Форум » Клуб вдумчивых читателей » Записки на полях шляпы » Ответить
Записки на полях шляпы
Матье де Морг: Приветствую уважаемое собрание. По горячим просьбам читателей публикую сборник статей г-на де Тревиля "Записки на полях шляпы". Как полномочный представитель ветерана Ла Рошели готов ответить на все вопросы, пожелания и предложения, связанные с данной публикацией.
Ответов - 45, стр:
1 2 3 All
Матье де Морг: Глава 1 Аффтар, не пишы! Через два месяца будет ровно пять лет, как я написала первый отрывок в игру. Давным – давно, в 2002 году, когда не было еще этого форума, прогрессивное дюманство общалось в гостевой книге мушкетерского сайта mushketeri.chat.ru. Общалось - общалось, и пришло к выводу, что должно поставить себе иную цель, кроме прогулок в полупьяном виде и занятий фехтованием.. то есть кроме трепа на общемушкетерские темы и чириканья о красоте и благородстве несравненном любимых героев. Так появилась игра «Двадцать пропущенных лет».Сначала это действительно была больше игра, чем литература. Ключевых ролей мне не досталось при раздаче, и тогда я почухала репу и остановила выбор на бравом капитане де Тревиле… Вот он, этот самый отрывок. Я ничего не правила с тех пор, честное мушкетерское. Проводив гостей, капитан мушкетеров отдал последние распоряжения слугам и закрылся в своем кабинете. Несмотря на поздний час, спать ему не хотелось. Он сел за стол, положив голову на руки, решив еще раз все обдумать и проанализировать. Положение было тяжелым – ведь нет ничего хуже неизвестности. Дело в том, что Тревиль, естественно, участвовал в последнем заговоре Гастона Орлеанского против Ришелье. Не то чтобы он так уж сильно ненавидел кардинала – нет, его яростные атаки в адрес Ришелье были, скорее, игрой на публику, - Тревиль включился в заговор в большей степени из любви к интригам, свойственной гасконцам. Но заговор, как известно, был раскрыт, Гастон был вынужден вернуться во Францию из Лотарингии, где скрывался, и выдал ( как всегда) всех своих соучастников и всю компрометирующую их переписку. Таким образом, письма Тревиля Гастону и герцогу де Монморанси, губернатору Лангедока, должны были оказаться в руках кардинала. Однако все участники заговора арестованы, Монморанси в Бастилии и ему угрожает смертная казнь – а Тревиля кардинал не тронул. Это и тревожило капитана – почему? Почему Ришелье не воспользовался таким замечательным средством устранить Тревиля, который давно мешал ему единолично влиять на Людовика Тринадцатого? По всей видимости, он чего-то выжидает. Чего, в таком случае? Или кардинал хочет приберечь этот козырь до более удобного момента? Или – Тревиль окончательно помрачнел, - письма попали в чьи-то другие руки? О себе капитан беспокоился мало, но ведь бумаги эти компрометировали и тех его мушкетеров, которые принимали участие в заговоре. Сознание того, что из-за его неосторожности могут пострадать друзья, и мучило Тревиля больше всего. Внезапно в дверь кабинета постучали. Тревиль вздрогнул. «Кто бы это мог быть в два часа ночи?» - подумал он, машинально положив руку на эфес шпаги. Дверь открылась, и при прыгающем свете свечей капитан увидел лицо вошедшего. Кроме невооруженным глазом видных недостатков и стилистических погрешностей – штампов, повторов, ненужных пояснений и т.д. - в этом отрывке ясно видна моя главная тогдашняя проблема. В сущности, это проблема всех молодых писателей. Зачем он был нужен, этот отрывок? И линию эту с пропавшими письмами я не развила потом дальше, и нового о Тревиле ничего не сказала (Лев Дуров и Лев Дуров, что с него возьмешь)… Ну, порассуждала себе на общеполитические темы. И чо? ЗАЧЕМ ВЫ ЭТО ПИШЕТЕ? Вы себе ставили этот вопрос? А вы поставьте. И ответьте себе честно до боли. Врать себе – последнее дело. Ответили? Так, и что у нас тут с мотивацией? 1) переплюнуть папу Дюма. Эк, батенька, вас перекосило-то. Ну ничего, вы только не волнуйтесь, мания величия в наше время лечится, обратитесь к специалисту. 2) Еще, еще и еще раз поиграть с любимыми героями, так не хочется с ними расставаться. Ну, это понятно. Писать это, конечно, вам никто не запретит. Напишите и спрячьте под подушку, никому не показывайте, читайте на ночь. 3) Хочется выразить свое отношение к героям. Хм. Это спокойно и на форуме можно было сделать, или там в частной беседе с товарищами по партии, зачем же так трудиться было? 4) Написать сиквел или приквел. То есть, допустим, поведать биографию любимого мушкетера начиная с пеленок, или рассказать, чем занимались мушкетеры все пропущенные двадцать лет. Это уже лучше. Но вот вопрос: а представляет ли ваше писание хоть какую – никакую самостоятельную ценность, в отрыве от Дюма? Проделайте мысленный эксперимент: перенесите действие, скажем, в Бразилию, в девятнадцатый век. Интересно будет читать? 5) А не пошел бы ты в страну несбыточных мечтаний кратким эротическим путем, зануда Тревиль! Дерусь потому, что дерусь! Да, я пишу под Дюма, но у меня есть свои оригинальные мысли, новые и свежие, этого никто еще не говорил до меня, и я хочу их донести до читателей, но пока зелен я еще, мало каши ел и пороху нюхал, не могу я выразить мысли эти своим миром и своими героями, а потому вот делаю это дюмовскими! И буду делать, пока не смогу родить свой, собственный мир! Дайте пожать вашу руку. Приходите к нам в игру. Но прочитайте все же п.6 6) Открыть вам страшную военную тайну №1? По большому счету, никому ваши мысли на хрен не нужны. Это очень горькая и невкусная истина, и она застрянет у вас как кость в горле, но это так. Каждый считает свои мысли заведомо интереснее. Тем более каждый мушкетероман выдаст вам этих самых новых оригинальных мыслей аж два вагона и тележку. Но! он будет, будет вас читать, если вы будете наталкивать его на новые мысли, если станете не вливать ему, читателю вашему, СВОИ мысли, а заставлять ЕГО генерировать новые! О! Вот к чему надо стремиться! Я прошла все пять первых пунктов. И только сейчас подошла к шестому. Но чувствую первой интуицией и всеми остальными функциями, что в нем истина.
Матье де Морг: Глава 2 Тихо сам с собою? Те граждане, кто на вопрос о мотивации ответил согласно пунктам 1-4, могут эту главу спокойненько пропустить. С вами все ясно. А те, кто жаждет людям новое поведать или читателя думать заставить – давайте напряжем извилины еще раз. Вопрос второй – ДЛЯ КОГО ВЫ ЭТО ПИШЕТЕ? Для себя или для других? Это две большие разницы. Вот вам пример. - И все же, - сказал д'Артаньян, - в наше время личные заслуги значат гораздо меньше, чем происхождение и громкое имя. - Абсолютно с вами согласен, - отозвался Портос. - Вот я, например, не понимаю, Атос, зачем вы, с вашим титулом, знатностью, блестящим образованием, вашим светлым умом – зачем вы надели мушкетерский плащ? - Портос пожал плечами. – Вы могли бы запросто блистать в свете, если бы только захотели, могли бы получить престижную должность при дворе, может быть, даже стать министром… Глаза Атоса внезапно сверкнули. - Вас интересует, зачем я надел мушкетерский плащ, мой друг? Что ж, я отвечу откровенно. Я хотел жить своей жизнью, а не быть рабом светских условностей. Хотел стать наконец самим собой, а не бесплатным приложением к гербу, титулу и портретной галерее родовитых предков, чтобы меня уважали не за титул и не за имя. Высший свет, о котором вы так грезите, д'Артаньян, был для меня душной клеткой из пустой болтовни, сплетен, интриг и мелочной суеты. А для придворной карьеры, собственно, нужно немного - уметь низко кланяться и унижаться с улыбкой на устах. А я этого не умею. И если вы хоть сколько – нибудь уважаете мое мнение, д'Артаньян, - не разменивайте свою жизнь на эту мишуру. Вообще-то говоря, разговор этот, из которого я процитировала отрывок, в сюжете нужен – д'Арт спорит с друзьями (с Арамисом прежде всего) о том, как строить карьеру и кто для этого нужнее – друзья или покровители. Но. Вот эти слова Атоса. Я это писала абсолютно искренне. Это я так думаю. Но я могу думать себе молча все, что мне заблагорассудится. Но вкладывать это в уста Атоса… Это звучит неестественно потому, что это мои слова, а не слова Атоса. Я была до такой степени поглощена собой, когда писала это, что забыла о существовании читателя. Большинство из тех, что пишет под Дюма (под Толкиена, под Роулинг, и т.д), с наивной искренностью говорят, что это вот все они для себя написали, томимы желанием попасть в гвардию, но вот по настоятельной просьбе друзей и знакомых решились выложить в сети, так что не судите строго, будьте снисходительны к моему опыту. Еще забавнее выглядит, когда вы ему говорите, что вот в таком-то и таком –то месте вы не поняли, и вот тут вам неясно, а он обиженно так: да что тут непонятного! вот дальше почитай, там все разъясняется, а здесь ты меня вообще не понял, я вовсе не это имел в виду! Я тоже фыркала и обижалась. Пардон. Отмазки не канают. Раз выложили в сеть – на снисходительность не рассчитывайте. Люди. Леди. Джентльмены. Надо определиться. «Для себя» вы можете написать все, что угодно, и как угодно – сам-то себя ты поймешь любого. А что не поймешь, то догадаешься. А если пишем «для других»‚ то здесь вступают в силу совсем другие законы. До другого человека еще достучаться надо. И если он, ваш читатель - не важно какой, друг или недруг, умный или не очень, мушкетероман или нет, если он вас не понял – это не он дурак. Это вы где-то не доработали и не дотянули. Вы себе самому верите всегда. Надо сделать так, чтобы и ваш читатель вам поверил. А это само собой не произойдет, надо приложить определенные усилия. Как долго не получалось у меня отстраниться от своего текста, научиться смотреть на свое писание как бы со стороны. Чужими глазами. И сейчас часто не могу это сделать, и пристаю ко всем подряд с просьбой покритиковать меня или прочитать и сказать, что и где было непонятно. Кстати. О здоровой критике и здоровой самокритике мы еще поговорим. А сейчас ближе к телу. Так что сделать, чтобы читатель тебе поверил?
Матье де Морг: Глава 3 Брейся не брейся, а на елку не похож! Один из главных вопросов, который у меня лично возник – надо или нет стараться подражать стилю Дюма? С одной стороны – оно конешно. Если тщательно следовать эстетике Дюма, соблюдать его стиль, стараться копировать его манеру заголовков и т.д. – это даст эффект узнавания, сразу настроит читателя в вашу пользу. Но! Как бы хорошо не была сделана финиковая косточка, из нее никогда не вырастет пальма. Каким бы замечательным стилистом вы бы не были – в точности как Дюма вы не напишете. Кто сказал «А я напишу!»? Рано вас выписали, батенька, вы еще не прошли курс кислородных ванн. Очень много мне дал в этом отношении опыт Николая Харина. Может, кто читал. «Снова три мушкетера» и «Д'Артаньян в Бастилии». У него есть много, очень много плюсов. Есть чему поучиться! Его единственного из всех изданных продолжателей Дюма мне не хочется убить. Но вот то, как Харин старательно, аж высунув язык от избытка усердия, как первоклассник, подражает Дюма… Это в конце-концов начинает раздражать. Утомляет. Ученик чародея. Но опять же. Помните, что в этом мире не вы демиург. Пришли в чужой монастырь – уважайте его устав. Вот когда создадите свой собственный – там будете выеж…. пардон, проявлять свою творческую индивидуальность как хотите. А здесь будьте добры соблюдать стиль Дюма. Хм. А в чем он выражается? цитата: - Вопрос важный, - сказали трое друзей. – Это дело внутреннее. Поразмыслите об этом. Я поразмыслила. Если по существу – что определяет стиль Дюма? Язык? Самый простой. Фактически он использует разговорный язык своего времени. Значит, большим произволом не будет, если я тоже буду использовать современный разговорный язык, без архаизмов. Но не это главное. Визитная карточка Дюма – это диалоги. Диалогов очень много, потому что творческому этику – Дюма так легче было выразить свои мысли. Он вообще главный упор делает всегда на чувства и восприятие событий разными героями. Эту особенность хорошо показал на примере Артуро Перес – Риверте: он рассказывает, как Дюма отредактировал текст, заготовленный Маке: « - Ужасно! Ужасно! – шептал Атос, между тем как Портос бил бутылки, а Арамис отдавал приказание – правда, несколько запоздавшее – привести духовника». Посмотрите сами! А Маке написал просто: «И он испустил дух на глазах у онемевших от ужаса друзей д'Артаньяна». И еще темп. Надо держать темп. Это же авантюрно – исторический роман: действие должно нестись галопом! Никаких длиннот и затягиваний! Дюма делал пространные отступления или описания только в случае крайней необходимости. Как он посмеивался над Бальзаком: «Господин Бальзак сначала на протяжении двадцати страниц описывает героя, а только уж потом начинает действие. Я поступаю наоборот: сначала вовлекаю героя в действие, и только в середине книги – если понадобится – могу и описать его». Еще не стоит делать слишком серьезное выражение лица. Легкая, еле заметная насмешка над героями. Но вот чего Дюма не делал точно, и нам не советовал: - внутренних монологов героев. Это вообще и в принципе ему не свойственно. Потому что в приключенческом романе внутренний монолог – прошу не путать с косвенной речью – это есть признак слабости автора, на мой взгляд. Не может выразить другими средствами – так начинает изображать, типа он подслушал поток сознания своего героя. Примеры привести или сами себя вспомните? По моему мнению, прибегать к этому средству можно только уж в самом крайнем случае - прикрас, узоров и красот. Пейзажи, портреты и натюрморты – свести до минимума. Оставить на стенах только те ружья, которые будут стрелять. « - Вам ведь знакомы такие усадьбы: однообразные дома, и вдруг – крохотный островок уюта за высокой, растрескавшейся от солнца стеной, испещренной лишайниками и покрытой мхом, стеной, которая…. - Без поэтических отступлений, Ватсон. Все ясно: высокая кирпичная стена» - настоящего и будущего времени в изложении событий. Типа «Он видит, как она целуется с любовником, и горячее желание отомстить вспыхивает в нем». Нигде и никогда Дюма так не пишет Вывод, дорогие товарищи. Ведем себя как дома, но не забываем, что в гостях.
Матье де Морг: Глава 4 Съемка через подсвечники Так в кино называют фильмы, в которых режиссер настолько увлекается натурой – пейзажами, замками, мебелью, предметами всякого рода, – что забывает про героев. У меня в свое время чуть руки не опустились. Это ж сколько всего надо знать!! И историческую – политическую ситуацию досконально, и опять же чисто бытовые подробности, и из чего состояла упряжь лошади, и какая гарнитура полагалась к мушкетам, и деньги и монеты, имевшие хождение по территории, и придворный этикет, и карту городу Парижу, и.т.д. и т.п. и т. проч. Мама. Помогите! И я рьяно начала все это раскапывать. А когда много такой вкусной, интересной и разной инфы накопаешь, то так руки и чухаются ее к делу приспособить! Не пропадать же добру! Вот пример. Это цитата из одного из моих коллег, любезно согласившегося сотрудничать. Граф де Буа-Траси имел собственный дом на улице Дё-Буль, которая относилась к приходу Сен-Жермен-л`Оксерруа. Район был относительно новый, а потому граф сумел заполучить в свое распоряжение великолепный земельный участок. На территории парка, который окружал отель Буа-Траси, били из-под корней деревьев два родника. Одно это можно было считать редкостной удачей - граф шутя избавился от многих сложностей с доставкой питьевой воды в дом (а это была проблема из проблем!). Кроме того, один из родников снабжал водой прелестный небольшой фонтан, сверкающими струями которого не раз любовались гости четы де Буа-Траси. Дом был построен не так давно, в конце царствования Генриха IV, а потому вполне мог претендовать на современность и элегантность. Стены отеля были увиты диким виноградом, а небольшую аллею, ведущую к парадному входу, можно было считать шедевром паркового искусства. Искусные руки садовников создали нечто вроде легендарных "садов Семирамиды", заполнив каждый клочок свободного пространства. Тисовые деревья придавали аллее необходимую строгость, а изящные деревянные арки, увитые лианами и вьюнками всех видов - романтичную загадочность. Впрочем, графу, как и многим мужчинам, было совершенно наплевать на то, как выглядит парк. И таки этот граф был прав! По ходу сюжета – все это описание попросту не играет никакой роли. Оно не нужно. Его стремишься пробежать по диагонали и перейти к действию. А зачем тогда писалось? А что, зря, что ли, я Оливье Маня читала, «Повседневную жизнь во времена Людовика XIII»? Где так подробно описывались сложности с питьевой водой в Париже? Чем дальше в лес – тем толще партизаны. Интернет – дело хорошее, все можно найти при желании. И я, уже шибко грамотная, начала замечать у Дюма погрешности против истины. Классический пример – луидоры, которые вообще-то появились только в 1642 или 43 году. Или те же фонари на улицах и номера домов. Ведь они появились гораздо позже. Неужели же правы те, кто называл Дюма халтурщиком! Но в один прекрасный момент меня стукнуло. А нужны ли все эти бытовые мелочи? Вспомните, граждане. Мы же под Дюма пишем, а не под Мориса Дрюона. Это Дрюон, за что ему, конечно, решпект и уважуха, тщательно и точно пишет предметную картину прошлого. И если он чего написал, ему можно верить. Но у Дюма другая концепция! У Дюма нет нестреляющих ружей! Каждая деталь у него, если она упоминается, как правило, не просто так – она несет смысловую нагрузку. То, что по сути неважно – отбрасывается! Заметьте – на протяжении всех шестисот страниц Дюма ни разу не упоминает цвет мушкетерских плащей. И правильно делает. А потому, что это непринципиально! И более того. Вот рассмотрим, скажем, пример с номерами и фонарями. Ведь не забывайте, рядом с Дюма сидел профессиональный историк Маке. Что, он не знал про то, что не было еще нумерации домов? Пари на фунт шоколаду – знал. И Дюма носом ткнул. Но! Дюма оставил это, чтобы сцена допроса галантерейщика была более четкой и понятной. И фонари нужны, чтобы д'Артаньян смог разглядеть госпожу Бонасье, которая ищет дом Арамиса. Все для фронта, все для победы! Прежде чем ввести деталь, подумайте, а нужна ли она? Что вы этим хотите выразить, чего добиться? Все, что смысловой нагрузки не имеет – в топку!
Матье де Морг: Глава 5 Стремительный домкрат Старая украинская пословица говорит: що попові можна, те дякові зась. В смысле что положено Юпитеру и т.д. Это папу Дюма будут читать, отвесив варежку, лихорадочно перелистывая страницы и не замечая при этом никаких ляпов и погрешностей. Потому что у него любое несоответствие историческим фактам разбивается, как волна о скалу, наткнувшись на высшую, художественную правду. Но вы-то пока не папа Дюма. И вам прямого попадания в лужу читатель не простит. Наткнувшись на ляп, он просто перестанет вам верить и назовет ваше кровью и сукровицей писаное произведение «очередным идиотским фанфиком». И таки будет прав. Стыдись, Белое Перо, тебе не минуло еще шестнадцатой весны. Не уверен – не наливай. То есть не пиши. Вот человек нашел наконец-то карту городу Парижу, чему несказанно обрадовался. Только не учел, что карта – то современная: К половине шестого вечера раздосадованная такой неожиданной и глупой помехой Диана приказала кучеру отвезти ее на улицу Реомюр, где жила ее крестница Фусс-Аморе - дама, несмотря на молодость, знавшая половину Парижа. - Клод, поворачивай! - Куда прикажете, госпожа?- На бульвар Ла-Гар, езжай через мост Берси и направо по набережной.- Так мы и так на левом берегу, мадам! - Ах да, забыла, тогда на бульвар Берси и направо по набережной. А вот очень частый ляп: помидоры. Собираться пришлось недолго, вещи уже были упакованы в чемоданы. Герцогиня была в возбужденном состоянии и все время делала какие-то указания Кэтти. Портос, внешне спокойный, был занят поглощением солидной порции макарон под томатным соусом. Вот это уже мой ляп. Не было еще коньяка в XVII веке: Атос вынул из голенища сапога фляжку с коньяком и заставил Арамиса глотнуть из нее. А вот это просто шедевр. Я плакаль. Вернемся же, дорогой читатель, ненадолго к Булонскому лесу. Кому же назначила свидание Камилла де Буа – Траси в этом уединенном месте? Мне тоже интересно посмотреть на идиота, который попрется к ней на свидание. Учитывая, что в XVII веке Булонский лес не был вовсе внутренним парком Парижа, и от городской заставы до него было пилить и пилить, и разбойнички опять же, и по ходу дела зима на дворе! Я уж молчу про многочисленные ляпы исторические! Но про историческую канву будут отдельный разговор. Итак, проверять, проверять и еще раз перепроверять все, что только возможно. И – в свете предыдущей главы – прежде чем закапываться по шею в историческую и справочную литературу, подумать надо прежде, не будет ли эта деталь «подсвечником». Вот очень интересный, с моей точки зрения, эпизод: - Портос, а вы не заметили часом герба на дверце кареты? – спросил Атос. - Специально не приглядывался, но, кажется, это было что-то вроде скрещенных ключей на красном поле. - Похоже, это герб Бельгардов, - заключил Атос. - Вы хотите сказать, Атос, что тот вельможа в карете был знаменитый соратник короля Генриха? - А также пэр Франции, губернатор Бургундии и по совместительству еще и первый камергер Гастона Орлеанского. Это ляп! Я выдумала этот герб. Мой добрый друг тут же постарался и помог мне найти настоящий герб Бельгарда. Но. Вот какая вещь: он разделен на пять полей, и все с мелкими деталями. Смог бы Портос в темноте запомнить такой сложный герб? Я бы не смогла, к примеру. Да еще и описать двумя словами надо… Так ли уж существенна эта деталь, нужно ли за нее цепляться? В итоге, поразмыслив, я оставила вариант с формальным ляпом. Следуем духу, а не букве.
Матье де Морг: Глава 6 Реактивные лошади И еще немного поговорим о материальном, прежде чем приняться за высокие материи. Итак, мы договорились до того, что желательно все проверять и перепроверять. Оно конечно. А если проверить некак – а писать надо? Ну вот, скажем, классическое затруднение. Отправляем героев в путешествие из пункта А в пункт Б. Сколько времени у них займет дорога? Когда я в первый раз с этим столкнулась – понесло у нас по сюжету народ в Шотландию, уж и не помню, за каким конкретно чертом, бредометр в голове нашего мастера тогдашнего зашкаливал, - так вот, едем, значицца. Я подошла системно. Я на карте наметила маршрут и пункты остановок. Посчитала расстояния и перевела их в мили и лье. Затем. Так же точно разметила маршрут поездки за подвесками, спасибо папе Дюма, подробно расписал, и сложила время пути, делая припуски на сон и еду. Таким образом, получаем среднюю скорость лошади. Ну и наконец – возвращаемся к шотландскому маршруту и точно теперь выписываем, когда и в каком пункте оного будем. Фух. Ну теперь можно писать. Прихожу я в сеть, неся в клюве отрывок – и что я вижу? А у другого нашего игрока персонаж – опа! – умудрился через три дня уже добраться до родины Стивенсона! А чо там. Расстояния рассчитывать меня научил Стивенсон. Вот что он сам по этому поводу говорил (в статье «Моя первая книга «Остров Сокровищ»): В моем случае карта породила фабулу. Не часто, может быть, карте отводится такое знаменательное место в книге; и все-таки она очень важна. Писатель должен знать свою округу - будь она настоящей или вымышленной – как свои пять пальцев; расстояния, деления компаса, сторону, где восходит солнце, поведение луны – все должно быть безупречно. А сколько хлопот с одной луной! Я уж раз сел в лужу из-за луны в «Принце Отто» и, после того, как мне указали на мою оплошность, взял себе за правило никогда не писать без лунного календаря, что и другим советую. Имея календарь, карту местности и план каждого дома – на бумаге ли или четко и подробно удержанный в голове – можно надеяться, что избежишь хотя бы самых грубых ошибок. С раскрытой картой перед глазами едва ли разрешишь солнцу сесть на востоке, как это происходит в «Антикварии». Имея под рукой календарь, не позволишь двум всадникам, которые скачут с важным поручением, потратить шесть суток на путь длиной в девяносто или сто миль, а потом еще до истечения недели и все на тех же скакунах проделать пятьдесят миль за один день, как о тои пространно повествуется в неподражаемом романе «Роб Рой». Спасибо, мистер Стивенсон. Приняла как руководство к действию. Вообще же, расширяя границы темы, хочу вот что отметить. Не можете пока справиться сами – протяните руку за помощью к дружественному писателю. Не для того, чтобы сплагиатствовать- чтобы легче было представить. Спасибо уже упоминавшемуся Морису Батьковичу Дрюону: вот выступает армия в поход, а как это должно выглядеть, учитывая еще зиму и бесконечный дождь? Вспоминаем о «грязевом походе» Людовика Сварливого и принимаем к сведению: Вот тут уж д'Артаньян в полной мере ощутил на своей шкуре, что скрывается под неопределенным и расплывчатым термином «тяготы войны». Когда его полк выступал к Ла Рошели, был май, теплый и сухой май. И даже когда армия возвращалась из ларошельского похода назад в Париж, в начале декабря, легкий морозец сковал землю. Теперь же дождь размыл дороги, превратившиеся под ногами пехоты и копытами лошадей в грязевое месиво, холодная вода приникала повсюду, и на ночь палатки приходилось ставить прямо на раскисшей земле, посреди луж. Повозки, телеги, пушечные лафеты вязли в этом болоте, и часто, чтобы их вытащить, недостаточно было лошадей – приходилось впрягаться людям. Идея про игру в карты меня давно привлекала, но я ж ничего в картах не понимаю! Я даже в преферанс играть не умею, как ни учили меня всем математическим факультетом. Накопала инфы о старинных карточных играх, читаю – читаю, правил даже второпать не могу. А правила нужны легкие и понятные. Спасибо Иену Флемингу, одну я его книжицу читала всего, «Казино Рояль», но именно он мне помог разобраться в стратегии игры в баккара: - Не желаете ли присоединиться? – слащаво улыбнулся Сент-Илер, тасуя карты, в то время как гвардейцы отодвигали блюда и бутылки в сторону, чтобы освободить поле для игры. - Спасибо, но я лучше понаблюдаю за вашей игрой. Я не люблю играть, да и кроме того, даже не знаю правил баккара. - Тут нет ничего сложного, я покажу вам, - сказал Атос. – Как обычно, игроки составляют банк. Каждый игрок получает по две карты. Эти две карты дают в сумме определенное количество очков. Туз дает одно очко, десятка - ноль, картинки – тоже пустышки, все остальные карты – по значению. Если сумма получается двузначной, например четырнадцать, то складываются две цифры, то есть в итоге будет пять. Выигрывает тот, у кого сумма очков будет ближе всего к девяти. Как видите, все просто. - Постойте, - сказал д'Артаньян, - а как быть, если у игроков будет одинаковое количество очков? - Просто играем еще одну партию, вот и все. Кажется, ради перехода через Альпы придется перечитывать великого графомана Жюля Верна..
Матье де Морг: Главка 6.5 Не все то лебедь, что торчит из воды Я собиралась поговорить об этом попозже, но вижу по вашим откликам, что необходимость уже назрела. Прежде чем двигаться дальше, я хочу вот что оговорить. Я против самого термина «фанфик». Считаю, что это понятие скомпрометировано. И буду использовать его исключительно в негативном смысле. Поясняю почему. Во-первых, корень «фан» предполагает слепое обожание и даже фанатизм. Я не считаю себя «фаном» Дюма. Я его читатель и уважатель. И во-вторых. Благодаря многочисленным писаниям даже не второго, а третьего и четвертого сорта, которые наводнили Интернет, слово «фанфик» давно уже стало синонимом вторичной недолитературы. По моему мнению, фанфики пишут те, кто на вопрос о мотивации (см. главу 1) ответил по пунктам 1-4. Короче говоря – графоманы. Говоря «я написал фанфик» - человек автоматически утверждает «я написал вторичную халтуру». Уважайте себя. Не снижайте себе планку. Подымите руки те, кто вместе со мной выбрал пятый пункт мотивации! Вижу! Товарищи, давайте договоримся. Мы с вами пишем не фанфики. Наша цель – литература в жанре «под Дюма». Ключевое слово – «литература». Хорошо, скажут многие. Мы знаем, Тревиль, что ты большой мастер рубить сплеча и делать безапелляционные заявы. Так что ж, выходит, в жанре фанфика так уж ничего приличного и написать нельзя? Отчего же. Вот вам примеры. Михаил Афанасьевич Булгаков очень, очень любил Мольера. И написал пьесу «Полоумный Журден». Под Мольера. С его героями, его стилистикой, его сюжетами. Григорий Горин очень любил Мюнхгаузена. И написал пьесу «Тот самый Мюнхгаузен». У вас язык повернется назвать это «фанфиками»? И правильно. Это произведения «под писателя», но не фанфики. Весь вопрос в том, что их отличает от «фанфика»? Я вам скажу, что. Над – идея. Читайте в следующей главе.
Матье де Морг: Глава 7 Идея. И де я нахожуся? Полтора года назад наша игра медленно умирала. Брошенные мастерами на произвол судьбы, мы дрейфовали, как корабль без руля и с обвисшими парусами. Куча оборванных линий и «мертвых душ» спутали нас по рукам и ногам. Сюжет уже давно развалился на мелкие, не связанные между собой линии. В конце концов мы приняли решение начать все с нуля. Мне пришлось встать к штурвалу взамен дезертира. И тогда села я на пенек и задумалась. Если начинать все с нуля – то ради чего? Сочинять мушкетерам все новые и новые приключения на пятую точку? Мы делали это три с половиной года. И чо? В итоге получили рыхлое малопрезентабельное произведение, в сюжете которого без бутылки не разберешься. Да что сюжет… Любой из наших игроков этих самых приключениев может погонными метрами строчить. А смысл? Опять же – учитывайте нашу специфику. Тут один пишешь – и то не знаешь, куда тебя кривая вывезет, а представьте себе - шесть–семь соавторов, и каждый – яркая творческая индивидуальность! Уж если начинать новую игру, то она должна подняться на качественно новую ступень. В ней должно быть что-то, чего не было раньше. Надо найти цемент для всех наших кирпичей, иначе опять все рухнет. Хм. Знал бы прикуп – жил бы в Сочи. «Цемент» мы нашли с другом Арамисом aka ДДжулия нашли методом мозгового штурма и научного тыка. В качестве основы для сюжета мы решили взять мантуанский поход, сразу после взятия Ла Рошели. Рассказать, как король и Ришелье, несмотря на все палки в колеса, все же доводят эту кампанию до конца и показывают Испании, кто такая есть мать Кузьмы. Опять же – есть надежная опора в виде «Красного сфинкса». Но. Приключений наворотить на этой канве мы сможем, это без проблем. Но конфликт должен быть не политическим, а этическим. Герои не должны оставаться статичными. Мы должны поставить вопрос, а потом дать на него ответ. Или – предоставить читателю возможность самому найти ответ. И тут у нас мелькнула сначала смутная мысль, скорее даже предчувствие мысли. Мы не должны бродить в дюмовском мире и дюмовских героях, как в загородке. Нет, мы должны использовать их как трамплин! И, оттолкнувшись от него, допрыгнуть до своих мыслей! Сюжет и герои – это материал. Какие идеи мы хотим выразить на этом материале? О. Это уже кое-что. Суть сюжета мы сформулировали так. Дружба начинает распадаться на кварки. Причин тому много, но прежде всего – разность интересов и жизненных ценностей. Удастся ли ее сберечь? Почти каждый из нас может сказать что-то лично свое по этому поводу. У многих из нас дружба начиналась случайно – вас посадили за одну парту, вы попали в одну группу в институте, вы поссорились из-за мелочей и чуть было не подрались на дуэли. И почти всегда такие дружбы оказывались недолговечны. Как только исчезали совместные интересы, совместные приключения, сходила на нет и дружба. Всегда ли это так? Можно ли этот процесс полураспада остановить и как? Что вообще определяет суть дружбы? Второе направление сюжета – отношения короля и кардинала. Так ли уж слаб король, как принято считать – или просто до поры до времени он просто позволял управлять собой? Несгибаемая воля кардинала способна свернуть горы, но на чем она основана – на непомерном властолюбии или беззаветном патриотизме? Кто есть направляющая сила в этом тандеме, кто хвост, а кто собака? И по этим вопросам у нас тоже есть свое мнение. Эти мысли я для себя назвала путеводными нитями. Они должны помогать нам, авторам, найти правильную дорогу, так же, как обычная нитка, протягиваемая от дерева к дереву, помогает найти дорогу в лесу. Путеводные нити - это и есть объединяющие идеи, мысленные линии, которые тянутся сквозь игру, и на которые вешаются, как бусинки, отдельные события нашего сюжета. Вдохновленная этим раскладом, я набросала «генеральный план», по которому мы начали двигаться вперед. Но вот еще какое дело. В лесу не обойтись без компаса. Должен быть еще и «компас»! Я назвала это над-идеей. Над – идея – это тот центр, где сойдутся в конце-концов все путеводные нити. Это то главное, что мы, авторы, жаждали сказать. Я определила на этом этапе игры над – идею так: переоценка ценностей. Переоценка ценностей, смещение приоритетов идет у каждого из наших героев. У всех это будет по-разному выражаться. И приведет к разным результатам. Над-идея сцементирует сюжет Все завихрения сюжета, все ответвления, все новые герои, детали – все должно работать на нее. Вопрос "чему это служит?" я задаю себе в каждой линии, и в каждой сцене. Что этот или тот элемент говорят о над-идее? Итак, господа, мы имеем три уровня: 1)сюжет 2)путеводные нити 3)над-идея. Потом, кстати, выяснилось, что я изобрела деревянный велосипед.. Оказывается, все это уже известно и вычислено. Другое дело, что с применением на практике этой теории всегда возникают сложности... Вот вам и ответ, Натали. В произведении, «в котором изначально не твои герои и не твой сюжет», ВАШЕЙ будет над – идея. Что вы лично хотели выразить по сильно волнующим вас вопросам. Если этой идеи у вас нет, если вам нечего сказать - останется голый сюжет, той или иной степени занимательности, герои будут разбредаться в разные стороны и творить, что хотят, и получится очередной плоский «фанфик». Проблема в том, что если сюжет, имея хоть какое-то воображение, настрогать всегда можно, то идею тебе никто не подарит. Ее надо родить, желательно – в муках. Чтоб она очень сильно вас волновала. А потом – подумать, как выразить эту идею на примере героев Дюма. Но, граждане! Когда эта над – идея будет, вас будет интересно читать. Более того, люди будут не просто вас читать – они будут думать. Они придут к разным точкам зрения, и будут ломать копья не из-за количества ресничек у Арамиса или степени бледности Атоса, а из-за выраженных вами мыслей! Вот вам пример над- идеи: Человек, который стремится быть безукоризненно правильным и ставит моральные нормы превыше всего, в конце концов становится безжалостным в своем ханжестве. Вы вспомнили это произведение, вызвавшее бурные споры? «Граф прав!!!» «Граф не прав!!!» «Арамис молодец!!» «Арамис совсем совесть потерял!!!» и т.д. Вот примерно так. Давайте потренируемся, если хотите? Определите сюжет (кратко), путеводные линии и над – идею в «Мушкетерах».
Матье де Морг: Глава 8 Невесты графа де Ла Фер А теперь, товарищи, мы приступаем к очень сложной и болезненной теме. Нервных просим покинуть помещение. Мы поговорим о героях - о главных и второстепенных, дюмовских и аффтарских, удачных и не очень. И для начала – о наболевшем. Лучи восходящего солнца позолотили нежную, бархатистую кожу герцогини. Сладко потянувшись в ванной, она встала, всколыхнув белоснежную пену. Отбросив назад шелковистые, цвета воронова крыла волосы, она надела пеньюар. Прозрачный белый шелк охватил легкий стан Нинетт, светлая ткань подчеркнула ее прекрасную фигуру. Взяв маленькой рукой с узкой аристократической ладонью она взяла кисть винограда. В комнату бесшумно вошла камеристка. - Доброе утро, сударыня, надеюсь, вы хорошо спали? - Благодарю, прекрасно, - холодно ответила Нинетт и села перед зеркалом. Диана приступила к работе. Расчесав густые пряди, она подняла волосы герцогини над ее тонкой шеей, заколола их длинными булавками, украшенными сверкающими изумрудами. Драгоценные камни, сиявшие таинственным блеском, прекрасно гармонировали с бездонными глазами Нинетт, и она… Все, не могу больше! Даже набирать это не могу! Пойду приму триста капель эфирной валерьянки! Как представишь, что человек всю эту **** на полном серьезе писал… На очень выразительном сленге фанфикописателей такие героини называются Мери- Сью. Как правило, таких героев пишут девицы. Часто они дают своим героиням собственные вторые (или даже первые) имена, отсюда и "Мери -Сью". Сколько я таких вот Нинетт – мерисью перевидала… И не только женского пола. Как правило, такая героиня затмевает красотой всех на пять лье вокруг, очень хорошо играет на арфе, лютне и скрипке, а в свободное время много читает, любит писать стихи и петь песни, а также рисовать. Хорошо умеет готовить, шить, вязать, бегать, прыгать, летать, петь, всех спасать, лечить, фехтовать, несмотря на то, что дама... А если же это герой, то он, естественно, умнее Атоса, сильнее Портоса, хитрее д'Артаньяна и красивее Арамиса, и вызывает у них комплекс неполноценности. Но чаще всего это именно дамы. Которые, кроме увешивания себя брюликами и драгметаллами и пустопорожних монологов, занимаются в основном тем, что вешаются на мушкетеров: Больше Арамис не прибавил ни слова, но Анна оценила его деликатность. Она взяла его за руку и усадила на кровать. - Вы похожи на него, только моложе. Вы красивы и учтивы. Вы тоже должны очень нравиться женщинам. Поддавшись нахлынувшим воспоминаниям и внезапному порыву, Анна провела пальцами по его руке вверх, затем сняла с него камзол и батистовую рубашку, погладила кончиками пальцев его грудь и, обняв за плечи, нежно целуя, опустила на постель. Арамис поднял руку, погладил женщину по волосам и ответил ей долгим умелым поцелуем. Анна полностью утратила власть над собой и послушно трепетала под его рукой. Но это скорее исключение из правила. Чаще всего страдает бедняга Атос – 99% случаев: Палец девушки ткнулся ему в грудь. - Вы ни черта не поняли, - тихо сказала она. – Самое страшное, что и не хотите ничего понимать. Что ж, Бог вам судья. Буду надеяться, озарение хоть когда-нибудь на вас да снизойдёт. Девушка точным жестом бросила кафтан на плечо и направилась к выходу. На душе было удивительно мерзко. «Вы ни черта не поняли…» Атос понял одно: на этот раз девушка обиделась по-настоящему, а обидеть её вообще-то очень трудно. Но от близких людей у неё нет брони… - Алина, постойте, - ему показалось немыслимым, если девушка уйдёт именно сейчас, вот так, с обидой в душе. - Я до сих пор ничего о вас не знаю. Алина остановилась на пороге. Обернулась. Губы ее трепетали. И хоть бы одна мерисью для разнообразия бы повесилась на дАрта или Портоса, а? Но главная суть не в этом. Все дело в том, что мерисью, как правило, тянет все одеяло на себя. Весь сюжет крутится вокруг мерисью, а остальные герои существуют только, чтобы подчеркнуть его несравненные достоинства, полюбоваться зачарованно его божественной красотой, или поделиться друг с другом своим восхищением им или ею, восхитительными и неповторимыми, а мерисью скромно раздает автографы. При этом, как бы хорошо автор не знал первоисточник, внутренняя логика мира Дюма нарушается. Особенно неприятно, когда черты мерисью проглядывают в родном дюмовском герое. Вот я оступилась. Аж самой читать стыдно. Тут дверь спальни распахнулась, и Атос появился на пороге. - Если все готовы, то мы можем отправляться в путь. Что это с вами? -сказал он, увидев удивленные лица своих друзей. И было от чего стукнуть челюстям по коленкам. Атос всегда одевался крайне скромно, почти по-пуритански, верхом роскоши в его понятии был кружевной воротник. Казалось, что он прилагает все усилия, чтобы быть незаметным и незначительным в толпе. Но теперь он был облачен в роскошный костюм из жемчужно - серого атласа, расшитый серебром, руки его утопали в пене снежно - белых кружев, изысканное шитье покрывало перевязь, а безымянный палец левой руки украшал старинный тяжелый перстень с изумрудом. Выглядевший величественным и гордым Атос безразлично пожал плечами: - Не обращайте внимания, это все только из уважения к капитану, - с этими словами он подошел к стене и снял с нее свою знаменитую шпагу с эфесом, украшенным драгоценными камнями. - Ну что - мы едем? Д’Артаньян только молча кивнул в ответ. Вот еще примеры из творчества коллеги, любезно согласившегося сотрудничать: Нежданный гость его порядком заинтересовал -- сочетанием бьющей в глаза скромности, изящества, тихого мелодичного голоса и неизменно опущенных глаз— с силой характера, которая позволила год подготавливать убийство, причем подготовка требовала потрясающей силы воли и целеустремленности, особенно у будущего духовника, которому с детства вдалбливали в голову первую заповедь христову. Сидящий перед ним молодой человек чем-то напоминал девушку, переодетую в мужское платье и если бы Атос не видел его в деле, он бы не колеблясь записал мальчишку в слабаки и маменькины сынки. Но маменькины сынки и слабаки не способны переменить в один миг всю свою жизнь, они не дерутся так яростно и так красиво. Нет, он не видел его раньше, он мог бы поклясться, но этот разрез глаз, уголки которых были чуть вздернуты к вискам, изящный рисунок бровей и самое главное-- точеный профиль были ему откуда-то знакомы. -- Ну и что вы скажете, лейтенант? -- Не знаю. Богом клянусь, не знаю, даже и не думал никто… Они дерутся почти четверть часа, мы-то вначале и всерьез это не приняли—Атос его сразу должен был победить, знаете же нашего принца—сплошные мускулы и спокойствие нечеловеческое, как машина движется, а тут… И непонятно, в чем дело-то, за счет чего он держится! Но красиво, черт побери, красиво! Но хуже всего, когда вирусом мерисью в тяжелой форме поражен мастер игры. Тогда центральным героем книги становится Диана (именно Диана, граждане, ведь Мари – это так скучно звучит!) де Шеврез, а Арамис превращается в бесплатное к ней приложение: - Мы с вами, дорогой мой, собирались сегодня наведаться в гости к господину де Беренгену. Он звал нас вместе на сегодняшний вечер. - Ооо... – огромное количество интонаций Арамис умудрился вложить в этот протяжный ответ: понимание, извинение, смущение, самобичевание... - Теперь вспомнили? Ну, и отлично. Не желаете ли подняться с постели? Арамис послушно поднялся и направился к шкафу. Через несколько минут бессмысленного стояния перед открытым гардеробом послышался загробный голос: - Диана... Какой камзол лучше пойдет к сегодняшнему визиту? Диана демонстративно вышла из-за двери, открывая глазам Арамиса светло-серое с серебром платье. Через полчаса одетый с иголочки мушкетер стоял в гостиной. Светло-серый костюм с серебряной оторочкой идеально подходил к платью герцогини. Как же еще она могла помочь ему в выборе? Вывод, дорогие коллеги. Надо давить «невесту графа де Ла Фер» в себе! Безжалостно. Не то рискуете выставить героя на всеобщее посмешище, а главное - потерять уважение игроков и читателей, как следствие. Следите за легкими симптомами. Они не критичны, но в итоге могут сыграть с вами злую шутку.
Матье де Морг: Глава 9 Рецепт живой воды Вообще же, должна заметить, создание новых героев (когда главные уже есть) – дело крайне ответственное. А учитывая нашу специфику – и крайне сложное. Это же вполне естественно и понятно, в игре каждый хочет играть ключевую роль. Но ключевых ролей на всех не напасешься! Я тоже в свое время очень огорчилась. Нет, не угадали, я не Атосом хотела быть. Я хотела Ришелье вести – там возможностей больше. Но роль была занята, и тогда я выбрала Тревиля. Да. В игре не может быть пять Атосов для всех желающих. Но вот тут-то, мне кажется, и вступает в дело правило нелюбимого мной Станиславского: не бывает маленьких ролей, бывают маленькие игроки. Атоса вести тоже нелегко (мы об этом еще поговорим), но придумать и оживить своего собственного героя – задача не менее сложная. Тревиль стал моим пробным камнем, но он все же домашний, дюмовский герой, хоть я и старалась показать его под своим углом зрения. Первая же моя попытка создать аффтарский персонаж потерпела неудачу. Это была чисто утилитарного назначения марионетка, но, к своему стыду, должна сказать, что я и не приложила никаких усилий, чтобы оживить ее. А вот следующие мои два опыта – Сент-Илер и д'Ансени - оказались гораздо удачнее, хотя тоже есть промашки. Каждый из нас уже ставил перед собой эту задачу. Как создать воображаемый образ человека так, чтобы он был живым и убедительным? Где достать живой воды? Секретная подпольная алхимическая лаборатория имени капитана де Тревиля (люди, знакомые со мной лично, знают, что из нее открывается чудесный вид на Днепр) представляет вам свои наработки в этой области. Взболтать, но не смешивать, как говорил Джеймс Бонд. 1) Прежде всего. Герой должен иметь четко определенную функциональную нагрузку в сюжете. Он тоже должен работать на ту самую пресловутую над – идею. Вспомните, что у Дюма не бывает нестреляющих ружей. Дюма же по первой профессии был драматургом и «истинно театральным человеком», как выразился бы Булгаков. Проделываем мысленный эксперимент: если героя можно убрать со сцены и сюжет не пострадает – такой герой не нужен. 2) А вот это - очень важный момент. Всегда надо помнить, что это - условные люди в условной реальности. Вы делаете не фотографию, а картину. Живой реальный человек и литературный герой – это две большие разницы. В отличие от живых людей, литературные персонажи должны быть цельными (даже если обладают противоречивыми чертами характера) и понятными, что да-аалеко не всегда имеет место в реальной жизни. В погоне за реализьмом, слишком приближая героев к живым людям, вы, как ни парадоксально, рискуете сделать их менее реальными. Это как если бы выпустить актеров на сцену без грима. Вместо того, чтобы выглядеть естественно, они будут казаться бледными и призрачными. Люди в книге должны быть очерчены более выразительно и нарисованы более яркими красками, чем в жизни. Они должны резче реагировать, быть более убедительными и менее сложными внутренне, чем люди из крови и кости. Потому, что они не люди, а только литературные образы. Между прочим. Это касается и главных героев тоже. 3) Но при этом надо еще стараться не нарушать внутреннюю логику мира Дюма. Например, его главный принцип: добро должно быть красивым и сильным. Злодей в мире Дюма – это таки злодей, и никакие оправдания его злодейских поступков в виде тяжелого детства, деревянных игрушек, прибитых к полу и т. д. – не принимаются. Опять же. Замечали ли вы, что любовь – особенно стр-растная любовь, столь излюбленная романтиками – несет в мире Дюма разрушительную, деструктивную функцию? А дружба – созидательную, спасающую. В мире Дюма любовь не приносит счастья. И, мне кажется, именно поэтому чаще всего обречены на провал попытки создания женских образов (я имею в виду, претендующих на роль Возлюбленной, всякого рода служанки, нянюшки и случайные знакомые не в счет), кроме тех, которые уже описаны самим Дюма. 4) Вы, создатель, должны знать о герое как можно больше. В идеале – все. Но не обязательно же вываливать весь этот ворох сведений на читателя! Девяносто процентов этого айсберга знаний должно остаться под водой. И оставшиеся десять процентов даем дозировано и со смыслом, постепенно обогащая образ. Если ограничиться простым перечислением конкретных черт данного героя, то мы получим только набор слов, не имеющих ничего общего с живым реальным человеком. И надолго в памяти это не останется. Автор, который не дает читателю ничего больше, в принципе требует, чтобы читатель просто выучил этот список наизусть. А ведь списки очень трудно запоминаются. 5) Не обязательно, но крайне желательно: в характере героя в ходе сюжета должны происходить какие-то перемены. Недостаточно, чтобы герой бродил в рамках нашей саги туда и сюда без видимой цели; нужно какое-то изменение, происходящее в герое. А то будет все как в монотонных мыльных операх, где косяками ходят герои, которые ничему не учатся на собственном опыте, и постоянно топчутся по кругу, пока их сценарист не замочит. 6) Характер и мотивация: одно вытекает из другого. Вы должны совершенно четко представлять себе все запчасти личности вашего героя: его сильные и слабые стороны, его страхи и комплексы, предметы его тайной гордости, какие черты своего характера он проявляет всегда, а какие – только под давлением обстоятельств и т.д. и т.п. Только понимая, что он за человек, вы сможете понять, какие мотивы могут им двигать, чего он хочет, чего не хочет. Понять других людей можно только при условии, что сможешь смотреть на мир их глазами и понять их чувства, как свои собственные. Автор, который этого не умеет и к этому не стремится, будет создавать только плоских героев, картонных марионеток. Но тогда выходит, что возможности писателя ограничены: реальными будут только те из его героев, которые принадлежат к тому же типу людей, что и он? Ясное дело, что это не так. Но как расширить свои возможности? Конечно, если герой в большей или меньшей степени похож на вас – задача на порядок легче, себя-то уж вы хорошо знаете. А если нет? Уверены ли вы, что сможете хорошо понять и описать характер и мотивацию поступков человека, который на вас абсолютно не похож? И спрогнозировать, как он поступит в той или иной ситуации? И представить, каковы будут его отношения с другими героями? Ах, вы намерены найти в своем окружении или в книгах похожего по типажу человека и ориентироваться на него…Вспомните, сколько раз вы ошибались, приписывая человеку мотивы, которых он и в мыслях не имел, сколько раз ошибались, принимая в характере человека желаемое за действительное… Кто сказал: «Я не ошибался»? Назад к процедурам, уважаемый, вы еще не долечили манию величия. Так вот, коллеги, есть спасательный круг (не панацея, заметьте, а именно спасательный круг), который вам может помочь при решении этой сложнейшей из задач. Читайте в следующей главе.
Матье де Морг: Глава 10 Информация – основа интуиции Так вот, коллеги, касательно спасательного круга. Вот какая странность. Все соглашаются с необходимостью рассчитывать расстояния, вымерять время, учитывать курсы денежных единиц, ну и т.д. Все дружно признают, что это нужно и правильно, что так делать должен всякий уважающий себя и читателя автор. Но как только дело доходит до характеров и отношений между людьми… В этой области каждый считает себя экспертом! Очевидно, на том основании, что сам тоже человек и знаком с кучей людей. Это не аргумент. То, что я сидела на множестве всяких разных стульев, еще не означает, что я умею делать кресла. Зайдем с другой стороны. Вот, к примеру, пишете вы себе про очередные приключения ненаглядных мушкетеров. Откуда вы знаете, кто как себя поведет в той или иной ситуации? Классический вариант ответа на этот вопрос прозвучал из уст LS: «Обращаюсь к первоисточнику и смотрю, что там, у Дюма» Замечтательно. А если такой или похожей ситуации в первоисточнике не окажется? К примеру, где у Дюма можно найти ответ на вопрос: как поведет себя Атос, если в его доме его же друг будет тра… пардон, страстно и нежно любить уважаемую гостью, к тому же принцессу и невесту герцога Лонгвиля? Как, говорите, вы считаете? Это ваше имхо такое? Ну, уважаемый, имхи у нас у всех ого-го. Гвозди бы делать из этих имхов. И каждый второй - заслуженный атосовед республики. Нет, конечно же, можно собрать консилиум дюманов по этому вопросу. Но боюсь, что это сильно будет напоминать собрание еврейских ребе, составляющих Талмуд. Все спорят до хрипоты, несогласные рвут пейсы и бороды (как себе, так и противникам) и пачками уходят в ереси, но так ни к чему конкретному и не приходят. И чо делать будем? Вместо зыбучих песков имхов наша творческая мысля может опираться на прочную объективную почву соционики. Соционика изучает способы переработки и передачи информации у людей. И выделяет всего (или аж?) шестнадцать типов взаимообмена информацией между человеком и остальным миром. Сразу хочу уточнить терминологию: под словом «тип» я буду иметь в виду не «тип характера» (это понятие вообще абсурдно и ненаучно), а только лишь тип информационного метаболизма. Тип – это нечто вроде скелета, основы вашей личности, а ваш характер – это кожа, глаза, прическа, кольцо в носу и прочие лично ваши атрибуты. Так вот, люди, принадлежащие к одному типу, приблизительно одинаково реагируют на одну и ту же инфу, похоже поступают в сходных ситуациях, и их поведение- в целом, в массе -, и то, как сложатся их отношения с людьми других типов, - все это можно довольно точно предсказать. Как можно, зная законы химии, понять, как пройдет реакция двух химических элементов. Что это дает практически – в описанной выше ситуации? А вот что. Мы можем теперь опираться не только на то, что папа – Дюма успел сказать в первоисточнике, а на общие закономерности поведения людей типа Робеспьер (или логико – интуитивный интроверт, можно и так именовать). Зная, как будут действовать в такой ситуации все Робы вообще – можем по дедукции спуститься от общего к частному и уже с большой долей уверенности утверждать, что именно так-то и так-то поступит конкретный Робеспьер – Атос. А именно: сочтет себя оскорбленным («В моем доме!..») и начнет с ненормальным многословием читать мораль: - Похвальное стремление к покаянию. Но в данный момент я вынужден вам сказать: вы ведете себя не как служитель церкви, и ваше праведное желание не вызывает у меня умиления. Вы лжете, ибо сердце ваше далеко от раскаяния… Вы – человек, который обязан владеть своими чувствами и подчинять движения души доводам рассудка. Вы уже не мальчик. Вы, как священник, должны были направить ее на путь истинный и не дать развиться ее заблуждениям! Вы как дворянин должны были соблюсти ее честь лучше, чем она сама! В ее возрасте безрассудство простительно! Но в вашем… К тому же, аббат, она – моя гостья, и под кровом моего дома должна была быть вдвойне священна для вас! Я человек строгих правил, и не в моих принципах покрывать чужое бесстыдство… - Это отказ от дома? Да, да, я отсюда слышу ваши возражения. Конечно же, 99% писателей, в том числе и СанСаныч, и слыхом не слыхали ни о какой соционике - и ничего, пишут себе, и даже очень хорошо себя чувствуют. Давайте разберемся. Во-первых, далеко не у всех и не всегда получаются живые, выпуклые герои, которым веришь безусловно. Ну, это вы и сами знаете. А во вторых – уж не думаете ли вы, что создание таких героев – это результат некоего мистического озарения или ниспосланного свыше благословения? Это расчет, коллеги, точный расчет, это наблюдательность, умение анализировать и просеивать наблюденные факты, и умение грамотно их связать и подать! Информация – основа интуиции! Просто у тех писателей, кого принято называть «гениями», этот процесс анализа в мозгу проходит так быстро, что зачастую мозг просто не успевает его отследить и отметить в бортовом журнале. Конечно, из всякого правила бывают исключения. Например, Луис Армстронг не знал ни одной ноты. Но это не мешало другим музыкантам, и не менее знатным, учить ноты, разбирать аккорды и корпеть над гаммами, не гнушаясь проверять алгеброй гармонию. Соционика поможет вам избежать хотя бы самых грубых ошибок, неточностей и нестыковок. И даже более того. Поможет взглянуть на мир глазами другого человека. Поможет сделать героев достоверными, а значит – узнаваемыми. Читатель поверит вам, если узнает в вашем Атосе не только того Атоса, что у Дюма, но и вообще всех Робеспьеров, каких встречал. Когда в д'Артаньяне для него проглянет и забавный лохматый практикант – преподаватель, и непонятый Чацкий, и кэрроловская Алиса, и эксцентричный граф Суворов, и школьная подруга – нескладная высокая девочка в рваных джинсах, и Джон Леннон в старушечьих очках («Help! I need somebody!»), и сосед – программист, пофигист и оптимист… А узнаваемость – это самый главный компонент в рецепте «живой воды».
Матье де Морг: Глава 11 Лица стерты, краски тусклы В жизни Эркюля Пуаро была только одна женщина, которая делала с ним все, что захочет. Это была Агата Кристи. На самом деле - далеко не все. И прекрасно отдавала себе в этом отчет, за что ее и уважаю. Это очень нелегко – определить степени свободы в отношениях автора и героя. И поставить себе, автору, рамки дозволенного, которые переступать не рекомендуется. Чтобы герой стал по-настоящему живым, он до какой-то степени должен освободиться из-под власти автора, получить частичную самостоятельность и самостоятельно повести фабулу – иногда в неожиданном направлении. Ну, конечно, если вам уже и в самом деле слышится глас любимого героя, командующего вам, куда он хочет повернуть сюжет, то это значит, что пора выпить валерьянки и обратиться к специалисту. Но другая крайность еще хуже: автор начинает дергать своих героев на ниточки, заставляя их делать не то, чего требует их внутренняя логика, а то, что автор насочинял. То есть когда мотивация героя приносится в жертву сюжету. Одни такой пример из себя самой я уже приводила: пресловутый монолог Атоса. - Вас интересует, зачем я надел мушкетерский плащ, мой друг? Что ж, я отвечу откровенно. Я хотел жить своей жизнью, а не быть рабом светских условностей. Хотел стать наконец самим собой, а не бесплатным приложением к гербу, титулу и портретной галерее родовитых предков, чтобы меня уважали не за титул и не за имя. Высший свет, о котором вы так грезите, д'Артаньян, был для меня душной клеткой из пустой болтовни, сплетен, интриг и мелочной суеты. А для придворной карьеры, собственно, нужно немного - уметь низко кланяться и унижаться с улыбкой на устах. А я этого не умею. И если вы хоть сколько – нибудь уважаете мое мнение, д'Артаньян, - не разменивайте свою жизнь на эту мишуру. Тема противостояния внешнего блеска и внутреннего содержания в сюжете играет важную роль, и я из самых благих намерений заставила Атоса быть рупором этой идеи. Чем фактически его изнасиловала: не мог потомственный аристократ такого говорить, при всем моем желании. А вот вам еще пример: Рауль, ничего не понимающий в придворном этикете и модах, внимательно изучал этого красивого господина и старался запомнить его непринужденную манеру держаться, движения, исполненные мягкой грации, мелодичные интонации голоса, тонкую улыбку, и дал себе слово повторить ту же безупречную линию усов… когда у него самого будут расти усы. Пятилетний ребенок?! Это - мысли пятилетнего ребенка? К сожалению, приходится заметить, что в этом случае бедное дитя дернули за ниточки, как марионетку, заставив мерисьюшно любоваться Арамисом. Иногда же создается такое ощущение, будто автор поднимается из-за режиссерского столика на сцену и отпихивает героя, заявляя: «Дай я сыграю эту сцену! Ты ничего в этом не понимаешь и все делаешь не так!» И от этого искушения, кажется, не застрахован никто, даже сам папа Дюма. Что поделать, своя рубашка всегда ближе к телу. Классический пример авторского произвола с его стороны – набившая уже оскомину история с Рош – Лябейлем. Так бы поступил сам Дюма, но никак не Атос. Это не Атос провел ночь с герцогиней – это его заставил СанСаныч, которому Рауль требовался по сюжету. Поднимите руки - только честно! – кто в первый раз по прочтении этой сцены сказал: «Не верю! Этого не могло быть!» Вот я о чем и говорю. Читатель в таких случаях всегда чувствует фальшь. Чем эти авторские манипуляции чреваты? Казалось бы, сюжет это только укрепляет. Да, но при этом герой утрачивает свое лицо, становясь безответным исполнителем авторской воли. Что и произошло с виконтом де Бражелоном. Долго я не могла понять, чем, ну чем он мне не нравится? Почему, несмотря на мощную пиар – компанию Дюма, он получился таким плоским и невыразительным, ни рыбой, ни мясом? Даже в хлюпике Асканио и то больше жизни! А все дело в том, что Дюма не дает ему и шагу ступить свободно, хоть на страницу выйти из амплуа ходячей демонстрации успехов атосовой педагогики. Вывод, дорогие коллеги. Не превращайтесь в Карабаса – Барабаса. Иначе герои могут и взбунтоваться, как это прекрасно обыграл в своей циничной, едкой, но меткой пародии Ал Райвизхем: - И вообще, зачем мы уже столько страниц возимся с ним? На кой блин он нам сдался? - Ну, это автор так пишет, а он у Дюма все слизывает. - Да видал я этого Дюма! – ответил свободолюбивый Отос. - Свободу хочу! Чего хочу- того делать! – провозгласил бывший бравый мушкетер. - Ну, ты прямо как на избирательном митинге, - изумился Амарис. - Я предлагаю теперь начихать на автора, на Дюма и прочих идиотов, читателей в том числе! – радостно предложил Отос, и словно тяжесть упала с его плеч. - Свобода! – заорал Рауль.
Матье де Морг: Глава 12 Священная корова и другие штампы А таперича, граждане, приступим к самому важному. Речь пойдет о главных героях. С нервными мы расстались еще в восьмой главе, теперь же прошу покинуть помещение догматиков. Не истязайте свою нежную психику, читая мои измышления. Так вот, люди, леди, джентльмены. Главная сложность состоит в том, что у этих главных героев число степеней свободы зашкаливает: они давно уже оторвались от Дюма и зажили своей собственной жизнью. В результате на сто читателей Дюма приходится сто одно мнение о том, как выглядят, что чувствуют и как мыслят любимые мушкетеры. И это- главный знак, по котором у можно отличить Великую Писательскую Победу от просто «хорошо созданного героя». Более того! Это самое мнение может и не совпадать с дюмовским! Вот что характерно! В мировой литературе таких героев можно пересчитать по пальцам, и пальцев одной руки вполне хватит. Однако ближе к телу. Что это означает для нас практически? Классическая рекомендация – используя чужих героев, следовать первоисточнику как можно точнее. Это все хорошо, это все правильно. Но – малоприменимо на практике. Сейчас поясню. Дело в том, что как бы вы не старались, как бы не изворачивались, как бы ни цитировали абзацами дюмовский текст – все равно вы будете писать мушкетеров такими, какими их видите вы. А не такими, какими их видел сам папа Дюма. И в этом состоит страшная военная тайна №2. По поводу того же Атоса у вас одно мнение. У Дюма другое. А у ваших читателей – третье, четвертое и т.д. до бесконечности. И привести их к общему знаменателю не удастся по определению. Не стоит даже и пытаться. Если вы затеете с читателем игру «а спорим, ты не найдешь у меня ни одного противоречия Дюма» - вы заведомо в проигрыше. Вывод – не пытайтесь навязать читателю ваше видение героя. У него свое видение, и не хуже. А лучше расскажите ему то, чего он о характере героя еще не знал. Или знал, но не придавал значения. Покажите его с необычной стороны. Поставьте его в непривычные обстоятельства. Найдите такие его стороны и черты, которые до сих пор оставались в тени, не имея случая проявиться. Покажите читателю что-то новое – и он забудет считать ваши промахи и отклонения от Дюма и начнет сначала вас слушать, а потом увлеченно с вами спорить. Да, на этом пути вас будет ждать больше поражений, чем побед, но это лучше, чем по надцатому разу пересказывать то, что папа Дюма до вас уже сказал, и гораздо лучше. Но чтобы сказать что-то новое, вам придется отойти, и сознательно отойти, от тех стереотипов, что уже сложились у каждого мушкетеромана в отдельности и у всех нас в целом. Для начала перестать делать из Атоса священную корову, которую тронуть не моги, приваривать его намертво к постаменту, а потом заливать патокой, сахарной глазурью, и сверху толстым-толстым слоем шоколада. Мы не жития святых пишем, а авантюрно – приключенческий роман! Увидеть в Портосе не просто бесплатное приложение к остальным мушкетерам, непонятно зачем в сюжете нужное, не выставлять его клоуном, путающимся у всех остальных под ногами и годным только на то, чтобы развлекать почтеннейшую публику своими благоглупостями. Разглядеть за многочисленными масками Арамиса – от женоподобного аббатика и патологического бабника до подлого интригана, карьериста и лицемера, – живого (и несчастного) человека. И наконец-то вспомнить, отвлекшись хоть на минуту от воспевания несравненных достоинств Атоса, о главном (хотя бы номинально) герое, которому в лучшем случае достается роль эдакого оловянного солдатика, и найти в д'Артаньяне ту самую доброту и человечность, так поразившую когда-то Стивенсона. Если хотя бы одну из этих задач вы выполнили – это уже шаг вперед. Но самое главное – и это надо написать себе большими буквами и повесить над письменным столом – герой должен переживать внутренний конфликт . Это аксиома драматургии, а мы живем в мире, который создал самый театральный человек в мире. Персонаж, который не переживает никакого внутреннего конфликта, будет неинтересным и плоским. Это надо уметь – сделать плоским д'Артаньяна или Атоса, но некоторые умудряются. Вот чего не хватает Харину. И первоисточнику он следует так, что аж гай гуде, про таких говорят – святее папы римского, и приключениев наворотил интересных, и сюжет хорошо сколочен…. Но герои так и не ожили – потому что остались статичными, у них нет конфликтов и внутренних противоречий. Вот почему так важно понимать типы героев. Потому что тогда их мотивация ляжет перед вами как на ладони. Каждый к чему-то стремится, а когда эти стремления сталкиваются между собой, или их невозможно реализовать, или возникает несоответствие между мотивацией личной и официальной - тогда появляется конфликт. Появляется драматическое напряжение. А вот когда вы узнаете, чего хотят ваши герои, то одновременно поймете, чего они НЕ хотят. Это знание воистину бесценно для автора, который вынужден играть роль строителя полосы препятствий, потому что благодаря этому знанию сможет подобрать соответствующего рода препятствия. Атос не хочет излишнего внимания к своей персоне, не хочет становиться на дороге у своих друзей – так поставим его в такое положение, что это будет неизбежным: пусть именно он нечаянно спасет короля, да еще и вызовет этим волну зависти и непонимания у д'Арта: Тревиль нашел героя дня в прескверном настроении. Из-за событий на мессе он оказался у всех на виду, все про него говорили, знакомые и не знакомые приставали к нему с поздравлениями, расспросами, жали руку, хлопали по плечу - и Атос, вовсе не жаждавший такой славы, к вечеру находился в ужаснейшем состоянии. Особенно сильное впечатление на него производили намеки на то, что он теперь окажется в фаворе у короля, которому спас жизнь, что отныне его карьера пойдет в гору, что теперь его будущее обеспечено, и среди этих разговоров, фальшивых улыбок и лицемерных поздравлений Атос понял, что нервы его на пределе. Трое друзей, казалось, вовсе не понимали его состояния. Арамис хочет быть верным в любви – а мы так повернем сюжет, что он сам без бутылки не разберется, сколькех же баб одновременно он любит – это раз, и заставим снова и снова выбирать между долгом и любовью – это два, и пусть доказывает потом, что он не верблюд и пароль врагу не сдал: - Тогда я приеду… Ах да, а пароль? - Наварра.. И тут он почувствовал, как герцогиня чуть заметно вздрогнула от неожиданности. Всего лишь на четверть мига по ее лицу скользнула тень, но тут же на нем восстановилось радостно – кокетливое выражение. Но это отрезвило Арамиса. К нему вернулось чувство реальности. - А дальше? Наварра, вы сказали, а отзыв…. - Отзыв? Отзыв – Гасконь, - не моргнув глазом соврал он. - Ну вот и прекрасно, - улыбнулась кроткая как голубица Шеврез. – Тогда до скорой встречи, любовь моя! Д'Артаньян больше всего дорожит дружбой и своей честью - выстроим сюжет так, что ему придется мучительно подозревать своего друга в измене, а в конце концов ему придется делать выбор между…. ну, это я уже забегаю вперед: мы еще этого не написали: - Но позвольте задать вам встречный вопрос: а вы что здесь делаете в такой час? – он резко обернул к Арамису побледневшее от бессонницы небритое лицо. - Я? - Да, вы, мой любезный друг. Вы, кажется, приехали из Ле Крезо? - Да. Я выполнял там задание Тревиля. - И не сказали нам ни слова? Мы перерыли весь лагерь вверх дном, разыскивая вас. - Тревиль просил соблюдать полную секретность. - Ах, вот как. Весьма интересно. - Д'Артаньян, что означает ваш язвительный тон? Вы что, мне не верите? - Верю, верю, конечно же верю, - криво ухмыльнулся д'Артаньян. Подведем итоги. Шаг 1: следование первоисточнику Шаг 2: сказать что-то новое Шаг 3: долой штампы! Шаг 4: нащупать внутренний конфликт. Вот примерно так.
Матье де Морг: Глава 13 Кукушка хвалит петуха И наконец – затронем нашу с вами общую любимую мозоль. Поговорим, как и было обещано, о здоровой критике и здоровой самокритике. Я искренне убеждена, что одно из главных качеств, которыми должен по определению обладать писатель – несокр-р-рушимая уверенность в своих силах, самоуверенность, вплоть до наглости. Здоровая доля самоуверенности вам нужна, чтобы выложить свои творения в сети или в печати; а основой для нее станет ваша убежденность в том, что вы написали нечто стоящее прочтения и могущее быть интересным и нужным другим людям. И она же поможет вам выстоять и не согнуться, когда вы услышите отзывы читателей о вашей работе – и не факт, что хвалебные. И вот тут начинается самое интересное. Внутренне – глубоко внутри – каждый из нас себе признается, если он честный человек, что написанное – пока еще далеко не шедевр. Да, вы очень старались, вы работали на максимуме своих возможностей, вы положили много сил, времени и нервов на эту вещь. Но могло быть и лучше. И не сегодня еще нас пожалуют в кавалеры ордена, - произнес Атос Но когда то же самое вам говорит другой человек.… Из недр души непроизвольно вырывается бессмертный вопль Паниковского: «А ты кто такой?!!!» Как это - кто? Это – ваш читатель! Тот самый читатель, для которого вы это писали, собственно (а если писали для себя, то зачем тогда в сети выкладывали?). Уже поэтому он имеет право высказать вам свое мнение. И опять же, если вы честный человек, вы это мнение выслушаете. Безусловно, ни с чем нельзя сравнить чувство, которое испытываешь, когда видишь, что тебя поняли, твою мысль оценили, твои усилия не были напрасными, ты достучался до читателя. Я до сих пор помню, как меня окрылил первый хвалебный отзыв, особенно ценный тем, что прозвучал не из уст мушкетеромана. Но, господа! Как бы не было приятно и сладко слушать похвалы, я все же понимаю- они помогут подпитать пресловутую уверенность в своих силах, они дадут стимул писать дальше, но… но не более того. Святая вода, как выразился бы д'Артаньян. Двигаться вперед, расти над собой, совершенствоваться поможет только критика. Сразу хочу подчеркнуть. Я имею в виду критику в хорошем смысле этого слова, а не тупое и злобное критиканство. Критику обдуманную, не злую, конструктивную и по существу. Люди, леди, джентльмены! ТОЛЬКО ТОТ, КТО ВАС КРИТИКУЕТ - РАБОТАЕТ НА ВАС. Он делает для вас то, что сами вы сделать не в состоянии зачастую – смотрит на ваше творение чужим, отстраненным взглядом, отслеживая недоработки и несостыковки. Но вы будете смеяться. Именно такой критики тяжелее всего добиться. Понятно почему. От кого вы ждете отзывов в первую очередь? От людей значимых для вас. От друзей, от коллег по игре, от приятелей по Дюмании. Не станете же вы незнакомого человека «душить трагедией в углу», как метко описал этот процесс Пушкин. И сколько бы вы им ни твердили, что хотите услышать о своем произведении правду и только правду, пусть самую горькую, но любой видит по вашим глазам, вашему чересчур небрежному тону, что вы страстно жаждете услышать только восторженный отзыв. Так они вам и скажут правду. Как же. Они вам скажут, что у вас все гениально, замечательно, восхитительно, класс! Скажут, что Дюма, Вальтер Скотт и Сабатини отдыхают! Скажут, глядя прямо в глаза честным таким, светлым взором. Никому не хочется терять друга! И вообще, почему не сделать хорошему человеку приятное? Вы хотели услышать похвалу - вот вам и похвала... Кто похвалит меня лучше всех, тот получит сладкую конфету! И даже тем вашим читателям, которые вашими близкими друзьями не являются и по идее хвалить вас за здорово живешь не обязаны, им тоже не всегда можно верить. Поставьте себя на место такого человека. Ведь чтобы честный и подробный критический отзыв написать, это надо потрудиться, тщательно все перечитать, разобрать чужой текст, свои мысли аргументировать… Не легче ли отписаться стандартным «Мне понравилось»? А что? Все довольны, всем приятно, глядишь, и тебя потом в ответ похвалят…. Сан Саныч тоже оказывался в положении, когда только критика помогла ему отстраниться от своего текста. Вот, пожалуйста, послушайте одну очень поучительную историю из его практики. Она длинновата, но уж вы не пожалейте времени: Шла сложная постановка новой пьесы Дюма «Антони». На первых репетициях он, как и всегда, внимательно глядел на сцену, делая время от времени незначительные замечания. Но, по мере того, как работа над пьесой подвигалась к концу и уж недалек был день костюмной репетиции, обыкновенно предшествующей репетиции генеральной,— друзья Дюма стали с удивлением замечать, что драматург реже и реже смотрит на рампу, и что его глаза все чаще и настойчивее обращены на правую боковую кулису, за которой всегда помещался один и тот же дежурный пожарный, молодой красивый человек, скорее мальчик. Причина такого пристального внимания была никому не понятна. На костюмной репетиции Дюма был еще более рассеянным и все глубже вперял взоры в правую боковую кулису. Наконец, по окончании третьего акта, когда настала обычная маленькая передышка, он поманил к себе рукою режиссера и, когда тот подошел, сказал ему: — Пойдемте-ка за сцену. И он потащил его как раз к загадочной правой кулисе, где по-прежнему стоял, позевывая, юный Помпье. Дюма ласково положил руку на плечо юноше. — Объясните мне, mon vieux, одну вещь,— сказал он. — К вашим услугам, господин Дюма. — Только прошу вас, говорите откровенно. Не бойтесь ничего. — Я ничего и не боюсь. Я — пожарный. — Это делает вам честь,— похвалил Дюма.— Видите ли, я уже много раз наблюдал за тем, как вы слушали на репетициях мою пьесу, и, даю слово: внимание ваше мне было лестно. Но одно явление удивляло меня. Почему перед третьим актом вы всегда покидали ваше постоянное место и куда-то исчезали, чтобы прийти к началу четвертого? — Сказать вам правду, господин Дюма? — застенчиво спросил пожарный. — Да. И самую жестокую. - Я, конечно, простой человек, и ничего не понимаю в искусстве, но первые два акта я смотрю всегда, потому что они хороши, а третий кажется мне длинным и вялым. Но, впрочем, может быть, это так и нужно? — Нет! — вскричал Дюма.— Нет, мой сын, длинное и скучное — первые враги искусства. Возьми, мой друг, эту круглую штучку в знак моей глубокой благодарности. И, обернувшись к режиссеру, он сказал спокойно: — Идемте переделывать третий акт! Помпье прав! Этот акт должен быть самым ярким и живым во всей пьесе. Иначе она провалится. Идем! Тот, кто хоть чуть-чуть знаком с тайнами и с техникой театральной кухни, тот поймет, что переделывать весь третий акт накануне генеральной репетиции — такое же безумие, как перестроить план и изменить размеры третьего этажа в пятиэтажном доме, в который жильцы уже начали ввозить свою мебель и кухонную посуду. Но когда Дюма загорался деятельностью, ему невозможно было сопротивляться. Артисты били себя в грудь кулаками, артистки жалобно стонали, режиссер рвал на себе волосы, суфлер упал в обморок в своей будке, но Дюма остался непреклонным. В тот срок, пока репетировали четвертый и пятый акты, он успел переработать третий до полной неузнаваемости, покрыв авторский подлинник бесчисленными помарками и вставками. Задержав артистов после репетиции на полчаса, оп успел еще прочитать им переделанный акт и дать необходимые указания. За ночь были переписаны как весь акт, так и актерские экземпляры, которые артистами были получены ранним утром. В полдень сделали две репетиции третьего акта, а в семь с половиною вечера началась генеральная репетиция «Антони», замечательной пьесы, которую публика приняла с неслыханным восторгом и которая шла сто раз подряд. Каждому из нас необходим такой пожарный. Есть два основных варианта. Первый – давать читать человеку свои творения, не называя авторства. И второй – сложнее – заключить с коллегой, другом или хотя бы с человеком, к мнению которого вы относитесь с уважением и который, на ваш взгляд, хорошо пишет, договор о говорении правды-матки в лицо. Например, для Роберта Луиса Стивенсона таким критиком на доверии был его друг –писатель Хенли, послуживший прототипом Сильвера. Можете себе представить, как Стивенсону от него доставалось. Конечно же, «критик на доверии» тоже может ошибаться. Он тоже человек. Даже лучший друг может ошибиться. Но если пятеро почему-то говорят, что вы пьяны, то не спорьте, а идите спать. Вот как раз о том, как следует воспринимать критику, мы поговорим в следующей главе.
Матье де Морг: Глава 14 Не стоит прогибаться под изменчивый мир Продолжаем разговор. Итак, вы выложили в сети ваше произведение. И вас даже похвалили. Может быть, даже и очень похвалили. Но нашлись среди ваших читателей и такие, которые покритиковали. И не на уровне «а мине не нравицца», а аргументировано и обстоятельно. Вы подавили в себе крик Михаила Самуэлевича (см. в предыдущей главе), вдохнули-выдохнули, выпили валерьянки там или пива – успокоились. Что делать дальше? Есть как минимум три варианта. Вариант первый. Встать в позу мольеровского маркиза, «Мизантроп», действие первое, явление второе: «А я утверждаю, что стихи мои хороши» Вариант очень удобный, но непродуктивный и тупиковый. Вы просто продемонстрируете всем невысокий уровень интеллекта и выставите себя на посмешище. Не забыли ли вы с утра принять таблетку от мании величия? Вариант второй. Признать абсолютную и полную правоту критика, и как следствие - разочароваться в себе, обозвать себя ничтожеством и бездарностью, сунуть свое творение в топку и дать обещание никогда больше ничего не писать. Судя по всему, вы очень впечатлительная натура. Но нельзя же так легко опускать руки! Обопритесь на мое плечо! Мушкетеры без боя не сдаются! Вам на помощь придет брат-Стругацкий-младший, Борис Натаныч, который однажды заметил: Как бы плохо вы ни написали вашу повесть, у вас обязательно найдутся читатели, тысячи читателей, которые сочтут ее шедевром... Как бы хорошо вы ни написали свою повесть, обязательно найдутся читатели, и это будут тысячи читателей, которые сочтут ее чистым барахлом. Сделайте выводы. И переходите к третьему варианту. Итак, вариант третий. Прочитали критику? Успокойтесь, а лучше – отложите ее на день-два, чтобы мысли в голове устаканились, а потом перечитайте еще раз, при этом повторяя, как мантру, умные слова Ивана Алексеевича Бунина, скажем прямо - средней руки письменника, совершенно случайно получившего Нобелевскую премию: Я не червонец, чтобы всем нравиться! Напишите это большими буквами и тоже повесьте над рабочим столом. И теперь проанализируйте критический отзыв, имея в виду только один критерий – понял критик вашу мысль или нет? Если он просто не понял, что вы хотели этим сказать или выразить- критика принимается, это ваша недоработка, вашей задачей было сказать так, чтобы поняли все. Если же все понял, но принципиально несогласен с вашей точкой зрения – а оце вже ні. Это уже личное и персональное дело критика – соглашаться с вами или нет, и личное дело ваше – принимать или не принимать его критику. Имеете полное моральное право не принять. Но. Все выше сказанное относится к критике уже готового творения. А специфика наша такова, что мы выкладываем в сеть чаще всего не законченное произведение, отрывки. И приходится выслушивать критику на полпути, как в старом анекдоте: « - Доктор, почему же в морг? Я же еще не умер? – А мы еще и не доехали». И вот на этом этапе вы сталкиваетесь с целым хором читателей, которые не согласны с вашим видением героев. С вами спорит лучший друг, который все не так себе представлял. Или, хуже – вас разнес в пух и прах ваш «критик на доверии» (между прочим, Стивенсон с Хенли-Сильвером в конце концов поссорились, и как раз на этой почве). И вот уже червь сомнения в вас вырастает до размеров анаконды… Стоп! Не спешите спускать флаг! - Гордый морской обычай не позволяет спускать флаг! – возмутился капитан Смоллетт. Вспомните о главном критерии анализа критики! И о словах брата Стругацкого. Да, вы должны думать о читателе – но вы не должны подстраиваться под него! Вы должны заботиться о том, поймет читатель вашу идею или нет, а не о том, понравится ли она ему! В тот момент, когда, поддавшись давлению общественного мнения, вы начнете писать не то, что думаете, а то, чего от вас хотят – все, сушите весла, вы кончились как писатель. Потому что тогда вы начнете врать себе, а это - последнее дело. Стремясь понравиться всем – вы не угодите никому. До тех пор, пока вы точку не поставили – применяем метод Одиссея: затыкаем уши воском и не слушаем сирен, призывающих вас прогнуться под чужое мнение, пусть даже и самое авторитетное. Работая в жанре «под Дюма», мы не имеем права, мне кажется, начисто отвергать вкусовую критику. Не хотите, чтобы все кому не лень указывали вам, каким должен быть ваш герой – не пишите про Атоса и Арамиса со товарищи. Но к этим вкусовым оценкам, еще раз подчеркну, следует прислушиваться только когда ваше творение уже окончено (но не раньше!) –прислушаться, поразмыслить, воспринять что-то новое, осмыслить его и творчески переработать внутри себя. Я очень уважаю своих читателей. Но я искренне убеждена, что нельзя корректировать свою работу в зависимости от читательских отзывов. Писатель – передатчик, читатель – приемник; что же нового вы сможете дать читателям, если будете слепо следовать их пожеланиям и вкусам и писать о том, что они и так уже знают (раз советуют)? Впрочем, есть один способ стать выше любой критики. Читайте в следующей главе.
Матье де Морг: Глава 15 Кое-какеры Можешь не писать – не пиши. Но уж если пишешь - так будь добр, не халтурь. От многократного повторения эта максима успела превратиться в истертую банальность, но правдивости своей не утратила. Вы можете просиживать штаны в школе или институте, спустя рукава работать, с прохладцей выполнять свои прямые обязанности на рабочем месте и даже халатно относиться к исполнению супружеского долга, - но в творчестве халтурить нельзя, иначе пропадает весь смысл его. Мне кажется, можно выделить два уровня халтуры – уровень замысла и уровень воплощения. Что в моем понятии есть халтура на уровне замысла? Вы, автор, должны абсолютно и беззаветно верить в то, о чем пишете. Что все было именно так, как вы говорите, и иначе быть не могло. Что герои поступили так и так, и никак иначе. Ваша идея должна гореть у вас в сердце – только тогда она воплотиться в глаголы, способные жечь сердца людей. Вам самому должно быть безумно интересно то, о чем вы пишете. Поверьте старому капитану: то, что было неинтересно писать, будет неинтересно читать. Я не знаю точно, как именно это происходит, но это чувствуется всегда: нервная энергия автора, его убежденность в своей правоте, его страсть, его правдивость – это все чувствуется потом читателем! Но Эру Илюватар! как часто автор, под давлением ли критики, под гнетом авторитетов, по причине лени, или сознательно ища аплодисментов почтенной публики – да неважно, собственно, почему… как часто автор сдается и начинает думать: а чего это я, собственно, так переживаю, ведь это всего лишь «фанфик», развлеченьице, можно и так написать, и эдак, один черт, невзыскательная публика все равно проглотит все, где есть имена, заканчивающиеся на «ос» и «ис», так чего ради надрываться…. - А это бывает с ананасами! Ой-ой-ой, как бывает! – продолжал Коровьев. Вот так и становятся кое-какерами. Это слово придумали все те же братья Стругацкие, кто не в курсе - тоже наши люди, продвинутые матерые мушкетероманы. Возможно, вам покажется, что я слишком серьезна. Да, черт возьми! Дело в том, что для меня литература – это творческая самореализация. Важнее и серьезнее этого для меня нет ничего. И для вас, надеюсь, тоже – а иначе зачем вы вот уже пятнадцать глав меня читаете? Но вернемся к нашим баранам. Я, к сожалению, не вижу эффективных путей излечения от этого вида халтуры. Только высокий уровень внутренней честности автора может служить камертоном. И заставить работать этот камертон может хорошая доза правды-матки в лицо :- ))) А вот со вторым видом – халтурой на уровне воплощения – бороться при желании вполне можно. Вот, допустим, идея у автора есть. И пламенная уверенность в своей правоте тоже есть. Чего у него нет – так это желания переделывать свой отрывок снова и снова, пока не выйдет хорошо. Иногда это значит – до посинения. Тут в нем опять просыпается кое-какер: зачем зря париться, ну, есть у меня, конечно же, всякие литературные погрешности, но ведь это не критично, читать-то можно, вон некоторым очень даже и нравится, так какая разница? Есть разница, поверьте мне. Даже самую блестящую идею можно затоптать неряшливостью воплощения. Обидно будет. Что делать, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы? Исходя из личного опыта, могу дать несколько советов. - Послушаем, - сказал Арамис, заранее придавая своему лицу критическое выражение. 1) Не писать вполсилы! Никогда нельзя опускать себе планку! Надо стараться работать, выжимая максимум из своих возможностей, уж какими бы они не были. Крокодил теж літає, але низенько. Это как раз про меня: уровень у меня пока не ахти какой высокий, но крыльями машу изо всех сил. 2) А для того, чтобы использовать свои возможности с наибольшим КПД, надо определить свои сильные и слабые стороны. Делается это, как правило, методом научного тыка. Например, моя сильная сторона – этика, мне неплохо удаются диалоги, и я стараюсь при любой возможности выходить на прямую речь героев, тем более что это присуще и стилю самого Дюма. Et vise versa, все, что требует сенсорной конкретики (к примеру, драки), и панорамные обзоры исторических событий мне писать тяжело по причине слабой логики. Вот, кстати, чем хороша игра – можно ввести «разделение труда». 3) Регулируем водный баланс. «Виконт» был бы прекрасным романом, если бы выжать из него всю лишнюю воду! Как правило, воду разводить автор начинает, когда ему очень и очень нравится то, про что он пишет, он купается в этой реальности, он наворачивает все новые и новые словесные кружева, описания, диалоги, целые сцены, долженствующие обогатить произведение… а в результате у читателя дно уходит из-под ног. Опять же, бывают случаи, когда писатель слишком близко к сердцу принимает слова Чехова о краткости – сестре таланта, и пишет излишне схематично, телеграфным стилем: такой-то пошел туда- то и сделал то-то. Киносценарий какой-то получается. 4) Вычесываем блох – то есть подчищаем разного рода литературные погрешности, которые обычно чисто механистичны. - Я тоже буду выискивать у вас неудачные обороты, предупреждаю вас! – сказал д'Артаньян. Например: - «Он потянулся своей рукой к своей шпаге» - а чьей же еще? Своизмы – самая частая проблема. - «Взгляд его какого-то странного прозрачно-голубого цвета глаз», «Лоретте почему-то показалось, что у них много общего, что они чем-то похожи друг на друга» - убрать надо весь мусор неопределенностей – «какого-то», «почему-то», «чем-то». Не знаешь, почему и чем- не пиши. - «Как проста была эта прическа и как она шла к ней» - в этих местоимениях сам черт ногу сломит. И т.д. и т.п. 5) Очень хороший прием – читать текст вслух. Сразу выплывают наружу все корявости языка на уровне фоники, видны неблагозвучности, перегруженности в предложениях и неуместные паузы. Особенно полезно это делать с диалогами. Я, например, вообще большинство сцен проигрываю сама с собой по ролям. 6) И наконец – надо учить матчасть. Почитать пару-другую учебников по теории литературы. Там сеют много разумного, доброго и вечного. Я проверяла – польза есть. И вот тогда, когда ваша уверенность в себе будет подкреплена сознанием того, что вы выложились на полную катушку – тогда даже самая жесткая критика не выбьет вас из седла!
Матье де Морг: Глава 16 Он не любил синематограф Есть замечательный толкиенистский анекдот. Умирает толкиенист и входит в райские врата. Смотрит – а за воротами стоит пожилой мужик с бакенбардами и с занесенной дубиной. - Ты кто? - Я? Вася…толкиенист… - Проходи! - Простите, - спрашивает Вася, - а вы-то кто? - Я – Толкиен, Джон Рональд Руел. - А…кого это вы ждете? - Перумова!!! Мне кажется, Сан Саныч тоже там поджидает кое-кого. И я готова, взяв в руки тупой и тяжелый предмет, встать рядом, чтобы помочь ему посильно. Из всех разновидностей литературного творчества «под Дюма» я категорически не уважаю и презираю только… нет, не угадали, не слеши. Апокрифы. Это когда автор заявляет: «Все было не так, Дюма был неправ». Бушков, Галанина и иже с ними. Продвинутые интеллигенты, когда речь заходит об апокрифах, начинают глубокомысленно рассуждать, что каждый имеет право высказывать свое мнение, каким бы оно ни было, и если это интересно читать, то оно имеет право на существование и т.д и т.п. А я вот не сторонник абстрактного гуманизма. И считаю, что с такими аффтарами надо поступать, как с насильниками. Во- первых. Это есть проявление неуважения к Дюма. Вы вошли в его мир, взяли его героев – так ведите себя как воспитанный гость, не нарушайте законов мира, созданного не вами! А апокрифы грубо нарушают главный принцип мира Дюма – красивое и сильное добро. Нравственный релятивизм в мире Дюма категорически запрещен самим каноном - вроде как нарушение единства времени и места действия в классической трагедии или сыщик, оказавшийся убийцей, в классическом детективе. - Нет, действительно скотина! Ворвался в дом, наследил, испортил хор-рошую вещь! – сказал Холмс, разгибая кочергу. Вот ведь что интересно. Апокрифиста не устраивает, что у Дюма миледь негодяйка, а Атос хороший? Так почему бы, спрашивается, апокрифисту не создать свой мир, где все будет так, как он хочет? Да потому, что апокрифист спорит с автором. Ему главное – не свой мир построить, а автора опустить. Без канонического текста само понятие апокрифа потеряет смысл. Апокриф - это спор идеи с идеей. И эти люди собираются Сан Санычу в его же доме, его же средствами, его же героями доказывать, что он был неправ?! Есть такая цыганская пословица: удаль карлика в том, чтобы высоко плюнуть. А еще – потому, что если из текста апокрифа убрать все имена на «ос» и «ис» - его попросту будет неинтересно и незачем читать. Потому что художественностью исполнения апокрифы напоминают рожки и гениталии, которые шкодливые школьнички пририсовывают портретам в учебниках. - Как вы могли? Как вы могли смотреть эту гадость?! - Парни! – перебил его Сэконд. – Кончайте эти сопли! Вас ждет вторая серия! Нарушение внутренней логики мира Дюма не проходит безнаказанным – поле повествования неизбежно становится безжизненным, как пустыня Гоби. Но давайте расширим рамки. Апокрифам можно было простить все, даже их очевидную бездарность, если бы не один факт: они возводят зло на пьедестал! Вот что говорил по этому поводу сэр Роберт Луис Стивенсон: Две обязанности возлагаются на всякого, кто избирает литературную профессию: быть верным действительности и изображать ее с добрым намерением. И первейший долг писателя - судить обо всяком предмете всегда и неизменно в самом возвышенном, самом благородном, самом бесстрашном духе. С добрым намерением, понимаете? Доброе надо сеять, а также разумное и вечное. Чем больше посеем - тем больше взойдет. Задумайтесь. Ведь все ваши суждения основаны на двух опорах: 1) на ваших личных склонностях и 2)на множестве представлений о природе человека и мира вообще, которые разными способами проникают в ваше сознание извне. Все эти разные способы в конечном счете сводятся к одному - чтению; и даже те, кто не читает, все равно получают инфу из того же источника через вторые руки, из рассказов тех, кто читает сам, из фильмов и т.д.. Таким образом - все современное знание или незнание о добре и зле в немалой мере есть дело рук тех, кто пишет. Это накладывает на писателя большую ответственность. Вот почему у меня нет снисхождения к тем, что сеет зло – и к Бушкову с Галаниной в том числе. Они делают хуже наше будущее. - Но прежде чем мы отправимся с вами отсюда, - продолжал Джек, - я должен отомстить мистеру Сэконду! Он осквернил имя синематографа. Он сеет зерна ненависти в душах зрителей. Он должен умереть. - Не надо, Джек. Каждому свое… - ответил Фёст. Надо, Джонни. Понимаешь – надо!
Матье де Морг: Глава 17 Один за всех, и все за одного!Возвращаясь все к тому же легендарному 2002 году, когда мы со товарищи основали первую и на тот момент единственную в сети игру по «Мушкетерам», я всегда вспоминаю состояние творческой эйфории, неуемную радость общения с единомышленниками, которая захлестывала меня тогда. Двадцать игроков, самого разного класса, уровня и возраста, легко и беззаботно понеслись развлекаться в мире Дюма, открывая для себя возможности игры и с удивлением нащупывая в себе творческий потенциал. Мы тогда не слишком–то заботились о результате, нам удовольствие доставлял сам процесс. Позднее я узнала, что именно так – играя – начали писать и мои любимцы Ильф с Петровым: - Ну что, будем писать? - спросил я. - Что ж, можно попробовать,- ответил Ильф. - Давайте так, -сказал я, - начнем сразу. Вы - один роман, а я -другой. А сначала сделаем планы для обоих романов. Ильф подумал. - А может быть, будем писать вместе? - Как это? - Ну, просто вместе будем писать один роман. Мне понравилось про эти стулья. Хорошая идея. - Как же вместе? По главам, что ли? - Да нет, - сказал Ильф, - попробуем писать вместе, одновременно каждую строчку вместе. Понимаете? один будет писать, другой в это время будет сидеть рядом. В общем, сочинять вместе. Из того старого состава в живых осталась только я одна. Победитель забега ветеранов. Как много народу по тем или иным причинам покинуло нас. Все-таки пять лет существования – это непобитый рекорд среди сетевых игр. Не всем по силам так долго гореть энтузиазмом. Остались немногие - только те, для кого наша игра была не просто очередной забавкой, а средством творческой самореализации. За пять лет мы из классической ролевой превратились в, насколько мне известно, единственную в своем роде литературную игру по «Мушкетерам», поставив себе целью совместное написание книги. Чем для нас так привлекательна именно литературная игра как вид творчества? Прежде всего – непредсказуемостью. Когда начинаешь писать с семью-десятью соавторами, то словно бы идешь на футбольный матч. Заранее знаешь, в чем смысл игры, и правила, и каковы ее элементы, и где ворота находятся, но никогда не можешь предвидеть, что произойдет. Результат узнаешь, только когда игра закончится. Но главное – чувство локтя. Возможность опереться на партнера. Сознание, что не тебе одному это все надо – у тебя есть единомышленники. Уверенность в том, что общими усилиями, объединив наши сильные стороны, мы вытянем даже те сложные места и главы, которые, пиши мы поодиночке, стали бы камнем преткновения. - В одиночку я еще никогда ничего не делал путного, - сказал д'Артаньян, тряхнув головой. Но все эти прелести включаются в полной мере только в компании надежных партнеров. - Вам действительно так нужен программист? - Нам позарез нужен программист. Но нам нужен не всякий программист. Программисты – народ дефицитный, избаловались, а нам нужен небалованный. – Горбоносый Роман стал загибать пальцы. – Нам нужен программист: а – небалованный, бэ – доброволец, цэ – чтобы согласился жить в общежитии… - Дэ, - подхватил бородатый, - на сто двадцать рублей. - А как насчет крылышек? Или сияния вокруг головы? Один на тысячу! - А нам всего-то один и нужен, - сказал горбоносый. - А если их всего девятьсот? - Согласны на девять десятых. Так какой нам надобен игрок? Чтобы включиться в игру, нужно: 1) Иметь литературный талант, какой – никакой, хотя бы в зачаточном состоянии – это подразумевается само собой. 2) Но не это главное, как это ни странно. Пилотом можешь ты не быть, летать научим все равно, но уважать коллег обязан. Игрок должен на глубинном, подсознательном уровне, уважать мнение своих соавторов – даже если с ним не согласен. Умение идти на компромиссы, и не со снисхождением, а с искренним доброжелательством и желанием понять партнера –это самое главное качество хорошего игрока. Много было у нас талантливых, сильных игроков, которые попросту не могли работать в команде: стремление во что бы то ни стало утвердить свое драгоценное имхо отодвигало у них творчество на задний план. 3) Не тянуть все одеяло на себя. Уметь чувствовать партнера, передавать инициативу, а не бегать с мячом по всему полю, судорожно зажав его в руках и не обращая внимания на свист судьи. Про таких людей есть немецкая пословица – он хочет быть на всех крестинах младенцем, на всех свадьбах женихом и на всех похоронах – покойником. Уловить мысль коллеги, прочувствовать ее и развить дальше – вот высший пилотаж. 4) Доверять партнерам. И в свою очередь сделать все, чтобы они доверяли тебе: ненавязчиво страховать их, помогая в сложных для них ситуациях. Следствие доверия – грамотная, спокойная и адекватная реакция на замечания и предложения партнеров. 5) Никогда, никогда не переносить личные отношения на игру! Напишите это большими буквами и опять же повесьте над рабочим столом. Помните, каковы бы ни были ваши взаимоотношения с этим игроком – игра прежде всего! Решайте свои проблемы оффлайн. Но никак не игровыми методами. 6) Соблюдать дисциплину. Уважать правила и традиции игры, волю других игроков, решения мастера и модератора. Но, как показывает опыт, когда игроки следуют пунктам 2-5, вопросы с дисциплиной просто отпадают сами собой. 7) И наконец – страстная увлеченность. Светлый жар сердца папы Дюма должен гореть и в вас. Тогда вы найдете силы, время и деньги писать в игру даже если у вас отключат интернет на работе, кончатся деньги, сдохнет комп, завалят работой по горло или какая бы напасть не постигла еще. Да, таких игроков очень мало. Но работать с ними – удовольствие и честь. Только с ними я на практике оценила всю прелесть бессмертного мушкетерского призыва. In ludos veritas!
Матье де Морг: Глава 17 Каков поп, таков приход Это уж точно. В игре от мастера зависит очень много, но в первую очередь - жизнеспособность игры, ее устойчивость к внешним и внутренним катаклизмам. Как я уже говорила, я стала мастером почти поневоле. Я вовсе не самый умный, самый талантливый и самый уважаемый среди игроков. Просто в критический для игры момент я подхватила знамя, выпавшее из ослабевших рук. Посовещавшись, мы решили оставить попытки реанимации «Двадцати пропущенных лет» и начать все с чистого листа. Так появились «Приключения продолжаются». цитата: Атос нашел подходящее название: семейное дело. В нашем случае название нашел Ричард. Но дело стало действительно семейным: мы все так давно друг друга знаем, что фактически уже сроднились. Но поначалу меня охватил страх. Страх, что я взялась не за свое дело. Что нам не удастся возродить игру из пепла, и ждет ее бесславный конец. И сама для себя решила так: если мы просуществуем год, и напишем за этот год что-то приличное и читабельное – значит, с меня есть толк на этой должности. Если нет – пишу прошение королю об отставке и делаюсь аббатом. У меня нет полноценного опыта игры в других играх (один раз только попробовала, но поняла, что не потяну на два фронта). Но, насколько я знаю, в большинстве ролевых игр мастер выполняет главным образом функцию эдакого шерифа на диком западе – разрешает конфликты, разнимает дерущихся и восстанавливает справедливость. Мне, к счастью, этого делать почти не нужно – люди у нас мирные, интеллигентные и способны договориться обо всем сами, без привлечения арбитра. Свою основную функцию я бы определила так: идейный вдохновитель. Легче сказать, чего мастер делать не должен, чем сформулировать, в чем, собственно, его обязанности состоят. Но могу отметить, исходя исключительно из своего опыта, что честный мастер должен: 1) Уметь (когда надо) наступать себе на горло. Уметь ради игры пожертвовать самолюбием и своим драгоценным имхом, сглаживать все трения и конфликты любой ценой. 2) Но в то же время (опять же, когда надо) – уметь настоять на своем. Только не авторитарно – «я сказал, или я тихо сказал?», а убедить несогласных. 3) Уметь признать свою неправоту. От ошибок никто не застрахован. 4) Координировать действия всех игроков, объединять, направлять в нужное русло, вести сюжет, расставлять приоритеты. 5) И при этом не спешить с выводами. цитата: - Не судите опрометчиво, как говорит евангелие и господин кардинал. Возможно, что вы просто не видите в этой теме или герое тех перспектив, которые углядели другие игроки. 6) Как говорил Самуил Маршак, цитата: Самое трудное для литератора – это сказать другому литератору, что вы на самом деле думаете о его сочинении. Мастер должен уметь сказать неприятную правду в лицо, если игрок пишет откровенную халтуру. Потому что в этом случае от действий одного игрока пострадает вся игра. 7) Нацепить значок шерифа и взять в руки кольт, когда этого требуют обстоятельства. Умные учителя знают: только установив военный коммунизм, вы можете начать разводить в классе демократию. Да, надо стараться любой ценой заглаживать конфликты, ведь худой мир лучше доброй ссоры, но если один сепаратист разваливает игру, самоутверждаясь таким образом и не желая договариваться цивилизованно – с сепаратистом надо расстаться. Мне тяжело судить, насколько это все у меня получается. Но я стараюсь изо всех сил. Как легко решить, что ты слаб, чтобы мир изменить! Опустить над крепостью флаг и ворота открыть… Пусть толпа войдет в город твой, пусть цветы оборвет, И тебя в суматохе людской там никто не найдет… Как легко знать, что ты в стороне, что решаешь не ты! Пусть другие погибают в войне и сжигают мосты! …И как трудно стерпеть и сберечь все цветы, и чтоб в холод и мрак Поднимать на мачте мечты свой единственный флаг…. Нельзя оставлять знамя. Даже если это всего лишь салфетка.
Матье де Морг: Заключение На этом место на полях шляпы у болтливого старого капитана закончилось, и пришлось ветерану Ла Рошели сворачивать свой мемуар. Благодарю всех, кто проявил интерес к моей публицистике, а также всех тех, кто высказывал свое мнение и подавал мне идеи. На сем позвольте проститься с вами. Надеюсь, не навсегда. Ведь у капитана есть еще куча свободного места на отворотах ботфортов, а значит - есть перспективы для второго тома «Записок». До встречи, господа!
Матье де Морг: Заключение На этом место на полях шляпы у болтливого старого капитана закончилось, и пришлось ветерану Ла Рошели сворачивать свой мемуар. Благодарю всех, кто проявил интерес к моей публицистике, а также всех тех, кто высказывал свое мнение и подавал мне идеи. На сем позвольте проститься с вами. Надеюсь, не навсегда. Ведь у капитана есть еще куча свободного места на отворотах ботфортов, а значит - есть перспективы для второго тома «Записок». До встречи, господа!
R.K.M.: В первую очередь, как одной из тех, чьи "горячие просьбы" были услышаны :)), хотелось бы сердечно поблагодарить г-на Матье де Морг за размещение "Записок..." :)))) По моему скромному разумению вопрос о жанровой природе, параметрах и категориях текста, именуемого "фанфик" - назрел давно. И может (и должен!) быть рассмотрен именно на "предметном" форуме.
M-lle Dantes: Всё это замечательно! От себя добавлю: было бы интересно почитать о том, как писать юмор по Дюма, имеет ли он право на дыхание платным воздухом Интернета и что в этом жанре недопустимо. Я догадываюсь, меня бы попросили поделиться опытом, но я, к несчастью, не теоретик и не публицист, а человек наития.
Матье де Морг: О! Интересная тема! Я постараюсь се развить,спасибо. Тем более что качественных работ в этом жанре раз. два и обчелся - и все ваши. Почему-то в основном аффтары, кто хочет добавить шутку юмора. чтобы оживить как-то свое произведение. ограничиваются тупыми приколами над Портосом.
Матье де Морг: Тут важно определиться вот в каком вопросе: любое ли произведение, написанное с использованием героев другого атвора, можно считать фанфиком? ведь при таком подходе и "Мушкетеров" можно объявить фанфиком по Гасьену де Куртилю...
Джулия: Хороший вопрос... Есть над чем поломать голову. Думаю, что не любое. "ТМ" - явно не фанфик, ибо герой Куртиля имеет мало общего с героем Дюма. Может быть, дело в авторском видении сюжета и героев? В оригинальности мышления? Наконец, в стилистике?
R.K.M.: Матье де Морг пишет: Тут важно определиться вот в каком вопросе: любое ли произведение, написанное с использованием героев другого атвора, можно считать фанфиком? Джулия пишет: Думаю, что не любое. "ТМ" - явно не фанфик, ибо герой Куртиля имеет мало общего с героем Дюма. Как мне кажется, под термином "фанфик" (пересекая комментарии, замечу, что не вполне согласна с уважаемым капитаном :)) и не считаю, что данный термин является дискредитированным, либо приобрёл нежелательные коннотации - просто термин для обозначения определённого типа текстов, определённого жанра, если угодно) необходимо понимать аутентичный художественный текст (любой жанровой разновидности), в качестве сюжетной и концептуальной основы эксплуатирующий другую текстовую "вселенную" (на уровне сюжета, системы персонажей, системы конфликтов, etc. - в комплексе). При этом соблюдается концептуальное "тяготение" между исходным (каноническим) текстом и текстом фанфика. Такое тяготение, в моём представлении, может носить как "центростремительный", так и "центобежный" характер, при условии, что центральная роль во взаимодействии закрепляется за "первичным", исходным текстом.
Матье де Морг: Джулия пишет: "ТМ" - явно не фанфик, ибо герой Куртиля имеет мало общего с героем Дюма Мнге кажется, это не аргумент. Во-первых, далеко не все с этим согласны (особенно почтенные литературоведы), да и сам Дюма никогда не открещивался от унесенной когда-то из марсельской библиотеки книжицы. А во-вторых, тогда, выходит, что и, к примеру, "Да, та самая миледи" - не фанфик, потому что ее героиня тоже мало чего общего имеет с дюмовской миледи (имхо).
Матье де Морг: R.K.M. пишет: не вполне согласна с уважаемым капитаном :)) Да что с него возьмешь, с необразованного солдафона! :-))) Хорошо. примем за рабочую гипотезу ваше определение фанфика. Но тогда - согласно этому определнию - не получается ли в самом деле, что книга Дюма - это есть R.K.M. пишет: аутентичный художественный текст, в качестве сюжетной и концептуальной основы эксплуатирующий другую текстовую "вселенную" - книгу Куртиля? как не крути, за ним приоритет, и отрицать это нельзя? Не кажется ли вам, что это определение неполно?
R.K.M.: Матье де Морг пишет: Не кажется ли вам, что это определение неполно? Исключительно кажется! :)) Исчерпывающее определение - вообще штука трудно достижимая. Как и Абсолютная Истина :))) Согласна - в определении необходима дополнительная оговорка (и не одна!). Скажем так, в моём представлении, "фанфик" - это такой жанр, текст в рамках которого неразрывно связан с текстом оригинала, не функционирует (в семиосфере языка, культуры) относительно автономно. Будто пуповина не перезана. Это не умаляет художественных достоинств данного текста (если таковые наличествуют), напротив, является его типологической характеристикой.
Матье де Морг: R.K.M. пишет: Скажем так, в моём представлении, "фанфик" - это такой жанр, текст в рамках которого неразрывно связан с текстом оригинала, не функционирует (в семиосфере языка, культуры) относительно автономно. Хорошо. ТОгда вот какой вопрос: с чего начинается эта автономность? Когда можно говорить, что произведение, созданное с использованием чужих героев и чужого сюжета, отсоединяется от пуповины? Например, можно ли считать "Одиссею" фанфиком по мотивам греческих мифов? Можно ли назвать мольеровского "Дон Жуана" фанфиком по пьесе Тирсо де Молины?
R.K.M.: Матье де Морг пишет: Хорошо. ТОгда вот какой вопрос: с чего начинается эта автономность? Когда можно говорить, что произведение, созданное с использованием чужих героев и чужого сюжета, отсоединяется от пуповины? Уф! Хороший вопрос :)) Давайте попробуем обозначить так: ТОЧНЫЙ момент начала автономного функционирования "вторичного" текста в семоисфере культуры и в сознании реципиентов, скорее всего, зафиксировать невозможно, посколько процесс "разрыва пуповины" - постепенный. Однако, в моём представлении, когда некий изначально "вторичный" текст начинает включаться в парадигматические (скорее всего, это будут интертекстовые, аллюзивные) связи с другими текстами в качестве самодостаточной единицы языкового и культурного кода (без учёта связи с "первичным" текстом), или же сам становится "прецедентным" текстом (на основе которого возникают дериваты) - вот, тогда, пожалуй, можно говорить об автономности такого текста. Кажется, примерно такая "участь" как раз и постигла "ТМ" :)) Матье де Морг пишет: Например, можно ли считать "Одиссею" фанфиком по мотивам греческих мифов? Как мне кажется, не вполне. Поскольку концептуальная основа "Одиссеи" - мифология - не является авторским художественным произведением.
Матье де Морг: R.K.M. пишет: или же сам становится "прецедентным" текстом (на основе которого возникают дериваты) - вот, тогда, пожалуй, можно говорить об автономности такого текста. То есть - если мерзавца Бушкова какой-нибудь другой мерзавец процитирует, то Бушков уже может считаться прецендентным текстом со всеми вытекающими последствиями? Мне кажется. этот критерий хоть и хорошо звучит в теории, но малоприменим на практике.
R.K.M.: Матье де Морг пишет: То есть - если мерзавца Бушкова какой-нибудь другой мерзавец процитирует, то Бушков уже может считаться прецендентным текстом со всеми вытекающими последствиями? Мне кажется. этот критерий хоть и хорошо звучит в теории, но малоприменим на практике. Снова позволю себе повторить - "разрыв пуповины" первичного и вторичного текста - процесс ПОСТЕПЕННЫЙ, протяжённый во времени. Вдруг, и "за раз" - ни какой текст прецедентным не становится (а уж тем более - вторичный)! Должно иметь место множественное количество "прецедентов" (прошу прощения за невольный каламбур) деривации, интертекстовой включённости такого вторичного текста, чтобы в сознании представителей лингвокультуры (лингвокультур) он начал восприниматься как автономный. Увы, если г-на Бушкова начнут активно цитировать, аллюдировать к его концепции мушкетёрской вселенной /в обход исходной/ - тогда его работа действительно, рано или поздно, станет автономной, самодостаточной. Вот! Ещё одна возможная оговорка к определению: НЕавтономность вторичного текста может также определяться "удельным весом" исходного произведения в лингвокультуре. Чем он выше, чем значимее/популярнее/узнаваемее исходный текст - тем медленне, скорее всего, будет процесс ухода вторичного текста (фанфика) с "орбиты" оригинала, его автономизации.
Матье де Морг: R.K.M. пишет: Увы, если г-на Бушкова начнут активно цитировать, аллюдировать к его концепции мушкетёрской вселенной /в обход исходной/ - тогда его работа действительно, рано или поздно, станет автономной, самодостаточной. Упаси меня господи дожить до этого часа. *содрогается* Хорошо. Зайдем с другой стороны. Чем можно измерить этот самый "удельный вес" произведения? К примеру: можно ли в таком случае считать мольеровского "Скупого" фанфиком по "Скряге" Плавта? Будет ли "Тот самый Мюнхгаузен" Горина фанфиком к книге Распе?
R.K.M.: Матье де Морг пишет: Хорошо. Зайдем с другой стороны. Чем можно измерить этот самый "удельный вес" произведения? Думается, снова-таки, исчерпывающие критерии измерения "удельного веса" художественного текста в семантическом пространстве культуры вывести возможным не представляется. Однако, не последнюю роль, как мне кажется, тут играет рекурентная (на протяжении нескольких поколений) "узнаваемость" текста (и в рамках своей лингвокультуры, и других лингвокультур, иными словами - степень переведённости); включённость в широкий спектр парадигматических и эпидигматических (аллюзивных, ассоциативных, когнитивных) связей с другими текстами; своеобразная "мифологизированность" - включённость элементов смысловой и сюжетной структуры данного текста в механизм построения языковой и концептуальной картины мира представителей данной лингвокультуры (как в случае с мушкетёрами - МНОГИХ лингвокультур). Матье де Морг пишет: К примеру: можно ли в таком случае считать мольеровского "Скупого" фанфиком по "Скряге" Плавта? Думается, уже нет. Потому что текст Мольера обрёл концептуальную самостоятельность (имя Плавта в его связи не всплывает у большинства читателей). Матье де Морг пишет: Будет ли "Тот самый Мюнхгаузен" Горина фанфиком к книге Распе? А вот тут, пожалуй, ответ "да". Поскольку, именно герой Распе является "узнаваемым" в художественной семиосфере Европы (и не только).
Матье де Морг: Подведем промежуточные итоги. Мы пришли к выводу, что для того, чтобы считать книгу не фанфиком, а самостоятельным произведением, она должна иметь "концептуальную самостоятельность", как сказала Р.К.М. Но вот вопрос: что нужно для того, чтобы текст эту самую самостоятельноть обрел? Мое мнение - новая идея. Что отличает куртилевские "Мемуары дАртаньяна" от "Трех мушкетеров"? Сюжет заимствован, герои-тоже... Идея! Дюма просто взял подходящий ему материал, случайно попавшийся под руки, и на этом материале выразил свои идеи. И таким образом "Три мушкетера" и приобрели эту самую концептуальную самостоятельность. ТО есть: если в голове автора были еще какие-тор мысли. кроме "а напишу-ка я эту же историю, что там было дальше", и эти мыси удалось переплавить в текст - это уже не фанфик. По моему так, как говорил Винни.
R.K.M.: Матье де Морг пишет: ТО есть: если в голове автора были еще какие-тор мысли. кроме "а напишу-ка я эту же историю, что там было дальше", и эти мыси удалось переплавить в текст - это уже не фанфик. Всё-таки боюсь, что не всё так просто. Снова позволю себе повторить рассуждение, что любой вторичный текст ВДРУГ концептуальную самостоятельность обрести не может. Даже при наличии самостоятельной идеи. "Автономность" идеи автора вторичного текста от идеи автора первичного текста - весьма относительная категория (если ещё принимать во внимание постмодерную концепцию тотальной интертекстуальности культурного пространства). Но, как мне кажется, если в сознании реципиентов (читателей) вторичного текста на протяжении достаточно долгого времени "идея" этого текста воспринимается безотносительно смысловой компоненты текста исходного - вот тогда можно говорить о том, что вторичный текст перестаёт быть фанфиком и приобретает концептуальнцю самостоятельность.
M-lle Dantes: Treville Наверное, когда сюжет даёт возможность о чём-то гадать, когда герои интересны своими отношениями, когда просто не хочется с ними расставаться. Мне за себя говорить трудно - юмор рождается откровенно непредсказуемым образом.
Матье де Морг: Ну, я же не утверждал, что это происходит вдруг и по звонку. ;-)) А вот еще интересный вопрос. Почему одни произведения становятся питательной средой для фанфиков, а другие нет? Что можно назвать ферментом фанфикописательства?
R.K.M.: Матье де Морг пишет: Почему одни произведения становятся питательной средой для фанфиков, а другие нет? Что можно назвать ферментом фанфикописательства? Как мне кажется (от имени пишущих фанфики выступать не могу, могу лишь обозначить, что заставляет желать фанфик по данному произведению найти и прочесть :) ), дело в том, что можна назвать "харизмой" исходного текста. Обаянием, если угодно. Когда текстовая вселенная втягивает настолько, что из неё не хочется выныривать. Хочется под микроскопом разобраться (или ознакомиться с возможными версиями) в мотивах и поступках персонажей, заглянуть в каждую текстовую "щёлочку" и лазейку, достроить линии как в ПРЕДконтекст, так и в ПОСТконтекст основного произведения, выяснить что произошло или могло происходить между каждым сюжетным стыком, что испытывали или могли испытывать персонажи (ну, например, душевное состояние Атоса в ночь между стычкой с супругой и бастионом Многоуважаемые авторы, это - намёк:))). Для этого сами персонажи (хотя бы некоторые) должны стать читателю "родными", заставить претерпевать эмпатию к себе.
Джулия: R.K.M. пишет: Для этого сами персонажи (хотя бы некоторые) должны стать читателю "родными", заставить претерпевать эмпатию к себе. :)))) Мушкетеры воспринимаются как очень близкие родственники.
Коза Маня: R.K.M., очень верные слова про "обаяние текста". Текст должен быть максимально харизматичен, чтобы его захотелось продолжить. "Зацепляют" лишь яркие характеры. При этом вовсе не обязательно произведение должно носить романтический оттенок. Возможно, это смешно, но мне часто хочется продолжить "Войну и мир" Толстого: интересно, как сложится семейная жизнь Пьера и Наташи, Николая и Марьи. Как читатель, не могу не заметить: чаще всего фанфики пишут по многотомным произведениям. Те же мушкетеры. "Властелин колец".
Джоанна: Коза Маня пишет: Как читатель, не могу не заметить: чаще всего фанфики пишут по многотомным произведениям. А ведь точно. Эдакий "сериальный синдром" (в позитивном смысле слова).
Матье де Морг: Господа, наши братья по разуму толкиенисты, оказывается, тоже давно и бурно обсуждают волнующую нас тему. Предлагаю вашему вниманию статью Ольги Брилевой из "Арды не куличках": http://www.kulichki.com/tolkien/arhiv/tower/07.html. Крайне интересные и глубокие мысли. Ольга Брилева Сиквел: игра на чужом поле Почему сиквелы пишутся и их становится все больше? Почему одни дописывают свои собственные произведения, а другие берутся за чужие? Можно ли считать сиквел полноценной литературой, а не "пришей кобыле хвост"? И почему так получается, что сиквел - чаще второе, нежели первое? Поверьте, к концу данного абзаца ваш покорный слуга сам еще не знает, как ответить на эти вопросы, так что разбираться по ходу писания-чтения будем вместе. Итак, начнем благословясь. Первым сиквелом, наверное, была "Энеида" Вергилия - продолжение "Илиады" Гомера. Интересно было бы почитать и послушать мнение древнеримских критиков по поводу этого произведения... Пост-литература существует столько же, сколько существует литература. Правда, тут Михаил Иосифович Веллер предложил ввести термин "пост-еда". Шутка хорошая, но в ней есть доля шутки. Значимость произведения определяется Веллером в зависимости от размеров творческого акта. Ты напрягался до головной боли, придумывал мир, создавал персонажей и сюжет, которых ранее, до тебя, никто не создавал, ты сделал из этого книгу - честь и хвала! А римейки и сиквелы - они по определению менее значимы, так как все уже там придумано, ты опираешься на плечи предшественника, отражаешь его свет, ты карлик на плечах гиганта. И в большинстве случаев это действительно так! А Шекспир? Шекспир, не создавший ни одного оригинального сюжета, а гениально вдыхавший жизнь в чужие фабулы? Тоже - карлик на плечах гиганта? Э-э, нет. Для Веллера Шекспир - никакой не "пост-", а самый нормальный литератор. Потому-де, что произведение Шекспира превосходит "скромный и не шибко уж знаменитый оригинал" Бранделло. Брависсимо! Значит, если сиквел по своим литературным достоинствам лучше оригинала, то плевать на оригинальность - просим в Пантеон! Это мне напоминает суждения некоторых литкритиков, большого ума благородных донов: раз Стругацкие писали хорошо, то это уже не фантастика, а как бы просто литература. Михаил Иосифович, сам таких донов не шибко жалуя, где-то с ними смыкается: "Они эксплуатируют чужие образы, питаются чужим миром, базируются на чужом мировосприятии. Это разовые поделки на потребу сегодняшнего дня, вариации импровизатора на темы классической музыки. Они вторичны по сути - всегда проигрывая оригиналу по мощи; новое слово отсутствует, мировое пространство искусства ничем не обогащено". Люди, бейте меня, но "Поминальная молитва" - более значимое произведение, чем исходный материал, рассказы Шолом-Алейхема. Пример Шекспира показывает, что чужие герои, чужое мировосприятие, чужие образы - ничего не решают, если у сиквелиста хватает пороху сделать лучше. И главное, почему многие авторы - сами, сами!!! - пишут сиквелы к своим произведениям? Денег сшибить? Дик Френсис получает неплохие деньги за любой свой роман, от героя это не зависит - и все-таки три раза возвращается к Сиду Холли, однорукому детективу. Орсон Скотт Кард, у которого сидят на шее: давай Эндера! Давай Элвина! - не торопится, хотя мог бы неплохо заработать. Стивен Кинг, более чем плодовитый автор, создал лишь одну сагу с продолжениями - "Темная башня", и пишет ее не спеша, хотя издатели тоже исходят слюной. Эти люди предпочитают зарабатывать деньги не сиквелами к себе самим, но сиквелы, тем не менее, пишут - зачем? Вопрос неоднократно задавался, в том числе и напрямую. Такая куча тем, такое море разливанное оригинальных сюжетов, столько можно напридумать миров и героев - за каким шутом продолжать чье-то произведение, пусть даже свое собственное, навлекая на себя (нередко справедливые!) обвинения в отсутствии фантазии, моральной нечистоплотности и сопряженной со всем этим меркантильности? Разберемся. Сюжетов действительно много - тридцать два. Тридцать третий - нулевой. Все тридцать два неоднократно паханы - история мировой литературы насчитывает уже не одно тысячелетие. В тридцать две нехитрые блоксхемки укладывается сюжетный костяк ЛЮБОГО произведения - от "ширпотреба" до шедевра. То есть любой сюжет, придуманный тобой, по определению будет вторичен, уже кем-то придуман и написан. Вернее - "считан" с мировой информационной матрицы и записан. И если отбросить антураж и оставить костяк, то нет разницы между "Ромео и Джульеттой", "Двойным самоубийством влюбленных на Острове Небесных Сетей" и "Ночным Портье". Самое частое обвинение, обрушиваемое критиками на сиквел - отсутствие оригинальных идей. Идея ("Иде я нахожусь"?) - некое общечеловеческое послание, заложенное Автором в Сюжет и средствами Сюжета выраженное, как, к примеру, идея "Надо, надо умываться" выражена в "Мойдодыре". Вышеперечисленные истории несчастных любовей, несмотря на одинаковый сюжетный костяк, несут в себе совершенно разные послания. Тогда что же мешает сделать то же самое, работая с сиквелом или римейком? Да ничего. То есть, заимствование сюжета само по себе не есть стигмат, обрекающий сиквел на нежизнеспособность. НИЧТО НЕ МЕШАЕТ сиквелу быть ОЧЕНЬ хорошей или даже ГЕНИАЛЬНОЙ книгой. Ничто не мешает, но сплошь и рядом - сиквел таковой книгой не становится. А почему, собственно? Вернемся к истокам Как таковой, сиквел зародился из желания читателя узнать "что там будет дальше", желания издателя заработать на этом желании читателя и... желание писателя писать о дальнейшей судьбе своего мира и своих героев. Не будем углубляться в литературные корни этого направления и вспоминать про Дюма-пэра и сэра Артура Конан Дойля - просто констатируем, что сиквелы в большей степени средство зашибания бабок, нежели средство литературного самовыражения. Подавляющая их часть. В свою очередь, подавляющая часть этой подавляющей части - авторские сиквелы. Примерам несть числа, и этим объясняется основная претензия к сиквелам: продолжения слабее первых частей, и намного. В меньшей степени это касается тех "саг", где каждая часть несет разного рода послания, зашифрованные в Сюжетах, связанных общей концепцией. Низкий поклон О.С.Карду, Л.М.Буджолд, Г.Гаррисону-Дж.Холму, Д.Симмонсу, А.Сапковскому. Но их саги - это скорее мега-романы, где каждая книга не была задумана в отдельности, она - часть мозаики: так, в альбоме "Пинк Флойд" "Стена" вроде бы нет несомненных шедевров, но "пакетом" он выстреливает отлично. Основная масса авторов не пытается решать таких сложных задач, а тупо штампует продолжения а-ля "приключения Конана", вызывая брезгливую усмешку критиков. Ибо никакого Послания, никакой Идеи они не несут - а какую Идею может нести текст, написанный литературным "негром" за мизерную долю от гонорара Автора без всякой возможности творчески самореализоваться? А количество возможных сюжетов ограничено 32-мя вариантами (Борхес вообще считал, что 4-мя), и "конаны" в конце-концов надоедают. Что заставляет (не берем крайние случаи) талантливого, умного и (допустим) не шибко зависимого от издательства писателя вместо очередных оригинальных разработок садиться за очередной сиквел? Лень? Предположим, нет. Предположим, сиквел содержит новое, совершенно иное, Послание, написан чудесным языком, труда в него вложено не меньше, чем в прошлую книгу (хотя, по определению Веллера, меньше - главный-то созидательный труд, выдумывание мира и/или персонажа, уже проделан). Хорошо, а что заставляет читателя выбирать - при прочих равных - сиквел? Для большего понимания обратимся к термину "информационное сопротивление", введенному С.Переслегиным. Действительно, информация - как вид энергии - нуждается в носителе, сама по себе она не существует. А самый значимый носитель информации - человеческий мозг (ибо все остальные так или иначе предназначены донести информацию до этого носителя). А он имеет свойство усваивать не всю информацию, а ту, которую хочет - сознательно или подсознательно. Есть какие-то потери "на трение" - на "забыл", "не понял", "не принял". Собственно, это и есть "информационное сопротивление". Открывая новую книгу, ты тратишь какую-то ментальную энергию на то, чтоб освоиться в сюжете и "мире", персонифицироваться с героем, привыкнуть к стилю изложения. И вот под этим соусом ты уже получаешь Послание. Потери этой энергии - информационное сопротивление. Чем с большим скрипом ты вчитываешься, тем это сопротивление выше. Что же с сиквелом? А вот что: для получения Послания уже не нужно проделывать всю вышеопписанную умственную работу, ты ее уже проделал в прошлый раз. Информационное сопротивление снижено, ты уже заранее знаешь, кто есть ху и где чьи ноги: поехали! А вы думали, почему так высоки рейтинги телесериалов? Снижение информационного сопротивления - несомненное достоинство в глазах читателя. "Это что такое?" - "Это продолжение "Овернского клирика". Покупатель знает, о чем пойдет речь, в памяти еще не остыл огонек интереса, раздутый прошлой книгой: берем! Увы и ах, новая книга сплошь и рядом хуже предыдущей, и сниженное ИС только помогает лучше это разглядеть. Сиквел бывает плох потому что: - Автор полностью раскрывает Идею в первой книге цикла, после чего остальное становится ему неинтересно, а когда ему неинтересно, он своим "неинтересом" заражает читателя. - Автор устает вводить в действие новых персонажей, устает придумывать новые миры, начинает повторяться, в дальнейшем впадая в "ошибку банальности" (см. статью С. Переслегина "Должна ли фэнтези быть глупой"). Поэтому большая часть авторских сиквелов скучна, вторична и интересует лишь тех, кто на серию "подсел". Даже критики от них нос воротят, и сам Сапек, ныне вляпавшийся туда же, в 92-м году писал, что "Чаще, гораздо чаще НЕ покупал книгу, увидев на обложке извещение о том, что это "Первый том саги о волшебном щите (или дерьме)". В свое время Сергей Борисович, объясняя, "почему фэнтези должна быть глупой", предположил: потому что жестче заданы рамки. Отсюда - "ошибка повторений", "ошибка банальности". Фэнтези - фэнтези постольку, поскольку есть в ней "мечи и магия", попытки расширить фэнтези-рамки, даже удачные ("Дочь железного дракона"), есть лишь постмодернистский прорыв за оные рамки: вырвавшись, автор не расширяет пространство для последователей, а просто оказывается за границами жанра в гордом одиночестве. Отсюда и проблема отсутствия в фэнтези "крепеньких середнячков": есть очень хорошие и есть плохие произведения, а нормальных нет. Так ведь с сиквелом - то же самое: уложить новое Послание в прокрустово ложе старого Сюжета и Мира на порядок труднее, чем выдумать под это послание новый Сюжет и Мир. Проще, гораздо проще плюнуть на послание - тем паче, большая часть читателей на него тоже плюет. Отсюда и идет неповторимый, устойчивый вкус лежалой конины. Это пока все, что касается сиквелов авторских. Теперь перейдем к более интересному вопросу: не-авторским сиквелам. Произведениям, написанным "по мотивам" чужих произведений. "Ну ладно, я-то муж, но тебе, парень, зачем это надо?" - спросил человек у любовника своей жены. Тому, кто чохом обвиняет авторов-"продолжателей" в отсутствии фантазии, большой любви к деньгам и желании въехать в мировую литературу на чужом хребте, хочется сказать: если ты думаешь, что это так просто, то сам возьми и напиши, а мы посмотрим. Казалось бы: берешь популярное, раскрученное коммерческое произведение - неважно, шедевр или нет - дописываешь к нему "хвост", находишь издателя из когорты любителей быстрых денег - и атака, натиск, победа, ура! Э-э, не так все просто, и только в последнюю очередь - из-за авторских прав. Вот вам сотни "дописок" к Толкиену, опубликованных бесплатно, а нередко - анонимно - в Интернете. Ни денег, ни славы, нередко - ожесточенная ругань "толканутых" собратьев. И тем не менее - пишут! На самом деле далеко не каждое литературное произведение представляет собой благодарный материал для сиквелизации (хотя многие думают иначе). Здесь как бы и не нужно авторское право, сюжет и персонажи оригинала защищают сами себя. Нет смысла писать сиквел к "Алисе в стране чудес", "Книге Джунглей" или "Всей королевской рати" - эти тексты закончены, автор высказался полностью, к ним ты ничего не можешь добавить, а посему - не суйся. И никто в здравом уме не суется: кому хочется обделаться? Значит ли это, что таким образом защищена литература высокого уровня, претендующая на звание мировой классики? Э, не всегда. Вот "Чума на оба ваши дома" и "Розенкранц и Гильденстерн мертвы" - два сиквела к Шекспиру, признанные вполне достойными, активно инсценируемые у нас и за рубежом. Вот Перумов, Васильева и Некрасова ака Ниэннах и Иллет, Кирилл Еськов, "дописывавшие" Толкиена - и напечатанные, а сколько "дописунов" осталось в самиздате - страшно сказать! Плохо ли, хорошо - но это было сделано бескорыстно, "из любви к искусству". В прочитанных - и полюбившихся, черт возьми! - книгах оставалась некая лакуна, которую очень хотелось заполнить. Что делал Максим Каммерер в Островной Империи? Как жил на Тормансе и как погиб Вир Норин? Что поделывал Арагорн в юные годы? Мне, к примеру, смертельно не хотелось отдавать Остров Крым красным. К концу прочтения аксеновской книги это уже был до такой степени мой Остров Крым, что я испытывала нормальную человеческую боль по поводу попирания его советским сапогом. И что, скажете, что Василий Павлович не хотел достичь этого эффекта? Хм, зачем же писал тогда? Тут все авторы, пострадавшие от блудливых ручек (шариковых, перьевых и всех остальных) дописунов, могут перефразировать маму Дяди Федора, что мы-де хотим от читателя любви к своему миру, но не до такой же степени! Ха, а до какой же? Вот до сих пор - люби, а дальше не смей? Глубокий петтинг еще разрешается, а секс - уже нет? Любишь книгу, пересказываешь ее друзьям, в своем воспаленном воображении дорисовываешь другой финал - ничего, можно. Переносишь плод своего воспаленного воображения на бумагу или компьютерный диск, показываешь друзьям - тоже как бы ничего. Опубликовал - негодяй, подлец, мерзавец. Можно возразить: коммерческая публикация принесла тебе деньги, большую часть которых заработал не ты, а автор оригинала. Хорошо, бесплатно опубликовал, в Сети! Все равно негодяй. Все-таки я возьму на себя смелость утверждать, что большинство неавторских сиквелов написаны из любви к оригиналу, а не корысти ради. И даже не столько из любви к оригиналу, сколько из любви к Герою и Миру. Рэй Брэдбери начал свою литературную карьеру с того, что дописал одну из серий "Тарзана" - у него не было денег на то, чтобы ее купить. ДеКамп, продолжая Конана, тоже руководствовался поначалу соображениями не коммерческого характера. Две мои подруги досочинили продолжение к "Одиссее капитана Блада", том "Время Учеников" из серии "Миры братьев Стругацких" - это подборка в большинстве своем именно "энтузиастских" сиквелов, как и множество текстов в "Библиотеке Тол-Эрессеа" и "Арде-на-Куличках". Еще раз: сиквелы по большей части пишутся а) из любви к Герою; б) из любви к Миру. Герой должен быть... Энергия Главного Героя - это не совемем понятно. В чем она заключалась? В хорошей "коммерческой" проработке образа: как сказал бы старик Огилви, "Уникальное Торговое Предложение" - Холмс, Пуаро, д'Aртаньян? Вот, пожалуйста - из раза в раз проваливаются попытки "дописать" или "доснять" Шерлока Холмса. Может быть, дело в литературном уровне книги, который делает ее Героя неповторимым? Джеймс Бонд - даже апологеты 007 не смеют говорить, что литературный уровень этих книг высок, казалось бы... А фильмы, снятые не по Флемингу, заметно хуже фильмов по Флемингу. Не-ет, и массовая литература порой создает образы, которые в своей полноте неповторимы, а с другой стороны - и бесспорная классика подвергается нападкам "продолжаталей". Ясно одно: к литературному уровню это имеет отношение, но отдаленное. Много раз замечено, что как раз малоценные с литературной точки зрения вещи вызывают почему-то продолжательский зуд. Представляющий какую-то литературную ценность сиквел к Тарзану, задевающий хвостом Дока Сэведжа - может ли такое произведение быть хорошей книгой? Может, эта книга называется "Пир потаенный": "первоисточники" - барахло, ширпотреб для детей младшего школьного возраста; сиквел - ироничный, умный и смешной. Значит ли это, что из всякого барахла можно сделать хороший сиквел? Нет, и сериалы "Северо-Запада" тому доказательство. Ведь все упомянутые персонажи далеки от реалистичности, практически на нулевом уровне психологизм, но вот "Маугли" почему-то продолжать не хочется никому, хотя он реалистичен и симпатичен, а Тарзан, по всем статьям проигрывающий, продолжает будоражить воображение... Может быть, причина как раз в этом: настоящий, плотный персонаж неинтересен продолжателю, потому что его некуда развивать, он автором прописан от и до. А набросанный штрихами позволяет трактовать образ и так и этак. Холден Колфилд не оставляет сиквелисту ни малейшего шанса всунуться в его мир. А Дик Сэнд - сколько угодно. И кто сказал, что Дика Сэнда нельзя сделать таким же интересным, как Холден Колфилд? Да, но чем "перспективный" Дик Сэнд лучше "неперспективного" Жана Грандье (Бусссенар)? Совершенно одинаковые персонажи, на первый взгляд, один возраст, одинаковые "ТТХ", одинаковое даже звание (оба капитаны). И тем не менее первый годится для римейка, второй - нет. Герой должен быть... каким? Недоработанным, оставляющим пространство для развития - а еще каким, на кого клюет "продолжатель"? И, присмотревшись, мы видим, что продолжатель - в первую очередь как читатель, ибо в героя нужно влюбиться прежде чем начать сочинять о нем книгу - продолжатель клюет на романтического героя. Герой-одиночка. Человек (не-человек), активно противопоставляющий себя окружающей среде. Побеждающий - один против всех! - или гибнущий в борьбе. Это же Профессору ни в каком страшном сне не могло присниться - чтобы самым культовым героем у нас стал... Мелькор ака Моргот, из которого сделали романтического героя а-ля Байрон! А почему? А потому что есть в таком герое потребность. Вот и вылущил читательский глаз из массы персонажей именно поверженного Суперзлодея, и пошло-поехало: мыы-де "темные", ниеннистыы мы, не замай! Любопытно: из всех персонажей Толкиена по результатам разных опросов на Западе самым "культовым" является Турин Турамбар - самый байронический из "светлых". Просто буржуи не пережили такой эпидемии ниспровергательства всего и вся, как мы, и не дошли до того, чтобы облагородить Мелькора. Тенденция, однако, налицо. Если мы присмотримся ко всем удачным авторским сиквелам - и не только фантастическим - ко всем тем случаям, когда автору жалко бросать своего героя и он пишет еще и еще - в девяти случаях из десяти мы увидим героя романтического, будь то Майлз Форкосиган, ведьмак Геральт, Киссур Белый Кречет, Сид Холли, Корвин Амберский, Роланд-Стрелок, Рауль Эндимион, или даже, прости господи, Ричард Рал. Сиречь, мы увидим героя одинокого, противопоставляющего себя Среде, причем активно, исходя из своей собственной, а не общепринятой, системы ценностей, действующего больше, чем рефлексирующего, но и рефлексирующего достаточно много и тэ дэ. (Вот вам, кстати, разница между Жаном Грандье и Диком Сэндом: первый, до мозга костей коллективист и буржуа, на роль романтического персонажа никак не тянет). Вообще, воссоздавать такого героя из книги в книгу, притом делая его каждый раз разным - сложно. Тут писателей можно понять: Корвин или Майлз тем и ценны, что неповторимы. А начавши писать, начинаешь своего героя любить понемножку... А закончивши читать, расставаться с ним уже жалко... Если сам не обделен умением связно составлять фразы - так и хочется пустить это умение в ход, не дожидаясь, пока это сделает автор. Ну и... вляпываешься. А почему же, массаракш, именно чужой романтический герой привлекает авторов-"дописунов"? Почему своего-то не выдумать? А потому что еще непонятен творческий метод. Выросли-то мы на чем? На том, что Пелевин окрестил "турбореализмом". Чтобы не уличили в плагиате, сразу скажу, что мысль не моя, а Н.Романецкого, и высказана на "Интерпрессконе" 94-го года. "Как и всякий реализм, турбо объективно отображает существующие стороны жизни в сочетании с авторским идеалом и достоверно воспроизводит типичные характеры в типичных обстоятельствах, заостряя интерес на проблемах взаимоотношений личности и общества. Отличие, в главном, одно - фантастический реализм преломляет реальность посредством введения в сюжет невозможного, делая коллизии благодаря такому приему более выпуклыми и острыми. За последние десять лет турбо вдоволь наплясался на дерьме ушедшего мира, исследовав если не все, то подавляющую часть актуальных проблем, так или иначе затрагивавших большую часть общества. Отсюда и читательский интерес. А далее в действие вступают законы диалектики. Эвересты достигнуты. Реалии изменились. Мир стал другим. Поменялось даже его дерьмо: были пропагандистские фекалии государственно-монополистического и колхозного феодализма, стали рекламные помои неразвитого общества потребления, которому до постиндустриального еще чесать и чесать и все пёхом. Раньше человек вынужден был жить ради светлого будущего, теперь - ради серого настоящего (то есть, попросту говоря - денег). А если учесть, что большинство потенциальных читателей воспитывалось отнюдь не в меркантильных приоритетах, то на лицо явный психологический конфликт между внутренним и внешним миром. И наконец: старый мир был плох по одним характеристикам, новый - по другим. Главное - он по-прежнему плох. Отсюда разочарованность и ощущение, что тебя, гражданина великой страны, вновь обманули. В результате читатель упорно стремится уйти от реалий внешнего мира; в результате турбо, сделавшийся одной из этих реалий, стал вдруг для читателя менее интересным." (доклад Н. Романецкого "Пронзающая сердца или К вопросу о пост...изме") Турбореализм действительно утратил актуальность, а творческий метод романтизма не знаком и "мэтрам" не только новичкам, чему яркий пример "Боги осенью" Столярова, типичный образец того, что получается, когда пироги начинает печи сапожник, то есть, матерый турбореалист берется за "космическую оперу". Налицо конфликт: имеется жгучая потребность в романтическом герое и романтической коллизии, а литературный мейнстрим удовлетворить ее неспособен. Многочисленные переводные издания - также неспособны, ибо (это подозрение, а не подтвержданный данными факт) западную фантастику, похоже, охватил такой же кризис, чо и нашу... Все есть - Героя нет. Точнее, они есть, но их - единицы. (Впрочем, если верить Г.Л.Олди, больше одного и не требуется:-)). И в поисках творческого метода начинающий писатель обращается к существующим немногочисленным образцам, и находит в них отдохновение. Итак, ИМХО, авторский сиквел для маститого писателя - способ не только зашибить деньгу, но и главное - не расстаться с любимым романтическим героем. Для писателя начинающего сиквел - способ освоить творческий метод романтизма. А теперь перейдем ко второй части вопроса: "мирообразованию". Невер-невер-ленд Нам нужен мир. Желательно - весь (с) Н. Хрущев (по непроверенным данным). Создать мир - наверное, мечта каждого письменника-фантаста. Каждый, от мэтров до откровенных графоманов, кто время от времени с удовольствием произносил "Да будет свет", и отделял воду от суши, и населял земли животными и людьми, знает, какая это тяжелая и неблагодарная работа. Ибо 9\10 созданного тобой останется за кадром, в офсайде читательского сознания, не будет по заслугам оценено и одобрено... Отсюда: мир не хочется покидать, не выработав его до пустой породы (увы, многие этим не ограничиваются, продолжая выдавать на-гора пустую породу). Тут желание писателя полностью совпадает с желанием читателя (если мир получился так же глубок и интересен, как мир Толкиена, мир Амбера, мир Хейна, мир Великого Вея и Мир Полдня - не путать с Миром Полдневья!). Создавая свое "Средиземье", его историю и культуру, Профессор Толкиен уже не столько выдумывал, сколько "выяснял", как там "было на самом деле". На определенном этапе его эпосы - "Айнулиндалэ", "Сильмариллион", "Акаллабет", "Повеcть о кольцах Власти" - набрали такую "критическую массу", что творчество перестало быть "придумыванием" - оно сделалось "выяснением". И Профессор, как мы знаем, "выяснил" далеко не все - иначе не было бы "Черной Книги Арды". То есть, мы подошли опять же к этому: мир должен быть проработан, но не "до точки". Только тогда возникает у читателя продолжательский порыв: это все то же самое стремление "выяснить", установить истину, и "дописун" - это все тот же одиннадцатилетний Рэй Брэдбери. Например, мир Торманса, описанный Ефремовым: с одной стороны он достаточно четко обрисован, с другой - есть "белое пятно", которые руки чешутся заполнить, и которое сам Ефремов заполнить не успел: пресловутая чаша с ядом, испитая Виром Норином, его одинокая борьба и смерть на чужой и озлобленной планете (кстати, а не был ли "Обитаемый Остров" попыткой написать косвенное продолжение "Часа Быка"?). Мир "Полдня" Стругацких уже породил целую лавину сиквелов - потому что есть целый ряд нерешенных загадок, из которых популярнее всего две: кто такие Подкидыши и сами Странники? Перспективен мир "Туннеля в небо" и "Гражданина Галактики" (Хайнлайн). Мир должен оставлять простор для домысливания, но не бесконечный простор. Иначе прелесть игры будет утрачена. Почему неинтересно продолжать Муркока? А потому что в его мирах априори возможно что угодно. Эпигонствуешь ты или работаешь "в полемике" - мир дает больше возможностей для развития, чем Герой, и задает более интересные рамки. Но! И это очень важное "но". По моему глубокому убеждению, мир Автора можно дополнять, но нельзя перестраивать и разрушать. Начиная игру, ты принимаешь ВСЕ реалии, которые задал тебе Автор. И тем сложнее тебе придется, чем больше этих реалий и чем тщательней они выписаны. Потому и сыплются шишки на перумовскую голову, что он взялся за гуж, не освоившись с одной из основных, мирообразующих реалий Толкиена - языком (языками) эльфов - квэнья и синдарин. Отсюда и отмеченные многими проколы типа имени Наугрим или Роллштайна. И, что бы мы ни говорили, о "Черной Книге Арды", нельзя отрицать одного: Ниенной и Иллет проделана колоссальная работа по изучению творческого наследия Профессора. IMHO - даже явные авторские ОШИБКИ нужно принимать как они есть. Например, если уж ты возьмешься за продолжение "Часа Быка", то непременно налетишь на основную, можно сказать, мирообразующую, ошибку: возраст касты кжи, ограниченный 25-ю годами. Такая система не могла бы просуществовать и нескольких поколений: затраты общества на свое воспитание человек "отрабатывает" только к 30-годам. Содержать миллиарды людей себе в убыток стагнирующая экономика Торманса была бы просто не в состоянии. Логично было бы "поднять" возраст кжи до 35 лет. Но - не имеем права. Авторская концепция. Вопрос "эпигонство или полемика" представляется просто несущественным. Как сказано, любое мыслие есть обязательно инако-мыслие. Любое Послание, вложенное тобой в текст, будет в чем-то полемично по отношению к Посланию Автора. Нет Послания, нет Идеи - не садись, не пиши. Больше того - очень мало кто сядет писать хотя бы сиквел, не имея в голове ни одной оригинальной мысли. "Сам процесс" без этого невозможен. Больной вопрос - авторские права. Дальше весь текст должен быть помечен огромными буквами IMHO, поскольку автор данного текста - лицо заинтересованное. Ибо в свое время автор данного текста покусился на сиквел, который хрен кто издаст, поскольку автор оригинального произведения жив и даже иногда приезжает сюда из Америки. Поэтому все нижесказанное может восприниматься как вопль "нас, дописунов, обижают!" А не должно. В основном-то нас, дописунов, правильно обижают. В авторский мир мы лезем, фигурально выражаясь, в сапогах со шпорами (Еськов, Перумов). Норовим въехать в Пантеон на чужом хребте (Скаландис-Гаррисон, Желязны-Шумилов). Сшибаем бабло, скрываясь под чужой фамилией и трейдмарком "Конан" (Семенова, Хаецкая, Перумов). Грешны мы, грешны... Но - но! - я отказываюсь признать, что сиквел не имеет права на существование, поскольку ниша застолблена-де первым, кто пришел. Тут вам не прииски Сан-Франциско. Я отказываюсь признать, что сиквел может "погубить" исходник, повлиять на тиражи, сделать "антирекламу" и тэ-дэ. Да чего бы стоил Толкиен, если бы Перумов мог сделать ему "антирекламу"? Да, есть питекантропы, считающие, что "Нисхождение Тьмы" - "сильное продолжение слабенькой книжки". Посочувствуем убогим. И спросим себя: если их литературные вкусы таковы, то прочитали бы они Толкиена вообще, не будь Перумова? Ох, сумлеваюсь я! Ну, а если сиквел получился лучше оригинала - это беда не сиквелиста, а автора "исходника". И, опять же, какая тут "антиреклама"... Сиквелист вредит автору только в одном случае: если автор собирался сам писать продолжение на ту же тему, да отложил или вовсе обломался, или написал, но слабее... Оно, конечно, приятно: застолбить делянку и чувствовать себя на ней вне конкуренции. Но если любой щенок может тебя на твоих же пяти квадратных аршинах уделать - что ж ты за писатель такой? Если ты лучше - читатель выберет тебя, если ты лучше, но читатель тебя не выбрал - это не тот читатель, который тебе нужен. Простой пример: издательство "Эксмо" выпустило под маркой "Желязны" несколько сборников, кои на самом деле Веселым Роджером не написаны, а только спродюсированы. Что-то эти сборники не пользуются бешеным успехом - у нас на Днепропетровском книжном рынке, по крайней мере. Слава Богу, читатель отличает, извините за цитату, "незабудку от дерьма". И наконец: как автор оргинального текста, ты всегда можешь заварить люк всем продолжателям, коротко рассказав в эпилоге, что и с кем из героев случилось дальше :-). Самую разумную в этом отношении позицию занимает, по-моему, Б.Н.Стругацкий, давно решивший для себя, что реклама лишней не бывает, а если тебя дописывают - значит, ты стал не только писателем, но и писателем культовым. Поднимите руки, кому не хочется... Ольга Чигиринская (Днепропетровск, март 2000) -------------------------------------------------------------------------------- Мораль, свежая и оригинальная. Вначале он наметил себе относительно простой метод. Хорошо изучить испанский, возродить в себе католическую веру, сражаться с маврами или с турками, забыть историю Европы между 1602 и 1918 годами, "быть" Мигелем де Сервантесом. Пьер Менар тщательно обдумал этот способ (я знаю, что он достиг довольно приличного знания испанского языка семнадцатого века), но отверг его как чересчур легкий. Вернее, как невозможный! - скажет читатель. Согласен. Но ведь само предприятие было заведомо невозможным, и из всех невозможных способов осуществить его этот был наименее интересным. Быть в двадцатом веке популярным романистом семнадцатого века Менар счел для себя умалением. Быть в той или иной мере Сервантесом и прийти к "Дон Кихоту" он счел менее трудным путем - и, следовательно, менее увлекательным, - чем продолжать быть Пьером Менаром и прийти к "Дон Кихоту" через жизненный опыт Пьера Менара. Х.Л.Борхес. Пьер Менар, автор "Дон Кихота"
полная версия страницы