Форум » На самом деле было так » История Реформации » Ответить
История Реформации
Джулия: Сюда выкладываем все, что так или иначе относится к различным ветвям протестантизма. В первую очередь - кальвинизма и пуританства. Внимание! По обрядам и молитвам существует отдельная тема. Для начала рекомендую посетить весьма серьезный и содержательный сайт, посвященный Реформации: http://reformed.org.ua/ Оттуда - статья, посвященная пуританам. Джеймс И. Пакер, "Кто такие пуритане и почему они нам нужны" 1 Говорят, что бега — это спорт королей, спорт немногих. Такой же вид «спорта» как смешивание людей с грязью, имеет гораздо больше приверженцев. В частности, выставление пуритан на посмешище, их осмеяние давно стало популярным времяпрепровождением по обе стороны Атлантического океана. Многие люди имеют искаженное представление о пуританах из-за наносной грязи, которую нужно соскрести. Название «пуританин» было фактически запачкано грязью с самого начала. Появившись в начале 60-х годов XVI века, оно представляло собой сатирическое клеветническое слово, предполагающее неуживчивость, склонность к осуждению, самомнению и определенную долю лицемерия вдобавок к их основному «недостатку» — мотивированному религиозными соображениями недовольству тем, что считалось Елизаветинской лаодикийской [аллюзия на Откр. 3:14–22. — Прим. перев.] и компромиссной Церковью Англии. Позднее это слово приобрело и политический оттенок, обозначая противников монархии Стюартов и сторонников некоего республиканства. Однако, главным образом, пуританство характеризовался как странная, неистовая и уродливая форма протестантизма. В Англии антипуританские настроения вырвались на свободу в период Реставрации, и с тех пор они свободно существуют. В Северной Америке антипуританские настроения складывались постепенно, начиная со времен Джонатана Эдвардса, достигнув своего апогея сто лет спустя в постпуританской Новой Англии. Однако в последние 50 лет теологи скрупулезно соскабливают грязь с имени «пуританин». Здесь можно провести параллель с фресками Микеланджело в Сикстинской Капелле, которые после того, как реставраторы сняли с них старый темный лак, предстали в непривычном цвете. В последнее время привычный образ пуритан радикально изменился, по крайней мере, для тех, кто узнал больше о них (увы, знание в некоторых кругах распространяется медленно). Прочитав труды Перри Миллера, Уильяма Халлера, Маршала Кнаппена, Перси Шоля, Эдмунда Моргана и многих других более поздних исследователей, информированные люди теперь знают, что пуритане — это не дикие, неистовые, странные религиозные фанатики и социальные экстремисты, а наоборот, здравомыслящие, совестливые и образованные граждане; принципиальные, благочестивые, решительные и дисциплинированные люди, с превосходными семейными добродетелями, не имеющие явных недостатков, за исключением склонности прибегать к словам, чтобы сказать что-то важное Богу или человеку. Наконец-то, их настоящий облик восстановлен. И все же фраза «мы нуждаемся в пуританах» (мы — это люди западного мира ХХ века со всеми его технологическими и иными достижениями, как в церкви, так и в мирской жизни) может удивить некоторых людей. Представление о пуританах как о людях, которые хотя и являлись ответственными гражданами страны, в то же время были в равной степени комичны и трогательны, наивны и суеверны, примитивны и по-детски доверчивы, сверхсерьезны, сверхдобросовестны, уделяли главное внимание второстепенному, были неспособны или не хотели отдыхать и расслабляться, изживаются медленно, с трудом. И поэтому люди задаются вопросом, что есть такого у этих фанатиков, в чем мы нуждаемся. Если говорить кратко, ответом будет их «зрелость». Зрелость — это сочетание мудрости, благожелательности, выносливости и творчества. Пуритане являются примером зрелости, а мы — нет. Мы — духовные карлики. Один из американских лидеров церкви, который много путешествовал, сказал, что американский протестантизм, который «сфокусирован» на человеке, манипулятивен, ориентирован на успех, потворствует себе и сентиментален, «имеет ширину в 3000 мили и глубину 1 сантиметр». В отличие от американских протестантов пуритане в своей массе были гигантами. Это были великие души, служившие великому Богу. Они сочетали в себе пылкость ясной головы и сострадание горячего сердца. Мечтательные и практичные, идеалисты и в то же время реалисты, целеустремленные и методичные, они были великими верующими с великой надеждой, великими «делателями» и великими страдальцами. Страдания, которые они испытывали по обе стороны океана (в старой Англии от властей, в Новой Англии от стихийных бедствий), укрепили и закалили их, сформировав их героические качества. Та легкая и роскошная жизнь, которую нам обеспечивает благосостояние страны в наше время, не способствует зрелости и возмужанию, а трудности и борьба способствуют. В битвах с духовными противниками и со стихией, которые Бог им уготовил, пуритане приобрели мужественный характер, неустрашимость и непотопляемость, умение подняться выше всех проблем и страхов. Примером для них были такие герои, как Моисей, Неемия, апостол Петр после Пятидесятницы и апостол Павел. Духовная битва сделала пуритан тем, кем они были. Они принимали конфликт как свое призвание, считая себя солдатами — странниками своего Господа (так, как об этом говорится в аллегории Беньяна) и, предполагая, что каждый их шаг вперед будет встречен с тем или иным сопротивлением. Джон Гере в своем трактате «Характер старого английского пуританина или нонконформиста» (1646 г.) писал: «Всю свою жизнь пуританин проводит в битве, в которой Христос — его командир, его оружие, его молитвы и слезы. Крест — его знамя, а его девиз — vinci qui patitur («тот, кто страдает, побеждает»). Пуритане проиграли в большей или меньшей степени все публичные битвы, которые они вели. Те из них, которые остались в Англии, не смогли изменить Церковь Англии так, как они надеялись. Они привлекли на свою сторону лишь небольшое число приверженцев англиканской Церкви. В конце концов, они были изгнаны из этой Церкви путем хорошо рассчитанного давления на их совесть. Пуритане, которые пересекли Атлантический океан, не сумели создать новый Иерусалим в Новой Англии, т.к. в течение первых пятидесяти лет их небольшие колонии вели борьбу со стихийными бедствиями на выживание. Они чудом выжили. Но моральные и духовные победы, одержанные пуританами, которые всегда, при любых обстоятельствах, оставались добрыми, миролюбивыми, терпеливыми, послушными Богу и оптимистичными, несмотря на постоянные и невыносимые трудности и беды, дают им право занять почетное место во дворце славы верующих, где 11-ая глава послания к Евреям занимает место на хорах. Именно в постоянной борьбе выковалась их зрелость и отшлифовалась их мудрость, касающаяся ученичества. Проповедник Джордж Уайтфилд писал о пуританах следующее: «Священнослужители проповедуют и пишут лучше всего, когда они под крестом; тогда Дух Христа и славы нисходит на них. Несомненно, именно это сделало пуритан… такими яркими пылающими огнями. Когда их заставили уйти принятием черного варфоломеевского декрета («Акт о единообразии 1662 г.«), и выгнали с занимаемых церковных должностей, они стали проповедовать в амбарах, на полях и дорогах. При этом они проповедовали и писали по-особому, как люди, наделенные авторитетом. Хотя их уже нет, они по-прежнему говорят в своих трудах; необыкновенная благодать пребывает с ними и по сей час…». Это был отрывок из предисловия к одному из изданий трудов Беньяна (1767 г.). Благодать продолжает быть с пуританами и сейчас; по-прежнему ощущается их авторитет; по-прежнему восхищает их зрелая мудрость. Это быстро начинают понимать сегодня все те, кто обращается к трудам пуритан. Благодаря литературному наследию, оставленному пуританами, они могут помочь нам сегодня достичь той зрелости, которая была свойственна им, и в которой мы так нуждаемся.
Ответов - 14
Джулия: 2. Каким образом пуритане могут это сделать для нас? Позвольте мне предложить несколько конкретных вещей. Во-первых, мы можем научиться у них упорядоченной повседневной жизни. Их христианство было всеобъемлющим, их жизнь была цельной. В наше время мы бы назвали их образ жизни целостным: полная осознанность, деятельность, удовольствие, полное «использование творений» и развитие индивидуальных способностей и творчества — все это было объединено единой целью — почитать Бога, ценя все Его дары и делая все «святостью для Бога». У них не было раздвоения между святым и мирским. Для них все, созданное Богом, было свято. Любая деятельность должна была быть освященной, т.е. все делалось во славу Бога. В своем рвении, устремленном к небесам, пуритане (и мужчины и женщины) стали людьми порядка, практичными реалистами, набожными, целеустремленными и практичными. Воспринимая жизнь во всей ее совокупности, они сочетали созерцание с действием, поклонение с трудом, работу с отдыхом, любовь к Богу с любовью к ближнему и к самим себе, личное с общественным и имели широкий круг ответственности разного рода перед друг другом, делая это осознанным и продуманным образом. Полнота их жизни, их тщательность во всем была предельной, т.е. они были гораздо более тщательными и скрупулезными во всем, чем мы, а сочетание всех христианских обязанностей, изложенных в Священном Писании, было исключительно сбалансированным. Они жили, следуя «методу» (мы бы сказали «правилу жизни»), тщательно планируя и распределяя свое время не столько для того, чтобы не допустить в своей жизни ничего плохого, сколько для того, чтобы привнести в свою жизнь все хорошее и важное. Эта мудрость всегда необходима деловым людям – и тогда, и теперь! В наше время мы склонны жить наугад, как придется, не планируя свою жизнь; мы живем в целом ряде не сообщающихся между собой «отсеков». Тот, кто большую часть времени чувствует себя загруженным и растерянным, может многому научиться у пуритан. Во-вторых, они могут преподать нам уроки качества духовного опыта духовной жизни. В общении пуритан с Богом Иисус Христос был в центре, а Священное Писание — первейшим и высочайшим авторитетом. Рассматривая Священное Писание как Божие Слово наставления относительно взаимоотношения Бога и человека, пуритане старались жить в соответствии с ним, и в этом они также проявляли скрупулезную методичность. Осознавая себя как Божии творенья, наделенные умом, чувствами и волей, и зная, что путь Бога к человеческому сердцу (воле) лежит через голову человека (ум), пуритане практиковали дискурсивное и систематическое размышление по всему объему библейской истины, применяя ее к себе. Их размышление о Священном Писании строилось по образцу пуританской проповеди. В размышлении пуритане исследовали свое сердце, возбуждая в нем добрые чувства, способствующие ненавидеть грех и любить праведность; а также воодушевляли себя Божьими обетованиями точно так, как пуританские проповедники делали это с церковной кафедры. Такая рациональная, решительная и пылкая набожность была усердной, но без одержимости; ориентированной на закон, но без законничества; выражением христианской свободы, но без бесстыдного злоупотребления ею. Зная неискренность и склонность к обману сердца падшего человека, они воспитывали в себе смирение, скромность и недоверие к самим себе как постоянные качества. Пуритане знали, что Священное Писание является неизменяемым правилом святости, и никогда не позволяли себе забывать об этом. Они регулярно исследовали себя, проверяя, нет ли в них пробелов и тяги к злу. Однако при этом их нельзя обвинить в нездоровом самокопании. Наоборот, дисциплина самоанализа в соответствии со Священным Писанием (позвольте заметить, что это не то же самое, что самокопание) в сочетании с дисциплиной исповедания, оставления греха и обновленной благодарности Христу за милость прощения являлась для них источником огромного душевного покоя и радости. Мы, зная на своем горьком опыте, что у нас неясный ум, неконтролируемые чувства и неустойчивая воля, когда дело доходит до служения Богу, и, увлекаясь вновь и вновь иррациональной эмоциональной романтикой, «переодетой» в супердуховность, можем извлечь для себя много пользы из примера пуритан и в этом отношении. В-третьих, мы можем научиться у пуритан их страстному стремлению к эффективному действию. Хотя у пуритан, как у всего рода человеческого, были свои мечты о том, что может быть и как это должно быть, их никак нельзя назвать «пустыми мечтателями»! У них не было времени предаваться безделью подобно ленивым и пассивным людям, которые хотят, чтобы другие занимались изменением мира. Пуритане были людьми действия в чистом реформатском виде — энергичными сторонниками активных действий, но никоим образом не рассчитывающими только на силы человека; они работали для Бога и полностью полагались на Бога, действующего в них и через них; они всегда воздавали Богу хвалу за все, что они сделали, и что казалось им правильным. Это были одаренные люди, которые усердно молились, чтобы Бог дал им возможность использовать свои дары не для саморекламы, а во славу Его. Никто из них не хотел быть революционером в церкви или государстве, хотя некоторые из них невольно стали. Но все они страстно желали быть активными проводниками Божиих деяний по переходу от греха к святости там, где это требовалось. Поэтому Кромвель и солдаты его армии долго и усердно молились перед каждой битвой, проповедники долго и усердно молились перед произнесением своих проповедей в церкви, миряне долго и усердно молились перед любым важным событием в своей жизни (вступление в брак, деловые сделки, крупные покупки и т.п.). В наши дни христиане западных стран ведут, в целом, бесстрастную пассивную и, боюсь, не молитвенную жизнь. Культивируя такую нравственную позицию («этос» в философии), когда личное благочестие замыкается в набожном коконе, они пускают общественные дела на «самотек»; они не ждут никакого влияния извне и в большинстве случаев не ищут его вне своего собственного христианского круга. Если пуритане молились за святую Англию и трудились ради этого, понимая, что там, где пренебрегают обязанностями и где правит безверие, государственное мнение становится угрозой, то современные христиане довольствуются соблюдением общепринятого благоприличия, не более того. Несомненно, что и здесь нам есть, чему поучиться у пуритан.
Джулия: В-четвертых, пуритане могут дать нам уроки своей программой прочной семьи. Не будет преувеличением сказать, что в англо-говорящем мире христианскую семью создали именно пуритане. Пуританская этика брака заключалась не в том, чтобы искать супруга (супругу) на предмет страстной сиюминутной любви, а в том, чтобы искать человека, которого вы сможете любить в течение всей своей жизни как лучшего друга, и с Божией помощью найти его. Пуританская этика воспитания детей заключалась в обучении их правильному пути в жизни; в заботе одновременно об их теле и душе; в подготовке к здравомыслящей, благочестивой и общественно-полезной взрослой жизни. Пуританская этика семейной жизни основывалась на поддержании порядка в доме, вежливости и семейных богослужениях. Благожелательность, терпение, постоянство и ободрение считались главными семейными добродетелями. В то время не было ни бытовых удобств, ни развитой медицины, и люди быстро умирали. В большинстве семей умирало, по меньшей мере, половина рожденных детей. Средняя продолжительность жизни была около 30 лет. Материальные затруднения испытывали все, кроме князей, купцов и землевладельцев. В этих условиях семейная жизнь была школой воспитания характера во всех смыслах. Стойкость, с которой пуритане сопротивлялись знакомому всем нам искушению «разрядиться», сорвать на домашних свое настроение, и то, как они почитали Бога своим поведением в семьях, заслуживает высокой похвалы. Дома пуритане проявляли свою зрелость, принимая трудность и беды реалистически, как от Бога, они не страшились и не озлоблялись. Кроме того, дом был первым местом, где пуританский мирянин занимался евангелизацией и служением. Гере писал: «Пуританин старался создать Церковь из своей семьи… чтобы рождённые в его семье родились бы вновь свыше для Бога». В наш век, когда семейная жизнь стала хрупкой даже среди христиан, когда малодушные супруги предпочитают легкий путь развода усилиям по улучшению своих отношений, а самовлюбленные родители балуют детей в материальном смысле, упуская их духовность, нам ещё раз следует поучиться у пуритан, чье поведение в этом отношении было совершено иным. В-пятых, мы можем научиться у пуритан пониманию ценности человека. Благодаря своей вере в великого Бога (Бога священного Писания, который и сегодня такой, как и прежде, без изменений) пуритане смогли в полной мере осознать величие морально-нравственных вопросов, вечности, человеческой души. Слова Гамлета «Что за великое творение человека!» выражают истинно пуританские чувства. Пуритане остро ощущали чудо человеческой индивидуальности. Хотя под влиянием своего средневекового наследия, твердившего, что у ошибки нет прав, пуритане не всегда могли уважать тех, кто отличался от них в общественном плане, они чрезвычайно ценили достоинство человека, считая человека творением, созданным, чтобы быть другом Бога. В частности, они высоко ценили красоту и благородство человеческой святости. В коллективизированном городском муравейнике, где большинство из нас живет сегодня, ощущение (понимание) вечной значимости каждого отдельно взятого человека подорвано, и исправить это положение нам может помочь пуританский дух.
Джулия: В-шестых, мы можем научиться у пуритан идеалу обновления (возрождения) Церкви. Они не употребляли слово «обновление». Они говорили только о реформации и реформе. Для нас, живущих в XX веке, эти слова означают лишь внешние аспекты церковной ортодоксальности, порядка, форм богослужения и дисциплинарных правил. Но когда пуритане в своих проповедях, публикациях и молитвах употребляли слово «реформация», они имели в виду не только это, а гораздо больше. На титульном листе первого издания книги Ричарда Бакстера «Реформированный пастор» слово «реформированный» было напечатано более крупным шрифтом, и очень скоро читатель начинает понимать, что Бакстер имеет в виду не того пастора, который выступает за кальвинизм, а того, чьё служение своему народу в качестве проповедника, учителя, преподавателя катехизиса и примерного образца показывает, что он «возрожден» или «обновлён». Суть такой «реформации» заключалась в лучшем понимании Божьей истины, в пробуждении пылкого рвения в молитвенной жизни человека, в большей любви, радости и непоколебимой христианской целеустремлённости в призвании человека и в его личной жизни. В соответствии с этим идеал Церкви был следующим. Через «реформированное» духовенство все члены всех общин должны были быть также «реформированы», т.е. с Божией милостью приведены в состояние, которое мы называем «обновлением», т.е. должны были стать истинными и глубоко верующими христианами, ортодоксальными и здравомыслящими в теологическом отношении, духовно пробужденными и уповающими, с мудрым и зрелым характером, инициативными и повинующимися в этическом отношении; смиренно, но радостно уверенными в своём спасении. Такова была цель пуританского пасторского служения, как в англиканских приходах, так и в «собирающихся» церквях конгрегационального типа, которых было много в середине XVII века. Забота пуритан о духовном пробуждении общин не видна нам в полной мере вследствие их институционализма. Вспоминая расколы английского методизма и Великое Пробуждение, мы представляем себе, что энтузиазм возрождения всегда направлен на резкое изменение установленного порядка. Однако пуритане предусматривали такую «реформу» на уровне общины, которая осуществлялась бы дисциплинированно через проповедование, наставление в вопросах веры и духовное служение со стороны пастора. Клерикализм с его подавлением инициативы мирян, несомненно, был недостатком пуританства, который обратился против него самого, когда, в конце концов, рвение мирян прорвалось в армии Кромвеля в движении квакеров и в обширном сектантском подпольном мире времен Английской Республики. Но положительной стороной его явилось формирование благородного облика пуританского пастора, который был проповедником Евангелия и учителем Библии, пастором и врачевателем душ, катехистом и утешителем, воспитателем и наставником. В пуританском идеале церковной жизни и целей церкви, которые бесспорно являются правильными, и в пуританских критериях для священнослужителей, которые требовательны и чрезвычайно высоки, есть много поучительного для современных христиан, что может и должно быть воспринято сердцем. Это всего лишь несколько примеров, в чем и как пуритане могут помочь нам, современным христианам.
Джулия: 3 Вышеприведенное восхваление пуританского величия может вызвать скептицизм у некоторых читателей. Однако, как уже отмечалось выше, это восхищение полностью совпадает с серьезной переоценкой пуританства, которая происходит в исторической теологии. Пятьдесят лет назад академическое изучение пуританства перешагнуло «рубеж», открыв, что существует такая вещь как пуританская культура, притом богатая, а также пуританский отклик на некоторые аспекты культуры средневековья и Возрождения. Прежнее расхожее мнение о том, что пуритане по обе стороны Атлантического океана были мрачны, одержимы, неотесанны и невежественны, осталось позади. Сатирическое отношение к пуританской мысли сменилось благожелательностью и вниманием, а исследование пуританских убеждений и идеалов стало повседневным и повсеместным занятием теологов, чем оно является и до сих пор. Первой ласточкой стали четыре книги, опубликованные в Северной Америке в течение двух лет, которые изменили взгляд на пуританство. Это — «Восход пуританства» Уильяма Халлера (1938 г.), «Пуританство и свобода» А.Вудхауза (1938 г.), «Тюдорское пуританство» М.М.Кнаппена (1939 г.) и «Умы Новой Англии, том I: XVII век» Генри Миллера (1939 г.). Многие другие книги, опубликованные в 30-х годах и позднее, содержали такую же точку зрения на пуританство, как эти четыре книги. В общем, сложилась следующая картина. По своей сути пуританство было духовным движением, где на первом месте стоял Бог и святость. Оно зародилось в Англии. Начиная с Уильяма Тиндала, переводчика Библии и современника Лютера, появилось поколение людей (слово «пуританин» еще не существовало), идеи которых просуществовали до конца XVII века, несколько десятилетий после того, как слово «пуританин» вышло из употребления. В формирование пуританства внесли свой вклад: обновленный библицизм Тиндала; благочестивость сердца и совести Джона Брэдфорда; ревностное стремление Джона Нокса к почитанию Бога в национальных церквах; страстное стремление к евангелической пасторской компетентности, которую мы видим у Джона Хупера, Эдварда Деринга и Ричарда Грихэма; взгляд на Священное Писание как на «регулирующий принцип» церковного богослужения и порядка у Томаса Картрайта; анти-католический, анти-арминианский, анти-социнианский, антиномианский кальвинизм в изложении Джона Оуэна и в Вестминстерских документах; всеобщий интерес к этике, достигший своего апогея в монументальном труде Ричарда Бакстера «Христианское Руководство»; стремление Перкинса и Беньяна популяризовать и претворять на практике библейское учение и многое другое. Пуританство, по существу, являлось движением за реформирование церкви, обновление пасторства, пасторское проповедование и духовное возрождение. Кроме того, оно было мировоззрением, выражающим страстное стремление к почитанию Бога, философией всего христианства. В интеллектуальном плане он был переделанной на протестантский лад религией средних веков, приведенной в соответствие с требованиями времени. В духовном плане он представлял собой реформированное монашество за пределами монастыря и без монашеских обетов.
Джулия: Целью пуритан было завершение того, что было начато английской Реформацией: закончить преобразование англиканских богослужений, ввести действенную церковную дисциплину в англиканские приходы, установить праведность в политической, социально-экономической и семейной сферах, обратить всех англичан в твердую евангелическую веру. Через проповедование и разъяснение Евангелия и освящение всех видов искусств, науки и ремесла Англия должна была стать страной святых, примером и образцом всеобщей святости и в силу этого средством благословения мира. Такова была мечта пуритан, которая складывалась во время правления Елизаветы I, Иакова I и Карла I. Она расцвела в период Междуцарствия, а затем сникла в мрачные времена преследований в период с 1660 г. (Реставрация) по 1689 г. (Веротерпимость).
Джулия: Признаюсь, что данная глава является явной и беззастенчивой защитой и пропагандой пуританских взглядов. Я стараюсь обосновать свое утверждение о том, что пуритане могут дать нам много ценных уроков, в которых мы нуждаемся. Позвольте мне продолжить мою аргументацию. Следует сказать, что великие пуританские пасторы — теологи Оуэн, Бакстер, Гудвин, Хоув, Перкинс, Сиббс, Брукс, Уотсон, Гурпал, Флэйвел, Мэнтон и другие были людьми выдающегося интеллекта и духовного озарения. Их умственные способности, отточенные серьезным занятием теологией, сочетались с усердно-ревностным отношение к Богу и детальным знанием человеческого сердца. Весь их труд свидетельствует об уникальном сплаве дара и благодати. Их мысль и мировоззрение были радикальным образом сосредоточены на Боге. Их понимание величественного всемогущества Бога было глубоко прочувствованным; их благоговение при обращении со Словом Божиим было постоянным и огромным. Они были терпеливы, основательны и методичны в изучении Священного Писания. Их понимание различных аспектов и связей явленной истины было ясным и прочным. Они очень хорошо понимали пути Божьи в отношении людей, славу Христа Посредника, работу Святого Духа в верующем человеке и в Церкви. Их знания были не только теоретической ортодоксальностью. Они стремились «свести к практике» (по их собственному выражению) все, чему Бог научил их. Они привязывали свою совесть к Его Слову, дисциплинированно воспитывая себя оценивать все свои действия в соответствии со Священным Писанием, требуя теологического (а не просто прагматического) обоснования всего того, что они делали. Они применяли свое понимание разума Бога к каждой сфере своей жизни, рассматривая церковь, семью, государство, искусство, науку, торговлю и промышленность как сферы приложения благочестия человека, как многочисленные отрасли, в которых должно служить Богу и прославлять Его. Пуритане воспринимали жизнь во всей ее совокупности, ибо они воспринимали ее Творца как Господа в каждой сфере жизни. Их цель была в том, чтобы «святость пред Господом» охватила всю жизнь во всей ее полноте. Но это еще не все. Зная Бога, пуритане также хорошо знали и человека. Они рассматривали человека как изначально благородное существо, сотворенное по Божьему образу для того, чтобы управлять Божьей землей, но трагически испорченного и низведенного до низменного состояния грехопадением. Они рассматривали грех в тройственном свете: в свете Божьего закона, владычества Бога и Его святости. Вследствие этого они понимали грех как нарушение закона и вину; как мятеж и узурпацию власти; как нечестивость, разложение и неспособность к добру. Имея такое представление и зная пути, которыми Святой Дух приводит грешников к вере и новой жизни во Христе, ведя святых, с одной стороны, к совершенствованию и приближая их к образу Спасителя, а с другой стороны, уча их всецелой зависимости от Божией благодати, великие пуритане были великолепными пасторами. Глубина и занимательность их «практических и эмпирических» проповедей с церковной кафедры была так же велика, как и их умение в своих трудах врачевать больные души духовным «лекарством». Исходя из Священного Писания, пуритане составили для себя подробнейшее представление о часто озадачивающей и приводящей в замешательство жизни веры и общения с Богом (см. «Путешествие странника»). Их проницательность и мудрость при диагностировании духовной болезни и назначении соответствующих «врачевательных» библейских средств были удивительными. Они являются классическими пасторами протестантизма в такой же мере, в какой Уайтфилд и Сперджен являются классическими проповедниками-миссионерами. В наши дни именно на «пасторском фронте» евангелические христиане более всего нуждаются в помощи. Наша численность возросла в последние годы. Появился новый интерес к старым утверждениям евангелической теологии. За это мы должны благодарить Бога. Но не вся евангелическая деятельность сочетается со знанием. Добродетели и ценности христианской жизни в библейском понимании не всегда проявляются так, как они должны. В сегодняшнем протестантском мире есть три группы людей, которые, несомненно, нуждаются в помощи, и эту помощь им могут оказать пуритане, которые, как мы видим в их трудах, чрезвычайно компетентны. Я так назвал эти три группы: «неугомонные экспериментаторы», «окопавшиеся интеллектуалы» и «недовольные отступники». Это не организации, проводящие свою линию; это отдельные личности с характерно отличительным мнением, которых мы часто встречаем в жизни. Рассмотрим их по порядку.
Джулия: Те, кого я называю «неугомонные экспериментаторы», настолько знакомы всем, что люди со стороны иногда склонны определять протестантство через их призму. Они характеризуются действием наугад и раздражительным нетерпением; они хватаются за новшества, развлечения, «веселость», ценя сильные чувства выше глубоких мыслей. У них почти нет склонности к основательному изучению, смиренной самопроверке, дисциплинированному медитативному размышлению и «невидимой» трудной работе, будь то в деле или в молитвах. Они понимают христианскую жизнь как жизнь, наполненную необыкновенными восхитительными событиями, а не как жизнь решительной рациональной праведности. Они постоянно рассуждают на темы радости, мира, счастья, удовлетворения и душевного спокойствия, не упоминая, что на другой чаше весов есть божественное недовольство (Рим. 7), борьба веры (Пс. 71), «подавленность» (Пс. 41, 87, 101). Под их влиянием спонтанное веселье экстравертов приравнивается к здоровому христианскому образу жизни, в то время как святые менее сангвинического и более сложного темперамента испытывают тревогу и смятение, потому что они не могут кипеть жизнерадостностью, как предписано. В своей неугомонности эти люди с бурлящей жизнерадостностью становятся некритически легковерными, считая, что чем страннее и чем ярче жизненный опыт, тем он божественнее, сверхъестественен и духовен; они не задумываются о такой библейской добродетели, как уравновешенная основательность. Эти недостатки логично дополняются особыми приемами, которые экстравертные протестанты разработали в пасторских целях в последнее время. Но ведь духовная жизнь совершенствуется, и духовная зрелость достигается не при помощи каких-то приемов, а истиной. Если наши приемы и методы основаны на неправильном представлении об истине, которую они должны донести, и о цели, которая должна быть достигнута с их помощью, то они не смогут сделать пасторов и верующих лучше, чем они были до этого. Причина искаженных представлений «неугомонных экспериментаторов» кроется в том, что они стали жертвой некоей разновидности мирской суетности и антирационального индивидуализма, сосредоточенного на человеке, который рассматривает христианскую жизнь как путешествие его в поисках восторга. Какие пуританские ценности могут утвердить в вере и утихомирить «неугомонных экспериментаторов»? Во-первых, сфокусированность на Боге, как главное божественное требование для дисциплины самоотречения. Во-вторых, утверждение о главенствующей роли ума и о невозможности послушания библейской истине, которую человек еще не понял. В-третьих, требование смирения, терпения и твердости во все времена; а также признание того, что главное служение Святого Духа заключается не в том, чтобы снабжать человека восторгами, а в том, чтобы воспитать в нем характер, подобный Христу. В-четвертых, признание непостоянства чувств человека (они могут взмывать и опускаться) и понимание того, что Бог часто испытывает нас, проводя через «эмоциональную пустынную равнину». В-пятых, представление о поклонении как о наипервейшем занятии в жизни человека. В-шестых, необходимость в регулярной самопроверке человека на основе Священного Писания — так, как об этом говорится в Пс. 138:23-24. В-седьмых, понимание того, что Божий замысел предусматривает освященное страдание для того, чтобы Божии дети возрастали в благодати. Ни одно традиционное христианское учение не «прописывает» это очищающее и укрепляющее «лекарство» так мастерски и авторитетно, как это делают пуритане, чьи собственные страдания воспитывали удивительно сильный и стойкий тип христианина на протяжении более века.
Джулия: Перейдем теперь к «окопавшимся интеллектуалам» протестантского мира. Это тоже знакомый всем тип людей, хотя он не так распространен, как первый. Некоторые из них, по-видимому, являются жертвами неустойчивого темперамента и чувства неполноценности; другими движет гордость или боль, которую они испытывают при виде действий «неугомонных экспериментаторов», которую они воспринимают, как клоунаду. Но какова ни была бы причина их синдрома, поведение, в котором он проявляется, имеет отличительно характерные черты. Эти люди всегда выдают себя за строгих, любящих спорить, критично настроенных христиан, поборников Божией истины, для которых ортодоксальность — это все. Сохранение и отстаивание своей точки зрения на Божию истину является их главным интересом и задачей независимо от того, кто они — кальвинисты или арминиане, диспенсационалисты или пятидесятники, реформаторы национальной Церкви или сепаратисты свободной Церкви и т.д.; этой задаче они отдают себя целиком. В них мало человеческого тепла; им свойственна отстраненность в плане общения; личный опыт мало что значит для них; их единственная великая цель заключается в том, чтобы выиграть битву за интеллектуальную точность. Они считают, и совершенно справедливо, что в нашем иррациональном, ориентированном на чувства и сиюминутные удовольствия мире, концептуальное знание божественных истин недооценивается, и они рьяно стараются исправить положение. Они хорошо понимают приоритет интеллекта. Беда заключается в том, что интеллектуализм, выражающийся в бесконечных кампаниях с целью отстаивания своей точки зрения — это почти все (а может быть, и все), что они могут предложить, т.к. это почти все (а может быть, и все), что у них есть. Им я тоже настоятельно советую обратиться к пуританскому наследию, чтобы стать более зрелыми людьми. Это утверждение может показаться парадоксальным, т.к. в представлении многих людей вышеприведенная характеристика «интеллектуалов» соответствует типичным пуританам. Однако в пуританской традиции есть много такого, что прямо противоположно сухому интеллектуализму. Во-первых, истинная религия признает чувства так же, как и интеллект. Это мы видим у Ричарда Бакстера, в его фразе «работа сердца». Во-вторых, теологическая истина существует для того, чтобы ее претворяли в жизнь. Уильям Перкинс определяет теологию как умение постоянно жить праведной жизнью. Уильям Эймс называет теологию умением жить для Бога. В-третьих, концептуальное значение наносит ущерб, если человек не переходит от знания идей к знанию реальности, к которой они относятся; в данном случае речь идет о переходе от знания о Боге к личным взаимоотношениям человека с самим Богом. В-четвертых, Евангелие ясно призывает к вере и раскаянию, что ведет к жизни в любви и святости, то есть к жизни, в которой благодарность Богу выражается в благожелательности и добрых делах. В-пятых, Святой Дух дается нам, чтобы вести нас к тесному общению с другими верующими. В-шестых, постоянная практика дискурсивного молитвенного размышления поддерживает в нас жар благоговейной любви к Богу. В-седьмых, ужасно и позорно быть подстрекателем и зачинщиком разделения и раскола внутри Церкви, это не по-христиански. Обычно — это ничто иное, как проявление духовной гордыни в интеллектуальном виде, движимые которой люди создают партии и производят раскол. Великие пуритане были настолько скромными и сердечными, насколько они были трезвомыслящими. Они были ориентированы на людей в такой же мере, в какой они были ориентированы на Священное Писание. Они также страстно выступали за мир, как и за истину. Если бы они жили в наше время, они, несомненно, диагностировали бы остановку духовного роста у сегодняшних христианских «интеллектуалов» не из-за пристрастия последних к звучным словам, а в связи с отсутствием у них рвения к чему-либо еще. Пуританское учение с его акцентом на применении Божией истины в жизни человека может помочь христианским «интеллектуалам» стать полноценными и зрелыми людьми.
Джулия: И, наконец, рассмотрим группу «недовольных отступников», выбывших из современного евангелического движения. Многие из них отвернулись от него, заклеймив его как невропатическое искажение христианства. Эту категорию людей мы все тоже хорошо знаем. Мучительно больно думать об этих людях, потому что, во-первых, их деятельность сильно дискредитирует наш протестантизм, а во-вторых, потому что их очень много. Кто они? Это люди, которые когда-то считали себя протестантами либо потому, что они были с детства воспитаны в протестантской вере, либо потому, что они обратились в протестантскую веру под чьим-то влиянием; но потом они разочаровались в протестантском мировоззрении и отвернулись от него, считая, что он подвел их. Некоторые оставили протестантизм по интеллектуальным соображениям, считая, что его учение настолько примитивно для их умов, настолько нереалистично и не связано с реальной действительностью, что фактически (если не намеренно) оно является обманом. Другие оставили протестантство, потому что они считали, что поскольку они христиане, то у них будет здоровье, богатство, жизнь без проблем, не будет болезненных межличностных отношений, предательств и неудач, они не будут совершать ошибки и принимать плохие решения — короче говоря, это будет безмятежная жизнь, после чего они будут счастливо доставлены на небеса. Эти великие ожидания в должное время были опрокинуты событиями жизни. Обиженные, рассерженные и чувствующие себя жертвами злоупотребления их доверчивостью, они теперь обвиняют протестантизм в том, что он обманул и подвел их, и с негодованием отказываются от него. Это чудо, что они еще не обвиняют самого Бога и не отказываются от Него. Современный протестантизм несет определенную ответственность за уход многих людей подобного рода в последние годы из-за интеллектуальной наивности и нереальных ожиданий. И в этом случае более здравомыслящий, более глубокий и более мудрый протестантизм пуританских гигантов может подправить и «подлечить» нас, если только мы прислушаемся к тому, что они говорят. Что же есть такого у пуритан, что они могут сказать нам, чтобы исправить положение с уходом «недовольных отступников» из-за «тупости» современного протестантства? Читатели трудов пуританских авторов смогут найти много полезного для себя в этом смысле. Во-первых, пуританские авторы постоянно говорят нам о таинстве Бога; о том, что Бога нельзя «объять целиком», нельзя поместить Его в «концептуальный ящик», придуманный человеком, чтобы таким образом полностью понять Его; что Бог был, есть и всегда будет загадочно непостижим в обращении с теми, кто полагается на Него и любит Его, и поэтому «потери и кресты», т.е. ошеломляющие чувства и разочарование в связи с несбывшимися надеждами следует принимать как явление, время от времени повторяющееся в жизни человека, имеющего общение с Богом. Далее, они говорят нам о любви Бога; о том, что эта любовь искупает нас, обращает в веру, освящает и, в конечном счете, прославляет грешников; о том, что Голгофа является единственным местом в истории человечества, где Божия любовь была явлена всецело, ясно и определенно; что мы должны хорошо знать, что ничто не отлучит нас от этой любви (Рим. 8:38 и далее), хотя в любой ситуации в этом мире всегда будут шипы или ложка дегтя. В-третьих, развивая тему Божьей любви, пуритане говорят нам о Божьем спасении; о том, что Христос, забравший наши грехи и принесший нам прощение Бога, ведет нас через этот мир к славе, к которой мы уже сейчас готовимся, вселяя в нас желание этой славы и способность достичь ее; что святость здесь, на земле, в виде освященного служения и послушания с любовью и в хорошие и в плохие времена является дорогой, ведущей к счастью на небесах. В-четвертых, вслед за этим они говорят нам о духовном конфликте, о множестве путей и способов, которыми мир, плоть и дьявол стремятся положить нас на лопатки. В-пятых, они говорят о том, что Бог хранит нас, Он управляет и освящает духовный конфликт, позволяя часто какому-то злу прикоснуться к нам, чтобы защитить нас от другого, большего зла. В-шестых, они говорят о Божией славе; нам дано счастливое право содействовать ей, прославляя Его милость и доказывая Его силу в сложных жизненных обстоятельствах, полностью полагаясь на Его благосоизволение, радуясь в Нем и уповая на Него во все времена. Проповедуя эти бесценные библейские истины, пуритане дают нам возможность справиться с «пращей и стрелами разъяренной фортуны» и предлагают тем, кто покинул протестантизм, трезво взглянуть на то, что с ними произошло; это может помочь им подняться над жалостью к себе, обидой и противодействием, и полностью восстановить свое духовное здоровье. Пуританские проповеди показывают, что проблемы с провидением отнюдь не являются новыми. В XVII веке были свои духовные потери в лице тех святых, которые думали упрощенно и имели нереальные надежды, а затем, разочаровавшись, стали недовольными, унылыми и отчаявшимися. И поэтому в этом случае мы просто можем взять у пуритан то, что они постоянно говорили, чтобы поднять и ободрить израненный дух своих собственных приверженцев. Полагаю, что теперь ответ на вопрос, почему нам нужны пуритане, довольно ясен читателю. В завершение я хочу сказать, что я обязан пуританам более чем каким-либо другим теологам, которых я когда-либо читал, и я знаю, что все еще нуждаюсь в них. Я старался убедить вас в том, что, возможно, вы тоже в них нуждаетесь. Если я достиг этой цели, я очень рад, главным образом, за вас и Господа. Но и здесь есть нечто, что я должен оставить на усмотрение Бога. Тем временем продолжим совместное изучение пуританского наследия. В нем сокрыто еще много сокровищ, о которых я еще не сказал.
Джулия: Елена Морозова Католик? Гугенот? эссе Варфоломеевская ночь принадлежит к тем историческим событиям, которые, оставив глубокий след в сознании людей, становятся вехами мировой истории. На основании таких вех, прежде всего, формируются наши повседневные представления о ходе истории. Со временем, когда доктринальные разногласия между католиками и гугенотами стали постепенно забываться, ночь с 24 на 25 августа 1572 года, канун праздника святого Варфоломея, стала символом религиозной нетерпимости как таковой, символом жестокого насилия, проявленного большинством по отношению к меньшинству. События французской истории XVI века, приведшие к массовому истреблению гугенотов1 в Париже, у нас известны прежде всего по роману Александра Дюма "Королева Марго", ставшему в конце 1980-х первым массовым изданием, который в условиях тогдашнего книжного дефицита можно было приобрести, сдав 20 кг макулатуры, то есть практически свободно. Последующие многосерийные экранизации "Королевы Марго" и хронологически связанного с ним романа Дюма "Графиня де Монсоро", собравшие вместе множество блистательных актеров, способствовали закреплению исторических стереотипов. Королева-мать Екатрина Медичи — коварная итальянка; король Карл IX — нерешительный, во всем зависящий от матери; герцог Анжуйский (а затем король Генрих III) — набожный до фанатизма любитель роскоши и светских развлечений; герцог Алансонский (после восшествия на престол брата — герцог Анжуйский) — коварный интриган; Гизы — заговорщики, заносчивые лицемеры; королева Марго — гуманная красавица, спасающая от смерти гугенотов собственного супруга Генриха Наваррского (будущего короля Генриха IV) и кавалера Ла Моля, который станет ее возлюбленным; адмирал Колиньи — мученик, первая жертва Варфоломеевской ночи. Генрих Наваррский — славный малый, готовый помочь несправедливо пострадавшим, то есть гугенотам, но достаточно разумный, чтобы ради прекращения конфликта перейти в другую веру. "Париж стоит обедни!" — эта фраза Наваррца вошла в историю. Оставшись единственным законным претендентом на французский престол после того, как сыновья Екатерины Медичи, последние короли из династии Валуа, умерли бездетными, Генрих ради прекращения гражданской войны в стране принял католичество. -------------------------------------------------------------------------------- 1Французское слово huguenot ("гугенот") восходит к швейцарскому eiguenot, созвучному с немецким Eidgenossen, "сотоварищ", и первоначально обозначало женевских граждан, выступавших под предводительством Юга Безансона (Hugues Besancon) против герцога Савойского. С 1532 г. термин huguenot стал применяться к сторонникам реформатской церкви. -------------------------------------------------------------------------------- Создавая образы своих героев, А. Дюма не всегда руководствовался исторической правдой. Так, например, исторический граф де Бюсси д'Амбуаз, выведенный в "Графине де Монсоро" рыцарем без страха и упрека, отнюдь не был таковым. Известно, например, что Бюсси, постоянно судившийся со своим кузеном, гугенотом Антуаном де Клермоном, по поводу маркизата Ренель, явился к нему в трагический день 24 августа и попросту заколол родственника, претендовавшего на наследство. Главные акценты, расставленные писателем, основаны на работах французских историков XIX века, когда в исторической науке господствовало политическое направление. Героями политической истории, привязанной к соответствующему господствующему строю, выступали прежде всего монархи, политики и их ближайшее окружение, иначе говоря, правящие круги. Основной темой этих работ были гонения на малочисленных гугенотов со стороны государства, иначе говоря, королевского двора и поддерживавшего его населения, в подавляющем большинстве исповедовавшего господствующую католическую религию. Главным героем тогдашнего крупнейшего французского историка Жюля Мишле был вождь гугенотов Гаспар Колиньи, фигура крупная, но не однозначная. Среди замыслов Колиньи было создание обширной французской протестантской колонии в Америке и отправка французских войск в Нидерланды для войны с католической Испанией. На протяжении прошлого века история заключила прочный союз с социальными науками, появились фундаментальные исторические работы, посвященные социальным, ментальным процессам. По словам крупнейшего медиевиста современности Ж. Ле Гоффа, история политическая, бывшая прежде "становым хребтом" истории, теперь стала ее "копчиком". История, рассмотренная через призму социологии, история повседневности стала темой книг серии "Повседневная жизнь", выпускаемой издательством "Молодая гвардия" для широкого круга читателей. Сейчас в издательстве готовится к выходу перевод сочинения французского историка Жана-Мари Констана "Повседневная жизнь французов в период религиозных войн", по-новому освещающего вроде бы достаточно хорошо знакомый период французской истории. Привлекая мемуарную литературу и материалы новых архивных изысканий, автор рассматривает это далекое от нас время как бы изнутри, глазами тех, кто жил в ту эпоху, тех католиков и гугенотов, которым межконфессиональная рознь, мгновенно переросшая в гражданскую войну, несла горе и беды. Религиозные войны стали одним из самых трагических периодов в истории Франции. К первому крупному кровопролитию привел крах заговора в Амбуазе, когда в июне 1650 года мятежно настроенные дворяне-протестанты попытались выкрасть пятнадцатилетнего короля Франциска II, старшего сына Екатерины Медичи, находившегося под сильным влиянием кардинала и герцога — де Гизов, дядей его жены, шотландской королевы Марии Стюарт. Двор жестоко расправился с заговорщиками, протестантов убивали и бросали в воды Луары, вешали на балконах и стенах Амбуазского замка, где их трупы, испуская жуткое зловоние, висели до тех пор, пока их не уничтожили птицы. После этих трагических событий короли — из династии Бурбонов, пришедшей на смену династии Валуа — разлюбили Амбуаз. Людовик XIII несколько раз приезжал туда охотиться, а Людовик XIV превратил замок в место заключения. Разгром дворянского заговора был умело использован протестантами. Одержав победу военную, Гизы потерпели поражение моральное. По всей Франции бродячие торговцы-книгоноши продавали гравюры, изображавшие ужасы расправы над участниками заговора и венценосных зрителей, благосклонно взиравших на казни. В том же 1560 году слабый здоровьем Франциск II скончался, и его место на троне занял следующий малолетний сын Екатерины Медичи, Карл IX, при котором Екатерина стала регентшей. Желая избежать гражданской войны, призрак которой со всей отчетливостью встал перед глазами в Амбуазе, Екатерина способствовала утверждению двух декретов — от 19 апреля 1561 года и от 17 января 1562 года. Первый предоставлял гугенотам свободу молиться за закрытыми дверями, второй провозглашал свободу отправления культа в частных домах и за пределами городских стен. Но уже в марте 1562 года эдикт был нарушен: в местечке Васси солдаты герцога де Гиза разогнали происходившее в амбаре молитвенное собрание гугенотов, оставив на поле боя шестьдесят убитых протестантов. И хотя герцог де Гиз упорно отрицал свою причастность к этому нападению, тем не менее памфлеты, в которых протестантские пасторы обвиняли герцога в этих убийствах, разошлись по всей Франции. Сигнал к началу военных действий был дан. Армия короля состояла из ландскнехтов, немецких рейтар и швейцарских рекрутов, набранных в католических кантонах, также в нее влились отряды герцога де Гиза. Армия протестантов, во главе которой встал перешедший на сторону реформированной церкви Конде, была меньше по численности, но более боеспособна: в ней было много дворян, прежде принимавших участие в боях против испанцев. Пасторы и офицеры насаждали строгую дисциплину, заставляя всех вести евангельский образ жизни, при котором пение псалмов чередовалось с военными учениями. Божба, игра и грабежи были запрещены. Вначале эти принципы истово соблюдались, однако очень скоро нехватка денег заставила войска протестантов вести себя как в те времена вела себя любая армия — то есть кормить и содержать себя самим. Обе армии стали настоящей напастью для сел и городов, подвергавшихся разграблению то во имя одной веры, то во имя другой. Но еще больший ужас вызывали отряды, возглавляемые капитанами, как именовали в те времена военных, имевших под командой независимый отряд, подчинявшийся только своему начальнику. Капитаны, в основном бывшие участники Итальянских войн, были готовы продавать свою шпагу тем, кто больше заплатит, поэтому такие бродячие отряды, напоминавшие, скорее, разбойничьи банды, вызывали страх и у католиков, и у гугенотов. Тем более, что действовали они обычно с особой жестокостью. Среди капитанов, вставших на сторону протестантской партии, прославился герой итальянской кампании, отмеченный за доблесть королем Франциском I, грозный Франсуа де Бомон, барон Адрет, терроризировавший население юго-восточной части Франции. Захватив Валанс, город в провинции Дофине, он занял место повешенного местными гугенотами губернатора и от имени короля отправил муниципалитетам других городов Дофине указы, чтобы те не признавали "иной веры, кроме веры протестантской". Тех советников, которые не согласятся с его указами, он велел гнать вон из города. Там, где эти указы были восприняты всерьез, гугеноты входили в церкви и разбивали статуи и прочие церковные символы, которые они именовали "католическими идолами". Дорогие предметы утвари гугеноты конфисковывали и переплавляли в золото, которым расплачивались с наемниками. Священников и монахов, пытавшихся препятствовать разграблению церквей, предавали смерти.С правоверных католиков, особенно состоятельных, взимали солидные штрафы. Многие градоначальники-протестанты приглашали барона с его отрядом для защиты своих городов. Так поступил город Оранж. Однако епископ призвал в город наемников-итальянцев, прибывших раньше, чем барон Адрет со своим отрядом. Проживавшие в городе католики, сначала обрадовавшиеся единоверцам, потом горько об этом пожалели. Де Ту, крупный историк той эпохи, рассказывает об ужасных зверствах, учиненных наемниками над населением города. Итальянцы закалывали жителей кинжалами, сажали на кол, поджаривали на медленном огне, распиливали свои жертвы, не слишком задумываясь, гугенот перед ними или католик. Пострадал даже призвавший итальянцев епископ: дом его сожгли дотла. С "местью в сердце" барон Адрет прибыл под стены Оранжа, лично возглавил штурм города, захватил его, а затем предоставил своим солдатам и жителям-гугенотам возможность отомстить за погубленных сограждан. И в городе снова началась резня. На счету отряда барона было восемьсот католиков, убитых в Монбризоне, триста в Сен-Марселене, жертвы в других городах и селениях… Ближе к концу своей карьеры барон перешел в лагерь католиков, где также нашлось применение его военным талантам, его тактике ведения гражданской войны, разработанной им в сражениях на стороне протестантов. Среди капитанов, выступивших на стороне католиков, наибольшей известностью пользовался гасконец Блез де Монлюк, отправленный Екатериной Медичи в юго-восточный регион "улаживать конфликты" между католиками и протестантами. Прибыв в Бордо, Монлюк с удивлением обнаружил, что город поделился на два практически равных по численности лагеря. Еще больше он удивился, когда два протестантских пастора пришли к нему с предложением не поднимать оружия против сторонников реформатской церкви в обмен на тридцать тысяч экю. Иначе говоря, за взятку закрыть глаза на активную деятельность сторонников новой религии. Возмущенный Монлюк пригрозил удавить взяткодателей, заколоть их кинжалом, и те ретировались. Однако чудеса на этом не кончились. Следом за пасторами к нему явился один из капитанов-католиков и предложил ему сорок тысяч экю в обмен на приказ начать активную борьбу с протестантами. Увидев, как Монлюк нахмурился, капитан сразу же прибавил, что он готов одолжить эти деньги королю, если тот лично распорядится изгнать протестантов из их города. В своих воспоминаниях Монлюк пишет, что был ошеломлен обоими предложениями. Тем не менее многие современники обвиняли Монлюка (как и барона Адрета) в том, что он чаще грабил крестьян, чем сражался с гугенотами. В сражениях гражданских войн кодекс чести и рыцарства был забыт: и барон Адрет, и Монлюк, сталкиваясь на поле боя со своими бывшими боевыми товарищами по итальянским кампаниям, с особым рвением старались уничтожить их, понимая, что именно они являются наиболее опытными и умелыми противниками. Когда во время штурма Монсегюра Монлюк захватил в плен своего бывшего боевого товарища, отважного капитана Эро, многие из его отряда стали просить отпустить капитана. Но Монлюк не внял просьбам и повесил Эро, ибо, по его словам, если бы капитану удалось спастись, "он бы организовал сопротивление в каждой окрестной деревне". Доблестные капитаны, герои войны в Италии, отвечали террором на террор. Мстя за священников, которым в Базасе гугеноты вырвали языки, Монлюк повесил семьдесят протестантов на рынке в Таргоне. Жестокость католиков вполне соответствовала жестокости протестантов. В начале войны население городов и деревень, заслышав грозные имена, бежало или сдавалось. Но уже в 1574 году венецианский посол Джованни Микеле писал, что "темные французские крестьяне, которые в начале гражданской войны не имели оружия, занимались только своим хозяйством и ремеслом, стали все вооруженными, до такой степени воинственными и в такой мере научились владеть оружием, что их нельзя отличить от самых опытных солдат".
Джулия: В каждой провинции, в каждом городе враждующие кланы старались привлечь на свою сторону не только грозных полководцев, наводивших ужас на противника, но и толпы народа, запуганного, устрашенного и от этого скорого на расправу. Ставкой в религиозной борьбе со стороны католиков часто становились популярные у населения религиозные шествия, вызывавшие сильнейшее недовольство протестантов. Нередко такие процессии возглавлялись талантливыми проповедниками, приводившими ее участников в состояние такой экзальтации, что они бросались разрушать протестантские храмы, врывались в дома сторонников новой веры, вытаскивали их на улицу, избивали и убивали. С особой яростью католическое население расправлялось со священниками и монахами, перешедшими на сторону Реформации, а также с теми, кто был уличен в симпатиях к реформированной церкви, словно смена религии была для этих людей не плодом их глубоких личных размышлений, а предательством некоего общего священного дела, традиций славного прошлого. Ближайший соратник Генриха Наваррского, крупнейший поэт той эпохи, гугенот Агриппа д'Обинье в своих воспоминаниях перечисляет несколько десятков городов, где были устроены избиения протестантов. Трагическое мироощущение сторонников гонимой веры нашло свое отражение в поэзии д'Обинье, вершиной которой стали "Трагические поэмы", создававшиеся на протяжении почти тридцати лет. Убежденные в том, что они способствуют поражению Сатаны, простолюдины-католики, доведенные до состояния невменяемости проповедниками, начинали чувствовать себя карающей десницей Всевышнего и во имя чистоты, невинности и добра забрасывали гугенотов камнями и сбрасывали в реки, чтобы "эти еретики", не соблюдающие пост, могли "вволю поесть рыбы". Сбрасывание гугенотов в воду носило ритуальный характер: католики полагали, что таким образом они очищают оскверненную ими землю посредством одного из четырех основных стихийных элементов, воды. Когда герцог Генрих Гиз приказал обезглавить тело убитого адмирала Колиньи, чтобы отослать его голову папе, парижане сначала сбросили тело несчастного предводителя гугенотов в реку, потом выловили его и, протащив по земле, повесили за ноги — и все это для того, чтобы "убить этого демона четырьмя элементами Господними: землей, по которой его протащили, водой, куда его столкнули, воздухом, где он будет болтаться, и огнем, на коем мы его поджарим". Разгул фанатизма стал частью повседневной жизни тогдашних французов, напуганных не только проповедями священников, но и мрачными предсказаниями астрологов, предвещавших конец света, эпидемиями чумы и страшными слухами, подобно мрачному известию о смерти любимого многими герцога Карла Смелого, загрызенного волками. Христианские назидания и грозные астрологические прогнозы, снабженные устрашающими картинками, печатались в дешевых "Календарях", продававшихся по всей стране. Проблема спасения приобретала в таких условиях особую важность, поэтому малейшее покушение на привычный ход событий расценивалось как невозможность христианского сообщества создать условия для спасения. В такой ситуации новое вероучение становилось своего рода лекарством от страха. Учение Кальвина, духовного лидера французских протестантов, устраняло коллективный страх, царивший в сознании людей. Последователь Кальвина был уверен, что он оправдан уже самой своей верой, что именно его вера обеспечивает ему место божьего избранника и спасение. Идея предопределения, высказанная Кальвином в его "Наставлении в христианской вере", вселяла спокойствие в душу верующего, чувствовавшего себя избранником господним. Разумеется, человеку не дано постигнуть Божий промысел, однако по некоторым признакам, как, например, профессиональное преуспеяние, об этом можно догадываться. Следовательно, каждый был обязан трудиться и совершенствоваться, уповая на то, что Господь именно его сделает своим избранником. И протестанты, среди которых преобладали городские жители, трудились, не покладая рук и невзирая на праздники, что при тогдашней корпоративной организации труда вызывало сильнейшее раздражение ремесленников-католиков. Многие из них считали гугенотов "мерзкими чудищами" только за то, что те не чтили святых, в праздники которых работать было запрещено. "Добрые святые" дарили пятьдесят пять дополнительных дней отдыха в году; когда же праздник святого приходился на воскресенье, то, согласно обычаю, накануне все прекращали работу в полдень. При существовавшем в то время четырнадцатичасовом рабочем дне эти лишние выходные были настоящими праздниками. Освободив, таким образом, человека от навязчивой заботы о собственном спасении и от сомнения, рациональная система не нуждалась в ритуалах, которые защищало католическое население. Обрядовую пышность католической церкви гугеноты считали "идолопоклонством и суеверием", а любимые католиками процессии — дьявольскими шествиями. И если католики стремились истребить самих гугенотов, то гугеноты направляли свою разрушительную силу прежде всего на символы чуждой им веры. Начиная с первой четверти XVI века, иконоборцы действовали особенно активно, как индивидуально, так и группами. В Труа, к примеру, в одну из ночей неизвестные закидали статую Святой девы отбросами, а на шею ей повесили дохлую кошку. В Аббевиле солдаты Колиньи, переодевшись в балахоны, организовали шутовскую процессию и проследовали по улицам города, насмехаясь над его жителями-католиками. В Руане гугеноты попытались отбить у стражи своего арестованного собрата, а когда предприятие не удалось, они отправились уничтожать кресты и изображения святых. В городах обстановка была настолько напряженной, что малейшее недоразумение могло повлечь за собой мятеж. В Пуатье проповедник, заметив среди слушавших проповедь вооруженного дворянина, решил, что тот явился учинить нападение, и натравил на него толпу. Прихожане набросились на дворянина и убили его. Тотчас в городе распространился слух , что убивают тех, "кто стоит за истинную веру". Протестанты устремились к церкви, высадили двери, разогнали собравшихся там католиков, а потом принялись крушить изображения святых и алтари. Чем больше становилось процессий с хоругвями и крестами, тем больше ненависти вызывал культ образов у протестантов. С развитием типографского дела агитационные картинки стали множиться как с одной, так и с другой стороны. Католики рассказывали о чудесах, творимых святыми образами, гугеноты разоблачали "идолов" и их служителей. В тех городах, где муниципальная власть оказывалась в руках гугенотов, здания церквей и монастырей, лишенные своего убранства и своих статуй, передавались протестантам для отправления культа. Были случаи, когда протестанты ходили по домам, зачитывали отрывки из Библии, где говорилось о запрещении поклоняться идолам, и уговаривали хозяев избавиться от всех предметов, связанных с идолопоклонством. Однако далеко не всегда речь шла о возвращении к евангельской простоте. Захват церковной утвари нередко происходил с целью грабежа, причем под горячую руку солдаты иногда грабили заодно и протестантских пасторов. Некоторые городские магистраты, вставшие на сторону реформатской церкви, усматривали в разграблении церквей своего рода перераспределение богатств духовенства и чувствовали себя вправе использовать их для собственного обогащения. Нередко церкви разбирали на строительные материалы, которые потом использовали для личных построек. Сам Кальвин не отличался особой терпимостью к своим идейным противникам. Обосновавшись в Женеве, он быстро превратил город в монастырь с весьма строгим уставом: закрыл таверны, запретил танцы, строго определил места публичных собраний, распутников наказывал тюрьмой и высокими штрафами, подверг регламентации частную жизнь, запретив мужчинам носить пестрые одежды и украшения, а женщинам надевать золотые украшения на голову и более двух колец на руки. С теми же, кто открыто выступал против его учения, он расправлялся точно так же, как и католики. С его попущения в 1547 года был казнен некий Грюэ, считавший, что наказания следует налагать только за государственные и уголовные преступления. Самым громким делом, в котором проявилась нетерпимость Кальвина, было сожжение на костре известного врача Мигеля Сервета, автора сочинения "Восстановление христианства", где содержались резкие нападки на сторонников реформатской церкви.
Джулия: В иконоборческом порыве протестанты убивали гораздо меньше, чем католики, ибо, как утверждает историк Дени Крузе, "протестанты были убеждены, что свет евангельских истин" позволяет сопротивляться злу, "которое не может одолеть силу божественного провидения". Католики же, напротив, уверенные, что "Господь признает своих", разили направо и налево. Но хотя на счету протестантов значительно меньше человеческих жертв, тем не менее историки говорят о направленном истреблении протестантами католических священников. Когда солдаты Конде захватывали город, они щадили солдат-католиков, но убивали католических священников. Священников часто подвергали позорной казни через повешенье, расценивая это как справедливую кару; известно немало случаев изощренных расправ над священниками. Похоже, протестанты испытывали особую ненависть к священникам, монахам и вообще ко всем церковникам именно за то, что те подстрекали рядовых католиков оказывать сопротивление сторонникам нового учения, препятствовали обращению народа к истинной вере. Таким образом, Варфоломеевская ночь стала апогеем той бессмысленной борьбы, которую буквально каждодневно вели жители королевства, как организованно, так и спонтанно, полагая, что в результате этой борьбы одна из конфессий может одержать верх, полностью устранить противника с религиозного, а заодно и с политического поля. Ответственность за резню в ночь накануне праздника святого Варфоломея во многом ложится на Екатерину Медичи, которую нередко называли Макиавелли в юбке. Отличаясь неслыханным лицемерием (ей не желали верить даже тогда, когда она говорила правду), она достаточно равнодушно относилась к религии и крайне неравнодушно — к власти. Желая сочетать браком свою дочь Марго с протестантом Генрихом Наваррским, она, как утверждают, пошла на подлог и сфабриковала письмо от своего посланника при папском дворе. В этом подложном письме его святейшество давал разрешение на вышеуказанный брак. Окружившая себя итальянцами, Екатерина1 боялась утратить влияние на своего сына-короля, который незадолго до событий Варфоломеевской ночи приблизил к себе Гаспара де Колиньи, склонявшего короля объявить войну Испании. Если бы король принял план адмирала, политическая карьера королевы-матери была бы окончена и ей, скорее всего, пришлось бы покинуть двор. Поэтому устранение Колиньи, являвшегося вождем гугенотской партии, было задумано ею давно. -------------------------------------------------------------------------------- 1Участие Екатерины Медичи и приближенных к ней итальянцев (Бирага, Гонди, Гонзага) в управлении королевством парижане оценивали крайне отрицательно, студенты нередко затевали драки с проживавшими в Париже итальянцами. -------------------------------------------------------------------------------- Свадьба Маргариты Валуа и Генриха Наваррского привлекла в Париж , город, население которого в подавляющем большинстве своем было католическим, множество провинциальных аристократов-гугенотов, вызывавших неприязнь у парижан как своим поведением, так и вероисповеданием. Тем более, что ненависть парижских ремесленников и буржуа к еретикам давно подогревалась проповедниками, среди которых было немало великолепных ораторов. К тому же в Париже существовало хорошо организованное городское ополчение, которое можно было собрать буквально в считанные часы. Шестнадцать парижских кварталов, во главе которых стояли квартальные командиры, были разбиты на десять округов каждый, округ включал в себя примерно пятьдесят улиц, и у каждой улицы был свой старшина, в обязанности которого входило не только созвать людей, но и расставить их по местам. Когда обстановка после свадьбы Генриха и Маргариты накалилась до чрезвычайности, квартальные по собственной инициативе стали составлять списки гугенотов, проживавших в подотчетных им кварталах. Нет полной уверенности, помечали ли действительно дома гугенотов крестом, но в том, что королевский двор всего лишь поднес спичку к уже наполненной порохом бочке, все историки сходятся единодушно. Король оказался бессильным предотвратить трагические события Варфоломеевской ночи, и, подталкиваемый королевой-матерью, дал сигнал парижанам, давно готовым наброситься на ненавистных еретиков. Трагедия Варфоломеевской ночи произвела на современников огромное впечатление. По случаю победы над еретиками папа римский устроил настоящие торжества. Говорили, что, получив известия из Парижа, его католическое величество, испанский король Филипп II впервые засмеялся. Однако Екатерина Медичи уже была озабочена тем, чтобы убедить протестантских государей, что во Франции истребляли вовсе не их единоверцев, а заговорщиков, покушавшихся на жизнь короля. Уничтожив в лице Колиньи и его приверженцев своих политических соперников, она начинала выстраивать новую политику. Тем более, что гугеноты, несмотря на причиненный им урон, никуда не исчезли и исчезать не намеревались, а, наоборот, активизировались. Начался второй период религиозных войн, для которого характерны антидинастические выступления — как католиков, так и гугенотов. Появилось множество памфлетов, авторы которых, будучи гугенотами, не затрагивали проблемы конфессиональные, а критиковали монархическую власть, расплодившую всевозможные бюрократические учреждения (суды парламентские, суды президиальные) и массу крючкотворов — судебных и прочих чиновников, разорявших все сословия без исключения. Король позабыл об исконных вольностях и привилегиях своих подданных, уничтожил местное самоуправление, перестав тем самым быть народным избранником, а стал тираном. Подобные настроения тревожили Екатерину Медичи, тем более, что в 1574 году на престол после смерти Карла IX под именем Генриха III вступил ее любимый сын, и королева-мать стала делать все, чтобы восстановить в королевстве мир и спокойствие. После нескольких военных кампаний было заключено мирное соглашение в Болье, полностью подготовленное королевой-матерью. На основании этого соглашения гугенотам было предоставлено право свободного вероисповедания на всей территории Франции, кроме Парижа, а при судах создавались смешанные палаты, где заседали представители как католиков, так и гугенотов. Король признал резню Варфоломеевской ночи преступлением, реабилитировал погибших гугенотов и их вождей и возвратил их семьям конфискованное имущество, а также согласился признать существовавшие политические организации гугенотов. И хотя положения соглашения в основном остались на бумаге, они вызвали недовольство католической партии, и недовольство это распространилось также и на короля. Еще на первом этапе религиозных войн в городах и селениях католики, напуганные присутствием протестантов, стали создавать группы защиты. Атмосфера страха породила первые лиги, члены которых брали на себя обязательство "жить согласно заповедям католической веры, предупреждать друг друга о мятежах, затеваемых протестантами, дабы иметь возможность подавлять их". Люди, входившие в подобного рода объединения, обычно бывали хорошо вооружены и имели довольно четкую организационную структуру. Постепенно во многих умах начала зарождаться идея о необходимости объединить эти группы самозащиты в союз. Отличительным знаком члены лиг во многих городах сделали крест, который прикалывали к шляпам или нашивали на одежду. Понимая, сколь велика сила подобных союзов и опасаясь, что главой всеобщей лиги могут выбрать Генриха Гиза, в 1576 году Генрих III решил сам объединить эти движения, чтобы использовать накопленный ими потенциал с пользой для себя. Для этого он официально заявил, что мир в Болье был ему навязан, и разослал свое заявление по всей Франции. 14 мая 1577 года дворянство и духовенство с подачи короля отменили принятый в Болье эдикт. Под давлением ряда представителей третьего сословия, и прежде всего судейских и магистратов, во главе которых стояли парижане, была принята декларация об объявлении военных действий против протестантов. Против этой инициативы выступил знаменитый Жан Боден1, считавший, что пропагандировать католическую религию следует путем милосердия и любви. Ему удалось убедить не принимать закон о введении специального налога, деньги от которого должны были пойти на возобновление военных действий. После короткой военной кампании 25 сентября 1577 года в Бержераке монарх подписал новое мирное соглашение, аннулировавшее все статьи соглашения, принятого в Болье, и выступил в защиту всевозможных "лиг, сообществ и братств", ликвидируя тем самым оппозицию, представленную непримиримыми католиками. -------------------------------------------------------------------------------- 1Жан Боден (1530-1596), законовед, гуманист, сторонник абсолютной монархии, автор политического трактата "Республика" (1576). -------------------------------------------------------------------------------- А опасаться этой оппозиции у короля были основания. Так как у Капетингов-Валуа не было законных наследников, корона должна была перейти к другой ветви Капетингов, а именно к Бурбонам, главой которых был Генрих Наваррский, возглавлявший протестантскую партию. Однако население страны не допустило бы восшествие на престол короля-гугенота. Поэтому Генрих III предложил компромисс: Генрих Наваррский должен был перейти в католичество. Но король Наваррский не спешил принимать решение, справедливо полагая, что его сторонники не простят ему измены, а у короля еще может родиться наследник. Генриха III такая выжидательная политика вполне устраивала. Но выжидание не устраивало ни клан Гизов, лелеявших надежды самим взойти на престол, ни парижан, помнивших Варфоломеевскую ночь и опасавшихся мести со стороны короля-протестанта. Таким образом вновь созданная Лига сложилась как бы из двух частей — дворянской, представлявшей собой традиционный дворянский заговор, и парижской, отражавшей народное движение, структурно оформившееся в городах. Во главе обеих организаций встал харизматический вождь, глава Лотарингского дома герцог Генрих Гиз. Инициаторами и членами парижской Лиги, образованной в конце 1584 года, стали парижская буржуазия, возмущенная королевскими поборами, фанатично настроенные католические низы населения и — наиболее деятельные группы — судейские и торговцы. Благодаря своей организационной структуре, Лига стала на пути стихийных беспорядков. На смену спонтанным действиям пришла организованная пропаганда. На столичных перекрестках агитаторы собирали толпы любопытных и разъясняли им картинки, где были изображены английские католики, которых мучает королева Елизавета. Нетрудно представить, какое впечатление производили такие картинки на парижан, пребывавших в страхе, что королевский трон может быть занят королем-кальвинистом. Лигисты вменяли множество преступлений и самому королю: пропагандисты Лиги сделали его козлом отпущения за все несчастья своего времени. Его обвиняли в том, что он послал две тысячи экю королю Наварры для ведения войны с католиками, подозревали в сговоре с королевой Англии, наградившей его орденом Подвязки, и прочих смертных грехах. Говорили даже, что он покровительствует десяти тысячам гугенотов, которые скрываются в предместье Сен-Жермен, чтобы в удобный момент устроить Варфоломеевскую ночь католикам. Подобного рода выступления активно настраивали Генриха III против некоронованного короля Парижа Генриха Гиза. Видя шаткое положение монарха, губернаторы провинций пытались захватить себе столько власти, сколько удавалось, — в ущерб центральной власти. Реально оценивая свое положение, Генрих III стал бояться поражения протестантов, ибо только партия гугенотов могла выступать в качестве противовеса Лиги; остаться в полной изоляции перед Лигой он не хотел.
Джулия: Тем временем лигисты открыто поговаривали о необходимости избавиться от Генриха III; они хотели либо похитить его, либо заточить в монастырь. Бывший благодаря своим шпионам в курсе всех заговоров, король стянул к Парижу войска и усилил охрану Лувра, где он проживал постоянно. В ночь с 11 на 12 мая 1588 года, чтобы сдержать готовившееся наступление лигистов, он, воспользовавшись темнотой, ввел в Париж полк швейцарской гвардии, занявшей посты возле ключевых точек столицы. А утром все население Парижа единодушно выступило против короля, осмелившегося нарушить "привилегию" , которой парижане очень дорожили, а именно право выставлять собственную охрану, иначе говоря не впускать в город военные гарнизоны. Народ поднялся весь как один: цепями перегородили улицы, а из песка, опрокинутых телег, старых ворот и бочек воздвигли баррикады. Войска лишились возможности передвигаться по городу, а следовательно, исполнять свою роль. Понимая, что эту партию он проиграл, король спешно покинул Лувр. Едва король выехал из столицы, как горожане, воспользовавшись одержанной на баррикадах победой, выбрали новый муниципалитет. А Екатерина Медичи спешно принялась искать пути примирения своего сына Генриха III с герцогом Гизом, ибо понимала, что только Гиз может успокоить парижан и перебороть их недоверие к королю. Народ давно перестал понимать своего короля, то выступавшего в амплуа кающегося, то ударявшегося в безудержный разгул. К тому же из опустевшей государственной казны нельзя было черпать деньги на продолжение войны с еретиками. А крайне непопулярный налог на ведение войны королю ввести так и не удалось, несмотря на то, что в этом вопросе его поддерживали Гизы. Но даже престиж герцога Гиза не смог изменить позицию депутатов от третьего сословия: ни один кредит на ведение войны с гугенотами через парламент1 не прошел. В отличие от парижан, провинциальные парламентарии были настроены гораздо менее воинственно. -------------------------------------------------------------------------------- 1Функции парламента исполняли Генеральные Штаты, выборный орган, созываемый королем и принимавший решения от имени трех сословий (дворянства, духовенства и третьего сословия). -------------------------------------------------------------------------------- Несмотря на то, что в вопросах налогообложения Гизы были союзниками существующей власти, король понимал, что благодаря своей популярности, подкрепленной недавними победами в сражениях с протестантами, Генрих Гиз неуклонно отодвигает его на второй план, что именно Гизу выгодно продолжение гражданской войны. Поэтому король решил устранить Гиза, полагая, что, оставшись без своей главы, Лига быстро распадется. И 23 декабря 1588 года, на рассвете, в Блуасском замке, где до сих пор демонстрируют "кабинет ядов" Екатерины Медичи, герцог Генрих Гиз и его брат были заколоты дворянами из окружения короля. Тень убиенных Гизов еще долго витала в покоях замка, превратившегося из любимой королевской резиденции в место ссылки опальных членов королевской семьи. Расчеты короля не оправдались. Хотя убийство Гиза повергло парижан в растерянность, Лига продолжала существовать, а руководство ее сумело обратить себе на пользу буйное негодование парижской толпы. Проповедники заставили верующих поклясться отомстить за коварное убийство своего любимца, и те, возбужденные, стали срывать геральдические знаки своего монарха. 7 января 1589 года в Париж пришло известие о кончине Екатерины Медичи, но так как лигисты не видели в ней врага, то проповедники обратились к пастве с призывом молиться за усопшую. С 1 января в парижских церквях началась мобилизация, сопровождаемая коллективными богослужениями, поклонением святым Дарам, торжественными мессами и непрерывными шествиями. Параллельно с обожествлением Гиза, личность Генриха III подвергалась десакрализации, его обращения к подданным публично сжигали, а на лубочных картинках безымянные художники изображали, как он корчится в пламени костра, и лицо у него черное, словно у демона. Попадались даже рисунки-предостережения — изображения короля с отрубленной головой. Парижане впали в религиозную экзальтацию, начало поста знаменовало вереницу бесконечных процессий. Не обращая внимания ни на холод, ни на снег, их участники ходили босиком, в колонне по двое, с восковыми свечами в руках, распевая гимны и молитвы. Они ходили от одной церкви к другой, в зависимости от предложенного им маршрута, старательно разработанного заранее организаторами. Сорбонна издала декрет, освобождавший всех от присяги королю. Власти Парижа, которых к тому моменту оказалось довольно много (парламент, совет Лиги, купеческий старшина, начальники кварталов, совет 16-ти), провели в своих рядах чистку, дабы освободиться от сторонников короля. Примеру Парижа последовали другие города, Лига становилась своеобразным центром антимонархического движения. Повсюду образовывались независимые республики, королевские войска были разбиты лигистами. Изгнанный из столицы и фактически отстраненный от власти, Генрих III заключил союз с Ген-рихом Наваррским, и тот двинул свои войска на Париж. Парижские проповедники призвали паству покарать убийцу Гиза. Нашелся фанатик, монах-доминиканец Жак Клеман, который, пробравшись в лагерь к королю, заколол его кинжалом. Законным наследником престола стал Генрих Наваррский, будущий король Франции Генрих IV. Долгий марш Генриха Наваррского к завоеванию трона Франции напоминал рыцарскую авантюру, во время которой ему пришлось пройти все, без исключения, испытания. Его ободряющая манера общения, стремление всегда быть великодушным, его мужество в бою способствовали тому, что многие лигисты и те, кто занимал выжидательную позицию, присоединились к нему совершенно добровольно. Полководческий дар Генриха и его победы на полях сражений были поистине знамениями свыше для людей, живших в постоянном ожидании чуда. Однако Лига все еще была сильна и, запершись в прочных городских стенах, выставляла на поле боя закаленных в сражениях солдат. Генриху IV приходилось, вооружившись терпением, заключать соглашения с каждым городом и с каждым знатным родом в отдельности. Города стремились к автономии, а некоторые даже к полной независимости. Дворяне хотели, чтобы их не забыли при дележе должностей и пенсий. Многие из них разорились за время религиозных войн, и теперь им был нужен король, который смог бы возместить им ущерб. Генрих IV это понимал и с определенной долей цинизма обещал удовлетворить их стремления. Тем же, кто упрекал его за то, что каждый новоявленный союзник обходится казне слишком дорого, он отвечал, что воевать с ним обойдется государству еще дороже. Вступая в переговоры с каждым городом, он восстанавливал политическую ткань королевства, подписывал соглашения, где за городами сохранялись особые права и привилегии, принимал условия, поставленные ему горожанами. Генрих IV сумел восстановил сеть личных связей, которые король, желавший гражданского мира, обязан был поддерживать со своими дворянами. Создаваемая Генрихом в королевстве новая социально-политическая обстановка возвращала французам надежду, утраченную ими с начала религиозных войн. Объявленное 25 июля 1593 года обращение Генриха IV в католическую веру было встречено парижским населением как чудо, убедившее последних сомневающихся. 27 февраля 1594 года король был помазан в Шартре, а 22 марта того же года въехал в Париж. В этот же день главари Лиги вместе с наемными войсками покинули город и отправились в изгнание. Затянувшийся почти на сорок лет религиозный конфликт завершился Нантским эдиктом, принятым королем Генрихом IV в 1598 году. Согласно этому эдикту, король, желая прекратить "смуту и распрю" между своими подданными, позволял исповедовать "так называемую реформированную религию" во "всех городах и местах королевства" "без преследований, притеснений и принуждений". Нантский эдикт, добровольное творение Генриха IV и первая в Европе попытка придать легальный статус религиозному меньшинству, явился трудным для общественного мнения компромиссом. Компромиссом, который с позиций наших дней выглядит как первый шаг к правам человека и свободе совести. Для своего времени подобного рода документ являлся поистине передовым, ибо, по словам Ж.-М. Констана, он впервые в европейской политике ставил на повестку дня понятие терпимости, "толерантности", хотя сам термин "толерантность" в его нынешнем понимании вошел в политический лексикон только в XVIII веке.
Джулия: 95 тезисов Мартина Лютера Собственно, с чего весь раскол и начался. Факт того, что Лютер сформулировал 95 тезисов, неоднократно упоминается в разных источниках, но какие это тезисы - мало кто знает. Ну вот... у вас есть возможность ознакомиться. В истинной любви (безо всяких притязаний к собственной славе) и искренне желая выяснить истину, досточтимый отец Мартин Лютер, витенбергский августинец, магистр свободных искусств и Cвященного Писания, с Божьей помощью желает предоставить сии высказывания об отпущении грехов, дабы защитить свои убеждения в дискуссии с братом ордена проповедников Иоганном Тетцелем,— посему прошу тех, которым не представляется возможность присутствовать на дискусии и обсудить сей вопрос, уяснить это при помощи сего написанного. Во имя Господа нашего Иисуса Христа. Аминь. 1. Наш Господь и Hаставник Иисус Христос, говоря: «Покайтесь...» [Мф 4:17], заповедывал чтобы покаянием в действительности была вся жизнь верующих. 2. Это слово [«покайтесь»] не может быть понято как относящееся лишь к таинству покаяния —т.е. к исповеди и к отпущению грехов,—совершаемому священнослужителем. 3. Однако оно относится не только к внутреннему покаянию верующего,—напротив, его внутреннее покаяние—ничто, если его внешняя жизнь не являет собой умерщвления плоти. 4. Поэтому наказание пребывает на грешнике до тех пор, пока у него еще остается ненависть к себе (ибо сие и есть его истинное внутреннее раскаяние), иными словами,—вплоть до его вступления в Царство Небесное. 5. Папа не хочет и не вправе прощать никакого наказания, кроме того, которое было наложено на грешника полномочной властью самого папы, либо церковным правом. 6. Папа не имеет власти отпускать какой бы то ни было грех иначе, как объявляя и подтверждая сего отпущения именем Господа; к тому же, папе надлежит сие делать только в тех случаях, когда это право относится непосредственно к нему. Это относится к тем случаям, которыми пренебрегая, содеянный грех и впредь остается на грешнике. 7. Бог никому не прощает его греха, не заставив его в то же время смирится и во всем покориться Своему наместнику—священнослужителю. 8. Церковные каноны в отношении покаяния (canones poenitentiales), надлежит применять лишь в отношении живых и никак не в отношении уже усопших. 9. Посему Святой Дух действует столь милосердно, направляя папу так, что из своих декреталий папа всегда исключает пункт об их смерти и о какой бы то ни было крайней необходимости. 10. Невежественно и нечестиво поступают те священники, которые не освобождаютют от церковных канонических наказаний даже умирающих — а оставляют сатисфакцию вв Чистилище. 11. Плевелы сего учения: о претворении наказания церковного [канонического] в наказание Чистилищем,—определенно были посеяны тогда, когда епископы спали [Мф 13:24-25]. 12. В прежние времена церковные наказания (canonicae poenae) налагались на грешников не после, но перед отпущением их грехов,—как испытания их истинного раскаяния. 13. Умершие уже самой своей смертью искупают все церковные наказания; и поскольку мертвые умерли для требований канона, то было бы справедливо их освободить от этих требований [Рим 6:7]. 14. Несовершенное благочестие, или несовершенная любовь умершего, неизбежно несут с собой и великий страх, который у него тем больше, чем меньше была его любовь. 15. Сей страх, или ужас, сам собою вполне достаточен (не говоря уже об иных вещах), чтобы вызвать у грешника муки и страдания Чистилища, поскольку страх сей—ближайший к ужасу последнего человеческого отчаяния. 16. Представляется, что Ад, Чистилище и Небо—так же различны между собою, как различны отчаяние, страх и уверенность во спасении. 17. Представляется, что в каждой душе в Чистилище неизбежно умаляется страх и возрастает любовь. 18. Представляется не доказанным ни Священным Писанием, ни любыми разумными основаниями,—что грешные души пребывают в Чистилище совершенно безо всяких своих заслуг, не способные к возрастанию в любви. 19. Представляется недоказанным также и то, что души в чистилище (или по крайней мере часть их) убеждены и уверены в своем спасении,—даже если все мы в этом убеждены совершенно. 20. Поэтому папа, давая «полное отпущение грехов», в действительности имеет в виду не все содеянные грехи, но единственно лишь те, за которые им самим были наложены наказания. 21. Поэтому заблуждаются проповедники индульгенций, объявляющие что посредством папских индульгенций человек совершенно избавляется от всякого наказания и спасается. 22. Bо истину, даже души, пребывающие в Чистилище, папа отнюдь не освобождает от того наказания, которое им надлежало, согласно церковному праву, искупить в их земной жизни. 23. Если кому-либо вообще может быть дано полное отпущение всех его грехов, то несомненно, что оно дается лишь самым праведным,—то есть, очень немногим. 24. Следовательно, большую часть народа неизбежно обманывают сим одинаково равным для всех и напыщенным обещанием освобождения от наказания. 25. И такую же власть, какую над Чистилищем имеет папа,— имеет всякий епископ или священник в своей епархии или в своем отдельном приходе. 26. Папа отлично поступает, что не властью ключей (каковой он самолично не обладает), но только своим заступничеством он предоставляет помощь душам [в Чистилище]. 27. Лишь собственное человеческое понимание проповедуют учащие что тотчас, лишь только зазвенит монета в денежном ящике,—искупленая ею душа вылетит вон из Чистилища. 28. Воистину, лишь алчность и сребролюбие способен взращивать сей звон золота, церковное же заступничество—находится единственно лишь в Божием произволении. 29. И кто вообще знает, все ли души, пребывающие в Чистилище, желают быть выкупленными из него, как случилось, по преданию, со святыми Северином и Пасхалием. 30. Никто не может быть совершенно уверен в истинности своего раскаяния и еще много меньше—в получении полного прощения. 31. Сколь редок истинно раскаявшийся грешник—столь же редок и тот, кто в действительности покупает себе оправдательные отпущения, иными словами—он редок необычайно. 32. Те же, кто уверовали, что посредством сих отпустительных грамот папы они уже обрели себе спасение,—будут вечно осуждены совместно со своими наставниками. 33. Следует особенно остерегаться тех, кто учат будто папские индульгенции—это бесценное Божие сокровище, посредством которого человек примиряется с Господом,— 34. Поскольку простительная благодать сих индульгенций обращена лишь на установленные людьми наказания церковного покаяния. 35. Отнюдь не по-христиански проповедуют учащие, что для выкупа душ из Чистилища или для получения отпустительной индульгенции—вовсе не требуется искреннего раскаяния. 36. Всякий истинно раскаявшийся христианин получает от Господа полное освобождение от наказания и вины, даруемое ему даже без индульгенций. 37. Всякий истинный христианин—живой, или мертвый,—принимает участие во всех благах Христа и Церкви, дарованное ему Самим Господом Богом [Рим 14:7-8],—даже вообще безо всяких отпустительных индульгенций. 38. Однако и папским прощением и участием никоим образом пренебрегать не следует, ибо оно (как уже было сказано,—тезис 6) есть объявление людям Божественного прощения. 39. Даже самым ученым богословам уже не под силу одновременно превозносить людям и необходимость их искреннего раскаяния, и щедрость папских индульгенций. 40. Истинное раскаяние верующего ищет и любит наказания, щедрость же индульгенций ослабляет у него это стремление и внушает ему ненависть к наказаниям или, по меньшей мере, тому способствует. 41. Надлежит крайне осмотрительно проповедовать папские отпущения, чтобы люди не заблуждались будто сии отпущения вообще предпочтительнее всех добрых дел и любви. 42. Должно учить христиан тому, что папа не считает покупку индульгенций даже в малейшей степени сопоставимой с делами милосердия. 43. Должно учить христиан тому, что каждый подающий нищему или одалживающий нуждающемуся поступает лучше, нежели покупающий индульгенции. 44. Ибо совершаемые человеком благодеяния умножают любовь, и делают его лучше; индульгенции же делают его не лучше, но лишь освобождают его от церковного наказания. 45. Должно учить христиан тому, что всякий, видящий нищего и пренебрегающий им, но купивший взамен индульгенции,—получает не прощение папы, но гнев Божий [1 Ин 3:17; 4:20]. 46. Должно учить христиан тому, что если у них нет достатка,—то им надлежит сохранять необходимое для своего дома, но не тратить это необходимое на индульгенции. 47. Должно учить христиан тому, что приобретение индульгенций—дело добровольное, но отнюдь не принудительное. 48. Должно учить христиан тому, что папе, продающему сии индульгенции,—гораздо более нужна и желанна благочестивая молитва за него, нежели все вырученные им деньги. 49. Должно учить христиан тому, что сии папские отпущения полезны верующим лишь если те не возлагают на них своих упований,—но они весьма вредоносны, если из-за них люди теряют свой страх перед Богом. 50. Должно учить христиан тому, что если бы папа узнал о злоупотреблениях проповедников сих индульгенций,—то он несомненно счел бы за лучшее полностью сжечь храм св. Петра, нежели возводить его из костей, мяса и шкур своей паствы. 51. Должно учить христиан тому, что папа, как того требует его долг и его подлинное желание,— при необходимости даже скорее продаст храм св. Петра, лишь бы вернуть деньги многим из тех, у кого их выманили некоторые проповедники сих отпущений. 52. Тщетно уповать на спасение посредством сих индульгенций, даже если [продающий их] комиссарий, или вообще сам папа—поручатся за них своею душою. 53. Враги Христа и папы—суть те, кто ради проповедывания отпущений в одних церквях приказывают, чтобы слово Божие совершенно умолкло в других. 54. Вред причиняется слову Божию, если в одной проповеди одинаково или даже более времени уделяется сим индульгенциям, нежели самому Слову. 55. Мнение папы, безусловно, состоит в том, что если сии индульгенции,—т.е. наиничтожнейшее благо,—славят одним колоколом, одним молебствием и одним шествием, то Евангелие,—сие наивысшее благо,—надлежит проповедовать с сотней колоколов, сотней молебствий и сотней шествий. 56. Подлинные сокровища Церкви, из которых папа и раздает сии индульгенции,—разъясняются недостаточно, либо даже вовсе неизвестны народу Христову. 57. Несомненно, что ценность сих индульгенций не являются плотскими,—и сие вполне очевидно, ибо многие проповедники не столь щедро их раздают, сколь охотнее их собирают. 58. Также не являются они заслугами Христа и святых, ибо Христос постоянно и безо всякого содействия папы дарует благодать нашему внутреннему человеку, и крест, смерть и Ад—внешнему человеку. 59. «Сокровища Церкви,—говорил св. Лаврентий,—это ее бедняки»,—даже если он и употребил это слово по обыкновению своего времени. 60. Мы с полнейшею убежденностью заявляем, что ключи Церкви, дарованные ей заслугами Иисуса Христа,—являют ее подлинное сокровище. 61. Ибо совершенно ясно, что власти папы вполне достаточно для освобождения от церковного наказания грешников и для прощения им тех прегрешений, каковые действительно подлежат этой власти. 62. Истинное сокровище Церкви—это пресвятое Евангелие, возвещающее о славе и благодати нашего Господа. 63. Но это сокровище, конечно, весьма ненавидимо [многими], ибо оно делает первых последними [Мф 19:30]. 64. Сокровище же индульгенций конечно весьма любимо [многими], ибо оно последних делает первыми. 65. Итак, сокровища Евангелия,—суть сети, коими прежде улавливались владеющие мирскими богатствами [Мф 4:18-20]. 66. Сокровища же индульгенций,—суть сети, коими ныне улавливаются сами эти богатства. 67. Индульгенции, которые провозглашаются проповедниками как имеющие «высшую благодать»,—воистину считаются таковыми лишь постольку, поскольку они дают прибыль. 68. В действительности же их лишь в наималейшей степени возможно сравнивать с благодатью Господа Бога и с благочестием святого Креста. 69. Епископы и священники обязаны принимать комиссариев сих индульгенций со всяческим благоволением. 70. Однако же все они, гораздо того более, обязаны смотреть во все глаза и слушать во все уши, дабы сии комиссары, под видом папского поручения,—не проповедовали собственных измышлений. 71. Пусть всякий отрицающий истину сих папских индульгенций,—будет предан анафеме и тем самым проклят. 72. Но пусть всякий, встающий на стражу против разгульных и жадных речей проповедника индульгенций,—будет благословен. 73. Точно так же, как папа, вполне справедливо, поражает своим отлучением тех, кто во вред торговле сими индульгенциями измышляет всяческие уловки,— 74. Так, гораздо страшнее, он намеревается поражать отлучением тех, кто под видом сих отпущений замышляет вред истине и священной любви. 75. Надеяться на то, что посредством сих папских отпущений возможно простить грех человеку, если он (предположим невероятное) даже обесчестит саму Божью Матерь,—значит лишиться вообще всякого разума. 76. Мы утверждаем здесь прямо обратное: в том, что касается самой вины, папские отпущения не могут устранить ни малейшего, даже простительного, греха. 77. Утверждение о том, что даже сам св. Петр, будь он ныне папой, не смог бы оказать верующим больших благодеяний,—есть прямая хула на св. Петра и на папу. 78. Мы утверждаем обратное: что как нынешний, так и вообще любой папа, имеет в своем распоряжении гораздо более благодатные средства: Евангелие, духовную силу, дар исцеления и прочее,—согласно указанному в 1 Кор 12[:28]. 79. Утверждать, что украшенное папским гербом Распятие (водруженное подле проповедника сих индульгенций) равномощно Христову Кресту—означает попросту богохульствовать. 80. Все епископы, священники и богословы, допускающие подобные речи перед народом,—несут за это ответственность. 81. Сие предерзкое проповедывание индульгенций приводит к тому, что даже ученым людям весьма нелегко отстаивать почтение к папе от поношений и, того более,—от злоумышленных вопросов мирян: 82. Например: «Почему папа не освобождает из Чистилища все христианские души ради пресвятой любви к ближнему и ради злосчастного положения самих этих душ,—то есть, по причине наиважнейшей,—если в то же время он спасает оттуда несчетное множество душ лишь ради презренных средств на возведение храма,—то есть, по причине наиничтожнейшей?» 83. Или: «Почему продолжают отправляться обычные панихиды и ежегодные заупокойные мессы, и почему папа не возвращает или не позволяет возвращать пожертвованные на них средства, если молиться за уже искупленные души—грешно?» 84. Или: «В чем же состоит сия новая добродетель Бога и папы, если они дозволяют человеку бесчестному и даже своему врагу выкупать из чистилища душу благочестивую и любезную Богу—но не наоборот: не спасают сию благочестивую и любимую Богом душу бескорыстно, из одной лишь своей любви?» 85. Или: «Почему церковные правила покаяния, давно уже неупотреблямые и потому мертвые,—доселе еще подтверждаются оплачиванием денег за предоставляемые папой индульгенции,—словно они еще живы и действуют в свою полную силу?» 86. Или: «Почему папа, который ныне богаче богатейшего некогда Креза, возводит сей единственный храм св. Петра охотнее не на свои личные деньги, но на деньги неимущих верующих?» 87. Или: «Что же в действительности прощает или отпускает папа тем, кто благодаря своему истинному раскаянию уже имеет право на полное прощение и отпущение грехов?» 88. Или: «Что смогло бы принести Церкви большего блага, как если то, что папа делает ныне единожды, он совершал бы сто раз в день, наделяя всякого верующего сим самым своим прощением и отпущением его грехов?» 89. Или: «Если папа своими отпущениями стремится спасти души грешников , а не обаготится деньгами, то почему же он отменяет изданные им прежде буллы и дарованные им самим отпущения, тогда как все они одинаково действенны?» 90. Подавлять сии весьма искусные доводы мирян одною лишь силой, не разрешая их разумными обоснованиями—означает просто выставлять и Церковь, и папу на осмеяние их врагам, делая христиан несчастными. 91. Итак, если бы сии индульгенции действительно проповедовались согласно духу и помышлению римского папы,—то все указанные доводы было бы очень легко опровергать, и того более,—они бы даже просто вообще не возникли. 92. И посему,—да рассеятся в прах все пророки, проповедующие народу Христову: «мир! мир!»,—а мира нет [Иер 6:14; 8:11; Иез 13:10-16]. 93. И да будут благословенны все пророки, проповедующие народу Христову: «крест! крест!»,—а креста нет. 94. Надлежит наставлять христиан, дабы они с радостью следовали за своим Владыкой Христом—чрез все наказания, смерть и Ад [Рим 6:8-9; 2 Тим 2:11], 95. И более уповали многими скорбями взойти на небо, нежели [прельстились] обманчивой видимостью мира и спокойствия [Мф 10:38; Деян 14:22].
полная версия страницы