Форум » Господин, который редко смеется » Ифис » Ответить
Ифис
jude: Название: "Ифис" Автор: jude Фэндом: Дюма "Три мушкетера", Куртиль "Мемуары графа де Рошфора", биография Анриетт де Роган Персонажи: Рошфор-отец (Шарль-Рене), его сестра, Анриетт де Роган, и кузина Изабо де Пон Жанр: Джен Рейтинг: G Статус: в процессе Отказ: Дюма, Куртилю Краткое содержание: девичья болтовня :) Примечание: этот фанфик сюжетно связан с фанфиком "Золушка". Время действия: август 1585 г.
stella: Меня не смущают подобные вещи. Это среда, где все что угодно творилось. Атос не свят, так почему бы его родителям пришпиливать ореол святости?
Черубина де Габрияк: Кэтти пишет: Да и еще. Интересный рассказ как предполагаемая по Дюма будущая матушка Атоса утратила невинность с будущим и отнудь не предполагаемым, батюшкой де Рошфора. Я это тоже отметила. jude пишет: На женщине, устоявшей перед обаянием короля. А известно, когда это произошло? Я исходила из предположения в фэндоме, что это случилось в период ее второго брака.
jude: Черубина де Габрияк, до. Это 1590 г. Она молодая вдова, маркиза, сама себе хозяйка. У нее сын, которому 4 года. Вторично она вышла замуж в 1594 г.
Черубина де Габрияк: jude пишет: Это 1590 г. Просто я не встречала никаких дат, когда это произошло. С доброго короля Генриха вполне бы сталось и за замужней дамой приударить. Историки вообще не уверены, что подобный эпизод имел место в действительности, как и сарабанда кардинала. Это ни в коей мере не критика.
jude: - Как это случилось?.. – спросила Анриетт, когда слуги покинули комнату. Выпроводить их удалось далеко не сразу. Мадам Ожье подняла на ноги чуть ли не всех домочадцев: от младших горничных до кухарки и кучера. Но Анриетт упрямо повторяла, что лекарь ей не требуется, матушку беспокоить вовсе не обязательно и, вообще, не из-за чего поднимать шум. Ей просто приснился дурной сон – она испугалась сама и, видимо, напугала мадемуазель Изабо. Но теперь все хорошо, и ей хочется только одного – опять заснуть. Нянька заикнулась было, что останется ночевать в спальне девочек, но горбунья и тут воспротивилась: - Ну, нет! Вы храпите во сне, как рота солдат. Хотите, чтобы мы не сомкнули глаз до рассвета? Нянька только осуждающе покачала головой и удалилась последней, оставив на столе подсвечник, запотевший кувшин и половинку лимона на блюдце – на случай если вода покажется недостаточно кислой и освежающей. Дверь бесшумно закрылась, и некоторое время обе девочки сидели молча, не задергивая полог кровати. А потом Анриетт задала этот неуместный вопрос. Изабо посмотрела на кузину так, словно видела ее первый раз: - Ты… ты, правда, хочешь знать?.. Горбунья дернула левым плечом, поднимая его к самому уху. Лицо у нее было сухим и неожиданно спокойным. - Анриетт, - голос Изабо снова дрогнул, - ты самый близкий мне человек, ближе родных сестер. Я открылась тебе, надеясь встретить если не понимание, то хотя бы сочувствие. И что же? Сперва ты пугаешь меня своим молчанием, потом – просишь подробностей. Я решительно не знаю, что думать. - Прости… - проронила горбунья. – Я все надеюсь, что сейчас проснусь, и твой рассказ, и вправду, окажется дурным сном. Я даже щиплю себя за руку, вот, смотри, - она закатала рукав ночной сорочки. – Не помогает. Наверное, поэтому и говорю всякие глупости. Изабо в свою очередь пожала плечами. В слабом свете свечей на молочно-белом предплечье кузины не было заметно ничего особенного. - Не щипли, завтра синяки будут, - вздохнула она, пряча под одеяло озябшие ноги. – Я бы сама хотела, чтобы все это мне только приснилось, - Изабо помолчала. – Это не должно было зайти так далеко. Ты знаешь, - она взяла ладонь кузины в свои, - что девушка из хорошей семьи может позволить кавалеру многое, не уронив себя в глазах света?.. Теперь настал черед Анриетт удивляться, и Изабо, увидев смятение на лице кузины, поспешила ее заверить: - Нет-нет, не подумай, я никогда не участвовала в подобных играх, они всегда казались мне грязными. Но… - ее пальцы сжались. – Фрейлины спят в одной комнате, там хочешь-не хочешь – что-нибудь да увидишь и услышишь. Анриетт шумно вздохнула, прижимая свободную руку к груди. - Это должна была быть игра, не больше, - медленно продолжила Изабо. – Мне хотелось его поддразнить, и только. Помнишь, ты говорила, что он уже был с… с женщиной? - Он врал! – почти в полный голос запротестовала Анриетт. – Он ребенок, что он мог? Он просто хотел досадить Анри и Бенжамену. - Я тоже так думала, - Изабо покаянно склонила голову. – Мы и не поняли, как все случилось, - она закусила губу. – Знаешь, он потом какое-то время был как пьяный и словно не видел меня. Представь, поправил одежду и хотел уйти, я едва его удержала. Я так гадко никогда себя не чувствовала, будто… - Изабо подавила всхлип. – Будто я продажная женщина. - А он что же? – горбунья затормошила притихшую кузину. – Что Шарль-Рене? - Не знаю, - промолвила Изабо, качнув головой. – Я не знаю, Анриетт! Я по сей день не уверена, до конца ли он понимал, что делает. Говорю тебе, он был как завороженный. - С ним так бывает, - задумчиво кивнула Анриетт и вдруг решительно произнесла: - Вы должны пожениться! – апатия, владевшая ей до сих пор, уступила место лихорадочному возбуждению. – Ты и Шарль-Рене. Понимал он, что делает или нет, уже не важно. Дело сделано, а, значит, вам одна дорога – под венец. - Господи! – Изабо обняла кузину за плечи, прижимая ее к себе. – Ты серьезно, Анриетт? Ах, если бы все было так просто! Нас не обвенчает ни один священник ни во Франции, ни за ее пределами. Шарль-Рене – ребенок, он не может быть моим мужем. Он ничьим мужем еще не может быть. - Он вполне доказал обратное, - проворчала Анриетт, освобождаясь из объятий. – Он мог бы прибавить себе годы. - Солгать священнику? – не поверила Изабо. - После того, что случилось летом, это уже не такой страшный грех, - парировала горбунья. - Пусть так, - вздохнула Изабо. – А вера? Наши семьи никогда не согласятся, чтобы кто-то из нас переменил веру. Анриетт, этот брак невозможен, нечего и думать. - Все возможно, если любишь! - пылко возразила Анриетт и тут же смутилась: - Почти все. Любовь не страшится препятствий: ни гор, ни морей. Ее не остановят никакие запреты, кроме наложенных самим Создателем и природой. Скажи только, ты любишь его, Изабо? – она испуганно заглянула в лицо кузине. – Не говори мне, что нет, после всего, что я сегодня уже услышала. - Ах, Анриетт, - Изабо, не сдерживая больше слез, обхватила голову кузины руками, целуя ее в лоб. – Милая моя, девочка моя! Помимо любви есть еще долг – перед семьей, перед родом. Ты еще дитя, потому не понимаешь этого. Оставайся ребенком, как можно дольше, дорогая. Оставайся восторженной и чистой девочкой. Не дай тебе Бог испытать то, что испытала я. Они долго еще плакали, обнявшись и шепча друг другу разные нежные глупости, наконец, Анриетт утерла распухший нос рукавом сорочки и всхлипнула: - Значит, решено? Ты пойдешь замуж за Ларошгийона? - Да, - судорожно вздохнула Изабо. - А Шарль-Рене? - А что Шарль-Рене? Я старше, я одна виновата в том, что случилось – мне и нести ответ перед Богом. - Твоя матушка знает? – поколебавшись, спросила Анриетт. - Нет, - мотнула головой Изабо. - Иначе она бы не отпустила меня к вам. Знает моя компаньонка, но она не расскажет: боится потерять место. Она обещала раздобыть мне одно средство, которое поможет в первую ночь после свадьбы… ну, ты понимаешь… - Ставлю своего Овидия, - фыркнула горбунья, - что это лишнее. Твой жених и так ничего не заметит. Гляди, как бы он не уехал к королю прямо из-за свадебного стола. Изабо тоже фыркнула, радуясь, что к Анриетт возвращается ее обычная язвительная веселость, и предложила: - Давай спать. Уже совсем поздно. - Скорее, рано, - зевнув, пробормотала ее кузина, кутаясь в одеяло. – Третьи петухи кричали. *** Сон, однако, к ней не шел, и, дождавшись, пока дыхание Изабо станет ровным и глубоким, Анриетт выбралась из-под одеяла, спустила ноги вниз и легко соскользнула с кровати. Несмотря на свое уродство, она умела двигаться по-кошачьи бесшумно. И благодаря этому умению первой узнавала все новости в замке и разнюхивала секреты родных и домочадцев. Нехитрое развлечение девочки, лишенной удовольствий, доступных ее здоровым сверстницам. Босые ступни щекотал ворс ковра, из щели под дверью тянуло холодом. Ежась, Анриетт взяла со стола подсвечник, переставила его на туалетный столик, потом неслышно вытащила из корзинки с рукоделием ножницы и встала напротив зеркала. Окинула свое отражение критическим взглядом: зареванная уродина, нос распух и красный, как свекла, глаза – щелочки. Постояла в раздумьях. Ухватила прядку волос и, не колеблясь более, остригла ее у самых корней. Разжала пальцы, отряхнула ладонь от налипших волосинок, и взялась за новую прядь. Изабо говорила, что у нее красивые волосы… К чему они ей теперь?..
stella: Волосы - первый шаг к преображению?
jude: Пока, скорее, просто отчаяние.
Лея: jude пишет: - Ах, Анриетт, - Изабо, не сдерживая больше слез, обхватила голову кузины руками, целуя ее в лоб. – Милая моя, девочка моя! Помимо любви есть еще долг – перед семьей, перед родом. Ты еще дитя, потому не понимаешь этого. Оставайся ребенком, как можно дольше, дорогая. Оставайся восторженной и чистой девочкой. Не дай тебе Бог испытать то, что испытала я. Jude, спасибо! Очень впечатляющая глава. Обе кузины, ИМХО, чистые девочки, но чистота Изабо, под влиянием ее окружения, постепенно разъедается, превращаясь в печальную умудренность, а Анриетт прикрывает свой идеализм скептицизмом и язвительностью. К тому же ее отношение к брату (или к кузине?) - та самая любовь, на которую наложен запрет Создателем и природой. Возможно, ее отречение от своего пола - результат не только жажды независимости и самовыражения, но и отречения от любви?
L_Lada: jude, спасибо! Классическая такая сценка девчоночьих откровений. С поправкой на время и на ситуацию - почти Соня и Наташа. jude пишет: Изабо говорила, что у нее красивые волосы… К чему они ей теперь?.. Как и следовало ожидать, Анриетт испытывает к Шарлю-Рене чувства, выходящие за рамки сестринских? Лея пишет: (или к кузине?) А вот это интересный поворот...
jude: Лея пишет: Возможно, ее отречение от своего пола - результат не только жажды независимости и самовыражения, но и отречения от любви? Вполне, возможно! stella, Лея, L_Lada, большое спасибо за комментарии и интересные предположения. Я пока сохраню интригу, чтобы не спойлерить)
Черубина де Габрияк: jude , спасибо. Завораживает. Но по-прежнему в отрыве от Дюма.
jude: Черубина де Габрияк, спасибо! Изабо не напоминает матушку графа де Ла Фер?
stella: jude пишет Изабо не напоминает матушку графа де Ла Фер? Разве что - чувством долга и красотой. А дальше - посмотрим.
Черубина де Габрияк: stella пишет: Разве что - чувством долга и красотой. А дальше - посмотрим. stella , С языка сняла. Абсолютно те же мысли.))
Лея: Уважаемы дамы, Изабо - не героиня канона и не реальная, историческая Антуанетта де Пон. Изабо (Изабель) - персонаж фанона, она фигурирует в произведениях разных авторов, причем ее характер не везде одинаковый. С кем же мы сравниваем юную Изабо из данного фика? Не говоря уж о том, что автор имеет полное право на свое видение этого образа. Что касается канона и Дюма, то мы о матушке Атоса знаем немного: - она была статс-дамой Марии Медичи (ДЛС); - она подарила сыну пресловутое кольцо с сапфиром (ТМ); - сын считает ее "чистой и благородной" (пьеса "Юность мушкетеров"). Впрочем, такой же "чистой и благородной" ему кажется Шарлотта, так что... В данном произведении речь пока что идет о предках и родственниках двух героев Дюма - Атоса и Рошфора, так что связь с каноном, ИМХО, есть.
L_Lada: Мне кажется, дело не в том, кого и насколько напоминает Изабо, а в том, что пока Анриетт, которая вроде бы ничьей матушкой не является, явственно перетягивает одеяло на себя. Изабо пришла, поплакалась в жилетку и уснула. А у Анриетт и обморок, и страстная реакция, и стрижка волос... Кому как, конечно, но лично мне она намного интереснее.
Черубина де Габрияк: Лея пишет: С кем же мы сравниваем юную Изабо из данного фика? Не говоря уж о том, что автор имеет полное право на свое видение этого образа. Лея, простите великодушно, но вопрос был ко мне, о моем восприятии, ведь так? Сейчас вы отказываете в этом праве мне. Конечно же автор имеет право на свое видение и даже вполне канонных персонажей. Но оно может же не совпадать с моим, правда? Мне нравится фик, мне интересно, а на вопрос jude я ответила выше. L_Lada , полностью согласна.
jude: Вторая прядь упала на ковер у ее ног. То ли волосы у нее были слишком густыми, то ли ножницы затупились, но пришлось повозиться. Вдруг ей почудилось какое-то движение в комнате, она испуганно обернулась, пряча руку с ножницами за спиной, но все было тихо. Должно быть, коты. Серебряный кувшин на столе тускло поблескивал в полумраке. Горбунья прижала ладонь ко рту, борясь с нервическим смехом. Дура! Какая же ты дура, Анриетт! Зачем уродовать себя еще больше, чем уже изуродовала тебя природа? Какой от этого толк? Нет, он тоже должен понести наказание… Ножницы легли на туалетный столик. Подсвечник снова был переставлен на стол. Отодвинутый стул тихонько скрипнул, звякнула откинутая крышечка чернильницы. На белом листе одна за другой появились несколько аккуратных черных строчек. Обычное письмо сестры брату. Даже не письмо, записка. Приветствия, поклоны, вопросы о здоровье, обычные домашние новости, надежда на скорую встречу: еще месяц – и рождественские каникулы. Дата, подпись и ничего более. Чернильница была закрыта, в блюдце – выжат лимонный сок. Новое, чистое перо уже ждало своего часа. Минуту, чернила просохнут – и можно будет продолжить. Тайнописи ее научила мать. Давно, когда Анриетт была младше, а матушка – моложе. Когда… Когда между ними еще не пролегла пропасть взаимных обид и непонимания. Когда Анриетт еще не хотелось дерзить через слово, а мать – еще не погрузилась с головой в свои книги и переводы, словно забывая порой, что у нее есть дети, что у нее есть дочь… Они тогда часами сидели вдвоем – в ее кабинете или в саду, на покрывале, расстеленном на траве, и мать читала ей вслух или рассказывала о своем детстве, о юности, о первых годах брака, о том, как они воевали с отцом, о своем бегстве в Ла Рошель, о шифрах и науке тайнописания, которую преподал ей учитель математики. Сейчас Анриетт даже не потрудилась зашифровать текст: опасаться было нечего, никто, кроме Шарля-Рене не догадается подержать письмо над свечкой, чтобы проступили другие, пока невидимые строки. Это был их с братом секрет. Она научила его всему, что узнала от матери или от других своих учителей. Она делилась с ним всеми своими тайнами. А он… Он ее предал. О, она понимала сейчас, как мучился Исав, дважды обокраденный Иаковом! Мадам Ожье говорила, что Шарль-Рене придавил ее в материнской утробе, поэтому она родилась такой хилой. Анриетт всегда считала это пустой болтовней, но даже если в словах няньки и была толика правды, она была готова простить это брату. Она все была готова ему простить. Все, кроме Изабо. Он дважды, нет, трижды обошел ее: он родился мальчишкой, он родился красивым, а теперь – будто этого было мало – он украл у нее Изабо, подругу, дороже которой у Анриетт не было на свете. Нет, он должен был испытать ту боль, что жгла ей грудь и рвала ей сердце. Странно, у нее даже не дрожали руки: строки ложились на бумагу одна за одной, ровные, холодные, язвительные. Безумцу Ивейну. Ты опозорил и бросил знатную девицу, свою кузину! Сладко ли тебе спится после такого? Не является ли тебе в ночи ее печальный образ? Не вторгается ли в твои грезы чей-то тихий плач? Знай, это она оплакивает свою загубленную юность, свою горькую долю. В первый месяц будущего года ее выдадут замуж. Поспеши и спаси ее от бесчестья, если ты и в самом деле рыцарь и в твоем сердце есть хоть крупица благородства! P.S. А если тебя вновь подводит память, и ты скажешь мне, что такого не было, то вот, я посылаю тебе домашнее варенье: пусть его вкус напомнит тебе о том летнем дне. Анриетт догадывалась, что брат не мог просто так оставить Изабо и уехать в коллеж, не мог не понимать, что ее ждет, если позор откроется. Он был трусишкой, боявшимся темноты и матушкиных розог, но не подлецом. Значит, не помнил или не осознал до конца, что произошло. Он говорил, что иногда на него словно опускается темная пелена, он видит все будто в тумане и после – едва помнит, что говорил и делал. Матушка не верила, считала все это обычными детскими уловками, чтобы избежать наказания. Лекарь подозревал то черную меланхолию, то истерию, то падучую, сыпал мудреными латинскими словами, которых Анриетт не знала и не смогла отыскать в словаре, но был бессилен помочь. Что ж, тем лучше. Тем больнее будет удар. Она не могла простить брату это последнее предательство, даже если он был не в себе. Анриетт подождала пока бумага высохнет, запечатала письмо, растопив испанский воск над свечкой, и отложила на край стола. Завтра посыльный повезет его в Париж – вместе с деньгами для Шарля-Рене и кувшинчиком домашнего варенья. Шарль-Рене его любит. Потом достала из ящика стола потрепанный том «Метаморфоз», раскрыла на девятой книге, перевернула еще несколько страниц и снова принялась писать, уже обычными чернилами, то надолго задумываясь и беззвучно шевеля губами, то поминутно сверяясь с книгой. Заснула она на рассвете, совершенно обессиленная, уронив голову на ворох черновиков, и не проснулась даже когда Свинюшка и Агат устроили драку у ее ног, не поделив перо, скатившееся со стола. * Ивейн - персонаж народных бретонских легенд и романа Кретьена де Труа "Рыцарь со львом", одним из центральных моментов романа является безумие Ивейна.
Лея: Черубина де Габрияк пишет: Лея, простите великодушно, но вопрос был ко мне, о моем восприятии, ведь так? Черубина де Габрияк, простите и вы меня, но вопрос был не только к вам, но и к Stella, и к самой Jude, которая поинтересовалась, не напоминает ли Изабо матушку графа де Ла Фер, причем - в ответ на замечание, что "Ифис" воспринимается в отрыве от Дюма, от канона. Так вот, я позволила себе напомнить, что Изабо - героиня не канона, а фанона, то есть, эталона, с которым ее образ можно сравнивать, нет . Поэтому каждый автор имеет свое право на его видение, и, конечно, вы, Черубина, тоже Я также отметила, что и Изабо (персонаж фанона), и Анриетт (реальная историческая личность) связаны родственными узами с героями ТМ, поэтому "Ифис", ИМХО, все же имеет отношение к канону. L_Lada пишет: Анриетт, которая вроде бы ничьей матушкой не является, явственно перетягивает одеяло на себя. Анриетт, безусловно, очень интересный образ. И да, она ничьей матушкой не является, но она - тетка Рошфора Jude, еще раз спасибо!
Лея: Jude, пока я писала ответ, вы выставили новую главу! Jude пишет: Она все была готова ему простить. Все, кроме Изабо. Он дважды, нет, трижды обошел ее: он родился мальчишкой, он родился красивым, а теперь – будто этого было мало – он украл у нее Изабо, подругу, дороже которой у Анриетт не было на свете. Jude, значит, моя догадка была верной! Сложные отношения между дочерью и матерью тоже прекрасно переданы, и вполне актуальны в наши дни. Еще раз благодарю
полная версия страницы