Форум » Не только по Дюма » Взаимопонимание » Ответить
Взаимопонимание
stella: Навеяно пока тремя локдаунами. Все, что касается нахальства кабанов - чистая правда.
Кэтти: Черубина де Габрияк , а к Д Артаньяну - Констанс, или галантерейщик Бонасье, или Рошфор😉😁
Лея: Черубина де Габрияк пишет: Четверка отпадает, к двум уже пришли Могут еще прийти Черубина де Гарбияк пишет: Самый забавный расклад был бы если б к Арамису пришел Портос. Мы бы получили двух Портосов. Вот-вот! Не надо забывать и об обещанной девушке из романа "Париж"
Черубина де Габрияк: Кэтти пишет: Черубина де Габрияк , а к Д Артаньяну - Констанс, или галантерейщик Бонасье, или Рошфор Они у меня во втором списке, кроме Рошфора - его упустила. Я думала и так понятно, что список 1 - Атос, список 2 - гасконец. Констанс не стала брать, нам же сказали, что не про любовь-морковь. И по-моему, наименее интересный расклад.
stella: Глава 4. Глава 4. Атос - Атос, вы уверены, что мы поступили правильно, согласившись на этот эксперимент? – спросил д’Артаньян, когда за ними затворилась дверь каюты. – Черт знает еще, что нам пошлет этот Океан! - Что он может нам послать страшнее наших страстей? - горько усмехнулся граф де Ла Фер. - Вы не боитесь, Атос? - Бояться самого себя после всего, что пришлось повидать и пережить в жизни, Шарль? Для меня не было ничего страшнее ждать смерти сына, а потом увидеть все это в видении, которое мне дал узреть Господь. После этого я просто не знаю, чего мне бояться. - Рауль не захотел участвовать во всем этом? - Не захотел… он боялся, что к нему может прийти Луиза и все начнется сначала. Я не стал его переубеждать: он самостоятельный человек и у него свое представление о жизни. Вы ведь знаете не хуже меня, мой друг, что чем дальше, тем больше мы становимся людьми. Людьми в той мере, в которой это дано героям книг в литературных мирах. - Так вы считаете, что мир Соляриса… - Не сомневаюсь, мой верный друг. Кто-то опять намудрил с книгами. Но меня это не пугает, я рад тому, что мы живем так, как хотелось бы нам жить, и наши поступки обусловлены уже только нашими желаниями и нашим участием в жизни, а не тем, как нас регламентируют книжные условности, заданные автором. Мы свободны, д’Артаньян, а я более всего ценю свободу воли. - Но вы меня позвали к себе, чтобы что-то мне сказать, Атос? – д’Артаньян, отлично зная своего друга, который и шага не делал бесцельно, если ситуация накалялась, выжидающе посмотрел на графа. - Да, вы правы. Я хотел вас предупредить, что все возможно: возможно, что мой гость окажется таковым, что я стану пленником собственной фантазии. Вас не должно это пугать, потому что, если я верно понимаю ситуацию, фантом никогда не покусится на хозяина; это для него самого будет смертью: он существует, только подпитываясь энергией своего создателя. Но может случиться и так, что это создание не потерпит никого между собой и мной. Берегитесь этого и не пытайтесь что-то изменить: фантомы обладают нечеловеческой силой. - Вы понимаете, что требуете от нас невозможного, Атос? Мы никогда не сможем просто наблюдать, как вас… - гасконец замолчал, остановленный странной улыбкой Атоса. - Я вас предупредил о возможной ситуации, но я не утверждаю, что это так будет, - Атос задержал дыхание. – Это все, что я хотел вам пока сказать, Шарль. Я чувствую, что сегодня ко мне придут. Возможно, и ваша очередь принять гостя наступит этой же ночью, д’Артаньян. Изменить что-то не в нашей власти. Будем готовы к чудесам. - Да уж, к чудесам, - фыркнул д’Артаньян. – Доброй ночи, мой верный товарищ, - он протянул руку графу, но тот притянул его к себе и крепко обнял. А потом тихонько подтолкнул к дверям. Едва гасконец покинул каюту, Атос лег в постель: он знал, что гости приходят во сне, и испытывал странное чувство любопытства от мысли, кого же пошлет ему Океан. Снилась ему всякая ерунда, а утро не принесло ничего, вернее никого нового. Пока он стоял под душем, потом брился, ни звука не доносилось в ванную. Накинув халат, Атос отворил дверь и замер: у окна стояла женщина. Сердце пропустило удар, но темный силуэт на фоне багрового неба не шевельнулся. Атос сделал несколько быстрых шагов, и, почувствовав его присутствие, женщина медленно обернулась, ее рыжие, с заметной сединой волосы, перекинутые через плечо, тяжелой копной прикрывали грудь. - Кто вы? – удивленный этим вторжением незнакомки, Атос растерялся на какое-то мгновение. - Вы не узнаете меня? – она отбросила чепец, который держала в руке, скинула на пол ветхий платок, прикрывавший потрепанное платье. – Конечно, вы меня не узнаете, как не узнали и тогда, в кабачке. Где уж вам, знатному господину, узнать такое ничтожество, каким я стала! – из груди у нее вырвался странный хриплый звук: не то рыдание, не то смешок. Граф молчал: у него пронеслось было в голове, что к нему заявился кто-то из обитателей станции, потом он вспомнил, что кроме Кельвина и ихней четверки на Солярисе никого не было: экспедиция ожидала смены только через месяц. Прежде чем он успел возмутиться такому вторжению, он понял, что это фантом. Но гостья претендовала на личное знакомство, а он, обладавший великолепной зрительной памятью, никак не мог ее вспомнить. Она была из прошлой его, то ли мушкетерской, то ли еще до той эпохи, жизни. - С вашего разрешения, я оденусь, - он чуть пожал плечами и, порывшись в стенном шкафу, нашел брюки и рубашку более подходящих к разговору в обществе дамы. Женщина чуть пожала плечами, повторив его жест, и отвернулась к окну. - Ну, что же, давайте знакомиться, раз мы с вами оказались в этом странном месте, - она обернулась на голос, и внимательно оглядела его фигуру. - То платье, в котором я тебя видела раньше, больше шло тебе. Хорошо хоть локоны оставил, - печальная улыбка тронула бледные, иссохшие губы. - И все же… - попытался прояснить ситуацию Атос. - Смотрите, гордый сеньер, всмотритесь хорошо, поройтесь в своей памяти, может, вспомните маленькую шлюшку из парижского борделя, которая не забыла доброго господина, пожалевшего ее однажды. Ваш кошелек я хранила… - Довольно! – крик вырвался у Атоса против его воли: он вспомнил! И лицо его залила краска стыда и негодования. – Довольно, я вспомнил… - А ведь хотел бы забыть, господин? Прости, если я оскорбила тебя своей заботой: теперь-то я понимаю, каково было тебе, гордецу, узнать, что за тебя уплатила девка. Только я не всегда была такой, и я тебя любила, господин... и люблю до сих пор. А я ведь даже имени твоего не знала… теперь вот, знаю. Откуда только знаю – не пойму, но знаю, что имя твое Арман Огюст Оливье. - Замолчи, наконец, - выдавил из себя Атос; краска стыда ушла с его лица, и оно было теперь мертвенно-бледным. – Замолчи, прошу тебя! - Тебя оскорбляет, что я осмеливаюсь произносить твои имена, высокородный граф? Но та влюбленная девчонка, что со страхом и обожанием смотрела на тебя, та дурочка, что ждала, что ты вспомнишь о ней – она не умерла. Чахотка не убила ее до конца, и она пришла сказать тебе: «Ты никуда не денешься от тех воспоминаний, что остались у меня от двух наших свиданий. Первый раз ты оставил мне кошелек, но так и не воспользовался мной, пожалел. А второе раз пришел – и остался. Этих двух раз хватило мне на всю жизнь, ты был единственным, кто отнесся ко мне, как к женщине, а не как к подстилке. - Зачем ты все это мне говоришь? – Атос едва шевелил губами, ему сдавило горло нестерпимым чувством стыда. Ощущение, что его облили грязью, нечто похожее на то, что возникло у него, когда он увидел клеймо у Анны, это ощущение воскресило, навеки, как он думал, похороненную боль. В ушах стучал молот, он плохо слышал, что говорило ему это странное существо. Никогда в жизни не подумал бы он, что его подсознание явит ему эту девицу из борделя. Он ждал миледи или ее сына, больше никого ему совесть не могла подсказать; о тех, кому ему привелось убивать в бою или на дуэлях он не думал (такова жизнь солдата), но это… это было уже какое-то извращение сознания, иначе он и не мог себе вообразить то, что произошло. - Зачем говорю? – женщина наморщила брови. – Затем, что вижу на твоем лице отвращение и презрение: ты стыдишься самого себя. Поступил, как порядочный человек, но стыдишься, потому что считаешь, что твоя честь пострадала от общения с такой, как я. Я сказала тебе тогда, что вернула тебе те деньги, что ты мне оставил, и все равно тебе стыдно? Я думала о тебе, пока ты был там, - она мотнула головой в сторону ванной комнаты. – Как же странно принимаете вы, знать, то, что делают люди из признательности, из любви. - О какой любви ты можешь говорить? – Атос бросил на женщину презрительный взгляд. - Ты считаешь, что любовь могут испытывать только знатные дамы? - А ты считаешь, что не оскверняешь это чувство, говоря о нем? – Атос чувствовал, что гнев заставляет его терять самообладание. - Если бы я была знатной дамой, я должна была бы дать тебе пощечину за эти слова. Но я девка, и потому могу только промолчать в ответ. - Это будет самое разумное, - Атос положил руку на дверной рычаг, но женщина оказалась проворней. - В этот раз ты останешься со мной, - она ухватила его за запястье, и Атос сразу понял, что ему не вырваться. Атоса ждали на завтрак, потом в обед, но он так и не явился. К вечеру д’Артаньян решил проведать друга и, если что, принести ему поесть. Гасконец не без основания подозревал, что граф застрял у себя не по собственной инициативе, и не слишком удивился, когда Атос только слегка приоткрыл дверь: ровно настолько, чтобы д’Артаньян мог увидеть его профиль. - Д’Артаньян, простите меня, но у меня нет возможности впустить вас, - Атос говорил, но по его напряженному лицу было видно, что он кого-то не подпускает к двери. - Вам принести поесть? – напрямую спросил его друг. - Буду вам благодарен. И передайте остальным, что в ближайшие дни я вряд ли смогу показаться в обществе, - добавил Атос, с силой отталкивая кого-то за дверью: на мгновение мелькнул край женской шали, - Кажется, Атос попался, - пробормотал себе по нос бывший капитан мушкетеров и поспешно удалился. Д’Артаньян достаточно повидал в своей жизни и, вдобавок, никогда не считал друга ангелом небесным. Он всегда предполагал, что в жизни Атоса женщины были и кроме миледи, но никогда не заговаривал с ним на такие темы, зная, что граф не принадлежит к любителям посплетничать о дамах где-нибудь в кордегардии. Он, поморщившись, старался в таких случаях пить побольше, либо, извинившись перед честной компанией, поднимался и уходил. Наверное, и сейчас Атос бы с радостью удрал от этой неизвестной, но, увы, фантомы не могут быть без хозяина, в особенности, как предупредил их Кельвин, в первое время. Постепенно они приобретают некую автономию, но, отпускать от себя своего невольного создателя надолго не в состоянии. Кто была эта женщина, которую Атос не хотел или не мог показать, можно было только предполагать: Д’Артаньян почти ничего не знал ни о молодости друга, ни о его жизни в Бражелоне. Атос был не из болтливых, с друзьями его связывала общая жизнь в армии, потом годы, когда они встречались в общих и противоположных политических лагерях, потом и старость, когда они искали общества друг друга именно в силу необходимости бывать рядом. То, что происходило с ними уже по другую сторону бытия, то, какую судьбу уготовили им силы, избравшие их для какого-то предназначения, силы, давшие им еще одну жизнь вне человеческих пределов – это было предметом догадок, философствования и действий. Их пребывание на Солярисе и было экспериментом, так что приходилось заранее смириться с непредсказуемым результатом. На кухне уже никого не было, и д’Артаньян беспрепятственно собрал на поднос все, что нашлось для голодного графа. Не привыкший к подобным упражнениям, осторожно балансируя на плавных поворотах коридора, он не без успеха добрался до каюты и, развернувшись спиной к двери, ударил в нее ногой. Дверь тут же ушла в пазы и, прежде чем Атос успел что-то сделать, поднос приняла худенькая пышноволосая женщина. Это продолжалось секунду, но, мгновенно все подмечавший, гасконец успел заметить и седину в рыжих волосах, и обтрепанный подол платья, и худые руки с дырявой шалью. Вопрос застыл у д’Артаньяна на губах: это было совсем не то, что он ожидал увидеть, если бы Атосу все же пришлось знакомить друзей со своим «гостем». А по ту сторону двери разыгрывалась драма. В планы Атоса уж никак не входило показывать это существо кому-либо, но фантом оказался неожиданно самостоятельным в своих действиях: она решительно взялась заботиться о своем хозяине. Атосу осталось только с тоской думать о Гримо. После всех упреков, высказанных бывшему мушкетеру, женщина как-то растеряла свою желчность и постаралась скрыть за заботливостью свою откровенность. И то и другое подействовало на Атоса одинаково: его мутило от одного присутствия этой девки. Однако, есть хотелось зверски и он уселся за заботливо уставленный блюдами стол, хотя сервировку пришлось придумать из немногих подручных средств аскетического убранства каюты. Женщина уселась напротив, и сложив руки на столе, смотрела, как он ест. - Я все жду, когда вы спросите, как меня зовут, - чуть покраснев, вдруг сказала она. - Это не важно, - бросил Атос. - Но как-то вам же надо ко мне обращаться, - возразила женщина. – Меня зовут Полетт, но все меня в «Серебряном кубке» называли Рыжуля. У Атоса так сильно дрогнула рука, что кофе пролился на стол. - Мне нравится, когда меня зовут этим именем. Так меня и матушка звала, пока была жива, а вот отец никогда по имени даже не обращался. Я для него была только вещь в доме, в борделе ко мне и то лучше относились. - Может быть, ты избавишь меня от своих воспоминаний? – мрачно попросил Атос, и то, что это была просьба, а не приказ, подействовало на Полетт, как оплеуха: она испуганно замолчала и стала поспешно собирать со стола. - Я помою посуду, - она направилась было в ванную, где, как она поняла, была вода, но Атос остановил ее взглядом. - Оставь. Я сам отнесу в утилизатор. - Я с вами пойду, - она запахнула на груди платок. - В таком виде, никогда! – фраза вырвалась у графа, и он с ужасом осознал, что сказал. Он готов показаться с ней перед друзьями! Пусть не сию минуту, но готов! Да даже в самом страшном сне не предполагал он показаться в обществе с когда-то знакомой проституткой. Даже и знакомством это нельзя было назвать: так, одна-две встречи. Эта несчастная выдумала себе целый любовный роман из того, что привело его когда-то в «Серебряный кубок»! Господи, у него даже название этого заведения вспомнилось. С ним творится что-то непонятное, он испытывает нечто похожее на чувство вины перед этой девицей, в особенности за то, как обошелся уже с ней в том притоне, названия которого, к счастью, он вспомнить не может. Он, по ее разумению, был жесток, не понял ее чувства, не оценил ее благородного порыва. Но его, знатного вельможу, оскорбил не только факт, что за него расплатилась женщина, его унизило безмерно, что эта женщина была на самом низу общественной лестницы… она, как и та, что была когда-то его женой, посмела своим поступком поставить себя на одну ступень с ним, с аристократом! - Но ты сам опустил себя тогда почти до ее уровня! – напомнил ему внутренний голос. – Твое пьянство, твое неверие, цинизм, нищета и то, как легко ты убивал, с какой радостью проматывал в игре наследство отцов – не уравнивало ли это все тебя и это несчастное создание? Она об этом теперь знает, потому что воскресил ее ты, твое подсознание передало ей все знания о твоей внутренней жизни. В этот момент Атос осознал, что эта женщина – он сам, со своими сомнениями, любовью и ненавистью, страхами и радостями. И пока он здесь, на станции, парящей над Океаном, он связан с этой Полетт.
Черубина де Габрияк: Да, я забыла про подсказку. stella, садистка. Ну посмотрим, интересно.
stella: Черубина де Габрияк , не ангел граф, это точно. К своему полубожественному облику шел он через тернии. Солдат - это все хорошее и плохое, что сопровождает службу, и святость тут не при чем.))
Черубина де Габрияк: stella, вот сейчас ничего не поняла. Прямо еще раз перечитала свой пост. Я разве употребляла слово "святость"? Даже не припомню, чтоб я в принципе данное слово по отношению к нему когда-нибудь использовала.
stella: Черубина де Габрияк , я вообще, на всякий случай. Вдруг меня станут обвинять в напраслине на графа.))
stella: Глава 5. Д'Артаньян Д’Артаньян отворил дверь своей каюты и замер: за столом сидел его отец: такой, каким он запомнил его в день своего отъезда в Париж. Сухощавый, орлиный профиль обрамлен бородкой a la Генрих IV, кисти рук с узловатыми пальцами нетерпеливо двигаются по столешнице, колет, который он надевал в особо торжественных случаях, местами потерт и побит молью… у д’Артаньяна сжалось сердце. - И где вы ходите, сын мой? – голос у отца ломкий, как у петушка, но это не от молодости, а от того, что сорвал его: слишком часто приходилось говорить на повышенных тонах. Сын никогда особым послушанием не отличался, а немногочисленная дворня замка в окрестностях Тарба не слишком прислушивалась к распоряжениям старого солдата. Командовала матушка, вот ей и голоса повышать не приходилось, кухарка и конюх бросались исполнять ее приказания в первую очередь. Отец проводил все время либо расхаживая по окрестностям и собирая вокруг себя таких же старых вояк покойного короля, либо часами сидел в кресле под грубо намалеванным родовым гербом с книгой на коленях, которую он всегда раскрывал на одной и той же странице. Средоточием жизни в замке была кухня: д’Артаньян знал, что мощный стол, за которым он играл совсем ребенком, пережил века. В кухне всегда горел очаг, всегда было тепло и вкусно пахло: как бы трудно не было, а поесть для домочадцев и странников всегда находилось. Отец никогда не упрекал мать, он слушался ее во всем, хотя делал вид, что командует всем. А матушка, безмерно любя и уважая своего супруга, брала на себя инициативу только в делах житейских. Жили трудно, иногда и впроголодь. Когда д’Артаньян, уже будучи в Париже, мог, урывал какой-то грош, чтобы отослать родителям, но, когда у него появились настоящие деньги, и отец и мать давно уже покоились на кладбище в родовом склепе. Вечно занятый службой, мушкетер не часто вспоминал отчий дом и, только попав в 1642 году на похороны отца, понял, насколько он был жесток по отношению к родителям, для которых он, единственный сын, был светом в окне. Впрочем, этим он не слишком отличался от большинства сыновей, уходивших из дома в поисках удачи. Бывший капитан мушкетеров стоял на пороге и сквозь слезы смотрел на самого родного человека. Видно, он и сам не сознавал, как мучила его совесть за беспамятство. Теперь он сам получил свидетельство своего бездушия: отец будет перед его глазами вечно живым упреком. - Прошу прощения, батюшка, - проговорил он дрогнувшим голосом. – Я ходил навестить друга. - У тебя много друзей, - кивнул головой старый воин, нисколько не удивившись. – Кого вы навещали, сын мой? - Господина Атоса. - Вы представите меня своим друзьям? – вопрос старый д’Артаньян задал спокойным голосом, но во взгляде таилось беспокойство. - Мои друзья будут рады беседовать с человеком, который хорошо знал короля Генриха, - д’Артаньян-младший подошел и опустился на колени перед отцом. Что с того, что он знал, что это его фантом? Он видел перед собой отца, и это было для него важнее всех рассуждений об эксперименте и взаимопонимании человека и единственного обитателя Соляриса. Он опять был восемнадцатилетним мальчишкой, полным надежд и беспредельных устремлений, и он готов был рассказать все, что было у него на душе. - Я никуда теперь без вас не уйду, батюшка, - опередил он вопрос отца. – Нам столько надо друг другу рассказать. Сын рассказывал о своей жизни в Париже долго: а отец смотрел на него блестящими глазам и время от времени пожимал его пальцы. - Как жаль, что твоя матушка не дожила до этого дня, - приговаривал он, когда Шарль добирался до очередной кульминации в своих приключениях. – Но ты, сынок, все время упоминаешь о своих друзьях: когда же ты познакомишь меня с ними? - Сегодня вечером, за ужином. Я надеюсь, мы все соберемся в кают-компании, разве что Атос останется у себя. - Он не здоров, этот твой друг? - Нет, у него гость, который не хочет ни с кем видеться. - Ну, мы попробуем этого гостя убедить не чураться нашего общества, - решительно заявил старый вояка. Д’Артаньян только кивнул согласно, уверенный в том, что Атоса они еще долго не увидят.
Кэтти: stella ,здорово. Д Артаньяну повезло. Увидеть вновь родного отца, с которым были прекрасные отношения в детстве ( фантом не фантом) не важно. Почувствавать себя защищенным родительской любовью- это прекрасно. Кстати, помнишь в фильме" Солярис" с Банионисом в гл.роли- Оекан принимает его в образе его отца на пороге отчего дома перед которым Крис- Банионис опускается на колени.
stella: Кэтти , возвращение блудного сына. Как же верно ты заметила. И, смотри: перебирали всех, но почему-то никому в голову не пришел кто-то из родителей . А знаешь, я, чуть ли не на память зная весь фильм, даже не подумала об этой ассоциации, когда писала. Я говорила уже, я знакома была с Натальей Бондарчук, но о фильме так и не решилась с ней заговорить.
Кэтти: Фильм - великий. Тарковский- режиссер, это уже само о себе говорит.
stella: Кэтти , я не все у него люблю, но "Солярис" "Сталкер" и "Рублев" - принимаю.
Лея: Stella, что мне всегда импонирует в ваших произведениях, так это – стремление перекинуть мосты между людьми (творением Создателя) и книжными героями (творениями людей). Определить место вымышленных персонажей в системе миров – причем не в литературоведческом, а почти в научном плане. "Взаимопонимание" – еще один пример такого поиска. Ваши гости (фантомы) не вызывают у героев того ужаса, того чувства, что они сталкиваются со странными и страшными явлениями, как в «Солярисе» - возможно, именно потому, что сами герои созданы не Творцом, а человеком? Но фантомы сохраняют другую функцию – своего рода Эриний-Эвменид, Кармы и т.д. Как я и предполагала, девушка из романа «Париж» и есть «Хари» Атоса – не в смысле «любви-моркови» , а в смысле угрызений совести, чувства вины. Позже постараюсь сформулировать, почему ваш выбор «гостьи» Атоса кажется мне очень удачным.
stella: Лея , спасибо.
Черубина де Габрияк: stella пишет: И, смотри: перебирали всех, но почему-то никому в голову не пришел кто-то из родителей . Здраааааааасьте, девочки! Ты меня читаешь? Только я Ангеррана предлагала.
stella: Черубина де Габрияк , а при чем тут Ангерран к д'Артаньяну? Не похоже, чтобы Атос был виновен перед отцом. Если ты о пьесе, то я все же не соотношу его отношения в пьесе с отношением в романе, о котором, вообще, очень мало сказано. Если ты меня читаешь , то можешь помнить, что я говорила, что меня шокирует такое поведение, оно не соотносится у меня с Атосом из романа, и я его объясняю только театральной условностью.
Черубина де Габрияк: stella пишет: Черубина де Габрияк , а при чем тут Ангерран к д'Артаньяну? Ты сказала: никто не предложил родителей. Я предложила, но не д'Артаньяну. stella пишет: Не похоже, чтобы Атос был виновен перед отцом. Да? То-то он так терзается виной перед родом - красной линией по твоим фикам. Ну и с кем ему на эту тему поговорить, как не с отцом? В меньшей степени вижу вину д'Артаньяна перед своим отцом и Портоса перед супругой. Но посмотрим. Расклады интересные. Как уже сказала, я не стремилась угадать, я просто накидала варианты. И исходила не из вины реальной, а скорее той, которую мог ощущать сам герой. Впрочем, с этой точки зрения, миледи Атосу отпадает. Да, а почему Рауль испугался появления Луизы? Вот уж кто не виноват. stella пишет: Если ты о пьесе, то я все же не соотношу его отношения в пьесе с отношением в романе, о котором, вообще, очень мало сказано. Да забудь ты про пьесу, никто не призывает тебя ее учитывать. Я тебя читаю, и прекрасно помню все, что мы обсуждали. Но сама сейчас про пьесу даже не вспомнила.
stella: Терзался виной перед родом! Раз к моменту свадьбы в книге он граф - отец его уже в могиле. Но есть семья, есть слава рода, так что вина перед ней, а не конкретно перед отцом. Рауль не столько испугался, сколько не хотел даже возможной встречи. И зачем она ему - все уже в прошлом, отгорело, зачем себе лишние проблемы. Это - во первых. А во-вторых - мне с виконтом скучно. Слишком он правильный, у меня от таких скулы сводит и фантазия идет не в ту сторону. А у нас народ виконта любит, так что не хочу раздражать поклонников.)))
Кэтти: Черубина де Габрияк ,а почему про пьесы по Мушкетерской Трилогии надо забывать?. Как для меня- они такой же Канон как и романы. Автор тот же , герои те же. Во многом одни дополняют других. Просто каждое произведение подчиняется законам своего жанра. Я бы еще к Канону Мушкетерской Трилогии добавила бы и " Сказки Арамиса". Автор тот же. Главный герой и др.персонажи в Трилогии есть. Ну а сами сказки- завлекалочка для детей и из родителей ,чтоб приманить из прочесть Трилогию о Мушкетерах. И те уточнения,которые в этом произведении даются к характеру, поведению и жизни Арамиса в определенный период, когда он был духовником герцогини де Лонгвиль- как на меня, тоже Канон.
полная версия страницы