Форум » Клуб вдумчивых читателей » Сокровища кардинала Мазарини. Обсуждение книги Антона Маркова » Ответить
Сокровища кардинала Мазарини. Обсуждение книги Антона Маркова
Джулия: НЕОБХОДИМОЕ ПОЯСНЕНИЕ Ну вот, мои цепкие ручки добрались до произведения г-на Маркова. Я не пожалела денег и купила книгу, о которой давно слышала. Года четыре тому назад благодаря любезности Treville целая группа мушкетероманов имела возможность ознакомиться со сценарием очередной, финальной части саги о мушкетерах. Тогда сама мысль о возможности воплотить сценарий на экране вызывала улыбку. Да, хотелось. Но все мы люди взрослые и понимаем, что кино просто так не снимается. Нужны огромные деньги. Честно говорю – в сценарии не было и половины того, что я теперь нашла в книге. Был сценарий как сценарий – это вообще жанр крайне специфический. Когда начались съемки фильма, лично мне стало как-то не по себе. Но я надеялась. Надеюсь и до сих пор, несмотря на то, что шедевр г-на Маркова уже прочитан весьма внимательно. Ибо фильм и книга, как известно, часто никак не стыкуются. Из всех известных мне попыток написать книгу по сценарию удачной нельзя признать ни одну. По сценарию может выйти весьма приличная компьютерная игра. Но книга – нет. Если честно, мне искренне жаль бедного Антона Маркова, милого мальчика, который теперь будет козлом отпущения. Ибо ему вообще не стоило связываться с уважаемым режиссером Г.Э. Юнгвальд-Хилькевичем. Конечно, автор книги «Сокровища кардинала Мазарини» А. Марков и идейный вдохновитель проекта в целом Г.Э. Юнгвальд-Хилькевич сразу оговорились: да, господа, вы имеете дело с нашим замыслом. Дюма здесь ни при чем. Ну, раз авторский замысел по мотивам Дюма – мы получили экранизированный фанфик. Экранизацию обсуждать пока нечего, ее никто не видел. А книга – вот она. Раз она издана – мы имеем полное право ее обсуждать. Что отметила я? Задумок, примерно равных по масштабу той, что воплотил Антон Марков, у каждого из нас рождается по сотне в день. Но, к счастью для человечества, большинство этих задумок умирает тут же – под тихое и слегка удивленное хихиканье аффтара: «Не, ну как моя умная голова могла выдумать такую муть/дурь/нелепицу?!». Задумка этого уровня, воплотившаяся в текст и показанная паре самых близких друзей, обычно тоже долго не живет. Во время разбора накопившихся бумажных завалов каждый из нас хотя бы раз в жизни отправлял свое творение в ведро для мусора. Поорвав на мелкие клочки. Потому как – стыдно. Хорошо. Допустим, вы работали на заказ, сделали то, о чем вас попросили (наспех!) и согласились поставить свое имя на обложке. Заказчик шесть месяцев или около того трепал вам нервы и требовал максимального соответствия литературного текста и сценария, издательство требовало выдерживать сроки, вы были ограничены ЧУЖОЙ волей. Ваши творческие крылья были подрезаны до основания. Вы даже могли с самого начала осознавать, что ваша левая пятка выдала очевидную халтуру. За которую получит от читателей не только она, но и все тело, включая голову. Но издать книгу, в которой 447 страниц, БЕЗ ЛИТЕРАТУРНОЙ РЕДАКТУРЫ?! Ребята, да я сама нынче утром обалдела! Три раза проглядывала чуть не под лупой выходные данные - вдруг понапрасну обижу людей? Выпускающий редактор. Художественный редактор. Технолог. Операторы компьютерной верстки. Корректоры. И ВСЕ!!! Результаты труда всех людей, чьи специальности я только что перечислила, очевиден. Но корректура – это совершенно иной процесс. Литературного редактора нет! И пометки «Книга издана в авторской редакции» тоже нет! Осознав это, я уже не удивляюсь тому, что творится внутри. Что там? Море ляпов чисто стилистических, которые вызывают здоровый смех даже у тех, кто Дюма не любит. Разваливающийся на куски сюжет. Персонажи, которые похожи на картонных кукол и к Дюма не имеют никакого отношения, кроме имен. Достаточное количество глупых пафосных кусков. Несколько интересных идей, которые напрочь убиты авторским воплощением. Штампованные фразы и суждения. Знаете, я почувствовала невольную гордость за тех авторов, которые выставляют свои фики здесь. Девчонки, мы – гениальные. Без шуток. Ибо если «Вагриус», солидное издательство с именем, принял в печать творение Маркова, то мы имеем полное право открывать дверь в издательства пинком. Для того, чтобы вы поняли, о чем я, рискну нарушить закон об авторских и смежных правах и выложить на форум ДЛЯ НЕКОММЕРЧЕСКОГО ИСПОЛЬЗОВАНИЯ первую главу. Хотя бы несколько отрывков. Остальные «перлы» уйдут в тему про нелепости в фанфиках. Читайте. Те, у кого есть весь текст книги, или те, кто хотя бы видел ее – добро пожаловать в эту тему для обсуждения.
Джулия: Evgenia пишет: Пожалуйста, говорите шепотом и со мной. Комментарий от моей коллеги: - Добавь еще: и не здесь.
Женевьева: Evgenia пишет: К иезуитскому счастью Во-о-от оно сча-астье... Только, почему-то, иезуитское Evgenia пишет: стены выглядели как стены, мостовая как мостовая удивительно, правда? Evgenia пишет: нашпигованное сведениями сознание. интересно, а под каким соусом лучше подавать это сознание? Evgenia пишет: следить, следить и еще раз следить за кардиналом, итальянцем и монахом. ну, правильно: три человека, значит, и следить надо три раза. Evgenia пишет: На обратном пути ничего выдающегося не произошло, за исключением того, что кардинала зарезали. Ноу комментс. Evgenia пишет: Тишина от д'Олива сменилась душным шепотом около дома, где Вернье заприметил опытным глазом охотника нескольких переодетых гвардейцев, что сновали под его окнами и косились на его дверь. А душный шепот от гвардейской переодетой засады сменился удушливыми мечтаниями, как бы его, увлеченно растворяющегося в своих переваренных мыслях, где он опытным разохотившимся глазом разглядел много интересного, не напоили затаившимся за трепетно вздыхающими на ветру занавесками ядом.
Арамисоманка: Да уж, книжка троечная, хоть и милая по-своему. Благодарна автору за своего любимого героя-догадайтесь по нику-но не более. За таких иезуитов, детскость изложения, и такого Кольбера, не говоря уже о мистике- надо бить.
Фуфик :): Один плюс в этой книге: прочитаешь и сразу чувствуешь себя не таким уж плохим писателем! :))
Джоанна: Фуфик :) пишет: прочитаешь и сразу чувствуешь себя не таким уж плохим писателем! :)) Надо посоветовать владельцам книжных магазинов продавать ее в разделе пособий по психотренингу.
Леди Лора: Джоанна пишет: Надо посоветовать владельцам книжных магазинов продавать ее в разделе пособий по психотренингу. Мммм а я посоветовала бы ввести ее в список обязательных к прочтению томов в литинститутах и прочих вузах где студентов учат писать. Дабы знали молодые аффтары, как писать не следует
Evgenia: Дальше, дальше... Огюст поднял голову и увидел человека в черной монашеской рясе. Он сидел неподвижно в кресле, и низко надвинутый капюшон скрывал половину лица. Был виден только кончик крючковатого носа, впалые щеки и рот, напоминающий плохо заживший шрам от удара мечом. Разлепив узкие губы, отец д'Олива произнес глухим, словно обезвоженным, голосом: — Вы заставили нас ждать, господин Вернье. Огюст нервно стал вспоминать, когда же он получил приказ явиться к генералу ордена, и с ужасом понял, что он его не получал. Неизвестно каким по счету чувством он запретил себе перечить черному монаху и решил как бы продолжить никогда не начинавшийся разговор. — Преподобный отец д'Олива, за моим домом все время следили люди Кольбера, и мне пришлось скрываться. Я устроился суфлером в театр де Мольера. — К этому жалкому еретику? — Увы, отец д'Олива. — За что караешь, Господи! — вздохнул генерал ордена. — И вы подсказывали слова богохульникам? — Мне ничего не оставалось делать. — Надеюсь, вы подскажете верным слугам господа, где спрятал сокровища Мазарини? — Для меня большая честь помочь ордену иезуитов, но... — голос Огюста оборвался и засох в горле. — Но? Вернье надо было отвечать немедленно, иначе его молчание могли бы истолковать как укрывание чего-то важного. Однако пересохшее горло не давало произнести ни слова. Сжав кончик языка зубами, Огюст вызвал слюну и сдавленно проговорил: — Я знаю лишь приблизительное место. — Это место приблизительно с Англию? — хмыкнул д'Олива, отчего Вернье сжался. — Нет, два квартала в Лондоне. В которых я потерял Мазарини. — Как бы вам не пришлось потерять большее из-за нерасторопности. Поджилки жизни затряслись в Огюсте. Он опустил голову и захотел заплакать, как в детстве. Однако детство не возвращалось. Психология по-иезуитски. Д'Олива, не мигая, глядел на Вернье. К его прискорбию, это был единственный человек, который хоть что-то знал о последних днях Мазарини. «Клинок», зарезавший кардинала, отправился на тот свет через день после исполнения своего задания. Преподобный отец сейчас горько жалел об этом, потому что убийца мог слышать последние вздохи итальянца, и вполне возможно, что в этих вздохах мелькало слово «перстень». Но... Что сделано, то сделано. Д'Олива сверлил глазами душу Огюста и пытался разгадать, что и в какой степени тому известно. Получил ли он задание следить за перстнем бессмертия или только подглядывал за сокровищами? «В любом случае нужно держать этого человека при себе, — думал «За что караешь, Господи», — и быть с ним внимательным и добрым. Доброта развязывает языки не хуже, чем стакан вина». — Видел ли ты, брат, перстень на руке итальянца? — доверительно спросил д'Олива. Бывший суфлер поднял голову, и благодарность за то, что его прощают, что его всего лишь ударили по голове дубиной, а не по шее топором, залила его глаза скупыми мужскими слезами. — О... — только и смог выговорить Вернье и пополз на коленях к генералу. — О... — подыскивал он подходящее слово на эту букву и вдруг нашел: — Отец д'Олива!..
Evgenia: Проблемы отцов и детей. Тот, кого Арамис не мог назвать своим сыном, сидел в комнате и смотрел на того, кого не мог назвать своим отцом. На плечах Анри лежали крепкие руки слуг, потому что он уже несколько раз порывался вскочить, слушая поучения герцога. Де Лонгвиль уже прочитал ему наставления об опасностях двора, подстерегающих каждого, кто приближается к короне; далее он напомнил некоторые сведения из жизни королевы Анны, которые, по его мнению, доказывали правильность предыдущей мысли; затем герцог коснулся дипломатических игр Европы, все сведя к воспоминаниям о бурных днях Фронды и о той удивительной роли, которую сыграла в ней Анна Женевьева де Бурбон-Конде, а проще говоря, герцогиня де Лонгвиль; и в конце концов пришел к заключению: — Я запираю вас для вашего же блага, Анри. Чтобы вы не наделали глупостей и не угодили в какой-нибудь заговор. А все это — заговор, поверьте моему отцовскому опыту. — Герцог, но мы разговаривали с королевой исключительно на семейные темы. — Конечно! Он не понимает! Королевская семья и заговор для него разные вещи! Это все ваше воспитание, герцогиня, — ткнул пальцем в сторону стоящей бледной жены де Лонгвиль. — Это ваша наивность. Но меня вовремя предупредили. — Кто? — Анри сорвался бы с места, если бы не руки слуг. — Нет, вы посмотрите на него: ему уже нужны имена! Он уже заражен интригами. И все это за полчаса общения с королевой Анной! — Скажите мне, кто? — более спокойно, но так же настойчиво спросил юноша. — Я скажу вам. Это благороднейший человек. Это господин Кольбер. — Так это был Кольбер!.. — Дорогой сын, — подойдя к нему, доверительным тоном произнес герцог, — вам надо вылечиться от дворцовой лихорадки. Побудьте в этой комнате недели две, и все как рукой снимет. — Две недели? — вскричал наследник крови д'Эрбле, понимая, что он не может подарить ни дня тому, кого еще вчера считал отцом. Надежда на то, что ему каким-то образом удастся добиться трехнедельной отлучки из дома, рухнула; сейчас речь шла о том, чтобы Анри хотя бы не запирали. Он с мольбой взглянул на мать, которая всегда защищала его перед герцогом и останавливала традиционные нравоучения де Лонгвиля своим мягким вмешательством, но она молчала, опустив глаза, и была не в силах поднять их ни на сына, ни на мужа. Женская интуиция подсказывала герцогине, что королева открыла юноше тайну отцовства. Это было заметно по легким изменениям в глазах де Лонгвиля-младшего. В них появилась мягкость и решительность, какая-то недоговоренная нежность и несгибаемая сила духа. Матери Анри показалось, что на нее снова стоит и смотрит аббат д'Эрбле, и на миг даже почудился забытый, ласковый голос, произносящий: «Анна Женевьева», но она испуганно оттолкнула от себя это наваждение. Госпожа де Бурбон-Конде чувствовала на себе горячий взгляд Анри и избегала встречи с ним — с возвращением Арамиса уходил ее мальчик. — Это решено! — донесся до нее голос супруга, и герцогиня покорно вышла из комнаты вслед за слугами, так и не взглянув на сына. Де Лонгвиль запер дверь на ключ, и пленник остался в полном одиночестве. В этом дворце больше не было человека, способного помочь ему. Молодой человек мог рассчитывать только на свои незрелые силы. Он вскочил на ноги и не знал, что ему делать: схватить вазу и разбить ее о стену? бессмысленно стучать в дверь? упасть на пол и зарыдать от бессилия? Все это было недостойно его нового титула: сын Арамиса. «Как бы поступил отец, если бы оказался заперт?» — подумал юноша и от этого простого вопроса мгновенно пришел в чувство. Он быстро подошел к окну и распахнул его... За окном стояла душная летняя полночь, а под ним было два высоких этажа. Узкий карниз вел к балкону с открытой дверью, около которого рос большой дуб, посаженный еще прадедом нынешнего герцога по случаю рождения наследника. Неподалеку рос и дуб, посаженный по случаю рождения Анри. Через балкон можно было проникнугь в залу, из нее проскочить в незапертые комнаты, незаметно вырваться из роскошного дворца, раздобыть лошадь и умчаться в Париж на встречу с сыном д'Артаньяна. А потом... У молодого человека не находилось внятных определений его будущей жизни. Одно он знал твердо, что уже не вернется в этот дворец и не предпочтет дворцовую пыль пыли сражения. Схватив шпагу и привязав ее к спине так, чтобы она не мешала, Анри перелез через подоконник и, неуверенно встав на ночной карниз шириной с полступни, посмотрел влево, на балкон: путь на свободу освещали три окна. Напомнив себе, что он сын бесстрашного Арамиса, а не отпрыск изнеженного герцога, юноша начал передвигаться по карнизу, прижимаясь грудью к стене. Подобравшись к первому окну, он осторожно заглянул в него: в зале никого не было, и Анри двинулся дальше. За второй рамой он тоже никого не обнаружил и решил продолжить свой путь, но как только он преодолел половину окна, в залу вошли его мать и ее муж. Если бы герцог взглянул перед собой, он бы с изумлением увидел распростертого за стеклом юношу. Но де Лонгвиль, к счастью, целенаправленно устремился к запертой двери и, в отличие от супруги, никого за окном не заметил. Герцогиня же испуганно взирала на сына. — Кажется, он затих, — прислушался к звукам в комнате сына де Лонгвиль и победоносно оглянулся на жену. Та в один миг убрала взгляд с Анри и смиренно улыбнулась: — Да, мой дорогой. Идемте спать. Ей не очень хотелось так называть мужа, но ситуация требовала от нее самых непосредственных женских действий. Госпожа де Бурбон-Конде нежно взяла под руку герцога, развернула его спиной к окну, прильнула головой к плечу и сосредоточенно вывела его вон. Анри облегченно выдохнул, мысленно поблагодарил матушку за многое и снова стал протирать грудью стену. Он взглянул на балкон, который был уже совсем близко и готовился сделать несколько последних и решительных шажков, как вдруг до него донесся приближающийся голос де Лонгвиля: — Надо его закрыть. — Прикажите это сделать слугам, — каблучки матери торопливо стучали за широкой поступью мужа. — Вы считаете, что я, принц крови, пэр Франции, губернатор Пикардии и Нормандии, недостоин закрыть дверь в своем собственном дворце? — ирония герцога звучала уже совсем близко. — Ах, не закрывайте, пожалуйста, душно! — Где же душно, герцогиня? Вы только выйдите на балкон, — ступил на балкон де Лонгвиль и, стоя затылком к зависшему на карнизе Анри, уточнил для вошедшей супруги: — Душно здесь. Значит, будет гроза. И если мы все не закроем, ветер может изрядно похозяйничать среди нашего великолепия, как уже однажды это случилось. Анна Женевьева потупила глаза, дабы не выдать того, кто с отчаянным выражением лица словно приклеился к стене за спиной герцога. Она молитвенно сложила руки и шепотом выпалила: — Давайте закроем балкон. — Вы так взволнованы... — обнял ее за плечи супруг. — У меня болит голова. Так всегда бывает перед грозой. — То есть вы согласны со мной, что гроза все-таки будет? — обрадовался де Лонгвиль. — Да. Идемте. И не спускайте с меня глаз. Когда вы смотрите, боль становится легче. Какой мужчина не превратится в послушное тесто в женских руках, узнав, что его дама целиком зависит от его взгляда? И герцог, как заготовка для пирога, — размяк, герцог — взошел, герцог не заметил, как его взбили. Госпожа де Лонгвиль позволила мужу зайти в зал и закрыть дверь, а потом беспрекословно отправиться к себе, проводив ее до комнаты.
Арамисоманка: Ну, про отцов и детей еще терпимо.Анри-Макарский мне еще нравится, и цитируемый эпизод напоминает детство. Иезуиты точно кошмар. Кто придумал этого Вернье? Вообще, это история для подростков, или для тех взрослых, у кого еще детское восприятие. То, что этому далеко до Дюма-точно.
Джулия: Арамисоманка пишет: Кто придумал этого Вернье? А. Марков и Г. Э. Юнгвальд-Хилькевич. Иезуиты совершенно карикатурные получились. Аж противно.
Anna de Montauban: Ох, мало напраслины на иезуитов возводят, что ли?.. Еще и это...
Sfortuna: Арамисоманка пишет: За таких иезуитов, детскость изложения, и такого Кольбера, не говоря уже о мистике- надо бить. Прямо мои мысли...
Джоанна: Evgenia пишет: Разлепив узкие губы, отец д'Олива произнес глухим, словно обезвоженным, голосом Закусывать надо. Пить надо больше. Неизвестно каким по счету чувством он запретил себе перечить черному монаху и решил как бы продолжить никогда не начинавшийся разговор. Неизвестно каким чувством поняла, какой пункт правил сейчас как бы нарушу, и, зажав себе рот, как бы проглотила так никогда и не прозвучавший как бы комментарий. И вы подсказывали слова богохульникам? Хотела бы я послушать те слова, которые иезуит подсказывал богохульникам. голос Огюста оборвался и засох в горле. Обезвоживание оказалось заразным. — Нет, два квартала в Лондоне. В которых я потерял Мазарини. Потерять одного Мазарини в целых двух кварталах? Джек-Потрошитель нервно курит в углу. Он опустил голову и захотел заплакать, как в детстве. Однако детство не возвращалось. Пришлось плакать как есть. О... — подыскивал он подходящее слово на эту букву и вдруг нашел: — Отец д'Олива!.. Опупеть, орясина осиновая... де Лонгвиль, к счастью, целенаправленно устремился к запертой двери целенаправленно, как к новым воротам... ситуация требовала от нее самых непосредственных женских действий. Госпожа де Бурбон-Конде нежно взяла под руку герцога, развернула его спиной к окну, прильнула головой к плечу и сосредоточенно вывела его вон. Я далека от феминизма, но того, кто назовет это непосредственными женскими действиями, я собственноручно разверну к окну и выведу вон! Анри облегченно выдохнул, мысленно поблагодарил матушку за многое "Не забуду мать родную!"
Джулия: Джоанна пишет: Пить надо больше. Причем минеральную воду без газа. По пять литров в день.
Эшли: Evgenia пишет: Матери Анри показалось, что на нее снова стоит и смотрит аббат д'Эрбле Господи, изгони из моей головы всякую пошлятину...
Evgenia: Каким образом Атос души мушкетеров без всяких хлопот нашли свое снаряжение средства передвижения. Четыре с половиной века назад в Лангедоке жили альбигойцы. Они любили и трудились, радовались и горевали, возносили молитвы и прислушивались к небесам. Их единственным преступлением было то, что они верили не так, как это дозволялось Папой, и крестовый поход против альбигойской ереси не заставил себя ждать. Сорок лет рыцари разрешенной веры разрушали города Лангедока. Они истребляли мечом и огнем людей только за то, что они жили в этих местах, оставляя на совесть Господа разбираться, кто был католиком, а кто нет. Сорок лет кровавая река ширилась и разрасталась, беря свой исток из города Безье, стоявшего первым на страшном марше крестоносцев. Два дня смерть наслаждалась пиром резни. Два дня души горожан возносились на небеса языками пламени, охватившего город. Когда убивать было уже некого, усталые рыцари покинули Безье, и сошедшая с ума собака среди тысяч мужчин, женщин, детей, лежащих в домах, на улицах, на площадях, у церквей и у алтарей, не нашла ни одного выжившего. Уходя, победители решили захватить с собой лошадей, пасшихся без присмотра неподалеку от городских стен. Но едва чужая рука коснулась альбигойского коня, как табун сорвался с места и единым существом понесся к обрыву. Рыцари с ужасом смотрели, как великолепные скакуны, словно не чувствуя, что под их копытами кончалась твердь, продолжали скакать, но уже не вперед, а вниз, навстречу гибели. Гонимые жаром убитого города, устрашенные величавой смертью лошадей, крестоносцы отправились дальше. И вскоре родилась легенда, что в конце лета, в годовщину резни в Безье, на полуночных полях Лангедока появляются альбигойские кони. Они щиплют траву и ждут своих хозяев. Но хозяева не возвращаются. Именно эту легенду вспомнил д'Артаньян, когда услышал странный звук. Он напоминал тихое живое ржание, но обдавал высоким холодом гибели. Стоял как раз конец лета, и полночь властвовала над рекой Од. — Идемте, — устремился в глубь прибрежного леса гасконец. — Идемте, и ничего не спрашивайте! Мушкетерам ничего не оставалось делать, как отправиться за своим беспокойным другом, и вскоре они вышли на поляну, где тихо пасся табун. — Вы что-нибудь слышали об альбигойских конях? — шепотом спросил д'Артаньян. — Я полагаю, что это всего лишь прекрасный вымысел, а они не призраки, — кивнул в сторону поляны Арамис. — Это нетрудно проверить. Если они не сорвутся с места при виде меня, значит, я не ошибся. — Учтите, что альбигойцы подпускают к себе только своих хозяев, — предупредил его Атос, но д'Артаньян уже шел по поляне. Лошади замерли и тревожно повернули головы на незнакомца, приближающегося к ним. Гасконец на мгновение пожалел, что не прислушался к словам графа де Ла Фера, и представил, что с ним будет, если эти лошади действительно окажутся призраками и понесутся на него. Но вся полнота картины не успела предстать перед ним, так как из табуна отделился конь желтовато-рыжей масти и затрусил к мушкетеру. Ни с одной лошадью не смог бы спутать д'Артаньян этого семенящего к нему красавца: облезлый хвост, опухшие бабки, опущенная морда ниже колен не оставляли сомнений, что перед ним — беарнский мерин, на котором молодой гасконец когда-то отправился на службу к де Тревилю. Конь подошел к своему хозяину и ткнулся мордой в ладонь, чтобы привычно найти в ней небольшой кусок хлеба, которым порой с ним делились. Потрясенный д'Артаньян почувствовал холодный и мокрый нос, словно он опять был жив, молод и собирался в Париж. Гасконец обнял мерина и прошептал: — Как же ты попал к альбигойцам? В ответ конь встряхнул головой и вновь опустил ее ниже колен. По его морде скатилась слеза. — Ты мне поможешь найти еще трех коней для моих друзей? — присел перед ним хозяин. Мерин терпеливо подождал, пока на него вскочат, и радостно понес всадника к табуну. Через несколько минут расплывающийся от гордости гасконец, ведя за собой трех альбигойских красавцев, подъехал на своем нескладном коне к Атосу, Портосу и Арамису, стоявшим на опушке, и весело им подмигнул: — Вот наши лошади! — Надеюсь, они так же хороши, как и легенда о них, — весело пробурчал барон и вспрыгнул на самого крепкого скакуна. Граф выбрал белого коня, а аббат вороного. — В Париж! — крикнул д'Артаньян, и лошади сами понесли всадников, словно дорога была им хорошо знакома. Они мчались прямо и никуда не сворачивали, их копыта почти не касались земли. Альбигойцы и мерин взмывали на вершины холмов, перелетали неширокие реки и холодным ветром пронизывали насквозь леса, не теряя из виду звезду, которая ярко и неподвижно сияла в хаосе созвездий. Постепенно конь гасконца начал меняться. Его желтовато-рыжая масть стала блестеть золотом, хвост опушился и бабки стали нормальными. Беарнский мерин на глазах превращался в породистого рысака. Он гордо задрал морду и стрелой летел рядом с альбигойцами. У мушкетеров захватывало дух от этой потусторонней скачки. Четыре всадника незримо неслись по Франции, будоража своим бесплотием воздух. Ветер натыкался на след призраков и наподобие пыли земной дороги, начинал слегка клубиться, ударяясь своими завихрениями в ночные облака, которые теряли свою плавность и заражались духом всадников и их поразительных лошадей. Облака сбивались в огромную тучу, тяжко дыша влагой, и приобретали очертания умерших мушкетеров, будто они являлись зеркалом мира привидений. Друзья спешили в Париж, неся на своих плечах шлейф веселой грозы. И если бы кто-то мог видеть их сейчас, он бы подумал, что это всадники из Откровения или чья-нибудь черная свита. Но это были четыре великие души, стремящиеся на королевскую площадь по зову своих остановившихся сердец.
Джулия: Evgenia пишет: Их единственным преступлением было то, что они верили не так, как это дозволялось Папой Ну... не будем вдаваться в теологические споры, хотя они верили вообще не в Христа в традиционном христианском понимании. И это была откровенная ересь. Evgenia пишет: Сорок лет рыцари разрешенной веры разрушали города Лангедока. Они истребляли мечом и огнем людей только за то, что они жили в этих местах, оставляя на совесть Господа разбираться, кто был католиком, а кто нет. Сорок лет кровавая река ширилась и разрасталась, беря свой исток из города Безье, стоявшего первым на страшном марше крестоносцев. Ага. Альбигойцы, белые и пушистые как овечки, даже не сопротивлялись. :))) Evgenia пишет: — В Париж! — крикнул д'Артаньян, и лошади сами понесли всадников, словно дорога была им хорошо знакома. Какой провинциальный конь не знает дороги в Париж! Evgenia пишет: Друзья спешили в Париж, неся на своих плечах шлейф веселой грозы. И если бы кто-то мог видеть их сейчас, он бы подумал, что это всадники из Откровения или чья-нибудь черная свита. Но это были четыре великие души, стремящиеся на королевскую площадь по зову своих остановившихся сердец. Где-то я что-то подобное уже читала... *глубоко задумывается, перелистывая "Мастера и Маргариту"*
Джоанна: Evgenia пишет: Он напоминал тихое живое ржание, но обдавал высоким холодом гибели. Вот и меня то в холод бросает, то в ржание... Потрясенный д'Артаньян почувствовал холодный и мокрый нос, словно он опять был жив, молод и собирался в Париж. Нос был жив, молод и опять собирался в Париж. присел перед ним хозяин. Мерин терпеливо подождал, пока на него вскочат, и радостно понес всадника к табуну. То есть, присел перед конем, да как вскочит на него! Представляю. ночные облака, которые теряли свою плавность и заражались духом всадников и их поразительных лошадей. Мда, заразный душок оказался.
Лейтенант Чижик: Беарнский мерин на глазах превращался в породистого рысакаЧудеса пластической хирургии. Надеюсь, мой действительно породистый национальный рысак после смерти не превратится в беарнскую кашлатку?
Джулия: Лейтенант Чижик пишет: Надеюсь, мой действительно породистый национальный рысак после смерти не превратится в беарнскую кашлатку? Блажен, кто верует...
полная версия страницы