Форум » Не только по Дюма » Меч истины » Ответить
Меч истины
Джулия: По просьбе Atenae - отдельная тема.
Ответов - 66, стр:
1 2 3 4 All
Джоанна: Не единым Дюма жив фанфикшер! Несем сюда все прочее, на что нас вдохновляли иные книги, фильмы и просто наша фантазия!
Atenae: Совсем недавно узнала от одного доброго редактора, что эта книга не имеет никаких шансов быть опубликованной. А жаль до слёз, мне она представляется удавшейся. Решила положить пока тут первую главу. Не по Дюма, конечно, но пара его персонажей меня очень вдохновляла творить своих героев. Вдруг кому понравится? МЕЧ ИСТИНЫ Беззвучное время шагает по пыльной дороге. Безумствует солнце, и мир ослепительно светел. На треснувшем мраморе греются спящие боги – Давно на покое, давно ни за что не в ответе. Никто не тревожит губами уснувшее имя, И очень давно ни о чём их всерьёз не просили. Они и забыли, как быть в этом мире живыми. Что жизнь есть страданье - они, безусловно, забыли. А мы не забыли, как злоба уродует лица, И как увязают в кровавой грязи сапогами. И вновь горизонт застилают пожаров зарницы. И милости нет, и растоптано право ногами. На нас и молились - и в спину нам слали проклятья. Нас гнали взашей - и спасти умоляли от скверны. На грешной земле, где не верят в Любовь и в Распятье, Нас так распинали, забыв, что герои бессмертны. Простите герою порыв и тоску без причины! И верность простите – он просто иначе не может… Но солнечный мрамор внезапно прорежут морщины. И вновь на забытый алтарь чьё-то сердце положат… Ирина Плотникова Бывают ночи в середине месяца Алых Листьев, когда ветер сходит с ума и взвивается в буйном танце, заплетая в косы ветви плакучих берёз. И людские сны кружатся в такт безумной пляске ветра, и тогда люди видят то, чего за собой не ведали днём. В такие ночи неслышно движется над землёй ведьма Миснэ верхом на пятнистой кошке с пушистым хвостом. И жёлтые листья, словно диковинные монеты, устилают золотом её путь. И духи леса расступаются перед ней, потому что едет богиня любви. Убегают прочь призраки ночных дорог, роняя слюну с жадных клыков. Им не будет сегодня поживы, потому что никого не выпустит Миснэ из пьянящих объятий. И в мерцающем свете звёзд сгущаются вновь тени всех заблудившихся в чаще. Стеная и плача, бегут они вслед, простирая к ней бесплотные руки, сокрушаясь о том, что не дано им изведать вновь томительную сладость любви. И даже старый жрец Единственного бога будет кряхтеть и ёрзать на соломенной подстилке всю эту долгую ночь, и на миг в полусне пожалеет, что отверг радости плоти во имя высшей власти, и проклянёт обольстительницу Миснэ. А если случится кому-то быть в дороге в эту тревожную светлую ночь, то не нажить бы беды. Крепко сожми, путник, свой оберег и помолись Единственному, чтобы не встретить в пути красавицу с волосами цвета огня! Ибо не вынести тебе её ласк, мучительных и тягучих, как расплавленная медь. Лучше зайди в весёлый дом у дороги, наполни кружку пахучим мёдом и утони в объятьях земной девицы – она сегодня будет непротив… Насмешник Лугий отложил в сторону арфу и закричал, что его кружка пуста. Но никто не предложил наполнить её вновь. Много песен спел в этот вечер похабник Лугий, и ни одна не звала к покаянной молитве. Вольно же было Лугию прославлять ядовитую власть Миснэ, зная, что никто не встанет против него на мечах. Даже те, на ком лежит благодать сурового Бога. Потому что златокудрый Лугий был одинаково любезен лесной деве Миснэ и броненосному Торуму, повелителю битв. И ему ли бояться смертного креста Сына Единственного, что умер молодым, не познав плотской страсти. Если каждый десятый парнишка во всех селениях от наших лесов и до самого моря трясёт нечесаными жёлтыми кудрями. Ну, пусть каждый двадцатый, но тоже ведь много! Девушки любили Лугия, а он не любил никого. Чужак он был, во всём чужак. Про таких говорят: «Ничего святого». Давно ли сбежал от могучего полководца, которому служил? Сбежал, потому что забрался в постель к пригожей и знатной девице. Но это полбеды. Сколько девок впустили Лугия к себе, не помышляя о свадьбе, - и никто не остался в обиде! И та девица не была слепой и глухой, разглядев красивого воина на свадебном пиру. Но то был её свадебный пир, и девушку отдавали без любви, но с великим почётом – как залог желанного мира с неспокойным и сильным соседом. Вот этот сосед и увидел жёлтые кудри певца на подушке рядом с кудрями своей молодой жены. Говорили, целым отрядом кинулся он вдогонку за Лугием. Десять воинов было с ним – назад не пришёл ни один. Говорили, сперва Лугий предложил поединок сопернику. Но обманутый муж с презрением занёс свой меч над головой прелюбодея. И тогда желтоволосый насмешник намотал его кишки на свой клинок. А потом забавлялся, поочерёдно предлагая сразиться воинам убитого и поражая их одного за другим. И ушёл прочь, распевая песни и не считая ран, оставив позади себя одиннадцать окровавленных тел. Об этом он тоже спел в ту тревожную осеннюю ночь. Мрачно смотрел на Лугия наш вождь Иктан, ревнуя к отчаянной молодости. Но не прерывал непристойные песни. Быть может, потому, что дивный голос был у дерзкого певца, и пробуждал он давно забытое за прошествием юности. А может потому, что нежно глядела на красавца Эгла, младшая дочь вождя. И всерьёз ждала от Лугия свадебных даров. А может, ещё потому не прерывал наш вождь нескромные песни молодого нахала, что сидел от него по правую руку суровый жрец Единственного бога и хмурил мохнатые брови. Этот жрец появился у нас недавно, но поговаривали люди, что большую силу он уже набрал, а после и пуще наберёт, если согласится вождь принять его веру. И так уже воздвигся руками верных храм Единственного на почитаемом месте у берега реки – прямо против священной рощи. Это немногим нравилось, но стояла за спиной жреца опасная сила – войско огромной державы, раскинувшейся в полуденных краях. Вроде бы и далече Рим, а сколько племён поглотил без остатка! Вот и старый Иктан заопасался, когда прибыли гонцы из Империи. И хоть гости приехали малым числом, а возглавлял их жрец, решил вождь принять их с почётом и уважением. Иктан опасался, а сын его Мирташ принял Единственного всей душой, потянулся к жрецу. Тот ласков был, умел слово найти, чтобы в душу запало. Говорил много: о блаженстве, которого достигает всякий, кто отдаст свою душу Царю Небесному; о власти его, что покровительствует власти земной; о необходимости смирения перед божественной силой. И о силе Империи говорил. Слушал его Иктан, размышлял о судьбах своего народа. Слушал Мирташ - примерял сказанное к державе, которую уже возвёл в своих мечтах. Слушал и я. А Лугий слушал и смеялся. Всё-то он мог вывернуть, всё переиначить. Вот и новую песню завёл: о том, как Единственный бог повстречал на берегу пригожую девку. И хотел бы явиться, завести разговор – а, вот, поди ж ты! – нет у Единственного бога внятного земного облика, чтобы понравиться девушке. Только и может он громыхать с небес, возвещая свою волю. Хотел коснуться гладкой кожи, когда принялась красавица стирать, зайдя по колено в воду. Да вот беда – нет у Единственного рук, чтобы обнять-приласкать голубку. А уж когда девка скинула одежду и пошла купаться, вспомнил Единственный бог, чего ещё у него нет – и застонал с досады… Ох, и смешно это Лугий пел! Даже у Иктана брови ходуном заходили, а уж дружина ржала в голос, не стесняясь присутствия жреца. У того от возмущения рот раскрылся, аж слюна на колени побежала. И дрожал от хохота дружинный дом, когда мы хором вторили богохульному припеву. Иктан ни разу за весь вечер не прервал певца, хотя Лугий изрядно глумился над гостями. Вождь только велел, чтобы кравчий почаще обходил насмешника, когда наполнял кружки воинам. А только Лугий был нынче пьян без вина от жаркого взгляда красавицы Эглы, что глаз не сводила с него. И слушать не желала разумного брата, который ёрзал и хмурился, гадая, сколько же хватит у гостя терпения. Поднялся жрец, грохнул деревянным жезлом, хотел произнести проклятие. Осторожный Мирташ не дал гостю ввязаться в свару, сам одёрнул нахала: - Эй, ты, желтоголовый! Вольно ж тебе глумиться над чужими чувствами, не ведая ни долга, ни любви! Поднялся и Лугий, повёл шальными рысьими глазами: - Я не ссорился с тобой, сын вождя. А пою я, о чём хочу. И покуда в этих землях не настала власть Единственного бога, так и будет. А вот когда ты, неразумный, сменив своего отца, вздумаешь принять чужую веру, подумай о том, какие песни поют рабы, строя города и дороги Великой Империи. Вновь хотел жрец произнести слово, и снова не дали ему. На этот раз сам Иктан: - Поди, неразумный, проспись! Видно, крепок удался мёд, если лишил головы лучшего в дружине воина. Прикажу-ка я подносить его перед битвой моим врагам – то-то навоюют! Засмеялись вокруг, и показалось, что удастся миновать беды. Был спор – всё обратил в шутку вождь. Но не зря безумный ветер кружил опавшие листья. Или впрямь сводила людей с ума ведьма Миснэ? Лугий кружкой ударил так, что арфа загудела, отзываясь: - Я-то уйду, вождь! Я и совсем могу уйти, да как бы не пожалеть тебе. Змею впустил ты в свой дом – греешь на груди, поишь тёплым молоком. Тебя же она и ужалит, дай срок. И ещё что-то сказать хотел, да не дали. Сделал Мирташ знак – подхватили певца под локти дюжие парни, вытащили прочь из дружинного дома. Хорошо, что на пир без оружия ходят. У Лугия такие глаза были, что окажись при нём меч, многим захотелось бы в другом месте очутиться. А так что ж, парень он не из самых крупных. С меня ростом был, а мне шёл тогда семнадцатый год. Хоть Лугия прогнали с пира, однако, большой обиды не чинили. Ссориться с ним себе дороже, особенно когда при оружии будет. А он в бою лютым был, и пощады врагу отродясь не давал. Потому и проводили его парни без злобы. Кто-то даже кувшин в руку сунул, чтоб не думал, будто они со зла. Должно быть, от того кувшина зло и приключилось… Как оно было, никто не видел. За полночь в дружинном доме мало кто на ногах стоял. Мёд и впрямь добрый удался - в головах так и гудело. И ветер гудел, раздувая пламя. Покуда часовые прибежали, покуда добудились тех, кто с вождём пировал, – сгорел храм Единственного бога дотла, подожжённый с четырёх углов. Иктан мрачный вокруг пепелища ходил. Мрачный и трезвый. Вожди и так пьют вполпьяна, а уж когда такая обида сильному соседу учинилась, трезвеют на глазах. О чём думал наш вождь, он никому не говорил. Зато Мирташ говорил за двоих: - Вовек нам не загладить обиды, отец, если осерчает Империя! Вели Лугия казнить и призови поскорее жреца. Если мы своей волей веру в Единственного примем, может, пронесёт мимо нас гнев соседей. Иктан на сына мрачно смотрел: - Свидетелей происшедшему не было. Ты ли возьмёшься Лугия обвинить? И на мечах против него встанешь, когда дело до поединка дойдёт? Замолчал Мирташ, словно ему рот зашили. А вождь оглядел ещё раз пожарище и приговорил: - Делать нечего. Тут нужен Меч Истины. Так я впервые услышал о Мече. Мирташ лишь головой качнул: - Не поедут дружинные за Мечом, отец. Но наш вождь говорил один раз. Даже сыну не позволял перечить: - Не поедут дружинные – отрока пошлём, - и ко мне обратился. – Бери коня, Ильча. На полдень поедешь, к морю. Разыщешь в городе человека, Визарием звать. Скажешь ему, что твоему вождю надобен Меч Истины. Не решился я спросить, что за меч. Я в юности не то, чтобы робок был, а всё же лишний раз рот не открывал. Ну, да ведь оно воинской науке не помеха. А тогда мне даже почётным казалось, что вождь из всех выбрал меня. Не ясно только, с чего же это дело воинам нельзя поручить.
Atenae: Я в городе уже бывал. Четыре лета назад ездил вождь на тамошний рынок за ценным шитьём. Молодую жену он брал тогда, решил дорогим подарком порадовать. А как вождь без дружины никуда, то был при нём и мой старший брат, воин наизнатнейший. Ну, и меня с собой взяли, чтобы свет посмотрел. Я и смотрел – из-за широкого братнего плеча. Говорю же, робким был. Не то нынче – сам себе голова, сам себе заступа. Что меча ещё не выслужил, то не беда. Был при мне боевой топор и добрый лук. И нож кривой длиной две пяди . Таким и голову снести можно, если умеючи. В иных полуденных краях наши ножи за мечи сойдут. А что я голов отродясь не резал, так ведь это на мне не написано! Ехал я верхом на пегой длинногривой кобылке и мнил себя всамделишным воином. И радовался, что месяц Алых Листьев выдался сухим. Дорога неблизкая, добро, что за шиворот не льёт. Теперь-то вспомнить смех, а как я грудь раздувал тогда! Мыслю, крепко берегли меня добрые духи, что не показался никому дерзким мой воинственный вид. До города я добрался без приключений. И большим мне виделся этот город – чуть не полуночными вратами великой Империи. Стоит только раз глянуть на каменную крепость, что воздвиглась на высоком холме, венчая его золотой короной. Золотой она гляделась, потому что подъехал я на рассвете, когда солнце первые лучи из-за гор бросало на тёсаные стены из песчаника. И драгоценностями в этой короне сверкали шлемы стражи, охраняющей стену. У нас-то медным шлемом голову только вожди покрывали. Солдат я ещё в прошлый приезд навидался, и всё в толк взять не мог, как это они Империи под ноги полмира бросили. Ну, да – шлемы, доспехи чеканные блестят. Так они больше для страху. А вот мечи у них не в пример нашим – и короче, и легче. Таким мечом голову не снести в кровавом поединке. Да и самих воинов Империи в поединке я не очень представлял – мелковаты. Против брата моего Ойки они все щуплыми казались, даже в полном своём доспехе. Но в тот рассветный час со стены глядела на меня их глазами сама Империя, а я был один из многих, кто вбирал в плечи голову и зябко ёжился в её огромной и грозной тени. Это теперь я знаю, что наш городок был всего лишь жалким форпостом на задворках дряхлеющей державы. Потому что мне суждено было повидать великие города и стать свидетелем крушения Силы и Славы. Думаю, что этот облик величия придавало городу Море. Помню, как увидел его в первый раз и задохнулся от восторга: стояла за спиной у крепости огромная синяя стена, и была она выше гор, обрамляющих берег. И птицами, присевшими на воду, казались развёрнутые паруса кораблей. Ворота раскрылись, когда солнце поднялось высоко, и я проник в город в шумливой толпе приезжих, многие из которых говорили вовсе непонятно. Я знал здесь только рынок, поэтому пошёл туда, надеясь у людей спросить, где живёт Визарий, владеющий Мечом. Здесь мне пришлось расстаться с кобылой. Меня дважды обругали за то, что я едва не наехал на тележку яблок и толкнул богато одетого купца. Поэтому я свернул к ближайшей харчевне, у которой увидел коновязь. Хозяин, бритолицый, толстый ромей, согласился приютить мою Пегашку, но взамен потребовал денег. У меня была монета, я её отдал. Корчмарь принял плату с презрением, кажется, я дал мало. Но больше денег не было. Чувствуя, что меня могут выставить, я поторопился спросить, не знает ли он Визария. Это имя подействовало на хозяина, как дождь, попавший за шиворот. - Зачем молодому господину Визарий? – спросил он. Могу поклясться, что голос враз стал ниже и глуше. Мне не хотелось посвящать его, я просто ответил, что меня послали. - Молодой господин имеет, чем заплатить Визарию? – вкрадчиво произнёс корчмарь. Я только кивнул, но мысленно впал в отчаянье. Как это вождь отправил меня сюда, не позаботившись о деньгах? Но вождь не мог не знать, что делает. Набравшись храбрости, я ответил: - Это не твоя печаль, добрый человек. Просто скажи мне, как его найти. Хотелось, чтобы прозвучало достаточно твёрдо. В конце концов, хозяин поведал мне, что Визарий живёт в маленьком доме восточнее порта. Он говорил с опаской. Мне тогда казалось, он боится меня. - Надеюсь, ты сказал мне правду, добрый человек, - я огладил рукоять ножа. Мне вдруг подумалось, что обратно я повезу меч. И этот меч вождь отказался доверить дружинным. Это придавало мне веса в собственных глазах. Не стану рассказывать, как я нашёл тот дом. Описание корчмаря оказалось путаным, или я понимал через слово. Добрался до места не скоро. Дом Визария был выстроен из тёсаного камня и крыт черепицей. Слишком мал для того, чтобы в нём жила большая семья. А для одного велик. Я тогда ещё не видел иных жилищ кроме наших родовых землянок, где проживало по три десятка человек, да бревенчатого дружинного дома враз вмещавшего всех старших воинов. Да ещё дорожных гуннских кибиток, но то и вовсе не взаправду жилище! Мне казалось в новинку, что в городе люди живут отдельно друг от друга. Таким же необычным выглядел огородик, разбитый вокруг дома. Хорошая земля: сама родит, ничего расчищать-жечь не надо! Зачем такой земле много людей? В огороде хозяйничал огромный человек с чёрной кожей. В первый момент мне показалось, что он просто одет в тёмное, и я обратился к нему с вопросом прежде, чем успел разглядеть лицо: - Эй, здесь ли живёт Визарий? Человек разогнулся и двинулся к калитке, сильно хромая. Когда он открыл мне, я заметил, что на правой руке не хватает двух пальцев. Он был страшен, этот незнакомец с чёрным лицом, и глаза его блестели недобро. - Что тебе нужно от Визария? - хрипло спросил он, не впуская меня во двор. Могу поклясться: ему не очень хотелось со мной говорить. Я едва не повернул обратно. Меня остановила мысль об обиде жреца и о том, что все наши надеются на меня. - У нас заведено сначала приветить гостя, а потом толковать о делах. Хорошо, что я ни слова не сказал о мече. Теперь я знаю, что чёрный не пустил бы меня на порог, заикнись я о нём. А так он угрюмо посторонился, давая мне дорогу. Внутренность дома была тоже странной, да я толком не разглядел - мой взгляд сразу упал на человека, что сидел у окна, держа на коленях таблички, и что-то писал. Старая собака дремала, положив голову ему на сапог. Я почему-то сразу понял, что это он. Он был воином. Я не знаю, когда это было, мне неведомо, за какого вождя он сражался. Но взгляд был – не ошибёшься. И плечи под тёмной рубахой с незнакомыми оберегами у ворота, и стремительный поворот головы. А вот руки были другими: с узкой ладонью и длинными пальцами. Пальцы бережно сжимали стило, я не мог представить их на рукояти меча. Но взгляд всё-таки выдавал. Этот взгляд меня накрепко привязал будто канатом, когда сидевший поднял голову. - Визарий, к тебе, - сказал чёрный, и голос прозвучал ворчливо. А я уже не мог избавиться от светлых пристальных глаз. - Чем я могу тебе помочь, мальчик из рода Лебедя? – спросил он. Этот Визарий знал обо мне больше, чем я успел бы рассказать за полдня. Всё началось при отце отца моего отца. Пробудились великаны-отыры, сидящие под Водой, с тех пор, как покарал их могучий Торум в начале времён. Пробудились – и море полезло на сушу. Болотный старик тоже обрадовался. Трясина поглотила наши угодья и борти. Тесно стало в лесах, неладно. Резались почём зря. Когда один засыпал, другой просыпался, чтобы караулить, и всё равно не спасались. Целые рода вырезали враги, приходящие ночью. А трясина хоронила следы. И лишь болотные духи-кули пировали на костях. Потом пришли из степи кочевые гунны, они брали у нас меха и женщин. Но в тот раз им не нужны были меха. Потому что море глотало их пастбища. И вожди степняков предложили вместе идти на закат – искать земли и славы. Другие рода долго думали, а род Лебедя – недолго. И род Филина. И род Бобра. С тех пор мы шли и сражались, ненадолго оседали и снова шли. И нас тоже стали звать гуннами, и никто уже не знал, что означает подвеска с лебедем на моём поясе. Да. А этот Визарий знал! - Моему вождю нужен Меч Истины, - сказал я, как было велено. И увидел немой крик в глазах чёрного человека. Кажется, ему захотелось свернуть мне шею. Визария мои слова тоже не обрадовали. Он на короткое время опустил голову. Я поразился, до чего высок у него лоб. Длинные волосы с проседью на висках закрыли лицо. А когда вновь поднял взгляд, лицо было очень спокойным. Только низкий голос звучал глуше, чем прежде: - Томба, мальчик голоден. Накорми его, пока я буду собираться. Чёрный заворчал, будто дикий зверь. Он хромал вокруг стола с такой яростью, что я испугался. Похоже, сейчас мне наденут на голову миску с бобами. Или сделают что-то похуже. Странный раб у Визария – дерзкий. Или не раб? Кто их тут поймёт! Волосы стриженые, но имперские все стригутся коротко, совсем силу не берегут. Хорошо хоть у Визария причёска правильная, иначе с ним ехать мне стыдно было бы. Визарий поднялся на ноги. Ростом он был не меньше моего брата Ойки, только уже в половину. Ойка – гордость дружины – в те поры могуч был, как лесной богатырь-менкв. Сухую бедренную кость руками ломал. Злые языки толковали, что Ойка и глуп, как дикий менкв, ну да я не больно слушал. Визарий неспешно двигался по комнате, укладывая котомку, и всё же собирался очень быстро. Старая белая сука семенила за ним, стуча коготками, и заглядывала в лицо. Длиннопалая ладонь на мгновение легла ей на голову, потрепала мягкие уши. Потом на лавку рядом со мной упал нетолстый мешок. Я едва успел бросить взгляд, а Визария уже не было рядом. Откуда-то из задней комнаты доносились голоса. - Ты не собирался больше этим заниматься, - резко сказал чёрный Томба. Короткий вздох и ответ: - Это до самой смерти, ты ведь знаешь. - Я знаю, что смерть приходит к тебе слишком часто, - ответил хромой. - И ни разу не задержалась надолго, - усмехнулся Визарий, возвращаясь в переднюю хоромину. На левом бедре у него висел Меч. Я никогда не видел таких мечей. Но мне не дали рассмотреть. - Пойдём к твоему вождю, - сказал мне Визарий. Я вскочил, дожёвывая бобы. Воин кинул серый плащ на плечо, взял котомку, в последний раз погладил собаку. - Вернись обратно, Визарий! – сказал Томба вслед. - Я вернусь, - просто ответил тот. Не стану рассказывать, как мы шли за моей кобылой. С Визарием это было нетрудно. Люди расступались перед ним, как вода перед носом лодки. И нахальный корчмарь не потребовал дополнительной платы за овёс, что сжевала моя Пегашка. А на выходе с рынка что-то приключилось. Я успел только заметить, как изогнулся от боли щуплый парнишка, которого воин поднял за вывернутый локоть. Потом быстро вынул из посиневших пальцев свой кошелёк, и отправил воришку в пыль. У нас паренька убили бы. Я так ему и сказал. Визарий обернулся через плечо, и глаза были неласковыми: - Кошель с монетами не стоит, чтобы за него умирать. Это был странный взгляд на справедливость, но я не стал спорить с человеком, носящим Меч Истины. Этот меч мне очень хотелось разглядеть. Он был не похож ни на что виденное раньше. Начать с того, что лезвие длиннее наших на пядь самое малое. И в то же время рукоять короткая, чтобы биться одной рукой, лишь изредка перехватывая обеими. Но самой странной была его крестовина. Наши мастера делали массивным яблоко, чтобы уравновесить тяжесть широкого клинка, но о крестовине не заботились – она едва прикрывала пальцы. А вот меч Визария имел широкую крестовину с острыми рогами. Эти рога были украшены незнакомым чернёным узором, я всё пытался рассмотреть, но рука воина, придерживающая меч у бедра, мешала мне. Любопытство взяло верх во время ночёвки в лесу. Я проснулся раньше. Визарий ещё спал, повернувшись спиной к погасшему костру и закутавшись в плащ. Меч лежал у руки, тускло поблёскивая. Я подсел рядом. Мне не хотелось вынимать его из ножен. Страшно такой клинок будить. У нас были сказания о мечах, которые отказывались возвращаться, не порубив плоти, не испив свежей крови. Меч Истины наверняка был из таких. Я просто изучал загадочных зверей на длинном перекрестье. - Ты можешь взять его и рассмотреть, - сказал Визарий. Я бы поклялся, что он крепко спал мгновение назад. Получив позволение, бережно вынул Меч Истины из ножен. Солнечный луч блеснул на клинке, словно меч взглянул на меня холодными глазами, но раздумал сечь и вновь погрузился в дремоту. Да, он был необычным! Клинок воронёной стали, заточен с обеих сторон. Наши тяжёлые мечи имели заточку лишь с одной. Ко второй трети длины клинок расширялся, а потом снова сужался к концу. В середине лезвия был широкий дол, это сильно облегчало оружие. - Не имеет смысла, - сказал я. – Это уменьшает силу удара. - Таким мечом можно не только рубить, - ответил Визарий. - Колющий удар чаще бывает смертельным. - А для чего это? – спросил я, трогая рога на рукояти. - Чтобы защитить пальцы. Ты видел руку Томбы? Он был великим воином, но меч подвёл его. - Это было в бою? - Это было в бою. Мне предстояло убить друга. Но меч подвёл Томбу, и мы оба остались живы. Он говорил странно, а я не решился расспрашивать. - Ты знаешь толк в оружии, Ильча. Но ты ещё не воин. - Мне нравится помогать кузнецу, - ответил я. Он кивнул: - Это лучше, чем убивать самому. - Меч Истины делал великий мастер, - сказал я, желая сделать ему приятное. Это почему-то развеселило Визария: - Ты думаешь, Меч Истины – это он? Меч Истины – это я! Больше он ничего не сказал.
Atenae: Мы двигались очень скоро, хотя Визарий всё время шёл пешком. Он не отставал от Пегашки ни на шаг, и я не заметил, чтобы он запыхался. К вечеру восьмого дня мы вышли из чащи, и нашим глазам предстали знакомые росчисти, шесть длинных землянок, рублёная дружинная хоромина. Наши люди обустроились здесь недавно, когда Иктан сказал: «Империя сильна, дальше не пойдём!» Срубили палисад на высоком обрыве, посеяли ячмень. Иные привыкли, как гунны, за скотиной ходить, иные стали рыбачить, как прежде. Зверь в лесу тоже есть. Немного надо, чтобы почувствовать себя дома. Визарий кивнул про себя и направился к дружинной хоромине, не задерживая шага. Я видел, как глядели ему вслед женщины, работавшие в поле, и почему-то мне было страшно. Дурные вести быстро бегут. Когда мы вошли, вождь ждал нас со всеми старшими воинами. Мирташ от него по правую руку. И воинов набилось, как плотвы в морду . Рыжие косы моего брата Ойки, как всегда, краснели справа от Мирташа. Его взгляд показался мне странным. Жрец Единственного бога находился тут же, но располагался особняком. Вождь поднялся навстречу прибывшему. Он не каждому оказывал такую честь, и седины в голове у него было гораздо больше, чем у Визария: - Приветствую тебя, Меч Истины, служитель сурового Бога! Я вождь этих людей, они называют меня Иктаном, сыном Инмара и Эквы. Чужак ответил учтиво, как полагалось: - Приветствую тебя, меднолобый Иктан, вождь косатых богатырей. Пусть твой мёд будет крепким, а удача – вечной! Какая беда заставила тебя прибегнуть к Мечу Истины? Прежде у нас желали, чтобы ловушки были полными. Но сейчас многое изменилось. Вождь жестом пригласил его сесть, сделал знак кравчему подать пиво. Я остался стоять за спиной Визария. Меня не замечал никто, кроме брата, и я видел, что ему хочется меня побить. За что? Вождь начал разговор: - Один из моих людей учинил великую обиду этому жрецу – сжёг храм Единственного бога. Я не хочу ссориться с Империей. Закон велит покарать мерзавца. - Который слишком хорошо владеет мечом? – спросил Визарий, поглаживая бороду, чтобы скрыть ухмылку. Но я достаточно изучил его, чтобы услышать – голос звучал едко. - Это так, - ответил вождь, не смущаясь. – Однако, дело не только в этом. Никто не видел, чтобы он поджигал храм. - И всё же ты уверен в его вине? – снова перебил Визарий. - Только у Лугия были причины это сделать. Его выгнали с пира за насмешки над жрецом, - подал голос Мирташ. Взгляд Визария заморозил слова у него на языке. Потом пришелец снова оборотился к вождю: - Ты знаешь о Правде судных поединков. Я не стану драться, пока не буду уверен. - Ты волен в своих действиях, Меч. Сколько тебе нужно времени? В чём ты нуждаешься? Визарий сказал, поразмыслив: - Не могу сказать, когда разберусь до конца. А нужна мне лишь пища да кров, - он усмехнулся. - Ну, и то, что ты заплатишь по окончании дела. При этих словах на лице Ойки появилось брезгливое выражение, словно он чистил помойную яму. Это не укрылось от голубых глаз Визария. - Да, и ещё! Дозволь мальчику, которого посылал за мной, сопровождать меня и далее. Я не знаю ваших людей, и мне нужен кто-то приветливо настроенный. - Пусть будет так, - приговорил Иктан. Визарий повернулся, чтобы уйти. Ему не дал Мирташ. Он поднялся с места, и голос его звенел от волнения: - Послушай, Меч! Я не хочу, чтобы ты думал, будто все здесь тебе враги. Приходи завтра на двор, где тренируется дружина. Пусть они увидят, как выглядит настоящий поединщик. И поскольку Визарий не прервал его речи, Мирташ решился на улыбку: - Да и я хочу узнать тебя поближе. Тебя и твой меч. Чужак кивнул: - Будь по-твоему, сын вождя. И мой страх немного отпустил. Кажется, я всё сделал правильно. За что же брат на меня сердится? Визарий растолкал меня чуть свет. Мы спали на сеновале. Никто не решился бы впустить в дом чужака, вот и мне приходилось мыкаться вместе с ним. - Вставай, мальчишка, - сказал он, стаскивая с меня одеяло. Я услышал крики петухов и звуки уходящего стада. Было слишком рано для воинских занятий, но Визарий так не думал. Он выгнал меня наружу и заставил бегом покрыть на лесной дороге расстояние четырёх перестрелов. Стоит ли говорить, что я с трудом поспевал за ним – ноги у наёмника слишком длинные, а сам он словно из хорошего железа. Загоняв меня до полусмерти, с головой окунулся в реке, разодрал гребнем длинные волосы и сказал с насмешливой улыбкой: - На твоём месте я подумал бы всерьёз о кузнечном ремесле. Для воина ты не слишком лёгок. Это был странный взгляд на вещи. Мой брат Ойка с ним не согласился бы. Зачем герою бегать, если у него топор и панцирь из рыбьего клея ? Герой должен крушить вражеский палисад, покуда сородичи бьют из луков по засевшим в ограде трусам. А если враг убегает, пусть преследуют гунны на быстрых конях! Но с Визарием не поспоришь. - Теперь ты отведёшь меня к человеку, которого обвиняют в поджоге, - сказал он, когда мы поели. Лугий больше не жил в дружинном доме, но из селения не ушёл. Он был слишком гордым, чтобы бояться. Мы нашли его в охотничьей хижине. Сняв рубашку, Лугий колол дрова. Утренний холодок щипал жилистое, покрытое шрамами тело, но ему словно дела не было до этого. Когда мы подошли, он выпрямился во весь рост и всадил топор в колоду. - Здравствуй, воин. Моё имя Визарий, люди называют меня Мечом Истины, - голос наёмника звучал ровно, в нём не было враждебности. - Я знаю, кто ты, палач, - ответил желтоволосый. – Ты пришёл за моей головой? - Ты хочешь сказать, будто сжёг тот храм? – спросил Визарий с интересом. - Я не буду оправдываться перед тобой, - дерзко ответил Лугий. - Иногда это нужно делать, - усмехнулся воин. – Ты немногое знаешь о Мечах Истины. - С меня довольно, что ты наёмный убийца, - выдохнул певец. – Зачем ты говоришь со мной? - Затем, чтобы понять, - сказал Визарий. – Говорю же, ты немногое знаешь о Мечах. А я слишком часто убивал на потеху толпе, чтобы торопиться в таком деле. - Ты невысокого мнения о своём ремесле! – лицо Лугия украсила язвительная усмешка. - Я говорю не о судных поединках, - спокойно ответил воин. – Когда-то я дрался на арене. - Ого? Ты был рабом, или тебя соблазнили деньги? - Я был молод и неплохо скроен. Кое-кто в Риме решил, что я гожусь, чтобы умереть со славой. Мне стоило труда вернуть себе свободу. Но это не значит, что я люблю убивать, - Визарий словно не замечал враждебности своего собеседника, он говорил дружелюбно и ровно. – Ваш молодой вождь просил меня показать, как сражаются фехтовальщики Империи. Ты можешь взглянуть, раз нам предстоит поединок. - Почему ты предлагаешь это мне? – спросил желтоволосый. - Потому что я почти наверняка убью того, с кем сошёлся в бою. Тебе может помочь знание моих приёмов. - Меня это не интересует, - Лугий отвернулся и вновь взялся за топор. Визарий пожал плечами, и мы пошли прочь. Яркое осеннее солнце слепило глаза. - Слишком горд, - внезапно сказал воин. – Слишком откровенен. Слишком смел. Так не бывает. Я не понял, о чём это он. Меня интересовало другое: - Визарий, ты сказал: он ничего не знает о Мечах. Есть ещё такие, как ты? Вас много? Он коротко вздохнул: - Никогда не было много. Это неприятное ремесло. Неприятное и опасное. Но те, кто решил посвятить себя Богу Справедливости, произносят слова и сражаются до тех пор, пока не сделают ошибку. Я не знаю, есть ли такие сейчас, кроме меня. Законы Империи позволяют решать дела без вмешательства Мечей. Я никогда не слышал о Боге Справедливости. - Кому ты служишь, Визарий? - Ты едва ли знаешь о нём – это было давно и далеко. Говорят, он могучий бог. Он сотворил расу людей – мудрых и сильных, и дал им законы, чтобы они правили всеми по справедливости. Но люди нарушили подаренный закон: они стали завоёвывать других и наказывать их именем своего бога. И тогда воды Океана поглотили землю отступников. А остатки Божественного закона воплотились в Правду Меча. Это случается редко, иногда в целом поколении не находится такого человека. Тот, кто открыл мне это, говорил, что наше время – это время великой битвы, когда пробуждаются силы богов – тех, в кого ещё верят, и тех, кого давно забыли. Я – слуга Забытого. Сейчас стало много злых людей, творящих злые дела. Потому в мир вернулась сила моего бога. Я не понял и половины, но что-то похожее было в наших сказаниях! - Я знаю, кто покарал отыров, загнал их под Воду. Это Торум – отец всех богов, так его имя? Он улыбнулся и потёр короткую бородку, щурясь на солнце: - Э-э! Вот этого тебе знать не надо. Ещё произнесёшь ненароком формулу – не оберёшься беды. - Визарий улыбался, словно происходило что-то на редкость весёлое. – Гляди, какой день! Какие деревья – золото на синем. В такой день надо думать только о жизни. Ну, где там ваш дружинный двор? Мирташ хотел нас видеть. Нехорошо заставлять его ждать. И, в конце концов, хочется поговорить по-людски, без оскорблений и насмешек.
Atenae: Что касается разговора по-людски, Визарий сильно просчитался. Потому что на дружинном дворе нас ждал Ойка. И вид у него был такой, от какого в страхе шарахались. Я, по крайней мере, попятился. Визарий продолжал идти, как шёл. Ойка заступил ему дорогу. - Почему бы тебе не убраться восвояси? – спросил он напрямик. - А почему я должен это сделать? – в тон ему насмешливо отозвался чужак. - Потому что никто не хочет видеть тебя здесь! – громыхнул Ойка. - Странно, ваш вождь только вчера говорил иначе. Что ты хочешь мне сказать? - То, что Лугий стал живым покойником с тех пор, как ты бродишь по деревне. Что ты с ним сделал, палач? - А что я должен с ним сделать? – вид у Визария был до странности безмятежный. – Если знаешь, скажи мне ты. - Я хочу сказать, чтобы ты ушёл отсюда, наёмная скотина! Или я сокрушу твои рёбра. Знай, что я руками ломаю бедренную кость… - …собаки, - с усмешкой подсказал Визарий. Ойка вспыхнул. - Берись за меч! – заревел он, выхватывая свой. О, у него был знатный германский меч, взятый в бою, и в длину не уступал странному мечу Визария. Широкий, однолезвийный, с желобком возле обуха, он выглядел угрожающе. Тем более что Ойка держал его у самого носа противника. - У тебя добрый скрамасакс, рыжий, - сказал Визарий. – Но мой меч лучше. Быть может, ты первый воин в битве. Но я, как ты выразился, палач. Убери своё оружие, Ойка. Я ведь не сражаюсь. Я убиваю. С этими словами он сделал нечто такое, чего никто не успел заметить. По мне, так он несильно стукнул брата ногой в колено, и одновременно толкнул его ладонью в грудь. А уже в следующий миг почти нежно уложил Ойку на траву, придерживая спину. - Видишь, чем я отличаюсь от тебя. Настоящий удар раздробил бы тебе колено, особенно будь на мне подкованный солдатский сапог. А от удара в грудь тебе и сейчас трудно дышать, хоть я ударил в четверть силы. Не нужно драться со мной. - Пожуй свои косы, Ойка, и не задирай настоящего бойца! Это было хорошо сделано, - послышалось за нашими спинами. К нам уже подходил Мирташ, и лицо его сияло дружелюбной улыбкой. - Я никогда не видел этого приёма. Так в Империи принято сражаться? Визарий приветствовал его сухим кивком: - Чтобы выжить на арене, я заимствовал много приёмов. Так дерутся в жаркой стране на южной окраине Империи. Когда-то все воины той страны бились подобным образом, но сейчас многое забылось. - Ты покажешь нам? – спросил Мирташ, беря Визария под локоть и увлекая подальше от Ойки. Я перевёл дух. Мирташ был хорошим вождём, он умел менять темы и гасить гнев. Вот только Визарий не умел гневаться. Я, по крайней мере, не видел. - Почему не показать? - И мы кое-что тебе покажем, - глаза Мирташа довольно блестели. – Думаешь, мы в наших лесах чужды военной тактики? Посмотри-ка на это. Вот уже несколько месяцев Мирташ учил нас по-новому, и мы достигли успехов. Сорок молодцов выстроились в четыре ряда. Передние, прикрываясь ивовыми щитами, быстро метали дротики. Второй ряд колол копьями от бедра в промежутки между воинами первого ряда. Третий бил от головы впереди стоящих, копья у него были длиннее. А воины четвёртого ряда держали копья слева, положив их на плечи передних рядов. Все шеренги двигались бодро и слаженно, все дротики попадали точно в цель. - Настоящий боевой отряд Империи. Каково? – Мирташ ждал похвал и восторгов. Визарий, сидевший на бревне в самой непринуждённой позе, только сощурился: - Занятная игрушка. Зачем она тебе? - Солдаты Империи неуязвимы в своём боевом порядке. Я учу своих также. Но Визарий качнул головой: - Солдаты Империи неуязвимы, пока слева и справа от них движутся такие же отряды, прикрывая им фланги. У тебя никогда не будет столько воинов. Мирташ усмехнулся: - Кто знает? - Ваши мечи предназначены для рубящего удара. В такой толчее ими не замахнуться. Тут более уместен тупой рассекающий клин, какой в ходу у северных германских племён. Мне приходилось видеть, как варвары рушат боевые порядки Империи. Солдаты сильны своим строем. Но они не очень хороши в поединке. Их можно побеждать. - Побеждать Империю? Ты с ума сошёл, брат Визарий? С Империей нужно союзничать, если хочешь сохранить голову. Визарий только плечами пожал, но в глазах его я увидел пробудившийся интерес. А потом потянулись дни, похожие друг на друга. Каждый начинался с утренней пробежки по холодному лесу, который день ото дня желтел всё больше. Но дожди никак не начинались. Ветер доносил из чащи тревожащий запах пожаров. После завтрака Визарий без цели слонялся по деревне, заглядывая во все углы и вызывая на разговор окружающих. Самая интересная из таких бесед состоялась у сгоревшего храма. Наёмник бродил, шевеля сапогом давно остывшие головни, когда за нашими спинами появился жрец. Он стоял у края пепелища в своей тёмной одежде из грубой шерсти, и вид его излучал враждебность. Я уже заметил, что чужое отношение мало значило для Визария. Он умел не обращать внимания на оскорбления и насмешки. Так и теперь он степенно склонил голову и промолвил: - Приветствую тебя, священник. Я, Меч Истины, занимаюсь поисками того, кто уничтожил твой храм. - Я знаю, кто ты, – голос жреца прозвучал, словно карканье вороны на погосте. – И меня не интересуют языческие обряды. Виновник известен. - Виновник понесёт наказание, обещаю тебе. Империя будет удовлетворена. - Империя будет удовлетворена, когда это племя примет её руку. Достойная плата за оскорбление. Визарий склонился, изучая жреца. Он был выше на голову, но служитель Единственного вёл себя так, словно возвышался над соснами. - Ты хочешь откусить кусок, который не прожуёшь. Риму сейчас не до новых земель – удержать бы старые. Когда я найду виновного, у Империи не будет повода гневаться, - сказал воин. - Ты не видишь его, когда он у тебя под носом. Ты слеп и глух, язычник! Изыди! Визарий пожал плечами и пошёл прочь. Я побитой собачонкой бежал за ним. Если на чужака не действовало враждебное отношение, то я ощущал его в полной мере. Середину дня наёмник проводил на дружинном дворе, беседуя с Мирташем и показывая приёмы воинам. Он не таил свою науку, уверенный в неизбежной победе, но я никогда не видел, чтобы Лугий пришёл посмотреть. К тому же Визарию понравилось, как наши воины мечом останавливают стрелы, он хотел научиться так же. Сначала на него глядели с опаской, а потом стали показывать, и это не было в тягость. Странно, с ним было приятно поговорить. Бездействие Визария раздражало вождя. Он уже несколько раз спрашивал, когда Меч Истины намеревается бросить вызов. Тот лишь пожимал плечами. Мало помалу и я перестал таскаться за ним, уставший от насмешек сородичей. Скорее всего, наёмнику хотелось подольше пожить в богатой деревне, где не надо заботиться о пропитании. Месяц Алых Листьев шёл к концу, а о правосудии не было слышно. Для меня полной неожиданностью был его приход в кузню, где я обучался ремеслу. Мы не виделись несколько дней. - Ильча, ты должен кое-что увидеть, - сказал он непринуждённо, будто расстался со мной час назад. Кузнец недовольно посмотрел на него, но Визарию, как обычно, было наплевать. Он повёл меня к реке, где в этот час девушки стирали бельё. Дочь вождя Эгла полоскала рубаху, подобрав подол и обнажив сильные ноги. На обрыве над ней сидел Ойка и грыз травинку, делая вид, что смотрит мимо. Он выглядел забавно. Мой брат совершенно не умел скрывать, что у него на уме. Когда Эгла подняла корзину и двинулась наверх, он поспешно вскочил и последовал за ней. Девушка вначале изображала гнев, но потом охотно отдала ему корзину. Они удалились с берега, очень довольные друг другом. - Уже третий день наблюдаю это милое представление. Что ты скажешь на это, Ильча? – спросил Визарий, хитро глядя на меня. Что я мог сказать? Что мой брат красивый парень, хоть и красноволосый, и что девушкам не пристало его чураться? - Ты знал, что он ухаживает за Эглой? Или это случилось недавно? Я не смог ему внятно ответить. - Что ж, тогда побеспокоим Эглу. Ему было наплевать, но я уже предвидел, как встретит брат его нескромные расспросы. И всё же поплёлся за ним. Визарий нагнал девушку у священной рощи. - Эгла, я могу говорить с тобой? По её лицу было видно, что она не хочет. Визария это не остановило. - Ты принимаешь ухаживания Ойки. А ведь ещё недавно собиралась замуж за Лугия. Тебе это не кажется странным? Она подбоченилась с вызовом: - А что мне делать, если с твоим приездом мой жених превратился в ходячий труп? Уж ты бы решил что-нибудь, иначе подумают, будто трусишь! Визарий остановился и поглядел на неё вприщур. - Странно. Ты говоришь словами Ойки. Промолвив это, развернулся и пошёл прочь, оставив девушку в недоумении, а меня в ужасе. Дни шли, дождей не было. По ночам всё так же дул безумный ветер, будоража осенний лес. Было тепло, так что некоторые кустарники принялись цвести, решив, будто наступило лето. Люди переглядывались и шептались с испугом. Все ждали чего-то, а оно всё не приходило. Не выдержал даже Лугий. Однажды он остановил на тропинке Визария и напрямик спросил, когда тот собирается бросить вызов. - Ты хочешь сказать, что сжёг тот храм? – снова спросил наёмник. И, как в первый раз, Лугий не ответил. Тогда Визарий подошёл вплотную, и, нагнув голову, заглянул ему в лицо: - Ты думаешь, что знаешь, за что стоит умирать? Не ошибиться бы тебе, воин! И пошёл себе прочь. Наконец Иктан призвал Визария к себе и потребовал, чтобы тот назначил поединок. - Я ещё не уверен, - ответил ему Меч Истины. - Мне безразлично, - сказал наш вождь. – Жрец требует суда или грозится призвать солдат. Ты бросишь вызов завтра, наёмник! Визарий поглядел на него долгим, невесёлым взглядом: - Ты знаешь Правду Мечей, Иктан. Ты знаешь, чего требуешь от меня. Говорю тебе: я ещё не уверен. Но вождь сказал: - Это будет завтра! И Визарий ушёл прочь. Я нашёл его на берегу реки. Визарий сидел на подстеленном плаще и вприщур смотрел на воду, на жёлтый обрыв, на норки ласточек-береговушек. Мне захотелось сказать ему что-нибудь, чтобы он не думал, будто я тоже стал ему враждебен. - Завтра ты убьёшь Лугия и уедешь к себе. Жалко. Он повернул ко мне голову. Его взгляд показался мне тоскливым. - Странный октябрь в этом году. Деревья цветут. Каждый раз накануне поединка я задаю себе вопрос: не сошёл ли мир с ума? Он говорил много непонятного, но я уже и не старался вдумываться. Главное, чтобы он знал, что я рядом.
Atenae: Утро поединка было холодным и солнечным. На площади собрались все. Я смотрел на Лугия. Он надел лучшее. Его лицо было осунувшимся. Жрец делал вид, будто его совсем не касается происходящее. Визария не было. Люди переговаривались и крутили головами. Наконец он пришёл. Я заметил, что он выстирал свою серую рубаху. Он не казался мне торжественным. У него был усталый вид. В руке Визарий держал свою котомку и плащ. Он обратился к вождю: - Ты потребовал, чтобы я наказал виновного в святотатстве. Я сказал тебе, что ещё не готов. Ты продолжаешь настаивать? Вождь кивнул: - Тебя пригласили для поединка. Пришла пора бросить вызов. Тогда Визарий положил к моим ногам свои пожитки, вышел в центр круга и вынул меч. Воронёная сталь тускло блеснула в утреннем свете. Люди следили за тем, в какую сторону она укажет. - Мирташ, сын Иктана и Ниты! Я, Меч Истины, вызываю тебя на бой! – звучно произнёс Визарий. – Дерись, чтобы доказать свою правоту. Во имя Справедливости! Сын вождя поднялся с места белее своей рубахи: - Я был добр к тебе, Визарий, - только и смог сказать он. - Это так, - кивнул Визарий. – Но ты предал друга, чтобы склонить свой род принять власть Империи. Дерись со мной, Мирташ. Мне будет жаль, если я ошибся. Сын вождя сам учил нас. Он был хорошим воином и много дней изучал приёмы Визария. Он вынул свой клинок - немногим короче меча Ойки. Я видел, как убивали тура таким вот мечом. У него был страшный удар. Мирташ размахнулся с плеча. Этот удар мог раскроить Визария надвое. Но меч скользнул, пойманный широким лезвием, а острые рога крестовины лишь на миг задержали клинок. Сын вождя дёрнул меч, высвобождая, и Визарий, припав на одно колено, нырнул под удар, коротко чиркнув остриём по шее противника. Меч Истины не солгал. Он умел убивать. Кровь широкой струёй рванулась из рассечённых жил. Тело Мирташа выгнулось, потом он подломился в коленях. Вождь привстал со своего места и замер, не в силах войти в круг, где совершилось правосудие. Я не успел понять, что произошло. Визарий внезапно согнулся и упал. Его тело билось так же, как тело убитого им человека. Потом он уткнулся лбом в землю и затих. Русые волосы разметались по земле. Но ведь Мирташ и коснуться его не успел! Было очень тихо. В этой тишине отчётливо слышалось сонное бормотание реки. Я не слышал дыхания людей. А потом Визарий коротко захрипел и пошевелился. Несколько мгновений спустя он поднялся на колени, потом встал во весь рост. Лицо стало цвета земли под ногами. - Я был прав, - глухо сказал он. Теперь Иктан смог сделать шаг и припасть к телу сына. - Будь ты проклят, наёмник! – с рыданием выдохнул вождь. - Ты знаешь Правду Поединка, - сказал ему Визарий. – Меч Истины умирает всякий раз, убив человека. Но мой Бог возвращает мне жизнь, если выбор был верным. Это цена, которую я плачу за право судить. Твой сын хотел подчинить вас Империи, чтобы получить власть. Он предал не только Лугия. Не только жреца, который ему доверился. Тебя он тоже предал бы - вопрос времени. Теперь ты волен поступать, как захочешь. Империя не будет в обиде. Правосудие свершилось. - Империя не будет в обиде, - угрожающе сказал Иктан. – Но у меня никогда уже не будет сына. Будь ты проклят, наёмник! Многие захотят получить тебя, прослышав, что Меч Истины снова в пути. Желаю тебе никогда не вернуться домой! Визарий кивнул, словно принимая достойную плату, и пошёл прочь из круга. Он двигался устало. Никто не последовал за ним. Мне показалось неправильным, что он уходит вот так. Я подхватил его котомку и плащ. Как ни был Визарий утомлён, мне удалось нагнать его только у опушки леса. - Я боялся, ты обвинишь Ойку. У него была причина. Он любит Эглу. Он посмотрел на меня так, словно ничего не случилось, и мы по-прежнему вели разговор ни о чём, а виновник не был найден. - Ойка знает о Мечах. И всё же он рисковал провоцировать меня на поединок. У него была причина, но он этого не делал. Рука Визария легла на мой затылок, потрепав по волосам. - Ступай домой, малыш! Я знал, чего хочу. Вообще-то это бывает нечасто, но в тот момент мне казалось… - Визарий, скажи мне имя твоего Бога! Я хочу быть таким, как ты. Он только покачал головой и двинулся прочь по тропе. А я остался. Сзади простучали шаги, догоняя, и запыхавшийся звонкий голос крикнул вслед: - А мне, Визарий? Ты скажешь мне? Кажется, Лугий только что понял, ради чего стоит умирать. Меч Истины покачал головой, не оборачиваясь. Но Лугий был упрям. Он всегда мог настоять на своём. Я стоял на тропе и смотрел, как они уходят: пока ещё порознь, и всё-таки вместе. Может это и правильно, что меня не взяли с собой?.. С тех пор минуло много лет. Многое стёрлось из моей памяти. Но когда я думаю о Мече Истины, мне почему-то представляется не вражда, не кровь на истоптанной траве. Я вижу калитку, хромого чёрного Томбу, глядящего вдаль, белую суку с мягкими ушами. И я надеюсь, что Визарий всё-таки вернулся домой.
Atenae: Стелла, по Вашей просьбе кладу продолжение. Когда Вы говорите, что это видите, это ТАК обнадёживает! А, забыла предупредить людей, знающих историю. Это альтернатива! ИСТИНА МЕЧЕЙ Я, кажется, бессмертен – вот оказия! Не ждут ни в Авалоне, ни в Вальхалле, ни в раю. Ведь знают, что про эти безобразия Я им в таких словах от всей души спою! Я не силён в небесной математике. Но говорят, что там их, демиургов – не пустяк. Вот только бы понять, как эта братия Устроила наш мир без рук и наперекосяк? Им дела нет до нас. Но только многого До сей поры я так и не сумел понять: Как надо обнаглеть, чтоб сына Богова Прилюдно ухитриться безнаказанно распять? Я злой, и доверять не научился чудесам. Не надо мне рассказывать о братстве во Христе! Но если я за меч однажды взялся сам, Не смогут вновь безвинного развесить на кресте. Пусть в тысяча лохматом золотом году, Где все полюбят всех и станут жить без бед, Я – так и быть – тихонько на покой уйду И проведу спокойно пару сотен лет. Ну, а до той поры мне нет пути в Эдем – И стыдно самому, и не поймут друзья! Пока я здесь, и честно заявляю всем: «Спасителя искали? Вот он я!» Ирина Плотникова Нет, я там отменно веселился! Коротышка громко взвизгнул и вмазался рожей в стол. Теперь его физиономия станет ещё более плоской, хотя дальше кажется некуда. Визарий подскочить не успел. Успел только поднять кувшин с вином и арфу. Это хорошо. Потому что арфа моя. А за вино уже заплачено. Плохо, что встать он так и не может – мешает стол. И поставить всё это обратно тоже не может. Потому что на столе отдыхает кривоногий коротышка. И вот теперь Визарий застыл на полусогнутых в позе Водолея и глубокомысленно созерцает коротышку, который тычется ему в пуп. Что он в нём интересного нашёл? Я смахнул кривоногого со стола в надежде, что Визарий встанет и мне поможет. Ага, размечтался! Он преспокойно вернул на место кувшин, потом утвердил локти на столе и сцепил пальцы. - Лугий, кончай это. Говорит он негромко. В смысле, кому надо, сам услышит. А не услышит – ему же хуже. Кончай! Как будто я это начал. Я всего лишь хочу, чтобы меня не обижали. Ага. Вот именно. И ты тоже… Здоровенный детина с рожей в цвет заката над морем двинулся в мою сторону. А кулаки у детины каждый весом в полталанта . А состояние определяется словом «недоперепил». То есть вручную его никак не успокоить. А животы резать пока не хочется. - Визарий, ты бы встал да помог уже! Отвлекаться от детины не следует, но всё же успеваю глянуть. Нет, сидит колода, как египетский сфинкс! И смотрит примерно так же. Ладно, придётся самому. С размаху бью детину в пах… ну, то есть пытаюсь. И даже получилось… почти. Но в таких делах почти не считается. А бёдра у Разноцветной Рожи вытесаны из камня. Но это я понимаю уже на полу. А Разноцветная Рожа нависает надо мной. Не-не-не, мы так не договаривались! А потом вдруг стало очень тихо. И сине-фиолетовый очень бережно опустил свой кулак на пол мимо моей головы. И челюсть у него висит, покачиваясь. Ага, ясно, Визарий соизволил встать. Ну, когда он встаёт, это само по себе впечатление производит. Очень уж он, Визарий, длинный. Если он вздумает поднять меня за шиворот, я ногами до земли не достану. Только он ведь не станет этого делать. И не потому, что я страшный. А потому, что он мирный. Такой мирный, аж оторопь берёт. Ага, такая же, как у того «виноцветного», что меня расплющить хотел. Жутко не то, что Визарий длинный. А то, что на бедре у него очень длинный меч. Вот он, как раз из-под стола показался. И этот меч слишком хорошо знают на данной окраине Великой Империи. Первым кидается за дверь кривоногий коротышка с плоской рожей. Ушёл, не попрощавшись. Невежливый какой! «Закат над морем» протрезвел на диво быстро: - Меч, ты не того… не думай! Мы так только… Ты не это… Интересно, он всегда такой красноречивый? Или просто испугался до дрожи в коленках? Зря испугался, между прочим. Судя по морде, Визарию сегодня умирать лениво. Но те, кто затеял драку в таверне, об этом не знают. Зато знают, кто в драке виноват. И что с ними, такими хорошими, будет, когда этот долговязый всё-таки обнажит клинок. По таверне проносится: - Меч Истины! И примерно половина посетителей в спешке покидает заведение. Остаются только те, кто согласен тихо дуть своё вино, таращась в стену. Примерно, как это делает сам Визарий. Он, кстати, уже уселся и налил себе вторую кружку. Поспешно присоединяюсь к нему. Он ведь способен высосать весь кувшин, глазом не моргнув, и никто по нему не скажет. И ему ничего не скажешь. Потому как он – Меч Истины. А ты, Лугий, кто? Вот именно!.. - Почему ты этим занимаешься, Визарий? Протяжным глотком отхлёбывает полкружки. - Потому что я не умею играть на арфе. Ага, знакомая песня! Пятый месяц её слушаю: у тебя дар… тра-ля-ля, неизвестно, что с ним сделает смерть. Как будто я смерти не видел! А справедливость пусть восстанавливают те, кто ничего другого не умеет. И снова тра-ля-ля. - Между прочим, можешь не слушать. Я тебя с собой не звал. Не звал, ещё бы. Чтобы он меня позвал – скорее в Египте снег пойдёт. А куда мне было ещё деваться – после того, как тот подонок храм сжёг и на меня свалил? И как я есть чужак, изгой, перекати-поле, меня за милую душу принесли на алтарь ради мира с Империей. Ну, то есть хотели. Для того и позвали Меча Истины. Насколько я знаю Визария, сам себе он такое прозвище нипочём не выбрал бы. Это у него работа такая. Я о Мечах прежде лишь мельком слыхал: дескать, есть на свете то ли воины, то ли жрецы неведомого бога. Немного их, и слава всем богам! - в поединке против такого бойца никому не устоять. И я бы не устоял. А драться бы мне пришлось – я вины не признавал, но и не оправдывался. А не оправдывался, поскольку пьян был мертвецки. И сам до сих пор не знаю, что я в ту ночь делал. Может спал, может девку тискал, а может с факелом вокруг церкви бегал. Со мной всё может… Да, а Визарий не поверил. Я так и не знаю, почему. Меня на поединок он не вызвал. А вызвал сына вождя. И убил его. И умер сам. Это хорошо, что он в мою вину не поверил. У них, у Мечей Истины, помимо всех преимуществ, есть в жизни одно неудобство: они умирают всякий раз, убив человека. Но если их суд был справедлив, то Бог, которому они служат, возвращает им жизнь. Я о многом успел подумать, пока Визария предсмертные судороги корёжили. И, прежде всего о том, что он очень недолго проживёт, если будет таких засранцев, как я, защищать направо и налево. И так уже полна голова седины, хоть годы не старые. А это будет скучно, если вдруг его не станет. Лучше уж самому приглядеть, за что он берётся и чего оно стоит. Вместо денег и слов благодарности за праведный суд вождь-наниматель угостил Визария проклятием: чтоб тебе никогда не вернуться домой. И Визарий пошёл. И я за ним. И проклятие, кажется, в точности сбывается. Всю зиму нас мотало по сёлам и городкам – на границах Империи с радостью прибегали к суду Мечей, когда один из этих ненормальных оказывался рядом. Это более увлекательно, чем Имперский суд. Да и гарантию даёт. Потому как Меч Истины долго думает над каждым делом, чтобы самому не загнуться ненароком. А к весне нас занесло вот сюда. Городок звался Новиодум. Всё то же, что и везде, только намного восточнее. Крепость с толстыми стенами, поселение, втиснувшееся между гарнизоном и таверной. Дурак-наместник, присланный из столицы во искупление каких-то прегрешений и усердно набивающий утробу и карманы. Героический легат, мотающийся по границе во главе конной аукзилии , пытаясь отразить вторжения варваров. Да, забыл, ещё имеется рынок – небольшой, но процветающий. Я, вообще-то, не о том его спрашивал. Меня давно интересует, как он стал Мечом. Но об этом лучше не заикаться – Визарий всё равно не ответит. Я даже не знаю, какого он роду-племени. Единственное, о чём соизволил сообщить – он сражался на арене. Оттуда и боевые приёмы, против которых не устоять. Не, приёмы он покажет за милую душу! А вот о самом главном – о Правде Мечей - его не спрашивай. Видать, не считает достойным. Сидит и молчит, оглобля задумчивая, будто не к нему обращаются. Прямо как сейчас. - О чём грезишь, Визарий? Опускает кружку, поднимает глаза на меня. Неужто соизволит говорить? - Думаю: как степняка занесло в Новиодум? - Степняка? - Парень с плоским лицом и кривыми ногами наездника. Вот, что он созерцал, когда тот на столе перед ним валялся. - А ты и степняков знаешь? - Приходилось бывать, - коротко говорит он. Это уже что-то новенькое! И то, что Визарий из степи живым вернулся, и то, что отверз уста. Нет, видать крепко изумило моего спутника появление гунна в Новиодуме. Этих кривоногих и плосколицых варваров на границе узнали недавно. И не то чтобы испугались. В ближнем бою воины они никакие. Даже я тем коротышкой только что пол не мёл, а во мне росту всего ничего. Визарий рядом с таким смотрится вовсе как осадная башня. Только дело не в росте, а в том, что каждый такой коротышка вооружён ну очень сильным луком. И способен, не сходя с коня, не приближаясь на расстояние копейного удара, прошить стрелой не только кожаную стёганку, но и добрую галльскую кольчугу. Мне рассказывали, как летучие отряды степняков изнуряли атаками обученные легионы до такой степени, что у воинов оружие начинало валиться из рук. А ещё хуже, что степняки, кажется, могут спеться с Боспорским царём Митридатом XII, мечтающим основать Новую Элладу на берегах Понта. Не добили их когда-то: Сулле помешал Дарданский мир и противная болячка, а Лукуллу – камень с небес. Вот и растёт за Борисфеном подарочек всем грядущим Цезарям. И пытается союзничать с узкоглазыми. Этим любой другом покажется, кто засунет Риму в задницу ежа. Гуннам оно вроде без интереса, но Империя им мешает больше. Так что появление их отрядов каждый раз может означать нечто большее, чем просто набег. Хотя и само по себе – удовольствие немаленькое. Здесь продвижение конных варваров удалось остановить. На время, я не обольщаюсь. До той поры, пока гарнизоном в Новиодуме командует Квириний Грат. Степняки бегут при одном его появлении. «Алый всадник» - так его называют. В Новиодуме песни сложены о том, как он врубается во фланг противника во главе конной турмы в развевающемся плаще цвета заката. Тот ещё герой, в общем. Мне самому его видеть не доводилось, и слава всем богам. Меня при виде героев корчит почему-то. Я им не верю. Отсюда у меня много проблем. Хотя Визарий тоже, кажется, герой. Только он это старательно скрывает. - Я был в кочевье Ругиллы три года назад, когда Квириний Грат приехал заключать договор… Надо же, как ударился в воспоминания! - …но там ни слова не было о том, чтобы гунны переодетыми шастали по имперским крепостям. Вот почему я его не распознал! Одет коротышка в обычную тунику и штаны. В пограничных городках много странного народу болтается – враз и не поймёшь, кто такой. Тот же Визарий, скажем. Да и я тоже: происхождением галл, говорю на латыни, а имечко… Не иначе, в роду был заезжий молодец из племени лугиев . Как есть – во плоти порождение Римского Союза! - И что он тут делает, как думаешь? - А кто его знает? Он ушёл, не сказав. Ясно, лень победила любопытство. Иногда я поражаюсь, каким неповоротливым становится Визарий, когда ему не интересно. А ведь это изваяние может часами упражняться с мечом или бегать целые мили – просто для удовольствия. Но в таком настроении, как сегодня, расшевелить Визария может только рой пчёл непосредственно у задницы. И то неизвестно, надолго ли.
Atenae: В таверне мы ещё посидели, хотя было уже не так весело. Я побренчал для удовольствия – иногда за это бесплатно наливают. В Новиодуме Визарию не предложили никакого дела, поэтому мы временно были стеснены. Хотя, с другой стороны, после судного поединка обычно приходится уходить, едва подхватив пожитки. Результаты Суда Мечей почему-то редко удовлетворяют всех. А здесь мы жили мирно уже семь дней. И проедали последние деньги. Новиодум – городок не старый, но на пограничной торговле успел разбогатеть. И имперские наезжают, и понтийские эллины. Этим всякая политика побоку, когда барышами пахнет. В Рим или Галлию они не сунутся, а тут – пожалуйста! Незаконно, но кто разбираться хотел? На границу товары из Империи поступают нерегулярно, так что здесь всякого приветят и полюбят. И как их разобрать: то ли жуликоватый купец, то ли честный контрабандист? Кварталы, которыми мы шли, заселены плотно. Не люблю я такими улицами ходить: стен понагородили, а внутри ни воды, ни клоаки. Поэтому тебе за милую душу на голову ведро помоев вывернут. Невзирая на поздний час. И воняет так, что хоть лопату бери и разгребай воздух перед собой. И пошаливают на этих улицах, между прочим, с тех пор, как легат в объезд границы ушёл. Говорю же, наместник – дурак. Хоть и древнего рода. А когда наместник за порядком не следит, на свет вылезает всякая шваль, вроде той, с которой мы в таверне столкнулись. Только не говорите: я сам виноват, что им не нравлюсь! Откуда-то из вонючей темноты раздался короткий вскрик. Я такие крики знаю. Тому, кто кричал, уже не поможешь – накормили парня досыта острым железом. Так что я бы спешить не стал. Но мой спутник внезапно оживился и рванул в темноту. Любопытство проснулось! Порой я его просто не понимаю. Эхо рассыпало звук бегущих ног. У Визария мягкие сапоги, его почти не слышно. А тех, с ножиком, поймать он уже не успеет – вон, как затопотали. Я последовал за ним. И чуть не воткнулся ему в спину. - Стой, не подходи пока! Словно в этой темноте он что-то ценное разглядит. К тому же, его никто не подряжал в этом деле разбираться, а за бесплатно дерьмо грести ковшом на длинной ручке лично я не согласен. То есть я и ковшом на короткой ручке это делать могу, но за очень солидные деньги. Луна сквозь тучи едва брезжила. И хоть у Визария глаза, как у кошки, через пару мгновений он всё же попросил посветить. Я выкресал огонь и увидел убитого. Он сидел, привалившись спиной к стене и уронив голову на грудь – давешний коротышка-степняк. Визарий опустился на корточки рядом. - Интересно! - говорит. И почему его вечно всякая мерзость интересует? А потом и я разглядел: у ног убитого валяется открытый кошелек, и блестят рассыпанные денарии. И немало. - На торговца он не похож. - Почему? - Торговцы не переодеваются. Посвети-ка! – он принялся осматривать одежду убитого. Ничего – ни вышивок, ни оберегов. Призрак ниоткуда, а не кочевник. Тем временем я поднял кошелёк. Денарии – это всё-таки вещь. Особенно, когда у тебя их нет. Собрал рассыпанные монеты. Визарий покосился неодобрительно, но промолчал. Не оставлять же серебро лихим ребятам, что степняка прирезали! А кривоногий при больших деньгах был. Я прикинул кошелёк на вес – там ещё бренчало, не всё рассыпалось. Запустил внутрь руку и вместе с монетами достал медную бляшку в пол-ладони величиной. - Это ещё что? Теперь уже Визарий присвечивал мне, заглядывая через плечо. Бляшка была выпуклая, восьмигранная с искусным чеканным узором: юноша в развевающемся плаще хватает за рога быка. - Митра-Быкоборец. Всё-то он знает! Я о Митре слыхал, это бог Непобедимого Солнца. Его почитают воины – он обещал им жизнь после смерти. Но видеть изображения не доводилось: такое не для всех, а меня никто не приглашал к посвящению. - Зачем степняку воинский медальон? Визарий задумчиво поправляет: - Это не медальон, это фибула . - Знаешь, фибулы обычно носят на плече, а не в кошельке. К тому же при ней нет застёжки. Визарий морщит высокий лоб. - И всё же я уверен. Посмотри, тут отверстия для булавки. Приходится с ним согласиться, отверстия есть. Странная фибула! - И откуда ты всё знаешь, Визарий? - Я её уже видел. На воине. Вспомнить бы ещё, на ком.
Atenae: * * * На эти деньги можно было месяц безбедно кормиться в Новиодуме. Но Визарий рассудил иначе. Он решил справить мне «приличный меч». Так он выразился. Что неприличного в скрамасаксе , которым я обзавёлся на службе у вождя Иктана, право, не знаю, но Визарий его обсмеял сразу и без жалости: - Этим секачом только курам головы рубить. Убери, не смеши. Я бы обиделся, наверное, если бы не видел, что он сам вытворяет своим длинным обоюдоострым мечом. Против него громадный одноручный меч гадёныша Мирташа оказался не полезней лучины – один колющий удар, и не стало сына вождя. А ты, Лугий, башку сберёг! Вот и радуйся. И слушай, что старшие говорят. Я так думаю, что Визарий не намного и старше. Лет на десять – самое большее. Но знает столько, что мне и трёх жизней не хватило бы. Хотя и в меня учитель мой, бард Корисий четыре года премудрость впихивал. Да и потом, когда я арфу на меч сменил, погоняли меня боги по свету. Что в годы учения узнать не пожелал, то жизнь с кровавыми соплями вбила. Так что я не спорил, когда Визарий меня своему стилю боя учил. Кто же против такого спорить будет? Но тяжёлый однолезвийный скрамасакс, пригодный только для рубящего удара, тут и впрямь не подходил. Визарий давно твердит: - Погоди, разбогатеем – заведём тебе достойное оружие. Ну пока для начала хоть спату . Тоже меч неплохой. Как «достойное оружие» выглядит, я уже видел: обоюдоострый четырёх с половиной пядей клинок с широким долом, полутораручная рукоять, гнутая крестовина – надёжная защита руки. Одно слово – Меч Истины. И вот разбогатели, спасибо плоскомордому покойнику! Хороший кузнец на переправе жил, при постоялом дворе - сутки пешего пути от Новиодума. Туда мы и направились спозаранку. Хоть и далеко, а за делом. Впрочем, кажется, Визарий возвращаться в город не хотел, работы там ему всё равно не было. Но боги судили иначе. Посланец богов явился в образе высокого мужа с могучим загривком и кинжальным взглядом серых глаз. Очень коротко подстриженные волосы заметно реже на макушке. Этому парню не обязательно снимать линялый плащ, чтобы я угадал имперского орла на плече. Когда мы вошли в кузню, он пробовал на ногте остроту клинка. Мгновенным взглядом оценил нас. А я его. Офицер. В этом я не ошибусь. Очень уж вид у него властный. Тут и дерюга на плечах не поможет – привычка командовать издали видна. Нас он приветствовал насмешливо: - Неужели ты решил сменить свой Меч Истины на что-нибудь другое, Визарий? Я согласен купить твоё оружие! - Если оно будет тебе по руке, - невозмутимо отозвался мой спутник. Но в глазах на мгновение блеснула улыбка. Вот уж в чём я не сомневаюсь, так это в том, что воин удержит меч Визария. Они даже в чём-то похожи друг на друга, хотя внешнее сходство невелико. Оба высокие, с литыми телами воинов. Хотя Визарий весь какой-то протяжный: длинные руки, длинные ноги, длинные русые волосы. Воин скорее напоминал ядро, выпущенное из баллисты – плотный и стремительный. Рублёное лицо с жёсткими вертикальными морщинами, крупный нос, чуть заметно раздвоенный на кончике. Глаза – вот, что у них похожего. Оценивающий взгляд человека, привыкшего решать всё самостоятельно. Так и есть, офицер. - Я знаю, что твой проклятый меч не продаётся. Но, может, ты решил подраться во славу Рима? Теперь он улыбался открыто. Улыбка была такой же острой и холодной, как глаза. А вот Визарий словно оттаял: - Ты знаешь, что надо мной десница Бога. Я не могу безнаказанно убивать. Ещё чуть-чуть и улыбнётся! Воин оборачивается ко мне: - Ну, может твой спутник соблазнится? Наёмникам нынче неплохо платят. - Ага. Когда соберусь завести себе плешь от шлема во всю голову! И захочу, чтобы мне всю спину исполосовали. - Ты так уверен, что тебя сразу накажут? Почему? - Я не подчиняюсь глупым приказам. - А если приказы будут умные? - И у меня нет великой охоты таскать на себе тяжести. Воин коротко блеснул глазами: - Ты мне нравишься, желтоволосый. Велико дело! Будь ты девка, я бы этому порадовался, пожалуй. Теперь уже в голос хохочут оба: и воин, и Визарий. Отсмеявшись, офицер протягивает руку: - Рад видеть тебя живым, Меч Истины! - И я тебя. Но с каких это пор ты работаешь вербовщиком, Квириний Грат? * * * - Так вот ты какой, Квириний Грат! «Алый всадник» из песен. Где алый плащ? Легат наливает из кувшина гадкую поску . Я предпочёл бы вино получше, но в этом заведении нет ничего другого. - Ну, когда я решу прокричать на весь свет о том, что едет легат, я его надену. Визарий улыбается совсем уже тепло, плохое вино его не смущает: - Когда у Квириния возникает охота развлечься, он надевает дерюгу и отправляется в путь один. Неужели находятся ненормальные, способные обмануться его беззащитным видом? Легат тоже улыбается: - Это бывает очень познавательно. - И полезно для окружающих, - добавляет Визарий. Они с усмешкой переглядываются. - Эй, а ты откуда знаешь? Визарий отставляет кружку и вздыхает. Ещё бы, придётся рассказывать! - Однажды он спас мне жизнь. Легат отвечает не менее серьёзно: - А ты спас мою. Так, вот с этого места подробно и по порядку! Я поверг их в непроходимое смущение. Кажется, и это у них общее – нежелание говорить о себе. - Никогда не думал, что кто-то может обидеть Визария. Жмёт плечами: - Просто бандиты. Но довольно много. Одного-двух я уложил бы и без меча. Ну, пусть трёх. Этих было не меньше десятка. А я уже тогда прошёл посвящение. Так что пришлось туго. И тут случился Квириний. - И как? - А как в песне. Налетел коршун, только что алый плащ не развевался. Правда, тогда плаща ещё не было. М-да, никогда Визарий не говорил так много и сразу. Вот что значит встреча со старым другом. - А как ты спас его? Воины Империи не прибегают к Суду Мечей. - Это был особый случай, - сказал легат. Ну, что ж, я не спешу, могу и послушать. - Двенадцать лет назад в одной провинции на севере ограбили караван, перевозивший солдатское жалованье. Стражу перебили, деньги похитили. Чудом уцелел лишь один солдат. Его обвинили в сговоре с грабителями. - И этот выживший… - …был я, - сказал Квириний Грат. - Дело подлежало суду прокуратора, но он отсутствовал. А солдаты требовали правосудия немедленно. На моё счастье в округе болтался Визарий. Многие в легионе верили в Суд Мечей. - И для этого ему пришлось умереть? Визарий морщится: - Умереть пришлось человеку по имени Секст Валерий. Я здесь и пью с тобой вино. Это следовало обдумать. - Суд Мечей отличается от Божьего суда варварских Правд. Никто не возьмётся встать против Меча Истины добровольно. Ты должен был бросить вызов. Но кому? Визарий снова прихлёбывает противное гостиничное пойло, словно не замечает его вкуса: - Я думал долго, потом решился вызвать человека, организовавшего перевозку. У него было больше возможностей спланировать нападение. Легат хлопает его по плечу: - И оказался прав. Я уж решил, что придётся тебя убить! Непобедимое Солнце, ну и упрямец ты был! - Попробовал бы, - ухмыляется Визарий. Потом морщит высокий лоб. – Вспомнил! А ведь это твоё. Квириний встречает фибулу, как родную: - Где ты её взял? Думал, уже никогда её не увижу. Визарий отвечает откровенно: - У одного покойного степняка в Новиодуме. Ты оставил её на память Ругилле? Помнишь, мы встречались тогда в его кочевье? - Оставил на память, но не тогда и не знаю, кому, - Квириний улыбается и трёт бритый подбородок. – Битва была незабываемая. Подо мной свалили коня, он придавил полу плаща, и меня стало душить. Сам не помню, как отстегнул фибулу. Нет, со степняками не имеет смысла договариваться! - Да ведь тебе это удалось. Ещё три года назад. Квириний отхлёбывает прямо из кувшина: - Они держат слово, пока им это выгодно. Что взять с дикарей, живущих на коне? Визарий качает головой: - Я жил у них довольно долго. В быту они суровы, но вовсе не дикие. Их богов облачают в шёлковые ткани, привезённые с родины. - А где их родина? Эти степняки рождаются в кибитке. - Нет, не так. Далеко на востоке у них была земля. Потом тамошняя могучая Империя выгнала кочевников прочь. А новые пастбища год за годом пожирает море. Нужда гонит их по свету. Они не остановятся, покуда их дети плачут от голода. У них нет книг, где это записано, но у народа есть память. Квириний подмигивает мне: - У Визария просто дар заводить неподходящие знакомства! - Это точно, - ухмыляется тот. – Посмотрите друг на друга. Поска кончается, но Визарий заказывает новый кувшин. Сегодня он настроен праздновать. Легат тоже не торопится, снял своё линялое тряпьё, оставшись в одной тунике. Не хватает кушеток вокруг праздничного стола, чтобы ощущать себя на званом римском пиру. - Эй, желтоволосый, зачем тебе арфа? Ты умеешь обращаться с ней? Офицер желает песен? Будут ему песни. Я знаю, о чём хотят слушать солдаты. - Значит, так: Он и Она. Он начинает, это нужно петь басовито и протяжно. - Как мартовский кот, - вставляет Визарий. - Не мешай, умник! Итак, Он: - Геката, мне откликнись, хозяйка перекрёстков, Жена-подруга странных, кому дворцы – тюрьма! К тебе опять взываю, приди же без вопросов. Ты лучше этих смертных! Не правда ль, я гурман? На пыльных алтарях – не в храмах – при дороге Мы встретимся с тобой, как раньше, на века! Послушай, неспроста сегодня дремлют Боги. Одежда на плечах простительно легка! А теперь Она: - Явился, слава Древним! Улыбкой расцветает! И где ж тебя носило В сандалиях твоих? Да, знаю, что неверен – От ласк тебя шатает! На скольких свою силу Растратил? На двоих? Он: - Ну, что же ты, Богиня? Не гневайся, послушай! Ведь я спешил. Как можно, Трёхликая моя! Прости мои измены. Скажи, какой я нужен? Мне страсть стянула сердце, как жадная змея! Она: - Представим… лишь представим, Что я тебе поверю, Забуду твою хитрость, Отвечу, что люблю, А ты опять обманешь, Закрыть забудешь двери… Убрал-ка руки, быстро! А то ведь отлуплю! Снова Он, пошатываясь: - Прости меня, Богиня! Страдаю я и к-каюсь! Я для тебя, Геката, что хочешь украду! Ты мне ещё не веришь? Смотри, в ногах валяюсь… Несу я с похмелюги ТАКУЮ ЛАБУДУ! Она: - Ну, слава, оклемался! Я думала – горячка. Ты бредил, как безумный – Себя бы не узнал! Забудь ты про посланца! Давай посмотрим скачки, Иль пир закатим шумный, Иль явимся жрецам! Он – уже бодрее: - Послушай-ка, Венера… Шучу-шучу, ГЕКАТА! Пришёл просить не сердцу, а… телу я утех. Она: - Я поняла – не дура! Я жду тебя с заката. Пойдём со мной, Меркурий, Посланник… ну их всех! - Нет, ты мне нравишься, желтоволосый, - хохочет Квириний, обнимая меня за плечо. И ты мне нравишься, легат, даром, что герой! - Лукиановы «Диалоги богов», - ухмыляется в усы Визарий. – Только в солдатском варианте. Визарий, у тебя высокий лоб, а в голове помещается ведро ума. Но знаешь, временами ты такой утомительный!
Atenae: Нет, спату мы всё-таки купили. Назавтра, когда перестали болеть с похмелья. Визарий вылил на голову три ведра воды и сказал, что слишком стар для дешёвого вина. Квириний, всю ночь проспавший со мной бок о бок, вспомнил, что он легат, и снова стал приветливым, как дубовая плаха. Хозяин, узнав, с кем имеет дело, готов был измолоться в муку и зажариться в масле, чтобы угодить нам. Но лучшего вина так и не достал. Вернулись к кузнецу. Визарий придирчиво подбирал меч, Квириний следил за ним. Когда нашлось оружие, удовлетворившее моего капризного друга, легат подозвал мастера и стал с ним тихо толковать. В итоге с нас не взяли денег. «Алый всадник» сделал широкий жест: - Я всё равно приезжал договариваться о поставке оружия. Мой подарок оплатит Империя. Визарий усмехнулся: - Совсем не изменился, Грат. Так же мало почтения к порядку. Как ты стал легатом, интересно знать? - Спроси об этом степняков, долговязый! Они сделали меня тем, что я есть. Так уж вышло, что никто, кроме меня не в силах остановить их. Моё имя удерживает кочевников за рекой вернее, чем все легионы провинции. А наместник Гай Фульвий Флакк… Мы так и не узнали, в чём там дело с Фульвием Флакком. То есть узнали, но едва ли это было то, о чём намеревался сказать Квириний. - Сюда скачут всадники. Не меньше трёх турм, - заметил вдруг Визарий, вглядываясь вдаль. Я всегда завидовал его глазам. В четверти мили от нас на повороте дороги показался отряд. Несколько позже до нас стал долетать стук копыт по камням. Тем временем мой друг начинал различать подробности: - Твои подчинённые, Квириний. Ты их ждёшь? Легат вышел вперёд, приложил ладонь козырьком к глазам. - Вся конница стоит в лагере у реки. Офицеры знали, что я поехал к Мартеллу, но у них не было приказа выступать. - Твои отлучки – обычное дело? - Центурионы знают свои обязанности. Визарий нахмурился: - Тогда готовься к неприятностям, мой друг. Именно в этом случае их обязанность – разыскать тебя. Легат сделал знак, и кузнец поспешно вывел из стойла коня. Несколько всадников отделились от колонны и направились прямиком к нему. Мы наблюдали, стоя у стены, ограждающей постоялый двор. - Что стряслось, как думаешь? Визарий неохотно пожал плечами. Я видел, его заботит мысль о шпионе, на чьи деньги мы пировали вчера. Доклад был кратким, а потом Квириний Грат подъехал, мрачнее тучи: - Гунны перешли реку ниже моего лагеря, Визарий. Новиодум подвергся нападению. Наместник убит. Тебе лучше немедленно уехать. Визарий не удивился, удивился я: - Почему? - Меч Истины не может убивать для защиты собственной жизни. В округе стало неспокойно. Боюсь, плоскомордые не отнесутся с должным уважением к защитнику справедливости. Береги свою арфу, Лугий! О чём это он печётся? Да, мы ведь не открыли, что Визарий не посвятил меня! Легат коротко кивнул и хлестнул коня. Его офицеры поскакали следом. Не могу сказать, что мне очень хотелось в город. Видел я города, в которых погостили варвары. Зрелище на любителя. Кому нравится созерцать кишки на улицах, это может показаться интересным. Мне – нет. Но у Визария, как всегда, своё мнение: - Мы ничего не сказали Грату об убитом шпионе. Я должен быть сегодня там. Что ж, ты должен, значит и я тоже. Особенно в свете того, о чём напомнил легат. Благодаря щедрости Квириния, оплатившего мой меч, у нас оставались деньги, чтобы нанять двуколку. Держатель гостиницы глядел на нас в ужасе, словно мы отправлялись прямиком в Эреб . Но Визарий не обращал на него внимание. Его настроение резко сменилось. Для того чтобы остановить его сейчас мало будет упряжки из шести волов. Я даже не пытался. Повозка была лёгкая, но кобыла хромала на все четыре ноги. Когда Визарий ухитрился отдать за неё цену двух мечей, он смотрел ей под хвост, не иначе! Поэтому мы здорово отстали от солдат и прибыли в город только к вечеру. Миновав ворота, я с облегчением вздохнул. Не люблю всё-таки, когда режут беззащитных. Город пострадал незначительно. Степняки, ворвавшись с севера, прошли по главной улице до форума, вдребезги разгромили курию. А потом спохватился гарнизон. Спасаясь от солдат, нападавшие пересекли город и вышли сквозь южные ворота. Там, где они промчались, попадались сожженные дома, но их было немного. Налёт был молниеносным, а неудачливый наместник Флакк со свитой – едва ли не единственными павшими. Вот интересно, чем такое положение вещей не устраивает Визария? Меч Истины чем дальше, тем сильнее хмурился. На форуме было понарублено порядком. Тела под аркой, пронзённые гуннскими стрелами. Тела в каждом портике. Здесь бились в рукопашную. Атака была внезапной: телохранители наместника не все в доспехах. Некоторые выскакивали в набедренных повязках, чтобы попасть под мечи степняков. В курии ещё догорают провалившиеся стропила крыши. Дымно. Огонь едва освещает следы побоища, в сумеречном свете кровь кажется чёрной. - Тонко, как надрез лекарского ножа, - говорит мой друг, огибая изрубленные трупы охранников в дверях базилики. - Ты это о чём? - Ничего не разграблено, Лугий. Или почти ничего. Так не бывает, когда нападают гунны. - Их прогнали солдаты. Он упрямо морщится: - Хорошо, тогда где трупы гуннов? Ты знаешь сам: в ближнем бою они не стоят ничего. Я принюхался к ароматной куче дерьма: - Ты считаешь, здесь не было узкоглазых? Их лошади сами пришли сюда и устроили разгром? Визарий разглядывает свалку вокруг Фульвия Флакка. Этим досталось ещё больше. Наместника защищали до последнего, и драка была жестокой. Смотреть не очень приятно. Тут я нахожу труп наместника. Вот это тучное тело в багровой тоге. Ему накинули на шею аркан, и, кажется, удавили. Хотя синюшный цвет лица может быть следствием беспрестанных возлияний. Слыхал я, что покойник воздержанностью не отличался. Скверная смерть досталась Фульвию, а после его ещё потыкали мечами для верности. Интересно, чем эта туша так насолила степнякам? Меч Истины разгибается и говорит уверенно: - В городе есть их союзники. Они открыли ворота и впустили отряд степняков. Отряд нанёс молниеносный удар и скрылся прежде, чем подоспела армия. У гуннов есть союзники, - повторяет он. Заканчивает с горькой усмешкой. – И этим союзникам платят римским серебром. Я машинально тряхнул кошелёк убитого лазутчика. В нём ещё оставались деньги. - Ты в этом уверен, Меч Истины? – раздаётся за нашими спинами. Я с трудом узнаю голос Квириния. И выглядит он иначе в сверкающих доспехах и алом плаще легата Новиодума. - Так уверен, что хоть вызов бросай, - поднимает голову мой друг. – Знать бы ещё, кому! К моему удивлению Квириний не пожелал немедленно выслушать доводы Меча. Он обошёл его, разглядывая так, словно видел впервые. - А ведь ты не уехал, Визарий! Совсем не боишься за свою жизнь? Или так уверен, что тебя не тронут? Сказать, что я удивлён – ничего не сказать. Надо видеть, как удивлён Визарий. - Грат, не думаешь же ты... Горькая усмешка прорезает лицо легата морщинами: - А что я должен думать, когда видел тебя в шатре Ругиллы хлебающим их кислое пойло? Тебя принимали, как гостя. Очень дорогого гостя, Визарий! – его голос становится угрожающим. Это привлекает солдат. – А что я должен думать, зная, что ты давно без работы и видя, как денарии, сыплются у тебя из рук? Теперь легат гремит так, что слышно на другом конце Новиодума. Сейчас к нам сбегутся все, кто ещё жив. Покойники и так уже тут. - А что я должен думать, когда у тебя оказывается фибула, потерянная в сражении с дорогими твоему сердцу гуннами? Какая мысль приходит ТЕБЕ на ум, Меч Истины? Визарий говорит очень тихо: - Мысль, что ты ошибаешься, мой друг. Но Квириний уже сделал знак воинам. - Ну, это совсем лишнее, - бурчит Визарий, когда ему заламывают руки. Но солдаты Империи наслышаны, как дерётся Меч Истины. Поэтому вяжут его очень старательно.
Atenae: Невозможные вещи на свете есть. Но их немного. Так любит говорить Визарий. А потом обычно добавляет: «Особенно для богов». Кажется, боги поднатужились и сотворили невозможную вещь: Меч Истины сам обвинён в преступлении. И что с этим делать прикажете? Бывал я в безвыходных ситуациях, и не так давно. Ровнёхонько пять месяцев назад, когда сгорел храм в землях приблудного племени, у которого я тогда кормился. Положение – хуже не придумаешь! Бежать нельзя, ни к лицу это воину. Оставаться – смерть. Причём неизвестно, какая хуже: та, что мне могли учинить по приказу обиженного жреца, или та, что нёс Меч Истины. Моё счастье, что Мечом оказался долговязый умник. Было бы мне легче, если б судья сам помер, убив меня безвинно? Ну, встретился бы с ним в Эребе, накостылял по шее – дальше-то что? Но тогда пришёл Визарий. И во всём разобрался. И сейчас разберётся? Хотелось надеяться. Голова у него чем только не набита. Неужели там не найдётся решение этой паршивой загадки? Но что-то мешало мне спокойно дожидаться развязки. То ли тон Квириния Грата, то ли взгляд Визария. Как он с такими глазами на свете живёт? Обычно смотрит вполне здраво. Но временами его физиономия меня пугает. Это выражение мимолётно, но я его уже навидался. Каждый раз перед самым поединком Визарий вдруг смотрит так, что хочется схватить его за руку и тащить подальше, потому что с такими глазами долго не живут. Может, так он встречает смерть, которая для него всё равно неминуема. Неприятное это ремесло – умирать! О чём это я? О глазах. У Визария снова были такие глаза, когда легат бросил своё обвинение. Он не стал оправдываться, и я понимаю, почему. Ни Квириний, ни один имперский солдат не поверит в невероятное сцепление событий, в результате которого подозрение пало на моего друга. Даже для самого Меча Истины всё выглядело бы вполне однозначно. А Визарий всегда пасует перед логикой. Я проверял на опыте: хочешь его в чём-то убедить, докажи свою правоту подробно и последовательно. Если он не найдёт слабого места в рассуждении, он с тобой согласится. Даже если сам был свидетелем обратного. Просто по причине красоты построения. Умник несчастный! Квириний логично доказал, что все улики ведут к Визарию, и этот чурбан задумался, есть ли в логике легата ошибки. Ему руки крутят, а он рассуждает. Так, а если ошибку он всё же найдёт? Что будет тогда? Положим, Визарий вычислил виновного. Хотя из гарнизонной тюрьмы сделать это будет трудновато. Но если всё же… Дозволит ли Квириний, вернёт ли меч, чтобы он смог бросить вызов? Сомнительно. Легат будет судить его по имперским законам. А по имперским законам Визарий должен доказать свою правоту фактами и свидетелями. Из свидетелей есть только я, но меня назовут пристрастным. Всем известно, что Меч Истины – мой друг. Нужны другие. И такие, кто успел разглядеть степняка. Разноцветная Рожа – вот кто мне нужен! Это у него с плоскомордым всё началось, а потом уже меня толкнули, а я облил вином тех четверых. Нечаянно, что я дурак – фалернским их умывать? А уж потом я их обложил не по-хорошему, а они меня. Но Разноцветная Рожа гунна точно видел. Я отправился прямиком в таверну. По вечерам там обычно людно. Но вчерашний набег напугал горожан – я встретил в зале значительно меньше народу, чем видывал ранее. Хозяин был знакомцем Визария по прежним временам; я подошёл к нему. На вопрос о Разноцветной Роже он ответил сразу – верзила один из завсегдатаев: - Синерожий? Гарпал, погонщик скота. Пригоняет в город то, что купили другие, более удачливые. Что-то его сегодня нет. Не ушёл ли за гуртом? Это было бы совсем не ко времени! - А где ещё он может быть? - Если не здесь, то в термополии на Гончарной улице. Только в этой распивочной ему ещё наливают в долг. И я пошёл на Гончарную улицу. Винный погребок найти оказалось несложно – он помещался в самом гнилом и вонючем углу. Я мог идти, как собака, по запаху. А синерожий Гарпал помещался в самом тёмном и вонючем углу термополия. И по мутным его глазам угадывалась нешуточная жажда. Для утоления которой явно не хватало средств. Я заказал самый большой кувшин того пойла, которое пьёт Гарпал обычно. На моё счастье, это не было дорогое вино, иначе ушли бы все оставшиеся деньги. На ходу отпил из кувшина и сразу решил, что эту бурду Гарпал будет лакать один. Ему как раз хватит, чтобы сделаться добрым и ласковым. Сегодня я мог разглядеть его подробно. И убедился, что погонщик Гарпал являл собой тот тип законченного подонка, придать которому человеческий облик не могут даже боги. Лицо с расплывшимися чертами и одурелым взглядом не превосходит осмысленностью зад, обтянутый штанами, засаленными до того, что трудно различить, из чего они сшиты: то ли кожа, то ли шерсть. И аромат, исходящий от этого существа, валит с ног не хуже кулака. Вот интересно, как я тогда этого не заметил, когда он на мне верхом сидел? Верно, занят был. С самым приветливым лицом плюхнулся на скамью рядом с Гарпалом и поспешно нацедил ему в стакан, пока он меня не разглядел. Погонщик проводил взглядом струю жидкости, наполняющей сосуд, а потом выпил залпом. Так, можно считать, что приветствие состоялось! Я промешкал налить ему второй, решая, сможет ли он говорить, если я продолжу в том же духе. Этого времени хватило, чтобы до замутнённого сознания Гарпала добралась мысль, что ему не наливают. Он со скрипом повернул свою бычью шею и увидел меня. - Ты! Я улыбнулся так, что думал рот порву: - Приятель, вот увидел тут тебя и решил извиниться за тот раз. Вино будешь? – и поспешно набулькал снова. Эреб с ним, своя рожа дороже! Думаете, он отказался? На установление дружеских связей ушло полкувшина. По времени это было недолго. Когда он размяк, я мог безопасно приступать к расспросам. - Гарпал, как ты того кривоногого в таверне, а? Мне бы так научиться! Погонщик довольно крякает, разглядывая свои волосатые руки – каждая с мою ляжку величиной. - А с чего он к тебе пристал, этот гунн? Справедливости ради, это Гарпал пристал к гунну. Но сейчас это неважно. - Гунн? - Ну, да! Ты не заметил, что плоскомордый был гунном? Он на тебя, а ты его ка-ак!.. Вот эта тема Гарпала увлекает больше: - У-у, я его… Да, он всегда такой красноречивый! - Подлая гуннская рожа! У него ещё ноги такие кривые, что катиться легче, чем ходить. Изо всех сил пытаюсь вспомнить ещё хоть какие-то приметы лазутчика, чтобы пробудить заскорузлую память Гарпала. Ничего на ум не приходит. Гунн был осторожен и внимателен. Не случись ему ненароком толкнуть это мясо, даже Визарий бы ничего не заметил. - Слушай, а ты бы смог сказать легату, что видел того плоскомордого в таверне перед набегом? Смотрит на меня тяжелым бычьим взглядом. - Гарпал! Ты смог бы узнать его? - Ум-м… кого? - Ну, гунна – плоскорожего, кривоногого страшилу! Сделай это для меня, а? Мы же с тобой вместе дрались! Надеюсь, он не вспомнит, с кем именно! - Ага… - говорит Гарпал. Неужели просветление. – А ты кто? Так, приехали. Начинаем снова. Хозяин, ещё кувшин! Мысль о том, что Визарий сидит в тюрьме, пока я тут Гарпала ублажаю, почему-то здорово меня разозлила. Хорошо устроился, долговязый! Его бы сюда, вот я бы на него посмотрел. Когда всё закончится, полмесяца будет поить уже меня. В благодарность за спасение. И снова я что-то упустил. Какой-то решающий миг, когда рассудок покинул погонщика. Он внезапно заревел бугаём и ударил кулаком по столу: - А-а-а! Убью!!! Свидетель хренов, разрази его Юпитер! Я успел увернуться, и первое, что сокрушил Гарпал, был опустевший кувшин. Второе – челюсть соседа слева. Не считайте меня трусом: впервые я сбежал без малейших угрызений совести. Если он меня расплющит, моего задумчивого друга ждут большие неприятности. * * * Это была очень долгая ночь. За свою жизнь не припомню дольше. Отчаянье таскало меня по городу, не давая остановиться. Я несколько раз из конца в конец прошёл улицу, где мы обнаружили степняка. Не было надежды найти тело, но может, мне встретятся те ребятки, что его зарезали? Не знаю, как стал бы я их убеждать. В самый глухой час ночи начал ломиться в ворота имперского лагеря. До сих пор загадка, почему меня впустили. Угрюмый центурион с фурункулом на щеке молча выслушал сбивчивые уверения, что мне надо говорить с легатом, а потом сам провёл меня в принципий . Кажется, я видел этого воина вечером у пожарища, когда забрали Визария. Он меня точно видел. Легат не спал. Светильник горел тускло, и я видел лишь спину в блестящем пластинчатом доспехе. Квириний стоял у окна и смотрел в темноту – туда, где замер испуганный город. Увидев меня, он не удивился: - Зачем ты здесь, Лугий? - Ты знаешь, зачем, легат. Он снова отвернулся к окну: - Знаю. Слово упало тяжело, как топор. - И ты знаешь Визария. Он честен до тошноты. Квириний всё же ответил, хоть неохотно: - Он всегда поступает согласно своим убеждениям. И если он вдруг решил, что стремления гуннов справедливы… Галл, ты плохо изучил его. Непобедимое Солнце, да он может быть таким хитроумным и изощрённым, что нам, простым солдатам, никогда не разгадать! Не мог с ним не согласиться. Порой Визарий становился непостижимым. Но я всё же уверен в нём. Он спас мне жизнь. Квиринию тоже. Я стоял рядом с ним и видел, что он сожалеет. - Мы были друзьями, Лугий, это так. Но он всё же понесёт наказание. - А если он невиновен? Легат положил руку мне на плечо: - Ты простой воин, галл. Ты не знаешь, как тяжело вести за собой людей. Посмотри туда, на этот город! Люди напуганы. Они жаждут защиты. Им просто необходимо знать, что возмездие приходит неотвратимо. Визарий никогда не говорил о возмездии. Он предпочитал слово «справедливость». Неужели теперь справедливость требует ЭТОГО? - Подумай, Лугий, он ведь не спорил. Рука легата всё ещё лежала на моём плече. Я подумал, сможем ли мы быть друзьями, если Визария… - Как с ним поступят? По законам Империи преступника можно отправить в каменоломни. Визарий выжил на арене, неужели тут выхода не найдёт? Да и я не буду сиднем сидеть – вытащу! Но Квириний качнул головой: - Боюсь, что для НИХ этого мало. Этим город не успокоить. Поэтому завтра я казню его. И так, чтобы видели все. Надежды не осталось. Есть, значит, мгновения, когда не может спасти ни благодарность, ни дружба. Ни справедливость. И если бы Меч Истины… Меч Истины! Я внезапно понял, как должен поступить. - Если тебе нужно свершить правосудие публично, доверь это мне. Я вызову Визария и убью его! Наплевать, что я не посвящён! Легат об этом не знает. Да это и неважно, по большому счёту. Меч Истины будет сражаться, защищая невиновного. Себя самого. И убьёт меня. И останется жив, потому что правда на его стороне. Я отчего-то понимал, что так будет правильно. Как будто всю жизнь шёл к этому мигу. Я, Лугий, прекати-поле, бродяга и забулдыга, человек без веры и закона. Я могу послужить справедливости, потому что и в самом деле нет ничего важнее! Люди должны знать, что она бывает. Мне хотелось казаться спокойным… - По нашим правилам, обвиняемый должен знать, что я его вызову. Позволь мне увидеться с Визарием. Клянусь, что скажу ему только это. Я нес безбожную чепуху. Если Квириний знал хоть что-то о Мечах, он распознал бы это в два счёта. Но он не заподозрил обмана. Не знаю, для чего мне так нужно было это сделать. Визарий и без того убьёт меня и не вспотеет. Но я просто хотел удостовериться, что он в порядке. Что он будет спать остаток ночи, готовясь к поединку, а не раздумывать, измеряя шагами свою клетку. Надеюсь, руки ему развязали. Всё было так, как я предвидел. Он не спал, измеряя шагами клетку. У клетки скучал один часовой. За моей спиной был лишь Квириний Грат. Прутья клетки в руку толщиной, но ключ от замка… А потом я увидел лицо Визария и понял, что он этого не сделает. И мне не позволит. Визарий, у тебя в голове ведро мозгов, хотя порой ты поступаешь так, словно там ведро помоев! Ты должен понять, что я задумал, потому что я скажу совершенно иначе! - Эй, долговязый! Готовься к смерти! Завтра я брошу тебе вызов по Правде Мечей. Сначала закричали его глаза. А потом он сам, и яростно тряхнул прутья решётки: - Не делай этого, Лугий! Я же убью тебя, дурак несчастный! Вот именно, дружище! Рад, что ты это понял. Квириний Грат стоял позади и непонятно глядел на нас…
Atenae: И почему я решил, что он будет спать в эту ночь? После того, что я ему сказал. Как же плохо я понимал его до сих пор! Словно провёл пять месяцев в каком-то полусне, и теперь лишь проснулся. И как хорошо понимаю сейчас, когда нам уже ничего не осталось. Озарение пришло не сразу. Только после, когда я уже сидел в таверне и вспоминал наш последний глупый разговор. Эй, ты, как тебя там, Бог Справедливости? Ты лучше всех знаешь Визария, ты видишь, что у него на сердце. Неужели ты допустишь, чтобы он погиб? Если так, то какой же ты Бог? Ладно, ты меня не слышишь и не знаешь. Эта дубина Визарий не пожелал посвятить меня, чтоб ему… Но я сам могу приглядеть за тем, чтобы он остался жив. Он не будет спать? Отлично! Я ведь тоже не сплю. У него всегда хватало сил, чтобы справиться со мной. А ещё я сейчас выпью. Плевать, что деньги последние! Заработает ещё, оглобля длиннорукая… Утро застало меня на столе. И все неровности стола отпечатались на морде. Кажется, я всё-таки заснул. Ничего: голова шумит, во рту будто табун пасся – всё в порядке! Можно идти на поединок. Интересно, кто-нибудь из Мечей выходил на бой в таком состоянии? Или я буду первым? Ноги держали меня твёрже, чем хотелось бы. А голова внезапно стала лёгкой и пустой. Я шёл к форуму и не чувствовал, когда меня толкали, и не слышал гула собирающейся толпы. Так, у статуи Марса вкопали столб. А рядом навалена громадная куча камней. Казнь откуда-то с востока – Квириний выбрал её, чтобы все могли участвовать. Ребята, не хочу вас разочаровывать, но Визарий не будет мишенью! Потому что здесь я, самозваный Меч Истины. Сейчас вам будет весело, обещаю! А потом вдруг моя смерть стала бессмысленной… Он ещё держался на ногах только потому, что те, кто его избил, не хотели тащить тело. Следы побоев были хорошо видны. Они разорвали рубашку, чтобы всем было ясно: Визарий не сможет сражаться. И ни за что не удержит Меч Истины сломанной правой рукой. Квириний, как ты позволил?! Легат стоял на возвышении в своём алом плаще и пластинчатом доспехе - он сверкал на солнце нестерпимо для моих усталых глаз. Я зажмурился и потряс головой, потому что не смог разглядеть лицо. Потом открыл глаза и увидел: Квириний смотрит всё так же непонятно. Он смотрел, как Визария привязывают к столбу. Меч Истины не поморщился, когда ему заломили назад сломанную руку. Его глаза были спокойны и пусты. Я понял, что он уже мёртв. Принимать смерть нужно с достоинством. Визарий умел это делать. Но не успел научить меня… - Квириний, как тебе это зрелище? Приятно казнить друга, спасшего тебе жизнь? Они не смогли бы остановить меня – даже если б хотели! - Возмездие должно свершиться, так ты сказал? Ладно! Но как ты позволил… почему ты сделал ЭТО? И в этот миг я понял, ЗАЧЕМ! Бог Мечей, пребудь со мной в этот миг, потому что я должен спасти невинного! - Квириний Грат, Алый всадник, легат Новиодума! Во имя Справедливости! Тебя обвиняю я в сговоре с врагами Империи. Это твоя фибула была в кошельке кочевника. Это тебя слушают и почитают они. Этот тебе была нужнее всех смерть наместника. И ТЕБЕ БЫЛО НУЖНО, чтобы не сражался Визарий! Я, Лугий, Меч Истины, вызываю тебя! Кажется, я должен был смотреть на свой меч и искать знамения. Или буравить взглядом Квириния, которого мне предстояло убить. Но я смотрел на Визария. И видел, как он жарко и сбивчиво говорит мне глазами о том, что… - мне было внятно каждое слово! Легат отстегнул свой плащ и сошёл с возвышения. Он был спокоен. - Ты умрёшь, галл. Мне будет жаль. И я понимал, что он прав. У него доспех и выпуклый щит. Он выше меня на голову, и руки его длиннее моих. Но со мной правда. А за моей спиной Визарий, уверенный в том, что я не ошибаюсь. Зачем я столько пил в эту ночь? Квириний сразу стал теснить меня, а я чувствовал, что ноги едва слушаются. Мне не хватало веса. Мне не хватало устойчивости. Мне не хватало навыка, наконец. Квириний Грат заработал свою сноровку за двадцать лет сражений – что я мог противопоставить ему! Он гонял меня, как малолетку, я уворачивался, уповая на быстроту ног, потому что никак не мог достать его мечом. Его щит всегда оказывался передо мной, и нужно было снова отскакивать, потому что сверху из-за щита вдруг вылетала жалящая спата, целя в горло. Голова была лёгкой и тяжёлой одновременно. Лёгкой, потому что её не посещали мысли, и страх остался позади. Я ловил отблеск летящего меча и ускользал от него, позволяя телу самому решать, как это сделать. Тяжёлой, потому что временами земля начинала уходить из-под ног, чтобы внезапно вновь оказаться под пятками в совсем неподходящем месте. Я следил за его мечом, поэтому поздно заметил умбон щита, летящий мне в лоб. Ещё успел отшатнуться, но даже скользящий удар этой махины опрокинул меня навзничь. Стукнувшись о мостовую, я на миг забыл, как дышать. А когда снова вспомнил, надо мной возвышался легат. Он отбросил свой щит, и теперь держал спату обеими руками. На лице было выражение безжалостной решимости: - Мне жаль тебя, галл. Когда его меч устремился вниз, чтобы пригвоздить меня, я нашарил свой и косо ткнул под железный набрюшник, прикрывающий пах. И спата полетела дальше – куда-то мимо меня. Я ещё слышал его падение – грузное, с протяжным стоном. Я ещё слышал слитный выдох замершей толпы. Но тело уже не повиновалось мне. Ноги внезапно свело резкой болью, а потом что-то острое вошло в живот, так что я согнулся пополам. Какая-то сила разогнула меня и швырнула навзничь… это было очень больно… кажется, я кричал… Я очнулся, ощущая носом камни. У меня большой нос, лежать плашмя не очень удобно. Я был жив. Сколько я здесь лежу? Они всё ещё молчали, глядя на меня, как на призрак. Да, это я – арфист и бездельник Лугий! Вы меня не узнали? И никто не додумался освободить Визария, хотя его невиновность была доказана. Я сделал это сам. Когда я перехватил ножом верёвки, он рухнул на меня всей тяжестью, хрипло шепча прямо в ухо: - Дурак ты, дурак! Или это было объятие? * * * В нашем владении ещё оставалась двуколка и хромая кобыла. Все деньги я пропил. С Новиодумом предстояло прощаться, пока не опомнились солдаты, которых я лишил полководца. И пока не узнали гунны, ведь лишь сговор с Квиринием удерживал их по ту сторону границы. Поэтому я нахлёстывал кобылу без жалости. Визарий громоздился рядом. Он тоже был разноцветный: серый от боли, пегий от синяков. Ему бы полежать. За его руку я не беспокоился: не первый раз накладываю лубки, через месяц будет как новая. Волновало меня другое: - Когда ты понял, что это Квириний? Ты хотел мне это сказать на форуме… Он морщится – повозку ощутимо тряхнуло. - Когда они начали меня уродовать, не раньше, - вздыхает, и морда грустная. – Видишь ли, меня сбивало с толку то, что было двенадцать лет назад. Ведь я уже сражался, чтобы доказать его невиновность. И считал Квириния другом… Да, это хуже всего, если вдуматься. - Но почему? Я не понимаю, Визарий, для чего он это сделал? Полководец Великого Рима – и вдруг... Визарий снова морщится, на этот раз просто потому, что противно: - Это как раз можно понять. Помнишь, он сказал: «Гунны сделали меня тем, что я есть!» Сначала легатом. Потом наместником. А дальше – кто знает! Цезарь был полководцем, Траян, Диоклетиан. Чем хуже звучит: «Император Квириний Грат!» Человек, остановивший гуннов. А ступеньками к вершинам власти, увы, всегда служат люди… Я подумал и посчитал. Наместник Фульвий Флакк. Тридцать воинов на форуме. Убитый гунн. И Визарий. Его он тоже сделал ступенькой на пути к успеху. Но взобраться на эту ступеньку я ему не дал! - Послушай, Длинный! А ведь я даже не знаю имени твоего Бога. Почему он услышал меня, почему посвятил? Грустная усмешка мгновенно теряется в усах Визария: - Как-то ведь ты его назвал, когда молил защитить невинного. Вот под этим именем и будешь знать его теперь. - То есть… другого посвящения не будет? - А чем тебя это не устраивает? Зануда ты, всё-таки! - Визарий, давно хотел тебя спросить: а как ты сам стал Мечом? Снова вздыхает. Ну, повздыхай, повздыхай мне, чучело! - Расскажу как-нибудь. Уже что-то. Ловлю на слове. - Кстати, ты понял, что от драк теперь придётся воздерживаться? - Не понял. Ах, какая жалость! Я не переживу, зарежусь с горя! Он, улыбаясь, смотрит на меня: - Дурак ты, дурак! Второй раз это слышу, и почему-то снова звучит, как признание в любви! И что я мог ему ответить? - Зато я умею играть на арфе!
стелла: Жду продолжения.
Atenae: Специально для Вас! Третья серия. ВРЕМЯ ВОЛКОВ Когда наступает на мир Зловещее время затмений, Сползаются, словно на пир, Голодные серые тени. Их трудно узнать иногда По волчьей кровавой повадке: Ведь часто в лихие года И люди становятся гадки. И страхи сочатся под дверь, И в полночь пустеет округа. Кто рядом: сосед или зверь? Живые боятся друг друга. Кровавою жаждой томясь, Таясь под добротной личиной, Неузнаны, ходят средь нас, Покуда не станем дичиной. Противен им Божий закон – У них милосердья не сыщешь! Для серых всегда испокон Живые – желанная пища. Они нападают во мгле Всей стаей. Не жди благородства! Для них лишь один на Земле Закон – правота превосходства. Им чужды прекрасные сны. Их сущность – обида природе. На власть сумасшедшей Луны Сменяли мечты о свободе - Свободе, чтоб петь или выть, Наитием или ученьем; Иметь или всё-таки быть – Лишь выбор имеет значенье. Иной не поверит божбе И станет с мечом на пороге. Сойдётся в неравной борьбе Со зверем на лунной дороге. Потом безмятежную ночь Соседи продремлют спокойно, Поскольку сумел превозмочь, Поскольку он выбрал достойно. Елена Мацковская Хотите верьте, хотите – нет, но от каждого человека пахнет по-своему. Я не о том, что кто-то не успел сходить в бани. Со всяким случается, но это не интересно. Кому надо знать, что после хорошей драки я пахну, как лошадь? Гораздо интереснее разбирать запахи, неощутимые привычным обонянием. Вот этот, положим, холёный ромей, пахнет благовониями и чуть-чуть лампадным маслом. Как бы не так! От него исходит запах денег. И больших. А ещё он немного пахнет неприятностями. Потому что не должен богатый, уважающий себя… -…ювелир, - подсказывает Визарий. - Ювелир? С такой чиновничьей мордой? Ты шутишь! Визарий, в самом деле, улыбается: - Друг мой Лугий, чистая одежда из китайского шёлка, тело, умащённое благовониями. Руки, унизанные перстнями – не только из желания казаться богаче. Тут демонстрация мастерства. И взгляд… не-ет, чиновники так не смотрят! В крайнем случае, брат чьего-нибудь свата. Скорее всего, богатый торговец греческого происхождения с изрядной примесью сирийской крови. - А это откуда? - Зад вислый. Но ты начал какую-то мысль. Ага, была мысль, пока ты не вмешался! Так о чём бишь я? Ах да, о том, что в таком месте негоже находиться человеку, набитому деньгами. А то как бы не остаться с набитой мордой. Его счастье, что в этом пропахшем рыбой портовом термополии сидим мы с Визарием. И нас не пугают неприятности. Дородный ромей, чуть рябоватый и смуглокожий, брезгливо отодвигает сеть, висящую у входа, и важно шествует между столами, а потом вдруг упирается взглядом в нас. И в глазах под изрядным налётом спеси мелькает смятение. Визарий, как всегда, прав – он торговец. Вон как бегло оценил нашу рыночную стоимость до последнего нумия. Да вот только мы тоже не те, кем кажемся. Ты видишь перед собой светловолосого подвижного галла, обаятельного парня, а чувствуешь, что от меня пахнет опасностью. Не отпирайся, все это чувствуют. Вон как поспешно отвёл глаза. Это правильно. Что ты видишь теперь? Долговязого незнакомца в вытертых штанах, который лениво потягивает вино. У него русые волосы до плеч и узкие руки с длинными пальцами. От него пахнет спокойствием. Вот, ты и выдохнул с облегчением. Хорошо, а теперь посмотри ему в глаза! Оп-па! Торговец, ты встречал кого-нибудь опаснее? Тебе правда к нему надо? Он подходит к нам, и величавая улыбка делается заискивающей. - Я слышал, что в этом месте можно увидеть человека по имени Визарий. Люди называют его Мечом Истины. Скажи мне, ты ли это? Интересно, доживу я до того благословенного дня, когда подошедший спросит Меча по имени Лугий? Скоро год, как прошёл посвящение, а заказчики до сих пор видят во мне тупого наёмника, трактирного забияку. Мой дружок отставляет кубок: - Я Визарий, которого называют Мечом Истины. А это Лугий, мой собрат по ремеслу. Что привело к нам представителя славного цеха ювелиров? Ювелир склоняется к нашему столу и говорит очень тихо: - Извини, уважаемый, я не хотел бы говорить об этом при всех. Меня зовут Филандр. Мой дом в конце Псамафийской улицы, ты мог бы прийти попозже, не привлекая внимания. О, дядя, много же ты о себе думаешь! Нам вообще-то домой, а ты хочешь, чтобы мы по Константинополю бегали. - Извини, уважаемый, но так не пойдёт, - в тон ему отвечаю я. Визарий косится, но не возражает. Ювелир надувается, как жаба: - Ты позволяешь своему человеку рассуждать о делах? Должно быть, мне порекомендовали не того. - Должно быть, и впрямь, не того, - спокойно говорит Визарий. – Всякий, кто знает меня, сказал бы, что я не люблю заносчивых. И не позволяю оскорблять друзей. А ещё добрый советчик предложил бы подумать, что два Меча, разыскивающие твой дом, привлекут много ненужного внимания. Эта отповедь, произнесённая ровным голосом между двумя глотками вина, смыла с заказчика уверенность вернее ведра помоев. Он невнятно бормочет и пятится задом к выходу под откровенные смешки гуляк. Визарий бросает монету на стол и поднимается во весь свой немалый рост. - Пройдёмся. Распивочная, столь полюбившаяся нам, расположилась вблизи эмпория у самого берега Пропонтиды . Свежо в любой час дня, хотя рыбой, конечно, припахивает. И потом, здесь много всякого народа толчётся, а деньги лишними никогда не бывают. Хотя Визарий говорит, что нам уже хватит на проезд до Истрии. Где-то в тех местах мой дружок обустроил своё жильё, до которого второй год не может добраться. Лично у меня дома нет вообще, а он предлагает поездку, как само собой разумеется. Сколько я его знаю, Визарий не способен бросить друга на пороге, не пригласив внутрь. Он вообще никого бросить не способен. Даже заносчивого ювелира Филандра. Тем более что за жирненьким ремесленником увязался хвост. Волчий. Кажется, Визарий приметил его ещё в термополии, потому и отказал нанимателю, как отрезал. - Ты видишь? – спрашивает мой друг одними губами. Молча киваю. - Хорошо, тогда проследи эту ходячую мошну до его дома или мастерской – куда он направится. А я покараулю соглядатая. Это, конечно, на случай, если «хвост» вздумает отстать. А он пока не собирается. Но у ювелира глаза где? Парень-то приметный: германец в тяжёлых сапогах и куртке волчьим мехом наружу. Выносливый, зараза – тепло, как на жаровне, а он в шкурах! Ростом с Визария и в ширину – мало не двое. Длинные волосы собраны пучком на макушке, эта диковатая причёска делает его ещё выше. Хорошо бы лицо разглядеть. Но это вряд ли. Что-то мне говорит, что нам лучше не встречаться глазами. И без того он вряд ли поверил, что Меч Истины с ходу отбрил просителя. У нас так не принято. А идёт Волчий Хвост хорошо. Словно и не торопится, плавно огибает прохожих, а их на улице много в этот полуденный час. Тихий, гибкий, даром, что росту громадного. Трусит себе, как волк в чаще – ни одна веточка не шелохнётся. В скверную же историю ты впутался, Филандр, если эдакий зверь начал на тебя охоту! Визарий коротко пихает меня в бок. Ага, ювелир добрался до дома! Привратник отворяет ворота, а германец в волчьей шкуре плавно сворачивает в боковую улочку. Мой друг за ним. Понятия не имею, сколько его придётся ждать на этом солнцепёке. Псамафийская улица, хоть и расположена вблизи Пропонтиды, а жара тут, как в хлебной печи. Потихоньку приглядываю себе укрытие в тени. Мне не впервой, но почему в нашей работе нельзя без этих неприятностей? Как будто нам их мало. Константинополь – сумасшедший город. Я ещё не видал таких. Здесь все всё готовы продать – даже штаны на заднице у соседа. Хотя ромеи в большинстве не носят штанов. Видать, уже продали. Я вообще ромеев не слишком уважаю. Природные греки, а говорят-то всё чаще по-латыни. И не жалуют тех, кто задумал возродить Элладу в Азии. Вот уж где боспорских купцов не сыщешь. Ещё бы, ромеи хотят сами морской торговлей заворачивать, этим жукам Новая Эллада – в горле кость. Не то, чтобы я большой простак, но даже для меня Константинополь - место замысловатое. Мошенников, как рыбы в море. Их ловят сыщики-сикофанты. Хорошо устроились – никакой ответственности за ошибку! Поймал - не поймал, того – не того, - гуляй, подсчитывая денежки! А суд вершат имперские чиновники, так что Мечу Истины на заработки рассчитывать не приходится. Впрочем, пока мы при деньгах. Наше ремесло хорошо оплачивается. Когда платят, конечно. А не все хотят. Поначалу меня это бесило, пришлось брать пример с Визария и плевать на всё. Раз свернуть челюсть обидчику всё равно нельзя. Мой дружок, конечно, к этому привыкал не год и не два, зато теперь, если ему что не по нраву, взглядом способен заморозить Пропонтиду. Хотя вообще-то парень отзывчивый. Интересно, сколько я его, отзывчивого, ждать буду? Хрен ли нам, что у богатого ювелира Филандра завелись неприятности! Визарий выныривает из толпы с унылым выражением на морде. Упустил волчка! - И ведь некуда ему было деться, - хмыкает на невысказанный вопрос. – Тупик, помойка. И все двери закрыты. Пожимаю плечами. Ты сам решил, что выследишь его лучше меня! - Что заказчик? – спрашивает Визарий. - Не выходил. Хочешь пойти к нему? Кивает. - А привратник? Есть у него ухмылочка, которая меня бесит. Называется «Учись, щенок!» - Лугий, ты знаешь волшебное слово? «Нумий». - А если он честный? - Я удивлюсь. Привратнику не удалось удивить Визария. Монета подействовала безотказно. Мой друг велел доложить о себе, а пока нас оставили дожидаться в атриуме у бассейна . Вот кто удивился, так это Филандр. Впрочем, Меч Истины не позволил ему изумляться слишком долго: - У тебя серьёзное дело, почтенный Филандр, но ты плохо заботишься о своей безопасности. В термополии за тобой следили, поэтому я не мог принять предложение при всех. Смуглое лицо ювелира враз заблестело от пота. Почему ромеи бреют лицо? Это делает их похожими на евнухов. А этого особенно. Услыхав заявление Визария, с трудом нашарил рукой сиденье и тяжело плюхнулся. Да, парень не из храбрых! В суровых глазах Визария мелькнула насмешливая искра. Зря веселишься, между прочим! Из этой мошны нам хорошо, если медяк выпадет, когда всё закончим. Не верю я в щедрость трусов. Мой дружок непринуждённо сел, передвигая меч на колено. Красиво он это сделал, так что сразу стала видна неброская роскошь оружия. - А ещё, почтенный, я порекомендовал бы тебе сменить привратника. До денег жаден. Это замечание вернуло ювелира в привычный мир: - Всё мельчает, уважаемый Визарий. Даже рабы стали подлее. Меч Истины лениво пожал плечами: - У меня давно не было рабов. А теперь ты не откажешься рассказать нам о своём деле, раз уж мы здесь? Визарий ощутимо давил на заказчика. Обычно он этого не делает, но тут, видно, решил рассчитаться за мою обиду. Спасибо, дружище, я оценил! Филандр заходил по комнате, потирая толстенькие ручки и избегая показывать нам лицо. По всему видать, что сам он в этой истории тоже не розами пахнет. Ага, решился, наконец! - Один человек преследует меня. Визарий величественно кивнул: - Рослый германец в волчьей куртке. Продолжай, почтенный. Ювелир едва подавил изумление. Потом собрался с силами: - Я ничего плохого не сделал этому человеку. Несколько дней назад он принёс исправить вещь. Обычная безделушка, дурно сделанная к тому же. Медальон червонного золота грубой северной работы. По нему пришёлся удар меча, или, может, топора. Бляшка лопнула, изображение погнулось. Я поручил работу сыну. Мой Августин большой искусник, может исправить что угодно. Но тут на него накатило: сказал, что медаль неправильная, и всё нужно сделать заново. Я взял задаток за простую работу и не велел ему вольничать. Но мальчишка не послушал. В короткий срок он сделал новый медальон. - Однако заказчик остался недоволен, - хмыкнул Визарий. Ювелир возмущённо всплеснул руками: - Он сказал, что вещь безнадёжно испорчена и потребовал вернуть задаток. Нет, вы слышали? Заявить, что сын византийского ювелира не знает ремесла! Возмутительно и неслыханно! А сын… он сказал ему что-то такое… оскорбительное. Я не понял, что именно. Тут лоснящееся лицо Филандра перекосила нервная гримаса. Я даже удивился. Неужели этот сквалыга способен за кого-то волноваться всерьёз? - Ты дал сыну странное имя. «Священный». Не боишься прогневать Богов? Филандр махнул рукой: - Это всё мать! Сын родился слабым, она вбила себе в голову, что обязана посвятить его церкви. Дала обет Богородице. Потом Августин поправился, лучшего наследника моему делу и не сыщешь. Но нарушенный обет… Жена умерла, когда ему сравнялось восемь. А я не могу расстаться с ним. Интересная история. Мне нравится! Визарию – не очень. Мой дружок уже прикинул, что тут мы, пожалуй, бессильны. Но Филандр этого ещё не понял. - И тогда этот лесной ублюдок посмотрел на моего мальчика. Нехорошо посмотрел, и глаза у него были дикие. Прорычал что-то на своём языке. Я кликнул слуг, чтобы вышвырнули его. А он посоветовал мне немедля исправить его вещь. И выпороть сына. Визарий снова передвинул меч, словно собирался встать: - Однако ты, я смотрю, не сделал ни того, ни другого. - Конечно! И с той поры я чувствую его всюду, куда бы ни пошёл. Я мирный человек, Визарий! Я не хочу вздрагивать от каждого шороха и бояться за сына. Знающие люди посоветовали мне обратиться к тебе… Визарий всё-таки встал: - Знающие люди обманули тебя, Филандр. Меч Истины наказывает совершённые преступления. Я не могу просто убить твоего германца за то, что он угрожал тебе. И то, что он ходит за тобой по улицам – тоже не великий проступок. - Но за хорошее вознаграждение… Жест Визария выражал всё мыслимое презрение: - За всё золото мира. Ты не понимаешь, Филандр, но наш бог убивает меня ЗА КАЖДУЮ ОТНЯТУЮ ЖИЗНЬ. Даже если караю подлейшую скотину, всё равно плачу за это собственной смертью. А потом переживаю воскрешение – тоже чувство не из приятных. Вдумайся в это, ювелир! Я умирал уже не помню сколько раз, и стою перед тобой только потому, что судил справедливо. О чём ты просишь меня? Да, нечасто я видел моего друга разгневанным! Не зря этот ювелир сразу мне не понравился! По-моему, Визарию очень хотелось ахнуть дверью о косяк, чтобы фрески со стен посыпались. И как он совладал с этим желанием? Перед воротами нам заступил путь чистенький, холёный паренёк лет шестнадцати. Гладкое лицо, свежая льняная туника. Кудрявые каштановые волосы, прежде аккуратно расчёсанные, растрепались, дыхание частит от быстрого бега. За папу пришёл рассчитаться? - Я прошу прощения за моего отца! Он не желает зла, просто не всегда ведает, что творит. Визарий коротко кивнул ему, принимая извинения. Кто бы мог подумать, что у такого гуся столь приличный сын? - Ты можешь себе представить, чтобы это дитя кого-то оскорбило? – спрашивает мой друг за порогом. - С трудом. Папаша не замечает, где врёт. - Зачем? Изображаю ухмылку в стиле «Учись, мастер!» - Ты не знаешь, что некоторые готовы и сына оболгать, лишь бы самим выглядеть привлекательнее? - Врать Мечам Истины? Лугий, такой дурак не может быть преуспевающим торговцем. Физиологически. Иногда он такие слова вставляет, что мне хочется его убить. Потому что я тоже не люблю быть дураком!
Atenae: * * * Наш корабль отправлялся через день, так что оставалось только сидеть под навесом всё в той же забегаловке и глядеть на нестерпимо синее море. И потягивать дешёвое вино, пока в голове не зашумит. Жарко в Константинополе. Визарий говорит, что на западном берегу Понта прохладнее. Там зимой даже снег бывает. И зима стоит месяца три. Ага, его бы в нашу Галлию! Чтобы зиму увидел. Впрочем, там он тоже был. Домосед по натуре, мой дружок ухитрился облазить весь обитаемый мир. А устроился на самой тревожной границе: то готы с Понта лезут, то кочевники. А теперь того и гляди – «новые эллины» попрут. - И что хорошего у тебя дома? Изумлённо смотрит своими всегда печальными глазами. Мне нравится его дразнить. - Имей в виду, под одной крышей не уживаются лучший друг, жена-красавица и паскудник Лугий! Не хочется наградить тебя рогами за доброту. - Рогами? Хм, в устах галла звучит привлекательно. Помнится, кто-то из ваших богов… - Размечтался! Его интересно дразнить. До того момента, пока он не принимается дразнить тебя. - А как уживаются под одной крышей лучший друг, паскудник Лугий и хромой нубиец? Правда, я на нём не женат. - Тьфу! И придумаешь тоже! - Честно-честно! А ещё есть собака. Если, конечно, не умерла от старости, - он ощутимо грустнеет. - Небольшой огород, но этим увлекается Томба. Море за оградой. Тополя. И очень много ценных свитков, я даже не все успел прочесть. Мой дружок грамотей. В каждом маломальском городе он нюхом находит книготорговца. У него и сейчас в мешке четыре книжки и три цисты . Никогда не понимал, но для Визария это любимое развлечение. Сейчас вот тоже уткнулся в какой-то бесконечный пергамент. - Что интересного ты там находишь? - А ты послушай, это нас напрямую касается: «…если человек отдаётся любви к учению, стремится к истинно разумному и упражняет соответствующую потребность души перед всеми прочими, он, прикоснувшись к истине, обретает бессмертные и божественные мысли, а значит, обладает бессмертием в такой полноте, в какой его может вместить человеческая природа». - Это не про меня. Я латинской грамоты не разумею. - Речь не только о грамоте. Ты не задумывался, что наш дар сродни бессмертию? Странному бессмертию, должен признаться, я сам ещё всего не понял до конца. Это писал Платон – древний афинский мудрец. В его время люди больше помнили о своих корнях, хотя и тогда уже много было забыто. Сейчас греческих философов в Империи не слишком жалуют, потому что «новые эллины» ищут опоры в старых мифах, олимпийских богах и трудах древних. Но это всё политика, а она никогда не была в ладах с разумом. Рим же верит только в то, что ему выгодно. Сейчас выгодно христианство, а оно не приветствует излишнюю любознательность. И мы начинаем забывать то знание, которое сберегалось веками. Слушай: «…между тем у вас и у прочих народов всякий раз, как только успеет выработаться письменность и всё прочее, что необходимо для городской жизни, вновь и вновь в урочное время с небес низвергаются потоки, словно мор, оставляя из всех вас лишь неграмотных и неучёных. И вы снова начинаете всё сначала, словно только что родились, ничего не зная о том, что совершалось в древние времена в нашей стране или у вас самих». - Ладно, это здорово, но какое отношение… - Прямое. Ты не раз приставал ко мне с вопросом: какому богу мы служим? Платон написал об этом. Сейчас… - он начинает рыться в своих свитках, потом поднимает голову и стонет. – Ну вот! Только этого не хватало! От порта к термополию идёт вчерашний привратник и крутит головой. - Кого он разыскивает, как думаешь, Визарий? - Думаю, Филандр так и не помирился с германцем. - Но, кажется, помирился с головой! Как ты будешь уговаривать германца? - Попробую уговорить ювелира выполнить его требования. И дать золота в придачу. - У-у! Раб, и впрямь, направляется к нам. - Ты меня ищешь, человек Филандра? - Тебя, почтенный, если ты и есть Меч Истины. Визарий, вздохнув, складывает свитки и молча подхватывает свой роскошный меч. Оказалось, впрочем, что звал нас не Филандр. В атриуме стоял вчерашний мальчик, и лицо у него было белое. - Я знаю, уважаемые, что отец вчера поссорился с вами. Он был неправ. Но, может, вы согласитесь…- он не смог договорить. - Что с отцом? – коротко спрашивает Меч Истины. - Тебе лучше на это самому посмотреть, - говорит сын ювелира. Идём смотреть. В андрон - на мужскую половину. - У отца есть кабинет, где он делает секретную работу. Ту, о которой заказчики просят молчать. Вчера, кажется, опять была такая работа. Отец не велел беспокоить его до заката. А потом…- мальчик нервно сглатывает, словно пытается побороть тошноту. И открывает дверь секретного кабинета. Теперь тошноту приходится давить уже мне. Нет, я такое видел. В лесу. Но это зрелище в доме греческого ювелира, посреди Константинополя... Филандр лежит на полу в луже собственной крови. С разорванным горлом и изгрызенным лицом. Судя по запаху, лежит почти сутки. Значит, его убили, едва только мы ушли. - Собака? – очень тихо спрашивает Визарий. Потом качает головой, и мы оба склоняемся над следом. Очень отчётливым кровавым следом гораздо крупнее собачьего. Этот след никуда не ведёт. То есть, продолжения нет. Вообще. За порогом мозаики пола чисты. - Расспросили слуг? Кто убирал здесь? Юноша качает головой: - Я не велел трогать, пока вы не придёте. - А привратник? - Никто не входил в ворота. Если он говорит правду. - Если он говорит правду, - машинально повторяет Меч Истины. Крупная муха, жужжа, опускается на кровавое месиво. Визарий брезгливо сгоняет её и склоняется над телом. Я вывожу парня прочь из комнаты: - Приведи жреца или кого там у вас принято. Нужно готовиться к погребению. Августин беспомощно кивает. У него теперь есть дело, он на время отвлечётся от страшной сцены за этой дверью. А я возвращаюсь к Визарию. Он уже окончил осмотр, вытирает руки тряпкой, очень долго. - Германец? - Это слишком странно, Лугий. Человеческие следы должны были остаться. Но их нет. Только волчьи лапы. - Значит, оборотень. Носит же он волчью шкуру. - Оборотень в Константинополе? - Христиане отменили других богов, но наш Бог не перестал существовать от этого! - Я никогда не встречал оборотней, Лугий, - говорит мой друг. Я, положим, тоже. И что из того? * * * - Это всё из-за медальона, - уверенно говорит Августин. Мы сидим у бассейна в атриуме. Приглашённый человек внутри дома обмывает и умащивает тело. Рабы попрятались. - Твой отец умолчал о многом. Расскажи нам, пожалуйста, - тихо просит мой друг. У него дар внушать людям доверие. Но сейчас мальчишка жаждет довериться сам. Он протягивает нам клочок пергамента: - Я зарисовал это по памяти. Вчера. На клочке изображение волчьей головы, вписанное в разомкнутый круг. Клыки в хищном оскале, морда сморщена. Свирепые черты подчёркнуты настолько, что изображение выглядит отвратительным. - А змея? - спрашивает Визарий. – Она не должна хватать зубами хвост? Символ бесконечности. - Я тоже так подумал, - откликается Августин. – Поэтому замкнул круг. Но он заявил, что это неправильно. Только теперь я понял, что волнистое обрамление круга – это стилизованное изображение змеи. - Символ разорванного времени? – задумчиво говорит мой друг. – Я встречал племена, которые верят, что наступит конец мира, когда восстанут волк и змея. Но эти люди живут далеко на севере. Очень далеко. - Конец мира? – спрашивает Августин, и его голос внезапно дрожит. – Я видел… Он замолкает столь же внезапно. - Что ты видел? Парень упирается в нас круглыми глазами цвета спелых орехов. На чистом лице смятение: - Отец не хотел, чтобы об этом знали. Он боится, что мои видения… не от Бога. Я слыхал, что у христиан так бывает. Они объявили порождением Сатаны то, что другие сочли бы Даром. - Я вижу иногда. Не помню, с каких пор. Оно бывает нечасто. Но я увидел, как умрёт мама... За месяц до того, как это случилось. Визарий кладет ему руку на плечо: - И что ты видел на этот раз? - Сам не знаю. Я взял эту вещь в руки и попал в отвратительный ледяной туман. Из тумана выплывала большая лодка… очень страшная… рваный парус, носовое украшение из костей. Это была мёртвая лодка, вы понимаете? Визарий кивнул и сказал незнакомое слово: - Нагльфар, - потом поднял глаза. – Было что-то ещё? Юноша кивает испуганно: - Было. - Что именно? - Город. Я видел горящий город. И мертвецов на улицах. Они пожирали живых. - Ты знаешь, что это за город? Парень обводит нас больными глазами и говорит тихо, но уверенно: - Я думаю, что это был Рим. Да, разыгралось воображение у парня! Рим стоит больше тысячи лет, и никогда не бывал взят. Даже нашим галлам не удалось прорваться за стены Капитолия, а уж очень старались. Но Визарий снова произносит непонятное: - Гибель богов! - Как ты сказал? Он не слушает. - А чем ты оскорбил германца? Филандр говорил - он был страшно недоволен. - Не помню толком. В такие минуты я плохо соображаю. Но отец потом мне сказал. Я произнёс: «Остановись, волк! Рухнет мир – не одного тебя под обломками похоронит!» - Волк, - повторяет Визарий. – И змей... Я вижу, что ему страшно. Парень тоже это видит. Он вцепляется в рукав Меча Истины, как утопающий: - Скажи мне, что всё это значит? За что убили отца? Визарий стряхивает с себя морок и тянется к воде, чтобы умыться. - Этот германец из племени свебов, чья родина у ледяного моря на севере. Я там бывал. Где ты не бывал, интересно мне знать? - У этого народа есть поверье, что когда-то волк Фенрир, скованный богами на заре времён, порвёт свои цепи. И восстанет мировой змей, вечно хватающий свой хвост в океане, опоясывающем землю. Приплывёт Нагльфар – корабль, сделанный из ногтей мертвецов, а на нём тёмное воинство Исподнего мира. В тот час поднимутся боги, и начнётся Последняя битва, после которой рухнет мир. - А потом - второе пришествие Христа? – с надеждой спрашивает малец. Визарий качает головой: - Свебы не верят в Христа. Августин поднимается и начинает ходить по краю бассейна, пальцами ероша кудрявые волосы. - Человек, который в это верит, убил папу. И там волчьи следы. И я сам видел падение Рима, - он поднимает голову. – Нам надо туда, вы понимаете? Надо в Рим! – его голос звенит. – Мы скажем Императору… Но я прерываю его: - И что могут СКАЗАТЬ ИМПЕРАТОРУ сопливый ромей, бродячий галл и бывший гладиатор неизвестного роду-племени? - Беглый гладиатор, - внезапно со значением произносит Визарий. Ого! Никогда он об этом не говорил. Мальчишка смотрит на нас в смятении и тихо спрашивает: - А что мы можем? - Выследить убийцу. Покарать его, - говорит мой друг. - И это поможет остановить Гибель богов? Мы оба жмем плечами. * * * Больше двух месяцев мы шли по его следу. Этот след взял я, хотя казалось, что он совсем остыл. Мы обшарили весь Константинополь. Визарий потратил кучу денег этого мальчишки Августина, чтобы разговорить стражу на всех шести городских воротах. Бесполезно! Чужак в волчьей шкуре словно в воду канул. Наш корабль давно ушёл, но Визарий не вспоминал об этом. Мы жили теперь в доме ювелира, и я видел, как мой друг тяготится, встречаясь взглядом с его сыном. Паренёк смотрел на нас преданными глазами. А потом я присел потолковать с рабочими, возводящими новую стену. День был ещё жарче, чем обычно, я вымотался, как собака, а у них была вода. И вот эти ребята вполне бескорыстно рассказали мне о волосатом незнакомце в волчьей куртке, что проходил через ворота Серебряного озера несколько дней назад. И с тех пор, как осталось позади побережье, мы шли только на север. У меня сложилось впечатление, что Волк упрямо не поворачивался в полуденную сторону. Мы шли по его следу, расспрашивая людей. Внезапно след сделался кровавым. Помню, как это случилось в первый раз. В тех местах Боги поработали над скалами очень затейливо. Временами они превращаются в столбы, башни или подобия человеческих фигур. Визарий говорит: греки считали их окаменевшими гигантами. Порой в их нагромождении можно заблудиться. Мы ехали верхом по одному из таких ущелий. Бесприютно и голо. Стук копыт эхом возвращался к нам из камней. - Здесь жутко, - сказал Августин. Парнишка увязался за нами. Не было никакой возможности оставить его дома, хотя Визарий очень хотел. Но порой он так глядел на парня, что мне становилось жаль. Жаль, что дома его не ждёт красавица-жена. Глядишь, и добрался бы всё же до Истрии. А после и свой бы сынок… Да, что там! Я не знаю, какая нужда заставила моего друга таскаться по свету, избрав наше проклятое ремесло, но он заслужил лучшую участь. Он и теперь пытался отвлечь мальчишку разговором: - Странные края. Чем не преддверие Эреба? Августин не верил в старых богов, но был очень любопытен – необычно для христианина. - И у всего Эреба сегодня несварение! – я уловил тяжёлую волну зловония, напахнувшую из ущелья. Каждому своё: Визарию Боги дали соколиные глаза, а мне собачье чутьё. Мой дружок только сейчас принюхался, как следует. И переменился в лице. - Подождите здесь, - он бросил Августину поводья. Что ж, это хорошая мысль! А занятый двумя конями, мальчишка и вовсе не сдвинется с места. - Моего подержи тоже! Вдвоём мы углубились в ущелье… Это были пастухи. Мальчишки чуть помладше Августина. Волк загрыз всех четверых. Они лежали у погасшего костра. Первый – навзничь, убитый внезапно. Двое пытались отползти, пока зверь приканчивал их товарища. А самый маленький так и съёжился, откатившись в очаг – одежда успела обгореть. Убийца настиг его и там. - Что же это за тварь? – спросил Визарий. – Совсем не боится огня. Вместо ответа я показал ему след. Отчётливый след мужского сапога, столь же внятный, как след волчьей лапы в кабинете Филандра. - Он пришёл к их костру человеком. В тот раз нам удалось уберечь мальчишку от кровавого зрелища. Но оборотень словно смеялся над нашими попытками. То, что мы увидели в следующий раз, потрясло даже меня. А я бывал в таких битвах, которые больше пристало именовать бойней. Следующей жертвой был воин. Солдат из пограничной стражи. Его мы нашли у ручья, куда свернули на ночлег. Кажется, парень пытался сражаться. За что и получил полной мерой. С ним Волк расправился в своём человечьем обличии. Но будь я проклят, если это сделал человек! Нагое тело висело между двух стволов, распятое за руки и за ноги. Его доспехи грудой валялись подле. А мечом… его собственным мечом… убийца рассёк ему спину вдоль позвоночника и ВЫПРЯМИЛ РЁБРА! Боги, мои Боги, все, сколько вас есть! Дайте мне силу остановить это чудовище, когда я его встречу! - Кровавый орёл , - прошептал Визарий. – Я не верил, когда мне рассказывали о нём. Августин шумно упал с коня. Нам стоило труда привести его в чувство. Я возился с мальчиком, пока Визарий снимал и закапывал тело. - Где… это? – пролепетал малец, приходя в себя. И я не сказал ему главного. Кровь убитого была совсем свежей. Он находился от нас менее чем в сутках пути. В тот миг мне самому не очень хотелось его догнать. Ювелира он убил за обиду, солдата… за сопротивление, видимо. Но зачем он убил пастухов? Кажется, эта тварь проливала кровь просто забавы ради.
Atenae: * * * На севере Мезии мы снова отстали. След нашёлся вновь лишь неделю спустя. В тех краях мы повстречали варваров. Незнакомое племя, вождь которого говорил на жуткой мешанине греческого и латыни, какую только в этих краях и можно услышать. До сих пор я опасался таких встреч. Слишком много людей нынче снялось с места и скитается в поисках лучшей доли. Визарий говорит, что прежние границы проходили в других местах, и там жили другие народы. Визарию виднее, он у нас книжки читает. А мне не по себе. Кровавый вал подминает под себя целые племена. Бедные вымещают зло на соседях, которые кажутся богаче, чтобы в свою очередь стать жертвой ещё более бедных. Лихое время, в котором легко затеряться такому чудовищу, как наш свебский волк. Но встреченные нами варвары казались мирными. От них несло кислым молоком и овчиной, но они были приветливы. Их вождь по имени Кром всё время улыбался изуродованным лицом. - Мишка сделал, - сказал он, касаясь шрама. – Лесной Хозяин. Я узнал одно из имён, которым зовут медведя племена, живущие за Борисфеном. «Кром» на их языке означало «крепость». Анты – так их называют. Откуда они тут взялись? Варвары были крупнотелы и русоволосы. Я чувствовал себя коротышкой рядом с ними. Они принимали нас, как своих. - Хорошая земля, - говорил Кром, улыбаясь. – Можно жить. Здесь жить станем. - А ромеи? Ваши далеко, ромеи близко, как поладите? – спрашивает Визарий. Он тоже улыбается и утирает с усов молоко. - Ромеи тоже далече, - беззаботно отвечает Кром. – Хорошая земля. Пахать можно, скот пасти. Волков только много. - Волков? – это слово приводит на ум очень знакомый ужас. - Днесь насилу от стада отпугнули. Двух бурёнок задрали, сволочи серые! Я облегчённо выдыхаю. Впрочем, городскому юноше Августину всё равно не по себе. Особенно после тех страхов, что он с нами навидался. - Ох, и умны, бестии! – говорит вождь. Нарочно или нет, он употребляет слово, означающее чудовищ. – Как люди, умнее даже. Брат мой Крок мужиками командовал, что волков отогнали. Говорит, вожак у них – у-у, матёрой! Волчище серый с телушку ростом. Что твой стратег. Наши, значит, уложили троих, так он провыл – отходим, дескать! Что смотришь, белобрысый? Думаешь, сочиняет Кром? Не думаю. Мне вообще не нравится мысль, что наш волк может быть не один. И Визарий тоже так думает. Ловлю его взгляд поверх костра. - Хорошие вы мужики, как я посмотрю! – ухмыляется Кром. – Оставайтесь с нами, а? Жён вам найдём. Вон хоть Любава! Уже на тебя, красавчик, глядит во все глаза. Смотри, присушишь мне девку! Любаву я заметил. Красивая девушка, весёлая. Ямочки на щеках. Жаль, недосуг. - Не можем, - говорит Визарий. – Дело у нас. По следу идём. И нужен нам, похоже, ваш волчий стратег. Варвары угрюмо переглядываются. Потом вождь суёт Визарию чару: - Тогда мёду выпей. У нас мёд знаешь, какой? У самого Ярилы такого мёду нет. - После, - отвечает мой друг. – Как волка на клинок подымем. Тогда и выпьем твоего мёду, Кром. Хорошо выпьем, за всех Богов, что нас уберегли! * * * С пастухами из этого племени мы дошли до реки, которую анты назвали Росицей. Где-то на севере эта река впадает в могучий Истр, иначе именуемый Данубием. Здесь наши пути разошлись. Варвары остались в верховьях, а нас следы матёрого волка повели вниз по течению. Безлесные горы уступили место чёрному лесу, где за деревьями дороги не видать. Мне всё казалось, что она в любом месте может оборваться глубоченным ущельем. И впрямь, оборвалась. И по дну ущелья грохочет поток. Но вездесущие римляне здесь уже побывали и проложили через него каменный мост. И если бы нам требовалось на ту сторону… а нам… Кто его знает, куда нам требовалось? Волчьих следов вокруг стало много, людских не встречалось вовсе. Тот день выдался сумрачным. То ли туман, то ли мутная морось насыщала влагой наши волосы и плащи. Кони спотыкались. Кормить их в лесном краю делалось всё труднее. Я уже видел: Визарий жалеет, что не оставил их у старейшины Крома. А ещё он жалел, что с нами Августин. Хотя мальчишка не был обузой. Он научился ухаживать за лошадьми, словно не за ним самим всю жизнь присматривали рабы. Даже готовить пытался, но получалось у него скверно, так что их с Визарием к котлу я подпускал, когда в нём было уже что похлебать. Бессолнечный день сменился мрачными сумерками. След стал вовсе не различим на камнях. Визарий принёс охапку вереска и сел рядом со мной. Мальчишка кормил коней. - Не нравится мне здесь, - хмуро сказал мой дружок, окидывая взглядом верхушки скал, едва проглядывающие сквозь чёрные деревья. – Ловушка, право слово. И я уже не знаю, кто здесь дичь. Вот уже пару ночей мы слышали голос охотящейся стаи. Кони волновались, нам приходилось всю ночь жечь костры, оберегая их. В путь пускались совершенно без сил. Сегодня волки завыли ещё до сумерек. - Обнаглели звери, - сказал я. – Наделаем факелов, чтобы отпугнуть. И вспомнил, что самого страшного зверя огнём не спугнёшь. Неужели это оборотень начал на нас охоту? Ночёвку устроили у края дороги, что вела к мосту. Я не понял, чем это место так приглянулось Визарию – самая теснина. Но спорить не стал. Он у нас умный, ему виднее. К огню вернулся перепуганный Августин. Приткнулся рядом и затих. Маленький горожанин, он ничего не понимал. Его успокаивал вид костра и запах горячей пищи. А я уже слышал, что волчьи глотки выводят свою песню необычно близко от нас. Если почуют коней, нам придётся туго. Эту ночь я запомню до конца своих дней, сколько мне их там осталось. Тьма сгустилась не сразу, но была совсем непроглядной. Потом вдруг прокатился порыв ветра, и верхушки деревьев загудели, глотая все звуки. И тут внезапно оборвались кони. С диким визгом они пронеслись мимо костра и исчезли во мраке. И тотчас раздался многоголосый хор волчьей охоты. Визарий был уже на ногах, сжимая меч: - На мост. Августин, белее своей туники, тащил наши мешки. Его не приходилось подгонять. Мы остановились на мосту, тяжело дыша. Визарий уронил охапку вереска нам под ноги. Когда он успел её подхватить? И в этот миг у входа на мост сгустились волчьи тени. Я ткнул факел в вереск. Пламя занялось мгновенно и взревело, посылая искры в чёрное небо. Я прикрыл лицо от жара, да что там за огнём разглядишь! - Сзади! – раздался истошный крик Августина. Мы обернулись враз. С другого берега Росицы на мост выходил ещё с десяток крупных зверей. - Следи за огнём! – рявкнул ему Визарий, выдвигаясь вперёд, и поддел на меч клыкастую тварь. Я располовинил вторую. Пламя за нашими спинами снова загудело, пожирая вереск. Страх не связал юному ромею руки, слава Богам! Волки отступили. Я различал блеск их глаз там, где арка моста уходила во мрак. Потом новый бросок из темноты – и я принимаю на клинок тяжёлое мохнатое тело. Чувствую, что обходят, и оборачиваюсь, успевая увидеть… как косматая тень разгибается, превращаясь в плотную мужскую фигуру. - Я сам! – кричит Визарий, пронзая оборотня. Он укладывает ещё троих прежде, чем я понимаю, ПОЧЕМУ он запретил мне… Визарий вспрыгивает на парапет моста, отражая новый удар (я успеваю лишь мельком удивиться, откуда у оборотней людское оружие), но тут его настигает проклятие Мечей. Это был человек! И те двое тоже. Одичалые хищные твари, но всё же… И теперь наш Бог отнимает его жизнь за жизнь тех троих. Я вижу, как он, выгнувшись, падает с моста, выпустив меч из ослабевшей руки. Слышу свой крик, но не знаю, что кричу. Внизу ревёт на камнях вода. И ветер ревёт, заглушая мои слова. Последнее, что я видел там, на мосту – бессильный всплеск пламени на упавшем мече Визария…
Atenae: * * * Боги…как же мне больно!.. Это я начал сознавать прежде всего. Сколько-то времени единственно боль до меня доходила. Потом донеслись голоса. Людские голоса. Говорили на каком-то из германских наречий. Звучание разнится, но слова понять, поднатужившись, можно. После настал черёд света. Со зрением было хуже – смотреть мешали склеенные кровью ресницы. Захотелось протереть глаза – и тогда болью пронизало руки и плечи. Я дёрнулся, и мир вернулся ко мне целиком. Я висел меж двух стволов. Передо мной горели костры. Между кострами корчился всхлипывающий мальчишка. Пламя не лизало его одежду, но жар, наверняка, был не слабый. Цепочка огней вела к возвышению в конце этого варварского капища. На возвышении сидел человек в тяжёлой одежде из кожи и звериных шкур. У него были длинные висячие усы и пучок спутанных полуседых полос на затылке. Широченный воинский пояс с бляхой, почти закрывающей живот. Вожак? А на коленях у него… меч Визария. Я силился понять, был ли этот человек тем, кого мы искали. И получил ответ. Оборотень выступил из темноты, подходя к вождю. Эту спину я бы ни с кем не спутал! - Что это у тебя, Асмунд Хрольвсунг? - Воины принесли, - лицо вождя выражало удовольствие. Он пристально оглядывал клинок, пробовал сталь на излом. Потом встал и пару раз размахнулся с плеча. Знал бы ты, скотина, какая рука владела им! Мне вдруг почудилось, будто покупатель щупает мускулы Визария на рабском торгу. - Хороший меч, - сказал вождь. – Есть ещё добыча? Оборотень кивнул. У Августина были кое-какие деньги, но не столько, чтобы удовлетворить всю банду. - Добыча есть. Но этот меч нужно сломать. В нём живёт непокорный дух. - Это хорошо! Зачем мне мёртвый кусок железа? Его хозяин пирует в гостях у Водана. А меч ещё послужит. Оборотень стоял теперь боком ко мне, я хорошо различал лицо, освещённое костром. Худое, жёсткое лицо с чуть заметно косящими глазами. Лицо волка. Едва ли старше меня. Зверь в расцвете сил, мужчина лет тридцати. - Мы уничтожим этот меч. И «врежем орла» чужаку. Вожак снова сел, положив меч на колени: - Ты только колдун, Вулф Рагнарс. Колдун, но не вождь. Не слишком ли много ты хочешь? Не знаю, чем закончилась бы перепалка двух волков, но она была прервана незабываемым появлением моего друга. Я застонал. Орясина бестолковая! Всегда идёт к цели кратчайшим путём. Когда уже начнёт заботиться о собственной безопасности? Боюсь, мне до того не дожить! За мечом он вернулся или за нами, но сделал это совершенно немыслимым образом. В круг ввалилась ещё парочка воинов, тащившая на верёвке Визария. Причём эта задумчивая жердь глядела так, словно происходящее – самое обычное дело. - Этот чужак сдался сам, вождь. Визарий остановился в двух шагах от вождя и окинул нас беглым взглядом. Жаль, я не мог передать ему без слов всё, что думаю о таком безумии. Да и слов таких на свете немного. Асмунд оглядел моего друга с усмешкой: - Доля раба кажется тебе более подходящей? Ты ошибаешься. Не зря тебя бросил добрый меч! Но Визарий уже разглядел оборотня и теперь не отводил от него глаз. И Волк обошёл его кругом, словно привязанный этим взглядом. - Среди вас скрывается убийца. Я пришёл за ним, - спокойно сказал мой друг. Колдун повернулся к вожаку: - Убей его, Асмунд! Убей немедленно. Пока он не убил тебя. Вожак даже позы не сменил: - Я уже сказал тебе, Рагнарс, что ты много требуешь. Почему я должен подчиняться тебе? Разве тинг так решил? Вспомни: когда вандалы вероломно убили конунга, ты тоже остался жив! И тоже ушёл с позором, как все мы. И воины не захотели иметь тебя вожаком. В тебе дух волка, но не всем по нраву, когда ты без толку льёшь кровь. Колдун ощерился, ещё больше походя на волка: - Ты забыл, вождь, что старые законы пали, потому что Битва Богов началась. Во имя Последней битвы, это сделаю я! Он отступил на шаг, а потом взмыл в воздух и поплыл вперёд. Тело вытянулось в прыжке, шкура, болтавшаяся на плечах, облекла его. И следующий прыжок сделал уже матёрый серый зверь. Не знаю, сколько сил понадобилось Визарию для этого рывка. Концы верёвки вылетели из рук стражи. Это тоже было слитное движение: припасть на колено, вырвать меч, на который оторопевший Асмунд опирался локтями – и успеть насадить на клинок серую бестию, завершающую смертельный бросок… Столкновение едва не бросило Меча Истины навзничь. Зверь, корчившийся в агонии, был огромен и тяжёл. Я бы, пожалуй, на ногах не устоял. Визарий выдернул меч и полоснул ещё раз. Дышал он трудно. Длинные волосы у виска слиплись от крови. Воскресать ему пришлось в потоке, стучась головой о камни. Управился? Молодец! А теперь нам всем придётся туго. Всё это случилось в четыре удара сердца. Впрочем, у кого как, а моё сердце вдруг заколотилось отчаянно. Визарий чиркнул мечом по удерживавшим меня верёвкам. Спасибо, рук-ног не лишил! Падение выбило воздух из лёгких, но разлёживаться было некогда. Я подхватил чей-то меч и встал рядом. Никогда не пробовал сражаться голым, но в последнюю битву мои предки выходили именно так. Вождь обрёл дар речи: - Кто ты, чужак? - Нас зовут Мечами Истины. Мы служим Богу Справедливости, – вымолвил Визарий. Голос звучал совсем уже глухо. Видно, здорово он разбился при падении. – Наше ремесло в том, чтобы расследовать преступления и карать виновных. Я покарал убийцу. Теперь делай, что хочешь. Асмунд задумался. Он сидел всё так же, не меняя позы, и я мельком удивился, как Визарий его не располовинил, выдёргивая меч. Мой дружок, конечно, может остриём клинка писать по-гречески, но не со связанными же руками. - Вулф Рагнарс был моим родичем. У нас за кровь платы не берут, только жизнь. - Ты волен в мести, - ответил Визарий. Он перевёл дух и говорил почти спокойно. – Только осмотри его амулет прежде, чем принять решение. Волк и Змей. Веками твои предки дрались и умирали, чтобы в день Последней Битвы сражаться вместе с богами. Твой родич решил приблизить Гибель Богов. И ты видишь, на чьей он был стороне. Далеко же занесло вас от родных берегов, что вы забыли заветы отцов! Я знаю обычаи свебов: потерявшие вождя обречены на изгнание. Но изгои не обязаны утрачивать человеческий облик. Асмунд Хрольвсунг пожал плечами: - Наступает время волков, чужеземец. Не мы сделали его таким, но нам в нём жить. Слабым здесь не место. Может, ты прав, и мы изменились. Если впрямь наступает день Последней Битвы, я надеюсь встретить вас среди эйнхериев . Я знаю вашего бога, у нас его называют Тиу. Но век справедливости прошёл, когда Тиу решился на обман, чтобы поймать Волка. Мне жаль тебя, Меч Истины. Но наше время – время Вулфа Рагнарса. Скажи мне только одно: почему ты не убил меня? А ведь мог. Визарий сказал просто: - Ты ещё не волк, Асмунд. Хоть и хочешь казаться им. Пусть грядёт великая Битва Богов, не обязательно быть с волками. Можно – с эйнхериями. А я всё думал, почему Визарий не падает замертво? И понял, что наш бог не считает Вулфа Рагнарса человеком. Воины придвинулись к нам, выхватив тяжёлые северные мечи. После смерти колдуна никто не обернулся волком. Но ватага была в полсотни человек – нам и половины хватило бы. - Скажи мне, вождь, а что будет после? Когда погибнет мир, и падут последние боги? Юношеский голос звучал ломко и хрипло, но не дрожал. Августин поднялся на ноги и стоял между костров. Я и не знал, что он понимает северное наречие. - Почему ты спрашиваешь, маленький ромей? – спросил Асмунд. Он глядел не враждебно, скорее, устало. - Мир возродится снова. И во главе воссядут боги, не запятнанные предательством и ложью. - Асмунд Хрольвсунг, у тебя есть сын? Ты веришь, что твой сын будет лучше тебя? - Я верю, - тяжело сказал могучий вождь. - Он ещё молод, твой сын? - Когда я ушёл в изгнание, ему было четыре. - И он ещё никого не убил. Он слабый, да, Асмунд? И если в твой дом завтра ворвётся волк… Ведь настало время волков, правда? И добрые боги придут не скоро? - Замолчи! – вдруг выдохнул вождь. - Я замолчу, только ответь мне, Асмунд, кто будет защищать слабых, когда замолчит Истина? На чьей стороне будешь ты, вождь? До сих пор не знаю, кто подсказал мальчишке эти слова. Нас отпустили без боя. И это хорошо, потому что мы не способны были драться. Скольких мы могли уложить прежде, чем наш Бог сам прикончил бы нас? Двоих? Троих? Августин же… этот парень мог сражаться только словом. Но как он умел это делать! Мы сидели на ледяных камнях моста, и стылый туман обнимал нас. В небе плыла бледная волчья луна. Мальчишка вдруг всхлипнул и уткнулся Визарию в плечо: - Я думал, что тебя убили, что ты утонул… - Я вырос на берегу моря, - ласково сказал мой друг. - И всё же это было глупо, - заметил я. - Знаю, - он улыбнулся виновато. – Не думал, что мне дозволено будет ожить, но видно на совести тех троих тоже были невинные жертвы. Я очнулся в потоке. Потом меня швырнуло на камни. А они рыскали по всему берегу. Что было делать? Убивать их голыми руками в надежде, что Бог простит мне эту кровь? Чем это помогло бы вам? Я покачал головой. Не скоро забуду его безумие. Августин сжал наши руки: - Колдун-оборотень мёртв. Последней Битвы не будет? Мне очень хотелось пожать плечами. Визарий тоже сдержался и похлопал его по спине…
Atenae: * * * Плохо помню, как мы возвращались назад. Голодная дорога, без лошадей. Хорошо ещё волки угомонились! К концу пути мы уже костями бренчали. Племя старейшины Крома откармливало нас две недели. И Любава была добра ко мне. И другие девушки тоже. Мы разжились конями и кое-как добрались до пограничной крепости. Там нас застала весть о падении Рима. Я нашёл Августина у подножия башни. Парень сидел, съёжившись, и обнимал руками колени: - Скажи мне, Лугий, ты веришь в то, что сказал Асмунд? Что наступило время волков? - Знаешь, малыш… Он обернул ко мне лицо, оно было мокрым: - Не говори. Я вижу сам. Ты давно живёшь так, словно это правда. Но я не хочу… И что я мог сказать ему? Мы никогда не связывали своё будущее с Империей, а для него это было ударом. Перед нами лежал широкий мир. И Империя была не более милосердна, чем эта новая сила. Но время волков, едва начавшись, отняло у него отца. Чем мне было его утешить? - Я не хочу! – сказал он твёрдо. – Лугий, я видел. Это надолго, очень надолго. Нам не дожить до конца! Тот мир, который придёт, много хуже прежнего. И в нём будет много таких, как Вулф Рагнарс… Мама была права. Нарушенные обеты мстят. Меня посвятили церкви, я должен совершить предначертанное. Я благодарен вам с Визарием, но месть… наверное, это было неправильно. Ибо сказал Христос: «Гонящих вас простите!» Извини, но у меня другая дорога. И отошёл. А я остался. Нет, я не думал, что он пойдёт по нашим стопам. Да и зачем нам этот изнеженный ромей, плоть от плоти Империи? А всё же что-то скребло. Визарий вышел из-за угла и сел рядом. Кажется, он всё слышал сам. Мой друг умел бесподобно молчать. - Мальчик верит, что наступило время волков. Я и сам вижу, что мир изменился безвозвратно. Но что-то же должно остаться неизменным, а? Меч Истины грустно улыбается в ответ. - Можешь не говорить, я и сам знаю, что ты можешь сказать. Пусть это будем мы, да? Улыбка не погасла в спокойных голубых глазах. - А что тебе в этом не нравится? - То, что этого мало! Он снова рисует ухмылку в стиле «Учись, щенок!» Неужели когда-нибудь я к ней привыкну? - Это пока, Лугий. Ненадолго. Надо же с чего-то начинать!
стелла: Я надеюсь -это далеко не конец?
Atenae: Правильно надеетесь. Это не только не конец, это са-амое начало! А что, ещё надо?
полная версия страницы