Форум » Не только по Дюма » Не только по Дюма... » Ответить
Не только по Дюма...
Джоанна: Не единым Дюма жив фанфикшер! Несем сюда все прочее, на что нас вдохновляли иные книги, фильмы и просто наша фантазия!
Miss Fortescue: Наш с M-lle Dantes недавний стёб над сэром Генри Баскервилем В тёмно-синюю ночь Средь трясин непролазных Ковыляет пешком Из гостей баронет, И, слегка во хмелю, Напевает бессвязно Утончённо-благородный Баскервильский бред: "А нам всё равно, А нам всё равно, Пусть боимся мы Фосфорных собак. Храбрым станет тот, Кто исправно пьёт Перед ужином Виски и коньяк!" Только выпь, как назло, Что-то воет в тумане, Над кустом орхидей Совершая полёт. Генри с Боськой её Перепутал по пьяни, И от страха всё быстрее Песенку поёт: "А нам всё равно, А нам всё равно, Пусть боимся мы Фосфорных собак. Храбрым станет тот, Кто исправно пьёт После ужина Виски и коньяк! А нам всё равно, А нам всё равно, Пусть боимся мы Фосфорных собак. Храбрым станет тот, Кто исправно пьёт Вместо ужина Виски и коньяк!"
Лиахим: Miss Fortescue Это Ы!
Джоанна: Miss Fortescue Вот бы клип...
Арамисоманка: Джоанна пишет: Вот бы клип... Точно
Настикусь: Ага, я её теперь долго петь буду...
Miss Fortescue: Джоанна пишет: Вот бы клип... Арамисоманка пишет: Точно Надо - сделаем! Подожду, пока на 221b её кто-нибудь озвучит, и будет клип))
Miss Fortescue: Раз пошла такая пьянка, выкладываю ещё одну песенку по ШХ) И в жару, и в любой холод Где-то здесь Милвертон ходит, С письмецом краденым ходит Сволочь Милвертон. У него длинные руки И везде зоркие слуги, И пасут, и пасут слуги Вас со всех сторон... Забавляется Он с людьми, Наживается На любви, И смеётся он, И хохочет он, Злой шутник, Озорник Милвертон. Может, днём, может быть, ночью Ваш конверт схватит он точно, И кому, выяснит точно, Адресован он. У него длинные руки И везде зоркие слуги, И пасут, и пасут слуги Вас со всех сторон... Забавляется Он с людьми, Наживается На любви, И смеётся он, И хохочет он, Злой шутник, Озорник Милвертон...
Камила де Буа-Тресси: Miss Fortescue, эти песенки - нечто! После первой я уже оказалась под столом!!!!! Спасибо! *вылезает из-под стола, продолжая напевать*
M-lle Dantes: Очередное дело Аскольда Яркина: Собачье сердце, или Без вины виноватые
Айка: Рассказ о судьбе моего любимого легендарного героя …и когда отзвенели пасхальные колокола, и хор пропел «Bocкрeceниe Твое, Христе Спасе, ангели поют на небесех», гладкую воду залива прорезал незамеченный прежде корабль. Изорванные паруса повисли, и корабль – старый, но еще крепкий флейт – шел только по инерции. Подойдя к берегу, он бросил заржавелый якорь. Была поздняя весна, но почти пресное море оставалось холодным. Сероватые облака, закрывшие небо, не позволяли даже примерно определить положение корабля. Неуютный песчаный берег тянулся в обе стороны, сколько хватало взгляда. За ним вставала темная громада сосновой рощи. Кое-где, на берегу и дальше, на границе сосен, горели костры. Молча смотрели на неласковый берег матросы – уже несколько веков им не доводилось чувствовать под ногами твердой земли. Капитан, от которого они отреклись в жизни и с которым разделили страшное бессмертие, готовился сойти на сушу. Медленно, очень медленно, он натягивал вытертый колет с потускневшим шитьем, застегивал пояс, крепил к нему шпагу. Капитан ван Страатен давно уверился, что не сможет найти девушку, которая согласится стать его женой, но безумная надежда на чудо все же заставляла его сходить на берег – раз за разом, каждые четырнадцать лет. А в глазах женщин, услышавших его историю, всякий раз плескал ужас, снова гнавший капитана мертвого корабля в море. Провожаемый взглядами своей команды, капитан медленно спустился в шлюпку и опустил весло в воду. Скоро о дно шлюпки заскребли камни, и ван Страатен ступил на влажный песок. Неуверенно сделал пару шагов, приноравливаясь к земле, не качавшейся под ногами, и медленно побрел в сторону ближайшего костра – где же еще найти людей на этом пустынном берегу? У жаркого, высокого костра вольготно расположился голый по пояс парень. Смотрел в огонь, звучными шлепками бил на себе комаров, пил что-то прямо из бутылки. – Ищешь кого? – поинтересовался он у ван Страатена. – Людей… – Тогда тебе туда, – он махнул рукой куда-то в сторону. – Спасибо, – ван Страатен послушно повернул в указанном направлении. – А костюм у тебя классный, – донеслось вслед, – реконструкция? Под защитой статных сосен с теплыми еще стволами, вокруг небольшого уютного костерка сидело и лежало человек пятнадцать, юноши и девушки, молодые и постарше. Почти все – и девушки тоже – в матросских штанах, тельняшках или белых рубахах, которые были в моде еще при жизни капитана ван Страатена. На толстом бревне сидел совсем юный мальчишка в черной сутане, которая совершенно не мешала ему обнимать сразу двух девиц. Все трое увлеченно спорили. Ван Страатен прислушался. Говорили… о нем. – Как его звали хотя бы? Ван дер Декен или ван Страатен? – Я вообще где-то читал, что Фалькенбург, – подал голос кто-то с другой стороны костра. – Ну да, очень голландская фамилия… – Его звали Петер ван Страатен, – хрипло сказал капитан, вступая в круг света, – Христос Воскресе, добрые люди. Повисла тишина. – Воистину… – неуверенно отозвался кто-то. – Да вообще-то Пасха еще нескоро, – уточнил кто-то другой. – Я принадлежу к реформатской церкви, – пояснил ван Страатен. – Ааа… ну садись тогда, – какая-то девушка подвинулась, освободив ему место на сером коврике. – По делу или так? – Так, – исчерпывающе ответил ван Страатен, украдкой рассматривая свою соседку. Она была порядочно пьяна, но сидела очень прямо и продолжала прикладываться к кружке. Худую фигурку обтягивала тельняшка, сквозь прорехи на локтях сверкала белая кожа. Длинные волосы были небрежно схвачены лентой. Красивая. Ван Страатен вздохнул и протянул руки к огню, привычно не почувствовав тепла. – Там еще еда осталась. Голодный? – поинтересовались у него. Капитан отрицательно покачал головой. От кружки, впрочем, не отказался. В ней оказалось кислое и довольно крепкое красное вино. На этом, видимо, хозяева сочли свой долг исполненным, а знакомство совершившимся, и стали обращаться с ван Страатеном, как со старым другом. Продолжили прежний разговор. – А его имя ты откуда знаешь? – спросил священник. – Доводилось встречаться, – осторожно ответил ван Страатен. Ответ восприняли как должное. У капитана возникло ощущение, что, признайся он в личном знакомстве с самим Господом Богом, ему все равно поверят. Точнее не поверят, а сделают вид, что верят. Как будто этой ночью на берегу действуют правила какой-то игры, обязывающие верить в невероятное. Вообще-то так оно и было, но капитану ван Страатену знать об этом было неоткуда. – Слушай, а может, ты тогда знаешь, за что его так? – За дерзость, – вздохнул капитан, – за желание во что бы то ни стало обойти мыс Доброй Надежды. – О господи, – энергично вмешалась одна из девушек, пригревшихся в объятиях священника, – да сто тыщ человек обогнули мыс Доброй Надежды, и ничего им за это не было. Чего-то не договаривает ваш приятель ван Страатен… Капитан ван Страатен усмехнулся. – Рассказать? – поинтересовался он. Заручившись всеобщим согласием, он уселся поудобнее, глотнул из кружки и принялся говорить. – В тысяча шестьсот сорок первом году по Рождеству Христову, в далеком южном море… Шли минуты, прогорали дрова, кончалось вино в бутылках, кто-то уходил спать, а ван Страатен продолжал рассказывать. О том, как сводило руки на штурвале, как жгла глаза соленая вода, и немело лицо под резким ветром. О том, как стонали мачты, как рвались паруса, и волна проламывала фальшборт. О том, как взбунтовалась команда, забыв о присяге, и требовала повернуть назад, и грозила вооруженной расправой. О том, как молод был капитан Петер, молод и беспечен, и не боялся ни бога, ни черта. О том, как он смеялся и грозил небесам, ведя корабль сквозь шторм, и чувствуя свою власть над океаном. О том, как зажглись на мачтах огни святого Эльма, как вода перестала утолять жажду, как капитан обнаружил, что не отбрасывает больше тени. О том, как былые друзья при виде знакомого флейта начинали креститься. О том, что капитан тысячи раз успел раскаяться и проклясть самого себя за глупую свою похвальбу. О том, как страдала и терпела его команда, повинная только в страхе за свою жизнь. О том, как раз в четырнадцать лет, в Светлое Воскресенье, сходил капитан на твердую землю и искал девушку, способную спасти его. И о том, как шарахались от него женщины, каждый раз обрекая его еще на четырнадцать лет мучений. – Неужели за три сотни лет капитан ван Страатен не искупил свою юношескую дерзость? Но нет на свете женщины, которая вышла бы замуж за ван Страатена и освободила бы его самого и его команду… – закончил капитан свой рассказ. – А я бы вышла, – задумчиво сказала его соседка, – мне нетрудно, а столько душ освободить, как ни крути, правильно. Ван Страатен замер. – Вышли бы? – уточнил он. Она кивнула. – Сударыня, – он склонил голову, – в таком случае я прошу вашей руки. – Вы хотите сказать, что вы и есть капитан ван Страатен? – развеселилась она. – А если так? – Да без проблем, – она пожала плечами. – Святой отец, – ван Страатен обратился к священнику, – вы не согласитесь обвенчать нас прямо сейчас? – Да в Пасху вроде не венчают… – Так у вас-то не Пасха, – отчаянно возразил ван Страатен. – Тогда соглашусь, отчего нет. Тебя как зовут-то, сын мой? – Петер. Священник с заметным трудом поднялся с бревна, стряхнув девушек. Никто и никогда не совершал над ним таинства рукоположения, но, к счастью, ван Страатену так и не довелось этого узнать. – А тебя как зовут, красавица? – наклонился капитан к своей невесте – невесте! – По игре – Кэтрин, – непонятно ответила она. – Не поможешь мне встать? Ван Страатен попытался было сообразить, что означает ее странный ответ про игру, но быстро выбросил это из головы. Его охватила шальная уверенность в удаче. Он подал Кэтрин руку, и они вдвоем встали перед священником. Тот неуверенно прочитал молитву и начал импровизированный обряд венчания. – Берешь ли ты, Петер, эту женщину в свои законные жёны, чтобы жить с ней по Божьему установлению в святом браке? Будешь ли ты любить, утешать и почитать её и заботиться о ней радости и в горе, в богатстве и в бедности, в болезни и здравии, и, отказавшись от всех других женщин, хранить себя только для неё одной, пока смерть не разлучит вас? – Да, – сердце ван Страатена билось где-то в горле. – Берешь ли ты, Кэтрин, этого мужчину в свои законные мужья, чтобы жить с ним по Божьему установлению в святом браке? Будешь ли ты подчиняться и служить ему, любить и почитать его и заботиться о нем в радости и в горе, в богатстве и в бедности, в болезни и здравии, и, отказавшись от всех других мужчин, хранить себя только для него одного, пока смерть не разлучит вас? – Да, – ответила девушка. И закричала, когда жесткая смуглая рука капитана ван Страатена крепче сжала ее узкую грязную ладонь, прежде чем рассыпаться прахом.
Калантэ: Меня иногда пробивает на стихотворные не то чтобы пародии, но типа того, перепев чего-нибудь на дюманский лад. Ну вот и выродилось... Надеюсь, Юлий Ким на меня не очень бы рассердился! Оригинал - это "Бомбардиры". :-) Их величество Людовик сам сидит на кочке, Держит в правой ручке важный орден на цепочке. Говорит он: «Слушайте, что я вам скажу! Кто храбрее в моем войске – того награжу!» Их величество Людовик зовет командиров: «Что-то я не вижу моих славных мушкетеров!» Командиры отвечают, сами все дрожат: «Мушкетеры у трактиру пьяные лежат!» Их величество Людовик сам сидит серчает, До своей особы никого не допущает. Говорит он адъютанту: «Мать твою ядрить! Мушкетерам у трактиру сена постелить!»
Калантэ: Ну я тоже думаю, что папа! :-) Тринадцатый, в смысле.
stella: Сено по пистолю за вязанку?
Nika: Калантэ За генерала-аншефа отдельная душевная благодарность теперь весь день петь буду оригинал, точно
Катарина де Жерен: Йовин - Батистовый платок На мостовой батистовый платок, Короткий взгляд пронзителен, как шпага, Недолог век безумства и отваги - К чему гадать, что нам готовит рок?... Багрян и юн искрящийся закат, Разлит вином из темного бокала, Накроет ночь Парижские кварталы, По мостовой копыта прогремят. Они гремят отчетливо и гулко, Ночной Париж! - рисковая игра! Ах, шевалье! Клянусь вам, до добра Не доведет опасная прогулка! В широком взмахе блещет острие, Довольно слов! без смысла и без цели! Вы, вижу, сударь, ищете дуэли? И вы, клянусь, получите ее! И вот опять монета на ребро, И полночь бьет над белыми свечами, А в переулке сталь звенит ночами, И льет луна скупое серебро. И мы идем, не замедляя шага, К чему гадать, что нам готовит рок? И найден вновь батистовый платок, И снова взгляд пронзителен, как шпага...
stella: Очень зрелищно! Красиво!
Камила де Буа-Тресси: О, это прекрасно!!!
Катарина де Жерен: Камила де Буа-Тресси, stella, мне тоже очень нравится эта песня. Весьма символично то, что я нашла ее именно вчера. Боюсь, я определила ее сюда не по теме, ибо не мое. Прошу модератора перенести в надлежащий раздел, если возможно. Извиняюсь за невнимательность.
Катарина де Жерен: А вот это уже мое. Ранее публиковалось в Доме господина Дюма на Дайри.ру На смерть Мордаунта Плывет мертвец по волнам диким, Кинжалом грудь поражена. Для тьмы противник был безликим, Во тьме не дрогнула рука. Но знает он, палач нечаянный, Что тот мертвец когда-то был Безумец и хитрец отчаянный, Убийца, что без страха бил. Что зря убит - никто не скажет, И вскорости забудут все. Один веночек скорбно ляжет На Богом брошенной косе. Морские брызги станут падать, В немую вовлекать игру, И об убитом будет плакать Лишь девушка на берегу.
Эжени д'Англарец: Позволю себе слегка оживить тему новым (относительно) сочинением — на польский лад (спасибо пану Сенкевичу, а ещё больше — пану Гофману и пану Тадеушу Ломницкому). Мотив, я думаю, узнаваем :-) Песня пана Михала... со счастливым концом Пегасы в Польшу полетели — Матка Боска! Сенкевич взялся за перо — ой, панове, мне уж страшно! С ума все паны посходили — Ян Скшетуский, Анджей Кмитиц, и вообще там все с приветом, Настала очередь моя — может, не надо, а, пан автор? — Надо, Михал, надо! Великий гетман Ян Собеский — воин славный, смело-дерзкий, как Ярёма Вишневецкий, С утра велел трубить поход — против турок и ордынцев, а то совесть потеряли, И я, заслуженный полковник — лет 17, 20, 30, может, больше — я не помню, К границе польской подался — до Хрептиева доедем, там на месте разберёмся. Со мною вместе едет Баська — с пистолетами и саблей, на горячем аргамаке, Мой милый славный гайдучок — боевая амазонка, егоза и непоседа. А вслед за нею пан Заглоба — врун, болтун и выпивоха, но проверенный товарищ, Запас горилки он везёт — на неделю, может, на две, край на три, а там посмотрим. Сидим в Хрептиеве неделю — может, больше, я не помню, не считали, выпива отдыхали, Как вдруг является гонец — от Потоцкого с приказом, почитаем, что он пишет. «Виват тебе, Володыевский», — вам того же, Ваша светлость, очень тронут, право слово, «В осаде крепость Каменец», — гей, панове, все по коням! Баська, остаёшься дома! — Нет, Михалек, я с тобой! И вот сидим мы в Верхнем замке — Нижний сдали, чтоб им пусто! Ладно, подавитесь, гады! Как вдруг раздался жуткий взрыв — Кетлинг, пироман несчастный, ты чего там вытворяешь? И я, заслуженный полковник — лет 17, 20, 30, может, 40, но не больше, Лежу с пробитой головой — попадись мне этот Кетлинг, посажу на гауптвахту, кто пустил его в цейхгауз? Ко мне подходит Нововейский — Адам, ты откуда взялся? Я тебя средь турок видел! — Это глюки, пан полковник, меньше надо пить с Заглобой! Давайте вас перевяжу — сикось-накось, кось-на-сикось, где же тут моя рубашка, я её стирал недавно, И на носилках с поля боя — всё равно уж крепость сдали. Кетлинг, подь сюда, взрыватель, помоги с транспортировкой! Скорей вас в город отнесём — в лазарет, и побыстрее, а то Баська там в тревоге, и Заглоба вместе с нею. С тех пор прошло годов немало — 20, 30, может, больше, не упомню, уж простите, В войсках Собеского служу — не тужу, С друзьями пью по воскресеньям — со Скшетуским и Заглобой, ну и с Кмитицем, конечно, Детей и Баську сторожу — от соседей и ордынцев, глаз да глаз за ними нужен, украдут — и не заметишь! Пегасы в Польшу полетели — в Люблин, Краков и Варшаву, и в другие воеводства, Сенкевич взялся за перо — Матка Боска… Конец!
полная версия страницы