Форум » Благородный Атос » Предок » Ответить
Предок
jude: [more]В общем, jude - в своем репертуаре. Выкладываю еще один недописанный рассказ. Писать буду медленно, но постараюсь выкладывать по главам, а не коротенькими отрывками.[/more] Название: "Предок" Фэндом: А. Дюма "Три мушкетера", исторические события. Время действия - середина XVI в. Персонажи: Анна де Партене, Антуан де Марен и другие исторические лица Жанр: Гет, приключения, ангст, POV (повествование идет как от автора, так и от первого лица) Рейтинг: PG-13 Статус: неокончен Отказ и благодарность: Дюма, Клеману Маро, Lys и Стелле От автора: Антуан де Марен, живший в XVI веке был весьма незаурядной личностью. Он потомок сиров де Пон, которых величали "кузенами короля". В юности - гугенот, друживший с католиком Анном де Монморанси, в зрелые годы - католик, укрывавший своих друзей-гугенотов от преследований. В 15 лет - паж Франциска I, в 18 - участник Итальянских войн и испанский пленник, в 24 года - посол при Феррарском дворе, французский агент и доверенное лицо герцогини Рене д'Эсте. Как утверждали злые языки - даже слишком доверенное. По свидетельству современников, Антуан был умнейшим и разносторонне образованным человеком. Любимец четырех королей, капитан второй роты личной охраны Генриха III и кавалер Ордена Святого Духа. Одна из его дочерей стала статс-дамой Марии Медичи.
Ответов - 5
jude: Эпиграф "Кроме шпаги, внимание привлекал еще портрет знатного вельможи времен Генриха III, одетого с чрезвычайным изяществом и с орденом Святого Духа на груди. Портрет имел с Атосом известное сходство, некоторые общие с ним фамильные черты, указывавшие на то, что этот знатный вельможа, кавалер королевских орденов, был его предком". (с) А. Дюма "Три мушкетера", глава "Мушкетеры у себя дома" "Я вам говорил, что моя мать была статс-дамой Марии Медичи?" (с) А. Дюма "Двадцать лет спустя", глава "Замок Бражелон" Глава I "Снежки" - Тетушка Жанна! - Тетушка Жанна приехала! – сестры де Ла Фер, позабыв о правилах хорошего тона, со всех ног бежали к гостье. - Тетушка, Вы привезли мне шелковые ленты? Вы обещали. - А мне? – Мари-Изабель1 просительно заглянула в глаза тетке, - Вы говорили, что подарите мне щенка, если Ее Сиятельство позволит. - Тише, девочки. Дайте мне отдышаться, - аббатиса де Крисенон2 грузно опустилась на стул и принялась, было, обмахиваться веером, но тут же поднялась навстречу вдовствующей графине де Марен, - Матушка! - Добро пожаловать, дочь моя! Как Ваше здоровье? - Ах, матушка, на улице просто адское пекло! – пробасила аббатиса, - Я трижды чуть не умерла по дороге. Огюст с содроганием прислушивался к голосам, доносившимся снизу. Каждый раз, когда тетушка Жанна приезжала погостить, мальчику хотелось спрятаться в какой-нибудь укромный уголок и не выходить оттуда, пока она не уедет. Надо признать, что бедная женщина ничем не заслужила столь сурового обращения. Аббатиса де Крисенон души не чаяла в племяннике. Она пичкала его сладостями, сюсюкала с ним, словно с несмышленым младенцем, и называла тысячью ласковых имен: «дитятко», «ангелочек», «карапуз». Но хуже всего – «конфетка моя». Шевалье до сих пор не мог простить тетке, что однажды она обратилась к нему так в присутствии друзей. Господи, еще месяц спустя, стоило Огюсту переступить порог коллежа, как в спину ему неслось: «Bonbon!»3 - А где же наша кроха? – тетушка, видно, собралась с силами и теперь штурмовала лестницу, - Почему мы не встречаем тетю Жаннет? Мы не рады? – аббатиса раскрыла племяннику объятья. Мальчик покорно ждал, когда поток тетушкиной любви, наконец, иссякнет. От аббатисы всегда пахло чем-то приторно-сладким, и от этого запаха щекотало в носу и хотелось чихать. - Ты повзрослел, Bonbon, - вздохнула Жанна де Пон, потрепав племянника по щеке, - Уехал в коллеж ребенком, а вернулся мужчиной. А я, верно, совсем постарела? Смотри, у меня недавно появились седые волосы, - аббатиса поправила выбившуюся из-под платка прядь. На губах шевалье мелькнула улыбка: "Да Вы кокетка, сударыня!" - вслух он сказал: - Что Вы, тетушка! Вы неотразимы, как и прежде. - Гляжу, ты уже и льстить научился? – погрозила ему пальцем тетка, - Правильно, Bonbon, мы женщины – слабые существа и падки на лесть. Но я-то знаю, что никогда не была красавицей, в отличие от твоей матери. Антуанетта и Изабо унаследовали всю матушкину красоту, не оставив мне ничего. - Вы получили взамен доброе сердце и чистую душу, мадемуазель, - поклонился Огюст, - "Миловидность обманчива, и красота суетна, но жена, боящаяся Господа, достойна хвалы".4 - Да ты стал настоящим кавалером, Bonbon! – воскликнула аббатиса. Она села на кушетку и усадила племянника рядом с собой, - Рассказывай, чему еще тебя научили в Париже? *** После ужина, когда все расположились в гостиной, девочки принесли лютню и флейту, собираясь музицировать.5 Огюст хотел присоединиться к сестрам, но Жанна удержала племянника возле себя: - Почитай мне что-нибудь, Bonbon. - Что бы Вам хотелось послушать, тетушка? - Мне, право, все равно, - аббатиса, целый день жаловавшаяся на отдышку, устало прикрыла глаза, - Хотя бы вот это, - она, не глядя, взяла со стола первую попавшуюся книгу и протянула мальчику. - «Клеманова юность»,6 - Огюст прочел заглавие, и, перелистнув несколько страниц, продолжил: Счастливым будет человеком Тот, чрез кого, налившись млеком, Девичья грудь, обрящешь ты Всю цельность женской красоты.7 - Я полагаю, творчество господина Маро, будет Вам еще неинтересно, мой милый, - мадам де Марен мягко отобрала у внука сборник стихов и бросила на дочь укоряющий взгляд. Аббатиса лишь вяло пожала плечами. Пререкаться с матерью у нее не было ни сил, ни желания. Шевалье наклонился и подобрал с пола плотный лист бумаги, очевидно, выпавший из книги. Это был акварельный набросок. Портрет молодого вельможи, одетого по моде времен Франциска I или Генриха II. Дворянин, смотревший на Огюста с рисунка, показался мальчику удивительно знакомым. Весь облик этого человека дышал благородством: прямой нос, подбородок, как у Брута, и широко распахнутые пронзительно-синие глаза. Но, вместе с тем, было в его лице нечто пугающее. Казалось, недавно перенесенные страдания оставили на его челе неизгладимую печать. Тонкие, бескровные губы были упрямо сжаты. Черный бархат колета подчеркивал почти болезненную бледность. Шевалье перевернул листок, на обороте стояло посвящение: «Юноше с глазами старца»,8 - и ниже дата: январь 1544 года, Феррара. «Юноша с глазами старца - точнее и не скажешь!» - Это наш родственник, мадам? – мальчик вопросительно взглянул на бабушку. - Не узнали? – графиня улыбнулась и указала внуку на картину на стене, - Ваш дед, сир де Пон, граф де Марен. Действительно: на парадном портрете был изображен тот же господин. Только намного старше и с орденом Святого Духа на груди. Ее Сиятельство бережно разгладила рисунок: - Таким я увидела его впервые при дворе герцогини Феррарской. Он был послом французского короля. А я была глупой четырнадцатилетней девочкой, - мадам де Марен задумчиво вздохнула, - Герцог давал бал в честь праздника Богоявления. Все веселились, а Ваш дед сидел и обсуждал с моей матерью9 перевод Псалмов с древнееврейского, сделанный Клеманом Маро. Будто лучшей темы для разговора у них не нашлось! Мы, дети, стали подшучивать над господином графом. Я старалась более прочих. Он долго терпел наши выходки. Но всякому терпению есть предел. В конце концов, Ваш дед рассердился и сказал, что за дерзость меня надо примерно наказать. И, Вы не поверите, Огюст, - он протанцевал со мной весь вечер. Без передышки. Пока я не стоптала бальные туфли до дыр и не запросила пощады. Его Сиятельство милостиво принял мои извинения, и мы расстались друзьями. А по дороге домой мать сурово меня отчитала, сказав, что у месье Антуана больное сердце. И что мученик за веру заслуживает большего почтения. - Мученик за веру? – изумился шевалье, - Господин граф побывал в плену у сарацинов? - У испанцев. - Но ведь испанцы – наши братья во Христе. - Ваш дед в юности был приверженцем кальвинизма, - ответила Ее Сиятельство, - Впрочем, как и многие мои родные. Но, позвольте мне рассказать все по порядку. Граф де Марен прибыл в Феррару в конце 1543 года и был радушно принят герцогиней Рене, которая давно симпатизировала гугенотам. Чего нельзя было сказать о герцоге. Эрколе д’Эсте недолюбливал французское окружение своей супруги, однако желая сохранить мир с Франциском I, до поры до времени держал неприязнь в тайне. При дворе герцогини собрались лучшие умы той эпохи: поэты, ученые, художники, вынужденные покинуть родину из-за гонений. Двери матушкиного дома всегда были для них открыты. Моя мать хорошо знала Жана Кальвина и переписывалась с ним до конца жизни. Когда мне было пять или шесть лет, у нас гостил Клеман Маро, бежавший из Парижа после печально известной Ночи листовок (об этом событии я упомяну далее). Мой старший брат, Жан, учился в Университете, и в нашей гостиной постоянно можно было встретить кого-нибудь из его приятелей-школяров – будущих богословов или законников. Месье Антуан стал у нас частым гостем, и быстро занял среди этой блестящей молодежи место, подобающее ему как по происхождению, так и по уму. Вашему деду там просто не было равных. Недаром, Бернар Палисси10 позднее отзывался о нем, как о совершенном дворянине, какие в наш век уже не рождаются на свет. Граф с удовольствием беседовал с Маро о тонкостях переводов, с моей матерью – о превосходстве учения Кальвина над папизмом, а с Жаном – о преимуществах соколиной охоты перед псовой. В Ферраре говорили также, что Антуан, несмотря на юный возраст, успел повоевать под началом Анна де Монморанси, но был тяжело ранен, взят в плен солдатами Карла V и около двух лет провел в тюрьме Святого Трибунала в Барселоне, прежде чем сумел бежать. Словом, это был идеальный рыцарь – любезный кавалер, приятный собеседник и храбрый воин. Немудрено, что он в короткий срок вскружил голову всем моим подругам. Граф был прекрасен душой и телом, Вы могли это понять даже по моему детскому рисунку. А ореол мученика за Имя Христово делал его лишь краше в глазах вздорных девиц. Женщины – престранные создания, мой милый. Мы чаще любим за страдания, нежели за доблесть. Правда, жалеть себя Ваш дед не позволял. Никогда и никому. Что касается Анны де Партене, то в меня точно вселился демон, подстрекавший все делать наперекор. Если мои домашние шумно восхищались стихами месье Антуана, я заявляла, что они дурно написаны. Если господин граф рассказывал что-нибудь интересное, я делала вид, будто умираю от скуки. Однажды он пришел к нам, когда мы с сестрой играли во дворе в снежки. И получилось так, что я попала в него ледышкой. Признаюсь, не без умысла. Но я никак не рассчитывала, что этот кусок льда угодит месье Антуану прямо в лоб. Его Сиятельство, как подкошенный рухнул наземь, простонав только: - Боже Правый, когда-нибудь она меня убьет! Я склонилась над графом, умоляя его перестать дурачиться и вставать скорее, однако он даже не шелохнулся. Мы страшно перепугались. Шарлотта11 уже готова была бежать за подмогой, но Антуан внезапно открыл глаза и сказал, что ни за что не поднимется, пока не получит от меня поцелуй в награду. Увидев, что с ним все в порядке, я засмеялась: - Тогда Вам, сударь, придется пролежать здесь до скончания века, потому что я ни за что Вас не поцелую! - Ах, сударыня, - вздохнул он, - Клеман безбожно польстил Вам, воспев Вас как феррарскую нимфу.12 Вы не нимфа, мадемуазель. Вы – злобный бесенок, посланный мне на погибель! Тут во двор выскочила моя кормилица и велела всем нам троим немедленно прекратить ребячиться и ступать домой. А утром я нашла на своей подушке измятый листок: Анне, играющей в снежки Снежком, шутя, в меня метнула Анна; Конечно, я считал, что снег – студен; А он – огонь и обжигает странно, - Вдруг понял я в тот миг, воспламенен. Но коль огонь незримо поселен В самом снегу, куда же мне укрыться, Чтоб не пылать? Одной тебе взмолиться. Погасишь ты тот пламень – не водой, Не снегом, и не льдом: коль загорится В тебе пожар такой же – стихнет мой.13 P.S. Каково Ваше мнение об этих стихах, мадемуазель? Они столь же дурны, как и прежние? Смиренно жду приговора. Примечания: 1. Персонаж фанфиков Lys, сестра Огюста. Она появилась в Берри в тот год, когда шевалье было семь или восемь лет. 2. Реальное лицо. Исторически - младшая дочь графа де Марена и Анны де Партене. У меня - средняя, потому что, как выяснилось, - аббатисой не могла стать монахиня моложе 40 лет, а матери Огюста в это время только 37 лет (дочь де Марена, ставшая статс-дамой Марии Медичи, родилась в 1570 году), значит Жанна должна быть старше. 3. Все эти ласковые обращения упоминает Филипп Арьес в своей книге. 4. Книга Притчей 31:30. 5. В ту эпоху было принято устраивать домашние концерты после трапезы (Ф. Арьес). 6. Клеман Маро (1496-1544) был придворным поэтом (Дюма упоминает его в "Асканио"), симпатизировал Реформации. Сборник стихов "Клеманова юность" (другой перевод - "Отрочество Клемана") вышел в 1533 году. Также Маро перевел с древнееврейского Псалмы Давида. Положенные на музыку, они стали боевыми гимнами гугенотов. Правда, говорили, что их не брезговал распевать даже дофин - будущий Генрих II. Перевод был выполнен тайно, так как в этот период своей жизни Маро уже официально примирился с католической церковью и отрекся от ереси. 7. К. Маро "Упрямка-грудь". 8. Строка из стихотворения Маро. 9. Мишель дю Френ, воспитательница и статс-дама Рене Французской. 10. Бернар Палисси ( примерно 1510-1589) - французский естествоиспытатель и художник-керамист, друг де Марена. 11. Всего в семье де Партене было четверо детей: дочери Анна, Шарлотта и Рене, и сын Жан, оставивший мемуары. 12. Клеман Маро, действительно, называл Анну де Партене нимфой. 13. На самом деле, стихи К. Маро. (конец первой главы)
stella: А дальше? не делайте длинных пауз!
jude: stella, у меня летняя сессия на носу. А терпения дописать фик до конца и только потом выкладывать, увы, не хватает.
Камила де Буа-Тресси: jude, чудесно! Сессия..., как я вас понимаю. И все равно с нетерпением жду продолжения.
Диана: jude , чудесно! Но неужели опять не завершите за пару месяцев? Жалко, когда ваши шедевры зависают на пол-пути.
полная версия страницы