Форум » Нас четверо! » Мемуары Гримо (по мотивам сюжетов дневников Базена и Планше). » Ответить
Мемуары Гримо (по мотивам сюжетов дневников Базена и Планше).
Nika: Автор: Nika Жанр: Неопределено Статус: Незакоченно Пейринг: Слуги, господа и эпизодические персонажи Ура! Конец голоду и нищете! Я попал в услужение к одному молодому господину. Господин только приехал в Париж из своего родового имения. В Париже он почти никого не знал, поэтому вышел на улицу и стал оглядываться по сторонам. Я всегда отличался способностью замечать детали. Я сразу определил, что ему не помешает слуга. Поэтому я не стал подходить издалека и сразу сказал то, что думаю. Это тоже такая моя особенность... Господин сказал, что у него только два условия. Не врать. Пожалуйста, я даже могу вобще не разговаривать. Вот тут-то я и нарвался. Вторым условием господина было то, что он не любит болтунов. Голод не тетка. Чего не сделаешь ради денег. Не болтать, так но болтать, тоже мне проблема. То есть, это вобще и не проблема вовсе. Это я так подумал. Я не знал, на что я подписывался. Мы все со странностями, но не до такой же степени. Стоило мне высказать свое недоумение по поводу обета молчать, как я тут же получил тумаков. Господ, как женщин, надо сразу ставить на место. У меня тоже есть своя гордость. Я понял, что с господином шутки будут плохи и хлопнул дверью. Ненадолго, правда. Идти мне было некуда, поскольку в гостинице, где я жил, я сразу разболтал, что теперь у меня будет не жизнь, а малина. Вот дурак. Надо было сначала хоть неделю присмотреться, что, где и почем. Впредь буду умнее. Я дошел до ближайшей скамейки на ближайшей улице и уже собрался предаться сновидениям, как тут меня кто-то тронул за плечо. «Грабители»,--было первой моей мыслью. Второй мыслью было, что у меня нечего брать, поэтому я успокоился. Третьей мыслью было примерно следующее: «Дурак, если у тебя нечего брать, тебя просто убьют.» Четвертой мыслью было, что они все-таки не стали бы марать об меня руки. Ну, а уж пятой и последней мыслью было, что господин все-таки стал мне симпатичен, не смотря на странности, и что если я выберусь из этой истории, то побегу прямо к нему обратно. Однако, то были не грабители, и даже не загулявшие гвардейцы или мушкетеры, которые так же могли позволить себе повеселиться поздним вечером. На мое счастье, это оказался незнакомый мне молодой парень, такой же простолюдин, как я. Парень представился Мушкетоном и спросил, в чем дело. Я рассказал. Парень сообщил, что он служит у одного молодого господина, который служит в мушкетерском полку, и что господин скорей всего совершенно не будет против, если я переночую у них этой ночью. Сразу возвращаться домой Мушкетон не советовал—он тоже придерживался мнения, что господ необходимо ставить на место. В отличае от моего господина, господин Мушкетона, который назвался странным именем «Портос», говорил много, причем настолько много, что я сразу оценил поговорку «молчание--золото». Господин Портос поинтересовался, как зовут моего господина, на что я даже сразу не смог ответить, поскольку господин взял с меня слово, что никто и никогда не узнает его настоящего имени. Однако же он так и не сказал, как к нему обращаться, поскольку это было еще до того, как я понял, что он не шутит по поводу болтунов. Поэтому я несколько замялся, на что господин Портос тут же довольно тактично заметил, что не его тайны его не касаются. Но поскольку господин Портос был любопытен столь же, сколь и болтлив, то он пожелал сам проводить меня к моему господину. Поскольку указаний по поводу появления гостей не было, я не стал этому возражать. Господа сразу же между собой поладили. Кроме того, господин заявил, что с сегодняшнего дня я и все остальные должны будем обращаться к нему не иначе, как «Атос». Черт меня возьми, ну и парочка получилась, Атос и Портос. Теперь для полноты картины не хватает кого-нибудь третьего, желательно с окончанием на «ис»... Господин Портос пообещал помочь господину Атосу попасть в полк королевских мушкетеров. Значит, мне все-таки повезло—деньги у господина будут точно, а значит, будут и у меня. Я не знал, на что я подписывался...
Ответов - 20
Камила де Буа-Тресси: А неразговорчивый Гримо не плохо пишет!
Nika: Господин очень немногословно дал понять, что еще одна такая выходка, как последнее хлопанье дверью, и он меня разжалует. Я хотел было высказать мысль, что жалованья я еще вобще не получал ни разу и даже не полраза, но потом все-таки высчитал, что есть мне хочется больше, чем разговаривать, поэтому просто молча кивнул. Господин заметил, что я молодец и схватываю все на лету, и что если так пойдет дальше, то из меня явно будет толк. После чего дал мне полпистоля (когда у людей есть совесть, это сразу видно, я всегда это говорил!) и сказал, что до утра я свободен, с условием, что утром ему будет подан завтрак. Я отправился в ближайший кабак и встретил там Мушкетона. Поскольку наши господа подружились между собой, мы решили тоже это попробовать, тем более что Мушкетон, кажется, был славным малым. Только имя у него было длинноватое. Мустон подошло бы ему гораздо больше. Мушкетон после второго стакана анжуйского сразу принялся жаловаться на своего хозяина—болтает без умолку, аж голова раскалывается. Я пожаловался на то, что мой хозяин, хоть и немногословен, мне и вовсе запретил болтать. Мушкетон предложил поменяться, на что я заметил, что я своего господина не променяю ни на кого на свете до самой смерти. Мушкетон вздохнул и сказал, что он тоже. После этого Мушкетон (тьфу, ну и имечко, прости меня, господи) предложил подложить какую-нибудь свинью слугам гвардейцев его высокопреосвященства. Он заметил, что поскольку его господин уже мушкетер, а мой господин обязательно им станет, для нас это должно быть святым занятием. Я рассудил, что развлечением это, пожалуй, было бы неплохим, но мой господин еще не настолько хорошо меня знает, чтобы вытащить из неприятной истории. Как-нибудь в другой раз. После этого Мушке... тьфу ты, пропасть! Нет уж, вы как хотите, а я так себе сломаю в конце концов язык! Правда, с моим хозяином это, похоже, итак совершенно излишняя часть тела, но с остальными людьми-то мне никто пока разговаривать не запретил! Так что как желаете, а я стану называть моего нового товарища Мустоном, хотя бы про себя... На этом месте Мустон окончательно разоткровенничался и пожаловался, что раньше его звали Бонифацием (вот уж повезло человеку с именами, так повезло!) но что господину это не совсем понравилось... Из чего мы сделали вывод, что оба наших господина со странностями, но от этого мы их меньше любить не станем. Я заплатил за Мустона, поскольку до счастливого дня, когда его господину должны были вручить жалованье, оставалась еще неделя, а ему еще надо было как-то кормить и себя, и Мустона, а судя по всему, господин Портос был не дурак поесть и выпить, а он в свою очередь пообещал заплатить за меня в следующий раз. Таким образом мы приняли молчаливое согласие помогать друг другу в трудных ситуациях, финансовых и прочих. В том числе, Мустон тут же предложил, что если мне надо просто поговорить после трудового рабочего дня, я могу прийти к нему в любое время суток, даже если он будет спать. Я же сразу заметил, что он славный малый. Я предложил ему тоже самое, только в отношении помолчать—словом, мы расстались, чрезвычайно довольные друг другом, дав так же слово обязательно насолить слугам гвардейцев. Господин явился в мушкетерском плаще. Красавец, ничего не скажешь. Девушки на него так и заглядываются. Особенно одна, хозяйка гостиницы. Чуть шею себе не свернула, высматривая его из окна. Вот дура. Господина ей не видать, как своих ушей. Во первых, сразу видно, господин на самом деле из знатного рода. Во вторых, женщины его видимо пока не интересуют—я так полагаю, что если бы он захотел, выбрал бы какую-нибудь герцогиню, не меньше. Чего не скажешь о господине Портосе—хотя он больше воображает о себе и своих любовных похождениях, чем это есть на самом деле. Уж Бонифацию-то это точно известно. Поскольку, как было замечено раньше, господин Портос ну очень любит поболтать. А господин Атос больше послушать. Так что друг друга они просто идеально дополняют. Им бы еще кого-нибудь третьего, который бы писал стихи. Стихи, кстати, можно продавать, за деньги, которые, как известно, лишними никогда не бывают... У меня, похоже, пророческий дар...
Эжени д'Англарец: Жду-пожду, когда на сцену выйдет Арамис... А с ним Базен. И так дальше...
Камила де Буа-Тресси: Ну-ну, давайте, не томите...
Nika: Эжени д'Англарец ну где-то так, только сначала Базен, потом Арамис
Эжени д'Англарец: Ну Базен так Базен сначала. В любом случае интересно, как Гримо опишет дальнейшие похождения своего господина и его друзей (а также слуг).
Nika: Господа сидят на бобах. И с чего я решил, что у мушкетеров всегда должны быть деньги? У господ, правда, славная традиция—сначала угощает всех тот, у кого деньги есть, затем наоборот. Но в данной момент денег нет ни у того, ни у другого... Ну и толку от этого услужения? Разве что крыша над головой. Впрочем, в нашем положении это уже тоже немало. Мы с Бонифацием вышли на промысел. Авось, господь подскажет на свежем воздухе, чем поживиться. Поскольку слуг господ гвардейцев в ближайшей округе пока не наблюдалсь, да и что, собственно, с ними делать, тоже пока не совсем ясно, надо было срочно что-то придумывать, ибо господин Портос наказал Мустону не возвращаться домой без еды. Оно и немудрено—одним вином господина Атоса, которое обычно не переводилось у него даже в самые трудные минуты, особо сыт не будешь... И тут я обнаружил в кармане четыре су. Это явно было божьим провидением, поскольку я никак не мог вспомнить, откуда они там взялись. На четыре су мало чего можно позволить, но хотя бы буханку хлеба... правда, господин Портос сьест большую часть, но господин Атос на многое и не претендует... И тут Мустон заметил невысокого господина с небольшой лысинкой и животиком, который нес корзинку с пирожками. Пирожки явно были с рыбой, поскольку запах от них шел, прямо как из семинарии, когда там в столовой рыбный день. --Как ты думаешь, Гримо, сколько может стоить один такой пирожок?—опередил мой вопрос Бонифаций, глотая слюни. --Такому пирожку цена минимум четыре су в базарный день,--ответил я после некоторого раздумья. --Давай поймаем того чудака, побьем и отберем пирожки,--предложил Мустон.—От меня он точно не убежит... --Нет, Мушкетон, нет, лично я бить никого не собираюсь и тебе не советую. --Но что же тогда делать? --Попробую уговорить его продать по пирожку за су. --Но ведь это грабеж! --Это лучше, чем то, что ты предлагаешь. В общем, слушай и запоминай, как я буду его убеждать. Однако убеждать долго не пришлось. Стоило мне рассказать толстячку, что наши господа—самые храбрые в мире мушкетеры его величества, и что оставить их голодными означало бы взять грех на душу, как он стал слушать меня с величайшим вниманием. Оказалось, что его господин—бывший семинарист, а пирожки с рыбой в самом деле именно оттуда,--который приехал в Париж всего два дня назад, попал в очень скверную историю, о которой рассказывать он не может, так как подробности ему в любом случае неизвестны, но что господин сам собирается в мушкетерский полк, и какая это удача, что именно мы ему встретились, поскольку господа дворяне и должны помогать друг другу... Так может мы согласимся познакомить его господина с нашими господами? --Только за пирожки!—тут же вставил Бонифаций на всякий случай. --Помилуйте, господа,--вскричал толстячок, которого, кстати, звали Базеном.—Помилуйте, да у нас же рыба только по средам, а по всем остальным дням у нас нормальная человеческая пища... это, конечно, пока у моего господина не кончаться кое-какие сбережения, которые он привез с собой из дома, но к тому времени он ведь уже станет мушкетером, как ваши господа, не так ли? Бонифаций многозначительно хмыкнул—это должно было означать, что если господина Портоса хорошенько накормить, даже пирожками с рыбой, то мушкетерство неизвестному господину точно будет обеспеченно. (Это не к тому, разумеется, что сам господин Портос это мушкетерство обеспечит, а к тому, что он непременно сделает все возможное и невозможное, что только от него зависит, чтобы помочь их новому товарищу). В том, что господа поладят, я уже не то что не сомневался, а даже просто не на секунду не задумывался об обратном исходе. Поскольку господ стало трое, мы с Мушкетоном тоже приняли Базена в наше общество. Тем более что от двух моих приятелей была явная польза: Базен умел находить провиант, Бонифаций умел его приготовить, моя же роль теперь заключалась лишь в накрывании стола. Поскольку господа стали называться «Трое неразлучных», нам это пришлось по душе и мы стали называть себя так же. Ну просто не жизнь настала, а идиллия...
Камила де Буа-Тресси: Знакомство через пирожки!!! Замечательно!
Эжени д'Англарец: Итак, нас уже трое. Теперь очередь за д'Артаньяном. И, естественно, за Планше.
Nika: Эжени д'Англарец У меня тут монтаж по плану. Ибо это само собой должно приложиться. Следующим будет погреб
Эжени д'Англарец: Ну вам виднее. Я имела в виду, что для ровного счета не хватает вот этих товарищей, а уж как им выйти на сцену - решать, конечно же, автору, то есть вам.
Nika: Ну конечно, как же без них не беспокойтесь, все будут на своих местах
Nika: --Милостивые господа, имею честь сообщить вам, что мы едем в Англию,--обьявил Планше одним прекрасным днем. Мы втроем уставились на него так, как будто нам сообщили, что господин Атос бросил пить, господин Портос наконец показал всем свою квартиру, о которой пока ходили только одни слухи, господин Арамис—писать стихи, а господин д'Артаньян стал мушкетером. Причем, сразу капитаном. Или нет, сразу маршалом Франции. Вот это было бы в самом деле забавно... --Куда, куда мы едем?—переспросил Бонифаций, то есть Мустон, то есть Мушкетон. То есть в конечном итоге я решил называть его все-таки Бонифацием—во первых, мне так удобней, а во вторых, должен же кто-то называть человека его настоящим именем.—С какой стати нам ехать в Англию? --Точнее, это господин д'Артаньян едет в Англию,--поправился Планше. Так, дело труба. Если господину д'Артаньяну понадобилось ехать в Англию, по поручению или поразвлекаться, это значит, что туда же едут все остальные. --Не могу тебе этого сказать, Мушкетон, но господин Портос, а так же господин Атос и Арамис тоже будут сопровождать моего господина. Так что собирайтесь, господа, на все у нас времени ровно час. --Послушай, Планше, если в тебя вселился бес, то ты только скажи, я сразу его из тебя изгоню,--изрек Базен. --Ты сошел с ума, Планше,--добавил Мушкетон.—Гримо скажет тоже самое. Верно, Гримо? Я кивнул в знак согласия. Планше был славный малый, и мы все его любили, но иногда он вытворял штучки ну точно в духе своего хозяина, даром что был старше его на целых три года. --Господа, я не шучу. Кроме того, я уже готов. Один за всех, господа. --Вот-вот,--сердито подхватил Базен.—Вот ты за нас всех один и поедешь... Ишь, шустрый какой... да я вобще уже стар для таких передвижений... --Послушай, Базен, разве я сказал что там будут какие-то передвижения? Господа едут сопровождать господина Атоса отдыхать на воды. Разве мы когда-нибудь обсуждали приказы наших хозяев? --Тогда к чему такая спешка со сборами?—недоверчиво спросил Базен на всякий случай. --У господина Атоса пошаливает печень,--не очень уверенно ответил Планше. --Вот как?—произнес я.—Тогда почему я об этом слышу только сейчас? Скорей всего, с печенью господина Атоса было все в порядке, а вот у господина д'Артаньяна явно пошаливала совесть. Наверняка ввязался в какую-то любовную историю и теперь без помощи остальных из нее не выбраться, а мы все должны отдуваться. А Базен и в самом деле не первой молодости. Мне стало его даже жалко. Однако, взявшись за гуш, не говори что не дюж... Планше тоже понял, что заврался, однако отступать было некуда, да и это все равно бы ничего не изменило. --Собирайтесь, господа. Через час все должны быть у меня, то есть у господина д'Артаньяна, в полной боевой, то есть тьфу, просто в полной готовности. --Стой, Планше!—остановил его я.—А с каких это пор ты нами командуешь? Мне всегда казалось, что у нас главный—это я... мало говорю, зато много делаю... --Так ведь у господ сейчас главный господин д'Артаньян,--пожал плечами Планше.—Отсюда я сделал вывод... --Не вмешивайся, Гримо,--шепнул Бонифаций.—Хочет быть начальником экспедиции—пусть будет начальником экспедиции. Зато ты будешь ночью спать спокойно. С этим невозможно было не согласиться, что я и сделал. --Хорошо, господа,--совершенно унылым голосом произнес Базен, видимо усвоив, что если за командование взялся Планше, у которого изворотливости и энергии хватило бы не то что на всех нас, но еще и на господ впридачу, то дело обстояло уже совсем плохо и другого выхода, как смириться и подчиниться, просто не оставалось,--хорошо, господа, я возьму с собой молитвенники... судя по всему, вернемся мы не все... знаю я все эти сопровождающие поездочки господина Арамиса... Мушкетон, но ты хоть отвечаешь за нормальное питание? --Нормальное питание нам будет обеспеченно,--пообещал Мушкетон. --А я обеспечу нормальное вино,--добавил я. --Кто бы сомневался,--хмыкнул Планше. --Планше!—Я даже вскочил, хотя вобще я старался делать все не быстро и степенно, как господин Атос, ибо спешка хороша при ловле блох. Но иногда, правда, достаточно редко, господина Атоса тоже можно было вывести из себя.--Что ты себе позволяешь! --Гримо! --Господа, господа, сейчас не время для личных нападок,--остановил нас обычно миролюбивый Мушкетон. --Я ему еще вспомню это «кто бы сомневался»,--пообещал я Бонифацию. --У меня музыкальный слух!—ввернул Планше. --Да я тебе пообрываю уши вместе с музыкальным слухом! --Господа! Господа, у нас уже осталось всего три четверти часа из целого!—взмолился Базен.—Пожалейте хоть меня, господа... я ведь все-таки когда-то спас вас от голодной смерти... Вряд ли это можно было в самом деле назвать спасением от голодной смерти, но доля правды все же в этом была. --О чем это он?—удивленно спросил Планше. --Пойдем собирать вещи, Планше, по дороге я тебе расскажу эту увлекательную историю, а ты расскажешь мне, что на самом деле пошаливает у господина Атоса... --Да я же сказал—печень... --А я сказал, что не хорошо обманывать старших... и младших... никого нельзя обманывать... --Правильно,--согласился Базен.—Но господа, идите же наконец. У нас еще будет достаточно времени поговорить...
Nika: Ночь светла, как круги от времени, Что забросил я в смерть уставшую, Все дороги растут из семени, Недошедшего да не доставшего. Новое сердце взорвется над нами, Новая жизнь позовет за собой И, освященный седыми богами, Я, как на праздник, пойду в этот бой. Юрий Шевчук, «Метель Августа» Ночное небо над Джиджелли синее-синее, а звезды невероятно яркие. Дома, во Франции, никогда не бывало такого неба и таких звезд... Он все-таки умер. Мой господин, мой мальчик, мое единственное за всю жизнь дитя. Это я виноват, только я, я один. Я не должен был оставлять его одного, не имел права... но я ведь вышел только на одну секундочку... я ведь тоже человек, в конце концов... я сказал ему, что сейчас вернусь и он мне кивнул в ответ... бедный мой мальчик, он даже не мог говорить... Господи боже мой, как я посмотрю после этого в глаза господину графу?! Он все равно умер бы. Но только я бы это видел. И смог бы сказать, что я это видел. Какая разница, непременно сказал бы на это Планше, так бы умер и так бы умер... Бедный, бедный господин граф, как бы ему все это пережить… и мне тоже… Дорогие мои друзья, как мне вас не хватает… Базен уже совсем старый, однако по нему это не скажешь—всюду сует свой нос как в былые времена… хитрюгой стал, задается не в меру, все думает, что господин Арамис станет кардиналом, если не больше… ну и что бы ему с этого перепало бы? Лишняя сотня пистолей? А гонору столько, как будто господин Арамис уже папа Римский… но я все равно знаю, что если бы он мог, был бы сейчас здесь со мной… Планше после нагоняя от господина графа обиделся и перестал со мной разговаривать. Я должен признать, что тогда господин граф малость переборщил, в моем понимании. Но отчасти мадам сама была виновата, а с другой стороны… с другой стороны меня там не было, поэтому я не могу в точности судить обо всем адекватно… и с чего он на меня взьелся? Можно подумать, я хоть как-то могу влиять на господина графа. Смешно даже думать. Я пробовал расспрашивать господина Рауля о том, что там произошло, но он тактично не пожелал об этом разговаривать… Но и он бы тоже был здесь, если бы я сказал, что он мне нужен… А вот Бонифаций, к счастью, остался верен себе и остался совсем прежним. За исключением размеров, за что я его отчитал по полной программе. Бонифаций клялся и божился, что во всем виноват господин Портос, который сначала дает ему пробовать все приготовленное, ибо доверяет в этом вопросе только ему, и какой я счастливый, что господин граф вовсе не прихотлив в кулинарном вопросе. На что я сказал ему, что, как гласит поговорка, каждый человек сам кузнец своих несчастий и нечего все сваливать на господина Портоса, что он уже большой (и даже слишком) большой мальчик и нельзя так распускаться. На что Бонифаций дал мне слово, что когда мы увидимся в следующий раз, он будет на четверть меньше. Решено, когда я вернусь, попрошу отпуск у господина графа и поеду туда. Лучше мне первое время не быть рядом, я буду только напоминать о… Кто-то коснулся моего плеча, я вздрогнул и обернулся. --Ваша светлость! Я хотел вскочить, но герцог покачал головой. --Сиди, Гримо, я вижу, как ты устал. И потом, мы все равны перед смертью. Я это понял, признаться, не так давно… Я все-таки сделал еще одну попытку встать, но он сам сел рядом со мной. И теперь положил обе руки мне на плечи. --Ты понимаешь, Гримо, что тебе придется отвезти тело господину графу? Я сделал бы это сам, но я не могу оставить армию. Ты понимаешь меня? Мысль о том, как было бы здорово увидеть Бонифация, да и самого господина Портоса, сразу пропала. Было только одно: господин виконт и господин граф. Меня самого, кажется, уже тоже как будто бы не было… --Нет, ваша светлость, нет, не говорите мне этого, это выше моих сил… он вырос у меня на руках, ваша светлость, он почти мой собственный ребенок… --Так неужели ты хочешь, чтобы это делал кто-то чужой? Подумай, какую услугу ты окажешь господину графу… Гримо… Гримо, что с тобой? Разве я мог обьяснить герцогу, что сейчас предстало перед моими глазами? Проливной дождь, маленький домик священника в деревушке. Господин граф молча указывает мне на кресло у камина, сам следует в комнату. В эту минуту я ему завидую—его-то ждет кровать, а мне--как коту на кресле после того, как мы вымокли насквозь… Но тут через некоторое время я просыпаюсь от чьего-то прикосновения. --Не может быть,--произносит женщина, которая мне кажется знакомой.—Неужели ты меня не узнаешь? Вот теперь я ее узнал. Ну конечно, малютка Кэтти, которой пришлось так несладко после выходок господина д'Артаньяна. Уж кого мне всегда было жалко в этой истории, так это ее—но кажется, сейчас она вполне устроена и вполне довольна… за исключением мелочей, когда приходиться гнаться за своей сумасбродной госпожой под проливным дождем… Мы же тоже люди. Не все же господам. Хотя в этом плане мы оказались все-таки умней. Однако видно, что господин граф ни разу в жизни не пожалел об этой глупости. Еще бы, он сам как будто переродился, едва только год спустя взял на руки этот маленький пищащий комочек. Правда, потом тут же сунул комочек мне, сказав, что понятия не имеет, как обращаться с детьми. Как будто я имел об этом какое-то понятие... Мне иногда казалось, что господин граф явно преувеличивал мои возможности и полагал, что я на все способен... в том числе и воспитание детей... Вот так бравый вояка, перед которым весь Париж дрожал—а младенца испугался... Разве я могу теперь... по моему, его светлость сам хорошенько не понимает, о чем меня просит... --Гримо, ты меня слышишь? --Да, ваша светлость. Считайте, что я это уже сделал. --И передай господину графу...—он явно замялся, подыскивая нужные слова. Как будто их можно было отыскать... --Не беспокойтесь, я передам. Без слов. --Ах да, конечно... ты прав, так даже удобней... --Гримо, ты меня слышишь? Это господин д'Артаньян. Я дома. Господин граф умер. У меня на глазах. Не сын, так отец. Господи, за что мне такое наказание? --Гримо... Господин д'Артаньян сообщил о смерти Бони... Мушкетона. И господина Портоса. Господин д'Артаньян сказал, что за те несколько дней, что он провел там, Мушкетон стал не то что на четверть меньше, а от него вобще почти ничего не осталось... у меня, кажется, так никогда и не уложиться в голове, что их обоих больше нет... об остальных я уже и не говорю... --Что ты будешь делать, Гримо? Тебе нельзя здесь оставаться... Ишь, какой заботливый стал. На него самого, правда, жутко смотреть, хоть и уверяет, что в полном порядке. Вот уж действительно, перед смертью все равны... точней не скажешь... --Нет, господин д'Артаньян, благодарю вас за заботу, но я должен остаться именно здесь. --Но ты тут сойдешь с ума. --Тем лучше, значит, я быстрее умру. --Нельзя говорить так, Гримо, мы добрые христиане, Атос всегда говорил это... --Не беспокойтесь, господин д'Артаньян, я всегда буду помнить все, что говорил господин граф. --Что ты будешь делать целыми днями? --Что? Не знаю, наверное, писать мемуары... Я сказал первое, что пришло мне в голову—он посмотрел на меня с таким удивлением, как будто даже представить не мог, что я умею писать. --А... ну молодец, это хорошее дело... ну тогда уж и мне как-нибудь напиши тоже, ладно? --Конечно, господин д'Артаньян, обязательно,--ответил я, точно зная, что никогда у меня не поднимется рука написать ему. Скорее уж напишу Базену, если только разыщу его где-нибудь. --Ты славный малый, Гримо, я всегда это говорил. Ну, прощай, если я тебе вдруг буду нужен, ты знаешь, где меня искать в Париже. --Благодарю вас, господин д'Артаньян. Вы всегда были добры ко мне. Прощайте. И все-таки я не уходил пока от могил—ждал, пока он совсем уйдет. Только когда он уже подошел к дороге, я вспомнил, что хотел сказать и окликнул его. Он обернулся. --Господин д'Артаньян, если вы вдруг встретите Планше, передайте ему... --Хорошо, Гримо, не беспокойся. Если я его встречу, то обязательно все передам. Возможно, он навестит тебя вскоре. Больше я никогда его не видел...
стелла: Ника вот за это спасибо! Это СЛИШКОМ похоже на правду!
Люсьет Готье: Nika, если б можно было поставить пять, нет - десять "спасибо", я бы не раздумывая, но увы, можно только один раз). Серьезно, мне все это произведение нравится, но вот последний отрывок - это...у меня нет слов! Пробивает, как говорится. В общем, спасибо еще раз!
Джоанна: Nika Сильно.
Камила де Буа-Тресси: Nika, очень проникновенно, прямо наяву видишь... Слезы наворачиваются... Спасибо!
M-lle Dantes: Конец очень печальный.
Nika: M-lle Dantes Куда ж деваться с подводной лодки
полная версия страницы