Форум » Отважный гасконец » Одиннадцать экю » Ответить
Одиннадцать экю
Рыба: Название: Одиннадцать экю Автор: Рыба Фэндом: Дюма и Куртиль де Сандра Персонажи: д′Артаньян, Рошфор и пр. Жанр: ООС лютый Статус: в работе Отказ: мэтрам и всем авторам
Ответов - 41, стр:
1 2 3 All
Рыба: Одиннадцать экю Часть 1. Каким бы чудодейственным ни был розмариновый бальзам, д'Артаньян всё же оказался несколько выбит из колеи вчерашним происшествием в Мэнге. Юный гасконец, даже ещё не достигнув Парижа, оказался в центре каких-то важных событий, он чувствовал это, но осознание сего вопреки логике подпитывало его провинциальное самолюбие. Однако хоть д'Артаньян в затевавшейся игре уже представлял себя значимой фигурой наравне с прекрасной белокурой англичанкой и наглым дворянином в фиолетовом камзоле, всё же привычная бережливость ‒ или привычка к бедности ‒ заставляла подсчитывать потери. Было чертовски жаль шпагу! А из-за пропавшего письма в душе гасконца вскипала такая досада, что он в сердцах повторял про себя одно известное ругательство, приписываемое ещё славному королю Генриху IV! Украдкой потирая саднящую шишку на затылке, д'Артаньян уже в который раз ловил себя на том, что поминутно вглядывается в проезжающих. В какое-то мгновение ему даже почудилось, что он увидел впереди своего обидчика – дворянина в бархатном плаще и с длинным лиловым пером, свисающим на плечо! Точь-в-точь как у того негодяя в Мэнге! Гасконец пришпорил своего желтого конька, но, увы – испанский жеребец незнакомца определенно был резвее! Предполагаемый обидчик д'Артаньяна снова сумел скрыться! Понимая, что погоня невозможна, молодой человек вздохнул и перевел несчастное животное на шаг. Мерин так и плёлся, опустив голову, пока за поворотом дороги не показалась деревенька в десяток домиков с мельницей на речушке, через которую был переброшен ветхий мостик. Надо полагать, речушка в засуху была совсем неприметна в камышах, но сейчас, в неожиданно теплом апреле, журчала бодро и весело. Замытые берега показывали, что днями вода стояла куда выше. Так вот, возле самого мостика отчего-то собралась возбужденная шумящая толпа. Д'Артаньян, повинуясь своему неуёмному темпераменту, немедленно направился в самую гущу событий. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что на мосту застряла повозка, груженая какими-то большими плетеными корзинами, набитыми соломой. Повозка накренилась, засев колесом в прогнившем бревне настила, и совсем перегородила проезд. Выпряженная лошадка гуляла на том берегу речушки, а бедный возница обливался слезами над одной из корзин, упавшей на землю: среди соломы блестели осколки посуды. В результате происшествия на дороге скопилось уже несколько подвод, фуры с сеном, ремесленники, четверо пильщиков с пилами, старуха с козлом на верёвке, толстый монах, трое каких-то подозрительных лиц неопределенного рода занятий, крестьяне и прочий, всё прибывавший, люд. В общем, картина была прелюбобытная, и всякому, кто взял бы за труд наблюдать, стало бы ясно, что с момента, как повозка застряла на мосту, прошло некоторое время. Это следовало из того, что среди взволнованной толпы люди уже разбились на мелкие группки, отошли на обочину или вообще присели на первой, пробивающейся из земли, травке. Тут были и две девушки, судя по одежде служанки из богатого дома. Тоже утомившиеся стоять просто так, они устроились подле дороги на подсохшем песчаном откосе, тесно прижавшись друг к другу. Одна, постарше, дородная, веснушчатая и румяная, кажется, забавлялась бедой возницы, вторая же, совсем девочка, худенькая и бледная, с глазами оленёнка, лишь прижимала к груди лыковый короб, накрытый старенькой косынкой и едва слышно шептала: – Сестрица Онорина… сестрица… – Ничто́, сестрица Цыганочка! – отвечала ей та. – Не бойся, успеем. А и не успеем, так тоже ничто́. Работа от тебя не убежит. Ты от неё бегай, коль не глупа! Напутствуемая так безнравственно, темноглазая девушка совсем засмущалась: – Завянут ведь цветочки наши, Онорина! – Нашим цветочкам тоже ничто́, ‒ хохотнула старшая и тут же продолжила, указывая на новое лицо, явившееся на сцену: ‒ Ох, пресвятая дева! Экие страсти, Глад и Мор едут, костьми гремят! Как уже догадались читатели, замечание это относилось к старому беарнскому мерину и его молодому хозяину. Вокруг послышались сдавленные смешки. Толстый монах суеверно закрестился. В это самое время д'Артаньян внедрился в толпу, окинул взглядом разношерстное сборище и окликнул возницу: – Эй, любезный! Тот оторвался от скорбного созерцания осколков: – Я, ваша милость? – Да, ты! Что у тебя там? Бедняга запустил руку в солому и извлек оттуда надбитый кувшин прозрачного зеленоватого стекла и такой же бокал на толстой ножке с украшениями в виде круглых виноградных гроздей. – Вот, сударь. Такая беда! Госпожа баронесса со свету сживёт, ведь это всё барышне на именины да в приданое. – Ха, ну и поделом, коли так! Ну-ка, убери свою колымагу и дай дорогу! ‒ д'Артаньян не собирался слушать пустые жалобы, потому что торопился в Париж. В этот самый момент позади раздался сдвоенный топот копыт, полетели комья земли, и над ухом гасконца раздалось: – О! Недурный waldglas*. Сочувствую госпоже баронессе. А тебя, болван, надобно повесить за этакое варварство! – Помилуйте! – всхлипнул возница. – Помилуйте! Д'Артаньян немедленно обернулся, в глазах у него поплыло сиреневое пятно, и он остолбенел: в двух шагах от него гарцевал на вороном жеребце незнакомец из Мэнга! Он был во вчерашнем камзоле без украшений, простой отложной воротник которого не мешал свободно струиться по плечам туго вьющимся локонам, длинным, как у женщины. В прежнюю встречу гасконец посчитал, что незнакомый дворянин намного старше, ибо сам был в том счастливом возрасте, когда всякого, кому больше двадцати пяти, считаешь глубоким старцем. И вот теперь д'Артаньян уже готов был усомниться в своих поспешных выводах. Незнакомца сопровождал какой-то смазливый малый с насмешливой физиономией и весёлыми глазами, одетый прилично и добротно, но явно с хозяйского плеча. – Не помилую, – нахмурился незнакомец, отвечая вознице. – Бездельники! Разгружайте подводу, да бережно! Иначе её не сдвинешь, не переколотив всего груза, а я спешу. Есть тут другая переправа? – Выше по течению, в лесочке, но, чай, там глубоко сейчас будет. – Люк… – кивнул незнакомец своему спутнику. Тот поклонился в седле, без всяких лишних слов поняв приказ и сказав только: «Монсеньор…» – двинулся вдоль берега журчащей речушки. Д'Артаньян в одно мгновение испытал целую гамму чувств, и если начал он с недоумения, то закончил глухим раздражением: это до какой же степени чванства надо дойти, чтобы лакей всерьез величал тебя монсеньором?! Выходило, что человек этот сам по себе и даже перо на его шляпе производили на д'Артаньяна то же самое действие, какое производит красная тряпка на разъяренного быка. Горячая кровь его вскипела. – Вы! Да, вы! Ваша светлость? Или как вас там? ‒ запальчиво и звонко воскликнул гасконец. ‒ Вы всё так же спешите? Важные дела, полагаю? Или вы снова убегаете… От кого на этот раз, если не секрет? Д'Артаньян надеялся, что эта его тирада прозвучит остроумно, язвительно и хлёстко, но вышло опять так же, как и в прошлый раз в Менге. Незнакомец резко обернулся. Удивление на его лице постепенно сменилось таким выражением, с каким вспоминают о недавнем веселье, губы его изогнулись в сдерживаемой усмешке и, наконец, в улыбке, которую, как ни старайся, не удержать. Потом незнакомец стянул с руки перчатку, и д'Артаньян заметил, что запястье его обвивает двойная нить жемчуга. Чётки? Следом в его руке откуда-то взялся платок, и он прижал его к лицу, должно быть скрывая смех. – О, мой юный друг, – промолвил он, наконец, кивнув д'Артаньяну. ‒ О, дивный конь ботанической природы! – следующий поклон был адресован желтому мерину. – Кажется, я убегаю от себя. Гм… По крайней мере, в который уж раз пытаюсь! Толпа притихла, прислушиваясь – между двумя дворянами назревала ссора, как есть ссора! А вдруг и до драки дойдёт? Вот ведь будет потеха, даром что ли на мосту повозка-то застряла? Гасконец задрожал от ярости, не вполне поняв иронию говорившего, но совершенно ясно понимая, что тот снова смеется над его лошадью. – Сударь, вы повторяетесь! Тогда повторюсь и я: смеется над конем тот, кто не осмелится… – Сударь, ‒ перебил д'Артаньяна незнакомец довольно резко, ‒ бывает, получаешь меньше, чем рассчитываешь. Это обидно. Бывает, получаешь сполна ‒ а оно не впрок. Тут обидней вдвойне. Но обладание таким сокровищем, – незнакомец указал в сторону жёлтого конька, – гм… всегда послужит утешеньем. Это смахивало на оскорбление, хуже того ‒ это был намёк на вчерашнее, отчего снова заныла шишка на затылке! Вся кровь бросилась гасконцу в голову, и он схватился за шпагу. К несчастью, он уже совсем успел забыть, что его шпага в этот момент устрашает разве что шпигованных цыплят у «Вольного мельника», и сейчас в его руке оказался лишь жалкий её обломок. Д'Артаньянов обидчик лишь изумленно повел бровью, прыснул и снова уткнулся в свой платок. Плечи его вздрагивали. – Вот уж доподлинно сокровище! – фыркнула Онорина. – Зарыть уж, чтоб не свели со двора ненароком! А то ведь есть лихие люди, позарятся ещё! ‒ и захохотала заливисто и громко. Вокруг в повисшей тишине раздались отдельные смешки, возгласы, шутливая брань и божба. Так в начале ливня по глади пруда нестройно плещут первые капли. Но ливень приближается, нарастает, и плеск сливается в один немолчный шум. Смех, родившийся как будто из ничего, взлетел и закружился, заплескался, достигнув самой высоты. Уткнувшись румяной Онорине в плечо, всхлипывала ее сестрица, едва дышал толстый монах, не переставая крестить свое объемистое чрево, хихикала старуха, демонстрируя одинокий зуб, неистово мекал козел на верёвке, и, казалось, даже сами пилы пильщиков тонко зудели, как осы! ______________________________________ * waldglas (вальдглас, "лесное стекло") – сорт прозрачного стекла и изделия из него
Lumineuse: Ура! Фанфик про пробку на мосту! Бедный дАртаньян! Теперь ещё и крестьяне над ним потешаются Жесткое испытание для гасконской гордыни!
L_Lada: Рыба , Фактурность деталей и колоритность массовых сцен великолепны, как всегда. Не говоря уже о юморе.
Рыба: Lumineuse пишет: Теперь ещё и крестьяне над ним потешаются Жесткое испытание для гасконской гордыни! Ой, это еще мэтр его так отделал Я-то только рядом постояла!
Рыба: L_Lada, тут с сюжетом бы вырулить из ДТП в 17 веке А всё остальное, детали там... Это уж после.
stella: О, тут смеются уже не трое, а толпа! И гасконская кровь это стерпит? Даже без шпаги? Наглецов впору растоптать копытами Лютика.)
L_Lada: Рыба , это вопрос мук творчества.))) А я с позиции читателя комментировать сюжет не могу ввиду незавершенности произведения. Что вижу, о том и пишу.
Рыба: stella пишет: И гасконская кровь это стерпит? Даже без шпаги? Наглецов впору растоптать копытами Лютика.) Спойлеров вам? А вот не скажу...
Рыба: L_Lada пишет: это вопрос мук творчества Да ващще сил нет, замученная вся
Кэтти: Рыба , прекрасно. Из ДТП Вы вырулите. Я в Вас верю. Вот только у Мэтра до Парижа и окна у Де Тревиля ,Д Артаньян Рошфора не встречал. Насколько мы знаем характер гасконца, дважды поприкалываться над ним не удавалось никому. Вот разве что Арамису. Но тот не прикалывался и ,даже,не совсем врал, чем и сподвиг Д Артаньяна поверить Но это было после более чем 30 лет дружбы. А у Вас гасконец видит наглеца 2й раз в жизни. И , даже язвительной шутки найти не может, в отличии от Рошфора? Правда Д Артаньяна извиняет у Вас обломок вместо шпаги.
Рыба: Кэтти пишет: Вот только у Мэтра до Парижа и окна у Де Тревиля ,Д Артаньян Рошфорв не встречал А у меня свой фик. Кэтти пишет: Насколько мы знаем характер гасконца дважды поприкалываться над ним не удавалось никому А где у мэтра об этом конкретно? Кэтти пишет: А у Вас гасконец видит нанлеца 2й раз в жизни. И , даже язвительной шутки найти не может, в отличии о Рошфора? Сравнили вы... Рошфор спокоен и забавляется свысока, а гасконец аж весь трясется от всеобщего хохота. Какую шутку он может сказать в ответ? В каноне в первой главе вот так: …появление вышеупомянутого беарнского мерина в Менге, куда он вступил с четверть часа назад через ворота Божанси, произвело столь неблагоприятное впечатление, что набросило тень даже и на самого всадника. Сознание этого тем острее задевало молодого д′Артаньяна (так звали этого нового Дон-Кихота, восседавшего на новом Росинанте), что он не пытался скрыть от себя, насколько он — каким бы хорошим наездником он ни был — должен выглядеть смешным на подобном коне. Недаром он оказался не в силах подавить тяжелый вздох, принимая этот дар от д′Артаньяна-отца. На этот раз не могло быть сомнений: д′Артаньяну было нанесено настоящее оскорбление. Преисполненный этого сознания, он глубже надвинул на глаза берет и, стараясь подражать придворным манерам, которые подметил в Гаскони у знатных путешественников, шагнул вперед, схватившись одной рукой за эфес шпаги и подбоченясь другой. К несчастью, гнев с каждым мгновением ослеплял его все больше, и он в конце концов вместо гордых и высокомерных фраз, в которые собирался облечь свой вызов, был в состоянии произнести лишь несколько грубых слов, сопровождавшихся бешеной жестикуляцией. — Эй, сударь! — закричал он. — Вы! Да, вы, прячущийся за этим ставнем! Соблаговолите сказать, над чем вы смеетесь, и мы посмеемся вместе! Вот такие язвительные и тонкие шутки у нашего юного гасконца.
Кэтти: Рыба , ну если только принять во внимание ,что ему всего 18 лет и он глубокий провинциал... Но моя вера в неистребимый юмор Д Артаньяна так сильна, что сами понимаете...
Рыба: Кэтти пишет: Но моя вера в неистрибимый юмор Д Артаньяна так сильна, что сами понимаете... Всё приходит со временем. У дАртаньяна всё впереди.
L_Lada: Кэтти , а меня вот удивляет другое. Бог уж с ними, с язвительными шутками. Думаю, что ни мальчишеская горячность, ни провиницальнная неотесанность, ни даже уязвленная гордсть не позволили бы д'Артаньяну забыть, что перед ним так, на минуточку, вор, похитивший рекомендательное письмо. Чтобы он вот так-таки позволил на собой издеваться, не вспомнив об этой детали? Но подождем развития событий.
Рыба: L_Lada пишет: не позволили бы д'Артаньяну забыть, что перед ним так, на минуточку, вор, похитивший рекомендательное письмо Хыыы... А вот с письмом - это темная история...
jude: Рыба, браво! Очень живая сцена!Рыба пишет: Ох, пресвятая дева! Экие страсти, Глад и Мор едут, костьми гремят! Это чудесно)))
Рыба: *** Сжимая в повлажневших пальцах эфес сломанной шпаги, юноша краснел и бледнел попеременно. Раньше д′Артаньяну никогда не приходилось быть объектом для насмешки: в детстве с товарищами, с которыми он лазил по холмистым склонам вблизи родного Тарба, ссоры разрешались просто ‒ тумаками. Мальчишки бросались в драку и, сцепившись, катались по земле, отчаянно лупя друг друга до кровавых соплей, а после мирились, и всё шло по-прежнему. Бывало, юному шевалье перепадало дома: крапивой – от матери, розгой – от отца и линейкой – от учителя. Но смеяться никто и не думал. Правда, в дороге до Мэнга он замечал косые взгляды и кривые ухмылки ‒ чем ближе к столице, тем чаще. Однако длинная шпага, что ножнами своими билась по тощим ребрам злополучного буланого конька, взывала к благоразумию – и, надо сказать, не без успеха. До вчерашнего дня. Черт бы побрал этот городишко, гори он адским пламенем! Но чуткому гасконцу, изо всех сил пытавшемуся сохранить величественную осанку, куда более обидным показалось другое – прошло каких-то десять минут, а его уже почти и не замечали! – Глянь-ка, милая моя, – наконец отсмеявшись, Онорина пихнула сестрицу локтем в бок, – что за кавалер! Чисто картина! – На желтом коне? – Не-ет, тот, другой! Налетел-то как! Вихрем! – Он какой-нибудь маркиз… или граф… ‒ смутилась темноглазая девушка и порозовела, потому что кавалер взглянул на нее. – Так что же? Хорошо любить такого… маркиза или графа! – высказалась ее товарка самым беззастенчивым образом. Тут уж щеки цыганочки зарделись, потому что кавалер всё прекрасно слышал, хоть промолчал, но взгляд его стал ласкающим. Д′Артаньян же, не растративший ещё некоторый запас своей провинциальной добродетели, счел этот взгляд блудливым. Гасконец никак не мог как следует осознать происходящее, он готов был схватиться с наглым дворянином в поединке, обвинив его и в трусости, и, заодно, в возможной краже письма, но шпага была сломана, и результат был предсказуем: получилась бы безобразная сцена, отдающая фарсом, в которой он сам себе отвел бы не самую приглядную роль. За неимением главного аргумента – шпаги, притязания д′Артаньяна выглядели бы смехотворными. Нет уж, довольно – прошли всего какие-то сутки, но юный гасконец чувствовал, что он становится таким проницательным и хитроумным, каким никогда не был доселе. И, конечно же, он был выше этой толпы, чтобы унизиться до ответа. Потому он бросил только: – Мы ещё встретимся, сударь! А незнакомец в это время смотрел на девушек, кажется, совершенно забыв о гасконце. Меньшая сестрица была чудо как хороша! Сам д'Артаньян на столь худосочную и субтильную девчушку никогда и не взглянул бы. Вот если бы к этой хрупкости добавить живых красок её сестры, бойкие речи, розовый румянец, яркую улыбку и светлые локоны… Да, пусть это не облик знатной дамы, а лишь какой-нибудь горожанки, но именно такой гасконец представлял себе свою будущую возлюбленную! Тем временем разбитная и веселая веснушчатая девица встала со своего места и, оправляя юбку, прошлась туда-сюда, кокетливо поводя плечами, стреляя озорными глазами в сторону дворянина в фиолетовом, явно желая показать себя перед ним во всей красе. Увы, к ее досаде вернулся и лихо осадил коня его лакей, заставив ее отпрыгнуть в сторону. Темноглазая девушка ахнула и едва не выронила свой короб, как оказалось, полный букетиков первых весенних цветов – ветрениц, диких гиацинтов и ярко-синей сциллы. – Можно проехать, монсеньор! ‒ сказал Люк. – В лесу просто лужа. – Ну, ты ж! Бесстыдник! – возмутилась Онорина. – Чуть не сбил с ног честных девушек, напугал сестрицу мою, да и даст сейчас дёру! Эх! – Чего? – воззрился на нее Люк. – Чего сказала-то? Дворянин в фиолетовом снова хмыкнул в свой платок. – Люк… ‒ негромко, но как-то очень весомо промолвил он, и лакей вмиг притих. – Будь добр, окажи любезность честным девушкам. Парень изобразил на лице вопрос, но дворянин взглянул на него, прищурившись, и повёл бровью, указывая на темноглазую девушку: этого оказалось довольно, чтобы тот понял ход мысли своего господина. Люк немедленно спешился, подошел к маленькой цыганочке, взял её за руку, потащил за собой и в одно мгновение подсадил на коня позади дворянина ‒ та и сообразить ничего не успела! – Держись, милая, – сказал дворянин, обернувшись к ней через плечо. ‒ Держись крепче. Тонкая девичья рука несмело обхватила его за пояс. – Э-э, прекрасные господа, а я как же? Так не годится! – снова возмутилась Онорина. – Вот ведь настырная! – фыркнул Люк. – А ты и так дойдёшь, невеликая госпожа! Однако тут дворянин нахмурил брови – не годится, когда лакей непонятлив или, что ещё хуже, строптив, и подчиняется не с первого раза. Уловив хозяйское неудовольствие, парень мигом опомнился и, взобравшись в седло, промолвил: – Полезай уж! После сочтемся. Веснушчатая девица не заставила просить себя дважды – в конце концов проехаться с лакеем, гордым своей службой, заносчивым и одетым по-господски – это вам не пешком грязь месить! Онорина даже пропустила мимо ушей обещание неминуемой расплаты. Едва кавалькада скрылась за ещё голыми деревьями, кто-то воскликнул восхищённо: – Вот продувные, а! – Пропали, дурёхи! Господа-то с них взыщут без снисхождения! И с процентами! – Напросились! И поделом дурищам! – захихикала старуха с козлом на верёвке и добавила с завистью: – Как есть взыщут! Шумливая у моста речка в лесу образовала нечто вроде озера, неглубокого, но разлившегося туазов на двадцать. В светлой воде как водоросли колыхались прошлогодние травы. Кони, обременённые двойной ношей, осторожно пересекли разлив, и всадники скоро выехали на тропинку, шедшую по противоположному берегу к мосту. – Ну, красотка, сквитаемся, что ль? – хмыкнул лакей. – Приехали! Чем заплатишь мне? Онорина соскользнула с конского крупа и уже наладилась задать стрекача, но Люк был проворней: он выпрыгнул из седла, в два прыжка настиг её и со смехом поймал девушку за юбку. – Ах, мошенница! – Люк! – окликнул его дворянин. Онорина воспользовалась моментом и тут же перехватила инициативу: лучше быть охотником, чем дичью! Она немедленно заключила парня в объятия, повисла у него шее и запечатлела на его губах горячий поцелуй! А потом ещё! И ещё! Толпа на том берегу восторженно засвистела, заулюлюкала: – Вот отчаянная, а?! – Огонь-девка! – Гляди, придушила уж малого! Брось, а то помрёт! Господину убыток! А господин спешился и стоял рядом с юной темноглазой девушкой: он наклонился к её губам, но она затрепетала и подалась назад. – Целуй, ваш-милость, меньшую! – подзадоривали с того берега. – Целуй, с девчонок не убудет! – Не бойся, не обижу, – сказал незнакомец. – Дай цветок, если не жаль. Маленькая цыганочка несмело протянула дворянину кудрявый гиацинт, а он поцеловал душистые лепестки и прицепил цветок на шляпу. – О-ооо! – донёсся с той стороны реки восхищенный вздох. – Вон оно как... по-благородному-то… – Как звать тебя... египетская царевна? – спросил между тем незнакомец. – Жасента**, монсеньор. – Гм...– хмыкнул он и окликнул своего лакея: – Люк, довольно, едем! Разомлевший парень теперь уже не без некоторого сожаления оторвался от сладких уст бойкой девицы, и скоро оба всадника скрылись за поворотом дороги, там, где в полулье были видны башенки какого-то замка. _____________________________________________________ ** Жасента – французский вариант женского имени Гиацинта
jude: Ух! Обе сестрицы хороши!
stella: Прямо сценка из какого-нибудь плутовского романа. Упустил д'Артаньян момент. А все миледи его с толку сбила своей блондинистостью.)))
L_Lada: А мне даже понравилось, что д'Артаньян не ввязался. Неудобная стартовая позиция, неравные условия...
полная версия страницы