Форум » Не только по Дюма » Эта замечательная жизнь » Ответить
Эта замечательная жизнь
Лея: Название: «Эта замечательная жизнь» Автор: Лея Фэндом: «Три мушкетера», фильм «Эта замечательная жизнь» Фрэнка Капры Жанр: кроссовер, праздничная сказка, юмор Персонажи: герои мушкетерской трилогии и Кларенс, ангел второго класса Отказ: Александру Дюма, Фрэнку Капре; Ленчику, Рыбе и Стелле, вдохновившим меня своими сказками, и вообще всем участникам форума. Статус: в процессе Причина: устала работать над серьезными и нескончаемыми проектами, решила последовать примеру наших сказочниц, тем более, что их фики напомнили фильм Фрэнка Капры «Эта замечательная жизнь» - одну из лучших праздничных кинолент всех времен и народов, в которой простодушный ангел Кларенс (родившийся, по фильму, в 1653 году!) помогает главному герою, впавшему в отчаяние. Судите, но не слишком строго
Ленчик: Вот написала же - бал портить не будем. Здесь не будем. Не здесь, сколько угодно, сама даже присоединюсь Шагом марш в соответствующую тему! https://dumasfera.forum24.ru/?1-5-0-00000032-000-240-0-1611507771
Кэтти: Возвращаясь к фанфику Леи, и действующему там ангелу- хранителю. Поскольку Канон написан, как не говори в рамках христианской католической традиции, то и судить о действиях героя- ангела хранителя второго класса надо тоже по ней.Я так думаю.
Luisante: Лея, я вот только-только добралась до главы, когда все уже прочитали)). Спасибо за продолжение. Но все же хочу отметить, что я очень жду действия, активного действия и от Кларенса, и от Атоса. Раз уж Кларенс нетипичный ангел, то, в моем представлении, он должен совершать какие-то неординарные поступки. Но возможно я забегаю вперед, и автор что-то уже придумал.
Лея: Кэтти, Luisante, большое спасибо за отзывы! Конечно, Кларенс будет действовать, и Атос тоже, но в рамках канона. События и персонажи, которых в каноне нет, не приведут к альтернативному концу (извините, если это пояснение похоже не спойлер ). Как я уже писала, главная задача Кларенса - не изменить курс жизни своего подопечного, а показать ему, что не всякий его выбор - ошибочный, и не за все надо себя казнить. Возможно, Кларенс не всегда будет себя вести в строгом соответствии с католическими представлениями о функциях ангелов-хранителей, но ведь это сказка, да еще юмористическая
Черубина де Габрияк: Лея , мы ждем проду. Вы нас заинтриговали. Интересно, как будет действовать Кларенс, чтобы Лея пишет: показать ему (подопечному), что не всякий его выбор - ошибочный, и не за все надо себя казнить.
Лея: Черубина де Габрияк, большое спасибо! Обязательно продолжу, только покончу с одним проектом - наверное, еще неделя понадобится. Сама на днях просматривала, чтобы вспомнить все основные линии.
Черубина де Габрияк: Лея пишет: Обязательно продолжу, только покончу с одним проектом - наверное, еще неделя понадобится. У самой та же история - не дают насущные дела полноценно заняться творчеством. Я начала переживать, что, вы случайно не бросили. Лея пишет: Сама на днях просматривала, чтобы вспомнить все основные линии. О1 это классика. Я теперь понимаю, откуда ляпы у Мэтра. Тут размеренно пишешь и гадаешь, где чего было-не было, а него сроки-то какие были!
stella: Черубина де Габрияк , он, в отличие от тебя, сразу несколько канонов писал.)))
Лея: Глава VII Оливье де Ла Фер сидит на скамье в каком-то удивительном сооружении, напоминающем и римский Колизей, и лондонский театр «Глобус». Сидит в центре верхнего ряда, отдельно от многочисленной публики: то ли король, то ли преступник, то ли неприкосновенный, то ли неприкасаемый... Напротив него, в ложах (да, именно в ложах, а не на скамьях) восседают его родственники: почтенные, строгие дамы и господа; молодые, элегантные девицы и кавалеры. Все эти «патриции» кажутся закованными в броню самообладания, но их глаза отражают целую гамму чувств: от гнева и жажды мести до стыда и презрения. А в нижних рядах (на скамьях, а не в ложах) расположились «плебеи»: слуги в темных ливреях, служанки в нарядных чепцах, вилланы с семьями, хозяева ближайших трактиров, их подвыпившие завсегдатаи. В этой пестрой толпе далеко не всем удается спрятать чувства, и их можно прочесть без особого труда: жадное любопытство, злорадство, растерянность, даже ужас. Ужас. Граф де Ла Фер, обладавший правом судить, казнить и миловать подданных, вдруг сам оказался на скамье подсудимых! Да, вешать будут не его, и его жену, но ведь и графа осуждают все: высокомерные родичи, вышколенные слуги, почтительные вилланы! Человек, еще вчера сидевший на местном троне, сейчас привязан к позорному столбу! Значит, в этой жизни нет ничего прочного, надежного, устоявшийся миропорядок может рухнуть в любой момент, и даже знатному дворянину, не говоря уж о простых смертных, не на что опереться... Оливье снова переводит взгляд на родню. Его любимый дядюшка Бражелон выглядит еще хуже, чем обычно: съежившийся, подавленный, даже пришибленный. Зато один из кузенов, самодовольный щеголь и дуэлянт, презрительно морщит нос, и Оливье кажется, что он читает его мысли. «Этот мальчишка думал, что он умнее и благороднее нас всех. Теперь он понял, что на самом деле был просто болваном, и, в придачу, витал в облаках. Надеюсь, что и его подданные это поняли. Как можно вверить свою судьбу человеку, который позволил воровке и шлюхе вскружить ему голову? Как можно предполагать, что тебя защитит человек, не сумевший защитить самого себя от пары мошенников? Надеюсь, что мне удастся натравить на него вилланов, или он сам сведет счеты с жизнью, и тогда его владения перейдут к тому, кто их больше заслуживает...» В это время на арену (сцену) выходит палач – высокий, крепкий мужчина с закрытым маской лицом – и не спеша направляется к установленной в ее центре виселице. А затем появляется подручный палача, который тащит к виселице упирающуюся Шарлотту. Она – все в том же роскошном платье, в котором была на охоте; ее руки связаны за спиной, лиф платья разорван, плечи обнажены и на одном из них видно небольшое, полустертое рыжевато-розовое клеймо. Шарлотта отнюдь не смирилась со своей участью: бешеный гнев в ее глазах то и дело сменяется животным страхом, а с уст срываются проклятия в адрес самого Оливье, его знатных предков и родственников, его преданных слуг, даже Жоржа Баксона, ее "брата" и любовника, который куда-то исчез, избежав позорной казни. Демон, в которого превратилась его красавица-жена. Ведьма из страшных сказок, которые рассказывала ему на ночь суеверная кормилица... При виде этого существа, в котором нет ничего человеческого, родственники Оливье напрягаются как струны; слуги и вилланы начинают испуганно креститься, а подвыпившие молодчики – гоготать и улюлюкать. «Вздернуть ведьму повыше!» - кричит один из них. «Раздеть шлюху догола!» - похотливо осклабившись, требует другой. А он, граф де Ла Фер, рыцарь без страха и упрека, не может заткнуть им рот: Шарлотта - уже не дама его сердца, а преступница, над которой любой подонок может издеваться. Когда Шарлотту подтаскивают к виселице, она вдруг резко меняется, снова превращаясь из демона в ангела. Ее лицо кажется ликом святой мученицы, глаза приобретают небесную голубизну, она смотрит прямо на мужа и своим сильным, чистым, сводившим его с ума голосом произносит фразу, в которой слышатся и укор, и сожаление, и мольба: «Вспомни, Оливье, я любила тебя!..» *** Мушкетер Атос просыпается в холодном поту в погребе «Золотой лилии». Некоторое время он не может пересечь границу между сном и явью, вынырнуть из привидевшегося ему кошмара, осознать, что этот кошмар не был реальностью. Наконец, он понимает, что находится в Амьене, а не в Ла Фере, сидит в погребе, а не в амфитеатре, что уже наступило утро, а, может быть, и полдень: сквозь щели проникает свет, а сверху доносится сильный шум. «Боже милосердный! – думает Атос, оттирая пот со лба дрожащей рукой, - значит, небеса пощадили меня в ту минуту, когда я, в каком-то полубезумном состоянии, решил сам повесить Шарлотту, а не предать ее публичному суду! Я избежал сцены даже более страшной, чем та, что разыгралась в моем лесу; участи даже более трагичной, чем нынешняя! А может быть, уже тогда эта адская сцена мелькнула в моем воспаленном воображении, и я, струсив, взял на себя обязанности не только судьи, но и палача? Потом Атосу вспоминается его ангел-хранитель – неказистый и вроде бы недалекий, но иногда удивляющий его своей проницательностью. Неужели господин Сен-Клер навеял ему этот ужасный сон, чтобы избавить от угрызений совести? Увы, милейший Сен-Клер просчитался: показал ему, что его злосчастный брак мог обернуться не трагедией, а страшной сказкой, но так и не доказал, что он, Оливье де Ла Фер - не предатель, и не убийца ("не обычный ревнивец, и не взбешенный сеньор"), который поставил право сильного выше справедливости... Между тем, наверху разыгрывается привычная для Атоса комедия: слышатся гневные голоса очередных гостей, причитания хозяина, слуги бегают взад-вперед, а хозяйка, спустившись по лестнице, стучится к нему и просит разрешения войти. Вслед за ней спускается, вернее, сбегает вниз еще кто-то, скорее всего, один из гостей, сильно проголодавшийся или крайне раздраженный: он начинает изо всех сил бить ногой в дверь погреба, сопровождая свои действия гневными тирадами на английском языке. - Ничего, - бормочет Атос, толкнув в бок спящего Гримо, - ничего, пусть этот храбрец сюда вломится, и тогда мы посмотрим... Но в эту минуту он слышит знакомый голос, заставивший его встрепенуться, - звонкий, задорный голос своего юного друга, которого он полюбил почти как сына! Д’Артаньян! Д’Артаньян здесь! Значит, он не погиб, а благополучно вернулся из Англии, и сейчас пришел в трактир «Золотая лилия», чтобы вызволить его, Атоса, которого оставил в ловушке!.. - Так вы, господа, желаете драться? – насмешливо произносит д’Артаньян. – Ну что ж, давайте драться! В сердце Атоса поднимается мощная волна чувств – самых разных, но одинаково добрых: радость, благодарность, любовь к жизни, любовь к своему другу, надежда на будущее... *** Солнце пробивается сквозь витражи и греет спину Кларенсу, который с аппетитом уплетает свежеиспеченные булки с сыром, пьет вино и слушает графа де Бражелона, похожего на Дон Кихота в 65 лет: худое лицо, острые скулы, горбатый нос, бородка клинышком. У Кларенса – все тот же облик добродушного, немного смешного дядюшки, но одет он не в потертый камзол, а в грубошерстную темную сутану, перепоясанную веревкой. За окном качаются ветви высоких кленов, в воздухе кружатся рыжие листья, и все же атмосфера этого уютного маленького поместья напоминает скорее о весне и надежде, чем об осени и потерях. За последние недели Кларенс, как ему кажется, прошел курсы повышения квалификации или даже программу ускоренного обучения. От наблюдения за Оливье сквозь «огненное кольцо»- к чтению его мыслей, оттуда – к подключению и сопереживанию, потом – к действию. Кроме того, он научился дистанционно влиять на подопечного, а также – читать мысли других людей, к примеру, туповатого и угодливого хозяина «Золотой лилии". Наконец, он стал понимать, когда можно откровенно говорить о себе и своей миссии, а когда лучше прикусить язык. Словом, он взрослел. Все это происходило быстро и неожиданно, будто суровые архангелы мягко и в то же время настойчиво толкали Кларенса в спину, заставляя перепрыгивать через ступеньки, не позволяя расслабиться и предаться пустым размышлениям. Возможно, архангелы направляли его, одновременно показывая, как надо направлять Атоса? Что ж, по крайней мере, они не бросали Кларенса на произвол судьбы. Сам он тоже не бросал Атоса, пока в «Золотой лилии» не появился д’Артаньян, который вытащил своего старшего друга из мрачного погреба и долгого запоя, оградив его от ярости хозяев, слуг и гостей трактира. Да, Кларенсу пока не удалось доказать Атосу, что он - не предатель, и не убийца, который поставил право сильного выше справедливости. Но ему удалось показать, что исход любовной драмы графа де Ла Фер мог быть не просто трагичным, а кошмарным. Атосу (в этом Кларенс мог поклясться) стало легче после пробуждения от страшного сна, и его можно было временно оставить без опеки. Рядом с ним был д'Артаньян, которого он любил почти как сына, которого сам по-отечески опекал (в сущности, - самый близкий для него человек на данном этапе жизни!). И от д’Артаньяна, молодого и пылкого, исходило тепло, даже жар, так что Кларенсу уже не надо было согревать своего подопечного на расстоянии. Он мог без особых угрызений совести пойти по следам других, когда-то близких Атосу людей. Он мог превратиться из ангела-телепата в ангела-детектива, чтобы потом, после успешного расследования, стать духом Прошлого для Оливье. Тем не менее, Кларенс еще некоторое время витал над трактиром, опасаясь, что Атос действительно расскажет д’Артаньяну свою любовную историю, чтобы увидеть его реакцию и проверить теорию самого Кларенса. Но, убедившись, что друзья выясняют отношения с трактирщиком и заказывают еду, успокоился и устремился в Блуа. *** В Бражелон он прибыл поздно вечером, выдав себя за странствующего монаха, брата Клода, и ему немедленно предоставили пищу, кров и постель. А утром владелец замка (вернее, большого белого дома, окруженного высокими кленами) пригласил его в гостиную и стал любезно с ним беседовать. «Брат Клод» не преминул сообщить своему гостеприимному хозяину, что, будучи в Париже, он случайно встретил некоего мушкетера Атоса и узнал в нем молодого графа де Ла Фер, который куда-то исчез несколько лет назад и считался погибшим. - Я встречал его и раньше, когда бродил по Берри, и даже беседовал с ним о свободе воли и предопределении, - добавил брат Клод. – Замечательный молодой человек - благородный, честный, умный. Мы зашли в какой-то трактир, и он, тогда еще виконт де Ла Фер, рассказал мне о своем любимом дяде из Блуа, который после гибели сына начал спиваться и губить свою душу. Ему хотелось с кем-то поделиться своей тревогой, своей болью, а я, случайный встречный и к тому же монах, был самым подходящим для этого человеком... Я был опечален, когда узнал, что он то ли исчез, то ли погиб... - Да, Оливье спас меня, когда я спивался после гибели моего сына, - со вздохом признался Бражелон. – Его любовь, его забота, его настойчивость вернули меня к жизни или, по крайней мере, остановили мое саморазрушение... Можно сказать, что он стал моим ангелом-хранителем. - Так вот, сейчас ваш племянник сам нуждается в ангеле-хранителе, - сказал брат Клод, – он тоже разрушает себя, спивается и губит свою душу. Я видел его в парижском кабаке, где околачивается всякий сброд: он сидел за столом и пил вино - стакан за стаканом. Он не узнал меня, а я, признаться, даже побоялся к нему подойти: у него был вид человека отчаянного и, к тому же, впавшего в отчаяние.. . - А как вы узнали его нынешнее имя, точнее, боевое прозвище? – с сомнением в голосе спросил Бражелон. - Очень просто, - охотно сообщил монах. – Его окликнул другой мушкетер, который тоже вошел в кабак, - рослый парень с воинственным лицом и грозными усами. Через некоторое время граф де Бражелон, видимо, поверивший в искренность и добрые намерения своего гостя, рассказал ему о том, что произошло с Оливье: брак по страстной любви (и против воли семьи) на сестре местного кюре, трагическое исчезновение молодой графини во время охоты, слухи о смерти графа, который на самом деле скрылся под именем Атоса, мушкетера короля... - Так она исчезла, а не умерла?! – невольно воскликнул «брат Клод». - Да, конечно, - сказал Бражелон, и в его глазах вновь мелькнуло подозрение. – Ведь если бы она умерла, ее бы похоронили в фамильном склепе, и я бы присутствовал на похоронах. Правда, в графстве ходили самые разные слухи об ее исчезновении. Суеверные вилланы даже поговаривали, что графиня была ведьмой, которая приворожила графа, а потом убила его, высосав из него всю кровь, а сама улетела – на поиски новых жертв. - А что, по-вашему, произошло на самом деле? - Не знаю, - пожав плечами, сказал Бражелон. – И я не осмелился вызвать Оливье на откровенность, когда он появился у меня вскоре после трагедии: у него уже тогда был вид человека, впавшего в отчаяние, почти обезумевшего. - Но у вас, наверное, есть какая-то версия событий? - Да, есть. Я предполагаю, что на молодых супругов напали бандиты, когда они охотились в лесу. Возможно, они оглушили Оливье и умыкнули графиню. Или связали его и изнасиловали ее у него на глазах. Может быть, она казалась мертвой, когда они увезли ее с собой, перевесив через седло ее собственной лошади? - Какой ужас! – воскликнул молодой ангел, решивший, что воображение у стареющего "Дон Кихота" такое же богатое, как у самого героя Сервантеса и у суеверных вилланов из Ла Фера. - Да, ужас, - подтвердил Бражелон, кивнув головой. - В любом случае, Оливье был сражен горем и, вдобавок, я думаю, не прощал себе того, что не смог защитить любимую. Он бросил все, уехал в Париж и записался в полк королевских мушкетеров. Его все считают умершим, да и сам он, видимо, так считает. Правда, я не исключаю, что он до сих пор пытается найти жену. - Но ведь будучи всесильным графом он мог легче найти и ее, и похитивших ее разбойников, чем будучи простым мушкетером? - Безусловно. Но Оливье, как я вам уже сказал, не мог здраво мыслить после своей трагедии. И я его понимаю: я сам был не в своем уме после гибели сына... - А возможно, ваша версия далека от истины, и в лесах Ла Фера произошло что-то даже более страшное? - Возможно, - снова пожал плечами Бражелон. – Я не стал допытываться. Я помогал Оливье, как мог. И до сих пор помогаю: управляю его поместьем и не даю нашей хищной родне растащить его имущество. Он сам мне расскажет обо всем, если захочет и сможет. «Потрясающе! – подумал Кларенс, забывший и об аппетитных булках, и о рыжих листьях, кружащихся в воздухе за окном. – "Дон Кихот" уверен, что Шарлотту похитили разбойники, а вилланы распускают слухи о ведьме, улетевшей на метле. Значит, никто не видел ее трупа на виселице, то есть, на дереве! Неужели «ведьма» действительно спаслась и выжила? Или кто-то ее спас? Может быть, молодой священник, который обвенчал ее с виконтом де Ла Фер, хотя сам ее любил? А может быть, выжила и очаровательная шатенка, которая любила виконта?» - А кюре не искал графиню? - осведомился он после паузы. - Кюре? - Ну да, кюре, ее брат. - По правде говоря, не знаю, - покачал головой Бражелон. - Сейчас в том приходе другой священник - дряхлый, согбенный человек. - А невеста Ла Фера? - спросил "брат Клод" , и, в ответ на удивленный, вернее, испытующий взгляд собеседника, добавил: - Много лет назад, когда я впервые встретил виконта, у него была невеста. Знатная девушка, о которой он отзывался с теплом и уважением. Что стало с ней? - О, это тоже печальная история, – снова вздохнул Бражелон. – Бедняжка Луиза де Ла Люсе... Она тяжело заболела, когда Оливье стал ухаживать за сестрицей кюре. Ходили слухи, что она умерла. А потом выяснилось, что она выздоровела и ушла в монастырь. «Потрясающе! – снова подумал Кларенс, со стуком опустив на стол свой стакан с вином. – Они обе живы - добрая девушка и злая колдунья! А Оливье думает, что обе умерли, причем по его вине, и казнит себя за это!» - Удивительное совпадение, - сказал он Бражелону. - Бывшие жених и невеста распускают слухи о своей смерти, а на самом деле она уходит в монастырь, он же становится мушкетером с вполне «монастырским» прозвищем Атос! А он знает, что она жива? - Сомневаюсь, - растерянно ответил Бражелон. – Я сам узнал об этом после того, как Оливье покинул свои владения. Кларенс почувствовал, что ему хочется схватить графа за грудки и как следует встряхнуть его – подобно тому, как Атос встряхнул самого Кларенса в «Сосновой шишке». Старик знает, что Луиза жива, уверен, что Шарлотта просто исчезла, но почему-то не считает нужным поговорить обо всем этом с племянником! Опасается его реакции? Щадит его? Или щадит самого себя? Конечно, он всего лишь дядюшка и опекун Оливье, а не его ангел-хранитель, но все же...». - А в каком монастыре находится мадемуазель де Ла Люсе? – как бы невзначай спросил "брат Клод" после очередной паузы. - Насколько я знаю, это монастырь кармелиток в Бетюне, – сказал Бражелон. – Но если вы там будете, и вам удастся ее встретить, не говорите бедняжке, что Оливье жив и служит в мушкетерском полку. Он не хочет, чтобы люди об этом знали. Да и для нее лучше думать, что он погиб...
Черубина де Габрияк: Лея , спасибо за продолжение. Сцена суда над "графиней" во сне Атоса впечатляет! Не знаю, думал ли об этом граф, когда вершил приговор, но публичный суд был бы ужасен для них обоих. Разве что она опять соблазнила бы тюремщика.
Лея: Черубина де Габрияк, спасибо за отзыв! Да, я с вами согласна. Но Атос в своем репертуаре - подозревает, что он струсил или пощадил себя, избежав этой кошмарной участи
Grand-mere: Лея, спасибо за возобновление повествования. Сон Атоса получился очень впечатляющим, как мне кажется, не в малой степени из-за того, как удачно Вы использовали антонимы. (Правда, представить, как глаза мечут громы и молнии мне несколько сложновато ) Упоминаемые в разговоре разбойники (боюсь, что они скоро материализуются?) - отголосок сериала Жигунова?..
Лея: Grand-mere, большое спасибо за отзыв! За выловленную "блоху" тоже благодарна. Я уже изменила это предложение: по-моему, получилось лучше и даже точнее. Grand-mere пишет: Упоминаемые в разговоре разбойники (боюсь, что они скоро материализуются?) - отголосок сериала Жигунова? Возможно (но не преднамеренно). Я часто думала о том, к какому роману Дюма отсылали авторы сериала, когда показывали логово разбойников.
stella: К "Монте Кристо."
Лея: stella пишет: К "Монте Кристо Stella, возможно, но в "Монте-Кристо" - живописные римские разбойники, а в сериале - мрачные оборванцы, и их "пророк", который дает советы только после того, как съест уши свиньи, очень своеобразен.
Баксон: Лея пишет: Stella, возможно, но в "Монте-Кристо" - живописные римские разбойники, а в сериале - мрачные оборванцы, и их "пророк", который дает советы только после того, как съест уши свиньи, очень своеобразен. Ну, антураж Двора Чудес - скорее уже голоновский оммаж, я полагаю.
Лея: Баксон пишет: Ну, антураж Двора Чудес - скорее уже голоновский оммаж, я полагаю. Баксон, да, скорее всего. Но может быть, и у Дюма в романах есть нечто похожее?
Баксон: Лея пишет: Баксон, да, скорее всего. Но может быть, и у Дюма в романах есть нечто похожее? Не припоминаю эстетики "Двора чудес", а вот "дорисовывать Дюма по Голон" многие охочи. Некоторые даже вспоминают, что "Двор Чудес" в Париже был как бы не один, и один из таковых располагался на... пресловутой Паромной улице (и д'Артаньяну в начале "Виконта" не пришлось заниматься рекрутёрством головорезов сильно далеко от места прописки - тем более не указан его точный адрес, а исторический прототип в тот период жил по рю дю Бак /Паромной улице).
Лея: Баксон пишет: "дорисовывать Дюма по Голон" многие охочи Баксон, верно. В сериале BBC "Мушкетеры" Портос и вовсе родом из "Двора чудес"
Черубина де Габрияк: Лея пишет: В сериале BBC "Мушкетеры" Портос и вовсе родом из "Двора чуде Баксон пишет: Ну, антураж Двора Чудес - скорее уже голоновский оммаж, я полагаю. Для меня "Двор чудес" был всю жизнь эстетикой Гюго, "Собор Парижской Богоматери". Голоны для меня в этом смысле вторичны. Было ли что-то на эту тему у Дюма? Сходу не вспомню, но я не всего его читала.
полная версия страницы