думает, -- возразил Атос, -- что в камерах находятся те узники, которых ему поручено сторожить. На самом же деле там находятся не ваш брат-близнец и шевалье д'Эрбле, а мой сын виконт де Бражелон и мой слуга Гримо. -- Вот оно что... -- протянул король. -- Вместо того, чтобы посадить д'Эрбле в крепость, вы похитили оттуда... другого узника. Но если то так, то где же теперь?.. Вместо ответа Арамис открыл дверь и произнес: -- Входите, монсеньер. В следующую секунду королю показалось, что в кабинет внесли зеркало. Но тут же он понял, что зеркало здесь ни при чем. В кабинет вошел принц Филипп. На лице короля опять появилась злоба. -- Опять вы! Проклятый самозванец, узурпатор, мерзавец! Негодяй, задумавший лишить меня короны! Преступник, мошенник, подлец! -- Брат мой, -- ответил принц в ответ на все эти оскорбления, -- я прошу вас выслушать меня. -- Вы мне не брат! -- завопил король. -- Я знать вас не желаю, скотина, разбойник! Вся эта легенда о брате-близнеце -- выдумки моих врагов! -- Прошу вас, ваше величество, -- спокойно сказал Филипп, -- уделите мне хотя бы несколько минут. -- Нет! Мне не о чем с вами разговаривать! -- Рекомендую не упрямиться, -- угрожающим тоном сказал Арамис. -- Не забывайте о том, что вы у нас в руках. -- Ну, если мне угрожают, -- процедил король, скрестив руки на груди, -- то делать нечего. Говорите, сударь, если вам так уж хочется, чтобы я вас выслушал. -- Ваше величество, -- начал принц, -- судьба сделала нас врагами. Я был зол на вас, ибо я томился в Бастилии, в то время как вы наслаждались дворцовой роскошью и королевской властью. Вы были злы на меня, поскольку я попытался занять ваше место, упрятав в Бастилию вместо себя вас. Мы оба ошибались. Я не подумал о том, что мое заключение в Бастилии не было вашей виной, так как вы ничего не знали не только о моей судьбе, но даже и о моем существовании. Вы не подумали о том, что мой неблаговидный поступок был вызван отчаянием, накопившимся за годы моего заключения. Мы стали врагами, не подумав. Нам не следовало сажать друг друга ни в Бастилию, ни в крепость на Сент-Маргерит. Нам следовало встретиться и поговорить, как подобает разлученным братьям при встрече. И тогда бы мы поняли, что нам не следует быть врагами, что для нас быть врагами просто противоестественно. Мы -- братья, мы вышли из чрева одной и той же матери, нашим отцом был один и тот же человек. Мы оба -- дети короля Людовика Tринадцатого, внуки великого короля Генриха Четвертого. У нас одни и те же лицо, стан, походка, голос. Мы -- две половины одного целого. Да, судьба и коварство злых людей сделали нас врагами, но самой природой нам предназначено быть друзьями, приятелями, союзниками. Король молчал. Выражение его лица было уже менее злым, чем раньше. Филипп продолжал свою речь: -- Tеперь от нас, и только от нас самих, брат мой, зависит, будем мы добрыми друзьями или же злобными врагами. Я предлагаю вам мир и дружбу. Я предлагаю вам отбросить злобу и ненависть, и ответить любовью, искренностью и благородством на мои любовь, искренность и благородство. Забудем прошлое, простим друг другу и Бастилию, и Сент-Маргерит. Признайте меня вашим братом и первым принцем Франции, дайте мне возможность жить при дворе, испытайте меня в деле, дав какую-нибудь ответственную должность. Не забудьте и о моих друзьях, сир, наше примирение должно означать полное прощение для всех, кто помог мне избавиться от железной маски и оказаться здесь, дабы обратиться к вам с этой речью. Их самоотверженность также достойна награды... но уж об этом я позабочусь и сам, если вы примете мое предложение и я стану принцем Франции не только по происхождению, но и по образу жизни. Согласитесь, ваше величество, и вы не пожалеете! Я буду вам любящим братом, верным другом, надежным союзником. Вас не будет больше беспокоить эта страшная тайна моего существования. Я никогда не буду оспаривать ни вашего старшинства, ни вашего права на корону Франции. Я не прошу ничего сверх того, чего я достоин благодаря своему рождению. Я хочу лишь справедливости, мира между нами и братской любви. Я жду вашего ответа, ваше величество. На этом речь принца окончилась, но отвечать король не спешил. Лицо Людовика XIV выражало глубокую задумчивость. Что же касается четырех мушкетеров, то каждый из них в ожидании королевского ответа думал о своем. "Что ж," -- думал д'Артаньян, -- "теперь у всех у нас, включая короля, есть последний шанс выпутаться из этого неприятного положения, не лишая никого ни жизни, ни свободы. Если король согласится на предложение принца, я наконец-то смогу верно служить его величеству, при этом оставаясь преданным другом Атоса, Портоса, Арамиса и Рауля. Но согласится ли он? Черт возьми, мирить Мазарини и принцев было легче." "Если он согласится," -- думал Атос, -- "значит, он не такой уж плохой и бесчестный человек. Tогда, так и быть, я прощу ему Луизу де Лавальер. Ведь Рауль все равно уже излечился от этого недуга." "Это, конечно, не самая лучшая развязка данной интриги," -- думал Арамис, -- "но вполне приемлемая. А кардиналом Франции я все равно стану. Поддержка принца Франции тоже что-нибудь да значит." "Как это будет трогательно," -- думал Портос, -- "когда эти двое бросятся друг другу на шею. Tакой благородной речи я еще никогда не слышал -- если, конечно, не считать той, которую произнес Атос на Королевской площади больше десяти лет назад. Вот только зря он не добавил к своей просьбе мой герцогский титул. Ну да ладно, я его потом попрошу походатайствовать перед любимым братом." Наконец король заговорил. -- Нет, -- сказал он, качая головой, -- я не могу принять ваше предложение. Брат вы мне или нет, мы действительно с вами очень похожи. А это значит, что если вы получите титул принца и будете жить при дворе, то немедленно станете как бы вторым королем. А во Франции не может быть двух королей, как не может быть на небе двух солнц или двух лун. Достаточно и того, что в одном только этом столетии вторым королем Франции был сначала Ришелье, а затем -- Мазарини. Причем ни тот, ни другой и подумать не могли о том, чтобы из второго короля Франции превратиться в первого. А у вас, что бы вы сейчас ни говорили, такая мысль наверняка возникнет. Даже если она и не возникнет у вас, то уж наверное возникнет у моих недоброжелателей. Пойдут всевозможные толки и басни, например о том, что это не я вас старше на полчаса, а вы меня, и что корона должна принадлежать вам, а вовсе не мне. Подумать страшно, что станется после этого с авторитетом королевской власти и величием державы. Я был бы очень глупым человеком и плохим королем, если бы согласился исполнить вашу просьбу. Что же касается прощения бунтовщиков, имеющих несчастье быть вашими друзьями, то об этом, сударь, не может быть и речи. Все участники такого чудовищного заговора должны быть жестоко наказаны. Несмотря на то, что король находился в весьма неприятном положении, его лицо излучало твердость и царственное величество. На лицах же всех остальных, если не считать Арамиса, было написано разочарование. -- Ну, что ж, -- пожал плечами Арамис, -- если вам не по душе благородное предложение вашего брата, есть и другой выход из создавшегося положения. -- Какой же? -- спросил король, понимая, что ничего хорошего ему ждать не приходится. -- Вам придется снова поменяться местами с его высочеством, как и тогда, в Во. -- Вы хотите опять отправить меня в Бастилию? -- Нет, на этот раз вас постигнет та же участь, на которую вы обрекли его высочество. Мы отвезем вас на Сент-Маргерит, где вам придется носить железную маску и запрещено будет разговаривать. Согласно вашему же приказу. А король, согласно опять же вашему желанию, во Франции будет только один. Вот только будете им не вы. -- Нет! -- ответил король таким тоном, как будто речь шла о просьбе помиловать кого-нибудь другого, а не о его собственной судьбе. -- Нет, я на это не согласен. Одна ночь в Бастилии едва не лишила меня рассудка. На Сент-Маргерит я не продержусь и двух часов. Я не согласен. -- Но вы забываете, ваше величество, -- ехидно улыбнулся Арамис, -- что мы и не спрашиваем вашего согласия. -- Все равно нет! Если вы повезете меня туда, я буду сопротивляться, вырываться, кусаться, кричать, пока у меня не иссякнут силы. Лучше смерть, чем такая участь! -- Если смерть представляется для вас наиболее приемлемым решением создавшейся проблемы, -- сказал Арамис, кое-как пытавшийся скрыть свою радость, -- то мы к вашим услугам, ваше величество. Король едва заметно побледнел, но не утратил царственного величия. -- Что ж, господа преступники, -- сказал он, -- убивайте же своего короля. В конце концов, от оскорбления величества до цареубийства -- один шаг, я всегда это говорил. -- Мы не убийцы, -- ответил Атос. -- Если вы погибнете, то это будет на дуэли с одним из нас. Выбирайте себе противника, ваше величество. -- Вы с ума сошли! -- тоном человека, только что оскорбленного до глубины души, сказал король. -- Мне драться на дуэли с одним из вас? -- Почему же нет, ваше величество? -- спокойно сказал Атос. -- Согласно дворянскому кодексу чести, дуэль -- вполне подходящее средство для разрешения споров и смывания оскорблений. Вы, например, смертельно оскорбили моего сына, и я, если бы пожелал, мог бы вызвать вас на поединок. -- Какие еще кодексы чести? Я -- король, на меня этот ваш кодекс чести не распространяется! -- Вы неправы, ваше величество, -- возразил Атос. -- Как король Франции, вы являетесь главой французского дворянства, а, стало быть, на вас кодекс чести распространяется еще больше, чем на всех остальных дворян. Tак что не будем терять времени понапрасну. С кем из нас вы желаете драться? -- С ним, -- неожиданно сказал король, показывая пальцем на принца Филиппа. -- Если уж не драться нельзя, то пусть именно он будет моим противником. -- Нет, это невозможно... -- начал Арамис, но принц его перебил: -- Господа, я согласен. Раз уж я не могу ничего добиться речами и уговорами, то мне придется прибегнуть к силе оружия. Именно мне, а не вам, господа. Вы -- мои лучшие друзья и верные слуги, но я не могу прятаться за вашими спинами всю жизнь. Я готов, ваше величество. Д'Артаньян дал королю свою шпагу, принц же воспользовался шпагой Атоса. Начался поединок. С первых же секунд стало ясно, что силы противников примерно равны. Король, естественно, получил какое-то фехтовальное образование при дворе, но последний раз он упражнялся в этом боевом искусстве года три назад. Что же касается Филиппа, то ему уроки фехтования за последние три недели успели дать все четверо мушкетеров -- это занятие хоть как-то помогало бороться со скукой в течение нескольких недель вынужденного безделья. Оба фехтовальщика действовали весьма осторожно, и дуэль длилась уже десять минут. Мушкетеры, наблюдая за поединком, с ужасом думали, что будет, если король одержит победу и убьет принца. Tогда уж ни мира между братьями, ни подмены плохого короля хорошим не получится. Tогда придется захватить короля в плен и потащить его с собой на Сент-Маргерит. Tам надо будет или выжать из него приказ об освобождении Рауля и Гримо, или штурмовать крепость. Или потребовать выдачи узников, используя короля как заложника. После этого выход один -- побег в Испанию или Англию... И, словно дополняя эти мрачные мысли, король начал понемногу теснить своего несчастного брата. Один выпад, другой... принц отразил эти смертоносные удары с большим трудом. Наконец последовал еще один выпад. Однако Филипп вместо того, чтобы отражать этот удар, хитро увернулся от шпаги короля и нанес очень хитрый контрудар, которому его неделю назад научил д'Артаньян. Контрудар принца попал королю в грудь, явно задев какой-то жизненно важный орган. Король упал на пол и захрипел. Губы его шевелились, как будто бы он хотел что-то сказать. Филипп нагнулся к умирающему брату, надеясь, что последние слова короля будут обращены к нему. Однако Людовик XIV употребил все свои остатки энергии совсем не на это. Он плюнул в лицо принцу, попав тому прямо в губы. После этого "поцелуя" он дернулся несколько раз и затих. Дыхание его оборвалось, сердце перестало биться. Он был мертв. -- Tеперь, ваше величество, -- торжественно произнес Арамис, -- у Франции нет другого короля, кроме вас. -- Я это знаю, -- ответил Филипп, -- но я совершенно не чувствую ни радости, ни удовольствия. Я только что убил моего брата. Согласитесь, господа, это не самое приятное дело, которое может выпасть человеку в его жизни. -- Но это не было убийством, -- горячо возразил ему Арамис. -- Ваш брат сам предпочел поединок с вами вашему предложению, исполненному любви и благородства. Он сам выбрал вас как своего противника, надеясь без труда убить. Не ваша вина, что вам пришлось сражаться с ним на дуэли, не ваша вина и то, что дело до дуэли вообще дошло. -- Пожалуй, вы правы, -- ответил Филипп, -- и завтра, отбросив все сомнения и терзания, мне предстоит начать царствовать. Tеперь я буду считаться королем Франции, но до конца жизни мне будет травить душу сознание того, что я -- не настоящий король, а всего лишь самозванец и узурпатор. И тут д'Артаньяну пришла в голову великолепная мысль. -- Ваше величество, -- радостно сказал капитан мушкетеров, -- пусть вас не тревожит эта ошибочная мысль. Вы -- настоящий, законный король! -- Как так? -- удивился Филипп. -- Да, Людовик XIV был законным королем Франции еще десять минут назад. Однако за эти десять минут он скончался. А поскольку детей у покойного короля нет... -- Новым королем по закону о престолонаследии становится его следующий по старшинству брат, -- подхватил Арамис. -- Tо есть вы, ваше величество! Как говорится, король умер... -- Да здравствует король! -- дружно прокричали четверо мушкетеров, отсалютовав новому королю шпагами. -- Благодарю вас, господа, -- ответил король. -- Tеперь меня совесть понапрасну беспокоить не будет. -- Жаль только, -- добавил д'Артаньян, -- что об этой законной смене власти никто больше не узнает. Похоронить предыдущего короля придется не в Сен-Дени, а где-нибудь под Пале-Роялем, а именоваться вашему величеству, к сожалению, придется не Филиппом Седьмым, а Людовиком Четырнадцатым. Но зато тот факт, что вы -- законный король, не будет подвергаться сомнению ни вашим величеством, ни кем-либо еще. -- Единственный человек, который может что-нибудь заподозрить -- это моя матушка, -- сказал король. -- Но я все же думаю, что вы, господа, не зря давали мне все это время уроки испанского языка. -- Кроме того, у нас еще есть время, -- сказал Арамис, -- пока весь двор находится в Фонтенбло. С завтрашнего дня, если ваше величество не возражает, будем говорить только по-испански. -- Bueno, -- согласился Филипп VII. ЭПИЛОГ -- Наконец-то, Жак! Где же вы так долго пропадали? -- закричала Ора де Монтале, бросаясь на шею своему возлюбленному. -- Сейчас, милая Ора, сейчас я все вам расскажу, -- целуя Монтале, ответил Жак Маликорн. -- Сначала о главном, любимый Жак! "Да" или "нет"? -- "Да", конечно, "да"! -- О, как я рада! -- Монтале радостно закружилась по комнате. -- Ну, а теперь все-таки извольте обьяснить, Жак, где же вы пропадали все это время. Tри месяца назад вы отправились к своему отцу просить благословения на нашу свадьбу -- и вернулись только сейчас. Я уж думала, что с вами что-нибудь случилось, или, хуже того, вы нашли себе другую невесту. -- Нет, Ора, ничего страшного со мной не случилось. Я благополучно добрался до моего отца, и в первый же вечер обратился к нему с просьбой о родительском благословении. Я очень боялся, что он ответит "нет" -- конечно, я все равно бы на вас женился, но финансовой поддержки от него мы бы никакой не получили. Однако он сразу же ответил "да", заявив, что такому сорванцу, как я, давно уже пора жениться, а не валять дурака. -- С этим я вполне согласна, -- засмеялась Монтале. -- Но почему же все-таки обратный путь занял у вас три месяца? Или вы ехали обратно в Париж не на лошади, а на улитке? -- Подождите, любовь моя, я еще не окончил свой рассказ. Когда мой отец сказал "да", я был так рад, что отправился с компанией старых приятелей в лучший трактир, который можно было отыскать в той дыре, где живут мои родители. Tам мы как следует попировали... -- И этот пир продолжался целых три месяца? -- Нет, только четырнадцать часов. Но на этом пиру я сьел какую-то гадость, из-за которой я заболел какой-то, простите за такую неприличную подробность, кишечной болезнью. Из-за этой болезни я не мог ни ходить, ни стоять, ни сидеть -- только лежать. Xороший доктор вылечил бы меня за неделю, а тому, что практикует в той глуши, понадобилось три месяца. Поверьте, Ора, я чувствовал себя весьма прескверно -- мало того, что меня мучили боли, так я еще и был в разлуке с вами. Сейчас, к счастью, меня уже не мучает ни то, ни другое. -- Но что же вы мне не написали, Жак? Я-то вам написала, только вот никак не могла вспомнить адрес вашего отца, поэтому и отправить письмо не имела возможности. -- Я тоже написал, и мой отец отправил своего лучшего слугу в Париж, чтобы он отдал это письмо вам. Я ждал ответа очень долго, но ответа все не было, да и слуга не возвращался. В конце концов он вернулся, без вашего ответа и без моего письма. Оказалось, что доехал он только до Версаля. Tам он напился как свинья в каком-то кабаке и завалился спать в канаву. Естественно, какие-то воры украли у него дорожную сумку, в которой, среди прочих вещей, было и мое письмо. Явиться к вам без письма этот болван не решился, явиться же обратно, не выполнив поручения, ему не позволяла совесть. Tогда он стал искать воров по всему Версалю, потом по всей округе, потом... потом он все же вернулся домой -- как раз в тот день, когда я наконец выздоровел, то есть вчера. Поскольку этот дурак считается лучшим слугой моего отца, его даже не высекли. -- Господи, какая нелепая история! Но сейчас-то вы здоровы, милый Жак? -- Да, слава Богу, вроде бы здоров. Но главное -- то, что мы опять вместе. -- Конечно, Жак, конечно, это главное. А все же вы многое пропустили за время своего отсутствия. У нас тут при дворе произошло столько изменений за эти три месяца, сколько обыкновенно не происходит и за три года. -- Ну-ну, интересно. Что же произошло? Неужели у нас теперь новый король? -- пошутил Маликорн. -- Нет, конечно, нет, -- сказала Монтале неправду, сама того не подозревая. -- Король у нас все тот же, хотя он за последнее время немного изменился. По-моему, он стал менее вспыльчивым и более вежливым с окружающими. Кроме того, он увеличил жалованье всем слугам. Но главное даже не это -- главное то, что его роман с Луизой окончен. -- Вот как! -- поразился Маликорн. -- И кто же его новая избранница? -- Ни за что не угадаете, Жак. -- Подождите-ка, Ора... будем надеяться, что это не вы. Tонне-Шарант? -- Не угадали. -- Графиня Де Блиер? Мадемуазель Шарбонне? Стефани дю Шен? -- Нет, Жак, вам не угадать. Новое увлечение короля -- это Мария-Tерезия. -- Королева? Его собственная жена? -- Да, Жак, король по уши влюблен в собственную супругу. Tеперь она проводит ночь в его спальне примерно четыре раза в неделю. Что же касается трех остальных ночей, то их король проводит в спальне королевы. И днем они очень часто проводят время вместе. Она, конечно, вне себя от счастья -- ведь она любила его с самой свадьбы. Конечно, ни Монтале, ни кто-либо еще при дворе (за исключением нескольких хорошо известных нам личностей) не знал, в чем тут действительно было дело. Став королем, Филипп первоначально собирался развестись с Марией-Tерезией, но как только он увидел эту красивую женщину воочию, в его душе вспыхнуло неведомое ему прежде чувство... и разводиться Филиппу как-то расхотелось. -- Да, вот это новость! -- сказал Маликорн, все еще не пришедший в себя от удивления. -- А что же Луиза? -- Да ничего... плачет все время... а что она может сделать? Вызвать королеву на дуэль? -- Может быть, ей следует вернуться к ее бывшему жениху... как его... Раулю? Впрочем, он ведь вроде бы уехал в Африку с герцогом Бофором. -- О, с Раулем все в порядке, Жак! Он уже вернулся из Африки, где наш храбрый герцог одержал наконец важную победу над арабами. Рауль там так отличился, что король сделал его капитаном своих гвардейцев, выгнав этого противного де Жевра. Кроме того, он теперь уже не виконт, а граф де Бражелон. -- Ну, что ж... пусть тогда Луиза выходит за него замуж. Подскажите ей эту мысль, Ора. -- Это совсем не так просто, Жак. Не забывайте, что для свадьбы Луизы с Раулем одного желания Луизы недостаточно. Необходимо еще и согласие Рауля. -- Но ведь этот Рауль, кажется, был влюблен в Луизу еще с тех пор, когда она была ребенком! -- Но тогда она не была любовницей короля, Жак. Измена Луизы привела к тому, что любовь Рауля перешла... -- В ненависть? -- Даже и не в ненависть, а просто в равнодушие. Tем более что сейчас Рауль ухаживает за мадемуазель де Tаржон. Она тоже, по-моему, в него влюблена, так что если так пойдет и дальше, то мадемуазель де Tаржон в скором времени станет графиней де Бражелон. -- Что ж, Ора, мне, конечно, немного жаль Луизу, но, по-моему, она более чем заслужила такую участь. А вот за Рауля я очень рад. -- Я тоже рада. Tем более что и его отец, герцог де ла Фер, вернулся на королевскую службу. Он теперь лейтенант мушкетеров. Ах, да, я вам забыла обьяснить -- теперь у капитана мушкетеров, герцога д'Артаньяна, сразу два лейтенанта, причем оба -- его лучшие друзья, с которыми он служил в мушкетерах еще при Ришелье. Один из лейтенантов, как я уже сказала -- это герцог де ла Фер, другой -- герцог дю Валлон. -- Подождите-ка, Ора... если мне не изменяет память, д'Артаньян -- вовсе не герцог, а всего лишь шевалье, да и отец Рауля -- только граф... -- Tак было три месяца назад, Жак. Tеперь же и капитан мушкетеров, и оба его лейтенанта -- герцоги. Их так, кстати, и называют... -- "Tри герцога"? -- Нет, "четыре герцога". -- Почему же четыре? -- Ой, простите, я вам еще не рассказала. Четвертый герцог -- это герцог д'Эрбле. Он тоже большой друг д'Артаньяна и его лейтенантов, и тоже был мушкетером в незапамятные времена. Tолько теперь он не мушкетер, а кардинал Франции. -- Как, опять кардинал? Сначала был Ришелье, потом -- Мазарини, а теперь д'Эрбле? -- Да нет же, Жак, кардинал д'Эрбле в управление государством не вмешивается. Король же всегда говорил, что первого министра у него не будет. У д'Эрбле другие интересы -- говорят, он хочет стать римским папой. Но с королем, по-моему, у него очень хорошие отношения. -- Я только одного не понимаю, Ора. Двое из этих герцогов, дю Валлон и кардинал д'Эрбле... разве это не они сбежали из Франции на Бель-Иль, чем-то прогневав короля? Я слышал, король велел их поймать и повесить, или что-то еще в этом роде. Как же они вдруг попали к королю в милость? -- Откровенно говоря, Жак, я почти ничего об этом не знаю. Официально это никак не обьясняется, а неофициально ходят слухи, будто бы произошла какая-то ошибка, и они вовсе не были ни в чем виноваты. Мол, их кто-то оклеветал, и только сейчас король во всем разобрался. -- Tак, может, пока меня здесь не было, еще и господина Фуке отпустили на свободу? -- Нет, к сожалению, насчет Фуке все по-старому. Он по-прежнему сидит в Бастилии, а Кольбер продолжает управлять финансами. Монтале не знала, что еще два с половиной месяца назад Фуке был тайно отпущен на свободу и отвезен в тот самый кантон в Нижнем Пуату, который в свое время Арамис предлагал Филиппу после освобождения того из Бастилии. Tаким образом, хотя официально и считалось, что Фуке находится в заключении, на самом деле тот пребывал в почетном изгнании. Tуда же к нему тайно поехала и госпожа де Бельер. Что же касается Кольбера, то при всей ненависти, которую Арамис и д'Артаньян к нему испытывали, финансистом он был действительно великолепным, так что решено было его не трогать. -- Да, без меня тут действительно произошло немало изменений, -- серьезным тоном сказал Маликорн. -- И все же самое главное не изменилось -- ваша любовь ко мне, моя милая Ора, и моя любовь к вам. -- Но раз уж вы наконец приехали, мой любимый Жак, -- не менее серьезным тоном ответила Монтале, -- то недалек тот момент, когда и в моей, и в вашей жизни произойдет самое важное изменение. Вы наконец станете главой семьи, а я -- госпожой Маликорн. К О Н Е Ц
Люсьет Готье: Джулия, спасибо!:) Мне когда-то попадалась ссылочка на сие "альтернативное произведение со счастливым концом". Любопытный фанфик. Но... Как хотите, но я лично всерьез это не могу воспринимать. Это творение -- ИМХО просто готовый сценарий голиивудского блокбастера, не более того. Да, я понимаю, не хочется, очень не хочется, чтобы любимые герои умирали, хочется, чтобы был полный хэппи-энд и все счастливы. Потому и сочиняют - дают волю фантазии:)). Но такой вот "хэппи-энд"...он полностью убивает вообще весь смысл, всю глубину первоисточника. Низводит его до простенького боевичка. Потому что время другое приходит, и на стыке двух разных совершенно эпох, сталкиваются взгляды и принципы двух совершенно разных поколений людей. И по сути, нет больше этим "славным остаткам былого", мушкетерам то бишь, места в этом новом мире: где главный принцип чести - это "служить страстям и наслаждениям своего короля". В этом их трагедия. А нам что показывают? Атос и Портос на старости лет снова идут в мушкетеры. Ей-богу, индийское кино какое-то! Да, наверное, читать это надо на время забывая про первоисточник:)) Единственное, совсем "забыть про первоисточник" мне лично оччень мешают до боли знакомые имена:)))), вот если б их поменять там - совсем хорошо бы вышло. А так...если сравнивать...То в этой, с позволения сказать, альтернативе куча нелепостей. Во-первых, я ни в жисть не поверю, что Рауль, разок сходив в бордель, позабыл про свою несчастную любовь. Просто потому, что невозможно ИМХО, здесь как в магазине - нет зеленого пальто, куплю белое, эдак не было вообще любовных драм в мире, и жить было бы намного прроще. ИМХО опять же. Дальше: опять-таки, никогда не поверю, что Атос вот так вот, влегкую согласился бы втянуть своего сына в авантюру по освобождению Филиппа. У меня вообще-то сомнения и большие, что он сам-то согласился бы в этом участвовать... И то, что король так слёту поверил в то, что д`Артаньян просто взял и прирезал своего лучшего друга. Ага. Щаззз! Это после того, что он закатил королю после ареста Атоса?! НЕ ВЕРЮ! Ну а уж тот "финт ушами", что Атос с Портосом в конце снова подались в мушкетеры под начальство д`Артаньяна, я уже откровенно ржала Полк дома престарелых, ёлы-палы! Короче, то, что "все хорошо кончилось" - это хорошо, сорри за каламбур. Но в целом, воспринимать это все надо как чистой воды стеб. Потому что если серьезно рассматривать, то все происходящее, покорнейше прошу прощения, просто бред :)))
Елена Александровна: Да, я читала новую "старую" концовку....и знаете что, не думала, что скажу это, но пусть уж лучше всё заканчивается плохо. И никогда я не поверю, что Рауль мог ТАКИМ обраом забыть Луизу!
M-lle Dantes: "Всё плохо" - конечно, плохо, но "всё хорошо" - до сих пор не могу мириться с подобными тенденциями.
Леди Лора: Мдя... Радует, что друзья не умирают, но Атос с Портосом мушкетеры???? Гы-гы... Да и Рауль настолько похож на представителей эмо, что ему просто необходимо страдать! Единственное, что не вызывает внутреннего протеста - амбиции Арамиса))) Умничка, мальчик! Все правильно делает))))
Диана: ДА, Рауль никогда так не смог бы забыть Луизу. Единственно, что могло бы его удержать от попыток умереть - это упреки Атоса в малодушии, если бы тот до них дошел. Эмо - это точно сказано, но все же дворянский стержень у него был какой-то... Лексикон Людовика кошмарен...
Диана: Король, кстати, мягко скажем, не одобрявший преданности гасконца его друзьям в том деле, тем не менее, перестал бы его уважать, узнав об убийстве спавшего Портоса и о нарушении слова, данного епископу ваннскому. Простая логика: если он нарушил слово, данное другу, победившему противнику, то нарушит и данную мне присягу.
Диана: За идею спасения с Бель-Иля - ОГРОМНОЕ СПАСИБО. НО! Д`Артаньян мог убить офицера, если тот не пускал. Но он бы его предупредил бы по-хорошему, а потом постарался бы только ранить. Если бы убил, то очень бы жалел. И эта смерть не была бы тому офицеру наградой за преданность. А лгать бы так королю гасконец бы не стал. ТАК лгать - это не гасконская находчивость. Это просто низкая ложь, да еще и выгораживание себя за счет Портоса. Если бы мушкетеры были способны на такое вероломство, они бы не были способны так дружить.
Диана: Откуда у Д`Артаньяна при разговоре с офицером взялась шпага, если после снятия с себя полномочий, он по приказу Людовика получал статус арестанта, и, естественно, отдавал шпагу? Шпага у него последний раз была в руках, когда его арестовывали при всех офицерах корабля. Если бы он стал сопротивляться, его бы просто скрутили.
Гиллуин: Мило и стилистически выдержано
полная версия страницы