Форум » Отважный гасконец » Трижды благоразумны » Ответить

Трижды благоразумны

Atevs: Название: "Трижды благоразумны" Фандом: "Три мушкетера", "Двадцать лет спустя", совсем немного "Мемуары графа де Рошфора" Персонажи: Д'Артаньян, Рошфор, совсем немного Атос и Арамис Размер: мини Статус: закончен Благодарность: [more]Поймала Рыба человека. Тот человек ту тянул полвека, Но не сорвался все ж с крючка, Вот фик - простите дурачка. А если серьезно, спасибо за деликатную настойчивость, за идею, помощь, подталкивание в спину и щелчки по носу[/more] Краткое описание: Три небольшие зарисовки о трех дуэлях шевалье д'Артаньяна и графа де Рошфора. Прошу прощения как за все ошибки, так и за общую несуразность текста.

Ответов - 44, стр: 1 2 3 All

Atevs: — Рошфор, — сказал кардинал, — перед вами господин д'Артаньян. Я принимаю его в число моих друзей, а потому поцелуйтесь оба и ведите себя благоразумно, если хотите сберечь ваши головы. Рошфор и д'Артаньян, едва прикасаясь губами, поцеловались; кардинал стоял тут же и не спускал с них бдительных глаз. Они вместе вышли из комнаты. — Мы еще увидимся, не так ли, милостивый государь? — Когда вам будет угодно, — подтвердил д'Артаньян. А.Дюма «Три мушкетера» Раздражение Рошфор вышел из приемной его высокопреосвященства в состоянии крайнего раздражения. Надо же, его отчитали, как мальчишку, за проступок, в котором его вины было не больше, чем в этом мерзком затяжном дожде. Кто мог предугадать, что так некстати споткнется лошадь? Что на почтовой станции он столкнется нос к носу с этим проклятым испанцем, доверенным лицом де Шеврез. Чертова лошадь! Чертова герцогиня! Чертова слякоть! – Граф, что-то слишком часто в ваших неудачах стали повинны лошади и таинственные незнакомцы, – Рошфор мог поклясться, что слышит, как с тихим звяканьем падают на паркет льдинки, застывающие в воздухе под действием вкрадчивого голоса его высокопреосвященства. Упрек тем более несправедливый, что та встреча с д'Артаньяном в Менге, хоть и ознаменовала начало череды проблем, неудачей вовсе не была. Даже напротив. – Монсеньор, я уже принял меры, письма будут в наших руках в самое ближайшее время. – Вы уверены, что справитесь? Я могу попросить господина д'Артаньяна оказать вам посильную помощь. Рошфор, как ему показалось, сумел сохранить бесстрастное выражение лица, пожертвовав ладонями, в которые яростно вонзились ногти. Но удовлетворение, мелькнувшее холодной тенью в глазах Ришелье, лишило его гордость и этого последнего утешения. – Благодарю, но помощь не понадобится. Я уже отдал необходимые распоряжения. – Надеюсь. Вы можете идти, Рошфор, – Рошфор поклонился со всем возможным достоинством, но не удержался и бросил быстрый взгляд на окно, ожидая увидеть на стекле тонкий узор изморози. Теперь граф шагал по коридорам дворца изо всех сил стараясь, чтобы кипящая в нем ярость не прорвалась наружу в неподходящий момент. Но провидению было угодно предоставить графу де Рошфору подходящий момент. Шевалье д’Артаньян спешился и с раздражением осматривал копыто лошади. Чертова лошадь! Чертов дождь! Говорят, что найденная подкова – к удаче. Сомнительное утверждение. А вот то, что утерянная подкова совершенно точно означает невезение, лейтенант знал на собственном опыте. В данный момент это сулило досадные дополнительные хлопоты, необходимость мокнуть под этим тоскливым нестихающим дождем, опоздание на ужин с друзьями, которого он с нетерпением ждал, кажется, с самого утра. Да, день у шевалье д’Артаньяна явно не задался. Поэтому он даже не удивился, услышав знакомый насмешливый голос: – Представляете, де Рие, некоторым людям просто до смешного не везет с лошадьми. Непонятно только, зачем они так упорно жаждут попасть в кавалерию, когда сама судьба настойчиво советует задуматься о пехоте. Собеседник Рошфора вскинул брови, удивленный такой резкой сменой и темы, и тона беседы. Впрочем, когда мушкетер, с которым они поравнялись секунду назад, до того внимательно смотревший себе под ноги, обернулся, причины столь несвойственной Рошфору непоследовательности стали ясны – о вражде лейтенанта мушкетеров и доверенного лица кардинала было достоверно известно немного, но легенды ходили одна невероятней другой. Принимать участие в назревающей ссоре шевалье де Рие не желал. Тем более, что по слухам лейтенант д’Артаньян пользовался с некоторых пор благосклонностью его высокопреосвященства, и в этой щекотливой, с непонятным распределением ролей, ситуации лучше было быть подальше от эпицентра бури. А в том, что буря вот-вот разразится сомневаться не приходилось. Взгляды непримиримых оппонентов уже скрестились, когда зазвенит сталь – вопрос времени. И шевалье счел уместным откланяться. Не исключено, что его ухода никто не заметил. И одного ненавистного голоса вполне хватило бы для того, чтобы разогреть гасконскую кровь до температуры кипения. Но голос произносил слова. А в ботфортах хлюпала вода. А полковой кузнец лежал в постели, прикованный к ней лихорадкой. – Рош-ш-шфор...– с легким шипением вырвался пар, заменивший в венах гасконца кровь. На обдумывание ответа не хватило ни выдержки, ни желания. Но за прошедшие годы д'Артаньян научился изящно (школа Арамиса!) огрызаться, даже не задумываясь: – Нашли время дать ценный совет в перерывах между похищениями беззащитных женщин и уклонением от дуэлей с мужчинами? – С мужчинами? – правый уголок губ пополз вверх, еще на пару градусов повышая накал взаимной неприязни – еще немного и вскипят, испаряясь на горящих щеках д'Артаньяна капли дождя. Но и сам Рошфор был далеко не так спокоен, как старательно изображал. Его собственное раздражение искало выход, он почти ликовал от так кстати подвернувшейся встречи. Даже приобретенная на службе у его высокопреосвященства осторожность была отброшена в сторону. К черту! Он и так долго терпел. – Ах, вы о том малолетнем наглеце в Менге? Молодой темпераментный гасконец не выдержал первым: – Когда и где, граф? *** – Боже правый, дуэль с Рошфором? Д’Артаньян, вам стоило бы быть более осмотрительным, – раздражение прорывалось наружу, несмотря на попытки Арамиса маскировать его ледяным спокойствием. Скорее, именно этот ровный тон и выдавал его с головой. Это случалось все чаще. – А вам, Арамис, стоило бы пореже упоминать имя Господа всуе, – разумеется, и без того взвинченный гасконец не мог не ухватиться за конец кнута, которым Арамис щелкнул у него перед носом. – По-моему, его высокопреосвященство приказал вам любить Рошфора, – Арамис, казалось, проигнорировал реплику д’Артаньяна, но речь его стала еще чуть медленнее, а интонации еще чуть менее выразительными, – а свежая рана на некогда целом графе вряд ли послужит убедительным доказательством ваших нежных чувств. Или его. – Арамис, по-моему, я спрашивал вас о другом, – д’Артаньян вдруг почувствовал, что устал от перепалки с Арамисом. Раньше такого не случалось. Впрочем, возможно, потому что раньше они куда реже спорили всерьез. Они могли язвить и осаживать друг друга куда громче, да и образы в их речах были куда ярче. Но это тихое раздражение, неразличимое для чужого уха, было настоящим, а потому действовало сильнее. – Да. И да. – Да и да? – Да, д’Артаньян, вы спрашивали о другом. И да, конечно же, я буду вашим секундантом, – голос Арамиса вдруг тоже прозвучал устало, что для него было почти равнозначно примирительному жесту. Он сам не мог бы объяснить, что с ним творится в последнее время, почему все кажется таким ненастоящим, почему именно д’Артаньян раз за разом становится громоотводом для копящегося внутри недовольства – Благодарю, Арамис. Атос, следивший за перепалкой молча, одобрительно кивнул. Сегодня ссоры не будет. Не сегодня. Он вылил остатки вина из бутылки в стакан. – Атос? – д’Артаньян повернулся к Атосу. – Разумеется, друг мой. Атос тоже считал, что дуэль с Рошфором – предприятие сомнительное. Но что уж теперь. Да и понимал, что для д'Артаньяна Рошфор сейчас – воплощенная причина его горя, всех его неудач. Ребячество? Быть может. Но резко повзрослевший д'Артаньян, научившийся сидеть, глядя в одну точку, и горько усмехаться, д'Артаньян, способный спустить гвардейцам кардинала неосмотрительно резкую шутку… Лучше уж вспышки ярости. От них куда ближе до исцеления, чем от беспросветной апатии. Уж он-то знает. – Что послужило поводом, позвольте узнать? – Поводом, Атос? Поводом?! Того, что он делал с момента нашего знакомства, по-вашему, недостаточно? – Д’Артаньян, друг мой, успокойтесь. Я вовсе не говорю, что ваше желание проткнуть господина Рошфора необоснованно. Но формальный повод вам ведь все равно был нужен. Вот и интересуюсь. Я надеюсь, вы не сомневаетесь в том, что я на вашей стороне в любом случае. Как и Арамис, между прочим. – Простите, Атос. Д’Артаньян сразу сник, и Атоса пребольно кольнули угрызения совести. Его друг нуждался в помощи и поддержке, а он сейчас абсолютно не был в состоянии их оказать. Он впервые не мог найти подходящих слов для друга. Те, которые приходили на ум, были банальны, глупы, жестоки, Атос проглатывал их, запивая осточертевшим вином. Он не верил в то, что госпожа Бонасье была для д’Артаньяна любовью всей жизни. Но, быть может, и есть разница между любовью и мечтой о ней, но никакой по сути разницы, что из этого терять. Д’Артаньян страдал, д’Артаньяна швыряло из крайности в крайность, но только ли в этом было дело? С того момента, когда Портос обнял каждого из них на прощание и отправился в счастливую семейную жизнь, их дружба будто бы лишилась равновесия. А может, это произошло раньше. Он не знал, но все они ощущали, что заканчивается эпоха. Рушилось то, что казалось вечным. Расшатывалось то, что казалось нерушимым. Он любил их, любил, как никого в целом мире, но уже признавался себе, что расставание неизбежно. И, возможно, к лучшему. Но пока они ещё вместе, нельзя позволить нависшей тени неизбежности украсть их, быть может, последние счастливые дни дружбы. – Дорогой друг, не извиняйтесь, – рука Атоса отечески легла на плечо д’Артаньяна. – Лучше порадуйте нас историей о том, как господин Рошфор так неосмотрительно рискнул жизнью. *** Секунданты д'Артаньяна были спокойны и невозмутимы: Атос – потому что он всегда таков для посторонних, то есть почти для всех, Арамис – потому что мыслями он, кажется, был далеко, как будто уже вырвался из последних оков их общих забот. Секунданты Рошфора, совсем молодые гвардейцы, немного нервничали. Д'Артаньяну хотелось думать, что это заставляла их нервно переминаться с ноги на ногу слава неразлучных. Но, возможно, они просто спешили поскорее закончить, пока патруль не отправил всех их без разбора за решетку. Нетерпение струилось по венам возбужденного д’Артаньяна. Он едва не подпрыгивал в предвкушении, меряя шагами клочок земли, которому предстояло стать полем битвы. Тридцать шесть шагов от остатков каменной кладки до корней огромного дуба, резкий разворот, еще пятьдесят два от дуба до товарищей и еще раз, и еще. Атос прикосновением к рукаву уже во второй раз попытался остановить метания товарища. Но д’Артаньян, похоже даже не заметил этой попытки. Если бы это был не д’Артаньян, Атос бы начал переживать за его жизнь – такая взвинченность не сулила ничего хорошего человеку, решившему обнажить шпагу. Но он слишком хорошо знал друга, Рошфору участи это не облегчит. Гасконец рвался в бой, ему хотелось отомстить, хотелось перевернуть страницу, или вовсе вырвать ее к черту. Атос так хорошо понимал его, так хорошо понимал, что ничего у него не выйдет. Не сейчас, не так. Он знал, что д’Артаньян найдет свой путь. Гораздо скорее, чем справился бы любой другой человек. Но не эта еще дуэль станет отправной точкой. Негромкий радостный возглас д’Артаньяна возвестил о прибытии графа де Рошфора, лейтенант сделал пару стремительных шагов навстречу. – Ох, господин д’Артаньян. Как приятно, когда тебе так рады! – Атос внимательно посмотрел на Рошфора и задумался, а расслышал ли д’Артаньян за этим классическим рошфоровским насмешливым тоном искренность. А сам Рошфор? – Приветствую, граф де Ла Фер, – Рошфор поймал его взгляд и весело улыбнулся. Атос поморщился, услышав титул, но ответил на приветствие. – Шевалье, – безукоризненный поклон в сторону Арамиса, кивок своим секундантам. – Может, приступим? – д’Артаньян не готов был ждать дольше. – Гасконская торопливость. Вы так спешите расстаться с жизнью? Рошфор наслаждался эффектом, который производила тщательно отмеренная надменность в его голосе на д’Артаньяна (тот, похоже, всерьез досадовал, что не может бросить ему вызов еще раз, а то и два). Надоевший до зубовного скрежета дождь прекратился ночью, апрельское солнце вернуло миру немного тускловатой прелести, а гонец из Тура – злополучные письма. Граф расправил манжеты. Право же, насколько легче сохранять пренебрежительное спокойствие, когда за шиворот не льются холодные струи, а сам ты больше не соревнуешься в элегантности с мокрым дворовым котом. Рошфор был в превосходном настроении, и дуэль с д'Артаньяном представлялась неплохим развлечением. Каждая из шести шпаг покинула ножны, каждая из шести жизней стала ставкой в странной, но чертовски азартной игре. В д’Артаньяне Рошфор сразу же опознал противника, мастерски применяющего не только силу и ловкость прирожденного воина, но и в полной мере использующего остроту ума. И, что не удивительно, д’Артаньян обнаружил в нем то же, о чем красноречиво говорили осторожные, проверяющие, испытывающие приемы. И куда только делся нетерпеливый капризный мальчишка, который пять минут назад остервенело расшвыривал камешки носками сапог? Желание раз и навсегда избавить себя от этого наглеца, что постоянно, как по волшебству, вырастал у него на пути, сменилось желанием превзойти достойного противника. Рошфор не ошибся – игра будет интересной. Первым со своим соперником разобрался Арамис так, как будто досадное недоразумение – необходимость драться – оторвало его от более важного занятия. Воспользовался первой же неточностью, едва заметной смазанностью движения – и вот соперник уже на земле, зажимает рукой рану на бедре, а острие шпаги Арамиса направлено в грудь почти равнодушно. Почти. Д'Артаньян, имей он возможность отвлечься, ухмыльнулся бы в усы и подмигнул бы другу, одновременно отдавая дань мастерству, и давая понять, что самолюбование за маской безразличия от него не скрыть. Но д’Артаньян сейчас был слишком занят. Поверженный гвардеец признал себя побежденным. Арамис отошел к стене и превратился в наблюдателя. Атос был Атосом, за него можно было не переживать. Его бой все еще продолжался только потому, что он не хотел ранить противника и ждал подходящего момента, чтобы его обезоружить. Вот где нашлось место истинной невозмутимости. Менее опытный или, возможно, менее талантливый противник начал делать ошибки, и тут же шелест стали о сталь на пару секунд предвосхитил появление сверкающей в воздухе дуги. Шпага отлетела на несколько шагов. Атос счел поединок оконченным, возражений не последовало, Атос подошел к Арамису, чье внимание к этому моменту было приковано только к оставшейся паре сражающихся. – Атос, скажите-ка, а что это мы сейчас с вами наблюдаем? – спустя какое-то время Арамис отчаялся разгадать загадку самостоятельно. Бой, безусловно, был интересным. Но каждый из его участников уже не раз имел возможность его закончить. И трудно было поверить, что д’Артаньян, например, не заметил, как опасно отклонилась шпага Рошфора при атаке, открывая путь для смертоносного укола. А Рошфор – случайно не воспользовался тем, как оступился д’Артаньян на скользкой земле. – Не знаю, Арамис. Но мне это что-то неуловимо напоминает, – Атос улыбнулся своим воспоминаниям. Той улыбкой, которая так редко последнее время появлялась одновременно и на губах его, и в глазах. – Черт возьми, как бы наш друг не поплатился за такую любовь к искусству. Рошфор – опасный противник. – Да, думаю, именно в этом и причина того, что мы все еще тут. Но вы правы, Арамис, эта игра опасна. И я очень рассчитываю на благоразумие д’Артаньяна. В этот момент Рошфор провел хитрую атаку, дождавшись момента, когда д’Артаньян окажется лицом к солнцу. Будь противником графа человек, чуть больше уважающий теорию и чуть меньше полагающийся на интуицию, поединок окончился бы победой Рошфора в этот самый момент. Но д’Артаньян совершил почти невозможный отскок в сторону, противоположную той, куда увела бы его общепринятая логика боя. Рука гасконца воспользовалась замешательством обоих дуэлянтов, и клинок пронзил плечо Рошфора. Д’Артаньян поднял шпагу и отошел на шаг назад. Рошфор опустил свою и тяжело привалился к стене. – Черт возьми, шевалье, почему мы не делали этого раньше?

Atevs: Мир? Едва ли Время шло. Разъехались друзья, еще полгода назад бывшие неразлучными. Зажила рана Рошфора, оставив на память о себе только след. Затягивалась, заполнялась повседневными заботами, пустота в сердце д’Артаньяна. Он с головой ушел в служебную рутину. Иногда участвовал в попойках мушкетерского полка, иногда – затевал проделки, достойные памяти о неразлучной четверке. Но большую часть времени все же уделял своим лейтенантским обязанностям и тому, что считал таковыми. Его почти всегда можно было найти в Лувре. Он знал обо всем, что происходило в полку. Ему не было необходимости сверяться с расписанием дежурств, чтобы знать, кого и где можно найти. Он знал об отпусках, дуэлях, ссорах. Знал о нарушениях дисциплины еще, казалось, до того, как они происходили. Мушкетеры и любили его за исключительную храбрость и справедливость, и опасались, потому что веселый и беззаботный гасконец превращался в строгого командира, стоило только заступить на службу. Рошфор заметил его издали. Лейтенант мушкетеров его величества, по-видимому, в очередной раз обходил посты. И, кажется, остался недоволен своими подчиненными. Он серьезно отчитывал незадачливого мушкетера. Рошфору даже на миг стало жаль несчастного. Уж он-то знал, на что способен разъяренный д’Артаньян. Рука непроизвольно потянулась к левому плечу. Впрочем, если ему, лучшему врагу, это известно, уж мушкетерам-то и подавно должно бы. А значит, поделом. Думать надо было, прежде чем нарушать дисциплину в дежурство лейтенанта д’Артаньяна. Тот как раз закончил свою тираду. Надо отдать должное, ему хватило такта высказываться вполголоса, хотя живость жестикуляции с лихвой компенсировала для случайных свидетелей этот недостаток. Да уж, если д’Артаньян в ярости, на глаза ему благоразумней не попадаться. Но бороться с собственным любопытством граф считал напрасной тратой сил. Лучше уж бороться с его последствиями, это куда интереснее. И он, еще раз коснувшись раны, направился к решительно шагавшему с опущенной головой д’Артаньяну. – Господин д’Артаньян, – Рошфор подчеркнуто вежливо поклонился, приготовившись к тому, что сейчас ему достанется все то, что недополучил часовой. К его удивлению, поднявший голову д’Артаньян походил скорее на человека, борющегося со смехом, чем с желанием кого-нибудь убить. – О, граф! Как ваша рана? – Мой лекарь был восхищен. Скажите, д’Артаньян, чем так провинился ваш подчиненный? – Провинился? – д’Артаньян все-таки не удержался и расхохотался. – Вы правда хотите знать, Рошфор? Рошфор расслышал в голосе лейтенанта сомнение, но желание поделиться историей, да еще и с кем-то, кто ее оценит, как не без самодовольства подумалось Рошфору, пересилило неуверенность. – Граф, вы знаете, что повинно во всех бедах рода людского? – Человеческая глупость, жадность и трусость? – Вы так думаете? – д’Артаньян изобразил удивление. – Разумеется, нет, граф. Яблоко. Это всегда яблоко. И об этом даже должно быть какое-то латинское выражение, которого я, к счастью, не знаю. Вы удивитесь, но и в этот раз причиной всему вновь послужило яблоко. Наш д’Эспине, знаете ли, удивительным образом действует на молоденьких дам. Они не только жаждут его приласкать, но и накормить, что, пожалуй, не менее, а, может, и более полезно. И вот кому-то из сердобольных фрейлин ее величества стало жаль бедного мушкетера, вынужденного стоять в карауле. И она угостила его яблоком. – Вопиющее нарушение дисциплины. – Да и черт бы с ним. Но д’Эспине – натура возвышенная, не лишенная талантов. Помимо того, что он очень хорош в стрельбе, да и фехтует достойно звания мушкетера, – Рошфор отметил в голосе гасконца гордость. Так говорят о своих детях и о своих солдатах. Боже, сам д’Артаньян ведь года на три всего старше этого мальчишки, но сейчас было так легко об этом забыть. – Так вот, вы не поверите, но этот нормандский Бенвенуто Челлини мушкетерского полка от скуки не то выгрыз, не то вырезал в яблоке портрет господина де Росне. – Неужели? – Ну, детального портретного сходства там не требовалось. Достаточно было и одного шрама. А ведь есть еще нос. – Да, пожалуй. И вы отчитали беднягу за излишек вдохновения? – Рошфор изо всех сил сдерживал смех. – Что вы, граф. Этот болван решил похвастать своим творением товарищу по караулу. И не придумал ничего умнее, чем постараться добросить огрызок. – И? – И надо ж было такому случиться, угадайте, кто в этот момент вышел из Лувра? Злосчастный огрызок упал прямо под ноги господину де Росне. И будем считать удачей, что я проходил мимо в этот момент. Рошфор улыбнулся: – И что же вы сделали, шевалье? – Что-что. Надо ж было мне как-то его отвлечь, пока эти два недотепы пытались скрыть следы своего творческого порыва. Я поссорился с ним и вызвал его на дуэль. – Что? Д’Артаньян, скажите, вы бы не хотели для разнообразия попытаться хоть раз решить вопрос как-то по-другому? – Нет, граф. Зачем? По-моему, у меня неплохо получается. – Да уж, не мне с этим спорить. – Кроме того, я считаю, что он пренеприятный тип. А вчера он позволил себе крайне нелестное высказывание о мушкетерах. – То есть, вашим мушкетерам попало за неуместное проявление художественных наклонностей? – Нет, граф. Им попало за неточный бросок и за не проведенную перед ним рекогносцировку. Если уж решил разбрасываться на посту компрометирующими яблоками, так уж, будь добр, следи хотя бы, чтобы никто этого не видел. – И каким, позвольте узнать, будет наказание? – Отправил обоих в зал для игры в мяч. И пообещал, что сам приду понаблюдать. И пусть только попробуют проиграть! Не изгонять же с позором их из мушкетеров за не вовремя надкушенное яблоко. Да и жизнь в полку – не то, чтобы такой уж рай. – Если бы я вас не знал, решил бы, что вы меня разыгрываете, шевалье. – Но вспомнили о том, что я слишком честен, чтобы выдумывать такое? – хитро прищурился д’Артаньян. – Вспомнил о том, насколько умело вы притягиваете подобные истории. – Знаете, Рошфор, на сегодня с меня достаточно дуэлей, поэтому я сочту ваши слова за комплимент. – И вы знаете, пожалуй, будете правы, – задумчиво проговорил Рошфор. – Кстати, вот оно, яблоко, – гасконец протянул Рошфору огрызок. Под определенным углом сходство с Росне отрицать было нельзя, хотя, на вкус Рошфора, на причину для дуэли и не тянуло. Неожиданно Рошфор подумал, что кардинал был не так уж и не прав, предлагая им с д’Артаньяном стать друзьями. Ришелье разглядел сходство своего верного пса и гасконского щенка куда раньше, чем они сами. Целеустремленные и находчивые, оба воспринимали невозможное, как вызов. Преданные и честные, умели быть благодарными. Рошфору нравилось остроумие гасконца и та легкость, с которой он смотрел на вещи. За те годы, что они знакомы, д’Артаньян повзрослел. Рошфор оценил противника еще в восемнадцатилетнем мальчишке, но сейчас он стал еще интересней. С ним нельзя было расслабляться, это и привлекало. Ему захотелось продолжить эту беседу, отвлечься немного от собственных забот. – Д’Артаньян, как вы смотрите на то, чтобы выпить вместе, когда вы сменитесь с дежурства? – А я не на дежурстве, Рошфор. – Господи, вы даже не на дежурстве! Повезло же им с вами! Получить взбучку от лейтенанта, который даже не был на дежурстве... Ох, д’Артаньян, подарите вы немного покоя своим мушкетерам. Женитесь, что ли? Заведите, в крайнем случае, любовницу, – еще до того, как слова успели слететь с его языка, Рошфор успел пожалеть о них. Но было поздно. Глаза гасконца потемнели, а сам он побледнел. «Рошфор, ты болван! Сам ведь только что напоминал себе, что с д’Артаньяном нельзя терять бдительности, и тут же расслабился. Ай-ай, это ведь было жестоко, даже для беспринципного шпиона кардинала. Идиот! Нет, монсеньор, не сегодня еще мы станем лучшими друзьями, – Рошфор невесело ухмыльнулся своим мыслям, уже не заботясь о том, как воспримет эту ухмылку д’Артаньян. Бросив в костер бочку пороха, поздно тушить свечу. Оставалось лишь терпеливо ждать неизбежного взрыва. – А ведь могли уже пить в “Сосновой шишке”, – тоскливо подумал Рошфор. – С другой стороны, заслужил ведь». Рана заныла. И д’Артаньян не обманул ожиданий. Рошфор не смог бы вспомнить, какими оскорблениями провоцировал его гасконец. По правде говоря, он даже не слушал. Просто ждал, когда д’Артаньяну надоест упражняться в жонглировании словами. Воспользовавшись небольшой паузой, необходимой, очевидно, для подбора наиболее удачного эпитета, он просто устало спросил: – Когда и где, шевалье? *** Д’Артаньян явился к месту дуэли за пятнадцать минут до назначенного времени. Интересно, почему он назвал местом встречи монастырь Дешо? Наверное, просто бросил первое, что пришло на ум. А теперь сидел там, где ждал его Атос шесть лет назад. В тот день, когда он обрел лучших в мире друзей, он жаждал дуэли с Рошфором, ему казалось, он готов заплатить любую цену за эту возможность. Теперь вот заплатил. Хороша сделка – он потерял всех друзей, лишился возлюбленной. Но надо признать, небеса свою часть выполнили с лихвой – дуэль-то уже вторая. И никакого радостного предвкушения, никакой бурлящей в крови жажды мести. К чему это все? Утраченного не вернуть. Просто еще одна бессмысленная эскапада. Похоже, прав Рошфор. Пора прекращать вести себя так, будто перед тобой весь мир. Не мальчишка уже. И, если уж честно, принесет ли ему счастье смерть Рошфора? Вряд ли. Он и в прошлый раз в глубине души был рад, что не убил его. Одно дело – совершать подвиги во имя любимой, когда готов не то, что Рошфора – весь мир вызвать на дуэль, другое – в память, не о ней, нет, о себе том, молодом и влюбленном. Одно дело – бежать вприпрыжку к другу, спешить поделиться приключением, почувствовать даже сквозь неодобрение теплоту безусловной поддержки, другое – пытаться залатать прореху в месте, где были друзья, бестолковой проделкой. Д'Артаньян невесело покачал головой. Рошфор появился ровно в назначенный час. Противника своего он нашел в скверном расположении духа. По крайней мере, Рошфору так показалось по непривычной тишине прозрачного воздуха, не звенящего от колкостей. Да и сам д’Артаньян в неярком рассветном солнце казался каким-то блеклым, он вовсе не напоминал ни того неугомонного задиру на желтой лошади, ни даже того вчерашнего грозного лейтенанта. В прошлый раз гасконец с куда большим нетерпением ожидал возможности его проткнуть. А сейчас… Это было невероятно, но, похоже, драться д'Артаньян не хотел. Рошфор и не думал, что когда-нибудь на своем веку станет свидетелем такого невозможного зрелища. Это ведь как увидеть кардинала, позвякивающего бубенчиками на колпаке в такт совершенно нелепому танцу. Впрочем, чего только не случается на свете. – Д’Артаньян, вы без секундантов? – Полагаете, они нам нужны? – Полагаю, обойдемся. Кроме того, чем меньше людей будут посвящены в подробности нашей небольшой прогулки, тем лучше. Я еще в прошлый раз был почти уверен, что вновь окажусь в гостеприимных стенах Бастилии. Ко мне его высокопреосвященство не столь снисходителен, как к вам. – Кстати, ваша рана, Рошфор. Не помешает ли она вам? – Не слишком ли поздно вы решили спросить? – иронично поднял бровь Рошфор. – Ну, пока я вас еще не убил, значит, не слишком, – в хандре д’Артаньяна Рошфор почувствовал появление едва заметных трещин. – О, знаменитая гасконская торопливость! Поверьте, моя рана не облегчит вам задачи. Д’Артаньян, если вы пришли сюда поболтать, то я, помнится, предлагал вам куда более приятное место. Молния во взгляде гасконца на миг осветила значительно увеличившиеся бреши в его меланхолии. «Господи, зачем я это делаю? Рошфор-Рошфор, нет бы замолчать и разделаться с этим мальчишкой, пока он занят своими печалями. Но нет, тебе непременно нужно извлечь из д’Артаньяна этого несносного дьявола, чернокнижник ты чертов. Мало тебе в жизни приключений?» – и Рошфор ухмыльнулся: – Шевалье, если вы не передумали, давайте начнем. У меня еще масса дел, его преосвященство ждать не будет. Шпаги сверкнули. – Ах, господин Рошфор, вы надеетесь, что его высокопреосвященство вас дождется? – Хотелось бы, д’Артаньян, хотелось бы, – остановиться на полпути Рошфор уже не мог. – Д'Артаньян, вы сегодня так осторожны. Боитесь испачкать новые ботфорты? – выпад. – Рошфор, откуда у меня новые ботфорты? – шаг назад, защита. – Говорили вам умные люди в свое время: «Идите на службу к кардиналу», может, и были бы, – шаг, еще шаг. – Не вы ли только что вспоминали свои каникулы в Бастилии? – перевод, выпад. С каждым словом, с каждым шагом все ярче сверкали глаза гасконца, все жарче светило солнце. Или Рошфору только казалось? – Ну, шевалье, вы тоже должны были угодить в Фор-Левек, если бы не ваш самоотверженный товарищ, – контратака. – Атос – молодчина, он знатно потрепал нервы вашим судейским, – атака, ещё атака, д'Артаньян входит во вкус. – Не могу его за это винить, даже немного завидую. Хотя подпортили вы мне планы своими дьявольскими выходками, – шаг, еще шаг, финт. – Мы подпортили? – удар отбит. И голос д’Артаньяна, и звон клинков звучали уже почти весело. – Рошфор, каждый раз ваши загадочные появления и исчезновения в моей жизни были предвестниками новых неприятностей, – выпад, – я и сейчас все жду, что вы вот-вот исчезнете в облаке серного дыма. Рошфор не удержался, позволил себе один короткий смешок, но этого оказалось достаточно для шпаги д’Артаньяна и прилагающейся к ней ловкости. Клинок вошел в правый бок, Рошфор покачнулся и упал бы, если бы не плечо д’Артаньяна. Тот уже отбросил шпагу и в мгновение оказался рядом. – Ах, как неосмотрительно, господин гасконец. Сколько дуэлянтов погибло от куда менее вопиющей беспечности. – Бросьте, Рошфор. Вы хотите сказать, что готовы проткнуть меня, пока я тут пытаюсь сделать ваше приземление менее стремительным? Рошфор принюхался: – А вы не чувствуете, серой пахнет? – несмотря на боль в боку и легкое головокружение, Рошфор наконец засмеялся. – Тише, граф, тише, – д'Артаньян уложил Рошфора на землю, зажал рану. Насколько он мог судить, она была не такой страшной, но кровь надо было остановить скорее. Д'Артаньян поднял голову: – А вот и Планше, – с облегчением произнес он. – Точен, как всегда. Прохвост, конечно, знатный, но некоторые ваши неудачи – не в последнюю очередь его заслуга. Планше ещё на ходу начал извлекать из мешка тряпье и бинты. – Предусмотрительно, шевалье. Вы и тут оказались более точны, – Рошфор кивнул в сторону улицы Вожирар, по которой уже спешил его слуга. – Что-то вы слишком уж разговорчивы сегодня, граф. Помолчите, дайте Планше заняться раной.

Atevs: Завет Ришелье Лейтенант д’Артаньян сменился с дежурства и направлялся в «Козочку». Он перебрался в эту гостиницу совсем недавно. Хороший стол, милая хозяйка, готовая прощать ему несвоевременную оплату проживания. Но сейчас мысль о назойливом внимании Мадлен вызывала раздражение. Он уже ругал себя, что не отправился в «Сосновую шишку». Там он мог встретить кого-то из мушкетёров, с кем можно было бы выпить. Или не встретить никого, и тогда можно было бы посидеть в тишине. Оба варианта одинаково устраивали д'Артаньяна. Но он был уже у дверей «Козочки». Уходить было поздно. Приняв самый неприступный вид, лейтенант королевских мушкетеров намеревался проскочить к себе, как можно быстрее. – Господин д'Артаньян! – человек в черном окликнул его из самого темного угла зала. Д'Артаньян задался вопросом, перестанет ли он когда-нибудь вздрагивать, услышав этот голос. Несмотря на то, что послушные рефлексу пальцы, сжали эфес, д'Артаньян понял, что рад его слышать. – Граф, вы! Я думал, вы ещё в провинции, – д'Артаньян тепло пожал Рошфору руку. – Вернулся на днях. – Вы ко мне или это совпадение? – К вам, шевалье. Мне сказали, что вы недавно перебрались сюда. – Да. Теперь здесь меня можно найти, когда я не на дежурстве. Но, позвольте, Рошфор, что привело вас ко мне? – Вы будете смеяться, д'Артаньян! Я прошу вас быть моим секундантом. Д'Артаньян действительно рассмеялся: – Вот до чего мы дошли? Ну что ж, я согласен. – Господи, та же гасконская торопливость. Узнаю незнакомца из Менга. Вы даже не поинтересуетесь, с кем дуэль, почему? – Незнакомца из Менга? Вы правда так меня называли? Это я называл вас так. – Какое-то время, хотя ваше имя стало мне известно раньше, чем вам – мое. И все же, д’Артаньян, я принес вам презабавную историю, а вы даже не спросите, что произошло? – Хорошо. Граф де Рошфор, соблаговолите поведать, с кем и по какому поводу состоится дуэль, в которой я буду иметь честь быть вашим секундантом. – Другое дело, – Рошфор удовлетворенно кивнул. – Нынче днем небезызвестный вам господин де Росне имел наглость заявить, что я стал подбирать себе очень сомнительных друзей. И привел в пример крайне, как он выразился, наглого, невесть что возомнившего о себе гасконского задиру. Д’Артаньян вспыхнул. Рошфор не без удовольствия заметил ставшую такой знакомой молнию в глазах мушкетера. – Рошфор, не слишком ли много вы на себя берете? Вы собираетесь драться с человеком, оскорбившим меня? – тон все еще был насмешливым, но д’Артаньян действительно оскорбился, Рошфор ухмыльнулся. – Нет, господин лейтенант. Я дерусь с ним не поэтому. В этом вопросе я, между прочим, согласен с ним, вы действительно наглый задира. Вы что, уже забыли обстоятельства последнего вашего общего приключения с де Росне? Д’Артаньян улыбнулся, вспоминая. – Я дерусь, потому что этот неприятный господин, во-первых, посмел высказываться о моих нынешних предпочтениях, а во-вторых, намекнул, что в прошлом мой выбор друзей был ему по душе. Чем, как мне кажется, оскорбил меня даже больше. – Рошфор-Рошфор, кто из нас задира-гасконец? – д’Артаньян все же не выдержал и засмеялся. Досада и злость испарились так же быстро, как вспыхнули. Рассказ Рошфора действительно позабавил д’Артаньяна, а по размышлении поступок графа он оценил. Во-первых, Рошфор предложил ему быть секундантом и таким образом с неожиданной деликатностью позволил пусть не напрямую, но все же получить удовлетворение. Во-вторых, д’Артаньян представил кислую мину Росне, когда на дуэль явится тот самый наглый задира – забавная получится шутка. Не исключено, что именно это стало главным аргументом для самого графа при выборе секунданта. И в-третьих, Рошфор назвал его другом. Граф не славился талантом заводить друзей. Его прямолинейность, вызывающее остроумие, и не в последнюю очередь репутация опасного агента на службе кардинала отпугивали от него всех умных и осмотрительных людей. А глупцов граф предпочитал избегать сам. Да и д'Артаньян, хотя и умел производить впечатление общительного балагура и при необходимости обзаводился приятелями в самых разных кругах, не спешил пускать в свою жизнь кого бы то ни было. Он был так же одинок, как и Рошфор. Но если в основе одиночества д’Артаньяна была тоска по утраченному братству, то у Рошфора, к счастью ли, к несчастью ли, никогда и не было в жизни столь крепких уз дружбы. Тогда, на следующий день после их второй дуэли, освободившись с дежурства, д’Артаньян неожиданно для себя отправился к графу домой узнать о его здоровье. Рошфор, казалось, не особо удивился. Рана не была серьезной, он был слаб, но на ногах. Он пригласил д'Артаньяна разделить с ним ужин, и гасконец с удовольствием согласился. Ему не хватало друзей и их веселых вечеров, не хватало бесед, не хватало дружеских перепалок. Д’Артаньян, истосковавшийся по ученым спорам Атоса и Арамиса, уже давно не имел достойного топлива для подпитки своего ума (разговоры с самим собой, разумеется, не в счет). Остроумие же Рошфора превращало общение с ним в поединок, даже когда темой обсуждения была безобидная погода. От вина, превосходного, между прочим, и разговора, острого, почти опасного, щеки д’Артаньяна раскраснелись. Рошфор вдруг вспомнил, каким он впервые увидел д’Артаньяна и улыбнулся. Видимо, д'Артаньян прочитал его мысли, потому что тоже улыбнулся и, крайне убедительно изобразив заносчивость, выпалил: – Вы смеетесь, сударь! Соблаговолите сказать над чем, и мы посмеемся вместе! Рошфор театрально сдвинул брови: – Я смеюсь редко, но хочу оставить за собой право смеяться, когда я этого хочу! – а затем добавил уже спокойно, – простите, дорогой шевалье, но вы были абсолютно невыносимы. Кстати, что случилось с той знаменитой лошадью? – Я, увы, продал её сразу же по прибытии в Париж. – Жаль, – Рошфор задумался на какое-то время, а затем продолжил, впервые за вечер, как показалось д’Артаньяну, позволив себе опустить щиты. – Мне правда жаль, что наше знакомство началось таким образом, и жаль, что в дальнейшем лучше не становилось. Вы нравитесь мне, д’Артаньян. Мы могли бы достичь многого, окажись мы на одной стороне. Но что было, то было. Надеюсь, я могу и в дальнейшем рассчитывать на ваше общество. Д’Артаньян с удивлением обнаружил, что не испытывает ни гнева, ни неловкости, ни досады, слушая графа. Даже воспоминание о Констанции, казалось, теперь не связано столь прочно с именем Рошфора. Он впервые после расставания с друзьями по-настоящему приятно провел вечер. – Конечно, граф. Но только не сегодня. Я и так сильно утомил вас. Он подошел к своему собеседнику, протянул руку и помог ему встать и дойти до кровати: – Отдыхайте, я зайду к вам на днях, справиться о вашем здоровье. – Благодарю, д’Артаньян. Буду рад вас видеть, – Рошфор улыбнулся. – И, д’Артаньян, простите за те слова. Мне действительно очень жаль, я не хотел так бестактно напомнить… – Это лишнее, Рошфор. Я уже поквитался с вами за это. Пожалуй, чуть более удачно, чем хотел. Но, кто знает, возможно, вы еще вернете мне излишек. – Надеюсь, не придется. – Кто знает... Бредя в тот день задумчиво по улицам Парижа, д’Артаньян думал о том, что самым странным в этой встрече было то, что она совсем не казалась странной. Подумаешь, два заклятых врага, у каждого из которых причин для ненависти к другому хватит на несколько жизней, ужинают вместе, пьют за здоровье друг друга и получают от этого искреннее удовольствие. «Жизнь – удивительная штука», – подытожил гасконец и решил, по своему обыкновению, не загадывать далеко. С тех пор встречи некогда заклятых врагов за бутылкой вина происходили время от времени к удовольствию обоих. Но ни тот ни другой не спешили давать название происходящему. Для обоих, для одного раньше, для другого – не так давно, минула уже та пора, когда друзьями становятся с двух слов, одного взгляда, разделенного на двоих куска хлеба. Нет, теперь годы, утраты, опыт, чаще горький, реже – счастливый, закалили характеры. Но, так же, как ледяная вода и обжигающее пламя отбирают у стали в вместе с мягкостью и пластичность, они сделали обоих куда менее восприимчивыми к невзгодам, но лишили доверия к судьбе и людям. Слишком значительный багаж общего пережитого (многое позабытое, но не прощенное, или прощенное, но не забытое) не позволял ни одному из них открыться до конца. И только ловили себя иногда на желании поделиться с другим историей, отбросить за беседой напряжение беспокойного дня или спросить совета в вопросах незначительных и неважных. Но это же еще не дружба? Рошфор нашел собеседника, способного в мгновение раскусить его иронию, как бы глубоко она ни была спрятана. Д’Артаньян – человека, способного рассмешить его, даже не изменившись в лице. Но ведь и этого мало, чтобы называться дружбой? И вот сейчас Рошфор произнес «друг», пусть мимоходом, вскользь, но вслух. И не мог д’Артаньян не заметить, как на это короткое слово благодарно отозвалось теплом что-то внутри, все еще осторожно, помня про два шрама на теле Рошфора и один – на собственном сердце. Улыбнулся, наблюдая за д’Артаньяном Рошфор. И гасконец мог бы поклясться, что его злой гений, а теперь заклятый друг, очень хорошо представляет, какие мысли вереницей пронеслись в его голове. – Ну что ж, граф. Когда и где? *** Рошфор уже какое-то время молча наблюдал за д'Артаньяном. Их встреча сегодня и была, и не была случайной. Они ее не планировали, но Рошфору было необходимо поделиться с кем-то накопившимися за последние месяцы наблюдениями. Во вскипевшем после смерти Ришелье котле придворных интриг, неискренних союзов, льстивых улыбок, скрытой вражды и притворной благосклонности ему никак не удавалось найти себе применение. Все эти никчемные глупцы воспрянули, расправили перья, почувствовав, что нет больше руки, способной указать им их место. Как же они старательно поливали грязью того, кого столько лет боялись. Рошфор выслушивал их предложения со сжатыми до боли зубами, стараясь по мере сил не позволять желчным, разъедающим изнутри язвительным замечаниям, прорываться наружу. Видимо, не сильно он в этом преуспел. Сейчас он далеко не самая популярная персона при дворе. «Ох, монсеньор, монсеньор», – звучал в голове время от времени невеселый и не особо содержательный рефрен. Довольно иронично, что переполняющие его негодование и горечь он решил разделить с д’Артаньяном, человеком, который столько раз (и не без оснований) проклинал Ришелье и его самого. Черт возьми, этот хотя бы достаточно умен и прямолинеен, чтобы понимать, какое болото сейчас затопило коридоры Пале-Кардиналь. Рошфор надеялся, что жизнерадостность д’Артаньяна способна разогнать на время ядовитые пары лицемерия и посредственности, которыми он успел надышаться. Гасконец не опустится до мерзкого злорадства. Что-что, а ценить достойных противников д’Артаньян умел. Поэтому Рошфор справился у караульного, где найти лейтенанта д'Артаньяна, и отправился в указанную сторону. Уже спустя пару десятков шагов до графа донеслись обрывки нелепой песенки, которую знакомым резким голосом напевали слишком уж бодро и не менее фальшиво. Рошфор за время знакомства успел узнать, что к исполнению музыкальных номеров гасконец прибегал в двух случаях. Вряд ли он сейчас пьян, а значит д’Артаньян не в духе. Интересно. Но слушать это дальше было попросту опасно для жизни, Рошфор предпочел прекратить собственные мучения, а заодно спасти нескольких ни в чем не повинных случайных прохожих. – Д'Артаньян! Да, действительно, было бы просто возмутительно несправедливо, если бы человек, который умудрялся всегда так некстати оказываться аккурат на моем пути, не появился бы на нем, когда я его ищу. Пение смолкло, Рошфор с облегчением выдохнул. – Рошфор! Вы меня ищете! У вас опять дуэль? Рошфор прищурился и окинул д’Артаньяна изучающим взглядом: – Судя по всему, нет. Хочу предложить вам обед. Вы свободны? – Дайте мне десять минут. И вот они сидели за столом, друг против друга, и Рошфор с удивлением отмечал, что гасконец выглядит едва ли не менее веселым, чем он сам. Рошфор пересказал ему все свежие придворные анекдоты, д’Артаньян лишь несколько раз хмыкнул в усы. В этом стоило разобраться. – Шевалье, неужто вы так скорбите по его высокопреосвященству? – Я вынужден признать, что с ним Франции было лучше, чем без него. – Эх, д’Артаньян, признали бы вы это чуть пораньше, сколько сил бы мне сберегли. – Что поделать, юности свойственно ошибаться. Рошфор, как раз сделавший глоток вина, едва не захлебнулся от неожиданности. Д’Артаньян, который признает свои ошибки – да что ж происходит с этим чертовым миром? – Так, д’Артаньян, расскажите-ка, в чем причина вашего уныния? – Простите, граф. Вы, кажется, хотели немного отвлечься от своих забот. Он ещё и извиняется, да уж, ничего хорошего ждать от этого дня не приходится. – Что-то я не припомню, чтобы в прежние времена мне приходилось вытягивать из вас слова. Д’Артаньян вздохнул: – В прежние времена, граф, я был молод, безрассуден и полон надежд. Со мной были мои друзья, мои амбиции и моя вера в будущее. – Причина вашего уныния в одиночестве, д’Артаньян? Уж точно не поверю, что вы растеряли свои непомерные амбиции. – Граф, мне кажется, что я достиг своего потолка. С того момента, как я остался один, без друзей, из меня будто бы выкачали весь задор, всю жизнерадостность и честолюбие. Его высокопреосвященство, упокой, господь, его душу, сделал меня лейтенантом мушкетеров, а я даже не смог этим воспользоваться. Я ведь приехал в Париж с куда более грандиозными планами. А сейчас мне думается, что до конца дней своих я останусь в этом чине, стану самым заурядным солдатом и в конце концов умру, владея лишь шпагой, долгами и сожалениями. Нет, вы только подумайте, он еще жалуется. – Вы серьезно? Нет, д'Артаньян. Поверьте, это не ваш удел. С вашей смекалкой, храбростью, дерзостью, в конце концов… – Вы льстите мне, Рошфор. Что ж, не буду вас останавливать. Мне приятно слышать, как вы меня хвалите, тем более, что раньше вы, скорей всего, много меня ругали, – вместо колкой гасконский бравады в словах прозвучало горькое смирение. Рошфор почувствовал, как поднимается из мутной глубины собственной досады пока ещё едва уловимое раздражение. Нет, это ему нужно успокаивать д'Артаньяна? – Д'Артаньян, вы состоите на службе. И у вас ещё будет масса возможностей проявить себя, – «тогда, как мне нужно ещё постараться отыскать себе службу». Гасконец иронично хмыкнул. Раздражение прокатилось внутри еще одной волной. – Пустое, Рошфор, давайте лучше выпьем. А вы расскажете мне, как ваши дела. Предложение выпить показалось удачным, тогда как жаловаться д’Артаньяну на собственные проблемы Рошфору расхотелось – теперь он представлял, как жалко это будет выглядеть. Чертов гасконец! Развлек, ничего не скажешь. Рошфору не нравилось видеть д’Артаньяна таким. И это добавляло хвороста в разгоравшийся внутри костер непонятно откуда взявшейся злости. Нет, пора заканчивать этот разговор – так недалеко и до ссоры. Рошфор вдруг ухмыльнулся. Ему нужен был настоящий д’Артаньян, и он ведь точно знает, как получить настоящего д’Артаньяна. К черту, все к черту! – Шевалье, вам не идет ни этот цвет, ни этот фасон плаща. Вам куда больше пошло бы женское платье. Вы причитаете, как слабонервная девица. Д’Артаньян вскинул голову и уставился на Рошфора. Тот смотрел самодовольно и вызывающе. Уже спустя мгновение недоумение сменилось пониманием, понимание – недоверием, а оно всего на миг – мальчишеским восторгом. В следующую секунду гасконец уже стоял перед ним, задрав подбородок самым возмутительным образом. Рошфор удовлетворенно кивнул, чувствуя неуместное облегчение и не менее нелепое предвкушение. В этот раз он не стал ждать вопроса. – Здесь и сейчас, д’Артаньян, здесь и сейчас.


Grand-mere: Прочитала залпом и сейчас хожу с ощущением сделанного мне неожиданного подарка, в котором, чем больше вглядываешься, тем ощутимее неброское совершенство и красота, гармония и сдержанное благородство. Даже не знаю, что больше очаровывает: сюжет, психологические характеристики, диалоги, внутренние монологи, емкие и точные детали, выразительность языка (стекла, готовые заледенить от речей - )... Наверное, мудрость автора. А "во многой мудрости", как известно... (многое позабытое, но не прощенное, или прощенное, но не забытое)

stella: Grand-mere , вы про меня и мою реакцию сказали. Прямо и добавить мне нечего. Это такой подарок с утра!!!!! Atevs , я же вам говорила, что в нашей компании даже молчание прорывается рано или поздно фанфиком. Вы умеете отточить каждое слово, это правда. И вы любите героев Дюма, вы умеете слиться с ними. Короче, наша вы, наша! Кстати, я не припомню, чтобы кто-то расписал так подробно все три дуэли гасконца и Рошфора.

Atevs: Grand-mere, благодарю. Столько теплых слов Не покидает ощущение, что это не может быть мне:) Мне все кажется, что вот этого всего как раз "недо". Особенно характеров и деталей. stella, спасибо большое. stella пишет: Короче, наша вы, наша! «я все же могу уже считать себя принятым в ученики, не правда ли?» (с) С публикацией этого текста теперь у меня ровно в два раза больше оснований считаться местной stella пишет: Кстати, я не припомню, чтобы кто-то расписал так подробно все три дуэли гасконца и Рошфора. Это спасибо Рыбе - у меня было четкое ТЗ:))) Не думаю, что эта идея могла прийти в мою голову самостоятельно:)

stella: Рыба у нас - спец по Рошфору, ее знаниям можно доверять, равно как и jude. А идея отличная, кому бы она в голову не пришла, хотя и казалось бы, чего проще: дрались трижды, но вот почему? По сути: " Я дерусь просто потому, что дерусь!"

Рыба: Буль-буль-буль... тьфу ты... Ага, то есть!!! Наконец-то! Щас опять укушу, теперь уже от восхищения! Ну, вот, в здешних краях появился нормальный канонный дюмовский Рошфор – не тенью в лиловом, а живой, во плоти! За что автору большое спасибо! За распевание д'Артаньяном запрещенных куплетов – отдельный респект!

jude: Atevs, у меня не хватит слов! Это было здорово! Такое попадание в характеры. Да, Ваш Рошфор - больше Рошфор Дюма, а не Куртиля, но он великолепен. Тот самый незнакомец из Менга. И не менее великолепен гасконец.

Grand-mere: Atevs пишет: Не покидает ощущение, что это не может быть мне:) Именно Вам! Кажется, я не давала повода сомневаться в своей искренности. Сейчас перечитала еще раз и подумала: как деликатно и точно описана эволюция взаимоотношений героев!..

Кэтти: Atevs , замечательно! Получила большое удовольствие от прочтения.Спасибо. Да и насчет героев. Они вышли и ваши и канонные одновременно. За это отдельный респект.

Черубина де Габрияк: Atevs пишет: Не покидает ощущение, что это не может быть мне Может-может. Я присоединяюсь ко всем высказанным выше комплиментам, и в первую очередь к Grand-mere , которая так здорово озвучила и мои впечатления, что добавить нечего. Браво!

Atevs: jude, огромное спасибо. Похвала моему Рошфору от вас - это очень ценно. Так получилось, для меня Рошфор Куртиля воспринимается в большей степени благодаря вашему. Кэтти, благодарю. Очень рада, что в героях осталось что-то от канона. Тем более, что д'Артаньян в эти двадцать лет для меня загадка. Там столько всего должно было меняться, но как, когда?..

Atevs: Grand-mere пишет: Оффтоп: Кажется, я не давала повода сомневаться в своей искренности. . Нет, разумеется, нет, простите. Еще раз большое спасибо за теплые слова.

Рыба: Ну-с, вчерашний день удался! День рождения Дюма отмечен новым фиком по Дюма! С чем всех дюман можно только поздравить!

Atevs: Черубина де Габрияк, спасибо. Рыба, возможно, не так сам Дюма представлял себе веселый праздник

Рыба: Не, дуэли этих двух – это ж та самая вишенка на торте!

Кэтти: Atevs , я думаю, на момент описываемых Вами событий Д Артаньяну больше 20и. Смотрите, Атос говорит Раулю , указывая на дом, где снимал квартиру в мушкетерские годы, что прожил там 7 лет. Мне помнится, что где то Дюма указывает, что до встречи с ДАртаньяном Троица дружила где то 2- 3 года. Значит Д Артаньян дружил с ними ок.3х лет+ год когда рядом оставался только Атос. На момент отставки Атоса Д Артаньяну получается 22'-23 года. Его две последние дуэли с Рошфором происходят после отьезда Атоса. Значит, по меньшей мере, лейтенанту мушкетеров в это время 24- 25 лет. Уже не юнец особенно по меркам того времени. Не поленюсь еще раз поздравить Вас с великолепным дебютом. Еще меня поразило описание поединков. Вы разбираетесь в историческом фехтовании - это здорово! Я думаю, папаша Дюма был бы рад такому подарку к своему ДР.

Grand-mere: Atevs, ну что Вы, все прекрасно. Кэтти, если это и дебют автора, то уже дубль 2, что не делает его менее великолепным.

Lumineuse: Atevs, это великолепно! Очень изысканно и точно. Уже написали выше про детали, про каноничность героев и психологичность развития их отношений – тоже хочу отметить, что вы очень здорово всё схватили и показали Atevs пишет: Но это же еще не дружба? Рошфор нашел собеседника, способного в мгновение раскусить его иронию, как бы глубоко она ни была спрятана. Д’Артаньян – человека, способного рассмешить его, даже не изменившись в лице. Но ведь и этого мало, чтобы называться дружбой? Как мне это понравилось! Первая дружба – как и первая любовь – особенно, когда эта дружба такая, как у четверки мушкетёров – явление неповторимое. А то, что будет ещё потом, после – каким словом назвать? Неужели тем же самым? Или есть варианты? Мне очень понравился такой Рошфор. Это тот самый, которого так мало в каноне и для образа которого так не хватает подробностей. Теперь их больше Он взрослый, внимательный, без сомнения умный, не всегда осторожный и где-то в глубине души тоже все ещё мальчишка, которому пришлось когда-то повзрослеть. Я впервые сейчас, вслед за героями, подумала, что, да, жаль, что у него и дАртаньяна так всё началось и продолжилось. Действительно, эти два человека могли бы глубже раскрыться в их дружбе. Ну и д'Артаньян – да, это он :)))) Такой одинокий, значительно утративший свое ускорение, оставшийся без друзей, один на один со своей жизнью, в размышлении, что же дальше с ней делать... Хорошо, что у него там есть такой Рошфор



полная версия страницы