Форум » Благородный Атос » ДНЕВНИК » Ответить
ДНЕВНИК
stella: Название: ДНЕВНИК Автор:Stella Фандом:-А. Дюма-отец Пейринг: Атос и многие .с кем он столкнулся в жизни. Размер: миди Жанр: Дневник Отказ: попытка прочувствовать чужие мысли. Статус: закончен Писалось год назад. но только теперь решила выложить. Что получилось-вам судить.
Ответов - 7
stella: Ну, вот я и дома! Граф де Ла Фер вернулся к родным пенатам! Да уж, к родным! Не знаю, почему мне в голову пришла эта идея: продолжить свой юношеский дневник. Может быть, чтобы хоть как-то развлечь себя? Все оказалось мучительнее, чем я предполагал... И события закрутились так, что ничего другого мне не осталось. Все сплелось в один тугой клубок. А конец ниточки от этого клубка оказался в руках кардинала. Но все равно: единственное, о чем я не жалею - это о годах, проведенных с друзьями. А что все идет к расставанию - это было ясно еще с Ла Рошели. Приходило ли это в голову моим друзьям в то время? Арамису-определенно приходило. Постараюсь восстановить все в памяти. Может быть, со временем, это перерастет в Мемуары. Кто знает? А пока что: по порядку. Все началось с исчезновения Арамиса. Наш аббат и раньше исчезал не раз. О его отлучках знал лишь г-н де Тревиль. Нас он, вообще, не ставил о них в известность. Привыкнув к такому образу действий, мы с д'Артаньяном не тревожились, поскольку через день-два он обычно появлялся, словно ничего не произошло. Но в этот раз время шло, а о нем не было ничего известно. Примерно через неделю д'Артаньян все же решил выяснить у капитана, куда же запропастился наш друг. По словам гасконца, Тревиль при этом вопросе воззрился на него в полном изумлении. -Как, а вы разве не в курсе того, что ваш друг подал прошение об отставке? Он принял постриг в одном из монастырей в Нанси. Простите меня, лейтенант, - добавил он,- но я не поднимал эту тему, поскольку был абсолютно уверен, что уж Вы то с Атосом осведомлены лучше меня. Д'Артаньян пробормотал что-то насчет вечной таинственности г-на аббата и на этом разговор был исчерпан. Но у нас с гасконцем остался горький осадок. Мы остались с ним вдвоем. Не знаю, как наш лейтенант, но я места себе не находил. Ощущение того, что грядут перемены, выбивало меня из колеи. Все чаще я ловил себя на мысли, что надо что-то делать. Вино не спасало. Оно не помогало и раньше: это были жалкие попытки убежать от себя, забыть все. Глупец, болван! Разве от этого можно убежать? Этот груз лежит на душе, придавив ее тяжким камнем. Это мой крест до конца ( и когда же он придет, этот конец? ). И тут я получаю письмо от Арамиса.Он писал, что находится в Нанси, в монастыре, принадлежавшем Ордену Иезуитов. Действительно, он как-то упоминал, что до его знаменитой дуэли, после которой мы с ним и познакомились, он должен был быть рукоположен в Ордене. Аббат д'Эрбле ( это его настоящее имя) писал, что попал в непростую историю и был вынужден срочно скрыться. Подозреваю, что его в очередной раз подставила его дама. Как можно было не видеть, что она просто использовала его все это время! Господи, о чем это я! Кому бы говорить о таком! Кто лучше меня знает, как можно использовать влюбленного глупца! Так вот, д'Эрбле, между строк, дал понять, что речь идет о каком -то серьезном предприятии, что он принимает в нем посильное участие и очень был бы рад, если бы я, в память о нашей дружбе и нашем военном братстве, помог бы ему советом. Если мне это интересно, он с удовольствием введет меня в курс дела. И зная меня как человека чести ,готов за меня поручиться. К тому же, это в какой-то мере касается и меня. Единственное, что мне пришло в голову тогда: речь идет о очередном заговоре против кардинала. И затевает его опять она. Совершенно неугомонный человек. Похоже, этой женщине вообще не ведомо чувство страха. Поразмыслив над письмом я пришел к выводу, что любая перемена в том состоянии, в котором я тогда находился, только к лучшему. Однообразие службы начинала действовать мне на нервы. Караул – кабак - ночные бдения с бутылкой – кордегардия; это ли то, что мне нужно? Хотелось действия, хотелось хоть каких-то перемен . Д'Артаньяна я теперь видел два-три раза в неделю: он мотался по службе. А и при встречах бывал как-то рассеян : мысли его были где-то далеко. Два ушедших в себя собеседника - не лучший повод для дружеской пирушки. Короче: я ответил Арамису согласием. Чего я ждал от всей этой истории? Острых впечатлений? Действия? Нового общения? Все это я получил с лихвой - и как результат: умираю от скуки и тоски в Бражелоне. И это еще хорошо, что так закончилось. Наследство подвернулось вовремя. Хотя, если подумать, в моем положении лучше было бы пойти на плаху с Морильяком и Монморанси. Описывать историю заговора не стану; все, что известно широкому кругу не стоит пересказывать. А что известно его непосредственным участникам, так это - не наша тайна. Мы с Арамисом были всего лишь курьерами - и слава Богу.! Лучший способ не выдать чужую тайну - ничего не знать! Ну, а поскольку капитан мушкетеров принадлежал к партии королевы, проблем с отпуском у меня не возникало. Один Бог знает, как мы с Арамисом не попались! То ли мушкетер короля не вызывал у них подозрений, то ли, тот факт, что в одиночку я не представлял для кардинала реальной угрозы, но меня не тронули. Не выдал моего участия в заговоре и коннетабль. А он знал, кто скрывается под именем Атоса. К 1631 году ситуация усложнилась. После бегства Гастона и отъезда королевы-матери в Брюссель, куда ее выслали после неудачи с восстанием в крепости Каппель, оставаться в Париже становилось бессмысленным. Арамис отсиживался в Нанси. Я только вернулся из Турени, куда ездил в очередной раз с письмами. Подозреваю, что письма были адресованы герцогине. ЕЕ я не видел. Все происходило через доверенных лиц. Забавно! Я ее смутно помню еще по тем временам, когда мы был почти детьми и несколько раз оказывались на одном приеме или балу. Она тогда только стала герцогиней де Люинь. Письмо от Бражелона пришло в начале зимы 1631 года. Он писал, что очень болен и перед смертью хотел бы повидаться. Он единственный, кто все эти годы помнил обо мне. Отказать ему в последней встрече, это не по христиански. Кажется, он действительно испытывал ко мне какие-то родственные чувства. Так вот и случилось, что Бражелон перешел в мое владение. Поместье в запущенном состоянии, работы здесь - непочатый край. Не знаю, за что раньше взяться. Вот только начинать что-то делать-нет желания. Для кого? Кому передать все это после смерти? Ради чего стараться?! Хотя, я не прав. Есть арендаторы (их что-то около сорока.) За последнее время, пока Бражелон болел, никто не занимался ими. Если прикинуть... Впрочем ,этим займемся к весне, а пока... А пока необходимо списаться с д'Эрбле.Что-то он подозрительно долго не дает о себе знать.
stella: Декабрь 1633 года. Давно не прикасался к дневнику; не до того было. Сколько всего произошло! Из всего сумбура случившегося постараюсь выбрать основное. И.. если излагать по порядку... Черт!.. Не все можно доверить бумаге, но то, что случилось со мной... Поделиться хочется, но не с кем, а эта откровенность не из тех, о которой можно сказать что... короче: здесь может быть задета честь женщины и женщины слишком известной... У меня никто не посмеет читать мои бумаги, но с этого дня придется тетрадь держать на замке. Вернемся к визиту г-на Ренэ. Приехал он какой-то потерянный, я бы даже сказал -испуганный. Мы очень славно поужинали, посидели в библиотеке за бутылкой хереса. Арамис очень быстро опьянел или сделал вид, что пьян. Я чувствовал, что у него на уме какая-то невысказанная мысль и он не знает, как с ней подступиться ко мне. Думаю, я догадался, зачем я ему понадобился. В душе что-то царапнуло; он ищет меня, только когда я ему нужен. Утром тоже разговора на волнующую его тему не получилось Я видел, что дело спешное, что он чувствует себя, как на иголках. И сам поднял вопрос, что его привело ко мне в этот раз? Он смутился на мгновение, покраснел, побледнел и поднял на меня глаза, в которых явно читалось: " Поедешь еще раз с письмом?" -Куда я должен ехать в этот раз, д'Эрбле? -В Бельгию. Возможно ближе. Все зависит от того, где будет назначена встреча. Я сам не могу там показываться по некоторым обстоятельствам. Но от успеха этой поездки зависит жизнь и свобода одной очень важной особы. (Господи, если б он знал, как мне безразличны все эти особы!) Но друг смотрел на меня умоляющими глазами и я ответил так, как если бы еще был 1626 год и мы были вместе: «Один -за всех и все-за одного» -не так ли? Арамис? Давайте ваши бумаги. Лошадей мы гнали не жалея, но все равно пришлось несколька дней блуждать в поисках доверенного лица. Погода была омерзительная. Дождь со снегом зарядил с утра, а к вечеру уже нельзя было различить дороги: лило, как из ведра. Мы с Гримо вымокли до нитки, но о ночлеге не могло быть и речи; вокруг только пустоши да редкие чахлые деревца. И дорога, раскисшая до того, что лошади боялись ступать по ней. Мы понятия не имели, где очутились. Внезапно залаяла собака. Где-то, недалеко, находилось жилье. Началась гроза и при вспышке молнии я увидел впереди церковь. А в ее тени - жалкий домишко, приют местного кюре. На стук вышел он сам. На просьбу о ночлеге он впустил нас в дом.По нашему виду решил, что мы не грабители или попросту в доме и взять было нечего. Он и оставил дом на меня, а сам ушел к умирающему. Есть не хотелось. Гримо взял кое-что из еды и пошел на конюшню сторожить лошадей. Я остался один в доме. Лег спать, но сон не шел. Неожиданно в дверь постучали и молодой человек попросил приют на ночь. Встать не было сил и я ответил им через полуприкрытую дверь. Путешественники, а их было двое - приняли меня за хозяина дома. Мне было уже все равно; я чувствовал, что проваливаюсь в сон. И тут... Да как же писать об этом?.. Как рассказать, как напомнить самому себе об этом...приключении? Все, что произошло в ту ночь со МНОЙ, походило на чудесный сон. Со МНОЙ такого не могло, не должно было случиться. Те путешественники, двое юношей, испросивших у меня приюта, приняли меня за хозяина дома ,за священника. Слишком поздно сообразил я, что, предложив им стол и кров, я взял на себя слишком много. Ну, кто мог подумать, что это переодетые дамы? Нет, увидев их при свечах, я бы, наверняка, сообразил, что тут дело нечисто. Но спросонок! Одной из дам - госпоже, пришло в голову, что ввергнуть в соблазн священника, что может быть веселее? Откуда ей было знать, в чью постель пробралась она на самом деле! Прелестное приключение, особенно учитывая мое отношение к женщинам. Но, приходится признаться втихомолку самому себе, что дама оказалась выше всяких похвал! Уже утром, выходя из спальни, я увидел в соседней комнате ее служанку. Господи, Боже мой! Это была Кэтти: та самая горничная Анны, которую мы устроили... И я понял, с кем меня свела судьба. Воистину: « Не исповедимы пути Господни!» Январь 1635 года. На дворе метель. Зима в этом году жестока, как никогда. За окном воет, беснуется ветер. Рауль, наконец, уснул. Весь день он плакал, просился на руки. Кормилица говорит, что это режутся зубки. Малышу - полгода. Вот теперь я могу наконец написать, что же произошло, и как в моем доме оказался этот ребенок. Мой сын. Наверное, я не скоро привыкну к тому, что я теперь не один, что у меня есть для кого жить. Временами меня охватывает какой-то сумасшедший восторг: этот ребенок, этот маленький человечек - мой , мой ребенок. Это плачущее чудо - плоть от плоти моей. Эта искорка во тьме - то, что дает мне неведомые ранее силы и желание перевернуть весь мир ради него. За это я должен благодарить ее: прелестную и коварную путешественницу из Рош-Лабейля. Я вернулся туда ровно через год... Что двигало мною? Какая неведомая сила заставила бросить все и помчаться через пол-Франции в жалкую деревушку? Не могу объяснить! Но уже с лета я чувствовал беспокойство, желание бросить все, мчаться куда-то. Куда - и сам не понимал и только в октябре пришло, как озарение: «Я должен вновь побывать в том месте, где год назад познал, как могут быть велики чары женщины.» Меня встретил детский плач и кюре, сам готовый плакать от беспомощности. Кто-то подкинул ему трехмесячного младенца. Откуда он мог взяться? Ребенок из богатой, судя по пеленкам и колыбели, семьи. В колыбельке: кошелек набитый золотыми и записка:" 11 октября 1633 года'' У меня все поплыло перед глазами.- Тот самый день!!! И она, она ведь уехала в изгнание. Значит, этот малыш... Мой Бог, да ведь она думала, что была с хозяином этого дома, со священником! Бедняга! Конечно, он ничего не может понять! Но я, я -то понимаю, что этот ребенок - мой сын.И это не скажешь никому. Я чувствовал, что еще мгновение - и свалюсь к ногам этого кюре без чувств. Присел рядом с колыбелью. Мальчик заходился в крике. -Что с ним, святой отец? -Откуда я могу знать? Наверное, он голоден. Сейчас придет женщина, я попросил ее покормить малыша, пока подыщу ему приют. У нее самой недавно умер ребенок, а молока вдоволь: она не против покормить его грудью. Решение пришло сразу. Ребенок не останется в этой трущобе ни дня. Я заберу с собой этот дар небес. Еще не знаю, как все будет, как везти его в такую даль (не верхом же?) в холод и стужу. Но нет ничего невыполнимого, если есть цель. Я осторожно вынул ребенка из колыбели, подержал на руках. Он перестал плакать. Уставился на меня пронзтельно-голубыми глазами. Почти тут же в дверь постучали. Вошла крестьянка. Увидев меня с малышом на руках, застыла, не решаясь подойти. А мальчик, словно вспомнив, что он голоден, вновь зашелся в крике. Я передал его кормилице, которая уселась его кормить. Теперь можно было поговорить с кюре. -Г-н кюре, вам не нужно искать приют для мальчика, - сказал я .- Я его забираю с собой. Единственно, о чем прошу вас: помогите мне найти какой-нибудь экипаж. Неплохо бы найти карету и кормилицу. -Я думаю, что все это можно устроить. -Да, и еще вот что: ребенок окрещен? Кюре замялся. - Видите ли, было не до того. Я был так потрясен этой находкой,что... -Ну, это не поздно сделать и сейчас. -Конечно, Ваша Светлость, но как быть с крестными? -Одним из крестных выступлю я сам, а второго назову вам. Он, я это знаю точно, возражать не станет. Так мой сын получил имя: Рауль-Огюст -Жюль. Я знал теперь, кто будет виконт де Бражелон граф де Ла Фер после моей смерти. До Бражелона мы добирались месяц. Ужасный месяц. Больше всего я боялся, что с мальчиком что-то случится. Но он провел этот месяц на руках у Адель ( так звали эту крестянку) Она уехала с нами и больше к себе в деревню не вернулась, став для ребенка не просто кормилицей - матерью. Как часто в простых людях находишь ту глубину и душевность, которой подчас не хватает знатной даме. Но я, конечно же, и в жутком сне не мог представить себе, сколько хлопот может доставить пребывание в доме младенца. Весь мой образ жизни, все мысли подчинены отныне этому малышу. Постоянный страх за его жизнь: вот что определяет теперь все мое существование. Это хрупкое создание - все что мне надо в жизни. Теперь я позволяю себе то, что не делал с того страшного дня - мечтаю. Мечтаю о том дне, когда Рауль подрастет и я смогу передать ему весь свой опыт, все знания, все, что знаю о жизни.. Мальчик должен стать образцовым дворянином. Пока что проблем хватает. Надо оформлять бумаги на опекунство. Тогда я смогу записать на него титул и земли. Так будет для него лучше. Меньше вопросов у нашей знати. Им только дай поглодать чьи-то кости. Если бы не Рауль, их мнение меня бы вообще не трогало. Не приведи Бог пойдут разговоры. Всем рот не закроешь. И всех на дуэль не вызовешь! Но я за себя не отвечаю, если кто-то посмеет что-либо сказать в его адрес. Когда-то было время, когда меня не волновали чужие пересуды. Я был в своем увлечении и ослеплении выше мнения света. А тогда бы стоило задуматьcя, о чем твердит родня. Господи! Убереги мое дитя от подобной участи! Не дай ему познать ужас измены и попранной любви! Я все ради него вытерплю - только бы он был счастлив!. Весна 1635 года. Меня все же уговорили съездить в Англию. Устроили мне каникулы. "Господин граф, Вам необходимо развеяться!" Как будто я могу забыть, кого оставил дома. Если я выдержу здесь больше недели - это будет чудо. Хоть и окружили меня такой заботой и вниманием, каких я с детства не припомню. Дальняя родня со стороны матери: они искренне рады моему присуствию. В доме пятеро детей: от года до десяти. Наблюдать за ними - это удовольствие. В младшем узнаю Рауля. Ну. а в тех, что постарше можно увидеть и то, что будет в моем сыне потом. Англию я знаю прекрасно, но в этот раз она мне быстро наскучила. Как я могу развлекаться здесь, когда все мысли - там, дома... Вот написал - и задумался. Кажется, впервые в жизни, вкладываю в слово ДОМ совсем иной смысл, чем доселе. Теперь это место, где ждет меня мой сын. Мальчик мой! Я не мыслю своего существования без того, что мне навстречу тянется маленькое существо, прижимается теплой головенкой, гладит пальчиком по лицу, по губам, звонко хохочет, откидываясь на руках и демонстрируя все десять белоснежных зубов. Может, пока я здесь торчу. умирая от скуки, выросли новые? Адель не отходит от него ни на минуту: неужели он сумел о заменить ей умершего ребенка.? И все было бы прекрасно. Я счастлив. Кажется, по-настоящему счастлив. Вчера устроили званый обед: ну естественно, нужно похвастаться родственником. Что-то слишком много окрестных дам явилось на этот обед... Вот это развлечение для меня в самый раз! С моим отношением к прекрасному полу! Как тут было не пожалеть, что рядом нет д'Эрбле. Как бы он был здесь на своем месте! Каков провинциальный цветник... Элизабет, точно, решила меня женить: она ведь не знает, что произошло. Эта сплетня, к счастью. не добралась до Англии. Но эти бесконечные разговоры о семейном счастье, о продлении рода.. Род наш продлен - у меня есть наследник. Женитьба, женщины - это все не для меня. Достаточно было одного раза, чтобы хватило на всю оставшуюся жизнь. А мать Рауля - это... нет, не смотря ни на что, она - прелестное создание. Но! Не для меня. Слишком поздно. Пора отсюда удирать. С соответствующими уверениями, обещаниями непременно приехать в ближайшее время и так далее. Может быть, я приеду сюда еще не раз. Пусть только виконт подрастет. 1640 год. Сколько лет не притрагивался к дневнику. Если честно - забыл о нем. А может быть, просто не было нужды в этой исповеди самому себе. Зачем? Я просто счастлив. Какие нужны объяснения? Когда ты радуешься каждому утру, когда каждый день заполнен без остатка, если тебя встречает на пороге восторженный детский крик -" Господин граф приехал!" -что еще нужно человеку? Иногда, по-правде сказать, меня посещает одна мысль: и чем дальше, тем чаще. Сын Анны. Ему сейчас лет 15-16. Как сложилась судьба этого ребенка? Он-то ни в чем не виноват. Дай -то Бог, чтобы дядя не вздумал на нем вымещать свою ненависть к его матери. Рауль - совсем большой мальчик. И радует меня не только своей красотой - весь в мать, но и своими успехами. Языки ему даются без проблем. с математикой тоже все отлично. Уже начал таскать книги из библиотеки; вопросы сыпятся градом, только успевай сообразить, как подоходчивей ответить. Ездит верхом он уже неплохо: во всяком случае, из манежа потихоньку переходим к конным прогулкам по окрестностям. Никогда не подозревал, что общество шестилетнего ребенка может быть так интересно. 1645 год. То, чего я так опасался – случилось. Я понимал, что рано или поздно это произойдет - не думал только, что так быстро... Мы ездили к Лавальерам. Рауль в восторге от их маленькой дочери и каждый визит туда для него – праздник. Вчера там, по случаю именин девочки, собралось все окрестное дворянство. Мне представилась возможность убедиться воочию, до чего доходит любопытство высшего света в провинции. Для них всех большая честь принимать у себя такого вельможу, как я! -Какой у Вас прелестный воспитанник! - а глаза присутствующих тем временем перебегают с меня на Рауля. Мальчик с каждым днем все больше походит на меня.Теперь это уже не намеки: за спиной откровенно шепчутся об этом сходстве. Других тем у них для разговоров нет! Рауль ушел играть с остальными детьми. Часа через два он разыскал меня. Что-то произошло; я это понял по его виду. Прячет глаза, отвечает нехотя. Совсем не похоже на моего мальчика. Мы вскоре откланялись. Вернулись домой засветло и Рауль хотел сразу же уйти к себе. Я его удержал. Напрямик спросил -" Что произошло?" Виконт пытался уйти от вопроса, но я уже понимал: что-то серьезное произошло там, среди детей. Он рассказал: не называя имен. Мальчик понял, что я буду требовать удовлетворения у отца ребенка, посмевшего оскорбить моего сына. Сегодня, во время игры, в пылу детской ссоры, ему бросили в лицо: - «Он никакой не воспитанник, он просто бастард. А я ему не опекун-а отец. И только слепой может не видеть этого сходства!» Как быть теперь? Я ждал, пока ему исполнится шестнадцать и он сможет понять, почему я так поступил с ним. Теперь либо придется сказать правду, либо продолжать лгать. А лжи набралось достататочно. Бедный ребенок. Ну, как я ему объясню, что с его матерью я практически не знаком. Что это - приключение, которому ни она, ни я не придали особого значения, будет иметь такие последствия. Я-то ни о чем не жалею, но каково ей знать, что ребенок исчез. Адреса я ведь кюре не оставил. Правда, при желании, можно навести справки. Мое имя не стоит в конце списка дворянских домов Франции. Но говорят, что она вообще не питает любви к собственным детям от двух мужей. А уж к этому, подброшенному на задворки Европы, она и вовсе ничего не должна испытывать. С глаз долой, из сердца -вон! Если она не нашла его до сих пор - значит он мой и только мой. И вся его любовь - только мне! Вот только надо ему еще и доказать, что я достоин его любви. Разговор у нас с ним был тем же вечером. И очень тяжелый. Хотелось перенести все на утро: за ночь я бы решил, как это все ему преподнести но, увы, виконт был не в том состоянии, чтобы тянуть с объяснением .Он не требовал у меня ничего, но просто у мальчика было в глазах столько невыплаканной боли, что я сдался. Я рассказал ему, что с его матерью мы знакомы были с детства (почти правда) и встретились вновь случайно. Что провели всего одну ночь вместе и были очень счастливы. А потом я приехал и забрал его. И, чтобы не порочить имя его матери, назвался опекуном. Не знаю, убедила ли Рауля эта версия, но он только посмотрел на меня своими большими ласковыми глазами, а я, я почувствовал, что качусь в бездну. Я веду себя как подлец, но выбора у меня нет. Имя матери я не скажу ему никогда. Зачем ему знать, что от него просто решили избавиться. Это чудо, что я оказался там, иначе... даже страшно подумать, какая участь грозила бы ребенку. Если бы он, вообще, выжил в тех условиях. Следы его затерялись бы навсегда, как затерялись они для его взбалмошной матери. Теперь я в ответе за его судьбу . Только я один. Прости меня , Рауль, если сможешь! А с отцом того мальчика мы разобрались.Теперь не скоро у кого-то возникнет желание трепать мое имя. Граф де Ла Фер не разучился держать шпагу в руках. 1646 год. Мой милый аббат д'Эрбле не оставляет меня своим вниманием. О, надо отдать ему должное. Он деятелен, как в двадцаь лет. Хотя нет. Если раньше он был орудием в чьих-то руках, то теперь он сам становится одним из тех, кто готовится зажечь пожар против власти итальянца. И меня, уже давно, подмывает ввязаться во что-нибудь. Что-то я засиделся в деревне. Рауль уже большой мальчик, конечно за ним нужен глаз да глаз, но чувство долга перед собой и окружающими мне все-таки удалось у него воспитать. Так что, случись со мной что-либо, он сумеет достойно встретить превратности судьбы. А я ... Я чувствую, что мне надо: как бы это поточнее выразиться - проветриться. Нестись, как встарь, по дорогам, ожидать засады, снова чувствовать, что рука легла на эфес не в фехтовальном зале, а предостерегая врага от нападения. Может, это и мальчишество, но я сам, посмеиваясь в душе над собою, наверное, просто хочу убедиться, что сорок семь - это еще не старость. И доказать себе (и окружающим), что все еще - впереди. С Портосом мы виделись пару раз. Недавно скончалась его супруга и достойный дю Валлон получил. наконец, свободу делать то, что он пожелает. Вот первым делом он и нагрянул ко мне. Как славно! Он изменился, наш достойный Портос. И ему так не достает титула. Это - при его-то поместьях. Дю Валлон де Брасье де Пьерфон! Гроздь имен и ни одно не титуловано. И он тоже жаждет драки. Правда, его в округе так боятся, что никто и близко не подступится к нему. Как там д'Артаньян? Он - на службе. О нем ничего толком не известно. Если бы мы снова могли быть вместе! мМе кажется, что это дало бы нам такие силы, что ничто и никто не смогло бы послужить нам препятствием: ни кардиналы, ни короли. Нам снова было бы двадцать пять. Нет, я, определенно, выжил из ума. Кровь бурлит как встаре, требует действия. Если только Арамис позовет - я готов. Надо начинать думать о будущем Рауля. Для этого придется возобновить старые знакомства. В любом случае, я созрел для участия в каком-то деле. А оно - не за горами. Недовольных - пруд пруди. Вся старая знать возмущена наглостью этого выскочки и интригана. И выразительно посматривает в мою сторону. Я - часть этого дворянства, нравится оно мне нынче или нет. Тут дело принципа, а он гласит: «Рыцарь служит королю.» А у короля крадут власть. Оставаться в стороне - подрывать основы этой власти. 1648 год. Эти два года пронеслись, как один миг. Все готово, осталось последнее: сегодня Гримо уехал в Париж. Мой молчун согласился сыграть едва ли не главную роль в этом побеге. Если честно, не хотелось мне его отпускать: риск очень велик, а, не дай Бог, что случится, с ним церемониться не станут; вздернут или, того хуже, четвертуют. Но он сам настоял на этом решении. Я привык уважать такие поступки. Хотя мне все время его не хватает: шутка ли, почти тридцать лет мы вместе. И не слуга он мне, а верный и испытанный друг. Послезавра мы с Раулем едем в Париж. Я должен представить его кое-кому. А этот некто должен, обязан помочь устроить его судьбу. Если все сложится, как задумано, мой мальчик пойдет в армию. Станет военным, как и положено дворянину. В пятнадцать лет это может и рановато, но он из рода воинов. Он должен сделать карьеру, невзирая ни на что. И есть достаточно причин не удерживать его в Бражелоне. Это малышка, увлечение которой зашло уж слишком далеко. И для него же лучше, чтобы пока никто не догадывался о том, что мы с ним знакомы. Пока все. Продолжу, если останусь жив и вернусь сюда. Пришло письмо от д'Эрбле. Началось. 1649 год. Зима. Год подходит к концу. Только теперь появилось время и желание описать, что произошло. Прямо не дневник, а мемуары. Воспоминание графа деЛа Фер о некоторых событиях происшедших в период регенства королевы Анны ... Я остановился на том, что мы с Раулем собирались в Париж. Мы и уехали, но перед этим к нам нагрянул д'Артаньян. В глубине души я был готов к этому. Что-то мне подсказывало: я нужен гасконцу. Он совсем не изменился. Но мои обстоятельства, похоже, повергли его в шоковое состояние. Он даже не скрывал этого. Он боялся увидеть горького пьяницу в запустении и нищете. И, кажется , был искренне рад, что ошибся. А я. я всегда рад моим друзьям! Правда, помнится, стычка у нас все же произошла. На политической почве. Он приехал вербовать меня на службу к кардиналу. Что ноги моей не будет на пороге кардинальского дворца, я ему сказал прямо и недвусмысленно. Этот интриган и политический шулер способен внушить лишь отвращение тому, для кого дворянская честь - не пустые слова. В результате мы разделились: д'Артаньян и Портос - на службе у Мазарини. Арамис и я - фрондеры. В Париже мне удалось повидаться с герцогиней. И представть ей Рауля. Все утряслось наилучшим образом: она помогла пристроить виконта адъютантом к принцу Кондэ. Оба довольны друг другом. Теперь карьера Рауля обеспечена. Что до нее... Не скажу, что этот визит так просто мне дался. Но Раулю надо было обеспечить тылы. Она же в в восторге от мальчика. А я? Иногда думаю, что не будь я столь категоричен в оценке женского пола... Она и по сей день очаровательна и кокетлива как демон. Иногда в голове мелькает шальная мысль... Эпопея с Бофором прошла более чем успешно. Не считая того, что мы в потемках сцепились все вчетвером. Бог нас хранит, не иначе. Могли и перестрелять друг друга. Пришлось констатировать не самый приятный факт: мы оказались в противостоящих лагерях. Д'Артаньян и Арамис едва не передрались. Я давно замечал, что иногда они просто раздражают друг друга. Насмешливый, тонкий гасконец не всегда считается с лукавым аббатом. А в этот раз они просто перешли все границы. В особенности, во время свидания на Королевской площади. Мы действительно были на волосок от дуэли. Не знаю как они, но я бы никогда себе не простил этого. Скрестить сознательно шпагу с лучшим другом, с братом - это ли не позор! И совершить это во имя чего: жалких политических интриг наших принцев с кардиналом! Воистину - жалкое зрелище. Хорошо, что у нас у всех хватило ума и выдержки не пойти дальше обидных слов. Ну, а потом, потом мы поклялись на кресте д'Эрбле (похоже, это подарок одной из его герцогинь) хранить нашу дружбу, невзирая ни на что, до конца наших дней. Жизнь показала - мы оказались достойны этой клятвы. Дальнейшие события были подобны морскому валу. Не успели мы отпраздновать примирение, как явился Гримо с ужасной новостью.Я упоминал, что меня мучали сомнения насчет ребенка миледи. Мальчика, судьба которого могла сложиться после смерти матери не лучшим образом. Действительность превзошла самые мрачные мои предположения. У Винтера хватило глупости выгнать ребенка на улицу! Король Карл лишил его наследства. Ситуация: хуже не придумаешь. Потомственный дворянин, лишенный всего, всех прав. Это ли не повод перейти на сторону Кромвеля? Но ужаснее всего то, что судьба столкнула его с Бражелоном. Рауль сам привел этого юношу к Бетюнскому палачу. Мог ли я представить себе что- нибудь страшнее встречи моего сына с сыном той женщины? Это судьба. Если что-то случится с виконтом, я усмотрю во всем небесную кару за все свои ошибки и прегрешения. Это самое страшное для меня - больше ничего в этом мире меня уже не страшит. После всего, что мы пережили в Англии, после того, как на голову мне пролилась сквозь доски эшафота кровь казненного короля Карла, после этой дикой ночи на Ла -Манше, бояться мне нужно только за Рауля. Мой мальчик - храбрец. Да, он из рода храбрецов и он дал клятву верности в Сен -Дени.Отныне жизнь его принадлежит королю, а точнее - принципу королевской власти. Это то, чему я неукоснительно следовал в жизни и это то, что должно делать моему сыну. А Мордаунт... Не хочется вспоминать об этом, но от правды никуда не деться. Я совершил еще одно убийство. Третье. Правда защищаясь, правда инстинктивно, на грани потери сознания... Но я дважды обагрил свои руки кровью его матери, а потом - и кровью сына. Меня есть за что покарать, но молю Небо! Пусть только меня настигнет гнев Господень, меня одного! Я совершил в жизни столько проступков и преступлений, что готов принять любую кару . Только не выбирай для наказания жизнь моего сына. Или бери сразу жизни обоих. Без него я жить не хочу и не смогу!
stella: Лето1650 года. Эта безумная все-таки устроила себе поездку в Бражелон! Слава богу, что Рауля не было в это время дома - он был в армии. Хороши бы мы были в его глазах. Он, конечно, уже совсем взрослый, и что я могу сказать юноше, побывавшему не в одном сражении? Но ее появление в присуствии сына? Это, само по себе, да и вся манера ее поведения и самого наивного могла бы натолкнуть на ненужные мысли. Сам этот визит лишний раз убедил меня, что все хорошо в свое время. Странный Мари человек! Чего ей не занимать, так это самоуверенности. Она так уверена в неотразимости собственных чар, что ни на минуту не задумывается, что кто-то может быть просто не заинтересован в продолжении мимолетных отношений. Ее появление в Бражелоне было стремительным и, естественно, неожиданным... Она, как всегда, посчитала, что нашего полушутливого разговора на тему ее визита было предостаточно. И не успел я явиться домой и толком осмотреться, в каком состоянии находятся все дела, как доложили о визите Мари Мишон. Она явилась в дорожной карете без гербов, но с ворохом платьев, которые меняла по десять раз на день. Конечно, я не стану доказывать, что ее присуствие было мне в тягость. Первые дни - отнюдь! Но наши, едва ли не супружеские отношения (а уж она -то постаралась на славу, чтобы афишировать наше знакомство) повергли в шок соседей. Ей не сиделось в замке. Нас видели все и все сделали свои, далеко не однозначные выводы. Нет, это просто счастье, что виконт не был дома! Уже через неделю ее присуствие начало мне действовать на нервы. Она же, прекрасно все понимая, делала все, чтобы позлить меня. Это было совсем несложно, учитывая, как отвык я от постоянного присуствия женщины в доме. Чего стоит только ее желание устроить охоту для всего окрестного дворянства! Вот где она показала свой несносный характер. Теперь все говорят о нашей связи. Выгляжу полным идиотом (если не в глазах других, то в своих собственных). Наверное, я просто не способен вести любовные интрижки. А теперь это мне и вовсе ни к чему! Как ее столько лет выдерживал наш друг? Неужто не видел, как она холодна в душе? Все ее романы - всего лишь каприз избалованной и циничной женщины, уверенной, что она никогда не получит отказа. Когда она наконец изволила откланятся, с недовольной гримаской дав поцеловать свою ручку, я почувствовал, что свобода - это дивное чувство! НЕ зависить от дамских капризов, не ловить на себе недовольных взглядов! Я очень надеюсь, что в будущем наши встречи ограничатся только теми поводами, которые касаются Рауля. Теперь со спокойной душой могу заняться делами. Странно, даже воспоминаний не осталось: только это чувство покоя и свободы. Только бы у Рауля все было хорошо... 1652 год. Приезжал д'Артаньян. Жаловался на кардинала. Этот проходимец отобрал у него патент капитана. Будь у него такая возможность, гасконец плюнул бы на все и оставил службу. А пока он вынужден тянуть лямку. Я, действительно, никогда не задумывался : а как я бы жил, не случись это наследство - Бражелон? Служил бы по прежнему? Вряд ли. Вернулся бы в Ла Фер? Скорее всего - спился бы или влез бы в какую-нибудь дуэль, с заведомо смертельным исходом. Но гасконец наш не таков! Он никогда не унывает! И Бог благоволит ему! Ничего, скоро коронация Людовика. А там грядут перемены. Почему- то, я возлагаю на его царствие большие надежды. У Рауля все идет прекрасно. И если меня и беспокоит что-то в его судьбе, то это его чрезмерная привязанность к этой малышке Лавальер. Его чувства к ней слишком похожи на страсть. Это - не тот объект для любовного пыла, который бы я выбрал для сына. 1659 год. Как летит время! Вот и старость подходит. И пусть я не чувствую. что сил стало меньше - зеркало не лжет. Жизнь прожита. Почти. Но - не зря. Я это отчетливо понимаю, глядя на сына. И друзья радуют. Мы довольно часто видимся, а переписываемся - и того чаще. Так хочется думать, что все плохое осталось в прошлом. Есть у меня еще одна тайная забота, но, судя по тому, как складываются дела в Англии, я надеюсь в ближайшее время снять с себя и это бремя. Но,- не будем торопить события. Вчера пришло письмо от Рауля. Пишет, что приедет на несколько дней в отпуск. Я соскучился ужасно. Писем от него мне не достаточно. Я должен его видеть, слышать его голос. Ну вот, это уже похоже на старческую сентиментальность. Я ведь заранее знаю ,что, едва отдав долг почтительного сына, он умчится туда, к Лавальерам. Это - какое-то сумасшествие! Что он в ней нашел? Я склонен видеть во всем этом привычку, но он настаивает на том, что это - любовь, страсть! Если так, то дело - хуже некуда. Рауль по характеру - однолюб: раз выбрав для себя, он не способен изменить или измениться. Я предвижу в этой страсти большие неприятности для всех нас. И это предчувствие не дает мне покоя. Я просил его не видеться с м-ль Лавальер без моего разрешения; в конце концов их дружба ставит ее в двусмысленное положение, а на виконта налагает известные обязательства, которые для нас более чем нежелательны. Хорошо бы он услышал, что я ему втолковывал. Слышать-то он слышал, понял прекрасно, но способен ли он удержаться от общения с мадемуазель? Очень хотелось бы в это верить. 1660 год. .Рауль только уехал, пробыв с мной всего день. Конечно же, с Луизой он тоже умудрился повидаться. Говорит, их свел случай в лице ее подруги. Тем хуже... Король остановился в Блуа по дороге к своей невесте. Мазарини доживает свой век. Занимается заря нового царства. Каким оно будет? Что сулит будущее? И чем все это обернется для виконта.? Вот теперь и пришло время решить английскую проблему. Нужно искать возможность увидеться с с ЕГО сыном и делать это надо поскорее. Время не терпит. Я выйду на этот раз из своего добровольного затворничества, но, надеюсь, это будет последней авантюрой в моей жизни. Как я и хотел, все сложилось наилучшим образом. И свой долг памяти королю Карлу я отдал сполна. Приключений на нашу голову было предостаточно. Теперь наступят спокойные времена: очень надеюсь на это. А жизнь презабавно столкнула нас еще раз с дАртаньяном. И взялись мы с ним за одно и то же дело: но с разных концов. Нет, наш гасконец неистощим на выдумки. Воистину - он гениален! То, что пришло ему в голову, в конечном итоге и решило благополучно исход моего дела. Все мои попытки призвать к благородству генерала Монка не увенчались бы успехом, не приди д'Артаньяну в голову эта идея с ящиком. Каков хитрец! Нет, положительно, нет в мире ничего лучше его головы! Я ему это не раз говорил и счастлив подтвердить это еще раз. Как же мне в жизни повезло, что у меня есть такие друзья! И подумать только : не влети в меня гасконец тогда головой, мы могли бы и не встретиться и все сложилось бы по-иному. Иногда дурное настроение, как предлог для дуэли, может оказаться знаком божественного провидения. Теперь наш д'Артаньян богат. Есть у него и деньги и недвижимость; только он - не из тех, кто стремится к спокойной старости, хотя и делает вид, что не прочь уйти на покой. Арамис с Портосом опять исчезли. Ну и парочка! Г-н епископ Ваннский в своей епархии и ему не до писем мне сейчас, но где Портос? Неужто дЭрбле его во что-то втянул? Ох ,не нравится мне все это! Он использует Портоса, несомненно заботясь и о благе последнего, но нам не двадцать лет. А Ренэ постоянно забывает об этом. Упаси меня Бог вмешиваться в его дела, но он шагает выше и выше, не оглядываясь назад. Это становится странным. Словно за последние годы он решил наверстать все, чего не имел в молодости: власть, богатство. Честолюбив он был всегда, но раньше с толку его сбивали женщины. У него есть тайная цель, я уверен в этом, и он идет к ней, не глядя по сторонам. Мы в Париже. Не знаю сам, но почему -то захватил с собой эту тетрадь, словно чувствовал, что придется испроведоваться самому себе. Рауль явился в Блуа с ошеломляющей новостью: Луиза де Лавальер - фрейлина принцессы. Он не намерен ее оставлять в этом качестве при дворе без защиты и хочет просить ее руки у короля. А для этого он просит меня написать его Величеству. Мой сын переоценивает мое значение при дворе. С подобными просьбами надо обращаться лично. Вот и пришлось, против собственной воли и желания, ехать в Париж. Собственно, согласился я на это только ввиду одного обстоятельства... Опять виконту бросили в лицо, что он - незаконный сын. Это :-де Вард. Отец завещал сыну месть всем нам. Для меня это ничего не меняет.А вот, что я ощутил, услышав об этом обвинении! Дикую ярость, бессилие, желание немедленно бросить в лицо обидчика вызов. Ведь это не Раулю, а мне, мне адресованы эти слова. И сделано это все с одной целью: возбудить грязную сплетню, скандал. Каков негодяй! Я ... Стоп! Спокойно... Сейчас не место безудержному гневу. Вызвать его на дуэль – проще-постого. Но так ему рот не закроешь. У меня появилась мысль... Надо повидаться с д'Артаньяном. А пока суть да дело, у меня аудиенция с Его Величеством. Не самый приятный для меня повод увидеться с государем. Но виконт назвал мне маркиза только на условиях визита к Людовику. Король не то что бы отказал виконту. Нет, он просто отложил этот брак до той поры, пока оба проявят на службе себя так, что он сможет вознаградить их приданым, не вызывая ненужных толков. Очень разумно! Этот юноша не по возрасту чуток к тайным желанием собеседника. Уж себе я могу признаться в том , что понял и услышал в нашей беседе король. Да, я пришел просить руки этой девушки для своего сына. Да, мой сын уверен, что только она может составить его счастье. НО я, я, идя на поводу у его желаний , я отчаянно не хочу этого брака! Я не верю ей, я не верю женщинам и... Я не имею права говорить Раулю все, что думаю об этом браке, не должен, но... я боюсь за него. Боюсь тем сильнее, что вижу, насколько он ослеплен своей страстью. Он не понимает, что это юное создание, очутившись после провинциальной глуши при полном соблазнов дворе... Даже в мыслях боюсь об этом. Ко всему происшедшему нужно добавить и сцену, разыгравшуюся у д'Артаньяна. Де Варда подвергли прилюдному словесному бичеванию. Вот это было разыграно мастерски! Капитан все-таки сумел поставить этого мальчишку в дурацкое положение. Нам эта встреча далась не просто. И выплывшее вновь на поверхность имя миледи не доставило нам счастливых минут. После всего чувствую себя разбитым морально и физически. А в душе прочно поселился страх. Страх за Бражелона. Он взбешен отсрочкой. Все это - не к добру! Я сейчас сам себе напоминаю старого ворона, каркающего на несчастье. И противно и горько. Главное, не выдать всего, что во мне сейчас происходит. Мои мысли, предчувствия, страхи: это только в глубине души, ну и, иногда, когда совсем невмоготу - дневнику. Меня никто сейчас не поймет - даже д'Артаньян. Подумает, я совсем выжил из ума. Совершенно дикая мысль; если с кем я и мог бы поделиться, то только с Мари-Эме. Но после ее визита в Бражелон, десять лет мы практически не общаемся. Она не простила и не забыла. И Рауль с ней почти не видится. Поиграла в мать, и надоело. Я толком и не знаю, где она сейчас. Долго в Париже я не усижу. Мне здесь невыносимо скучно. ДАртаньян занят по службе, Рауль тоже: у него свои дела и свои друзья. Мне решительно нечего здесь делать. Мы с Гримо возвращаемся домой. Если возникнет необходимость, Шарль меня позовет. 1662 год. Приехал Рауль . Вернулся из Англии . Туда его отправил, якобы по делу, король. А срочно вызвала - принцесса Генриетта. К сожалению, я оказался провидцем. Слухи о придворных успехах мадемуазель Луизы дошли и до наших краев. Наверное, мне следовало известить виконта о том, что происходит, но я не решился. Нет. я понимал: дыма без огня не бывает, но это не значит, что я должен обрушивать на голову сына всю ту мерзость, грязь, которую выливают на головы бедных фрейлин. Прежде необходимо знать истину. Рауль не поверит ничему, пока не получит от короля ответ на свою просьбу о бракосочетании. Я в курсе дела благодаря письму д,Артаньяна, которым тот и вызвал меня в Париж. Мне пришлось решать нашу судьбу. Король отказал. Я был непозволительно, неприлично настойчив в своем требовании истины - и он признался. Да, самое страшное произошло. Луиза - его любовница. Она любит, любит искренне, самозабвенно, но не моего сына... Рауль в ужасном состоянии. Вспоминаю себя. Но то было со мной, а сейчас - это мой сын и я ничем, ничем не могу помочь ему. Слова тут бессильны. Мы уезжаем. В Бражелон. Навсегда. Больше я в Париж не вернусь. От клятвы верности королю мы свободны. Отныне, мы принадлежим только себе. Полоса несчастий не минует нас во всем. Вчера видели Портоса и Арамиса. Два заговорщика, преследуемые королем. Несчастные. Ренэ рассказал мне то, о чем Портос и не догадывается. Заговор, который провалился только потому, что Арамис не учел порядочности Фуке был, без сомнения, великим замыслом. И в нашей с Раулем жизни он мог многое изменить. НЕ судьба! Вся эта история с Близнецами, -это просто ужасно! Друзья укрылись на Бель -Иле. Арамис уверен, что остров неприступен и его не взять всем войскам короля. Он сам укрепил его. Бедный Портос, бедный Арамис! Меня не оставляет предчувствие: мы виделись в последний раз. Теперь новая беда . К нам в замок проездом нагрянул герцог де Бофор. Он увозит Рауля с собой в Джиджелли. Все... Это конец! В Тулон мы поехали вместе. Я не могу его оставить по многим причинам: одному ему не справиться с этим заданием герцога: большей авантюры, чем эта экспедиция, придумать нельзя. Но основная причина: я не могу расстаться с моим мальчиком просто так. Я должен проводить его до самой посадки на корабль. Я снова дома. В доме , опустевшем без него... Жизнь превратилась в одно непрерывное ожидание - ожидание возмездия. Я жду писем из Джиджелли, хотя в глубине души знаю: их не будет. Гримо с Раулем, хотя бы так он не одинок. Написал Арамису и д'Артаньяну, но ответа нет. Странно. Меня беспокоит судьба Портоса. Неспроста нет ответа. От этих гнетущих мыслей никуда не деться. Сил не осталось. Заставляю себя встать с постели и хоть ненадолго выйти в сад. Перед глазами только одна картина; флагманский корабль уносит Рауля от меня. Если нам суждено встретиться, это будет моим прощением у Всевышнего. В противном случае: это ответ мне за миледи, Мордаунта и многое другое. Писем от Рауля нет! Что это может значить? Забыл меня? Нет ,это невозможно! Он просто очень занят - не до писем. А если было сражение? Господи! Просить, молить о пощаде? Это ничего не даст. Я знаю, при малейшей возможности он послал бы мне весточку. Значит, что-то уже произошло. Молю тебя, Боже, пусть он будет только ранен... Я пишу эти кощунственные слова на бумаге, но знаю заранее, что это жест бессилия... Все уже свершилось... Больше всего боюсь увидеть его... Потому и согласился на это его участие в экспедиции... Я согласен на все, даже на его вступление в Мальтийский Орден, только бы Бог сохранил его! Атос бросил перо. В задумчивости просидел несколько минут, глядя перед собой пустым взглядом. Не осталось в нем ни мыслей, ни желаний. Все забрал себе этот последний всплеск эмоций, отданный бумаге. Потом судорога прошла по его лицу. Если бы кто-то мог видеть его в эту минуту, то, без труда, прочитал бы всю душевную боль, всю муку и все сомнения, которые граф всегда хранил глубоко в душе. Но никто не нарушал его одиночества. Потом он с трудом встал. Теперь, мало что напоминало в нем того блестящего вельможу, который еще два месяца назад входил на аудиенцию к королю. Глубокий старик, хоть и сохранивший следы былой красоты, держась за мебель, подошел к горящему, несмотря на весеннее тепло, камину. В руках у него была заветная тетрадь, с которой он так долго делился своими радостями и горестями. Словно сомневаясь в правильности своего решения, он помедлил, держа ее над огнем и, неожиданно, с силой, которую трудно было бы теперь в нем предположить, зашвырнул ее в огонь. Пламя охватило тонкие листы бумаги, жадно перелистывая их. Атос стоял, опираясь на полку камина и безучасно смотрел, как сгорает его жизнь. Вот и все... Через несколько дней, получив от Гримо известие о смерти сына , он скончался. Рауля, чье тело Гримо привез из Джиджелли, похоронили рядом с отцом.
Диана: Замечательно.
Anna: Хм, странно, начала узнавать "почерк" графа только под конец. Уж больно поначалу он эмоциональным для самого себя показался)) stella пишет: Глупец, болван В голове сразу зазвенело окончание фразы - "глупец, болван, осел!" А еще там, где про десять белоснежных зубов, было просто прекрасно))
stella: Самое смешное- что во французском тексте нет слова - осел. Там: Дурак, простофиля( глупец), болван!
Anna: Ну что же, велик и могуч, как говорится...)
полная версия страницы