Форум » Нас четверо! » Точка рандеву » Ответить
Точка рандеву
Atenae: А, была-не была! Не знаю, где это ещё можно вывалить! Необходимое предисловие. Иначе читатель рискует заработать вывих мозга, так мне сказали. В общем, жили-были детки. Которые играли в мушкетёров. И не только в них. и писали многотомный труд под названием "Проект "Фантом". И был проект "Фантом" подразделением Института Пространства и Времени, где трудились наши любимые герои из самых разных произведений. Геройствовали в иных мирах на благо человечества. А потом авторы повзрослели и забросили сей труд. Чем всё это закончилось, может узнать терпеливый читатель, ежели захочет прочесть рассказ "Точка рандеву".
Ответов - 13
Atenae: Стена была – ничего себе особенного. Стена, как стена. С облупившейся штукатуркой жёлто-оранжевого цвета, в какой привычно красят обветшалые «хрущёбы», стараясь придать им праздничный вид. И цоколь тоже привычно сыпался, изъеденный грибком. Арман ковырнул цоколь носком ботинка. Цоколь был таким же, как вчера и позавчера. А вот ботинки запылились настолько, что угрожающе теряли вид. И это было признаком того, что время в Городе всё же течёт. Вторым доказательством было отражение, которое Арман созерцал минут пять назад в витрине магазина сувениров. Отражение подробностями не отличалось, но чёрную щетину, могучим лесом возросшую на некогда интеллигентной физиономии, отображало вполне отчётливо. Потерявшая свежесть рубашка тоже добавляла красок в общую картину одичания. В затенённом стекле, разумеется, грязи было не видно, но он брезгливо ёжился всякий раз, когда воротник прилипал к шее. Спасибо, что сегодня не жарко! Он представления не имел, кого благодарит, и что за день сегодня, и сколько он уже блуждает здесь. Странным свойством этого места была способность воздействовать на мозг, «выпаривая» из него воспоминания и мысли. Когда Арман поймал себя на этом, он определил список ритуалов, которые не отличались глубоким значением, но заставляли сохранять рассудок некой видимостью обязательных дел. Колупание цоколя по Космической 9 было одним из таких ритуалов. Он делал это ежедневно, совсем понемногу, поскольку в его планы не входило пробить стену или вырыть туннель. Просто нанести некоторые повреждения. Чтобы убедиться назавтра, что цоколь снова цел. На Космической жизнь не обнаружена, - грустно констатировал он и проследовал дальше – чтобы совершить следующий из своих бессмысленных ритуалов. Миновал детскую площадку, нырнул в подворотню. Двор был пустым и прохладным, словно спал ранним утром, не спеша обманываться торопливым летним рассветом. Но рассвет был не рассвет, и сон не сон. И думать об этом вообще не хотелось. Под балконом, в разросшейся сирени, Арман нашёл то, что искал. Чью-то сокровенную тайну. На стене в метре от земли был начерчен мелом пучок из четырёх не очень ровных прутьев (шпаг, видимо), а ниже неуверенным почерком первоклассника выведено: «Один за всех, и все – за одного» Замечательная максима. Только где все? Армана сюда тянуло. Какие-то из ритуалов он мог ещё пропустить, но навестить это секретное убежище в кустах нужно было обязательно. Он не мог понять, в чём тут дело, но надпись на стене – это правильно. И ещё… эта надпись - единственное, что появилось здесь уже при нём. Не было, не было, а потом вдруг … И с тех пор надпись всегда оказывалась здесь. Хотя Арман за неё боялся: а ну как исчезнет так же, как возникла? И если неизменность штукатурки на Космической, игнорировавшей все его усилия, как-то удручала, то постоянство, с которым встречала его надпись, внушало бодрость. И почему-то было тревожно за того, кто её оставил. Постояв под стеной в странной надежде на что-то, что МОГЛО здесь с ним произойти, Арман выбрался из сирени и нехотя побрёл в сторону Проспекта – отправлять следующий ритуал. На Проспекте стояли электронные часы, исправно отстукивавшие время. Иногда они показывали даже температуру воздуха. Но число или месяц – никогда. И всё же Арман навещал часы каждый день, надеясь, что они сжалятся над его постоянством. «Какое, милые, у вас тысячелетье на дворе?»Ответа он не помнил. Автора - тоже. Но было смутное ощущение, что это Пастернак. Имя, которое тоже ничего не говорило. Летнее небо оставалось каким-то белёсым. И сумеречным. Впрочем, как всегда. Арман не мог сказать, застила ли его лёгкая облачность, или же его День Сурка происходил одним и тем же бесконечным вечером. Первое время он пытался наблюдать за небом, потом его одолело равнодушие. Помнится, он лежал тогда на лавочке в парке, закинув руки за голову, и ему хотелось наплевать на всё на свете. И это до сих пор оставалось одним из самых ярких воспоминаний. Странно, память обо всём происходившем с ним здесь, оставалось ясной. А вот все события предшествующей жизни словно исчезли, стёртые одной из первых ночёвок. Тогда он ещё не знал, что все физиологические процессы в его организме остановились, что он может спокойно обходиться без сна и еды, хотя ничто не мешает ему выспаться или напиться. И что ночь в Городе никогда не наступает. Просто со временем сознание неумолимо меркнет, а потом он приходит в себя в совершенно ином месте, с более или менее ясной головой, чтобы продолжать свои исследования, которые всё больше сводились к бессмысленному топтанию тротуаров. Потому что ни одна дверь в Городе не желала его впускать. То, что собственное тело оказалось таким покладистым, его вполне устраивало. Потому что пищи в Городе он никогда не находил. А если бы и нашёл, найденное едва ли было бы свежим. Проспект поражал полным, категорическим отсутствием транспорта. Даже вдоль обочин не дремали припаркованные автомобили. Всякая жизнь словно бы в одночасье покинула Город, и только неприкаянный мужчина средних лет шатался по нему из конца в конец, потихоньку сходя с ума. Кошмарно чистенькое, дистиллированное такое одиночество. - Может, я уже и сам мёртвый? Если выпить нет, то всё может… - вслух процитировал Арман, остановившись посреди улицы. Он опять не помнил, чьи это стихи. Выпить было. Помнится, ещё где-то близко к началу одиссеи, ноги привели его в кафе «Усталый пилот». Претенциозная забегаловка, где в качестве наружного декора и рекламы использовалась хвостовая часть самолёта, выступающего из «разбитой» стены. Это было единственное место в Городе, позволявшее ему войти. - Усталый пилот или усталый диспетчер? Какая разница? – провозгласил Арман, оценив креатив рекламщиков. Теперь он уже не помнил, почему ему пришёл в голову диспетчер, но хорошо помнил, что в забегаловке нашёлся брют. Странно это было: пустое, не очень чистое кафе - и брют. Арман взял бокал со стойки и решил, что не уйдёт, пока в бутылке остаётся хоть капля. Но высосать бутылку ему неожиданно оказалось не под силу. И надираться в одиночестве шампанским – это не аристократизм, а пижонство. И вообще, он любит не такие сухие вина. Стоп! А вот это правда. Ему не нравится брют. А вот малаги он бы выпил, наверное. Сладость испанских вин, привкус жжёнки, горечь печали. Почему? Как давно это было? О себе он не помнил ничего. Даже собственный голос казался непривычным. Время от времени Арман позволял себе говорить вслух, чтобы тишина не так оттаптывала уши. Почти таким же непривычным было тело. Нет, с координацией движений всё оставалось в порядке. Но однажды он снял рубашку, чтобы сполоснуть её в фонтане, - и обнаружил на груди здоровенный резаный шрам. С такой отметиной должно быть связано многое, скажем, палата интенсивной терапии, но не всплывало абсолютно ничего. Он и о шраме-то вспоминал, когда тот начинал ныть, а это случалось нечасто. - Может, я уже и сам мёртвый? – повторил Арман смутно знакомые строки. Это казалось похожим на истину. Умер – и попал в ад. Почему-то он был уверен в том, что ад в своей прошлой жизни вполне добросовестно заслужил. И что ад его должен быть именно таким – без единого человека. Итак, в кафе «Усталый пилот» оставался недопитый брют. Но пить не хотелось, и он не пошёл к «Усталому пилоту», а продолжал стоять на Проспекте, созерцая электронное табло, показывавшее 19.34. Табло неудачно торчало перед дворцом культуры в стиле «советский вампир», и для того, чтобы взглянуть на него, обычно водителям приходилось поворачивать голову. Но Арман не сидел за рулём, и ему ничего не мешало, кроме того, что сознание начинало неумолимо плыть, предвещая скорую «перезагрузку». То есть, очень скоро. Минут через пять, наверное. А пока он тупо разглядывал гипсовые фигуры передовиков на фронтоне и гадал, почему это место ему сегодня не нравится. Причина обнаружилась прежде, чем он отключился. Арман уловил движение и успел развернуться, чтобы встретить «зеркальника» хуком слева. И это не позволило незваному гостю сграбастать его, чтобы придушить или оторвать что-нибудь жизненно важное. Иных последствий удар не возымел. Почти. У «зеркальника» слегка повело голову, а вот костяшки пальцев ощутимо заныли. Ну да, сам-то он живой! А чтобы «зеркальнику» устроить сотрясение мозга, его надо железнодорожной шпалой бить. И то исход гадательный. Арман вообще не был уверен, что в безликих головах этих тварей имеется мозг. Когда он впервые повстречал «зеркальника», то обрадовался ему, как родному. Человек, батюшки-светы! Но «человек» приблизился, и радость испарилась без остатка – стоило взглянуть на гладкую серую поверхность, заменявшую встречному лицо. А ещё через пару мгновений Арману пришлось спасать свою жизнь всеми способами, включая постыдное бегство. По счастью, «зеркальники» попадались ему всё же не каждый цикл (он по привычке всё ещё звал их днями, хотя прожить полноценный день от рассвета до заката никогда не удавалось). То ли тварей в Городе было немного, то ли он натыкался всё время на одну и ту же, просто она трансформировалась. В последнем он сомневался. «Зеркальники» ему встречались обоих полов. Этот, сегодняшний, был мужчиной. Кабы «зеркальник» был человеком, да кабы с ним драться на равных, то ничего себе особенного. Примерно того же телосложения, что и Арман. Такой же поджарый мужик среднего роста. И тоже в белой рубашке… И ещё… у этого БЫЛО лицо!.. Арман прянул в ужасе, разглядев знакомую шевелюру – изрядно отросшую, чуть волнистую и в лёгком беспорядке. Удивительно, что в лёгком – при таком-то образе жизни! И аккуратно подстриженные усы. У оригинала они уже не отличались той аккуратностью, но «зеркальник» отражал его в наилучшем виде. Вот только глаза… глаза казались мёртвыми и водянистыми. И в них точно не было той паники, которую Арман испытывал при виде столь знакомого лица! В них вообще не было выражения, если уж быть точным. Не отражали они даже единственное стремление голема – убить, растерзать человека, случайно встреченного по дороге. Голем снова пошёл в атаку. По счастью, подвижностью эти твари не отличались. А вот силой обладали немереной. Арман ушёл от смертельного захвата и врезал своему отвратительному отражению пяткой в ухо. Мозгов у голема не было, но законы физики для всех едины. Сила инерции швырнула «зеркальника» на мостовую. Появился шанс убежать. Чем бы ни занимался Арман в прежней жизни, бить морды и быстро бегать ему там явно приходилось. Обычно, встречая «зеркальника», он так и поступал. Остановить голема всегда удавалось, уничтожить – никогда. Но сегодня его удержало от бегства острое чувство протеста: по Городу будет разгуливать бессмысленная жуткая тварь с ЕГО лицом! И пусть он знал, что в Городе никого нет, пусть сто раз проверил это на опыте, а всё равно – не хотелось! «Зеркальник» начинал подниматься с асфальта. Двигался он так, словно позвоночник пытался выполнить какие-то изначально невозможные, физиологически чуждые ему движения. Арман стоял поодаль и думал, что же с ним делать. Идей, потрясающих эффективностью, не наблюдалось. Голыми руками шкуру этого ходячего кошмара не пробить. Да если бы и пробил… однажды это ему удалось. Но из раны излилась тягучая зеркальная субстанция, призадумалась мерзкой лужицей на асфальте – и начала вновь обретать форму. Как в каком-то старом фильме про робота-убийцу, который Арман видел непонятно когда и где. После того случая он стал звать големов «зеркальниками». Эх, ну хоть какое бы оружие! Пусть самое никчёмное, вроде той невозможной китайской селёдки, выставленной в витрине сувенирного магазина, где он изучал своё отражение. Совершенная селёдка – огромный и шипастый двуручный меч, не имеющий аналогов во времени и пространстве! Зато сразу видно – тяжёлый, зараза! Самое то для тупой зеркальной башки.Несуразный зомби, наконец, подобрал под себя ноги и выпрямился. Арман же вдруг чуть не упал, потеряв равновесие от тяжести, неожиданно оказавшейся в руках. Наколдовал! Не мог чего поприличнее. Вот тебе оружие, моя, радость! То, которое просил. Полутораметровая рельса из незакалённой стали, и никакого баланса. И только один удар в запасе. Потому что после этого удара слабый черен двуручника обломится. Хорошо, если не раньше.«Зеркальник» снова двигался. Арман отступил, занеся меч над головой, взял разбег, чтобы использовать для атаки не только вес железяки, но и вес собственного тела. Размахнулся на бегу. Лезвие клюнуло вниз, но он всё же сумел насадить на него «зеркальника» и врубиться вместе с ним в основание часов, где за пластиковым кожухом прятались всяческие электронные потроха. Посыпали искры, рукоятку дёрнуло током (хорошо, что она, и впрямь, обломилась). «Зеркальник» слабо шевелил конечностями, как огромный жук, но не мог освободиться от пришпилившего его лезвия. Арман снова получил передышку. Интересно, будут ли завтра часы идти? Или битва с големом что-то меняет в здешних распорядках? Зеркальная субстанция, неровными комками скатывалась по ногам монстра от пупка, куда пришёлся удар, и шлёпалась на землю. Смотреть на это было противно и жутко. Как на собственную смерть. Хотя выражение красивого лица так и не изменилось. Голем корчился на мече, сохраняя полнейшую невозмутимость. И это было ещё противнее. А самое неприятное – что антракт скоро закончится, этот терминатор хренов соберётся заново, и опять придётся что-то с ним делать. Искры всё ещё сыпались из-под лезвия. Вот интересно, людей в Городе нет, а подача электричества продолжается! Некоторые искры попятнали рубашку голема, и эти пятна увеличивались, словно тлела бумага. Армана заинтересовало. Судя по всему, «зеркальник» был способен гореть. Чёрт возьми, как удачно!Арман нащупал в кармане зажигалку. Его всегда изумляло, когда он натыкался на неё там, потому что, как ни мало помнил он о себе, но сохранял стойкое убеждение, что в прежней жизни был некурящим. Но зажигалка была, причём хорошая такая, не дешёвая чиркалка, которая или не подаёт признаков жизни, или воображает себя автогеном. Арман отщёлкнул крышку (пьеза сработала исправно, занялся ровный голубоватый огонёк) и швырнул зажигалку под ноги своему двойнику. Эффект превзошёл ожидания. Ботинки голема вспыхнули, огонь побежал по брюкам, которые на глазах стали съёживаться, будто горящая газета. Не прошло и минуты, как «зеркальник» полыхал весь, а потом от него стали отрываться рдеющие по краям клочья летучего бумажного пепла, возносясь током горячего воздуха в вечернее небо. А зеркальная субстанция, излившаяся на асфальт, утратив оболочку, застыла там, приняв форму и фактуру поверхности. Бумажный фантом? Так просто?Арман носком ботинка выковырнул из остатков голема зажигалку, поднял её, погасил и вернул в карман брюк. В этом странном мире пустоты и призраков она оказалась ценным оружием. Впрочем, с оружием тоже всё было до странности просто. Достаточно захотеть. Ай да я! Арман Всемогущий.После драки он ощутил неожиданный прилив бодрости. Сшибка прогнала из мозгов обморочную муть. Кажется, «перезагрузка» откладывалась. А ещё, в голове вместо прежних бессвязных строк наконец зазвучал полноценный текст: Ночь сегодня отмокает туманом. За стеной храпит сосед дерзко. Я спокойно сплю, когда пьяный. Нынче трезвый я, и мне мерзко. Я рвану бронежилет, всхлипну— Очень трёт, зараза, мне спину. Со двора опять летят хрипы... Я базуку с чердака выну. Почесавши свой живот грязный, я устроюсь у окна тихо. По кустам исподтишка хрясну! Будет им теперь любить лихо. …Мирослава… Её звали Мирослава. Каштановые волосы, глаза цвета крепкого чая. И утончённые пальцы, которые всё время что-то рисовали на любом подвернувшемся клочке. Бумажку со стихами она тоже изрисовала… …а стих назывался «Футуристическая похмельная»… Завывают в небесах баньши, Значит, завтра снова дождь будет, Скоро год, как не был я в бане, Потому и не хожу в люди. Плотоядные шалят зомби. Развелось их тут у нас! Тыщи! Барабашка в потолок долбит— Приключения свои ищет. Достучался — я топор кинул. Конвульсивно стук его замер. Стёр совсем бронежилет спину. Было б что, уже б давно запил! Нет клопов, но по углам — духи. И пальнуть нельзя — дыра будет. Я бы духам оборвал ухи, Только как? Ведь духи — не люди! Может, я уже и сам мёртвый? Если выпить нет, то всё - может. И сосед храпит... Ну, всё, к чёрту! Щас пойду и дам ему в рожу! Арман рассмеялся. Стихи были забавными и сами по себе. Но ещё забавнее - что воспоминания продолжали поступать… Обеденный перерыв в конторе… И все дурачились. Мирка принесла новый стих, подмигнула ему («Угадайте, кому посвящается?»), а Начальник (Чёрт, как его звали, начальника?) предложил продолжить экзерсисы и создать цикл под названием «Вальпургиева ночь». И все согласились. И было смешно. Арман и сам поднатужился и выдал: Коль в ночи барабашки мерещатся, Относитесь к видениям проще. Зомби – это дрекольем лечится. Пьянство тоже. Но бить будут дольше. И получил кусок колбасы от Мирки – за реализм в искусстве, и банан от жены - за вклад в поэзию. Это были единственные строки, которые он в жизни зарифмовал. У нас была замечательная контора! Вспомнить бы ещё, чем она занималась. Очень крутая контора... Жаль, что я такой беспамятный. Если за драку с монстрами здесь дают такой чудесный бонус, то попрошу сюда, не стесняйтесь!А потом враз перехватило дух. Тот банан за вклад в поэзию… и смеющиеся голубые глаза… Почему же он вспомнил только сейчас?.. А если она тоже мыкается по этому вымершему городу и не может его найти, потому что он забыл место встречи? И ей так же плохо… и… «зеркальники»!.. Сумеет ли она справиться с «зеркальниками»? Впрочем, она всегда и со всем справлялась. Это он знал наверняка. А «бонусы» продолжались. Теперь пришло озарение. Арман развернулся и, что было сил, рванул в боковую улочку. Ему непременно надо туда, на юг. Он вдруг понял, что до сих пор двигался в очень ограниченном пространстве, и только с востока на запад. Иные направления были для него закрыты. Улочки и теперь незнакомо крутили, петляли, упирались в котлованы и стены, но он был упрям. Когда дорогу в очередной раз преградил забор из металлопрофиля, Арман просто завалил его, протопал по рифлёному железу, прорвался сквозь какие-то обои (Кто наклеил обои посреди улицы?) и рухнул ничком, зацепившись. А когда поднялся, то неожиданно оказался на два квартала ближе, чем рассчитывал. Дыхание начинало сбиваться. Пробежать в таком темпе четыре километра, бесконечно форсируя препятствия, - марафон для суперменов. И когда на углу набережной знакомой свечкой встал дом, Арман перешёл на шаг, с трудом преодолевая последние метры. Дверь в подъезд была открыта и впустила его. Конечно, это ведь был его дом, ИХ дом. Последним усилием преодолев лестницу, Арман тяжело опёрся о дверь. Ключей в карманах не было. Но это его не остановит. Он вдруг отчётливо вспомнил, какая слабая там филёнка. Он сам заделывал её войлоком и дерматином с той стороны… пустяки, потом починит! Сейчас главное войти. И увидеть сияющие бирюзовые глаза… и всё вспомнить, наконец… Он навалился плечом на дверь… и обрушился в обморочную пустоту…
Atenae: * * * Беспамятство отступало как-то неровно, рывками. Сначала вернулось обоняние… пахло мышами… Зрение работать отказывалось… потом он различил узкую полоску дневного света над головой и понял, что просто в помещении темно… …а тело всё равно не повиновалось… он собрал всю свою волю, чтобы заставить его чувствовать – и зашипел от резкой боли. Действительность вернулась! Арман приподнялся, преодолевая слабость занемевшего тела, и понял, что лежит связанный по рукам и ногам, в каком-то подвале. Кто-то напал на него в собственном подъезде и положил отдыхать в холодке. Само по себе – ничего отрадного. Но это значит, что в Городе есть люди. Не «зеркальники» же это сделали! А теперь надо выбираться! Он нащупал пальцами верёвку. Безнадёга! Крепчайший капроновый шнур – не растянешь, не порвёшь. И перетирать будешь целую геологическую эпоху. А так не пойдёт. Эти ребята могут вернуться, и кто знает, что у них на уме? Зачем на меня было вообще нападать? Хожу себе… никого не трогаю, починяю примус… А рукописи не горят…Булгаков… М.А.… Нет, как это не горят? Ещё как горят! И капрон горит за милую душу. А в кармане зажигалка. Если не отобрали, конечно.Зажигалку не отобрали. Арман подобрался к стене, опираясь на неё, потом невероятно извернулся, дотягиваясь до кармана. Хорошо, что руки длинные. В задний клади в следующий раз, тупица! В задний! Зажигалка не удержалась на кончиках пальцев и укатилась под стену. Слава богу, не погасла. Но искать её пришлось на ощупь. Арман зашипел, когда огонёк опалил кожу… Вс-с… наш-шёл!… но путы мгновенно ослабели. Верёвку на ногах он распутал, не пережигая. В подвале отчётливо пахло горелым. Не хватало ещё пожар устроить и геройски погибнуть в нём! Арман резко обернулся, ища очаг возгорания… Горела стена за спиной. Горела медленно, неохотно, как горят старые обои. Хотя обоев на ней не было, он только что плечами чувствовал холодный бетон. А она горела… И в прогоревшую дыру открывался чудесный вид на утреннюю набережную… И это было уже совсем никуда. Арман взялся за край дыры, рванул на себя. Тлеющий кусок бумаги остался в руках, дыра стала шире. Он оторвал ещё несколько кусков и выбрался наружу. Его держали в темнице из бумаги? Невозможно! Впрочем… а почему нет? В этом Городе как-то резко менялись границы возможного. Хорошо, он всё ещё рядом с домом. И сейчас он вооружится и пойдёт туда. И теперь уже непременно войдёт. На этот раз Арман не стал представлять себе никчёмных китайских сувениров. Он вспомнил надпись на стене и решил, что ему нужна шпага. Боевая шпага с широким лезвием, почти меч, конец XVI века, витая гарда. Потяжелее, помассивнее… чем что?... Не вспомнить, не важно… Такая, чтобы шкуры «зеркальников» порола и не ломалась. Портос называл её Бализардой!Небольшое мыслительное усилие – и Бализарда была ему предоставлена. Арман привычно стиснул эфес и пообещал себе, что теперь его никто не остановит. Никто и не остановил. Ни в подъезде, ни на лестнице. Впрочем, здесь и вчера было пусто. Помедлив перед знакомой дверью, Арман прислушался к тому, что творилось за ней. А потом, повинуясь внезапному наитию, полоснул шпагой крест-накрест… Клинок рассек дверь, и в затхлость подъезда ворвался свежий ветер с реки. И всё поплыло, или это просто клочья бумаги колыхались перед глазами? Арман разорвал их и, холодея, шагнул туда, где должна была быть его квартира. Ветер дохнул ему в лицо. Ветер, гоняющий пыль в этом проклятом бумажном Городе. Городе-обманке… Потом он долго сидел на ступенях набережной, тупо глядя в бегущую воду. И не знал, что же теперь делать. Похоже, что вся его жизнь рвалась в клочья, подобно этим бумажным стенам. Жаль, что он сам не из бумаги, как тот урод! И нельзя поднести зажигалку и… Арман лизнул обожжённое запястье. Никакого «и…» не будет. А что будет? Надо будет побродить там, куда его не пускали раньше. Поискать что-то, что продолжало оставаться настоящим. Как он сам. Как эта шпага. Поискать тех, кто нехорошо обошёлся с ним вчера. А пока - куда?.. А за реку. На юг. И немедленно, надо заметить! Потому что оттуда явственно несёт бедой. Странно, людей нет, а беда есть! Арман встал и решительно рассек полотно, на котором была река. И шагнул в открывшуюся дыру. * * *
Atenae: - Не-ет! – простонал Геныч. – Не может быть! Но было же, дерьмо мамонта, было! Обе покрышки слева выстрелили одновременно, и автобус поехал юзом, разбрызгивая искры, волоча тяжеленную задницу – прямо под эстакаду. А потом на всей скорости шарахнулся о стойки. Стойки, конечно, не выдержали, эстакада осела прямо на крышу автобуса. В автобусе завыли и завизжали. Порядок, орут, значит, живы! Кто-то там ещё соображал, потому что проворные руки выдавили стёкла, приоткрыли перекошенную переднюю дверь, и пассажиры попёрли наружу – панически, бестолково, как перестоявшее тесто из-под крышки. И тут случилось самое поганое. Автобус накренился под весом тел и начал заваливаться. Прямо на тех, кто так стремился его покинуть. Геныч летел, не чуя ног. Нет, только не снова! Он же так старался, чтобы всё было пучком! Он сам уделал гада, и чемодан с пластидом вырвал вместе с руками. И оставалось только удостовериться, что этих неуделков благополучно довезут до трапа и погрузят в самолёт. И самолёт помашет ему крылышками с высоты. Но вот не вышло. А должно было выйти. Должно! И теперь Геныч мчался вперёд, чтобы сделать что-то прежде, чем этих несчастных сомнёт в кровавый блин. Хотя, что он мог сделать? Кроме как втиснуть в щель собственное тело, со всей дури упереться спиной о стену, а руками в стенку автобуса. Который продолжал медленно валиться. На них на всех. А значит, и на него. И ведь по закону максимальной пакости, как всегда никто не подоспеет. С той только разницей, что сегодня среди жертв будет один незадачливый рейдер. Зато для Геныча все проблемы разом закончатся… И всё же кто-то успел. Геныч услышал рядом запалённое дыхание. - Не лезь сюда! – провыл он. – Давай что-нибудь! - Что? – озадаченно прозвучало снаружи. - Голову свою дубовую! Доску, рычаг, домкрат! - Домкрат. Конечно, домкрат! - рассеянно повторил интеллигентный баритон. И что-то металлическое легко зазвенело на асфальте. Что-то, явно не годящееся в рычаги. Геныч едва не матюгнулся вслух. Потому что складывалось впечатление, что тот, снаружи, не очень понимает. А баритон звучал знакомо. Очень знакомо. Но думать об этом было уже некогда. Автобус снова рывком пошёл вниз, внутри завыли. Тяжесть сделалась совсем нестерпимой. - Ср-ра-ань! Ещё рывок, но на этот раз падение было чем-то остановлено. А потом давление стало уменьшаться. Геныч сделал полный вдох, потом ещё, не веря чуду. А потом рискнул убрать руки. Автобус больше не падал. Напротив, он поднимался. Спасительная щель продолжала увеличиваться. А потом Геныч увидел ДОМКРАТ. Да, нефиговый такой домкрат на колесах из автомастерской, не обычную фитюльку, что возят в багажнике. И поразился: когда же тот, другой, успел его добыть? А нет, ничего удивительного! Потому что теперь Геныч вспомнил, кому принадлежал голос. Арман Феру, главный диспетчер проекта «Фантом». А проект «Фантом» - это сборище самых крутых ребят всех времён и народов. И не вставайте у них на пути, лучше попробуйте укусить свою задницу. Толку будет больше! И раз Арману сказали «домкрат», значит, это будет домкрат. Без вопросов. Коленки разом ослабели, Геныч пополз наружу, не веря, что в кои веки всё закончилось благополучно. Изнутри стонали, снаружи галдели. Ага, набежали, с-спасатели! Где вас раньше-то носило? И ничьи руки его не приняли. Опять же, как всегда. Когда всё заканчивалось, Геныча, вроде, и не замечали. Он уже привык. К тому же, обычно всё кончалось трупами. И ему совсем не хотелось при этом присутствовать. Ну, вот совсем! Армана тоже не замечали. Он стоял, опершись о стену, и ошалело глядел на стонущую толпу, словно впервые видел столько народу разом. И в руке у него было то, что давеча там звенело – здоровенная такая шпага а-ла Портос. Ну, и нафига тут шпага? Геныч потянул его за руку: - Пошли, затопчут. Диспетчер глянул на него, взгляд был какой-то… замысловатый. По голове его отоварило, что ли? Однако же подчинился. Геныч отвёл его в сторону от толкучки, к пустующему терминалу. - Кстати, - пробурчал он. – Спасибо, что спас мою задницу. Она в этом очень нуждалась. Арман дезориентировано моргнул. - Спасибо, что нашёл меня, говорю! Я уж думал, что никогда не выберусь. Болтало из реальности в реальность, маяк накрылся. И везде, куда я ни выпадал, катастрофа за катастрофой. Думал, так и буду жмуриков собирать. Всех времён и всех национальностей. А ты меня нашёл. - Нашёл, - невпопад сказал Арман. И прозвучало это так, словно не говорил он чертовски давно. А потом поднял на него голубые глаза и улыбнулся своей неповторимой улыбкой, от которой сносило крышу у девочек, бабушек и мам. – Инди! - Ну да, Инди, - отмахнулся рейдер. – Что с тобой такое, а? - Инди. Индиана Джонс. Где твоя шляпа? - Видимо там же, где твоя голова. Потерял. А твоя где? Эспаньолку отрастил, шпагу завёл, а шляпы нет. Непорядок, брат! Арман рассеянно провёл рукой по лицу, словно только сейчас ощутив, что и впрямь растительность на подбородке гуще, чем на щеках, а потом снова улыбнулся. И улыбка опять выглядела беззащитной. Да что с ним такое, а? - Слушай, раз ты пришёл, значит, портал работает? Давай отсюда выбираться! Или тебе так понравился мой персональный ад? Диспетчер тряхнул головой, но как-то непонятно. То ли не понравилось, то ли о чём-то вспомнил. - Ну, где там аппаратура? Давай, брат, вынимай нас. Дома-то всё в порядке? - Дома? – Арман ощутимо помрачнел. – Аппаратура, говоришь? – он поднял шпагу. – Ну, что ж. Добро пожаловать домой! При виде его действий Геныч сначала решил, что он рехнулся. Потом передумал, поняв, что рехнулся сам. Диспетчер распорол своей шпагой пластиковую стену терминала, голой рукой разорвал её в клочья и шагнул в образовавшийся проём. - Ну, что же ты? Раз твой ад тебе наскучил, погуляем в моём, - он махнул рукой, приглашая. Геныч влез в дыру. И оказался в Городе. Но не в Институте Пространства и Времени, как ожидал, а возле старого кафе с торчащим из стены самолётным хвостом. - О, «Усталый пилот», - сказал он. – Или всё же «Усталый диспетчер»? Арман озадаченно на него посмотрел: - Кто? - Ты. Ты у нас диспетчер. Мы ходим по реальностям, делаем там глупости, ты следишь за нами, вытаскиваешь и отчитываешь. А потом сам срываешься в рейд и делаешь столько глупостей за раз, сколько весь остальной проект вместе взятый за полгода. Или за год. Что смотришь? Не так? - Так, - Арман вздохнул. Нет, категорически он Генычу сегодня не нравился! Как-то безнадёжно оглядел прилегающий двор, пожал плечами. И взгляд сделался усталый. - Зайдём. Брют будешь? - Лучше скотч. Диспетчер снова пожал плечами. - Как хочешь. Значит, скотч. Он вошёл в забегаловку, положил свою шпагу на стойку и отправился рыться в баре. Через минуту молча поставил перед рейдером непочатую бутылку виски. Геныч кивнул: - Будем! - Прозит! Они выпили. Нет, не только Арман археологу нынче не нравился. Что-то от местечка этого мороз по шкуре! - Знаешь, а тут как-то… - Ну? - Пустовато. Арман невесело хохотнул: - Правда? - Эй! И почему мы здесь? Почему не поехать в Институт? Диспетчер зачем-то достал из кармана зажигалку и крутил её в пальцах. - Поехать? А не на чем. Только пешком. И то, не уверен, что тут есть улицы, ведущие на север. - Что? - Правда, всегда остаётся это, - он тронул эфес шпаги. – Но тут есть сложность. Резать надо аккура-атненько, а то пропорешь вот так декорацию – и нету Института Пространства и Времени. Моего дома вон теперь нету. Геныч понял всё: - Э, да ты пьян, приятель? Арман выглядел как-то непривычно. Усталым, рассеянным – да. Но не пьяным. А нёс откровенную чушь. - Нет, Геныч, я не пьян. Не пил недели две. А не закусывал… погоди, сколько же я не закусывал? – кажется, он смеялся, но до чего же невесело. – Ну, не смотри на меня так! Этого города нет, всё мишура, обманка. Улицы есть, а домов за ними нет. Потому я и пришёл за тобой так легко. Разрезал реку – и пришёл. Это ловушка какая-то, понимаешь? Словно лабиринт из бумаги. И я в неё попался. А людей тут тоже нет. Как ты уже сам прозорливо заметил. Геныч вдруг понял, что забыл подышать. Он впопыхах глотнул воздух и закашлялся. Арман терпеливо пережидал, потом подсунул ему стакан воды. И погладил по спине. И Геныч понял, что никакие это не шутки. Совсем не шутки. - И давно? - Не знаю. Я потерял счёт времени. И рассудок почти потерял. Вчера вот только начал вспоминать. Уничтожил «зеркальника» - и начал. И теперь уже многое помню. Откуда эта зажигалка, скажем, - он снова вертел её в руках. Зажигалка была знатная: на пьезоэлементе, с гравировочкой на боку – Аквариус льёт воду из большого таза. День рождения у Армана был 17 февраля. Мирка, когда дарила, сказала: «- Знаю, что не куришь. Но в рейде это первейшая вещь. И на аборигенов действует. Будешь великий маг и …» «- …пироманьяк», - добавил Геныч. И все обнялись. Хорошее было время!.. - А кто такие эти… «подзеркальники»? Арман снова невесело улыбнулся: - Да, ходят тут всякие. Человекообразные. С виду вроде ничего, а посмотришь: носа нет, сплошное лицо. Или ещё хуже. Мне вот вчера с моим лицом попался. Геныч снова усомнился в рассудке друга, когда тот внезапно уставился на него, и синие глаза на миг стали страшными. - Если бы ты знал, Инди, как я боюсь встретить кого-то с твоим лицом! - Э-эй, о…ел, мать твою распротак! - Геныч едва успел отвести огонёк зажигалки, мгновенно оказавшийся перед носом. Нос спас, но пальцы опалил. Арман тяжело выдохнул: - Да. Это самое то слово. Прости. Доктор Джонс матерился редко. Но и Арман такое тоже не каждый день вытворял. Что же должно было сотвориться с мирозданием, чтобы невозмутимого диспетчера сорвало с нарезки? Арман внезапно уронил лицо в ладони. Длинные пальцы дрожали. Из ладоней глухо, но ровно донеслось: - Они бумажные, эти «зеркальники». Понимаешь? Они горят. Геныч не нашёл слов. Вместо этого просто стиснул плечо друга. И они посидели так, молча. - Что же могло случиться? – через пару минут деятельная натура археолога взяла своё. – Слушай, а вдруг это наша контора виновата? Портал пошёл в разнос, и весь город затянуло и раскидало по реальностям. Или ещё что? Арман выпрямился. Теперь он успокоился и больше походил на себя. - Ну, да. Один я остался. Такой порталоустойчивый. А «зеркальники» откуда? А бумажные стены? - Вот дерьмо! - ругнулся Геныч. - Мамонта? – уточнил Арман. - Ну, может и мамонта. Стоп, ты говорил, что давно уже здесь? И как ты в этом… живёшь? - Правду? Плохо. А точнее, совсем не живу. Не есть, не пить могу неделями. Вместо сна - забытьё какое-то, провалы в сознании. Сегодня обнаружил, что всё это из бумаги – и стал властелином мироздания. Впервые хожу, где хочу! – он снова горько рассмеялся. Обычно вот не смеялся, больше улыбался, да так тепло. А теперь что-то улыбок не видно. Геныч кивнул мрачно: - Вот и у меня тоже… Понимаешь, что получается? Скачу из реальности в реальность безо всякой аппаратуры, просто потемнеет в глазах, потом очнусь – бац! – а место уже другое. И везде катастрофы, смертоубийство. Я словно обречён на них смотреть. Пытаюсь вмешаться – и не могу! Словно меня и нет вовсе, такой вот кошмар! Арман кивнул: - Логично. Кошмар бессилия – для тебя. А для меня – бессмыслица. Кто-то же это придумал… - Как? - Да. Я забыл тебе сказать. В Городе есть ещё живые. Вчера, когда я в себя приходить начал, меня быстренько повязали. - Кто? - Хотел бы я знать. Я их не видел. Инди вдруг с уважением поглядел на шпагу. Хорошая, однако, вещь. Нужная. - А эти, которые жертвы катастроф, - внезапно сказал диспетчер. – Они сами-то себе помочь пытались? - Ну, пытались. Бестолково так. А я не мог ничего. - А если надо было просто создать условия? - Какие условия? - Чтобы они сами спаслись. Вроде того домкрата. - А, ну если…Кстати, где ты его взял? Здоровый, как чёрт. И так быстро. - Из воздуха. Не смотри на меня так, я не сумасшедший. Раньше меня это забавляло, теперь начинает раздражать! Я достаю вещи ниоткуда. Из своего воображения. Вообразил шпагу, домкрат. Скотч твой тоже, кстати. Ты пей, пей! Нет, пить Генычу расхотелось. Резко захотелось понять. - Достаёшь вещи… создаёшь условия… Ты крут, старик, и сам об этом не знаешь! Были мы герои, стали – боги! – он вдруг резко повёл пальцами в воздухе – и достал у диспетчера из-за уха пикового туза - А, ты тоже можешь. - Могу, могу. И это зна-чит… - Геныч, только не надо петь! Это оружие массового поражения, ты ведь знаешь. - Знаю, терпи. Так. Сейчас ты порежешь эту чёртову стенку, мы с тобой пойдём в одно место и создадим условия. - Условия для чего? - Для спасения популяции идиотов. Может и не следовало, но их жаль. Я в одной реальности недавно был, которую уродуют собственные потомки. Надо подправить обстановочку. Давай, делай дыру! Арман встал, примерился и распорол стену кафе метровой буквой Z. - Развлекаешься? Диспетчер пожал плечами. - Ладно, пойдём, - Геныч старательно расширял проход. Арман, однако, не спешил за ним. Он так и стоял в пустом кафе, держа шпагу в опущенной руке. - Ну, ты чего? - Иди, Геныч. Я тут побуду. Прошлый раз ты не мог найти дорогу сам. Вдруг и теперь… Кто-то должен оставаться на месте. - Диспетчерский пульт в кафе? Точка рандеву? – Геныч вдруг понял, что ему чертовски не хочется идти одному. И оставлять Армана тут – тоже. С подзеркальниками этими. – Брось, пойдём! - Нет. Вдруг кто-то ещё домой придёт, - Арман, наконец, улыбнулся. – Давай! Я буду ждать.
Atenae: * * * В общем, наверное, причина не казалась серьёзной. Геныч точно её не понял, просто принял, как должное. Но сам Арман просто ЗНАЛ, что никуда не должен идти. Его место здесь. Пока, во всяком случае. Внезапно прибыло воспоминание. «- Знаешь, Армашка, эти стихи, наверное, про тебя. Ангел-хранитель проекта!» - сказала она. И губы смеялись, а глаза – нет. Полностью стихи он не помнил, лишь несколько строк: Я вернулся и ныне, и присно. Во веки веков, Я стою на границе, где травы клонятся к земле. Мне не верили…что ж, это право людей и волков, Пусть забудут как можно скорей о своём Короле. Было время когда-то… гиены зарезали льва, Он вернулся беречь их покой на границе времён… Я останусь, покуда темнеет под небом трава – Это долг, что сильнее всех чувств. Пусть исполнится он. А если и вправду так? Если он там, где нужен, как бы ему ни хотелось быть в другом месте? Если он должен сберечь здесь что-то очень важное? Как много лет берёг тех, кто уходил в темпоральные рейды. Если эта дверь сейчас откроется – и войдёт кто-то, заплутавший в долгом пути? В дверь, или… Шарль выбрал «или». Он появился через дыру в стене. - О! Те же, там же и за тем же! – он неодобрительно покосился на бутылки. Гасконец был в мундире и молодцевато бряцал шпорами. Арман пожал плечами и, не вставая, достал из-под своего табурета бутылку анжуйского и чистый стакан. С каждым разом чудеса давались всё непринуждённее. Они чокнулись молча. Но Шарль долго молчать не умел. За вторым стаканом он провозгласил: - Ну, за прекрасных дам, как говорил Синяя Борода! По тону было понятно, что пить за дам Шарлю хочется, как той пресловутой бороде. Но он всё равно оставался чудесным. Даже такой, как сейчас – встрёпанный и агрессивный. - Где ты был, Шарль? Как дела вообще? Гасконец хмыкнул: - Дела? В смысле, пальба, трактиры, стычки, шпаги, кони? И где я, значит, был? Нет, мне нравится твой вопрос! Можно подумать, что это я всё время сижу в бумажной забегаловке и беседую с бутылками! Арман хотел возразить, что это было давно и неправда. Потом понял, как выглядит алкогольное изобилие на барной стойке – и не стал. Спросил о другом: - Ты тоже знаешь, что всё это - обманка? - Ага. Бумажная, как завещание моей бабушки. Он всегда понимал больше всех, этот настырный Шарль. Может, он знает… - А что случилось с проектом «Фантом»? И тут полыхнуло то, что, видимо, долго тлело. Да как полыхнуло! - Ты что, так и не понял? – гаркнул Шарль. – Нет больше никакого проекта «Фантом»! Кончился долбаный фанфик! Авторам НА-ДО-Е-ЛО! Читай по губам. - Кончился… фанфик?.. – Арман силился осмыслить, но пока не мог. – Чем кончился? Шарль выхлебнул стакан залпом, ладонью стряхнул капли с усов: - Тем, чем должен был. Она нашла себе героя в реале. «Вы больше не нужны, Шарль де Батц Кастельморо! Свободны, как сопля в полёте!» И Арман вдруг понял, что всё так, как гасконец говорит. И это многое объясняет. Сочинённый мир. Значит, жили-были дети. Неважно, когда и где. Важно, что эти дети придумали Институт Пространства и Времени и проект «Фантом» в нём. И натащили туда героев со всего света. И заставили геройствовать снова. И он сам жил этим. Двенадцать лет. А потом дети выросли. Так всегда бывает… Шарль подтвердил: - Один солдат на свете жил – красивый и отважный. Но он игрушкой детской был. Ведь был солдат бумажный. Конечно, лейтенант мушкетёров не должен был знать Окуджаву. Но ведь фанфик… - Постой. А почему мы не горим? Почему я могу резать эту бумагу и доставать предметы ниоткуда? Почему ты сумел отсюда уйти, а теперь вернулся? Шарль пожал плечами: - Ну, наверное, потому что это – не первоисточник. А папа Дюма, как ты помнишь, нормально довёл нас… до логического конца. А ещё, наверное, потому, что я сам выписывал свою судьбу. Мемуарил, графоманил. Ты, кстати, тоже. Да, конечно, рукопись in-folio в хозяйстве Полена Париса, помеченная № 4772. Или 4773… - Шарль, а монстров зеркальных ты встречал? Как думаешь, кто они? - Было, - кивнул гасконец. – Не знаю точно, могу только предположить. Ты ведь помнишь, сколько авторов было у той дурацкой штуки, что заперла нас здесь? Авторов, авториц, авторят. Вот, видать, кто-то из них ещё кропает помаленьку. А ручки-то у автора кривенькие. А жизненный опыт махонький. А герои-то все гладенькие. А поступки-то у них ходульненькие. И все на одну морду. Как матрёшки. Кррасота! Арман задумался, осознавая. - Время встало, застыло ноябрьским льдом – Между правдой и ложью, в пустом ожиданье чудес... – вспомнил он строки песни, которая всегда ему нравилась. - И получается, что все мы оказались там, где нас бросили. Геныч из рейда вернуться не может. Я по улицам брожу. Почему по улицам? Домой, что ли шёл? Бессмыслица. - Ха, не говори, что если бы тебя заперло в диспетчерской, жизнь была бы сладкой! Ждать друзей из рейда – и никогда не дождаться. То ещё счастье! Арман согласился. С этим трудно было спорить. - Скажи, а где оставили тебя? - Меня? Не поверишь. Нет, поверишь, но будешь дико смеяться. Перед свадьбой меня бросили, о, мой суровый друг! В парадном костюме, с букетом и цветущего, как первомайский транспарант. Ну как? Забирает? М-да, а он-то считал несчастным себя! Не судите опрометчиво, как говорят Евангелие и господин кардинал. - И что нам теперь со всем этим делать? Гасконец снова хмыкнул: - Как что? Брать ноги в руки и возвращаться туда, откуда пришли. Пока кто-то из этих графоманов не опомнился. Что ж, в его словах был определённый резон. И всё же… - Ты, кажется, не согласен. Почему? - Ну, по многим причинам. Первая – Геныч. Я обещал ему быть здесь. А то у него трудности с возвращением. - Геныч, говоришь? Неужели ты так и не понял? Геныч там, где ему должно быть. Парень-нет-проблем, всегда на коне. Ему хорошо там, где он может действовать. Сейчас до него дойдёт вся прелесть обстановки, и он сам расхочет возвращаться. - А если его ждут? Шарль приблизил к нему лицо и произнёс очень отчётливо: - Да пойми ты уже! Никто. Нас. Нигде. Не. Ждёт. Этот мир умер. Нечего тут хранить! Не о ком жалеть! Что ж, теперь надо быть честным до конца. - А если я жалею о себе? Знаешь, здесь мне не было стыдно за свои поступки. А вот если уйду, будет стыдно, - вдруг понял Арман. - Да погляди ты на себя! Ты же не отсюда! Тебе тут подарили очередной смысл жизни, да? Так его и в других местах можно найти, если поднатужиться. Можешь сколько угодно воображать себя добрым парнем из диспетчерской, но этот мир тебе чужой! Арман вытянул ноги и обнаружил, что пыльные ботинки сменились ботфортами. Тоже пыльными. Значит, в глубине души он уже начал соглашаться с доводами Шарля? И морально готов уйти? Всё же он покачал головой. - Послушайте, если фанфики пишут, значит, это кому-нибудь нужно? - Смерть Христова, ну до чего упрям ты бываешь! И я тебя почему-то слушаю. Себе на горе. Что ещё? - Я не знаю точно, Шарль. Есть одно. Я тебе покажу. И если эта причина не покажется тебе веской, то… я подумаю. Гасконец удовлетворённо кивнул: - Ты дал слово. - А ты наперёд уверен, что моя причина тебя не убедит? Арман поднялся, взял со стойки шпагу и, подумав, наколдовал себе портупею. В конце концов, ботфорты у него уже были. Можно вообразить ещё плащ, колет и шляпу, но на улице жарко. И он ещё не принял решение. Был и обратный вариант – оставить шпагу здесь. Он всегда может её достать. Но идти без оружия рядом с лейтенантом при шпаге и мундире – попахивало арестом. Хоть и не было никого, но ситуация всё равно выглядела нелепо. Он не стал резать стены. В конце концов, этот путь всегда был для него открыт. Шарль это заметил. - Жалеешь Город? Это всё, что останется после меня, - пропел он. – Э-это всё, что возьму я с собой. - А тебе не жаль? - Жаль, - коротко ответил тот. И потом они долго не говорили. Странно было ступать по этим улицам, понимая, что с их уходом Город совсем умрёт. Они – последнее, что ещё было в нём живым. Звук каблуков отдавался эхом от стен. Да ещё звенели шпоры гасконца. Знакомая арка, пустая детская площадка. И снова – будто тоскливый зов оттуда, из-под стены, скрытой зарослями сирени. Зов пустоты. Нет, Шарля этим не убедить! Глупо было пытаться… Под стеной в кустах раздался шорох. - Чёрт! Сюрприз из нашего инкубатора! Гасконец молниеносно вынул шпагу. Арман сделал то же мгновение спустя. Жаль, что «зеркальники» добрались и сюда. Это место было для него - почти алтарь. А теперь его осквернили… Арман решительно раздвинул ветки… Он сидел, подтянув коленки к груди, опираясь спиной о стену. Человек лет девяти. И губы были надутые, а глаза наливались тоской. Тоской, какая бывает только в девять лет, когда ты думаешь, что никому нет до тебя дела, но всё же в глубине души знаешь, где ждёт стакан молока на ночь. И эта тоска мгновенно сменилась каким-то оглушительным выражением, когда пацан увидел, КТО ломится к нему через кусты. Шарль всегда был более проворным. - Привет тебе, - сказал он. – Пришелец из космоса, или как там тебя? И человечек выдохнул – счастливо и сипло: - Лёха… - Что, жизнь – не сахар, Лёха? Пацан судорожно и молча кивнул. - Мир не понимает, предки не жалеют. А ещё есть урод, который дразнится, – продолжал Шарль без малейшего сочувствия. Потом оценил живопись на стене. – Ага, это и есть та самая причина? Ну, пацан, а теперь честно. Мы нужны тебе, чтобы накостылять твоим обидчикам? «Причина» отчаянно замотала головой. - А для чего? - Дружить, - почти всхлипнул мальчишка. Так, пора вступиться за «причину», которую они, кажется, осчастливили своим появлением. Арман присел на корточки и спросил: - И ты тут всё время один? Родители знают, где ты? - Мама на даче, у тёти Светы. - А ты почему не дома? – продолжал допрос лейтенант. - Ну, как ты не понимаешь, Шарль? Дома пусто и страшно. - Ага. И чупакабры по всем углам. А мама тебе не говорила, что по вечерам слоняться одному и разговаривать с кем попало – это ещё страшней? И тётя Света не говорила? Шарль строжился, но ледок в глазах стремительно таял. И мальчишка с той же скоростью наливался ослепительным светом. Скоро и фонари не понадобятся. - Но вы же – не кто попало. Вы же!.. - Можешь звать меня «дядя Арман». - А меня – «дядя Шарик», - гасконец осклабился. – Слушай, дядя Арман, чего ты делаешь, а? – и добавил тихо. – Всё же повторится. - Что я делаю? Нам здесь жить. Ты хочешь, чтобы за тобой бегал весь город с криками «Да здравствует д’Артаньян!»? Пацан радостно засмеялся, представив картинку. Арман подмигнул ему: - Внимание! Теперь немножко чудес. Вуаля! Ботфорты снова стали ботинками, шпага исчезла. Со временем, когда фантазия этого парнишки наберёт материальную плотность, такие фокусы станут невозможны, но пока… Шарль пожал плечами – и голубой плащ мушкетёра трансформировался в джинсовую куртку. В ней он сразу стал выглядеть щуплее и моложе. - Так, что мы ещё делаем? Мы ведём Лёху домой. Искореняем тех, кто таится там по углам. Потом ужинаем. Дома еда имеется, или сначала в магазин? Лёха, сражённый невероятным счастьем, вновь потерял звук и мог только сипеть: - Есть. Голубцы. - Голубцы? Прекрасно! – Арман вдруг почувствовал, как подвело живот. Да ещё из окон сверху одуряющее запахло жареной картошкой. – А мама не рассердится, что мы истребили всё съестное? Даже если мама рассердится, Лёху в данный момент это совсем не волновало. (А зря. Надо всё же зайти в гастроном!) Он только радостно помотал головой: - Она обрадуется, что я стал хорошо кушать. - Значит, нет проблем. С ужином решили, порадуем маму. А потом дядя Шарик расскажет нам байку на ночь. Чтоб ты знал, дядя Шарик – великий мастер травить байки. А мы будем его слушать. Пока он нас до беспамятства не заговорит… потом мы уснём… И пусть всё повторится, Шарль. Пусть повторится. В Лёхином секретном убежище под стеной было уже почти темно. Наверху одно за другим зажигались окна. С балкона женский голос пронзительно выкликал: - Ле-на, до-мой! Но со двора всё ещё неслись отрывистые возгласы и стук волейбольного мяча. Там громко смеялись, и нетерпеливо взрыкивал мотоцикл. А за аркой перемигивался вечерними огнями и шуршал колёсами неутомимый Город. Возможно, когда-то он снова станет пустым и помертвелым. Но сейчас жить в нём определённо имело смысл.
Калантэ: Неожиданно, нетипично... и здорово!!! Жаль только, что не появился еще один... да и любитель действовать решил действовать, видно, в одиночестве. Но это - очень настоящее. У меня только возникло странное чувство - как же так, этот мир не может, просто не может быть плоским и заброшенным... Я его помню и не забрасывала ни на секунду. И не только я. "Пока земля еще вертится" - и пока жив этот форум, а он очень даже жив, клянусь своим хвостом! - Им не грозит ни амнезия, ни ощущение ненужности, ни бессмысленность... Спасибо.
стелла: Стругацких любите?
стелла: Эх хорошо что нас много стало что мы все разные но едем в одной карете. Спасибо?
Atenae: Спасибо, друзья! (ковыряет песок носком кроссовки) Ну, я же не зна-ала, что вы все есть. Я больше не буду! Чес-слово! Просто в моём окружении с проектом "Фантом" случилась беда. Повзрослели наши ученики, с которыми вместе мы занимались книголазаньем, а в одиночку тянуть не очень получается. Ещё пару лет назад нам с подругй стали видеться эти бумажные стены, но только месяц назад я сообразила, что с ними делать. Теперь будет всё путём. А они от нас никогда не уйдут. потому как нужны. Стелла, так получилось, что со Стругацкими у меня не очень срослось. В подходящем возрасте было не достать. А то, что печатали в 80-х в "Знании-силе" не впечатлило. Так я больше не искала ничего. А мне говорили недавно, будто послевкусие у этого рассказа, как от "Града обречённых". Неужто правда?
Atenae: А да, Калантэ, про любителя действовать и про то, как он создавал там условия, тоже рассказ есть. Все просто в пределы одного опуса не влезли. Но теперь, даст Бог, мир снова оживёт. И герои сбегутся снова.
стелла: Именно поэтому я и спросила. Я росла со Стругацкими в руках. Это замкнутость на себя-из Града.
Atenae: Странно, да? Вот "Град" точно не читала. Читала "Волны гасят ветер" и "Дни затмения". То, что в журналах было. И они-то меня не впечатлили. А тема и настроение - это не из книг, это из реала. У меня одна из подруг (та, которая художница), воспринимает картинку, а не текст. Может сосредоточиться и в следующий миг сказать, что происходит с героями. Но всё вглухую, без звука. Так вот, мы с ней этот бумажный лабиринт вместе увидели. Но два года ушло на то, чтобы понять, что оно такое. Теперь, кажись, разобралась. Зависшего текста буду бояться, как огня.
Nika: За День сурка отдельное спасибо!
Atenae: Благодарю Вас!
полная версия страницы