Форум » На самом деле было так » Двор монарха » Ответить

Двор монарха

Adel: Двор монарха в средневековой Европе: явление, модель, среда. / Под ред. Н.А. Хачатурян. Вып. 1. – М., СПб: Алетейя, 2001. – 352 с. Здесь немало любопытного. Поэтому позвольте выложить несколько статей.

Ответов - 64, стр: 1 2 3 4 All

Adel: В.В. Шишкин (Санкт-Петербург) МУЖЧИНЫ В ДОМЕ ФРАНЦУЗСКОЙ КОРОЛЕВЫ (XVI-XVII ВЕКА) Двор монарха в средневековой Европе: явление, модель, среда. С. 149 - 164 Дом королевы Франции или же двор королевы (maison de la reine) как составная часть большого королевского двора организационно существовал во все времена французской монархии, однако выделился в самостоятельное образование только в конце XV в. при Анне Бретонской. Именно тогда был создан список служащих при королеве знатных дам, которые получали жалование за свою службу. Постепенно штат дома королевы стал состоять из больших и малых служб, где были заняты лица благородного и неблагородного происхождения (в зависимости от выполняемых функций), которые обеспечивали поддержание ее частной и публичной жизни **1. Формирование дома королевы в начале XVI в. шло почти одновременно с ростом и реорганизацией французского двора в целом, когда к королевскому месту пребывания стекалось дворянство, жаждущее обретения должностей, назначений и пенсионов. Несмотря на постоянное совершенствование структуры двора и едва ли не ежегодный пересмотр придворного штата в сторону его увеличения, удовлетворить всех желающих обрести место подле короля не представлялось возможным. Уже при Франциске I (1515-1547) эту проблему стали решать за счет дамского двора: персонал королевы стал по преимуществу мужским. Более того, конкуренция мужчин при распределении придворных должностей и борьба за королевский фавор породили определенный антифеминизм, желание вытеснить дам из дома королевы путем сокращения женских должностей и перераспределения жалованья в свою пользу. Это часто происходило с позволения короля, который не мог допустить, чтобы главная социальная опора монархии — дворяне-мужчины были бы обделены королевским вниманием. Бесспорно, это вторжение мужчин в штат королевы также явилось реакцией на растущую эмансипацию дамского двора и вмешательство женщин в политические игры. Прежние традиции рыцарского двора исключали в принципе саму возможность открытого влияния знатных дам на государственные дела, поэтому мужчины относились к женской активности весьма ревниво и стремились подчеркнуть свое первостепенное место в жизни двора. Соотношение знатных мужчин и женщин в штате двора королевы без конца менялось, но всегда в пользу первых. Например, в доме Луизы ЛотарингскоЙ, жены Генриха III, в 1589 г. числилось 162 дворянина и 123 благородные дамы **2. Подобное положение в общем оставалось неизменным и в последующее время, но вместе с тем нельзя не отметить тот факт, что короли почти не пытались регламентировать внутреннюю жизнь дамского двора — двора своих жен и матерей, поскольку королевы вслед за растущим авторитетом и властью короля уже в XVI столетии стали подчеркивать свое собственное королевское величество и соответственно формировать круг своих прерогатив. В частности, это касалось структуры и церемониала двора, которые усложнялись и совершенствовались в XVI — XVII вв. В борьбе против вторжения мужчин королевы добились права принимать самостоятельные решения о внутреннем распорядке и функциях своего дамского окружения, во многом исключив мужчин своего дома из повседневных церемоний. Дамская часть двора жила по своим собственным неписаным регламентам, утвержденным королевой. Король оставлял за собой только вопросы регулирования правил большого церемониала и общедворцового этикета, а также следил за тем, чтобы ни одно из штатных мест, закрепленных мужчинами, не было бы сокращено в пользу создания должностей для женщин. Дамскому двору не случайно почти не досталось места в историографии: ввиду малочисленности источников по истории французского двора в целом (так!) церемониал и структура двора королевы, его эволюция и роль в становлении политической системы французского общества также представляются еще довольно неясными. Судя по всему, впервые повседневные церемониальные функции королевы и ее окружения фиксируют регламенты Генриха III (1574 — 1589), короля-законодателя, действительного создателя правил дворцового церемониала **3. Особенно подробным и пространным среди них является регламент 1585 г., в котором присутствует отдельная статья «Порядок, соблюдаемый и исполняемый дворянами свиты королевы (gentilhommes d'honneur)» **4. Согласно этому «Порядку,..», публичная жизнь дома королевы начиналась гораздо позже дома короля, когда дворяне свиты собирались в ее покоях: «Начиная с 8 часов утра, если ранее королевой не будет приказано им что-либо иное, нужно проследовать в зал или приемную комнату названной Дамы» **5. Надо полагать, вместе с ними в ожидании выхода королевы находились свитские дамы, не участвующие в церемонии ее утреннего подъема. Вообще любопытно отметить тот факт, что специального упоминания о службах двора королевы в регламенте (далее — «Регламент») 1585 г. нет, и только «Порядок...» отражает обязанности одной из мужских служб ее окружения, а именно — той, которая была создана по инициативе короля, являлась наиболее престижной и единственная заняла место в общедворцовом церемониале ввиду своей функциональной значимости. В то же время «Регламент» не замечал существование остальных служб дома королевы, закрепленных за мужчинами, ввиду их малозначимости для дворцового церемониала и исключительных прерогатив королевы устанавливать для них внутренний распорядок функционирования. Но, как правило, этот порядок исключал их из церемониальной жизни дамского двора королевы почти полностью. Королева подчерк тем самым, что ее двор — это прежде всего дамское общество.

Adel: Впрочем, «Регламент» также не замечал присутствия на придворных церемониях женщин, С одной стороны, игнорирование дамской части двора являлось ярким свидетельством антифеминизма и демонстрацией того, что королевский двор. Франции — прежде всего общество мужчин, но, с другой стороны, также очевиден факт самостоятельного функционирования дамского двора по внутренним правилам, продиктованным традициями и желаниями королевы. Реконструировать внешние детали церемониала двора королевы возможно, только рассматривая служебные обязанности дворян свиты, а также редкие упоминания в «Регламенте» церемониальных функций самой государыни. «Порядок..,», например, закрепил пришедшее из Испании правило, согласно которому королева, выходя из своих апартаментов, окружалась почетной и вооруженной свитой: «Дворяне свиты королевы сопровождают ее на мессу или в иные места, когда она осуществляет публичные выходы, и оставляют названную Даму только тогда, когда она возвращается в свои апартаменты. Нужно сопровождать названную Даму всякий раз, когда она покидает дворец пешком или на лошади, в связи с чем каждому нужно иметь по две лошади, которых надобно держать наготове... также можно перевозить с собой багаж» **6. Дворяне свиты королевы обязаны были ежедневно пребывать на своем почетном дежурстве, которое продолжалось 4 месяца подряд. Всего дежурная смена насчитывала 10 человек во главе со своим капитаном (chevalier d'honneur). Женам этих дворян также дозволялось сопровождать королеву, и хотя они не получали жалованье в отличие от своих мужей, но близость к королеве, возможность видеть ее и общаться с ней каждый день, ожидание (как правило, весьма оправданное) королевских милостей побуждали знатных дам разделять нелегкую придворную службу мужчин. При благоприятных обстоятельствах можно было попасть в штат к королеве, что открывало путь к богатству, стабильности и, главное, власти. «Свитские» дамы, впрочем, как и дамы штата королевы, пользовались правом столования при дворе, что было довольно значительным и привлекательным фактором для среднего и мелкого дворянства, в массе своей разорившегося в XVI в. Особой честью было попасть за стол к королю. Регламенты вводили в этой связи ряд ограничений: «Король буде обедать по воскресеньям, понедельникам, вторникам, средам и четвергам вместе с королевами, по пятницам и субботам один, публично или в своем кабинете». На остальные трапезы королевы допускались еще реже **8. Соответственно только небольшой круг тщательно выбранных придворных мог похвастаться королевским вниманием. Обычно король приглашал разделить трапезу с королевской семьей мужчин, королева — женщин. То, что дамы присутствовали на церемонии обеда и ужина постоянно, свидетельствует одна из статей «Регламента»; «Всякий раз после обеда точно в два часа гофмейстер (maitre d'Hotel) будет распоряжаться, чтобы приносили 12 блюд, среди которых 6 будут со сладостями, а другие 6 — с фруктами, в соответствии с сезоном, и чтобы к ним всегда подавалось вино. Названные блюда должны подаваться Их Величествам и затем дамам» **9. Правда, из этой статьи совсем не ясно, подавались ли все эти блюда также приглашенным мужчинам или же последние довольствовались на десерт только вином. «Порядок...» расписывает также место дворян свиты королевы при публичных выходах: «Они всегда будут сопровождать названную Даму (королеву), находясь впереди нее, но не приближаясь слишком близко, выполнять ее любое приказание, если она им его отдаст,- когда названная Дама следует вместе с королем или с королевой-матерью Его Величества, дворяне свиты также находятся перед ними..., уступая только тем, кто будет более знатен» **10. Дамы штата и свиты королевы, если только не несли королевскую мантию, должны были замыкать публичное шествие, следуя позади мужчин и соблюдая порядок следования также согласно положению в доме королевы и знатности. Впрочем, из-за последнего обстоятельства женщины, подобно мужчинам, часто спорили и нередко ссорились. При въезде в королевскую резиденцию дамы вне зависимости от знатности и положения в штате двора обязаны были сходить с лошади или выходить из кареты у ворот и затем уже пешком сопровождать королевский экипаж или королеву, въезжающую во двор замка верхом. Такое правило было установлено, видимо, еще при Франциске I, а позже подтверждено Карлом IX в октябре 1572 г. и Генрихом III в регламенте 1585 г. **11 Обладатели главных должностей дома королевы подчинялись главному распорядителю французского двора (Grand-Maitre de France). Вообще, непосредственное зачисление какого-либо лица в штат осуществлялось самой королевой при формальном одобрении главного распорядителя. Удачливый соискатель (соискательница) королевской службы выкупал свою должность у предыдущего владельца и, как правило, делал особые отчисления как королеве, так и главному распорядителю. Однако представляемый королевой список ее служащих, который ежегодно корректировался, мог быть исправлен лично королем по его желанию. Каждый год королеве приходилось отстаивать не только сложившийся дамский штат, не допуская его уменьшения в пользу мужчин, но также следить, чтобы в его составе находились избранные по ее усмотрению дамы.

Adel: Особенная ситуация сложилась в XVII веке при Анне Австрийской (1601 — 1666), жене Людовика XIII. Этой королеве в итоге удалось остановить рост мужской части двора и увеличить свое дамское окружение (особенно в период ее регентских полномочий при малолетнем сыне Людовике XIV). Будучи испанкой, выросшей в атмосфере огромного, пышного и помпезного испанского двора, Анна не могла уронить своего национального королевского достоинства и позволить себе быть окруженной малой дамской свитой. Несмотря на сопротивление короля, Анна сумела на какой-то момент (до вступления Франции в Тридцатилетнюю войну) увеличить количество штатных мест для женщин своего дома, не посягая при этом на мужские службы. Однако одно важное обстоятельство мешало утверждению такого положения — окружение Анны Австрийской было крайне непостоянным ввиду бесконечных вмешательств Людовика XIII и его главного министра кардинала Ришелье в формирование ее почетного персонала. Королю и кардиналу были хорошо известны попытки королевы участвовать в делах государства — прямо или косвенно Анна была вовлечена практически во все интриги и заговоры против первого министра. Поэтому в штате ее двора было много ее противников, которые во многом дестабилизировали его функционирование. По словам графа де Бриенна, Ришелье «желал видеть в окружении королевы только выбранных по его желанию лиц» **12. В итоге организационная структура двора королевы устоялась только концу регенства Анны Австрийской в конце 50-х гг. XVII в. Вместе с тем любопытно посмотреть, что из себя представляла внутренняя организация мужской части ее двора, какими должностями владели дворяне дома королевы. Мы располагаем документом о структуре двора Анны Австрийской, который содержит перечень основных должностей с указанием имен их владельцев в 30 – 40-х гг. XVII в. Речь идет о «Генеральном реестре служащих королевы-регентши», опубликованном в 1644 г. **12 Он не содержит никаких данных об обязанностях придворного персонала, но значительно дополняет картину эволюции двора королевы в целом. Надо полагать, главные службы дома королевы сложились еще в эпоху барочного двора при последних Валуа, а при Анне Австрийской приобрели более законченный вид. Мы опускаем дамскую часть двора. Церковный двор королевы возглавлялся главным раздатчиком милостыни (grand aumonier de la reine), за которым следовали первый раздатчик милостыни, ординарные, сменные раздатчики, духовники, капелланы, церковные служки, звонари и т. д. Всего около 30 человек согласно реестру. Главной обязанностью церковного двора была ежедневная организация всей религиозно-духовной жизни окружения королевы. Охрану королевы и ее покоев осуществлял уже упоминавшийся постоянный почетный отряд дворян ее свиты, учрежденный регламентом Генриха III в 1585 г. Финансами королевы заведовал интендант, или финансовый распорядитель ее дома. Свои полномочия он делил с главой дома королевы — гофмейстериной (dame d'honneur). В его штат входили ординарные финансовые контролеры. Главой службы по организации внутренней жизни двора королевы являлся первый гофмейстер, который имел в подчинении ординарного, сменных гофмейстеров, дворян, прислуживающих во время трапезы королевы, т. е. четырех хлебодаров (pannetiers), четырех виночерпиев (echancons), четырех кравчих (ecuyers tranchans). Служащие кухни, приписанные ко двору королевы, также подчинялись первому гофмейстеру. Лошадьми королевы и всем конюшенным ведомством распорряжался первый шталмейстер (premier ecuyer), которому ассистировали ординарный, дежурные шталмейстеры, пажи и конюхи. У Анны Австрийской мы видим также наличие собственного постоянного совета, сам факт существования которого говорит о признании роли дома королевы, а также о его определенной самостоятельности при остальном дворе. Личный совет королевы представлял ее юридические интересы и поэтому состоял из юристов — парижских парламентариев. В его состав входили глава совета, канцлер, генеральный прокурор и генеральный адвокат, докладчик, судебный исполнитель и хранитель личной библиотеки королевы.


Adel: Интересной отличительной особенностью дома королевы являлось наличие ряда служб, зарезервированных для мужчин, но которые контролировал не главный распорядитель французского двора, как обычно, а гофмейстерина королевы, которая сочетала в своем лице полномочия главы дома королевы, контролируя всех женщин на ее службе, главного распорядителя двора и обер-камергера (grand chambellan), поскольку следила за секретарями королевы (секретарь приказов и финансов и секретарь-переводчик), дворецким, гардеробмейстерами, квартирмейстерами, медиками (врачами, аптекарями), привратниками, камердинерами, лакеями, музыкантами и т. д.1 «Реестр...» демонстрирует в целом, что структура мужского дома королевы повторяет структуру дома короля, представляя собой ее уменьшенную копию. Численность штата двора королевы Анны подсчитать весьма сложно, даже его дворянской части. Можно лишь с уверенностью сказать, что, несмотря на все сокращения, она была значительно больше численности персонала Екатерины (ок. 600 чел.) и Луизы Лотарингской (ок, 300 чел. только дворян). Мы рассмотрели некоторые вопросы функционирования и структуры мужской части двора французской королевы; необходимо также обратиться к персональному составу группы придворных, выяснить, кто же владел главными должностями в доме Анны Австрийской, и главное, какое место эта группа занимала в иерархии большого королевского двора. Церковный двор королевы возглавлял граф-епископ Бове Огюстен Потье (Augustin Potier, Comte-Eveque de Beauvais) (ум. 1650), лояльный к кардиналу Ришелье. Фамилия Потье, происходившая из буржуазной среды н аноблированная в XVI в. благодаря покупке парламентской должности, далее возвысилась в лице дяди епископа Луи Потье, бароне де Жевре, государственном секретаре, оставшемся верным Генриху Щ и Генриху IV во время религиозных войн. Двоюродный брат Огюстена Потье Рене, граф де Трем (Tresme), был капитаном одного из четырех гвардейских отрядов Людовика XIII. Анна Австрийская также благосклонно относилась к этой семье, добившись возведения графства Трем в герцогство для Рене Потье в 1648 г. **14 Вообще мужская часть двора Анны Австрийской (имеются в виду его первые лица) состояла в большой степени из потомков аноблированных семей, не принадлежавших к родовитому дворянству. Так, пост первого гофмейстера занимал Ролан де Нефбур, сир де Серсель (Roland de Neufbourg, sieur de Serselle), дворянин в первом колене, а гардеробмейстером (maitre de Garde-Robe) королевы числился один из представителей семьи парижских парламентариев д'Агессо (Aguesseau), сир де Лормезон, протеже Ришелье. В личный совет Анны Австрийской входили также дворяне большей частью с буржуазными корнями. Например, канцлером королевы был бессменный президент Парижского парламента Никола де Байель, барон де Шатогонтье (Nicolas de Bailleul, baron de Chateau-Gonthier) (ум. 1652}. Исключение составлял лишь глава совета — граф де Брассак, Жан де Галлар де Беарн (Jean de Gallard de Bearn, Comte de Brassac) (ум. 1645), сторонник Ришелье **15.

Adel: Покупка должностей в доме королевы неблагородными и представителями дворянства мантии — выходцами из сословия — позволяла в первом случае получать дворянский патент, во втором — приобретать значительный вес в глазах остального дворянства. Нет сомнений, что только благодаря Ришелье судейско-чиновничья верхушка смогла внедриться в штат королевы, минуя обязательную проверку на наличие четырех благородных поколений, обязательных для всех соискателей придворной службы. Все названные персонажи штата двора королевы пользовались расположением главного министра и по мере возможности следили за политическими махинациями дамского двора. Однако двор королевы для них все же был второстепенным местом службы, поскольку парламент и государственные органы управления предоставляли более реальные властные возможности, к тому же семейная традиция этих семей была ориентирована на судейско-чиновничью, но отнюдь не на придворную карьеру. Эти лица стремились манкировать своими немногочисленными придворными обязанностями, поскольку были исключены из церемониала двора королевы и видели в этих обязанностях главным образом почетную и доходную синекуру. К тому же придворные аристократы с презрением смотрели на низкородных ставленников кардинала, для которых дом королевы стал возможностью войти в состав элиты дворянского общества. Высшие службы короля были для них недоступны, но дворянство мантии с благословения Ришелье и при условии безупречной верности министру проникало в королевский совет, второстепенные службы королевского дома и в остальные дома членов королевской семьи, составляющие двор. Во второй половине XVII в., когда Анна Австрийская подавила Фронду и закончилось противостояние Парижского парламента и двора в пользу последнего, ситуация изменилась. Родовая знать постепенно слилась с верхушкой парламентских семей и семей высшей бюрократии, образовав замкнутое общество придворной знати. Двор стал единственным реальным источником власти и богатства, поглотив властные прерогативы парламента и всецело подчинив себе бюрократический аппарат. Анну Австрийскую окружало, конечно, не только дворянство мантии. Первым раздатчиком милостыни ее дома являлся епископ дю Пюи Анри де Мопа-Кошон (Henri de Maupas-Cochon, eveque Du Puy) (ум. 1681), представитель старинного рода, в числе его предков был печально знаменитый епископ Пьер Кошон, осудивший на смерть Жанну д'Арк **16. Капитаном почетного отряда дворян свиты королевы с 1615 г. и до самой смерти являлся герцог д'Юзес, Эммануэль де Крюссоль (Emmanuel de Crussol, Due d'Uzes) (1587 – 1657), после казни герцога де Монморанси (1632) — первый барон и пэр. Франции. Он постоянно жил при дворе и не участвовал в политической борьбе, за что был отмечен посвящением в кавалеры ордена св. Духа и многочисленными почестями. Его сын Франсуа наследовал герцогу в его должности **17. К знатной гугенотской фамилии принадлежал первый щталмейстер дома Анны Австрийской Франсуа де Бетюн, граф д'Орваль (Francois de Bethune, Comte d'Orval) (1598-1678), младший сын сюринтенданта финансов Генриха IV герцога Максимилиана де Сюлли. Военная карьера графа сочеталась с придворной, что было обычным явлением для родовитого дворянства; в 1624 г. он уже генерал-майор, в следующем году возглавил Пикардийский полк, что являлось весьма почетным назначением, а в 1633 г. стал кавалером ордена Св. Духа. За свою верность короне в 1652 г. он был возведен в герцоги и пэры, но не зарегистрирован (т. е. не утвержден в пику решения Анны Австрийской) Парижским парламентом. Женой графа д'Орваля была дочь герцога де Ла Форса Жаклин де Комон (Jacqueline de Caumont de La Force), также гугенотка, а его двоюродный брат, Луи де Бетюн, граф де Шаро (Charost) являлся одним из четырех гвардейских капитанов дома короля **18. Мужская и женская половина дома королевы в должностном отношении были за некоторым вышеоговоренным исключением независимы друг от друга. При Людовике XIII сохранял силу регламент Генриха III от 1585 г., по которому церемония утреннего подъема и туалета короля (levee) проходила исключительно в мужском окружении, а аналогичная церемония королевы — в окружении дам. Это правило будет изменено при Людовике XIV. Главном почетным мужским постом при Анне Австрийкой считался пост капитана дворян ее свиты, и его обладатель, герцог д'Юзес, допускался в спальню короля наравне с другими герцогами и главными должностными лицами дома монарха **19. Далее в иерархии должностей и титулов следовали первый шталмейстер граф д'Орваль и глава совета королевы граф де Брассак. а за ними — первые гофмейстер и гардеробмейстер Нефбур и д'Агессо, и т. д. Они также обладали правом присутствия при пробуждении короля, но по регламенту допускались не в спальню, а в смежное помещение — палату для государственных заседаний (chambre d'Etat) вместе с ординарными гофмейстерами, шталмейстерами и дворянами при королевском столе **20. Это свидетельствует о том, что должности главных лиц мужской части дома королевы считались минимум на уровень ниже подобных постов в доме короля. Однако речь идет только о малознатных и нетитулованных особах, которые ими владели. Цель регламентов Генриха III заключалась в том, чтобы все дворяне из самых родовитых семей имели право присутствия на утренней церемонии в королевской спальне и на важных дворцовых церемониях, если даже по своей должности они не могли в ней участвовать. Король посвящал их в кавалеры ордена Св. Духа, все члены которого обязаны были находиться при монаршем подъеме и прочих дворцовых протокольных мероприятих. Таким образом, все титулованные и благородные по крови лица двора оказывались охваченными монаршим вниманием **21. Вообще дом королевы рассматривался как младший по отношению к дому короля и отчасти поэтому комплектовался менее знатными дворянами. Руководители его главных служб обладали по отношению друг к другу самостоятельностью в должностном плане, различаясь в то же время происхождением и титулами, что и предопределяло их положение при королеве и при дворе в целом. Клятву верности все они приносили по традиции главному распорядителю двора. Несмотря на то, что дом Анны Австрийской был организован с учетом независимого функционирования его дамской и мужской половин, он составлял все же единое целое. Весь его штат так или иначе был связан друг с другом семейными и дружескими узами или взаимной ненавистью и гармонично сливался с домом короля. Церемониал двора королевы был производным от большого дворцового церемониала, и родственные или политические кланы не разрывались от того, что их представители служили в разных домах членов королевской семьи. Таким образом, мужчины господствовали в доме королевы в XVI —XVII вв. Именно их упоминают королевские регламенты, юридически закрепляя мужское господствующее положение в большом дворцовом церемониале, и именно в расчете на мужское общество создается малофункциональная структура двора королевы. Более того, в этом обществе прослеживается очевидная тенденция наследования должностей и превращения их в часть семейной собственности, аналогичная положению в доме короля. Вместе с тем это мужское господство было относительным, поскольку королевы сумели добиться самостоятельности дамского двора, который стал играть важную политическую роль, увеличиваться численно и совершенствоваться структурно. Очевидно, что дамский двор имел гораздо большее значение в доме королевы, чем мужской. Его зачастую отождествляли с двором королевы вообще. Отчасти отстраненные от участия в церемониальной жизни дома королевы, отчасти избегающие ее сами, служащие при королеве мужчины тем не менее были вовлечены в большой дворцовый церемониал. Король не мог обидеть тех, кого сам взял на службу в дом своей жены и в ком он весьма нуждался, так как не мог допустить экспансии дамского двора более существующего положения. Впрочем, с укреплением абсолютизма и ростом двора борьба за посты только усилилась. Конфликт внутри дома королевы стал в целом одной из характерных черт французского двора эпохи раннего Нового времени, разрешить который смогла только революция.

Adel: Примечания: **1 Мы позволим себе сослаться на малодоступную, но весьма дополняющую настоящую статью работу, посвященную дамскому окружению французской королевы: Шишкин В. В. Знатные дамы при Дворе Анны Австрийской и политическая борьба во Франции в 30 - 40-е гг. XVII в. // Идеология и политика в античной и средневековой истории. Барнаул, 1995. С. 132 -141. Краткое резюме этой работы под названием «Двор Анны Австрийской и его церемониал» см. в кн.: Бюллетень Всероссийской ассоциации медиевистов и историков раннего Нового времени. № 7. М., 1997. С. 12-13. **2 Boucher J.Société et mentalités autour de Henri III. T. 1-4. Thèse presentée devant l’Université de Lyon II. Paris, 1981. P. 155-158. **3 Chatenet M. Henri III et «L'Ordre de la cour». Evolution de 1'étiquette à travers «Les Règlements Generaux» de 1578 et 1585 // Henri III et son temps / Ed-par Robert Sauzet. Paris, 1992. P. 133-140; Шишкин В. В. Королевский двор Франции и его структура при Генрихе III // Проблемы социальной истории и культуры Средних веков и раннего Нового времени. СПб, 1996. С. 103-116. **4 Règlement de la maison du Roi et de principaux officiers servans en icelle («Регламент дома короля и его главных служб»). Рукопись: MS. Fr. F. II. № 29. Российская национальная библиотека, Санкт-Петербург (далее— Règlement.). **6 Ibid. Fol. 80r-80v. **7 Ibid. Fol. 80r; Traite des droits, fonctions, franchises, exemptions, prérogatives et privileges / Ed. Guyot. Paris, 1786-1787. T. 1. P. 386-387, 401; Gibson W., Women in XVIIth century France. London, 1989. P. 97-98. **8 Règlement. Fol. 121v. **9 Ibid. **10 Ibid. Fol. 81r. **11 Ibid. Fol. 114v, 77v. **12 Brienne H.-A. de. Mémoires // Nouvelle collection des Memoires / Ed. Michaud et Poujoulat. 3-е serie. T. 3. Paris, 1838. P. 71. ****13 Estat général des officiers domestiques de la Reyne Régente // Extraict des officiers commencaux de la maison du Roy, de la Reyne Régente, de Mr le due d'Orleans, de Mlle, et de Mr le Prince de Conde. Paris, 1644. **14 Ibid. P. 1-20; Kleinmen R. Social dynamics at the French court: the house-hold of Anne of Austria // French Historical Studies. Vol. 16. № 3, 1990. P. 519, etc. **15 Extraict des officiers... P. 2, 80; La Chesnaye-Desbois. Dictionnaire de la noblesse. T. VIII. Paris, 1770. P. 462-466. ****16 Anselme de Sainte-Marie. Histoire genealogique et chronologique de la maison royale de France. T. VIII. Paris, 1733. P. 809; T. IX. P. 166. **17 Ibid. T. II. P. 280. **18 Extraict des officiers... P. 4; Du Chesne F. Recherches historique de 1'Ordre de Saint-Esprit. T. 1. Paris, 1710. P. 219-222. **19 Extraict des officiers.., P. 4; Anselme de Sainte-Marie. Histoire genealogique... T. IV. P. 220; La Chesnaye-Desbois. Dictionnaire de la noblesse. T.H P. 437-438. **20 Les Reglemens faicts par le Roy (1585) // Archives curieuses de l’histoire de France / Ed. L. Cimber et F. Danjou . 1-er serie. T. 10. Paris, P. 316. **21 Ibid. P. 319. **22 Ibid. P. 316.

Adel: С. А. Польская (Ставрополь, СГУ) КОРОЛЕВСКИЕ ПОСТЦЕРЕМОНИАЛЬНЫЕ ПИРЫ В РЕГЛАМЕНТЕ ЦЕРЕМОНИЙ ФРАНЦУЗСКОГО КОРОЛЕВСКОГО ДВОРА Жизнь средневекового королевского двора, с ее многообразием и неоднозначностью, была строго регламентирована как в своем будничном, так и в праздничном проявлениях. Французский двор не только не являлся исключением, но и диктовал порядок процедур и церемоний всем европейским монархиям. Тенденция к написанию свода церемоний двора возникла в конце XVI — первой половине XVII вв. — в период расцвета французского абсолютизма. Среди многообразия трактатов и регистров, созданных юристами и придворными, необходимо отметить «Французский церемониал», созданный в первой половине XVII в. одним из виднейших юристов при дворе Людовика XIII Теодором Годфруа. Он приводит перечень и описание основных публичных церемоний двора, принятых на протяжении XIV —XVI вв. К их числу относятся: королевское посвящение (церемония инаугурации); торжественный въезд королей, королев, дофинов, наместников и прочих сеньоров в города; свадьбы королей и членов их семьи; торжественные приемы; рождение королевских детей; появление короля в Генеральных Штатах и на заседании ассамблеи нотаблей; торжественные ассамблеи нотаблей; оммажные клятвы, встречи пап, императоров, королей, других иностранных принцев и послов; торжественные процессии **1. Несмотря на различное предназначение этих церемоний, их описание в «Церемониале» объединяет общий финал — пиры, которыми было предписано завершать все публичные мероприятия такого ранга. Что касается внимания исследователей церемониальной стороны жизни французского двора, то среди разнообразных аспектов и сюжетов отсутствуют цельные научные труды, посвященные практике постцеремониальных пиров. Встречаются лишь спорадические упоминания в контексте ряда монографий, диссертаций и статей в основном французских историков различных направлений периода 70 —90-х гг. XX столетия. Среди них — М.-Т. Каро, Ж. Буше, Ж. Барбей, С. МакКромак. М.-Т. Каро, рассуждая о формах репрезентации королевской власти перед феодальной средой, отмечает, что одной из них являлись пиры, устраиваемые по окончании наиболее значительных событий в жизни королевской семьи и двора **2. Более предметное внимание уделяет пирам Ж. Буше. В своей диссертации «Общество и умонастроения вокруг Генриха III» и опубликованной на ее основе монографии «Двор Генриха III» **3 она указывает, что совместные трапезы — пиры двора и специально приглашенные лица в присутствии короля или кого-нибудь из членов la famille royale — являлись одной из наиболее ярких особенностей придворной культуры периода последних Валуа, однако отдельного анализа процедуры пиров исследовательница не предпринимает. В том же русле выдержано исследование Ж. Барбея «Быть королем», где церемониальные пиры лишь упоминаются, но не являются специальным сюжетом **4. Более четкое оценочное суждение о происхождении постцеремониальных пиров обнаруживается у американского историка С. МакКромак, которая заключает, что как общекультурное явление постцеремониальные пиры берут свое начало в известной германской традиции трапез вождя и его дружины, а также празднеств римского императорского двора **5. Трудно судить, в каком соотношении оба этих начала присутствовали в средневековом эквиваленте, тем более что подобное исследование выходит за рамки настоящего сообщения. Важен в данном случае тот факт, что совместная трапеза участников прошедшей церемонии являлась одной из составляющих основ дворового этикета. Таким образом, постцеремониальные пиры в регламенте французского двора остаются за рамками специального внимания исследователей, и настоящее сообщение является первой попыткой автора восполнить данный пробел.

Adel: Важность постцеремониальных пиров подчеркивается тем местом, которое отведено лицам, обслуживающим их, в регистре должностных лиц Французского королевства. Его, в частности, приводит в своем знаменитом трактате «Сборник о королях Франции, их короне и доме» Жан Дю Тилле — старший нотариус и личный секретарь Генриха IV. Согласно его регистру, повар (le cuisine), кравчий (le vigneron), хлебодарь (1е boulanger) занимают свое место после капитана гвардии, но находятся перед камергером, ловчим, сокольничим и лесничим **6. Исследователи, в частности, американский историк права Р. Гиси, связывают этот факт с частотой проведения постцеремониальных пиров и той степенью значимости, которую имели для функционирования монархии названные церемонии **7. Действительно, поскольку пиры являлись их конечным этапом, то на них перекладывалась и определенная часть ответственности. Данный тезис подтверждается столь важным источником, как «Исторический и хронологический трактат посвящения и коронации королей и королев Франции от Хлодвига до наших дней» Николя Менана — советника парламента Г. Меца **8. Автор отводит королевскому пиру отдельную секцию своего сочинения. В первую очередь, обращает на себя внимание оформление величия монарха, выраженное в комплексе его регалий и иерархии мест присутствующих по отношению к королю. Пространственно-ролевой подход к изучению церемониала был предложен Ж. Ле Гоффом **9 и нашел активную поддержку у ряда исследователей (А. Хедеман и Ж.-Кл, Бонне **10). Если попытаться применить данный метод анализа к протоколу постцеремониальных пиров, то становится очевидно, что символически центральное и находящееся на возвышении место короля оформляет его авторитет. Н. Менан, описывая интерьер пиршественной залы, сообщает: «Стол короля располагается обычно напротив камина (т. е. лицом к двери пиршественной алы. — С. П.), на платформе из четырех ступеней два локтя в высоту за балюстрадой под большим балдахином или навесом» **11. Присутствие балдахина или паллиума над королевским креслом также не случайно. Дело в том, что введенный в интерьер тронных и пиршественных зал балдахин приобрел не столько утилитарное, сколько сакральное значение, символизируя высшее покровительство монарху. Ту же задачу возвеличивания выполняли и королевские регалии. Н. Менан, описывающий проведение пира по окончании церемонии королевского посвящения, указывает, что король появляется в пиршественной зале, «... с короной на голове, держа скипетр и "руку Правосудия", затем, когда он садится, большая корона Карла Великого, скипетр и "рука Правосудия" кладутся на стол, где они будут находиться весь обед. Коннетабль держит меч короля, стоя на возвышении за его креслом» **12. В менее торжественных случаях использовалась малая корона, которая уже не снималась, а скипетр присутствовал в левой руке короля только на пирах, посвященных приемам послов, принцев и королей иностранных держав с целью напомнить о суверенитете и величии Франции. Согласно «Французскому церемониалу», во всех остальных случаях, особенно если пиры проходили за пределами дворца, в ратуше Парижа или других городах — король ограничивался малой короной и «рукой Правосудия», означающей справедливое и милосердное правление **13. Как уже отмечалось, места за столом располагались строго согласно рангу присутствующих. Н. Менан сообщает что после благословения стола высшим священником (чаще всего эту роль выполнял епископ Реймский или личный духовник монарха), приглашенные рассаживаются в следующем порядке: «1. Пэры Церкви справа от короля, на пяти или шести местах, на две ступени ниже короля... Они одеты в священнические одежды и митры... 2. Светские пэры по левую руку от короля, на той же высоте, что и пэры Церкви; они сидят, одетые в мантии герцогов, с коронами на головах. 3. Стол послов и папского нунция. Здесь же сидит канцлер Франции. 4. Напротив этого стола находится «стол Чести», где Главный Камергер, одетый так же, как и светские пэры, занимает первое место. Затем — первый дворянин в такой же одежде» **14. Далее располагаются, согласно титулу и месту при дворе, многочисленные духовные и светские сеньоры.

Adel: Когда на церемониях присутствовали королева и престолонаследник, то здесь необходимо отметить характерную особенность: если пир проходил по окончании церемонии королевского посвящения, то принц или брат короля садились по его левую руку, а «королева, — констатирует Н. Менан, — находится на балконе залы, вместе с принцессами и прочими дамами двора, где она может наблюдать за королевским пиром» **15. Такого рода дискриминация была отнюдь не случайной. Историки тендерного направления (в частности, Кл. Шерман) усматривают в этом следствие самого порядка церемонии королевского посвящения, согласно которому французские монархи проходили ее без участия своих супруг **16. Во всех остальных случаях королева присутствовала за главным столом о левую руку от короля. Сопровождающие ее дамы также располагались согласно рангу. Подтверждение тому обнаруживается в более раннем по времени создания источнике — «Хронике Сен-Дени» конца XIV — начала XV вв. При описании королевского въезда в Париж Карла VI 11 ноября 1380г. неизвестный автор отмечает, что на последующем пиршестве присутствовали и представители города: король вышел в пиршественную залу к присутствующим, «... которые были представлены буржуа, прелатами и грандами королевства; и на протяжении трех дней он руководил роскошными пирами. Рыцари и сеньоры состязались все это время в турнирах и военных упражнениях; были приглашены высокородные дамы, которые ради этого случая съехались в Париж и выставили напоказ все свои наряды, чтобы придать этому пиру наибольший блеск» **17, Таким образом, постцеремониальный пир предстает перед нами не просто гастрономическим действом, — его проведение сопряжено с целым рядом дополнительных развлечений: игрой музыкантов, которые, как сообщает уже Н. Менан, «играют беспрерывно при перемене блюд и по приказам главного управляющего» **18, рыцарскими турнирами и балами. Ювенал дез Урсин в своей известной «Истории Карла VI» даже порицает подобный размах: «И три дня был большой бал и пир, где присутствовали дамы, и праздник был грандиозным, просто сумасшедшим» **19. Необходимо отметить еще одну особенность пиров, проводящихся королевским дворам вкупе с городскими кругами: в этом случае знатные горожане получали привилегию лично прислуживать королю. Разумеется, в основной своей массе эти обязанности лежали на тех, кто имел при дворе соответственные должности. Н. Менан сообщает: «Стол Его Величества обслуживается высокопоставленными лицами двора... в следующем порядке: 1. Играющие барабанщики. 2. Герольды. 3. Мэтр-распорядитель стола» **20. Далее перечисляются те, кто непосредственно обслуживал нужды пирующих: «4. Главный Хлебодарь нарезает хлеб, который в первую очередь раздается всем присутствующим в зале. 5. Ему помогает Главный Пекарь Франции, который по обычаю отрезает первый ломоть. 6. Резчик мяса в сопровождении Первого Дворянина, который и подает его королю, и самых знатных горожан» **21. Кроме того, в качестве обслуживающего персонала выступают Главный Певчий и Главный Оруженосец **22. Присутствие столь разнообразных по роду занятий лиц отражает всю степень важности, которую вкладывал двор в проведение пиров, хотя они и не имели самостоятельного церемониального статуса. Очевидно, что проводившиеся так часто, насколько позволял регламент, постцеремониальные пиры являлись неотъемлемой частью повседневной жизни королевской курии. Торжественность и размах их проведения зависели от уровня церемонии, социально положения участников и целого ряда тонкостей этикета, проследить которые в рамках настоящего сообщения не представляется возможным. Важна общая цель, объединяющая данное действо на всех уровнях: от пира во дворце архиепископа г. Реймса по окончании церемонии королевского посвящения до традиционного празднества в городских ратушах по случаю приезда монарха и его двора — стремление продемонстрировать величие королевской династии и суверенитета Франции в глазах гостей-иностранцев посредством комплекса королевских регалий и эмблем- Не менее важным является иерархичный принцип распределения мест присутствующих, символизирующих социальную структуру государства, вершину которой составляют пэры Церкви и света во главе с королем. Символически расположение фигуры монарха в центре стола, окруженного по правую руку шестью пэрами Церкви (архиепископ Реймсский, епископы Шалона, Бовэ, Лангра, Нойона и Лана) и светскими — по левую (герцоги Бургундский, Норманнский и Гиенский, графы Шампанский, Тулузский и Фландрский) знаменует не только союз государства и Церкви, светской и духовной властей. Если обратиться к мнению А. Буро, оно могло трактоваться современниками как акт, тождественный Тайной Вечере Христа и 12 апостолов, хотя сам же французский исследователь признает эту мысль гипотетической, соотнося ее не столько с пирами, сколько с церемонией королевского посвящения **23. Действительно, на наш взгляд, излишне сакрализовывать процедуру постцеремониальных пиров, поскольку по своей структуре и утилитарному предназначению они были ярким и пышным, но в основе своей светским зрелищем, которое было призвано символически подчеркнуть значимость того или иного крупного события как в жизни двора, так и всего Французского королевства.

Adel: Примечания **1 Godefroy Th. Le ceremonial François contenant les cérémonies observées en France / Rec. par Theodore Godefroy et mis en lumière par Denys Godefroy. Paris, 1649. 2 t. **2 Caron M.-Th. La société en France à la fin du Moyen Âge. Paris, 1977. P. 31. **3 Boucher /. La société et mentalités autour de Henry III. Dissertation. Paris, 1981; Idem. La cour de Henry III. Rennd986. 4 t. **4 Barbey J., Être roi. Le roi et son gouvernement en France de Clovis à Louis XVI. Paris, 1992. **5 MacCromack S. Art and Ceremony in Late Antiquity. Berkeley, 1981. P. 1-92. **6 Du Tillet J. Recueil des roys de France, leurs couronne et maison. Paris, 1618. P. 340. **7 Giesey R. E. Modéles de pouvoir dans les riftroyaux en France // Annales ESC, mai-juin 1986. № 3. P. 580. **8 Menin N. Traité historique et chronologique du sacre et couronnement des Rois et des Reines de France depuis Clovis I-er jusqu'à présent... Paris, 1723. **9 Le Goff J. Aspects religieux et sacrés de la monarchie française du X-e au XIII-e siècle // La royauté sacrée dans le Monde crétien: Collection de Royaumont, mars 1989 / Sous dir. de A. Boureau, C. S. Ingerflom. Paris, 1992. P. 19-28. **10 HedemanA. D. Copies in context: The Coronation of Charles V in His «Grandes Chroniques de France» // Coronation Medieval and Early Modern Monarchy Ritual / Ed. J. M. Bak. Toronto, 1990. P. 72-87; Bonne J.-Cl. Rituel de la couleurs // Image et signification. Rencontres de l'École du Louvre. Paris, 1983. 129 fol. **11 Menan N. Op. cit. P. 295-296. **12 Ibid. P. 295. **13 Godefroy Th. Op. cit. P. 450, 561. **14 Menin N. Op. cit. P. 297-299. **15 Ibid. P. 299. **16 Единственное исключение составляла Жаннa Бурбон, жена Карла V. — См.: Sherman Cl. Taking a Second Look: Observations on the Iconography of a French Queen: Jeanne de Bourbon (1338-1378) // Feminism and Art History / Ed. by N.Broude, M. D. Garrard. N.Y., 1982. P. 101-117. **17 Chronique de Saint-Denis // Les entrées royales françaises de 1328 à 1515 / Ed. B. Guennée, Fr. Lehoux. Paris, 1968. P. 57. **18 Menin N. Op. cit. P. 297. **19 Jouvenal des Ursins. Histoire de Charles VI // Les entrées royales françaises... Paris, 1968. P. 58. **20 Menin N. Op. cit. P. 296. **21 Ibid. P. 296-297. **22 Ibid. P. 297. **23 Boureau A. Le simple corps du roi: l'imposée sacralité des souverain françaises. XV-XVII siècles. Paris, 1988.

Adel: Две статьи из сборника статей, показавшиеся наиболее полезными, выложены. Теперь вопрос: что еще следует выложить? Содержание сборника таково. Хачатурян И. А. Запретный плод... или Новая жизнь монаршего двора в отечественной медиевистике 1. Двор как властный институт Усков И. Ф. Кочующие короли: государь и его двор в монастыре Стукалова Т. Ю. Французский королевский двор при Филиппе I и Людовике VI (1060-1137) Варьяш О. И. Двор в династических конфликтах пиренейского средневековья Бойцов М. А. Порядки и беспорядки при дворе графа Тирольского Хачатурян Н. А. Бургундский двор и его властные функции в трактате Оливье де Ля Марша Дмитриева О. В. «Новая бюрократия» при дворе Елизаветы I Тюдор Шишкин В. В. Мужчины в доме французской королевы XVI — XVII вв. Гусарова Т. П. Когда Его Величество далеко 2. Политический театр власти: этикет, церемониал и символика двора Игошина Т. Ю. Атрибуты княжеской повседневности при дворе Верховного магистра Немецкого ордена в Пруссии по Мариенбургской книге главного казначея 1399- 1409 гг. Брагина Л. М. От этикета двора к правилам поведения средних слоев: «Книга о придворном» Бальдассара Кастильоне и «Галатео, или О нравах» Джованни Делла Каза Краснов И. А. Символика английской придворной культуры второй половины XV —XVII вв. Медведев М. Ю. Богемская тема в эмблематике бранденбургского ордена Лебедя Польская С. А. Королевские постцеремониальные пиры в регламенте церемоний французского королевского двора 3. Гости при дворе: «чужие» в качестве придворных. Взгляд со стороны Воскобойников О. С. Гости в культурной жизни двора Фридриха II Штауфена Масиель-Санчес Л. К. Придворная одиссея одного кастильского идальго в XV в. Близнюк С. В. Иностранцы при дворе кипрских королей XIV в. 4. Двор как центр культурной жизни Шрайнер Я. К проблеме культуры византийского двора Челлини К. Г. Стиль жизни ренессансного двора Якова IV в отражении придворной поэзии Каплан А. Я. Судьба Клемана Маро Паменова Л. А. Осень Версаля глазами современников

Adel: Л. М. Брагина (Москва, МГУ) ОТ ЭТИКЕТА ДВОРА К ПРАВИЛАМ ПОВЕДЕНИЯ СРЕДНИХ СЛОЕВ: «КНИГА О ПРИДВОРНОМ» БАЛЬДАССАРЕ КАСТИЛЬОНЕ И «ГАЛАТЕО, ИЛИ О НРАВАХ» ДЖОВАННИ ДЕЛЛА КАЗА Ренессансный двор как особое явление общественной и культурной жизни, со своими специфическими типологическими характеристиками, в Италии начал складываться раньше, чем в других странах Европы, в XV в. К первым десятилетиям XVI в. — эпохе Высокого Возрождения, совпавшей с порой расцвета итальянского ренессансного двора, он обрел уже вековую традицию в Миланском герцогстве и Неаполитанском королевстве и более чем полувековую в Ферраре, Мантуе, Урбино, папском Риме. Вот некоторые данные о численности итальянских дворов: Урбино в начале XVI в. — 350 человек, Рим при папе Льве X — 2000 человек, Мантуя в 30-е годы XVI в. — 800 человек, в то время как двор Миланского герцогства еще в начале XV в. состоял из 600 человек. Разумеется, численный состав дворов не был постоянным и, как правило, зависел от финансовых возможностей правителя. И все же приведенные цифры впечатляют: к примеру, небольшое герцогство Урбино в конце XV в. имело двор, численно превышавший двор французского короля (в 1480 г. он состоял из 270 человек). Однако не масштабы двора главная отличительная черта ренессансной Италии. Важно отметить другую, притом важнейшую их особенность: все перечисленные выше дворы стали центрами культуры Возрождения. Впрочем, лидировали в ее развитии республики – сначала Флоренция, а в XVI в. — Венеция. Установить же прямую зависимость степени развития ренессансной культуры от той или иной формы государственности в Италии невозможно. Были республики (Генуя, Сьена, Лукка), которые оказались слабо затронутыми Возрождением, равно как и некоторые государства монархического типа (к примеру, в Пьемонте). Что же касается ренессансного двора, то его классический образ родился и оказался надолго связан с Италией. Известно, что формированию представлений о ренессансном дворе не только итальянцев, но и всех европейцев немало способствовало знаменитое сочинение Бальдассаре Кастильоне «Книга о придворном», где воссоздана обобщенная модель итальянского двора, образ-утопия, имевший, однако, вполне реальную основу. Бальдассаре Кастильоне (1478 — 1529) был дворянином знатного происхождения, его мать принадлежала к роду правителей Мантуи — Гонзага **2. Он получил отличное гуманистическое образование в Милане и еще молодым человеком был принят на службу при дворе миланского герцога Лодовико Сфорца (Лодовико Моро) и его жены Беатриче д'Эсте. Здесь он пробыл до падения герцогства под натиском французов в 1500 г. Кастильоне еще застал Милан в расцвете экономической мощи и культурного расцвета, В последние десятилетия XV в. на службе у герцога было немало выдающихся деятелей Возрождения, с некоторыми из них Кастильоне, возможно, был лично знаком. В 1483 —1499гг. здесь творил великий Леонардо: проектировал оросительные каналы в поместьях герцога близ Милана, устраивал эффектные придворные спектакли с аллегорическими фигурами, певшими во славу герцога стихи одного из придворных поэтов, придумывал костюмы и декорации участников джостр — состязаний на копьях. Леонардо писал в Милане свою фреску «Тайная вечеря» и сооружал конную статую Лодовико Сфорца, позже расстрелянную французами. На службе у герцога был знаменитый зодчий Браманте, выполнявший тогда в Милане крупные военно-инженерные работы. В те же годы часто бывали при дворе выдающийся математик Пачоли, друживший с Леонардо, и один из крупнейших физиков того времени Джордже Балла **3. Оба преподавали в университете Павии, имевшем тесные связи с Миланом. Впечатления Кастильоне от пышного миланского двора и атмосферы его культурной жизни не могли не сказаться и позже, при работе над «Книгой о придворном».

Adel: В 1500 г. Кастильоне перешел на службу к маркизу Мантуи Франческо Гонзага. В конце XV — начале XVI в. здесь существовал яркий ренессансный двор с театральными представлениями, турнирами, литературными и музыкальными увлечениями. Заказы Гонзага выполняли крупнейшие архитекторы и художники — Леон Баттиста Альберти, создавший для Мантуи проекты двух церквей, уроженец города Мантенья, расписавший жилые покои маркиза, и другие мастера Возрождения. Превращению Мантуи в один из ведущих центров ренессансной культуры активно способствовала жена маркиза Изабелла д'Эсте, славившаяся высокой образованностью и утонченным художественным вкусом. Однако пребывание Кастильоне в Мантуе оказалось не очень долгим: в 1504 г. он принял предложение Гвидобальдо Монтефельто, герцога Урбино, поступить К нему на службу. В Урбино Кастильоне оставался до 1516 г. (с 1508 г. после смерти Гвидобальдо — при новом герцоге Франческо Мария делла Ровере). В эти годы Кастильоне довелось посещать и другие европейские дворы: с осени 1506 г. до весны 1507 г. он был послом у английского короля Генриха VII; вскоре по возвращении его направили с миссией к королю Франции Людовику XII в Милан, оказавшийся под властью короля в ходе Итальянских войн. Таким образом, впечатлений о жизни различных дворов Кастильоне накопил немало, что давало ему простор для сравнений. И все же именно урбинский двор, отличавшийся особой изысканностью, исследователи считают главным прототипом ренессансного двора, описанного в «Книге о придворном», тем более что сам автор делает персонажами этого сочинения, созданного в жанре диалога, реальных лиц, живших при дворе Гвидобальдо в 1507 — 1508гг. (именно тогда Кастильоне начал работу над своим произведением). Урбинское герцогство (с 1213 г. — феод семейства Монтефельтро) было одним из многочисленных небольших государств Италии. Оно получило широкую известность во второй половине XV — начале XVI в. при Федериго да Монтефельтро и его сыне Гвидобальдо, правившем после смерти отца в 1482 — 1508гг. Расположенное в области Марке, герцогство включало средневековый по облику город Урбино с его округой. При Федериго над городом поднялся мощным массивом замок-дворец (палаццо дукале), выстроенный в последней трети XV в. двумя знаменитыми архитекторами — Лучано да Лаурана, создавшим, в частности, прославленный ренессансный парадный двор замка с его аркадами и колоннадой, и Франческо ди Джордже Мартино из Сьены. Последний внес в строительство черты чисто тосканского Ренессанса, по его рисункам были созданы поразительные по красоте порталы и обрамления дверей внутри здания, камины, декор потолков, стен, мебели. Герцоги привлекли к обустройству интерьеров дворца и городскому строительству также многих других знаменитых архитекторов, Скульпторов, живописцев, мастеров по интарсиям, керамистов. Это были Паоло Учелло, Пьеро делла Франческа, Мелоццо да Форли, Лука делла Роббиа, Виварини, испанец Педро Берругете, фламандец Юстус из Рента. Достаточно вспомнить лишь некоторые работы, например, Пьеро делла Франческа: портреты герцогской четы — самого Федериго да Монтефельтро и его жены Баттисты Сфорца, а также знаменитое «Бичевание Христа», где был изображен среди других фигур знаток платоновской философии кардинал Виссарион, друг герцога.

Adel: Студиоло, комната для занятий герцога, было украшено множеством интарсии, отражавших интерес владельца к астрономии, математике, музыке и другим наукам. В нишах по рисункам Боттичелли были сделаны изображения четырех божественных добродетелей, а в верхней части комнаты в два ряда помещены портреты, реальные и фантастические, двадцати восьми знаменитых мужей от Моисея и Цицерона до учителя Федериго — прославленного итальянского педагога Витторино да Фельтре **4. При дворе герцогов часто бывали известные поэты и писатели — Пьетро Бембо, живший здесь в течение нескольких лет, Бернардо Биббиена, Якопо Садолето и многие другие, Их привлекали не только театральные представления и литературные чтения, постоянно проводившиеся при урбинском дворе, но и богатейшая герцогская библиотека, одна из лучших в Европе, При дворце в Урбино был создан скрипторий, где 30 переписчиков копировали античные и современные рукописи. Разумеется, обустройство дворца и создание библиотеки требовали огромных средств, но следует напомнить, что Федериго да Монтефельтро был профессиональным и довольно удачливым кондотьером. В атмосфере Урбино формировался талант молодого Рафаэля, с которым впоследствии Кастильоне находился в тесных Дружеских отношениях (он познакомился с ним в Риме, когда был послом при дворе папы Льва X). В годы службы при дворе Урбинских герцогов Кастильоне не только с честью выполнял военные и дипломатические обязанности, но и активно включился в театральную и литературную жизнь двора. Стимулом к творчеству были и часто устраивавшиеся театрализованные карнавалы — Кастильоне нередко писал прологи и интермедии к ним, а с карнавалом 1506 г. связана одна из его эклог, посвященная прославлению герцогини Елизаветы Гонзага. Царившая при урбинском дворе атмосфера творческих поисков, разнообразия интеллектуальных интересов вдохновила Кастильоне на создание широко прославившей его «Книги о придворном». Он работал над этим сочинением многие годы (окончательно завершил в 1524 г.) Впервые напечатанная в 1528 г. в Венеции в типографии Мануциев «Книга о придворном» еще в XVI в. многократно переиздавалась на итальянском, а также в переводах и переложениях на другие европейские языки (она была известна в Англии, Франции, Испании, других странах) **5.

Adel: В «Придворном» Кастильоне читателей привлекали не только художественные достоинства этого яркого литературного произведения, богатство этических и эстетических идей, но, возможно, и гуманистический идеал всесторонне развитой личности, преломленный в образе идеального придворного эпохи Возрождения, равно как и романтизация придворной жизни. В изображении Кастильоне она предстает настолько естественно, что может показаться, будто автор «списал» ее с жизни урбинского двора начала XVI в. Между тем сама эта «безыскусная правдивость» — тонкий художественный прием, входивший в замысел Кастильоне и мастерски использованный им в его сочинении. Оно состоит из четырех книг, сюжет которых сводятся к описанию четырех вечеров, которые проводило урбинское придворное общество во главе с герцогиней Елизаветой Гонзага, женой Гвидобальдо, в марте 1507 г. **6 Здесь вели беседы о достоинствах придворного и роли придворной дамы, о любви, красоте, правилах этикета, и многих иных вопросах, включая развитие литературного итальянского языка. Изучение «Книги о придворном» имеет давнюю историографическую традицию **7. Эта работа интересовала и отечественных исследователей **8. Перевод на русский язык двух сочинений Кастильоне был впервые осуществлен О. Ф. Кудрявцевым **9. В настоящей статье сделана попытка рассмотреть образ идеального придворного у Кастильоне как бы в «интерьере двора» и проследить дальнейшую трансформацию гуманистических представлений о человеке в определенном социальном ракурсе уже у другого видного итальянского автора XVI в. — Джованни делла Каза. Идеальный придворный у Кастильоне — человек именно дворянского происхождения, он наделен всеми чертами присущего ему благородства. Он — поборник честя и доблести, отважен, соблюдает верность в военном деле тому, кому служит. Он должен обладать крепким, тренированным телом, отлично владеть оружием. Соблюдая свое достоинство, проявляя смелость, когда того требуют обстоятельства, придворный, однако, должен избегать безрассудства — решаться на поединок, например, ему следует лишь в том случае, если задета честь (Книга I, главы XIV, XVII, XXI, XXII), Традиционные рыцарские доблести — а военное дело Кастильоне считает главным призванием придворного — лишь одна из граней облика приближенного ко двору, который создает Кастильоне. Его идеальный придворный должен обладать и многими другими совершенствами и достоинствами. Главное из них — грация. В сочинении Кастильоне «грация» — понятие ключевое, многозначное, на нем строится вся этико-эстетическая концепция автора. «Итак, я хочу, чтобы Придворный... помимо благородного происхождения имел бы от природы не только ум, красивую осанку и лицо, но и некую грацию, и, как говорят, породу, что с первого взгляда делало бы его приятным и любезным всякому. Пусть это будет и украшением, которым исполнены и пронизаны все его действия, и очевидным признаком того, что человек сей достоин общества и милости любого великого государя» (I, XIV). Грация здесь — природный дар, даже признак породы, она эстетизирует облик и поведение человека, делает его обаятельным, приятным для окружающих. Именно грация позволит придворному обрести милость государя. Но если природа наградила человека, этим даром не сполна, ущерб можно восполнить трудом и усердием — упражнениями, тренировкой тела, воспитанием душевных свойств (I, XXIV).

Adel: Рисуя образ идеального придворного, Кастильоне проецирует нормы гуманистического понимания человека как свободного творца самого себя на весь микросоциум — придворное общество. Грация, включающая приятность и изящество манер, такт, обаяние — качества, которые многократно отмечаются собеседниками диалога в сочинении Кастильоне, необходимы придворному, чтобы органично вписаться в достаточно узкую среду ему подобных, обладающих сходными высокими качествами. Она же может ему помочь выделиться в круге их придворных. Гуманистические представления о саморазвитии человека, о его способностях независимо от своего социального статуса развернуть во всей полноте высокие познавательные и творческие способности у Кастильоне трансформируются. Они приобретают четкие социальные границы — придворная среда, состоящая из лиц благородного звания, государевых слуг. И все же, когда речь заходит о путях достижения идеала, о формировании образцового придворного, Кастильоне оказывается верным уже более чем вековой гуманистической традиции воспитания и образования. Этико-эстетические позиции писателя имеют в основе гуманистические принципы. Кастильоне следует устоявшимся гуманистическим представлениям: высокие нравственные качества человека дополняются и развиваются образованием. «Что касается нашего Придворного, то мы оставим в стороне советы многих мудрых философов, которые пишут на сей предмет, определяют добродетели души и очень тонко разбирают их достоинства, и скажем коротко, имея в виду стоящую перед нами задачу: достаточно, если он будет, как говорится, человеком добропорядочным и честным, ибо в этом подразумевается благоразумие, добродетельность, смелость, воздержанность и все иные качества, подобающие столь высокой репутации» (I, XLI). В этом пассаже Кастильоне нарочито отстраняется от умозрительного теоретизирования по вопросам моральной философии, видя свою задачу в прагматическом отборе тех этических норм, которые необходимы всякому человеку, особенно придворному. Набор таких добродетелей достаточно широк: доброта и любезность, великодушие и благочестивость, честность и добропорядочность, благоразумие и воздержанность, наконец, учтивость, такт и радушие. Нет сомнения у Кастильоне и в необходимости широкой образованности для идеального придворного: «Кроме добропорядочности главным и истинным украшением души каждого, я полагаю, является образованность. Хотя французы благородным делом признают одно лишь военное дело, все же другие занятия не ставят ни во что» (I, Х1ЛУ). В отличие от средневековых представлений о рыцарской доблести, выразителями которых у Кастильоне оказываются французы, дворянину-придворному необходима образованность. «В науках он должен быть образован более чем удовлетворительно, по крайней мере в тех, которые мы зовем гуманитарными; он должен иметь познания не только в латинском, но и в греческом языке... Пусть он будет сведущ в поэзии и не менее — в красноречии и истории, а сверх того искусно пишет прозой и стихами, в особенности на нашем народном языке» (I, ХLIV). Гуманистическая образованность (знание не только латинского, но и греческого языка как ее основа) в начале XVI в. была нормой для высших слоев общества Италии, и придворная среда не могла быть исключением, тем более что широкая эрудиция нового плана отличала и многих итальянских государей. Конечно, речь не шла в «Книге о придворном» о творчестве в сфере гуманитарных дисциплин или искусстве — придворный должен быть эрудитом, способным к самостоятельным суждениям по разным вопросам — от военного искусства до поэзии и живописи. Ему необходима и культура самой речи (ХLIV, LII). Чистоте и изяществу итальянского языка, охране его от «варваризмов» (французских и испанских слов) и неотесанности простонародной речи в сочинении Кастильоне посвящен обширный пассаж, включавший читателя в дискуссию первых десятилетий XVI в. о путях формирования литературного итальянского языка (в ней принимали участие Пьетро Бембо и многие другие писатели). Кастильоне делает своего идеального придворного не только классически образованным, но и в духе времени хорошо владеющим литературным итальянским языком. Речь должна быть четкой, изысканной по стилю, доступной для понимания слушателей и, разумеется, проникнута мыслью и украшена риторическими приемами. Словом, форма речи — тоже одно из проявлений грации: «... плавный выговор, подобающие манеры и жесты... располагающее выражение лица и взгляд, который, сообразуясь с содержанием слов, наделял бы их привлекательностью (grazia)... Но во всем этом будет мало проку, если мысли, выраженные в словах, не будут прекрасными, умными, острыми, изысканными и серьезными, как необходимо» (I, XXXIII). Культура речи предполагает, кроме прочего, и эстетическое совершенство. Эстетизация образа-идеала придворного очень последовательно проводится в сочинении Кастильоне. Не случайно образование придворного, по мысли автора, следует дополнить занятиями поэзией, музыкой и живописью, что поможет ему формировать высокий вкус и правильные, со знанием дела взгляды на литературу и искусство.

Adel: Кастильоне акцентирует еще одну и притом весьма важную черту своего героя — эстетическую безупречность поведения, которую именует грациозностью, раскованностью, но без излишней аффектации и нарочитости, легкостью, элегантностью, «безыскусной и чарующей простотой, которая столь располагает к себе души людей» (I, XXVII). Стремясь к совершенству, придворный — человек особого статуса, определяемого государевой службой при дворе, должен добиваться не только профессионализма, прежде всего в военном деле. Для эпохи Высокого Возрождения характерно, что придворный должен формировать себя также эстетически, подобно тому, как художник создает произведение искусства. Главная задача при этом — он всем своим обликом и манерами не должен выказывать искусственность поведения, но быть максимально естественным, ибо это и составляет истинную суть грациозности, которая делает человека чрезвычайно привлекательным и любезным людям (I, XXVI). Антипод грации — аффектация и всякого рода нарочитость, манерность, неестественность — решительно осуждаются участниками диалога в «Книге о придворном». Итак, Кастильоне четко обрисовывает контуры образа-идеала придворного, создавая ренессансную этико-эстетическую модель, призванную стать образцом для подражания. Сохраняя некоторые черты рыцарского идеала, образ придворного у Кастильоне обогащается гуманистическими этико-эстетическими идеями: важнейшей ценностью становится образованность, а добропорядочность оказывается неразрывно связанной с грацией — красотой мысли, речи, всего поведения. Хотя идеал Кастильоне имеет четкий социальный адрес — придворную среду, этот идеал обретает в его сочинении более широкий смысл, примыкая к традиции гуманистического учения о человеке. В ренессансном духе прописан в «Книге о придворном» и этикет урбинского двора, поданный не главной сюжетной линией произведения, но достаточно выразительным фоном. Кастильоне воссоздает атмосферу придворной жизни у герцогов Урбино, возможно, немало идеализируя ее, но как бы продолжая намеченную еще Боккаччо в обрамлении к новеллам «Декамерона» утопическую идиллию микросоциума. Кастильоне, однако, облекает идеализацию в одежды правдоподобия, поименно перечисляя «благородных кавалеров», подолгу живших в Урбино или часто посещавших двор герцогов; «так что беспрерывно сюда приезжали поэты, музыканты, всякого рода острословы и другие наиболее прославленные на той или иной стезе люди Италия» (I, V). При дворе герцогов Монтефельтро царит атмосфера взаимного уважения и дружелюбия, свободной раскованности и непринужденности в поведении и речах. На вечерах, устраиваемых герцогиней, все ее гости рассаживаются, не соблюдая чинов, титулов и придворной иерархии, но так, как удобно каждому (I, VI). В беседах на заданную тему (таким был и разговор об идеальном придворном) гости герцогини оказываются равноправными участниками. Здесь ценятся ум, познания, уважение к чужому мнению, острословие, шутка. Нельзя не заметить в этом некоторого сходства с тем стилем общения, который складывался в гуманистических кружках и академиях, где избегали диктата и авторитарности суждений, но приветствовали дискуссии и поощряли творческую мысль. Разумеется, было и различие: в «малом обществе» двора, на вечерах герцогини собирались «благородные кавалеры» и дамы, тогда как в кружках интеллектуалов бывали лица самого разного социального положения, их главным отличием были познания и талант. Важнее, однако, подчеркнуть сходство стиля общения в разных социально-культурных сферах — оно не удивительно. Культура Возрождения, особенно в пору своего расцвета в конце XV — первые десятилетия XVI в., оказывала заметное и порой очень глубокое воздействие на жизнь итальянского общества. «Книга о придворном» — яркое свидетельство влияния гуманизме на придворную среду. Образ-идеал придворного, столь четко вылепленный Кастильоне, хорошо знавшим ренессансные итальянские дворы, как бы поднимал далекие от него жизненные реалии до высот гуманистической утопии, что вполне осознавал и сам писатель.

Adel: Воздавая хвалу урбинскому двору, как и герцогскому дворцу, подчеркивая, что это лучший двор Италии, Кастильоне объясняет, почему именно здесь возник разговор об идеальном придворном. Во-первых, тут были реальные прототипы, а во-вторых, и это, пожалуй, главное — «дабы усмирить иных высоко мнящих о себе и ни на что не годных глупцов, которые надеются стяжать имя хорошего Придворного» (I, XII). «И если мне в моем описании не удалось приблизиться к образу оного, то еще меньше старания употребят придворные, чтобы делами приблизиться к конечной цели, какую я им начертал» (I, Ш). «Книга о придворном», ставшая очень популярной, очевидно, смогла достичь цели, поставленной ее автором: она стала своеобразным эталоном поведения при дворе, научала ренессансному этикету, а также этико-эстетическому самоформированию дворян в их стремлении выделиться на государевой службе. Следствием широкого интереса к сочинению Кастильоне была и неизбежная популяризация его идей, равно как и корректировка тех норм поведения, которые были поданы им на столь высоком дворянско-придворном уровне. Доказательство мы находим в произведении Джованни Делла Каза «Галатео, или О нравах», написанном в начале 1550-х годов, т. е. немногим более двадцати лет спустя после первого издания «Книги придворном» Кастильоне.

Adel: Джованни Делла Каза (1503 — 1556 гг.) — выходец из аристократической флорентийской фамилии, получил юридическое образование в Болонье и значительную часть жизни провел в Риме на церковной службе, начав с должности скромного каноника и закончив карьеру архиепископом Беневенто, нунцием в Венецианской республике, участником Тридентского собора. Делла Каза был блестящим оратором и известным литератором, занимался переводами с греческого и латинского на итальянский, писал стихи, создавал биографии современников (в частности, Пьетро Бембо). Наибольшую известность получило его сочинение «Галатео, или О нравах» (Galateo ovvero dei costumi), написанное в 1551 —1554 гг. Оно было напечатано в 1558 г., уже после смерти автора, и многократно издавалось в XVI и XVII вв. как на итальянском, так и в переводах на другие европейские языки. Делла Каза обращает свой труд к племяннику Аннибале Ручеллаи, дабы наставить его в добрых нравах. При этом речь не идет о воспитании сугубо аристократическом (автор порой нелестно отзывается о знати, подчеркивая ее эгоизм и спесивость), но о нравственном облике и манерах, которые пристали людям состоятельным, хотя и не обязательно родовитым. Автор «Галатео» (это латинизированное имя его друга, подавшего ему идею написать трактат о нравах) не считает нужным подробно рассуждать о добродетелях, ибо не стремится создавать морализирующее сочинение. Отмечая главные добродетели нравственного человека — щедрость и постоянство, великодушие и справедливость, учтивость и благовоспитанность, — он считает их непременной основой не только добропорядочности, но и хороших манер. Все внимание он уделяет последним, ибо полагает их особенно важными, поскольку они проявляется каждодневно и живущему в обществе человеку необходимы, чтобы располагать к себе людей. Диапазон правил поведения, которые старается внушить своему племяннику Делла Каза, чрезвычайно широк: от соблюдения норм гигиены, аккуратного и учтивого застолья до формы общения с людьми разного звания и речевого этикета **10. При этом наставления лишены дидактической сухости, а методом убеждения служат литературные примеры, в частности, из «Декамерона» Боккаччо. Воспроизведем шкалу предлагаемых автором «Галатео» правил добронравия, начиная с «низших», о которых, кстати, нет и речи в «Книге о придворном» Кастильоне. Входя порой в натуралистические детали, Делла Каза наставляет: нужно щадить обоняние, слух и зрение окружающих — сталкивать их с разного рода гадостями непристойно. Нельзя зевать, чихать и кашлять в обществе и даже петь, если не имеешь голоса, дабы не оскорблять чужой слух. Нужно правильно вести себя за столом — не проявлять склонности к обжорству, не чавкать, не пачкать руки во время еды и тем более не вытирать их об одежду. Необходимо хорошо одеваться, следить за модой и не противиться в одежде общепринятым обычаям (Главы I —VII).

Adel: Главное же, что настойчиво внушает своему племяннику Делла Каза, нельзя ни в чем проявлять неуважение к другим людям. Поэтому заслуживают осуждения, по его мнению, высокомерие и строптивость, стремление делать все наперекор другим. Не следует проявлять тщеславие и важничать. Располагает к себе тот, кто умеет держаться с людьми по-дружески (VIII, IX). Уважение к обществу, в котором оказываешься, подчеркивает Делла Каза, проявляется и в характере беседы. Следует избегать как грустных тем, так и пустых разговоров, не нужно опускаться и до бытовых мелочей. И конечно, нельзя лгать и обманывать, пользуясь доверчивостью слушателей (XI). Во взаимном общении люди хотят лишь того, что оно может дать, считает Делла Каза, прежде всего благорасположения, уважения, веселья и прочих радостей. А потому нельзя выказывать своей речью неуважение к обществу (VI). Идея уважительного отношения к людям — лейтмотив всего сочинения автора. Он не устает повторять, что нельзя выказывать свое превосходство, но наоборот, следует быть почтительным с теми, с кем водишь знакомство (VIII). Делла Каза убежден, что человек не должен похваляться ни своей знатностью, ни почестями, ни богатством, ни тем более умом. Во всем следует соблюдать меру — не принижать, не возвеличивать себя, «но все же лучше немного умалить свои заслуги, чем их превозносить» (XIII). Достоинство и скромность — подлинное украшение благонравного человека, и с этой точки зрения лишены смысл всякого рода церемонии, по мнению автора «Галатео». Церемонии он считает пустым изъявлением почтения: расшаркивания, любезные обращения и т. п. отдают неискренностью, льстивым притворством. Здесь Делла Каза решительно отступает от правил придворного этикета и выдвигает простоту и непринужденность, даже равенство в общении людей разного статуса как принцип хорошего тона. Впрочем, замечает он, существуют и церемонии, закрепленные обычаем, — их следует соблюдать, учитывая традиции того или иного города. К примеру, помпезные неаполитанские манеры нельзя перенести во Флоренцию. И наоборот, флорентийские скромные манеры окажутся некстати среди неаполитанской знати (XVI). Делла Каза не ригорист и склонен признавать относительность правил поведения. Однако и в этом случае принцип уважительности оказывается главным — следует с почтением относиться к чужим традициям. И все же вопросу о церемониях автор «Галатео» уделяет немало внимания, выказывая себя убежденным противником увлечения (не оправданного обстоятельствами) церемониалом: он считает такое увлечение противоестественным и, главное, — неуместным в общении людей разного социального статуса. В основе его позиции, — гуманистическая идея достоинства человека, которое как бы принижается нарочитым расшаркиванием перед другим человеком. Делла Каза не склонен принимать, по крайней мере в частном обиходе, традиции церемониала, сложившиеся в иерархическом обществе средневековья. Сохранению собственного достоинства и уважению к другим людям не могут служить, по его мнению, ни льстивость, которую пестует церемониал, ни в равной мере оскорбления в чей-либо адрес. Хорошее воспитание должно исключать и то и другое. Это не мешает, однако, шутить и острословить, не задевая самолюбия собеседника. Но острое слово «должно быть тонким и изящным» (XX). Нужно стремиться к тому, чтобы беседа была приятной, а это во многом зависит от разговорного языка, считает Делла Каза; следует избегать неблагозвучных и двусмысленных слов и не увлекаться иностранными словечками и выражениями. Как и Кастильоне, Делла Каза подробно останавливается в своем сочинении на лингвистических вопросах, ратует за чистоту и изящество итальянского языка (XXII, XXIII). Автор «Галатео» осуждает многоречивость и пустословие, видя в этом также неуважение к собеседнику (XXIV).



полная версия страницы