Форум » Нас четверо! » Л.Измайлов, В.Чебуров "Четыре мушкетера" » Ответить
Л.Измайлов, В.Чебуров "Четыре мушкетера"
Белошвейка: Лион Измайлов, Виталий Чебуров "Четыре мушкетера" (1983г.) Комическая смеханика. / Сост. В. И. Наринский. - М., Изд-во МАИ, 1991. ЧЕТЫРЕ МУШКЕТЕРА (Главы из повести) Глава I. Три дара гражданина Вартаняна-отца В первый понедельник июня 197... года непонятный, но противный звук разнесся по небольшому городку N, лежавшему для одних на пути из Москвы на юг, для других на обратной дороге. Звук напоминал одновременно пожарную сирену и выступление местного вокально-инструментального ансамбля "Поющие самосвалы". Перепуганные граждане, оказавшиеся на улице в этот час, подумали, что это просто пожар на танцверанде. Но тут же многие вспомнили, что время — рабочее, а в рабочее время, известно, не до танцев — надо и на работе отметиться, и в магазин успеть, — и пошли дальше кто куда, предварительно махнув в сторону предполагаемого генератора неопознанных звуковых колебаний местной окружающей среды. И хотя звуки от этого не прекратились, только редкие зеваки из числа пенсионеров и школьников, прогуливавших уроки в ожидании летних каникул, пошли смотреть, в чем дело. Такое безразличие исходило отнюдь не из плохой работы врачей "ухо-горло-нос", причиной тому было географическое положение города в атласе автомобильных дорог. Многие с нескрываемым любопытством побежали бы смотреть, что случилось, чтобы не пользоваться потом чужими сплетнями, а иметь в каждой квартире свои, но их удерживало сознание того, что они постоянно жили и функционировали на большой дороге, которая, как мы уже знаем, соединяет Москву и юг и наоборот. Потому им, в отличие от жителей соседних деревень и поселков, не выходящих на большую дорогу, приходилось, сидя в своем городе, идти на два, а то и на три шага вперед в направлении цивилизации. В N и магазины открывались на час раньше, и известный уже нам ансамбль начинал выкрикивать модные мелодии на неделю раньше, чем окрестные магнитофоны. Но то же самое чувство лидерства как раз и не позволяло жителям чему-либо удивляться, и они, подражая столичным жителям, считали себя обязанными одинаково равнодушно взирать как на посещение местного продуктового магазина гуманоидами из соседних деревень, так и на свободную торговлю пластинками Лун Армстронга в придорожном табачном киоске. Именно в силу этого качества, передаваемого из поколения в поколение как почти единственное генетическое наследие, на шум отреагировали должным образом очень немногие, кого он и привел на главную площадь. И только там им стало ясно происхождение звука. Около местной гостиницы "Центральная", на которой недавно появилась вывеска "Hotel", читаемая профанами как "хотел", а окрестными жителями как "отел", стояла ярко-оранжевая машина непонятной марки и оглушительно ревела на маленького "Жигуленка" ВАЗ-2106, который, очевидно, не успел посторониться и вовремя убрать с ее пути четыре фары, из-за чего и стоял теперь, прищурив одну из них. Как и в больших городах, в N не было недостатка в инспекторах, если необходимость в них возникала в светлое время суток. Возле живописного технического сооружения из двух автомобилей уже ходил сотрудник ГАИ, деловито пощелкивая компостером, как это делают зубные врачи для запугивания своих жен и детей. Но владельца оранжевой машины на месте не было. Более того, выскочивший из "Жигулей" высокий и смуглый водитель утверждал, что его не было на месте и в момент столкновения. Инспектор вежливо попросил водителя "Жигулей" дыхнуть, успокоился и стал ждать дальше, не обращая внимания на нетерпение пострадавшего. Потом, заскучав, начал останавливать все машины подряд, как это делают некоторые инспекторы ГАИ, когда скучают. Пока он проверял документы у очередного водителя грузового автотранспорта, приоткрылся багажник оранжевой машины и из него вылез молодой человек. Если бы его попросили составить словесный автопортрет, то получилось бы примерно следующее. Это был тот редкий красавец, каких, хотя их и не разучилось порождать заоблачное Закавказье, тем не менее пора уже заносить в Красную книгу как породу, исчезающую с лица земли. Действительно, таких красавцев уже не встретишь ни в московском, ни в любом другом метрополитене, ибо все они ездят либо на такси, либо на своих авто. Его глаза излучали свет во всех диапазонах спектра, включая инфракрасный и ультрафиолетовый; его брови напоминали размах крыльев орла-стервятника, выполняющего упражнения утренней гимнастики; от взмаха его ресниц поднималась пыль с мостовой, начинались перемещения воздуха, называемые попросту ветром, и этот ветер, используя огромную боковую площадь носа, разворачивал гордую голову ее владельца. А голос... Конечно, не такой, как у Марио дель Монако и тем более у Льва Лещенко, но его с успехом заменял клаксон, поставленный на машину. Этот клаксон производится по индивидуальному заказу одной американской фирмой, выпускающей к тому же еще и космические ракеты, но буквально как ширпотреб. У этой фирмы есть отделение в Италии, работающее исключительно на Закавказские республики, а распределение происходит через филиал, расположенный там, где улица Московская поворачивает через три угла за четвертый и где написано мелом на заборе: "Прием пустой тары и посуды". Стоит эта игрушка дороже машины, но гудит так, что будит любого самого что ни на есть ночного сторожа. Правда, этот гудок вызывает раз в год недоразумения при техническом осмотре, которые зачастую кончаются выниманием не только одного червонца из бумажника владельца, но и двух и более. Итак, мы остановились на голосе, замененном клаксоном. Зато все остальное у владельца машины было свое: и джинсы на длинных и сильных ногах, и прочее на остальных, не менее мускулистых частях тела. Если незаметно перейти от словесного автопортрета, составленного главным очевидцем, лицом, явно заинтересованным, к словам остальных очевидцев, получился бы обыкновенный юноша лет девятнадцати — двадцати шести, каких через N проезжало в определенные периоды довольно много, так что куда больше внимание привлек его автомобиль. Это был один из неудачных результатов естественного отбора, который производят иногда на свет городские свалки и склады металлолома. Куплен он был, по-видимому, в нечерноземной полосе в качестве "Волги" ГАЗ-21, потом из него пытались сделать "мерседес", используя детали "Запорожца", но природу обмануть нелегко, если нет в избытке запчастей от "Москвича". Поэтому все получилось так, как предстало перед притихшей публикой. Конечно, вид этого ихтиозавра и сознание того, что он, юноша, его владелец, нисколько ему не мешали, тем более что он так и не сумел продать эту машину в тех местах, где все продается, но не все покупается. И тем не менее нельзя отрицать ценность слов Вартаняна-отца, что сопутствовали такому дару. "Сын мой!" — произнес закавказский крестьянин с тем чистейшим акцентом, от которого его так и не отучили московские рынки. — Сын мой, этот лимузин, наша семейная реликвия, передававшаяся из поколения в поколение, служил нам верой и правдой, но, если вдруг вам удастся добраться на нем до столицы, не вздумайте продавать его, ибо вас могут принять за сумасшедшего. В том случае, если вы будете приняты в какой-нибудь институт, для чего и предпринимаете это путешествие, поддерживайте честь вашего имени, которое широко известно не только нам с вами, но и нашим ближайшим родственникам. Опасайтесь случайностей и не ищите приключений. Мне остается дать вам письмо к нашему бывшему соседу Тревильяну, который начал так же, как вы, а теперь, сидя в столице, коллекционирует письма соседей, привозимые их детьми. И смею надеяться, он не оставит вас своей заботой. Явитесь к нему и делайте все, что он скажет". После таких слов гражданин Вартанян-отец вручил сыну письмо, доверенность на автомобиль, крепко пожал руку и отсчитал двести рублей. В тот же день юноша пустился в путь со всеми тремя отцовскими подарками. Автомобиль вызывал улыбки у водителей машин, обгонявших его, то есть у всего водительского состава, оказавшегося в это время на шоссе. Но Вартанян только считал эти улыбки и крепче сжимал в руках баранку, чтобы не получилось такого казуса, когда рулевое колесо начинает катиться самостоятельно, как, впрочем, и другие агрегаты и гайки. И вот так он добрался до города N, где и был остановлен прищуренной фарой какого-то мелкого автомобилишки. Когда Вартанян вылез из багажника, заменявшего ему номер гостиницы с той разницей, что у номера в гостинице удобства были в коридоре, а у багажника на улице, он услышал какие-то посторонние звуки, напоминающие отдаленно слова, которыми обычно приветствуют друг друга водители, если их автомобили успели поцеловаться прежде, чем познакомились их хозяева. — У тебя что, мигалка не работает? — кричал владелец "Жигулей", яростно крутя указательным пальцем возле виска — Я тебе сейчас так сделаю, что всю жизнь будешь мигать двумя руками! — ответствовал наш достопочтенный юноша. Он вытащил из багажника монтировку, показал ее жигулисту и положил на прежнее место. Тому некогда было лезть в багажник, чтобы ответить на достойном случая уровне, поэтому он решил разить противника оружием сатиры, для чего начал подробно описывать стоявшим вокруг любителям происшествий конструкцию оранжевого автомобиля. Благодарная публика не преминула воспользоваться случаем, чтобы бесплатно посмеяться, поэтому юноше пришлось снова открывать багажник и лезть туда за своим веским аргументом в образе монтировки. И он уже достал ее и взял поудобнее, но тут инспектор ГАИ вдруг перестал скучать и подошел к спорившим. — Документы, — сказал он таким голосом, каким обычно завсегдатаи ресторанов заказывают свои любимые блюда. Юноша подал инспектору права с талоном, полупрозрачным от многократного жевания его милицейскими компостерами. Незнакомец тоже подал какой-то красный документ, выглядевший внушительнее любых прав и даже намекавший инспектору на некоторые обязанности. После того как инспектор просмотрел оба документа, незнакомец жестом предложил ему отойти в сторону и шепнул: — Слушай, избавь меня от этого проходимца. Я обещаю найти способ сообщить твоему начальству о том, что ты лучший инспектор в районе. Инспектор многозначительно посмотрел вдоль дороги, отдал незнакомцу его документ и предложил юноше прогуляться вместе с собой до поста ГАИ, находившегося неподалеку. — Вы не имеете права меня задерживать! — вскричал Вартанян. — Я тороплюсь, у меня дела! — Тот, кто торопится, не спит в багажнике, когда машина едет, — спокойно ответил ему инспектор, не оставляя намерения отвести юношу в свою будку. — Это он виноват, растопырил фары на всю дорогу! — продолжал возмущаться Вартанян, продвигаясь, однако, вслед за инспектором к будке ГАИ. — Я еду в Москву, я найду там на вас управу! Я имею на руках письмо к самому Тревильяну, он вас из-под земли достанет! Услышав эту фамилию, незнакомец вздрогнул и начал вспоминать: "Тревильян, Тревильян... Уж не тот ли самый Тревильян?! Если тот, то случайны ли это столкновение и вызванная им задержка? Уж не специально ли этот Тревильян подсунул с виду безобидного юнца со своим броневиком, чтобы сорвать мои планы?" И тут он увидел лежащий на обочине почтовый конверт и механически поднял его, продолжая раздумывать. Конверт оказался незапечатанным. Незнакомец достал оттуда сложенный вчетверо листок, весь исписанный красивыми, но, увы, незнакомыми буквами, и не было кнопки вызова, чтобы нажать ее и сказать вошедшему дежурному: "Переводчика ко мне!" "Но что бы ни было написано в этом письме, — думал он, — его надо изъять и впредь быть аккуратнее. Только бы этот проходимец не увидел Милку! Если она догадается, что искать меня надо здесь, не дождавшись в условленном месте, это может сорвать операцию". В это время на дороге появился интуристский автобус, шедший с невероятной скоростью, на что инспектор ГАИ с присущим ему мастерством не обратил внимания. А когда Вартанян наконец освободился от инспектора и направился к своей машине, он увидел, что незнакомец беседует с пассажиром автобуса. Подойдя ближе, юноша разглядел, что этим пассажиром была молодая и очень красивая женщина, в прошлом блондинка, если судить по тому, что чудом осталось после короткой стрижки. — Итак, товарищ командир, я немедленно возвращаюсь обратно и жду ваших распоряжений. Прекрасно. А где мне искать вас? — Я возвращаюсь в Москву. — Не получив возмещения за ремонт с этого мальчишки? Незнакомец не успел ответить, как Вартанян, подошедший совсем близко, вдруг крикнул: — Это еще неизвестно, кто с кого получит! Собеседники что-то быстро шепнули друг другу, после чего автобус резко рванулся с места, а незнакомец лихо вскочил за руль своей машины, начал нервно газовать и долго еще ехал задним ходом, чтобы видеть, что собирается делать Вартанян. Но юноша растерялся и привычно сделал вид, что эта история его уже не занимает. Зато забеспокоился инспектор. Он выскочил из своей будки и побежал за машиной незнакомца, крича: — Стой! Стой! Фамилию запиши! Мою фамилию! Незнакомец высунулся в окно и крикнул: — Зачем записывать? — Как зачем? А благодарность у начальства? — Пришли заказным письмом! Инспектор успокоился, но только на миг. Потом он опять побежал и начал кричать: — А куда и кому? Адрес! Адрес! Издалека до него донеслось: — Начальству своему пришли! Когда инспектор, возвращаясь в свою будку, проходил мимо Вартаняна, тот слышал, как он бубнил вполголоса: — Начальству... Начальство меня и так знает... Ну, попадись мне еще... Вартанян не стал больше испытывать судьбу в пределах города N, сел в свой автомобиль, поехал дальше и был в Москве на другой день еще до закрытия профилирующих магазинов, что его очень устраивало.
Ответов - 2
Белошвейка: Глава 2. Кабинет гражданина Тревильяна "Есть три категории серьезных людей: музыканты, когда он репетируют, спортсмены, когда они рассказывают о своих успехах, и люди, толпящиеся возле магазинов. Эти последние серьезны всегда и везде — будь то около продуктовой палатки или около комиссионного магазина. Только возле палатки народ стоит потверже, а возле комиссионного одет получше". Так в свое время говаривал Вартаняну его отец, и опыт, вовремя переданный потомству, не пропал даром: юноша довольно быстро нашел нужный ему магазин, конечно же комиссионный, где заместителем директора по внешней торговле служил пресловутый и легендарный Тревильян. Гражданин Тревильян, фактический первый замдиректора магазина, человек с высшим образованием, правда незаконченным два раза, начал свой путь действительно как Вартанян. Он тоже приехал в Москву, имея лишь запас энергии, наглости и энтузиазма, необходимого для того, чтобы обратить его в более ощутимые материальные ценности. Но для этого в то время необходимо было образование, а в институты тогда после седьмого класса не принимали, несмотря ни на какие справки и аттестаты зрелости. Через год акклиматизации в новых для него природных условиях Тревильян поступил учиться в институт физкультуры. Любимыми его предметами стали гимнастический конь и фехтование, но любовь оставалась безответной в течение двух семестров, после чего он сломал ногу импортному коню. Это было сочтено за акт мести неодушевленному существу, за что Тревильяну предложили поискать себя в другом месте. Но не место ищет человека, а человек место, твердо знал он, ученик высшего класса жизненной школы, и вскоре перевелся с повышением на один семестр в какой-то институт, находящийся по соседству. Там он и познакомился с молодым человеком по фамилии Король. Король в то время учился исключительно тому, как полностью оправдать свою фамилию. Для этого, как ему казалось, необходимо было производить впечатление делового и солидного человека. Впечатление солидности он быстро наловчился создавать автомобилем, который купил ему на последние тысячи рублей его отец. С деловитостью было хуже, так как никаким делом он не занимался, то есть попросту бездельничал. И тут как раз появился Тревильян и оказал Королю первую и весьма чувствительную услугу — открыл секрет, как можно быть деловым, ничего при этом не делая или, на худой конец, занимаясь неизвестно чем. Наука оказалась несложной. Надо было просто всегда делать не то, что от тебя требуется в данный момент, и всегда говорить не о том, что беспокоит окружающих. А если еще изображать соответствующую серьезность, многие сразу начинают задумываться: мол, что это мы тут всякой чепухой занимаемся, оказывается, не наши мелкие дела, а вон то главное, о чем этот серьезный человек тревожится. Надо было, находясь на студенческой вечеринке, не веселиться, не смеяться со всеми вместе и уж тем более не петь, а сидеть, постоянно глядя на часы, поминутно срываясь с места якобы позвонить по делам, начинать уходить и прощаться еще до того, как все сядут за стол, и с трудом поддаваться на уговоры остаться. Тогда все понимают, какая для них честь, если Король и Тревильян сидят вот так запросто за одним столом со всеми, и сердце каждого из присутствующих наполняется благоговением перед самим собой, потому что не со всякими эти деловые люди позволят себе беззаботно веселиться. Кроме того, давно известно, что в театре любого короля играют окружающие, — этими окружающими и был для Короля Тревильян. Он превозносил его, рассказывал при нем истории о его находчивости и успехах, а Королю оставалось только небрежно улыбаться и принимать почести. Особенно большое впечатление это производило на девушек, и новоявленные друзья пунктуально пользовались своими успехами, не забывая и не обижая никого. Но нельзя сказать, что их деловитость и солидность производили такое же впечатление на преподавателей и на деканат. И здесь Тревильян оказывал Королю услуги каждый семестр. Когда их начинали выгонять из института, что в те времена случалось нередко, Тревильян надевал на себя что похуже, долго ходил возле деканата, как бы робея войти, потом входил и с акцентом, за которым не слышно было языка, но слышны были всхлипывания, рассказывал о бедном горном селе и об оставшейся бабушке. Потом входил Король. Он говорил, как трудно помогать Тревильяну учиться, если тот не понимает по-русски ни слова, и еще про то, что из-за этого самопожертвования он сам попал в число неуспевающих. У декана при их появлении выступали на глазах слезы, и он все прощал. Но однажды не простил, потому что увидел Тревильяна где-то на улице с девушкой и услышал, как тот довольно бойко говорил с ней на чистом русском языке, вставляя в свою речь неологизмы и жаргонные слова. Друзей выгнали с третьего курса. Но эти годы не прошли даром: во-первых, оба получали стипендию, а во-вторых, они приобрели некоторую известность в определенных кругах. Таких кругов было два. Один круг ценил их за способность достать модные в то время туфли на толстой подошве по цене, пропорциональной этой толщине, и всякое другое дефицитное барахло. Другой круг постоянно норовил выяснить, где можно достать такую обувь, то есть все время вмешивался не в свое дело. Каждый круг имел свою армию, в том числе и своих гвардейцев. Тревильян еще со второго курса прочно возглавлял гвардию Короля. Занятие было не из легких, потому что противоборствующую гвардию возглавлял сам капитан Ришельенко, зверь-человек, видевший спекулянтов на два метра под асфальтом. Правда, когда ему присвоили звание майора, работать с ним, то есть против него, стало легче, хотя и далеко не так, как хотелось бы. Он по-прежнему не принимал никаких подарков, включая наличные, и громко топал ногами, наводя ужас на гвардию Короля, а заодно и на свою. Он постоянно плел интриги и, по слухам, даже в отпуске интересовался, почему летом вход на пляж дороже, чем зимой, если химический состав морской воды один и тот же. Когда друзей выгнали из вуза, майор Ришельенко, к их удивлению, не испытал радости, а, как им рассказали свои люди, только горестно покачал головой, после чего тем не менее стал наблюдать за ними пристальнее. А они продолжали повышать свою квалификацию. Король занялся добычей справок об их непригодности к службе в армии, Тревильяну пришлось жениться по расчету. Для этого Король нашел ему подходящую невесту в лице наследницы бывшего замдиректора треста ресторанов. Но расчет оказался безналичным: Тревильян хоть и женился, но наличных у него не прибавилось, папаша и сам оказался жуком и мигом раскусил друзей. Правда, московскую прописку Тревильян получил, а тут еще и Король добыл эти несчастные справки. Друзья облегченно вздохнули и занялись делами посолиднее. Это совсем уж не понравилось майору Ришельенко, из-за чего ребятам пришлось совершить над собой волевое усилие и поехать на два года на курсы повышения квалификации в отдаленные сибирские районы. Там они заметно поумнели благодаря достойному окружению в виде собратьев по несчастью и колючей проволоки. Возвращение в столицу нашей Родины было радостным в основном для них двоих. Никто друзей не ждал, но удача не покидала их ввиду своей известной слепоты. Через год после их возвращения аналогичную поездку вынуждено было совершить руководство одного из комиссионных магазинов. К тому времени друзья уже имели какие-то дипломы об окончании каких-то торговых курсов и необходимые знакомства в необходимых кругах. Король стал директором магазина, Тревильян — сначала старшим продавцом, а потом заместителем директора. Работали безупречно, майор Ришельенко, как им казалось, был в отчаянии. Через несколько лет их магазин слили с другим, и новый стал одним из крупнейших магазинов. Король сделался, наконец, королем, а Тревильян — его первым замом. Он набрал новую гвардию, и она постоянно толпилась возле магазина и внутри него, образуя ту самую категорию серьезных людей, о которой говорил Вартаняну отец. Так было в тот день, когда Вартанян-младший остановил свой автомобиль возле магазина среди стоявших там "жигулей", "волг" и даже "мерседесов". Не с дипломатическими номерами. Когда он вышел из машины и огляделся, круг собравшихся показался его провинциальному глазу необычайно внушительным. По всей ширине тротуара стояли или медленно прохаживались юноши и девушки от восемнадцати до сорока восьми лет, одетые строго по форме в джинсовые костюмы. Некоторые сидели на трубчатом ограждении, отделявшем тротуар от проезжей части, некоторые вдруг срывались с места и устремлялись в магазин, а навстречу им выходили такие же, как они, скучающие люди. Иногда они переговаривались попарно или малыми группами, причем их слова хоть и состояли из знакомых звуков, но дальнейшего сходства с русским языком не обнаруживали. Внимательный глаз Вартаняна сразу отметил своеобразную деталь, присущую обитателям этого участка тротуара: все, что было на них снаружи, было иностранное; все, что вынималось из карманов и либо вставлялось в рот и прикуривалось, либо жевалось, тоже было иностранное. Робкая струйка пешеходов, сбивчиво протекавшая сквозь это строй, казалась группой пингвинов, случайно сбежавших из зоопарка и мечтавших теперь поскорее попасть обратно. Но была в кажущемся безделье толпы такая острая целеустремленность, такой высокий внутренний накал, что на этом куске тротуара милиционеры вырастали как грибы, даже не стесняясь своей формы отечественного пошива. Но это были люди разных цивилизаций. Они не говорили друг с другом, и если у милиционеров взгляды были устремлены каждый раз на какого-либо здешнего завсегдатая, то хозяева тротуара смотрели сквозь милиционеров, как флюорографические аппараты. Вартаняну, как новичку, было невдомек, что это и есть основная форма общения гвардейцев Тревильяна с гвардейцами товарища Ришельенко, которая в сочетании с индивидуальной работой самого майора создавала устойчивое равновесие: если сколько-то гвардейцев Тревильяна куда-то убывало, примерно столько же их откуда-то и прибывало. Не успел Вартанян захлопнуть дверцу своего лимузина, как на него уже обратили внимание: подошел какой-то волосатый акселерат и начал медленно ходить вокруг автомобиля. — Продаешь? — спросил он на третьем круге. — Продаю, — простодушно ответил Вартанян. — Эй, Петя! — крикнул акселерат одному из таких же, сидевшему на ограждении. — Сбегай за пионерами, скажи, что металлолом привезли. Человек пять-шесть, слышавших эту незатейливую шутку, неторопливо и старательно засмеялись. У Вартаняна сверкнули глаза, он сжал кулаки и направился к шутнику. Но тот вовремя убрался к своим и сказал уже оттуда: — Ну-ну, тише, мальчик, не то я тебя дяденьке милиционеру отдам. Вон, видишь, он совсем без тебя соскучился. Акселераты засмеялись во второй раз. Милиционер направился к ним, но они тут же достали из карманов и спортивных сумок газеты, напоминавшие своим видом туалетную бумагу, и начали делать вид, что читают. — Шли бы на бульвар читать, — сказал милиционер, — чем здесь прохожих задирать. — На бульваре теперь меньше подают, — ответил тот же шутник, не отрываясь от газеты. Остальным и эта шутка показалась смешной, но милиционера, видно, побаивались. Вартанян лихо перешагнул через ограждение и решительной походкой вошел в магазин. В магазине было довольно пустынно, у прилавков прохаживались редкие покупатели. За прилавками стояли интеллигентные, медлительные мальчики и не менее интеллигентного вида девочки. Они ощупывали раздевающими взглядами каждого входящего, независимо от возраста и пола, и тут же возвращались к своим делам, если покупатель не заслуживал внимания. Если же он этого заслуживал, то они тоже возвращались к тем же делам, не удостаивая вошедших своим вниманием, но уже в их позах чувствовалось ожидание, когда покупатель подойдет сам. Дела у мальчиков и девочек были нехитрые. Одни копались в аппаратуре, якобы ища неисправность, другие перекладывали одежду или переписывали какие-то бумажки, третьи беседовали со знакомыми, мало чем отличаясь от стоявших на улице. Все было окутано какой-то деловитой таинственностью, чувствовалось, что любой посетитель мешает нормальной работе. У Вартаняна невольно сложилось впечатление, что этот магазин работал бы куда лучше, если бы его входные двери закрыть на замок и никогда не открывать, а всех, кто торчит на тротуаре, запустить сюда через черный ход. Он подошел к одному из продавцов и спросил, где можно видеть Тревильяна. Продавец долго изучал его, а потом кивнул в сторону входа в служебное помещение. Вартанян направился туда, но, когда уже пересек весь магазин и открыл дверь, продавец, стоявший ближе всех, лениво заметил: — Только его сейчас нет. Вартанян остановился и спросил: — А где он? — Еще рано, — ответил продавец. Вартанян посмотрел на часы. Было полпервого пополудни. Он решил подождать, причем здесь, а не среди толпы на улице. Пока было время, Вартанян решил приготовить письмо и хотел уже вынуть его из кармана, но оказалось, что его там нет. Он с нарастающим беспокойством ощупал остальные карманы, в легкой панике побежал к машине, обшарил ее всю и понял, что письмо потерял. Он вспомнил даже, где оно лежало — вместе с документами. "Значит, если я его выронил, — думал Вартанян, — то там, в N, около машины. А значит, когда я садился в машину, то обязательно увидел бы этот конверт. А пока я ходил с инспектором в будку, незнакомец оставался один возле машины. Значит, он. Но зачем? Какой ему толк от этого письма? Загадка. Лучше всего, конечно, отыскать его и спросить: он ведь сказал, что едет в Москву". Но где его найдешь, этого пронырливого типа, который даже инспектора объегорил! Занятый такими мыслями, Вартанян вернулся в магазин. — Вам, как я понял, гражданин Тревильян нужен? — услышал он наигранно услужливый голос того же продавца. — Нужен! — воскликнул Вартанян. — Где он? — Он на месте, — смиренно ответил продавец. Когда Вартанян подошел к двери с надписью "Замдиректора", она вдруг резко открылась, оттуда быстро выглянул толстый, хорошо одетый человек, мягко выражаясь, небольшого роста и громко сказал: — Атасова, Порточенко и Арамича — ко мне! После чего дверь закрылась. Вартаняна он, похоже, не заметил. Тогда Вартанян сам толкнул дверь, приоткрыл ее и затем уже постучал. — Войдите! — раздался голос Тревильяна. — Что вы хотите мне сказать?
Белошвейка: Глава 3. Аудиенция Было заметно, что Тревильян пребывает существенно не в духе. Там не менее он терпеливо слушал в течение пяти минут витиеватые речевые хитросплетения Вартаняна, сложенные, как из кирпичей, из простых с виду выражений типа "видите ли", "я в общем-то", "как бы это объяснить", "так получилось", "э-э-э". — Я вас понял, — объявил вдруг Вартаняну Тревильян, когда тот совсем запутался. Вартанян замолчал и стал ждать, когда его выставят из кабинета, чтобы вернуться домой с чистой совестью и чтобы рассказ отцу имел правдоподобную концовку. Но этого не произошло. То ли внешность его напоминала Тревильяну собственную юность, то ли он сумел разглядеть в Вартаняне всю недюжинность его натуры, что, конечно, юноша предположил более охотно. А Тревильян продолжил: — Скажите мне прежде всего, кто вы? — Вартанян, — ответил юноша. — Стоп, стоп. Так уж не сын ли ты того самого Вартаняна, который одно время был соседом двоюродного брата моего отца? — Сын, — сказал Вартанян и даже немного смутился. — Вот ты какой стал! — обрадовался Тревильян, хотя Вартанян точно знал, что Тревильян его до этого ни разу не видел. — Да, летит время. А ведь мы с твоим отцом дружили. Бывало, так дружили... И Тревильян задумался, предавшись на минутку приятным воспоминаниям о родных местах. — Ну ладно, парень. Ты извини, но придется тебе подождать чуть-чуть. Сам понимаешь, работа. Да нет, ты здесь посиди, — остановил Тревильян юношу, когда тот двинулся к выходу. Затем подошел к окну, приоткрыл его и позвал: — Атасов! Порточенко! Арамич! На этот зов поспешили явиться двое с тротуара. Одного из них Вартанян успел запомнить во время дискуссии возле своей машины — массивный, высокого роста парень. Другого Вартанян видел впервые — стройный молодой человек с тонкими чертами лица. Они вошли и неподвижно встали перед столом Тревильяна. А тот сел в свое кресло и начал что-то быстро писать. Продержав их минут десять, Тревильян наконец откинулся на спинку кресла и спросил: — Где Атасов, сколько можно его ждать? — Атасов болен, — грустно ответил один из вошедших. — Жалко Атасова, — дрожащим голосом подхватил другой. — Что с ним? — спросил Тревильян привычным тоном, из которого стало ясно, что Атасов болеет минимум два раза в день. — У него эта... — наморщил лоб тот, который был выше ростом. — Да-да, она самая. Двусторонняя дикотосомия срединных сосудов на почве ишемического катара плеврального анабиоза, — подхватил стройный. Чувствовалось, что Тревильян уважает людей, способных пересказать медицинскую энциклопедию если не наизусть, то хотя бы своими словами. Поэтому он сказал только: — О! Надеюсь, лицо не повреждено? — В том числе, — ответил стройный. — А знаете, уважаемые, что мне сказал Король? — Нет, — выпалили оба поспешно, да так, что тут же выдали себя. — Так что вы можете сказать по этому поводу? — Это все он, Атасов, — начал канючить тот, что был выше ростом. — Ладно, ладно, Порточенко. Вы всегда ни при чем, если за это не платят. Говорите вы, Арамич, вам легче даются причастные обороты. — Дело было так. Атасов заскучал. И уж так заскучал, так заскучал, что стало скучно мне, а потом даже Порточенко. И вот заскучали мы, так заскучали... — Давайте ближе к делу, Арамич, — перебил его Тревильян, — это я слышал в прошлый раз. — Нет, в этот раз мы еще больше заскучали. Так вот, Атасов говорит: "А не пойти ли нам повеселиться?" Но вы же знаете, мы не можем веселиться где-нибудь в подъезде или в сквере, даже если погода приличная. Решили пойти в кафе. А денег — в самый обрез. — У вас — в обрез? — значительно спросил Тревильян. — Наличных — в обрез. Так, извините, получилось. Атасов и говорит: "Ничего страшного, толкнем что-нибудь по-скорому. Прямо в кафе толкнем". Потому он и пошел в магазин, взял несколько паркеровских наборов, и мы поехали. — Как то есть взял? — возмутился Тревильян. — Вы говорите об этом так, словно магазин принадлежит лично вам, а не Королю и государству. И словно вы уже не раз все это проделали? Арамич понял, что сказал лишнее. Но было видно, как быстро он собрался с мыслями. — Нет, это в первый раз, клянусь честью маминой подруги. И потом, мы ведь заплатили номинал с верхом, поскольку нас интересовала разница. — Ну, давайте дальше, — нетерпеливо перебил его Тревильян. — Ну, дальше сперва все шло как по писаному. Пришли в ресторан... — Вы же ехали в кафе, — снова перебил Тревильян. — Мы передумали по дороге. Так вот, пришли в ресторан. Атасов знал, куда ехать. — Опять, конечно, в "Звездный"? — язвительно уточнил Тревильян. — Ну да, в "Звездный", куда же еще? Атасов сразу нашел там каких-то командированных... — Что значит "каких-то"? — То есть не каких-то, конечно, а каких надо. Один, как сейчас помню, был командирован на Центральный рынок, другой — на Тишинский, а вот третий... — Что третий? — С третьим как раз и вышла накладка. Он с виду уже косым был, но, когда мы подсунули ему вместо паркеровского набора наш малаховский, он вдруг протрезвел и начал базарить. Атасов ему несколько раз пытался объяснить, что он неправ, но мужик оказался здоровый и тоже начал что-то объяснять Атасову, пока не подоспела милиция. — Ну вот, уже опять милиция, — недовольно вырвалось у Тревильяна. — Да, — продолжал Арамич, а Порточенко стоял рядом и только кивал головой. — Но такие несговорчивые оказались фрайера, что потащили нас в участок. А у Атасова еще два набора было. Ну и привязались, хоть стреляйся: откуда да зачем. Мы им говорим: "Так ведь нас трое", — ну и всякая такая штука. Короче, составлять протокол начали. А тут еще чек из комиссионки. Стали Ришельенко звонить, а тот — Королю. Дальше дело ясное. Погуляли, короче. Тревильян вскочил и забегал по кабинету. История эта возмутила его, и Вартаняну было понятно это возмущение. Но когда Тревильян заговорил, Вартанян понял, что возмущен он не тем, чем, по мнению юноши, следовало бы. — Король сказал почти то же самое, — начал Тревильян, причем было хорошо заметно, что он с трудом сдерживает себя. — Но я не понимаю, — вдруг закричал он, — мы с вами где находимся? Мы что, в школьном кружке "Умелые руки" или, может быть, и вовсе в добровольной народной дружине? Нас волокут в участок, нас обыскивают с протоколом, а мы стоим, подняв лапки? Мало того что мы не можем толкнуть какой-то жалкий фарц, так мы еще не можем вовремя смыться! Сколько раз говорил: не пить, когда работаете, и не работать, когда пьете! И чек, чек из магазина! Вы бы еще адреса с собой носили и расписки! Нет, я точно пишу заявление об уходе и устраиваюсь работать инженером. И вам советую. Таким недоумкам, как вы, можно работать только с ЭВМ, но никак не с милицией. И опять этот ресторан, где вас знают как облупленных! И тут не сдержался Порточенко. Он долго размахивал руками, а затем сказал: — А что мы? Мы ничего. Все было бы путем, если бы не этот хмырь. А ведь эти его даже не того. Он так и остался, а нас — тю-тю. Атасов правильно сказал. Он на них работает. Лицо утюгом и колотухи, как у Числа* (Численко – известный в то время футболист). Мы его за командированного приняли, но ошиблись, видно. — Ошиблись... — проворчал Тревильян уже более миролюбиво. — А может, он уже следил за вами? — Может, и следил, — даже как бы обрадовался Порточенко. — Так ведь и наверняка следил. Иначе чего бы он там сидел трезвый? И он посмотрел на Арамича. Но Арамич смотрел в сторону двери, которая открылась, впуская в кабинет красивого кудрявого мужчину лет тридцати, одетого, как и все присутствующие, в джинсовый костюм фирмы "Lee". От двух товарищей этого человека отличали изменения формы и цветовые оттенки лица, которые сразу привлекли внимание Тревильяна. — А, Атасов явился! — не проговорил, а скорее пролаял он голосом, не предвещавшим ничего хорошего. — Что это у вас на лице, Атасов, что еще за новая история? — Да все та же история, — сказал Атасов и мрачно взглянул на Арамича и Порточенко, отчего те съежились и начали смотреть в разные стороны, приняв независимый вид. — Как та же история? — возмутился Тревильян. — Так вы, выходит, еще и драку там затеяли? — Это все он! — поспешно сказал Порточенко. — Мы не хотели, — подтвердил Арамич. — Да, как всегда, я, а они ни при чем. Они там пытались бросить меня и смыться, — обиженно сказал Атасов. — Это правда? — спросил Тревильян. Арамич и Порточенко молчали, глядя один в окно, другой в потолок. Всем в кабинете стало ясно, что правда. — Позор! — снова возмутился Тревильян. — Как же мы будем оправдываться перед Королем? — Давайте скажем вот что, — вдруг заговорил Арамич. — Давайте скажем, что в милицию нас забрали за драку, а драка началась из-за того, что этот хмырь обозвал его, Короля, жуликом. А про паркеровские наборы — ни слова. — Точно, — оживился Порточенко. — Получится, что Атасов вступился за честное имя Короля и пострадал за него. Атасов стоял в стороне и молча наблюдал, как его друзья стараются загладить свою вину перед ним, а заодно и выпутаться из этой истории. — Глупее трудно придумать, — задумчиво сказал Тревильян, — в такую ахинею Король вряд ли поверит. Вас спасет только то, что вы действительно вступились за его доброе имя. Атасов, помиритесь с этими прощелыгами и постарайтесь некоторое время держаться как человек, совершивший благородный поступок. — А он всегда так держится, — радостно сообщил Порточенко. — Хватит, Порточенко, — прервал его Тревильян. — Вы все свободны. Друзья ушли, хотя Атасов продолжал коситься на остальных двоих. Когда за ними закрылась дверь, Тревильян обратил свой взор к Вартаняну. — Извини, дорогой, дело оказалось продолжительнее, чем я предполагал. На чем мы остановились? — Как вы дружили с моим отцом. — Ах да! Мы ведь с ним так, бывало, дружили, так дружили, бывало. А как он сейчас? Чем занимается? — Работает, меня вот сюда снарядил. — Это хорошо. Цветы? Фрукты? Вартанян не понял и даже начал оглядываться. — Я спрашиваю, что ты привез? — заметил его недоумение Тревильян. — В столицу лучше приезжать не пустым, чтобы было с чем уезжать. Ты понимаешь меня? — Я вез только письмо от моего отца вам. — И где же оно? — Я его потерял. Вернее, его у меня украли. По дороге. И Вартанян подробно рассказал Тревильяну о приключении а городе N. — Странная история, — задумчиво произнес Тревильян. — И ты говоришь, что несколько раз упоминал при этом человеке мое имя? — Да, — смутился юноша. — Мне, наверное, не следовало этого делать? — Кто знает, что следовало, а что не следовало. Не сделай ты этого, может, и не навел бы твой рассказ меня на некоторые раздумья. — Если я когда-нибудь встречу его, я ему припомню эту историю, — запальчиво сказал Вартанян. — Я не советую тебе совершать опрометчивые поступки. Скажи лучше, он был один или с женщиной? — Он был один, но потом к нему подъехал автобус, в котором сидела его знакомая. Они обменялись несколькими фразами и разъехались. — Ты не помнишь ничего из их разговора? Или, может быть, сталось какое-либо впечатление о том, что они говорили? — Мне показалось, что автобус был из Одессы. А человек сказал этой женщине, чтобы она возвращалась, а он поедет в Москву. — Надо же, — сказал Тревильян, — вот так история. В Одессу, значит. — Но все-таки, если я его встречу, я спрошу его, зачем ему понадобилось мое письмо, — упрямо повторил Вартанян. — Если вы встретитесь, дорогой мой, боюсь, что спрашивать тебя будет он, — ответил Тревильян и вдруг замолчал. Ему показался подозрительным этот молодой человек без рекомендательного письма. "Действительно, — подумал он, — а почему я должен доверять этому мальчишке? Разве трудно майору Ришельенко под видом сына старого друга подослать ко мне, Тревильяну, своего сотрудника из молодых, да ранних, с тем чтобы иметь постоянную и надежную информацию вместо обрывочной и достающейся к тому же ценой немалых трудностей?" Зная о непреодолимом желании майора схватить его с Королем за руку в тот момент, когда эта рука не успела еще передать в другие руки вещественные улики, Тревильян был обязан осторожно относиться к новым знакомствам и связям. И поэтому он решил испытать юношу. — Ну а чем же ты думаешь заняться здесь, не имея при себе ничего, кроме письма? Не идти же с письмом на рынок, если бы даже его у тебя не украли? — Я собирался поступать в институт и учиться там. — В какой институт? — В технический. У меня инженерные способности. — Зачем тебе это надо? — Чтобы стать инженером, — ответил Вартанян, недоумевая от такого наивного вопроса. "Да, Ришельенко выдумал бы что-нибудь поумнее, — решил Тревильян, чувствуя, что его подозрения рассеиваются. — В наше время идти в технический вуз — это только такие мальчишки могут придумать". — А зачем тогда твой отец прислал тебя ко мне? — Он сказал, что Тревильян все может. — Ну, это он меня переоценил, — сказал Тревильян, оставшись, впрочем, довольным такой характеристикой. — Здесь и мочь нечего. Идешь и поступаешь, если, конечно, сдашь экзамены. Теперь в технический вуз конкурс меньше одного человека на место. То есть когда будешь идти мимо, смотри, чтобы не затащили насильно. — Это почему же так? — расстроился Вартанян. — Отец говорил, что инженеры всему голова. — Голова-то голова, только развелось их, инженеров, видимо-невидимо. Инженеров много — специалистов мало. А так куда ни ступи — кругом инженеры. И в торговле, и в общественном питании, а особенно в творческой интеллигенции. Все в писатели норовят. Или в торговлю. Вон и эти трое, которых ты видел, тоже хотели инженерами быть. Арамич и Порточенко по три года хотели, а Атасов даже был года два. — А чего же они ушли? — Вовремя сообразили, что там и без них народу хватает. Живут теперь как люди. У инженеров ведь зарплата большая, а денег мало. А у этих зарплаты, считай, совсем нет, а деньги водятся. Машины у всех, одеты по-человечески. Специальность надо выбирать такую, которая ближе к людям расположена, к народу, к его потребностям, запросам. А кто от народа отдаляется, тот сам себе потом не рад. А инженер — он от людей далек, он к механизмам ближе. Ну будешь ты инженером, сделаешь какой-нибудь прокатный стан. А людям клади деньги на бочку, а стан твой и задаром никому не нужен. Не веришь — выйди спроси перед магазином, кому прокатный стан нужен. На тебя как на сумасшедшего посмотрят. — Но кому-то нужно ведь и прокатный стан делать? — робко спросил Вартанян. — Кому-то нужно, — веско ответил Тревильян. — Ну и что же мне делать? — спросил Вартанян с той растерянностью, которую Тревильян и ожидал в нем обнаружить после своих слов. — Ты вот что, — сказал он отечески заботливым тоном, — ты пока присмотрись, обдумай все. Захочешь в институт поступать, дам тебе записку к репетитору, он с тобой позанимается, глядишь, и поступишь. Не захочешь — что-нибудь другое подыщем. Я тебя поручу троим молодцам. Понравились они тебе? Юноша кивнул. — Ну вот и хорошо, — продолжал Тревильян. — До вступительных экзаменов еще полтора месяца. А репетитора этого разрывают. Многие к нему попасть мечтают, да не всем удается. А передумаешь — что-нибудь подберем. Согласен? — Согласен, — ответил Вартанян. — Ну вот и чудесно. Ты где устроился? Тревильян сел к столу и стал писать записку. — Нигде пока. Я прямо сюда поехал. — Ты что, на машине? — Да, — ответил Вартанян с некоторой даже гордостью. — Так это, значит, твой оранжевый драндулет? — Мой, — смутился юноша от такого отзыва о своей машине. — Как вы догадались? — По номеру, дорогой, по номеру. Номер не столичный, нельзя иметь такую приметную машину, как твоя, тем более с приметным номером. Значит, сделаешь так. — Тревильян направился к окну, у которого стоял Вартанян. — Машину продашь, ребята помогут. Думаю, что с деньгами у тебя негусто, так что пригодятся. С деньгами вообще поаккуратнее, они тебе меньше помешают, если будут лежать в кармане, чем если их не будет. А комнату снимешь у Бонасеевой — продавщица наша. Муж у нее постоянно в командировках. — И Тревильян хитро подмигнул юноше, чем окончательно вогнал его в краску. — А вот письмо к репетитору, адрес там записан. Вход со двора, четыре длинных звонка и два коротких, на счет десять, потом постучать кулаком. Тревильян протянул письмо, но тут Вартанян, увидев кого-то в окно, закричал и кинулся к двери: — Вот он! Теперь не уйдет! — Кто? — спросил вдогонку Тревильян. — Этот, который письмо утащил! — уже из торгового зала крикнул Вартанян. И он бы, вероятно, догнал незнакомца, но на беду или удачу в магазине скопилась очередь: это в свой обеденный перерыв хлынул из соседнего НИИ поток покупателей. Вартанян, смешавшись с очередью в обувной отдел, кричал: — Пропустите! А в ответ слышал только: — Вы здесь не стояли! Пропускать его никто не хотел, и, пока он выбирался из магазина, незнакомца и след простыл.
полная версия страницы