Форум » Благородный Атос » Наследие » Ответить

Наследие

stella: Название: Наследие Автор: stella fischer Фэндом: Дюма и Куртиль де Сандра Персонажи: граф Ангерран де Ла Фер, виконт Оливье де Ла Фер, граф де Рошфор, виконт Шарль-Сезар де Рошфор  Размер: миди Статус: в процессе Отказ: мэтрам и всем авторам

Ответов - 57, стр: 1 2 3 All

stella: Часть первая. Рошфор Утренняя гроза уходила. В небе у холмов бледные беззвучные молнии ещё рвали горизонт, но маленький отряд всадников не мог догнать её. Кони ступали по лужам, в воздухе пронзительно пахло свежестью и мокрой майской листвой. Граф украдкой потирал висок: в грозу последнее время болела голова. Но цель путешествия, предпринятого им, была близка – замок с тремя башнями возвышался над холмистой равниной и белел на фоне туч. Виконт ехал чуть позади и следил за игрой небесной стихии. Вдруг крыши над замком куда-то исчезли: виконт даже головой замотал, пытаясь понять, что с его глазами. Но с глазами было всё в порядке: это луч солнца пробился сквозь облака и ослепительно вспыхнул над громадой замка. Синее небо раскинулось над ним, а крыши – крыши, ставшие зеркальными, отразили пронзительную лазурь небес. И в ту же минуту синим огнем загорелись сланцевые кровли многочисленных домиков, частью совсем свежепостроенных, россыпью спускавшихся с холма к его подножию. - Как красиво! – невольно вырвалось у юноши и на лице его появилась мягкая улыбка. "Как у неё…" Ангерран де Ла Фер закусил губу и повел бровью: с тех пор, как сын вернулся под родительский кров, граф каждый день заново узнавал его. Младший сын, теперь уже единственное его дитя, он был живым напоминанием об Изабо… Это так отрадно – и больно! Ангерран тряхнул головой и нарочито нахмурился: вот ещё, выражать столь громко свои восторги, особенно если речь идёт всего лишь о красотах природы? Чувствительность наследника вызывала у него некоторое удивление: не пристало Ла Ферам восхищаться чем попало и по любому поводу! Воин, а его сын в свои пятнадцать с оружием в руках мог и взрослого бойца заставить засомневаться в себе, должен быть сдержан! Во всём – кроме немедленного ответа на оскорбление! А такие мелочи, как синие крыши Рошфора, его вообще не должны волновать! Вопреки собственным мыслям, Ангерран разволновался сам! Сгоняя с лица досаду, граф огляделся. Дорога была пустынна, и это было удивительно: в это время года торговля шла бойко, взад-вперед должны были сновать повозки с товаром, всякий люд, всадники и пешие, простолюдины и окрестные дворяне. Но вокруг стояла тишина. - Куда все подевались? – пробормотал граф. – Неужто все двинулись словно крестовым походом на Париж, на Генеральные штаты? Да там и сгинули? Виконт, должно быть, услышал и оценил шутку отца, потому что с той же улыбкой поднял на него глаза. – Из Штатов может выйти и польза для Франции, а от герцога де Люиня мы её вряд ли дождёмся, – чуть пожав плечами, высказался юноша. Граф воззрился на собственного наследника: что такое, мальчишка мало того, что имеет смелость судить о таких вещах, так и… Да кто ж его спрашивает?! – Вы берётесь утверждать, что полезнее для Франции? – жёстко вопросил граф. Юноша смутился, щёки вспыхнули нежно и тонко. – Я только предположил… – Улыбка его пропала и брови чуть нахмурились, но в тот же миг он вздернул подбородок – вышло почти совсем по-детски – и продолжил: – Но я осмелюсь высказать опасение, что королевский фаворит не из тех, кто будет думать о чем-либо, кроме увеселений, охоты и собственного обогащения. – О! – выдохнул граф. – Я и забыл, что вы, сударь мой, слишком много времени провели при дворе и потому так хорошо знакомы с тамошними обитателями и их нравами. А ваша матушка, упокой господь её душу, не подумала, что вы слишком умны и чисты сердцем, чтобы выживать в этом вертепе. С этими словами граф де Ла Фер надвинул шляпу на лоб и перевёл коня на рысь. Он и сам знал, что был резок и несправедлив, но ничего не мог с собой поделать. Ничего. Изабо ушла, оставив его один на один с этим миром. Мало того, будто недостаточно ему боли, так она унесла с собой бо́льшую часть его души: там зияла дыра, не заполняемая ничем. Вот только её сын… Но граф не ответил бы и сам себе, чего он хочет от сына. Виконт склонил голову, чувствуя, как вся кровь отливает от лица – прямо к сердцу. Упрёк, если это был упрёк, не был им заслужен, или, лучше сказать, юноша не всегда понимал, чего хочет от него отец. Беспристрастного взгляда на мир, людей и их поступки, строгости к себе, кристальной честности, справедливости и милосердия к подчинённым – отец и был таким, недостижимым образцом, и Оливье смотрел на него, как на бога, неизменно следуя его заветам. Граф учил сына иметь собственные мысли – не просто чувства и побуждения, а мысли, выраженные в слове: лишь тогда они принимают форму цели и принципа. Он и имел, но как это согласуется с бессловесной покорностью? Юное мятущееся сердце виконта стремилось куда-то ввысь, но привычка к дисциплине и сыновняя почтительность взяли своё. Ещё раз бросив взор в лазурь омытых дождем небес, он последовал за небольшим отрядом вооруженных слуг, сопровождавших графа в поездке. Дорога в Бретань была длинной и достаточно опасной, чтобы пренебрегать охраной. Но чем дальше продвигались путники, тем непонятней становилась ситуация: безлюдный тракт беспокоил их куда больше, чем привычное столпотворение на дороге. Всадники держались настороже, за каждым поворотом ожидая засады вооруженных мародеров. К тому же кустарник подступал к самой дороге, а за ним запросто мог укрыться целый отряд. Дальше заросли орешника переходили в довольно густой лес, но графа волновало не только то, что их могли подстерегать разбойники: его люди были отлично вооружены – нет, его куда более волновало то, что при нем была немалая сумма денег. Граф де Ла Фервез долг, и срок его уплаты истекал на следующий день. Впрочем, была ещё причина: Ангерран не хотел рисковать жизнью сына. Он долго думал, прежде чем решился одолжить некоторую сумму у дальнего родича. С тех пор, как графиня оставила службу при дворе, оказалось, что ее доходы были немалой частью доходов семьи. Граф всегда был против этой её службы, правда, не протестовал открыто, однако, к жёстким ограничениям в тратах не привык, оттого ему было вдвойне неприятно обнаружить недостаток средств к существованию. К тому же, теперь следовало все время и все средства вкладывать в наследника, потому что только так можно было надеяться на былую славу рода. Ангерран бросил взгляд через плечо: сын спокойно созерцал окрестности, но в его позе было напряжение бойца, готового к сюрпризам. Мальчишка за свои неполные шестнадцать лет успел побывать в переделках и кое-что повидал. Вот только управлять его не учили… Но кто бы мог предположить, что судьба будет так неблагосклонна к роду Ла Феров, что отберет сыновей одного за другим! Получается, что права была теща со своими предсказаниями: Оливье всё же стал наследником. *** Стук копыт граф Рошфор заслышал, когда отряд был уже совсем рядом: влажная почва глушила звуки. Он дал своим людям знак остановиться, и три всадника, сопровождавшие его, замерли, положив руки на рукояти своих пистолетов. Воспользоваться ими они бы вряд ли успели, но вид у них был самый воинственный. Все же граф Рошфор не думал, что в собственных владениях кто-то всерьез мог угрожать ему. Правда, Бретань в те времена не была местом, где можно передвигаться без сопровождения хорошо вооруженных слуг. И не одна Бретань. Вид же всадников, чьи доспехи ослепительно сверкали на солнце, заставил Рошфора выступить вперед и предостерегающе поднять руку. Отряд напротив тоже остановил коней, но не стал собираться в тесную группу: пистолетный залп при таком условии мог оказаться для них роковым. Рошфор, заранее извещенный письмом, ждал гостя, и опасение, что того на дороге могут подстерегать неприятные сюрпризы, заставило графа отправиться ему навстречу, прихватив в качестве эскорта пару вооруженных слуг. Виконт увязался следом за отцом, поскольку изнемогал от скуки под родительским кровом – синие крыши замка его не ничуть не привлекали. Рошфор тронул коня и выступил вперед: он здесь был хозяином и желал им и остаться. Начальник другого отряда, а блестящая кираса и богатое перо на шляпе обличали в нем начальника, сделал то же самое. За ним двинулся мальчик лет пятнадцати, но старший что-то коротко приказал ему, и тот остановил коня, что не помешало ему при этом выразительно положить руку на эфес шпаги. Предводители сблизились не спеша, старательно вглядываясь друг в друга; когда кони сошлись, оба облегченно вздохнули. – Рошфор! – Де Ла Фер! Слава богу! Я специально выехал вам навстречу. – Рошфор, куда все подевались в ваших владениях? На дорогах такая тишь, что хоть мертвых выставляй сторожить! – Господин де Ла Фер, я рад видеть вас в добром здравии, рад, как никогда! – Еще бы не рады! – позволил себе улыбку де Ла Фер. – Я выполняю свое обязательство и в свою очередь весьма благодарен вам за беспокойство. – Не скрою, это приятное дополнение к нашей встрече. Желаете её отметить в замке прямо сейчас, или передохнем в ближайшем трактире? Отдельная комната в нем непременно найдется. – В другое время с радостью принял бы ваше предложение, мы устали и нас мучит жажда, но я все же предпочел бы ваш замок. – А кого это вы привезли с собой? – Рошфор указал на мальчика, в напряжении следящего за разговором. – Неужели это ваш младшенький? – Дети имеют обыкновение расти, знаете ли! Да, это он. Виконт, приблизьтесь, я представлю вас своему давнему другу, графу Рошфору, – кивнул сыну Ангерран. Юноша приблизился, склонившись к шее своей лошади в почтительном поклоне, на ходу сдергивая бархатный берет, украшенный перышком цапли. – Ну, вот он, – продолжил между тем Ангерран. – Оливье де Ла Фер, мой сын и наследник. Юноша едва удержался, чтобы не вскинуть на отца удивленный взор: в его голосе сейчас сквозила гордость! Ничем не прикрытая гордость! Придя в смятение и невольно зардевшись, Оливье, тем не менее, уловил жест отца, позволявший ему произнести необходимое приветствие. – Господин граф, позвольте засвидетельствовать вам моё глубочайшее почтение, – промолвил он. Рошфор глядел на него с затаенной улыбкой. Оливье тоже смотрел на графа, потому что внешность его была примечательной: длинные волосы крутыми локонами спускались на плечи, плоёный стоячий воротничок подпирал смугловатые впалые щёки и твёрдый подбородок, а глаза были черны, как вишни в августе, и насмешливо блестели. Кажется, Оливье уже видел этого человека, но давно, в детстве. Вовремя оторвавшись от созерцания собеседника, он опустил ресницы, а Рошфор сказал: – Добро пожаловать, молодой человек, рад видеть вас вместе с вашим почтенным родителем в наших краях. И, кстати, с Шарлем-Сезаром вы ведь знакомы, не так ли? Оливье смешался, не зная, что отвечать, а Рошфор, видя его замешательство, продолжил, махнув рукой сыну: – Шарль-Сезар, можете подъехать, это наши друзья. А если припомнить наше родовое древо, – обратился он уже к де Ла Феру, – то мы с вами, граф, кажется, ещё и кузены. – Бог мой, все дворяне – кузены, – улыбнулся граф де Ла Фер. – Рошфор, мне не терпится снять с себя некое обязательство, думаю, вы меня понимаете. – Разумеется, дорогой друг, едем ко мне. Шарль-Сезар, это граф де Ла Фер и виконт де Ла Фер. Оливье. Надеюсь, вы его помните? Высокий темноволосый и смуглый юноша с любезной улыбкой на красиво очерченных губах, приблизился к ним: – Господин граф! Виконт! Как бы там ни было, теперь у меня есть возможность исправить то, что упустила моя память. Господа! – И он раскланялся, взмахнув шляпой. – Отец, позвольте я поеду вперед, распоряжусь к приезду гостей? – Экая куртуазность, вы посмотрите! – хмыкнул Рошфор-старший, но всё же поджал губы. – Давайте, виконт, распоряжайтесь. Вы это умеете! Рошфор-младший, обрадовавшись, что может быть свободным, ещё раз поклонился, пришпорил коня и умчался, как ветер. Оливье с любопытством посмотрел ему вслед: это и есть кузен Шарль-Сезар? Это, должно быть, его он встречал несколько лет назад в Сен-Жермене? Оливье было десять или одиннадцать, виконту, кажется, тринадцать… Память сохранила разрозненные детали - почему-то сначала вспомнился чрезмерно роскошный воротник из венецианского гипюра с мелкими жемчужинами, они ещё качались. И то надменный, то насмешливый взгляд виконта, и как он веселил принцесс. И как он сам, Оливье, выиграл состязание лучников, устроенное для мальчиков, но отказался выстрелить в яблоко, которое Рошфор-младший, дурачась, водрузил себе на шляпу. А потом виконт раздобылся на дворцовой кухне мороженым и угостил его… Да, но теперь Шарль-Сезар мало напоминает того подростка, разве что кудрявые волосы те же. Но и Оливье не тот, что прежде. Юный де Ла Фер в задумчивости озирал окрестности, все запоминая и впитывая всей душой окружавший его мир. Мир был прекрасен! Конечно, отец прав, что недоволен его душевными порывами, он считает это несовместимым с жизнью воина. Однако как же паладины минувших веков, о которых сложены баллады? Они жили и сражались по велению сердца, во имя чести и любви. Тут Оливье в который раз за сегодняшнее утро покраснел – не оттого ли, что он, как все молодые люди его лет, мечтал изведать любовь? Занятый этим, он не слышал продолжения разговора отца с графом Рошфором, который не без некоторой досады кинул вослед умчавшемуся сыну: – Этот юноша рвётся в Париж. – Что ж, – пожал плечами де Ла Фер, – наследник такого рода вполне способен сделать карьеру. И королева Мария Медичи благоволила ему, не так ли? – Так, – согласился Рошфор, – да только много воды утекло: виконт с некоторых пор никого не признает над собой, кроме епископа Люсонского. – О! Но не о духовной же стезе грезит мальчик? – Разумеется, нет! С ним у меня всегда было довольно проблем, но сейчас… – Сейчас? – Он, вроде, взялся за ум, стал интересоваться делами графства, – доверительно, будто извиняясь за поспешный отъезд сына, сказал граф негромко. – Полно, сударь, тогда и переживать не о чем! – рассмеялся в ответ де Ла Фер. – Мне бы ваши заботы… *** Между тем оба маленьких отряда объединились и двинулись в сторону замка. Лошади шли в гору: подъем был крут и, поневоле, Оливье отвлекся от своих мыслей, рассматривая дома вокруг. Деревушка была довольно зажиточная, или, может, такое впечатление создавалось от обилия цветов вокруг? Розы, вьющиеся по оградам и столбикам у крыльца набрали бутоны и уже радовали глаз первыми цветами. Что-то ещё, пёстрое и яркое, цвело везде – в горшках на окнах, на ступенях лестниц. И повсюду – плющ и дикий виноград взбирались по стенам каменных и фахверковых домов. Едва ли не на каждом крыльце сидели кошки. Одни лениво грелись на солнце, другие умывались и охорашивались, гибкие, но упитанные. Они явно не жаловались на жизнь, ничем не напоминая своих вечно голодных парижских собратьев. Граф де Ла Фер тоже отметил про себя цветочное великолепие, но иронию по этому поводу оставил при себе: так ли полны горшки в печи хозяев, как полны цветов их подоконники? Кошек он не заметил, или не придал значения их безбедному существованию. А вот граф Рошфор догадался, какие мысли могли быть у его гостя. Непроницаемое лицо де Ла Фера не обмануло его. – Здешние жители любят устраивать себе праздник из чего угодно – вот хоть из цветочных клумб. – Значит, и в домах у них есть чему радоваться, – вежливо заметил граф де Ла Фер. – Надеюсь. Бретань богата садами, так что бедными эти места не назовешь. Взгляните, – указал он в сторону от дороги, – яблони ещё цветут, а груши уже завязались. Здесь у нас делают самый лучший сидр. Надеюсь, ваша жажда не уменьшилась, а, кузен? На это Ангерран только хмыкнул: – Мы осушим целый бочонок! – Ну, ловлю на слове! – в том же духе ответил Рошфор. Оливье прислушался к беседе старших и в конце концов поймал себя на том, что улыбается. Придав лицу более подобающее выражение, он взглянул на отца, но тот смотрел по сторонам или подымал глаза вверх, к замку на холме или к синему небу, и тоже улыбался. У самой церкви путники объехали каменный столб, украшенный резьбой со сценками из Библии. Виконт не смог побороть интереса и пару раз оглянулся на это местное олицетворение распятия, на что хозяин любезно заметил, что это кальвер, своеобразная Библия для бедняков. Местный храм, перестроенный в прошлом веке, нёс на себе все признаки готики. – Если пожелаете завтра к заутрене, милости просим сюда, – пригласил их Рошфор. – Шарль-Сезар вас сопроводит. И опять де Ла Фер усмехнулся про себя: кузен Рошфор хоть в юности наперекор семье и сделался католиком, но религиозным рвением, кажется, не отмечен, так что только дети посвятят утро богу. Громада замка снаружи выглядела суровой и негостеприимной, однако, внутри жилище было уютным и располагающим к приятному времяпровождению. Шарль-Сезар и в самом деле успел распорядиться со знанием дела: гостей ждали комнаты, много горячей воды для умывания и обед. И конечно же, кувшины с напитками, предусмотрительно выставленные в гостиной. Ангерран по достоинству оценил их освежающий вкус, а Рошфор извинился, что за столом отсутствует хозяйка: графиня с младшими детьми неделю назад уехала в гости к своей матери. Но граф де Ла Фер не спешил с возможностью отдохнуть. Напротив, едва молодые люди вышли из-за стола, он вопросительно взглянул на хозяина: не пора ли перейти к делам? Рошфор понимающе кивнул и пригласил гостя в кабинет. – Ну, вот, здесь нам будет удобнее решать денежные дела, – улыбаясь сообщил он. – Я вам очень признателен, что вы все сохранили в тайне. Мне бы не хотелось, чтобы виконт знал о моих временных трудностях. – А он не знает? – Я ему об этом не сообщил. – Вы на самом деле уладили свои проблемы, Ангерран? – Переходом на имя Рошфор как бы призывал старого приятеля к бо́льшей непринужденности и откровению. – Или только слово заставило вас пуститься в дорогу? Вот ваша расписка, – порывшись в бумагах, он отыскал листок за подписью графа де Ла Фер. – Уладил, кузен, уладил, и мне ничего не пришлось продавать. Я безмерно благодарен, что вы предложили мне помощь в тот момент, когда она была действительно необходима, и когда так нежелательна была огласка. Придет время, и виконт вступит в наследование доменом, не отягощенным долгами, – с этими словами граф де Ла Фер положил на стол большой кошель, бодро звякнувший металлом. – Тут вся сумма. Не сочтите за труд, пересчитайте. – Зачем? – удивился Рошфор. – Я вам доверял, когда одалживал, доверяю и когда принимаю долг. Однако если вам это важно – извольте. Но, кузен, к чему было самому ехать в такую даль? Прислали бы поверенного, и только. – Нет, сударь, я непременно должен был сделать это сам. И быть уверенным, что долг возвращен к оговоренному ранее сроку. – К сроку! Право, это такие пустяки! А впрочем, вы правы! – кивнул Рошфор, понимая, как важно это для человека чести, каким был граф де Ла Фер. Куча золотых и серебряных монет была пересчитана, ссыпана вновь в кошель, и заперта на ключ в необъятный сундук на львиных лапах, стоявший в углу графского кабинета и напоминавший своей резьбой о давно прошедших временах. На этом их дела были закончены, можно было перейти к приятной беседе.

stella: Оба виконта между тем осматривали замок изнутри. Вернее, осматривал Оливье, а Шарль-Сезар давал необходимые пояснения. – Ваши с отцом комнаты вот там, часть замка перестроена специально для гостей, а в той стороне покои графини, госпожи моей мачехи: мы туда не пойдём, – хмыкнул виконт. Он кликнул лакея и тот отворял перед молодыми людьми тяжёлые двери: – Это бальная зала. – О! – вырвалось у Оливье, потому что в глаза ударил свет, льющийся в огромные окна, а верхняя полукруглая их витражная часть посылала вниз острые цветные лучи. – Это великолепно! – И замысловато! – подтвердил Шарль-Сезар. – Вот, смотрите, – он подставил ладонь под мерцающий луч, и Оливье сделал то же самое, – красный самый тёплый, а зелёный или синий не греет. – В самом деле! – удивился виконт. – Но это не всё, – сказал Шарль-Сезар. – В простенках окон и на противоположной стене подсвечники, видите? – Вижу. – За ними зеркальца со скошенными краями. – Это чтобы свечи как будто умножались. – Конечно. Но в гранях стекла появляется радужный блеск. Ночью, если горят все свечи, эффект будет почти тот же! И Шарль-Сезар снова поймал цветное пятно в ладонь. Оливье с интересом взглянул на кузена – в чёрных глазах его плясали искры. Виконт тоже смотрел на кузена: безмятежная лазурь его взора отражала цветные блики, как вода в летний полдень отражает и глубину небес, и лёгкую игру света и тени. "Забавно, ещё час назад я более всего желал вырваться отсюда, а теперь открываю этому юному пикардийцу тайны замка Рошфор?! Сам себе не верю!" – Вам не скучно, кузен Оливье? – Нет, что вы! – ответил тот, и Шарль-Сезар ни на миг не усомнился в его искренности. – Ну, если так – вперёд! Оружейная зала была одновременно и библиотекой. На самом видном месте громоздился полный доспех венецианской работы, изукрашенный так, что дух захватывало! Оливье едва руку не протянул, чтобы прикоснуться к золоченому узору. – Но на нём есть вмятины! Это не просто парадное вооружение? В нем сражались? – Теперь в глазах пикардийского кузена горел совсем мальчишеский восторг. – Не думаю, – лениво ответил Шарль-Сезар. – Это, верно, с тех пор, как я в пятилетнем возрасте развалил его, когда хотел достать котика. – Котика? – Того, что сидит на шлеме. – И правда – кот! Какая занятная фигура! – рассмеялся виконт и вопросительно обернулся к хозяину. – Ну, да, у всех как у людей – рыцарь орла, или льва, или вообще единорога. А у нас – рыцарь бродячего кота, извольте любоваться! – Вы меня разыгрываете? – Ничуть, – повел бровью Шарль-Сезар. – Говорят, у кого-то из предков был кот- фамильяр. Да и в семье всегда жили кошки. Бабушка тоже их привечает. – Бабушка? Это вдовствующая герцогиня Екатерина де Роган? – Она самая. Вы разбираетесь в родословных? – Конечно. – Ну, так найдёте, где наши оба древа соприкоснулись ветвями. И здесь, в библиотеке, можно найти старые записи, надо лишь озадачить секретаря. – Нельзя ли взглянуть на книги? – Разумеется, смотрите, если только пыльные фолианты вас интересуют больше, чем старинные мечи. – Меня интересует всё, кузен! – Ну, да, особенно легендарный Экскалибур и Дюрандаль. Висят на стене позади вас, – промурлыкал Шарль-Сезар. – И чаша Грааля заодно с ними. Вон стоит на камине! Оливье прыснул. – А ничего смешного! – ответил виконт и тоже расхохотался. Оливье всё же покосился в сторону камина – на полке и впрямь стояла чаша. Или ваза? Или большой кубок? Странная, слишком простая рядом с роскошными доспехами. И мечи на стене странные, особенно один, с шершавым, как будто зернистым, лезвием – ровно до половины. Дальше до самой рукояти светилась отполированная сталь. – Я бы сказал, что этот меч много лет назад воткнули в землю, да так и забыли. – В камень. – То есть? – Воткнули в камень, а наш предок Артур его вынул. И совершил ещё немало всего, как гласит легенда. – Это правда? – То, что меч принадлежал некоему Артуру – совершеннейшая правда. На клинке выбито имя и нарисован медведь – для неграмотных. А "Артур" по-бретонски и есть "медведь". – У нас в Ла Фере хранится меч, с которым предок де Куси ходил в Крестовый поход и сражался с неверными в Святой земле. – Древность ужасная! – согласился Шарль-Сезар. – А мы с вами зелёная поросль от старых корней: у вас сиры де Куси, у нас король Конан Мериадек. Страшно подумать, какая ответственность! Вы её ежедневно ощущаете? – Мне кажется, вы напрасно иронизируете, виконт, – посерьёзнел Оливье и потянулся за приглянувшейся книгой. – Ощущаю. – И тут же отдернул руку: – Ай! С книжной полки спрыгнула крупная поджарая кошка необыкновенной масти – серая, скорее в пятнах, чем в полосках – и похромала к креслам. – Она вас оцарапала? – Нет, не успела! – Это хромая Клод. Ещё котёнком изгнана из покоев мадам моей мачехи за то, что посягнула на моток ниток. С тех пор я зову ее Клото. Хорошо, что мадам не знает по-гречески. – Виконт состроил уморительную физиономию. – И с тех пор эта бестия сторожит библиотеку. Оливье даже покраснел, так старался он не рассмеяться: пасынок не ладит с мачехой, это так понятно, но нельзя же проявить неуважение к семье, в чьём доме ты гость. Всё же поборов веселость, он наконец смог поднять глаза на кузена – тот, хоть и кривил губы в усмешке, но смотрел куда-то вглубь себя, забывшись на мгновение. Но ещё мгновение спустя Шарль-Сезар перехватил взгляд юного кузена и внезапно подумал, что может эта страсть к путешествиям, к дороге и перемене мест – всего лишь предлог, чтобы не бывать дома? Он не любил этот замок, ему в нем было душно, тесно, он был тут лишним. Не обманывался ли он всё это время? Нет, в том, что единственное его пристанище осквернено, он не обманывался. А Оливье смотрит внимательно и ясно, всё для него в этой жизни понятно и просто. Жаль, это ненадолго. – Если я перестану иронизировать, господин виконт де Ла Фер, я, пожалуй, наживу себе разлитие желчи, или ещё чего похуже – чёрную меланхолию, например. Что, согласитесь, весьма неприятно было бы в моём цветущем возрасте. Оливье выдержал пристальный и насмешливый взгляд кузена, да если честно – просто вызывающий взгляд, за которым должен был бы последовать ответный вызов, но сказал он следующее: – Предположим, мне не нравится покрой вашего платья… – Тут безупречная чёрная бровь виконта де Рошфора поползла вверх, но Оливье продолжил: – Однако такое носят при дворе и в других почтенных собраниях. Стану ли я носить такое же? И стану ли я судить о вас, кузен, по платью? Шарль-Сезар тихо и медленно выдохнул сквозь зубы: – Все так и делают! А, впрочем, снимаю шляпу перед таким благоразумием. Сколько вам лет, кузен, сорок пять? Оливье хмыкнул и вздернул подбородок: – Пятнадцать. А вам? – Девятнадцать. Будет в следующем месяце. Оба кузена рассматривали друг друга, и эта игра в гляделки, что не прекращалась на протяжении всей их беседы, похоже, уже смущала обоих. Шарль-Сезар снова кликнул лакея и о чём-то тихо распорядился, а сам взял с кресла кошку и обнял её. Кошка громко заурчала. Тут слуги принесли кувшины вина, бокалы и несколько вазочек с серебряными крышками. Виконт пригласил Оливье за стол. Тот про себя отметил изящество посуды – такую он мог бы представить в женских покоях, однако облик, манеры и речи бретонского кузена не позволяли заподозрить его в недостатке мужественности. – Вы сладкое любите? – неожиданно спросил он. Оливье даже растерялся сначала, а потом кивнул. Виконт снял крышки с вазочек: в одной были ломтики вяленых груш, как инеем подернутых сахаристыми крупинками, в другой сушеные вишни с орехами вместо косточки, в третьей какие-то зелёные конфеты. И Оливье не устоял, попробовал всё, особенно зелёные конфеты. – Это что? – Крыжовник. С лимонной корочкой внутри. – Восхитительно! – Вот теперь верю, что вам пятнадцать! И пока наши отцы по-родственному решают свои денежные вопросы… – Денежные? – Ну, да. Разве вы не знали о цели вашего путешествия? Оливье ответил не сразу: – Отец упоминал о каком-то обязательстве, но я не придал этому значения и не задавал вопросов. – И правильно сделали. Так вот, и вы по-родственному помогите мне разрешить одну задачу. – Я к вашим услугам. – Вот, – виконт указал на маленький шахматный столик в углу у окна. – Вы играете? Партия не окончена, и я, право, не знаю, что делать. Оливье пересел за шахматы, прихватив вазочку с конфетами, а Шарль-Сезар встал рядом, не выпуская из рук кошку. – Гм, интересно… С кем вы играли? – Сам с собой. Сначала загнал себя в угол, а потом пытался найти выход. – Это вы уж очень ловко себя загнали! – О, да! – А если вот так? Шарль-Сезар даже присвистнул, а кошка испуганно мяукнула: – Ого! Неожиданный ход! Кстати, отец распорядился, чтобы я с вами сходил на заутреню в нашу церковь. Мне кажется, вам будет интересно. – Э… – Не отвлекайтесь! – У вас церковь старинная – такие места заслуживают внимания, а послушать там службу будет вдвойне поучительно! – Не отвлекайтесь! Там хранится реликвия – статуэтка девы Марии, явившаяся четыре века назад в дупле дерева и найденная какой-то пастушкой. Впрочем, это и вся древность, не считая башни. Мой дед, принц Рене II, взялся приводить в порядок замок, а заодно под перестройку попала и церковь. Но все равно она торжественная и холодная в любое время года. Вы сами сможете убедиться, что в ней можно окоченеть. – Хорошо, что вы меня предупредили. В таком случае я оденусь потеплее, – чуть приметная улыбка тронула губы Оливье. – Ну, вот, смотрите, эту партию можно закончить вничью! – Превосходно! Даже изящно! Похвалюсь перед монсеньором, только не выдавайте меня! – Не выдам. Потому что не знаю, о каком монсеньоре речь. – О епископе Люсонском. Оливье едва заметно пожал плечами, а Шарль-Сезар продолжил: – Из-за Генеральных Штатов его преосвященство вынужден был находиться в Париже почти неотлучно, он неоднократно повторял, что хочет видеть меня каждый день с докладом, как я провел двадцать четыре часа. Если вы бывали при дворе… – Я неплохо знаю французский двор. – Вот как? – искренне удивился юный Рошфор. – Моя матушка несколько лет состояла статс-дамой королевы-регентши, и я часто навещал ее, – пояснил Оливье. – Ах, вот вы кто – сын мадам Изабеллы, конечно же! Я ведь помню, что мы встречались с вами в Сен-Жермене. И вашу матушку тоже помню. Такую редкостную красоту, совершенную и возвышенную, не часто встретишь. – Благодарю, виконт. Вы служите при дворе? – Я служу у епископа Люсонского. – Но… – Что-то вас смущает? – Н-нет… – промолвил виконт, хоть его смущало, конечно, что старший сын графа Рошфора, наследник всего рода Роганов, служит у господина дю Плесси. – Так что происходило на заседаниях Штатов? – Ничего не происходило. Каждый из певцов вел свою мелодию, но не слышал остальных. – Они не могли прийти к согласию? – И не пришли, потому что у них разные представления о том, что нужно Франции. Как говорит монсеньор: «Ни к чему видеть зло, если нет желания с ним бороться». – Это выгодная позиция, – кивнул Оливье, – хотя я не понимаю такого отношения. Рошфор нахмурился и готов был вспылить, задетый за живое: его преосвященство пока не обладал реальной властью, чтобы как-то влиять на ход событий, а этого виконт признавать не хотел. К тому же, слова кузена весьма напоминали упрёк, а Шарль-Сезар в таких случаях всегда готов был принимать его на свой счёт. Однако же виконт вовремя спохватился: об этом-то как раз и не стоило откровенничать с юным пикардийцем. Кошка у него на руках завозилась. – У, леопардица! – виконт чмокнул её в нос и отпустил. – Так вы надолго в наши края? – Думаю, завтра мы тронемся в обратный путь: отцу было важно успеть в Рошфор именно к сегодняшнему дню, так что, полагаю, у него нет оснований задерживать свой отъезд. Но я могу и ошибаться. – Я тоже должен ехать, и мог бы часть пути проделать с вами. К тому же у нас будет больше охраны. – Это разумно. Я скажу отцу. – Договорились! Заодно покажу вам наши края. Но, виконт, мне кажется, я своей болтовней совсем утомил вас. – Ничуть! – сказал Оливье и зевнул. – О, простите! – Смеркается. Вы в Ла Фере, должно быть, привыкли к размеренной жизни. Не стоит нарушать сложившийся порядок. И если вам здесь не хватает каких-то привычных удобств, не стесняйтесь потребовать их. – Виконт, ваш замок прекрасное жилище, и вы приняли нас по-королевски. Шарль-Сезар улыбнулся: – Через час подадут ужин. И он проводил кузена до самой его комнаты. *** Конфеты были так хороши, что Оливье не заметил, как несколько неумеренно воздал им должное – и совсем перебил аппетит. За ужином он ел мало и лег в постель налегке. В согретую мягкую постель. Надо же, в мае! Но, признался он сам себе, это очень приятно – ощущать такую заботу. Погружаясь в сон, юноша вспоминал все события прошедшего дня: утреннюю грозу и блестящие крыши, солнечные зайчики в витражах, доспехи в библиотеке, кузена с кошкой. “Леопардица!” Он даже хмыкнул в подушку: бретонский кузен ему понравился, и, может быть, в дороге они познакомятся поближе? А Шарль-Сезар лег ещё не скоро: он что-то долго писал при свече, потом просто сидел, подперев щеку рукой и глядя на огонь. "Кузен де Ла Фер, – думал он, слишком чистосердечен, слишком добропорядочен, слишком благоразумен – всего в нем слишком, но как бы мне хотелось подружиться с ним! Если бы только он не был так молод". - С этой мыслью виконт вздохнул и задул свечу. *** На следующее утро молодые люди поднялись чуть свет и отправились в церковь. Они спешились у ворот и среди немногочисленных прихожан, кланяющихся двум виконтам, заняли места семьи графа де Рошфор. Простота убранства собора поразила виконта: стены и колонны сложены из камня и не оштукатурены, полы из каменных плит, грубо пригнанных друг к другу, деревянные скамьи без резьбы, древние и простые, как и сам храм. Окна украшены скромными витражами, а маленькая статуя Марии с младенцем на руках на одной из колонн, примыкавшей к кафедре, полна наивного очарования старинных изображений святого семейства. И сам кюре, отправлявший службу, был под стать этому храму: сухопарый старик с венчиком седых волос вокруг тонзуры, с серыми спокойными глазами и твердо сжатыми губами, изрекавшими библейские истины так спокойно и уверено, словно он сам был очевидцем тех событий. В этом храме и звон шпор, и любой звук были такими звонким и проникали в каждый, самый потаенный уголок, что Оливье в смущении и почти в благоговейном трепете боялся нарушить покой древних стен. Когда юноши вернулись к своим лошадям, оба были молчаливы и задумчивы. – Все наши страсти кажутся ничтожными и сиюминутными перед величием слова божьего, – виконт де Ла Фер застенчиво улыбнулся, и Рошфор согласно кивнул ему в ответ. – Его преосвященство господин епископ де Люсон часто говорит то же самое, – тень задумчивости легла на лицо Шарля-Сезара, длинные ресницы бросали синеватые зубцы теней на смуглые щеки. Оливье взглянул на него украдкой: виконт был похож на испанского идальго, в нем ничто не напоминало жителя севера. И движения у него были быстрые, точные, он весь был как пружинка, готовая стремительно распрямиться, всем своим существом он был устремлен… куда? Ответ напрашивался сам собой: в Париж. А виконт де Ла Фер озирал окрестности и думал, что будь у него такая возможность, он задержался бы тут подольше. – Как же у вас тут красиво и тихо! И всё это ваше наследие! Лицо кузена начало каменеть. – Я не стремлюсь стать наследником и готов уступить это право младшему брату. Графиня, моя мачеха, будет счастлива получить все права на наследство для своего сына. – И ваш отец согласен на это? – ахнул Оливье. – Граф не против. Ему все равно. Мне тоже. Я для того и приехал, чтобы уладить этот вопрос. Зачем мне лишние хлопоты? – виконт рассмеялся беззаботным смехом, но внимательное ухо его собеседника уловило нотку горечи. – А вы, должно быть, постоянно вынуждены вникать в круг проблем, связанных с управлением графством? – У меня нет выбора. – Вас ещё не женили? Тогда выбор есть! – У меня есть невеста. – Так, а вот тут давайте поподробнее: знатна? – Да. – Богата? – Да. – И красива? – Я с ней толком и не знаком, – пожал плечами Оливье. – Знаю только, что она сирота. В свое время нас представят друг другу официально. – Вот-те раз! А вдруг девица совсем какой-нибудь крокодил? Оливье прыснул и расхохотался. Шарль-Сезар вдел ногу в стремя и взлетел в седло: – Да здравствует свобода, прекрасные возлюбленные, отменное вино и быстрый конь! Догоните меня, кузен! – И он пришпорил своего вороного жеребца. Смеясь и подбадривая возгласами своих коней, они понеслись вскачь по узким и крутым мощеным камнем улочкам к подножию холма. Искры летели из-под копыт, глаза горели от ветра, горожане шарахались в стороны от двух юных сумасбродов, в веянии перьев и развевающихся плащей на полном скаку вылетевших за ворота селения, но они ничего не замечали, несясь наперегонки. Они были уже далеко от замка, когда лошади стали проявлять признаки усталости, и всадники перевели их на рысь, а потом и на шаг. Поля, виноградники и сады скользили по склонам, как пологие зелёные волны. – Жаль, отсюда не видно море, – вздохнул Рошфор. – Вы любите море, виконт? – Я два года провел на корабле английского флота. Отец хотел, чтобы я стал морским офицером. – Вот как? – Шарль-Сезар с возрастающим интересом смотрел на де Ла Фера. – Чтобы юноша с такой белой кожей и такими ухоженными руками лазал по вантам? – Помилуйте, кузен, загар сходит быстро. Отец отозвал меня после смерти старших братьев. Я остался единственным наследником. – Вам не повезло. – Я люблю море, я мечтал побывать в разных странах, но так вышло, что я повидал Англию и лишь немного Востока. – Ого, этого вполне достаточно. А я в девять лет сбежал из дому. С цыганами! Правда, меня некоторое время спустя нашли и вернули… – О, боже! – Да уж, внушение я получил от крестного, господина де Марийака – никогда не забуду! – А нам не пора возвращаться? – вдруг забеспокоился де Ла Фер. – За опоздание к завтраку кроме выговора от родителей нам ничего не грозит, – пожал плечами Шарль-Сезар. – Но если вы голодны, тогда мы возвращаемся. Возвращались они не спеша, по-крайней мере Оливье думал, что кузен намеренно тянет время. У самых ворот он вообще приотстал, и виконт обернулся к нему. Что-то было не так! Шарль-Сезар прижимал к лицу платок и содрогался от приступа удушающего кашля. Губы его посинели, он едва держался в седле, и Оливье подъехал вплотную, подставив ему плечо: – Шарль-Сезар, я держу вас, спокойно, мы уже дома. Сейчас позовут врача, только дышите. – Тот сделал отрицательный жест. – Почему? Что с вами? Что это? – Моё наследие…– свистящим шепотом ответил виконт, окончательно теряя сознание. *** Завтрак подали вовремя, граф де Рошфор был бледен, но вышел к гостям. Виконту было лучше, с ним не первый раз случилось такое, это проходит, а с возрастом приступы удушья становятся всё реже, сообщил он. Прошел ещё час, и граф де Ла Фер с виконтом,закончив недолгие сборы, покинули гостеприимный замок. Шарль-Сезар нашел в себе силы прийти попрощаться с кузеном. После отец застал сына в его комнате полулежащим на кушетке с кошкой на руках. – Шарль-Сезар, что вы устроили, и почему вы не в постели? – Ваше сиятельство, я бы хотел закончить наше дело, ради которого вы и вызвали меня сюда. И чем скорее, тем лучше. Мне нужно ехать. – Я ваш отец, и лучше знаю, что вам нужно. – Не сомневаюсь. Документы ведь готовы, позовите нотариуса, чтобы официально подтвердить ваше решение, я всё подпишу. – Шарль-Сезар, у вас жар, вы больны. – Нет у меня никакого жара! Кошка приподняла голову, мяукнула и навострила уши. – Довольно! Никуда вы не едете, и никаких разговоров о делах до тех пор, пока я не позволю! Над вами моя власть, а не какого-то там… люсонского выскочки! Это моё последнее слово! На этом граф Рошфор удалился, приставив лакеев к дверям с приказом сторожить их неотлучно, а сам прошел в свой кабинет. Из достопамятного тяжёлого сундука на львиных лапах он извлёк пакет бумаг и выбрал оттуда несколько. Потом он сам долго разжигал огонь в камине – теми самыми бумагами. Пламя взвилось и весело заплясало, в его золотом свете корчился чёрный пепел. У графа Рошфора с сыном больше не было никаких дел. *** Ангерран де Ла Фер молчал, когда они с виконтом тронулись в обратный путь,ограничиваясь самыми необходимыми словами в дороге; молчал он и когда они вступили под своды родного дома. Сын тоже не делал попыток заговорить, опасаясь сказать что-то не к месту – он не боялся отца, но благоговел перед ним. Но юности трудно взять верх над опытом зрелости, и Оливье все же не выдержал. – Ваше сиятельство, чем я провинился? – напрямик задал он вопрос отцу. – Вам понравился ваш кузен? – Да, но для дружбы необходимо лучше узнать человека, – откровенно ответил сын. – У меня же для этого было немного времени. Если вам это будет угодно, я смогу навещать виконта в Париже или в любом другом месте. – Сомневаюсь, что в дальнейшем это будет возможно, Оливье. У меня обширные планы на ваш счет. А графу Рошфору я весьма обязан, он выручил меня в трудную минуту. К тому же Шарль-Сезар перебирается в Париж окончательно, епископ Люсонский нуждается в нем. Что же до вас, то меня удивило, что вы так легко пренебрегли условностями. Если вы в гостях, значит вы подчиняетесь распорядкам дома, принявшего вас. Прошу вас на будущее запомнить это. И, надеюсь, вы не разгласите того, чему там стали свидетелем. – Конечно, отец, об этом меня не нужно предупреждать. *** Придет время и Оливье де Ла Фер будет вспоминать это почти мимолетное знакомство. Судьба еще не раз столкнет кузенов. Конец первой части

Grand-mere: Давно не получала такого удовольствия при чтении! Так все ярко, зримо: пейзажи и интерьеры, портреты и бытовые детали. Хочу конфет из крыжовника! Мальчишки-виконты такие живые (а за каждым из них - и память. и ответственность); так по-человечески понятен суровый Ангерран. А котики - и кошки - и сюда просочились!


stella: Grand-mere , по правде говоря, моя здесь только канва. А вот все эти тонкости, все живые моменты и все конфеты и сладкое - это соавтор. Соавтор у меня - мастер деталей и логики поступков.)) Ну, а без котов куда же, раз они уже попали в обойму.

Рыба: stella пишет: С книжной полки спрыгнула крупная поджарая кошка необыкновенной масти – серая, скорее в пятнах, чем в полосках – и похромала к креслам.

Кэтти: stella , Artos- медведь по латыни. По легенде Мерлин, которому мальчика- младенца отдали на воспитание, в юности предсказал, что безвременье в Британии кончится с приходом МЕДВЕДЯ . Поэтому мадьчику чью великую судьбу Мерлин предвидел, при крещении( а сам Мерлин не был христианином), воспреемниками быди бретонские поселяне- христиане, по пожеланию Мерлина было дано имя Артур- что и по бретонски значило медведь. Само же полное римское имя звучало как Artorius.

Кэтти: Да и Артур был по происхождению британским кельтом, а не бретонским. В Бретани Мерлин спрятал его, чтобы если королева Игрейна родит второго законного сына,отец Артура не подослал к нему убийц, чтобы избавиться от ставшего ненужным принца, зачатого , когда еще король и Игрейна не были женаты, а муж Игрейны герцог Горслойский еще был жив. Правда, он погиб несколькими часами позже.

stella: Кэтти , масса сведений!

L_Lada: stella , супер! Абсолютно полнокровный мир, просто погружение в ту реальность. И да, я тоже хочу конфет из крыжовника! Соавтору спасибо, но сервируете-то вы.

stella: L_Lada , если бы не соавтор, не было бы и фика. Так что комплименты принимаем только вдвоем.

L_Lada: stella , поэтому и говорю: спасибо соавтору. Не сомневаюсь, что вы передадите.

Рыба:

stella: Рыба , вот бы забраться в такую библиотеку! Но нужна самая малость: знание как мертвых, так и живых языков.

Рыба: Я пока вот в нейросеть забралась... Кошечка пятнистая вышла, вроде, похоже.

Лея: Stella, большое спасибо вам и вашему соавтору! (Fischer?) Слияние двух традиций этого фандома - традиции Stella и Lys и традиции Рыбы и Jude. Интересно и интригующе

Кэтти: stella , у Дюма " Роман о Розе: " не даром упоминается в первых строках ТМ. Мэтр ничего не делал зря, или по простухе душевной.😉

stella: Часть 2. Ла Фер Граф де Ла Фер хмуро созерцал кучу бумаг на столе. Сейчас самое сокровенное его желание было послать все к черту, но он подавил его и, поудобнее усевшись в кресле с массивной резной спинкой, заставил себя взять первый лист. Так обычно начинался его день в Ла Фере, в который он периодически наведывался – с разбора кляуз, жалоб, донесений и отчетов. Власть – тяжкое бремя, если тебе нет двадцати пяти, ты богат, знатен, красив, женщины так и льнут к тебе… или к твоему богатству и власти: тут граф трезво смотрел на жизнь. Граф де Ла Фер уже не первый год нёс эту повинность служения роду. Ответственность перед предками и воля покойного отца, внушавшего ему, что долг превыше всего, заставляли молодого человека совершать все необходимые действия, требовавшиеся от сеньора. Он неукоснительно разбирал все дела, поступавшие к нему от прево и управляющего, вершил суд и казнь: мародеров было достаточно в этом неспокойном крае, а браконьеров соблазняло обилие дичи в лесах. И каждый день юный граф давал себе обещание нанести визит мадемуазель де Ла Люссе – едва только вернется в Берри, в дом своего детства. Невеста, как когда-то предполагал кузен Шарль-Сезар, вовсе не была крокодилом, однако Оливье не спешил заключить брачный союз – решительного слова мадемуазель от него пока не дождалась. Тетушки же его – поистине старые гарпии – отчего-то были не слишком заинтересованы в выборе покойного графа, и потому тоже не спешили напоминать племяннику о святом долге перед семьей. Стук копыт и голоса под окном, распахнутым навстречу утренней заре, оторвали его от просматривания писем: он вскочил, в душе радуясь, что может отвлечься от нудной работы и выглянул наружу. На дворе был всадник, один, без слуги. Великолепный конь, богатая, хоть и неброская одежда всадника, худощавая фигура; незнакомец поднял голову, свет упал на его смуглое лицо, на котором горели огнем темные глаза. Испанец? – Господин де Ла Фер! Граф! Рад, что застал вас дома! – незнакомый всадник сдернул шляпу, и отвесил церемонный поклон. – Господи! Рошфор! Вы ли это? – только и смог вымолвить граф де Ла Фер, вмиг припомнив знакомца юности. – Узнали! – Рошфор радостно рассмеялся и соскочил с коня. Владелец Ла Фера был уже внизу: он поспешил встретить кузена лично, не дожидаясь, пока лакей проводит его. Какой прекрасный повод отложить рассмотрение дел! Движение руки, и конюх увел лошадь Рошфора на конюшню. Хозяин обменялся с гостем рукопожатием. – Ну же, приглашайте меня скорее в это ваше пристанище королей! – хмыкнул Шарль-Сезар. – Милости прошу, кузен, – кивнул ему Оливье и пригласил в дом. Да, этот замок был поистине королевский: огромный, мрачноватый, с густым лесом вокруг, с полузасыпанным рвом и мостом через ручей, с замощенным просторным двором, старинным колодцем и притаившимся у мостика охотничьим домиком – это, пожалуй, многое говорило о хозяине. Оба кузена расположились в кабинете. Рошфор с удовольствием откинулся на спинку кресла, потом пригубил вина из драгоценного кубка и бегло окинул взглядом комнату. Здесь царила не роскошь и не уют, здесь царствовало время. Очевидно, нынешний хозяин очень считался с этим фактом и ничего не хотел изменить. – Здесь всё, как при моем отце, – граф заметил взгляд гостя. – Я наезжаю сюда раз в месяц-два, чтобы следить за делами, а живу в Берри, в замке бабушки. Я там вырос, и пока я там живу, замок принадлежит мне. Так она распорядилась в завещании. Но рассказывайте, что вас привело в наши края? – Дела. Но по дороге я вспомнил, что Ла Фер не так далеко от цели моей поездки. – Я должен вам попенять, дорогой граф: отчего вы не вспомнили этого раньше? – Ну, сударь, и вы согрешили тем же! После вашего визита в Бретань мы и виделись-то один раз, да и то мельком. Я спешил, вы тоже, мы толком не поговорили. А я, между прочим, уже который год живу в Париже – это ведь не та чертова даль, чтобы устрашиться само́й мысли о том, чтобы навестить родственника. – Увы, в последнее время я был должен заниматься делами наследства и терпеть надзор опекунского совета. Ещё год, и я освобожусь от их утомительной заботливости. – Родня и особенно тётушки жаждут запустить свои сухонькие лапки в заветную шкатулку, пока есть такой шанс? – Откуда вы знаете? – Кто ж не знает, каковы могут быть алчные старухи? Ну, и я, разумеется, навёл справки – должен же я знать, чем живёт беррийское общество! Граф де Ла Фер кивнул: – А вы по-прежнему состоите в свите епископа? – Кардинала, дорогой кузен. – Кардинала! Ах, да, конечно же, простите! – произнес де Ла Фер с едва уловимым оттенком пренебрежения. Это кольнуло Рошфора, и он прищурился: "Хотел бы я знать, чем, и главное, когда монсеньор успел насолить нашему пикардийскому властелину? Чёрт, а приехал-то я зря… Что ж, и пусть, всё равно Нарцисса перековать надо, а мне поразмыслить. И выспаться. Проклятые дороги, проклятые гостиницы, будь они неладны, да и вообще…" Что именно "вообще", граф не мог бы сказать определённо, и заметил: – Монсеньор был на моей стороне, и притязания мачехи обратились в ничто, в замок на песке, а не на скале! Титул её только поманил, хоть все эти годы она была уверена в успехе. – Но, кажется, это было против ваших устремлений? – Да, но пустые мечты о мнимой свободе часто приводят нас к пропасти. Есть предназначение и долг: та памятная встреча с вами, кузен, заставила меня по-иному взглянуть на некоторые вещи. Я вечно буду признателен вам за это. – Де Ла Фер с удивлением взглянул на Шарля-Сезара: странно было слышать от него такие речи – без привычной иронии! А он продолжил: – К тому ж монсеньор убедил меня собственным примером, что есть моменты, когда интересы семьи важнее собственных желаний. – Это так. Говорят, кардинал набирает силу при дворе, – хозяин поднял глаза на гостя и откинулся на спинку стула, ожидая продолжения: Рошфор же заехал не просто так, а ради какого-то конкретного предложения – стоит выслушать его. – Монсеньор отходит от партии королевы, предпочитая держать сторону короля, – сказал Шарль-Сезар. – Интересы Франции – это партия короля. – Это дальновидно. А вы? – Бывает, мне приходится выполнять некоторые поручения его высокопреосвященства: у него складывается свое окружение, как и у всякого, кто участвует в политической игре. Моя же официальная роль весьма скромная: я конюший дома Ришелье. – Не скромничайте! Герцог де Бельгард тоже был всего лишь конюшим Генриха IV. А жениться по доверенности на Марии Медичи король послал именно его. – Граф де Ла Фер, не скрывая улыбки, взглянул на гостя. Рошфор так и фыркнул в бокал: – К счастью для меня его величество король наш Людовик уже женат! – Полно вам, лучше пейте! – рассмеялся граф. – У вас отличное вино! – Это с виноградника в Сентонже, который мне бабка отписала. Она знала, что это подлинное сокровище в ее владениях. Рошфор налил себе ещё и подумал, что он предпочёл бы всё же тосканскую принцессу двадцати шести лет, а не четырнадцатилетнюю рыбоподобную испанскую инфанту. И еще он подумал, что, кузен Оливье, так сказать, по наследству, получил от матери право поддерживать бывшую регентшу. Но состоять в партии Марии Медичи, не имея собственных интересов ее поддерживать, было бы невероятной преданностью. Так что не мешало бы узнать, кого в лице графа де Ла Фер мог иметь в будущем его высокопреосвященство. Отношения Ришелье с королевой-матерью ухудшились, и теперь каждый сторонник новоиспеченного кардинала был на счету, как и каждому недоброжелателю следовало уделять внимание. Насколько был влиятелен в Пикардии молодой граф? Вопросы возникали один за другим, но Рошфор, помня предыдущее общение, понимал, что узнать что-либо у де Ла Фера будет непросто: юношей он уже был сдержан и замкнут, вряд ли, став взрослым, он сильно изменился. – Вас бабушка любила больше остальных внуков? – спросил он, подходя к теме с другой стороны. – Похоже, что так и было. Я ведь провел в ее доме раннее детство. Потом был Париж и коллеж, а в двенадцать отец отправил меня в Англию: во Франции мне ничего не светило в плане карьеры. – Но ваша мать была статс-дамой: как случилось, что она не смогла вас устроить при дворе? – Отец был против. А потом у меня случился небольшой конфликт с Кончини, – по лицу графа пробежала брезгливая гримаса. – После этого мне там делать было нечего. – Понимаю, – кивнул Рошфор, а Оливье прямо взглянул ему в глаза. «Что еще вы хотели бы узнать обо мне? – говорил этот взгляд. – На чьей я стороне: кардинала или Медичи?» – Помню, как я итальянцу за воротник муравьев напустил, – промолвил Шарль-Сезар, а сам подумал: «У кузена явно не задались отношения с королевой-матерью. В теперешней обстановке это очень неплохо. Ее сторону, если что, он не примет: он человек принципиальный». Оливье только ахнул: – Так это были вы?! Как Кончини тогда визжал и подпрыгивал – никогда не забуду! – На меня бы меньше всего подумали. – Но как? Как вы это сделали? – Ловкость рук – и только. Помандер, капля сиропа, муравьи внутри. Я просто открыл его… м-ммм… невзначай, когда стоял сзади и следил за карточной игрой. А потом мне как будто бы стало немножко нехорошо, ну, знаете, этот кашель… И итальяшка велел мне отойти подальше: я и отошёл. – Шарль-Сезар пожал плечами и повёл бровью. Оливье не выдержал и расхохотался, до того это вышло у кузена по-мальчишечьи! – Рошфор, чёрт вас побери, сколько вам лет? – Тогда или теперь? Право же, не знаю. "Dinanzi a me non fuor cose create se non etterne, e io etterno duro".* Граф де Ла Фер взглянул на кузена: древней его лишь вечные созданья? Ха! Ну, нет! Кажется, он из тех людей, которые не меняются с годами. Смугловат, худощав, лёгок в движениях. Вот разве только взгляд… Не-ет, насмешливые искорки в чёрных глазах те же! Оливье подумал ещё, что теперь их обоих можно принять за ровесников, или даже он, де Ла Фер, будет казаться старше. К чему были эти мысли, граф не совсем понимал, просто он давно не видел Рошфора и, по-правде сказать, был очень рад ему. Воспоминания о поездке в Бретань до сих пор были живы в его душе, и связаны они были с Шарлем-Сезаром, конечно. Жаль, что он выбрал сторону кардинала, в этом они не сойдутся. Как жаль! – Не клевещите на себя, – сказал он. – Но ежели вы с оглядкой на ваш почтенный возраст чувствуете необходимость в отдыхе… – Разве я сказал, что я старая развалина?! – с деланным возмущением откликнулся Шарль-Сезар. – Э… А разве нет? – смеялся Оливье. – Ну, знаете ли… Отдохнуть я ещё успею, все мы ещё належимся, когда придёт наш черёд, а теперь покажите мне Ла Фер! – Извольте, кузен, с удовольствием! *** Ла Фер был в половину больше замка в Рошфоре – Шарль-Сезар с молчаливым изумлением осмотрел большой зал, где хранился меч Куси, а с портретов взирали бывшие владельцы замка, библиотеку в две тысячи томов, золотую гостиную, которую украшали драгоценные шпалеры, сотканные именно из золотых нитей и мавританский кабинет. Переступая его порог, всякий мог подумать, что он попал в восточную сказку: камин был сложен из расписных синих изразцов, потолок поддерживали тонкие колонны с аркой, на низких резных столиках поблескивали узкогорлые кувшины, и нельзя было поручиться, не заключён ли в каждом из них могучий ифрит. Потом оба кузена прошли в оранжерею. В огромных кадках росли апельсиновые деревца, и некоторые плодоносили, завязав пару десятков сочных плодов. Рошфор потрогал душистые листья, удовлетворённо кивнул и протянул руку за самым зрелым апельсином: – Можно? – Угощайтесь. – М-ммм… – Сладкий? – М-ммм… угу-м… кислятина! – радостно заявил бретонский кузен и тут же деловито спросил: – А в саду крыжовник есть? Де Ла Фер только рассмеялся: – Немного осталось, из чего не сварили конфитюр и что ещё не осыпалось. – Ага! – промолвил Рошфор, плотоядно облизываясь. После того, как Шарль-Сезар угостился и крыжовником, они с Оливье прогулялись по саду, поблуждали в низком лабиринте из стриженых кустов и спустились к искусственному гроту у пруда. В гроте скрывалась мраморная нимфа. – Это кто же? – удивился Рошфор, рассматривая статую. – Возможно, Геба. – Кто? – Ну, вечная юность, и всё такое… – Хм… С мотыльком в ладони? Может, Психея? – Может. Статуя была прислана отцу Генрихом IV как свадебный дар. – Вполне по-королевски. А вы отчего не спешите жениться на… А на ком, кстати? – Мадемуазель де Ла Люссе. – Та-ак! Первая невеста Берри, богата, как сокровищница фараона, а вы говорили – крокодил?! – Это вы говорили! – расхохотался Оливье. – Кстати, а вы-то сами женаты? – Нет. – А как же графство? Вы не отказываетесь от своих прав на него, если я верно вас понял? – Верно поняли. – Но ваши братья в таком случае всё равно рано или поздно будут наследовать вам. Шарль-Сезар довольно долго смотрел прямо перед собой, а потом сказал: – Они мне не братья. – То есть как? – приподнял бровь Оливье. – У госпожи моей мачехи всё это время был любовник. – Полно, Рошфор, это она сама вам сказала? – не поверил де Ла Фер. – Именно, сама, – пожал плечами Шарль-Сезар. – Ничего не понимаю! Послушайте, но… – Я поймал их на горячем ровно через пять дней после похорон отца. И допросил этого любителя перезрелых прелестей. А её заставил смотреть. В глазах Рошфора мелькнуло поистине адское пламя, но тут же и погасло, однако де Ла Феру стало не по себе. – Господи! – Он вздумал запираться и играть в благородство – я приказал избавить его от той части тела, которая побуждала его ко греху. Вот тут уж признания полились рекой – только записывать успевай! – О, господи! И вы… вы сделали с ним такое? – Гм… ну, в общем, не успел, – хмыкнул Рошфор. – Мерзавец испустил свой зловонный дух раньше – от страха. – О, господи, господи! А что же сталось с графиней? – Ехидна пыталась кусаться, – Рошфор откинул прядь волос, открыв шрам на виске. – Она пыталась убить вас? Вы отдали преступницу в руки правосудия? – Нет. Я сам судил её. – Она… мертва? – Ха! – сказал Шарль-Сезар и по его губам зазмеилась усмешка. – Похоронена заживо. – Что-о?!! – ахнул граф. – Преступница безумна и опасна. Её сторожат монахи в приюте для умалишённых. Она содержится отдельно от прочих соответственно своему положению. – Боже мой, ужасно! А её дети? – Никогда не прощу ей этого – она лишила меня братьев. Оказалось, что я один на этом свете. Оливье пристально смотрел на кузена, запоздало ругая себя за то, что задал ему вопрос о наследовании графства. Однако же Шарль-Сезар говорил об ужасных вещах с усмешкой, будто всё это его едва коснулось и ныне забыто. О, де Ла Фер знал – так говорят, если боль превышает все мыслимые пределы. И ещё то, что люди чаще открывают душу перед незнакомыми, а не своими близкими. – И что вы сделали? – На правах старшего в семье и по бретонским кутюмам уже совершеннолетнего – мне тогда минуло двадцать – я взял их под опеку. И купил землю. Для каждого. Они не наследуют Рошфор, но старший в своё время получит титул барона. – Вы их любите, в этом всё дело, не так ли? – Всё дело в том, что в этом я могу признаться только вам, кузен. – На губах Рошфора снова заиграла привычная улыбка. – Нет, в самом деле, меня отчего-то потянуло на откровенность, простите, знаю, это скучно, но я… – Он не договорил, потому что в конце аллеи возникла фигура графского мажордома: – О, у вас спешные дела? – Нет. Сейчас узнаем. Что там? – спросил граф. – Егерь, ваше сиятельство, – поклонился мажордом. – Докладывает, что на завтра всё готово, как и было приказано вашим сиятельством. – Хорошо, ступайте. – У вас завтра охота? – удивился Рошфор. – Да, я совсем упустил из виду, что егеря обещали выставить оленя. – Так здесь будет много гостей? – Никого. Мы с вами будем вдвоем, не считая егеря и загонщиков. Если вы, конечно, принимаете предложение поохотиться. – Отлично, принимаю. А лишние люди – лишняя суета. – Вы мой гость и оленя я посвящаю вам. – Ого! Премного благодарен! – поклонился Рошфор. – Только… – Что? – Хитон мой обличает меня, яко несть брачен! – развел он руками. – Я не одет для охоты. – Пустое. Сейчас пошлем в город, и что-нибудь готовое на такой случай у портного найдётся. Или вместе поищем в гардеробной. – Хорошо. Но мой Нарцисс как на грех расковался. – Конюшня тоже к вашим услугам. – Идёт, – согласился Шарль-Сезар, с интересом разглядывая хозяина: тот оживился, глаза заблестели, на щеках проступил румянец – он весь жил предстоящей охотой. Будто и не было предыдущего разговора об участи преступной мачехи. Что ж, это светское умение – забывать в беседе о вещах столь удручающих и малоприятных – и Рошфор в полной мере оценил его. Оба кузена приятно провели оставшийся день за обедом, неспешной прогулкой и за партией в шахматы, и разошлись по комнатам лишь когда начало темнеть.

stella: Охота вдвоем оказалась куда интереснее тех многолюдных сборищ, которые граф не раз наблюдал: не было бестолковой суеты, не было и бесцельного метания по лесу. Все шло отлично: собаки держали след, чутко улавливали сигналы охотничьего рога, не давали себя сбить с толку, направляя оленя в сторону от ручья, где он надеялся отсидеться на глубине. Удача так явственно улыбалась охотникам, что они, встречаясь у тропы, тоже обменивались довольными улыбками. Еще несколько безнадежных попыток оленя прорваться сквозь собачий кордон, и можно вытаскивать охотничий нож – честь, которую граф предоставил своему гостю. Метнувшийся под копыта огромный кабан заставил лошадь де Ла Фера отпрыгнуть в сторону: жеребец был опытный, он не в первый раз сталкивался с кабаном и знал, чем грозят ему клыки секача. Всадник, который сидел в седле, как влитой, чертыхнулся с досады: олень уйдет и виной это неожиданное препятствие. Но кабан не собирался убегать: видимо, где-то неподалеку была свинья с выводком. Рядом возник Рошфор. Недолго думая, он соскочил на землю, хлопнул ладонью по крупу своего коня, заставив того отбежать подальше, и вытащил нож. – С ума сошли, Рошфор! – ахнул граф де Ла Фер. – Олень далеко не убежит, а вот копчёный кабаний окорок – это вещь, знаете ли! – Рошфор пригнулся, не спуская глаз с кабана и ожидая атаки лесного зверя. Оливье был уже рядом с ним, в свою очередь отогнав своего коня. – Я надеялся, что вы мне доверите и эту тушу, – покосился Шарль-Сезар на графа. – Уж заодно. – Он ваш, – Оливье отступил в сторону. – Как и олень, если мы его загоним. Берегитесь! – крикнул он, увидев, как кабан пригнул рыло к самой земле. В ту же секунду животное атаковало Рошфора. Тот отпрыгнул в сторону с завидной легкостью и, поудобнее перехватив рукоятку длинного охотничьего ножа, ждал кабана с деланным равнодушием. На дне его черных глаз горел бесовский огонек. Кабан пролетел мимо, потом резко затормозил, взрыв копытами землю, круто развернулся и, уже ничего не видя от охватившего его бешенства, бросился на человека. Тут только де Ла Фер заметил капли крови на прошлогодних листьях на земле. Секач был ранен, но, когда Рошфор успел нанести удар? У них не было с собой рогатины, никто и не собирался охотиться на дикую свинью, и получить рану кабан мог только от ножа. Эти мысли мгновенно пронеслись в голове Оливье, а Рошфор и зверь уже соприкоснулись: лесной гигант коротко хрюкнул и застонал почти человеческим голосом. Он осел на землю, коротко дернулся всем телом, налитые кровью глаза его потускнели и подёрнулись пеленой. – Готов! – Шарль-Сезар встал с колен и отер нож, воткнув его несколько раз в землю. – Мне даже жаль его, я осиротил семейство. – Свинья прокормит поросят и без него: урожай желудей в этом году отличный, – пожал плечами граф де Ла Фер. – Я распоряжусь, чтобы тушу отослали куда вы пожелаете. – Благодарю, но будет лучше, если мы её распробуем у вас: мой путь лежит в Амьен. Или вы посоветуете мне отправить её настоятелю Амьенского собора? Он не открестится от такого подарка и рассмотрит его в качестве взятки, что поможет мне решить некоторые щекотливые моменты в моих делах? – Рошфор хитро прищурился, ожидая ответа. – Подсказать вам ничего, к сожалению, не могу, – в том же тоне подхватил де Ла Фер. – Ну, хоть епископ постник или лакомка? – Мне не приходилось встречаться с его преподобием иначе, как на мессе. Но не исключаю, что епископ Амьенский предпочитает оленину. Я же больше люблю бывать в Бурже, тамошний настоятель мой духовник. Но, граф, нас ждет еще одна добыча. Вот и собаки голос подают, они гонят оленя в нашу сторону. Охотники поймали лошадей и снова были в седле как раз к тому моменту, когда олень показался из-за деревьев. Животное было уже без сил: тяжелое дыхание и вывалившийся язык говорили, что его гонит вперед только страх. Собаки не отставали и, взяв в круг оленя, наступали на него, все же не рискуя приблизится вплотную: острые рога семилетки говорили сами за себя. Рошфор снова спешился, бросив поводья, которые подхватил один из егерей. Шарль-Сезар знал, что перед ним противник не менее серьезный, чем кабан. Олень был крупным и опытным. До сего дня он благополучно уходил от преследований охотников и сейчас был готов сражаться до последнего вздоха. Он пригнул голову, украшенную роскошной короной рогов, и острия отростков оказались как раз на уровне живота и груди человека. Рошфор несколько раз подступал к животному, ища, как бы проникнуть через эту заградительную стену, но олень чутко улавливал каждое его намерение. Атаковать он не мог: вокруг были ощерившиеся пасти собак, заливавшихся лаем; оставалось крутиться на месте, не подпуская человека. Это начинало походить на настоящую дуэль, и Рошфор испытал азарт бойца, увидевшего в противнике равного. Уложить оленя можно было и выстрелом, но не велик талант попасть в такого красавца с близкого расстояния: нет, только поединок на равных! И Рошфор, улучив момент, бросил в оленя куском дёрна из взрытой копытами земли. Животное инстинктивно метнулось в сторону, вздернув голову и подставив левый бок – мгновения хватило, чтобы нож вошел прямо в сердце. Рошфор поднялся во весь рост, отпустив содрогающегося в последних конвульсиях оленя и встретился глазами с графом де Ла Фер. Глаза эти, ставшие темными, смотрели мимо и в них читалась жалость. Рошфор нахмурился и поспешно вскочил в седло. Оливье же тронул коня, перевел его на быструю рысь и вдруг поднял в галоп, не заботясь, следует ли за ним Рошфор. Через несколько минут он очнулся и остановился. Шарль-Сезар, следовавший за ним, постарался сделать вид, что ничего не произошло. – Простите, я забылся, – неожиданно обратился к нему граф. – Вспомнил, как отец меня учил брать оленя. Рошфор кивнул и промолчал. *** Они встретились вновь за столом во время то ли позднего обеда, то ли ужина: оба изрядно проголодались на охоте, но надо же было дать повару время, чтобы изысканные и обильные блюда удались на славу. Граф ждал кузена за роскошно сервированным столом: тот подумал, что Оливье не часто принимает гостей в Ла Фере и потому старается блеснуть перед ним фамильным серебром, которое действительно было великолепно. Шарль-Сезар уселся на предложенное место, мельком отметив и порадовавшись, что среди столовых приборов имеются вилки: это было привычное удобство. Как приятно, что граф де Ла Фер следует моде, принятой при дворе! Оленина, приготовленная в нескольких видах, как дань искусству и доблести охотников, царила на столе и источала пряный аромат. – А кабана я всё же велел отправить в Амьен, – заметил Оливье. Рошфор хмыкнул. Де Ла Фер сделал лакеям, стоявшим за их стульями, знак удалиться. – Мне кажется, мы отлично обойдемся без посторонней помощи в той беседе, что нам предстоит, – добавил он, собственноручно кладя на тарелку кузена кусок пирога, и наливая ему вино из драгоценного серебряного кувшина. – Пожалуй, вы правы, – согласился Рошфор, – лишние уши нам ни к чему. – А, так вы и впрямь собираетесь мне сделать какое-то предложение? – оживился граф де Ла Фер. – Я еще не решил, – чистосердечно признался конюший кардинала. – Но подумываю, – добавил он многозначительно. – Тогда задавайте ваши вопросы! – Это потом, сначала я воздам должное этому роскошеству, – Рошфор выразительно повел глазами в сторону кушаний, которыми был уставлен стол. – Вас интересует, на чьей я стороне? – странное нетерпение Оливье, такого скрытного и сдержанного, поразило Рошфора. – И это тоже потом. Лучше расскажите, как вам живётся. – Вы же справки наводили, нет? – рассмеялся Оливье. – Не доверяете рассказчикам? – Я доверяю только вам. – О, как лестно слышать! Живу я то в Берри, то в Париже, там у меня дом, доставшийся от родителей. В Ла Фере я бываю исключительно по делам. – Не любите родовое гнездо? – Не люблю. Но и забрасывать его не собираюсь. – Ну, да, осталось только жениться? – Так и есть, – как-то поскучнел граф. – Выпьем! Какое-то время они молча занимались едой и напитками: всё же оба сильно проголодались. Рошфор обдумывал, как бы поделикатнее задавать вопросы, а де Ла Фер – как не обидеть гостя отказом. Кувшин, изображавший на своих боках какую-то битву, мгновенно опустел, пришлось снова звать слуг, чтобы наполнить его и, заодно, принести еще и другие вина. К вину подали сыр, ранние яблоки, апельсины из оранжереи, конфитюр из крыжовника и бисквиты – всего этого хватило бы на целую гвардейскую роту, не то, что на двух достаточно воздержанных в еде молодых людей. Но на этот раз оба увлеклись: одному так хотелось знать побольше, а другому – не проболтаться – и оба изрядно опьянели. – Мне жаль епископа Амьенского, – старательно выговаривая слова, потому что язык уже не так хорошо повиновался ему, – заявил Рошфор. – Почему? – Потому что кабана мало, а добрую треть этого прекрасного оленя мы уже съели. – И вы не сможете подкупить его! – А мне не помешало бы подумать, как ублажить его преподобие. – Давайте думать вместе! – сказал Оливье. – Нальём! – Вы серьезно? Тогда у меня есть надежда! – восхитился Рошфор, осушая кубок. – Ну, признайтесь, Рошфор, во что вы меня собрались втянуть? – Только в то, чтобы уговорить епископа не препятствовать кардиналу в его планах. – А каковы его планы? – Держать смутьянов под рукой. – Суассона и Вандома? – И прочих. Но герцог де Лонгвиль оставил в Амьене половину своих связей. – Ах, вот оно что! – Мяу! – внезапно раздалось из-под стола, и оба собутыльника вздрогнули, поневоле подумав, что им уже мерещится чертовщина. Рошфор пьяно покачнулся и чуть не нырнул под стол, узрев под скатертью чёрного как смоль кота: – Там Люцифер! – Люцифер? – Оливье привстал, разглядывая кота прищуренными глазами. – Бог с вами, кузен! Это всего лишь кот. Кажется, кот моей кормилицы. Только как он оказался в Ла Фере, не пойму. – У его высокопреосвященства точно такой же! По имени Люцифер! – Чудесно! Прекрасный выбор имени для окружения прелата! – расхохотался граф. – Люцифер разбирается в людях. Иногда мне кажется, что монсеньор советуется со своим котом. Оливье слабо улыбнулся: любителем кошек он не был, но зато у его кормилицы всегда жили кошки. Чёрного он помнил еще крохотным котёнком – это было как раз то время, когда он, шевалье де Ла Фер, отправился в Париж, в Наваррский коллеж. С тех пор он видел кота всего пару раз, но запомнил его самодовольную лоснящуюся физиономию. Только как кот мог оказаться в Ла Фере? – Этот кот не тот! – заявил граф. – Э-э, то есть, наоборот, не тот кот, а вот… Ах, дьявольщина! Я хотел сказать, что трудно распознать… Но совсем запутавшись в котах, Оливье так и не смог закончить мысль, а Рошфор всхлипывал от смеха, уткнувшись лицом в того самого кота, взгромоздившегося к нему на колени. Думалось в самом деле тяжело: де Ла Фер чувствовал, что перебрал, и усталость сыграла свою роль. Не лучше выглядел и его гость: его разморило, но он всё тщился приступить к допросу и выяснить, кому же симпатизирует хозяин замка. "Кардинальский… кардинальские шпионы, оба… " – всплыла на поверхность мысль и пропала. Рошфор же, отсмеявшись, пытался собрать разбегающиеся мысли. "Так о чем же я хотел расспросить де Ла Фера? Ах, да, герцог Вандомский! Этот замок же был едва ли не его родным домом, в нем родился и его дед, Антуан де Бурбон! Оливье должен помнить принца Сезара". – Как случилось, что герцог де Вандом уступил вам замок? – удивился Рошфор, которому уже начало казаться, что хозяин напоил его не без умысла. – Какой ещё замок? Он жил в Ла Фер-Тарденуа. Этот ему не понравился: недостаточно для него красив и благоустроен. – А! – И он навевал на него мрачные мысли о его матери, Габриэль д'Эстре. – Вот что! – Отца это, конечно, не могло не порадовать: Ла Фер-Тарденуа никогда толком и не принадлежал нашему роду, спор шёл еще со времен Ангеррана VII. В результате он перешел под владение д’Эстре, а у графа де Ла Фер прошла головная боль от угрозы иметь дело с принцем. Сезар де Вандом не лучший сосед. – Ох, растолковали! А вы, кажется, трезвы! – Я? Да, я всегда тре…вз. Трез…вз! Не пьян я! – Ну, и слава богу. А Вандом теперь предпочитает Париж. – С его нравом и привычкой ссориться с королем он будет попадать в ссылку именно сюда, – уныло предсказал граф де Ла Фер. – Тогда вы будете удирать от него в Париж. – Весьма вероятно. А могу я задать и вам вопрос, кузен? – Можете. Но не гарантирую вам ответа! – И Рошфор почесал кота за ушком. – Его высокопреосвященство, как известно, пока возглавляет Совет номинально, то есть, ему нужны сторонники, на которых он бы мог опереться при любом исходе? – Де Ла Фер и в самом деле стремительно трезвел. – Епископ Амьенский ему мешает?

stella: – Мешает – это не совсем точно. Но может серьезно повредить: у него давние связи с Лонгвилями. – Должен вас огорчить, Рошфор: у меня дурная репутация в его приходе и, именно благодаря Лонгвилю. – Вы его хорошо знаете? – Достаточно, чтобы стараться держаться от него подальше. – Герцог любит деньги. –Тогда Ришелье должен подумать, чем его привлечь. Лонгвили – богатый род, но очередное герцогство им не помешает, – презрение в голосе Оливье звучало все явственнее. – Вы смеетесь? – Нисколько. – Он ненасытен? – Скорее, расчетлив. Из каждой передряги он выходит с очередными бенефициями. Ему нужен поистине королевский подарок, чтобы он принял участие в деле его величества. – Вы же знаете, что кардинал на стороне короля. – Я знаю, что во Франции должен быть один король. Я присягал его величеству: если король призовет меня, я уплачу свою талью кровью, как и положено дворянину, как платили её мои предки. Наш род верен своим королям. – Но… – Королям, но не министрам или временщикам, Рошфор! – твердо промолвил граф. – Жаль… – Вам не о чем жалеть, граф, я не стал бы помогать человеку, которого не знаю, – он помедлил, и закончил едва слышно, – и знать не хочу. Кардинал найдет, как уломать Лонгвиля тем вернее, что он знает, на что тот падок. Герцог не большой любитель торчать в провинции, его всегда привлекал Париж с его соблазнами. – Знаете, кузен, вы действительно странный человек. Сидите тут, в глуши, когда вам следовало быть рядом с королем. А рядом с ним – Вильруа. – Вильруа воспитывался вместе с его величеством. – А вы? – Я знаком с нашим королем, не более того, – не стал углубляться в прошлое граф. – Я рассчитывал на вашу помощь, – признался Рошфор. – Вернее, хотел надеяться. – Сожалею, что не могу оправдать ваши ожидания. – Тогда мне следует попросить прощения за свои мысли, которые могли вас задеть. Вы вправе потребовать, чтобы я оставил ваш дом. – Рошфор тоже трезвел вслед за де Ла Фером. – На ночь глядя? Вот теперь вы меня и впрямь обижаете. Вы – мой гость, а права гостя священны, – улыбаясь заключил граф. – Давайте на этом и остановимся. Забирайте кота спать, я же вижу, что вы не можете с ним расстаться. Кот не возражал. Не возражал он и тогда, когда Рошфор посадил его себе на плечо и не слишком твердой походкой в сопровождении хозяина, который из самолюбия только держался подальше от стены, отправился к себе в комнату. Уже на пороге, ухватившись за ручку двери левой рукой, он протянул правую ​ графу де Ла Фер: – Спокойной ночи, кузен. Охота и вечер были очаровательны. – Спокойной ночи, дорогой граф. Вам прислать слугу? – Спасибо, я привык сам: я всегда в дороге. – Кот вам скрасит одиночество, – рассмеялся де Ла Фер. Когда за Рошфором закрылась дверь, граф постоял еще с минуту в коридоре. Его покачивало, но он был на удивление трезв: мысли были четкими и законченными. Рошфор получил от него прямой ответ и впредь никогда больше не станет пытаться втягивать его в политические интриги. *** Но нельзя никогда говорить: «Никогда!» Спустя четверть века Судьба посмеется над этими двумя. *• "Dinanzi a me non fuor cose create se non etterne, e io etterno duro".* • • *Древней меня лишь вечные созданья, и с вечностью пребуду наравне… Данте, Божественная комедия, пер. М.Лозинского ​

L_Lada: stella , Какие же хорошие мальчики и как у них еще все хорошо... И старина Лу туда же - или его кузен. Вот только граф у нас что-то начал хронически оленей жалеть. И зачем вообще охотиться с такими нежными чувствами? Вопрос риторический.



полная версия страницы