Форум » Не только по Дюма » Не только по Дюма... » Ответить
Не только по Дюма...
Джоанна: Не единым Дюма жив фанфикшер! Несем сюда все прочее, на что нас вдохновляли иные книги, фильмы и просто наша фантазия!
Ответов - 100, стр:
1 2 3 4 5 All
M-lle Dantes: Многим хорошо знакомый баскервильский фанфик КТО В МЕРРИПИТЕ ХОЗЯИН Навеяно фельетоном "Дневник домохозяина" Понедельник. Один дома. Бэрил уехала на неделю. Взяла, конечно, с меня клятвенное обещание вымыть окна и каждый день подметать пол. Подумаешь, не справлюсь, что ли? На всякий случай написал на завтра список дел. Он, конечно, получился здоровый, с разворот "Таймс" (кто, кстати, мой "Таймс" ножницами порезал?), но ничего - если я всё рассчитал правильно, останется время и за бабочками погоняться. Вечером устроил роскошную холостяцкую пирушку. На ужин у нас с собакой по бифштексу. На десерт собака умяла жестянку печенья. А я пил вино и курил сигару. Давненько не чувствовал себя таким свободным. Вторник. Надо, пожалуй, пересмотреть кое-какие пункты в моём плане на сегодня. После долгих раздумий вычеркнул половину, посмотрел на оставшееся и сунул в расправилку для бабочек. Зачем протирать пол каждый день, если потом он сразу пачкается? Сами понимаете - в болоте живём. Достаточно снимать ботинки и мыть собаке лапы. И следить, чтобы она не лазила куда попало. Открытие: собаки всегда выбирают для прогулок самые грязные места во всей Гримпенской трясине. От мысли помыть ей лапы я отказался, а то останусь ещё и без брюк. Собаке я втолковал, что не каждый день праздник, поэтому бифштекса ей сегодня не обломится. Откровенно говоря, достать, разморозить и обжарить один бифштекс - само по себе мука мученская. Тем более посуду за ней тоже я мою. Куплю ей готовый корм. Среда. День сразу начался с открытия: если после прогулки по трясине не почистишь себе ботинки, этого не сделает никто. Теперь же в них только по трясине и можно гулять. Мортимер бы удавился от желания иметь такие окаменелости. Собаке я купил консервы. Она морщится, но ест. Больше никаких бифштексов! Никогда не думал, что они с таким завидным постоянством прилипают к потолку! Лучше съем яичницу с беконом. Встретился Генри Баскервиль. Набивался в гости, но, узнав, что Бэрил нет дома, как-то сразу скис и заторопился домой. Ну и не надо, я его кормить не собираюсь. Сам он корм собачий... Вечером случилось ЧП: собака разбила морилку, и из неё улетело 10 бабочек. Плод стараний за все прошлые выходные. На ужин один чёрный кофе. По-моему, я разучиваюсь его варить... Четверг. Больше никаких яичниц!!! Легче спьяну попасть в Баскервиля из духового ружья, чем яйцом на сковородку. Собака ест готовый корм. Завидую. А она, глупая, качает права и грозится, что выйдет замуж за комиссара Рекса и сдаст меня полиции. Если не дам ей булочек с колбасой. Набивался в гости к Баскервилю, но он уже знает, что Бэрил уехала, и начал болтать какую-то ерунду насчёт разгрузочно-овсяночного дня. А я бы и овсянку съел, да кто мне её подаст! Я перестал бриться. Надеялся хоть на этом сэкономить время, которое Бэрил никогда не теряет, потому что не бреется... Заходил Френкленд. Грозился подать в суд, потому что, видите ли, мои грязные ботинки оскорбляют его эстетические чувства и (здрасте!) политические убеждения. Я демонически рассмеялся ему в лицо. Ладно. Увидимся в суде. Достал с рудника резервный запас консервов на случай, если бы пришлось отсиживаться на Гримпенской трясине. Теперь я могу вымыть собаке лапы, потому что брюки уже безнадёжно испорчены... На обед и ужин копчёный язык. Пятница. Больше никаких консервов! По одной банальной причине - ночью собака залезла в шкаф и слопала их вместе с банками. Утром встретился Ватсон. Пробормотал что-то насчёт Минздрава и стрельнул у меня последнюю сигару. Днём пришла телеграмма от Бэрил. Она спрашивала, вымыл ли я окна и поменял ли занавески. Я демонически рассмеялся в телеграмму. Хоть это у меня действительно получается... Проблема с ванной. В ней дрыхнет собака. Впрочем, меня это уже не так беспокоит, потому что я перестал принимать ванну... Ночью пошёл на болота и украл обед у каторжника Селдена. Наконец-то еда! Бэрримор замахался на меня свечкой, но, увидев, на что похожи мои ботинки, упал в обморок. Суббота. Я чувствую себя совершенно разбитым. Даже бабочек ловить не хочется. Днём пошёл в хижину на болотах и украл обед у Шерлока Холмса. Это, конечно, приманка, и Лестрейд уже поджидал меня в засаде. Но я не промах: нацарапал на стене "Здесь был полоумный Селден" и смылся. Мортимер стал на меня нехорошо поглядывать. Наверно, думает, что я уже достаточно первобытный для того, чтобы заполучить мой череп. Всё, без собаки из дома не выхожу. Ночью приснилось, что я поймал на болоте циклопидеса и схрупал. Господи, прям объеденье! Воскресенье. Я чувствую, что пропадаю заживо. Мы с собакой раздражительны, сварливы, и от обоих разит болотом. На завтрак попробовал собачьи консервы. Ни собака, ни я не в восторге. НАДО ЧТО-ТО ДЕЛАТЬ!!! Иначе и в самом деле попаду в коллекцию к Мортимеру. Последним усилием воли схватил собаку под мышку и рванул через болото в Кумб-Треси. Три часа спустя. Лорочка - чудо. Поняла без слов. Пишу эти строки в любимой пижаме её мужа, после трёх обедов и двух горячих ванн. Собака любуется на себя в зеркало. Лорочка помыла ей лапы и подкрасила её тушью с блёстками. Мне кажется, я нашёл идеальный способ решения хозяйственных проблем. А вы как думаете?
M-lle Dantes: Мой детективный рассказ в английском духе МЕРДСТОН НАШИХ ДНЕЙ Когда полковник Мэйсон вошёл в гостиную, он застал там свою сестру в обществе миссис Ренаты Брайб – самой известной деревенской сплетницы. Увидев его, миссис Брайб заметно оживилась. - Ах, дорогой полковник! – тут же затрещала она. – А мы-то ждали вас! Куда же вы пропали? Спрашивать об этом не имело смысла, поскольку по красно-белому костюму и сапогам Мэйсона было ясно, чем он занимался последние полтора часа. Миссис Брайб вообще любила задавать такие бесполезные вопросы, и многие (весьма незаслуженно) считали её глуповатой. На самом же деле – было бы желание – она и сквозь кирпичную стену могла увидеть, что к чему. Однако вопрос есть вопрос, и он требует ответа. - Немного прокатился по полям, - ответил Мэйсон и сел в кресло, вытянув ноги. - Рон обожает лошадей, - вставила его сестра. Мисс Джемма Мэйсон была типичной английской девушкой с короткими светлыми волосами, вьющимися на висках, россыпью веснушек на вздёрнутом носике и очень светлой кожей, которая никогда не загорала, несмотря на жизнь сначала в деревне, потом в Австралии. Ей было восемнадцать – тот самый безответственный возраст, когда молодым людям (особенно тем, кого избаловали в детстве) свойственно говорить то, что они думают, и считать всех людей старше тридцати пяти развалинами и ретроградами. Миссис Брайб, которую так и подмывало упрекнуть Джемму за фамильярность (в конце концов, полковник был на пятнадцать лет старше сестры), не без труда поборола искушение и принялась засыпать Мэйсона такими же бессмысленными вопросами об Австралии. Услышав, что там действительно очень жарко, но кенгуру по улицам не бегают, она выдержала значительную паузу и сообщила новость, которой явно хотела поделиться с самого начала: - Вы ещё не слышали? Мюриел Джефферсон вышла замуж. Мэйсон помрачнел и принялся постукивать рукояткой хлыста по голенищу. - Не может быть! – воскликнула Джемма. – За кого? - Его зовут Хитклиф Эджворт, - объявила миссис Брайб. – У него, кажется, своё дело в Лондоне. Во всяком случае, он человек не бедный. Тем лучше для маленького Джерри. Вы же понимаете, ребёнку нужен отец… да и деньги тоже, - прагматично закончила она. Полковник отложил хлыст и закурил, стараясь не выдать своего волнения. - Они вернулись сюда на днях, - продолжала миссис Брайб. – Почти в один день с вами. Мистер Эджворт, его сестра и Мюриел с Джерри. Так вот, я к тому, что в воскресенье у них будет ленч, и вы, между прочим, приглашены, - не без злорадства добавила она. Но мелодрамы не получилось. - Мы придём, - спокойно ответил Мэйсон, стряхивая пепел с сигареты. В гостиной, куда провёл полковника и Джемму сухопарый дворецкий, который по возрасту мог соперничать с мумией из Британского музея, уже находились две гостьи: миссис Брайб и её лучшая подруга миссис О’Шэй – полная экспансивная дама с копной тёмно-рыжих кудрей и безразмерной сумкой. Обе приятельницы восхищались комнатой, как обычно, стараясь заглушить друг друга. - Говорят, эти обои из самого дорогого лондонского магазина! – восторженно сообщила миссис Брайб. – Умеют же люди обустраиваться! - А гравюры? Вы видели эти гравюры? – вторила ей миссис О’Шэй. – Ведь это настоящая редкость! Наверное, куплены у Джобсона… (Это имя она знала только понаслышке, в чём, впрочем, никогда бы не призналась). Бездна вкуса! - Не знаю, что вы в них нашли, - без особого пиетета возразила Джемма, - мне тут ничего не нравится. Не комната, а фамильный склеп. В глубине души Мэйсон, привыкший к простоте и яркости колониального стиля, был согласен с сестрой. Комната казалась ему чересчур мрачной. Серо-зелёные обои и тёмные гардины как будто сжимали её со всех сторон. Резная дубовая панель над каминной доской, безусловно, была выполнена с большим мастерством, но комнату не оживляла. Скорее даже наоборот. Что же касается гравюр, их было две, и обе они изображали нечто вроде судного дня. «Может, это и настоящий Дюрер или кто там ещё, - подумал полковник, - но лично я бы не повесил такие гравюры в доме, где есть дети. От такого зрелища у любого волосы дыбом встанут». Да, пожалуй, будь жив его старый друг Чарли Джефферсон, он бы не допустил до такого. Скрипнула дверь. Мэйсон обернулся. В гостиную вошёл высокий человек лет тридцати восьми, одетый во всё чёрное. У него было худое нездоровое лицо со впалыми щеками и несоразмерно высоким лбом. Рыжеватые волосы были причёсаны так гладко, что казались нарисованными. Глубоко запавшие чёрные глаза ничего не выражали. Такое лицо, пожалуй, можно было представить на одной из тех самых устрашающих гравюр. - Ах, мистер Эджворт! – оживилась миссис О’Шэй. – Вы ещё не знакомы? Полковник и мисс Мэйсон. - Рад встрече. Моё имя Хитклиф Эджворт, - ровным, глухим голосом представился хозяин. – Я слышал, вы были другом Мюриел и её покойного мужа. Ну что ж, я буду счастлив видеть вас в моём доме. Всё это время его зловещие чёрные глаза изучали полковника. Мэйсон ответил ему спокойным и уверенным взглядом. Приветствие Джеммы, напротив, было почти дерзким. Сегодня на ней было шёлковое платье довольно смелого фасона с крупным рисунком в японском стиле, которое уже вызвало неодобрительные комментарии обеих дам. Эджворт окинул девушку оценивающим взглядом, но ничего не сказал. - А как поживает Мюриел? – осведомился полковник. – Мы не виделись уже шесть лет. - Она здорова, - лаконично ответил Эджворт. – Она помогает моей сестре с ленчем. - А Джерри? – нетерпеливо вмешалась Джемма. – Разве его нет дома? - Моя дорогая юная леди, - с лёгкой укоризной ответил Эджворт, - в приличных домах дети не выходят к гостям. Странно, что вы задаёте такие вопросы. Джемма плотно сжала губы и отвернулась. Мэйсон знал сестру достаточно хорошо, чтобы понять, что она затаила обиду. - Скажите, - поспешил сменить тему Эджворт, - какие новости из Австралии? Ведь это, кажется, теперь независимая страна? Мэйсон начал было рассказывать, но тут дверь снова открылась, и в гостиную вошла Мюриел. Она заметно изменилась со дня их последней встречи, сильно похудела и выглядела совсем маленькой и хрупкой в своём тёмно-лиловом платье. Но и без того Мэйсон многого в ней не узнавал. Он не помнил ни тихой, как будто виноватой походки, ни этого заискивающе-тревожного взгляда снизу вверх. Впрочем, может быть, всё дело было в том, что муж был намного выше её ростом. - Ленч подан, Хитклиф, - сказала она. Голос её был непривычно тихим. За столом Мэйсон познакомился с сестрой мистера Эджворта Мэри – сухопарой непроницаемой дамой лет сорока с тугим узлом волос на затылке. Они были мало похожи друг на друга, даже глаза у них были разные – чёрные у брата и серо-стальные у сестры – но что-то общее Мэйсон всё же уловил: под пристальными взглядами обоих становилось тревожно и неловко. Разговор протекал вяло. Миссис Брайб и миссис О’Шэй держались с преувеличенным оживлением, которое, однако, не могло пробиться сквозь непроницаемость хозяев, на все вопросы отвечавших равнодушно. Где-то в середине трапезы разговор зашёл о детях. - Я лично считаю, что это большой недосмотр Творца, - заявил мистер Эджворт. – Мне грустно признаваться, но Джеральду не хватает мужского воспитания. Моя жена слишком снисходительна к нему. - Полностью с вами согласна, - с готовностью подхватила миссис Брайб. – Мальчику всегда нужен отец. Не так ли, полковник? - По-моему, - возразил Мэйсон, - вы путаете отца с карающей рукой правосудия. Надо подавать мальчику пример, а не избивать его, как ленивого осла. - Насчёт осла – это преувеличение, - защищал свою точку зрения Эджворт, - но в целом я не вижу ничего плохого в дисциплине, в том числе и в наказаниях. Странно, что вы не согласны со мной – вы ведь человек военный. - Да что вы понимаете! – неожиданно вспылила Джемма. – Вы что, никогда не были ребёнком?! - А вы, похоже, им и остались, - ледяным голосом ответила мисс Эджворт. Лицо Джеммы загорелось от возмущения, и она демонстративно уставилась в тарелку. - Во всяком случае, - объявил мистер Эджворт, - я собираюсь отправить Джерри в закрытую школу. - Это лучший вариант, - добавила мисс Эджворт, - но обучение в этом году подорожало. Сейчас, впрочем, всё дорожает… Разговор плавно перешёл на последствия биржевого кризиса. После кофе Эджворт предложил показать гостям оранжерею. - Хотя, - добавил он, - это роскошь не в моём вкусе. К сентябрю, скорее всего, она будет снесена. - Ну и зря, - возразила Джемма. – Или вам вообще противно всё живое? - Милочка, потрудитесь выбирать выражения, - понизила голос миссис Брайб. Чтобы не допустить новой ссоры, Эджворт направился к выходу и открыл дверь, пропуская гостей. Вслед за дамами последовала и Джемма – явно с намерением позлить Эджворта. Мэйсон и Мюриел остались одни. Ощущение неловкости висело в комнате, как одна из тех зловещих гравюр. - Опять ты меня не дождалась, - бросил Мэйсон в пространство. - Я не думала… - Мюриел ответила не сразу, - не надеялась… что ты сможешь меня простить. И потом, - её вдруг словно прорвало, - жить становилось всё труднее, и от тебя ни строчки, и Джерри… ему всё-таки нужен отец. А Хитклиф – он всё-таки поступил очень… Полковник внезапно ощутил прилив раздражения. - Ты хочешь сказать, его никто не просил жениться на женщине с ребёнком? – почти выкрикнул он. – По-моему, это не значит, что он должен вытирать об тебя ноги! - Рональд! – протестующее выдохнула Мюриел. – Я не могу выбирать!.. - А я говорю, можешь! – неожиданно для самого себя распалился Мэйсон. – Ведь мы живём в двадцатом веке! Почему бы вам не развестись?! - Это невозможно, - покачала головой Мюриел. – Хитклиф никогда не согласится. Это повредит его репутации… - Его репутация – его дело! – Мэйсон рассердился ещё больше. – Ведь ты не нищая, Мюриел! Мюриел отвернулась к стене. - Ты не поймёшь, - устало вздохнула она. – Я ведь только ради Джерри…
M-lle Dantes: - Нет, я его когда-нибудь убью! – пообещала Джемма, в ярости обрывая лепестки с ни в чём не повинной маргаритки. Брат и сестра решили дойти до дома не по деревне, а кружным путём – через сосновую рощу. – А я-то думала, Диккенс из головы сочинил всех этих Мердстонов и прочих! Бывают же люди!.. Мистер Эджворт навряд ли подозревал, что всего за вечер умудрился нажить себе смертельного врага. - А хорошо бы он оказался сбежавшим каторжником, - кровожадно фантазировала Джемма, - или немецким шпионом. А ещё лучше – серийным убийцей вроде тех, о которых пишут в газетах. Ох, всё бы отдала, лишь бы посмотреть, как его уводят в наручниках! Правда, Рон? Мэйсон не ответил. У него не выходили из головы слова Мюриел: «Только ради Джерри». Может быть, говорил он себе, она и права. Хорошо было мечтать на палубе парохода, когда он готов был посадить себе на шею хоть десять детишек. А на самом деле? Неужели это такой тяжёлый труд, что ради него она готова смириться даже с Эджвортом? Но всё равно, неужели всё зря? Спустя три недели, в один из вечеров, наполненных жарким медвяным ароматом позднего лета и дремотным гудением пчёл, на веранде сидел в шезлонге полковник Мэйсон, а напротив – его старый школьный товарищ, а ныне детектив из Скотланд-Ярда Брюс Лестрейндж. Оба попыхивали трубками и вели неспешную беседу. - И всё-таки ни за что не поверю, что ты приехал сюда только ради свежего воздуха, - сказал Мэйсон, провожая глазами прозрачно-серое колечко дыма. – Я не детектив, но готов держать пари, что тут не обошлось без какого-нибудь запутанного дела. - Твоя правда, - согласился Лестрейндж, коренастый брюнет с проницательными, чуть раскосыми глазами. – Я, конечно, не люблю болтать лишнего, но ты парень наблюдательный и надёжный. Ты, конечно, слышал о профессиональных вдовцах? - Это что-то вроде Смита, который утопил трёх жён в ванне? - Ну да. И похоже, мы имеем дело как раз с одним из таких. - Не может быть! - Это длинная история, - Лестрейндж снова набил трубку. – Началось всё с того, что нам передали одно неприятное дело. Где-то в горах Чевиота разбилась на машине семья. Муж, жена и маленькая дочка. Фамилия их была Фицджеральд. В живых остался только муж, да и его буквально вытащили с того света. А поскольку проживала эта семья в Лондоне, то местная полиция с радостью взвалила эту историю на нас. Как будто бы обычная авария – не справился с управлением, но когда я начал разбираться в этом деле, всё оказалось не так-то просто. Во-первых, покойная миссис Фицджеральд носила эту звучную фамилию не больше шести месяцев. До того она звалась миссис Бэском и была вдовой одного очень состоятельного торговца чаем. Во-вторых, она оставила завещание, согласно которому этот самый мистер Фицджеральд в случае её смерти был бы неплохо обеспечен. Ну, а в-третьих – ты, наверное, и сам догадался – перед самой поездкой супруги застраховались в пользу друг друга. Так что мистер Фицджеральд нежданно-негаданно разбогател. Впрочем, насчёт «нежданно» - в это что-то не верилось. Мы уже собирались взять его на подозрение, но он оказался хитрее и отправился долечиваться на континент, а все дела оставил своей секретарше – скучнейшей, кстати, и респектабельнейшей особе. От неё мои люди ничего не добились. Она получила за него наследство, и с тех пор о Фицджеральде ни слуху ни духу. - И ты решил, что это не первый случай? – догадался Мэйсон. - А как же иначе? Очень уж ловко он замёл все следы. Я поднял дела из архивов и выяснил, что за год с небольшим до того похожий случай произошёл в Манчестере. Утечка газа. И опять спасти удалось только мужа. На этот раз его фамилия была Симпсон. И женат он был на вдове одного издателя с двумя детьми. Тогда он, по-видимому, ещё не научился ждать, потому что со свадьбы прошло всего три месяца. За которые он, впрочем, успел стать наследником жены и застраховать всё новоприобретённое семейство. Присяжные вынесли вердикт «несчастный случай», а мистер Симпсон объявил, что жизнь в Англии усугубляет его страдания, и перебрался к кузине в Ирландию – вместе с наследством, разумеется. - Значит, получается, что Фицджеральд и Симпсон – одно лицо? - Вот тут-то и начинается самое интересное. Я встретился с соседями погибших и подробно их расспросил. Так вот, если верить их рассказам, Симпсон и Фицджеральд абсолютно друг на друга не похожи! И дело не в каких-нибудь усах или бородавке на носу. Симпсон был высокий и стройный, а Фицджеральд – низенький и неприметный. - Ну, хороший актёр… - начал было Мэйсон. - Даже хороший актёр не сможет играть свою роль двадцать четыре часа в сутки, - с сомнением покачал головой Лестрейндж. – Я списал эту разницу на то, что миссис Фицджеральд была, что называется, гренадёром, а рядом с миниатюрной миссис Симпсон любой покажется видным мужчиной. Но когда я посмотрел больничные карты, то понял, что запутался окончательно. У них разные группы крови! - Одна карта могла быть поддельной, - предположил Мэйсон. - Рискованная авантюра, если учесть, что оба были на волосок от смерти. Но я всё-таки не сдаюсь. Мы выяснили, что у Симпсона был счёт в банке соседнего с вами города. И не так давно кто-то снял с него деньги. Я только не знаю, проездом ли здесь наш Мердстон или же замышляет очередное злодейство. У вас тут не появлялись в последнее время какие-нибудь приезжие?.. Рон! Ты меня слышишь? Мэйсон, собиравшийся набить трубку свежим табаком, вдруг замер, поражённый внезапной мыслью. Он сидел с трубкой в руке и пытался вспомнить, какое же слово в рассказе Лестрейнджа подсказало её. Ну конечно! «Мердстон». Он вспомнил, как они с Джеммой возвращались домой после первого визита к Эджвортам. Да, именно она сравнила его с Мердстоном. И добавила: «Хорошо бы он оказался серийным убийцей». Ирония судьбы, иначе и не скажешь. Неужели мечта Джеммы сбывается? - Послушай, Брюс, - Мэйсон отложил трубку. - Мне кажется, я знаю того, кто тебе нужен. А ещё через три дня, даже прежде, чем Лестрейндж дождался сведений из Лондона, деревню облетела страшная новость – у Эджвортов случилось несчастье. Вся семья за ленчем отравилась грибами. Мэйсон узнал о случившемся от миссис Брайб, которая забежала к ним якобы для того, чтобы вернуть Джемме журнал. - Разумеется, их тут же забрали в больницу, - поведала она со смешанным чувством ужаса, восторга, и, что скрывать, злорадства. – Но, говорят, они уже не жильцы на этом свете… Мэйсон едва не задохнулся от желания вышвырнуть её из дома, но вместо этого бросился на улицу сам, прыгнул в машину и помчался в город. Кровь бешено колотилась у него в висках: «Случилось, случилось…». Этот лихорадочный ритм словно нёс его вперёд, заставлял изо всех сил давить на педаль, не выпускать руля из побелевших пальцев. Приёмный покой больницы обрушился на него со всех сторон похоронной, горько пахнущей тишиной. Голос доктора почти не достигал ушей. - Сожалею, но к ним никак нельзя, сэр. Чувствуя, что захлёбывается этой размеренной тишиной, Мэйсон судорожно схватил доктора за плечи: - Они живы?! - А разве я не сказал? Отравление, конечно, серьёзное, но мы успели вовремя. Миссис Эджворт и мальчику ничего не угрожает. - Но мне сказали… - Должно быть, про её мужа. Вот кому действительно не повезло. Организм был очень ослаблен. Мы не смогли ему помочь. «Не угрожает…» Мэйсон едва нашёл в себе силы сделать два шага до обитого клеёнкой диванчика. Напряжение отпустило так внезапно, как будто из тела вынули все кости. Он дышал жадно, глотая воздух, будто воду, и шептал что-то невразумительное. И только через несколько минут до него дошёл смысл последних слов доктора. На улице Мэйсона уже поджидал Лестрейндж. Вид у него был мрачный и разочарованный. - Похоже, всё совсем запуталось, - сообщил он. – Я-то думал, что поймаю моего Мердстона с поличным, так нет же – взял и сыграл в ящик! И, представляешь – его группа крови не совпадает ни с Симпсоном, ни с Фицджеральдом! Чертовщина какая-то! - Но ты всё-таки докажешь? - Работа такая, - кивнул Лестрейндж. – Я уже переговорил с местной полицией. Надо осмотреть дом и хорошенько расспросить сестру этого Эджворта. - А разве она не в больнице? – Мэйсон вдруг осознал, что ни разу до этой минуты не вспомнил о ней. - Нет, похоже, её не было дома во время того злополучного ленча. Надеюсь, у неё достаточно мозгов, чтобы ничего не трогать до моего приезда. Поедешь со мной? Ты ведь бывал в доме и знаешь, что у них где. Мэйсон кивнул. Он знал, во всяком случае, догадывался, зачем Лестрейндж позвал его с собой. Мэри Эджворт, высокая, прямая, в неизменном чёрном платье, встретила их в дверях. Лицо её было так же непроницаемо, а тугой пучок так же безупречен, как и в день их первого знакомства. - Это, безусловно, очень печальный случай, - проговорила она своим ровным низким голосом, - но так ли уж необходимо вмешательство полиции? Ведь доктор говорил о пищевом отравлении. А у Хитклифа, к сожалению, было слабое здоровье. - И тем не менее без официального расследования не обойтись. Видите ли, «пищевое отравление» и «яд в пище» - это несколько разные понятия. А доктор установил, что ваш брат и его семья были отравлены атропином. - Это невозможно, - отрезала мисс Эджворт. – Никто и ничего не мог добавить в банку. Мюриел покупала грибы при мне. - Но вы их не ели? - Да, потому что я была в городе и поела там. - Мне придётся изъять остатки консервов, - сказал Лестрейндж. – Они на кухне? - Нет. Похоже, служанка их выбросила. Мы думали, что это некачественные грибы. Это ведь часто случается у нынешних производителей, не так ли, инспектор? - Хм… В любом случае мы осмотрим кухню. Возможно, придётся вызвать эксперта. А пока скажите, мисс Эджворт: ваш брат был раньше женат? - Я не понимаю, при чём здесь это, - вздёрнула подбородок мисс Эджворт. - При том, что, возможно, это и не первая трагедия в его личной жизни. Скажите, вам ничего не говорит фамилия Фицджеральд? Или Симпсон? Мисс Эджворт пожала плечами, но от Мэйсона не ускользнуло, как она чуть прикусила тонкую бледную губу. - Я очень сожалею о смерти моего брата, - жёстко сказала она, - и готова помочь вам, но не позволю порочить его имя. В убийствах, на которые вы намекаете, он никак не может быть виновен. – Она встала и принялась перебирать газеты на журнальном столике. Мэйсон наблюдал за движениями её худых рук. Какая-то мысль не давала ему покоя ещё с первых минут разговора. Какая-то закономерность, на которую никто не обратил внимания… Но которая всё же существовала… - Да, мисс Эджворт, речь идёт о двух эпизодах убийства, - продолжал Лестрейндж. – Причём жертвами становились женщины и маленькие дети. И у нас есть основания полагать, что убийца, который в обоих случаях скрылся от правосудия… И тут всё стало на свои места. - Постой, Брюс, - перебил Мэйсон. – Нет, мисс Эджворт, ваш брат действительно не совершал этих убийств. Потому что на самом деле их убили вы. Ведь это вы были кузиной мистера Симпсона и секретаршей мистера Фицджеральда, верно? Мисс Эджворт отступила на шаг. Её бледные скулы чуть порозовели. - Вы заговариваетесь, полковник! - В самом деле! – пробормотал ошарашенный Лестрейндж. – Но как же эти двое? - Они, скорее всего, давно там же, где и мистер Эджворт, - продолжал Мэйсон. – Ведь ваши сообщники наверняка успевали оставить завещание в вашу пользу, не так ли? Вот только на этот раз вам не повезло. Ведь у Эджворта, к сожалению, было слабое здоровье. Стальные глаза мисс Эджворт смотрели на полковника с вызовом. - Вы ничего не докажете, - процедила она сквозь зубы. - Думаю, это уже можно рассматривать как признание, - Лестрейндж вынул пистолет. – В любом случае, мисс Эджворт, мне придётся задержать вас – до выяснения обстоятельств. То, что произошло следом, заняло гораздо меньше времени, чем описание этой сцены. В руке Мэри Эджворт непонятно как оказалась тяжёлая бронзовая пепельница. Она с размаху ударила Лестрейнджа по запястью. Тот взвыл от боли и выронил пистолет. В следующую секунду пепельница пролетела в каком-нибудь дюйме от головы Мэйсона и упала в камин. Едва успев увернуться, Мэйсон увидел, что пистолет уже у мисс Эджворт. Оба бросились на неё, но Мэри оказалась быстрее – она приставила дуло к виску и спустила курок. Мэйсон положил свёрток с конфетами и апельсинами на столик и присел на край кровати. Мюриел слабо улыбнулась. Лицо её осунулось и выглядело совсем бледным в обрамлении тёмных волос. Но жизнь уже возвращалась на него из лучистых карих глаз, которые очистились от постоянной тревоги и всё больше походили на глаза прежней Мюриел. Лестрейндж стоял в дверях и вертел в руках пустую трубку. Он догадывался, что сейчас должен произойти важный разговор – его и самого ждало множество бесед, не менее важных – но любопытство просто не давало ему уйти. - Послушай, Рон, но как ты всё-таки догадался? – спросил он. - Ну, пока Эджворт был жив – ты извини меня, Мюриел – я очень хотел, чтобы убийцей оказался он. Поэтому и пытался исходить из того, что и он, и Симпсон, и Фицджеральд – это один человек. А когда Эджворт умер, я снова попытался всё вспомнить. Должна же быть деталь, которая объединяла все три случая! И тут меня осенило. Да, муж каждый раз мог быть разным человеком, но во всех делах фигурировала некая женщина, связанная с ним. В первом случае это кузина из Ирландии, во втором – секретарша Фицджеральда. Немолодая, не слишком болтливая и весьма респектабельная особа – словом, такая, какую никогда не станут подозревать. А когда мисс Эджворт вдруг сказала: «У Хитклифа, к сожалению, было слабое здоровье», - мне вдруг показалось странным: с чего бы ей сожалеть именно об этом? Может, как раз оттого, что два её прежних подельника оказались более живучими? - Сегодня утром пришла телеграмма из Ирландии, - заметил Лестрейндж, - что интересующий нас Симпсон скончался в прошлом году в Коннемаре при довольно странных обстоятельствах и оставил немалое наследство своей родственнице. По описанию она подходит под нашу мисс Эджворт. Сценарий её, по-видимому, был такой: она находила сообщника, который не без её помощи находил и очаровывал богатую вдовушку с детьми и, что самое главное – становился её наследником. После этого происходит несчастный случай. Жена и дети погибают, муж, на самом деле всё подстроивший, чудом остаётся в живых, забирает наследство и покидает Англию в компании нашей достопочтенной леди. Которая затем благополучно избавляется от него и отправляется на поиски новой добычи. - Господи, - Мюриел содрогнулась. – Я, честно говоря, всегда её побаивалась, но представить, что ты для неё – всего лишь одна из жертв… Дверь распахнулась, и в палату, едва не сбив с ног Лестрейнджа, вихрем влетела Джемма. - Сейчас же успокойся, Мюриел, тебе волноваться вредно! – выпалила она и потянула Лестрейнджа за рукав. – Пойдёмте, мистер Лестрейндж, вы не видите – им надо поговорить… - Понимаю, - кивнул Лестрейндж. – Только куда вы меня тащите, мисс Мэйсон? - В книжный магазин к Хортону, - Джемма требовательно тряхнула светлыми кудрями. – Надо же купить что-нибудь моему будущему племяннику. И. скорее всего, не единственному… Август 2008 г.
Anna de Montauban: Добавлю-ка и я что-нибудь в копилку креатива. Вот три стихотворения по мотивам польской трилогии Генрика Сенкевича, первые два написаны в 2005 году, третье - в 2006. Князь Ярема И снова день. Прозрачна даль над Сулой, И не объять степей. Играет ветер Requiem на струнах Серебряных дождей. На светлом небе - тенью облака. Как одинок рассвет сияющего дня. Княже мой, княже... По всей Руси - отсюда и до Ромен - Ты правил всем. Теперь же каждый шаг степных просторов Стал далью лет. В степь синей лентою вплелась река. Всё примет и всё вынесет смиренная земля. Княже мой, княже... Где были города - там ныне камни, Степь и полынь. Остались лишь названия - и память О днях былых. В тумане белом тонут берега. Червонным золотом - закат сентябрьского дня. Княже мой, княже... Посвящение Ежи Михалу Володыёвскому И дан обет, и два меча пересеклись крестом. Кого-то ждет победный день, кого-то - вечный сон, Ведь многим суждены кресты, лишь одному - венец. И к черным башням на скале льнет тихий Каменец... В руке не дрогнет острый меч, и сжат упрямо рот. О, только бы достало сил у тех, кто молча ждет, Когда последний бастион возьмет неверных рать. Один лишь раз на свете жить - один раз умирать. ...А где-то ветер, как шальной, гуляет по полям, И степь раскинула объятья тем ласковым дождям, Что слезы льют - который год! - над выжженной землей... Закат расплещется вином в тиши предгрозовой. Река быстра, и даль чиста, и ясен горизонт. Кому-то - месть и крестный путь, кому-то - светлый сон О временах, что позабыть - превыше всяких сил, О господине сей земли, о тех, кого любил... ...А здесь померк вечерний свет, за окоемом - тьма. Не жаль им голову сложить, смерть на миру красна. Рассудит время, кто был прав, кому отдать венец. Еще не раз встречать врагов восстанет Каменец, Еще не раз пройдут войска по травам и камням. Ценой свободы будет смерть, безмолвие - словам. Тому, кто гибель предпочел почету у врага, - Ему небесный ореол, и слава на века. А ей - не горе и не боль, не счастье и не радость, Но степь, и "это ничего", и на исходе август. Второе посвящение Ежи Михалу Володыёвскому И кто-то будет говорить о славе, А кто-то - о покорности судьбе. Но ласковыми, теплыми дождями Сентябрьский день заплачет о тебе. И сколько бы ни брошено проклятий, Благословенья лишь отыщут путь. И те, кто помнили при жизни счастье, Из тени смерти возвратятся как-нибудь.
Anna de Montauban: Джоанна, Джулия, я смущена и тронута! К сожалению, что-то не могу вспомнить, какое еще стихотворение сравнивали с "Мельницей", но в процессе копания в архиве ЖЖ нашла еще два стихотворения, которые сама у себя очень люблю. Один - исторический, посвященный некоему условному эпизоду истории Пьемонта (условному - потому что вполне приложимому к нескольким событиям этой истории). *** Я не помню земли, над которой стоит звезда вифлеемских волхвов, Но я вижу звезду, что горит над землей, на которой меня больше нет. Пряный ветер пьемонтских холмов в январе приближает весну. Сколько армий ушло из зеленых долин, чтоб сражаться за эту страну? Не найти верных троп до альпийских вершин под холодным покровом снегов. Кто здесь жил и страдал, обретет ли покой за порогом прощенных лет? Легкий ветер пьемонтских холмов пьянит, словно чаша вина, Что, полна до краев, с легким сердцем, как в юности, пьется до дна. Не прорваться гонцу в осажденный Турин, да и некому слать гонцов. Все давно решено, королевской рукой окончательный дан ответ. Только ветер пьемонтских холмов неподвластен земным королям, И не сдаст губернатор свой город врагу, пока этим ветром он пьян. По вершинам холмов, вдоль паданских долин маршируют отряды врагов. Но пока не накрыло Турин их волной, не окончен счет наших побед. Это ветер пьемонтских холмов в январе приближает весну. Я уже не увижу ее, но я знаю - мы выиграли эту войну.
Anna de Montauban: А другой - по мотивам легенды о Гаммельне. Флейта Гаммельна Я был рожден в веселом Гаммельне, в веселом Гаммельне, И с детства музыку любил. И вот, услышав как-то флейту странника, да, флейту странника, За ним пошел я вслед, про все забыл. Он шел и пел: "Я был из Гаммельна, я был из Гаммельна, Я с детства музыку любил. Однажды я услышал флейту странника, о, флейту странника, И с ним ушел, оставив всех, кто мил". Я сотни лет мечтал о Гаммельне, мечтал о Гаммельне, И так же музыку любил. И вот я снова с флейтой, в платье странника, да, в платье странника, Иду туда, где был когда-то мил. Я снова здесь, в родимом Гаммельне, в родимом Гаммельне, Ищу я тех, кого любил. Но вот лиха беда, в каком-то страннике, в каком-то страннике Не узнан тот, кто был когда-то мил.
M-lle Dantes: Мой любимый фанфик по Толкиену: ВОЖДЬ ДУНАДАНОВ Дельце как будто бы подвёртывалось выгодное. Но я начну по порядку. Мы были с Чёрным Психом на северо-западе, возле Ривенделла. Тогда-то нам и прошло в голову сделаться похитителями. Должно быть, как говаривал потом Псих, «нашло помрачение ума», но пока мы об этом даже не подозревали. Есть там одна хоромина, без всякого намёка на современные удобства, и, конечно, называется «Последний Домашний Приют». Я-то в простоте душевной полагал, что это концертный зал – там всё время пели так, что крыша тряслась – и только потом сообразил, что надо же этим лужёным глоткам где-то жить. У эльфов чадолюбие развито значительно сильнее, чем в Мордоре, и мы решили сыграть именно на этом. К тому же мы знали, что за нами никого не пошлют, кроме пары полоумных эльфов, которые будут носиться по округе, оглашая воздух идиотскими песнями. Жертвой своей мы выбрали не эльфёнка (чёрт их знает, сколько им лет), а дунаданчика по имени Арагорн, с которым сам Элронд носился, как дурень с писаною торбой. У мальчишки была насупленная физиономия и глаза такого цвета, как мэллорн, который переехали паровым катком. Мы не сомневались, что добрейший Элронд выложит за него никак не меньше двух тысяч у.е. Однажды мы с Психом взяли катафалк и поехали в Ривенделл. Мальчишка вырезал на заборе своё имя обломком меча. - Эй, Арагорн! – крикнул Псих, извлекая из-под плаща моргульский клинок. – Хочешь получить мороженое и прокатиться? Мальчишка, не говоря ни слова, вытащил из кармана рогатку и запулил круглым камнем Психу в лоб. - Они за это дорого заплатят, - проворчал Псих, разглядывая вмятину в шлеме. Мы всё-таки запихали его в катафалк. Он дрыгался, молотил кулаками и тыкал всюду своим обрубком. Мы приехали к горе Заверть, где в лощине у нас был лагерь. Там я оставил Психа с нашей добычей, а сам поехал отвести катафалк обратно. Возвращаюсь – Псих вертит в руках покорёженный шлем, а мальчишка завладел его седлом и вырезает на нём своё имя. - И что это у нас происходит? – вопрошаю я. - Ты его ещё не видел, - вздыхает Псих. – Это сейчас он стал потише, а пока тебя здесь не было, тут такое творилось! Извержение Ородруина по сравнению с ним – просто мультик по палантиру. Он обзывает себя Вождём дунаданов, а я – старый ангмарский король, и когда на рассвете вернутся сыновья Элронда, меня будут долго и торжественно пинать. - Потерпи, приятель, - серьёзно сказал я, - и подумай о тех у.е., с которыми мы смоемся в Мордор! Я притащил Арагорну поесть (ни один паршивый орк не будет морить пленника голодом, если рассчитывает хоть что-нибудь за него получить), но у него, видно, было крепко завинчено в голове насчёт того, что нельзя брать еду у незнакомых призрачных дядек, и он опять замахал своей культяпкой. Впрочем, когда мы отошли в сторону, Арагорн всё-таки набросился на еду. При этом он каждые пять минут вспоминал, что он вождь дунаданов, вскакивал и начинал бегать по лощине, прислушиваясь и осматриваясь. - Скажи-ка, Арагорн, - поинтересовался я, когда это веретено с шилом в заднице в шестой раз плюхнулось на траву, - тебе не хочется домой? - Не-а, - отозвался он, хрумкая сухарником. – В Ривенделле мне здорово надоело. Эльфы только воспитывают, а на войну не берут. Мне у вас нравится. А почему Псих такой зелёный? Я с натянутой улыбочкой растолковал ему, что дядя Псих немножко приболел и поэтому его не следует обижать, а вообще-то он жёлтенький и пушистенький. Но, похоже, мальчишку этот ответ вполне удовлетворил, потому что он опять рванул на разведку. Однако через пару минут он вернулся, завалился на траву и вскоре уже спал, как бревно. - А знаешь, - сказал я Психу, - таким он мне даже нравится. - Хорошо бы он проспал так ещё пару дней, - вместо ответа пробурчал Псих, - боюсь я его. Мы с Психом взобрались на вершину горы Заверть и сидели там в обнимку, боясь пошевелиться и разбудить его. Наконец, то ли я, то ли Псих – в общем, кто-то из нас, а может, и оба сразу – начал клевать носом, и вскоре мы заснули и повалились вниз. Но лично я ничего не заметил. Правда, мне снился премерзкий сон, будто бы я подавляю восстание орков, которые подожгли крепость и оглушительно галдят. Когда я проснулся, я не понял, сплю я или не сплю, потому что кое-что из моего сна продолжало меня беспокоить. Кто-то (или что-то) по-прежнему вонял и вопил. Я открыл глаза и увидел Арагорна, который носился по полянке с оглушительными воплями, и с ужасом сообразил, что он поёт эльфийскую песенку. Честно говоря, я предпочёл бы услышать от него самые оскорбительные выражения в свой адрес. - А ну заткнись! – прикрикнул я и пошёл разбираться, чем это воняет. Оказалось, что за ночь мальчишка развёл костёр и бросил туда здоровущую охапку ацеласа – вонючей эльфийской конопли; целая поляна этой паршивой травки обнаружилась возле нашего лагеря. Я слетал за водой и залил костёр, но вони не убавилось. Тут проснулся Псих и забормотал сквозь сон: «Ну, ты, убери за собой…» - ему, видно, снилась санкомиссия в Кирит Унголе. Мальчишка тут же подскочил, набросился на Психа и начал колотить его своей культяпкой по голове. Скажу я вам, не хотел бы я оказаться на месте Психа. Его шлем гудел так, что мне пришлось зажать уши. Когда же я наконец подхватил Психа за шиворот, он висел, как мешок, и ноги у него подгибались. Арагорн сейчас же вытащил верёвку и привязал Психа к дереву каким-то заковыристым узлом. Мне вспомнились его вчерашние угрозы насчёт «отпинать», но, судя по его поведению, сейчас он собирался сжечь Психа на костре. Я отогнал его и с большим трудом разрезал верёвку. Псих повалился на траву, как тюк сена, потом открыл глаза и пробормотал: - Глюк, знаешь, что бы я сделал, если б я был Сауроном? - Ты полежи, - говорю я ему, - ты ацеласа надышался. - Запретил бы дунаданам размножаться, - отвечает он. – Слушай, Глюк, давай скорее напишем письмо Элронду, а то нам, пожалуй, и не удастся сбыть с рук эту нуменорскую бестию! Я нашёл, что это дельная мысль. Мы опять залезли на гору, взяли карандаш с бумагой и составили такое письмо: М-ру Элронду, Ривенделл. Мы спрятали вашего подопечного в надёжном месте. Не пытайтесь искать его самостоятельно. Если вы хотите снова увидеть Арагорна живым, вам придётся заплатить две тысячи у.е. мордорской валютой. Завтра в 11 часов вечера отравляйтесь на Троллиное нагорье и положите шкатулку с деньгами под лапу самого жирного тролля. Не пытайтесь впутывать в это дело дунаданов и прочие силовые структуры, иначе вы больше никогда не увидите вашего мальчика. Два злодея. Мы три раза перечитали это письмо, потом я сложил его в виде птеродактиля и запустил в сторону Ривенделла. Когда оно улетело, мы с Психом обнялись и на радостях сплясали «Канкан в аду». Арагорн куда-то подевался, изрезав перед этим все наши пожитки. Тем не менее Псих был счастлив, как никогда. - Слушай, Глюк, - сказал он мне, - может, он и от нас сбежал? Наконец-то я усну спокойно… Эта фраза навела нас на дельные мысли, и мы с Писихом завалились спать на верхушке Заверти, на всякий пожарный случай очертив вокруг себя большой круг. На закате меня разбудил оглушительный визг Психа. Не шипение, не сипение, не завывание, ни один из тех звуков, которых можно ожидать от голосовых связок порядочного назгула – нет, именно земной, ужасный, унизительный визг, каким визжит Галадриэль, увидев на мэллорне колорадского жука. Ужасно слышать, как в девятом часу вечера в Пустоземье визжит большой, страшный призрак. Я вскочил и с ужасом обнаружил, что мальчишка сидит на Психе и сверлит своим обломком его кольчугу в том месте, в коем назгулу угрожает скорейшее развоплощение. Тут уж я не стерпел, стащил его с Психа и отодрал за уши. Он обиделся и погрозил мне культяпкой. Я оттащил Психа в сторону и еле-еле привёл в себя. - Что происходит?.. – неразборчиво пробормотал он. Не успел я ответить, как над ухом у меня что-то просвистело, а через секунду я увидел, как Псих повалился вниз вверх тормашками и воткнулся в таком положении в землю, как редиска на грядке. Арагорн прятал в карман рогатку. Это окончательно вывело меня из себя, и я собрался отхлестать его, но мальчишка внаглую начал оправдываться: - Во-первых, нечего было трогать Вождя дунаданов! А во-вторых, я вообще не думал, что так получится. А правда, Псих здорово торчит? Со стороны это, может, и было здорово, но Психу такое положение явно не нравилось. Во всяком случае, я битый час выдёргивал его обратно. Наконец Псих посмотрел на меня и заявил дохлым, но твёрдым голосом: - Знаешь, Глюк, убегу я отсюда, как пить дать. Эта двуногая ракета сведёт меня в могилу, даром что я дохлый. Я задумался, что бы ему ответить, но тут что-то шмякнулось мне на голову. Я огляделся в поисках Арагорна, но это оказалось письмо, сложенное в виде – представьте себе – падающей звезды. Я развернул его и прочитал: Двум злодеям. Я ознакомился с вашими условиями и считаю, что они не слишком разумны. Поэтому предлагаю вам компромисс: вы приводите Арагорна домой и платите мне 50 у.е любой валютой (кроме мордорской). Постарайтесь сделать это ночью. Только держитесь подальше от Каминного зала, не мешайте эльфам отдыхать от Арагорна. С совершенным почтением, Элронд. - Великий Саурон! – воскликнул я. – Это же форменный шантаж! Но тут я перевёл взгляд на Психа и увидел в его глазах мольбу побитой собаки. - Глюк, - говорит он, - ну что такое, в конце концов, деньги? Если я проведу с ним ещё один день, меня свезут в сумасшедший дом. Глюк, я готов за тебя в Ородруин, и в Бруинен, и к Барлогу в зубы. Но с тех пор, как мы украли эту самонаводящуюся бомбу, я ничего другого так не боюсь – кроме, может быть, ещё «Телепузиков» по палантиру. Конечно, тут я сразу понял, как должен поступить настоящий друг. Нам с трудом удалось отловить Арагорна и уговорить его вернуться с нами в Ривенделл. Мы наплели ему, что Элронд купил ему настоящую мифрильную кольчугу и что скоро его возьмут на войну с орками. Ровно в полночь, в то самое время, когда мы рассчитывали уже унести ноги с денежками, Псих собственноручно отсчитывал в руку Элронду пятьдесят брыльских серебрушек – всё, что у нас осталось. Когда мальчишка сообразил, что мы его оставляем, он взвыл не хуже любого назгула и вцепился Психу в ногу, и оторвать его было ещё труднее, чем Голлума от красной икры. Как Элронду в конце концов удалось это сделать – сам поражаюсь. - Сколько вы сможете его держать? – спрашивает Псих, пятясь к дверям. - Силёнки у меня уже не те, что в прошлую эпоху, - отвечает Элронд, - но за десять минут я вам ручаюсь. - Отлично, - говорит Псих. – За десять минут я перевалю через Туманные горы, пробегу через Гондор и Рохан и как раз успею добежать до мордорской границы. Хотя ночь была очень звёздная, Псих очень толст, а я умел очень быстро бегать, я нагнал его только на перевале Красного рога.
Anna de Montauban: M-lle Dantes, ну, почему же? Вот, например, есть такое... Не туда и безвозвратно (литературная пародия) На острове посреди реки стоял замок. Не какая-нибудь лачуга, выстроенная орками, где не на что сесть и нечего съесть - нет, замок был когда-то эльфийским, а значит - благоустроенным. А в этом замке жил Саурон. Саурон! Если бы вы слыхали хотя бы четверть того, что слыхала о нем я, а я слыхала лишь малую толику того, что о нем рассказывают, вы были бы готовы к самой невероятной истории. Там, где он появлялся, тотчас же прорастали удивительнейшие приключения, и немало сыновей и дочерей достойных родителей пускались в странствия, увлеченные его рассказами. Но в настоящий момент Саурон не имел ни малейшего желания устраивать приключения. Он только что проснулся, позавтракал, и вышел за ворота своего замка подышать свежим воздухом. И в это время мимо проходил Финрод. О! Об этом герое тоже можно говорить бесконечно. Его папа взял себе жену из Тэлери, и с тех пор во всех его детях нет-нет да и проскальзывало что-то не совсем нолдорское. Финрод очень любил приключения, хотя сам их не устраивал - но зато использовал каждую возможность поучаствовать в каком-нибудь приключении. Сейчас он как раз участвовал в приключении, устраиваемом его другом Береном. Сам Берен, разумеется, тоже был здесь с десятком эльфов, которые, как истинные подданные Финрода, тоже любили приключения. Около дышащего свежим воздухом Саурона они несколько задержались, ибо Саурон вежливо сказал: - Доброе утро! Финрод бросил на него подозрительный взгляд и спросил: - Что вы хотите сказать этим вашим "Доброе утро"? Просто желаете нам доброго утра? Или утверждаете, что утро сегодня доброе - неважно, что о нем думаем мы? Или имеет в виду, что нынешним утром все должны быть добрыми? - И то, и другое, и третье, - ответил Саурон. - А еще то, что таким утром очень хорошо стоять и дышать свежим воздухом. Пожалуйста, присоединяйтесь ко мне... - Благодарю вас, - сказал Финрод, - но нам некогда стоять и дышать свежим воздухом. Видите ли, мы участвуем в приключении, устраиваемом нашим другом Береном. - О-о, тогда понятно! Но мне хорошо и здесь, на Острове, и я не собираюсь участвовать в каких-то там приключениях! - С этими словами Саурон поймал утреннюю почту, сброшенную ему большой летучей мышью, и притворился, что читает. Он решил, что Финрод и его компания не внушают доверия. К тому же он ужасно не любил приключения, которые устраивал не сам. Но Финрод и не думал уходить! Саурон поднял глаза и раздраженно произнес: - Доброго утра вам! Поищите себе компаньонов где- нибудь в Дортонионе или Хитлуме! - Для чего только не служит вам "Доброе утро"! Вот сейчас оно означает, что мне и моим спутникам следует немедленно убираться, - грустно сказал Финрод. Саурон слегка устыдился. Яванна приложила в свое время немало усилий для его воспитания, и не все эти усилия пропали даром. - О, что вы... Пожалуйста, заходите ко мне на чашечку чая... Прямо сейчас! Финрод и его спутники заметно оживились. - С удовольствием! - заявили все двенадцать. Через несколько минут они уже весело шагали по коридорам замка, и их голоса эхом отдавались в высоких залах. - И чего ради я пригласил его на чашечку чая? - простонал Саурон, с трудом поспевая за своими гостями...
Джоанна: Из моего толкиенистского прошлого. Фразы, подслушанные на ролевой игре и на турнире: "Какой я Саурон, если я без штанов?" "Мертвые, уйдите с поля боя!"
M-lle Dantes: ДЮМА + ТОЛКИЕН = ... - Ну-ну, Вор во тьме, - вопросил Смог, - чего тебе надо? - Обижаете, - ответил Бильбо, галантно снимая Кольцо и шаркнув мохнатой ножкой. - У меня к вам деловое предложение. - Интересно... - протянул Смог. - Вот уведомление от банкирского дома "Торин и Ко", - сказал Бильбо. - Я хотел бы открыть в вашей сокровищнице неограниченный кредит. - Но позвольте, - Смог поскрёб когтистой лапой инкрустированное бриллиантами пузо, - слово "неограниченный" в применении к сокровищам звучит несколько туманно... - Значит, вы сомневаетесь? - прервал хоббит. - То есть? - Смог выпустил из ноздрей струю свекольного дыма. - Ну, господа Торин и Ко не связывают себя определённой суммой, а для господина Смога существует предел... - Господин Бильбо, - Смог хватил лапой по груде старинных монет времён Первой эпохи, - моей сокровищницы никто не считал. - В таком случае, возможно, я буду первым, кто это сделает. Кстати, - добавил Бильбо, - я предвидел подобные затруднения. Вот уведомление от лориенского банкирского дома "Мэллорн инкорпорейтед" и ещё одно - от бургомистра Эсгарота. Смог ничего не понял, но на всякий случай решил согласиться - чтобы не терять престижа. - В таком случае моя сокровищница к вашим услугам, - провозгласил он. - Берите что хотите. Если вам нужно колечко, так и скажите - колечко. - Колечко? - Бильбо вздохнул. - Гэндальф всемогущий, если бы мне нужно было только колечко! У меня в кармане всегда есть колечко. Вот, кстати, - он вынул из кармана Кольцо Всевластья, - недавно приобрёл по случаю. Превосходная чеканка, между прочим.
M-lle Dantes: Просто лирическое МОМЕНТАЛЬНОЕ ФОТО Я люблю на шее тонкие бусы И тошнотный запах дешёвых пирожных, Я люблю казаться циничной и грустной, Экзальтированной и осторожной; Я люблю выбирать такие ответы, Чтоб скрывать свои мысли хоть на минуту, Я люблю давать сухие советы И в чужих несчастьях искать приюта; Я люблю читать обиду и зависть, Помещённые перед любимой книгой, Я люблю быть одна, находясь с друзьями, И молчать, когда начинают игры; Я люблю людей, стоящих во мраке, Но с глазами цвета осеннего неба... Это я - силуэт на мятой бумаге, Это я - мулине перепутанных нервов.
Леди Лора: Потянуло на осеннюю лирику) Я отвлекаюсь от серьезных дел, Осенний дождь гасит дождями душу И в этот светлый и прозрачный день Я свой покой и песней не нарушу. Я буду ждать вечернего звонка И пряных фраз о бесконечном лете... Под мягким пледом, с чашкой молока И парой строф в сиреневом конверте. Я так люблю уют осенних дней, Когда молчат серебряные струны. И кажется, что нет вокруг людей - Лишь я и плед. И серый кот бесшумный... Звенящий мир хрустальной тишины. С лучами ослепительного солнца На желтых листях - оттисках луны И блюдах луж прозрачных аж до донца.
Anna de Montauban: Нашлось еще из старого: Там за белой рекой, Меж зеленых холмов – Мой дом среди высокой травы… Только ветру в поле хорошо на приволье, Лишь кукушка не вьет своего гнезда. У истоков ветра, на пороге рассвета Я построил свой дом среди высокой травы. Где река станет морем, на светлом лазорье Я оставил сердце свое навсегда. На краю всего света, за оградою лета Ты найдешь мой дом среди высокой травы. В светлом храме печали, где нас повенчали Одной и тою же горькой судьбой, И у стен Монтальбана, за дымкой тумана – Я видел мой дом среди высокой травы. На морском причале, в конце и в начале, Я сердцем всегда был с тобой. Разрушенным храмом, стеною заката Дождись меня, дом среди высокой травы. Меж зеленых холмов, Да за белой рекой – Мой дом среди высокой травы…
Теодор де Виллеру: Такие прекрасные стихи здесь выкладывают - отдаю дань восхищения и не надеюсь перещеголять :) *** У Бога было пять глиняных чашек, в которые он наливал воду. В одну наливал - с танцующим солнцем, в другую - с теплым зовом природы, В третью - с синим пушистым небом, росой, сверчками и журавлями, В четвертую - с прикосновением рук, а в пятую - с мыслями и полями Вечерними, пахнущими дорогой. А еще - с деревянными кораблями. Вода плескалась, играло солнце, и корабли, заважничав, плыли, Курчавый матрос в драной тельняшке кричал другому: "Где виски, Билли?!", И Билли неуклюже оправдывался, что виски, дескать, в глаза не видел. "Да ладно, - смеялся тот, в драной тельняшке, - скажи, что выпил. Я не в обиде". Они делили остатки виски И допивали, под мачтой сидя. А в парусах, наплесканных Богом, сидели звезды, шептались, пели. И Билли вдруг вспоминал, как встретил в полях человека - тогда, в апреле, Когда заходили домой ненадолго. И было ветрено: непогода, Но тот - босиком шел по талому снегу, и снег бежал, превращался в воду. Жена сказала Билли: "Опомнись. Бросай-ка пить". Он не пил полгода. И вот сейчас, пока пахнет полем, и морем, и чайками, и сверчками, Пока корабль с волны на волну идет, почесываясь боками, И Билли выпил, и вспомнил утро, он что-то главное понимает. Но мир течет, как вода, - и мачты, и звезды спутаны облаками, Босой матрос сидит, улыбаясь. Ладони в глине, она - комками. Спит Билли и видит во сне: он - пять чашек, В которые Бог его наливает.
Теодор де Виллеру: Еще одно сейчас выкладываю, остальное пусть полежит. Стихотворение - по "Ребекке" Дафны Дю Морье. Для меня сейчас особенно актуально, так как мы с ней имеем дело в виде мюзикла. *** - Ребекка, - сказала она ему так, как будто ножом провела по венам. И сдвинулся в комнате кавардак, и резко и остро запахло тленом, И он понимает, какой же он был дурак, пытаясь - играя! - в салочки со вселенной. - Ребекка, - шепнула она и его волос коснулась - дыханьем спертым, сердечным грузом, Он чувствует себя, как колосс на ножках глиняных, с глиняным мягким пузом, Он думал, что сбежать будет просто, но он не смог. И вот он стоит, качаясь, В нем ненамного ведь больше роста, чем в ней. Но в ней гораздо больше отчаянья. Она глядит на него - змеей, свернувшейся в тумбочке прикроватной. Он чувствует, что хочет убить ее, заткнуть ей рот, лицо залепить ей ватой, Лишь бы не видеть этот прицельный взгляд - о, она знает, как стреляют навылет. Она позволяет ему не идти назад, но и вперед не пустит, засыплет пылью, Заставит жить и прошлое делать былью. - Ребекка, - пробормочет она, как будто они оба в первом классе, И учат грамматику - всю, до дна, и повторяют хором - а день ненастен, И так домой хочется. Только дома - она. Она повторяет за ним шаги и думает то, чего он боится. Она видит там, где он не видит ни зги, и не дает ему съехать, сорваться, спиться, И по ночам он мокрые трет ресницы И тихо шепчет: "Господи, помоги". - Ребекка мертва, - говорит он ей, встав не с той ноги. - Пожалуй, я съезжу еще на денек в столицу. Она улыбается: "Ладно, Максим, беги". Ему не сбежать. Ребекка в ее глазницах.
Леди Лора: Я тоже чуть-чуть поспамлю))) Лорелея Она хотела просто быть счастливой, Забыв о толще социальных стен. И ни о чем ему не говорила, Сдаваясь в добровольный сладкий плен. Прекрасный замок, горы, воды Рейна И юный, донельзя влюбленный граф... Она не видела вражды семейной, Не понимала, где таится враг. К чему ей жемчуг, золото, наряды, Пусть будет он, иное - суета! Но вслед за ней летели злые взгляды - Как были недовольны мать, сестра... Любил иль нет, к чему терзанья? Он на охоту без нее ушел, А вслед за тем, в порыве состраданья, Сестра присела за накрытый стол. "Зачем ты ждешь его? Кому ты веришь? К невесте он уехал, там прием. А через месяц - свадьба. Ты уедешь В свой обветшалый, грязный отчий дом. Подумай же, к чему позор нам лишний? Уйди сама, укройся в монастырь! Вот кошель золота - то вклад наш личный Для пострига и новенький псалтырь!" К окну, а кавалькада уж далеко, Скрывается за лесом пыльный шлейф. Как стало в будуаре одиноко... В мозгу два слова только: "не жалей"! Смирись! Исчезни! Заплати за счастье! Посыпались жемчужины на пол Сказав сестре "Спасибо за участье!" Она уперлась кулаками в стол. Танцует комната, в глазах застыли слезы. Куда тепрь? Ну нет, не в монастырь! На берег Рейна, где родились грезы, Она мечтала обрести там мир. В одной рубашке, косы без повязки, В руках тяжелый пепельный валун. Но тут из волн, как чародей из сказки Поднялся жуткий призрачный горбун. "Зачем тебе губить красу такую? Подумай, Лора, ты ведь молода! Оденься в золото, встань на скалу крутую И боль уйдет, как талая вода! Тебе я дам бессмертье, дивный голос, Ты отомстишь им всем, я в том клянусь!" Сломала Лора золотистый колос... "К чему мне голос? Лучше расшибусь..." "Оставь, подумай, он к тебе вернется, И будет о любви тебя молить! Свекрови злой несчастье отольется, Золовке больше в гости не ходить!" "Не искушай, моя любовь сильнее, Отчаянья... И я почти сдаюсь..." "Сдавайся, жить всегда труднее, Но в вечности не слаще, я клянусь!" "Согласна я, любовь сильней к нему." "Тогда клянись моей слугой остаться!" "Клянусь." И волны утащили в тьму, Чтоб вновь на берег в золоте подняться. Холодный Рейн бурлит в вечерний мгле, Гуляют рыбаки костром сжигая берег, А на прибрежной неживой скале, Закат рисует облик рейнской девы. Сидит она, расчесывая косы, В златом уборе, смотрит с высока, И песня мелодичная уносит Речному духу тело рыбака. Один, другой, десятый, все - утонут... И вот по Рейну весело плывет Корабль графа с молодой женою Свершая первый свадебный маршрут... Впервые задрожал прекрасный голос, Но дух ей шепчет: "Ты мне поклялась!" И гибнет рыцарь молодой с женою До берега им не добраться вплавь. Река свирепо, бьет корабль о скалы... И Лора онемев на них глядит. Как месть страшна, и горечью отравы Ей имя графа губы холодит. С тех пор еще над Рейном раздается Печальный, обольстительный напев. Опять рыбак о скалы расшибется, Спускаясь подводу в обьятья водных дев. За месть платя чрезмерною ценою, Над Реном в жемчугах стоит она. Любуясь вечною, холодною волною Безмолвным изваянием без сна.
Anna de Montauban: Я обещала песен. Ну вот. Стихи мои, а поет мой давний друг Токлиан. По ссылкам - mp3. Левий Матвей. Исход Тихо дремлет Иерусалим под полуденным солнцем. Что за яростный месяц нисан выдался в этом году... В знойном мареве плавятся дали, и пыль на дорогах Кружит и кружит вокруг одиноких, пустившихся в путь. Мерно течет Иордан потоком расплавленной меди - Как знать, не вбирает ли воды его Флегетон? Вот и все позади. Небеса не упали на землю. Алой не стала роса на траве в Гефсиманском саду. Горы стоят где стояли, реки несут свои воды К ясному тихому морю... Плывут облака в вышине... Льется, как прежде, солнечный свет на сады и озера. Тихо дремлет Иерусалим за моею спиной. http://www.toklianmusic.narod.ru/files/leviy_.mp3 К этому же стихотворению, что-то вроде второй части диптиха. Левий Матвей. Возвращение Каждому свой путь, и всему свое время - Время уйти, и время вернуться назад. Черные птицы взлетели в высокое небо, Белые стрелы ударили в землю; и сделалась кровь. Долго ль осталось бродить по дорогам, взметенною пылью Знаки рисуя креста? Да почти ничего: Станет морем река Иордан за тем горизонтом, До которого шаг, что длиннее всей жизни моей. Есть время солнцу сжигать пески, облака и годы, Есть время воде омывать каменистые берега. Время принять решенье и время ответить За каждый шаг, за каждое слово и вздох. Мне ль убояться лучистых вод Иордана, Мне ль устрашиться камней иерусалимских твердынь? Было время идти по дорогам и спать на каменьях - Теперь же время возвращаться назад.
Джоанна: Здесь живет мой опус на артуровскую тему: http://johanna-d.livejournal.com/76023.html#cutid1
Леди Лора: А меня вот пробило на такую предновогоднюю мечту Возможно, я оставлю все, как есть, Укрывшись с головой в пушистость пледа. Возможно, я себе позволю съесть Запретный плод, сегодня до обеда. Возможно, слов беспечный хоровод Забелит грусть предпраздничных раздумий, Быть может, этот черный небосвод Покажет мне во сне шабаш колдуний? Все может быть, когда неясен путь, Когда при встрече грезишь о разлуке, Когда меняется в снегу признаний суть И холодны протянутые руки. Запретный плод, пьянящий аромат Бесценных, как мечта, заморских специй... Покой и тишь, янтарный виноград, В углу стоит зеленая принцесса... Свеча горит мешая аромат Коричной страсти с разумом лаванды Мой темный и непраздничный наряд, Не впишется в гламур столичной банды.. Мой праздник будет одинок и тих. Без гомона и бурного разгула. Шампанское, свеча. Бокал и стих. И алый шарф на темной спинке стула. Итак, я отключаю телефон, Шампанское выталкивает пробку, Записывая свой вчерашний сон, Я отправляю прошлый год в подсобку. Глоток вина и новый светлый стих Ложится на несозданную ноту. И вот последний новогодний штрих - Цветаева. Стихи. Долой зевоту!
M-lle Dantes: Начало пародии-шутки на передачу "Федеральный судья". ТИМОШКИН, или ВСТАТЬ-СЕСТЬ, СУД ИДЁТ! Жил-был в норе под землёй Тимошкин. Не в какой-то там мерзкой грязной сырой норе, где со всех сторон торчат хвосты доширачин и противно пахнет плесенью, но и не в сухой песчаной голой норе, где не то что уликами не пахнет - не на что сесть и нечего съесть. Нет, нора была тимошкинская, а значит - благоустроенная. Она начиналась идеально круглой, под стать хозяину, дверью, выкрашенной синей краской, с сияющей ручкой в виде звёздочки точо посередние. Дверь открывалась внутрь, в длинный коридор, похожий на тунель, но со светом не только в конце и тоже очень благоустроенный. Стены были обшиты панелями, пол выложен плитками и устлан ковром, вдоль стен стояли полированные стулья, и всюду были прибиты полочки для книг, так как Тимошкин читал и чтил Уголовный кодекс. По обеим сторонам тунеля шли двери - много-много круглых дверей. Тимошкин не признавал восхождений по лестницам: залы, совещательные комнаты, библиотеки, буфетные (целая куча буфетных!), гардеробные (Тимошкин отвёл несколько комнат для хранения нарядных синих мундирчиков), адвокатские и просто комнаты располагались в одном этаже и более того - в одном и том же коридоре. Лучшие комнаты находились по левую руку, и только в них имелись трибуны - хорошенькие лакированные трибунки на любой рост и фасон. А кстати... кто такой Тимошкин? Пожалуй, следует рассказать о Тимошкине подробнее, так как и в наше время есть такие несчастные люди, у которых не ловит Первый канал или просто уроки во вторую смену. Им можно сказать одно: на Тимошкина стоит посмотреть, хотя в нём и нет ничего феноменального, если не считать умения спокойно качать головой, когда всякие болтливые и ушлые адвокаты, вроде Трещёва с Иваниченко, с шумом и треском рушат доказательственную базу обвинения. У Тимошкина толстенькое брюшко, одевается он по форме, преимущественно в ярко-синий мундир, носит очки, смеётся добродушным утробным смехом, особенно после обеда (а обедает Тимошкин, как правило, до и после заседания, если получится). Теперь вы знаете достаточно, и можно продолжать. В то время, о котором пойдёт наш рассказ, Тимошкин ещё не собирался пускаться на поиски судебных заседаний. Он жил-поживал в прекрасной норе, которую я так подробно описала, и был уверен, что никуда не тронется с насиженного места. Но я поведаю вам о том, как его втянули-таки в судебное заседание, и в результате он начал говорить самые неожиданные вещи и совершать самые неожиданные поступки. Может, кое-что он и потерял по ходу дела, но зато приобрёл... а что он приобрёл - судите сами. Случилось так, что в одно прекрасное утро, когда в мире было гораздо меньше шума и больше зелени (особенно баксов), а судебные шоу были многочисленны и благоденствовали, Тимошкин стоял после завтрака на крылечке и курил трубку, которая уютно упиралась в его круглый животик. И как раз в это время мимо проходил Пашин. Судья Пашин! Если бы вы слыхали о нём хоть четверть того, что слыхала я - а я слыхала лишь малую толику того, что о нём рассказывают, - вы были бы готовы к самым невероятным расследованиям. Судебные процессы вырастали как грибы всюду, где бы он не появлялся. Правда, он уже давно не появлялся в эфире, и многие даже успели забыть, каков Пашин с виду. Он отсутствовал с той поры, когда многие прокуроры были ещё младшими юристами. Так что в то утро ничего не подозревающий Тимошкин просто увидел какого-то гражданина с молотком. На гражданине была чёрная судейская мантия, светло-жёлтый галстук, лакированные ботинки, и ещё на голове у него была квадратная чёрная шапочка с кисточкой. - Доброе утро! - сказал Тимошкин, желая сказать именно то, что утро сегодня доброе. Но Пашин, въедливый, как все судьи, тут же метнул на него острый взгляд из-под широких бровей. - Что вы хотите этим сказать? - спросил он. - Просто желаете мне доброго утра? Или просто констатируете, не предъявляя доказательств, что утро сегодня доброе? Или имеете в виду, что сегодня утром все должны быть добрыми? - И то, и другое, и третье, - ответил Тимошкин. - И ещё - что в такое прекрасное утро отлично выкурить трубочку на воздухе. Присаживайтесь, отведайте моего табачку. Торопиться некуда, целый день впереди. - Прелестно! - ответил Пашин. - Но мне, знаете ли, некогда пускать колечки. Я ищу участника судебного процесса, который я ынче устраиваю, но пока что-то безрезультатно. - Ещё бы! Мы народ мирный, судебных страстей не жалуем. Ещё, чего доброго, пообедать из-за них не успеешь! - сказал наш Тимошкин, достал папку с только что придуманным сценарием и стал его читать, притворяясь, что забыл о судье: он решил, что тот не внушает доверия, и ожидал, что он пойдёт своей дорогой. Но Пашин и не собирался уходить, а продолжал внимательно разглядывать Тимошкина, так что наш герой даже немного рассердился. - Доброго утра вам! - сказал он. - Мы тут в судебных страстях не нуждаемся. Поищите желающих По Ту Сторону Экрана. - Для чего только не служит вам "доброе утро", - усмехнулся Пашин. - Вот теперь оно означает, что мне пора убираться. - Ну что вы... позвольте, не имею чести знать ваше имя... - Имеете, имеете, а я знаю ваше, милейший Тимошкин, и вы моё, хотя и не помните, что это я и есть. Я - Пашин, а Пашин - это я! Подумать только, до чего я дожил: прокурор отделывается от меня своим "добрым утром", будто я стиральный порошок рекламирую! - Пашин! Боже милостивый, Пашин! Неужели вы тот самый судья, который подарил судье Тарасову обложку для уголовного кодекса собственного изобретения - она ещё открывалась сама, а закрывалась, только если долбануть молотком? Тот самый, который рассказывал на лекциях такие дивные истории про отравителей и контрабандистов, про взломщиков и официальные сайты и везучих помощников частных детективов? Неужели вы тот самый Пашин, по милости которого столько юношей и девушек подавали документы на юрфак? Бог ты мой, до чего всё это было инте... я хотел сказать, умели вы перевернуть всё вверх дном! Прошу прощения, я никак не думал, что вы ещё... трудитесь. - А что мне ещё делать? - усмехнулся Пашин. - Приятно, что вы хоть что-то обо мне знаете. Значит, вы не совсем безнадёжны. Поэтому я дарую вам то, что вы у меня просили. - Прошу прощения, но я у вас ничего не просил! - Нет, просили, и сейчас уже во второй раз. Моего прощения. Я его даю. И пошлю ещё дальше. Я приглашу вас участвовать в судебном процессе, который я устраиваю. Меня это развлечёт, а вам будет полезно, если доживёте до конца. - Извините! Мне что-то не хочется, спасибо! Всего хорошего! Заходите на чай! Скажем, завтра? Приходите завтра! До свидания! И с этими словами Тимошкин повернулся, юркнул в круглую синюю дверь и захлопнул её за собой, стараясь в то же время хлопнуть не слишком громко - всё-таки судья есть судья. - И чего ради я пригласил его на чай? - размышлял он по дороге в буфет. Хотя он совсем недавно позавтракал, но после такого волнующего разговора не мешало подкрепиться парочкой кексов и глоточком чего-нибудь этакого. А Пашин долго ещё стоял за дверью и тихонько покатывался со смеху. Потом подошёл поближе и рукояткй молотка нацарапал на красивой синей двери странный знак - весы Фемиды и зашагал прочь. А Тимошкин в это время как раз доедал второй кекс и размышлял о том, как ловко он увернулся от судебного процесса. На другой день он, в общем-то, забыл про Пашина. У него была неважная память, и он обычно делать заметки в записной книжечке, например: "Пашин, чай, среда". Но в этот раз он так разволновался, что ничего не записал.
M-lle Dantes: Как только он собрался пить чай, кто-то с силой дёрнул дверной колокольчик, и тут Тимошкин всё вспомнил! Он сначала бросился в кухню, поставил на плиту чайник, достал ещё чашку с блюдечком, положил на блюдо ещё пару кексов и тогда уже побежал к двери. Только он хотел сказать: "Извините, что заставил вас ждать!", как вдруг увидел, что перед ним стоит вовсе не Пашин, а какой-то адвокат с импозантной сединой; глаза его так и сверкали, а в руках он держал тёмно-зелёный портфель с документами. Едва дверь открылась, он шмыгнул внутрь, как будто его только и ждали. Потом он повесил на крючок свой зелёный портфель и произнёс: - Князев, к вашим услугам. - Тимошкин - к вашим! - ответил Тимошкин, который и не нашёлся, что спросить. Когда молчать дальше стало уже неловко, он добавил: - Я как раз собирался пить чай. Не составите ли мне компанию? Прозвучало это несколько натянуто, но как бы вы вели себя,если бы незнакомый адвокат явился к вам домой и без всяких объяснений повесил свой портфель на крючок, будто так и надо? За столом они просидели недолго. Собственно, они как раз добрались до третьего кекса, как снова раздался звонок, ещё более громкий. - Извините! - сказал Тимошкин и побежал открывать. "Вот, наконец, и вы!" - этими словами он собирался встретить Пашина на сей раз. Но это опять оказался не Пашин, а дама в прокурорском мундире, очках и с красным портфелем в руках. Она тоже прошмыгнула внутрь, как будто её ждали. - Я вижу, наши собираются, - сказала она, увидев на крючке зелёный портфель Князева. Она повесила рядышком свой красный портфель и представилась: - Паничева, к вашим услугам. - Благодарю вас! - ответил Тимошкин в совершеннейшем изумлении. Его совсем выбили из колеи слова "наши собираются". Гостей он любил, но любил знакомых гостей и предпочитал сам их приглашать. У него мелькнула страшная мысль, что кексов может не хватить, и тогда ему (а он знал свой долг хозяина и собирался во что бы то ни стало исполнить его) придётся вовсе обойтись без кексов. - Заходите, выпейте чаю! - ухитрился выдавить он, наконец. - Меня бы больше устроил бокал мартини, если вас не затруднит, - степенно ответила темноволосая Паничева. - Но не откажусь и от кекса с изюмом, если он у вас найдётся. - Сколько угодно! - к собственному удивлению ответил Тимошкин и опять-таки, к собственному удивлению, побежал в гостиную, достал из бара бутылку мартини, потом прихватил с кухни пару превосходных круглых кексов, которые берёг для себя "на после ужина", и примчался назад. В столовой Князев и Паничева сидели за столом и беседовали как старые друзья (они просто давно не встречались в зале суда). Тимошкин едва успел поставить на стол бутылку и кексы, как тут же прогремел колокольчик - раз и ещё раз! "Ну, уж теперь наверняка Пашин", - подумал Тимошкин, с пыхтеньем спеша по коридору. Как бы не так! Явились две дамы, в элегантных костюмах и с синими портфелями. Обе несли по папке с речами и по диктофону. Они тоже проворно шмыгнули в дверь, и Тимошкин больше не удивлялся. - Чем могу служить, любезные коллеги? - поинтересовался он. - Романова, к вашим услугам! - представилась блондинка. - И Звездина тоже! - добавила рыженькая. - К вашим услугам и к услугам ваших родственников, - сказал Тимошкин, вспомнив наконец о хороших манерах. - Я вижу, Князев и Паничева уже тут, - сказала Романова. - Присоединимся к честной компании! "Компания! - подумал наш Тимошкин. - Что-то не нравится мне это слово. Присяду-ка я на минутку, соберусь с мыслями и глотну чайку". Едва он успел примоститься в уголке и отпить один глоток (а четверо юристов расселись вокруг стола и вели разговор про кражи и грабежи, про злобных киднэпперов и безобразия наркодельцов и ещё много про что, чего он не понял, да и не хотел понимать, так как всё это отдавало судебными страстями), как вдруг - дзинь-дзинь-дзинь-дзинь! - колокольчик зазвонил снова, да так громко, как будто какой-то любитель нарушать порядок в зале суда пытался оторвать его. - Ещё кто-то! - сказал Тимошкин. - Ещё много кто, судя по звонку, - заметила Звездина. - Да мы их видели - за нами следом шли четверо. Бедняга Тимошкин рухнул на стул в прихожей, обхватил голову руками и принялся размышлять: что же произошло, что ещё произойдёт и неужели они все останутся ужинать?! Тут звонок дёрнули пуще прежнего, и Тимошкин бросился к двери. Едва он повернул ручку, как - нате вам! - гости уже в прихожей и повторяют "к вашим услугам!". Юристов было уже не четверо, а пятеро. Пока Тимошкин предавался размышлениям, подоспел ещё один. Звали их Игнатьев, Маркин, Михайлов, Липовецкая и Иваниченко. И вскоре два фиолетовых, серый, коричневый и белый портфели висели на крючках, а гости прошествовали в столовую, поблёскивая нашивками на мундирах и булавками в галстуках. В столовой теперь и впрямь собралась настоящая компания. Одни требовали мартини, другие - кофе, кто-то - пива, и все без исключения - кексов, так что Тимошкин совсем сбился с ног. Только на плиту был поставлен большой кофейник, только юристы, покончив с кексами, перешли на румяные блинчики "от Миши", как вдруг раздался... не звонок, а громкий стук. Целый град ударов обрушился на красивую синюю дверь Тимошкина. Кто-то колотил по ней молотком! Тимошкин опрометью бросился по коридору, очень сердитый и совершенно задёрганный - такого несуразного чаепития в его жизни ещё не бывало! Он рванул дверь на себя - и все пришедшие попадали вперёд друг на друга. Ещё юристы, целых четверо! А позади них стоял Пашин с молотком в руках и хохотал. Он измолотил прекрасную дверь самым безжалостным образом, но при этом исчезла и тайная метка, начертанная накануне. - Спокойнее, спокойнее! - сказал он. - Как это не похоже на вас, Тимошкин: заставлять гостей ждать у порога, а потом - трах! - и рвануть дверь. Позвольте представить: Улищенко, Шалаев, Смирнов и, обратите особое внимание - Трещёв! - К вашим услугам! - сказали Улищенко, Шалаев и Смирнов. Потом они повесили два жёлтых портфеля, один светло-зелёный и один бледно-голубой, из которого торчал край изумрудного галстука. Этот портфель принадлежал Трещёву. Трещёв был неимоверно важный адвокат, к тому же бывший военный судья, и он был ужасно недоволен, что ему пришлось растянуться на пороге, да ещё Улищенко, Шалаев и Смирнов навалились на него сверху - а Смирнов, надо сказать, был весьма грузный и тяжёлый. Поэтому Трещёв был очень обижен и никаких услуг не предлагал, но увидев, как покраснели от смущения круглые щёчки Тимошкина, сказал: "Не будем об э-этом", - и перестал хмуриться.
Джоанна: Одна моя маленькая смешинка живет здесь: http://johanna-d.livejournal.com/86158.html
Леди Лора: Журналистка Всем журналисткам-трудоголикам и просто трудоголичкам без крыши семейным и пока свободным (но в первую очередь, все-таки семейным) посвящается! Оставив утром нимб на подзарядке, А крылья в чистку с вечера отдав, Она спешат работать. Все в порядке, Пока работает родной канал. Вся жизнь бегом. От рук отбились дети, Мужья ворчат, оставшись не у дел. А на последнем городском совете Решили, что подорожает мел. Куда теперь? На стройку - как белила? И в школу - чем писать вам на доске? Опять к чиновнику. А руки все в чернилах, Сломался ноготь, стрелка на чулке... В родной редакции запас чулок найдется, Или хотя бы чей-то светлый лак. Начальство вдруг в истерике забъется О чем мы пишем?! Дорожает злак! Так значит, область, фермеры, пекарни, Пенсионеры, чтоб им... долго жить! А там рвут трубы и дерутся парни, Снаряды рвутся, сыпется гранит! Часы звенят. Пора бежать с работы, Но телефон язвительно звонит Пожар, ЧП - достало все, до рвоты - Ей оператор сонно пробрюзжит. Суббота - выспаться, сходить на рынок... Ага, сейчас! Там в Купянске гроза Снесла какой-то отдаленный рынок, Вот там и скупимся. Кассету-то взяла? Мэр снова бредит благом для народа, А вице-мэр по газу истерит... Какое творчество?! Так, опий для народа... Прости, любимый, голова болит! О чудо! Отпуск! К морю, к морю, к морю! Домашних в зубы, телефон забыть. Приехали, как раз к чужому горю. Алло, редакция? Тут нефть мешает плыть... И муж с детьми покорно отдыхают, Взирая зло на голубой экран. По набережной вечером гуляют, Тем музыка, гуляния, фонтан... А мама, нервно вспыхнув сигаретой, Поцеловав и крикнув, "я сейчас!", Сбегает прочь взбесившейся кометой, Включение у них. Ну прям хоть плачь! Домой? Родная, может быть в деревню? Ты что, с ума сошел? У нас эфир! Так и живут, как новости, мгновенно. Скандал в семье? Да ладно, будет мир! Смирился муж, давно привыкли дети, Да и с работы все-таки нет-нет, Она придет, и сварятся спагетти, Нажарит ароматных всем котлет. Проверит дневники, и скажет мужу Ты самый лучший! Честно! А потом Срывает крышу, рвется страсть наружу... Ой, нет, прости, рабочий телефон!
M-lle Dantes: Продолжение "Тимошкина" - Ну, вот мы и в сборе, - сказал Пашин, окинув взглядом висевшие на стенке тринадцать портфелей - лучших портфелей для хранения юридических документов - и свою квадратную шапочку. - Превесёлое общество! Надеюсь, опоздавшим тоже найдётся что-нибудь поесть. Что у вас? Чай? Благодарю покорно! Мне, пожалуй, красного винца. - Мне тоже, - сказал Трещёв. - Хорошо бы ещё крыжовенного варенья и яблочного пирога, - вставила Улищенко. - И пирожков с мясом, и сыра, - дополил Шалаев. - И пирога со свининой, и салата, - добавил Смирнов. - И побольше кексов, и мартини, и кофе, если не трудно! - закричали остальные юристы из столовой. - Да подкиньте несколько яиц, будьте так добры! - крикнул Пашин вдогонку Тимошкину, когда тот поплёлся на кухню. - И звахватите холодную курицу и маринованных огурчиков! "Можно подумать, он не хуже моего знает, какие у меня припасы в холодильнике!" - пробормотал Тимошкин, который совсем потерял голову и начал опасаться, уж не свалился ли на его голову самый что ни на есть скверный юридический казус. К тому времени, как он собрал все бутылки и кушанья, все ножи, вилки, стаканы, тарелки и ложки и нагромоздил всё это на большие подносы, он совсем упарился, побагровел и разозлился. - Чтоб им объесться и обпиться, этим юристам! - сказал он вслух. - Нет чтобы помочь! И гляди-ка! Князев и Паничева тут как тут, уже стоят в дверях кухни, а за ними Звездина и Романова, и не успел Тимошкин слова вымолвить, как они подхватили подносы и две небольшие трибунки, унесли в столовую и заново накрыли на всю компанию. Пашин сел во главе стола, остальные тринадцать юристов разместились вокруг, а Тимошкин, присев на скамеечку у камина, грыз сухарик (аппетит у него совсем улетучился) и пытался сделать вид, что ничего не происходит и с судебными страстями ничего не имеет. Юристы всё ели и ели, говорили и говорили, а время шло. Наконец они отвалились от стола, и Тимошкин сделал движение вперёд, порываясь убрать тарелки и стаканы. - Надеюсь, вы не уйдёте до ужина? - спросил он как можно вежливее самым ненастойчивым тоном. - Ни в коем случае! - ответил Трещёв. - Мы и после ужина не уйдё-ём. Разговор предстоит долгий. Но сперва мы ещё помузицируем. За уборку! И двенадцать юристов (Трещёв был слишком важной персоной и остался беседовать с Пашиным) живо вскочили со своих мест и мигом сложили одна на другую грязные тарелки, а на них всё остальное. Бедняга Тимошкин бегал вокруг и буквально верещал от испуга: - Пожалуйста, осторожней! Не беспокойтесь, пожалуйста, я сам! Но юристы в ответ грянули песню: Тырьте тарелки, тырьте розетки, Вилки, солонки, ложки, ножи! Видишь бутылки - брать их салфеткой! Будут вещдоки - только скажи! Кто там без дела? Стыд и позор! Эй, берегись - прокурорский надзор!
Лиахим: Леди Лора Снимаю шляпу... Знаю, есть тут любители палачей... *** Колеса, дыбы, клещи, клинья, клетки... И вновь тоска - от пытки и до петли! Да, я пытал, но муки я не видел, Казнить - казнил, но разве ненавидел?! Я понял боль впервые здесь, у плахи... Вскричал: "Она?!" - и сердце сжалось в страхе. Мертва! Своей рукой! Но мог ли? Знал ли?! Тряпицею глаза ей завязали... "И поделом те! Ведьма! Еретичка!" - Народ ликует - "В пламя, в пламя птичку!". И вот, среди толпы я, как в пустыне... И что мне от любви осталось ныне? - Только имя!.. ... Кинжал, спаситель мой, всегда при мне... Какая боль! Вся грудь в каком огне!.. Топор, губитель мой и их, прощай! Мне - в вечный Ад, ей, мученице, - в Ра....
M-lle Dantes: Мой любимый сатирический стишок Группа "ЕЛЬНИЦА" представляет ЛОРД РОЛЛТОН - Что так поздно вернулся, лорд Роллтон, мой сын, Что так поздно вернулся, а мой паладин? - Я в рекламе играл. Постели мне постель, Я устал от рекламы и крепко усну. - Ну, а где ты обедал, лорд Роллтон, мой сын, Ну, а где ты обедал, а мой паладин? - Да в рекламе и ел. Постели мне постель, Я устал от рекламы и крепко усну. - Что ты ел за обедом, лорд Роллтон, мой сын, Что ты ел за обедом,, а мой паладин? - Ел я "Роллтон"-лапшу. Постели мне постель, Я устал от рекламы и крепко усну. - А давал ли собакам, лорд Роллтон, мой сын, А давал ли собакам, а мой паладин? - Да... Не стали они... Постели мне постель, Я устал от рекламы и крепко усну. - Я боюсь, ты отравлен, лорд Роллтон, мой сын, Я боюсь, ты отравлен, о мой паладин! - Да отравлен, и что? Ничего, проживём. Слава богу, что "Роллтон", а не "Доширак"...
Лиахим: Это, пожалуй, можно сюда выкинуть... :)) На растерзание общественности. ;) Исповедь пьяницы Стальное небо. Дождь. Бетон. Вокзал вонючий. Электрички. И муть заплеванных окон. И рвань сидений. "Водка, спички... Хотя... хотелось бы вина... Душистый окорок...". "Селедки!". Сосущая дыра окна. И клочья порванной проводки. Пьянчуга-теща. Вой машин. Жена стрижет рубли в борделе. Был сын... Хороший, в общем, сын - Но срезался на мокром деле. Мне нынче, право, наплевать - Хоть денег нет, одежда в дырах. Я поминаю чью-то мать, Хожу в "бездумных дебоширах". Но одного - нет, не забыл, Хоть честь и совесть под вопросом... Я... мушкетером в детстве был. Я в детстве был, друзья... Атосом...
M-lle Dantes: Кроссоверная сказка с Гарри Поттером) УРОКИ ПРОФЕССОРА СТЭПЛТОНА Нелепо, смешно, безрассудно, безумно, Волшебно... Очередной пары по магическим существам четвёртый курс ждал без особого энтузиазма. Домашнее задание - написать полтора свитка о психолингвистике флоббер-червя - не выполнил никто, кроме Гермионы. - Может, Хагрида всё-таки заберут в азкабанник за пьянку? - мечтательно озвучил робкую надежду половины курса Драко Малфой. Гарри молча показал ему кулак. - Атас! - подпрыгнул Рон. - Снейп грядёт! Прячьте Невилла! По тропинке к выгону действительно приближался профессор Снейп. Причём не один, а в сопровождении невысокого блондина в серой мантии и соломенной шляпе. - Первый раз его вижу, - проворчал Малфой. - И что, этот хмырь будет у нас заменять? - Внимание, четвёртый курс! - провозгласил Снейп. - Так получилось, что профессор Хагрид... хм... по личным причинам не сможет провести сегодняшнее занятие - равно как, вероятно, и несколько последующих... Поэтому его сегодня заменяет профессор Стэплтон. Прошу любить и жаловать. От студентов не ускользнуло, что Снейп настроен был чуточку благодушнее обычного и что от него пахло крепким кофе. Он что-то сказал на ухо новому преподавателю и заспешил в сторону замка. Гриффиндорцы и слизеринцы с любопытством разглядывали нового профессора. Первой некстати заговорила Гермиона. - Профессор, - она подняла руку, - нам на сегодня задавали... - Кхм, - Стэплтон откашлялся, - у нас мало времени, так что домашнее задание проверять не будем. Стройтесь в пары - и за мной. Гриффиндорцы шёпотом изобразили "детский крик на лужайке", после чего вся ватага зашагала вслед за новым преподавателем к опушке Запретного леса. - Интересно, кого мы будем проходить? - спросил Гарри у Рона, но в этот момент из травы вспорхнула пёстрая мохнатенькая бабочка. Глаза профессора Стэплтона тут же загорелись азартом. Он жестом остановил класс, выхватил из рукава палочку и провозгласил: - Акцио циклопидес! Через секунду бабочка уже трепыхалась на его ладони. - Дилетантство, конечно, - вздохнул профессор, сажая добычу в стеклянную банку, извлечённую откуда-то из-под мантии, - но, когда нет сачка, сгодится и магия. - Мы что, бабочек ловить будем? - поджал губы Малфой, а Крэбб и Гойл заржали. Стэплтон пропустил комментарии мимо ушей и углубился в лес. Тропинка, вьющаяся между сосен, казалась совсем незнакомой. Вскоре под ногами захлюпало, а минут через десять процессия остановилась на краю мрачного на вид болотца, над которым стлался туман. - У-у... - разочарованно протянул Рон. - Болото... Мы фонарников уже в прошлом году проходили! - Могли бы и предупредить, - надулась Пэнси Паркинсон, - мы бы сапоги резиновые надели... - Значит, так, - объявил Стэплтон, - добровольцы и те, у кого хвосты за прошлый месяц - пойдёте со мной. Остальные остаются здесь и изучают циклопидеса. В числе добровольцев оказались, как водится, Гарри с Роном и Герминой, а в задолженники угодили Крэбб с Гойлом. - Ну что ж, - протянул Малфой, - бабочки, в общем-то, не такие уж и скучные... - А ваша кандидатура, мистер Малфой, не обсуждается, - прервал его Стэплтон, - вы пойдёте в болото. Нам будет нужен аристократ. Малфой уныло вздохнул, но слово "аристократ" ему явно польстило. Профессор Стэплтон тем временем пошептал над своей палочкой, и она вытянулась до размеров приличного шеста. Затем проделал ту же операцию с палочками студентов. - Внимание! - строго объявил он. - Идём осторожно, след в след, обязательно пробуем почву шестом. Имейте в виду - палочка сохраняет свои свойства, так что без розыгрышей. Он потыкал сильно увеличенной палочкой в ближайшую к берегу кочку и ловко перепрыгнул на неё. У палочек оказалось весьма приятное свойство: если кто и умудрялся сойти с тропы, как магический шест начинал мигать и попискивать. Поэтому переход через болото обошёлся без жертв, не считая Невилла, которого угораздило-таки оступиться и вымокнуть до колен. Наконец вся группа оказалась на островке твёрдой земли, посреди которого торчал подгнивший бревенчатый сарай. - Ещё раз внимание, - предупредил профессор Стэплтон. - Всем стоять спокойно и не делать резких движений. Мистер Малфой, подойдите сюда. Мне понадобится ваш башмак. Малфой не без труда удержал челюсть от падения: - Это ещё зачем? - Потому что вы аристократ, - не терпящим возражений тоном ответил Стэплтон. - Снимайте башмак. Малфой недоумённо похлопал ресницами и развязал шнурок. После чего запрыгал на одной ножке обратно в строй. Держа в вытянутой руке светло-серый ботинок Малфоя, профессор Стэплтон сделал несколько шагов вперёд и отмочил новую неожиданную штуку: вложил два пальца в рот и пронзительно свистнул. Дверь сарая распахнулась, и наружу выскочила невиданных размеров чёрная собака. Её глаза метали искры, а шерсть отливала зеленоватым призрачным светом. Зверюга обрадованно тявкнула навстречу профессору, понюхала башмак и остановилась, с любопытством разглядывая будущих магов. - Опаньки, Сириус! - прошептал Гарри, толкая Рона. - Только почему светится? - Итак, перед вами собака Баскервилей, - провозгласил Стэплтон. - Эндемик. Обитает на торфяных болотах графства Девоншир. Ведёт ночной образ жизни. Питается аристократами... В этот момент лекция была прервана самым вопиющим и неподобающим образом. Едва услышав последние слова, Малфой взвыл благим матом "Мама!" и, невзирая на отсутствие одного ботинка, сиганул прямо в трясину, разом провалившись по пояс. - Спокойно... ч-чёрт! Всем стоять! Стэплтон подхватил свой шест и бросился выручать подопытного аристократа. Собака обеспокоенно заскулила и в несколько прыжков оказалась рядом с Малфоем. Вот уж чего делать не следовало! При виде неё Драко завизжал как резаный и начал брыкаться, отчего, понятное дело, проваливался ещё глубже. Однако положение спас не Стэплтон и не собака, а не кто иной, как Невилл Лонгботтом. Обеими руками схватившись за шест, он со всего маху треснул им об землю и завопил: - Акцио Малфой!!! Утопающий Малфой с громким чпоканьем вылетел из трясины и, описав в воздухе параболу, приземлился рядом с Невиллом, приклеившись к его шесту. Все (не исключая Рона) вздохнули с облегчением. - Минус десять очков Слизерину, Малфой, - профессор Стэплтон провёл рукой по лбу. - Вот не дослушают! Я же сказал - питается аристократами из рода Баскервилей. Чему и обязана своим названием. И пятьдесят баллов Гриффиндору за спасение утопающего. - Профессор, - тихо взмолился Невилл, - не надо мне баллов. Мне же ночью наши "тёмную" устроят! Собака подобрала с земли брошенный башмак Малфоя и довольно замотала мордой, предлагая его отнять. Оставшимся на краю болота ученикам уже наскучило разглядывать циклопидеса (тот, впрочем, нисколько не стеснялся повышенного внимания), когда со стороны кочек приблизилась вся группа во главе с профессором Стэплтоном. Крэбб и Гойл тащили на себе мокрого, перемазанного и в одном ботинке Малфоя, который старательно симулировал обморок. - Ну-с, - Стэплтон посмотрел на часы, - мы как раз успеем записать домашнее задание. Те, кто изучал бабочку - напишете к следующему уроку свиток о применении циклопидесов в зельеварении. Кто был со мной на Собаке - прочтите магловского писателя Конан Дойла, а также, - он заглянул в книжечку, - "Всё врут календари", "Кто в Меррипите хозяин", "Меткий выстрел инспектора Лестрейда" и романсы. В библиотеке вам выдадут. Урок окончен. Извините, мне надо спешить. Он забрал банку с циклопидесом и направился в обход болота. - Профессор Стэплтон! - спросил Рон. - Можно вопрос? А если шеста нет и собаки нет, как из трясины выбраться? Стэплтон обернулся. - Элементарно, Уизли, - улыбнулся он. - За волосы.
M-lle Dantes: В малиновом мае безжалостно алы закаты В малиновом мае до боли невинно вино От утра в болотных объятьях известий и мяты До вечера с тускло-отчаянным "всё решено" И длинные струи дождя и людей опоздавшие к раю И траурный быт интернета увы не ново И то что мы все потеряли в малиновом мае Гораздо страшнее чем "Вы потеряли Его"
M-lle Dantes: Ещё одно грустное стихотворение... НЕ ПРИХОДИ Что-то вроде рок-баллады Он улыбается редко, но так, Как будто цветёт орхидея; От него пахнет осенью, кофе и чем-то, Неразличимым для глаз; Он готов подставить тебе плечо, А мозг - завиральным идеям, И каждый последний раз по привычке Не верит в последний раз. Не приходи по ночам туда, Где он любит бродить в одиночку! У него, конечно, есть свои тайны И тёмный локон на лбу. Он хранит для себя многоточье, Когда другой ставит точку, Он похож на пейзаж в картине и даже Немного верит в судьбу. Ему идёт зеленовато-коричневый И сумрачно-голубой; Он сделает в книге пару пометок И изменит её мораль; Он может быть спокоен даже Со слишком счастливой тобой - Он впускает в окно немного тумана И гитару по вечерам. Не приходи по ночам туда, Где он любит бродить в одиночку! Он просто не сможет терпеть, как ты Умеешь сходить с ума, И если кто-то ему посвятит Чуть более бредовую строчку, Вряд ли он узнает об этом - Скорее уж ты сама. Не приходи по ночам туда, Где так часто кончаются песни! Переставь слова в предсмертной записке И признайся ими в любви, Протяни ленту ему из волос (Что может быть неуместней?) И как-нибудь, как-нибудь - если она Оборвётся - доживи...
M-lle Dantes: ПЕСНЯ БОЛОТНОГО ЭНТУЗИАСТА (А. Городницкий. Песня болотных геологов) А Лоре надоели расставания, Хоть я ей денег обещал на суд: Клянётся, что короткие свидания Когда-нибудь с ума её сведут. А я иду, доверчивый влюблённый, Подальше от разводов и обид, И как всегда, болот огонь зелёный Мне говорит, что путь открыт! А Бэрил надоела чертовщина И смена документов по пути: Из замка Баскервильского мужчина С три короба успел ей наплести. А я иду, обманом закалённый, Кофейник и сачок - вот весь мой быт, И как всегда, болот огонь зелёный Мне говорит, что путь открыт! Шагаю я по Гримпенской трясине, Где кто-то песню обо мне споёт. Фамильная светящаяся псина Меня и без преданий узнаёт. А я иду, ничуть не утомлённый И схожий с Хьюго, чёрт возьми, на вид, И как всегда, болот огонь зелёный Мне говорит, что путь открыт!
Леди Лора: Писалось долго и вышло грусно) Маленькая муза Переспелой виноградной гроздью Падают в ладони два крыла. Автор спохватился слишком поздно - Крошка-муза тихо умерла. Больше песен нет и откровений И горчит на небе шоколад, Тысячи утраченных мгновений И один навек угасший взгляд Крошка-муза, как она притихла На судьбу поэта засмотрясь - Правда, он угас надменно лихо, Уронив цилиндр в речную грязь. Взвыли дома. Муза, тихо вздрогнув, Опустилась на плечо ничком. Крыльев нет, играть на скрипке - поздно, Высохли чернила под песком. Белоснежной ледяною горстью Тают на ладони два крыла. Больше не позвать певунью-гостью - Крошка-муза тихо умерла...
Эжени д'Англарец: Пожалуй, и я рискну выставить кое-что из своих стихов. Мой основной стиль - проза, но иногда рождаются и стихи. Вот, например Сирано де Бержерак, или Рассуждения о любви Любовь божественно чиста, Когда в сердцах согласье. И поцелуй дарят уста, И не страшны несчастья. Но коль влюбленный не любим - Судьба его печальна: Накроет саваном своим Ее обряд венчальный. Иль, может быть, ее любить Издалека он будет, Иль постарается забыть - Пускай другие судят, А я могу сказать одно, Послушайте, сеньоры: Поэт-гасконец Сирано; Он сеял лишь раздоры Вокруг себя, и смерть, и гнев; Вот полюбил он тоже. Смирился рыкающий лев. Его не любят? Что же, Посредником он стал в любви Меж ней и Кристианом И ей стихи дарил свои, Доволен был обманом. Прошли года; любовь сия - Причина стольких споров! Вам заявляю прямо я: Открыт для ваших взоров, Ее любил он, но любил Под маскою другого. Когда ж сокрыл свой ярый пыл - То вот мое вам слово: Коль наподобие щита Прикрыта страсть личиной - Любовь мерзка и нечиста, Влюбленный - не мужчина. Но если мучается он И стыд его терзает, Так знайте же, что он влюблен Взаправду; пусть дерзает, Пускай отбросит этот стыд И выполняет с рвеньем, Что голос чести говорит; К такому нет презренья.
Эжени д'Англарец: И еще одно стихотворение Зарисовки из эпохи Средневековья 1. Паж Спит столица летней ночью нежной. Тишина, прохлада и покой. Всех сморило дремой безмятежной, Лишь не спит посланец молодой. У него в руках в любви признанье, Желтой лентой связано оно, К знатной даме пылкое воззванье, Что печатью-сердцем скреплено. 2. Рыцарь Благородный рыцарь лесом скачет, В сладкие мечтанья погружен. Под рубашкой на груди он прячет С локоном любимой медальон. 3. Дама У оконца стрельчатого дама На восток стремит печальный взгляд. Смотрит день и ночь она упрямо, Ожидая милого назад. 4. Битва Рубятся бойцы в кровавой сече. Белый конь под седоком хрипит. Воины тесней сомкнули плечи, Ни один не дрогнет. Бой кипит.
M-lle Dantes: Судебный сценарий с вымышленными персонажами: Тот самый Аскольд: У двери лорда Грегори
M-lle Dantes: Мне всё кажется - Вы могли бы Улыбнуться с тысячи фотографий И сказать каждой паре верящих глаз: "Успокойтесь, я ещё с вами, Нашли кого слушать - Небесная канцелярия ошибается часто И не только с погодой". Мне всё кажется - Вы вернётесь Однажды росистым утром, Спустившись по лестнице, у которой нет начала, Потому что Вы не могли уйти туда, Где может быть конец. Мне всё кажется - Вам довольно Сказать всего одну фразу, И мы будем слушать снова и снова, Хотя эти же самые слова Летали каждую ночь На крыльях над влажной подушкой... Оказалось - непросто забыть о Тебе, Мой герой.
M-lle Dantes: Ветер обрывает лепестки Белоснежной никнущей черешни. Можно откреститься от тоски, Но от грусти всё же безуспешно. Серый и тревожащий рассвет, Слёзы за ночь на щеках остыли... Улыбнуться - только Вам в ответ, Потому что Вы о том просили.
M-lle Dantes: Второе дело с авторскими персонажами: Тот самый Аскольд: Тепловой удар
Джоанна: Маленький мистический рассказик: http://johanna-d.livejournal.com/156300.html Только честно предупреждаю: мрачноватый.
M-lle Dantes: Джоанна Чудесный рассказик!) Приключения адвоката Яркина продолжаются! Тот самый Аскольд: Обыкновенная чертовщина Тот самый Аскольд: Как ваше отчество? Тот самый Аскольд: Вепрь
M-lle Dantes: Шестое дело с Яркиным: Ты виноват уж тем, что жив
M-lle Dantes: Не самое обычное дело в карьере Яркина: Тот самый Аскольд: Опасное соседство
Джоанна: Я это как настоящие детективы читаю!
M-lle Dantes: Восьмое дело: Тот самый Аскольд: Тень у озера
M-lle Dantes: Девятое дело: Тот самый Аскольд: Ромка, фомка и Аскольд
M-lle Dantes: Десятое дело: Тот самый Аскольд: Вишнёвый сад
M-lle Dantes: Джоанна
Люсьет Готье: Джоанна, блеск!
Джоанна: M-lle Dantes Люсьет Готье Спасибо)
M-lle Dantes: Мистический рассказ "След подковы" И одиннадцатое дело адвоката Яркина: Тот самый Аскольд: Необъяснимо, но факт
M-lle Dantes: Двенадцатое дело адвоката Яркина: Тот самый Аскольд: Завет Эвариста
Джоанна: M-lle Dantes Я сначала думала, что она кого-то покрывала)
M-lle Dantes: Джоанна "Зоопарк в ГП-багаже" (кстати, новая подпись божественна!)
M-lle Dantes: Ещё одно дело адвоката Яркина: Тот самый Аскольд: Небесный калькулятор
M-lle Dantes: О том, как Аскольд Яркин и его коллега встретили профессиональный праздник: Тот самый Аскольд: Коллега с большой дороги
Эжени д'Англарец: Навеяло... На смерть Игоря Старыгина. Как бы от лица Михаила Боярского. Исполняется на мотив песни про слоненка из «Алисы в Зазеркалье». Кого только нет средь моих друзей - Атос, де Жюссак и Портос, Товарищи ярких и радостных дней, Что папа-Дюма принес. Мы все - мушкетеры, и дружбе святой Верны вот уже тридцать лет... Но нет Арамиса сегодня со мной, Старыгина Игоря нет, Старыгина нет. Балон-де Жюссак - наш наставник и друг (Хотя на экране он враг), И Смехов - Атос из Америки вдруг Нам шлет мушкетерский знак. Смирнитский - Портос вечно молод душой, Мы чтим мушкетерский завет... Но нет Арамиса сегодня со мной, Старыгина Игоря нет, Старыгина нет.
Эжени д'Англарец: Уже выкладывала это на форуме «Гардемарины, вперед!» (кто там бывает, видел :), решила поделиться и с вами. ШУТКА-ВЕРСИЯ ПОХИЩЕНИЯ БЕСТУЖЕВСКИХ БУМАГ - И угораздило же Бестужева передоверить бумаги этому...Яковлеву! - Жак сплюнул и яростно пнул ногой табурет. - Теперь все летит к чертям! Подкупить его не удастся, напоить - тоже, он крайне осторожен; пока найдешь, как к нему подступиться, не один день пройдет, а за это время Бестужев и вовсе может увезти бумаги в другое место, и тогда ищи ветра в поле! - Да, невовремя Бестужев забеспокоился. - согласился де Брильи. - Черт бы побрал этого Бестужева с его мнительностью! - прорычал Жак и в сердцах стукнул кулаком по стене. - Однако еще не все потеряно. - медленно и задумчиво проговорил де Брильи. - В конце концов, даже у Яковлева наверняка есть своя ахиллесова пята. - Что у него есть? - не понял Жак. - Ахиллесова пята, Жак. - ответил де Брильи. - Это значит, что у него есть слабость, слабое место, на котором можно сыграть. Вспомни, может, он был чем-то озабочен или огорчен? - Ничего такого я за ним не заметил. - отозвался Жак. - Хотя... Я слышал, как он шел по коридору и бормотал себе под нос: «Не заведешь кота - самого заставлю мышей жрать! Легко вам говорить, ваше сиятельство, а где я его возьму, кота этого?». - Вот как... - протянул де Брильи. - Жак, у меня родилась интересная мысль. Жди здесь, я сейчас вернусь. Де Брильи вышел из комнаты и через десять минут вернулся с корзинкой, в которой лежал большой пушистый сибирский кот. - Мы будем ловить мышей? - спросил Жак. - Нет, мы будем ловить Яковлева! - ответил Брильи и стал что-то шептать Жаку на ухо. Жак довольно ухмыльнулся, и глаза его загорелись. Пробраться в парк бестужевского особняка оказалось не слишком сложно. Привязанная к веревке бутылка - и привратник был нейтрализован. На счастье де Брильи и Жака, Яковлев был в парке. Он сидел на скамейке под липой, держа под мышкой папку с бумагами. Больше никого не было. И вот на пути Яковлева стали возникать разные соблазнительные предметы: кошельки, платки, цепочки. Но Яковлев не был прост: он подходил к предмету и внимательно рассматривал его, не выпуская из рук бумаги. («Хитер, подлец! - подумал де Брильи. - Ну да ничего, голубчик, ты хитер, а мы хитрее.») Вдруг на пути его появился... кот. Огромный пушистый сибирский кот. Яковлев не поверил своим глазам. - Мяу! Мяу! - сказал кот, увидев Яковлева. - Ты кто такой? - спросил Яковлев. - Мур! - ответил кот. - Кис! Кис! Кис! Кис! - позвал Яковлев. - Ну иди, иди ко мне! Ну иди сюда! Я тебя прошу, ну поди же! Кис-кис-кис-кис! Кис-кис! Так как кот не пожелал подойти, Яковлев усмехнулся и тихонько заговорил нараспев: - Кис-кис-кис, кис-кис-кис, У нас мыши завелись! Но это сообщение кот оставил без внимания. Более того, он направился совершенно в другую сторону, к кустам. (Кажется, к его лапке был привязан шнурок.) Забыв обо всем на свете, Яковлев стал подкрадываться к коту. И в это самое время какая-то тень мелькнула у скамейки, где лежала папка с бумагами... - Ага, а я тебя все равно поймаю! - приговаривал Яковлев, увлеченный азартом охоты. - Ах, вот ты какой, а! А, вот он ты где, вот, а вот ты и у меня! - С этими словами он сгреб кота в охапку и направился к скамейке, баюкая его на руках и тихонько напевая: - Кис-кис-кис, кис-кис-кис, кис-кис-кис, У нас мыши завелись! Красота, красота, Я завел себе кота! И тут Яковлев с ужасом обнаружил, что папка с бумагами исчезла. В ту же минуту он услышал топот копыт. Яковлев бросился туда, но успел только увидеть, как два всадника перемахнули через невысокую ограду и исчезли. Догонять их было бесполезно. Яковлев понял, что это конец. Он не уберег бумаги и теперь должен был любой ценой вернуть их Бестужеву. А не вернешь - в лучшем случае тебя ждет крепость, в худшем - собирай, мил-друг, пожитки и переселяйся на место жительства в Сибирь. Известно, у вице-канцлера рука тяжелая. Где искать похитителей, Яковлев и представить себе не мог. Оставалось одно - немедленно известить Лядащева. (А самому собирать манатки и бежать до канадской границы.) P.S.: Ну, о дальнейшем ходе событий вы все знаете. Василий Лядащев и трое отважных гардемаринов при участии прекрасной Анастасии Ягужинской вернули Бестужеву похищенные бумаги. И тогда Яковлев смог вернуться. Кстати, не последнюю роль в прощении, полученном от Бестужева, сыграл сибирский кот, уничтоживший всех мышей в особняке вице-канцлера.
M-lle Dantes: Новые расследования адвоката Яркина: Тот самый Аскольд: По ту сторону страниц Тот самый Аскольд: Призрак живописи
M-lle Dantes: Ещё одно дело адвоката Яркина: Тот самый Аскольд: Прощание стиляги
M-lle Dantes: Ещё одно дело Аскольда Яркина: Тот самый Аскольд: Расследование не окончено
M-lle Dantes: Шуточный фанфик по мотивам фильма "Влюблён по собственному желанию"
M-lle Dantes: Новое дело Аскольда Яркина! Тот самый Аскольд: Драма после охоты
Калантэ: Ну, Фоменко все знают. Не того, который гонщик, шоумен и вообще отличный мужик, а того, который историю переписывает. Мне тут подвернулась дивная такая новеллка, привожу ниже. Автор затерялся в просторах интернета, но, судя по всему, он нисколько не возражает против тиражирования. Прошу прощения, что выкладываю чужое - просто очень понравилось и показалось немного в тему. Искренне надеюсь, что никто из фанфикшеров не примет это на свой счет! КОНЕЦ ХРОНОЛОЖЦА Иван Калита окинул высокое собрание хмурым взором и прокашлялся: - Господа, я собрал вас здесь для того, чтобы обсудить одно весьма неприятное дело. Кто-нибудь, заберите у Батыя Джучиевича конину! Батый Джучиевич, ну нельзя же так! И совершенно не обязательно сразу хвататься за саблю! Да, я, в какой-то мере вассал Вашего дома. Почему в "какой-то"? Потому что в другой мере лет через триста Ваш дом будет вассалом моего. Да, и рассадите, пожалуйста уважаемых Моше и Салах-ад-Дина, да будет, наконец, мир с ними обоими!!! Итак, начнем. Как вы все легко можете убедиться, я собрал здесь выдающихся государственных деятелей разных эпох и народов... И Большого Волосатого Ву, конечно, уважаемый Ву, не надо махать палицей... Собрал вас, да... Хм, уважаемый Большой Ву меня немного сбил. Возможно, в последнее время вы все ощущаете некоторое неудобство... Ну, к примеру, на вас находят приступы неудержимого чихания. Да, Большой Ву, именно такие. Чешется все тело... И не надо показывать пальцем на наших уважаемых ордынских товарищей! Конечно, они не моются, обычай такой, но до сих пор им это не мешало. Основная причина этих неприятных явлений, а также комет, метеоритов, смещения звезд и прочих знамений, которые наблюдают наши уважаемые астрологи - один человек. Дима, Ваня, введите, пожалуйста, обвиняемого. Донской и Грозный втащили в зал мелкого человечка в странных стеклышках на носу. Грозный, воровато оглядывась, время от времени тыкал человечка острым концом посоха, а Донской зажимал ему рот. Герои и правители подошли к связанному. - И это из-за него у меня голова все время болит? - Александр Невский ткнул человечка сапогом. - Собственно не столько из-за него, сколько из-за того, что он пишет, - поправил Калита. - И что он такого пишет? - Саша, только ты это, меч отдай сперва? - Зачем это? - подозрительно прищурился Невский. - Ну что, ты, блин, как неродной, потомку не веришь? Ну дай сюда. Александр пожал плечами и отстегнул от пояса огромный немецкий полуторный меч. - На, только не урони. Калита принял меч, глубоко вдохнул... - А пишет он, Саша, что ты - это не ты, а хан Берке! Невский сел на пол, глупо улыбаясь. - Ваня, ты что несообразное говоришь! Ты на меня посмотри, ну какой я Берке? Берке Джучиевич - он же вон стоит. Толстый такой. А я худой. И вообще, он монгол, а я русский, он хан, а я князь. Я ему, если хочешь знать, дань платил! И в Орду к нему ездил! Толстый хан согласно закивал: - Якши, ездил! Кумыс пил, поминки хорошие привозил! Хороший коназ! - Ага, хороший! А зачем вы меня отравили? - Так это, политика, - вздохнул хан. - Вот видишь, Ваня, я и хан Берке - мы совсем разные. А ты крамолы наводишь! - Это не я навожу, - хмуро ответил Калита. - Это он, паскуда, наводит. Да и Берке, оказывается, вовсе и не Берке, а Людовик Баварский! Людовик, мирно наливавший пива в кубок хану, вздрогнул и уронил бочонок. - Это как это, Людовик? Он же, извините, мунгал, а я немец! - он потряс бочонком. - Что ты у меня-то спрашиваешь? Ты у него спрашивай! Государственные деятели окружили человечка. Тот затравленно озирался, яростно поблескивая очками. - Ишь-ты, сте-е-еклышки нацепил. - Грозный стянул с носа человечка очки и медленно раздавил их в кулаке. - А про меня, царя Грозного, ты, пес смердящий, что написал? - А тебя вообще не было! - заверещал мужичонка. - Ты и не царь никакой, а Симеон Бекбулатович, он же - Василий Блаженный! А еще ты - царевич Димитрий! - Мал клоп, да вонюч, - подивился государь. - Это что же получается, я сам-друг с Симеонкой от юродивого Димитрия прижил да сам же им и оказался? - Ваня, ты помедленнее, я что-то ничего не понимаю. - Донской составлял пальцы так и сяк, пытаясь представить себе генеалогическое древо потомка. - А нечего тут понимать, - мрачно насупился Грозный, взвешивая на руке посох. - А ну-ка, братья-государи, расступитесь, тут замах надобен. - Э-э-э, нет, дитятко, погоди, - Невский присел на корточки перед связанным. - Это уже интересно. Дай-ка мы его еще спытаем. Ну, что еще скажешь, лядащий? Вот про него, скажем, вишь генуэзца? - Невский ткнул рукой в сторону худого дядьки в итальянском костюме. - Это так называемый Христофор Колумб! - затараторил мужичонка, - якобы открыл Америку! Хотя на самом деле ничего не открывал, потому что никакой он не Колумб, а Ной. - Мадонна миа! - итальянец схватился за сердце. - Ты это, погоди, какой Ной? Это что, который каждой твари по паре? - недоверчиво усмехнулся Невский - Он самый! Только он был еще крестоносцем при дворе Иаред-орды и с ней завоевал Америку. - Какая Иаред-орда! - Берке возмущенно растолкал пузом князей и, тяжело дыша, наклонился над нахалом. - Это чьего улуса орда? Не было такой, это я как чингисид говорю! - Какие странные развлечения у этих западных и северных варваров, - презрительно процедил узкоглазый мужик в желтом халате. - Поистине, странностью своей они уступают только их кухне. - И то, Шихуандюшка, тараканов не едим, - язвительно ответил Калита. - Да только тебе тоже не повезло - и про тебя написали. Хе-хе. - И что же про меня написал этот варвар, не знающий иероглифов? - надменно спросил Цин Ши-хуанди. - А ничего, - злорадно ответил Иван. - НЕ было тебя. И Китая не было. - А что же было? - Цин Ши-хуанди уронил яшмовую печать. - А был просто улус нашей русской Орды. Христианский. И вообще, Китай - это русское слово! - Так мы себя Китаем никогда и не называли! - запротестовал Император. - Это вы там, на Западе, нас так называете! - Ага-ага! Книжечки все собрали да пожгли. Вы вообще от русских казаков происходите! - подключился мужичонка. - Косы-то, косы - это чубы казацкие! То-то у вас там кометы больно часто летали! А тебя вообще не было! - Да что же это! Я же стену построил! Великую! - А стену вообще только в 16 веке построили, когда вы от Орды отложились! - А гробница моя с глиняной армией?!! - А это вообще при Мао Цзэ-дуне все сфальсифицировано! Только куда вам против математики-то! ))) Император только открывал и закрывал рот, не зная, что ответить... - Хорошо хоть про бедных евреев этот нечестивец не писал, - вздохнул Моисей. - Как это не писал, - удивился Калита. - Вот же: Моисей - сарацинский царь. - Чей-чей царь? - сабля Салах-ад-Дина с шипением поползла из ножен, но на плечо бравому султану легла рука патриарха. - Чего тебе, Моше? - огрызнулся султан. - Салах, как семит семита тебя прошу - не спеши, - глаза Моисея нездорово поблескивали. - Саблей - это слишком быстро. Давай-ка дослушаем этого несчастного. - Это же надо, - почесал лохматую голову Чингисхан, разбирая вместе с внуком Бату построения ретивого писаки. - Это выходит, что я - коназ Гюрга сын Данилы Московского, а внук мой, Бату, что ходил к ПОследнему морю, это... - хан провел корявым пальцем по бумаге и потрясенно уставился на Калиту. - Это ты, коназ Иван? - Это еще что! - продолжал, увлекаясь, мужичонка. - Это еще куда ни шло! Главная фальсификация - это с Иисусом Христом! Европейские и русские монархи согласно потянулись за мечами, но мужичонка ничего не замечая продолжал: - Иисус на самом деле жил в 11 веке от рождества Христова, то есть, фальшивого Рождества, потому что он родился позже. А волхвы - они, на самом деле, были монголами, то есть русскими, Владимир Святой и жена его Малуша... - Что ты брешешь, гад, Малуша - это моя мама! - заорал Владимир. Христианские монархи потрясенно молчали. - Это уже ни в какие ворота не лезет, - пробормотал Максимилиан. - Мне плевать на то, чт он там пишет про меня - я одним своим доспехом обеспечил себе место в истории. По-крайней мере, реконструкторы меня не забудут. Но что он, негодяй, про Господа нашего... - Сжечь гада! Нет, на кол! На кол слишком просто! Четвертовать! - монархи потрясали мечами и орали, а Большой Ву, которому вообще не нашлось места в новой версии истории раскручивал над головой дубину. В незатейливом мозгу кроманьонца брезжила страшная догадка, что его подлый писака отождествит с презренными неандертальцами. - Уважаемые западные и северные варвары... - хорошо поставленным голосом начал наконец пришедший в себя Цин Ши-хуанди. - КХМ???!!! - ...в хорошем смысле этого слова, - дипломатично вывернулся сообразительный император. - В таком деле не стоит спешить. Как я понял, этот несчастный предается редкому и противоестественному извращению, называемому... - он вопросительно посмотрел на Калиту. - Хроноложество, - подсказал Калита. - А-а-а, - понимающе протянул Чингисхан. - Это так бывает, когда женщин мало. Ну так пошел бы нахватал себе. Я вон - в Китае нахватал, в тангутском царстве нахватал, в Хорезме нахватал, даже с Кавказа Субудай привез... - Это немного не то, что Вы думаете, уважаемый Потрясатель Вселенной. Хроноложество - это когда ТАКИЕ ВЕЩИ проделывают с историей. Суть метода в том, что берутся два совершенно разных человека и на основании того, что оба они имели две руки, две ноги и одну голову, а также что оба были царями и имели в своих именах, скажем, букву "о", делается вывод, что они - одно лицо. Император обвел взглядом потрясенных собратьев по несчастью, пытавшихся осознать всю глубину хроноложеского метода. - Поэтому я предлагаю применить к этому нечестивцу его же метод. Во времена моего царствования был евнух Цао Ши, уличенный в том, что распространял ложные слухи о том, что Повелитель Вод, Великий Дракон Запада - бесполый. Кроме того, было доказано, что упомянутый Цао Ши являлся скрытым скотоложцем. - Постой-постой, - крикнул Бату. - Если евнух - то какой скотоложец? - Пассивный, - спокойно пояснил Цин Ши-хуанди. Бату передернуло. Император продолжил: - Так вот, уличенный в этих преступлениях, Цао Ши был подвергнут казни посредством Благотворящего Растягивателя Великого Юя... - А это что за птица? Растягиватель этот, - загудели заинтересованные монархи. - Это... - несколькими умелыми взмахами кисти Император нарисовал схему на куске белого шелка и представил его почтенному собранию. Большинство монархов побледнело и отвернулось, Большой Ву предпринял безуспешную попытку спрятаться за своей дубиной, а Донского просто стошнило. Чингис, Бату и Берке вырвали чертеж из рук Императора и принялись с совершенно детской радостью разглядывать полезное устройство: - Ты только посмотри, дед, - восторженно тыкал в шелк Бату. - Ты глянь, а? Мы-то это кобылицами дикими, вот они у нас все время и рвутся! А тут видишь какая механика? Потому и не рвется! Эй, ханец, ты предлагаешь его этой машиной, того? - Именно, уважаемый сюнну, - кивнул Император. - Одному из моих потомков служил Судья Бао-гун, весьма искушенный в дознавании преступлений и наказании провинившихся. Император хлопнул в ладоши: - Уважаемый Судья Бао, не замедлите явиться для наказания ужасного святотатственного преступника. Из воздуха возник величественный дородный бородач спечатью и костяной табличкой. Он степенно поклонился собранию и повернулся к Императору. - Уважаемый Бао-гун, - начал Император. - Да будут тебе ведомы преступления этого человека... Бао-гун низко поклонился и сказал:ъ - Не стоит беспокоиться, о Сын Неба. Выполняя свои обязанности как в этом мире, так и в Чертогах Мрака и Света, я слышал об этом презренном негодяя. Его преступления переполнили чашу терпения Владыки ЧЕртогов и потрясают Небеса и Преисподнюю. Какому наказанию Вы бы желали его подвергнуть? - Мы бы желали подвергнуть его наказанию посредством Благотворящего Растягивателя Великого Юя. Бао-гун низко поклонился: - Прошу прощения, о Сын НЕба, но Благотворящий Растягиватель признан устаревшим еще за триста лет до моего рождения. В данный момент в Поднебесной Империи используется Умиротворяющий Раздиратель Янь Ло, - судья развернул свиток с чертежом. Донской упал в обморок, стошнило всех, включая Бату и ЧИнгисхана. Побледневший Цин Ши-хуанди пробормотал: - ПРогресс не стоит на месте. Итак, уважаемые... Северные-и-западные-варвары-в-хорошем-смысле-этого-слова, поскольку очевидно, что Цао Ши и упомянутый хроноложец имеют две руки и две ноги, букву "о" в имени? Есть там буква "о"? Есть? Отлично. А также оба утверждают противоестественное и святотатственное, то логично будет предположить, что это один человек... Светлые улыбки понимания забрезжили на хмурых лицах государей. - ...и, следовательно, они, или, вернее, он, кончили одинаково, в связи с чем судья Бао сейчас установит здесь Раздиратель... - Ц-ц-ц, - покачал головой Чингисхан. - Твой Цао Ши был евнухом и этим... - Уважаемый сюнну, - тонко улыбнулся Император. - Разве это проблема? Уважаемый Судья, захватите также нож "Кабанья голова" и, пожалуй... Осла? Он вопросительно посмотрел на окружающих. Лица монархов приняли жестокое выражение. - Якши, - кивнул Бату. - В самый раз осел будет, - решительно кивнул Калита. - Иа-иа!!! - выразил свое одобрение Большой Ву. Сдавленные взвизги хроноложца утонули в дружном глумливом ржании. ... Цин Ши-хуанди отдыхал после суда, распивая персиковое вино вместе с Калитой и Чингисханом. Со стороны доносились дикие вопли и пощелкивание Умиротворяющего Раздирателя. Внезапно прямо из воздуха к ним шагнули трое - белолицый лучник в странных одеждах, мускулистый гигант в львиной шкуре и воин в медных доспехах и шлеме с высоким гребнем. - Хинди-руси бхай-бхай, Арджуна, - приветствовал вошедших Калита. - Зачем пожаловал? - Слышали мы, как собравшись едино, цари наказали позорного гада Ехидны гнуснейшего, ядовитоязыкого... - Забей, Ахиллушка, - испуганно замахал руками Иван. - я сковзь твои гекзаметры не продерусь. Ты прямо говори? - О Великоколесничий Иван, Царь мощнорукий и крепкобедрый, чьи ресницы прекрасные хною украшены... КОроче, Ваня, ты все-таки мой потомок, так? Ну, дальний, да? Все же, одна семья... Языковая. Тут у вас на юге, там где киевское княжество было. Чингисхан ухмыльнулся: - Точно, БЫЛО. Это внучек мой, Батыйчик... - Чингис, да погоди ты! В общем, объявились там трое. Двое - рукобойцы какие-то, третий - гробокопатель. Пишут про нас всякие несообразности! Что они понимают в наших разборках с кауравами! Про папу моего какой-то бред накропали! - Сына Пелея, Медноблистающего, дерзко пассивным назвали Мужеложцем, доспехи носить недостойным! - А тебя, Геракл? Гигант молча махнул рукой. В общем, Иван, тут такое дело... - Арджуна в смущении ковырнул землю луком. - Короче, осла не одолжите? Жалко, что только сказочка...
Джоанна: А что, Фоменко уже участник форума, или разрешение на выкладку дал?) Здесь такая штучка есть - "авторские права" называется)
Калантэ: А при чем тут авторские права? Это принадлежит не Фоменке. Автор, насколько мне известно, ничуть не возражает против тиражирования. Имеется в виду, что Фоменко - главный страдательный персонаж новеллы... Счастлив тот, кто не читал его исторических трудов!
Джоанна: Калантэ По вступлению трудно было разобрать, что есть ху) Просто тему я создавала для нашего творчества не по Дюма. Но, конечно, если со своим напряги, можно и чужое выложить, если админы не против)
Джулия: По поводу хроноложца - не возражаю. Хотя замечание Джоанны насчет "для нашего творчества" вполне справедливо.
Калантэ: Ой! Вот это я лопухнулась. Виноват. Просто хотелось поделиться... Можно убрать, правда! невнимательно читала вступительный пост... Немного исправила, чтобы авторство было более очевидно, но по-прежнему готова убрать к лешему... Со своим - таки да, ой, и напряги...
M-lle Dantes: Давно я не выкладывала дел Яркина, а надо бы) Тот самый Аскольд: Особо опасен!
Джоанна: M-lle Dantes Когда новые детективы будут?)
M-lle Dantes: Джоанна Теперь скоро - компьютер починили)
M-lle Dantes: Новое расследование адвоката Яркина: Тот самый Аскольд: Золотая богиня
M-lle Dantes: Начало отличное))
Джоанна: M-lle Dantes Думаю, прототип мерзавца-голубя угадывается)
M-lle Dantes: Джоанна А то!)
Эжени д'Англарец: А я не сразу поняла! Теперь все ясно. Тогда нужен де Жюссак.
Джоанна: Эжени д'Англарец Ой, нет))) Имелся в виду не ТОТ голубь, а мой, по имени Неблагодарная Тварь))) Он сам кого хочешь пристрелит)
Джулия: Это та Неблагодарная Тварь, о которой ты рассказывала летом?
Эжени д'Англарец: А, понятно. Ну, в любом случае вы автор, вам виднее.
Джоанна: Джулия Ага) Оно самое)
Miss Fortescue: Наш с M-lle Dantes недавний стёб над сэром Генри Баскервилем В тёмно-синюю ночь Средь трясин непролазных Ковыляет пешком Из гостей баронет, И, слегка во хмелю, Напевает бессвязно Утончённо-благородный Баскервильский бред: "А нам всё равно, А нам всё равно, Пусть боимся мы Фосфорных собак. Храбрым станет тот, Кто исправно пьёт Перед ужином Виски и коньяк!" Только выпь, как назло, Что-то воет в тумане, Над кустом орхидей Совершая полёт. Генри с Боськой её Перепутал по пьяни, И от страха всё быстрее Песенку поёт: "А нам всё равно, А нам всё равно, Пусть боимся мы Фосфорных собак. Храбрым станет тот, Кто исправно пьёт После ужина Виски и коньяк! А нам всё равно, А нам всё равно, Пусть боимся мы Фосфорных собак. Храбрым станет тот, Кто исправно пьёт Вместо ужина Виски и коньяк!"
Лиахим: Miss Fortescue Это Ы!
Джоанна: Miss Fortescue Вот бы клип...
Арамисоманка: Джоанна пишет: Вот бы клип... Точно
Настикусь: Ага, я её теперь долго петь буду...
Miss Fortescue: Джоанна пишет: Вот бы клип... Арамисоманка пишет: Точно Надо - сделаем! Подожду, пока на 221b её кто-нибудь озвучит, и будет клип))
Miss Fortescue: Раз пошла такая пьянка, выкладываю ещё одну песенку по ШХ) И в жару, и в любой холод Где-то здесь Милвертон ходит, С письмецом краденым ходит Сволочь Милвертон. У него длинные руки И везде зоркие слуги, И пасут, и пасут слуги Вас со всех сторон... Забавляется Он с людьми, Наживается На любви, И смеётся он, И хохочет он, Злой шутник, Озорник Милвертон. Может, днём, может быть, ночью Ваш конверт схватит он точно, И кому, выяснит точно, Адресован он. У него длинные руки И везде зоркие слуги, И пасут, и пасут слуги Вас со всех сторон... Забавляется Он с людьми, Наживается На любви, И смеётся он, И хохочет он, Злой шутник, Озорник Милвертон...
Камила де Буа-Тресси: Miss Fortescue, эти песенки - нечто! После первой я уже оказалась под столом!!!!! Спасибо! *вылезает из-под стола, продолжая напевать*
M-lle Dantes: Очередное дело Аскольда Яркина: Собачье сердце, или Без вины виноватые
Айка: Рассказ о судьбе моего любимого легендарного героя …и когда отзвенели пасхальные колокола, и хор пропел «Bocкрeceниe Твое, Христе Спасе, ангели поют на небесех», гладкую воду залива прорезал незамеченный прежде корабль. Изорванные паруса повисли, и корабль – старый, но еще крепкий флейт – шел только по инерции. Подойдя к берегу, он бросил заржавелый якорь. Была поздняя весна, но почти пресное море оставалось холодным. Сероватые облака, закрывшие небо, не позволяли даже примерно определить положение корабля. Неуютный песчаный берег тянулся в обе стороны, сколько хватало взгляда. За ним вставала темная громада сосновой рощи. Кое-где, на берегу и дальше, на границе сосен, горели костры. Молча смотрели на неласковый берег матросы – уже несколько веков им не доводилось чувствовать под ногами твердой земли. Капитан, от которого они отреклись в жизни и с которым разделили страшное бессмертие, готовился сойти на сушу. Медленно, очень медленно, он натягивал вытертый колет с потускневшим шитьем, застегивал пояс, крепил к нему шпагу. Капитан ван Страатен давно уверился, что не сможет найти девушку, которая согласится стать его женой, но безумная надежда на чудо все же заставляла его сходить на берег – раз за разом, каждые четырнадцать лет. А в глазах женщин, услышавших его историю, всякий раз плескал ужас, снова гнавший капитана мертвого корабля в море. Провожаемый взглядами своей команды, капитан медленно спустился в шлюпку и опустил весло в воду. Скоро о дно шлюпки заскребли камни, и ван Страатен ступил на влажный песок. Неуверенно сделал пару шагов, приноравливаясь к земле, не качавшейся под ногами, и медленно побрел в сторону ближайшего костра – где же еще найти людей на этом пустынном берегу? У жаркого, высокого костра вольготно расположился голый по пояс парень. Смотрел в огонь, звучными шлепками бил на себе комаров, пил что-то прямо из бутылки. – Ищешь кого? – поинтересовался он у ван Страатена. – Людей… – Тогда тебе туда, – он махнул рукой куда-то в сторону. – Спасибо, – ван Страатен послушно повернул в указанном направлении. – А костюм у тебя классный, – донеслось вслед, – реконструкция? Под защитой статных сосен с теплыми еще стволами, вокруг небольшого уютного костерка сидело и лежало человек пятнадцать, юноши и девушки, молодые и постарше. Почти все – и девушки тоже – в матросских штанах, тельняшках или белых рубахах, которые были в моде еще при жизни капитана ван Страатена. На толстом бревне сидел совсем юный мальчишка в черной сутане, которая совершенно не мешала ему обнимать сразу двух девиц. Все трое увлеченно спорили. Ван Страатен прислушался. Говорили… о нем. – Как его звали хотя бы? Ван дер Декен или ван Страатен? – Я вообще где-то читал, что Фалькенбург, – подал голос кто-то с другой стороны костра. – Ну да, очень голландская фамилия… – Его звали Петер ван Страатен, – хрипло сказал капитан, вступая в круг света, – Христос Воскресе, добрые люди. Повисла тишина. – Воистину… – неуверенно отозвался кто-то. – Да вообще-то Пасха еще нескоро, – уточнил кто-то другой. – Я принадлежу к реформатской церкви, – пояснил ван Страатен. – Ааа… ну садись тогда, – какая-то девушка подвинулась, освободив ему место на сером коврике. – По делу или так? – Так, – исчерпывающе ответил ван Страатен, украдкой рассматривая свою соседку. Она была порядочно пьяна, но сидела очень прямо и продолжала прикладываться к кружке. Худую фигурку обтягивала тельняшка, сквозь прорехи на локтях сверкала белая кожа. Длинные волосы были небрежно схвачены лентой. Красивая. Ван Страатен вздохнул и протянул руки к огню, привычно не почувствовав тепла. – Там еще еда осталась. Голодный? – поинтересовались у него. Капитан отрицательно покачал головой. От кружки, впрочем, не отказался. В ней оказалось кислое и довольно крепкое красное вино. На этом, видимо, хозяева сочли свой долг исполненным, а знакомство совершившимся, и стали обращаться с ван Страатеном, как со старым другом. Продолжили прежний разговор. – А его имя ты откуда знаешь? – спросил священник. – Доводилось встречаться, – осторожно ответил ван Страатен. Ответ восприняли как должное. У капитана возникло ощущение, что, признайся он в личном знакомстве с самим Господом Богом, ему все равно поверят. Точнее не поверят, а сделают вид, что верят. Как будто этой ночью на берегу действуют правила какой-то игры, обязывающие верить в невероятное. Вообще-то так оно и было, но капитану ван Страатену знать об этом было неоткуда. – Слушай, а может, ты тогда знаешь, за что его так? – За дерзость, – вздохнул капитан, – за желание во что бы то ни стало обойти мыс Доброй Надежды. – О господи, – энергично вмешалась одна из девушек, пригревшихся в объятиях священника, – да сто тыщ человек обогнули мыс Доброй Надежды, и ничего им за это не было. Чего-то не договаривает ваш приятель ван Страатен… Капитан ван Страатен усмехнулся. – Рассказать? – поинтересовался он. Заручившись всеобщим согласием, он уселся поудобнее, глотнул из кружки и принялся говорить. – В тысяча шестьсот сорок первом году по Рождеству Христову, в далеком южном море… Шли минуты, прогорали дрова, кончалось вино в бутылках, кто-то уходил спать, а ван Страатен продолжал рассказывать. О том, как сводило руки на штурвале, как жгла глаза соленая вода, и немело лицо под резким ветром. О том, как стонали мачты, как рвались паруса, и волна проламывала фальшборт. О том, как взбунтовалась команда, забыв о присяге, и требовала повернуть назад, и грозила вооруженной расправой. О том, как молод был капитан Петер, молод и беспечен, и не боялся ни бога, ни черта. О том, как он смеялся и грозил небесам, ведя корабль сквозь шторм, и чувствуя свою власть над океаном. О том, как зажглись на мачтах огни святого Эльма, как вода перестала утолять жажду, как капитан обнаружил, что не отбрасывает больше тени. О том, как былые друзья при виде знакомого флейта начинали креститься. О том, что капитан тысячи раз успел раскаяться и проклясть самого себя за глупую свою похвальбу. О том, как страдала и терпела его команда, повинная только в страхе за свою жизнь. О том, как раз в четырнадцать лет, в Светлое Воскресенье, сходил капитан на твердую землю и искал девушку, способную спасти его. И о том, как шарахались от него женщины, каждый раз обрекая его еще на четырнадцать лет мучений. – Неужели за три сотни лет капитан ван Страатен не искупил свою юношескую дерзость? Но нет на свете женщины, которая вышла бы замуж за ван Страатена и освободила бы его самого и его команду… – закончил капитан свой рассказ. – А я бы вышла, – задумчиво сказала его соседка, – мне нетрудно, а столько душ освободить, как ни крути, правильно. Ван Страатен замер. – Вышли бы? – уточнил он. Она кивнула. – Сударыня, – он склонил голову, – в таком случае я прошу вашей руки. – Вы хотите сказать, что вы и есть капитан ван Страатен? – развеселилась она. – А если так? – Да без проблем, – она пожала плечами. – Святой отец, – ван Страатен обратился к священнику, – вы не согласитесь обвенчать нас прямо сейчас? – Да в Пасху вроде не венчают… – Так у вас-то не Пасха, – отчаянно возразил ван Страатен. – Тогда соглашусь, отчего нет. Тебя как зовут-то, сын мой? – Петер. Священник с заметным трудом поднялся с бревна, стряхнув девушек. Никто и никогда не совершал над ним таинства рукоположения, но, к счастью, ван Страатену так и не довелось этого узнать. – А тебя как зовут, красавица? – наклонился капитан к своей невесте – невесте! – По игре – Кэтрин, – непонятно ответила она. – Не поможешь мне встать? Ван Страатен попытался было сообразить, что означает ее странный ответ про игру, но быстро выбросил это из головы. Его охватила шальная уверенность в удаче. Он подал Кэтрин руку, и они вдвоем встали перед священником. Тот неуверенно прочитал молитву и начал импровизированный обряд венчания. – Берешь ли ты, Петер, эту женщину в свои законные жёны, чтобы жить с ней по Божьему установлению в святом браке? Будешь ли ты любить, утешать и почитать её и заботиться о ней радости и в горе, в богатстве и в бедности, в болезни и здравии, и, отказавшись от всех других женщин, хранить себя только для неё одной, пока смерть не разлучит вас? – Да, – сердце ван Страатена билось где-то в горле. – Берешь ли ты, Кэтрин, этого мужчину в свои законные мужья, чтобы жить с ним по Божьему установлению в святом браке? Будешь ли ты подчиняться и служить ему, любить и почитать его и заботиться о нем в радости и в горе, в богатстве и в бедности, в болезни и здравии, и, отказавшись от всех других мужчин, хранить себя только для него одного, пока смерть не разлучит вас? – Да, – ответила девушка. И закричала, когда жесткая смуглая рука капитана ван Страатена крепче сжала ее узкую грязную ладонь, прежде чем рассыпаться прахом.
Калантэ: Меня иногда пробивает на стихотворные не то чтобы пародии, но типа того, перепев чего-нибудь на дюманский лад. Ну вот и выродилось... Надеюсь, Юлий Ким на меня не очень бы рассердился! Оригинал - это "Бомбардиры". :-) Их величество Людовик сам сидит на кочке, Держит в правой ручке важный орден на цепочке. Говорит он: «Слушайте, что я вам скажу! Кто храбрее в моем войске – того награжу!» Их величество Людовик зовет командиров: «Что-то я не вижу моих славных мушкетеров!» Командиры отвечают, сами все дрожат: «Мушкетеры у трактиру пьяные лежат!» Их величество Людовик сам сидит серчает, До своей особы никого не допущает. Говорит он адъютанту: «Мать твою ядрить! Мушкетерам у трактиру сена постелить!»
Калантэ: Ну я тоже думаю, что папа! :-) Тринадцатый, в смысле.
stella: Сено по пистолю за вязанку?
Nika: Калантэ За генерала-аншефа отдельная душевная благодарность теперь весь день петь буду оригинал, точно
Катарина де Жерен: Йовин - Батистовый платок На мостовой батистовый платок, Короткий взгляд пронзителен, как шпага, Недолог век безумства и отваги - К чему гадать, что нам готовит рок?... Багрян и юн искрящийся закат, Разлит вином из темного бокала, Накроет ночь Парижские кварталы, По мостовой копыта прогремят. Они гремят отчетливо и гулко, Ночной Париж! - рисковая игра! Ах, шевалье! Клянусь вам, до добра Не доведет опасная прогулка! В широком взмахе блещет острие, Довольно слов! без смысла и без цели! Вы, вижу, сударь, ищете дуэли? И вы, клянусь, получите ее! И вот опять монета на ребро, И полночь бьет над белыми свечами, А в переулке сталь звенит ночами, И льет луна скупое серебро. И мы идем, не замедляя шага, К чему гадать, что нам готовит рок? И найден вновь батистовый платок, И снова взгляд пронзителен, как шпага...
stella: Очень зрелищно! Красиво!
Камила де Буа-Тресси: О, это прекрасно!!!
Катарина де Жерен: Камила де Буа-Тресси, stella, мне тоже очень нравится эта песня. Весьма символично то, что я нашла ее именно вчера. Боюсь, я определила ее сюда не по теме, ибо не мое. Прошу модератора перенести в надлежащий раздел, если возможно. Извиняюсь за невнимательность.
Катарина де Жерен: А вот это уже мое. Ранее публиковалось в Доме господина Дюма на Дайри.ру На смерть Мордаунта Плывет мертвец по волнам диким, Кинжалом грудь поражена. Для тьмы противник был безликим, Во тьме не дрогнула рука. Но знает он, палач нечаянный, Что тот мертвец когда-то был Безумец и хитрец отчаянный, Убийца, что без страха бил. Что зря убит - никто не скажет, И вскорости забудут все. Один веночек скорбно ляжет На Богом брошенной косе. Морские брызги станут падать, В немую вовлекать игру, И об убитом будет плакать Лишь девушка на берегу.
Эжени д'Англарец: Позволю себе слегка оживить тему новым (относительно) сочинением — на польский лад (спасибо пану Сенкевичу, а ещё больше — пану Гофману и пану Тадеушу Ломницкому). Мотив, я думаю, узнаваем :-) Песня пана Михала... со счастливым концом Пегасы в Польшу полетели — Матка Боска! Сенкевич взялся за перо — ой, панове, мне уж страшно! С ума все паны посходили — Ян Скшетуский, Анджей Кмитиц, и вообще там все с приветом, Настала очередь моя — может, не надо, а, пан автор? — Надо, Михал, надо! Великий гетман Ян Собеский — воин славный, смело-дерзкий, как Ярёма Вишневецкий, С утра велел трубить поход — против турок и ордынцев, а то совесть потеряли, И я, заслуженный полковник — лет 17, 20, 30, может, больше — я не помню, К границе польской подался — до Хрептиева доедем, там на месте разберёмся. Со мною вместе едет Баська — с пистолетами и саблей, на горячем аргамаке, Мой милый славный гайдучок — боевая амазонка, егоза и непоседа. А вслед за нею пан Заглоба — врун, болтун и выпивоха, но проверенный товарищ, Запас горилки он везёт — на неделю, может, на две, край на три, а там посмотрим. Сидим в Хрептиеве неделю — может, больше, я не помню, не считали, выпива отдыхали, Как вдруг является гонец — от Потоцкого с приказом, почитаем, что он пишет. «Виват тебе, Володыевский», — вам того же, Ваша светлость, очень тронут, право слово, «В осаде крепость Каменец», — гей, панове, все по коням! Баська, остаёшься дома! — Нет, Михалек, я с тобой! И вот сидим мы в Верхнем замке — Нижний сдали, чтоб им пусто! Ладно, подавитесь, гады! Как вдруг раздался жуткий взрыв — Кетлинг, пироман несчастный, ты чего там вытворяешь? И я, заслуженный полковник — лет 17, 20, 30, может, 40, но не больше, Лежу с пробитой головой — попадись мне этот Кетлинг, посажу на гауптвахту, кто пустил его в цейхгауз? Ко мне подходит Нововейский — Адам, ты откуда взялся? Я тебя средь турок видел! — Это глюки, пан полковник, меньше надо пить с Заглобой! Давайте вас перевяжу — сикось-накось, кось-на-сикось, где же тут моя рубашка, я её стирал недавно, И на носилках с поля боя — всё равно уж крепость сдали. Кетлинг, подь сюда, взрыватель, помоги с транспортировкой! Скорей вас в город отнесём — в лазарет, и побыстрее, а то Баська там в тревоге, и Заглоба вместе с нею. С тех пор прошло годов немало — 20, 30, может, больше, не упомню, уж простите, В войсках Собеского служу — не тужу, С друзьями пью по воскресеньям — со Скшетуским и Заглобой, ну и с Кмитицем, конечно, Детей и Баську сторожу — от соседей и ордынцев, глаз да глаз за ними нужен, украдут — и не заметишь! Пегасы в Польшу полетели — в Люблин, Краков и Варшаву, и в другие воеводства, Сенкевич взялся за перо — Матка Боска… Конец!
полная версия страницы