Форум » Благородный Атос » Кольцо Соломона » Ответить
Кольцо Соломона
stella: Название: КОЛЬЦО СОЛОМОНА Автор: Stella Фандом: Время до Трилогии, и Трилогия. Пейринг: Атос, а кто же еще? ну, и многие другие... Размер: макси Жанр: ООС. От автора: Мне всегда было любопытно: а откуда у Атоса такая осведомленность о мусульманах, о их методах сражений? Можно объяснить все книгами, а можно и... Вот из этого "и" и родился фанфик. ООС- безразмерный, меня понесло. Правда, был еще один момент, подтолкнувший меня. Где-то в году 93, перед самым отъездом в Израиль, я прочитала в какой-то статье, что экспедиция Бофора своих последних солдат потеряла на Дюне, протянувшейся от Ашдода до Ашкелона. Сейчас я сильно в этом сомневаюсь, но тогда меня потрясло, что мы едем именно в эти места. До этой Дюны мне от силы 15 минут ходу. Уже в последние месяцы, штудируя Дюма, я обнаружила, что он просто не успел посетить эти места. "Кольцо" написано с год назад, ну. вот только сейчас решилась выложить.
stella: ПРОЛОГ Растерянный, потрясенный, держал он в своих руках кожаный свиток. Тщательно выделанная, когда-то мягкая, как шелк, замша, стала ломкой от времени. Тем не менее, древние письмена четко просматривались в местах, где свиток не повредился на сгибах. Наверное, от уничтожения его спас футляр из твердого, как металл, не поддающегося гниению, дерева. Сколько же сотен лет ему? Буквы выглядели непривычно: писали не пером - заостренной палочкой стило. Чтобы разобраться в тексте, ему необходимо было время, но не зря он изучал древний язык в Наваррском колледже. Скорее - из своего интереса к языкам, чем по необходимости. И из своей любви ко всему таинственному. Язык Писания всегда казался ему полным недомолвок и туманных иносказаний. Но никогда и помыслить он не мог, что связь между ним, графом де Ла Фер и событиями, происходившими невообразимо давно, может быть так существенна. А всему виной - его любовь к копанию в старых книгах библиотеки. Отец его не слишком вникал в хитросплетения истории, и не поощрял ночные бдения своего отпрыска. Иной раз дело доходило и до скандалов. Но виконт был упрям. В этом случае даже авторитет отца не действовал. Тяжелые пыльные фолианты, которые до него не раскрывались веками, манили к себе. Он смутно ощущал в них неразрывную цепь времен. Он и учил языки с таким упорством и вдохновением потому, что знал: только так станут ему доступны сокровища, спящие на библиотечных полках. Смутное ощущение тайны усилилось. Хотелось сейчас, немедленно сесть и разобрать, что написано в свитке. То, что юноша успел понять при беглом взгляде на манускрипт, заставило задуматься. Что могло связывать его предков с древней Палестиной, кроме участия в Крестовых походах? Но кто из рыцарства не участвовал тогда в войнах за Гроб Господень? С того дня, как он получил в подарок кольцо с сапфиром - последнее "прости'' умирающей матери, его интерес к семейной истории только усилился. Отец, верный традиции готовить наследника рода к управлению провинцией, стал уделять ему максимум внимания, словно компенсируя те годы пренебрежения, когда мальчик был всего лишь младшим сыном богатого и всесильного рода. Ему теперь к месту и не к месту напоминали, что род их претендует на превосходство над королевским. Но в чем заключается это превосходство - не объясняли. Род вел свое начало от де Куси - а тот, в свою очередь, уходил своими корнями в начало начал государственности Франции. Как-то у отца проскользнуло в разговоре: род их насчитывает больше 1300 лет. От этой цифры у него дух перехватило, но добиться чего-либо от старого графа, если тот не желал говорить, было невозможно. За его словами скрывалась какая-то тайна. И наследник с удвоенным пылом возобновил свои поиски в архивах библиотеки. Он всерьез взялся за изучение геральдики и генеалогии дворянства. Его вел азарт ученого и охотника.
stella: Часть первая. Глава 1. СЕМЬЯ, - Где вы пропадаете, господин Огюст? Вас везде ищут!- запыхавшаяся кормилица бросилась к нему навстречу.- Госпожа графиня ждет вас. - А где бабушка? - Ее Сиятельство у себя в кабинете. Она очень недовольна, что вы не были в замке, когда прискакал гонец. - Гонец? Откуда?- Огюст остановился. - Если смотреть по ливрее – это от ваших родителей. - Ну что такого могло произойти там, что вдруг так понадобилось мое присутствие?- и юноша ускорил шаги. Перед дверью в кабинет он остановился и придирчиво осмотрел себя. Времени на переодевание не оставалось. Сапоги в пыли: он только с коня. Старая дама не терпела расхлябанности и неаккуратности, а с обожаемого внука спрос был особый. Графиня, уверенная, что ее мальчику предстоит великое будущее, не делала ему никаких поблажек. Огюст должен был быть безупречен во всем. Он постучал и, так и не дождавшись обычного "Войдите", прошел в комнату. И сразу почувствовал, как замерло сердце от предчувствия беды. Бабушка сидела не на своем обычном месте - в кресле за столом. Бледная до синевы, с остановившимся взглядом, она полулежала на кушетке. Рядом белел лист бумаги - распечатанное письмо. Он успел заметить почерк отца. - Что случилось, мадам? Что с вами? Вам плохо? Вы больны?- он схватил ее за руки. - Вот, прочти! Это касается тебя,- губы у нее задрожали.- Твой отец призывает тебя в Ла Фер. Юноша вздрогнул. Меньше всего на свете хотелось ему сейчас уезжать. Все, что было у него по-настоящему дорогого, находилось здесь, в Берри. Бабка, несмотря на всю свою строгость, любившая его всей душой, дом ставший родным, сказочно красивый край и, наконец, первая сердечная привязанность: дочь местного арендатора, смешливая, прелестная Луиза, которой весьма льстило внимание красивого барина. Письмо показалось ему пудовым, когда он взял его в руки. Пробежал глазами. Четкие, ровные строчки. Какой же силой воли надо обладать, чтобы так спокойно и обстоятельно излагать случившееся! Граф извещал младшего сына, что волею Божьей он, младший сын могучего и прославленного рода, теперь является прямым и единственным наследником всех земель и богатств. И вопрос его присутствия во владениях не подлежит обсуждению. Он обязан готовиться к получению титула владетельного графа и всему, что сопутствует этому, как-то: власти и суду сеньора, знанию высшего света и прочему и прочему.... Отныне он: виконт Оливье ... де Ла Фер. Все это означало, что его сводных братьев нет в живых. Что произошло в семье, как сложилось, что он стал наследником: об этом отец не счел нужным писать. Сыну предписывалось не медля отбыть в Ла Фер. На сборы и прощание с домом отводилась пара часов. Гонец должен был проследить за его сборами, а затем и сопровождать наследника. Для графини это был настоящий удар. Суровая и властная старуха никогда не показывала окружающим, кем был для нее этот единственный и самый любимый внук. Из всех детей графской четы выжил только он. Он был ее отрадой, ее гордостью. Она заменила ему мать, вечно занятую при дворе, светских развлечениях, балах, службе у королевы. Она оплачивала его учебу в Наваррском Колледже. Это она получала письма от ректора, в которых он извещал ее о выдающихся успехах внука. Это в ней находил мальчик все то, что недополучил от Изабеллы: заботу, внимание и умение выслушать детские печали. А теперь у них отбирают не любовь – нет, это останется с ними навсегда. Но возможность общаться: это доступно им теперь только в письмах. А найдется ли у него время писать? Старая дама прекрасно знала, что предстоит ее ненаглядному мальчику. Зная характер Огюста, она не сомневалась, что они с отцом, хоть и родные по крови, но не знакомые люди, так просто не поладят - конфликты неизбежны. А граф суров! И супруга его - ее родная дочь, славится крутым нравом. Это у них - семейное. Ее Огюст (там ему придется забыть и это имя), а их – Оливье, еще не раз с тоской вспомнит бабушкин дом. И его отчий дом всегда будет в Берри. Она не знает, как и когда, но он все равно вернется сюда. Вот только будет ли она жива к тому времени?
Atenae: Древний язык - это арамейский? Его преподавали в Наваррском коллеже?
stella: Древнееврейский. Но, поскольку ТАНАХ во многом написан на арамейском, получается, что под этим кодом и арамейский проходил. А Ришелье, который учился там же, учил его тоже. Где-то на второй-третий год начала обучения. К тому же, это был язык, необходимый для всех священнослужителей. Иврит, как таковой, появился только 150 лет назад. Его, на основе Пятикнижия, воссоздали энтузиасты с Бен Иегудой во главе. До этого, он почти 2000 лет был только мертвым, как латынь, языком. Слова из арамейского тоже в него вошли. Кстати, советник Ванель,в разговоре с Кольбером, упоминает. что в свободное время у него хобби- древнееврейский.
stella: Глава 2. ГЕБА. Замок был стар. Стар и неправдоподобно огромен. И мрачен, как были мрачны все замки Средневековья. После светлого, солнечного Берри он не мог свыкнуться с полумраком, царившем под сводами этой цитадели. Все здесь напоминало о сумрачном и кровавом времени Крестовых походов и религиозных войн. После последнего сражения в 1595 году, когда пал оплот приверженцев Испании, взятый после длительной осады королем Генрихом IV, в семье многое изменилось. Имя предателя, предоставившего в распоряжение испанцев замок, не упоминали. После его смерти и смерти его единственной дочери, Генрих сделал вид, что все происшедшее забыто, и вернул графу Ла Фер и окрестные деревни. Но, увы! - далеко не все. Пилюлю подсластили, приблизив семью ко двору, и дав графине место статс-дамы . Оливье, или господин виконт (теперь его называли только так) , слонялся по замку, пока не обнаружил библиотеку. Теперь, каждую свободную минуту, он убегал туда. А времени ему хронически не хватало. Отец начал вводить его в курс дел правления. Его не волновало, что юноше всего15 лет: для него воспитание наследника стало самоцелью. Все то время, что он потратил на подготовку своих, ныне покойных, сыновей от первого брака, оказалось потраченным впустую. Этому мальчику предстояло в минимальные сроки совершить то, к чему старших сыновей готовили едва ли не с рождения. И старый граф, понимая, что час его недалек, не делал сыну никаких поблажек. Семена падали на благодатную почву. То, что его предшественникам отец вдалбливал едва ли не силой, Оливье хватал на лету. Великолепная память и способность анализировать поступки и события, позволяли ему с легкостью вникать в суть дела. Приходилось признать: граф зря не уделял ему внимания в детстве. У него рос незаурядный ребенок: бабка была права! Косые лучи солнца проникли сквозь частые колонны крытой галереи и высветили воздушный силуэт женской фигуры. В ореоле пылинок, пляшущих в световом столбе, парило прелестное видение. Легкое покрывало целомудренно прикрывало нежные изгибы прекрасного девичьего тела. Чистый профиль ожившего на свету камня, легкое движение пальцев, придерживающих у колена складки туники... губы, по которым скользнула легкая улыбка. Такой могла быть только Геба. Виконт замер. Страх, что видение, представшее его взору, исчезнет без следа, заставил его прижаться к колонне. Но богиня не пропадала. Так прошло с четверть часа. Оба были неподвижны: она, на низком, почти вровень с полом, пьедестале, он - у колонны, вжавшись в нее всем телом. Солнце сместилось на небосводе, и видение утратило свою телесность. Теперь он ясно видел: это всего лишь обработанный гениальной рукой камень. - Что, хороша?- голос отца вывел его из оцепенения.- Это - подарок короля Генриха. Геба. А мастер - Бенвенутто Челлини. Он много работал для нашей семьи. Шпага, которую ты у меня видел - тоже его творение. - Это что-то необыкновенное, отец! Она словно сейчас заговорит!- Оливье повернулся к графу, не чувствуя, что все эмоции написаны у него на лице. - Ну, скажете же такое, виконт!- граф пожал плечами.- Статуя - она просто камень, даже пусть и гениально обработанный. Отличная работа! Но видеть в ней живую женщину! Вы излишне романтичны, сын мой. Вместо того, чтобы лицезреть бездушный мрамор, вы лучше сходите в манеж. Это занятие более приличествует юному дворянину и наследнику. Идемте же, вы мне после занятий нужны. Предстоит слушание одного спорного дела. Я хочу, чтобы вы присутствовали. Для вас будет полезно посмотреть, как ведется следствие и выносится приговор. Учитесь властвовать, сын мой! Это тяжкое бремя, но это и Ваш долг. "Долг! Опять это напоминание об его обязанностях по отношению к роду. А отец напрасно ему об этом говорит. Он помнит об этом даже во сне. Да, надо идти..." Но виконт знает, что приходить будет сюда ежедневно. Расстаться с этим чудесным видением он не в силах. Тем более, что мысль о Пигмалионе не дает ему покоя. Пигмалион воскресил свою Галатею. Раз об этом повествует древняя легенда, значит, это уже было в действительности. А то, что было однажды, всегда может повториться! Он приметил час, когда его Геба лучше всего освещена солнцем. В эти минуты она словно парила в солнечном луче. Быть может, античные боги снизойдут к его мольбам, и однажды древнее чудо свершится еще раз? В эти минуты ему и в голову не пришло, что негоже ему, католику, молиться богам Эллады. Почти восемь лет, проведенные в стенах Наваррского колледжа, не прошли даром. Он прекрасно знал как античную историю, так и литературу. То, что он успел изучить и прочесть за это время, заставляло его смотреть на мир широко открытыми глазами. Он очень много читал и до того. Но колледж дал ему умение систематизировать знания, научил его четко и аргументировано излагать мысли, дал те связи и знакомства, которые, не будь он знатным вельможей и наследником, он с радостью использовал бы в тиши кабинетных занятий. И при всем этом, он оставался неискоренимым романтиком! Пятнадцать лет - это возраст мечтаний, независимо от того, какая роль тебе предопределена по рождению. Потому и бегал юный наследник любоваться на свою Гебу. Так продолжалось с месяц. Он и вправду ощущал, что влюблен без памяти. Все юношеские порывы и мечтания, еще не осознанные им самим, воплотились в этих бдениях в галерее. Он впадал почти в экстаз, ожидая, что колыхнутся покровы и маленькая ножка осторожно опустится с невысокого постамента на покрытые трещинами плиты пола. И едва сдерживал себя, чтобы не броситься на колени, не разостлать перед ней свой плащ, чтоб она не ступила босыми ногами на мрамор пола. В один из таких моментов, когда он и вправду опустился перед ней на колени, и застал его отец. У графа хватило такта и ума не устраивать наследнику разнос на месте. Но он, подхватив мальчишку под руку, решительно увел его из галереи. Завел к себе в кабинет и закрыл дверь. Видя смущение сына, он просто не знал, с чего начать разговор. Человек суровый и властный, давно привыкший держать все свои эмоции на замке, граф не мог осознать, что заставило его сына так бездарно тратить время на созерцание этого королевского подарка. Виконт не произнес ни слова. Виновным он себя не ощущал. Но вопросов страшился: так боится человек, чтобы неосторожным словом или жестом не спугнули очарования, державшего его в состоянии влюбленности. А отец вознамерился его нарушить - это он ощущал всей душой. Граф открыл было рот, чтоб начать нравоучение, но вдруг ему пришла в голову совершенно новая мысль. Мальчику - пятнадцать лет. Пора дать ему возможность понять разницу между бесплотными мечтаниями, и реальностью обладания настоящей женщиной. Это сразу вернет его на землю. К тому же, у него на примете есть и подходящая девица. Хватит жить иллюзиями. Парня пора бросать в реальную жизнь. Армейской службы он уже испробовал: почти два года в Англии и на флоте сделали его, как думал отец, мужчиной. А вот от восторженных бредней не избавили! Вроде и был там он под каким-то присмотром, но это только так считалось. Родня в Шотландии не могла уследить за тринадцатилетним мальчишкой, по воле отца оказавшегося в столице лишь с доверенным слугой. Юный шевалье, в перерывах между службой на флоте и пребыванием на твердой земле, умудрялся не пропустить ни одного спектакля в Шекспировском театре, ни одного представления бродячих фокусников, ни одного состязания силачей. Судьба его хранила. А может, кроме неуемной любознательности, хранила его еще и врожденная способность отличать дурное от хорошего и уметь вовремя остановиться. Он уже умел сохранять хладнокровие и владеть собой в опасных ситуациях. Редкое качество для почти ребенка, но у него было кому подражать: граф де Ла Фер умел все свои чувства прятать под маской ледяного спокойствия.
Камила де Буа-Тресси: stella, он как живой! Прекрасно!!! Все абсолютно реально.
stella: Глава3. БРАТЬЯ. Ветер разогнал туман. Липкое марево, с утра висевшее над городом, неохотно, клочками, уползало к морю. Промозглая сырость проникала под одежду, делала подбитый мехом плащ неподъемным. Как всегда в такие дни, ему отчаянно хотелось домой, в Берри, на солнце. Пусть морозец - но не это влажное и тяжкое одеяло, в котором тонут все звуки, все мысли и желания. Полтора года он здесь! Сколько еще придется ему глотать этот туман? Да, за это время он многое узнал, многому научился. По -английски он говорит так, что его и не отличишь от лондонца. Он вхож во многие аристократические дома столицы, был принят при дворе и присутствовал на королевских приемах. Но все это ему не нужно! Он соскучился! Нет, он конечно, прилежно постигал морскую науку, а когда они не в море, старался посмотреть все, что есть в столице интересного. Театр Шекспира, например! Отец точно бы не одобрил эти посещения театра! Его все это очень занимает, но домой, во Францию, хочется невыносимо! Теперь ему предстоит морской поход вдоль побережья Средиземного моря. Это лучше, чем глотать туман здесь, в Лондоне. К тому же, поход обещает быть не просто интересным, но и опасным: пираты, обосновавшись в своей столице -Джиджелли, никому не дают торговать, топя и грабя торговые суда. Когда он написал в Ла Фер о предстоящем плавании, отец вроде никак и не выразил своего отношения. Он только напомнил сыну, что, не забывая о чести имени, он не должен забывать и об обязательствах по отношению к родне. И Огюст понял, что отец боится, как бы судьба не отняла у него сына. Мысленно он пообещал графу быть благоразумным. Хотел бы он только знать, как это у него получится?! Пока что, он просто радовался, что они уходят в плавание. Вот теперь уже никто не посмеет назвать его сухопутной крысой. К тому же, у него была еще одна причина оказаться подальше от Лондона. Красота - это прекрасно, но когда тебе начинают досаждать с намеками не только придворные дамы, но и кавалеры прозрачно намекают, какую карьеру ты смог бы сделать при дворе, пожелай только последовать совету... Вот от этой грязи он готов бежать не только в Африку - в Новый Свет! Черт побери, ну почему Бог и родители наделили его не только завидным здоровьем (что само по себе прекрасно), но и завидной красотой. К сожалению, он очень быстро убедился, что в определенных обстоятельствах это достоинство быстро перерастает едва ли не в наказание. Через де Куси, Ла Феры были в отдаленном родстве с Плантагенетами. Только одно это обстоятельство открывало ему двери королевского дворца. Француз умел держаться с непринужденностью настоящего вельможи, знал обычаи двора и обладал одним, самым важным, достоинством в глазах развращенных придворных: молодостью и красотой. Он не любил и побаивался приглашений, поступавших от имени Его Величества. Не явиться на такое приглашение, это не просто проявить неуважение: это бросить вызов. Явиться: поставить себя в рискованное положение, отвергнуть внимание монарха. Он знал себя и знал, что сотворил бы, окажись в такой непростой ситуации. Поэтому и молил Бога, чтобы поскорее уйти в море. Что подобная ситуация может сложиться на корабле, он просто не думал. Он надеялся, что на корабле сумеет все поставить на свои места. Он вообще обладал этим счастливым даром: поставить все и вся на то место, которое эта вещь или человек заслуживают. Это ощутили в свое время и его старшие братья - прямые наследники власти их отца. Непрошенным, как и все, что он забыл бы с радостью, пришло воспоминание. *** Каникулы в коллеже он обычно проводил в Берри, у бабушки. Но в это лето отцу захотелось, чтобы не в меру ученый сын предстал и перед окрестным дворянством. И это был повод свести его поближе со сводными братьями. Сколько же ему тогда было? Кажется, лет двенадцать... Братья были много старше: наследнику, Луи, сравнялось двадцать. Второй, Ренье, был на год младше. Взрослые люди - что у них могло быть общего с этим ребенком: мальчиком без будущего, без состояния, без перспектив в карьере. Но, как оказалось, интерес был. Слухи о его успехах в Наварре, ревнивый интерес старших детей к младшему, которого непонятно почему, так любит Беррийская графиня, необъяснимость поступка отца, решившего вытянуть из забвения этого мальчугана, толкало старших на совершенно детские, не по возрасту, выходки. Рядом с ними, юный Арман-Огюст-Оливье казался не по годам взрослым. Его рассуждения, неторопливая, аргументированная речь, знание того, о чем он рассуждал, свободное владение многими языками, действовали на наследников раздражающе. К тому же, как оказалось, его ни разу не наказывали розгами - случай в дворянском воспитании небывалый! Ведь даже самого короля в детстве секли нещадно. А поскольку оба брата, в свое время, вкусили достаточно такой науки, невозможно было пройти мимо такого факта. И два великовозрастных балбеса решили сделать все, чтоб подвести к родительской порке младшего брата. Ничего глупее и подлее они придумать не смогли. Жажда увидеть, как младший, захлебываясь от рыданий, просит прощения, оказалась сильнее доводов рассудка. Идея показалась им великолепной. Больше всего на свете граф ненавидел и презирал две вещи: ложь и трусость. А превыше всего ставил - родовую честь. Оставалось найти повод, чтобы вывести отца из себя. Это бывало чрезвычайно редко, но оба уже испытали на себе силу отцовского гнева. Теперь должна прийти очередь и Огюста. День обещал быть прекрасным. В такое утро грех сидеть дома. И старшие решили прогуляться по окрестным лесам. Это и послужило отличным поводом пригласить младшего брата, а заодно и посмотреть, как тот держится в седле. До этого момента встречались они, в основном, во время семейных трапез. Да еще пару раз - в библиотеке, куда старшие попадали только в поисках каких-то семейных документов. Сумеет ли малыш так же ловко усидеть в седле, как умеет ловко рассуждать об античной истории? Мальчик откликнулся на предложение прогуляться с восторгом, тем более, что отец дальше манежа его не отпускал. А на доводы, что он давно объездил все окрестности Блуа в одиночку, отвечал категорическим отказом. - Места у нас неспокойные. Один вы никуда не поедете. Когда у меня будет возможность, совершим прогулку вместе. Так что приглашение старших братьев оказалось очень кстати. Проблемы начались уже в конюшне. Ему оседлали старого, смирного пони, на котором учился ездить верхом еще виконт Луи. Огюст посчитал себя оскорбленным, и категорически отказался садиться на него: "За кого они его принимают, черт возьми?" Тогда его просто завели в конюшню и предложили выбрать любого коня: какой ему нравится! Он и выбрал, не подозревая, что этот вороной андалузец - конь отца, который не признает никого, кроме графа де Ла Фер. Конюх было заикнулся, что ему не сносить головы, ежели с юным барином что случится, но взгляд виконта заставил его умолкнуть. Коня взнуздали и оседлали. Подтянули стремена повыше; хоть для своих лет Огюст был высок, но все же лошадь был для него не по росту. Почуяв чужого, жеребец захрапел, заплясал на месте. Несколько курбетов, и он, дико кося глазом, понесся по кругу, пытаясь скинуть всадника. Это был настоящий поединок упорства и характеров, но выиграл его мальчик. Минут через десять, к всеобщему удивлению, все еще нервно всхрапывая, вороной пошел ровной рысью. Изумленные взгляды могли бы послужить Огюсту наградой, но, занятый конем, он их просто не заметил. Оглянувшись по сторонам и убедившись, что рядом нет никого, он украдкой смахнул пот со лба. Победа далась ему нелегко, но юношеское самолюбие было удовлетворено: лошадь ему покорилась. - Оливье - это настоящий подвиг!- Луи со странной улыбкой погладил по шее своего коня.- Никто не решается садиться на этого дьявола. Но вас он послушался. Я думаю, граф будет в восторге от вашей храбрости. О том, что скажет отец по-поводу такого самоуправства, виконт говорить не стал. Как не стал говорить, какое наказание полагается виновнику. День разгорался, Впереди их ждал лес. Стоит ли вдаваться в подробности? Тем более, что мальчишка не прост, очень не прост. Похоже, им и ничего не придется изобретать: первый повод получить взбучку он уже заработал. Минут через десять резвого галопа они добрались до заветной поляны, где, соскочив на землю, привязали лошадей. Красоты лета, пышная трава - все манило понежиться на солнышке. И молодые люди, расстелив плащи и сняв шляпы, разлеглись на земле. Где-то в вышине пел жаворонок. Лес, поначалу притихший, потихоньку оживал. Пересвист птиц, шорохи лесных обитателей, жужжание пчел - все это навевало дрему. Компания выехала рано, так толком и не позавтракав. Странное шуршание заставило Огюста приподняться на локте. Прямо перед его лицом, приподняв голову над землей, покачивалась гадюка. Видно и она вылезла погреться на солнце и обнаружила, что на ее территории незваные гости. Но, поскольку никто не двигался, змея не нападала. Взгляд ее глаз действовал на мальчика завораживающе. Что-то притягательное, но, в то же время и пугающее, было в нем. Он медленно, осторожно, потянулся к лежащей рядом шпаге. Змея качнулась вперед и неожиданно, с силой распрямив гибкое тело, бросилась на него. Молниеносный взмах и голова с раскрытой пастью отлетела в сторону. - Вот это реакция!- Луи мгновенно вскочил на ноги.- Вы что, не боитесь змей? - Я достаточно встречал их в лесах Берри. Змея никогда не нападает первой, если ее не потревожить. Видимо, мы ей помешали. - Давайте уберемся отсюда,- предложил Ренье.- Похоже, мы залезли в самое змеиное гнездо. - А что вы предлагаете? - Может быть, просто поедем по этой тропинке. Поохотиться на четвероногую дичь без собак не получится. А вдруг, нам повезет, и мы попадем на какого-нибудь браконьера. Двуногая дичь - тоже неплохая потеха для дворян,- и Ренье расхохотался. - У вас тут есть браконьеры?- Огюст с удивлением повернулся к брату.- Кто-то осмеливается охотиться во владениях нашего отца? Братья переглянулись: птичка, похоже, сама летит в силок. Мальчик так искренне возмущен, что кто-то решается нарушить права сеньора! Тем забавнее будет посмотреть, на что он способен решиться, если им повезет наткнуться на браконьера. Правда, браконьеры стали осторожны: крутой нрав графа известен всей округе, как и его приверженность к букве закона. И, тем не менее, им повезло! Виллан попался на месте преступления. Почему, услышав топот лошадей, он не спрятался, осталось его тайной. Может, понимал, что пешему не уйти от конного, Он доставал из силка очередного зайца, когда его окружили три всадника. Бежать было поздно и некуда. С ужасом он узнал графских сыновей. Третий, совсем мальчишка, был ему не знаком: разве что, восседал он на хорошо известном своим диким норовом, вороном андалузце. И этот мальчик был просто пунцовым от гнева. Крестьянин молчал. Он попался на месте преступления. В сумке: два зайца и перепелка. Что полагается ему за кражу дичи в лесах господина, он знал. Суд будет скорым. Что объяснять господам, что в доме нечего есть, что жена умерла, оставив ему выводок детей мал-мала меньше? Господ это не волнует: они знают только свои права. Его просто потащат к графу,а там... Плетьми не отделаешься. Но произошло что-то непонятное. Мальчишка на вороном занес руку с плетью и спину ожгла пронзительная боль. Еще и еще раз! Рука у мальчика тяжелая; по виду и не скажешь. Теплые струйки потекли по спине под курткой: плеть разорвала толстую ткань, оставив на его теле кровавые дорожки. - Негодяй, ты посмел охотиться во владениях графа!- У мальчика тряслись руки, лицо стало белым, как мел.- Ты обнаглел настолько, что не желаешь различать, где графский лес, а где твой дом! Убирайся отсюда, и, если хочешь жить, никогда больше не переступай границы угодий Его сиятельства! Пошел вон, пока еще цел! Бедняга, все еще не веря в чудо спасения, бросился бежать, но ловко брошенная петля захлестнула ему ноги. Луи спешился, и отвязав еще одну веревку, притороченную у седла, связал крестьянину руки за спиной. Несчастный даже не сопротивлялся: он знал, что его ожидает. - Вот что, Оливье,- виконт с холодной насмешкой посмотрел на брата,- отхлестать браконьера - это еще в вашем праве, а вот отпускать его ... Посмотрим, что на это скажет господин граф! Пора возвращаться. Мы с хорошей добычей.- И он тронул коня, сделав вид, что не заметил надменного выражения, появившегося на лице родственника. Назад добирались медленно. Крестьянин тащился на привязи на заплетающихся ногах, не поспевая за конем, к которому его привязали. Огюст замыкал шествие и был этому несказанно рад. Так никто не видел его лица. Мальчика терзали муки совести. С одной стороны, он понимал, что пресек преступление перед властью, которое совершил браконьер, затеявший охоту в лесу графа. С другой - его мучила жалость. То, что отец не пощадит виновного ни при каких обстоятельствах, он понимал очень хорошо. Прости одного - и вскоре в угодьях ничего не останется. Но в глубине души копошилось сомнение: ну, почему не дать уйти ему, голодному и затравленному, с его жалкой добычей? Ведь не корысти ради решился он на такое - видно, нужда заставила. Что могло заставить идти на смерть ради двух заячьих тушек, он не представлял. Где ему, воспитанному в замке, в любви и внимании, с кормилицей, учителями, слугами было понять, какое полуживотное существование влачат на землях отца его подданные. К замку они подъехали, как триумфаторы. Только Огюсту было не до того. По тому, какие насмешливые взгляды бросали на него оба брата, он уже понял, что не миновать разговора с отцом.
stella: Луи пошел в покои графа. Догадаться, о чем они говорили между собой, не составляло труда. Только, знай мальчик, как преподнес брат всю историю отцу, беспокоился бы еще сильнее. Наконец, позвали и его. Отец был не один: за его спиной, опираясь локтем на спинку кресла одной рукой, а другой - покручивая ус, стоял Луи. С его лица не сходила насмешливая улыбка, за которой читалось удовлетворенное самолюбие и чувство превосходства. Огюст подавил в себе нарождающуюся ярость. О том, что его, младшего - продали, он не думал. Понимал, что просто был глуп и наивен. Полез не в свое дело. А старшие забавлялись, наблюдая, как младший пытается делать то, на что у него просто нет прав! - Виконт, будьте любезны оставить нас с Оливье наедине!- тон отца не терпел возражений и Луи, пряча за поклоном свою досаду, вынужден был покинуть кабинет. Отец и сын остались наедине. - Ну, я жду Ваших объяснений, сын мой.- Холодный, пронизывающий взгляд серых глаз прямо в душу ребенка заставил мальчика внутренне сжаться.- Как случилось, что вы посмели взять в свои руки право наказания, не принадлежащее вам? Не говоря уже о том, что вы поехали, не спросясь у меня и взяв моего коня? Только за это вас следует примерно наказать. - Отец, я виновен и готов понести любое наказание.- Граф про себя отметил, что сын даже не попытался как-то оправдаться, сослаться на разрешение старших братьев.- Гнев ослепил меня, я не помнил себя от возмущения, и... - Гнев, говорите вы! А знаете ли Вы, что Вам вообще не гоже проявлять свое отношение к такого рода делам? Самое большее, что вы могли себе позволить, это, связав негодяя, доставить его на графский суд! И - это все! Слышите Вы, все! На этом ваши права заканчиваются! Вы - младший сын в семье, и у вас есть только одно право: право слушать старших по рождению и выполнять волю отца, а когда меня не станет - волю Ваших братьев. А посему,- граф, хлопнув рукой по подлокотнику кресла, решительно встал, - а посему, я определяю вам наказание: десять ударов розгами. Так вы отлично запомните, что вам можно, а что - нельзя! - Нет, ни за что, отец! Слышите - ни за что! Вы можете мне придумать любое наказание, я с радостью его приму, но только не побои! - Мальчишка, а чем вы отличаетесь от своих братьев? Их секли - и не раз, и ничего! Живы и здоровы! И, уж точно, хорошо помнят, за что биты. - А Вас, отец, Вас секли?- отчаянный взгляд. (Парень бледен до синевы, но глаз не отводит), от вопроса не уйти и взрослый, глядя в сторону, неохотно признается,- Однажды. И это едва не окончилось плохо. - Отец, я такого унижения не переживу. Делайте со мной все, что посчитаете нужным, но не оскорбляйте. Порки я не переживу. - Не переживешь? Ты что, угрожаешь мне, что ты покончишь с собой? Ты ведь христианин и знаешь, какой это грех! - Нет, все не так! - Огюст, не отводя взгляда от отца, качнул головой.- Я просто не захочу жить и умру от позора. Граф смотрел на этого мальчугана со смешанным чувством. Высокий, сильный, уже сейчас ощущается железная воля. Свободолюбив и способен постоять за себя и за честь рода. Прям и откровенен. И при всем – наивен. Это детство пока еще говорит за него. Но в нем нет хитрости и коварства. Излишне прямолинеен: вот как заявил: - "Если что, я не захочу жить. Что прикажите делать с этим отпрыском? Приходится решать проблему в духе времени. А оно не располагает к сентиментальности. - Хорошо, я заменю вам наказание. Но Вы будете присутствовать на вынесении приговора и казни человека, которого вы поймали и однажды уже пытались наказать. Так вы лучше усвоите, что право казнить и миловать, на этих землях даровано нашим предкам еще во времена короля Франциска 1 и никто, слышите Вы, НИКТО не имеет на это права кроме ГРАФА де Ла Фер. Запомните это навсегда! Как и то, что между мной и Вами еще два Ваших брата. Пока они живы, Вам не стоит задумываться, что Вы можете получить, сын мой. Через пару лет подумаем о военной карьере для Вас. А пока - идите! Вас позовут, когда будет необходимо.- И граф кивнул сыну, давая понять, что разговор окончен. Огюст вышел из кабинета на негнущихся ногах. Он понимал, что загнал себя в ситуацию, когда одно наказание ничем не лучше другого. Если розги были для него оскорблением, то смотреть на казнь человека, которого ты пытался, наказав, все же спасти, могло оказаться еще худшим испытанием для нервов и психики. Но он сам выбрал для себя пытку. Для двенадцатилетнего мальчика смотреть, как по приказу отца вешают человека, повинного лишь в том, что он хотел накормить своих детей, может оказаться непереносимым зрелищем. Но принцип сеньориального права, которое было нарушено, требовал возмездия. По закону: это смертная казнь. Через три часа за Огюстом пришли. Стараясь не подавать вида, что ему дурно уже сейчас, он вышел во двор. Граф сидел на высоком помосте в кресле, по правую руку сидел наследник. Ренье стоял чуть позади. Младший, по знаку руки, остановился впереди толпы слуг и крестьян. Посреди двора соорудили импровизированную виселицу. У Огюста пронеслась мысль; все сделано так быстро: похоже, в замке это проделывается нередко. Перед помостом, едва держась на ногах и затравленно озираясь по сторонам, с руками, по-прежнему связанными за спиной, стоял браконьер. Куртка на его спине набухла от крови. Взгляд, полный предсмертного ужаса, затравленно перебегал с сидевшего графа на толпу напротив. Внезапно, он заметил Огюста и, прежде чем кто-нибудь из стоявших неподалеку слуг успел среагировать, бросился в ноги к графскому сыну. Говорить он не мог: только беззвучно плакал. Мальчик покачнулся, но стоявшие за ним слуги не дали ему упасть. Граф, чуть поддавшись вперед, наблюдал за реакцией сына. Тот, проглотив комок, ставший в горле, высоко поднял голову. - Делайте то, что вам приказал господин граф!- звонкий, срывающийся голос разорвал тишину. Все остальное заняло несколько минут. Граф сказал только одно слово: "Повесить!" В мрачной тишине прозвучал вопль приговоренного. Тело его забилось в предсмертных судорогах. Палач знал свое дело: несчастный умер почти мгновенно: перелом шейных позвонков. Граф встал со своего места и подошел к сыну. Хотел положить ему руку на плечо, но мальчик едва уловимым движением отклонился, и рука повисла в воздухе. Взгляды их опять встретились, и Его сиятельство, не в силах выдержать немого укора, отвел глаза. Вечером того же дня, лакей, представленный к Огюсту доложил графу, что сын болен. У мальчика сильный жар и он бредит. Послали за врачом. Тот только головой покачал, осмотрев ребенка и послушав, что он говорит в бреду. - Вы, господин граф, разрешили ему смотреть на казнь?- старый доктор не мог скрыть своего изумления.- мальчик очень впечатлителен, такие зрелища не для него , - Он из рода сильных мужчин и должен привыкать к зрелищам подобного рода!- тон графа не терпел возражений. Врачу оставалось только пожать плечами. Ох, эта родовая знать! Они настолько уверены в своем превосходстве, что готовы собственных детей превратить в холодных исполнителей своей власти. Если мальчик выживет после такого потрясения, ему лучше уехать отсюда подальше. Эту мысль он высказал господину графу как можно осторожнее, и деликатно намекнул на то, что у графа есть с кого спрашивать и постарше. На том и порешили. Когда Огюсту стало лучше, отец пришел к нему. Сел рядом, пристально вглядевшись в осунувшееся лицо. - Вам бы хотелось уехать отсюда, сын мой? - Да, мой господин. - Я тоже думаю, что вам лучше было бы вернуться в Берри. Жаль, что у вашей матери нет возможности повидаться с вами. Я полагаю, что вам было бы полезно побыть сейчас рядом с ней. К сожалению, это невозможно по ряду причин. И как только вы поправитесь, вы немедля вернетесь к бабушке. Остаток каникул вы проведете дома. Ведь ваш дом - там, не так ли? Он помолчал и добавил, положив руку сыну на плечо, но не глядя на него.- Я полагаю также, что урок вами усвоен. Через неделю, уже отъехав далеко от Ла Фера, Огюст узнал, что граф распорядился передать кошелек с серебром для детей повешенного крестьянина. Долг сеньора и милость властелина были соблюдены.
stella: Глава 4. В МОРЕ Средиземное море. До самого горизонта простирается это лазурное чудо. Сегодня почти полный штиль. Огюст, отстояв свою вахту рядом с рулевым, (так лучше усваиваются азы кораблевождения), вместо того, чтобы идти спать, сидел на палубе и, прищурив глаза, лениво наблюдал, как расцветает заря. Легкие облачка, оставшиеся с вечера, наполнялись изнутри золотом, края их, подсвеченные солнцем, испускали блеск, спорящий с блеском светила. Наконец и само Солнце, отбрасывая широкие лучи, отражающиеся на морской глади, величавое, золотисто-оранжевое, выплыло из-за горизонта. Этот спектакль он созерцал каждое утро. Спектакль, который ему давала сама природа .дважды в день. И нужно быть неблагодарным зрителем, чтобы не оценить зрелище, предоставляемое на закате и восходе солнца. Жаль только, что времени у него было до обидного мало, и просто предаваться этой тихой радости он не имел права. Море - это море, и на корабле шевалье не просто пассажир. У него промелькнула мысль: когда–нибудь он специально приедет сюда и, сидя на берегу, будет часами созерцать небо и море. Сейчас они шли вдоль побережья Алжира. Красные скалы, белый песок и синее море. Даже в этом однообразии была своя прелесть: линия скал никогда не повторялась. Плавание в этих водах становилось опасно: совсем рядом расположилась пиратская столица Джиджелли. От пиратов, как и двести, и сто лет назад, по-прежнему нет покоя ни на суше, ни на море. Слава братьев Барбаросса не канула в Лету. В христианском мире достаточно отступников, которые, потеряв в своей стране все, став изгоями, соблазнялись деньгами султана и, приняв ислам, вступали на дорогу раисов, возглавив разбой и насилие. Пощады не знал никто. Грабили торговые суда, уводили в плен, требуя огромный выкуп, женщин и девушек продавали в гаремы, тех, кого не сумели выкупить, ссылали на галеры. Справиться с пиратами пока не удавалось, хотя им и противостояли великие державы и рыцари Мальтийского ордена. Шло сражение двух миров, двух культур. Христианскому миру противостоял мир ислама. Из разговоров матросов он четко уяснил себе: случись что, офицерам его корабля живым не уйти. Может, за него и потребуют выкуп, но он на такое никогда не пойдет. В конце концов, он - не наследник и его жизнь не стоит выкупа. Для себя юноша решил твердо - никакого плена: только побег или смерть! Вахтенный не спускал глаз не только с горизонта: пираты могли подойти и с моря. Прячась за береговой линией и прибоем, они могли нагрянуть и со стороны берега. Глаза слезились от яркого солнца. Долго смотреть на море и на песок было невозможно: от сияния, исходившего от песка, воды и неба, легко потерять зрение. Глаза опухали, слезились. Горячий ветер, дувший со стороны берега, мгновенно высушивал пот. Белая линия прибоя четко очерчивала границу между морем и сушей. Иногда над скалами можно было заметить верхушки пальм: оазис в этой плавильной печи. Люди устали. Торговые корабли, сопровождаемые их бригом, маячили вдали. Без такого эскорта редко кто решался на плавание в водах Средиземного моря. С нетерпением ждали ночи: прохладный ветерок от остывающих скал скрадывал тепло, поднимающееся от нагретых глубин моря. Закат наливался зловещим пурпуром. На его фоне легкие облака становились багровыми, стремительно меняя свой цвет на фиолетовый. Откуда-то с запада надвинулась дымка, превратилась в плотную стену на горизонте. Там, за морем, за этой стеной, лежал дом - Франция. Почему он не альбатрос? Перемахнуть через море, поймать крыльями восходящий поток, оседлать бурю.... - Эй, на мостике! Не зевай! Резкий порыв ветра, капитан, мгновенно возникший на палубе, на ходу застегивая мундир, отрывистые команды боцмана, хлопанье спускаемых парусов, И чья-то рука, ухватившая его за локоть... - Вниз! Немедленно! И не сметь показываться на палубе! Если понадобитесь - вас позовут! Огюст, не сказав ни слова, чуть не кубарем скатился вниз, в кубрик. Наука - наукой, но наверху он может сейчас только помешать. Обидно это сознавать, но опыта для такого буйства стихий у него было еще маловато. И силы пока не те. Может, он посильнее юнги, но его никто не пустит сейчас лазить по вантам: похоже, на его счет есть какой-то приказ. К ежедневной рутине морского дела его не подпускали, словно берегли по чьему-то указанию. Капитан, однажды в беседе о Франции, сделал странный намек: по окончании похода шевалье ждут в Шотландии. Он там ничего не забыл, он даже не знал этих родичей, но, если это пожелание отца, то подчиниться ему придется: граф ничего не делает и не говорит просто так. Впрочем, не время сушить голову над этой проблемой; сначала надо вернуться: буря разыгралась не на шутку. Пользуясь тем, что команде не до него, юноша выбрался на палубу. Ветер свистел, завывал в снастях. Счастье, что паруса убрали вовремя; ветер все время менял направление и порывы его становились все яростнее. Дождя не было. Вместо него в лицо летела тончайшая пыль, не давая дышать, забивая нос и рот. Черно-красное небо, черное море: их настигла пыльная буря. Если гроза, сверкание молний, еще могут вызвать восхищение, то этот кромешный ад способен был подавить все чувства, кроме одного: чувства безнадежности. Определить, где они находятся, было немыслимо: исчезли все ориентиры, а стрелка компаса беспорядочно вращалась. Рев сталкивающихся валов не давал расслышать шума прибоя. Но бриг держался на волнах. Они неслись в неизвестность, в полном мраке, не представляя, где небо сливается с морем. Только стремительное скольжение вниз, а потом захватывающий дыхание полет вверх - вот и все ориентиры! Его уже никто не гнал вниз - не до него. А для него сидеть в запертом кубрике - само по себе было невыносимо. Если уж суждено погибнуть, то смерть надо встречать лицом к лицу. Постепенно он начал испытывать что-то, похожее на упоение боем. И, хотя в настоящем бою ему пока не привелось участвовать, но то, что он ощущал в азарте тренировочных поединков в фехтовальном зале, было сродни этому чувству. Разум оставался холодным, анализируя обстановку, А чувство полета заставляло трепетать все внутри. В этой борьбе исчезло представление о времени. Понемногу скорость ветра падала - буря выдыхалась. Волны не стали меньше, но ветер уже не срывал с них пенных шапок. Мгла приобрела красноватый оттенок, и откуда-то сверху, с медно-рыжих небес, глянуло круглое, туманное пятно - Солнце. Но и оно не в силах было пока рассеять полумрак. Зрелище было фантастическим: красные небеса, медное море, словно впитавшее в себя небо, и ярко-алые шапки пены на гребнях волн. Моряки, все еще не решаясь поверить в спасение, оглядывали себя, истово крестясь и бормоча те немногие молитвы, что еще помнили. На графского сына посматривали с уважением: мальчишка не отсиделся в кубрике: в самые трудные минуты был наверху, рядом с рулевым. Помогал удерживать штурвал: сил у него оказалось немало - никто и не ожидал от него такого. Горизонт светлел. И по мере того, как отступала темнота, все яснее вырисовывались прибрежные скалы. Сам черт не разберет, куда их занесло бурей! По компасу - они идут на восток: значит, это вполне могли быть скалы Алжира. Вокруг - никого. Торговые корабли, которых они сопровождали, исчезли без следа. Нет и признаков эскадры сопровождения. - Корабль! - голос вахтенного вывел всех из оцепенения. Совсем рядом мелькнул фальшборт незнакомца. И тут же на палубу полетели абордажные крючья. Дальше все смешалось. Каким-то чудом в руках Огюста оказалась шпага; он выхватил ее из слабеющей руки какого-то раненого. Наглость пиратов, решившихся на захват военного корабля, превосходила разумные пределы. Либо удача так сопутствовала им, что они решились атаковать, не видя для себя препятствий в бою, либо безвыходность положения погнала их на этот риск, но пройти мимо возможности завладеть такой добычей они не смогли. На стороне морских разбойников была внезапность, На стороне англичан - превосходство в силе. Но пушки брига были бессильны в таком бою. И те, и другие, понимая, что побежденному не ждать пощады, дрались отчаянно. Огюст больше не думал ни о чем, кроме боя. Голова была совершенно ясной. Отражая и нанося удары, он не имел возможности наблюдать, что происходит вокруг. Постепенно он становился центром, к которому стягивались все, не занятые в схватке. - Живым! Брать только живым! Мальчишку - мне!- он даже не осознал, что приказ, отданный на чистейшем французском, относится именно к его персоне. Прижавшись спиной к двери кубрика, он отражал удары уже троих. Силы были на исходе. Пот заливал глаза. Несколько царапин на руках и плече в счет не шли; боли он в азарте боя не ощущал, а вот потеря крови делала свое дело, Спасало его и то, что его пытались взять живым. Так долго продолжаться не могло: слишком неравны были силы. Он чувствовал, что перед глазами все плывет. И, почти тут же, ловко брошенная петля захлестнула плечи. Резкий рывок, и юноша покатился под ноги пиратов. Падая, он ударился головой о палубу и потерял сознание. В наступившей на смену звону стали тишине, слышалось тяжелое дыхание только что сражавшихся, да стоны раненых. Пиратский капитан не спеша осмотрел сгрудившихся на корме англичан; оставалось их немного: те, кого не поглотило ранее море и те, кто выжил в бою. Капитан и несколько офицеров, обезоруженные и связанные, стояли, опустив головы. Пират с насмешкой глянул в их сторону, потом, подойдя к неподвижно лежавшему французу, присел рядом с ним. Рукой коснулся груди, проверяя - жив ли. Сердце билось. Он рванул крючки камзола, и на шее юноши, рядом с нательным крестом, блеснул золотой медальон. Резким движением пират рванул цепочку, и под его пальцами медальон раскрылся. Внутри были две миниатюры. То, что это портреты родителей, не оставляло сомнений. Слишком явным было сходство между изображенной четой и этим, неподвижно лежащим, юношей. Капитан, побледнев, как стена, смотрел на своего пленника. Он слишком хорошо знал людей, изображенных на этих миниатюрах. И то, что в руках у него оказался теперь их сын, наполнило его душу неистовой радостью. Такого подарка он не ожидал! Это - дар небес! - Этого - ко мне в каюту. Офицеров - на рею. Остальными займемся по прибытии в порт. Курс - на Джиджелли!
Atenae: Хм, ситуация в "Братьях" - дежа вю. "Путь Абая", однако. А про море - нельзя ли продолжить сразу? Хоть и знаю, что обошлось, а всё же...
stella: Честное слово, от Абая у меня только имя помнится! Чего там было- лет сорок, как забыла. Вроде, фильм был такой в сталинские времена? Я завтра в Ашдоде не буду- потерпите до завтрашнего вечера. Я кота за хвост тяну.( Как все, научилась! )
Atenae: В "Абае" начало - практически один в один: воспитанный доброй бабушкой образованный выпускник медресе видит, как правит власть его деспот-папаша. Тоже с повешеньем. И тоже от потрясения тяжело заболевает. Уж пардон!
stella: Одна ситуация и реакция - однозначная.
stella: Глава 5. КАПИТАН. Он пришел в себя сразу от ощущения, что хлебнул огня. Чувство это было таким неожиданным и болезненным, что юноша задохнулся. Попытался приподняться. Туман в голове рассеялся, и он снова обрел способность видеть, слышать и ощущать. И эти новые ощущения совсем его не радовали. Слух распознал плеск волн, рассекаемых килем корабля, идущего под всеми парусами. Глаза убеждали, что лежит он в капитанской каюте, на диване, принадлежавшем английскому капитану. Саднящая боль в порезах на руках и плече убеждала, что из боя шевалье не вышел невредимым К тому же, во рту ощущался отвратительный привкус рома - он узнал его, потому что за время плавания у него была пара эпизодов, когда довелось испробовать «огненной воды». Видимо, его привели в чувство принятым у моряков способом. Он скосил глаза: медальон... рука потянулась к цепочке, но на шее ее не оказалось. Потерял! Он застонал от досады: потерять самое ценное, что у него было! - Господин де Ла Фер! Рад вас приветствовать на борту МОЕГО брига,- голос говорившего подчеркнул МОЕГО так, что Огюст, уже не обращая внимания на боль и слабость, приподнялся на локтях, чтобы лучше рассмотреть наглеца. Рядом с его ложем, чуть покачиваясь в такт движению корабля, стоял невысокий, ладно скроенный человек. Одетый в причудливую смесь европейской и восточной одежд, он, тем не менее, не казался смешным. Расшитый камзол по моде последнего Генриха, широкие шальвары, схваченные в талии узорчатым поясом, турецкие сапожки с загнутыми носами и широкополая шляпа с галунами и роскошным пером - все это великолепие дополнялось парой дорогих пистолетов и устрашающих размеров ятаганом. Лицо же владельца всего этого, почти театрального, великолепия, говорило о характере сильном, властном и не склонном к терпению. Незнакомец насмешливо улыбался, покачивая на пальце цепочку с раскрытым медальоном. - Вот чего не ожидал, так это встретить на английском бриге отпрыска славного рода. И за каким чертом сиятельный граф отправил своего сынишку в море? Неужто Их сиятельство так обеднели, что не смогли найти в своих бесчисленных владениях занятия получше для своего любимого сына? - Негодяй, не смей упоминать имя моего отца, не то... - Что «не то»? Милый мой, я здесь распоряжаюсь всем, я капитан, а это значит, что я - бог и царь на этом корабле. Надеюсь, морские законы вам известны? - Меня не интересует, как исполняются твои приказания, негодяй! Для меня, как и для всех, кто чтит закон, ты - преступник, просто разбойник, которого следует вздернуть на рее!- холодная ярость душила Огюста, но говорил он спокойно и презрительно. - О-о, да, ты и впрямь достойный сын своего отца!- пират с интересом посмотрел на юношу. - Не тебе судить о моем отце, червь!- властность и надменность с такой силой прозвучали в тихом голосе юноши, что капитан не выдержал. - Ты еще не раз пожалеешь о своих словах, щенок!- он сгреб в кулак медальон, сжал его с такой силой, что изящная вещица смялась под его пальцами.- Ты просто не знаешь, с кем говоришь! Посмотрю я на тебя, когда ты узнаешь, какой веревочкой повязаны мы с твоим папашей. - У графа де Ла Фер не может быть ничего общего с бандитом.- Голос дышал такой уверенностью, такой верой в непогрешимость отца, что капитану оставалось только круто развернувшись, выйти из каюты. Уже в дверях он обернулся и швырнул в лицо юноши осколки медальона. Дверь захлопнулась. Все: он наконец-то один. Огюст жадно схватил цепочку. Портреты разлетелись на крошечные осколки. У него слезы навернулись на глаза: словно с потерей медальона прервалась последняя связь с близкими. Он действительно был совсем один: помощи ждать неоткуда. Почему его не убили в этом бою? Не было бы никаких проблем у родителей, кроме как оплакать его. А он бы погиб со славою, и отец мог бы им гордиться. Как быть теперь, он не знал. Ясно только, что у этого пирата есть причина радоваться его пленению. Тут была какая-то тайна, что-то, связанное с прошлым отца. А капитан, несмотря на весь этот маскарад, несомненно, француз. Гадать не имело смысла, хотя ему было бы легче, представь он, что может быть общего у корсара и графа. Приходилось ждать, и постараться не строить предположений, одно глупее другого. Он был уверен, что его не замедлят ввести в курс дела: разговор, без сомнения, пойдет о цене, запрашиваемой за его, если не жизнь, так свободу. От одной этой мысли ему стало дурно. Родители и так немало тратились на его пребывание в Англии. Он старался вести скромный образ жизни, но у него были определенные обязательства перед обществом, куда его ввели. На все это требовались средства - граф не желал, чтобы его сын хоть в чем-то уступал английским аристократам. Если сейчас за него потребуют выкуп, это нанесет сокрушительный удар по состоянию родителей: им придется многое распродать или заложить. А старшие братья! Они никогда не поверят, что он дрался до последнего, не простят, что придется поступиться частью наследства. Если бы не эта проклятая петля, он никогда бы не дался живым в руки пиратов. Какой позор! Впрочем, то, что он здесь заперт, еще ничего не значило. Он найдет способ или достойно умереть, или убежать отсюда. Только не надо отчаиваться! Верить, верить в Господа и в себя! Он что-нибудь обязательно придумает. Или Господь всемогущий пошлет ему помощь. Только не надо впадать в грех уныния! - Огюст твердил это, едва слышно шевеля пересохшими, растрескавшимися губами, твердил, как молитву. Немного отлежавшись, он, наконец, решил осмотреться. Диван, на котором он лежал, тянулся вдоль кормы корабля. Капитанская каюта обычно на корме. Сквозь стекла было не понять, идет ли за бригом привязанный шлюп. Он попытался открыть иллюминатор, но все было задраено намертво. Остался только один вариант: незаметно бросившись в море, попытаться добраться до берега вплавь. Расстояние не страшило его - Огюст плавал, как рыба. Важно не упустить момент, когда покажутся скалы Джиджелли. Дверь отворилась, пропуская капитана. Кажется, он был изрядно пьян. И, как следствие: особенно зол. Ну, что же! Может, это и к лучшему: "Что у трезвого на уме, то у пьяного - на языке". В правоте этого постулата он убедится через десяток лет, когда в пьяном угаре будет выбалтывать другу свои сокровенные тайны. - Вставайте, нам предстоит долгий разговор. Огюст поднялся: сильно кружилась голова. Весь день он ничего не ел и почти не пил. С его стороны неосмотрительно: силы ему понадобятся. Корсар подошел к нему вплотную. - Так как вас зовут, юноша? - Это имеет какое-то отношение к нашему разговору?- усмехнулся Огюст. - Арман-Огюст-Оливье, виконт де Ла Фер и прочая, и прочая.... Не так ли? В голове у Огюста мелькнуло: «Он не знает о братьях. Думает, что я наследник. Это меняет дело». - Ваша великолепная бабка настояла на том, чтобы вашим крестильным именем было имя Огюст? - Вы находите в этом нечто предосудительное? - Только то, что так звали моего отца. - Не вижу в этом никакой связи. - Сейчас увидите, юноша.- Капитан подтолкнул его к столу.- Ешьте и пейте: силы вам понадобятся. Хотя бы для того, чтобы выслушать то, что я намерен вам сообщить. Огюст послушался совета. За стол он уселся так, чтобы краем глаза наблюдать, что происходит по правому борту. А там выступали из воды дикие серые скалы. Корабль шел, не сбавляя хода. Кажется, они подходили к цели. А он оставался здесь взаперти, рядом с капитаном, и безоружным. У него остается только один шанс, иначе ему не бежать, но присутствие капитана связывало ему руки. Ему не осталось никого выхода, разве что - рукопашная. Противник старше, сильнее, опытнее, но других вариантов у шевалье не было. - Ну, так вот, молодой человек: я хочу, чтобы вы знали, что связывает меня с вашим отцом…- начал капитан. - Меня, по вашим словам, вы знаете. Не кажется ли вам, что, прежде чем начинать этот разговор, вам следовало хотя бы представиться!- ввернул Огюст. - А, тебе нужно мое имя? Пожалуйста. Раис Абу Сулейман. - Ну, это твое прозвище. Мне оно ничего не говорит. - Ничего, очень скоро заговорит, волчонок.- Абу Сулейман дернул щекой.- А мое настоящее имя тебе знать не к чему. Я расскажу тебе одну историю. Тебе она понравится. А главное: ее герои тебе знакомы. Вот после этого и суди, каковы они в жизни, твои родители. Больше всего на свете Огюсту хотелось обрушить на эту ненавистную физиономию что-нибудь тяжелое. Но под рукой не было ничего, чем он смог бы отключить своего врага. Он пока выжидал. Почему-то, непонятно откуда, зрела уверенность, что все будет хорошо. Не спуская глаз с капитана, он приготовился слушать. - Вы родились в 1599 году, если я не ошибаюсь,- начал капитан. Кивком головы юноша подтвердил, что собеседник не ошибся.- Что происходило в Ла Фере до того, вы слышали? - Если вы имеете в виду многолетнюю осаду замка и то, чем она закончилась, то я достаточно осведомлен о той поре. - Осведомлены, но не более, чем вам разрешили знать, мой птенчик. О том, как на самом деле сложилось, что твоя мать вышла замуж за сеньора де Ла Фер, а не за.... Впрочем,- прервал он сам себя,- по порядку. Как получилось то, что получилось, это осталось между твоим отцом, твоей матерью и мной. История эта - давняя. Жила в наших краях девица на выданье. Красавица она была необыкновенная. А нрава - не приведи Бог! Никому не подчинялась. Поклонники - а было их не счесть, поскольку дама была знатна, и приданое за ней обещано было немалое, от ее выходок плакали горючими слезами. Язык у нее был острый, ничьего самолюбия она не щадила. А в их краях частым гостем бывал добрый король Генрих. Наезжал он к своей ненаглядной Габриэли, что, впрочем, не мешало ему усиленно вертеть головой по сторонам. Ни одной мало-мальски симпатичной мордашки он не пропустил: от крестьянки до знатной дамы. А уж Изабо не мог он не заметить: тем более, что носилась она по округе верхом в сопровождении только своих догов. Вот король и зачастил в эти места. Когда не у прекрасной Габриэли – значит, рыщет по лесу в поисках прекрасной Изабо. Владения матери Изабо были в Берри. Старая графиня, пока муж был жив, частенько с ним наезжала в наши края. Они всегда у нас останавливались. Поговаривали, что мой отец когда-то страстно был влюблен в мадам графиню, и она отвечала ему взаимностью, но что-то не сложилось у них. И вышла она замуж за графа. Но вернемся к Изабо. Девица делала вид, что ухаживания короля ей докучают, неприятны ей своей назойливостью, но, на самом деле это было тонко рассчитанным кокетством.- Тут капитан замолчал. Лицо его пленника дышало такой яростью, что казалось: еще мгновение - и он бросится на своего врага с голыми руками.- Подожди, тебе все равно придется выслушать все, что я хочу тебе рассказать. Не захочешь сидеть спокойно, мы тебя свяжем, и все равно ты дослушаешь все, что у меня накопилось в душе против твоего рода. Слушай дальше. Это в твоих интересах, мальчик. Среди тех, кто был влюблен в красотку, был один юный повеса, бретер, игрок. Был он нищ, предки его давно спустили все, что имели. Даже долгов ему не оставили - он их себе сам нажил. А ведь это его отец был влюблен в мать Изабо. Не будь он нищ, может, и сложилось бы все иначе. Детство у них прошло вместе: девочка была несколькими годами младше, вот мой герой и привык опекать ее. Наверное, не всегда ей это было по душе - девочки рано взрослеют. Изабо вечно что-то придумывала, а в конечном итоге ему приходилось брать на себя вину за ее проказы. Стой, не прерывай меня! Я все равно тебе все расскажу, нравится это тебе, или нет. Так вот, моему гуляке однажды показалось, что девица выделяет его из толпы поклонников. Но это были обычные женские уловки. О чем мог мечтать этот дуралей? Что она позарится на его пустой карман? И вот, чтоб только получить хоть какие-то средства и положение в обществе, связался он с тем, кто, сидя в замке под именем графа де Ла Фер, оказывал самую действенную помощь Испании. Дурак, он рассчитывал на благодарность и помощь, при случае, от испанской короны. Так ему было обещано. Ни того, ни другого он, естественно, не получил. А девице Изабо успел наобещать золотые горы. Король не оставлял этих мест. Пока осаду вел герцог д’Эпернон, дело шли ни шатко, ни валко. А когда, в 1595 году, замок все же был взят, все, кто поддерживал сторону Испании и самозваного графа, вынуждены были скрыться. Добрый король Генрих умел быть злопамятным. Вот тогда-то и появился истинный граф де Ла Фер. Вдовец, с двумя малолетними сыновьями. Красавец, холодный, спокойный, уверенный в себе. Ты - весь в него. Вельможа, стоявший на одной ступени с королями. Родня всем этим Куси, Роганам, Монморанси. И Изабо влюбилась. Этого следовало ожидать. Рядом с ним все мы казались неразумными детьми. Твоя мать сразу сообразила, что ей нужен именно такой муж. И первая пошла в атаку. В ход были пущены все уловки. Она даже добилась от короля, чтобы именно он представил ее графу. Я не смог смотреть на все это спокойно.- Пират не стал продолжать свою повесть от третьего лица, и так было ясно, "кто есть кто".- Все, ради чего я рисковал, пытаясь добыть себе титул, состояние, положение в обществе - все оказалось зря. Я проиграл. А потом объявили о предстоящей свадьбе. Я не стал объясняться с будущей графиней. Я просто пошел к графу. Рассказал ему, чем рисковал ради этой кокетки, рассказал, какие слухи ходят о ней и о короле. В ответ он приказал меня выпороть и дал мне три часа, чтоб я навсегда убрался из этих мест. Ты знаешь что для дворянина, пусть и обнищавшего, подвергнуться при людной порке? Я не учел, что твой отец был обличен властью верховного судьи. Деваться мне было некуда. Я стал изгоем в своей стране. Дороги привели меня на Восток. Я принял ислам, поклялся на Коране в верности Аллаху, получил новое имя, и сделал все, чтобы стать тем, кого боятся. И поклялся отомстить твоим родителям. Аллах мне помог: ты в моих руках. Твой отец пойдет на все, только бы вырвать тебя из моих рук. Цену за тебя я назначу такую, что ему придется несладко. - Одного ты не учел, предатель.- Огюст говорил, глядя прямо в глаза Абу Сулейману.- Я не наследник и никогда им не буду. Отец не заплатит за мой выкуп ни денье, не потому что не имеет чем, а потому, что не считает правильным их тратить на того, кто попал в плен по собственной глупости. - У тебя был выбор, мальчик? - Был: умереть. - Ну, и?.. - Я замешкался. Но я найду способ выбить этот козырь у тебя из рук, запомни. И нет в мире силы, которая бы заставила меня жить, если я этого не захочу! - Ты ведь христианин, и твоя вера запрещает самоубийство. - Она запрещает самоубийство, но оправдывает смерть в бою во имя спасения чужих жизней. - Ну, это мы еще посмотрим,- капитан встал.- Охранять, как папу Римского! Вы мне за этого мальчонку шкурой заплатите, если что!- он вышел, оставив двух матросов сторожить дверь. Пока они в море, пленник ни на что не решится.
Atenae: Чем дальше думаю, тем меньше мне нравится ситуация в "Братьях". Не кажется достоверной. Что мы знаем о последующей жизни графа? Что он скорее даст порвать себя на куски, чем отступит от решения, которое считает правильным. А тут выходит, что он отступил от уже принятого решения спасти крестьянина - ради того, чтобы спасти свой зад от порки. Не вяжется с его дальнейшими поступками! Гордость графа была именно не мелочная, а истинная - не прогибаться под обстоятельства, чем бы они ему ни грозили. Он бы скорее дал себя выпороть, раз уж взялся защищать браконьера, то делал бы это до конца. Или уж сам бы его повесил, когда бы принял такое решение. Но не так. Не верю.
Калантэ: Atenae - мне ситуация видится другой. Решения спасти не было, был импульс, пожалуй, жалость, но все равно крестьянина посчитал виновным. Он же не спасать кинулся - а именно наказывать! По-моему, эта черта в графе уже обсуждалась, он поступает в соответствии с законами, которые считает (пока) справедливыми. Dura lex, sed lex. Как бы ему самому не было тяжко эти законы выполнять и как бы жаль браконьера не было. А сеньор, вершащий законы, должне иметь мужество выносить приговор и смотреть на его исполнение - это тоже его долг. Ну вот он и смотрел. ИМХО, тут можно спорить по поводу отношения будущего графа к законам, к браконьерам, по поводу его милосердия и так далее - но у меня никак не выходит, что он отступал от решения ради спасения своей задницы...
Atenae: Отношения с браконьером у меня вопросов как раз не вызывают. Если бы не было предшествующего торга по части наказания, всё было бы абсолютно адекватно. А вот в контексте разговора о заработанном наказании выглядит всё не слишком красиво. ИМХО, конечно. - Папочка, не порите, яэтого не перенесу! - Хорошо, тогда будешь смотреть, как вешают. -Ага, ага, согласен!
Калантэ: Ну, вот не вижу я ничего такого! Уже не говоря о том, что чисто физически потерпеть порку - куда легче, чем смотреть на казнь. Человек предпочел тяжелое испытание оскорблению. (Хотя с формой этого... предпочтения... я, наверное, не вполне согласна... Для меня куда убедительнее было бы, если бы Огюст заявил, что никому не позволит к себе прикоснуться - и схватился бы за оружие... но ООС есть ООС!)
Камила де Буа-Тресси: Калантэ пишет: Для меня куда убедительнее было бы, если бы Огюст заявил, что никому не позволит к себе прикоснуться Против отца? Неее, не пойдет, шпагу на отца не поднимет... А вот в этом согласна: Человек предпочел тяжелое испытание оскорблению. Хотя сам разговор... "я этого не вынесу" и т. д. присутствует, но если учесть его взгляд и тон, каким это было сказано, то упрашивания там нет. Там есть лишь констатация фактов, скорее. А вот эта фраза, лично для меня, немного выбилась из контекста по стилю: В правоте этого постулата он убедится через десяток лет, когда в пьяном угаре будет выбалтывать другу свои сокровенные тайны.
stella: Ага, спортьте! Для того и выложила. Только он тут еще мальчишка- не забывайте. Камилла де Буа- Треси, а на трезвую голову Атос никогда не стал бы делится своей тайной. Только после 150 бутылок его пробило на некоторую откровенность.
полная версия страницы