Форум » Благородный Атос » Мари и Оливье (продолжение) » Ответить
Мари и Оливье (продолжение)
Черубина де Габрияк: Автор: до сих пор не верю, что я на это решилась. Бета: Lumineuse Фэндом: «Три мушкетёра», «Двадцать лет спустя», «Юность мушкетеров», «Мушкетеры» Пэйринг и персонажи: виконт затем граф Оливье де Ла Фер/Герцогиня де Шеврез, Атос/Герцогиня де Шеврез, Атос/Миледи Винтер Атос, Герцогиня де Шеврез, Миледи, Рауль де Бражелон и, в разной степени, большинство персонажей романа "Три мушкетера" плюс герцог Эркюль де Роан-Монбазон, герцог де Люин, герцог де Шеврез, граф Шале... Жанр: Любовный роман с элементами авантюризма Рейтинг: R Размер: планируется макси (я в ужасе от того, насколько макси) Описание: Что могло быть, если бы Атос узнал раньше, какое очаровательное создание эта Мари Мишон... Вот такая, несколько сказочная фантазия родилась очень давно на данную тему. Очень хотелось знать, что могло бы получиться у героев, если б они встретились в ранней юности в иных обстоятельствах. Посвящение: Мэтру, прежде всего. Огромная благодарность бете и моей подруге Светлане, без которых я бы не решилась это написать. Спасибо Стелле, за то, что стала моим путеводителем по дюманским форумам и миру фанфиков, и всем, кто мне помогал и консультировал. Примечания автора: Это - AU со всеми вытекающими. Действие начинается до изложенного в "Юности мушкетеров" и "Трех мушкетерах", но события этих произведений Дюма остаются без изменений. Возможно изменение того, что у Дюма происходило за кадром. Автор постаралась положить все это на определенную историческую базу, но позволила себе ряд отступлений. Есть сдвиг по датам исторических событий. Орфография имен, по возможности, приближена к тому, как они звучат по-французски. Ну что, поехали? Сильно не бейте. Но, на всякий случай, достала каску и броник.
stella: Черубина де Габрияк , я не помню у тебя многих деталей исключительно потому, что читаю только очередную выложенную главу, не возвращаясь к предыдущим. Вот когда все напишешь - тогда перечитаю. (Хотя бы период ТМ). А история с кольцом у меня, кажется, еще где-то есть, и у Лис кажется, тоже проходит. Такой момент не обойдешь стороной. Но, видимо, трудно себе представить что-то другое, раз видят этот эпизод разные люди практически одинаково.))
Черубина де Габрияк: stella пишет: я не помню у тебя многих деталей исключительно потому, что читаю только очередную выложенную главу, не возвращаясь к предыдущим. Так я без претензий, просто напоминаю. Я-то текст знаю.)) stella пишет: Хотя бы период ТМ Ой, вот в него я слишком углубляться пока не планирую. Дюма переписывать у меня рука не поднимется. Пока я нашла в романе окно, куда можно кое-что интересное вставить. Вот этим заняться планирую.)) stella пишет: Такой момент не обойдешь стороной. Не обойдешь, это точно. Но я еще отношения с родителями через него показать хотела.
Lumineuse: Лея пишет: Одно маленькое замечание: в третьем абзаце - не гложило, а глодало Эксперты посовещались, провели консилиум и пришли к заключению, что слово вообще лучше заменить на синоним Бета
stella: Синоним - "снедало"? Я текст не смотрела на этот счет.
Lumineuse: stella пишет: Синоним - "снедало"? Я текст не смотрела на этот счет. снедало, терзало - могут быть варианты
Черубина де Габрияк: Lumineuse пишет: Эксперты посовещались, провели консилиум Ну я как бы тоже филолог, и тоже, прежде чем написать именно в этой форме, уточняла. Литературное несколько устаревшее слово. Мне не нравится ни один вариант замены. Терзало - вообще не из той оперы. Прости, но нет.
Черубина де Габрияк: stella пишет: Хотя бы период ТМ Утром спешила, упустила момент. Не обессудь, но в какой-то мере сейчас акцент чуть сдвинется в сторону Мари. А вот по Атосу, лично мне крайне интересен момент, когда он все вспомнит. и каким образом его извлекать оттуда, куда он себя загонит. Есть опасения, что сам он этого делать не станет. Знаем мы его.))
stella: Черубина де Габрияк , для извлечения Атоса из психологической ямы у тебя в запасниках Рауль имеется. Правда, онскорее всего будет числиться за Люиня.))) Но ты выкрутишься!))))
Черубина де Габрияк: stella пишет: для извлечения Атоса из психологической ямы у тебя в запасниках Рауль имеется Рауль-то имеется.. Еще надо, чтобы Атос как-то о нем узнал. Как минимум... Выкручиваться на ближайшем этапе предстоит мадам. С меня взятки гладки. Но это на данном этапе. А вот пожелают ли Ее Светлость выкручиваться потом, это - вопрос... Если один - Куси, то вторая - Роан.
Черубина де Габрияк: stella пишет: Правда, онскорее всего будет числиться за Люиня.))) stella , У меня еще тут мысль возникла. Интересно, а как отнесется Атос к Раулю, числящемуся за Люном? Это ну... прям ой.
Лея: Черубина де Габрияк пишет: а как отнесется Атос к Раулю, числящемуся за Люном? А я почему-то думала, что Мари родит ребенка тайно (в одном из поместий отца, например) и оставит его кому-нибудь (бедному сельскому священнику? ) с соответствующей запиской....
Черубина де Габрияк: Лея, Лея пишет: А я почему-то думала, что Мари родит ребенка тайно (в одном из поместий отца, например) и оставит его кому-нибудь (бедному сельскому священнику? ) с соответствующей запиской.... Тоже вариант. Автор ни одну из версий не подтверждает и не опровергает, но приветствует.
Кэтти: Черубина де Габрияк , ну с Раулем ты сама выкрутишься.Я в тебя верю. Вот только там впереди маячит Анна. И если она - беглая монахиня, то он получается- двоеженец. Хрен редьки не слаще , как говорится ( ну еще можно; обое' - рябое). Со всеми вытекающими...
Черубина де Габрияк: Кэтти пишет: И если она - беглая монахиня, то он получается- двоеженец. Хрен редьки не слаще , как говорится ( ну еще можно; обое' - рябое). Со всеми вытекающими... С какими вытекающими? Хотелось бы точнее. Значит с Раулем в меня верят... Теряюсь в догадках, кто, как этот момент видит, но ладно. Впрочем, две рабочие версии имеются. А почему никто не верит в меня в отношении брака с Анной? Неужели все думают, что я не проштудировала этот момент? Вот сейчас прям обидно стало.
stella: Черубина де Габрияк , брак с Анной уже так обмусолили, что новое придумать сложно.
Черубина де Габрияк: stella , его я как раз мусолить особо не планирую.
stella: Черубина де Габрияк , и слава Богу!))
Черубина де Габрияк: stella ,героиня не моего романа. Но увы, без нее, Атос не будет Атосом, потому придется.
Кэтти: Черубина де Габрияк , а вытекает оно же: легитимность суда и повешения. Потому как в Каноне граф перед Анной чист аки агнец. А у тебя он двоеженец с амнезией, но которому в снах является неведомая девушка' - эльф, на которую Анна совершенно не похожа.
stella: Кэтти , априори - граф нечист в таком раскладе. Ты совершенно права. И вся история с Анной уже выглядит именно под тем углом, что у девочек с Фикбука: каяться надо графу будет до конца жизни и за повешенную вторую жену и за упущенную первую. (она же третья получится). Невовремя виконт по голове получил, ох невовремя.
Кэтти: Черубина де Габрияк , так у тебя и Мари получится двоемужница. Ладно у де Ла Фера амнезия. А у нее то свидетельство об их браке на руках. И брак примерно равный, особенно когда он стал графом. С каких страстей ей это от батюшки скрывать? Не за матроса чай вышла? Интересно, как ты вывернешься?
Черубина де Габрияк: Кэтти, Я не вижу в чем тут меняется легитимность повешения. Анна - монахиня? Монахиня. Замуж выходить права не имела. Клеймо? Клейменые были изгоями, которым предписывалось селиться за чертой оседлости. Мы опять первую казнь миледи к бытовухе сводим? Ее казнили за повторное преступление, подлог. Как рецидивистку. Вовсе не за то, что она мужа не любила. В противном случае, граф жили бы м ней долго и счастливо при моем раскладе тоже. Случай далеко не единичный, когда заводят вторую семью с амнезией. Если найдешь ссылку, что было открыто судопроизводство по обвинению в двоеженстве в подобном случае, кинь, пожалуйста, мне ссылку. stella пишет: Кэтти , априори - граф нечист в таком раскладе. Чушь, уж прости. Ссылку жду. stella пишет: И вся история с Анной уже выглядит именно под тем углом, что у девочек с Фикбука Ну если ты себя сравниваешь с девочками с фикбука и воспринимаешь вещи так же, как они, я ничего не могу поделать. Твое право. stella пишет: каяться надо графу будет до конца жизни Давай он как-нибудь сам разберется со своей совестью. stella пишет: Невовремя виконт по голове получил Граф. Его отец как раз уже умер.
Черубина де Габрияк: Кэтти пишет: Интересно, как ты вывернешься? Так все-таки интересно или не интересно? Дамы, вы так рассуждаете, словно доподлинно знаете, что будет дальше. Ну-ну...
Кэтти: Черубина де Габрияк , ты меня не поняла. Я имела в виду, что ДЛЯ ЧИТАТЕЛЯ при таком раскладе граф тоже грешен. И это в глазах Читателя, ставит под вопрос его право судить и исполнять приговор. Ведь Читатель то знает ,что граф двоеженец. А в Каноне он перед Анной чист. И имеет полное моральное , законное и кутюмное право ее судить.
Кэтти: А вот как выйдет замуж Мари за де Люиня имея на руках.законное свидетельство о браке с графом де Ла Фер? Ведь у католиков кюре перед заключением брака вопрошает: если кому известны причины могущие сделать этот браа недействительным, это самое время заявить о них. И если Мари в этот момент не предьявит свое брачное свидетельство, то она еще бОльшая грешница. Вот мне и интересно, как ты вывернешься?
Черубина де Габрияк: Кэтти пишет: И это в глазах Читателя, ставит под вопрос его право судить и исполнять приговор. Я не вижу каким образом это лишает его права судить и выносить приговор. Давайте мухи отдельно, котлеты отдельно. Кэтти пишет: Ведь Читатель то знает ,что граф двоеженец. При наличии амнезии его за двоеженство оправдает любой суд. Поверь. Есть даже специальный юридический термин для подобных браков, который распространяется не только на амнезию.
Черубина де Габрияк: Кэтти , Самое главное, чтоб не грянула третья мировая. А то еще две главы написаны, и пока не до проды.
Черубина де Габрияк: Кэтти пишет: Вот мне и интересно, как ты вывернешься?
Кэтти: Черубина де Габрияк , тьфу, тьфу. Все буде добре!
Черубина де Габрияк: Черубина де Габрияк пишет: Есть даже специальный юридический термин для подобных браков, который распространяется не только на амнезию. Специально термин не даю, будет спойлер. Мне тут тоже выкручиваться предстоит.
Черубина де Габрияк: Глава 7. Характер Мари вырисовывается Всю неделю, последовавшую за ее приездом в Париж, у Мари не было ни секунды свободного времени. Она погрузилась в последние веяния парижской моды, а череду модисток ежедневно сменяли портнихи, портних – белошвейки, белошвеек – башмачники, башмачников – ювелиры… Отец не жалел средств на то, чтобы на своем первом балу в Лувре дочь блистала, затмив красотой и великолепием наряда всех дам при дворе. Самой Мари несколько досаждало то, что она никак не могла до конца отойти от пережитой в дороге тряски. Почему-то воспоминания о ней обычно одолевали молодую женщину по утрам: едва Мари открывала глаза, как ей начинало казаться, что она опять сидит в карете, катящейся по дорожным ухабам, и к горлу подкатывала тошнота. Впрочем, довольно быстро Мари инстинктивно нашла способ, как с этим справиться, и велела ставить на ночной столик возле своей кровати кувшин с водой с выжатым в нее соком лимона. Просыпаясь, она сразу выпивала немного этой воды, после чего завтракала прямо в постели чашкой ароматного бульона с хрустящими гренками, и неприятные ощущения полностью пропадали на весь день. К Мари вновь возвращались ее природные энергия и жизнерадостность, а жизнь опять начинала играть яркими красками. Так ли это было на самом деле, или она просто искусно делала вид, что весела и беззаботна, скрывая от окружающих то, что творилось у нее в душе, однозначно сказать, наверное, не смог бы никто. Предаваться унынию, сидя сложа руки, определенно было не в характере Мари. Сама же она обнаружила, что ей превосходно удается прятать те свои чувства и эмоции, которые она не желала выставлять напоказ. К явному удовольствию герцога, приготовления к балу, казалось, полностью захватили дочь. Венецианская парча? Чудесно! Благородно переливающийся, играющий на свету дюшес (1)? Изумительно! Жемчуга? Они – восхитительны! Отец не подозревал, что Мари с готовностью соглашалась на все, лишь бы не погружаться в пучину этого липкого, тягучего ожидания, не думать: «Как он там сейчас?», не рваться к нему всем естеством… Но что она могла поделать? Обнаружившееся по приезде охлаждение в отношениях с отцом никуда не делось и с каждым днем ощущалось все более явно. Это обескураживало и вызывало беспокойство. В детских воспоминаниях ей казалось, что между ней и отцом царило больше тепла и взаимопонимания, герцог баловал дочь и снисходительно относился ко всем ее прихотям. Теперь же в своем желании поскорее выдать ее замуж герцог проявлял удивительную твердость и непреклонность. Приходилось приспосабливаться к новым реалиям. Поговорить с отцом Мари никак не отваживалась, всячески оттягивая этот момент. Время от времени она украдкой хмурилась оттого, что Оливье все никак не ехал, но утешала себя тем, что прошло, наверное, еще слишком мало времени, чтобы муж успел поправиться и добраться до Парижа... Ей не единожды приходила в голову мысль раздобыть мужское платье, коня и самой умчаться в Ванн подальше от всего… К нему! Но одна бы она не доехала, денег на дорогу взять было неоткуда… Значит, самым разумным было набраться терпения и ждать Оливье там, где он сможет ее легко отыскать. А чтобы ждать, нужно было себя отвлечь. Была еще причина, по которой Мари принимала в подготовке к балу самое деятельное участие, несмотря на все ее беспокойство о муже: на балу ее ждала встреча с королевской четой. И она прекрасно понимала, что ее будущее зависит от этой встречи. Даже в полубессознательном состоянии Мари никогда бы не забыла, что в ее жилах течет кровь рода де Роан, а брак с Оливье отныне давал ей право и на принадлежность к клану де Куси. Конечно, пределом мечтаний Мари было бы быть представленной ко двору своим законным супругом, ведь именно это соответствовало бы устоявшимся правилам и нормам высшего света. Увы, в силу объективных обстоятельств этой ее мечте пока осуществиться было не суждено. Несмотря на это, а, возможно, как раз и поэтому тоже, она полагала вопросом чести впервые появиться при дворе в наряде, соответствующем ее рангу, произведя должное впечатление в свете, и уделяла работе мастеровых самое пристальное и придирчивое внимание, не упуская ни одной, даже самой незначительной мелочи. Таким образом, окружающая Мари действительность ежедневно раздваивалась, распадаясь на две составляющие, существующие независимо друг от друга: неотступные мысли об Оливье – с одной стороны, и суматоха хлопот, становившихся все оживленнее по мере того, как приближался назначенный для бала день, – с другой. И только жених занимал ее гораздо меньше всего остального, но сбрасывать со счетов его было нельзя. От того, каким окажется его характер, в значительной мере зависело, какую линию поведения должна будет избрать Мари в ожидании приезда мужа. *** Накануне бала герцог де Монбазон застал дочь в ее комнате, в задумчивости расхаживающей между разложенными туалетами, раскрытыми шкатулками с драгоценностями и расставленными на полу парами обуви и сосредоточенно размышляющей, на чем из всего этого остановить выбор для завтрашнего торжества. С момента возвращения Мари и последовавшей тотчас же ее размолвки с отцом, оба избегали возвращаться к теме сватовства герцога де Люина. Но теперь Эркюль решил, что ему следует, более не откладывая, поговорить с дочерью. – Мари, герцог де Люин будет завтра на балу. Я рассчитываю на ваше здравомыслие и на то, что вы будьте умницей. Прошу, отнеситесь к герцогу с надлежащим радушием. Поймите, с утратой королевой-матерью ее влияния положение нашей семьи тоже может пошатнуться. Я вас люблю, но теперь у вас есть сестра и мачеха, я обязан беспокоиться и об их будущем тоже! Этот союз – залог нашего общего благополучия. Мари подумала про себя, что не вполне понимает, почему ее должно волновать будущее совершенно незнакомых ей женщины и младенца до такой степени, чтобы заставить пойти на клятвопреступление и предать любимого человека, но спорить сейчас ей совсем не хотелось. Да и для серьезного разговора необходимо было выбрать подходящий момент. Поэтому она просто на секунду оставила свое занятие, подошла к отцу и, мило улыбнувшись, подставила ему лоб для поцелуя. – Отец, смею заметить, я всегда была умницей! Отчего же нынче вы во мне сомневаетесь? – и, прежде чем герцог нашел, что ей на это ответить, тотчас сменила опасную тему: – Лучше ответьте, как вы полагаете, завтра я буду смотреться более выигрышно в коралловом или фиолетовом? А может, в красном?... Право, я никак не могу решить! Герцог, никак не ожидавший, что Мари решит обратиться к нему за советом по такому поводу, почувствовал себя совершенно обескураженным: – Дочь моя, увольте меня от этих ваших дамских штучек! Я в этом ровно ничего не смыслю. Я сделал все от меня зависящее, чтобы вы не испытывали недостатка в выборе нарядов для вашего первого выхода в свет, остальное – не моя забота. Одно могу сказать: Его Величество – весьма суров, хоть и справедлив. Он вообще крайне не любит все эти светские увеселения, но герцогу де Люину удалось убедить его доставить удовольствие королеве в годовщину их свадьбы. Зная нрав Людовика, могу лишь посоветовать: позаботьтесь о том, чтобы ваш наряд не был излишне вызывающим. Я, пожалуй, пойду. От такого обилия тряпок у меня в глазах рябит и начинает болеть голова. Эркюль вновь поцеловал дочь и спешно ретировался, слыша, как та продолжила деловито рассуждать: – Значит, надену фиолетовое… Тем более, сейчас этот цвет – на пике моды! Едва за отцом закрылась дверь, Мари вздохнула с видимым облегчением, скрывать которое больше не было нужды. Все же ей удалось избежать неприятного разговора и отложить его до более удачного момента. А заодно получить несколько ценных для себя сведений. То, что она узнала о характере Людовика, ей не понравилось. При ее собственной натуре поладить с монархом будет весьма непросто! Однако, король есть король, а значит, придется приложить усилия. Зато становилось очевидным, что де Люин и впрямь обладает влиянием. Следовательно, с ним нужно подружиться. Но при этом исхитриться сделать так, чтобы их отношения оставались неопределенными и вместе с тем в них сохранялась бы дистанция, что позволит ей дождаться Оливье, избежав открытого конфликта с отцом. Насколько трудной будет эта задача, заранее предугадать было невозможно. Прежде следовало познакомиться с герцогом. Мари знаком велела горничной унести все наряды и оставить лишь платье из фиолетового дюшеса с нижней юбкой и лифом из золотой парчи, богато расшитой узорами, и туфли с бантами в тон платью. От фрезы Мари наотрез отказалась, отдав предпочтение отложному воротнику из брабантского кружева, который, однако, застегивался под самое горло – не стоило при первой же встрече провоцировать чопорного короля на негативное к себе отношение излишне откровенным вырезом. У платья были пышные рукава из золотого атласа, которые перехватывались лентами в нескольких местах, образуя буфы, а завершали их манжеты из того же кружева, что и воротник. Определившись с платьем, Мари села к туалетному столику и долго перебирала и примеряла украшения, пока не остановила свой выбор на изысканном жемчужном ожерелье и серьгах с жемчужинами-каплями. Это занятие вконец утомило Мари, которая почувствовала, что глаза у нее слипаются сами собой: отчего-то с момента своего возвращения в Париж она непрерывно испытывала усталость, и ее то и дело клонило в сон. Наскоро поужинав, Мари отправилась спать в предвкушении завтрашнего дня, вполне удовлетворенная собой в абсолютной уверенности в том, что ее появление при дворе не пройдет незамеченным. (1) Дюшес – изысканная ткань из натурального шелка, изготовляемая методом атласного переплетения, напоминающая блеском атлас, а фактурой – тафту.
Ленчик: Отлично просто! Спросить у батюшки совета в выборе платьев - это достойный ход Эркюля местами даже жалко - он-то ни о чем не подозревает и ответственно старается для блага доченьки...
Черубина де Габрияк: Ленчик пишет: он-то ни о чем не подозревает Дочь пока тоже не обо всем подозревает. Ленчик пишет: Спросить у батюшки совета в выборе платьев - это достойный ход Не, а кого?
Лея: Черубина де Габрияк пишет: Ей не единожды приходила в голову мысль раздобыть мужское платье, коня и самой умчаться в Ванн подальше от всего… К нему! Но одна бы она не доехала, денег на дорогу взять было неоткуда… Значит, самым разумным было набраться терпения и ждать Оливье там, где он сможет ее легко отыскать. А чтобы ждать, нужно было себя отвлечь. Мари проявляет потрясающие для ее возраста мудрость и самообладание! Действительно, характер вырисовывается Черубина, спасибо!
Кэтти: Черубина де Габрияк , хорошая глава.
stella: Так вот, не знаю, как ты решила реабилитировать Свою Мари, но у тебя получается Шеврез Дюма.))) Для своих 15 лет девица не по годам умна и просчитывает ситуации. Ну, а то, что она беременна и не понимает этого - это, как раз естественно: монашки не прочитали ей лекцию перед отъездом о том, что бывает от общения с мужчинами.)) А то, что она на Люина произведет ошеломляющее впечатление и поставит ее в ситуацию, когда в отказ не уйдешь, тоже ясно. А вообще-то история с тайным браком не такая уж и редкость. Вот как она новому мужу объяснит всю историю - мне ужасно интересно.)) Мне кажется, Люин достаточно прагматичен, чтобы плюнуть на такие мелочи: он породнился с Роанами, а это не фунт изюма. Ради такой удачи, плюс жена красавица и умница, можно и не заметить беременности. Даже если я спойлерю, это плавно вытекает из прочитанного.
Черубина де Габрияк: Лея пишет: Мари проявляет потрясающие для ее возраста мудрость и самообладание! Действительно, характер вырисовывается Девочке приходится взрослеть в ускоренном темпе. Лея , Кэтти , Спасибо. stella пишет: Так вот, не знаю, как ты решила реабилитировать Свою Мари, но у тебя получается Шеврез Дюма.))) Вот не угодишь.)) Мне, чем больше я читаю, тем больше нравится настоящая Шеврез. (Только не надо сплетней, что она кидалась на все, что движется, не кидалась - к ней очередь выстраивалась, она могла себе позволить перебирать). И я стараюсь ее прописать, именно это делает историю интересной. Ну не все ж ей быть маленькой девочкой. Никого я реабилитировать не собираюсь, не нуждаемся.)) У нее в моих глазах один недостаток: она не встретила своего графа. Я это поправила.)) Там попозже обещала веское слово бета сказать, но пока рано.)) stella пишет: Оффтоп: Даже если я спойлерю, это плавно вытекает из прочитанного. Спойлери, дорогая, сколько душе угодно.))
Grand-mere: Отличная глава! Не знаю, кто как, а я не могу не сочувствовать этой юной женщине, попавшей в ту еще ситуацию, но старающейся не упустить контроля над ней. У меня возникло сопоставление с любимой моей Анной Невиль из цикла С. Вилар (возможно, и не соответствующей своему историческому прообразу): рядом с любимым мужчиной она тает, защищенная его любовью, но, оказавшись одна, не позволяет себе раскиснуть; собственно, это можно сказать и про упоминавшуюся уже Анжелику. Еще очень порадовали такие "вкусные" описания бальных туалетов. Только, может быть, в начале главы уместнее упомянуть не сапожников, больше ассоциирующихся с мужской обувью, а башмачников?..
Черубина де Габрияк: Grand-mere . спасибо! Grand-mere пишет: рядом с любимым мужчиной она тает, защищенная его любовью, но, оказавшись одна, не позволяет себе раскиснуть Именно это я старалась показать. Она априори с другими должна быть иной, так как Атос у нас такой один. Grand-mere пишет: Только, может быть, в начале главы уместнее упомянуть не сапожников, больше ассоциирующихся с мужской обувью, а башмачников?.. Да, наверное. Ленчик , открой, пожалуйста, правку.
Ленчик: Черубина де Габрияк, так открыта же
Камила де Буа-Тресси: Черубина де Габрияк, прекрасная глава!! Описания туалетов такие, что дух захватывает прям. А вот то, что девочка спешно выросла и превращается в ту самую Мари (к которой, к слову, я и так очень хорошо отношусь) - это и понятно, в такой то ситуации оказалась.
Черубина де Габрияк: Ленчик пишет: Черубина де Габрияк, так открыта же Поправила. Пасиб.
stella: Черубина де Габрияк , только сейчас врубилась, что платье у Мари очень похоже по фасону на то, что на Шеврез у Бордери.)))) Только декольте ты прикрыла.))
Черубина де Габрияк: stella пишет: платье у Мари очень похоже по фасону на то, что на Шеврез у Бордери. Оно самое. Старательно срисовывала.)) Только декольте Людовик не оценил бы, воротник сменила.
stella: У нее роб из черной тафты. Нижнее платье из гипюра на золотистом шелке.
Черубина де Габрияк: stella пишет: У нее роб из черной тафты. Как из черной? у меня фивалетовый на экране. stella пишет: Нижнее платье из гипюра на золотистом шелке. Как увидела, так и написала.)) Вообще-то, я хотела камку, но решила, что пусть папаня на парчу раскошелится. И тафту заменила дюшесом. Но в общих чертах из фильма срисовывала. Вполне красивое платье. Для бала пойдет. Я и "Анжелику и короля" Бордери пересматривала, там наряды поярче. Я так понимаю, в начале века цвета были более сдержанными. Хотя часть перекочевала в массовку из "3 мушкетеров".
Черубина де Габрияк: Камила де Буа-Тресси, спасибо! Камила де Буа-Тресси пишет: к которой, к слову, я и так очень хорошо отношусь Очень приятно иметь единомышленников. Для меня загадка в чем причина, но считаю к Мари почему-то сложилось незаслуженно предвзятое отношение. А личность, как минимум, яркая. Умнейшая. И Ришелье и Мазарини это отмечали. Интриги? В то время интриговали все против всех. Детали пока опускаю, а то читать неинтересно будет.
stella: Черубина де Габрияк , так ты смотришь оцифрованный вариант! Там, между прочим, и у Рошфора плащ смотрится фиолетовым и шнуры на камзоле фиолетовые. Я это платье как-то в массовке тоже видела, но не у Бордери. А вообще, почти все туалеты основных персонажей шились специально на актеров "Мушкетеров", хотя потом гуляли по разным фильмам. А вообще - береги себя.
Лея: Черубина де Габрияк пишет: Очень приятно иметь единомышленников. Для меня загадка в чем причина, но считаю к Мари почему-то сложилось незаслуженно предвзятое отношение. А личность, как минимум, яркая Черубина, я тоже всегда хорошо относилась к герцогине де Шеврез. Когда читаешь ТМ в детстве, безоговорочно принимаешь "правила игры" автора: мушкетеры - хорошие, королева, которую они защищают, - хорошая и благородная, герцогиня - подруга королевы и, к тому же, любимая женщина Арамиса - тоже хорошая, "наша" А потом, в придачу, она оказывается матерью Рауля! У меня была подруга, которая сравнивала меня с королевой, а саму себя - с герцогиней. Она даже присылала мне открытки (летом, с курорта), подписываясь "Мари Мишон"
stella: Когда мне было 20, у меня был поклонник который сравнивал меня с герцогиней де Шеврез.)))) Тогда мне это даже льстило.)) Теперь я скорее Шеврез в сцене с Арамисом перед зеркалом, а это уже не льстит.(
Черубина де Габрияк: Лея пишет: любимая женщина Арамиса Совсем согласна, только тут всегда был скепсис. Для меня она - мать Рауля однозначно. Уже только за это я ей все прощу.
Камила де Буа-Тресси: Черубина де Габрияк пишет: Для меня она - мать Рауля однозначно. Уже только за это я ей все прощу Соглашусь и тут!
stella: Так, значит, можно родить помимо воли))), и стать при этом св. матерью Рауля? Это Атос ей мог многое простить, потому что получил жизненный стимул, а во всем остальном она что - образец для подражания? (я, конечно, только о Мари Дюма) Полезла в постель к священнику, согрелась, получила ночь кайфа с последствиями: ладно, нрав такой, игривый и насмешливый. Это я понять могу, очень даже забавным можно посчитать. Ну, с священника и взятки гладки: молод и темперамент взял свое. (а кто бы устоял?) А вот дальше - трудности изгнания и прочая! Таскать за собой дитя сложно, но подкидывать его, как котенка священнику? Заведомо зная, что в монастырях дети мрут: извините, это, при ее средствах - не вариант. Могла платить кормилице и знать, что ребенка может увидеть, когда захочет. не было у нее ни материнских чувств, ни прочих материнских добродетелей. В "20 лет" ей просто льстит, что у нее поклонник такой юный.))))
Черубина де Габрияк: stella пишет: Так, значит, можно родить помимо воли Наверное нет. stella пишет: Таскать за собой дитя сложно, но подкидывать его, как котенка священнику? Этот вариант нужен был Дюма. Если ты думаешь, что Рауль - сын герцога де Шевреза вариант лучше... А он был бы им, будучи рожденным в браке... Боюсь, Атос бы возражал. stella пишет: а во всем остальном она что - образец для подражания? Блин, ну нравится она нам. Можно? stella пишет: В "20 лет" ей просто льстит, что у нее поклонник такой юный.)))) Ктооооооооо? Сын у нее, сын. Давай без инцестных наклонностей. Тьфу, прости уж. stella пишет: Заведомо зная, что в монастырях дети мрут В те времена дети умирали в младенчестве сплошь и рядом. и если тебя вариант Мордаунта привлекает больше... То я предпочитаю мальчика при папе. stella пишет: Это Атос ей мог многое простить А он и "простил". Я вот перечитываю "приключение Мари Мишон" и поражаюсь, каким теплом она пронизана. Атос явно и недвусмысленно дает понять, что в иных обстоятельствах был бы не прочь, иметь с мадам что-то не на одну ночь с далеко идущими последствиями.. Я создала эти обстоятельства. Остальное к делу не относится.
Grand-mere: Я тоже среди тех, у кого герцогиня вызывает симпатию, и не только как мать Рауля, а сама по себе. Был один популярный в советское время роман, героиня которого (не "жертва обстоятельств") говорит о себе примерно так: "Я не виновата, что я женщина - и поперек себя женщина, и на 3 метра под собой женщина." Стелла пишет: а во всем остальном она что - образец для подражания? А кто в трилогии такой образец?.. Земные люди, "святые и грешные", потому и любимые.
Черубина де Габрияк: Grand-mere , Вот просто обнимаю. Очень все в точку.
Ленчик: Честно говоря, вообще не вижу причин копья ломать. "А мне нравится / а я люблю" - отличный довод, не требующий, как мне кажется, никакого дополнительного обоснования. Ну и с неприязнью, кстати, точно так же работает :)
Grand-mere: Так мы и не ломали никаких копий, разве что чуть-чуть.
Grand-mere: Похожа на Мари-Эме?
Черубина де Габрияк: Grand-mere , Мне сложно сказать. Я привыкла к вот этому образу реальной Мари Эме. У реконструкций есть сторонники и противники, в любом случае, на картине портрет герцогини. Единственное, по сведениям всех современников, у нее были светлые волосы и голубые глаза. Видимо, краски потемнели. Да Стелла?
stella: Краски темнеют, вернее, лак, которым покрыта картина, темнеет, впитывая всякие испарения. Цвет волос может быть темнее или светлее от освещения, но черноволосая никак не станет блондинкой. Скорее, шатенку можно трактовать художнику так, как ляжет свет. Мари тут просто очаровательна, хотя она не очень подходит под стандарты красавицы того времени. Живое, нежное лицо, и куда красивее и очаровательнее красоток с тройным подбородком.))
Черубина де Габрияк: stella пишет: Цвет волос может быть темнее или светлее от освещения, но черноволосая никак не станет блондинкой. Скорее, шатенку можно трактовать художнику так, как ляжет свет. Ну это - один из портретов, по которому не встречала сомнений в том, что на нем герцогиня. А то есть много таких, где где-то пишут: она, где-то - иная особа. Тем не менее в описаниях у нее были белокурые волосы (или русые - фр. язык широко трактует понятие блонд) и голубые глаза. stella пишет: Мари тут просто очаровательна, хотя она не очень подходит под стандарты красавицы того времени. Живое, нежное лицо, и куда красивее и очаровательнее красоток с тройным подбородком.)) да, мне тоже нравится. Есть округлости, но умеренные, как для портретов той эпохи.
Черубина де Габрияк: В мыле-то мы в мыле, и тем не менее. Глава 8. Бал в Лувре К десяти часам вечера следующего дня Большой зал Лувра ярко озарился светом двухсот канделябров со свечами из белого воска. Их огонь, мерцая и переливаясь, заиграл в золоте роскошных гобеленов на стенах. Взмахнув смычками, скрипачи коснулись струн, зазвучала непринужденная музыка, и пространство стало заполняться приглашенными. Они блистали великолепием нарядов, сверкали обилием драгоценностей и расточали лучезарные улыбки. В одиннадцать церемониймейстер объявил, что прибыла вдовствующая королева. Собравшиеся расступились, низко склонились и образовали живой коридор. Грациозно присев в глубоком реверансе, Мари проводила взглядом пышное платье из черного бархата, диссонировавшее с окружающей пестротой. Колыхаясь и шурша по паркету, оно проплыло по залу, и девушка на миг подняла глаза. Мария Медичи проследовала к помосту с установленными на нем двумя тронами под балдахином из голубого бархата расшитого золотыми лилиями, и важно опустилась в стоящее рядом кресло. Выпрямиться Мари не успела: гул приветствий возвестил о появлении короля, который шествовал рука об руку со своей венценосной супругой в окружении свиты приближенных вельмож. Нет, это совершенно невыносимо! Изучать узор на паркете, когда она должна быть в курсе всего, что происходит… Мари едва заметно приподняла голову и удовлетворенно констатировала, что сквозь ресницы открывается вполне сносный обзор на ассамблею, в первых рядах которой она стояла рядом со своим отцом. Король и молодая королева заняли свои места на возвышении. Гости поднялись и расположились по периметру зала. Стоящий прямо за спиной Людовика высокий, худощавый мужчина лет сорока, приятной наружности, с мягкими манерами, в светлом колете с синим кантом и высоким воротником с богатым кружевом наклонился к королю и что-то тихо ему сказал. Людовик сделал знак отцу Мари, одновременно с этим церемониймейстер громко произнес: – Его светлость главный ловчий Франции, герцог де Роан-Монбазон граф де Рошфор! Мадемуазель де Роан-Монбазон! При звуке ее имени сердце Мари затрепетало от волнения, но она моментально овладела собой. Герцог вышел на середину зала перед возвышением и церемонно поклонился королевской чете и королеве-матери. Дочь присела с чарующей улыбкой и, взмахнув ресницами, опустила глаза. При этом, несмотря на тяжелое платье, спина ее осталась исключительно прямой, движения – непринужденными, а в каждом жесте сквозила точно выверенная смесь изящества и почтения. Пока отец целовал руки обеим королевам, Мари в ожидании позволения подняться незаметно разглядывала сидевших перед нею царственных особ. Последний раз Людовика она видела еще в детстве. Превратившийся в молодого мужчину король был миловиден, но впечатление портило замкнутое выражение лица с оттенком спеси, за которой читалась неуверенность в себе. – Приветствуем вас, герцог! Мы счастливы видеть вас и вашу дочь! – Произнося эти слова, король хотел казаться приветливым, но выглядел скорее угрюмо. Похоже, праздник, едва начавшись, уже изрядно утомил его. По знаку монарха Мари выпрямилась, ловко отбросив шлейф ударом ноги, и элегантно подхватила юбки. Полшага назад, шаг в сторону, новый реверанс перед Анной Австрийской и новый внимательный взгляд сквозь ресницы. Молодая королева была по-настоящему красива, а ее глаза совершенной формы и изумительного изумрудного оттенка светились неподдельной радостью человека, в жизни которого не слишком много развлечений. Мари подошла к Анне, склонилась к ее руке, поражавшей красотой очертаний, и ощутила, как внутри все сжалось от мгновенно возникшего сочувствия и симпатии. Мари вновь отступила, сместилась и в третий раз присела, уже перед Марией Медичи, все так же смотря во все глаза сквозь полуопущенные ресницы и чувствуя, как глаза королевы-матери, слегка навыкате на уже основательно расплывшемся лице с двойным подбородком, в свою очередь принялись буравить ее взглядом. – Ну, герцог, показывай свое сокровище! Хороша крестница, ох, хороша! Подойди ко мне, прелестница. Мари приблизилась. – Я слышала, тебя сватает де Люин? На твоем месте я бы как следует подумала. Он нынче в фаворе у моего сына, но благосклонность короля переменчива, – вполголоса вымолвила вдовствующая королева, целуя Мари в лоб. – Благодарю вас, мадам, я непременно воспользуюсь вашим советом, – так же тихо ответила Мари: совет как нельзя лучше соответствовал ее собственным желаниям. – Не нравится мне твой взгляд, плутовка, – уже громко продолжила Мария Медичи, – надеюсь, ты будешь благотворно влиять на мою дочь. Мари лишь потупилась, старательно изобразив на лице самое невинное выражение и, поняв, что разговор окончен, не поворачиваясь, пятясь отошла и вернулась на свое место рядом с отцом. Музыканты дали сигнал к началу бала, традиционно открывавшемуся бранлем. Король подал руку королеве и вывел ее на середину зала. За ними вереницей стали выстраиваться пары придворных. Мари увидела, как к ней подошел тот самый мужчина в светлом колете, которого она заметила ранее за спиной короля, и галантно поклонился. – Мадемуазель, позвольте вам представить Шарля д’Альбера герцога де Люина, который просит вас подарить ему танец, – прокомментировал отец. – Сударь, ваша дочь еще более прекрасна, чем я мог вообразить в своих мечтах! В ответ Мари присела ровно настолько, насколько требовал этикет, ни больше ни меньше, лишь на миг взглянула де Люину в глаза, а затем одарила герцога обворожительной улыбкой и подала ему руку, которой он, склонившись, коснулся губами. Мари все так же из-под ресниц слегка скосила взгляд в сторону отца, отметив про себя, как он довольно хмыкнул. Де Люин провел Мари к центру зала и стал вместе с ней следом за королем и королевой. В монастыре воспитанницам преподавали танцы, Мари их обожала и танцевала виртуозно. Поэтому сейчас она собиралась насладиться ими в полной мере. Все фигуры она исполняла не задумываясь, продолжая вести свои наблюдения. Почти сразу она уловила, что герцог робел перед ней, несмотря на то, что был значительно старше. Он смотрел на нее с нескрываемым благоговением и при этом жадно и с надеждой ловил каждый взгляд, каждый жест, каждую мимолетную улыбку. Мари вспомнила мужа. В начале их знакомства, за неимением опыта, она не смогла разгадать в поведении Оливье чувства, которые тот к тому же тщательно скрывал. Теперь, оглядываясь назад, она лучше понимала все то, что раньше ускользнуло от ее внимания. И сравнивала с тем, как держался с ней де Люин, непроизвольно отмечая разницу. В Оливье наряду с почтением и восхищением присутствовала спокойная уверенность. Оливье не искал ее расположения, а просто делал все, чтобы доставить ей удовольствие, и это получалось у него естественно. Де Люин был скучен. Мари читала его как раскрытую книгу и понимала, что хозяйка ситуации здесь она. Такое положение вещей ее устраивало как нельзя более. Первая серия па бранля завершилась, Людовик и Анна разошлись, обошли танцующих с двух сторон и вновь стали вместе уже в самом конце. Мари и герцог вышли вперед, а закончив свою серию, опять заняли место позади королевской четы. Теперь на первое место вышла третья пара. В какой-то момент, когда де Люин оказался совсем близко от нее, в нос Мари ударила удушающая смесь жасмина и корицы духов герцога, от которой на нее вдруг накатила дурнота. Она стиснула зубы, изо всех сил стараясь не делать глубокий вдох, и при этом продолжила улыбаться, машинально повторяя серию несложных па: два шага влево, два шага вправо, хлопок, подскок, разворот… Танец обещал быть долгим. И снова: два шага влево, два шага вправо, хлопок, подскок, разворот… «О Боги! Только бы не стошнило». Два шага влево, два шага вправо, хлопок, подскок, разворот… Наконец король и королева вновь оказались во главе колонны, танец завершился, а с ним и мучения Мари. После обмена реверансами герцог обеспокоенно посмотрел на свою партнершу, заметив ее бледность: – Мадемуазель, здесь душно, простите меня, не согласитесь ли вы пройти со мной к окну? – Да, герцог, будьте столь любезны, проводите меня к моему отцу, он как раз там стоит. И, если позволите, я хотела бы попросить вас об одном небольшом одолжении... – Вы можете просить меня обо всем, что вам будет угодно! – с жаром ответил де Люин. – О, мне, право, неловко… Но, не могли бы вы сменить духи? Ужасно не люблю жасмин! – Мари сопроводила свои слова самой очаровательной, чуть смущенной улыбкой. – И только? – герцог выглядел сконфуженным. – Ведь это – сущая безделица! Я готов сделать ради вас во сто крат больше! – Я подумаю, – весело засмеялась Мари своим переливчатым, как хрустальный колокольчик, смехом. – Но, мне не хотелось бы слишком злоупотреблять вашим ко мне расположением с самых первых минут. – Весьма сожалею, что невольно стал источником неприятных для вас ощущений, но я не мог предположить, жасмин сейчас в моде. Смею ли я надеяться, что, несмотря на это, вы подарите мне сегодня еще и куранту? Мари мысленно оценила свои силы. К счастью, куранту танцевали всего дважды с разными партнерами, и она длилась не так долго, как бранль, поэтому она кивнула с улыбкой в знак согласия. Людовик и Анна Австрийская как раз вновь вышли в центр и начали танец уже только вдвоем. Тем временем де Люин подвел Мари к отцу, и она с наслаждением вдохнула прохладный ветерок от окна, почувствовав огромное облегчение. При виде дочери и ее кавалера герцог де Роан-Монбазон решил, не откладывая, перейти к делу: – Дочь моя, как я уже говорил вам, герцог де Люин оказал нам честь, попросив вашей руки… – И смею надеяться, мадемуазель ответит согласием… – подхватил де Люин. – Разумеется, она согласна, - поспешил ответить отец Мари вместо дочери, и молодой женщине показалось, что почва ушла у нее из-под ног. В этот момент неожиданно подоспела помощь оттуда, откуда она ждала ее менее всего. – Простите, сударь, но я хотел бы услышать это от нее самой, – вмешался де Люин. – Говорите смело, мадемуазель! Я приму ваш ответ, каким бы он ни был. Де Люин почтительно поклонился молодой женщине. Мари с нескрываемой благодарностью взглянула на него, почувствовав, как в ней зарождается симпатия к этому человеку. Она быстро оценила ситуацию: ответить категоричным отказом прямо сейчас было недальновидно, с де Люином следовало дружить, а при дворе ей потребуются союзники. Лучшей опоры, чем фаворит короля, обладающий неоспоримым влиянием на Людовика, ей не найти. Кроме того, если ситуация останется неопределенной, это не позволит отцу заняться поисками для нее новой партии, а ей самой даст выигрыш во времени. – Я весьма польщена честью, которую вы мне оказали, герцог! Но мы ведь с вами совсем незнакомы… пока... – Вы правы, мадемуазель, к моему безмерному огорчению, я не имел удовольствия знать вас раньше. К счастью, эта беда поправима, при дворе у нас будет возможность узнать друг друга лучше, и я тешу себя надеждой, что мне удастся снискать ваше расположение, – де Люин заметил протестующий жест со стороны отца Мари и учтиво поклонился ему: – Простите, сударь, я не хочу и не стану неволить вашу дочь и брать ее в жены против ее желания. Благоразумие мадемуазель де Роан-Монбазон делает ей честь, к тому же она еще столь юна! Думаю, нам следует отложить вопрос помолвки и вернуться к нему через год, когда вашей дочери исполнится шестнадцать. Не беспокойтесь, мои намерения на ее счет самые серьезные, особенно теперь, когда я увидел ее воочию. Я их не изменю. Чтобы вас в этом уверить, в дополнение к патенту на должность фрейлины Анны Австрийской я завтра же испрошу у Его Величества для мадемуазель привилегию на право табурета, она сможет сидеть в присутствии коронованных особ так же, как принцессы крови. Прошу прощения, я ненадолго оставлю вас: король заканчивает танец, и моя очередь танцевать с Ее Величеством. Затем я вернусь, чтобы пригласить мадемуазель де Роан-Монбазон на куранту, которую она мне обещала. Герцог де Люин вновь поклонился и пошел по направлению к королевской чете. Мари повернулась к отцу, глаза которого метали молнии. Он с трудом сдерживал гнев: – Мадемуазель! Что все это означает? Что вы себе позволяете? – Право, отец, я не понимаю… Все идет, как нельзя лучше! Не думаю, что ошибусь, если скажу, что де Люин уже в меня влюблен, – Мари сияла от радости, все складывалось так, как она хотела к полному ее удовольствию. – Дочь моя, откуда такие познания, могу я узнать? Что вообще вы понимаете в любви? Признаюсь, что первым бы удивился, если бы при монастырях обучали этой науке! Уж не знаю, каких книг вы там начитались, сестрам следовало строже следить за вами и запирать библиотеку на ключ. Меж тем танец де Люина с королевой подходил к концу, а герцог де Роан-Монбазон продолжал бушевать и никак не мог успокоиться: – Как бы там ни было, имейте в виду, если вы расстроите этот брак, пеняйте на себя! Герцог был столь любезен, что дал вам отсрочку? Очень опрометчиво с его стороны, но пусть так! Однако через год, если потребуется, я собственноручно поволоку вас под венец с ним. – Поверьте, отец, в этом не будет нужды. Но тише, молю вас, герцог проводил Ее Величество на ее место и снова идет к нам. И прошу, предоставьте все мне… Мари встретила возвратившегося де Люина неотразимой улыбкой, подала ему руку и вышла с ним на середину зала. Куранта состояла из более сложных фигур, чем бранль. Это была серия скользящих по паркету па, которые партнеры исполняли по очереди, оставаясь, большую часть времени, на расстоянии друг от друга. Поэтому Мари не так страдала от запаха духов герцога и на этот раз смогла получить от танца удовольствие. Вначале солировал мужчина, а дама лишь снисходительно взирала, обмахиваясь веером, на исполняемые им фигуры, напоминающие флирт. Закончив серию, кавалер отбирал у нее веер, и дама включалась в танец-заигрывание, спустя некоторое время делала жест, требуя свой веер обратно, получала его, и после нескольких совместных па пара завершала танец реверансом. Второй раз Мари танцевала с другим партнером, который затем проводил ее к отцу, беседовавшему у окна с герцогом де Люином, а сам пошел приглашать следующую даму. На этот раз Эркюль де Роан-Монбазон имел очень довольный вид. – Герцог весьма лестно о вас отзывался, мадемуазель, – отец сказал это дочери, даже не пытаясь скрыть свою гордость. – Я вам очень признательна, сударь! Однако после танцев я просто умираю от голода, у меня даже темнеет в глазах… – Мари отметила про себя, что, как ни странно, это отнюдь не было преувеличением. Вечер выдался более утомительным, чем она могла предположить. – О, простите мне мою оплошность, мадемуазель, как я мог не подумать! Закуски как раз сервировали, – де Люин вновь смутился, – я немедленно схожу и лично что-нибудь принесу. – А ведь похоже, вы в самом деле его очаровали, – самодовольно заметил отец Мари, едва де Люин отошел на некоторое расстояние. – Уж не знаю, как вам это удалось, с вашим-то характером, но герцог от вас без ума. А привилегия на право табурета, которую герцог обещал получить для вас – это неслыханная честь! – Отец, я не зря просила вас мне доверять, – радостно засмеялась Мари в ответ. Де Люин вскоре вернулся с тарелкой в одной руке и бокалом вина в другой: – Прошу мадемуазель, это должно позволить вам подкрепить силы. Здесь профитроли, начиненные перепелкой с трюфелями. Отведайте, у королевского повара они изумительны. Мари с наслаждением принялась поглощать профитроль, чувствуя, что голодна настолько, что, казалось, могла бы проглотить их не меньше дюжины. Однако, съев один, неожиданно для себя почувствовала, что больше не в состоянии осилить ни кусочка. К горлу опять подступила тошнота. Мари непроизвольно поморщилась. – Мадемуазель, что-то не так? – в замешательстве спросил де Люин. – Мне право неловко, сударь, но мне кажется, у этих профитролей странный вкус, вы не находите? Я, наверное, больше не голодна, – Мари протянула руку к бокалу с легким вином и стала пить мелкими глотками, чтобы избавиться от неприятного привкуса во рту. – Да нет, они превосходны, – растерялся герцог. – Возможно, это из-за трюфелей? Что ж, если мадемуазель сыта, угощайтесь, сударь. Де Люин протянул тарелку с оставшимися профитролями отцу Мари, который принялся за них, не заставив себя упрашивать. Тем временем Мари заметила, как к ним приближается какая-то пара. Мужчина был очень похож на де Люина и практически одного с ним возраста, но черты его лица были жестче, а его спутница оказалась Мари знакома. Она с удивлением узнала одну из воспитанниц Ваннского монастыря, которая была старше ее на пару лет, и отношения с которой у нее были натянутыми. – Мадемуазель, сударь, позвольте вам представить моего брата Оноре д’Альбера, герцога де Шона и его невесту Клер Шарлотту Эжени д’Айи, – обратился герцог де Люин к Мари и ее отцу. – Их свадьба назначена на январь.
stella: Это пока Мари еще не в курсе, что беременна. А как поймет?
Черубина де Габрияк: stella пишет: Это пока Мари еще не в курсе, что беременна. А как поймет? Вот так прям все и скажи. Как поймет, когда поймет... Ну ясно же, что ей придется учитывать это обстоятельство. Нет, если у тебя есть версии, давай. Ну да, девочка не в курсе. Подумаешь, трюфели не лезут, а парфюм у де Люина ядреный... Старших женщин поблизости нет, как она поймет?
stella: Где-то я читала, что воспитанницы даже ругаться умели.
Черубина де Габрияк: stella пишет: Где-то я читала, что воспитанницы даже ругаться умели. stella , Может и умели. Но я читала французские исторические статьи, что совсем не в курсе были даже про первую брачную ночь. Я не о воспитанницах сейчас, а вообще о молодежи возраста Мари. Хорошо, если были старшие родственники, кто объяснял в последний момент. Вон у Людовика 13 травма на всю жизнь осталась, когда его в 14 лет Мария Медичи в спальню 14,тилетней Анны привела. Мари Эме как раз в декабре 15 исполнится(в моем раскладе). Она декабрьская в реальности была, дата не известна. Это я оставила.
Лея: Черубина де Габрияк, спасибо за новую главу! Много удачных моментов: описание короля (спесь, скрывающая неуверенность в себе), первая искра дружбы между Мари и королевой Анной, способность Мари наблюдать за происходящим сквозь ресницы . Но главное - характер Мари, которая взрослеет в ускоренном темпе: уже может иронизировать над Люином и его стандартным методом ухаживания, может лавировать между Люином и отцом, сочетает находчивость с дипломатичностью... Задатки светской львицы
Черубина де Габрияк: Лея , спасибо за отзыв. Лея пишет: Но главное - характер Мари, которая взрослеет в ускоренном темпе: уже может иронизировать над Люином и его стандартным методом ухаживания, может лавировать между Люином и отцом, сочетает находчивость с дипломатичностью... Ну а куда деваться-то? В ускоренном темпе и остается. Муж-то потерялся.. вдруг. И надо что-то с эти делать. А как справедливо заметила Стелла, это она еще не подозревает о своем интересном положении. Лея пишет: Задатки светской львицы Светской не светской, но девочка умная, схватывает на лету.
Лея: Черубина де Габрияк пишет: Светской не светской, но девочка умная, схватывает на лету В сущности, задатки не только светской львицы, но и хорошего политика
Черубина де Габрияк: Лея пишет: В сущности, задатки не только светской львицы, но и хорошего политика Лея, Очень рада, что вы это отметили. Историки пишут, что реальная герцогиня могла бы стать великим политиком. Ей не хватило самой малости: она не сама выбирала себе цели, а всецело поддерживала тех, кого любила. Сюда входила и королева Анна. Ришелье очень хотел заполучить герцогиню в свой лагерь, безуспешно. Мадам де Шеврез в самом деле обладала почти всеми качествами великого политика; ей не хватало только одного, того, без которой все остальные ничто и рассыпаются в прах: она не умела ставить перед собой верную цель, вернее, она не выбирала ее сама; за нее всегда выбирал другой. Госпожа де Шеврез была женщиной до мозга костей; в этом была ее сила, но также и ее слабость. Ее главной движущей силой была любовь или, скорее, галантность, и интересы того, кого она любила, становились ее главной целью. Этим объясняются ее чудесная прозорливость, ловкость и энергия, которые она напрасно проявляла в погоне за призрачной целью, которая всегда от нее ускользала и, казалось, привлекала ее уже одним очарованием трудностей и опасностей. Ришелье все сделал, чтобы завоевать ее (в свой лагерь), и, не сумев этого достичь, относился к ней как к врагу достойному его самого. Виктор Кузен "Мадам де Шеврез"
Grand-mere: Прежде всего - благополучия автору! Атмосфера бала передана прекрасно, все герои - живые люди, перед шармом Мари сложно устоять. Но... только без обид, хорошо?.. Что-то я не поняла, где разместилась королева Анна помосту с установленными на нем двумя тронами под балдахином из голубого бархата расшитого золотыми лилиями Король и молодая королева заняли свои места на возвышении И как-то задело чувства сочувствия У Вас очень сильная работа, и мне, старой идеалистке, хотелось бы видеть ее безупречной.
Кэтти: Черубина де Габрияк , классная глава. Описание Первого бала Мари де Роан - Монтбазон очень наглядное. А Мари то, Мари 15 лет, а какая голова холодная. Расчет и ни малейшего волнения. Если бы в этой истории не было Оливье де Ла Фер, можно было бы сказать, что роман исторический.
Черубина де Габрияк: Grand-mere пишет: Прежде всего - благополучия автору! Спасибо! Grand-mere пишет: Атмосфера бала передана прекрасно, все герои - живые люди, перед шармом Мари сложно устоять. И за отзыв тоже спасибо . Отрадно слышать, что образы удались. Grand-mere пишет: Но... только без обид, хорошо?.. Помилуйте, какие могут быть обиды? Только благодарность. Grand-mere пишет: У Вас очень сильная работа, и мне, старой идеалистке, хотелось бы видеть ее безупречной. Еще раз спасибо за оценку. Я сама неожиданно обнаружила в себе тягу к перфекционизму. А ведь ничто не предвещало. Grand-mere пишет: Что-то я не поняла, где разместилась королева Анна Там два трона для царствующей королевской четы на возвышении и кресло для вдовствующей королевы рядом. Grand-mere пишет: И как-то задело цитата: чувства сочувствия А вот это пропустили, сейчас поправим.
Черубина де Габрияк: Кэтти пишет: классная глава. Описание Первого бала Мари де Роан - Монтбазон очень наглядное. А Мари то, Мари 15 лет, а какая голова холодная. Расчет и ни малейшего волнения. Если бы в этой истории не было Оливье де Ла Фер, можно было бы сказать, что роман исторический. Кэтти , И тебе спасибо за такую оценку: Кэтти пишет: Если бы в этой истории не было Оливье де Ла Фер, можно было бы сказать, что роман исторический. Я стараюсь, чтоб герцогиня все-таки герцогиней оставалась. Хоть я и вписала ее в новые для не обстоятельства. Думаю, она не обидится. В остальном, все токмо ради Оливье де Ля Фер и затевалось. Но мне вот как-то не пришла в голову идея сосватать ему ОЖП.
Кэтти: Черубина де Габрияк , на мое ИМХО, если бы не Оливье, это был бы историко- биографический роман. И оч.правдоподобный.
Черубина де Габрияк: Кэтти пишет: Черубина де Габрияк , на мое ИМХО, если бы не Оливье, это был бы историко- биографический роман. И оч.правдоподобный. Кэтти, Спасибо. Мне очень лестно, правда. Ну будет такая историческая фантазия. Я когда начинала, даже не вполне представляла, какой будет герцогиня. У Дюма ее очень мало, он по касательной проходит. Меня она зацепила, но больше через Атоса: "согрелась", как говорит Стелла? ну и на здоровье. Главное Рауль родился и Атос ожил. Я стала фантазировать, а если б у них отношения были? Не особо задумываясь тем, какой она была помимо того, что описал Дюма. А сейчас пришлось читать о ней, изучать матчасть. Да, с Атосом она невинная девочка: 14 лет, первая любовь... Но дальше мне показалось интересным соединить "мою" Мари с реальной. И очень рада тому, что судя по вашим откликам, это получается. Первая часть - разминка была. Приквел, как ты говорила. Если б все так и было "сказочно" и просто, как в первой части, то не стоило и браться. Мне ведь тоже уже не 14, и даже не 18 лет. Значит, надо делать историю правдоподобной, прописывать характеры, взаимоотношения персонажей.
stella: Черубина де Габрияк , ты знаешь, мне кажется, мужчина никогда не сможет высказаться беспристрастно, если ему надо говорить о красивой, умной, талантливой и независимой женщине. Он попадает под ее очарование, и все: он пропал. Это я о Кузене, и о Реце. Самый объективный свидетель - женщина. А если она умна, но не слишком красива и не имеет успеха у сильного пола, и говорит о другой женщине, обладающей тем, чем ее саму природа обделила, с симпатией и даже восхищением: вот это будет самая верная и объективная характеристика.
Черубина де Габрияк: stella, Ты знаешь, считается, что Рец писал о герцогине весьма язвительно. Батифоль в предисловии к своей биографии заявил, что Кузен слишком герцогиней восторгается, и он постарается быть более сдержан и объективен. Но в принципе в его биография я нашла кое-какие интересные дополнительные сведения, как, например, то, что де Люин испросил для Мари привилегию на право табурета еще до свадьбы, чем подкупил ее отца. В остальном я не увидела особых отличий в описании самой герцогини у историков. Меня больше раздражала Бенцони: слишком много упора на интим, впечатление, она там присутствовала. Вот уж кого, наверное, обделили.)) И я не поняла из ее романов, как она относится к мадам де Шеврез, вот честно. Вроде перечислила основных авторов, у кого можно почерпнуть информацию о Мари.
stella: Черубина де Габрияк , язвительность воспитанного человека это нечто особенное. Это остроумие и сарказм. Рец, вроде, не был обделен чувством юмора, а писать гадости о современниках в изысканном стиле - манера многих мемуаристов того времени. Я не берусь судить о Шеврез объективно: Реца читала давно, Кузена не читала, для меня то, что ты сводишь графа и Шеврез вместе - это прежде всего литература. Пятнадцатилетняя девчушка после монастыря, которая так хладнокровно выкручивается в отнюдь не простой и пикантной ситуации: это похлеще 16-летней миледи смотрится. А ведь дальше еще круче должно быть: Люин - не мальчик чай?
Черубина де Габрияк: stella пишет: Пятнадцатилетняя девчушка после монастыря, которая так хладнокровно выкручивается в отнюдь не простой и пикантной ситуации: это похлеще 16-летней миледи смотрится. Ну ты сравнила. stella пишет: Люин - не мальчик чай? Люин был очень мягким человеком. stella пишет: А ведь дальше еще круче должно быть: Круче всего - это батл Роанов с Куси. Но придется набраться терпения.
Ленчик: Сама Мари, как персонаж (и как историческое лицо тоже), признаться, мне не очень близка. Но! Мне безумно интересно то, что происходит вокруг. Ооочень нравится сама стилистика повествования, исторические зарисовки, атмосфера. Картинка вокруг живая, она дышит. Любуюсь!
Черубина де Габрияк: Ленчик , Спасибо за отзыв. Тронута.
Черубина де Габрияк: Глава 9. Хозяин Граф де Ля Фер стоял у окна и окидывал взглядом гостей, приглашенных графиней де Рибмон на рождественский обед и входящих сейчас в ее салон в особняке в Сен-Кантене. С появлением каждого нового лица это провинциальное общество все более явственно напоминало ему светские мероприятия в Ванне, к которым он никогда не питал особого пристрастия, и начинало наводить скуку. Эту скуку он сейчас тщательно скрывал. Прошел месяц с тех пор, как Оливье вернулся в родовое поместье. Буквально через неделю после его приезда графиня, бывшая родной сестрой Ангеррана, появилась на пороге Ля Фера, не дожидаясь, пока Оливье первым нанесет ей визит вежливости. Чертами лица Од де Рибмон, с которой Оливье до этого не встречался, напоминала брата, но была полной противоположностью ему по темпераменту. Своих собственных троих взрослых детей графине, которая к тому же несколько лет назад овдовела, по всей видимости, было недостаточно, чтобы полностью занять ее деятельную натуру. И теперь, на правах старшей в семье, она, похоже, намеревалась взять под свой полный и неусыпный контроль еще и племянника. При этом Оливье хватило пары минут при первой же встрече с нею, чтобы понять, что особо теплых чувств тетка к нему не питает. Граф де Ля Фер принял родственницу в нижней зале замка. Здесь на стене в череде портретов его предков отныне заняли свое место портреты матери, отца и обоих братьев. – Добро пожаловать в Ля Фер, мадам! Надеюсь, дорога была не слишком утомительной, – приветствовал Оливье графиню, учтиво склоняясь над ее рукой, обтянутой тонкой кожей перчатки, которая была обильно надушена чем-то приторно-терпким. Аромат был таким тяжелым, что графа охватило острое желание подойти к окну, настежь распахнуть его и впустить в комнату волну зимней свежести. Вместо этого он был вынужден проводить гостью в глубь залы и усадить у камина во всю стену, в котором жарко потрескивали поленья. По его знаку лакей принес фрукты и вино и поставил их на стоящий здесь же столик. Хозяин жестом отпустил слугу и сам наполнил два бокала, один из которых подал графине, а второй взял сам и расположился в кресле напротив. От внимания молодого человека не ускользнуло, что тетка оценивающе рассматривает его, то и дело краем глаза поглядывая на портрет его отца, на который сквозь витраж в верхней части окна сейчас ярким пятном падал узкий луч предзакатного солнца. Оливье неспешно потягивал шамбертен, благородный букет которого хоть как-то перебивал резкий запах жасмина с мускусом духов графини, и не торопился прервать молчание, терпеливо ожидая, пока гостья закончит свое занятие и заговорит. Наконец, она, очевидно, пришла к какому-то удовлетворительному для себя заключению и вымолвила: – Ну, здравствуй, племянник! Значит, это ты теперь хозяин Ля Фера… Уголки губ графа тронула едва заметная улыбка, он слегка склонил голову и ответил: – Видимо, я, мадам, раз сижу здесь сейчас перед вами по праву единственного прямого потомка рода. – Да, судя по всему, ты и в самом деле сын Ангеррана. – Признаться, я не подозревал, что у кого-то были сомнения на это счет, – произнес Оливье с примесью легкого удивления в голосе. – Было время, когда твой отец отнюдь не был в этом так уверен. После того, как покойный король наш Генрих проявлял к твоей матери слишком живой интерес. – Простите, сударыня, но я никогда не интересовался дворцовыми сплетнями, – парировал Оливье ровным тоном, в котором, тем не менее, послышались явные нотки металла. – Репутация графини де Ля Фер всегда была абсолютно безупречной, чтобы допустить мысль о том, что подобные пересуды могут иметь под собой хоть какую-то почву. Как бы там ни было, в мои намерения не входит обсуждать личную жизнь моих родителей даже с моими ближайшими родственниками. Я законный наследник Ля Фера и уже вступил в права – это все, что имеет сейчас значение. – Теперь я действительно вижу, ты истинный сын своего отца. Хоть и не знаю, в твоем характере больше от Ангеррана или от Изабо. Она всегда была гордячкой, – скривила губы графиня. – Я счастлив, сударыня, тем, что похож не только на своего отца, но и на свою мать, – любезно улыбнулся в ответ Оливье, однако, его глаза излучали холод. До ушей Оливье, конечно же, дошла история о том, как его мать отвергла ухаживания короля. Изабо ответила тогда Генриху: «Государь, мой род не достаточно хорош для того, чтобы я могла стать вашей женой, но он слишком хорош, чтобы я стала вашей любовницей». Этим она снискала уважение короля, который раз и навсегда оставил свои притязания, несмотря на то, что был большим дамским угодником. И все же Ангерран не сразу признал в Оливье своего сына и сделал это только тогда, когда внешнее сходство мальчика с ним стало совсем уже очевидным. Потому так важен был для Оливье тот секундный порыв отца год назад, окончательно поставивший для молодого человека точку в этом вопросе. То, что тетка напомнила Оливье о том эпизоде с его матерью, было ему неприятно, но он постарался ничем не выказать того, что задет. И при этом недвусмысленно дал понять, что любое продолжение разговора на данную тему – неуместно. Граф словно невзначай очерчивал вокруг себя невидимую грань, преступить которую не будет дозволено никому. Од де Рибмон немедленно это почувствовала – на мгновение ей показалось,что в зале незримо возникла тень ее брата – и она поспешила перевести разговор: – Быть сеньором де Ля Фер – очень большая ответственность, а ты еще так молод. Ты уверен, что тебе это по силам? Думаю, ты нуждаешься в советах старших членов семьи. – В ваших, тетушка? – новая легкая улыбка на губах графа свидетельствовала о том, что он прекрасно понял намек. Оливье опять сделал небольшой учтивый поклон и продолжил, не дожидаясь ответа графини, показывая тем самым, что в нем нет нужды: – Я непременно обращусь к вам за ними, как только почувствую в этом потребность. Но отец вел дела безупречно, а благодаря мэтру Фурдену и Жерому, нашему управляющему, я уже начал во все вникать и пока справляюсь. – Тебе следует как можно скорее жениться, роду де Ля Фер необходимо дать наследника. Не забывай, что мы потомки самих де Куси. При этих словах тетки Оливье вздрогнул: ему почудилось, что он уже однажды слышал это почти в тех же самых выражениях. Но этого просто не может быть! Он простился с матерью, когда еще были живы старшие братья, и наследником рода был не он. Отца с тех пор он тоже больше не видел. И хотя в своем последнем письме сыну Ангерран поднимал вопрос его женитьбы, слова там были иными. Опять одно из этих наваждений, которые то и дело преследуют его после полученной травмы. Он вновь и вновь словно пытается вспомнить что-то важное, но попытки все так же тщетны и понапрасну изводят. Граф едва заметно передернул плечами, освобождаясь от секундного помрачения, и ответил: – Вы правы, сударыня. Отец писал мне о дочери барона де Ля Люссе, как о возможной претендентке на роль моей невесты. Я планирую в скорости с ней познакомиться. – Не затягивай с этим: на твое счастье она пока не просватана, но это может случиться в любой момент. Катрин де Ля Люссе и в самом деле составила бы достойную партию любому: богата, знатна и хороша собой. Я и сама была бы не прочь видеть ее своей невесткой, но мой сын Этьен моложе ее, а барон де Ля Люссе предпочтет для своей дочери графство де Ля Фер графству де Рибмон. Ведь прямой наследник Куси – ты, – при этих словах графини Оливье почувствовал, что это обстоятельство отнюдь не приводит ее в восторг. Она меж тем встала и добавила: – Приезжай ко мне на Рождество, я все устрою. Ну, мне пора, племянник, проводи меня до кареты. Графиня уехала, а Оливье остался стоять на крыльце с упоением вбирая в легкие морозный воздух, о котором мечтал на протяжении последних пары часов. На землю медленно сходила ночная мгла, а на потемневшем небе одна за другой стали вспыхивать искорки звезд, подобно тому, как в бальной зале в канделябрах загораются свечи. Оливье еще немного постоял, завороженный волшебным спектаклем, который манил его, увлекая куда-то вдаль за собой… Наконец, нехотя отвел от неба взгляд, повернулся и медленно пошел в дом. *** Весь декабрь Оливье осваивал новую для себя роль, и поначалу она была для него совсем не очевидна. Жизнь в одночасье переменилась, и он не мог ответить даже себе, радуют его эти перемены или страшат. Вероятно, и то, и другое. Ответственность и впрямь была колоссальной. А все поколения предков, покрывшие его род славой в былые века, безмолвно взирали на него с портретов в нижней зале, не позволяя об этой ответственности забыть. Самым трудным было то, что рядом не было отца, который мог бы подсказать, направить его действия советом или личным примером. И хотя Ангерран де Ля Фер оставил сыну поместье в идеальном порядке, постигать науку управления имением Оливье приходилось в одиночестве, полагаясь лишь на себя самого. Когда по возвращении Оливье переступил порог отчего замка, ему показалось, что тот резонирует какой-то звенящей, пугающей пустотой. Конечно, Жером, извещенный мэтром Фурденом, все подготовил к приезду молодого господина, слуги были на месте и заняты делом, но теперь тут не было ни отца, ни матери, ни братьев. Замок казался чужим и неприступным, как если бы Оливье должен был штурмовать его со стороны крепостных стен. Молодому человеку, росшему вначале в имении бабушки в Берри, а затем у дяди в Бражелоне, и бывавшему в Ля Фере редкими наездами, никак не удавалось почувствовать себя здесь дома. Сразу по приезде Оливье велел приготовить для себя свою прежнюю спальню, в которой всегда ночевал, бывая в родительском доме. В ней теперь коротал он ночи за чтением, размышлениями, засыпая под утро с трудом… А днем часами бесцельно бродил по замку, открывая одну дверь за другой, словно искал кого-то и не находил. И не мог свыкнуться с мыслью, что теперь он один хозяин всего этого. В спальню матери, спальню отца и отцовский кабинет он и вовсе не решался войти, не в силах избавиться от чувства, что совершит нечто запретное, кощунственное. Время от времени ему на глаза попадался Жером, терпеливо ожидающий распоряжений, а Оливье все не мог решить, какие распоряжения ему следует отдать. На флоте все было привычно, просто и понятно, в имении все было внове, все было незнакомо. В таком подобии апатии Оливье провел первые два дня. А на третий ранним утром спустился в нижнюю залу, долго вглядывался поочередно в глаза отца и матери на портретах. Наконец, очевидно приняв для себя какое-то решение, резко тряхнул головой, словно выходя из оцепенения, и уверенным шагом направился к отцовскому кабинету. В дверях он чуть замешкался, взявшись за круглую бронзовую ручку, пока не почувствовал, как тяжелый металл в ладони постепенно наливается теплом, словно оживая. ИИ это ощущение тепла заставило растаять последние сомнения и рассеяло их без следа. Оливье повернул ручку, дверь распахнулась, и он не колеблясь шагнул в теперь уже свой кабинет. Граф прошел к окну и отдернул тяжелые шторы, впуская в комнату белесый свет холодного зимнего утра. Вернулся к массивному резному бюро из черного дерева и сел за него, придвинув стоящее рядом высокое кресло. Все предметы на столе – письменные принадлежности, небольшая стопка книг и несколько писем – лежали каждый на своем месте без следов пыли, о чем, как и прежде, регулярно заботилась прислуга. Все выглядело так, словно прежнего хозяина неожиданно прервали и он отлучился ненадолго… И вот уже новый хозяин сменил его, ничем не нарушив привычного хода вещей. Оливье чуть передвинул прибор с гусиными перьями, благоговейно провел рукой по тисненой поверхности самой верхней из книг в мягком кожаном переплете. Очевидно, отец перечитывал ее незадолго до того, как болезнь, от которой он так и не оправился, скосила его. Сын бережно взял в руки книгу, оказавшуюся томиком Плутарха, и отогнул серебряные застежки. Книга раскрылась, взгляд Оливье упал на строки, в которых ему послышался густой баритон Ангеррана: «Мужество и стойкость потребны людям не только против оружия врагов, но и равным образом против всяких ударов». При всей своей очевидности, слова звучали отцовским напутствием. Но какой скрытый смысл они заключали? Оливье вернул Плутарха на прежнее место, открыл верхний ящик бюро и вынул тетрадь, сплошь исписанную мелким уверенным почерком. Остаток дня Оливье провел, разбирая бумаги отца, а вечером велел стелить себе постель в отцовской спальне, тоже ставшей отныне его. Графу де Ля Фер оставалось найти ту, которую сочтет достойной того, чтобы занять спальню матери и стать первой дамой провинции. *** До Рождества Оливье тетку больше не видел, с головой погрузившись в дела поместья. Но пренебречь приглашением было бы неучтиво, а рождественский обед у графини был идеальным поводом, чтобы наконец познакомиться с мадемуазель де Ля Люссе. – Похоже, не я один умираю со скуки на этом почтенном собрании, – услышал Оливье низкий, чуть хрипловатый голос у себя за спиной. Граф медленно обернулся, ничем не выказав своего удивления подобной фамильярностью. Обладатель голоса, высокий мужчина лет на пять старше самого Оливье, темноволосый, с пронзительным взглядом умных черных глаз на смуглом лице, отвесил поклон и продолжил: – Простите, что позволил себе эту вольность, обратившись к вам напрямую, не будучи представленным, дорогой граф. Но мне претит вся эта провинциальная чопорность, а мы с вами в некотором роде родственники. Правда, весьма дальние. Графиня де Рибмон – вдова кузена моего отца. С вашего разрешения, Шарль-Сезар виконт де Сен-Пуэн. – Ваша манера знакомиться не лишена некоторой оригинальности, кузен, – хмыкнул в ответ Оливье и тоже поклонился. – Но по крайней мере избавляет меня от необходимости представляться самому, так как позволяет заключить, что вам известно, кто я. Каким же ветром занесло в нашу глушь завсегдатая столичных салонов, коим вы без сомнения являетесь? – Туше*, граф! – сокрушенно развел руками виконт. – На самом деле, я состою при епископе Люсонском* и по долгу службы, увы, лишен многих светских радостей. К тому же много путешествую. Я и сейчас здесь проездом. Не думаю, что моя скромная персона заслуживает сколько-нибудь пристального внимания. Я чертовски скучен. Виконт произнес эти слова подчеркнуто небрежно, но Оливье был готов побиться об заклад, что, как раз напротив, к кузену следовало присмотреться. Тем не менее, лицо Оливье сохранило все то же непринужденное выражение, указывающее лишь на то, что он учтиво слушает собеседника: – Ваша скромность, сударь, делает вам честь. Но позвольте узнать, чем вызван ваш интерес к моей особе? Я приехал месяц назад и вряд ли успел приобрести в здешних краях широкую известность. Тут совсем рядом с ними заиграл на лютне музыкант, приглашенный хозяйкой развлечь гостей, ожидавших пока соберутся все приглашенные и можно будет перейти к столу. Виконт склонился ближе к уху Оливье, одновременно придав своему голосу доверительную интонацию: – Ошибаетесь, граф, в округе все только о вас и говорят! Ваш покойный отец был в Пикардии фигурой весьма заметной. И сейчас все сгорают от любопытства, каким покажет себя его наследник, о котором, в этом вы правы, до недавнего времени было ничего не известно. Я, правда, слышал, что у вас были все предпосылки для блестящей карьеры на флоте. А теперь вы один из самых влиятельных сеньоров Франции и весьма завидный жених. – Вы прекрасно осведомлены, сударь, – с едва уловимой иронией заметил Оливье, возвращая прежнюю дистанцию между собой и кузеном, и прищурившись посмотрел на него. На мгновение их взгляды схлестнулись. В этот момент в залу вошли новые гости. – А вот и та, которую прочат вам в невесты, – прокомментировал виконт появление молодой темноволосой девушки в сопровождении грузного седовласого господина. – Простите, кузен, но в провинции подобные слухи распространяются крайне быстро. Оливье поморщился: не хватало еще, чтобы все считали его помолвку делом решенным. Тем более, что, скользнув взглядом по вошедшей, он мгновенно испытал что-то похожее на легкий укол разочарования: она была довольно миловидна и черты ее лица можно было даже назвать идеальными, но при этом ее красота была холодной и какой-то безликой и нисколько его не трогала. Оливье усилием воли заглушил так не к месту возникшее чувство, силясь удержаться от поспешных выводов. Он еще мог уповать на то, что мадемуазель де Ля Люссе обладает природным умом и прекрасными душевными качествами, которые смогут увлечь его при личном знакомстве. * Термин используется в фехтовании и обозначает укол шпагой (от фр. toucher — касаться, дотрагиваться). * Так звали Армана Жана дю Плеси де Ришелье до того, как он был посвящен в сан кардинала 12 декабря 1622 г.
Grand-mere: Очень понравилось, спасибо! Как точно переданы изменения душевного состояния молодого графа, вернувшегося в опустевший замок. Как хорош диалог с тетушкой, где ирония скрыта до поры до времени любезностью. Ну и Шарль-Сезар - куда ж без него!
Черубина де Габрияк: Grand-mere , Спасибо за отзыв. Тетушка далась легко. С Шарем-Сезаром не сразу нащупала нужный тон. Но самым сложным было понять настроение графа и то, как оно меняется.
stella: Понравилось по настоящему.)) Только, ты думаешь, что тетка демонстративно на "ты" с ходу обратилась бы? Чтобы демонстративно родство подчеркнуть? А в остальном - очень узнаваемо. И Рошфора ты к месту ввела.))
Лея: Черубина де Габрияк, очень интересная глава Понравились отсылки не только к канону, но и к фанону, появление на арене Рошфора и мадемуазель де Ла Люссе, цитирование легендарной фразы Антуанетты де Понс - своего рода предтечи другой знаменитой фразы: "Для Атоса это слишком много, а для графа де Ла Фер - слишком мало"... Но самое лучшее, ИМХО, это исследование психологического состояния Оливье, который вдруг превратился из флотского офицера во владетельного сеньора: его стремление найти и понять "заповеди" отца, благое намерение соответствовать своей роли, отношения с родней и т.д.
Черубина де Габрияк: Прошу прощения, что не ответила сразу всем: была в дороге, написала сообщение, но отвалился интернет и оно не отправилось. stella пишет: Понравилось по настоящему.)) stella , "ну теперь твоя душенька довольна?" stella пишет: Только, ты думаешь, что тетка демонстративно на "ты" с ходу обратилась бы? Чтобы демонстративно родство подчеркнуть? Я пробовала на "вы", у меня не звучал этот диалог. Думаю, тетка в первую очередь не то, что родство подчеркивала - не зря же она припомнила историю с королем - а пыталась демонстративно поставить себя в ранг старшей. stella пишет: И Рошфора ты к месту ввела. Да, он еще пригодится.)) Лея пишет: Черубина де Габрияк, очень интересная глава Лея , спасибо! Лея пишет: своего рода предтечи другой знаменитой фразы: "Для Атоса это слишком много, а для графа де Ла Фер - слишком мало"... Да, вы правы. Лея пишет: самое лучшее, ИМХО, это исследование психологического состояния Оливье И, как я уже говорила, это было оооооооочень непросто. Тут даже не столько Лея пишет: з флотского офицера во владетельного сеньора А еще то, что он был младшим сыном, он не рос в этом поместье. Он приезжает, когда родителей уже нет в живых. Я попробовала представить, как вот он приедет, и будет сразу спать в спальне отца, рыться в его бумагах? И поняла, что для такого чувствительного молодого человека решиться на это не может быть простым. И вместе с тем, без этого он не станет тем, кем он стал.
stella: Мне тоже понравился момент, когда Оливье входит в роль хозяина. Он человек деликатный, и сам с собой прежде всего честен: осознать себя владельцем ему нужно время, отец - незримо рядом. Мне кажется, что живи он в этом доме и, даже если бы его готовили к этой роли, как наследника, он никогда бы не смог вот так, просто открыв дверь, войти и сесть на место Ангеррана. Может быть, в этом случае, это было бы для него еще сложнее, еще мучительнее.
Черубина де Габрияк: stella , согласна. stella пишет: Может быть, в этом случае, это было бы для него еще сложнее, еще мучительнее. Мне кажется одинаково сложно. Хотя, если б отец готовил его к роли наследника, то наверное, все же проще. Но деликатность сочетается в нем с огромной силой характера. Потому он обязан был решиться на этот шаг, или остался бы маленьким мальчиком на всю жизнь. А ведь у нас впереди охота. Сейчас, что касается графа, мы однозначно входим в канон. Даже если, как верно отметила Лея, я опираюсь и на фанон: для меня это дань уважения ко всем дюманам, которые проделали огромную работу до меня.
stella: Собственно, фанон - это логика развития характера, анализ среды и быта, и эпохи.
Кэтти: Черубина де Габрияк ,хорошо получилось. Особенно понравился язык повествования. Хорошо ворвался в ткань рассказа Шарль- Сезар. Манера поведения очень канонная. Оливье психологически верно выписан.
Черубина де Габрияк: Кэтти , спасибо. Кэтти пишет: Хорошо ворвался в ткань рассказа Шарль- Сезар. Он именно что ворвался. Причем это он так решил. Я ни при чем.
Черубина де Габрияк: Нас с бетой посетила одна идея, которую мы решили реализовать. В 9ю главу внесены небольшие правки, добавляющие, надеюсь, эффекта присутствия. И еще кое-чего.
Grand-mere: Запахи, если не ошибаюсь?.. И шамбертен, и пейзажные детальки...
Черубина де Габрияк: Grand-mere пишет: Запахи, если не ошибаюсь?.. И шамбертен, и пейзажные детальки... В точку! Спасибо за внимательность. Остался маленький шажок: это внешняя атрибутика, а внутренний смысл какой? Почему такие детали? Вышло случайно, но нам с бетой показалось интересным мысль развить. Правда, автору придется и дальше что-то такое время от времени придумывать. И добавился музыкант на обеде у тетки, и то, как он повлиял на диалог. Это просто дополнительный штрих к характерам.
stella: раз есть музыкант, его игра может вызвать намек на какие-то воспоминания.))
Черубина де Габрияк: stella пишет: раз есть музыкант Не не, музыкант отдельно. Как повод к дополнительной прорисовке характеров-манере поведения кузенов. Тут без подтекста.
Кэтти: Черубина де Габрияк , я так понимаю у тебя М-ль де Ла Люссе де Рошфору сестрой не приходится?+
Grand-mere: Идеи Алекстара дали плоды, и я дожила-таки до экзамена? Как я понимаю: привнесенные штрихи 1. действительно усиливают эффект присутствия; 2.психологически точны: наше первоначальное отношение к человеку подсознательно складывается из многих мелочей, в т. ч. запахов; 3. все более приближает героя к канону; 4.характеризуют его как натуру чуткую, тонкую, поэтичную - каковые черты он вскорости и припишет Анне. Как-то так. Про музыканта молчу, ибо не я его заметила.
Черубина де Габрияк: Grand-mere пишет: Идеи Алекстара дали плоды, и я дожила-таки до экзамена? Grand-mere , В мыслях не было, ради бога простите, если возникло такое ощущение. Никогда не позволила бы себе подобной бестактности. С моей стороны это была попытка, не раскрывая замысла прямо, навести на мысли. Мне, как автору было важно понять, читается он или нет. Спасибо, что поделились своими ощущениями. Кэтти пишет: Черубина де Габрияк , я так понимаю у тебя М-ль де Ла Люссе де Рошфору сестрой не приходится?+ Нет. Мне, как человеку говорящему по-французски, сложно провести связь между Rochefort-Luçay и мадемуазель de La Lussaie. Я понимаю, что для русского уха они звучат почти одинаково, за вычетом артикля. Но для француза два этих имени совершенно различны. Да и брошенной невесты в каноне не было. Уж тем более сестры одного из персонажей. Поэтому я не использую данную версию. Мне только нужно дальше по сюжету, чтобы Рошфор знал Атоса как графа. Мини-спойлер. ))
stella: Мне кажется, Атос, своей дуэлью с англичанином, открыто бросил предупреждение всем, кто его узнал: "Вы меня знаете - это ваше дело. Но лучше вам, для вашего же здоровья, делать вид, что я вам незнаком."
Черубина де Габрияк: stella пишет: Мне кажется, Атос, своей дуэлью с англичанином, открыто бросил предупреждение всем, кто его узнал: "Вы меня знает - это ваше дело. Но лучше вам, для вашего же здоровья, делать вид, что я вам незнаком." stella , я помню. Не будет же он кузена убивать пусть и троюродного. Хотя мог бы. Пока без комментариев. Как напишу эпизод, дашь оценку.
Черубина де Габрияк: Глава 10. Франции нужен дофин Своей летящей поступью Мари быстро шла через опустевшую с началом ночи анфиладу Лувра по направлению к апартаментам короля. Так больше продолжаться не могло, и ей было необходимо срочно увидеть герцога де Люина. А когда Мари было что-либо необходимо, она, как правило, находила способ этого добиться. Чуть раньше Люину была отправлена записка, в которой Мари назначала герцогу свидание в галерее, примыкающей к покоям Людовика. Именно туда сейчас и держали путь ее резвые ножки, бойко стуча каблучками по начищенному паркету королевской резиденции. Все существо молодой женщины кипело негодованием, и этому негодованию нужно было дать выход. И не просто дать выход, а, не откладывая больше ни единой минуты, найти способ устранить причину, это негодование породившую. Люин был обязан ей в этом помочь. Иначе Мари не уснет! К тому же она поклялась… Своим появлением при дворе Мари была обязана тому, что королевский фаворит, наконец, убедил Людовика отправить обратно в Испанию придворных дам Анны Австрийской, сопровождавших инфанту в момент заключения брака, и заменить их француженками. Испанская свита молодой королевы, слишком чопорная, слишком набожная, по мнению герцога, мешала Анне стать истинной королевой французов. Кроме того, Люин стремился упрочить и расширить свое влияние при дворе, поэтому испанок сменили его родственницы, его сестры и его ставленницы. В числе последних была Мари, которую герцог в скором времени чаял видеть своей женой. Испанки вернулись в Мадрид, куда их с посольством сопровождал Луи де Роан, родной брат нашей героини. У нас пока не было случая вывести его на сцену, но читателю пора узнать, что у Мари имелся старший брат, с которым она была очень дружна в детстве и поддерживала регулярную переписку и возвращения которого теперь с нетерпением ждала. Анне позволили оставить подле себя только свою кормилицу донью Эстефанию. Лишившись привычного окружения, Анна стала испытывать стойкую неприязнь к Люину, которую поначалу перенесла и на всех его протеже. Однако Мари сумела быстро растопить лед отчуждения в сердце гордой испанки неподдельным и искренним дружеским участием. Понемногу Анна начала выделять Мари, не считаясь с ревностью, которую это могло вызвать у остальных придворных дам. И вскоре между молодыми женщинами сложились близкие и доверительные отношения. Мари была младше Анны, но, благодаря замужеству, имела чувственный опыт общения с мужчиной, хоть и держала это в тайне. Молодой королеве, которой ее собственный супруг всячески пренебрегал, отдавая предпочтение делам государства, охоте и постановке балетов, такого опыта недоставало. Мари исподволь принялась давать королеве советы не только в выборе туалетов, но и в том, как держать себя с мужем. Сама Мари науку галантного общения с противоположным полом, принятую при дворе, постигала на удивление быстро. Очаровывать мужчин получалось у нее виртуозно, но при этом Мари столь же мастерски умела удерживать их на расстоянии, не позволяя им преступить некую грань… Что делало ее саму только более вожделенной в их глазах. Эта игра забавляла ее, заставляла испытывать азарт и приятно щекотала нервы: поманить, увлечь, подпустить и ускользнуть – все это вызвало пьянящие ощущения и хоть немного скрадывало беспокойство о судьбе Оливье, от которого по-прежнему не было никаких вестей. Но только он один безраздельно царил в ее мыслях и сердце. Анна была красива, но несколько холодна. Людовик – замкнут и до крайности робок, а в минуты волнения начинал заикаться. Вернувшаяся ко двору Мария Медичи постоянно провоцировала стычки с невесткой, в которых король избегал принимать сторону матери или жены. И после неудачной брачной ночи, произошедшей, когда юным монархам было по четырнадцать лет, близости между Людовиком и Анной так ни разу и не случилось. Страна меж тем нуждалась в наследнике престола. Вот и сегодня в конце дня Людовик зашел к жене и, как обычно, пробыл у Анны не более четверти часа. Обменявшись с нею парой ничего не значащих фраз, король бросил дежурное: «Покойной ночи, мадам!», стараясь не задерживать на жене свой взгляд. После чего развернулся и вышел вместе с сопровождавшими его придворными мужчинами, даже не заметив, что платье из зеленой тафты, так любовно выбранное для Анны лично Мари, дивно оттеняет изумрудные глаза королевы. Едва за монархом закрылась дверь, Анна бессильно упала на подушки. Мари со всех ног бросилась к ней. – Вот видите, моя милая Роан, все тщетно! Ваши усилия ни к чему не ведут – мой царственный супруг их попросту не видит, – произнесла Анна, заливаясь слезами. – Ах вот значит как? – нахмурилась Мари и негодующе топнула ногой. – Ну уж нет! Будь Его Величество хоть трижды король нашей доброй Франции, я не позволю ему так обращаться с вами, Мадам! Мари на секунду задумалась и, очевидно, приняв какое-то решение, энергично тряхнула кудрями: – Не извольте плакать, моя королева, от слез краснеют глаза, а это никого не красит. Клянусь, эту ночь Его Величество проедет в вашей постели, или я – не Мари де Роан! – Разве только вы приведете его сюда силой! – ехидно хмыкнув, подала реплику со своего места Клер д’Айи, ставшая недавно герцогиней де Шон. – Только это не в вашей власти, моя дорогая. – А хоть бы и силой, вам-то что? – невозмутимо пожала плечами Мари, даже не повернув головы в сторону своей бывшей монастырской приятельницы, и вновь обратилась к самой Анне: – Велите подавать ужин, Мадам, и положитесь во всем на меня. Я знаю, кто нам поможет. Герцог де Люин ни в чем не может мне отказать. Мари и впрямь все больше убеждалась, что если Люин имел почти безграничное влияние на Людовика, то она сама обладала почти такой же властью над самим Люином. В ответ Анна презрительно поморщилась: – Всюду этот Люин! Порой мне кажется, что он полностью подчинил короля своей воле. – Он просто заменил Его Величеству отца, который, как вам известно, Мадам, трагически погиб, когда Людовику было всего десять лет. К тому же герцог мягок и деликатен, если король к кому и прислушается в таком щепетильном вопросе, то только к нему. Нам это и нужно. Мари взяла перо и бумагу и быстро набросала несколько строк: – Господин де Ля Порт, ступайте и отнесите эту записку Его Светлости, герцогу де Люину. – Не много ли вы на себя берете, мадемуазель? – снова прозвучал язвительный голос герцогини де Шон. – Девицу не должны занимать такие вещи, как отношения между супругами. А может, мы чего-то не знаем, и вы не столь невинны, как хотите казаться? Подобная ремарка удивила Мари, но она не подала вида, а лишь парировала с нарочито любезной улыбкой: – Речь о деле государственной важности! У Франции до сих пор нет дофина, и меня, как верную подданную моих государей, не может это не занимать! Папский нунций, господин Бентивольо, не далее как сегодня пенял на это Его Величеству. По окончании трапезы Мари сама расчесала роскошные русые волосы Анны, сбрызнула их легкими духами и уложила красивыми волнами: – Мадам, соблаговолите ложиться. Госпожа де Монморанси, извольте подать сорочку королевы, донья Эстефания, будьте любезны, положите рядом с Ее Величеством валик и вторую подушку. Как только король войдет в спальню, немедленно удалите всех дам. Анна испуганно следила за распоряжениями Мари, а та отдавала их так решительно, словно единолично управляла Домом королевы, и делала это таким тоном, что больше никто не осмеливался ей возразить. – Вы уверены, что у вас получится, мадемуазель? – все же решилась робко поинтересоваться королева. В ответ Мари молча присела в глубоком реверансе, склонившись коснулась губами руки Анны и выскользнула за дверь, прихватив со столика ключ. *** Во всем Лувре уже погасили огни, и дворец полностью погрузился в темноту. В коридорах не было ни души, если не считать караульных, изредка попадавшихся навстречу Мари. Она вошла в галерею, ведущую к апартаментам Людовика, и увидела мужчину, направляющегося в ее сторону, которого вначале приняла за Люина. Но вот тот вошел в узкую полосу лунного света, тускло брезжащего сквозь высокий оконный проем, и Мари поняла, что ошиблась. Это был брат Шарля д’Альбера, герцог де Шон. Герцог преградил молодой женщине дорогу, небрежно ей поклонился и насмешливо произнес: – Мадемуазель Привереда, какая встреча! Не ожидал застать вас здесь в этот час. – Мне нужно увидеть вашего брата, – чуть смутившись ответила Мари. – Да ну! И зачем же, позвольте узнать? Неужто вы решили, наконец, одарить его своим снисхождением? Быть не может! Бедняга Шарль д’Альбер только вами и грезит, но вам и дела нет до него. Это очевидно всем при дворе… кроме брата. – Сударь, я вас не понимаю… – Все вы прекрасно понимаете! Просто вы, вероятно, пришли сюда не ради него. Глазки-то вы мужчинам искусно умеете строить! Ну-ка признавайтесь, кто еще попался в ваши силки? – Да что вы себе позволяете! Герцог де Люин мне нужен по делу, это касается службы. Он сейчас сюда придет. – Он? Не смешите! Он каждый вечер уходит к себе наверх по внутренней лестнице в покоях короля, а то вы не знаете! Да и какая служба может быть ночью, кроме служенья Амуру? Мне отлично известно, чего стоят ваши скромность и напускная невинность... «Что все это значит? – пронеслось в мозгу молодой женщины. – Вначале намеки Клер, теперь герцог де Шон... Неужели в монастыре шпионили?» Но прежде чем она нашлась, что ответить, Шон крепко схватил ее за руку и потащил в ближайшую нишу. Там он попытался обнять Мари и страстно зашептал ей в самое ухо, обдавая горячим дыханием: – Сейчас я сам проверю, такая ли вы недотрога, какой хотите казаться… Мари почувствовала, как по телу расползается липкий, почти животный страх: пережитая однажды история с пьяными рыбаками повторялась. Вот только тогда Оливье подоспел вовремя, а сейчас он где-то далеко и на помощь ей не придет! Осознав, что рассчитывать она может лишь на себя, Мари принялась отчаянно отбиваться и, извернувшись, изо всех сил вонзила зубы в руку Шона, которая удерживала ее запястье. От неожиданности брат Люина разжал пальцы, и, разразившись проклятием, схватился второй рукой за кисть, выпустив при этом Мари. Молодая женщина со всех ног пустилась прочь, размазывая по щекам брызнувшие из глаз слезы, не замечая, что Шон вовсе не собирается ее преследовать, а предпочел ретироваться через дверь, в которую она только что вошла. Мари бежала, ничего не видя перед собой, пока с разгона не уперлась в грудь Люина, руки которого инстинктивно обхватили ее за плечи. – Пустите! Немедленно отпустите, – стала вырываться Мари, глотая слезы и неистово колотя герцога в грудь сжатыми кулаками. – Вы тоже, как он? Тоже считаете меня доступной? – Помилуйте, мадемуазель, мне бы в голову не пришло! – запротестовал Люин, отнимая руки и кланяясь. – Я никогда бы не позволил себе думать о вас дурно. Но кто «он», кто дерзнул вас обидеть? – Ваш брат, герцог де Шон. Он только что был здесь… – И это он стал причиной ваших слез? Да как он смел?! – негодующе воскликнул Люин. – Завтра же он принесет вам свои извинения. Я не допущу, чтобы кто-либо скверно о вас отзывался, даже он. – Правда? – спросила Мари, начиная понемногу приходить в себя. – Даю вам слово! Но вы хотели меня видеть? Не смею поверить своему счастью... – Речь не обо мне! – Мари, успев отдышаться, продолжила уже спокойным деловитым тоном. – Меня прислала Ее Величество, у которой возникло несколько вопросов о тонкостях соколиной охоты. Которые она желает безотлагательно обсудить со своим супругом. – Что обсудить, мадемуазель, простите? Охоту, я не ослышался? Ночью? – ошарашенно переспросил Люин. – Именно ночью, в спальне королевы, – с нажимом произнесла Мари, пристально глядя в глаза герцога. – И было бы желательно, чтобы их беседа продлилась до самого утра. А чтобы Их Величествам никто не помешал, дверь лучше запереть, вот ключ. И прошу вас, не мешкайте. Ее Величество уже легла и ждет! С этими словами Мари протянула герцогу ключ. – Кажется, я понимаю... Вы совершенно правы, мадемуазель, дело действительно важное и срочное. Прошу, подождите меня здесь, я сейчас вернусь вместе с королем. Мари отступила в тень за колонну, в то время как Люин поспешно скрылся в королевских покоях. Вскоре сквозь приоткрытую дверь Мари явственно различила недоуменный голос Людовика: – Люин, т-т-ты уверен, что верно п-п-понял мадемуазель де Роан? Моя жена желает говорить со мной об охоте в эту пору? Н-н-нам лучше оставить это на утро. – Совершенно уверен, Сир! И именно сейчас. Прошу вас, удовлетворите просьбу вашей супруги, ведь это такая малость. Вас должно радовать, что королева разделяет ваши увлечения, – ответил Люин своим привычным мягким, обволакивающим тоном. – Хорошо, так и быть, но не долго. Я еще с-с-собирался обсудить с тобой протеже моей матери, этого епископа Люсонского. Если помнишь, по условиям мирного договора, мать просила для него кардинальскую шапку. Но мне подобное назначение кажется преждевременным. Идем! Я только сниму халат и надену камзол. – В этом нет нужды, Сир. К чему эти церемонии? Ведь речь о вашей жене. Дверь вновь отворилась, и на пороге показался король, за которым шел Люин, держа в руке канделябр с зажженными свечами. Они вдвоем направились в сторону апартаментов, Мари следовала за ними, держась на некотором отдалении. По пути Людовик несколько раз в нерешительности замедлял шаг и оглядывался, но всякий раз шедший позади него Люин мягко не позволял ему остановиться. Когда король с герцогом подошли к опочивальне Анны Австрийской, Мари прошла вперед, широко распахнула двери и громко объявила: – Его Величество, король! И тут же отступила, пропуская мужчин вперед, а сама осталась стоять за порогом спальни. Едва король вошел, как придворные дамы с доньей Эстефанией и герцогиней де Монморанси во главе стайкой выпорхнули из комнаты. Люин поставил канделябр, быстро подошел к Людовику, сдернул с него халат, и, схватив короля в охапку, почти бросил его на кровать, в которой уже лежала Анна*. Герцог отвесил поклон и вышел, заперев за собой дверь на ключ. Затем почтительно поклонился Мари, простился с ней до завтра и, пожелав ей доброй ночи, удалился. Мари поднялась к себе в спальню, которая располагалась прямо над покоями королевы, прислушалась, но, не сумев различить никаких звуков, вздохнула и решила набраться терпения до утра. Молодая женщина велела себя раздеть и испытала огромное облегчение, когда горничная распустила ей корсет. Последнее время Мари все время хотела есть, что начало сказываться на ее фигуре, и корсет доставлял ей больше неудобств, чем обычно. Это досаждало. Несмотря на то, что пленительные округлости у женщин были в то время в чести, Мари гордилась своей тонкой талией. Однако, совладать с усилившимся аппетитом ей никак не удавалось. Сегодняшний вечер выдался особо волнительным, и аппетит у молодой женщины разыгрался не на шутку. Поэтому, хоть и было уже очень поздно, вместо того, чтобы сразу лечь, она взяла с блюдца профитроль, начиненный паштетом с трюфелями, от королевского повара – точно такой же профитроль, как тот, который так не пришелся ей по вкусу на ее первом балу. Сейчас же она с явным удовольствием откусила кусок и, прикрыв глаза, принялась с наслаждением жевать, наплевав на мысли о фигуре. *** На следующий день Мари, спустившись к утреннему туалету королевы, нашла щеки Анны слегка порозовевшими, а ее саму смущенной, но в чудесном расположении духа. Мари взяла гребень и занялась ее волосами. Анна схватила подругу за руку и с жаром зашептала: – Милая Роан, не знаю, как вам это удалось, но вы настоящая волшебница. Людовик был так обходителен, наговорил мне столько нежных слов… Король обещал сегодня снова остаться на ночь. Мне кажется, я его люблю! Я так вам благодарна, если б вы знали. Никогда этого не забуду, отныне вы мне, как сестра. Мари отложила гребень и, присев в реверансе, поцеловала руку королевы: – Я счастлива, что смогла услужить Вашему Величеству! И ощутила, как искренняя радость за подругу окрашивается примесью тоски: «Ну почему, почему Оливье все не едет?». Ей бы тоже хотелось просыпаться по утрам в объятиях любимого человека и слышать его пылкие признания. Мари стоило все большего труда успокаивать себя и убеждать, что супруг вот-вот появится. Чуть позже посыльный принес Мари записку от брата, извещавшую ее, что он в Париже и ждет ее к обеду в доме отца. А после утренней мессы, улучив минуту, к ней подошел герцог де Люин: – Похоже, все прошло, как нельзя лучше: Его Величество все утро беспрестанно говорил мне, какая восхитительная женщина его супруга. С Божьей помощью, у Франции в скором времени может появиться наследник престола. Неужели счастье Их Величеств вас не окрыляет и не заставляет желать любви для себя? К тому же, мне кажется, я заслужил того, чтобы вы взглянули на меня чуть более благосклонно. Мари подняла на него свои ясные глаза, в которых читалось непритворное недоумение: – Герцог, наш общий долг – заботиться о государственных интересах Франции, а мой – еще и об интересах моей королевы. Разве мы ожидаем награды, исполняя то, что велит нам наш долг? Герцог поник. Мари, заметив это, вдруг почувствовала, что ей становится его жаль, и постаралась тепло ему улыбнуться. После того, как Люин встал на ее сторону против ее собственного отца на том балу, молодая женщина испытывала к нему живейшую симпатию. В конце концов, не вина Шарля д’Альбера, что она любит другого и поклялась хранить ему верность. Ах, если бы герцог согласился удовлетвориться одним ее расположением, все бы значительно упростилось! – В одном могу уверить вас: на мою искреннюю дружбу вы всегда можете рассчитывать, – прибавила Мари. Люин удрученно вздохнул: – Видимо, мадемуазель, сейчас у меня нет иного выбора, как довольствоваться этим! – Видимо, нет, сударь! – в тон ему ответила Мари и задорно засмеялась. – Но чтобы как-то вас утешить, я готова позволить вам поцеловать мне руку. С этими словами она протянула Люину руку, над которой тот склонился с благоговением: – И все же, смею надеяться, мадемуазель, что когда-нибудь добьюсь большего! Шарль д’Альбер попытался удержать ее руку в своей чуть дольше, чем этого дозволяла простая учтивость, но пальцы Мари уже выскользнули из его ладони. – Я не могу запретить вам жить надеждой! Но сейчас мне нужно идти к королеве. Ее Величество обещала мне выходной. Мой брат вернулся из Испании, и мне не терпится его увидеть. *** Войдя в особняк на улице Бетизи, Мари первым делом прошла к отцу и, привычно поцеловав его, тотчас же нетерпеливо поинтересовалась: – Отец, Луи приехал? Где же он? – Ступайте в сад, мадемуазель, вы найдете вашего брата там. Может хоть он вас образумит? Моих сил больше нет! Обедайте без меня, мне необходимо нанести несколько визитов. День выдался ветреным и морозным. Мари накинула на голову капюшон плаща, подбитый мехом куницы, прихватила муфту и вышла на крыльцо через двери, ведущие в сад. Посреди аллеи она сразу заметила темный силуэт Луи де Роана, неспешно прогуливающегося меж старых лип. «Луи!», – звонко закричала Мари, резво спустилась по лестнице и побежала к брату. Она вновь почувствовала себя маленькой пятилетней девочкой, когда, улизнув от Анселины, своей кормилицы, вот так же летела к нему, двенадцатилетнему, по склону Эндра, подоткнув неудобную юбку за пояс и обдирая голые коленки о колючий кустарник. А Луи протягивал сестре пригоршню собранной для нее ежевики. Брат с сестрой усаживались бок о бок, Луи брал ягоды одну за другой и клал Мари прямо в рот. Девочка ждала, пока ее рот заполнится, и только тогда сжимала десны, выдавливая из ежевики кисло-сладкий душистый сок. А потом валилась рядом с братом в высокую траву, заливисто смеясь. Когда Мари, цепко держа Луи за руку, возвращалась с ним в замок, ее щеки, пальцы и передник были сплошь перепачканы этим липким темно-синим соком, что неизменно заставляло сокрушаться Анселину. Кормилица тщетно пыталась урезонить проказницу, ласково журя ее и увещевая, что подобные шалости не пристали принцессе. Но ворчание няни лишь приводило Мари в еще больший восторг, и ее чистый серебристый смех, заполнял тогда все пространство замка Кузьер до самых укромных его уголков. Сейчас Луи едва успел обернуться на голос сестры, как она уже поравнялась с ним и повисла у него на шее. Брат обхватил Мари за талию и принялся кружить. – Мари, сестренка, как же я рад вас видеть! А вы стали совсем взрослой, и мне, вероятно, отныне пристало приветствовать вас иначе, – с этими словами Луи опустил сестру обратно на землю и церемонно ей поклонился. В ответ Мари лишь беспечно засмеялась: – Ах, оставьте, Луи! К чему эти условности, мы же не при дворе. Уж не стали вы меньше любить свою маленькую Мари? Мы не виделись столько лет! – Ну что вы, дорогая Мари, вы всегда были и останетесь моей любимой сестрой, что бы ни случилось. Какая же вы красавица! Вы и ребенком были очаровательны, но сейчас… Даже при моем зрении это бросается в глаза! – А вы, мой милый братец, научились мастерски делать комплименты, – лукаво улыбнулась Мари. – Это при испанском дворе вы овладели этим искусством? – Комплименты говорить легко, когда то, что хочешь сказать, – истинная правда, – Луи взял руку Мари и коснулся ее губами. – Только вы все такой же рассеянный: на ваших перчатках разная вышивка! Вам следует гнать взашей вашего камердинера, – смеясь продолжила Мари. – А еще лучше, поскорее жениться. – Но вы же знаете, что мне прочат в жены нашу кузину, Анну де Роан, принцессу де Гемене, а ей пока всего двенадцать лет. Кстати, к вопросам брака… Сестра, господин герцог, наш отец, в полном отчаянии и просил меня поговорить с вами. Отчего вы тянете с помолвкой с герцогом де Люином? Он – прекрасная партия! С браком можно и подождать до вашего шестнадцатилетия, но что мешает сделать оглашение сейчас? Мари тут же помрачнела и закусила губу, нервно сцепив пальцы под муфтой. Неужели Луи больше ей не союзник, а стал на сторону отца? Не добившись ответа, Луи меж тем продолжал: – Шарль д’Альбер хорош собой. Что вас смущает? Его возраст? Поверьте Мари, возможно сейчас для вас это не очевидно, но мужчина в возрасте герцога еще полон сил. Мари продолжала молчать и все так же сжимать пальцы. Во всей ее позе читалась напряженность, и это не ускользнуло от Луи: – Сестра, прошу вас, не молчите! Мы всегда понимали друг друга, и сейчас я чувствую, что есть какая-то иная причина, о которой вы не хотите мне сказать. Вы больше не доверяете мне, как прежде? Мне кажется, я не заслужил подобного отношения. Мари отвела взгляд в сторону и, наконец, вымолвила, как можно более небрежным тоном: – Герцог?.. Он весьма мил. Но для меня он только друг. – Друг? Так ведь это замечательно! Дружба – прекрасная основа для брака. Нет, я вижу, есть что-то еще. Мари, наконец, взглянула брату в глаза: – Луи, вы не выдадите меня? – Сестра, милая, вы можете мне открыться. Что бы вы ни сказали, клянусь, я сохраню наш разговор в тайне, так же, как раньше хранил ваши детские секреты. Мари вздохнула поглубже и решилась: – Я люблю другого. – Другого? – Да, моего супруга, с которым обвенчана. Принять предложение герцога, значило бы пойти на клятвопреступление. – Мари, погодите, как такое возможно? Обвенчаны? Как, где, когда? – Там, в Ванне… Точнее в Аррадоне. – Но, если наш отец ничего не знает, значит, брак был тайным? Мари, вы ведь понимаете, что его легко расторгнуть? – Луи, его нельзя расторгнуть! – с чувством перебила брата Мари. – Откуда такая уверенность, сестра? Вместо ответа молодая женщина лишь потупилась и покраснела, Луи уловил ее смущение. – Таааак… Верно ли я понимаю, что консумация была? – медленно переспросил он сестру. – В монастыре?! Все так же, не поднимая глаз, Мари качнула головой. – Кто этот человек? – Луи все еще не мог прийти в себя от изумления. – Граф де Ля Фер. – Потомок Куси? Это очень древний и благородный род. Барония*, которой несколько веков. Герцог де Люин с ними в знатности не сравнится, хоть он сейчас и в большой милости, а его возможности почти безграничны. И, насколько мне известно, Ля Феры очень богаты. Сестра, но тогда, почему вы молчите? Нужно, как можно скорее обо всем рассказать отцу. Герцог, отец наш, возможно и рассердится поначалу, однако уверяю вас, быстро сменит гнев на милость. Хотите, я поговорю с ним, если вы не решаетесь? – Луи на секунду задумался. – Впрочем, об этом должны сказать не вы и не я, а ваш супруг. Где он? Почему до сих пор он этого не сделал? Мари, я ничего не понимаю. Не обманул ли он вас? Вместо ответа Мари вновь порывисто обхватила брата за шею и уткнулась лицом ему в грудь. Луи прижал сестру к себе и почувствовал, как ее плечи неровно вздымаются под его руками. Он отстранил Мари, взял ее за подбородок и, близоруко щурясь, попытался заглянуть ей в глаза. Затем провел ладонью по ее щеке, та была мокрой от слез. – Он обманул вас?! – пальцы Луи сжались в кулак, а голос задрожал от гнева. – Где он? Я найду его! Этот негодяй ответит мне! Мари протестующе затрясла головой: – Нет, Луи, нет! Граф – благородный человек, вы его совсем не знаете! – Сестра, ну-ка, пойдемте в дом, и вы мне там обо всем расскажете. Здесь слишком холодно, а этот колючий январский ветер вкупе с вашими слезами не пойдет на пользу вашим нежным щечкам. Отец собирался по делам и, должно быть, уже уехал. Мы сможем спокойно поговорить. Сидя у камина, отогреваясь пряным горячим вином, глотая и отирая слезы, Мари изложила брату свою историю. – Луи, милый Луи, я в отчаянии! Супруг оставил мне свидетельство о нашем браке, но что мне сказать отцу в отсутствие мужа? Я скоро сойду с ума, не зная, где он, что с ним… И я ничего не могу сделать, я бессильна! Мне даже поговорить было не с кем, – закончила она свой рассказ. – Я очень волнуюсь. Что, если лекарь ошибся, и граф все еще болен? Или хуже того… Мари не смогла закончить фразу: горло будто сжала невидимая рука, настолько испугала молодую женщину невысказанная мысль. Луи ласково накрыл ладонью ладонь сестры, безвольно лежащую на подлокотнике кресла. Затем опустился перед ней на колени, достал платок и принялся осторожно промокать ей глаза. – Мари, сестренка, ну же! Никакой катастрофы пока не произошло, не нужно терять надежды. Вы оказались в непростом положении, но мой долг – помочь вам. Завтра же я повидаюсь с королем и испрошу у него позволения отсутствовать. У меня нет должности при дворе, а мое посольство в Испанию благополучно завершено. Его Величество мне не откажет. А затем я отправлюсь в Ванн разыскивать вашу пропажу. – Вы полагаете, что ехать следует в Ванн, не в Ля Фер? – К сожалению, я не могу оказаться в двух местах одновременно, а дело – деликатное, что исключает возможность прибегнуть к чьей-либо помощи. Думаю, поиски следует начать с того места, где вы видели вашего супруга в последний раз. Граф собирался в свое поместье, но мы не знаем, уехал ли он туда. К тому же в Ванне я смогу поговорить с лекарем, со священником, венчавшим вас… – Луи, вы мне не верите? – Верю. Верю, что в ваших глазах все именно так и было. И все же, сестренка, ваша ситуация довольно необычна, и я должен составить о ней собственное мнение. А потом, если потребуется, я поеду в Ля Фер. Положитесь на меня и ни о чем не тревожьтесь. *Исторический факт. *Барония — изначально (с Х века), баронами называли всех сеньоров, получивших во владение свои вотчины непосредственно от короля или его представителя.
stella: Луи де Роан личность приметная. А Мари действительно такая, как ее описывали в этот период. Бойкая и сообразительная. Вот только ее аппетит должен был обеспокоить прислугу.)) И кто же ее просветит насчет ее положения?
Черубина де Габрияк: stella пишет: Вот только ее аппетит должен был обеспокоить прислугу.)) Вам надо, как должно, или интересно? Автор удалил от героини взрослых женщин: Анселина в Кузьере, горничная - молоденькая дурочка. stella пишет: А Мари действительно такая, как ее описывали в этот период. Спасибо. Старалась, чтоб она все же собой оставалась. С поправкой на обстоятельства, в которые я ее поместила.
Кэтти: Черубина де Габрияк , нашла минутку, чтобы прочесть. Очень остроумный ход. Вижу ты успешно выкрутишь эту историю на историческую стезю.
Лея: Характер Мари продолжает вырисовываться. И теперь мы знаем, при каких обстоятельствах королева начала называть ее своей сестрой! Черубина де Гарбияк, спасибо!
Grand-mere: Читая новую главу, вспомнила давнюю детскую забаву: переводные картинки. Что-то загадочное проступает туманным пятнышком через бумагу, осторожно скатываешь ее слой за слоем - и вот появляется яркое, еще блестящее от влаги изображение. Так и образ Мари, намеченный лишь общим контуром у Мэтра (по крайней мере, в "Длс"), становится все более интересным, являет все новые грани.
Черубина де Габрияк: Всем большое спасибо за отзывы. Очень приятно. Не могла сразу ответить. Кэтти пишет: Вижу ты успешно выкрутишь эту историю на историческую стезю. Да, но не забывайте, это все же остается фантазией на историческую тему. Я героине уменьшила возраст, отталкиваясь кстати, от канона: в ДЛС написано, что ей 44-45, а в реальности она 1600 года. Плюс брак и ребенка я ей "организовала", которых у нее не было. Поэтому, мне самой интересно дать исторический контекст., но сдвиги по датам и прочие изменения под мою историю все же будут. Ну истории с подвесками тоже историки подтверждения не находят, так что. Лея пишет: Характер Мари продолжает вырисовываться. И теперь мы знаем, при каких обстоятельствах королева начала называть ее своей сестрой! Ну как-то так было дело, ага. Мне самой хочется характер ее показать. Grand-mere, ваш отзыв особенно тронул. И напомнил любимое занятие из детства. Grand-mere пишет: становится все более интересным, являет все новые грани. Я рада, что он получается интересным и многогранным.
Черубина де Габрияк: Глава 11. О том как Оливье решил пойти на охоту, а его пес Орф едва не съел книгу После Рождества жизнь в Ля Фере мало-помалу вошла в размеренную колею. Теперь Оливье без ложного стеснения разбирал бумаги отца, и постепенно ему открывался весь масштаб личности Ангеррана. Граф не уставал поражаться, как мудро отец распоряжался поместьем, как решал, казалось бы, непреодолимые споры между арендаторами, как поддерживал нуждающихся, как беспристрастно и справедливо вершил правосудие… Оливье все больше хотелось на него походить. Вернувшись домой, Оливье остался верен привычке вставать с рассветом, которую приобрел во время службы на флоте. Каждый день он неизменно просыпался, как только за окном начинало едва заметно сереть, а сквозь закрытые ставни спальни слабо пробивался мутноватый проблеск нарождающейся зимней зари. После легкого завтрака, зябко передергивая плечами от бодрящей утренней свежести, граф шел в кабинет, где в камине уже живо трещал огонь, разожженный Гримо. Так же, как и в первое свое здесь появление, Оливье сам раздвигал шторы, садился за стол и погружался в чтение полученной к этому времени почты. Покончив с этим занятием часам к десяти утра, он обычно отправлялся на охоту, к которой за эти несколько месяцев успел по-настоящему пристраститься. Правда, большая охота являла собой шумное, грандиозное действо. Она требовала времени и подготовки с привлечением множества слуг и стаи из сорока и более псов. Граф, ставивший сейчас во главу угла овладение наукой управления огромным поместьем, позволял себе подобное развлечение нечасто. К тому же, Оливье нравились прогулки верхом в тишине и одиночестве. Потому его привычным времяпровождением была либо охота с ловчей птицей, либо объезд угодий в сопровождении любимой собаки, чтобы проверить не наставили ли силки браконьеры, разведать оленьи тропы и подстрелить мелкую дичь. Обсуждение дел в поместье с Жеромом хозяин предпочитал оставлять на вечер, чтобы управляющий мог начать выполнять его распоряжения с самого утра. В тот день на исходе января Оливье засиделся в кабинете дольше обычного. Внезапная болезнь отца привела к тому, что после его кончины осталось много незавершенных дел и непрочитанной корреспонденции. Оливье уже успел с ней ознакомиться и рассортировать. Но сегодня решил еще раз пересмотреть бумаги, которые больше не требовали от него никаких действий, чтобы окончательно удостовериться, что ничего не упустил, прежде чем убрать все в архив. Граф придвинул к себе ровную стопку бумаг и взял из нее верхний лист. «Недоимки с Ансельма Бодуэна за предыдущий год». Взысканы: лето не было таким засушливым, как прошлое, и пшеница уродила на славу. Оливье отложил бумагу в сторону. «Межевой спор между Грегори Бледом и Адриеном Бонном». Разрешен: граф сам вызывал их в суд в начале года, и после долгих препирательств компромисс в итоге был найден. Документ перекочевал в компанию к первому. Неплотно закрытая дверь кабинета распахнулась шире, и на пороге показался Орф, довольно крупный годовалый кобель с точеной мордой и мощным, мускулистым, но не грузным телом. Он был черного окраса с рыжими подпалинами, будто кто зачерпнул кистью охры и мазнул пса по груди, обоим бокам морды и нижней трети лап. Собака принадлежала к породе из провинции Бос, происходящей, как поговаривали, от диких волков. Этих псов широко использовали для охраны, а истинные ценители – для охоты на крупного зверя. Отец Оливье был заядлым охотником и любил, чтобы для него подняли вепря, а то и медведя, потому держал целую стаю таких собак. Ангерран отобрал Орфа как самого перспективного из помета своей любимицы Персефоны и лично натаскивал его. Теперь пес перешел к Оливье, который фактически с ним не расставался. Орф отличался строптивым нравом и никого к себе не подпускал, но сына покойного хозяина признал сразу и слушался беспрекословно. Войдя в кабинет, Орф быстро оценил обстановку, после чего направился прямиком к хозяину и лизнул ему руку. Оливье ласково потрепал собаку по холке и снова углубился в чтение бумаг. Стопка перед Оливье постепенно убавлялась, и теперь в ней оставался только один, последний документ. Розыскной лист из Лилля пришел еще в конце сентября. Граф развернул бумагу и стал пробегать глазами уже известные ему строки. «Кража священных сосудов из алтаря в Тамплемарском монастыре… Виновные схвачены при попытке сбыть ворованное… Молодой священник и монахиня, вступившие в богопротивную связь…» Увидев, что хозяин не намерен прерывать свое занятие, Орф улегся на пороге комнаты, положив голову на передние лапы, шумно вздохнул и стал с грустным видом наблюдать за Оливье. «Священник приговорен судом города Лилля к десяти годам заключения в кандалах и к клейму… Приговор приведен в исполнение…», – продолжил чтение граф, искоса поглядывая на пса, которому очень быстро наскучило лежать без дела. Орф поднялся и подошел к стоящему перед креслом у камина резному пюпитру, на котором лежала раскрытая «Книга об охоте» Гастона Феба*, роскошно оформленная красочными иллюминациями*. – Орф, не сметь! – едва успел выкрикнуть Оливье, в последнюю секунду заметив, как пес схватил зубами фолиант за угол и потянул вниз. Граф быстро положил бумагу, вскочил и, стремительно подойдя к собаке, отнял у нее книгу, с силой захлопнул и водрузил на верхнюю полку в шкафу. – Ах ты, негодник! Решил испортить ценную вещь? Хозяин не повысил голоса, но пес безошибочным чутьем уловил, что на него рассержены, и жалобно тявкнул в ответ. – Ладно-ладно, не обижайся, – примирительно вымолвил Оливье. – Знаю, что давно пора идти на охоту. Но я непременно должен закончить начатое. Вот дочитаю этот документ, тогда пойдем. Орф тявкнул еще раз. – Не спорь, это не обсуждается, – закончил граф тоном, не терпящим возражений, снова сел за стол и взял в руки отложенную бумагу. Орф развернулся и потрусил прочь из комнаты. «Девица, в миру Шарлотта Баксон, бежала из тюрьмы до суда и скрылась… Осуждена заочно… Приметы: 19 лет. Волосы и глаза светлые. Высокая, стройная, весьма красива. В случае обнаружения обойтись на месте безо всякого снисхождения согласно букве закона». Оливье откинулся в кресле, скрестив на груди руки, и прикрыл глаза. «Кража священных сосудов из алтаря и богопротивная связь». Чудовищное преступление. Святотатство. В случае беглой воровки это означало виселицу. Когда-то он радовался, что ему не придется вершить правосудие. Теперь вот приходится. Лилль не так далеко, и, хотя с момента побега прошло четыре месяца, беглянка вполне еще может обнаружиться на его землях. Оттого бумагу и прислали. И тогда «обойтись с ней безо всякого снисхождения» надлежит ему, графу де Ля Фер, унаследовавшему фамильное право верхнего и нижнего суда. Молодой граф уже разбирал тяжбы между вассалами и жалобы крестьян, как тот спор между Бледом и Бонном. Но нижний суд – совсем не то, что верхний, где на кону человеческая жизнь… Что бы сделал отец? Вопрос риторический. Легко ли было ему выносить смертные приговоры? Этого не знал никто и не узнает… А ведь и Ангерран когда-то был молод, ему тоже когда-то был двадцать один год, и ему пришлось учиться управлять поместьем и быть судьей. То, что преступница – молодая красивая женщина, не делает ее менее виновной, а у судьи нет выбора, кого судить. Долг графа обеспечить торжество правосудия и мир подданным на своих землях. А значит, кто бы она ни была, какова бы ни была, ей лучше не попадаться. В комнате послышался какой-то шорох. Оливье провел ладонями по лицу от щек к вискам, словно желая стереть эти мысли, запустил пальцы в волосы и открыл глаза. В кабинет, пятясь, вошел Орф, таща в зубах охотничью сумку. Граф с усмешкой проследил взглядом за псом, который все так же задом пересек пространство между дверью и столом и положил сумку у ног хозяина. После чего уселся перед графом, вытянувшись в струнку, нетерпеливо перемялся с лапы на лапу и, глядя в глаза Оливье, снова подал голос. – А ты молодец, настойчив! Хорошее качество для охотника, вижу, с выбором я не ошибся. Ладно, твоя взяла, уже иду. Только отдам распоряжение Жерому, – граф сложил бумаги в папку, кроме той, которую только закончил читать, и позвонил в колокольчик. В кабинет с поклоном вошел управляющий. Оливье протянул ему документ: – Жером, извольте ознакомиться с этим розыскным листом. Насколько могу судить, данная особа на наших землях замечена не была. Тем не менее, примите все меры на случай, если это произойдет. – Будет исполнено, ваше сиятельство, – управляющий, поклонившись, взял бумагу и удалился. Оливье обвел глазами письменный стол, из-за которого никогда не вставал, не наведя безупречный порядок. И зацепился взглядом за два нераспечатанных письма, доставленных с утренней почтой, которые оставил напоследок и о которых, горя желанием поскорее отправиться на охоту, едва не забыл. Оливье чуть виновато улыбнулся собаке: – Не повезло тебе, дружище, мне придется еще задержаться. Орф, ждать! Хозяин поднял вверх руку, и пес послушно улегся на прежнее место у двери. Оливье достал из ящика изящный серебряный нож для корреспонденции и вскрыл то из писем, на котором сразу узнал аккуратный, похожий на бисер, почерк и печать графа де Бражелон. В письме дядя пенял племяннику, что уже три года его не видел. Оливье и сам испытывал потребность взять паузу, сменить, пусть ненадолго, обстановку, чтобы разобраться в себе и осмыслить перемены, которые так нежданно случились в его судьбе. А еще решить, как отныне строить свою жизнь. Оливье хотелось поговорить обо всем этом с единственным оставшимся у него родным человеком. Это намерение зрело в нем с первых дней приезда в Ля Фер, но граф запрещал себе даже мысль о том, чтобы его реализовать. Сейчас же дела в имении больше не требовали от него постоянного присутствия, а Жером вполне мог на время его заменить. Вторым оказалось приглашение от барона де Ля Люссе на ужин по случаю его именин. Оливье задумчиво повертел в руках послание соседа. На том рождественском обеде графиня де Рибмон не преминула позаботиться о том, чтобы за столом племянник занял место рядом с Катрин де Ля Люссе. Оливье, как мог, поддерживал с ней светскую беседу, сплошь состоявшую из обмена любезностями и дежурными фразами, и чувствовал, как внутри растет почти непреодолимое желание броситься прочь оттуда: «С этой девушкой он должен будет связать свою жизнь до конца своих дней? Нет, это невозможно, он совершенно не создан для брака!» При этом граф понимал, что подобные мысли были абсолютно иррациональными. Ему совершенно не в чем было упрекнуть ту, которую отец рассматривал для него в качестве возможной невесты. Оливье не находил в Катрин де Ля Люссе никаких явных изъянов: девушка была неглупа, недурна собой… и все же представить ее в качестве спутницы своей жизни граф, как ни силился, не мог. Он злился на себя, пытался призвать на помощь доводы рассудка, убеждая себя, что должен думать о продолжении рода, что дочь барона де Ля Люссе – прекрасная кандидатура для брака… Все было тщетно. Чем настойчивее Оливье старался себя убедить, тем сильнее в нем все восставало, и ничего поделать с этим он не мог. Эта гамма эмоций никак тогда не отразилась ни на лице, ни в голосе Оливье, и стороннему наблюдателю могло показаться, что он ведет приятный, непринужденный разговор, внимательно и с неподдельным интересом слушая собеседницу. Полученное нынче от соседа приглашение заставило графа задуматься. Что, если на семейном торжестве у барона создастся ситуация, когда Оливье невольно подаст ложную надежду мадемуазель де Ля Люссе? Этого граф нисколько не хотел, а потому колебался недолго. Он взял со стола перо и в самых учтивых выражениях написал барону о своем искреннем сожалении, что обстоятельства вынуждают его отсутствовать в назначенную дату. Затем Оливье позвал своего лакея: – Гримо, приготовьте мой багаж и соберитесь сами. Завтра я уезжаю в Блуа месяца на два. Предупредите Жерома, вечером мне будет нужно оставить ему указания на время моего отсутствия. Решение ехать в Бражелон было отчасти похоже на бегство. Но, приняв его, граф испытал явное облегчение. Брак – дело слишком серьезное, и, прежде чем связать себя неразрывными обязательствами, Оливье должен быть полностью уверен в себе. В конце концов, он может позволить себе пару месяцев отсрочки, чтобы окончательно все обдумать. Граф поднялся и бросил последний взгляд на свой стол: – Вот теперь точно все. Орф, охотиться! Оливье подхватил сумку, пристегнул себе на пояс и вышел из комнаты. Орф радостно выбежал впереди хозяина. * «Книга об охоте»− знаменитый иллюстрированный манускрипт о псовой охоте, написанный в период между 1387 и 1389 годами Гастоном III Фебом, графом де Фуа и виконтом де Беарн, гасконским военачальником времен Столетней войны. * Иллюминация - в одном из значений, раскрашенные красками миниатюры и орнаменты в рукописных книгах.
Кэтти: Черубина де Габрияк , хорошо написано. Только вот, Оливье 21 год, а у него что склероз? Он раздумывает о женитьбе на мадемуазель де Ла Люссе , он что забыл ,что уже женат на мадемуазель де Роан? А двоеженство не меньший грех, чем кража священных сосудов и богопротивная связь. Или он так и не излечился после травмы и через полгода амнезия не прошла?
stella: А что может присоветовать Бражелон, если он сам холостяк?))
Черубина де Габрияк: Кэтти пишет: Черубина де Габрияк , хорошо наптсано. Только вот, Оливье 21 год, а у него что склероз? Он раздумывает о женитьбе на мадемуазель де Ла Люссе , он что забыл ,что уже женат на мадемуазель де Роан? А двоеженство не меньший грех, чем кража священных сосудов и богопротивная связь. Или он так и не излечился после травмы и через полгода амнезия не прошла? Спасибо. Амнезия штука коварная, врачи так и не научились делать прогнозы, пройдет ли она. Но, обычно, вспоминают не просто так, должен быть толчок. Да, на данном этапе, конечно же не помнит. stella пишет: А что может присоветовать Бражелон, если он сам холостяк?)) Ну что за попытки развести автора на спойлеры?
stella: Ну, прочитав, полагается задавать вопросы. Мне этот момент интересен, вот я и спросила.))
Черубина де Габрияк: stella пишет: Ну, прочитав, полагается задавать вопросы. Мне этот момент интересен, вот я и спросила.)) Вопросы полагаются о прочитанном, а с Бражелоном он пока не встретился. Встречный вопрос: что тебе известно о личной жизни Бражелона в моем фике? Да и Оливье вроде собрался "за жизнь поговорить", а не конкретно о браке.
stella: Кроме того, что родственник и, вроде, нет семьи. Больше ничего не помню.
Luisante: Черубина де Габрияк, я все же добралась до форума). С вашей работой знакома, так что просто напишу, что буду ждать продолжения и здесь тоже. Надеюсь благополучно пройти регистрацию и влиться в коллектив форума. Буда рада познакомиться с участниками.
Черубина де Габрияк: Luisante, добро пожаловать! С успешным прибытием. Ждем вашу работу тоже.
Luisante: Черубина де Габрияк , спасибо). В ближайшее время планирую поделиться.
stella: Luisante , приветствую знакомую.)) Вот теперь ничего путать не буду!
Luisante: stella пишет: Luisante , приветствую знакомую.)) stella , взаимно)).
Кэтти: Luisante , добро пожаловать !
Grand-mere: Черубина, надеюсь, Орфа не постигнет судьба Шенны?.. А то, знаете, с собаками всякое случается, особенно с теми, что неравнодушны к книгам (Актеон у Карла 9). ((( Luisante, добро пожаловать! Ждем вашу работу тоже. Позвольте присоединиться к пожеланию!
Luisante: Кэтти, спасибо! Grand-mere пишет: Позвольте присоединиться к пожеланию! Grand-mere, постараюсь не затягивать, тем более, что есть интерес.
Черубина де Габрияк: Grand-mere , Не знаю, будет ли это спойлером, если я скажу, что судьба Орфа уже предопределена... А вот какой она будет, читатель узнает в свое время.
stella: Первая жертва Шарлотты?
Черубина де Габрияк: stella пишет: Первая жертва Шарлотты?
Grand-mere: Боюсь, что наши со Стеллой опасения подтвердятся...
Черубина де Габрияк: Grand-mere пишет: Боюсь, что наши со Стеллой опасения подтвердятся... С вашего позволения, автор пока воздержится от комментариев.))
Лея: Черубина де Габрияк, спасибо, отличная глава! Я вижу, вы выбрали ту версию канона, согласно которой граф де Ла Фер знает о краже церковных сосудов священником и монахиней. Хотя эта версия противоречит пресловутой исповеди Атоса, где он называет сообщника жены "человеком, который притворился священником, чтобы пристроить любовницу". Да и о том, что Анна (Шарлотта) - беглая монахиня, Атос не знал - до рассказа Лиллльского палача. А еще вы выбрали ту версию фанона, согласно которой первой жертвой Анны стала собака графа. Впрочем, может быть, я ошибаюсь
Luisante: Черубина де Габрияк пишет: Не знаю, будет ли это спойлером, если я скажу, что судьба Орфа уже предопределена... Для меня определенно спойлер, но версии предлагать не буду)). Дождемся)).
Черубина де Габрияк: Лея , спасибо за отзыв. Да, я основывалась в первую очередь на более поздней редакции романа - она есть у меня в оригинале в электронном виде - в которой Дюма (или его редакторы), предположительно, постарались исправить некоторые найденные нестыковки. И в той версии в "притче о графе" Атос говорит: она не просто украла (в оригинале изначально глагол), а украла священные сосуды из церкви. Также в этой редакции действие романа начинается в 1626 году, а не в 1625. Luisante пишет: версии предлагать не буду)). Дождемся)) Форумчане не знают, но приз самого внимательного читателя 1й части выиграли вы: только вы увидели дату 11 октября, но другого года. Хотя я, хоть и не называла ее прямо, как могла прописывала: осень, октябрь, дело шло к средине месяца, "сегодня 4е, я вас обвенчаю 10го".
Лея: Черубина де Габрияк пишет: Да, я основывалась в первую очередь на более поздней редакции романа - она есть у меня в оригинале в электронном виде - в которой Дюма (или его редакторы), предположительно, постарались исправить некоторые найденные нестыковки Черубина де Габрияк, спасибо Интересно, а в этой редакции романа оставлены слова Атоса о сообщнике и любовнике красотки, который притворился священником, чтобы выдать ее замуж? Если оставлены, то редакторы, ИМХО, создали новую нестыковку. Атос должен либо знать о прошлом Анны (Шарлотты) и ее "брата", либо нет.
Черубина де Габрияк: Лея пишет: Интересно, а в этой редакции романа оставлены слова Атоса о сообщнике и любовнике красотки, который притворился священником, чтобы выдать ее замуж? Если оставлены, то редакторы, ИМХО, создали новую нестыковку. Атос должен либо знать о прошлом Анны (Шарлотты) и ее "брата", либо нет. Оставлены. Я все же склоняюсь к тому, что правки эти самого Дюма, так как в пьесе "Юность мушкетеров" Атос четко это произносит. Более того, в пьесе "Мушкетеры", где он еще раз рассказывает свою историю уже троим друзьям (видимо, чтоб зритель был в курсе), Атос добавляет: я знаю об этом, так как "псевдо брат был схвачен и осужден". Поскольку я пьесы считаю таким же каноном, как и роман, я позволила себе выбрать эту версию. Вот и у меня, на данный момент Оливье читает бумагу о том, что священник схвачен и осужден, его подельница бежала. Лея, спасибо, что подняли этот момент. Я хоть и перечитывала эти моменты и в книге, и в пьесах для своего фика, сейчас еще раз для себя прояснила, с какими нюансами все подано в каждом из произведений. Когда писала главу, рассуждала просто логически: у графа могла быть информация о клейме священника, но не его сообщницы. В остальном придерживалась уже существующей версии, что приговор был вынесен обоим, одному из преступников, вернее преступнице, заочно.
Лея: Черубина де Габрияк, и вам спасибо Еще мне интересно, есть ли в упомянутой вами редакции ТМ слова Атоса в главе "Казнь" - о том, что Миледи ни разу не вспомнила о своем сыне?
Черубина де Габрияк: Лея пишет: есть ли Есть, после того, как палач бросает деньги в реку: - Видите, - сказал Атос, - у этой женщины есть ребенок, а она ни слова не сказала о своем ребенке! Издание 1849 года с иллюстрациями, не пойму чьими. Миледи черноволосая.
Лея: Черубина, спасибо еще раз С тем, что начинаться роман должен в 1926, я согласна Но вот упомянутая выше нестыковка настораживает. В 1849 году, если не ошибаюсь, были уже написаны пьесы по Трилогии
Черубина де Габрияк: Лея пишет: Но вот упомянутая выше нестыковка настораживает. Нам, наверное, пора уже в другую тему - не знаю, правда, какую. Но почему настораживает? Меня - нет. Ну назвал лжебрата псевдо священником и назвал. В пьесах вас это не смущает же? Обнаружила любопытный факт:"Мушкетеры" -1845г, "Юность мушкетеров" - 1849, "Узник Бастилии" - 1861 г.
stella: А поговорю-ка я с Давидом. У него, если не ошибаюсь, есть издание с правками.
Черубина де Габрияк: stella , так оно есть отсканированное в интернете. Тебе прислать ПДФ? И у тебя будет. Если кого интересует на фр., кидайте почту в личку.
Черубина де Габрияк: Глава 12. Турнир на Королевской площади С той памятной январской ночи Людовик и Анна переживали настоящий медовый месяц. Между царственными супругами воцарилась безмятежная идиллия, преисполненная спокойной нежности и трогательных знаков внимания. Омрачить сейчас ее не смогла бы даже королева-мать, которую отнюдь не устраивало то, что ее место возле сына было, казалось, безвозвратно ею утрачено. В скором времени и парижане смогли воочию лицезреть счастливую королевскую чету ко всеобщей радости и ликованию: после Сретения Господня в преддверие Великого Поста на открытой несколько лет назад Королевской площади было решено устроить рыцарский турнир. В день состязаний Мари проснулась раньше обычного. Она прислушалась, не раскрывая глаз: королевский дворец был еще весь словно погружен в глубокий сон, но неясные звуки уже доносились со стороны служебных помещений, где вовсю кипела работа. Молодая женщина блаженно потянулась и вновь зарылась лицом в подушку, нежась под уютным одеялом. Нет, еще не время, еще можно чуточку поспать! Мари изо всех сил старалась зацепиться краем сознания за ускользающий мир грез, где с ней рядом еще секунду назад был ее муж… Но реальность уже неумолимо предъявляла свои права, и в постели молодая женщина была, увы, одна. Осмыслив, наконец, что вновь соединиться с любимым даже в царстве сновидений прямо сейчас не удастся, Мари чуть нахмурилась и решила вставать. В конце концов, день обещал быть насыщенным и увлекательным, а значит, холод разлуки не будет ощущаться столь остро. Молодая женщина велела себя причесать и быстро оделась с помощью горничной в приготовленное с вечера серое платье из тонкой шерсти, расшитое по лифу серебряной нитью. Платье могло показаться излишне сдержанным, если бы не было надето поверх ярко-алого шелкового, которое кокетливо проглядывало в прорезях рукавов и пламенело между полами юбки, вспыхивая в крупном жемчуге изысканных аграфов. Мари спустилась в спальню Анны по внутренней лестнице, наподобие той, что соединяла покои Людовика и герцога де Люина. Лестница была недавно установлена по личному распоряжению королевы, чтобы подруга могла беспрепятственно проходить к ней в любое время в обход условностей официального протокола. Светало. За окном понемногу рассеивались сизые предрассветные сумерки. Стараясь ступать неслышно, Мари на цыпочках приблизилась к кровати и тихонько приподняла тяжелый полог. Анна тотчас же открыла глаза, привстала на постели, опершись локтем на подушки, и, протянув Мари вторую руку, воскликнула: – Наконец-то! – Мадам, вы не спите? – приветливо улыбнулась Мари, приседая в реверансе и склоняясь к руке Анны, но та быстро притянула подругу к себе и усадила на край кровати. – Ах, Мари, сестра, ну как я могу спать? Я так жду сегодняшнего праздника, что почти не сомкнула глаз этой ночью! – при этих словах изумрудные глаза Анны взволнованно заблестели, а на белоснежной коже ее щек проступил легкий румянец. Мари пристально взглянула на подругу. Королева обожала всякие развлечения и, к тому же, долго была их лишена при французском дворе, но сейчас ее возбуждение явно скрывало что-то еще. Не в силах совладать с охватившим ее любопытством, Мари тут же поинтересовалась: – Ваше Величество желает что-то сказать мне? В ответ Анна сделала нетерпеливый жест: – После! Прежде я должна поговорить с моим супругом. Состязание начнется только в три часа пополудни, это невыносимо! Вы поможете мне с выбором туалета. Сегодня особенный день, я должна быть неотразимой! А я доверяю только вашему вкусу. - О, Мадам, вы всегда неотразимы, и мне не нужно прилагать много усилий, чтобы выгодно подчеркнуть вашу красоту! Королева удовлетворенно улыбнулась: – Я говорила, зовите меня просто Анной, когда нас никто не слышит. Вы поедете в моей карете вместе с принцессой Генриеттой Марией. Мари преувеличенно округлила глаза: – Но, Анна, это место вашей первой статс-дамы, госпожи де Монморанси. Какой жестокий удар по ее самолюбию! В ее годы герцогиня и без того не может похвастаться безупречным цветом лица, а теперь просто пожелтеет от досады. Она вся такая напыщенная, что напоминает мне индюшку, это мешает оттоку желчи. Мари встала и, важно покачиваясь, прошлась по середине комнаты, копируя походку первой статс-дамы, после чего лукаво обернулась в сторону королевы. Подруги встретились взглядами и одновременно прыснули, а потом задорно рассмеялись. – Я пошлю ей королевского лекаря, господина Эруара, он пустит ей кровь. Только вряд ли эта процедура улучшит ей характер, – вымолвила королева сквозь смех. – Она слишком чванлива и слишком скучна, ваше общество мне гораздо приятнее. Мари, неужели и мы с возрастом станем такими же? – Не думаю, что дело здесь в одном только возрасте. Взгляните на принцессу де Конти, она старше нас, но так же игрива и неугомонна, как и мы. Анна кивнула в знак согласия: – Да, принцесса бесспорно очень мила. Ну, полно болтать. Зовите всех, скорее вставать, завтракать и одеваться! Мари присела, склонив голову, подошла к дверям, ведущим в Большой Кабинет, отворила их и сделала собравшимся знак войти. Пространство спальни вмиг пришло в движение оттого, что его заполонил оживленный гомон придворных дам и фрейлин королевы, которые тут же принялись суетиться вокруг своей госпожи. После омовения и обильного завтрака Анна Австрийская в длинном шелковом пеньюаре села перед туалетным столиком с массивным венецианским зеркалом. Мари привычно занялась ее прической и одновременно придирчиво рассматривала платья, которые предлагала хранительница гардероба госпожа дю Верне, сестра Люина. Отвергнув очередной туалет, Мари, наконец, не выдержала: – Все это совершенно не годится! Это мрачно, тускло, скучно… Нужны краски, что-то грандиозное, Ее Величество должна сегодня блистать! – Сейчас зима… – робко запротестовала госпожа дю Верне. – И что? Отнюдь не повод впадать в уныние, Великий Пост еще не наступил! Я сейчас посмотрю сама. Мари стремительно прошлась между раскрытыми сундуками, в которых хранились туалеты королевы, и вдруг извлекла из одного из них верхнее платье из роскошного черного бархата: – Вот! Это будет как нельзя лучше сочетаться с нарядом Его Величества, о котором мне вчера по секрету поведал господин де Люин. – Черное? – презрительно скривила губы в усмешке герцогиня де Монморанси. – Разве при дворе кто-то умер? Мари смерила ее взглядом, молча пожала плечами и торжествующе выхватила из соседнего сундука нижнее атласное платье глубокого сине-зеленого цвета, сплошь расшитое золотом и разноцветным жемчугом в тон. Которое тут же заиграло на свету, переливаясь дрожью мириад живых огоньков. Анна восторженно хлопнула в ладоши и благодарно улыбнулась подруге. В эту минуту к Мари подошел Ля Порт и передал ей записку. Едва взглянув на нее, Мари узнала почерк брата, который находился в Лувре и срочно желал ее видеть. Кровь отхлынула от лица молодой женщины и прилила к сердцу, которое гулко, неровно застучало. Мари медленно втянула воздух, подошла к королеве и, наклонившись к ней, тихим шепотом произнесла: – Мадам, мой брат здесь, в Лувре, и хочет меня видеть по важному семейному делу. Ваше платье готово, прическу я закончила, другие дамы вполне могут завершить ваш туалет. Позвольте мне отлучиться. Я скоро. В ответ Анна тепло пожала ей руку: – Я вам очень признательна, мадемуазель, ваш выбор наряда весьма удачен. Я могу какое-то время обойтись без вас, главное – возвращайтесь к моменту отбытия кортежа на Королевскую площадь. Мари поклонилась и вышла. Герцогиня де Шон и герцогиня де Монморанси обменялась многозначительными взглядами. Мари пересекла Большой Кабинет, прихожую и нашла Луи де Роана в галерее, примыкающей к покоям королевы. Там он неспешно прохаживался, ожидая сестру. Мари замерла на пороге, не в силах его окликнуть. Мысли куда-то испарились все до единой, а в голове образовалась странная пустота. Молодая женщина даже не пыталась предугадать, какие новости ее ждут, а принялась непроизвольно отсчитывать шаги Луи. Брат заметил Мари, ласково улыбнулся, подошел и поцеловал ей руку: – Сестра, милая, не волнуйтесь, плохих вестей я вам не привез. Супруга вашего в Ванне я не застал, но разыскал врача и говорил с ним. Граф жив и был здоров, когда уезжал к себе в поместье. Мари скользнула взглядом за окно во двор, где стайка голубей враз взмыла к небу с громким шуршанием крыльев. И тут же лопнул стальной обруч, сковывавший все это время ей сердце. Луи меж тем продолжил: – Но память граф, увы, в самом деле, частично утратил. По крайней мере, вас он, очевидно, не помнит. Мари покачнулась, брат тут же подставил ей локоть, на который молодая женщина оперлась тяжестью всего корпуса, а свободную руку прижала к груди, где под платьем находился медальон мужа. Луи озабоченно взглянул на нее: – Присядем. Здесь за колонной в нише – скамья, там нам не помешают. Молодой человек бережно усадил сестру: – Кроме того, я видел кюре, венчавшего вас. Он знает графа несколько лет, и очень лестно о нем отзывался. – Луи, но что дальше? – пальцы Мари тревожно сжали ладонь брата, которую она держала в своей. – Ехать в Ля Фер, – спокойно улыбнулся Луи. – Я только что от короля. Его Величество отправляет меня в Англию. Сейчас идут переговоры о том, чтоб женить принца Уэльского на испанской инфанте. Я должен внушить королю Якову, что французская принцесса стала бы лучшей партией для его сына. Сегодня отдохну, а завтра снова отправлюсь в дорогу. Сделаю крюк и заеду в Ля Фер. Я найду способ убедить графа увидеться с вами. Лекарь почти уверен, что память к вашему мужу вернется, но нужен толчок. Наберитесь терпения и верьте. Мари благодарно уткнулась лицом брату в плечо. Луи притянул ее к себе и поцеловал светлые кудри макушки сестры. *** К двум часам дня разодетые по случаю праздника горожане столпились у решеток, которыми огородили центр Королевской площади, где должен был состояться турнир. Все окна особняков по ее периметру, украшенные персидскими коврами, были заняты знатью в роскошных нарядах из числа вельмож, не имевших должности при дворе. Как только часы на городской Ратуше пробили два, раздались восторженные крики толпы, которая приветствовала Анну Австрийскую. Королева вышла из парадной кареты, поднялась в ложу на сооруженном специально для этого случая помосте, затянутом фиолетовым бархатом с золотыми лилиями, и расположилась там в окружении своих дам. После утреннего разговора с братом Мари пребывала во власти смешанных чувств. С одной стороны она испытала огромное облегчение, узнав, что здоровью и жизни Оливье больше ничто не угрожало. Но то, что потеря им памяти подтвердилась, не могло ее не беспокоить, хотя вердикт врача, привезенный Луи, и звучал обнадеживающе. А ей бы так хотелось видеть сейчас мужа в окружении короля среди дворян, участвующих в турнире! – Вы сегодня как-то особенно задумчивы, моя милая! – неожиданно прервал ее мысли слегка ироничный шепот сидевшей рядом принцессы де Конти, заставив Мари едва заметно вздрогнуть. – Не отвечайте… О чем еще может мечтать юная девушка ваших лет, как не о любви? Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, герцог де Люин, несмотря на все усилия, не находит отклика в вашем сердце? Эка беда! Взгляните на свиту Его Величества, они все как один не сводят с вас глаз и готовы броситься к вашим ногам. Даже те, кто связан узами брака. В ответ Мари чуть зарделась: сказанное принцессой было ей, пожалуй, приятно. – А вы премило краснеете, вам это к лицу! – голос соседки Мари продолжал звучать немного насмешливо. – Только не говорите, что не подозревали, какой эффект оказывают на сильный пол ваши очаровательные глазки! Особенно, когда вы их вот так прикрываете вашими длинными ресницами. За то короткое время, что вы находитесь при дворе, вы сумели нажить себе немало завистниц. Мари молча улыбнулась, никак не подтверждая, но и не опровергая слова собеседницы. Та, меж тем, продолжала: – Поверьте, ложная скромность – отнюдь не то, что поможет вам сделать карьеру при дворе. Хотя, наша испанка уже не может без вас обходиться. Вы мне нравитесь, и я бы предпочла видеть первой статс-дамой вас, а не эту старую грымзу Монморанси. Но чтобы занять ее должность, вы должны быть замужем… В этот момент толпа вновь радостно загудела, и на площадь въехала цветистая кавалькада из тридцати всадников с копьями в руках. Впереди на белом коне в шитом золотом и серебром седле гарцевал король в белоснежном одеянии, а над его головой развевался пышный султан из белых перьев. Мари рассеянным взглядом проводила Людовика и его свиту, которые шагом объехали импровизированную арену. – Если позволите, я бы обратила ваше внимание вон на того дворянина, который едет сейчас рядом с братом Людовика, герцогом Анжуйским. Этот господин недавно вернулся из Лотарингии, и вы с ним пока не знакомы. Но он жаждет это исправить. Всадник, на которого указывала Луиза де Конти, осадил коня перед помостом и, сняв шляпу, галантно приветствовал королеву и остальных дам, а затем, подчеркнуто учтиво поклонился Мари. Это был красивый статный мужчина примерно одних лет с герцогом де Люином, с тонкими, но мужественными чертами лица. В ответ Мари одарила его своей лучезарной улыбкой и приветливо помахала ему рукой, затем наклонилась к принцессе и тоже шепотом живо поинтересовалась: – Кто же он? – Мой родной брат, герцог Клод де Шеврез. Поверьте, он ни в чем не уступит любимчику короля Люину, а уж в знатности семейство д’Альбер с Лотарингскими принцами* тягаться не сможет. И брат тоже холост. Правда, до сих пор заставить его связать себя узами брака было не под силу ни одной женщине, но у вас, возможно, получится. Попробуйте! В этот момент звуки труб и рожков возвестили о начале турнира, в котором состязающиеся должны были на всем скаку снять концом копья кольцо с установленного в центре площади высокого шеста. Людовик и его свита облачились в рыцарские доспехи, ярко сиявшие в лучах еще высоко стоявшего солнца, а коня короля слуги покрыли белой попоной расшитой золотыми лилиями. Всадники один за одним понеслись через площадь, вздымая клубы пыли. Попытки короля, герцога де Люина и герцога де Шевреза были неудачны, и каждая сопровождалась возгласами разочарования со стороны дамской трибуны. Кольцо все так же продолжало висеть на верху шеста. Очередь дошла до маркиза де Куртанво. Он пустил своего коня в галоп, приближаясь к шесту, поднял копье, но оно лишь едва коснулось кольца. Куртанво сменил маркиз де Сен-Люк, кончик его копья заставил кольцо задрожать, публика затаила дыхание… но кольцо осталось висеть на прежнем месте. Мари услышала за своей спиной сокрушенный вздох: Сен-Люк был любимцем дам, и они уже были готовы поверить в успех своего фаворита. Меж тем, участники турнира выстроились для новой попытки. Король на полном скаку промчался под шестом, его копье молнией сверкнуло на солнце, и тут же площадь взорвал гул ликования: на острие королевского копья гордо покачивался трофей. Людовик подъехал к Антуану де Плювинелю*, желая передать кольцо своему учителю в знак благодарности за свой успех. Мари едва не задохнулась от возмущения, чувствуя, как ее вновь накрывает утихшая было волна неприязни к монарху. – Господи Всемогущий, что он делает?! – почти прошипела она, склонившись к самому уху принцессы де Конти. – Нет, он не исправим! Его супруга – королева сегодняшнего турнира, она так ждала этот день, мы потратили столько усилий, выбирая ее наряд, хотя он – лишь жалкое обрамление ее красоты. И все это ради кого? Ради мужчины, который даже не догадался, что должен принести свой трофей Ее Величеству. Ну почему, почему такая восхитительная женщина досталась в жены этому бесчувственному существу? Это несправедливо! – Не волнуйтесь так, моя дорогая, – похлопала принцесса по руке Мари. – Все это, право, не стоит ваших нервов. Его Величество еще слишком молод, а с такой матерью, как Медичи, неудивительно, что Людовик боится проявления своих чувств. К счастью, у него нет недостатка в добрых советчиках. В самом деле, Плювинель жестом указал Людовику на ложу, где сидела Анна, король, спохватившись, направил коня туда и с помощью копья положил к ногам супруги кольцо при всеобщем восторге публики . Турнир продолжился. Но Мари, вся во власти возмущения, с которым никак не могла совладать, не глядела на арену. И опомнилась лишь тогда, когда что-то звякнуло о помост, и она обнаружила у своих ног такое же кольцо, как то, что король преподнес королеве. Подняв глаза, Мари увидела перед собой гордую улыбку герцога де Шевреза. Молодая женщина едва успела благодарно улыбнуться ему в ответ, как герцог уже вернулся к остальным дворянам, ожидавшим своей очереди. Теперь все внимание Мари было приковано к состязанию. И от нее не ускользнуло, что герцог де Люин отнюдь не разделил ее собственного восторга от жеста Шевреза. Люин выехал на арену, промчался под шестом – и второе кольцо легло к ногам Мари рядом с первым. А через несколько минут к нему присоединилось третье, добытое юным графом де Суассоном. Люин и Суассон получили свою долю улыбок в награду и вызвали завистливое перешептывание дам за спиной у Мари. Наконец, герцогу д’Эльбефу тоже удалось снять кольцо, которое он презентовал своей супруге. – Вот теперь турнир становится по-настоящему интересным, – усмехнулась принцесса де Конти и с видом сообщницы подмигнула Мари. – У нас состязание не только среди мужчин, но и среди дам. На третьей попытке кольца добыли только король, Шеврез, Суассон и Эльбеф. К огромной досаде герцога де Люина, которую он даже не пытался скрыть, удача больше не улыбнулась ему. Анна Австрийская и герцогиня д’Эльбеф собрали по два кольца, Мари – четыре, а еще одно кольцо граф де Суассон презентовал сводной сестре короля Анжелике де Верней. Но победитель турнира, который должен был получить из рук королевы главный приз – перстень с бриллиантом – по-прежнему не был определен. Герцог де Шеврез коротко о чем-то переговорил с графом де Суассоном и герцогом д’Эльбефом, и все трое, подойдя к королю, предложили уступить пальму первенства ему. Людовик наотрез отказался. Во время этой заминки на помост поднялся лакей без ливреи, молча с поклоном подал Мари какой-то свиток, и тут же удалился, прежде чем она смогла его о чем-то спросить. Молодая женщина развернула лист и прочла несколько строк, написанные незнакомым почерком: Пусть мне вина и тяжкий грех, А вам – лишь блеск, как свет во тьме, Коль разделю я участь тех, Иных, кто в вас влюблен, Эме. Пусть их пути озарены Небесным светом – но нежней И ярче синей вышины Ваш взгляд, прекрасная Эме. Амур оружье изострил – Что у лукавца на уме? – Он в сердце мне огонь вложил: Пылаю и люблю, Эме!* Принцесса де Конти чуть скосила глаза в сторону записки в руках Мари и небрежно произнесла: – Поздравляю, моя дорогая, вы делаете успехи! У вас появился еще и тайный поклонник. И как чудно в стихах обыграно ваше имя!* Взгляды остальных дам, словно острые иглы, впились в Мари. А она свернула бумагу и убрала в рукав, приложив немало усилий для того, чтобы казаться предельно равнодушной: – Даже не представляю, кто бы это мог быть… Но стихи, в самом деле, прелестны! Герольды объявили о двух дополнительных попытках для всех четырех финалистов, и на второй из них, под бурные овации собравшихся, король вновь добыл кольцо. Людовик снял доспехи и, гордый своей победой, вдруг забыл о придворном церемониале, взбежал на помост, где его ждала Анна, в глазах которой блестели слезы счастья. Король преклонил колено и подал ей третье кольцо. При этом он искоса взглянул в сторону Мари, на коленях которой лежало четыре кольца, болезненно поморщился и, обращаясь к Анне, надменно произнес: – Мадам, примите в дар этот новый трофей, и прошу, простите меня, что их меньше, чем у вашей подруги. Но я старался для вас один, а она, похоже, не прочь полакомиться из нескольких кормушек. Мари мгновенно опустила ресницы, иначе ее взгляд просто испепелил бы Людовика. Анна примиряюще улыбнулась супругу и вручила ему перстень. При этом Мари, сидевшая ближе всех к королеве, услышала, как та, смущаясь, прошептала: – Сир, я должна вам сказать: врач вчера подтвердил, у нас будет ребенок. Надеюсь, я подарю вам дофина! Растроганный Людовик, забыв и о Мари, и обо всём дворе, поддавшись порыву, заключил супругу в объятия в розовых лучах уходящего солнца и поцеловал на глазах у своих ликующих подданных. *Клод Лотарингский, герцог де Шеврез, и Луиза Маргарита Лотарингская, принцесса де Конти, были детьми герцога Генриха I де Гиза по прозвищу «Меченый», одного из главных зачинщиков Варфоломеевской ночи и основателя «Священной Лиги». *Антуан де Плювинель – первый из французских мастеров по верховой езде, оказавший большое влияние на современную выездку лошадей, был учителем Людовика XIII. *Анонимный и достаточно вольный перевод стихов Анны де Роан. *Эме – (фр.) любимый/любимая. Полное имя героини – Мари Эме де Роан-Монбазон.
L_Lada: Как красиво...
jude: Сюжет закручивается! Теперь у Мари-Эме как мнимум четверо поклонников)
Черубина де Габрияк: jude пишет: Теперь у Мари-Эме как мнимум четверо поклонников) А когда она мелочилась?))
Ленчик: Описание туалетов героинь, как отдельный вид искусства! некоторым художникам по костюмам почитать бы не помешало)
Черубина де Габрияк: Ленчик пишет: Описание туалетов героинь, как отдельный вид искусства! некоторым художникам по костюмам почитать бы не помешало) Ленчик , спасибо! Это стоило автору нескольких дополнительный седых волос , но я рада, что в итоге получилось..
Luisante: Черубина де Габрияк пишет: Это стоило автору нескольких дополнительный седых волос А выглядит легко и непринужденно . Впрочем, как и вся глава)). Герои все больше начинают показывать себя, и я так понимаю, что автор планирует окунуть их всех в водоворот событий. Ну, по крайней мере, Мари уж точно - она должна еще прозреть относительно своего состояния, и, может быть, не без помощи королевы Я лично жду дальнейшей динамики.
Черубина де Габрияк: Luisante , спасибо. Прозреть всяко должна, придется.
Grand-mere: Я тоже "мурлыкаю" при описании костюмов, тканей, украшений... Вот только - да простит меня Автор! - мне как-то не очень верится, что юная Анна стала бы сообщать супругу столь интимную и одновременно государственно важную новость при таком стечении людей, пусть и шепотом...
Черубина де Габрияк: Grand-mere пишет: Я тоже "мурлыкаю" при описании костюмов, тканей, украшений... Ох! Тут есть у нас один непревзойденный мастер. Жаль, очень редко на форуме появляется. ну и Стелла, она художник. Grand-mere пишет: да простит меня Автор! Помилуйте, за что же прощать? Вполне обоснованное мнение. Жизнь монархов вообще на виду была: и роды, и первая ночь... А тут слышала только Мари, да и то, только потому, что как читателям иначе узнать?
Luisante: Grand-mere пишет: мне как-то не очень верится, что юная Анна стала бы сообщать супругу столь интимную и одновременно государственно важную новость при таком стечении людей, пусть и шепотом... Я думаю, что она вполне могла. Она вся во власти чувств и эмоций от всего сразу, к тому же Анна очень молода, опыта у нее мало.
Кэтти: Хорошо написано, события сменяют друг друга со скоростью картинок в калейдоскопе и все это в течение неск. часов одного дня.
Черубина де Габрияк: Кэтти ,спасибо. Эта глава возникла внезапно, изначально ее в планах не было. Но в нее вписалось много заделок на будущее, которые важны для дальнейшего повествования.
Grand-mere: Конечно, жизнь монархов вся на виду, но именно в силу своей юности и неопытности Анна, на мой взгляд, шепнула бы мужу, зардевшись, что-нибудь вроде: "Я должна сказать Вам нечто важное..." И еще, если позволите, может, подкорректировать фразу? - при помощи копья положил кольцо к ногам супруги к восторгу публики. Например, "при всеобщем восторге положил к ногам супруги", а то повтор предлогов ставит в ряд однородных членов явно неоднородные понятия.
Черубина де Габрияк: Grand-mere пишет: Скрытый текст Grand-mere, Спасибо, поправлю.
Luisante: Grand-mere пишет: Конечно, жизнь монархов вся на виду, но именно в силу своей юности и неопытности Анна, на мой взгляд, шепнула бы мужу, зардевшись, что-нибудь вроде: "Я должна сказать Вам нечто важное..." Соглашусь с вами, однако, все же могло быть и так, что Анна не собиралась сообщать новость именно там, но тут вдруг все сошлось: сам турнир, победа короля, его поведение, отношение к ней, эмоции, горячая испанская кровь, опять же)). Вот она и решилась, смущаясь, решилась, не смогла сдержаться.
stella: А может, такие новости полагается сообщать королевскому врачу и не по-секрету, а торжественно, и прямо королю? Сначала королеве: "Ваше величество, имею честь сообщить вам, что вы в тягости". А потом королю, который, несомненно, рядом поджидает результатов осмотра: " Ваше величество, имею честь и величайшую радость сообщить вам, что ее величество понесла".
Черубина де Габрияк: stella , так она ж и говорит, что Эруар ее осмотрел. Другими словами, но смысл этот. Какой королеве сообщать надо? Медичи что ли? Так она там еще на грани опалы, только ко двору вернулась, сейчас Анна в фаворе. Это то, как описывают историки. Я если что сдвинула, то только временные рамки. Кто кому сообщит в обход ее? Ну она в порыве эмоций шепнула королю на ушко. Просто у кого-то слишком длинные уши. Иначе читатель просто не узнал бы. Турнир был в реальности, все было именно так, только описано схематично и без акцента на Мари. Даже Шеврез участвовал. Даже то, что король, вначале хотел презентовать приз Плювинелю, а затем, забыв о протоколе, помчал к Анне, обнял и расцеловал прилюдно. Единственный такой порыв с его стороны. Что она при этом могла ему шепнуть - это авторское.
Черубина де Габрияк: Убрала гравюры. Они почему-то из уменьшенных стали отображаться огромными, и страницу неудобно читать.
stella: Очень интересные гравюры. А особенности, с точки зрения моды.) Какой королеве сообщать надо? Медичи что ли? Да той самой, которую Эруар и осматривал.)))) Это долгожданная радость, такое на ушко не сообщают. А Медичи все равно сообщат.
Черубина де Габрияк: stella пишет: Очень интересные гравюры. А особенности, с точки зрения моды.) Потому и принесла сюда. Мне тоже нравятся. Мода еще тяготеет в 16й век.
stella: Да, еще носят шоссы.
Черубина де Габрияк: stella пишет: Да, еще носят шоссы. И фрезы. Но про них я знала, что они еще часто встречались, а вот щоссы, думала в прошлом. Кроме того, мне гравюры были интересны тем - это Плювинель в книге их опубликовал - что я, когда читала, подумала было, что турнир был как бы "понарошку": ну вот, как на первой гравюре, проехались верхом и копьем сбивали кольцо. А потом нашла вторую, и оказалось, они прям в доспехах были. Все по-взрослому.
Ленчик: Черубина де Габрияк пишет: А потом нашла вторую, и оказалось, они прям в доспехах были. Все по-взрослому. Так, я, похоже, потерялась)) А зачем доспехи, если стоит задача поймать кольцо, и копьями друг в друга никто не тыкает? Или я что-то где-то упускаю?
Черубина де Габрияк: Ленчик пишет: Так, я, похоже, потерялась)) А зачем доспехи, если стоит задача поймать кольцо, и копьями друг в друга никто не тыкает? Или я что-то где-то упускаю? Ленчик , вот уж не знаю. Я тоже думала, что не нужны. Но у Плювинеля в книге гравюры того турнира и с доспехами и без, как видишь.
Luisante: Рискну предположить, что здесь доспехи - это символ доблести и древности происхождения. По крайней мере, на портретах дворянства и высших военных чинов того времени они подчеркивали именно это.
stella: Luisante , правильно. А еще - если дети играют, то максимально близко к обстановке.)) раз со времен гибели Генриха на турнире ристалища запрещены, в них теперь играют. Ролевая игра, так сказать, но в 17 веке. Ленчик , знакомо?
Черубина де Габрияк: stella ,спасибо. И то верно. Большие мальчики хотели, чтоб все было по-взрослому.
Черубина де Габрияк: stella пишет: А потом королю, который, несомненно, рядом поджидает результатов осмотра: " Ваше величество, имею честь и величайшую радость сообщить вам, что ее величество понесла". Раз зашел разговор, поделюсь. Наткнулась у самого Дюма в его "Людовик XIV и его век", как это было с дофином, который в итоге родился. Анна, у которой уже были неоднократные выкидыши, молчала до того момента, пока ребенок не забился. Чтобы удостовериться наверняка. К слову, в ее случае выходит, что за циклом никто не следил. Об осмотре врача, с супругом под дверью, речь не идет. И только после того, как ребенок толкнул ножкой, она послала одного из придворных (если нужно, гляну имя, не запомнила) к королю с запиской и просьбой, по случаю радостного события, освободить из Бастилии Ля Порта. Не знаю, мне такой вариант показался еще более прозаичным. Но там уже отношения Людовика с Анной были более, чем натянутыми, король почти случайно у нее заночевал. А тут у них была не долгая идиллия. То, что король забыв о протоколе прилюдно целовал супругу - исторический факт. О чем она могла ему тихоньку шепнуть - авторское допущение.
Черубина де Габрияк: Глава 13. Дядя и племянник Оливье миновал Шамбор и, не доезжая Шеверни, свернул на знакомую и милую его сердцу дорогу, ведущую в Бражелон. Вскоре на холме показался и сам замок – белый, изящный, он был гораздо меньше Ля Фера, но когда-то представлялся его детским глазам исполинской громадой, а сейчас смотрелся почти игрушечным. Остроконечная крыша замка из серой черепицы с голубятней и двумя башнями по бокам возвышалась среди раскидистых кленов и вязов, которые стояли сейчас без листвы, угольно-черными линиями прорисовываясь на фоне бесцветного февральского неба и стен из светлого камня. Жеребец под всадником нетерпеливо фыркнул, перебрал копытами и потянул повод, Оливье очнулся от воспоминаний о детстве, пришпорил коня и направил его прямо к ажурной решетке ворот. Его здесь хорошо знали, поэтому он беспрепятственно пересек довольно просторный двор, миновал огороды и проследовал прямо к конюшне. Когда-то он не обратил бы на это внимания, но теперь его взгляд выхватывал то там, то здесь незначительные следы упадка. Яркие краски лета, возможно, сгладили бы впечатление, но зима оставила ничем не прикрытыми в их наготе, даже самые мелкие недостатки, и ощущение сказки, которое замок производил издали, очень быстро рассеялось. Вблизи все недвусмысленно говорило о том, что хозяин Бражелона несколько стеснен в средствах. Передав коня заботам слуги, Оливье вернулся к дому, в пару быстрых шагов взлетел на крыльцо и оказался в крепких объятиях еще не слишком старого, но уже совершенно седого господина с ясными голубыми глазами, который спешно вышел ему навстречу: – Ну наконец-то пожаловал! Я уж и не чаял, – и, не дав Оливье хоть что-то сказать в свое оправдание, продолжил: – Не извиняйтесь, мой мальчик, я вас не упрекаю. Так, ворчу по-стариковски. Все знаю: нелегко вам пришлось. И ни секунды не сомневаюсь, что, если б могли, непременно приехали раньше. С этими словами граф де Бражелон, а это был он, продолжая удерживать Оливье рукою за плечи, увлек его внутрь замка. Переступив порог нижней залы и сделав пару шагов, молодой человек резко остановился, неожиданно увидев на противоположной стене собственное отражение в полный рост. «Зеркало? – подумал Оливье. – Странно… Здесь? Откуда такая роскошь?» Молодой человек моргнул… Отражение никуда не исчезло и даже не шелохнулось. «Портрет!» – понял свою оплошность Оливье и рассмеялся. Когда Оливье в прошлый раз гостил в Бражелоне, дядя, прослышав, что в Блуа как раз находится знаменитый художник, пожелал заказать ему портрет племянника. Восемнадцатилетний юноша хотел проводить время иначе, нежели стоя часами без движения, потому дал себя уговорить, только когда ему пообещали, что понадобится всего несколько недолгих сеансов. Он уехал до того, как портрет был закончен, и сейчас видел его впервые. – Не правда ли, вы здесь, как живой? – удовлетворенно констатировал Бражелон, перехватив взгляд племянника. Иллюзия была тем более полной, что, при поразительном сходстве, на полотне Оливье вышел несколько старше, и сейчас портрет сравнялся в возрасте с моделью. – Он немного скрашивал мне одиночество в ваше отсутствие. Пойдемте скорее в столовую, вы поспели прямо к ужину и, вероятно, голодны с дороги. Оливье проследовал за хозяином в просторную, без особых изысков комнату, где в центре широкого стола уже дымилась большая серебряная супница, и куда из кухни доносились соблазнительные запахи жаркого. Высокие окна от пола до потолка делали стену невесомой, а днем заливали все пространство потоками света. Сейчас же студеный зимний день сползал неспешно в сумерки, а в камине приветливо потрескивал огонь. Дядя и племянник сели за стол и с аппетитом поужинали. – У вас так уютно! Мне следовало приехать еще на Рождество. Все же это – семейный праздник, а моя подлинная семья отныне – только вы, – Оливье отложил салфетку, откинул голову, мечтательно улыбнулся и добавил иным тоном, в котором зазвучала легкая ирония: – Но я бы нажил смертельного врага в лице графини де Рибмон, если бы пренебрег ее приглашением. – Я видел сестру вашего покойного отца дважды: на свадьбе ваших родителей и на похоронах моей бедной сестры. Не могу сказать, что огорчен, что мне не довелось узнать ее сиятельство ближе. – Я почти вам завидую, дядя! – поморщился Оливье. – Тетушка рассчитывала взять меня под свою опеку. И, следует признать, напористости госпоже графине не занимать. – Бьюсь об заклад, она просчиталась! – рассмеялся Бражелон. – Даже в раннем детстве с вами можно было договориться, но не припомню случая, чтобы кому-то удалось на вас надавить. Ну да Бог с ней, мой мальчик, не хочу утомлять вас расспросами с дороги. Пойдемте-ка спать. Я велел приготовить вашу комнату. Бражелон проводил племянника в его спальню, и Оливье будто вновь вернулся в свое безмятежное детство. Здесь все было, как раньше: кровать, полка с любимыми книгами… Оливье разделся и лег. Очень скоро слух различил, как глухо стукнули оконные ставни, протяжно скрипнули дверные засовы, в замке один за другим угасли все звуки, и, наконец, ночь укутала его плотным покровом тишины. Но, несмотря на усталость, сон к Оливье не шел. Он поднялся, зажег свечу. взял не глядя с полки одну из книг и снова лег. Взгляд скользнул по тисненому на обложке названию: «Приключения короля Артура и рыцарей Круглого Стола». Как давно он их не читал, а ведь когда-то знал почти наизусть! Книга в руках раскрылась сама, Оливье бережно разгладил страницу с ярким рисунком, ощутив подушечками пальцев приятную шероховатость бумаги. «Прекрасный Незнакомец»(*). Странно, эту легенду он не помнил совсем. Оливье с интересом начал читать, и очень быстро с головой погрузился в феерию приключений Гинглена, сына сэра Гавейна. Спустя какое-то время огонь свечи затрепетал, приведя в движение тени на стенах, и погас. Веки Оливье налились свинцом и закрылись, он выпустил книгу из рук и крепко уснул… *** Королевский турнир в самом разгаре. Трибуны гудят и колышутся от разноликой и пестрой возбужденной толпы. Протяжно ревут, взмыв к небу, серебряные трубы герольдов. Оливье, словно завороженный, смотрит на одну из дам на трибуне, не в силах отвести взгляд. Ореол ее светлых волос шелком спадает на плечи, а одета она в совсем неподходящее для торжества, неприметное темное платье. Такие носят обычно воспитанницы монастырей. И все же она, а не королева турнира, в центре всеобщего внимания. Все стремятся положить свои трофеи к ногам прекрасной девы. Оливье все ближе к трибуне, он вот-вот различит черты лица незнакомки. Но, по мере того, как он приближается, путь преграждают другие рыцари. Один из них хватает Оливье за плечо, Оливье пытается сбросить руку… *** Граф де Бражелон сидел на краю постели и мягко тряс племянника за плечо: – Простите, что позволил себе вторгнуться к вам, как раньше, мой мальчик. Я стучал, но вы не отозвались. На дворе давно утро. Сквозь закрытые ставни и впрямь пробивался тонкий луч света, в котором дрожала серебристая воздушная пыль. Оливье коротко мотнул головой, сбрасывая остатки сна, и приветливо улыбнулся дяде: – Который час? – Скоро девять. Видя, что вы все не спускаетесь, я решил, что следует вас разбудить, – дядя подошел к окну, отворил тяжелые ставни, впуская в комнату робкое солнце зимнего утра. – Девять? Быть не может! Такое со мной впервые за много лет. Видно, я и впрямь почувствовал себя здесь дома, совсем как в детстве. – Верю, Оливье! Вряд ли на службе вам удавалось так долго поспать. Впрочем, если вы, как в детстве, читали всю ночь напролет, неудивительно, что вам тяжело проснуться, – Бражелон усмехнулся, указав кивком головы на крохотный, оплывший огарок свечи и, наклонившись, поднял с пола упавшую книгу. Он закрыл ее и поставил на полку, мельком взглянув на обложку. – Ну конечно, король Артур и его рыцари! Милый племянник, вы все такой же неисправимый мечтатель! Оливье почувствовал, что краснеет. – И что же вам снилось? Бьюсь об заклад, прекрасная дама? – Скорее, фея…– задумчиво произнес молодой человек, мысленно уносясь в свой сон. – Фея? – лицо дяди осветилось отеческой улыбкой. – Уж не надумали ли вы жениться, дорогой племянник? Оливье вздохнул: – Даже не знаю, сударь. Я отдаю себе отчет в том, что род Ля Феров не должна постичь судьба Куси. Но боюсь ошибиться. – Как рыцарь Гинглен, о котором вы читали нынешней ночью? – Бражелон с прищуром взглянул на племянника.– «И оставил Гинглен свою суженную прекрасную Белорукую Фею на чудесном Золотом Острове, ибо так велел ему рыцарский долг». – «Затем при дворе короля Артура поцеловал он змею, обернувшуюся красавицей Блонд Эсмере(*), и пришлось Гинглену на ней жениться, хоть сердце его принадлежало Белорукой Фее», – в тон дяде подхватил Оливье, беззаботно рассмеялся и пожал плечами. – Дядя, ведь это же сказка, легенда! У меня и феи-то нет. Есть только одна из самых завидных невест Пикардии мадемуазель де Ля Люссе, которой намеревался представить меня отец. Но не успел. Правда, тетушка была счастлива его заменить… Только я хочу еще раз все взвесить. – И взяли передышку, навестив меня? – Бражелон покачал головой. – Если бы девушка вас увлекла, вы бы не приехали в эту глушь, а прислали приглашение на вашу свадьбу. Так? Оливье спокойно поднял глаза на Бражелона: – Дядя, вы всегда меня понимали! Но так ли важны чувства в браке между наследниками двух древних родов? А мадемуазель де Ля Люссе весьма мила. Граф де Бражелон задумался: – Не знаю, должен ли я вам говорить, но ваша матушка мечтала, чтобы вы женились по любви. – Она сама сказала мне это в свой последний час. – Тогда не торопитесь связывать себя нерушимыми узами. Вы надолго приехали ко мне? – Думаю, до апреля. Но я хотел бы еще съездить в Витре и посмотреть на состояние бабушкиного замка. – Конечно, поезжайте. Хотя, я видел замок после пожара. И в итоге забрал мою мать жить сюда. Боюсь, восстановить его будет непросто. Ну, одевайтесь. Жду вас к завтраку. *** После завтрака Оливье с дядей отправились на прогулку по имению. Погода стояла ясная и тихая. Зимнее солнце светило ярко, хотя почти не грело, а воздух словно застыл, и даже легкое дуновение ветра не нарушало его неподвижности. Они неспешно шли и беседовали, а молодой человек вновь непроизвольно отмечал про себя, как накануне: здесь не мешало бы подправить мощение в подъездной дороге, тут освежить штукатурку, там подлатать черепицу крыши… – Оливье, как вы-то сами в новой для себя роли? – обратился Бражелон к племяннику. – В ваши годы стать первым сеньором провинции, где ваши предки царили, как короли, – нелегкое бремя. Оливье на секунду задумался, подбирая слова: – Дядя, я покривил бы душой, сказав, что это просто. А лгать я не люблю и не умею, вы это знаете. Я часто спрашиваю Господа, почему я? Порой мне кажется, что все, чем приходится заниматься сейчас, – не для меня. Мне так не хватает отцовских советов! Бражелон внимательно взглянул на племянника и положил ладонь ему на плечо: – Мы не всегда выбираем путь, по которому нам должно пройти в нашей жизни. Как вы справляетесь, Оливье? Вы бы не приехали, будь это не так. – Есть бумаги отца, его письма, из которых я по крупицам выуживаю сведения о том, как бы он действовал в том или ином случае. А еще каждый вечер спускаюсь к его портрету в нижней зале рассказать ему, как прошел день. И мне стало казаться, что в ответ выражение глаз отца меняется: они смотрят то укоризненно, при моих промахах, то одобрительно, то, словно, подбадривая... Я чувствую, что не один, это придает уверенность и силы. – Так и есть, мой мальчик. Наши близкие, покинув нас, остаются жить в нашем сердце. Слушайте его, оно подскажет ответ на все вопросы, Дядя с племянником меж тем дошли до не слишком большого, но добротного каменного дома, расположенного за надворными постройками почти на краю усадьбы. Оливье не без удивления отметил, что дом этот странно контрастировал с замком своей ухоженностью. На широком чистом дворе у дома весело резвились четверо мальчишек в справной, опрятной одежде, по всей видимости, братья-погодки. Старший, веснушчатый паренек лет десяти-одиннадцати, с рыжими всклокоченными волосами, беспорядочно торчащими из-под вязаного колпака, отбежал вперед и притаился за стоящей здесь же новой большой телегой. Там он зачерпнул пригоршню снега и, быстро слепив его в комок, лихо запустил им в младшего из братьев. Снежок угодил мальчугану в шею, просыпался колкими льдинками ему за воротник, отчего мальчик разревелся в голос и принялся что есть мочи звать мать, пока двое других братьев хихикали в сторонке. На пороге тут же возникла пышная, румяная женщина, одетая не как дворянка, но в ладно скроенное платье из качественного сукна, и прикрикнула: – Ну-ка, живо в дом, негодники! Ишь, разыгрались! По хозяйству я одна управляться буду? А ты Матье, давно розог не отведывал? Сколько тебе повторять, чтоб не смел задирать меньшого?! Гаспар, да будет тебе рыдать, чай не помер от снега-то! При этом она одной рукой схватила за шиворот самого маленького, намереваясь отряхнуть его, а другой ловко отвесила подзатыльник провинившемуся, который в этот момент пытался проскочить внутрь дома, избежав материнской затрещины. Тут только женщина заметила хозяина и Оливье, которые остановились поодаль и наблюдали за сценой. Она выпустила воротник младшего сына, тотчас юркнувшего в дом вслед за братьями, и смущенно поклонилась: – Ох, простите, ваша милость, и вы, сударь, не приметила вас сразу. Вы, верно, Антуана ищите? Так нет его, он с утра в Блуа на ярмарку поехал. А я вот одна воюю с этими сорванцами. Никакого сладу с ними, когда муж не дома. – Не беспокойтесь, Жанетта, мы прогуливались, – ответил Бражелон, слегка кивнул женщине, взял под руку Оливье и пошел с ним обратно к замку. – Это семейство моего управляющего, – пояснил дядя племяннику. Из всего увиденного Оливье предположил про себя, что дела у управляющего графа де Бражелона обстояли куда лучше, чем у хозяина. *** За обедом Оливье решил проверить свои догадки и исподволь свернул разговор на тему цен. В ответ Бражелон тут же стал сокрушаться, что жизнь дорожает, доход от поместья падает и сводить концы с концами становится все труднее. – Дядя, но ведь прошлое лето было урожайным, да и лес в цене последние несколько лет растет. Вы ведь торгуете им, в Бражелоне неплохие лесные угодья. – В Пикардии, быть может? Здесь в Орлеанэ я не слышал о росте цен на древесину. – Отец следил за ценами по всей стране, – возразил Оливье, – и продавал свой лес туда, где выгоднее. Цена растет, поверьте. Я детально изучил вопрос. – Возможно, вы и правы, – не стал дальше спорить дядя. – При случае, спрошу Антуана. Все это – его забота. Повисла короткая пауза. В столовой гулко отбивал такт размеренный ход часов. За окном солнце заволокла пелена серых туч, вскоре просыпвшихся невесомым кружащимся роем мягких белых хлопьев, которые неспешно оседали на землю. Оливье собирался с мыслями, чувствуя, как его захлестывает волна сомнений, В конце концов, какое право он, мальчишка, имеет вот так бесцеремонно вмешиваться в дела дяди? Ведь и полгода не прошло с тех пор, как Оливье стал хозяином домена. Но картинка сытого, холеного семейства этого самого Антуана встала перед глазами в ярчайших деталях, и молодой человек не выдержал: – Дядя, не сочтите, что я лезу в то, что меня не касается, но скажите, вы доверяете вашему управляющему? – Конечно, мой мальчик, почему вы спрашиваете? – вопрос Оливье, похоже, вызвал у его дяди неподдельное недоумение. – Антуан мне служит не один год, да вы и сами знаете. Какие у меня основания ему не верить? И, признаюсь откровенно, я мало смыслю во всем, что касается цифр и счетов. Граф де Бражелон чуть виновато улыбнулся племяннику. Тот в ответ лишь покачал головой: – Простите, дядя, но так не годится. Я бы вас понял, если б поместье процветало! Но ведь вы сами сейчас мне сказали, что это далеко не так. Я бы мог взглянуть на ваши счетные книги, чтобы помочь вам понять, в чем причина, но мне, право, неловко вам это предлагать. Может, стоит пригласить хорошего клерка? – Вы напрасно испытываете неловкость, Оливье! Не вижу ничего предосудительного. В конце концов, однажды все это станет вашим, – Бражелон обвел широким жестом пространство вокруг себя. – Почему непременно моим? Мне вполне достаточно Ля Фера, да и бабушка свое поместье мне завещала. Пусть замок в Витре нежилой, земли доход, пусть не очень большой, но приносят. Утром мы обсуждали перспективы моей женитьбы, но… – Оливье чуть запнулся: – Мы с вами никогда об этом не говорили, однако, сударь, почему бы вам самому не завести семью, в конце концов? Вам ведь только пятьдесят пять, в этом возрасте ещё женятся. – Нет, Оливье, – голос графа де Бражелона зазвучал с неожиданной твердостью, которую мало знакомый с ним человек едва ли мог от него ожидать, – с тех пор как я потерял жену, умершую в родах, а вместе с ней моего так и не родившегося сына, вопрос повторного брака больше для меня никогда не стоял. Сына мне заменили вы, хоть я и не слишком часто вас вижу, с тех пор как вы повзрослели. – Надо же, а ведь прошло столько времени… – задумчиво вымолвил Оливье. И, произнося эти слова, вдруг с безотчетной грустью отметил про себя, что дядя выглядит старше своих лет. Просто раньше Оливье этого не замечал… Или он был моложе и беспечнее? Юность часто эгоистична. Сейчас молодой человек живо видел, что спадающие волнами почти до плеч пряди дяди отливают чистым серебром, без единого черного волоска, и сколько Оливье себя помнил, они были такими. От крыльев прямого носа к губам графа тянулись две горькие складки, а вокруг глаз, так напоминавших молодому человеку глаза матери, лучиками расходились морщины, выделявшиеся отчетливее, когда Бражелон улыбался. На Оливье неожиданной тяжестью навалилось щемящее осознание того, что у него в целом мире больше не осталось никого ближе дяди. А сам Оливье замыкает в себе все надежды и чаяния этого седовласого человека. – Увы, я так и не смог забыть мою бедную Беатрис, – губы Бражелона дрогнули в печальной улыбке. – Вас это удивляет, потому, что вы еще не любили. Полюбите – поймете. Даст Бог, ваша любовь будет счастливей моей. Молодой человек рассеянно повертел в руке стакан с вином, сделал небольшой глоток, перекатывая во рту, смакуя бархатистый, чуть вяжущий небо нектар... Слова дяди что-то тронули в самой глубине души Оливье, и его лицо подернулось легкой дымкой меланхолии. Какая-то мысль зародилась в мозгу… Нет, не мысль, а мимолетный, неясный образ мелькнул в сознании и тут же угас. Оливье попытался облечь этот образ в слова, но они ускользнули, а затылок сдавило тисками тягучей боли, похожей на ту, что мучила его в Ванне после ранения. – Дядя, мне искренне жаль. Я причинил вам страдания, напомнив о вашем горе. Мне наивно казалось, что все уже в прошлом. Простите… – смущенно заговорил Оливье, превозмогая боль. Бражелон в ответ молча накрыл его руку своей. Молодой человек добавил: – Что-то у меня голова разболелась, последствия того злосчастного ушиба дают себя знать. Я, пожалуй, поднимусь к себе. Сегодня я вряд ли в состоянии заняться бумажной работой, но завтра с утра, обещаю, засяду за ваши книги. Пусть их все принесут в ваш кабинет. (*) «Прекрасный Незнакомец» – роман-поэма Рено де Божё, которая входит в цикл легенд и романов о короле Артуре и рыцарях Круглого Стола. (*) Эсмере - (ст. франц. esmeré) чистейшее золото.
Лея: Черубина де Габрияк пишет: Оливье неожиданной тяжестью навалилось щемящее осознание того, что у него в целом мире больше не осталось никого ближе дяди. А сам Оливье замыкает в себе все надежды и чаяния этого седовласого человека. Черубина де Габрияк, спасибо! Одна из лучших глав, ИМХО. Теплые отношения между дядей и племянником, в чем-то предвосхищающие отношения Атоса и Рауля, особая, уютная домашняя атмосфера Бражелона, которую сам Атос впоследствии поддерживал, параллели с легендами о короле Артуре, очередной вещий сон Оливье - все эта замечательно!
stella: Удачный эпизод получился. Спокойный, неторопливый, домашний.
Черубина де Габрияк: Пошла пора новогодних подарков. )) stella пишет: Удачный эпизод получился. Спокойный, неторопливый, домашний. stella ,спасибо. Я опасалась, что мало действия в сравнении с "движем" в главе перед тем. Кроме того, я все пытаюсь ускориться, но есть во всей в задумке важные моменты, через которые не перепрыгнуть. Ну и про личную жизнь дяди я обещала. Лея , и вам спасибо. Я ответила сначала Стелле, так как мне так проще было мысль формулировать. Лея пишет: Теплые отношения между дядей и племянником, в чем-то предвосхищающие отношения Атоса и Рауля. Да мне хотелось показать их такими. Только характер дяди мне помягче увиделся, чем у самого Атоса. Лея пишет: параллели с легендами о короле Артуре, очередной вещий сон Оливье - все эта замечательно! Как началось в самом начале с "Романом о Розе", показалось интересным, стараюсь дальше вплетать
Кэтти: Черубина де Габрияк , хорошая глава. Понятно почему в дальнейшем Бражелон был так дорог для Атоса .
Черубина де Габрияк: Кэтти , спасибо. Кэтти пишет: Понятно почему в дальнейшем Бражелон был так дорог для Атоса . По моей версии он там вырос, и с дядей я постаралась выписать особые отношения. При всей любви к родителям.
Luisante: Черубина де Габрияк, спасибо)). Такая теплая и уютная глава получилась. И Бражелон, и граф такие домашние. Граф здесь повернулся к нам немного другой своей стороной, той, которую он нечасто нам демонстрирует, но он все тот же - узнаваемый и здесь лично для меня и в данной ситуации более близкий что ли. В общем, автору удалось, на мой взгляд)). Ну и намеки, сон, легенда прекрасно вплетены.
Черубина де Габрияк: Luisante , спасибо. Luisante пишет: Граф здесь повернулся к нам немного другой своей стороной, той, которую он нечасто нам демонстрирует Это он еще не успел закрыться ото всех броней. Luisante пишет: он все тот же - узнаваемый и здесь лично для меня и в данной ситуации более близкий что ли. Очень приятно это слышать. Luisante пишет: Ну и намеки, сон, легенда прекрасно вплетены. Я постаралась чем-то разбавить разговоры. А то у некоторых при дворе поневоле жизнь ключом бьет, у него же действия пока не предполагалось. И нужно отметить заслугу моей беты: она не просто вычитывает, но и помогает выстраивать композицию, идеи - когда я нахожу, когда она подкидывает, когда в обсуждении что-то рождается.
L_Lada: Черубина де Габрияк , спасибо. Такая добрая глава, вроде все еще хорошо, но уже... уже... пророческое что-то. Сюда просто просится музыкальная тема. С вплетающейся тревожной нотой. А повредничать в порядке ловли блох можно?
Черубина де Габрияк: L_Lada, спасибо за отзыв. Вы замечательно почувствовали настроение главы. L_Lada пишет: Такая добрая глава, вроде все еще хорошо, но уже... уже... пророческое что-то. Сюда просто просится музыкальная тема. С вплетающейся тревожной нотой. Да-да,все идет к тому, чтобы подвести к определенным событиям. Которые обусловлены тем, что произошло раньше. Тут все цепляется одно за другое, и линии обоих героев переплетаются между собой. Даже, когда сами персонажи пребывают в разлуке. L_Lada пишет: А повредничать в порядке ловли блох можно? Можно.))
L_Lada: Черубина де Габрияк пишет: Можно.)) Мне немножко резнул глаз неисправимый романтик. Слово "романтик" в этом значении тогда уже было? Головы на отсечение не дам, но ощущение такое, что оно появилось значительно позже. На всякий случай, я именно про романтика, а не про романтического героя и не про romanz/romance как жанр.
Черубина де Габрияк: L_Lada , Мне стало интересно, и я порылась во французских источниках. Слово вошло в обиход в 1654 г. - даже удивительна такая точная датировка. Ну чуть-чуть промахнулась. Давайте, чтоб не смущало, заменю на "мечтателя".
L_Lada: Черубина де Габрияк пишет: Слово вошло в обиход в 1654 г. - даже удивительна такая точная датировка. Да, любопытно... видимо, конкретный источник известен, если с точностью до года. А я промахнулась лет на 50 - думала, уже в 18-м веке. Предположила связь с тем, что европейская литература начала стесняться слова "ромэнс" - это как раз середина 17-го . Но не ожидала, что вот так сразу.
Grand-mere: Действительность для Мари... Сон Оливье... (Турнир, хоть на нем - или в подсознании графа - и царит другая.) "Мы эхо, мы эхо друг друга..." Почему-то у меня при чтении главы зазвучала именно эта пронзительная и трепетная мелодия.
Черубина де Габрияк: Grand-mere, Спасибо. Grand-mere пишет: царит другая Как другая? Другой пока еще не было, только в бумаге, что он прочел. Он Мари безуспешно пытается вспомнить. И рыцари вокруг, которые преграждают ему путь. Grand-mere пишет: "Мы эхо, мы эхо друг друга..." Почему-то у меня при чтении главы зазвучала именно эта пронзительная и трепетная мелодия. На что-то в таком духе и был расчет. )) Значит получилось.
Ленчик: Черубина де Габрияк пишет: Остроконечная крыша замка из серой черепицы с голубятней и двумя башнями по бокам возвышалась среди раскидистых кленов и вязов, которые стояли сейчас без листвы, угольно-черными линиями прорисовываясь на фоне бесцветного февральского неба и стен из светлого камня. Если б я была Стеллой, я б, наверно, уже гравюру нарисовала. Готишную черно-белую гравюру, точеную и отрывисто-строгую. (Хорошо, что я не художник))) Черубина де Габрияк пишет: студеный зимний день сползал неспешно в сумерки Отлично сказано! Черубина де Габрияк пишет: – И взяли передышку, навестив меня? – Бражелон покачал головой. – Если бы девушка вас увлекла, вы бы не приехали в эту глушь, а прислали приглашение на вашу свадьбу. Проницательный, чертяка... Все уже высказались, я как главный запозданец, пришла к шапошному разбору, но все равно выскажусь)) Очень спасибо! Атмосферно, мягко, размеренно. Домашняя атмосфера Бражелона проступает во вроде бы случайных деталях: портрет, книги... да даже аромат жаркого, доносящийся с кухни. Отдельное спасибо за ниточки, связывающие Бражелона и Оливье - у Дюма их до обидного мало, а ты эти пробелы заполняешь дивно вкусными детальками. Перечитывала раз пять, смакую В общем, мур-мя, ннадо дальше, да?...))
Черубина де Габрияк: Ленчик пишет: Все уже высказались, я как главный запозданец, пришла к шапошному разбору, но все равно выскажусь)) Такой приятный отзыв, что совсем неважно, что он чуть позже других появился. Наоборот, растянулось удовольствие.)) Ленчик пишет: Хорошо, что я не художник))) Не знаю, хорошо ли, но каждому свое.)) У тебя потрясающие картины словом в "Сказочке" выходят. Ленчик пишет: Отлично сказано! "Попадешь к вам в дом, научишься есть всякую гадость!"(с) Карлсон. Я никогда не умела выписывать такие штуки, и даже где-то считала для себя их лишними. Но в этой главе "Остапа понесло". )) Будем надеяться, что в дальнейшем на автора снизойдет еще какой-нибудь вдохновение.)) Ленчик пишет: Атмосферно, мягко, размеренно. После придворной суматохи эта глава вышла на контрасте. Когда обдумывала содержание, опасалась, что будет скучно. Но все неожиданно наполнилось такими вот детальками, как ты сказала. Ленчик пишет: у Дюма их до обидного мало У Дюма их можно сказать нет. Мы даже не знаем, от какого родственника Атос получил в наследство Бражелон. Но мне хотелось создать какие-то особые отношения Атоса с дядей. Ленчик пишет: В общем, мур-мя, ннадо дальше, да?...))
Luisante: Черубина де Габрияк пишет: Я никогда не умела выписывать такие штуки, и даже где-то считала для себя их лишними. Но в этой главе "Остапа понесло". )) Будем надеяться, что в дальнейшем на автора снизойдет еще какой-нибудь вдохновение.)) А штуки-то красивые и совсем не лишние, так что продолжайте в том же духе
stella: Вот такие "штуки" и дают атмосферу. Это уже литература.))
Черубина де Габрияк: Глава 14. Как паркет в тронном зале Лувра может стать причиной нежданных открытий и несбывшихся надежд Близилась середина марта. Даже в центре Парижа небо стало ярче, солнечные лучи – настойчивее, а воздух – будоражащим и пряным от легкого, еще свежего ветра, который то и дело прорывался сквозь тяжелые запахи большого города и приносил аромат первоцветов, уже проклюнувшихся сквозь стылую землю в садах дворцов и особняков. Во всем незримо ощущался приход весны. В свой очередной выходной Мари по обыкновению заехала навестить отца. Со времени ее возвращения из монастыря отчуждение между ними только нарастало, а после отъезда Луи отношения отца и дочери и вовсе разладились. И все же Мари продолжала следовать устоявшейся негласной традиции – в свои свободные дни обедать с отцом в особняке на улице Бетизи. Войдя в дом, молодая женщина едва не налетела на громоздкий дорожный кофр, стянутый ремнями и, по всей видимости, готовый к погрузке в экипаж. Она даже поморщилась, невольно представив, как больно ударилась бы коленкой об эту тяжелую махину, если бы не остановилась вовремя. Два других сундука стояли посреди залы раскрытые, а вокруг суетились лакеи. В залу вошел отец, погруженный в какие-то свои мысли, и едва поприветствовал дочь. Мари, как водится, подставила ему лоб для поцелуя. И тут же обиженно надула губки и кивнула в сторону кофра при входе: – Зачем это здесь? Я едва не расшиблась. На короткий миг она испытала острое желание, чтобы отец, как в детстве, обнял ее, прижал к себе и принялся утешать. Вместо этого Эркюль лишь развел руками: – А я не виноват, мадемуазель, что вы все порхаете, не глядя под ноги. Пора бы вам остепениться! «Порхаете» было, однако, некоторым преувеличением. Мари чувствовала, что за последние несколько месяцев явно прибавила в весе, это стесняло движения и лишало привычной легкости в ходьбе. Не встретив сочувствия у отца, дочь на его замечание лишь слегка пожала плечами и окинула взглядом залу. Слуги шустро сновали вверх и вниз по лестнице, приносили платья и предметы туалета герцога и укладывали в багаж. – Что за кутерьма, отец? Вы собрались путешествовать? – не сдержала удивления Мари, не ожидавшая застать в отцовском доме подобную суматоху. – Завтра я еду в Пикардию по делам губернаторства. – В Пикардию? – мгновенно переспросила Мари, глаза ее возбужденно заблестели, но с щек схлынула кровь, а пальцы закололо сотнями мелких булавочек, словно в жаркой комнате с мороза. – Не понимаю, что вы так оживились? Мне кажется, дочь моя, при дворе у вас предостаточно забот, чтобы интересоваться еще и этим. Мари уже знала: Оливье в Ля Фере нет. Утром с почтой доставили письмо из Англии. Мари с первого взгляда узнала печать Луи де Роана и от волнения не сразу смогла ее сломать. Мари быстро пробегала глазами послание, и по мере чтения ею овладевало смешанное чувство. Брат извещал сестру, что муж ее пребывает в добром здравии, что несколько успокаивало, но в имении Луи его не застал, граф уехал навестить какого-то родственника. И все же, – обожгла сознание шальная мысль, заставив проступить на ладонях холодный пот, – если бы отец согласился взять ее с собой, она могла бы дождаться возвращения мужа там, на месте и, наконец, найти возможность увидеться и поговорить с ним! Робкий проблеск безумной надежды был безжалостно погашен отповедью отца. Разумеется, он не согласится. Как ей объяснить свое желание его сопровождать? Мари с тоской ощутила, что сквозь стену непонимания ей не пробиться: теперь у отца новая семья и новые приоритеты. Да и ее придворная должность не допускает подобных отлучек. Кроме того, теперь, когда Анна в интересном положении, Мари как никогда нужна своей королеве, и речи быть не может о том, чтобы ее покинуть! И Людовик после турнира, похоже, затаил обиду и принялся ревновать к дружбе между Мари и своей супругой. Куда ни кинь, сейчас ее отъезд не ко времени и может быть превратно истолкован. Мари непроизвольно вздрогнула, когда недовольный голос герцога де Монбазона вернул ее к реальности: – Мадемуазель, да вы меня совершенно не слушаете! Нет, вы решительно несносны! В каких облаках вы витаете? Все, что должно занимать ваши мысли, это ваша предстоящая помолвка с герцогом де Люином. До меня же дошли пересуды, что при дворе у вас появились поклонники. Уж не вздумали вы там флиртовать?! В общем, так: я вернусь к лету, и мы тотчас же огласим вашу помолвку. Более терпеть ваши выкрутасы я не намерен! И снова момент для объяснений был неподходящим. Поэтому Мари лишь присела в легком реверансе и молча направилась в столовую. До лета еще есть время, Луи к тому моменту уже вернется и поможет ей. С Оливье все хорошо, потеря памяти – дело поправимое, и их с мужем воссоединение просто немного откладывается. Размолвка с отцом утомила, но не лишила ее аппетита. Мари с удовольствием пообедала, ловко переводя беседу на посторонние темы, чтобы избежать новых стычек. А после обеда, не задерживаясь, уехала обратно в Лувр. *** Вечером четырнадцатого марта после ужина королева, Мари и Анжелика де Верней отправились на вечеринку к принцессе Конде в ее апартаменты, где собрались многие придворные дамы и сеньоры. Приглашенным в изобилии подали фрукты и легкое вино, атмосфера царила непринужденная, и никто не спешил расходиться. – Как вы, мадам? – тихонько спросила Мари, наклонившись к Анне. – Вы не устали? Может, нам следует вернуться? – Ну что вы, Мари, не беспокойтесь. Побудем еще немного, у принцессы так мило! – улыбнувшись ответила королева. – Мое положение не доставляет мне абсолютно никаких неудобств – А вы уже чувствуете ребенка? – Мари еще понизила голос, чтобы задать вопрос, не дававший ей покоя с того момента, как она узнала о беременности королевы. – Нет, конечно же! Это случится позже, как объяснил мне королевский лекарь. Сейчас плод еще слишком мал, и я пока совсем ничего не чувствую. – Ах вот значит как! – озадаченно вымолвила Мари. Она была уверена, что женщина ощущает беременность с первого дня. Сразу после расставания с Оливье Мари с надеждой прислушивалась к себе, пытаясь различить внутри что-то, что можно было принять за движения ребенка. Но, не заметив ничего похожего, с некоторым разочарованием заключила: «Значит, не получилось». А вскоре забыла об этом думать, с головой погрузившись в гущу событий придворной жизни и новых для себя впечатлений. Ее мысли прервал герцог де Шеврез, который склонился перед ней и с улыбкой протянул душистое румяное яблоко: – Мадемуазель, вы позволите предложить вам этот восхитительный фрукт? Сидевшая чуть поодаль принцесса де Конти бросила чуть насмешливый взгляд в сторону Мари, тронула струны лютни и заиграла мелодию какой-то фривольной песенки. Мари лукаво улыбнулась: – Сударь, весьма рискованно с вашей стороны предлагать яблоко даме, находящейся в компании двух других, одна из которых – ее величество. Как бы вам не оказаться в положении Париса! Вдруг мы попросим вас отдать яблоко прекраснейшей из нас? Все присутствующие обратили взоры к герцогу, желая узнать, как он выйдет из положения. Шеврез, ничуть не смутившись, протянул руку к столику с фруктами и взял с него два других яблока, точно таких же, как первое. – В этом случае я вручу это яблоко прекраснейшей, – герцог с поклоном преподнес одно яблоко королеве. – Это – самой очаровательной, – он подал второе мадемуазель де Верней. – А это – самой обворожительной, – Шеврез вручил третий фрукт Мари. – Что вы на это скажете, мадемуазель? Собравшиеся, смеясь, наградили герцога восторженными аплодисментами. При этом в некоторых взглядах угадывалось нечто, больше похожее на зависть, чем на восторг. – Я скажу, – ответила Мари, небрежно поигрывая веером, – что в находчивости, сударь, вам не откажешь. Герцогиня де Шон принялась о чем-то перешептываться с герцогиней де Монморанси. Свечи, мерцая огнями и лениво потрескивая, медленно оплывали в тяжелых шандалах, вечер близился к завершению. Мари взвесила на ладони гладкий, налитый соком плод, который приятно оттягивал руку, и задумчиво откусила. Всего чуть более полугода назад они с Альенорой собирали такие вот яблоки в день, когда она впервые должна была отправиться с Оливье к морю. С какой радостью сейчас она вновь очутилась бы там! Но повернуть время вспять было не в ее власти, и рядом не было ни подруги, ни мужа. Сочная сладость яблока окрашивалась легкими нотками грусти. *** Было уже за полночь, когда Анна, Мари и Анжелика в превосходном настроении, захмелевшие от выпитого вина, вышли от принцессы и направились на другой конец Лувра в покои королевы. Во дворце уже погасили огни, анфилады были тихи и безлюдны, лишь шаги наших дам звучали в них непривычно гулким эхом. На пути подругам попадались одни молчаливые стражники, застывшие на посту. Их легко было принять за изваяния, если бы некоторые из них время от времени не силились подавить зевоту, чем приводили наших дам в еще большее веселье, заставляя прыскать от плохо сдерживаемого смеха. Наконец веселая троица подошла к сквозному тронному залу Лувра, погруженному в почти непроглядную тьму. Только в квадратах высоких окон скупо проглядывал зыбкий и блеклый лунный свет, тревожными пятнами отражаясь вдоль стены в зеркальной поверхности мраморных плит пола. Эти почти мертвенные блики делали общее впечатление еще более гнетущим. – В этот час здесь несколько жутковато, – поеживаясь, передернула плечами Анна. – Ой, я слышала, что, случается, ночами по Лувру бродит призрак Белой Дамы. Он появляется здесь всякий раз накануне особенных событий, – отозвалась Мари. В царящей вокруг тишине ее напряженный шепот прозвучал несколько зловеще. Королева и Анжелика испуганно вскрикнули. – Мари, не пугай нас так! – взмолилась мадемуазель де Верней. – Я вовсе не пугаю, мне самой страшно! – Может быть нам следует вернуться и попросить кого-то посветить нам? – неуверенно предложила Анна. Мари на секунду задумалась. – Мадам, зал – вовсе не такой большой, как кажется. Если мы побежим, то вмиг окажемся на другом конце, а там до ваших покоев рукой подать, – постаралась успокоить подругу Мари. – Вы думаете, в моем положении я могу себе это позволить? – засомневалась королева. – Мы с Анжеликой будем для верности крепко держать вас под руки с двух сторон. Попробуем? – Так и поступим. Мне здесь не по себе и не терпится поскорее отсюда выйти. В этот час зал был абсолютно пустым. Троица двигалась сперва чуть робко. Но так как на их пути не было никаких препятствий, а подруги желали, как можно скорее выбраться из этого недружелюбного места, их шаги понемногу стали ускоряться. Они легко достигли примерно середины комнаты, и Мари начала делать ногами скользящие па, вспомнив зимнюю забаву – пол был натерт воском и напоминал затянутую льдом озерную гладь. Королева и Анжелика стали повторять за ней. Это вызвало у них приступ безудержного веселья, и они принялись заливисто смеяться… Как вдруг, когда они уже были в самой глубине зала, башмачок королевы неожиданно зацепился за небольшое возвышение почти на уровне пола. Анна споткнулась, утратила равновесие и, громко вскрикнув, повалилась, увлекая за собой подруг. Она налетела на невысокий постамент, на который устанавливали королевский трон в дни официальных приемов и церемоний. Мари тоже не удержалась на ногах и упала навзничь, явственно ощутив при этом внутри себя, где-то внизу живота, какой-то толчок. Потом еще один… и еще… Нет, то была не боль, как та, от которой лежащая рядом с ней в пятне лунного света Анна вдруг согнулась пополам, и ее лицо исказила страдальческая гримаса. Да и с чего Мари должно было быть больно? Ведь она не ударилась и она же не в тягости, как королева!... Молодая женщина ошарашено окинула себя взглядом, не решаясь впустить в свой разум мелькнувшую внезапно, где-то на краю сознания, мысль. То, что она только что почувствовала, было странным, ни на что не похожим… Но раздумывать было некогда: ее королева нуждалась в помощи немедля! Мари, наконец, смогла подняться, мысленно коря себя за неуклюжесть – эта неуклюжесть появилась некоторое время назад, и молодой женщине никак не удавалось с ней совладать. Вот она уже была на ногах и смогла присоединиться к мадемуазель де Верней, суетящейся возле Анны. Необычные ощущения прекратились, и Мари напрочь выбросила их из головы – сейчас все ее мысли были поглощены беспокойством о состоянии королевы. Мари вместе с Анжеликой склонилась к Анне и, осторожно приподняв ее, с тревогой спросила: – Мадам, вы ушиблись? Вам больно? – Нет, уже нет. Но на миг я почувствовала острую боль, даже не пойму где. – Боже мой! Это я виновата, простите, мадам. Нужно скорее позвать на помощь. Королева удержала Мари за руку и покачала головой: – Поднимется слишком много шума. Через несколько дней его величество отправляется в поход против гугенотов, не стоит его волновать. И вы ни в чем не повинны, это просто досадная случайность, – Анна с жаром сцепила пальцы вокруг ладони Мари. – Никто не мог предположить, что мы наткнемся на эту штуку. Уже прошло. Я могу идти сама. – Вы уверены, мадам? Анна кивнула. Мари, бережно поддерживая королеву с помощью мадемуазель де Верней, помогла Анне встать. Они втроем на ощупь дошли до выхода из зала и так же медленно добрались до апартаментов королевы. Анну тотчас же уложили в кровать и пригласили придворного лекаря. Эруар осмотрел королеву, ничего серьезного не обнаружил, но рекомендовал ей покой и несколько дней оставаться в постели. Мари не отходила от подруги, пока та не уснула, после чего, вконец обессилевшая, смогла подняться к себе и тоже лечь. Как только ее спина коснулась подушек, толчки в животе возобновились. И были вполне реальными. Нет, не почудилось… Мари неуверенно провела рукой по животу и поняла, что он заметно обозначился. Собственно все, что представлялось ей излишней полнотой, которая так нервировала ее, сосредоточилось в этом округлившимся животике. И все же, этого не может быть! Не может? Почему? Разве не об этом, прощаясь, просил Оливье и мечтала она сама? Мари попыталась осмыслить происходящее с ней… Но от усталости в ее голове появлялись и исчезали лишь хаотичные обрывки мыслей, которые никак не удавалось собрать воедино… Сон, наконец, одолел ее, окутав своим тяжелым густым покрывалом. *** – Луи, ну же, идемте! Я хочу туда, к реке… – пальчики маленькой Мари крепко обхватывают ладонь старшего брата и требовательно тянут его вниз по заросшему склону. Там, искрясь на солнце радужной рябью, манит к себе Эндр, в полноводной шири которого отражается высокая синева небесного купола. Поддерживаемая братом девочка взбирается на мостки, чтобы подойти поближе и дотронуться до воды. Вдруг доска под ее ногами проламывается, от испуга пальцы Мари разжимаются… Луи пытается ухватить ее за пояс передника и удержать… Но ткань, не выдержав веса малышки, рвется, и девочка камнем летит в реку. Тяжелые воды с громким всплеском смыкаются над ее головой, оплетают тело неведомой силой и неудержимо тянут на дно. И почти сразу же рука Луи подхватывает сестру и выталкивает на поверхность. *** Мари рывком села на постели и жадно задышала, часто хватая воздух широко открытым ртом. За неплотно закрытыми ставнями одна за другой бледнели звезды, тускло дрожал, только-только занимаясь, рассвет. Мари пыталась вспомнить случившееся накануне и понять, отчего ей приснилось, как когда-то в детстве она едва не утонула. Она, наконец, смогла отдышаться и в этот момент различила в животе очередной толчок. Теперь сомнений быть не могло. В ней пульсировала новая жизнь, хрупкая, крошечная и пока незримая. Не просто жизнь – маленькая частичка Оливье. Совсем еще слабый робкий огонек, который даже еще не явился миру, а только зреет внутри нее, и который во что бы то ни стало ей следует беречь… Сберечь! Только как? Так вот почему этот сон! Она сейчас испытывала ровно то же состояние, как если б ее бросили в реку, и никто, даже она сама, не знал, сумеет ли она выплыть. Тогда, маленькую, ее спас Луи, не раздумывая кинувшись в Эндр вслед за сестрой и вытащив ее на берег. А сейчас кто спасет? Страх, переплетясь с отчаянием, пополз по телу, сковывая его. Похоже, ждать Луи теперь времени нет. При дворе оставаться нельзя: ее положение вскоре нельзя будет скрыть. Как и что она объяснит? В отсутствие мужа ее история слишком невероятна, и в нее невозможно поверить! Что скажет отец? А еще герцог де Люин, который влюблен и ждет от нее ответа… И уехать так просто она не может… Королева… Анна! – вихрем ворвалось в мысли. – Только бы с ней все было в порядке, только бы обошлось! Но сама Мари должна сделать все, чтоб сохранить их с Оливье ребенка. Даже ценой самой себя… Нет, ценой себя нельзя! Если ее не станет, кто позаботится о сыне? Она почему-то была уверена, что носит мальчика. Господи! Когда-то она так хотела этого, так мечтала, но она и подумать не могла, что это произойдет вот так! Где взять силы? Ей ведь всего пятнадцать! Или уже пятнадцать? Очертания ее спальни стали слабо проступать во мраке. В углу на фоне стены рельефно выделилось висящее на ней распятие и стоящий под ним генуфлекторий(*). Мари мягко соскользнула с постели, прихватила и накинула на плечи теплую шаль. Подошла к скамеечке и преклонила колени. Годы, проведенные в монастыре, не сделали ее излишне набожной, но сейчас к ее радости примешивалось чувство беспомощности, а рядом не было совсем никого, кому бы она могла довериться. Мари молитвенно сложила руки и зашептала горячо, страстно, то и дело сбиваясь, обращаясь к Пречистой Деве, прося ее заступничества для ребенка, для себя, для Анны, для Оливье… На землю неслышно сошел новый день. Лишь когда совсем рассвело, Мари поднялась, позвонила горничной и, велев себя одеть, спустилась к королеве. *** Два дня Анна не вставала с постели, и все уже стали надеяться, что ничего страшного не произошло. Но на третий после полудня королева почувствовала резкую боль, у нее открылось нутряное кровотечение, и стало очевидно, что надеждам Франции в этот раз оправдаться не суждено. Мари поначалу опасалась, что и у нее может случиться выкидыш, ведь и она упала вместе с Анной. Но Мари чувствовала себя прекрасно, ее ребенок теперь регулярно давал о себе знать, и ее тревоги скоро рассеялись. Людовику было решено ничего не говорить. Когда король, целиком поглощенный приготовлениями к походу, справился о здоровье супруги, ему ответили нечто мало вразумительное, и через несколько дней он благополучно отбыл в Лангедок во главе своего войска. Однако бесконечно скрывать инцидент было невозможно, и в Орлеане короля нагнало письмо от Эруара, поясняющего истинные причины недомогания королевы. (*) Специальная скамеечка с подушкой и подставкой для Священного Писания или локтей для молитвы у католиков.
stella: Черубина де Габрияк , ты эту историю с падением так подробно и зримо подала, что теперь и по разным источникам нет смысла искать. Пролила свет.) Теперь очередь за Люином, как он воспримет беременность Мари.
Черубина де Габрияк: stella пишет: Черубина де Габрияк , ты эту историю с падением так подробно и зримо подала, что теперь и по разным источникам нет смысла искать. Пролила свет.) Да, даже поведала подробности, о которых никто не подозревал.
L_Lada: Королева... Герцогиня... А как посмотришь - обычные глупые девчонки. Черубина де Габрияк ,
Черубина де Габрияк: L_Lada пишет: Королева... Герцогиня... А как посмотришь - обычные глупые девчонки. Ну в общем где-то как-то.... L_Lada
Luisante: Черубина де Габрияк, спасибо, хорошая глава Наконец у Мари наступило прозрение, мне понравилось, как вы это все описали, в конце я ей прям верю-верю. Каша заварилась, конечно, густая-густая . Ну вот теперь все будет еще больше закручиваться, раскручиваться, а героям только выкручиваться остается .
Черубина де Габрияк: Luisante пишет: Черубина де Габрияк, спасибо, хорошая глава Спасибо! Luisante пишет: Наконец у Мари наступило прозрение Ну пора уж! Я и так тянула, чтоб поэффектнее. Рада, что убедительно. Luisante пишет: героям только выкручиваться остается Я вот опасаюсь, что выкручиваться придется прежде всего автору. Ибо Куси с Роанами - это страшно. Но с нашим "киндер-сюрпризом" да, выкручиваться все будут. В меру способностей и характера каждого.
Luisante: Черубина де Габрияк пишет: Я вот опасаюсь, что выкручиваться придется прежде всего автору. Верим в автора! Черубина де Габрияк пишет: Но с нашим "киндер-сюрпризом" да, выкручиваться все будут. Вот тут-то и начнется "веселье")).
Черубина де Габрияк: Luisante пишет: Вот тут-то и начнется "веселье")). Что-то мне подсказывает, что оно уже началось: Черубина де Габрияк пишет: Похоже, ждать Луи теперь времени нет. При дворе оставаться нельзя: ее положение вскоре нельзя будет скрыть. Как и что она объяснит? В отсутствие мужа ее история слишком невероятна, и в нее невозможно поверить! Что скажет отец? А еще герцог де Люин, который влюблен и ждет от нее ответа… И уехать так просто она не может…
Лея: Черубина де Габрияк, отличная глава! Особенно понравились два момента: "три девицы" в ночном Лувре (сочетание готики с комедией ); и, конечно, переживания Мари после того, как она понимает, что беременна. Спасибо!
Черубина де Габрияк: Лея , большое спасибо за теплый отзыв.
L_Lada: Черубина де Габрияк пишет: Я вот опасаюсь, что выкручиваться придется прежде всего автору. Ибо Куси с Роанами - это страшно. Но с нашим "киндер-сюрпризом" да, выкручиваться все будут. В меру способностей и характера каждого. Так именно автор и вызывает сочувствие. У Мари, на мой испорченный четырьмя столетиями взгляд, ситуация сама форсированно движется в сторону разруливания. В конце концов, она же этот киндер-сюрприз не с лакеем нагуляла. У нее на одной чаше весов достойный законный брак, консумированный. Даже не мезальянс. Плюс ребенок. И никаких оснований для аннулирования этого брака. А на другой - всех дел, что папу не спросили. Ну так перетерпеть папину выволочку и потребовать в законном порядке возвращения мужа. Хоть с памятью, хоть без. И, между прочим, даже если он успеет обвенчаться с миледькой, это ничего не значит. Хотя как раз за графа в этой истории тоже тревожно. То есть лично меня очень греет мысль, что он вроде как миледьку кидает, но, боюсь, у него самого на этот счет может оказаться совсем другое мнение. Умеет же влипать, как ни поверни. Все, с гаданием на кофейной гуще отползаю.
Черубина де Габрияк: L_Lada пишет: Все, с гаданием на кофейной гуще отползаю. L_Lada , очень интересное гадание. И даже, местами, тепло. Тоже отползаю, чтоб не сказать лишнего раньше времени.
Кэтти: Черубина де Габрияк , у меня , кстати, тоже мелькали мысли возможного продолжения, подобные Ладиным. Но я не стала озвучивать, чтоб на автора не влиять
Черубина де Габрияк: Кэтти, автор, так или иначе, сюжет до финала придумал. Вопрос в том, чтоб написать. Так что озвучивайте версии, даже интересно.))
Черубина де Габрияк: Глава 15. Охота герцога де Барбе Последующие дни Оливье посвятил изучению счетных книг графа де Бражелона. Вот и сегодня с утра племянник обосновался в кабинете замка, отданном в его полное распоряжение. Там он с присущей ему тщательностью пересматривал записи за предыдущие годы, время от времени делая карандашные пометки на полях. По мере того как Оливье углублялся в сверку приходов и расходов, его брови то и дело хмуро сдвигались к переносице, а губы сжимались в жесткую складку. В отличие от Ля Фера, где во всем царил безупречный порядок, в Бражелоне записи велись хаотично и довольно небрежно. Оливье, уже поднаторевшему в управлении гораздо более крупным поместьем, приходилось прилагать усилия, чтобы во всем разобраться. Но он был твердо намерен довести дело до конца. Тем более, что в череде беспорядочных строк, заползающих одна на другую, и цифр с массой помарок, начинала проглядывать определенная закономерность. И она указывала на наличие умысла. Управляющий графа де Бражелона, на которого тот всецело полагался, был не просто некомпетентен. Он, похоже, беззастенчиво пользовался доверием хозяина. Оливье пока удерживал себя от окончательных выводов, прежде чем завершит анализ книг и поговорит с Антуаном, но общая картина постепенно вырисовывалась. Молодой человек все больше укреплялся в мысли, что деньги из поместья уплывают. А наблюдения, сделанные Оливье на прогулке, позволяли предполагать, что оседают они при этом в кармане управляющего. От этой мысли искра гнева вспыхнула где-то внутри, разрослась, накатила жаркой волной, перед глазами встала темная пелена. Граф с силой сжал карандаш и вздрогнул от резкого треска. Оливье секунду удивленно рассматривал обломки в своей руке, а затем бросил на стол. Так не годится! На службе Оливье прекрасно себя контролировал. Но сейчас затронут близкий ему человек, и чувства стали брать верх. Отец такого не допускал: в делах они – плохой советчик. Сыну тоже нужно учиться сохранять трезвость ума, чтобы судить обо всем непредвзято и беспристрастно. Оливье медленно сделал глубокий вдох, заставляя эмоции схлынуть, достал из стола другой карандаш и продолжил работу. Время близилось к полудню. Солнце переместилось к югу и поднялось выше над горизонтом. Его луч проник в комнату, медленно вполз на стол и ярким горячим пятном упал на бумаги. Оливье отложил карандаш, завел руки за голову, потянулся, с наслаждением разминая затекшие мышцы. Встал и подошел к окну, выходящему на липовую аллею. Снег, покрывавший дорожки еще пару дней назад, начал быстро сходить, влажными рыхлыми клочьями оставаясь лежать меж деревьев. Воздух казался розовым и прозрачно-звенящим, каким бывает в преддверии весны. В кабинет вошел граф де Бражелон. Он пересек комнату, лишь скользнув взглядом по столу и разложенным на нем бумагам. Подошел к племяннику, по обыкновению положил руку ему на плечо и тоже выглянул во двор. За окном дробно стучали капли. Они падали с растопленных солнцем сосулек на карнизе и, достигнув подоконника, разлетались множеством сверкающих брызг. – Какая чудная стоит погода! Весна совсем уже близко, – обратился Огюст к Оливье, – а вы целые дни проводите взаперти. Я чувствую угрызения совести! Вместо отдыха вы и здесь вынуждены взвалить на себя бремя бумажной работы. Оливье ответил теплой улыбкой: – Дядя, мне вовсе не трудно! Я сам предложил вам помощь, и не в моих правилах бросать начатое. – Вам удалось что-то найти? Боюсь, вы напрасно тратите время. Десять тысяч ливров в год – доход не такой уж значительный. Вполне естественно, что я испытываю некоторые финансовые затруднения. – Доход небольшой, но при разумном ведении хозяйства этих денег должно хватить и вам на жизнь, и на содержание замка. Но я пока не готов поделиться своими соображениями. Позвольте мне прежде закончить, а после мы все обсудим. – Разумеется, мой мальчик. Собственно, я пришел позвать вас к обеду. Сегодня пятница, и к столу у нас будет рыба. Надеюсь, вы не против? – Нисколько, дядя, – чуть склонил голову Оливье. – У вас отменная кухарка. – Это – правда, и рыба удается Жюстине не хуже мяса. Несмотря на уединенную жизнь, я отнюдь не монах, строгого поста не соблюдаю. Нам будет чем полакомиться. А завтра мой сосед, герцог де Барбе, приглашает нас поохотиться в его угодьях. Не так давно, женившись, герцог приехал в родное имение из Парижа, и мы успели сдружиться. Он постарше вас, но гораздо моложе меня. Очень приятен в общении, истинный дворянин, думаю, вы сойдетесь. Герцог обещал, что для нас поднимут оленя. Если фортуна будет благосклонна, нас ждет настоящий пир. Вам будет не лишним проветриться, бумаги не убегут. – А я и не думал отказываться, – Оливье рассмеялся открыто и совсем по-мальчишески. – Ради хорошей охоты упрашивать вам меня не придется. Спускайтесь, дядя. Я приведу здесь все в порядок и тотчас к вам присоединюсь. Когда через несколько минут Оливье вошел в столовую, стол был накрыт, и дядя с племянником приступили к обеду. Форель, выловленная в пруду неподалеку от замка и запеченная в соли, была выше всяких похвал. Жюстина ловким ударом расколола белый панцирь, камнем застывший вокруг рыбы, и из-под него пошел ароматный пар. Комнату наполнили соблазнительные запахи, будоража аппетит. Слегка розоватое мясо форели, которое плотная соляная корка защитила от высыхания, сохранило всю полноту своего деликатного вкуса и таяло во рту. Под стать форели был приготовленный на углях угорь – чуть сладковатый, мясистый и нежный, с золотистой хрустящей корочкой. Соус на основе уваренного тягучего рыбного бульона, белого вина, пахучего оливкового масла и пряных сушеных трав прекрасно оттенял вкус рыбы. *** Ранним утром Оливье с дядей отправились в замок герцога де Барбе. В воздухе с ночи держался легкий морозец, но день обещал выдаться погожим, о чем предвещала смутно-красная кромка солнца, уже прорезавшаяся над горизонтом. Отметив про себя, что, несмотря на годы, граф де Бражелон по-прежнему в прекрасной форме и уверенно держится в седле, Оливье пустил коня галопом по пустынной дороге вдоль прилегающей к замку деревни, наслаждаясь чистым воздухом, быстрой скачкой... И чудом в последний момент заметил какую-то тень, бросившуюся под копыта лошадям с криком: – Ваша милость! Ваша милость! Оливье мгновенным рывком натянул поводья, осаживая коня, отчего тот взвился на дыбы и возмущенно захрапел, раздувая ноздри. Граф де Бражелон, который при этом чуть обогнал племянника, развернулся и тоже остановился. Посреди дороги на коленях стоял щуплый паренек, почти подросток, в заношенной одежде, размазывая слезы рукавом по щекам. – Ты что творишь? – граф де Бражелон постарался придать своему обычно добродушному голосу максимальную строгость. – Наши лошади могли насмерть тебя затоптать! – А мне все равно! – мальчишка пытался говорить с вызовом, хотя с трудом сдерживал всхлипы. – Нам теперь жизни нет. – С чего тебе жизни нет? В твои-то годы! Кто ты? Как звать тебя? – Жан, сын Андре Корбена, виллана вашего. Отец помер на Сретенье. Нас у матери семеро осталось, я – старший, – теперь парень тараторил скороговоркой, запинаясь, явно опасаясь, что его не станут слушать, и он не успеет высказать все, что хотел. – После смерти отца забрали у нас быка и корову стельную по праву этой… мертвой руки* какой-то. Так господин управляющий сказал. Дескать, вы, ваша милость, можете взять себе у нас, что вам глянется. На что нам теперь жить? Ни надел вспахать, ни молока меньшим… – Почему ты не пришел к сеньору и не рассказал все как есть? – подал реплику Оливье, который до этого ограничивался ролью наблюдателя. – А и приходил я. Да не пустил меня господин управляющий дальше ворот. А тут увидал, как вы, ваши милости, мимо дома скачете. Выбежал на улицу, насилу успел. Да только, как вас остановить? Вот я и выскочил на дорогу. – Полно, вставай, – Оливье отстегнул от пояса кошелек, мягко коснувшись второй рукой руки дяди, пытавшегося ему помешать, и кинул мальчишке. – Держи, этого должно хватить, чтоб купить новую корову и быка, еще останется. Парень налету поймал кошелек, живо сунул за пазуху, крепко прижав к груди, не веря своему счастью. И со всех ног пустился прочь. – Матери все отдай, слышишь? Проверю! – крикнул сквозь смех Оливье ему вдогонку. – Вот ведь шельмец, и не поблагодарил, будто кто за ним гнался. – Вам не стоило этого делать, – с легким укором заметил Огюст племяннику. – Пустяки, дядя, – улыбнувшись пожал плечами Оливье. – Мальчишка тронул меня, а семья, очевидно, и впрямь бедствует. – Я бы вернул им имущество. Давно велел Антуану не применять право «мертвой руки». Странно, что он ослушался. – Видите ли, сударь, – едва уловимая тень легла на лицо Оливье, – есть нечто более странное. Но сейчас нам нужно спешить, герцог ждет нас. Дома я вам подробно все изложу. Несмотря на заминку, Оливье с дядей вовремя прибыли к месту сбора. Двор замка герцога де Барбе, где собрался цвет окрестного дворянства, пестрел щегольскими нарядами кавалеров и дам. Гомон людских голосов перемежался заливистым лаем собак и нетерпеливым фырканьем лошадей. По лестнице стремительно спустился видный мужчина лет тридцати пяти в элегантном черном костюме и с роскошным белым плюмажем на шляпе, поприветствовав присутствующих взмахом руки. Появление герцога вызвало еще большее оживление и было встречено фанфарами доезжачих. Он вскочил на крепкого испанского мерина, которого подвел конюх, цепким взглядом живых темных глаз окинул гостей, моментально выхватил вновь прибывших и направил коня им навстречу: – Граф де Бражелон, граф де Ля Фер… – герцог поочередно поклонился дяде и племяннику, после чего обратился к Оливье: – Добро пожаловать в наши края, сударь! Ваш дядя много о вас рассказывал. Леса Куси славятся на всю Францию, но, смею надеяться, охота в Орлеанэ вас не разочарует. Приглашаю вас разделить ее со мной. – Почту за честь и рад знакомству, герцог! – ответил Оливье, тоже кланяясь. – Леса в Пикардии, и правда, знатные. А здешние места я знаю едва ли не лучше: я рос в Бражелоне. Охотиться в этих краях доводилось, так что я весь в предвкушении. – Тогда не мешкаем! Супруге я вас представлю перед тем, как мы с вами заслушаем доклад егерей, а гостям – во время обеда, – с этими словами герцог подал знак выдвигаться. Вновь затрубили фанфары, и цветистая шумная кавалькада, эскортируемая плотно сбитой стаей гончих, выехала из ворот замка. Всадники стали на опушке леса широким полукругом. Егеря по очереди выступали в центр, чтобы доложить об увиденном ими ранним утром. Первый не встретил никого, второй заметил только группу олених, третьему попался молодой олень возрастом чуть меньше года… На каждое из этих сообщений герцог де Барбе разочарованно покусывал губу и делал нетерпеливый жест рукой. Наконец, один из егерей сообщил герцогу о свежем следе крупного оленя лет семи. – Что скажете, граф? – обратился герцог к гостю. – То, что надо! – Не могу не поддержать ваш выбор, сударь, – одобрительно кивнул Оливье. – Это будет достойный противник! Остальные охотники расположились на краю подлеска, чтобы при необходимости помешать оленю выйти из периметра охоты. Пегая лавина грифельно-синих гончих** хлынула вглубь леса, замерла наготове. На след навели ищейку, которая вскоре подняла зверя. Звонкий многоголосый лай собак и рев фанфар взлетели над деревьями. Охота началась. Оливье мчал рядом с герцогом во весь опор, с упоением отдавшись погоне. Часть приглашенных азартно скакала следом, стремясь не пропустить финал. Часть, включая большинство дам, осталась ждать на перекрестке в центре леса. Но и спустя несколько часов грациозный и величественный зверь не спешил признавать себя побежденным. Он лишь на мгновение мелькнул меж деревьев и снова скрылся, уходя в отрыв. И тут молодые гончие метнулись в сторону, старые опытные псы глухо тявкнули, стая растерянно остановилась и опустилась наземь. Все разом смолкло. – В чем дело? – недовольно молвил герцог, опять покусывая губу и нехотя осаживая лошадь. – Думаю, наш олень хитрит, – Оливье остановил коня и, склонившись, указал на один из следов. – Взгляните, он сделал здесь петлю и пересек след однолетки, чтоб сдать собакам его. А сам вернулся немного назад и резко бросился вбок. Молодняк едва не увязался не за тем, старшие собаки их остановили, но теперь вся стая сбилась со следа. – Шодене!*** – коротко крикнул герцог, окликая самую опытную гончую с тонким чутьем. Пес тут же встал, отделился от остальных собак, несколько раз пробежал из стороны в сторону и, напав на нужный след, с призывным лаем бросился вперед. Вся стая мгновенно сорвалась за ним. Травля возобновилась. Теперь олень то уводил собак вдаль, почти «сходя со слуха», то приближался вновь… Оливье летел сквозь лес, пригнувшись к шее коня, слившись с лошадью в едином ритме, стремясь нагнать передовых собак. Пульс яростно бился в висках, глаза горели предвкушением скорой добычи. Разгоряченный погоней, он не замечал ни ставший колючим воздух, ни ветки, хлеставшие до крови щеки, ни высокий кустарник, раздиравший одежду. Конь под графом перескакивал буераки, едва касаясь копытами земли. Не отставал только герцог, неистово трубя в свой рог. Олень из последних сил стремился к пруду, чтобы, проломив истончившийся от оттепели лед, укрыться в камышах и стать недоступным. Ему оставался один, последний, рывок, за которым ждало спасение. Но тут поджидавшие на берегу доезжачие набросили новую стаю оленю наперерез «по-зрячему», и та принялась теснить его от пруда. Было далеко за полдень, когда герцог с Оливье, наконец, настигли оленя. Обессилевший, но все такой же гордый и прекрасный он стоял, еще пытаясь взбрыкивать, окруженный кольцом собак. Гончие с остервенением кидались на зверя, то приближаясь, то чуть отступая. Барбе подал знак гостю, уступая ему финальный удар, а сам протрубил призыв, собирая остальных охотников. Почти тут же поляна огласилась всеобщим криком: «У-лю-лю!» Оливье соскочил с коня и невольно засмотрелся на благородного зверя с широкой грудью и могучими раскидистыми рогами, шерсть которого отливала темной медью в мягких солнечных лучах. Раж от безудержной гонки разом спал, его сменил прилив непрошенного сострадания. Олень достойно боролся за жизнь и заслуживал ее. Охоться граф в своих владениях один, он бы, вероятно, поддался порыву и отпустил зверя. Но здесь хозяин не он, а собаки и охотники ждут награды. Оливье заглушил сожаленье, приблизился, крепко схватил оленя за левый рог и молниеносно всадил кинжал ему под лопатку. Зверь рухнул тяжелой безжизненной массой. Охотники протрубили победу, собакам скормили требуху оленя, смешанную с хлебом и молоком. Вереница охотников повернула к замку, где им предстояло щедрое угощение. Граф де Бражелон ехал с гостями чуть позади, чтобы не мешать племяннику беседовать с герцогом. – Поздравляю, граф, блестящий удар! – обратился Барбе к Оливье. – Благодарю за возможность его нанести! – Оливье ответил учтивым поклоном. – Клянусь богом, сударь, зрелище того стоило! Так что скорее я благодарен вам, – рассмеялся Барбе. – Держу пари, за обедом вас еще ждут комплименты гостей. А вы, я вижу, страстный охотник! – Охота у нас в крови еще от Куси. И с тех пор, как я хозяин Ля Фера, она не на шутку меня увлекла. В особенности охота на оленя. В этом я отличаюсь от отца, он предпочитал кабана. Ангерран де Ля Фер был воином прошлой эпохи и любил поединок лицом к лицу с грозным зверем. Оленя же считал слишком пугливым. – А вам на кабана хаживать не доводилось? – Доводилось. В нашем роду мужчина не считался таковым, пока не взял этого зверя. Когда мне исполнилось восемнадцать, я как-то гостил в Ля Фере, и мы с отцом пошли на кабана. – Кабана взяли вы? – Взял, – просто ответил Оливье. – Мне хотелось доказать, что я – достойный сын моего отца. Доказать и ему, и себе. Нынче многое переменилось. Доказывать больше не нужно. Во всяком случае, не на охоте. Теперь она для меня скорей развлеченье, каковым ей и положено быть. А на кабана охота слишком дикая и кровавая, гибнет много собак. Да и я не в праве собой рисковать, я еще не дал наследника роду. С оленем же нужна стратегия, в его запасе немало уловок. Это захватывает! – Соглашусь, олень требует силы ума. Что вы прекрасно продемонстрировали, разгадав его хитрость. – Без такого пса, как ваш Шодене, нам бы это мало помогло. Какой нюх! И с вашей стороны, сударь, было мудро поставить еще одну стаю на подступах к пруду. Иначе зверь бы ушел. Охота была превосходной, я получил истинное удовольствие! – Оно обоюдно, граф, и я искренне этому рад! – Не скрою, я тоже, – Оливье улыбнулся, выдержал паузу и спросил. – Герцог, мой дядя тепло о вас отзывается и считает вас своим другом. Поэтому позволю себе просить совета. Скажите, где бы я мог найти честного и грамотного человека, которому можно доверить управление поместьем? Герцог ответил вопросительным взглядом. – У меня есть основания полагать, что управляющий графа де Бражелона нечист на руку, – пояснил Оливье. – Мне в скором времени предстоит вернуться в Ля Фер, а дядя в одиночку не справится. Его домен остро нуждается в твердой руке. – Понимаю. Я дам вам письмо к моему поверенному в Блуа. Он человек надежный и подберет вам кого-то, на кого вы сможете положиться. Буду счастлив оказать эту услугу и графу де Бражелону, и вам. (*) Согласно «праву мертвой руки» феодал имел право изъять после смерти крестьянина часть его имущества (обычно — лучшую голову скота, лучшую одежду) или ее стоимость в деньгах. (**)Здесь отсылка к окрасу одной из древнейших французских охотничьих собак - голубой французской гончей. Сочетание мелких черных и белых пятнышек придает ее шерсти серовато-синий оттенок. (***) От французского "chaud-de-nez" - дословно: "горячий на нюх" или просто "нюхач".
stella: Вернем истинное имя герцогу де Барбе!
Лея: Черубина де Габрияк пишет: Оливье соскочил с коня и невольно засмотрелся на благородного зверя с широкой грудью и могучими раскидистыми рогами, шерсть которого отливала темной медью в мягких солнечных лучах. Раж от безудержной гонки разом спал, его сменил прилив непрошенного сострадания. Олень достойно боролся за жизнь и заслуживал ее. Охоться граф в своих владениях один, он бы, вероятно, поддался порыву и отпустил зверя. Но здесь хозяин не он, а собаки и охотники ждут награды. Оливье заглушил сожаленье, приблизился, крепко схватил оленя за левый рог и молниеносно всадил кинжал ему под лопатку. Зверь рухнул тяжелой безжизненной массой... *** – Кабана взяли вы? – Взял, – просто ответил Оливье. – Мне хотелось доказать, что я – достойный сын моего отца. Доказать и ему, и себе. Нынче многое переменилось. Доказывать больше не нужно. Во всяком случае, не на охоте. Теперь она для меня скорей развлеченье, каковым ей и положено быть. А на кабана охота слишком дикая и кровавая, гибнет много собак. Да и я не в праве собой рисковать, я еще не дал наследника роду. С оленем же нужна стратегия, в его запасе немало уловок. Это захватывает! Эти два отрывка, ИМХО, прекрасно характеризуют Оливье: сострадание, скромность, чувство долга, интерес к интеллектуальной, а не "звериной" стороне охоты. Черубина де Габрияк пишет: искра гнева вспыхнула где-то внутри, разрослась, накатила жаркой волной, перед глазами встала темная пелена. Граф с силой сжал карандаш и вздрогнул от резкого треска. Оливье секунду удивленно рассматривал обломки в своей руке, а затем бросил на стол. Так не годится! На службе Оливье прекрасно себя контролировал. Но сейчас затронут близкий ему человек, и чувства стали брать верх. Отец такого не допускал: в делах они – плохой советчик. Сыну тоже нужно учиться сохранять трезвость ума, чтобы судить обо всем непредвзято и беспристрастно. А эта вспышка гнева предвещает другую, более серьезную и трагическую... Черубина де Габрияк, спасибо!
Черубина де Габрияк: Лея, спасибо отзыв. Вижу, что задумки читаются.
Черубина де Габрияк: stella пишет: Вернем истинное имя герцогу де Барбе! Ты же знаешь, что у меня на переводчиков "зуб". Профессиональная деформация.
Ленчик: Черубина де Габрияк, спасибо! Такой прямо-таки эстетический кайф!) Да-да, задумки и намеки весьма читаемы, особенно когда знаешь, к чему оно все приведет. Черубина де Габрияк пишет: Пегая лавина грифельно-синих гончих Очень красиво! "Очень интересно, но ни фига не понятно" Душа просит подробнее о собаках, как минимум, ради тех читателей, кто не силен во французском поздне-средневековом собаководстве
Черубина де Габрияк: Ленчик пишет: Черубина де Габрияк, спасибо! Такой прямо-таки эстетический кайф!) Ленчик, и тебе спасибо за отзыв. Тронута. Нелегко далась глава, много инфы пришлось перелопатить. И приятно осознавать, что усилия были не напрасны. Ленчик пишет: Да-да, задумки и намеки весьма читаемы, особенно когда знаешь, к чему оно все приведет. Поскольку мы все здесь пишем, могу признаться, что охота была здесь предлогом для того, чтоб полнее раскрыть характер героя и дать все эти намеки. Изначально я не планировала в этой главе охоте много внимания уделять. Но пришлось рыть источники, в основном французские, чтоб понять сие действо и уяснить для себя, почему мне здесь нужен олень, а не иной зверь. Да и на будущее, понимание не лишним будет, так как все мы знаем, что охота в жизни нашего графа занимает, прямо скажем, не последнюю роль. Когда села выписывать, чем же его могла привлекать именно охота на оленя, то эпизод неожиданно чуть-чуть разросся. Ленчик пишет: Душа просит подробнее Ну раз просит... Как говорили "по просьбам трудящихся", я там добавила еще одну сноску. А для наглядности, речь идет об вот этих друзьях. Они и сейчас сохранились. Только редко встречаются. По фото не особо скажешь, как по мне, но считается, что они отливают в синеву. Вот здесь о них можно почитать: https://www.kommersant.ru/doc/4683679 А кому совсем интересно, то тут про французские породы собак в целом: https://vokrugsobak.ru/francuzskie-porody-sobak/
stella: А я тебе не зря о пуделе говорила! Барбет - его предок. Спасибо за подробную сцену охоты - поучительный материал. Теперь вспомнила, каким источником сама пользовалась: это книга де Фуа об охоте.))) Интересно, что у нас по-соседству обитает совершенно очаровательная гончая из больших гасконцев. Надо поговорить с ее хозяином . И бигля позавчера встретила: его хозяину польстило, что я правильно определила породу. Вообще, содержать в доме гончую в городских условиях - глупость, если у тебя нет рядом, за забором, конюшни и лугов вокруг.
Grand-mere: Спасибо Оливье (и автору) за сострадание к животному. В целом чувствуется очень солидная "подкладка" под всем содержанием главы. Только вызвали сомнение карандаши. Как мне казалось, для письма они стали использовать несколько позже; некие их подобия применялись пока лишь для рисования. От описания блюд графской кухни просто слюнки текут. Великолепны поэтичные пейзажные штрихи!
stella: Само название «карандаш» пришло с востока и в переводе означает «черный камень» или «черный сланец». Считается, что история создания карандаша началась с XIV века, когда появился «итальянский карандаш», который представлял собой глинистый черносланцевый стержень, завернутый в кожу. Позднее сланец был заменен порошком из жженой кости, замешанным с растительным клеем. Линии, нарисованные этим карандашом, были насыщены цветом. А вот прародителями карандаша считаются свинцово-цинковые и серебряные палочки, состоящие из куска проволоки, которую иногда припаивали к ручке, их называли «серебряными карандашами». Писать такими инструментами было тяжело, так как нельзя было исправить уже сделанное, да и линии выходили не особо четкими. История карандаша С XVI века в истории карандаша наметились изменения, именно тогда для ведения записей начали использовать графит. За короткое время он стал настолько популярен, что европейские залежи «черного мела» отрабатывались очень быстро. Это продолжалось вплоть до открытия месторождения графита в Кемберленде (Англия). Тогда монархом был издан указ, в котором запрещалось вести добычу «черного мела» дольше полутора месяцев в год и вывозить его за границу. Поэтому весь графит того времени в Европе имел контрабандное английское происхождение, а цены на него взлетели до небес. В то же время французами был придуман «парижский карандаш», состоящий из черной сажи и светлой глины, отличавшийся особой мягкостью. Сначала графит использовался в виде палочек только для рисования, а с появлением у них обертки, и для письма. В трактате о минералах Конрада Геснера 1565 года находится первое описание карандаша из графита, вставленного в дерево. История карандаша Первое массовое производство деревянных карандашей было организовано в Германии. Нюрнбергские производители стали применять смесь графита, серы и клея. Качество таких карандашей было хуже, чем из чистого графита, зато цена снижалась в разы. Этому также способствовала неоднородность состава стержня, а порой в середине он и вовсе отсутствовал. История карандаша претерпела кардинальные изменения в конце XVIII века, когда французский изобретатель Николя Жак Конте предложил использовать для производства карандашных стержней смесь, в состав которой входили, помимо графита, сажа, глина, крахмал и вода. После объединения компонентов, их следовало обжечь. При этом изменение пропорций входящих в состав глины и графита, позволяло получать грифели разной твердости. С увеличением графита стержень становился мягче и темнее, а при возрастании количества глины – тверже и светлее. Всего через полвека существовало почти двадцать способов изготовления черных стержней на основе графита. К примеру, сейчас их двадцать один. История карандаша Практически одновременно с Конте свой карандаш из смеси глины и графита придумал австриец Йозеф Гардмут. Он имел собственную фабрику по изготовлению керамической посуды, где применялись тигли из этой смеси. В России к истории создания карандашей приложил свою руку М.В. Ломоносов, именно он организовал производство деревянных карандашей в Архангельской губернии. Он же вывел дневную норму для одного мастера, равную 144 штукам и называемую гросс, которая используется и в наши дни во все мире. В 1869 году американец А.Т. Кросс создал первый механический карандаш, поместив графитный стержень в металлическую трубку и создав приспособление для его выдвижения. Взято отсюда https://xn----dtbjalal8asil4g8c.xn--p1ai/kantstovaryi/istoriya-karandasha.html
Grand-mere: Первый документ, в котором упоминается деревянный карандаш, датирован 1683 годом. В Германии производство графитных карандашей началось в Штайне под Нюрнбергом в 1719 году. Немцы, смешивая графит с серой и клеем, получили стержень не такого высокого качества, но по более низкой цене. В 1758 году в Штайне обосновался столяр Каспар Фабер, открывший в 1761 году небольшую мастерскую по производству карандашей, что послужило началом истории фирмы ныне известной как Faber-Castell. click here
Grand-mere: Даже если неточность и вкралась в текст (подобное и у Мэтра случалось), это не умаляет его достоинств.
Черубина де Габрияк: stella пишет: А я тебе не зря о пуделе говорила! Барбет - его предок. Да я ж не говорю, что зря.)) Ну не вижу я нашего графа с ним. stella пишет: Спасибо за подробную сцену охоты - поучительный материал. И тебе спасибо за отзыв. Я там создала тему о псовой охоте и поделилась тем, что могу предложить с переводом. stella пишет: Теперь вспомнила, каким источником сама пользовалась: это книга де Фуа об охоте. ))) Мне попадался только отрывок из нее. stella пишет: Сначала графит использовался в виде палочек только для рисования, а с появлением у них обертки, и для письма. В трактате о минералах Конрада Геснера 1565 года находится первое описание карандаша из графита, вставленного в дерево. Спасибо. Опередила меня. Я помню, что проверяла и находила сведения о деревянных карандашах, которыми писали. Что позволило мне его использовать. Получается, есть расхождения в источниках.
Черубина де Габрияк: Grand-mere , спасибо за отзыв и ремарки. Grand-mere пишет: От описания блюд графской кухни просто слюнки текут. Я старалась вызвать этот эффект. Как раз, когда жила во Франции, полюбила рыбу. Например, судак, которого, к примеру, в Ростове-на-Дону валом, во Франции считается элитной рыбой и его очень сложно купить. Когда там спрашивала его у продавцов на рынке, мне говорили, что его разметают шеф-повара престижных ресторанов. Но иногда удавалось ухватить и мне. Сама впервые попробовала и оценила его в ресторане. Теперь, когда у нас на просьбу сделать мне филе судака, я слышу: "Вы на котлетки?" , впадаю в легкий ступор. Говорю: "нет, я слегка обжариваю и подаю с апельсиновым соусом". Тогда таращатся на меня. Вообще, принцип французской кухни в отношении рыбы и мяса - минимум термической обработки. И главное - не пересушить! ну и соус какой-нибудь эдакий. Grand-mere пишет: Великолепны поэтичные пейзажные штрихи! Спасибо! С этим сложности были. Но учусь понемногу.
stella: Черубина де Габрияк , а вот про сложности с судаком во Франции - это интересно, потому что бабушка моя. в бытность родителей в Париже, очень часто покупала судака. Она очень здорово готовила рыбу вообще, у нее рецепты были еще из Лоева (это белорусский город). И она добавила рецепты уже из Франции, но без апельсинового соуса. В моем детстве апельсины и мандарины - это новогодние радости. В Израиле судака тоже редко увидишь, но и цена - мамочки.((( Зато рыба разная и вкусная. И готовят на гриле.
Черубина де Габрияк: stella пишет: но и цена - мамочки во Франции рыба вообще дорогая. А судак стал модным, потому за ним гоняются. Приехали б в Ростов, там его, что грязи. Я так понимаю, здесь он водится на стыке рек и моря. А во Франции мне говорили о нем, как о речной рыбе. А цитрусовые я люблю в соусах, в десертах всяких. А вот в качестве фруктов- умеренно.
stella: Судак - речная рыба. Хищная при том.))
Черубина де Габрияк: stella пишет: Судак - речная рыба. Хищная при том.)) Знаю, что хищная. Но он распространен именно в Приазовье в устье Дона, например.
Кэтти: Черубина де Габрияк , спасибо за доставленное удовольствие. Тут все тонкости уже обсудили. Повторяться не буду. Я вот подумала. Истории Мари и Оливье могли происходить именно так даже если бы они не встретились и не женились. Это параллельные жизненные истории. Интересные сами по себе, вне контекста об их тайном браке и грядущем пополнении...
Черубина де Габрияк: Кэтти, спасибо за отзыв. Думаю, мы все пишем изначально для собственного удовольствия, но стремимся доставить удовольствие читателю. Кэтти пишет: Интересные сами по себе, вне контекста об их тайном браке и грядущем пополнении. Согласна, что личности они оба интересные, потому и захотелось их поближе свести. Кэтти пишет: Это параллельные жизненные истории. Вот прям исключительно параллельно не обещаю. Мне интересно их пересечь. И роль, как ты говоришь "грядущего поколения", как раз в этом. А иначе у нас будет два отдельных фика.
L_Lada: Черубина де Габрияк , вроде все уже сказали, потому просто - Эх, помню, в Париже рядом с нашей гостиницей раз или два в неделю по утрам был рыбный базар. Вот это было зрелище!
stella: L_Lada , французы в булочной или на базаре - это настоящий спектакль. Насладилась в Руане.
Черубина де Габрияк: L_Lada , мерси. Французского рынка не хватает очень.
Черубина де Габрияк: Глава 16. Управляющий графа де Бражелона, замок в Витре и нечаянная встреча На другой день после охоты Оливье поехал в Блуа. Первым делом он посетил счетную палату, где узнал средний урожай зерна в округе, от которого зависел размер шампара, и цены на лес в провинции. Как и предполагал граф, они оказались несколько выше тех, что Антуан внес в счетные книги. Разница была не настолько велика, чтобы бросаться в глаза, но общая сумма набегала приличная. Помимо этого в книгах значились расходы на проведение в имении различных работ, которые явно выполнены не были. Самым же вопиющим был случай с семьей Корбен, говоривший о том, что Антуан зарвался. Управляющего нужно было менять. Поэтому, выйдя из счетной палаты, Оливье отправился в контору поверенного герцога де Барбе и заручился обещанием стряпчего подыскать достойного кандидата. Вечером после ужина дядя и племянник долго сидели в кабинете, просматривая счета и обсуждая положение дел. Оливье подробно рассказал о своих догадках. Сомнений в нечестности Антуана у графа де Бражелона больше не осталось. За управляющим послали. Граф де Бражелон сел на свое место за столом, на котором лежали раскрытые счетные книги. Трепещущее пламя свечей качалось на стенах густо-красными отблесками, отчего все предметы в комнате отбрасывали резкие тени. Оливье расположился в кресле в углу кабинета и собрался наблюдать. Огюст с удивлением отметил, что племянник неуловимо преобразился. Молодой человек выбрал место в тени и казался непринужденным, но в его манере держаться сейчас читалась спокойная властность. Все говорило о том, что он приготовился действовать так, как потребуют обстоятельства. Огюст отчего-то вдруг вспомнил одного из предков Ля Феров из рода Куси, Тома де Марля, прозванного за необузданный нрав «бешеным волком». Именно на волка сейчас походил Оливье. Но на волка иного склада: невозмутимого, хладнокровного, того, что издревле считался символом чести и справедливости. «Мальчик молод еще, но мужает на глазах. То, как он обошелся с парнишкой, и охота у герцога хорошо это показали. Оливье рожден главенствовать и становится больше похож на своего отца, чем на сестру, как это было в детстве. Кровь Ля Феров берет в нем верх», – отметил про себя Бражелон не без легкого сожаления, которое пока не мог себе объяснить. Вошел Антуан. Было видно, что он озадачен тем, что его позвали в столь неурочный час, но старается не показать. Управляющий поклонился, поднимая голову, наткнулся глазами на книги и беспокойно передернул плечами. Следом поймал на себе испытующий взгляд Оливье и снова непроизвольно поежился. – Ваша милость желали меня видеть? – обратился управляющий к хозяину. – Да, Антуан, – ответил граф де Бражелон. – Вчера нам встретился сын Андре Корбена, умершего с месяц назад. Положение семьи крайне тяжелое. Я ведь запретил применять право «мертвой руки». То, что вы ослушались, весьма меня удручает. – Но таковы вековые устои, зачем их нарушать? Если вам не нужна скотина, пусть семья внесет плату деньгами. Все доход вам, он лишним не будет, – в голосе Антуана звучали угодливые интонации. Бражелон поморщился, подумав: «А ведь Антуан неприятный тип! Странно, что я этого не замечал». Обманутое доверие и, как следствие, разочарование заставили по-новому взглянуть на того, кого, казалось, он знал не один год. А выходит, был полон иллюзий. Оливье внимательно смотрел и слушал, ничего не упуская, но никак не реагировал. – Если мои крестьяне обнищают, я только проиграю. Мой долг сеньора – беречь тех, кто дает мне доход. Завтра же верните Корбенам добро! – распорядился граф де Бражелон, хотя запись, на которую Оливье указал ему в счетной книге, не оставляла сомнений в том, какой последует ответ. – Невозможно, ваша милость, – замялся управляющий. – Дело в том, что они околели. – Оба животных сразу? – с показным удивлением переспросил Бражелон. – А в чем причина? – Не ведаю, сударь, – Антуан облизнул губы, скосив при этом глаза в сторону Оливье. Подобная настойчивость в расспросах была для графа де Бражелона не свойственна. А присутствующий при разговоре молчаливый племянник хозяина по-видимому начинал внушать управляющему все большую тревогу. И он счел нужным добавить: – Семья-то бедная, какой там уход за скотиной? Может, хворой была. – И вы не известили меня, Антуан? Ведь дело серьезное! А если это спровоцирует падеж всего поголовья? – Не думаю, я осматривал стадо. Больше хилых особей не выявил, – управляющий нервно моргнул. Огюст заметил, как при этих неловких попытках управляющего вывернуться пальцы рук Оливье, свободно лежащих на подлокотниках кресла, несколько раз сжались в кулаки. Сам же Бражелон был в затруднении. Он нисколько не сомневался, что Антуан юлит. Но как доказать? Привыкнув доверять управляющему, Огюст испытывал неловкость оттого, что был вынужден ловить слугу на вранье. А углубляться в дебри цен и налогов, приходов и расходов вовсе не чувствовал себя способным. Он озадаченно посмотрел на племянника и обнаружил, что непринужденность Оливье улетучилась. Глаза потемнели и стали свинцово-синими. Он весь подобрался, вскинул руку, привлекая внимание дяди: – Сударь, с вашего позволения… Повернулся к управляющему и спокойно спросил: – Скажите, Антуан, какую сумму вы присваиваете ежегодно? Антуан, не ожидавший столь прямого вопроса, вздрогнул, неловко отступил на пару шагов и пролепетал: – Я не понимаю… – Бросьте! Понимаете, – голос Оливье звучал ровно, но сухо и отрывисто. – Я навел справки в счетной палате. Все сверил. Вы кладете в карман не менее семисот ливров. В год. А якобы околевшие бык с коровой – это минимум сто ливров сверх этой суммы. Вы выгодно их продали? Щеки управляющего пошли красными пятнами, а затем кровь отхлынула у него от лица, и оно стало землисто-серым. Вместо ответа Антуан только хватал воздух ртом. – Вы ведете себя, как браконьер, – продолжил Оливье тоном, окрасившимся дрожью металла. – А браконьеров вешают. Благодарите Бога, что мы не в Ля Фере, я бы вас вздернул! Но можно отвезти вас в Блуа. В суд королевский. От этих слов племянника по коже графа де Бражелона пробежал неприятный холодок. На мгновение ему почудилось, что в кабинете сейчас сидит не Оливье, а неумолимый и неприступный Ангерран де Ля Фер. Мужа сестры Огюст всю жизнь побаивался. Невзирая на то, что на его памяти даже не было случая, чтобы тот повысил голос. Как не повысил его сейчас и Оливье. Тем страшнее прозвучала из его уст угроза, и тем разительнее было в этот момент сходство сына с отцом. Бражелон слегка качнул головой, прогоняя наваждение. Хоть он знал, что его сестра была в браке счастлива, оказаться в одной комнате даже с призраком зятя, Огюст желанием не горел. Управляющий же затрясся всем телом, упал на колени и взмолился, обращаясь к хозяину: – Ваша милость, не губите! Четверо мальцов у меня подрастают, одни расходы от них. Да еще старшая дочь на выданье. И ведь не красавица, без хорошего приданого кто возьмет? Бес попутал. Я искуплю, отработаю, только пощадите! Вид слуги, валяющегося у него в ногах, вызвал у графа де Бражелона жалость с налетом презрения. Антуан же, заливаясь слезами, всячески взывал к снисходительности хозяина, клялся детьми и божился впредь служить верой и правдой. В конце концов Огюст почувствовал себя до предела вымотанным этим неприятным разговором и совершенно не в состоянии принять какое-либо решение. Потому лишь бессильно махнул рукой, взглядом давая знать племяннику, что предоставляет ему полную свободу действий. Оливье чуть кивнул, показывая дяде, что понял его, и произнес, обращаясь к управляющему: – Антуан, благодарите его сиятельство за то, что он согласен не преследовать вас за содеянное. У вас есть неделя, чтобы вернуть последнее жалованье и сумму, украденную за прошлый год, включая стоимость якобы околевшей скотины. После духу вашего с семейством в имении быть не должно. В противном случае, вы знаете, что вас ждет. Подите прочь. Управляющий немедленно понял, что дальнейшие мольбы не имеют смысла, поднялся и, то и дело кланяясь, задом попятился к выходу из кабинета. Когда за Антуаном закрылась дверь, Огюст несколько мгновений изучающе вглядывался в лицо племянника, как если бы видел его впервые, а затем задумчиво произнес: – Оливье, давеча вы опасались, что не созданы для роли влиятельного сеньора. А по-моему, вы отлично справляетесь. – Дядя, мне слышится в ваших словах скорее укор, нежели одобрение. Вы вероятно считаете, что я не вправе был так говорить с Антуаном. Прошу вас, простите. Я у вас в гостях и искренне сожалею, если каким-то образом… Огюст не дал Оливье закончить: – Не извиняйтесь, мой мальчик! У меня в мыслях не было вас упрекнуть. Вы разрешили ситуацию, с которой я бы не справился. Напротив, я от всей души вам признателен, – Бражелон взял короткую паузу, а после добавил: – Все же не могу не спросить… Скажите, вы в самом деле могли бы осудить человека на смерть? Оливье некоторое время собирался с мыслями, глядя, как тонкие огненные языки жадно лижут дрова в камине. А затем ответил, тщательно взвешивая смысл, который вкладывал в каждое слово: – Дядя, видите ли, мне вчера совсем не хотелось убивать оленя. Но таков установленный порядок вещей, и в этом не было бессмысленной жестокости. Охота позволяет регулировать число особей в наших лесах, а добытая дичь дает нам пропитание. Как есть различие между охотником и браконьером, так и судья отличается от убийцы. Судья обязан одинаково судить всех, как судил бы самого себя. Приговор должен быть справедлив, даже, если суров, а кара – заслуженной. Право высшего суда мне досталось в наследство. Поверьте, я предпочел бы этим не заниматься, а выращивать, скажем, тюльпаны. Но судьба выбрала за меня, и долг есть долг. Если понадобится, я исполню его,– закончил Оливье уже твердо. Огюст снова внимательно взглянул на племянника и почти сразу отвел глаза, затуманившиеся нежной грустью. Ему внезапно до боли зримо представилось, что судьба Оливье отнюдь не будет тихой и спокойной. Какие бури ожидают эту пылкую и цельную натуру? Ценой потери каких иллюзий суждено ей пройти свой жизненный путь? Если б знать хотя бы, что отыщется та, что станет для Оливье таким же преданным другом, каким была для его отца Изабо. Бражелон плеснул себе вина в бокал, отхлебнул, чтобы избавиться от комка в горле, накрыл руку племянника своей и заговорил неспеша, стараясь не выказать волнения: – Во время разговора с Антуаном вы слишком живо напомнили мне вашего отца, – и, заметив, как радостно вспыхнули при этих словах глаза Оливье, Огюст печально покачал головой: – Знаю, как вы хотите быть во всем на него похожим… Но ваш отец прожил суровую жизнь, наложившую на него отпечаток. Она ожесточила его. Ваша матушка любила мужа и принимала его таким, каким он был. Но для вас графиня подобной судьбы не желала. Мальчик мой, вас всегда отличала душевная тонкость… Не растеряйте то ценное, что заложено в вас природой. Огюст ласково провел рукой по волосам Оливье, тот внимательно взглянул на дядю и очень тихо промолвил: – Я подумаю над вашими словами, дядя. *** Март пролетел незаметно. Новый управляющий прибыл через несколько дней. Он оказался толковым, быстро все схватывал. Так что Оливье не пришлось тратить много усилий на то, чтобы ввести его в курс дел. Молодой человек проводил время с дядей, охотился с герцогом де Барбе, общение с которым доставляло Оливье неподдельное удовольствие. Граф даже пару раз принял приглашение и побывал на балу в замке герцога, рассудив, что, возможно, найдет свою судьбу именно здесь. Но чуда, увы, не случилось. Девицы на выданье в Орлеанэ мало отличались от тех, что встречались ему и ранее. Они точно так же были в меру милы, в меру красивы, в меру воспитаны, в меру не глупы… Но именно эта умеренность во всем представлялась ему слишком пресной, а их безупречность – пустой и безжизненной. Они ни в чем не уступали Катрин де Ля Люссе, ни в чем ее не превосходили. Но коль скоро сердце Оливье молчало, а жениться было необходимо, то какая, черт возьми, разница, на которой из них? Лучше уж покориться выбору отца – сыну дурного он не желал. Значит, так тому и быть. Внутренне почти приняв неизбежное, Оливье стал собираться обратно в Ля Фер. Ранним утром в начале апреля он сердечно простился с дядей и выехал в сторону Витре: перед возвращением предстояло еще заехать в беррийский замок. Тамошний управляющий был загодя извещен письмом о приезде графа. Оливье пустил коня неспешной рысью. Молодой человек отправился в путь, едва стало светать, рассчитывая преодолеть шестнадцать с лишним лье еще до скончания дня, и сейчас никуда не торопился. Гримо мелкой рысью трусил позади. Легкий ветерок овевал прохладой и бодрил, разгоняя остатки паутины вязкой сонливости. Небыстрая езда и пустынная дорога располагали к раздумьям, и Оливье, в который раз, мыслями возвращался к так озадачившим его словам дяди. Что имел в виду граф де Бражелон? От чего хотел предостеречь племянника? Оливье восхищался отцом, и, сколько помнил себя, считал его образцом дворянина и примером для подражания. Эти чувства в сыне лишь обострились с тех пор, как Ангерран де Ля Фер покинул этот мир. Но теперь выходит, что матушка не хотела ему той же судьбы, что была у отца. Почему? Сказанному дядей молодой человек полностью доверял: Бражелон, как и все в их семье, говорил только правду. Но постичь до конца суть его замечания Оливье пока был не в силах, а к той беседе они не возвращались. Если б только было возможно поговорить с матерью! В том, что она его слышит с небес, Оливье нисколько не сомневался. Но вот как услышать ее? Ответ, похоже, придется искать самому. Оливье оторвался от размышлений и окинул взглядом местность вокруг. На исходе ночи все вокруг было монотонным и тихим. Дорога плавно вилась меж полей, задумчивый лес на горизонте пробуждался от грез. Но вот лучи восходящего солнца пронзили сиреневую дымку и разом залили сочными красками пейзаж, наполнив его щебетом птиц. Весна уже всецело властвовала над природой. Зазеленели поля, на деревьях лопнули почки, выпустив на волю молодые клейкие листья. И совсем уже скоро густые кроны запушит душистая россыпь цветов. Ближе к вечеру серебристым клинком впереди сверкнула река с нависшим над ней утесом, где стоял готический замок. Оливье въехал на мост, соединяющий оба берега Эндра, и теперь горделивое здание будто парило над ним. Граф удивленно оглядывал устремившиеся в небо отвесные стены. Они были белоснежными, без малейших следов копоти. Как такое было возможным? Дядя предупредил, что после пожара замок отстроить едва ли удастся. А тот выглядел совершенно нетронутыми огнем. Таким, каким Оливье запомнил его в свой последний приезд, еще в отрочестве, лет десять тому. Граф поехал к главному входу вдоль крепостной стены с могучими контрфорсами (*) и семью сторожевыми башнями, соединенными галереей. И чем ближе к воротам, тем более далекой от идиллии становилась картина. Башни, как и когда-то, грозно щетинились бойницами, но те давно стали бесполезными: стена местами была сильно разрушена, местами – вовсе обвалилась, а сквозь расщелины в руинах прорывался вездесущий плющ. Мост через ров был опущен, решетка поднята, ворота отворены. Запирать их больше не было нужды. Когда-то стена надежно защищала сам замок, дома обслуги, часовню, мастерские и хозяйственные постройки. Но от стены мало что осталось, а за шесть лет, что замок простоял заброшенным, все здесь пришло в запустение, и обитатели внутреннего двора перебрались в соседнюю деревню. Только жилище управляющего избежало печальной участи. Оливье без труда его определил и направился туда. Управляющий ждал, граф наскоро поел и сразу пожелал осмотреть замок. Управляющий прихватил фонарь со свечей и вместе с Гримо последовал за хозяином. Со стороны внутреннего двора здание являло собой зрелище, резко отличавшееся от того, что Оливье видел с моста. Здесь сомневаться в том, что замок пережил чудовищное бедствие, не приходилось. Крыша во многих местах проломилась от огня, кое-где сохранились только балки стропил, похожие на торчащие наружу ребра ужасного зверя, которому вспороли брюхо. Замок мрачно взирал на мир пустыми глазницами стрельчатых окон, а белый камень над ними покрывали угольные полосы сажи там, где когда-то бушевало вырвавшееся наружу пламя. Донжон, ранее примыкавший к правому крылу, был полностью обрушен. Оливье только сейчас понял, что должен был его увидеть на подъезде к замку, но, завороженный красотой величественного строения, не обратил внимания на отсутствие главной замковой башни. Правда, в Витре, в отличие от Куси или Ля Фера, донжон не был огромным, а едва превышал сам замок. – Мне никогда не забыть тот злосчастный день. Госпожа графиня как раз гостила в Бражелоне. Пожар начался в донжоне внезапно, ближе к ночи, – пояснил управляющий. – Река, должно быть, вызвала оползень пород в холме под ним. Башня стала понемногу проседать и крениться, но глазу это было незаметно, и мер не предприняли. Пока однажды в погребах не выпал факел из ослабевшей скобы, от него огонь и пошел. Дул ужасный ветер, небо из черного сделалось красным. Люди высыпали на улицу и стояли беспомощные, не проронив ни звука. Простите, сударь, мы ничего не могли сделать. – Я не виню вас. Если ветер раздул пожар, справиться с ним было уже нельзя, – ответил Оливье. Перед его глазами сейчас, как наяву, предстало зловещее видение багрового зарева, разрывающего ночную мглу. – Подняться внутрь можно? – поинтересовался граф – Да, центральная лестница из камня, она не пострадала. И помешала перекинуться огню. Сохранилось несколько комнат, что выходят на реку, и «синяя» спальня на третьем этаже. А с этой стороны в помещениях все выгорело. Со временем рухнул сам донжон и часть крепостной стены. Хозяйка в Бражелоне так и осталась жить, пока не умерла. Здесь только сторожа, да я с семьей. Оливье уже почти не слушал. Быстро шагнул к двери, с усилием толкнул ее, ступая в свое исчезнувшее детство, поглощенное огнем навсегда. И сразу устремился по лестнице к уцелевшему островку той благословенной поры – спальне матери, где впервые увидел свет. Сердце билось часто-часто. Так, что Оливье едва мог дышать. Звук его шагов гулко ударялся о камень, звенящим эхом разносясь по пустынному зданию. Граф едва задерживал взгляд на зияющих дверных проемах, морщился, как от боли, и даже не заглядывал в продуваемые сквозняками залы с вздыбленными остатками выгоревшего паркета и лохмотьями гобеленов, почерневшими от огня. Осматривать это не было ни сил, ни смысла. Не останавливаться, скорее наверх. Оливье достиг третьего этажа и замер перед закрытой дубовой дверью, переводя, наконец, дух. В этот момент подоспели и слуги. – Погодите, ваше сиятельство, я отворю вам, – управляющий достал ключи. – В замке, сами изволите видеть, и ветер гуляет, и дождь льет нередко, зимой так и снег залетает. А тут мы, как можем, порядок поддерживаем. Слуга отпер дверь и отступил, пропуская хозяина. Оливье вошел. И сразу невероятное, нереальное ощущение тихого покоя и умиротворения накрыло его и окутало целиком. Все заботы, сомненья на время ушли, будто мать незримо присутствовала здесь. Граф огляделся. В комнате, казалось, ничто не изменилось: потолок с выступающими мощными балками, высокая кровать с тяжелым синим пологом, широкий мраморный камин, пара кресел, мозаичное окно, колыбель… Вот только колыбели здесь быть не могло. Оливье гостил здесь в одно время с матерью перед самым отъездом в коллеж и на тот момент давно спал в кровати в собственной спальне. Да и когда он еще был младенцем, колыбель всегда стояла в комнате кормилицы. – Откуда здесь это? – удивленно поинтересовался хозяин, кивнув в сторону люльки. – Мы собрали здесь кое-какие уцелевшие вещи – бюро, дрессуар с кухни – чтоб не пропали. На случай, если ваше сиятельство пожелает что-то забрать. И колыбель перенесли, мало ли? Она хорошо сохранилась, может еще послужить. Вещь дорогая, из ценного дерева, не для прислуги… – Хорошо, я подумаю, что со всем этим делать, – неопределенно пожал плечами Оливье, которому не терпелось остаться одному. – Можете идти к себе, я побуду здесь. Управляющий поклонился, подошел к камину, намереваясь зажечь свечи в высоких бронзовых канделябрах. Но хозяин знаком остановил его: – Не нужно, камина будет достаточно, – графу не хотелось сейчас слишком яркого света, который разрушил бы магию единения с матерью, создаваемую царящим в спальне уютным полумраком. – Я вижу, у вас здесь запас дров? – Мы протапливаем комнату время от времени, иначе плесень…. – Хорошо. Ступайте, вы мне больше не нужны. Гримо сам растопит камин, а после спустится к вам взять холодного мяса, сыра и немного вина. Увидимся утром, я посмотрю счетные книги имения. Когда Гримо вернулся, неся поднос со съестным, то нашел хозяина крепко спящим. Оливье не дождался ужина и уснул сладким, безмятежным сном, сидя на полу на медвежьей шкуре, прислонившись спиной к изножью кровати. Ближе к утру он в полудреме перебрался на постель, позволив Гримо стянуть с себя сапоги, и проснулся только, когда уже совсем рассвело. Оливье приоткрыл глаза и сквозь ресницы увидел, что через оконный витраж в комнату косою лентой струятся сумеречные лучи. И в этом тусклом потоке солнечного света почти осязаемо прорисовывается миниатюрная женская фигурка, сидящая у окна. А ее склоненное над колыбелью лицо скрывают ниспадающие в беспорядке белокурые локоны, мерцая розоватым золотом на утреннем солнце. «Мама!»– слово, уже готовое сорваться с уст Оливье, застыло на его губах. Нет, женщина, которую он видел, хоть и напоминала чем-то едва уловимым мать, была совсем юной. А покойная графиня родила сына, будучи гораздо старше. Женщина у окна скорее походила на ту, которая уже не раз являлась ему во снах, но лица которой ему все никак не удавалось увидеть. Может сейчас? Молодой человек принялся вглядываться, окончательно открыл глаза, и… видение, задрожав, бесследно растаяло. В комнате, кроме Оливье, был один Гримо, который спал в кресле у камина и тотчас вскочил, едва хозяин пошевелился. Граф отправил слугу вниз за горячей водой, чтобы умыться и привести себя в порядок. После чего встал сам, подошел к люльке, качнул, провел по ней рукой. Остатки кружева, когда-то белоснежного, почти истлели. Оливье смог расправить пальцами один кусок тончайшего батиста. Тот пожелтел и стал совсем прозрачным, но в изящном плетении ажура все еще можно было различить шитый гладью их фамильный герб. А вот впитавшая сейчас солнце резная древесина не рассохлась, а была плотной, гладкой на ощупь и приятно грела ладонь. Колыбель и в самом деле еще вполне можно использовать. Да на что она Оливье? Если только это не знак… И раз видел Оливье не мать, то, быть может, она дала сыну взглянуть на ту, что предназначена ему? И в этом заключался ответ на мучившие Оливье вопросы? Но у мадемуазель де Ля Люссе волосы темные… В этот момент вернулся Гримо. Через полчаса граф, гладко выбритый и, как всегда, безупречно подтянутый, спустился к управляющему и после завтрака стал разбирать счета. Оливье было достаточно бегло пролистать приходно-расходные книги, чтобы удостовериться, что, в отличие от Бражелона, здешним управляющим дела ведутся безупречно. Оливье, не откладывая, решил отправиться в дорогу. Перед отъездом он велел принести себе чернила, перо, бумагу и сел за письмо к дяде. В нем молодой человек подтвердил плачевное состояние замка и то, что его восстановлением заняться не планирует. По крайней мере, в настоящий момент. Но вот память о том, что принадлежало одной из ветвей его предков, хотел бы сохранить. А для этого перевезти камни разрушившегося замка из Витре в Бражелон, чтобы построить там часовню на границе владений. Организацией всего этого он поручал заняться управляющему в Берри, которому оставлял соответствующие указания и необходимые средства из дохода от поместья. Дядю же Оливье просил подыскать архитектора. Оливье на секунду задумался, приписал еще несколько строк, скрепил письмо своей печатью, велел управляющему отправить его с первой же почтой и выехал в Ля Фер. *** Под Орлеаном навстречу графу из-за поворота, вздымая клубы пыли, выехала золоченая карета, запряженная четверкой лошадей, мчавшихся быстрой рысью. Карету сопровождали двое всадников. Поравнявшись с экипажем, Оливье скользнул взглядом по дверце, и что-то кольнуло в сердце, а место давнего удара в затылке снова заныло. Граф непроизвольно придержал коня: он узнал золотые сквозные ромбы на червленом поле герба Роанов. Оливье определенно что-то связывало с этой семьей, и в карете вероятно находится кто-то хорошо ему знакомый. Карету еще не поздно догнать. Граф легко потянул повод, заводя коня на вольт, чтоб развернуться. (*) Контрфорсами называют выступающие части стен, усиливающие их и поддерживающие в нужных местах.
stella: Сцена дознания управляющего в Бражелоне напомнила мне сцену у Фуке, когда д'Эрбле допрашивал Тоби. Ты дала возможность графу построить часовню в Бражелоне намного раньше, чем это было в каноне? Но Бражелон еще не совсем ему принадлежит, не рановато ли он ведет себя, как хозяин? Мне все же кажется, что это не свойственно деликатному Оливье. Мне этот момент представляется бестактным по отношению к еще живому Бражелону. А в остальном все очень обстоятельно и зримо.
Черубина де Габрияк: stella пишет: Сцена дознания управляющего в Бражелоне напомнила мне сцену у Фуке, когда д'Эрбле допрашивал Тоби. Интересно. Не помню совсем. Ты ж знаешь, "Виконта" я перечитываю очень точечно - слишком там все болезненно закрепилось в сознании. stella пишет: Но Бражелон еще не совсем ему принадлежит, не рановато ли он ведет себя, как хозяин? Мне все же кажется, что это не свойственно деликатному Оливье. Мне этот момент представляется бестактным по отношению к еще живому Бражелону. Не думала, что будет смотреться бестактно. Я воспринимала именно как возможность что-то сохранить и для дяди в том числе, как память о наследии предков по материнской линии. Витре Оливье уже унаследовал от бабки, матери его матери и Бражелона. Но пользуется только доходом от замка. А камни для часовни скорее дар дяде, я так это видела. Оливье же наоборот в предыдущей главе высказывает надежду, что дядя женится еще и оставит Бражелон собственному наследнику, а не ему. В остальном у меня много чего раньше, чем в каноне, но я использую. Потому да, раньше. stella пишет: А в остальном все очень обстоятельно и зримо. Спасибо.
Черубина де Габрияк: Замок, который я "определила" Атосу в качестве "бабушкиного". Это замок с подходящим именем Рауль в Берри, правда, в Шатору. Вот картинки, в том числе план с крепостной стеной и донжоном, которых уже нет. Спальни сейчас тоже нет. На экскурсию туда пускают периодически, так как в более современном здании рядом, века XIX, находится префектура. В моем описании он немножко развернут на местности по отношению к реке, как мне было удобнее. Внутри тоже, конечно, не 100% соответствие. Витре во Франции несколько. Самая подходящая деревенька сейчас слилась с другой - Сент-Ипполит и носит теперь это название. Но я смотрела по карте, она чуточку выбивается из исторического Берри в сторону Тура. Ничего примечательного я в ней не нашла.
stella: Знаешь, белый дом на холме в окружении платанов - это Бражелон.)) Но там изначально не было так много строений и донжона. Мне Бражелон представляется творением времен Франциска 1. А тут до века 18 куча укреплений оставалось.
Черубина де Габрияк: stella пишет: Знаешь, белый дом на холме в окружении платанов - это Бражелон.)) Что ты! Ну конечно знаю. Но замки в принципе на холмах строили, как правило, так легче оборонять было. И белые навскидку из самых известных: Шамбор, Шенон, Шенонсо... Да и замок Блуа тоже. Бражелон я воспиринимаю уже ближе к особняку. А тут 12-13 век и реконструкция в 15-м. Готика, одна их разновидностей.. stella пишет: А тут до века 18 куча укреплений оставалось. Ну я не имела в виду, что это тот самый замок. Не называйся он Рауль, что показалось забавным, я б его сюда и не приносила. Ну и красив. Ты ж художник, с натуры рисовала. Вот и мне нужна была натура, чтоб описать. Хотя я корректировала под свои нужды. Пожара в замке, что на фото не было. Постройки у меня сохранились, просто заброшены, раз замок нежилой. У себя я обрушила донжон, местами крепостную стену и всякое по мелочам Шатору - крупный город, у Дюма на него ни намека. Витре - село и немного не там, если Витре-Сент-Ипполит - это оно. Был бы в Витре замок, еще и подходящий под описание, можно было бы говорить.
L_Lada: Я слышу речь не мальчика, но мужа... (с) Черубина де Габрияк ,
Кэтти: Черубина де Габрияк ,Витре или Витри? Что то запамятовала я...
Черубина де Габрияк: Кэтти пишет: Черубина де Габрияк ,Витре или Витри? Что то запамятовала я... Открыла пьесу, на всякий случай: Vitray dans le Berry. Думала,, что игрек дает в сочетании с "а" - "э" + й. Но только общаласьс французам, у которого фамилия заканчивается на "ay" - все-таки просто "э". L_Lada пишет: Я слышу речь не мальчика, но мужа... (с) Глубокое вам мерси. ( папа любил так говорить. Не знаю, сам придумал или услышал).
L_Lada: Черубина де Габрияк пишет: сам придумал или услышал). Прочитал. В "Борисе Годунове" Пушкина. И/или услышал в опере. Мой папа тоже это часто говорил.
Luisante: Черубина де Габрияк, спасибо за продолжение Глава очень понравилась, хорошо прописаны и вплетены разные мелочи и детали, которые важны и для сюжета, и для видения характеров героев. Картинка легко рисуется перед глазами. Все логично выстроено и перетекает из одного в другое с соответствующим эмоциональным фоном. Хочу выделить то, что, на мой взгляд, особенно удалось передать, цитаты специально порезала: Черубина де Габрияк пишет: мне вчера совсем не хотелось убивать оленя. Черубина де Габрияк пишет: таков установленный порядок вещей, и в этом не было бессмысленной жестокости. Черубина де Габрияк пишет: судья отличается от убийцы. Судья обязан одинаково судить всех, как судил бы самого себя. Задумка с видением хороша, и понятно, для чего это было сделано. Но, если честно, немного разочаровала. Мне кажется, что если бы вместо незнакомки была мать, то было пронзительно и тонко, подчеркнуло бы романтичность графа, его юность, печаль и ностальгию. Но замысел автора есть замысел автора)).
Кэтти: Luisante , а мне понравилось" видение:"Трактуй как хочешь: То ли забытая Мари де Роан, то ли предстоящая Анна. Ведь у Анны тоже будет ребенок. Пусть и после сцены на охоте и не от Оливье.
Черубина де Габрияк: L_Lada пишет: Прочитал. В "Борисе Годунове" Пушкина. И/или услышал в опере. Не, точно не в опере. Папа у меня при огромной начитанности классическую музыку не воспринимал, увы. Но стараниями дедушки меня в музыкальную школу определили. Вот "Годунова" не помню. В университете дополнительной специальностью в диплом вместо второго языка литературу поставили. И усиленно накачивали ею от античности до наших дней. И русской и мировой. Это я Дюма помню близко к тексту. А многое даже из того, что читала, благополучно уже забыла. А ведь могла и пропустить. Все прочесть просто нереально было. Ну или как "Отверженных" за два дня.
Черубина де Габрияк: Luisante ,спасибо за отзыв. Luisante пишет: Глава очень понравилась, хорошо прописаны и вплетены разные мелочи и детали, которые важны и для сюжета, и для видения характеров героев. Картинка легко рисуется перед глазами. Все логично выстроено и перетекает из одного в другое с соответствующим эмоциональным фоном. Стараюсь этого добиться. И бета чутко следит за тем, чтобы сохранить меру. Это ей, а то она в тени, но ее заслуга немалая в качестве финального текста: Luisante пишет: Хочу выделить то, что, на мой взгляд, особенно удалось передать, цитаты специально порезала: Охота у герцога так подробно была описана именно для этого. Ее изначально в планах не было. Но собирая материал, я послушала еще и ответы тех, кто хранит во Франции эту традицию разным зооактивистам (сознательно не употребляю здесь словосочетание "защитники животных"). Luisante пишет: Мне кажется, что если бы вместо незнакомки была мать, то было пронзительно и тонко, подчеркнуло бы романтичность графа, его юность, печаль и ностальгию. Но замысел автора есть замысел автора)). Граф, конечно, мог видеть портреты матери, когда сам он едва родился, но с колыбелью вряд ли. И автор обещал увязывать две сюжетные линии, которые сейчас идут параллельно.
L_Lada: А мне кажется, что главное в видении не столько то, кого граф увидел, сколько то, в ком он это видение узнает. Увы. И, похоже, уже вот-вот.
L_Lada: Черубина де Габрияк пишет: Все прочесть просто нереально было. Ну или как "Отверженных" за два дня. Знакомая ситуация. Глотали не жуя.
Черубина де Габрияк: stella пишет: Сцена дознания управляющего в Бражелоне напомнила мне сцену у Фуке, когда д'Эрбле допрашивал Тоби. Полезла, прочла. Любопытно. Этот эпизод не помнила совсем. Но выходит Арамис как раз в последнюю минуту не захотел вести допрос. А зря выходит. Фуке все дело провалил. Но некоторая параллель есть. Спасибо, что напомнила эпизод
stella: Черубина де Габрияк . мне кажется, что Арамис понял, что берет на себя слишком много, не будучи лицом официальным. Он предпочел смотреть на все со стороны, наблюдая Фуке и будучи готовым вмешаться. А ведь поведение Фуке должно было ему многое сказать и о многом предупредить.
Кэтти: stella , Арамис , заявленный у Дюма как хитрец, интриган и тонкий знаток слабостей человеческой натуры и умело на этом играющий, ИМХО прокалывается именно тогда когда сталкивается с человеческой порядочностью, верностью принципам, прямотой. Это у него и с Фуке и с Портомом происходит и , даже с Атосом. И это после 35 лет Дружбы . Именно так , с большой буквы. И это тем более странно, что самому Арамису эти качества присущи изначально. Особенно в отношении людей, которые ему дороги. Но, ради карьеры, он их в себе душит. И других начинает судить по себе, изменившемуся.
Luisante: Кэтти пишет: а мне понравилось" видение:"Трактуй как хочешь: То ли забытая Мари де Роан, то ли предстоящая Анна. Ведь у Анны тоже будет ребенок. Пусть и после сцены на охоте и не от Оливье. Кэтти, на мой взгляд, для читателя трактовка одна - это забытая Мари, а вот граф через некоторое время поймет его по-своему - ошибочно. L_Lada пишет: А мне кажется, что главное в видении не столько то, кого граф увидел, сколько то, в ком он это видение узнает. L_Lada, полностью согласна.
stella: Не знаю, меня, например, это видение никак не умилило, показалось притянутым за уши по случаю колыбельки. Я сразу подумала: ну, раз колыбель сохранилась, будет куда Рауля положить.)) Но у меня свое видение и разрушенного замка, и спальни, потому как писала об этом. И потом - я циник, меня трудно пробрать.
stella: Кэтти , тут не об Арамисе, в общем-то, просто ассоциация вылезла, но ты права в том, что Арамис ставит на карту дружбу, как пешку в шахматах. Но Атоса ему не переиграть, потому что граф видит все как бы сверху, заранее видит возможный конец игры. Он и намекнул Арамису, что нельзя принимать бриллиант человечности за камень простого упрямства.
L_Lada: stella , а разве видение непременно должно умилять? Как по мне, наоборот. Видения, за редким исключением, - это наваждение, морок, даже соблазн. В данном случае я увидела именно это. Ну явно же не на ту, на какую надо, чашу весов гирька.
stella: L_Lada , я вижу по-своему всю эту историю. И не верю в нее. Я не сентиментальна. Поэтому мне нравятся в ней только определенные моменты, а не сама задумка. И Шеврез для меня навсегда останется Шевреттой, со всеми вытекающими результатами, как бы не оправдывали ее фикрайтеры и историки.
Черубина де Габрияк: stella пишет: И Шеврез для меня навсегда останется Шевреттой, со всеми вытекающими результатами, как бы не оправдывали ее фикрайтеры и историки. stella , дорогая, да за ради Аллаха. Почему ты все время используешь слово "оправдывать"? Ты герцогиню видишь по-своему, начитавшись дворцовых сплетен я - по-своему. Как и любого другого человека. Тут всего лишь фантазия на тему: как все могло бы быть, если бы... stella пишет: И потом - я циник, меня трудно пробрать. А кто-то разве хотел? Хочешь щеголять своим цинизмом - щеголяй. Меня хамство героев не впечатляет ни в каком виде, я просто предпочла промолчать. stella пишет: я вижу по-своему всю эту историю. И не верю в нее. А сколько таких историй, в которые не верю я, оооо! L_Lada пишет: stella , а разве видение непременно должно умилять? Как по мне, наоборот. Видения, за редким исключением, - это наваждение, морок, даже соблазн. В данном случае я увидела именно это. Ну явно же не на ту, на какую надо, чашу весов гирька. Все куда банальнее: при амнезии всегда есть попытки вспомнить. stella пишет: Я сразу подумала: ну, раз колыбель сохранилась, будет куда Рауля положить.)) Надо будет, так и положим.
L_Lada: stella пишет: я вижу по-своему всю эту историю. И не верю в нее. stella, я в данном случае вообще не про историю, а исключительно про видение как таковое. В это явление я верю и отношусь к нему очень настороженно. Черубина де Габрияк пишет: при амнезии всегда есть попытки вспомнить. Дело в том, что я не увидела этой попытки, сорри, при всей ее банальности. Оливье не может помнить Мари над колыбелью, потому что не успел узнать о ее беременности. К слову - свою мать над колыбелью он тоже помнить не может. Так что в моем восприятии получилось не воспоминание, а именно видение средневзвешенной блондинки, подсвеченное стремлением иметь наследника. Особенно если учесть, что обратный отсчет пошел, просто слышно, как тикает. Вот реакция на карету с гербом - это да, это попытка вспомнить.
Черубина де Габрияк: L_Lada пишет: Дело в том, что я не увидела этой попытки, сорри Не всегда читатель видит то, что вкладывает автор, так бывает. И разные читатели разное видят. L_Lada пишет: К слову - свою мать над колыбелью он тоже помнить не может. Сейчас психологи считают, что ребенок помнит мать даже до рождения. Но герой там спохватился, что нет, не мать. Хотя обстановка располагала подумать о ней: помнить мать не может, но зная, чья спальня, на уровне сознания логично, чтобы первая мысль была о матери. Но да, я вкладывала здесь чуть больше метафизики. Она в фике возникла непроизвольно с того момента, как в него "влез" "Роман о Розе". Не скрою, мне понравилось и дальше с этим играть. Вот говорю об этом с большей осторожностью. Кстати, вы сейчас мне подали еще одну идею. Но очень на попозже по сюжету. Круг нужно будет замкнуть
L_Lada: Черубина де Габрияк пишет: Не всегда читатель видит то, что вкладывает автор, так бывает. И разные читатели разное видят. Именно. И чем больше вариантов такого вИдения, тем лучше. Черубина де Габрияк пишет: психологи считают, что ребенок помнит мать даже до рождения. Помнит. Но вот такой конкретно картинки он помнить не может - он же не видел ее над колыбелью со стороны. А младших братьев-сестер у него не было. Впрочем, это уже вряд ли нужное копание. Скорее, в себе. Дело в том, что о ребенке и том, что он помнит, я буквально на днях думала в связи с Раулем. Где-то писали, что его зацикленность на Луизе - проявление наследственного пристрастия к блондинкам. Не уверена в наличии такого пристрастия даже у самого графа, но это ладно. Мне кажется, у Рауля, помимо весьма вероятной случайности, это скорее не наследственность от отца, а подсознательное воспоминание о матери. Все-таки он был с ней до трех месяцев. Ну а дальше уже ход мыслей перекинулся на эту вашу сцену.
Черубина де Габрияк: L_Lada пишет: Помнит. Но вот такой конкретно картинки он помнить не может - он же не видел ее над колыбелью со стороны. Помнить не может. Но представить может? Или нет? А кроме матери он, вероятно, уже когда-то представлял другую женщину, нет? С учетом начала фика. Она ведь у него уже есть, как ни крути. Это ведь может быть воспоминанием не о том, что уже реально было в прошлом, а о своих мечтах о будущем. Но мечтах чуть беолее конкретных, чем просто "надо жениться и обеспечить наследника роду". А если набраться наглости (это я о себе) - сейчас буквально в голову пришло, пока писала - и вспомнить, что Атос у Дюма видел то, что произошло в Джиджелли? Так ли абсурдно будет предположить, что он мог увидеть таким образом то, что происходит с Мари? Увидеть, но не вспомнить. Тут ведь символ, а не что-то материальное. L_Lada пишет: Мне кажется, у Рауля, помимо весьма вероятной случаности, это скорее не наследственность от отца, а подсознательное воспоминание о матери. Все-таки он был с ней до трех месяцев. Не исключено. Я уже много раз писала, что главная проблема Рауля в отсутствии - пусть и по объективным причинам - матери. И никакие кормилицы мать не заменят. Мордаунт нам наглядный пример. Он помнил ее, хотя видел лишь мельком. Но тогда логично предположить, хоть в каноне, хоть в моем фике, что мать Атоса была блондинкой. Это в дополнение к вышесказанному.
L_Lada: Черубина де Габрияк пишет: А если набраться наглости (это я о себе) - сейчас буквально в голову пришло, пока писала - и вспомнить, что Атос у Дюма видел то, что произошло в Джиджелли? Так ли абсурдно будет предположить, что он мог увидеть таким образом то, что происходит с Мари? Увидеть, но не вспомнить. А причем тут наглость? Я ведь именно об этом - увидеть, а не вспомнить. Видение, а не воспоминание. Джиджелли было видением. Пожалуй, не буду пока развивать эту мысль. Надо посмотреть, что будет дальше. Черубина де Габрияк пишет: логично предположить, хоть в каноне, хоть в моем фике, что мать Атоса была блондинкой. Очень может быть. Просто я не вижу оснований утверждать, что у него была склонность именно к блондинкам. Дело не только в Атосе, я в принципе считаю, что двух раз мало для того, чтобы делать выводы о наличии закономерности. С Раулем другая ситуация, там проблема не в количестве дам, а в не вполне здоровой зацикленности, что располагает подумать о причинах. А в отношении Атоса обе дамы сами проявляли инициативу. Одна - не будем показывать пальцем - так и вовсе поставила его перед фактом. Это о каноне, но и ваш фик в этом смысле не далеко ушел.
Luisante: Еще раз про видение, дамы)). На мой взгляд, всё просто. Почему он подумал, что это мать? Потому что он был в доме своего детства, вспоминал и думал о матери, логично, что это вылилось в видение. Колыбель он увидел в комнате. Тут нет вопросов. Предметы и события, с которыми соприкасается человек, часто становятся "участниками" и снов, и видений, и иной раз вообще непонятно, как они там оказались, но здесь явно не этот случай. Затем почему это оказалась другая женщина? Потому что, да, другая женщина в его жизни действительно была. И тут, я считаю, речь не идет о попытке вспомнить, а скорее о том, что у него отложилось на подкорке. А на подкорке у него отложилось "Я вас прошу, родите мне сына!" из главы 21 "Непогода". Вот так сложилась картинка.
Черубина де Габрияк: L_Lada пишет: А причем тут наглость? Наглость, потому что пока отвечала, вспомнила, что подобные вещи у Дюма были. L_Lada пишет: Видение, а не воспоминание Ну скажем смесь попыток вспомнить и видение чего-то, что есть, но о чем он знать не может. Хотя я разложила с сугубо материальной точки зрения, почему оно могло возникнуть. Я тоже не хочу забегать вперед, но видение миледи, у которой был сын - неизвестно от кого, но точно не от Атоса - мне кажется м-м-м малоподходящим. Тем более ее еще в сюжете нет. С ней ничего не связывает, что могло бы трансформироваться в подобный образ. L_Lada пишет: и вовсе поставила его перед фактом В смысле перед фактом? Если я верно поняла, о какой даме речь, то в каноне четко сказано, что в "комнате священника горел свет", когда кое-то туда заглядывал. А в этом случае, это кое-кто с темноты на свет ничего не видел, а граф прекрасно видел все. И я еще ни в одном фильме, где это положено по сюжету, женщину за мужчину ни приняла. Как не извращались режиссеры. Не говоря уже о том, что мне в отношении графа неприятна мысль, что воспользовались тем, что он якобы был пьян, спал и пр. А он опомнился, когда все уже случилось. Я как-то больше наблюдала то, что мужчина в этом случае раздраженно стряхивает с себя раньше И друзья мужчины мне подтвердили. Но в смысле инициативы у меня в фике все строго по канону: все сама, сама, сама... Luisante , я не буду цитировать весь пост, просто скажу что согласна. Скорее видение в чистом виде было, когда я добавила в главу "Хозяин" то, что в звездах на небе он увидел "канделябры в бальной зале". И параллель с турниром в реале у Мари и во сне у Оливье у дяди. Сейчас две сюжетные линии в силу созданных обстоятельств разорваны, но не делать между ними такие вот связки, тоже не совсем верно.
Черубина де Габрияк: L_Lada пишет: Вот только граф у нас что-то начал хронически оленей жалеть. И зачем вообще охотиться с такими нежными чувствами? Вопрос риторический. Я поясню относительно своего фика. У себя я описывала несколько иные мотивы. Это не "нежные чувства", а дань уважения к достойному противнику. Плюс это мне давало зацепку для разговора с дядей в этой главе. По сюжету охота, как таковая, мне здесь не была нужна, она - всего лишь предлог. И граф говорит для чего нужна охота, как необходимо и правосудие. Меня навели на эти мысли и параллели комментарии реальных охотников в одном из видео. В какой-то мере это ответ и зоозащитникам и тем, кто оправдывает преступников, только на том основании, что это - женщина. Вторая тема, тема правосудия, как можно предположить, будет развиваться. Но она не может возникнуть "из ниоткуда", в тот момент, как граф увидит клеймо (думаю, про клеймо, с учетом канона - это не спойлер).
Лея: Черубина де Габрияк, спасибо за продолжение! И вы, и Luisante ("Правосудие") как бы написали "приквелы" к семейной трагедии графа де Ла фер, показали его стремление совместить справедливость и милосердие, правосудие и человечность. Что же касается нежных чувств, то да, у графа было нежное сердце, и это, ИМХО, скорее плюс чем минус. "Чувствительное сердце - разбитое сердце" Привожу цитаты из ДЛС – Но если я хорошо понял, мы их всех перебьем? – спросил Арамис. Атос вздрогнул и побледнел. – Придется, черт возьми! – отвечал д’Артаньян. – Я долго думал, нельзя ли избежать этого, но, признаюсь, ничего не мог придумать. – Что же, – сказал Арамис, – положение такое, что разбирать не приходится. Как же мы будем действовать? – У меня есть два плана, – отвечал д’Артаньян. – Первый? – спросил Арамис. – Если мы окажемся там вчетвером, то по моему сигналу (а этим сигналом будет слово «Наконец!») каждый из нас вонзит свой кинжал в грудь ближайшего солдата. Четыре человека будут убиты, и шансы почти сравняются: нас будет четверо против пяти. Эти пятеро могут сдаться; тогда мы их свяжем и заткнем им рты. Если же они будут защищаться, то мы убьем их. Но может случиться и так, что наш хозяин изменит свое намерение и пригласит только меня с Портосом. В таком случае, делать нечего, нам придется действовать быстрее и поработать каждому за двоих. Это будет немного труднее и произведет шум, но вы держитесь наготове со шпагами в руках и бегите на помощь, как только заслышите шум. – Ну а если они уложат вас? – спросил Атос. – Невозможно! – заявил д’Артаньян. – Эти пивные бочки слишком тяжелы и неповоротливы. Кроме того, Портос, наносите удар в горло; такой удар убивает сразу и не дает даже времени крикнуть. – Великолепно! – сказал Портос. – Это будет славная резня. – Ужасно! Ужасно! – повторял Атос. – Ах, какой вы чувствительный, Атос! – сказал д’Артаньян. – Точно вам не приходилось убивать в бою! Впрочем, мой друг, – прибавил он, – если вы находите, что жизнь короля не стоит этого, я умолкаю. Хотите, я сейчас же пошлю сказать Грослоу, что нездоров? – Нет, – сказал Атос, – вы правы, мой друг; простите мою слабость. *** Д’Артаньян оглянулся на товарищей. Портос был беззаботен, как будто дело шло об обыкновенной игре. Атос был бледен, но горел решимостью. Арамис отирал пот, выступивший на лбу. Восемь часовых стояли на своих постах: четверо в комнате короля, двое у внутренней двери и двое у той двери, через которую вошли наши друзья. Увидев обнаженные шпаги солдат, Атос улыбнулся: резни не будет, будет поединок.
Черубина де Габрияк: Лея, спасибо за отзыв. Лея пишет: И вы, и Luisante ("Правосудие") как бы написали "приквелы" к семейной трагедии графа де Ла фер, показали его стремление совместить справедливость и милосердие, правосудие и человечность. Да, вы верно поняли замысел. Лея пишет: Что же касается нежных чувств, то да, у графа было нежное сердце, и это, ИМХО, скорее плюс чем минус. "Чувствительное сердце - разбитое сердце" Согласна. Он попытается себя в "броню" заковать после пережитой драмы. А сейчас мне нужно выписать характер человека с тонкой натурой, но способного, однако, на поступки, заложенные каноном. Лея пишет: Привожу цитаты из ДЛС Спасибо, что напомнили такие важные описания для понимания характера Атоса.
Кэтти: Может не очень в тему. Замок Дампьер не так давно выкупил врач, по моему англичанин , или англоговорящий француз.Он реставрировал гостевой дом, а сейсас идет реставрация самого замка.
Черубина де Габрияк: Кэтти , может и не очень, но любопытно, спасибо. Пошла смотреть. Хороший врач, однако.
Черубина де Габрияк: Глава 17. Королевская воля Ночью Мари уже почти привычно разбудил толчок ребенка. Молодая женщина положила руку на живот, в ладонь немедленно ткнулся новый пинок. Мари сонно потянулась, перевернулась на бок и чуть разомкнула веки. Движения ребенка прекратились. В камине, мерцая, догорали подернутые золой поленья. Наполненную серым полумраком комнату время от времени озаряли последние яркие всполохи. Мари понемногу осваивалась с пока еще новыми для себя ощущениями, но когда малыш затихал, происходящее с ней опять казалось чем-то не вполне реальным. Особенно в момент пробуждения, когда разум балансировал на грани грез и действительности. Сон улетучился. Мари села, спустила ноги с кровати. Соприкоснувшись ступнями с прохладой пола, она зябко вздрогнула, переступила на мягкий ворс ковра и укутала плечи шалью. Поднялась, подошла к окну, провела рукой по стеклу и попыталась разглядеть сквозь щели ставен, не брезжит ли рассвет. Ночная мгла была плотной. В черном небе высоко висело блеклое пятно луны, вокруг него проблескивали редкие бусины звезд. Мари прислушалась: Лувр был окутан глухой тишиной – ни звука… Как долго Оливье нет рядом! В ее сознании он постепенно становился силуэтом, размытой тенью, лишенной материальности. Его спокойная улыбка, плавные, размеренные жесты, взгляд – внимательный, открытый, теплый – все виделось Мари уже не так отчетливо, а словно через пелену. Она как будто слепла. С каждым днем дымка делалась гуще, а дорогие черты растворялись в ней. И проступал уже совсем неясный образ, неуловимый, будто мотылек… Стремишься не спугнуть, а он вдруг – фрр!.. И упорхнул… Рассыпался на множество фрагментов. Ты силишься их удержать перед глазами, но те неумолимо гаснут друг за другом, вот как сейчас каминные уголья… А что, если она не любит больше Оливье? Любовь ушла, и на губах лишь горечь послевкусия… И не было ли все случившееся с ними сном? Их встреча, их венчание, их ночь… Как же хрупки воспоминания! Все мимолетно, зыбко… Все, что было… Будет ли еще? Вот ее рука легла ему в ладонь, и у нее на пальце в лунном свете заалел рубин… Вот Оливье едва коснулся шеи, и тяжесть медальона опустилась ей на грудь, а по спине волною побежал неизведанный ранее упоительный трепет... Вот свечи запылали под сводами часовни, и старый пастырь соединил в морщинистой руке их руки: «Quod Deus junxit homo non separet»(1)… А вот свеча погасла, пол уплыл из-под ног Мари, а сама она уткнулась лицом в шею мужа, ощутив, как в ямке над его ключицей напряженно бьется вена… А затем… Щеки Мари обдало жаром. Пусть она не видела, но чувствовала все, как прежде. Она быстро нащупала под сорочкой и сжала медальон, взялась за перстень и повернула камнем наружу.. Нет, все на месте, все не сон, а явь. Она ведь любит… Любит! Что за блажь? Как она могла в том усомниться? Затихший было ребенок, немедленно отозвался на волнение матери очередным толчком. «Quod Deus junxit homo non separet»… Но их ведь разлучили! Кто? Зачем? А если Оливье не едет оттого, что разлюбил он? Ответа у нее не было. Но их с Оливье еще не родившийся ребенок уже был. Его движения день ото дня становились все отчетливее. Надо было что-то решать! Только что? Страшилась ли Мари гнева отца? Без сомненья, иначе бы давно все рассказала. Отец будет в ярости… Ну и пусть! Пусть… Он ничего не сделает. Брак был тайным и без контракта… Но ведь законным! Была консумация… и ребенок, он скоро появится! Даже если отец и рассердится, расторгнуть брак уже не в его власти! Граф де Ля Фер знатнее Люина, а в богатстве может с ним соперничать. Нужно только набраться храбрости и все рассказать. Гнев отца она выдержит. Зато отец отыщет Оливье, привезет к ней и все наладится. Даже если Оливье не любит ее больше, он ей муж! Вернуть его любовь она сумеет, нужно просто, чтобы он был с ней. Как некстати уехал отец! Придется удалиться от двора в отцовское имение Кузьер и ждать его возвращения там. Только как просить об отставке Анну сейчас, после случившегося? Как покинуть свою королеву, свою госпожу и подругу? Мари сжала пальцами виски, стремясь унять бесконечный, изматывающий рой мыслей. Устало зевнула, вернулась в постель, долго ворочалась с боку на бок, но под утро уснула. *** С тех пор, как Людовику отправили известие о том, что его надежды на скорое рождение наследника тщетны, окружение Анны замерло в напряженном ожидании. Так прошла неделя. После ужина придворные дамы, как водится, собрались в Большом Кабинете королевы. По испанскому обычаю они расселись на подушках на полу вокруг доньи Эстефании, которая исполняла кастильские мотивы, аккомпанируя себе на гитаре. Остальные дамы подпевали ей. Анна занялась вышивкой, Мари сматывала пряжу в клубки и вполголоса беседовала с королевой. Та уже почти оправилась после злополучного происшествия, но выглядела еще слегка осунувшейся. Ее зеленые миндалевидные глаза с темными кругами под ними ярко выделялись на бледном лице. – Господин де Ля Фолен с посланием от его величества! – объявил де Ля Порт, распахнув дверь кабинета. И посторонился, пропуская дворянина в дорожной одежде и пыльных ботфортах. Тот подошел к королеве, низко поклонился, взмахнув шляпой, и с почтением подал Анне свернутый лист бумаги: – Прошу простить меня, мадам, что являюсь к вашему величеству в подобном виде, но у меня не было возможности переодеться: король приказал спешно доставить вам его письмо. Его величество также велел передать, что ответа не требуется. Анна быстро воткнула иглу в канву, метнула на Мари обеспокоенный взгляд и взяла из рук Ля Фолена письмо. Пение смолкло, в воздухе повисла гнетущая пауза. Королева обернулась в сторону дам и, стараясь не выказать волнения, потребовала: – Что же вы остановились? Продолжайте, донья Эстефания, я желаю слушать! При этом она резко раскрыла веер и начала им обмахиваться. Дамы запели вновь. Ля Фолен еще раз учтиво склонился и удалился. Анна непослушными пальцами вскрыла письмо и стала читать. Дойдя до конца, она вся покрылась краской, с силой сжала, а затем принялась яростно комкать лист, который держала в руке. После чего швырнула смятую бумагу на письменный стол, словно та жгла ей пальцы, и снова обратилась к своим дамам, нервно покусывая губы: – Оставьте меня! Все! Придворные дамы подхватили юбки и, торопливо присев в реверансе, друг за дружкой вышли в прихожую. Мари собиралась последовать их примеру, но ее удержал едва заметный знак королевы. Дверь кабинета закрылась, Анна оперлась на подлокотник кресла рукой, безвольно уронив на нее голову. Вторую руку она протянула в сторону лежащего на столе комка бумаги и тусклым голосом произнесла: – Прочтите… Мари взяла письмо, расправила и стала пробегать глазами текст: «Забота о поддержании порядка в Вашем доме побуждает меня произвести в нем изменения ради Вашего же блага, как Вы сами признаете со временем. Вот Вам моя воля, кою прошу исполнить как можно скорее, чтобы дать мне удовлетворение, которого я от Вас жду и которое, полагаю, Вы расположены мне доставить(2). Я лишаю мадемуазель де Верней и мадемуазель де Роан-Монбазон должностей фрейлин при вашей особе, им обеим надлежит безотлагательно покинуть Лувр». По мере чтения молодая женщина чувствовала, как в ней стремительно закипает возмущение. Она посмотрела на Анну: королева сидела в той же неловкой позе, раздавленная и беззащитная. Ее тело легко вздрагивало от сдерживаемых всхлипов. В сердце Мари всколыхнулся прилив жгучего сострадания. Любящий муж, нечего сказать! В каменном истукане больше чувств, чем в Людовике! Единственное, что его волнует по-настоящему – охота, на которой он готов пропадать дни напролет. Каких невероятных усилий Мари с герцогом де Люином стоило затащить короля в спальню супруги. Словно тот женат на Медузе Горгоне, а не на красивейшей женщине не только Франции, но и Европы! Так он еще и при первом удобном случае умчал на свою никчемную войну, когда жена так нуждается в его присутствии и поддержке. И кто последовал за ним? Извольте видеть, королева-мать! Рада-радешенька, что помирилась с сыном. Теперь использует любой предлог, чтобы держать его под своим влиянием. Бог весть что она там ему нашептывает, настраивая против жены. В каком тоне он позволяет себе писать Анне! Она только потеряла ребенка, а у Людовика не нашлось для нее ни единого теплого словечка. Черствый сухарь! Никогда Мари ему этого не простит! Он еще пожалеет… А саму Мари и свою сводную сестру он, значит, вышвыривает из Лувра, словно нашкодивших котят? Ее, Мари де Роан, чей род не просто равен Бурбонам, а гораздо древнее! Мари внутренне все больше распалялась, напрочь забыв, что ночью сама раздумывала, как найти слова, чтобы просить Анну об отставке. Мари опустилась перед королевой на колени, взяла ее ледяную безжизненную руку в свои и с нежностью коснулась губами. Анна вздрогнула, выходя из оцепенения. Медленно подняла голову. Королева силилась улыбнуться, но ее глаза были полны влаги. Крупная слеза нависла на ресницах и покатилась по щеке. – Моя милая Роан! Если б вы знали, сколь отрадно мне ваше дружеское участие. Для всех них, – Анна указала на закрытую дверь кабинета, – я – испанка. Чужая… Даже, если они сделают вид, что сочувствуют, это будет пустым притворством. И теперь король лишает меня поддержки моих истинных друзей. Это невозможно… Я не потерплю! Подайте перо и бумагу, я сейчас же напишу его величеству. В этот момент ребенок Мари напомнил о себе. В сущности, немилость короля пришлась кстати. Все, что имеет значенье сейчас – их с Оливье ребенок! Ужасно, что придется оставить Анну теперь, но Мари должна. Это не навсегда… С Людовиком можно поквитаться и после. Молодая женщина вновь почтительно поднесла руку королевы к губам и с жаром заговорила: – Моя королева! Я не хочу становиться предметом раздора между вами и вашим супругом. Я непременно вернусь ко двору… позже. Нужно дать его величеству время остыть. Даже если король не забудет окончательно о том злосчастном инциденте, воспоминания утратят свою остроту. Поверьте, мое сердце разрывается оттого, что буду вынуждена вас покинуть, но так будет лучше для всех… – Не спорьте, Мари! Король чудовищно несправедлив! Я не могу, не желаю обходиться без вас! Я ничем себя не запятнала и не заслуживаю подобного обращения. Отправляя вас и мадемуазель де Верней в отставку, король наносит оскорбление мне. Перо и бумагу! Мари увидела, что в Анне взыграла гордость испанской инфанты. Оставалось повиноваться. Мари подала королеве письменные принадлежности, чувствуя, как в сердце вползает холодок отчаянья. Если Людовик пойдет навстречу жене, отыграть все обратно не будет никакой возможности. Королева быстро написала письмо и протянула Мари, чтобы та посыпала его песком: – Отправьте завтра рано утром с Пютанжем. Пусть доставит королю как можно скорее! После чего обессиленно откинулась в кресле: – Мою камеристку, я хочу лечь! Вы почитаете мне, это меня отвлечет. *** Утром по дороге из часовни к Мари подошел Ля Порт и подал записку. Развернув ее, Мари прочла: «Уповаю на небеса, что они подарят мне счастье лицезреть Вас. Дело не терпит отлагательства. Благоговейно целую землю, по которой ступали Ваши ножки». Подписи не было. Но Мари без труда узнала почерк, которым были написаны стихи от таинственного поклонника, полученные ею на февральском турнире. Она вопросительно посмотрела на Ля Порта. Камердинер королевы легким движением головы указал на уже знакомого ей слугу без ливреи, держащегося в стороне. Первым побуждением Мари было разорвать записку в клочья: ей сейчас было не до восторженных кавалеров. Но природное любопытство взяло верх, потому она нагнала королеву и склонилась к ее уху: – Мадам, позвольте ненадолго отлучиться. Я присоединюсь к вам в Большом Кабинете. Анна кивнула. Мари подошла к лакею, тот подобострастно поклонился, знаком предложив следовать за ним. И так же молча проводил молодую женщину в одну из галерей, где в нише лицом к приоткрытому окну стоял мужчина. Он был худощав, среднего роста, одет во все черное и походил на военного. Его ботфорты тоже покрывал слой пыли, как и сапоги Ля Фолена накануне. «Кажется, это входит в моду – появляться при дворе в неприглядном виде», – не удержалась от мысленной ремарки Мари. В галерее царил полумрак, но сквозь витражное стекло тянулся узкий солнечный луч, который подсвечивал волосы незнакомца, создавая огненно-красный ореол вокруг его головы. Мари, приближаясь, тщетно силилась разгадать, кто перед ней. Тут еле слышный порыв сквозняка приподнял полу короткого плаща мужчины, и подкладка на миг полыхнула лиловым бархатом. «Этого только недоставало!» – мелькнула у Мари догадка. Неизвестный обернулся на звук шагов Мари, и ее предположение подтвердилась: Она узнала узкое лицо и клиновидную эспаньолку епископа Люсонского, которого постоянно видела в окружении Марии Медичи и к которому не испытывала симпатии. В кои-то веки Мари была солидарна с Людовиком, относящимся к прелату с опасливой настороженностью. Епископ умел убеждать и даже очаровывать, но она инстинктивно чувствовала в нем едва уловимую фальшь, а в его отношениях с королевой-матерью угадывала двусмысленность. Он казался Мари ряженым и даже в сутане больше походил на ловкого царедворца, чем на служителя церкви. За вкрадчивыми, кошачьими манерами прелата Мари подозревала мастерски скрываемые честолюбие и нешуточные политические амбиции. Интуиция подсказывала ей, что бывшая регентша, а ныне стареющая женщина для Люсона лишь инструмент на пути к власти, которую тот рассчитывал получить из рук ее августейшего сына. – Ваше преосвященство, какой сюрприз! – Мари присела в не слишком глубоком реверансе и осталась на некотором отдалении, отнюдь не горя желанием целовать прелату руку. – Мадемуазель, прежде всего, здесь нет «его преосвященства»! Как видите, на мне светское платье, – епископ церемонно ее приветствовал, но руку для поцелуя протягивать не стал, а с полуулыбкой добавил: – Смею надеяться, сюрприз – приятный? – Во всяком случае, он удался, – тонко улыбнулась в ответ Мари, покусывая губы, чтоб не фыркнуть от смеха: Люсон в роли ее воздыхателя! Какой удар для Марии Медичи! И тут же подчеркнуто удивленно поинтересовалась, побуждая епископа прямо перейти к цели визита. Словно никогда не получала от него стихов: – Вы в Париже! Какими судьбами? Я была уверена, что личный секретарь королевы-матери сопровождает ее всюду. А она, насколько знаю, нынче следует вместе с его величеством в сторону Лангедока. – Ее величество отправила меня в Париж с поручением. Я не мог не воспользоваться случаем, чтобы увидеться с вами. И так спешил, что даже не переоделся с дороги! Похоже, над вашей прелестной головкой сгустились тучи. Мне стало известно, что король решил отправить вас в отставку. Я боялся вас не застать. – Ах вот значит как, вам это уже известно? Вы прекрасно информированы, – Мари все так же улыбалась, но вновь прикусила губу. На этот раз от досады. – О, в этом нет ничего удивительного, мадемуазель! Занимаемая мною должность обязывает меня быть в курсе многих вещей. «Скажи лучше, место в постели Марии Медичи!», – уточнила Мари про себя. Но промолчала, всем своим видом показывая, что с неподдельным интересом слушает собеседника. Тот меж тем продолжил: – Его величество давно жаловался матери, что окружение его жены, центром которого вы являетесь, внушает ему беспокойство. На вкус короля вокруг вас слишком много веселья, вы притягиваете мужчин… Людовик опасается, что вы дурно влияете на королеву, отвлекая ее от роли государыни и супруги. «Ну конечно! Интересно, где бы была ее роль супруги, если бы не мы с Люином? Но слушать досужие пересуды и обвинять других проще, нежели задуматься о собственных промахах», – продолжила парировать в уме Мари, а вслух заметила с неизменной улыбкой: – Король заблуждается и на счет ее величества, и на мой. У нас здесь нет возможности бывать в театре «Глобус»(3), как у жителей Лондона, но мне недавно презентовали томик пьес, которые там ставят. В одной из них сказано: «Верны мужьям шалуньи и насмешницы, а в маске благочестья ходят грешницы»(4). – Не уверен, что его величество способен оценить тех, кто читает комедии Шекспира. Но я – другое дело! Более того, думаю, я смогу уладить постигшие вас неприятности. Если, конечно, мы поладим… Мари посмотрела на прелата. Взгляд ее широко распахнутых глаз был ангельски чист. При этом она улыбнулась простодушно и немного смущенно, словно извиняясь: – Я не вполне понимаю вас, сударь… – Ручаюсь, мадемуазель, я весь перед вами, словно раскрытая книга! – епископ взял небольшую паузу и доверительно пояснил: – О многом я не прошу, просто уделите мне полчаса для беседы о тонкостях смысла процитированных вами строк. Наедине… Вам ведь известно, я тоже поэт. «Вот мы и добрались до сути. Каков наглец! От Медичи ты не откажешься, она еще слишком нужна тебе, но непрочь полакомиться кем-то помоложе и посвежее?» – мысленно возмутилась Мари. Тут же потупилась, по обыкновению прикрыв глаза ресницами, опасаясь взором прожечь епископа. С трудом удержалась при этом, чтобы не положить руку себе на живот в непроизвольном стремлении прикрыть ребенка от непрошенного ухажера. И ответила подчеркнуто смиренно, делая акцент на обращении: – Что вы, ваше преосвященство, я далеко не так искушена в поэзии, как ее величество королева-мать! – сокрушенно вздохнула и прибавила: – Воля короля священна, мне остается покориться. – Мадемуазель, ваша кротость выше всяких похвал! Но мне кажется, здесь дело в ином, – невозмутимо заметил прелат, ничем не выказав, что шпилька Мари достигла цели. И елейным голосом осведомился: – Вы, вероятно, рассчитываете на защиту Люина? Напрасно! Час заката «всесильного» фаворита ближе, чем думаете и вы, и он сам(5). А вот влияние Марии Медичи на сына как никогда велико. Как и мое на королеву-мать… Подумайте, дабы не ошибиться в выборе! Даже не удостоив епископа ответом, Мари развернулась и стремительно двинулась прочь, внутренне бурля глухим негодованием, которое росло в ней и в недалеком будущем грозило перейти в открытую вражду. *** Последующие дни показались Мари невыносимыми. Будь ее воля, она бы уехала прямо сейчас, хоть и не представляла, где взять денег на дорогу. Да и отправляться в путь в сопровождении только горничной было страшно. Но то, какими будут ее дальнейшие шаги, зависело от окончательного ответа Людовика. Пока Мари старалась об этом не думать, а уделить все внимание королеве, глубоко задетой письмом мужа. Анна много плакала и пребывала в скверном настроении, то и дело срываясь на окружении. В одном королева была непреклонна: она не признавала вины в случившемся ни за собой, ни за подругами и не была намерена мириться с постигшей их немилостью. В один из последних мартовских вечеров Ля Порт незаметно передал Мари записку, тихо шепнув: «От герцога де Люина». Это было совсем неожиданно: перед началом кампании Людовик произвел герцога в коннетабли, и тому следовало неотступно находиться при возглавляемой им армии. Мари улучила момент, чтобы развернуть записку, не привлекая внимания, и прочла: «Мадемуазель, мне необходимо увидеться с Вами, как только Вы освободитесь после отхода Ее Величества ко сну. Я буду ждать в галерее, куда выходят Ваши апартаменты. Постарайтесь присоединиться ко мне так, чтобы Вас не видели. Никто не должен знать, что я в Лувре, прежде, чем мы поговорим». Мари прикрыла глаза и сделала медленный вдох. Ей действительно следовало поговорить с герцогом. То, что он приехал, даже к лучшему. Когда Анна уснула, Мари поднялась из спальни королевы к себе. Села в кресло, не раздеваясь, и некоторое время нетерпеливо прислушивалась к звукам во дворце. Мари давно запретила горничной затягивать на себе корсет. Но, несмотря на это, к концу дня жесткая конструкция вкупе с тяжелым платьем ее утомляла. Сейчас ей больше всего хотелось поскорее освободиться от этого панциря, который вызывал сильную ломоту в спине, отдающую во всем теле, юркнуть в мягкую постель и уснуть. Вместо этого приходилось терпеть неудобства, ожидая, пока в Лувре уснут. Наконец она перестала различать какие-либо звуки, подошла к двери и приоткрыла. Снова чутко прислушалась и, убедившись, что путь свободен, выскользнула за порог. Догорающие факелы слабо освещали галерею. В свете одного из них вырисовывалась мужская тень. Мари остановилась, опасаясь подвоха, не зная, как убедиться, что это тот, кто ей нужен. Заметив ее нерешительность, мужчина отделился от колонны и стал так, чтобы свет упал ему на лицо. Мари облегченно вздохнула, узнав герцога, и подошла. – Благодарю, мадемуазель, что откликнулись на мою просьбу, – с поклоном в полголоса поблагодарил Люин и жестом указал на скамью в нише, возле которой стоял: – Прошу вас… Мари села, герцог остался стоять. – Мне стоило большого труда убедить Людовика отправить гонцом меня. Ее величество должна получить ответ короля не позднее утра. Но я ехал так быстро, как только мог, и мне удалось прибыть в Лувр нынче вечером. Увы, Людовик остался глух к мольбам супруги. Я хотел сообщить вам об этом первой, чтобы иметь возможность предложить выход из положения. Заклинаю, выслушайте! Мари склонила голову и принялась машинально разглаживать складки на юбке. Ее руки нервно дрожали, и молодая женщина пыталась их чем-то занять, чтобы заставить эту дрожь утихнуть. Волнение последних дней не отпускало, и Мари не чувствовала облегчения, даже услышав то, на что в тайне надеялась. Ее мысли сбивались: «Значит отставка! Для Анны это станет ударом… И отец страшно разгневается… Впрочем, обо всем можно подумать после, сейчас нужно объясниться с герцогом. Я должна ему, наконец, ответить!» Мари с печальной улыбкой взглянула на Люина и сказала: – Я слушаю, сударь. – Мари… – начал герцог, и молодая женщина резко вздрогнула: впервые со времени их знакомства Люин обратился к ней по имени. Она поняла, что сейчас последует. – Мари! Вам давно известны мои чувства к вам. Они прежние. Я обещал вам подождать ответа до вашего шестнадцатилетия в декабре. Но времени у нас больше нет. Существует только один способ позволить вам избежать немилости – заключить наш союз без промедления. Его величество ко мне благоволит и не станет отлучать от двора мою жену. Если вы согласны, я тотчас напишу вашему отцу, чтобы официально просить вашей руки. У вас будет все: положение, богатство, блеск… С той же стороной брака, которая в силу возраста, вероятно, вас страшит, я не стану вас торопить. Мари слушала, не проронив ни слова, и все так же теребила ткань своего платья. – Пожалуйста, не молчите! – герцог опустился на одно колено. Мари быстро закрыла лицо ладонями и отчаянно затрясла головой. Люин вызывал в ней неподдельную приязнь. В иной жизни она, возможно, приняла бы его предложение и даже была с ним счастлива. Но у нее уже есть муж, клятвы, принесенные ему, нерушимы, и у них будет ребенок. Мари так же быстро отняла руки, сцепила пальцы, зажмурилась, как перед прыжком с обрыва, и выдохнула: – Сударь, это невозможно! Встаньте… Я вам признательна, что не отвернулись от меня в моей опале, протянув руку помощи. Вы оказали мне огромную честь вашим предложением, но принять его я не могу. Как не могу ответить вам взаимностью. – Но почему?! – Не спрашивайте, Шарль, не мучьте себя и меня! Встаньте… – Как странно, – усмехнулся через силу герцог, поднимаясь. Он тяжело прислонился спиной к колонне, словно искал опору. – Делая вам предложение, я назвал вас по имени. А теперь слышу из ваших уст свое и вместо счастья испытываю чувство, близкое к безысходности. Ваше сердце принадлежит другому, я прав? Мари обратила на герцога взгляд, исполненный отчаянной мольбы. Люин встретился с ней глазами и отрешенно констатировал: – Я прав. Не тревожьтесь, я не стану допытываться. Это ничего не изменит. Предположим, я узнаю, кто мой счастливый соперник, и даже убью его на дуэли… Это может принести мне видимость удовлетворения. Но вряд ли заставит вас меня полюбить. К тому же, вы ничего мне не обещали. Потому не будем об этом, – герцог сделал нетерпеливый жест, словно хотел стереть что-то в воздухе. И продолжил уже обыденным тоном: – Что вы намерены делать? – Единственное, что мне остается сейчас – уехать в поместье отца близ Тура и ждать его возвращения, – Мари обхватила себя руками, ее бил озноб. Герцог сделал мимолетное движение – и что-то мягкое и тяжелое обволокло ее спину и плечи. Она в удивлении подняла глаза и вымолвила: – Спасибо. – Пустое! Этот разговор мучителен для нас обоих. Не будем его затягивать, тратя время на мелочи. Давайте о деле. У вас есть средства на дорогу? Мари отрицательно покачала головой. – Так я и думал. Я дам коней и сопровождение. – Я не могу принять! – Прошу, не отказывайте мне хоть в этой малости! Как другу… И, если измените решение, знайте, я все еще жду. Ни слова больше! Ступайте. В этот час галереи Лувра небезопасны, я хочу убедиться, что вы благополучно вернулись к себе. Мари спешно поднялась, оставив плащ герцога лежать на скамье темной массой. Перед тем, как войти в свои покои, она обернулась, но вновь смогла разглядеть лишь черную безликую тень. *** Еще спустя неделю Мари уже ехала по дороге из Орлеана в сторону Тура в отцовской карете с гербами, запряженной четверкой лошадей герцога. За каретой следовали двое его людей. Мари в который раз перечитывала письмо брата, сообщавшего, что он вынужден задержаться при английском дворе, и рассеяно поглядывала в окно. Что-то неуловимо знакомое почудилось ей внезапно в силуэте промелькнувшего мимо всадника. Словно влекомая непреодолимой силой она потянулась к окну, под ложечкой заныло от неясной тревоги… Малыш беспокойно забился, и все ощущения Мари немедленно сосредоточились на ребенке. Она откинулась на подушки, положила руку на живот и принялась поглаживать, приговаривая: «Ну-ну, маленький, успокойся, все хорошо. Мама здесь…» В том, что все действительно хорошо, сама Мари уверена не была. К горлу комом подступило предчувствие неумолимо надвигающейся беды. (1) «Что Бог соединил, того человек да не разлучает» – Евангелие от Матфея, 19 : 5 (2) Здесь воспроизведен подлинный текст письма Людовика к Анне после происшествия в тронном зале Лувра. Перевод автора. (3) Театр «Глобус» был построен в Лондоне в 1599 году на средства труппы актёров «Слуги лорда-камергера», к которой принадлежал Шекспир. (4) Уильям Шекспир «Виндзорские насмешницы», Акт IV. Сцена 2. (5) Будущий кардинал Ришелье принимал самое активное участие в кампании, которую пресса развязала против герцога де Люина в 1620-21 гг. Несколько из многочисленных памфлетов, распространяемых в то время, историки приписывают авторству самого епископа Люсонского. – Луи Батиффоль «Людовик XIII в двадцать лет», глава IX.
Grand-mere: В ее сознании он постепенно становился силуэтом, размытой тенью, лишенной материальности. Его спокойная улыбка, плавные, размеренные жесты, взгляд – внимательный, открытый, теплый – все виделось Мари уже не так отчетливо, а словно через пелену. Она как будто слепла. С каждым днем дымка делалась гуще, а дорогие черты растворялись в ней. И проступал уже совсем неясный образ, неуловимый, будто мотылек… Рассыпался на множество фрагментов. Ты силишься их удержать перед глазами, но те неумолимо гаснут друг за другом, вот как сейчас каминные уголья Как грустно... узнаваемо... поэтично... Если можно, маленькое замечание: царапнуло словосочетание "удалить со двора" - как девку крепостную; может, уместнее "от двора"?...…
Черубина де Габрияк: Grand-mere , спасибо за отзыв. Grand-mere пишет: Если можно, маленькое замечание: царапнуло словосочетание "удалить со двора" - как девку крепостную; может, уместнее "от двора"?...… Даже нужно. Не, как девку не надо, достаточно "нашкодивших котят". Я сомневалась в предлоге, но так и не решила, как верно. Сейчас поправлю. Спасибо.
Luisante: Черубина де Габрияк, спасибо за продолжение Хочется в первую очередь отметить, что мне понравилось, как подана атмосфера и чувства Мари. Вообще, на мой взгляд, с развитием фика различные описания у вас получаются все и лучше и лучше. Это очень оживляет текст. А еще мне неожиданно очень понравился Люинь. Всё потому, что его реакция (которая могла быть в принципе и совсем иной, но в вашей интерпретации она именно такая, какую мы видим здесь) нормальна, естественна и человечна, как и само взаимодействие между ним и Мари. Это большой плюс этой главы, я считаю. Теперь, я думаю, нас ждут более динамичные события.
Черубина де Габрияк: Luisante , благодарю за отзыв. Luisante пишет: Хочется в первую очередь отметить, что мне понравилось, как подана атмосфера и чувства Мари. Вообще, на мой взгляд, с развитием фика различные описания у вас получаются все и лучше и лучше. Это очень оживляет текст. Это то, что изначально тяжело давалось. Но работаю над собой. Согласно, что такие вещи важны, чтобы читатель мог погрузиться в атмосферу текста. Luisante пишет: А еще мне неожиданно очень понравился Люинь. Всё потому, что его реакция (которая могла быть в принципе и совсем иной, но в вашей интерпретации она именно такая, какую мы видим здесь) нормальна, естественна и человечна, как и само взаимодействие между ним и Мари. Это большой плюс этой главы, я считаю. У историков к нему отношение неоднозначное. Но! Там с оценкой его деятельности подсуетился его высокопреосвященство. Историю пишут победители. А Ришелье тщательно работал над тем, как он сам будет выглядеть в глазах потомков. Буквально вчера слушала видео на тему мифов в истории, и там сказано, что один из них - то, как Екатерина II представила образ убитого ею Петра III. Думаю, с Люином могло быть нечто схожее. Я же читала о Люине вещи, вызвавшие во мне симпатию. Он Людовику отца заменил. Благодаря ему и нашей героине у Людовика и Анны было несколько счастливых лет совместной жизни. Я понимаю, что с графом никто не сравнится, но мне кажется для фика неплохо, если часть читательских симпатий достанется кому-то еще. От его сиятельства не убудет. Luisante пишет: Теперь, я думаю, нас ждут более динамичные события. Погонь пока не обещаю. Еще не вся "массовка" в сборе.
Luisante: Черубина де Габрияк пишет: но мне кажется для фика неплохо, если часть читательских симпатий достанется кому-то еще. Это не только неплохо, а очень правильно, я считаю. И для этого фика, и для фанфиков вообще, и для произведений профессиональных авторов. Это говорит о разнообразии характеров персонажей, о том, что они живые, а иногда даже о том, что главный герой может для кого-то из читателей стать не таким уж главным (хотя здесь у нас с графом явно не этот случай ).
Лея: Черубина де Габрияк, спасибо за продолжение! Согласна с оценками Grand-mere и Luisante. Меня также пленяют параллели. Для Мари Оливье постепенно превращается в "смутный объект желания", Оливье снится загадочная женщина, но он не может понять (а читатели - угадать), кто это. Перекликаются и окончания последних двух глав: пути героев пересекаются, сами они об этом не подозревают, но обоим "чудится что-то родное". Кстати, Оливье развернул коня, так что, может быть, в следующей главе он встретится с Мари. Но встреча может стать трагичной для нее, если он ее не узнает
Черубина де Габрияк: Лея , спасибо за отзыв. Лея пишет: а читатели - угадать, кто это Не могу удержаться: Что, и читатели тоже? Читатели слишком много знают, в этом проблема. Лишнее это. Нужно исходить из того, что уже есть. И все станет на места. Лея пишет: Но встреча может стать трагичной для нее, если он ее не узнает То есть вариант, что автор решил вот прям здесь всем хэппи-энд устроить, не рассматриваем? ну как скажите. Мое дело предлоить.
Лея: Черубина де Габрияк пишет: Что, и читатели тоже? Мне кажется, что Оливье одновременно вспоминает Мари и предчувствует (предвидит) свою встречу с Шарлоттой. Возможно, я ошибаюсь Черубина де Габрияк пишет: вариант, что автор решил вот прям здесь всем хэппи-энд устроить, не рассматриваем? Черубина, хэппи-энд, конечно, всех обрадовал бы , но, увы, у Оливье целая трагическая глава жизни впереди...
Черубина де Габрияк: Лея пишет: Мне кажется, что Оливье одновременно вспоминает Мари и предчувствует (предвидит) свою встречу с Шарлоттой. Возможно, я ошибаюсь Хорошо. Оставим пока вопрос открытым. Лея пишет: Черубина, хэппи-энд, конечно, всех обрадовал бы , но, увы, у Оливье целая трагическая глава жизни впереди... Эх! А я хотела легко. По-быстрому. Не вышло!
L_Lada: Черубина де Габрияк , спасибо! Движ начался в самый подходящий момент - когда и уже хочется, и просто образ жизни героев еще не успел затянуться. И да, Люин неожиданно симпатичен. Причем уже давно. И Ришелье интересный. Черубина де Габрияк пишет: То есть вариант, что автор решил вот прям здесь всем хэппи-энд устроить, не рассматриваем? ну как скажите. Мое дело предлоить. Не-не-не! Читателю - в моем, по крайней мере, лице - еще, пожалуйста, роман Дюма. Три. А прямо в фике - Атоса. Оливье, при всем уважении, таковым пока не является.
Черубина де Габрияк: L_Lada , и вам спасибо за отзыв. L_Lada пишет: И да, Люин неожиданно симпатичен. Причем уже давно. И Ришелье интересный. Я старалась наделить их характерами и рада, что читатели это отметили. L_Lada пишет: Оливье, при всем уважении, таковым пока не является. Даже спорить не буду. Конечно, не является. Какой Атос без миледи? Это я подначивала всех. Прям, как в песне (как говорится, музыкой навеяло): Какая ж песня без баяна? Ну или Какая Марья без Ивана? На выбор, кому что больше нравится в плане аналогии.
Кэтти: Черубина де Габрияк , а я и не сравнивала Оливье с Атосом. Оливье, несмотря на потерю близких и памяти был и пока остается счастливым, богатым, полным жизни молодым аристократом. Атосом он станет( и то не сразу) после сцены на охоте.
Черубина де Габрияк: Кэтти пишет: Оливье, несмотря на потерю близких и памяти был и пока остается счастливым, богатым, полным жизни молодым аристократом. Атосом он станет( и то не сразу) после сцены на охоте. Кэтти , ну да. Мы именно о том и говорим.
Черубина де Габрияк: В главу 11 "О том как Оливье решил пойти на охоту, а его пес Орф едва не съел книгу" внесены небольшие изменения, касающиеся породы собаки графа и текста розыскного листа. Глава 18. Ангел Оливье долгим взглядом провожал уносящуюся прочь карету и не мог решиться пришпорить коня. Солнце на миг скрылось за облаками, вынырнуло и засияло так же ярко. В воздухе повеяло близким ненастьем. Молодой человек безуспешно силился осознать, почему его потянуло за тем экипажем. «Что за мальчишество, сударь? – насмешливо одернул себя граф, пожимая плечами. – То, что взбрело вам в голову, идет вразрез со всеми мыслимыми правилами приличия! Как, интересно, намеревались вы поступить? Настигнуть карету, остановить?.. В ней, без сомненья, находится дама, которую вы едва не скомпрометировали. Учитесь владеть собой и обуздывать необдуманные порывы. Вам давно пора остепениться! Женитесь, наконец. Это поумерит ваш пыл в попытках гоняться за миражами». Карета меж тем удалялась. Совсем скоро глаза Оливье могли различить лишь едва приметную точку вдали. Порыв пронзительного ветра налетел внезапно, с силой ударил в лицо и нагнал черные тучи, от которых вокруг потемнело недобро. Грозовая мгла треснула, расколотая слепящим зигзагом молнии. Гулко грохнул раскатистый гром. По дороге наперебой застучали крупные капли первого апрельского ливня. Будто небеса пролились слезами и смывали живость красок весеннего пейзажа, делая все тусклым и каким-то безрадостным. Оливье досадливым жестом низко надвинул шляпу, плотно завернулся в плащ. Последний раз с необъяснимо тягостным сожалением устремил взор к горизонту, за которым скрылся экипаж… И продолжил путь. *** Орф, пританцовывая, вертелся у ног Оливье, отчаянно махал хвостом и тихонько поскуливал от возбуждения. Собачьи эмоции переполнили пса, и он мимоходом лизнул хозяину руку. Оливье понимающе улыбнулся, присел на корточки и позвал, хлопнув себя по плечу: – Ко мне, Орф! Можно. Пес мигом подбежал, встал на задние лапы, всей тяжестью опустил передние на плечи хозяину, уткнулся влажным носом куда-то ему в шею и замер. Оливье засмеялся, приобнял Орфа, с наслаждением сгреб пальцами щетинистую холку, на секунду прижавшись к собаке. Жесткая шерсть приятно кольнула щеку. – Соскучился? Вижу, что соскучился! Ну, прости за долгую отлучку. Теперь не скоро уеду, – проговорил Оливье в торчащее ухо так, чтобы слышал только пес. От мысли, что его кто-то ждал, пусть это было всего лишь бессловесное существо, в груди разлилось тепло. И замок встретил Оливье иначе, чем полгода тому назад: Ля Фер больше не казался угрюмым и чуждым. Если с Бражелоном и Витре графа по-прежнему связывали сладостные воспоминания, его истинный дом отныне был здесь, в родовом поместье. – Пока вас не было, ваше сиятельство, Орфа пришлось держать в вольере, – подал реплику стоящий у входа в ограду старший псарь. – Я каждый день с ним занимался. Но пустить по имению бегать, как он привык, нельзя было: кроме вас или меня никто не справился бы. Измаялся он, свободу любит. Оливье кивнул. Негромко свистнул, вставая и приглашая пса следовать за собой, и поднялся к себе в кабинет. Чувства, с которыми граф входил сюда теперь уже в качестве хозяина, были другими. Однако, прежде чем переступить порог, он все так же любил ощутить, как дверная ручка ложится в ладонь и нагревается, соприкоснувшись с кожей. Кабинет теперь был всецело его, но почти каждая вещь напоминала здесь об отце. В центре стола, как и раньше, стоял прибор для письма Ангеррана, рядом лежала неизменная стопка отцовских книг, венчал которую томик Плутарха в сафьяне с полустертым золотым орнаментом. И все же облик комнаты несколько изменился. Главным ее украшением отныне являлась висящая над камином роскошная шпага, пожалованная прадеду Оливье Франциском I. Она была богато отделана насечкой(1), а эфес покрывала россыпь драгоценных камней. Днем, когда в кабинет заглядывало солнце, камни играли в его лучах радужными бликами, а по вечерам вспыхивали разноцветными отблесками, отражая трепещущее пламя свечей. Под стать шпаге был стоящий на столике у камина серебряный кувшин искусной чеканки самого Бенвенуто Челлини. Конечно, предмету столь тонкой работы было место скорее на праздничной трапезе. Но Оливье был пока холост, гостей принимал редко. И хотел иметь фамильные реликвии перед глазами как напоминание о славных деяниях предков и собственных корнях. Граф огляделся с меланхоличной улыбкой, поняв вдруг остро, насколько ему всего этого не доставало. И радуясь оттого, что вернулся. Оливье приблизился, любовно коснулся шпаги – она будто источала энергию, и та, струясь по руке, наполняла его силой. Взял кувшин, погладил. Пальцы побежали по рисунку и, едва касаясь, очерчивали завитки на прохладном металле. Налил в стакан вина, пригубил – во рту разлился густой букет с пряным послевкусием, насыщенный особыми нотками, характерными только для вин этих мест(2). Все вместе давало ощущение дома. Совсем простые, но такие важные для него мелочи сплетались в неповторимый узор его нынешней жизни. Недоставало в ней одного – возможности разделить ее с родственной душой. Оливье поставил стакан, прошел к столу, сел и принялся за работу. Орф, который вбежал следом за графом, обосновался на излюбленном месте у дверей и дремал, положив морду на лапы. Когда вечером с докладом явился Жером, граф уже разобрал текущие бумаги. Едва управляющий вошел, пес навострил уши и, не поднимая головы, внимательно окинул взглядом пространство комнаты. Убедившись, что хозяин сидит на своем месте и прямо сейчас явно никуда не собирается, Орф удовлетворенно вздохнул и прикрыл глаза снова. – Жером, детально делами займусь завтра, – обратился граф к управляющему. – Пока расскажите вкратце, что произошло за время моего отсутствия. – Все идет своим чередом, сударь. Из значимых событий только то, что кюре наш умер… – Вот как? Печально, – с неподдельным сожалением произнес Оливье. Отец Брюнель ему нравился. Старый добродушный пастор был настоятелем приходской церкви при замке так давно, что казался графу неотъемлемой частью Ля Фера. Именно кюре служил заупокойную мессу по матери Оливье. Мысли графа унеслись в тот горестный день, вся церемония отпевания предстала перед глазами как наяву. В небольшой сельской церкви было не протолкнуться. Убитый горем отец пренебрёг светскими условностями, отказавшись от пышной панихиды в соборе Лана. А в Ля Фер позвал самых близких. Но запрещать фермерам с семьями и крестьянам прийти сказать последнее прости госпоже, которую здесь любили и почитали, Ангерран не стал. Маленькое пространство не вместило тогда всех желающих: люди стояли в дверях и на паперти. Воздух застыл и отяжелел скорбью так, что было трудно дышать. А после службы кюре нашел для Оливье слова, которые, если не утешили его, то, по крайней мере, помогли сыну найти силы вынести боль утраты. Потом друг за другом ушли из жизни оба брата, отец… Весь во власти новых забот по приезду молодой сеньор не часто захаживал в храм. Но когда это ему удавалось, отец Брюнель всегда находил время побеседовать с ним. Не потому, что Оливье был самым влиятельным господином провинции, а потому что молодой человек нуждался в божьем слове и благословении, оставшись один на один с недюжинным грузом ответственности на плечах. И вот теперь не стало кюре… Как же все быстротечно в этом мире и зыбко! Взгляд Оливье затуманился. – Ваше сиятельство… – голос Жерома донесся откуда-то издалека. Оливье вздрогнул, потер ладонью лоб, возвращаясь к реальности. – Мне будет не хватать отца Брюнеля. Нужно уведомить его преосвященство, епископа Амьенского, что нам нужен новый кюре, – распорядился граф. – Я известил монсеньора сразу. Все произошло вскоре после отъезда вашего сиятельства. Новый кюре прибыл с месяц тому. – Вот как? И как он вам, Жером? – поинтересовался Оливье, откидываясь на спинку кресла. Управляющий немедленно уловил, что вопрос хозяина не праздный и приготовился к обстоятельному докладу.. – Молод. Отец де Брей немногим старше вас, сударь, и, на первый взгляд, неприветлив, но очень благочестив. – Де Брей? – проговорил граф, словно припоминая. – Я вроде бы слышал это имя. Семья благородна, но не родовита. И явно обнищала, раз не владеет собственным приходом. Продолжайте, Жером… – Я был на службе, его проповедь весьма убедительна. Прихожан стало больше. Хотя, думаю, тут скорее заслуга сестры кюре. Она во всем ему помогает. На Пасху церковь украшала. Не знаю, как ей это удается, только никогда еще наш храм не выглядел столь нарядно: яркие ленты, цветы, лампадки… – Сестра? Подробнее! – хлестнул приказ, не позволяя управляющему углубиться в детали праздничного декора. Жером особым чутьем старого слуги моментально смекнул, что интересует господина отнюдь не убранство церкви, и чем продиктована реакция графа, потому пояснил: – Я сразу вспомнил о том розыскном листе, сударь, и тщательно проверил документы. Они в порядке. Отец де Брей предъявил назначение в наш приход за подписью епископа. Извольте взглянуть, – управляющий безошибочным жестом извлек из папки с отсортированными в известном ему одному идеальном порядке бумагами требуемый документ и протянул хозяину. Тот пробежал письмо глазами – оно действительно был написано рукой епископа, хорошо знакомой Оливье, и не вызывало сомнений в подлинности. Граф кивнул и вернул бумагу слуге. – Кроме того, означенной девице девятнадцать лет, а сестра священника – совсем юная, – продолжил Жером тоном, в котором угадывалась легкая приязнь к девушке. – Ей недавно сравнялось шестнадцать, выписка из церковной книги это подтверждает. Мадемуазель Анна – сама кротость. Мне редко доводилось видеть на своем веку подобных красавиц… за исключением, быть может, вашей покойной матушки. – Надо же, – хмыкнул Оливье. Напряжение в его голосе спало, к нему вернулась природная ироничность. – Какие, однако, сокровища, могут таить дома простых сельских кюре! Вот уж не подумал бы… Граф насупился и вновь посерьезнел. Несколько секунд поразмыслил, отстукивая пальцами дробь по полированной столешнице, и подвел итог: – Жером, я доверяю вашему мнению, но должен сам их увидеть. В ближайшее время я навещу отца де Брея. *** К кюре Оливье заехал спустя несколько дней, в Праздник ландышей(3). Первое майское утро выдалось ясным, воздух был неподвижен и чист. И хотя в этот час в тени еще сохранялась прохлада, она стремительно убегала под напором не по-весеннему яркого солнца. Примостившаяся на краю деревни приземистая церковь являла собой любопытный образчик смешения стилей разных эпох. Копьевидный готический шпиль колокольни, увенчанный крестоцветом, врезался в небесную синь, а на фронтоне более старого фасада распустилась примитивная романская роза. Оливье привязывал коня и краем глаза увидел, как со стороны леса к церкви подошли две селянки в справной, опрятной одежде, свидетельствующей о том, что в Ля Фере крестьяне не бедствуют. В руках обе женщины несли корзинки, заботливо прикрытые чистой тканью. «Ландыши!» – подумал граф и улыбнулся. Он любил их. Обернутые у основания изумрудной воронкой остроконечных листьев, ландыши, должно быть, усеивали сейчас все поляны в лесу. И протягивали солнцу изогнутые стебли, унизанные белоснежными цветами-колокольчиками. Те беззвучно подрагивали при дуновении ветра, распространяя свой кристально-звонкий аромат. Поравнявшись со входом в храм, женщины остановились, не увидев сеньора, скрытого углом фасада. Обернулись к церкви, привычно взмахнули руками и осенили себя крестным знамением, не прерывая беседы. Оливье теперь ее отчетливо слышал. – Жаль отца Жана-Луи, упокой Господи его душу! Хоть и епитимию на меня, бывало, накладывал, да ведь всегда за дело! Сердце у него, я видела, все одно добрейшее было. Отец Жорж против него уж больно угрюмый, – заметила одна из кумушек, низкорослая, подвижная и остроносая. – Новый кюре, верно, мрачен, – подтвердила вторая, гладкая и степенная, – зато проповедует – заслушаешься! Глаза так и горят, как с кафедры о геенне огненной вещает. Вот, кажется, и не грешила особо, а покаешься. Самый малый грех утаить от него невозможно. Для спасения душ наших бессмертных то на пользу. – Дело, говоришь, Аделина! Да все одно, робею я пред ним. С отцом Жаном-Луи мне как-то сподручнее было. – Пообвыкнешься, – философски заметила та, которую подруга назвала Аделиной. – Раз сам монсеньор Амьенский назначил его нашим кюре, он – человек достойный. Наше дело, Нинетта, исправно к исповеди ходить да к причастию к тому кюре, которого нам поставили. Оливье, заинтересованный разговором, невольным свидетелем которого стал, медлил, поглаживая шею коня. Он не хотел смутить женщин и прервать их откровения своим появлением. – Правда твоя, Аделина, – не замедлила согласиться Нинетта. – Мне б твою рассудительность! А сестра отца Жоржа, ты видела? До чего красива! – Уж красавица каких мало! Личико, как на той росписи в храме, где Пречистая Дева со святыми да ангелами. Только худая, как тростиночка! – И на брата ничуть не похожа. Он темноволос, она светленькая. Но скромна, приветлива… А уж брату-то как предана! За ним приехала. Где ж ей тут мужа найти, если она все при храме? – Горазда ты языком молоть, Нинетта! Нешто в храм мужчины не ходят? А то станет сеньор наш молодой к себе отца Жоржа и ее приглашать. Там, глядишь, кого и встретит. Такой, как она, не мужлан нужен: в деревне судачат, они с братом из хорошей семьи. – Так ведь приданого за ней, видать, никакого. А то при ее красоте давно б… – Какие ее годы? Да и не нашего с тобой ума дело! – строго одернула подругу Аделина, оглаживая свободной рукой передник. – Заболтала меня, чисто сорока. Пойдем, нам давно на площадь пора, ландышами торговать. Хоть бы не завяли! Женщина обеспокоенно отогнула ткань на корзине, быстро перебрала рукой цветы, облегченно выдохнула. И зашагала в сторону деревни. Нинетта засеменила за ней. Оливье, удовлетворенный тем, что, не прибегая к расспросам, получил сведения о новом кюре и его сестре, прошел, наконец, в храм. Глаза медленно привыкали к царящему здесь полумраку. Хор(4) в глубине, типичный для пламенеющей готики, составлял гордость прихода. Лучи солнца веером проникали извне сквозь великолепную мозаику витражей и рассыпались по полу эфемерным, нетканым ковром красочных пятен света. Сюда Оливье привычно направился. Шпоры ударяли о плиты, гулкое эхо разносилось по пустому пространству. Граф остановился у резной алтарной преграды. Справа из сакристии(5) донеслись приглушенные звуки. Оливье поймал себя на мысли, что невольно ждет: вот сейчас скрипнет дверь, и к нему выйдет низенький благообразный священник в летах с ореолом редких седых волос, вьющихся вокруг тонзуры. Спустя добрую минуту, когда граф уже начал терять терпение, дверь, в самом деле, скрипнула, и священник вышел, на ходу оправляя сутану. Вероятно, он как раз облачался. Только был он молод, высок, худощав и темноволос. Оливье подавил непроизвольный вздох разочарования, уже готовый сорваться с губ. – Сударь? – обратился к незнакомому посетителю кюре, отчего-то краснея. Похоже, он еще не свыкся со своею ролью, потому смущался и робел перед этим господином, манеры и платье которого выдавали в нем важную персону. Оливье легко поклонился и, выпрямляясь, самым естественным образом принял царственную осанку. – Отец де Брей? – уточнил Оливье своим мелодичным баритоном, заполонившим, казалось, всю церковь. И, не дожидаясь очевидного ответа, продолжил: – Я – граф де Ля Фер, сеньор этих мест. В сакристии что-то упало, громко и отчетливо звякнуло о камень и разлетелось вдребезги. Священник с графом одновременно повернулись на звук. – Должно быть, сквозняк, – еще больше стушевался отец де Брей. Его щеки при этом стали пунцовыми – по всей видимости, он легко краснел в силу особенности бледной кожи. – Если ваше сиятельство позволит, я закрою окно. – Разумеется, – кивнул Оливье, испытав нечто сродни сочувствию к оробевшему кюре. Тот скрылся за дверью, из которой ранее вышел и которую в спешке лишь прикрыл. Из сакристии послышался стук, как если б захлопнули ставень. Отец де Брей вернулся к графу, на этот раз прижав за собой дверь плотнее. – Простите, сударь, – пробормотал кюре растерянно, – я не ждал. Мне сказали, ваше сиятельство в отъезде… – Очевидно, новости о моем возвращении до вас не дошли, – улыбнувшись, небрежно пожал плечами Оливье. – Но это совершенно не важно. Вас напрасно взволновал мой визит. Вполне естественно, что я пожелал познакомиться с моим новым кюре. Отзывы прихожан о вас самые положительные. – Благодарю, сударь, – ответил кюре, глядя прямо перед собой, плотно сжав тонкие губы и теребя в руке блестящие бусины четок. – Вы хорошо устроились? – Вполне, – новая реплика была такой же лаконичной. «Он на редкость неразговорчив, этот отец де Брей», – отметил про себя Оливье, а вслух добавил: – Дом священника у нас небольшой. Ваш предшественник был одинок, но двоим в нем, возможно, тесно. Мне доложили, вы приехали с сестрой... – Да, ее нет сейчас дома. Она ушла в лес собирать травы, – вдруг пустился в объяснения до этого столь немногословный кюре, хотя Оливье не задавал вопросов. – Анна воспитывалась при монастыре, там научилась составлять снадобья и врачевать. Она часто подолгу гуляет в лесу. – Предупредите мадемуазель, что далеко в лес одной заходить не стоит. Места здесь не слишком спокойные. И подумайте, если дом, где вас поселили, для вас с сестрой все же мал, непременно дайте знать моему управляющему – с Жеромом вы уже знакомы. Я распоряжусь, чтобы для вас подыскали что-то более просторное. – Я вам признателен, сударь, но нас все устраивает. Мы привыкли жить скромно. – Как вам будет угодно, преподобный отец, – ответил Оливье, завершая беседу. – В ближайшее время я буду на мессе. Говорят, ваши проповеди заслуживают внимания. – Сударь, двери божьего дома открыты, – кюре сделал несколько поспешных шагов в сторону выхода, провожая сеньора. – Только через таинства святой церкви грешники, коими мы являемся в глазах Господа, могут очиститься от пагубных страстей и обрести надежду на спасение. Мир вам! Покинув святую обитель, Оливье всю обратную дорогу пребывал в глубокой задумчивости. Он никак не мог понять, какое впечатление произвел на него кюре. И отделаться от странного чувства неловкости от разговора, во время которого отец де Брей был явно не в своей тарелке. «Да ведь он за сестру опасается! – внезапно осенило Оливье. – Кто я в его глазах? Богатый сеньор, баловень жизни. Как о пагубных страстях заговорил! Наслушался историй, как знатные господа соблазняют приглянувшуюся девушку, а то могут и силой взять…» Простое и разумное объяснение поведению кюре при знакомстве устроило графа. И он весь вечер занимался делами, которых за время отсутствия скопилось немало, не отвлекаясь на посторонние мысли. Но наутро, не откладывая, отправился на службу, чтобы составить более полное представление об отце де Брее. В церковь Оливье намеренно явился к началу проповеди.. Он вошел в храм, стараясь не привлекать внимания. Потому не прошел к скамьям семьи де Ля Фер, а остался стоять в тени неподалеку от двери. Граф хотел видеть, как кюре ведет себя обыкновенно, не подозревая о присутствии сеньора и не пытаясь произвести на него впечатление. Для рядового воскресного дня народу впрямь было много. Отец де Брей уже поднялся на кафедру и вещал с нее, распростерши над прихожанами руки, будто паря над ними. Проповедь кюре делалась особенно эмоциональной в моменты, когда он обличал греховную природу человека, подверженную искушению. Отец де Брей не скупился на образные, яркие эпитеты, живописуя кары, что ожидают оступившихся в загробном мире без покаяния. Глаза священника вспыхивали почти мистическим огнем, звучный голос не растворялся под сводами храма, а, отражаясь от навеса над кафедрой(6), доходил до паствы. Та внимала кюре как завороженная, боясь упустить хоть слово. Перед графом был совсем иной человек, чем виденный им накануне: от былой неуверенности отца де Брея не осталось следа. В отличие от прихожан, Оливье слушал вполуха, стараясь подмечать любую мелочь. Сестры кюре в церкви не было, или же она сумела остаться незаметной для его глаз. Как бы то ни было, юных дев выдающейся красы граф не увидел. «Отец де Брей умеет увлечь слушателей, но излишне экзальтирован. Ему недостает умудренности, отличавшей отца Брюнеля, но с опытом это придет. Главное – прихожане довольны», – вынес вердикт Оливье. Посчитав, что видел все, что хотел, граф покинул церковь, вскочил в седло и вдруг пустил коня галопом, но не в замок, а в сторону Лана. Не то, чтобы кюре был ему антипатичен, отнюдь. Но Оливье вдруг остро осознал, что открыть свою душу на исповеди отцу де Брею не сможет. В Лане графу неожиданно повезло. Войдя в собор, куда он добрался уже после воскресной мессы, Оливье увидел, как из исповедальни выходит аббат, широкие плечи и статную фигуру которого не могла скрыть даже сутана. Граф присмотрелся и с радостью узнал Франсуа, среднего сына маркиза де Фоламбре. С этой семьей Ля Феры состояли в дальнем родстве и уже давно делили лес Куси, а Франсуа был приятелем Оливье по Наваррскому коллежу. Друзья разговорились, и к концу беседы проблема духовника для графа разрешилась. *** Прошло две недели. Оливье почти ежедневно объезжал владения. Иногда его сопровождал только Орф, порой к ним присоединялся еще и Гримо. Охота не являлась целью этих поездок, а лишь дополнением, чтобы пес оставался в форме и не терял чутье. Несколько раз граф заглядывал в церковь, но ни во время службы, ни вне ее, сестру священника не застал. Она казалась невидимкой, и это интриговало. Следуя семейной традиции поддерживать добрые отношения с настоятелем прихода, граф дважды отправлял отцу де Брею приглашение отобедать в замке с сестрой. И получал вежливый отказ, где говорилось, что сестра кюре любит уединение, а сам он хотел бы посвятить свободное время молитвам и чтению Святого писания. *** Тот день прочно врезался в память Оливье, и впоследствии граф многократно возвратится к нему, анализируя, пытаясь понять, могло ли что-то предвосхитить дальнейшие события. Но нет, то был самый обычный день середины мая. Ясный, погожий, солнечный. Такими же были и все два месяца, последовавшие за ним. Дожди, вероятно, случались, как обычно в ту пору, но были короткими и по-летнему теплыми. Во всяком случае, их он почему-то не помнил совсем. А ведь должна была непрерывно свирепствовать буря. Или хотя бы ненастье… Вот как то, что застигло его в апреле под Орлеаном. Ни-че-го… Ни грома, ни молнии. И земля не разверзлась у него под ногами. Поглощая все и прежде всего самого Оливье. Почему ничего подобного не случилось? Он еще не раз тщетно задаст себе этот вопрос. После… А тогда день был совершенно будничным и ничего из ряда вон выходящего не сулил. Оливье возвращался в замок и шел по лесу, ведя коня под уздцы. Орф ни на шаг не отставал от хозяина. В чаще лес Куси был безмолвен, величественен, как амьенский кафедральный собор. Под сенью могучих сосен то там, то здесь ютились молодые сизые ели и тянули к лицу колючие лапы, только успевай уворачиваться. Ближе к деревне лес редел. Теперь сквозь резные кроны высоко над головой Оливье просвечивало ослепительно-яркое синее небо. Здесь лучи света местами достигали самой земли и ложились косыми срезами промеж стволов, покрытых сине-зеленым бархатом мха. И вот на одной из прогалин глаза Оливье различили девичий силуэт, словно обернутый золотистой вуалью солнца. Казавшийся от этого призрачным и неземным. Граф напряг зрение. Нет, чуть поодаль шла вполне реальная девушка в простом темном платье, светлый шелк белокурых волос струился ниже лопаток. Оливье почувствовал, как перехватило дыхание. Неужели она? Та, что столько являлась ему во снах? И сейчас он сможет… Нет, не думать, не рассеять видение, не спугнуть! Оливье осторожно подался вперед, сделал неверный шаг… Ветка хрустнула под ногой… Девушка остановилась и оглянулась… Наконец он видел ее лицо! Сон обратился явью. Перед ним стоял ангел… (1) Дамаскинаж – ювелирная техника, появившаяся. в г. Толедо и состоявшая в насечке золотых, серебряных узоров на стальных изделиях. (2) Терруар (фр) – уникальное сочетание климата, почвы и культурно-исторических традиций, определяющая характеристики вина. (3) Праздник ландышей – 1е мая 1560 года королю Карлу IX подарили букетик ландыша. Отсюда во Франции пошла традиция дарить друг другу ландыши 1го мая, сохранившаяся по сей день. (4) Литургический хор – вся восточная часть католического храма вместе с алтарем. (5) Сакристия – помещение рядом с хором, где хранятся принадлежности культа и облачаются священники. (6) Аба-вуа (фр.) – навес над кафедрой, выполняющий, помимо декоративной, звукоусиливающую функцию.
jude: Очень живая, красивая глава!
L_Lada: Согласна, очень красиво! Такииие пейзажи... И... гхм... сестра кюре, которую не застать на мессе. Однако... Как черт от ладана?
Черубина де Габрияк: jude ,спасибо! Очень приятно. L_Lada пишет: Согласна, очень красиво! Такииие пейзажи... L_Lada , И вам спасибо. L_Lada пишет: И... гхм... сестра кюре, которую не застать на мессе. Однако... Как черт от ладана? э-э-э, так он же ее раньше застал... ну почти... Неужели не читается? Просто читатель все видит глазами героя. А каждый судит в меру своей... как ее... Ну, а потом она решила, как вариант, что ей удобнее сделать так, чтоб он ее не видел. Но это ж не значит, что она не видела его тоже. Гипотез много, мы же все видим глазами героя.
L_Lada: Черубина де Габрияк пишет: э-э-э, так он же ее раньше застал... ну почти... Неужели не читается? Это про стуки-звуки из сакристии? Читается. Я не это имела в виду, а исключительно то,что ее не видно на мессе. Странно для сестры священника, даже если понятно, зачем она это делает.
Черубина де Габрияк: L_Lada пишет: Это про стуки-звуки из сакристии? Читается. Фух, а то я переживала. L_Lada пишет: Странно для сестры священника, даже если понятно, зачем она это делает. Так и он стоял позади всех. В целом я тут ориентировалась на пьесу, а там, тогда еще, виконт говорит, что сестра священника была незаметна, практически невидима. Как тень.
Grand-mere: что-то упало, громко и отчетливо звякнуло о камень и разлетелось вдребезги. Мы почти никогда не замечаем предостережений судьбы, считая их простой случайностью... Оливье ... сделал неверный шаг…
stella: Мне понравились описания, они живые , непосредственные, красочные. А потом вклинивается название, и почему-то царапает слух своей назидательностью. Вроде, все правильно, а сразу повеяло чем-то лишним. Как по мне, так лучше недоговорить, так оно было бы живее. Но прогресс имеется, это факт. Как пример: "дамаскинаж" вполне мог был заменен "насечкой", а вот в сноске уже можно было и объяснить, что это за техника. А, в общем, дело движется. ГГ уже, можно считать, вляпался по самые уши. И куда Орф смотрел?
Кэтти: Черубина де Габрияк , спасибо за главу. Картины природы понравились особенно. А священник оправляющий сутану, выходя из сакристии, ох о многом говорит( для тех кто понимает). А потом еще хватает наглости пламенные проповеди читать прихожанам, грозя б- жьими карами, за их житейские грешки. Вот лицемер, так лицемер. Яблоко с червоточинкой и " сестрица" такая же. Нет , недаром они нашли друг друга в монастыре. Да и то, что граф понял , что душа не принимает нового кюре в качестве духовного наставника и исповедника- это ведь и было предостережение свыше. Просто Оливье его не расшифровал...
Черубина де Габрияк: Grand-mere пишет: Мы почти никогда не замечаем предостережений судьбы, считая их простой случайностью.. Grand-mere , Спасибо, точно подмечено. Совершенно верно. Я давно поняла, хоть к гадалкам ходи, хоть куда. А истинный смысл поймешь, только, когда уже все случится. stella пишет: Но прогресс имеется, это факт. stella, спасибо. Я ж учусь. И у тебя в том числе. Как ты думаешь? stella пишет: Как пример: "дамаскинаж" вполне мог был заменен "насечкой", а вот в сноске уже можно было и объяснить, что это за техника. Да мне тот "дамаскинаж", если б его не было у Мэтра... Это еще бета половину почистила , а то автора понесло в термины готической архитектуры. Сейчас попробую сделать, как ты говоришь. stella пишет: И куда Орф смотрел? Ну Орф, а что Орф? Крайний что ли? Кэтти пишет: спасибо за главу. Картины природы понравились особенно. Кэтти, спасибо. Кэтти пишет: А священник оправляющий сутану, выходя из сакристии, ох о многом говорит( для тех кто понимает). То-то и оно. Кэтти пишет: Вот лицемер, так лицемер. Яблоко с червоточинкой и " сестрица" такая же. Мне кажется, священник был слабый человек. Попал, как муха в паутину. Кэтти пишет: А потом еще хватает наглости пламенные проповеди читать прихожанам, грозя б- жьими карами, за их житейские грешки. Вот лицемер, так лицемер. Он их в первую очередь себе читал. Кэтти пишет: Да и то, что граф понял , что душа не принимает нового кюре в качестве духовного наставника и исповедника- это ведь и было предостережение свыше. Это да. Но: Кэтти пишет: Просто Оливье его не расшифровал... Он там много чего не расшифровал, потому что stella пишет: уже, можно считать, вляпался по самые уши.
stella: Черубина де Габрияк , это во французском оригинале "дамаскинаж". Наименование "Дамаск" звучит четко, это восточный обычай украшать клинок резьбой. Я, когда увидела его в первый раз, полезла в словарь, где и нашла, что это искусная насечка на клинке. Боевое оружие редко украшалось такой резьбой, это парадное оружие, потому и дарил Атос Раулю не эту шпагу для выхода, а свою боевую шпагу.
Кэтти: А я считала, что речь идет о технике " дамаскин". Это когда поверхность изделия покрывается золотыми , или серебр.пповолочками, а пространство между ними заливается эмалью. Получаются разные изображения.
stella: Кэтти , то, о чем ты говоришь - это перегородчатая эмаль. Может, она тоже носит такое название, не знаю. Но самая прочная и гибкая сталь в старые времена - это дамасская. https://uvelirnoedelo.ru/ukrasheniya-v-stile-damaskin/ https://zlatoust.vip/articles/uvelirnoe-oruzhie-vostoka - вот это последнее как раз и рассказывает о технике насечки. Эта шпага вообще должна была выглядеть сказочно. Бедный Портос!
Лея: Согласна с Jude - живая, яркая глава. Черубина де Габрияк, спасибо! Интересно, приоткроете ли вы завесу над несколькими тайнами: как в действительности звали Жоржа и Шарлотту (Анну), как им удалось заполучить фальшивые документы и как Жорж добился назначения от епископа. Буду ждать продолжения.
Черубина де Габрияк: stella пишет: Я, когда увидела его в первый раз, полезла в словарь, где и нашла, что это искусная насечка на клинке. Боевое оружие редко украшалось такой резьбой, это парадное оружие, потому и дарил Атос Раулю не эту шпагу для выхода, а свою боевую шпагу. Да, то парадная шпага, конечно. Драгоценные камни на эфесе в бою неудобны, как минимум. Мы обсуждали где-то.. Это даже инкрустация, наверное, а не просто насечка. Вот я нашла во французском поиске. Но Википедия слово в русском дает: https://youtu.be/fthbsZkGiE4 stella пишет: Эта шпага вообще должна была выглядеть сказочно. Бедный Портос! О да, судя по вот тому видео выше. Но Дюма постоянно мелкими деталями подчеркивает происхождение Атоса, а нам все суют непонятного "прототипа". Кэтти пишет: А я считала, что речь идет о технике " дамаскин". Дамаскин, но не эмаль, драгоценный металл. stella пишет: Но самая прочная и гибкая сталь в старые времена - это дамасская. А вот с дамасской сталью там какой-то нюанс, забыла. Но это - разные поняимя.
stella: Битва при Мариньяно состоялась в 1515 году. Шпагу Франциск 1 вручил Ангеррану двадцать лет спустя. Скорее всего она вышла из мастерской Челлини, как и кувшин со шкатулкой, хотя об авторстве мастера именно по части шпаги Атос не говорит, указывает только, что это недурственная работа. Возможно, эфес был выполнен там, а лезвие - испанской работы.
Черубина де Габрияк: Лея , прошу прощения, не увидела: вы, видимо написали, когда я отвечала как раз. Спасибо за отзыв. Лея пишет: Интересно, приоткроете ли вы завесу над несколькими тайнами: как в действительности звали Жоржа и Шарлотту (Анну), как им удалось заполучить фальшивые документы и как Жорж добился назначения от епископа. Ну по поводу имени по крайней мере миледи, я написала под катом, что в главу, где появляется Орф, внесены изменения. Упустила этот момент, а писать новое всегда интереснее, чем править написанное. Но мне еще породу собаки сменить нудно было: хотелось графу пса более "сурового", чем легавая. К этой главе уже хошь-не хошь надо было править. В остальном, посмотрим. Не забывайте, в фике два взгляда главных героев. Потому мы узнаём только то, что становится известно одному из них. Я как автор даже для себя оставляю варианты.
Черубина де Габрияк: Чтоб читателям не рыться, не искать старую главу, вот изменения: Покончив с этим занятием часам к десяти утра, он обычно отправлялся на охоту, к которой за эти несколько месяцев успел по-настоящему пристраститься. Правда, большая охота являла собой шумное, грандиозное действо. Она требовала времени и подготовки с привлечением множества слуг и стаи из сорока и более псов. Граф, ставивший сейчас во главу угла овладение наукой управления огромным поместьем, позволял себе подобное развлечение нечасто. К тому же, Оливье нравились прогулки верхом в тишине и одиночестве. Потому его привычным времяпровождением была либо охота с ловчей птицей, либо объезд угодий в сопровождении любимой собаки, чтобы проверить не наставили ли силки браконьеры, разведать оленьи тропы и подстрелить мелкую дичь. Неплотно прикрытая дверь кабинета распахнулась шире, и на пороге показался Орф, годовалый кобель с точеной мордой и мощным, мускулистым, но не грузным телом. Он был черного окраса с рыжими подпалинами, будто кто зачерпнул кистью охры и мазнул пса по груди, обоим бокам морды и нижней трети лап. Собака принадлежала к породе из провинции Бос, происходящей, как поговаривали, от диких волков. Этих псов широко использовали для охраны, а истинные ценители – для охоты на крупного зверя. Отец Оливье был заядлым охотником и любил, чтобы для него подняли вепря, а то и медведя, потому держал целую стаю таких собак. Ангерран отобрал Орфа как самого перспективного из помета своей любимицы Персефоны и лично натаскивал его. Теперь пес перешел к Оливье, который фактически с ним не расставался. Орф отличался строптивым нравом и никого к себе не подпускал, но сына покойного хозяина признал сразу и слушался беспрекословно. «Девица, в миру Шарлотта Баксон, бежала из тюрьмы до суда и скрылась… Осуждена заочно… Приметы: 19 лет. Волосы и глаза светлые. Высокая, стройная, весьма красива. В случае обнаружения обойтись на месте безо всякого снисхождения согласно букве закона» Собаку мне кинолог посоветовала босерона. Эта та, которая была у адвоката Дегре в фильме "Анжелика" (в книге был просто дог). Собака - охранник и овчарка, в первую очередь, но использовалась для охоты на крупного зверя. Есть красивый фильм "Медведь", художественный, про животных. Там показана охота на медведя с босеронами.
L_Lada: Лея пишет: как Жорж добился назначения от епископа. Рискну предположить, что про это уже не будет - проехали. Но есть подозрение, что назначения от епископа не Жорж добивался. Епископу, видимо, пришлось сутану поправлять.
Черубина де Габрияк: L_Lada пишет: Но есть подозрение, что назначения от епископа не Жорж добивался. Епископу, видимо, пришлось сутану поправлять. Может и так, конечно.
stella: Мне такой собачий выбор нравится больше. Серьезный пес.
полная версия страницы