Форум » Благородный Атос » Перевал » Ответить
Перевал
stella: А это путешествия Ленчика и компании навеяли.
Ответов - 3
stella: Атос вернулся в гостиницу совершенно разбитый физически и морально. Четкое осознание, что они с сыном расстались навек не могли заглушить никакие доводы рассудка. Этот же рассудок убеждал его, что все кончено. Предстояло жить ожиданием. Он поймал себя на мысли, что охотнее всего остался бы в Тулоне и ждал вестей здесь, на берегу. Так он был ближе к Раулю. Но он не имел права оставаться в городе, бросив дом на произвол судьбы. В первый раз он уехал, не оставив четких распоряжений. Все могло случиться… Случится… Надо подумать обо всем. Оливен помог ему лечь в постель. От ужина граф отказался. Лакей Рауля делает вид, что страшно опечален тем, что не должен сопровождать виконта. На самом деле он счастлив, что Гримо своим отъездом все решил за всех. Атос даже не позволил себе мысленно сожалеть, что рядом нет его тени. Да, он знает: в Бражелоне добродушно называли Гримо тенью графа. Это просто счастье, что рядом с Раулем будет старик. Он с самого начала был ему, как отец. Может, поначалу и больше, чем сам Атос. Во всяком случае, лет до четырех Гримо возился с мальчиком куда чаще, чем граф. Атос просто не знал, как заниматься с таким малышом. И хотя он каждый день неизменно приходил в детскую и просиживал немало времени, наблюдая, как играет мальчик, он просто не представлял, как он может занять такого малыша. Он судорожно вспоминал свое детство, но в памяти остались только поучения и шлепки гувернантки да строгие наставления бабки. И еще: редкие визиты родителей. И он очень хорошо помнил страшные истории, которые ему на ночь рассказывала его кормилица. Узнай бабушка, о чем были эти легенды, которыми так изобиловала история Берри, выгнали бы бедняжку со двора в тот же день. Но Огюст стойко хранил секрет, инстинктивно понимая, что за весь этот бред достанется единственному человеку, который осыпал его ласками. Именно кормилица и рассказала ему о святой Соланж. Странно, какими путями бродят его мысли. Опять все пришло к этой идее: возмездию. Боже великий, как же переплелась судьба сына с его судьбой! А он так молил Господа, чтобы его миновала чаша сия… За все надо в жизни платить… Сон не шел. Он просто был настолько измотан, что не способен был забыться. Он видел корабли, идущие на всех парусах к африканскому берегу. Его качала та же волна, что била в их борта, и на флагманском корабле он ни на секунду не терял из виду силуэт сына. К утру он, наконец, забылся сном: силы были исчерпаны. Он встал поздно, и, с тайной радостью, понял, что сегодня они никуда не поедут: у него нет на это сил и желания. Атос несколько раз ловил на себе беспокойные взгляды Оливена; лакей явно боялся, что они застрянут здесь надолго или что граф разболеется. - Оливен, завтра в шесть мы выедем. Позаботьтесь о лошадях и соберите все в дорогу,- успокоил его граф. В другое время он бы сам все проверил и просмотрел, или, будь с ним Гримо, заботиться и напоминать вообще бы не надо было. Но ему все стало безразлично. Он словно враз утратил какую-то нить, привязывающую его к жизни. Весь день он посвятил тому, что провел на берегу. Он нашел место, где не было людей, где до него не доносился шум причалов, суета и просидел так до сумерек. Там его и нашел перепуганный Оливен: он оббегал весь город в поисках хозяина, пока ему не подсказали, где искать Атоса; красивый величественный господин сразу привлек внимание горожан, едва начались сборы и фрахт судов. Атос подумал, что Гримо не стал бы бегать по городу, ища его: он прямо направился бы к морю. То ли он надышался морским воздухом, то ли просто устал настолько, что уже не в силах был сопротивляться странной сонливости, вдруг охватившей его, но он провалился в сон, едва коснулся подушки. Как граф и сказал, в шесть утра они были уже в седле. Предстоял непростой путь в горах. Лошади, отлично отдохнувшие и откормившиеся за время пребывания в Тулоне, бодрой рысью бежали по дороге. Они с Бражелоном весь путь проделали на почтовых, справедливо полагая, что нет смысла гнать через полстраны своих. Но теперь он купил двух отличных лошадей, андалузцев; порода, которую они с Раулем предпочитали всем другим. Чтобы привести их домой в хорошем состоянии, стоило их беречь в дороге. Они стали дороги графу: это было еще одно воспоминание о сыне; они долго и придирчиво осматривали тогда коней, пока не убедились, что те полностью соответствуют требованиям опытных наездников. Атос вручил сыну приличную сумму на дорогу, убедив его, что деньги понадобятся на лошадей и оружие. Только бы так и было! Дорога довольно круто забирала вверх. Лошади перешли на шаг. Широкая тропа, местами мощенная еще римлянами, по мере подъема становилась все уже. Атос велел Оливену не отставать от него более, чем на два корпуса лошади. Они были вдвоем, а дорога для одиноких путников полна случайностей. Хорошо еще, что через каждые четыре лье встречались почтовые станции, где можно было дать передохнуть лошадям. Эта забота о почтовых курьерах, учрежденная еще Людовиком 11, пришлась как нельзя кстати. Лошади им не требовались, а вот передышка была необходима. И если Оливен отдыхал от своей слишком горячей лошади, то Атос получал хоть какую-то возможность уйти в себя на час-другой. Все остальное время он сам себе напоминал натянутую тетиву лука. Чем выше они поднимались, тем сильнее становилась влажность. Звуки дробились и множились, отражаясь от тесно подступивших серых скал, а потом тонули в тяжелом воздухе. Всадникам чудилось, что их догоняют какие-то кони, но когда они придерживали своих лошадей, через секунды наступала тишина, которую нарушал лишь скрип густых, поросших мхом, елей. Оливен крестился и пугливо жался к хозяину. Атос был спокоен, но в этом спокойствии с каждым пройденным лье было больше равнодушия, чем уверенности. Казалось, ему все равно, что с ними произойдет: попадут ли они под обвал, встретят ли разбойников или пройдут всю тропу без приключений. Оставалось преодолеть еще один, последний перевал, после которого начинался спуск в долину. Тучи налетели, когда они были в каком-то лье от почтовой станции. Зарядил мелкий, противный дождь. Потом порывы встречного ветра, усиленные, как в трубе, высокими скалами по обе стороны тропы, заставили их продвигаться шагом. Сбиться с дороги здесь было невозможно, но пришлось спешиться и вести лошадей в поводу. Путешествие становилось не только опасным: оно требовало от людей напряжения всех сил. Граф упрямо шел вперед. Он потерял представление о времени, не думал, где они находятся. Он слышал рядом с собой дыхание Рауля и это заставляло его двигаться. Пошел снег - явление нередкое в Приморских Альпах даже летом. Руки в промокших перчатках мгновенно окоченели и он уже не ощущал повод. Его шляпу унесло ветром, он даже не заметил этого и мокрые волосы налипали на глаза, которые и так мало что видели из-за порывов ветра с дождем и снегом. Неожиданно лошадь Атоса резко вскинула голову, едва не вырвав повод из его рук, и заржала. Ей ответило такое же звонкое ржание. Где-то рядом были люди, было жилье. Тепло и грог разморили их окончательно. Глаза слипались, в голове кроме серого тумана не было ни одной связной мысли. Комната нашлась, но одна на двоих. Ничего другого и не требовалось, но Оливену показалось, что они так скоро не уедут из этого трактира. Господин граф ему не нравился. Если он разболеется здесь, на вершинах гор, Оливен пропал! Тут и врача не найдешь, разве что знахарь какой-то прячется в скалах! И что он будет делать один, с умирающим на руках. Оливен был уверен, что если Атос сейчас сляжет, то уже не поднимется. И что он тогда скажет господину виконту? Что не сумел уберечь его отца? Да, не сумел! Ведь он же не Гримо, который прожил с господином графом всю жизнь и по движению его бровей может понять, что хочет хозяин! Лучше бы сейчас здесь был Гримо! В своем эгоизме Оливен не подумал о том, как радовался тому, что не поедет в Джиджелли! К этим проклятым арабам, которые головы отрезают пленникам, как капусту на грядке. Закапывают пленника в песок и рубят ему голову! И Оливен, зябко передернув плечами, опрокинул в себя чашу с остатками грога. Потом он скосил глаза в сторону хозяина. Атос почти не пил - только грел руки о свою кружку. Он сидел в странной задумчивости, с тем самым отрешенным видом, когда человек настолько уходит в себя, что уже не слышит и не видит, что происходит вокруг него. Одинокая свеча на столе и сполохи вновь подброшенных в камин поленьев, делали его лицо похожим на восковую маску, подсвеченную огнями карнавала. Глаза утонули в черных провалах теней, все черты как-то заострились. Губы под тонкими, с проседью, усами, были так плотно сжаты, что стали почти незаметны. Оливен встал и осторожно тронул графа за плечо. В другое время он никогда бы не решился на такую фамильярность. – Ваше сиятельство! Господин граф! Не извольте гневаться, но вам бы лучше в постель сейчас. Отдохнуть надо: завтра ведь ехать дальше. Атос сильно вздрогнул, и с трудом стряхнул с себя оцепенение. – Да, конечно! - Потом он повернулся к трактирщику,- когда к вам приходит африканская почта? - Африканская?- поразился тот.- Да еще не разу и не проезжал курьер. Говорят, рано еще: эскадра господина герцога только вышла из Тулона. Пока они доберутся! Если еще и не нападут на них пираты! - Пираты? На королевскую эскадру?- Атос с изумлением посмотрел на трактирщика.- Ты с ума сошел, милейший! - А вот и не сошел, Ваша милость! Их же турки поддерживают. Граф встал, не желая продолжать этот разговор, и пошел в приготовленную комнату. Уже лежа в постели, слушая, как по-прежнему завывает ветер в каминной трубе, Атос вспомнил слова трактирщика: "…их же турки поддерживают!" Только этого еще не хватало! Так вот почему Рауль думал о Мальтийском Ордене… Его рыцари, французские корсары, сражались с Портой. Виконт искал вариант понадежней. Но он же обещал ему вернуться! Рауль никогда ему не лгал, не мог солгать и в минуты прощания, как бы не хотел утешить отца. Эта ночь сломала графа. И хотя поутру, когда они тронулись в путь, ярко сияло солнце, Оливену показалось, что Атос переступил какую-то черту, за которой оставил всю свою жизнь. С этой минуты Оливен старался не встречаться с графом взглядом и мечтал только об одном: поскорее попасть домой. Они спустились в долину и дальше дорога была легкой и приятной. К тому же здесь Оливен уже ориентировался и сам. Как только он сказал об этом графу, Атос удовлетворенно кивнул головой: "Тем лучше!" Он стал рассеянным, и Оливену пришлось взять на себя все заботы о путешественниках и лошадях. Граф был полностью погружен в свои мысли. В седле он держался прямо и непринужденно, но дорогу выбирал теперь Оливен. И Оливен решал, когда и где ночевать. К чести его надо сказать, что доверием он не злоупотреблял и заботился о своем господине - как положено. Двигались они не спеша. Иногда Атос останавливал коня и подолгу созерцал окрестности. Почему он так поступал, слуга не знал, а вот Гримо бы догадался. Эти пейзажи были знакомы графу с молодости. Он не раз бывал в этих краях и те места, где он устраивал нередко привал, напоминали ему о друзьях и их приключениях. Атос прощался со своими воспоминаниями, всем сердцем, всем своим естеством ощущая, что жизнь подходит к концу. Он жадно впитывал эти грезы о прошедшем, словно хотел забрать их с собой в последний путь. Наконец, до Оливена дошло, что хозяин не спешит домой. Атоса останавливало еще странное ощущение: ему казалось, что их нагоняет курьер от герцога де Бофора. Он часто придерживал коня и подолгу стоял на одном месте, из-под руки вглядываясь вдаль: не покажется ли несущийся во весь опор всадник с драгоценной для него почтой, в которой обязательно будет письмо от Рауля. Но, увы! Всадники, если они и обгоняли их, оказывались такими же путешественниками. Перевал, который они преодолели в Альпах, был рубежом, за которым Атос оставил свою душу. Теперь он, весь во власти мучительных сомнений и ожиданий страшных вестей, возвращался домой. Все, что ему оставила жизнь - это ожидание. Он вернулся в Бражелон, чтобы никогда больше не покидать его.
Ленчик: stella хотела ответить сразу, не нашла слов. Своих не нашла до сих пор. Отвечу чужими: Оплавляются свечи На старинный паркет, И стекает на плечи Серебро с эполет. Как в агонии бродит Золотое вино... Все былое уходит, Что придет — все равно. Спасибо.
stella: Ленчик , кажется я и свое состояние выразила. Поняла это только вчера вечером.
полная версия страницы