Форум » На самом деле было так » Состояние французских министров при Старом режиме » Ответить
Состояние французских министров при Старом режиме
Орхидея: Поскольку в какой-то из тем мелькал вопрос о богатстве французских министров, поделюсь интересным фрагментом из книги "Коррупция при дворе Короля-Солнце. Взлет и падение Никола Фуке" В. Дж. Питтса. Состояния министров во Франции в XVII веке В те времена отсутствовало понятие «конфликт интересов». Понимая, что в любой момент по прихоти короля они могут лишиться должностей, многие министры и высокопоставленные чиновники выжимали из имеющихся возможностей все, что могли, для обогащения себя и родственников. Ришелье оставил после себя состояние в 20 млн ливров, из них более 4 млн ливров наличными. Он осыпал многочисленную родню должностями и жалованьем, надолго обеспечив процветание своему клану[1087]. Клод де Буйон, суперинтендант финансов, в 1632–1640 годах скопил имущества почти на 8 млн ливров. Но абсолютным рекордсменом стал Мазарини. За десятилетие перед Фрондой свежеиспеченный главный министр сумел выстроить из своих разнообразных светских и церковных назначений весьма прибыльную систему. Современники из Парижского парламента оценили его доход в эти годы примерно в один миллион ливров[1088]. Парламентские критики при этом не могли знать о его скрытой деятельности: участии в синдикатах, ссужавших деньги короне, или в оптовых поставках амуниции, провианта и припасов сражающимся войскам. Такие транзакции оформлялись на подставных лиц, личных слуг или клерков кардинала. Подобное же прикрытие предоставляли Мазарини его доверенные банкиры, например венецианец Томас Кантарини или Бартелеми Эрвар, немецкий протестант из Аугсбурга. Как отмечает современная исследовательница Клод Дюлон, если учитывать инвестиции, оформленные Мазарини через подставных лиц, то сразу выясняется, что современники ошибались примерно на треть: годовой доход кардинала составлял 1,5 млн ливров[1089]. По меньшей мере часть состояния Мазарини ушла из страны. Дюлон отмечает, что кардинал вел много дел с банкирами в Италии, государствах Рейна, Амстердаме и Антверпене, с их помощью выводя активы за пределы Франции[1090]. В 1641 году он уже мог купить в Риме великолепный Palazzo Bentivoglio, нынешний Palazzo Rospigliosi-Pallavicini[1091][1092]. Еще до Фронды его коллекция гобеленов, живописи, книг, серебра и драгоценных камней вызывала изумление. В числе прочего кардиналу принадлежали восемнадцать знаменитых бриллиантов, известные как «восемнадцать Мазарини», которые он позже завещал французскому королевству. Два из них, «Санси» и «Зеркало Португалии», были за бесценок куплены через подставных лиц у принцессы Генриетты Марии[1093], вдовы Карла I[1094]. Из учетных книг Кантарини, конфискованных и изученных парламентской комиссией во время Фронды, следовало, что к 1648 году у венецианца на депозитах лежало уже 8 млн ливров, принадлежащих Мазарини[1095]. Остается только гадать, сколько из них так или иначе восходили к 31 млн ливров государственных средств, которые прошли через руки Кантарини в 1643–1648 годах[1096]. Хотя Мазарини во время Фронды действительно потерял часть своих накоплений, позже он преувеличивал размер потерь. Многое было тайно возвращено через агентов или оказалось недосягаемым для Парижского парламента, не в последнюю очередь усилиями Кольбера и братьев Фуке[1097]. По возвращении во Францию в феврале 1653 года кардинал предпринял титанические усилия, чтобы отыграться за упущенное время. В 1650-х «надводная часть» его доходов выросла до двух с небольшим миллионов ливров в год. Это произошло за счет королевских пансионов, служебного жалованья, церковных бенефициев и дохода от гигантских поместий, которые он приобрел в 1650-х, в том числе герцогств Невер и Майен и земель в Эльзасе. В июне 1658 года Кольбер оценил совокупную стоимость собственности Мазарини в восемь с лишним миллионов ливров – больше, чем у подавляющей части принцев и пэров Франции[1098]. Ко времени смерти кардинала, то есть не позднее чем через три года после оценки Кольбера, его состояние превысило 35 миллионов ливров и оказалось крупнейшим за всю историю Ancien Régime частным состоянием, которое когда-либо скапливалось в одних руках. Только наличными оно насчитывало 8,7 млн ливров: в два раза больше, чем оставил наличными Ришелье, и в четыре – чем осталось после Анри де Конде, первого принца крови, после его смерти в 1646 году[1099]. Даниэль Дессер задает закономерный вопрос: как могло состояние Мазарини вырасти так быстро за такое небольшое время при официальном доходе в два миллиона ливров в год? В другой работе Дессер предлагает ответ: все до одной финансовые транзакции, которыми обвинение собиралось доказывать виновность Фуке, состоялись при жизни Мазарини. При этом вскоре после процесса учетные книги Мазарини, вверенные Кольберу, с согласия короля были уничтожены[1100]. Хотя и без деталей, но современники знали о деятельности Мазарини достаточно, чтобы и во время Фронды, и после смерти кардинала этот вопрос время от времени всплывал. По мнению Клод Дюлон, неудивительно, что в сложившейся ситуации Людовик позволил уничтожить бухгалтерию Мазарини, не желая «поднимать завесу» над тайной его богатства[1101]. Однако именно это и сделал Фуке, когда заявил, что в конце 1650-х через руки Мазарини ежегодно проходило более 22 миллионов ливров государственных денег[1102]. Коллега Фуке, Абель Сервьен[1103], со своими относительно скромными тремя миллионами ливров, оставался далеко позади. Следующие поколения королевских министров тоже усердно собирали урожай со своих должностей. Состояние Кольбера, когда он умер, по оценкам составляло около 12 миллионов ливров, Лувуа – между 9 и 12 миллионами[1104]. Оба министра позаботились, чтобы и их семьи, и вся родня не испытывали недостатка в должностях и доходах – надежной основе их собственных состояний. За исключением состояний, принадлежавших боковым ветвям королевского дома (например, Конде и Орлеанам), имущество министров значительно превосходило то, чем располагали знатнейшие представители старой земельной аристократии (noblesse d’épée – «дворянство шпаги»). Оно было несравнимо больше, чем состояния представителей административной и юридической элит (noblesse de robe – «дворянство мантии»), стоящих ниже министерского уровня. Точнее всего, пожалуй, сказала об этом феномене Клод Дюлон: «Бедный министр – это очень поздний и республиканский идеал»[1105].
Ответов - 35, стр:
1 2 All
полная версия страницы