Форум » Виконт де Бражелон » Выстрелы с той стороны » Ответить
Выстрелы с той стороны
Anna de Montauban: Выкладываю с разрешения Джулии. Идея этого фанфика возникла у меня раньше, чем я прочитала "Последнюю битву" Люсьет Готье. Но именно после прочтения "Последней битвы" я открыла ОпенОффис и принялась писать. Поэтому - посвящается Люсьет. И Райме, который всячески меня поддерживал и поддерживает :)
Ответов - 14
Anna de Montauban: Самые томительные минуты — вот эти, перед сражением, когда люди и пушки расставлены по намеченным позициям, и он сам уже обошел все укрепления, и полк ожидает только приказа своего командира, а тот ждет приказа командующего. По лицу Рене де Монтобана вряд ли кто определил бы, с каким нетерпением он ждет, когда последует сигнал Наваррскому полку переходить в атаку. Пока же граф де Монтобан стоял на холме, окруженный своими людьми, и наблюдал за тем, как атакуют нормандцы и пикардийцы. Изначально предполагалось, что наваррцы будут стоять с нормандцами, однако герцог де Бофор предпочел, чтобы его правым флангом командовал старый боевой друг, еще с Тридцатилетней войны, «любезный Рене». А любезный Рене и сам был не против. Сейчас он услышал, как переговариваются один из его адьютантов с лейтенантом полка: — А я бы эту атаку начал с обстрела города. Почему бездействуют пушки д'Эстре? Им бы и ударить. Граф де Монтобан повернул голову и спокойно проговорил: — Обсуждать решения командующего после боя будете. Адьютант с лейтенантом тотчас умолкли. Зато заговорили пушки на кораблях, и обстреливаемый ими город отозвался грохотом камней и криками. Монтобан прислушался, но было слишком далеко; вероятно, он сумел бы понять, что кричали арабы, если бы до него донеслось хотя бы слово. — Видите, Ла Гранж, — сказал он тому адьютанту, который предлагал свой план по взятию крепости, — командующий с вами согласился. Немедленно вслед за тем заметил, что не все ладно на позициях командующего: похоже, личному отряду герцога пришлось скрестить шпаги с врагом. Но за этим отрядом полтора полка, можно не тревожиться. Тревожиться следует за другое: за собственный правый фланг. Если придется атаковать крепость — фланг почти неминуемо замешкается, задержанный холмами. Граф наклонился к лейтенанту Ла Саллю и отдал распоряжение; Ла Салль выслушал, наклонил голову, вскочил на своего коня и уехал. Монтобан проводил его взглядом и встретился глазами с капелланом полка — доминиканцем братом Сильвеном. У того, как всегда, спокойное лицо, чуть прищуренные глаза, пальцы перебирают четки. Пушки неожиданно смолкли. Монтобан резко обернулся — и увидел, как передовой отряд пикардийцев мчится на укрепления Джиджелли. Ла Гранж хотел что-то сказать, увидел лицо своего капитана — и смолчал; а Монтобан мысленно произнес ругательство, которое никогда бы не сказал вслух при брате Сильвене. Внешне же он оставался совершенно спокоен, только чуть побледнели крылья его точеного носа. Он поднял правую руку, на которой ослепительно сверкнули перстни; ряды прошелестели: наваррцы проверяли, легко ли выходят из ножен шпаги. Но граф де Монтобан не спешил отдавать сигнал к атаке. Казалось, прошла вечность, пока он не крикнул, опуская руку: — En avant!.. — Navarre sans peur! — отозвались единогласно его наваррцы, устремляясь вперед, за своим капитаном. Граф рассчитал все точно: удар пикардийцев и нормандцев на восточный бастион южной стены был так страшен, что оборонявшиеся арабы почти все бросились отражать нападение; с юго-запада, против наваррцев, оставался небольшой гарнизон двух бастионов. А стена между этими бастионами была незаметно подрыта с ночи, пока рота лейтенанта Ла Салля отбивалась от невзначай поднятого ими арабского патруля. В какой-то момент исчез следовавший на полшага позади капитана Ла Гранж; сам Монтобан еле успел с коня соскочить, прежде чем тот рухнул на белые плиты улиц. Граф вжался в стену, и вовремя: на то место, где он только что стоял, рухнул парапет балкона. Пока он увидел убитыми человек восемь или девять; вероятно, всего Наваррский полк пока потерял около тридцати. Приказания отданы заранее; наваррцы рассеиваются по улицам, гоня арабов к морю. Сам граф, собрав небольшой отряд, устремляется на запад, к главным воротам, которые штурмует герцог; впрочем, судя по доносящимся звукам сражения — ворота уже взяты, и бой идет в самой крепости. Монтобан, бежавший впереди своего отряда, в какой-то момент споткнулся о край каменной плиты, наползшей на другую, упал на одно колено. Только тут и понял, как далеко он ушел от своих; а впереди увидел араба в белоснежном бурнусе с алым краем, с саблей в руке. Араб красивым движением взмахнул саблей — и вдруг на его лице проявилось выражение почти детского удивления. А граф де Монтобан, не убирая пистолет обратно, поднялся и, дождавшись, когда с ним поравняется Ла Салль, направился дальше. «Чересчур легко», — подумал он спустя два часа, слушая рапорт Ла Салля и Маре и наматывая бинт на кисть руки — смешно и подумать, идти в атаку на арабские укрепления во главе отряда, и получить царапину от своего же. Чересчур легко — конечно, основную тяжесть атаки приняли на себя пикардийцы и нормандцы, а все-таки и у них потери меньше, чем в разговоре с герцогом де Бофором оценивал сам Монтобан. Арабы не сказать чтобы крепко держались за свою цитадель — и он прекрасно понимал, почему. Все равно — чересчур легко. С такими мыслями и отправился к герцогу де Бофору.
Anna de Montauban: Палатка герцога, как обычно, была полна людей: капитаны полков, секретари, молодые офицеры, все шумно обсуждают выигранное сражение, шумят, шутят; вино льется рекой, графу де Монтобану тут же протягивают бокал с пенящимся анжуйским. Вино приятно леденит губы. А вот и сам герцог. При виде старого друга оставляет д'Эстре, протягивает руку: — А, вот и вы, любезный Рене! Мы как раз говорили о вас. — Вот как, — полуудивленно произнес Монтобан. — Я знал, что вас только и можно поставить на правый фланг, чтобы уж не беспокоиться, что там будет... Но вы, наверное, имеете что сказать по сегодняшнему сражению? И герцог де Бофор указал рукой на стол, где уже расстелена карта. Над нею склонился высокий человек с белыми волосами — капитан Пикардийского полка Клодель. Рядом примостился один из секретарей герцога, молодой Эжен де Севинье, набрасывающий на листе бумаги, кажется, план рейда. Еще раз окинув взглядом собравшихся в палатке, Монтобан спросил у герцога: — Почему я не вижу здесь виконта де Бражелона? Герцог помедлил мгновение — если бы Монтобан не знал его с самого Нордлингена, он бы и не заметил этого промедления, — затем ответил: — Виконт ранен. — Насколько серьезно? — Очень серьезно. Его видел брат Сильвен; сказал, что раны весьма опасные, но надежда есть. Монтобан кивнул, шагнул к столу и сел рядом с секретарем, продолжавшим рисовать план рейда. Д'Эстре проследил за ним взглядом, заметил секретаря с его планом, подошел поближе; несколько мгновений смотрел на бумагу, затем, указывая рукой, что-то пояснил. Севинье кивнул и принялся вносить исправления. Офицеры герцога окружили стол с картой; из тех, кому присутствовать не требовалось, кто вышел на воздух, кто остался послушать. Граф Рене взглядом попросил у герцога позволения начать. — Пушки, — он указал расположение редутов на карте. — Их следовало разместить дальше, на этих холмах. Мы почти ничего не выиграли от их расположения вблизи стен, но многое потеряли из-за того, что они вынуждены были стрелять снизу вверх. Я бы начал штурм с обстрела города с кораблей, — тут же вспомнил Ла Гранжа, лежавшего теперь на вересковой постели. «Мы остаемся в живых, чтобы говорить за мертвых», — сейчас уже и не вспомнить, кто это сказал, на поле Рокруа. — Когда начался обстрел города, — продолжил Монтобан, — следовало выждать чуть дольше. — Это было не в наших силах, — сухо возразил герцог. Клодель, чтобы сгладить возникшее молчание, заметил: — А вы, граф, очень удачно рассчитали момент для атаки Наваррского полка. — Монтобан кивком головы дал понять, что комплимент капитана нормандцев принят. У входа в палатку, где столпились молодые офицеры, жадно ловившие каждое слово командиров, произошло движение. К столу почти подбежал один из помощников хирургов: — Монсеньер!.. — ему пришлось остановиться, чтобы перевести дыхание, и Клодель воспользовался паузой, чтобы досадливо воскликнуть: — Это вы так приходите с докладом к герцогу? Выйдите и доложите, как положено! Граф Рене жестом попросил капитана умолкнуть и кивнул вошедшему. Тот — бледное лицо, пальцы слегка дрожат от волнения, — проговорил: — Виконт де Бражелон, монсеньер... Монтобан вскочил раньше герцога, бокал опрокинулся, красная жидкость растеклась по карте озером. Герцог де Бофор быстрым шагом направился к выходу из палатки, его соратники последовали за ним. Монтобан остановился, едва переступив порог, обернулся, удержал одного из адьютантов герцога. Это оказался де Ла Рош-Бланш. — Всем ни к чему, — кратко сказал граф, и де Ла Рош-Бланш вернулся в палатку. Граф Рене стал догонять герцога и его свиту. Его самого через несколько шагов нагнал Эжен де Мирабо. — Срочно? — все с той же лаконичностью спросил Монтобан. Мирабо отрицательно качнул головой, и граф приказал: — Найдите брата Сильвена и попросите его прийти к палатке виконта де Бражелона. Лейтенант молча кивнул и почти бегом бросился к лагерю Наваррского полка.
Anna de Montauban: Граф Рене вошел в палатку виконта следом за герцогом де Бофором и Эженом де Севинье; чуть не налетел на последнего, когда тот резко остановился. Герцог тоже словно застыл на месте. Монтобан сорвал с себя шляпу, сунул ее, не глядя, Севинье (тот машинально взял ее, судорожно сжав пальцы), шагнул вперед и опустился на колени рядом с простертым на ковре телом виконта Рауля де Бражелона, не обращая внимания на то, что край широкого плаща попал в лужу крови. Даром, что ли, носят наваррцы плащи темно-алого цвета... Осторожно отвел с лица пряди мокрых волос. Поднес руку к губам виконта, на которых застыла легкая улыбка. В сущности, это было не нужно: за тридцать три года военной службы граф успел навидаться достаточно смертей, чтобы понять все в один миг. Но он медлил. И прекрасно знал, что стоящий за его спиной герцог де Бофор не станет его торопить, чтобы он сказал вслух то, что и герцог знал без слов. Прошелестели шаги двух человек, вошедших в палатку. Монтобан скорее почувствовал, чем увидел, как рядом с ним опускается на колени брат Сильвен, набросивший поверх белого одеяния черный плащ — к вечеру становилось холодно... Потом брат Сильвен положил руку на плечо графа и слегка сжал пальцы. Монтобан вздохнул и поднялся, продолжая смотреть на спокойное лицо Рауля де Бражелона. Он вспомнил, как впервые увидел его в штабе принца Конде в Лансе, среди прочих офицеров. Тогда еще виконт де Монтобан, младший брат графа Этьена де Монтобана, привел к Лансу отряд из ста пятидесяти человек; это была лишь половина того, что обещал генерал д'Эстре, и принц не преминул это отметить. Виконт Рене, нарочито насмешливо, намеренно подчеркивая свой южнофранцузский с примесью испанского акцент, поведал принцу о том, как у Марсена его отряд натолкнулся на втрое превосходивший его по численности отряд испанцев. Единственными из слушателей, кого не обманул его тон, были сам Великий Конде и Рауль де Бражелон, и тогда же виконт де Монтобан решил, что с этим последним он и постарается установить отношения... — Ну, что вы скажете? — Жар или судороги, — отозвался брат Сильвен, не оборачиваясь. — Вероятно, он метался в жару, упал с кровати... Смерть должна была наступить мгновенно. — Как вы и говорили, — вздохнул тот же помощник хирургов, который прибежал в палатку герцога. Тут только доминиканец поднял голову и взглянул на него. Однако не сказал ничего, вместо того обратился к Монтобану, стоявшему ближе: — Помогите мне... Вместе они перенесли тело Рауля на кровать. Только тут и заметили, что в правой руке виконта зажат белокурый локон, а рука эта крепко прижата к сердцу. Граф де Монтобан выпрямился, передернул плечами — левое плечо заныло, напоминая о нордлингенском ранении, — оглянулся, заметил Севинье, продолжавшего сжимать в руках его шляпу, а за его спиной побледневшего лейтенанта Мирабо. Отобрал у секретаря шляпу, аккуратно расправил перо, обратился к герцогу де Бофору: — Монсеньер, меня найдут на позициях Наваррского полка. Дождавшись кивка, вышел наружу, жестом велев Мирабо следовать за собой. Даже при нечетком свете звезд с неба и костров на земле молодой лейтенант заметил, как хмурится граф. Поравнявшись через несколько шагов с фисташковым деревом, Монтобан с силой ударил по нему кулаком, тут же с присвистом втянул воздух сквозь зубы: рука была правая. После этого они какое-то время шли в молчании; граф с наслаждением подставил лицо холодному ночному ветру. Потом обернулся к лейтенанту: — О чем вы должны были мне сообщить? Мирабо с недоумением посмотрел на своего капитана, потом спохватился: — Лейтенант Маре со своими людьми несут караул на южной стене. Оттуда видны огни костров на холмах, вероятно, арабы отступили туда, чтобы завтра попытаться отбить крепость... — А, это вряд ли, — заметил Монтобан тоном, который не вызвал у лейтенанта Мирабо желания интересоваться, откуда у его командира такая уверенность. В конце концов, всем было известно, что, если бы граф де Монтобан не был старым соратником герцога де Бофора, ему все равно предложили бы участие в африканской экспедиции в высоком чине — граф в молодости провел несколько лет в испанской Мелилье, на марокканском побережье, знал арабский, успел несколько изучить, как ведутся войны на Берберийском берегу... Одного взгляда со стены ему было достаточно. — Не стоит беспокойства, — сказал он. — Ни сегодня, ни завтра они не придут. — Сделал ударение на словах «ни сегодня, ни завтра», так, что Мирабо и Маре переглянулись, вспомнили отчетливо, как в Тулоне граф иронически улыбался, слушая план кампании... «Что же, по-вашему, если испанцы держат уже которое десятилетие Мелилью и Сеуту, нам не удержать Джиджелли?» — гневливо спросил герцог де Бофор, уязвленный этой улыбкой. «Сравните,» — предложил Монтобан, указывая сначала расстояние между Альмерией и Мелильей, потом между Тулоном и Джиджелли...
Anna de Montauban: Спустились в караульную, где уже расположились адьютанты самого Монтобана и его лейтентанта Мирабо. Оба при виде своих сеньеров вскочили и принялись накрывать на стол — холодное мясо, сыр, вино из запасов «Святой Екатерины», корабля капитана наваррцев. Граф Рене взял со стола бутылку и принялся пить прямо из горла. Мирабо показалось, что руки его при этом заметно дрожат, но в чем можно быть уверенным при свете свечей? Чуть погодя вошел Ла Салль, веселый и оживленный. Увидев мрачные лица — нахмурился сам, но от вопросов решил пока воздержаться. Он и ел с самым большим аппетитом — остальные разве что пили. Монтобан успел почти допить до дна бутылку анжуйского, когда пришел брат Сильвен, и с ним Эжен де Севинье, секретарь герцога. Первый остановился на пороге, на мгновение прислонился к стене, успев оглядеть всю караульную. Подошел к Монтобану: — Дайте мне вашу руку, граф. Монтобан протянул левую руку. — Не эту. Граф нахмурился, но протянул правую. Бинт успел почти полностью окраситься в красный цвет. — Не моя, — заметил он, вспомнив, как оперся этой рукой на ковер в палатке Рауля де Бражелона. Брат Сильвен не обратил на эти слова внимания, а принялся осторожно и быстро разматывать повязку. Севинье приблизился к столу, протянул капитану наваррцев сложенный лист бумаги. — От монсеньера герцога, — пояснил он. Граф Рене взял лист левой рукой, развернул на весу, прочитал несколько строк, кивнул. Указал Севинье место за столом — пусть подождет. Ждать недолго. Брат Сильвен закончил с перевязкой, подсел к столу, налил себе воды и залпом выпил. Мирабо предложил ему вина, но хирург молча отказался. Достал из кармана записную книжку, записал в нее несколько имен... Монтобан следил за этим из-под полуопущенных ресниц. Потом он встал. Севинье тут же поднялся, словно только этого и ждал — да так оно и было, вероятно. От стены до лагеря герцога шли не разговаривая. Немногочисленные цикады почти не нарушали торжественной тишины ночи после сражения. Солдаты собирались вокруг костров — кто готовил себе походный ужин, кто спал, завернувшись в плащ и одеяло, кто просто сидел и смотрел в огонь. Ибо смотреть бесконечно можно на две вещи: текущую воду и горящий огонь. От одного из костров доносилась песня; у другого слышались веселые возгласы играющих в карты, у третьего ветераны двух полков — нормандского и пикардийского — вспоминали битвы прежних дней... В палатке герцога на сей раз были только капитаны его полков, кроме Клоделя, и личные секретари, а также контр-адмирал д’Эстре. Все, за исключением последнего, стояли вокруг стола с расстеленной на нем картой. Монтрейль, один из секретарей, сидел за маленьким столиком, на котором расставлены были принадлежности для письма. Почти сразу вслед за Монтобаном и Севинье вошли капитан Клодель и де Ла Рош-Бланш, адъютант герцога де Бофора. Все собравшиеся были серьезны и сдержанны, и странно было вспоминать, что всего двумя часами ранее в этой же палатке слышались взрывы смеха и оживленные разговоры. Теперь же одни молчали, потому что были подавлены гибелью Рауля де Бражелона, другие – из уважения к первым, третьи – из опасения перед герцогом.
Anna de Montauban: Сам герцог де Бофор рассматривал расстеленную на столе карту с видом человека, намеренного забыть об одной заботе путем полного погружения в другую. Рене де Монтобан, на правах старого боевого товарища, встал по правую руку от герцога и бросил взгляд на карту. Монтрейль – граф узнал его красивый, вычурный почерк – уже отметил на ней позиции полков. Герцог обратился к нему первому: – Расскажите, как Наваррский полк несет дозоры нынче ночью. – Первый дозор – лейтенанта Мирабо, – спокойно отозвался граф Рене, и Монтрейль тут же, шурша пером, записал это. – Затем его роту сменит рота лейтенанта Маре, а наутро – рота лейтенанта Ла Салля. Герцог кивнул и перевел взгляд на стоящего рядом с Монтобаном Алена Жене, капитана нормандского полка. Этот человек, единственный из присутствующих капитанов, добился своего положения исключительно собственным умом и талантом: к природным его качествам не добавлялись ни высокое происхождение, как у Рене де Монтобана, ни родство с маршалами Франции, как у Жерома Клоделя. Жене, в обычной своей лаконичной манере, сказал: – Первая стража – Рибери, вторая – Мейе, третья – Ле Шателье. Клодель же о порядке дозоров своего Пикардийского полка рассказывал долго и обстоятельно. Минуты через три Монтобан, оглянувшись, решил, что слушает капитана пикардийцев только Монтрейль, и то потому, что ему было вменено в обязанность записывать его слова. Герцог де Бофор, опершись подбородком на левую руку, правой постукивал по карте, а взгляд его был направлен на одну из свечей, ярко горевших в роскошном канделябре. Де Ла Рош-Бланш и Эжен де Севинье тихо о чем-то говорили в углу, внимательно следя за выражением лица герцога. Пламя свечей вдруг резко качнулось, поменяв местами стены и свод шатра, когда полог откинулся, пропуская высокого молодого человека в голубом с белым плаще — лейтенанта Нормандского полка. Взглядом попросив позволения у герцога, он прошел к капитану Алену Жене и что-то ему доложил; Жене кивнул и жестом приказал лейтенанту встать пока рядом с ним. Монтобан отступил на шаг в сторону, чтобы им стоялось свободнее, и до его тонкого слуха донесся голос де Ла Рош-Бланша: — ...и все-то беды от женщин. — Стоят ли они того, — ответил Эжен де Севинье. Граф де Монтобан невольно улыбнулся тону, каким были произнесены эти слова молодым человеком, едва ли достигшим двадцатилетнего возраста, но тотчас же догадался, о чем — вернее, о ком — говорили секретарь и адьютант, и эта догадка отнюдь его не обрадовала. Дождавшись окончания доклада Клоделя, молодой лейтенант обратился к герцогу: — Монсеньер, у меня сообщение для вас и господина контр-адмирала д'Эстре от графа Гаданя. С этими словами он протянул герцогу сложенный и запечатанный лист бумаги. Бофор сломал печать, пробежал глазами записку графа, и передал ее контр-адмиралу, поднимаясь. — Господа, — обратился он к своим офицерам, — нам с господином д'Эстре необходимо посетить корабли. Монтрейль, вы идете с нами. Вас я прошу дождаться меня здесь. Монтрейль, не мешкая, встал, собрал свои письменные принадлежности и вышел вслед за адмиралом и контр-адмиралом.
Anna de Montauban: — Как вы думаете, что могло случиться на кораблях? — тут же спросил де Ла Рош-Бланш. — Ничего, — спокойно ответил Рене де Монтобан, оправляя манжеты. — В противном случае мы все бы сейчас бежали к кораблям. Вероятно, граф Гадань заметил с палубы «Сирены» огоньки на мачте одного-двух пиратских кораблей, которые при нашем приближении к Джиджелли предпочли выйти из пора и отойти на почтительное расстояние... — А ведь правда! — воскликнул де Ла Рош-Бланш, словно сейчас только вспомнивший об этом обстоятельстве. — На море сражения почти что и не было, наши пушки сразу обеспечили нам такое превосходство, что... — он заметил лицо графа де Монтобана и умолк. — ...Что после высадки мы взяли крепость Джиджелли за шесть часов и с гораздо меньшими потерями, чем предполагали мы с господином д'Эстре, — закончил за него граф. — С меньшими потерями... но все-таки с какими потерями! — с сожалением заметил нормандский лейтенант. — Вы, конечно, говорите о виконте де Бражелоне? — с живостью сказал Эжен де Севинье. — Ведь это вы вынесли его с поля битвы? — Да, я, — ответил лейтенант. — Несчастный молодой человек! — вполголоса произнес еще один из секретарей герцога, Сент-Этьен. — Я видел его еще при Лансе, пятнадцать или шестнадцать лет тому назад. Он проявил в том сражении поистине беспримерную храбрость: знаменосец принца Конде, оторвавшийся от своих, был ранен испанской пулей и пал, и знамя упало с ним. Виконт де Бражелон, невзирая на большой риск, подскакал к нему, взял знамя и устремился с ним вперед, а за ним помчались прочие воины принца... — Воины, которые перед тем готовы были уже отступить перед натиском испанцев, — прибавил Монтобан, отлично помнивший Ланс и этот небольшой эпизод, решивший, между тем, исход на том участке сражения. — По-вашему, Сент-Этьен, виконт решил повторить свой Ланс при Джиджелли? — поинтересовался Эжен де Севинье. Поинтересовался настолько странным тоном, что Сент-Этьен молча поднял брови и с выражением искреннего недоумения на него посмотрел. — Мы с вами вместе находились при герцоге и, вероятно, должны были видеть и слышать приблизительно одно и то же. Ну-ка, вспомните: сначала виконт вызывается отвезти приказ герцога господину д'Эстре, несмотря на град пуль с укреплений... — Естественное побуждение для храброго и верного офицера! — воскликнул Сент-Этьен. — А выражать недовольство решением командующего послать с поручением другого — тоже естественное побуждение для дисциплинированного офицера? — Ну, Эжен, — слегка покровительственным тоном, каким старшие, бывают, обращаются к младшим, даже если разделяет их не более десяти-двенадцати лет, произнес Сент-Этьен, — я думаю, что на месте виконта де Бражелона вы бы тоже думали, что справились бы с поручением лучше того бедного пикардийца, которому герцог поручил доставить свое послание господину д'Эстре. — Хорошо, — Севинье уступил противнику этот рубеж и отступил к следующему своему укреплению. — А вы видели эту стычку с арабами, в которой господин виконт вел себя для дисциплинированного офицера несколько более эмоционально, чем подсказал бы здравый смысл? — Не видел, — холодно ответил Сент-Этьен. — Точнее, стычку я видел. И не просто видел, — он откинул рукав плаща, показывая перевязанную руку. — Только заметить столько подробностей, сколько заметили вы, Эжен, я не сумел. На лицах присутствовавших при этом странном споре капитанов, лейтенанта и адьютантов промелькнули улыбки. Однако Севинье не растерялся. — Но слышали же вы, как герцог приказывал виконту остановиться! К этому времени мы все уже опустили шпаги, так как подоспели и ударили на арабов нормандцы. Сент-Этьен кивнул. — Да, тут уже вы безусловно правы, Эжен. Мы же все были рядом с виконтом... я был даже дальше от герцога, чем он, и тем не менее я отчетливо слышал, как монсеньер приказывал ему остановиться. Граф де Монтобан подался вперед, оперся локтями на стол и переплел пальцы. Ален Жене заметил своим мягким, задумчивым голосом: — А разве вам, шевалье де Севинье, не случалось, задумавшись, пропустить сказанное вам? Не далее как два часа назад... Севинье так вспыхнул, что Монтобану, не отличавшемуся любопытством, когда дело не касалось прямо его или его близких, немедленно захотелось узнать, что же такое произошло не далее как два часа назад, о чем Ален Жене счел нужным напоминать секретарю. Но капитан нормандцев ограничился мягкой улыбкой. — Ну хорошо! — запальчиво крикнул Эжен. — Он задумался и не услышал приказа герцога. Но слышал же он, как герцог... как все мы кричали, чтобы он остановился! Сент-Этьен, де Ла Рош-Бланш, Лионвиль... вы все слышали, как монсеньер герцог крикнул ему: «Бражелон, остановитесь, заклинаю вас вашим отцом!», и вы все видели, как он при этих словах обернулся, и какое у него было при этом лицо... — Да у вас глаз, как у орла, мой милый, — сухо заметил Клодель. Если бы речь шла не о виконте де Бражелоне, Монтобану бы стоило больших усилий сдержать смех при взгляде на молодого секретаря. Да и на Клоделя: при Нордлингене-то он был не сказать чтобы более сдержанным и взвешенным.
Anna de Montauban: — А потом? — продолжал Севинье, принимаясь расхаживать по палатке и размахивать руками. — Потом, когда Люцерн стал кричать ему, чтобы он спрыгнул с коня... — Постойте, шевалье, — остановил его Монтобан. — Люцерн — тот знаменитый стрелок господина Клоделя? А он-то при чем? — Монсеньер решил, что виконта понес конь, — заговорил Сент-Этьен. — И пообещал тысячу ливров тому, что сумеет убить этого коня... Вызвался только Люцерн, но ему удалось только ранить это проклятое животное. Увидев, что конь понесся еще быстрее, Люцерн принялся кричать виконту, чтобы тот прыгал с коня, мчащегося прямо на... Договорить Сент-Этьену не удалось: граф де Монтобан разразился хохотом. — Посоветовать дворянину прыгать с коня, скачущего на укрепления противника! Нечего сказать, дельный совет!.. — Конь-то все равно долго не проскакал, как только он приблизился на расстояние пистолетного выстрела от редута, его и пристрелили, — продолжил капитан нормандцев Ален Жене. — Мы боялись, что и виконт убит, но нет: когда рассеялся дым, мы увидели его идущим к арабскому редуту со шпагой в руке. Арабы что-то кричали ему с укреплений, вероятно, предлагали сдаться — судя по тому, что господин де Бражелон отрицательно покачал головой. — Вот зачем он туда пошел, а?.. — тоскливо произнес де Ла Рош-Бланш, кусавший ногти. — А вы бы куда пошли? — почти в один голос спросили у него Монтобан и Жене. Адьютант даже перестал грызть ногти, до того его поразила очевидность ответа. — И то же подумали все, кто наблюдал эту сцену, — добавил нормандский лейтенант. — Стали бы нормандцы и пикардийцы столь дружно аплодировать поступку, который бы не одобрил полностью каждый из них? После минутного молчания Севинье продолжил: — Господин де Бражелон успел сделать всего несколько шагов, прежде чем последовал второй залп. И на этот раз... Ален Жене передернул плечами и поморщился. — Когда рассеялся дым, мы увидели его лежащим на склоне, а между деревьями уже перебегали арабы... вы знаете, что у них в обычае не оставлять тела убитых на поле боя, а забирать их... Теперь вздрогнул и даже плотнее запахнул плащ Рене де Монтобан, сражавшийся в Мелилье. Подняв глаза, обнаружил, что на пороге палатки стоит его лейтенант Мирабо, жестом велел тому подойти и стать рядом с собой. — Монсеньер не мог этого так оставить, — вступил де Ла Рош-Бланш. — Он выхватил шпагу... — Он уже держал шпагу в руке, — поправил его Сент-Этьен. — Будь по-вашему; итак, взмахнув шпагой, герцог поскакал на укрепления Джиджелли, а за ним... — Позвольте, вы упускаете то, что герцог сказал нам перед этим: «Мы не можем позволить, чтобы тело господина де Бражелона попало в руки этих неверных». — Ну уж здесь вы ошибаетесь, Сент-Этьен; герцог крикнул: «Мои отважные воины!..» — Нет, он обратился к гренадерам и пикинерам: именно они были ближе к нему, — заспорил Севинье. — Ближе всех к герцогу были мушкетеры, — прикрикнул на них Клодель. — Иначе бы долго пришлось искать по полку Люцерна! — Одним словом, монсеньер герцог поскакал на укрепления, и за ним последовали его полки, — спокойно сказал Рене де Монтобан, внимательно рассматривая перебинтованную ладонь: на бинте снова начала проступать кровь. Он и не заметил, когда успел с силой сжать кулаки. Разгадка столь поразившей Ла Гранжа внезапной атаки пикардицев оказалась печальнее, чем он мог предположить. — Верно, — проговорил нормандский лейтенант. — Первыми ударили по укреплениям арабов пикардийцы, мы поддержали их сначала с флангов. Жаркая была схватка... На том редуте полегло с полсотни наших, арабов же в три раза больше. — После того, как арабы были отброшены к стене крепости, лейтенант Мейе, — Сент-Этьен кивнул на молодого нормандца, — отнес тело виконта на наши позиции, меж тем как полки продолжали натиск, поддержанные с запада наваррцами графа де Монтобана. Монтобан кивнул. Несколько минут ожидания перед атакой, показавшиеся ему столь длинными там, на холмах, здесь вдруг стали еще длиннее.
Anna de Montauban: — Дальнейшее вы знаете: благодаря тому, что наша атака оказалась для арабов неожиданностью, ибо по утренним нашим действиям ее предугадать было нельзя, и благодаря стремительности этой атаки нам удалось довольно быстро взять сначала наружные укрепления, а затем и весь порт. И только тогда наши хирурги смогли заняться господином де Бражелоном. — Да все было ясно, — Севинье продолжил рассказ вместо замолчавшего и отвернувшегося от света Сент-Этьена. — Восемь ран, в том числе в грудь и живот, большая потеря крови... Из всех наших хирургов только мэтр Ланье и мэтр Фрежу уверены были, что виконт выживет... — И то один — из преклонения перед авторитетом другого, — вполголоса добавил Ален Жене. — Но брат Сильвен ведь тоже говорил, что виконт будет жить, — возразил Сент-Этьен, поднимая голову и глядя на Севинье с выражением упрека. — Зная брата Сильвена... а я знаю его без двух лет тридцать, — заговорил Рене де Монтобан, негромко, даже подчеркнуто спокойно; а может, просто казался его голос нарочито спокойным по сравнению с возбужденными голосами молодых штабных офицеров герцога де Бофора... — Так вот, зная брата Сильвена, я предполагаю, что он сказал что-нибудь вроде: «Милосердие Божие столь неисповедимо, а виконт столь молод и крепко сложен, что, возможно, он будет жить». Ну, так? Севинье, Сент-Этьен, де Ла Рош-Бланш и Лионвиль согласно кивнули. Граф де Монтобан слегка пожал плечами с видом человека, привычно убедившегося в своей правоте. — Но мне, — сказал Сент-Этьен, вставая и делая шаг в сторону, словно собираясь пройтись по палатке, — показалось, еще когда мэтры Ланье и Фрежу обещали герцогу вылечить виконта, что он сам был не слишком-то этому рад. — Мне кажется, я заметил то, о чем вы изволите говорить, — сказал Эжен с несколько неожиданным великодушием, как будто он уже забыл, что ранее именно Сент-Этьен насмешливо отзывался о его способности следить не только за острием собственной шпаги. — Но, согласитесь, сложно требовать от тяжело раненного человека того, чтобы он сохранял на своем лице абсолютное спокойствие. — Да, да, — согласился Сент-Этьен. — Ну а с чего бы он потом так иронически улыбался в ответ на обещание герцога, что хирурги спасут его? — Этого я не припомню, — Севинье провел ладонью по лбу и нахмурился. — А вы в этот момент смотрели на брата Сильвена, — отозвался Сент-Этьен. — Внимательно же вы следили за лицом виконта де Бражелона, если знаете еще, куда смотрел шевалье де Севинье, — не удержался лейтенант Мирабо. — Да, смотрел я на брата Сильвена, — подтвердил Эжен. — И хорошо слышал, как он добавил, что шансы на поправку у виконта есть только в том случае, если он будет сохранять полнейшую неподвижность. — Рене де Монтобан и Ален Жене почти одинаково усмехнулись на это. — И собственным помощникам велел даже пальцем к нему не прикасаться. Граф Рене вздохнул: — А дальше ясно. К вечеру у раненого поднялась температура, начался жар и судороги... обычная история... — Нет, господин граф, — возразил Эжен. — Нет? — почти весело спросил Монтобан. — А локон? — А, черт! — вырвалось у Алена Жене, согласно кивнувшего при словах Монтобана «А дальше ясно...» — Не спешите, Ален, — остановил его граф. — Пусть прежде шевалье де Севинье нам объяснит, какое значение он придает этому локону. — А очень простое, — ответил молодой секретарь. — Локоны обыкновенно хранят в медальонах, так? И я полагаю, что господин де Бражелон решил полюбоваться этим локоном, благо медальон с него не сняли. Итак, он раскрыл медальон и вынул из него локон... Думаю, что все мы знаем, кому он принадлежит... — Мы все лишь три месяца как из Парижа, — вежливо напомнил граф Рене. — ... И это спровоцировало кровотечение и последующие судороги, — закончил секретарь. — Да вы говорите с такой уверенностью, точно вы по меньшей мере рядом стояли, — заметил Клодель, возводя глаза к своду палатки. — А между тем, вам и рассказать-то этого никто не мог. Насколько я понимаю, рядом с виконтом никого не было? И даже его слуги? Странно это. — Таково было распоряжение мэтра Ланье, — развел руками де Ла Рош-Бланш. — Он специально приказал, чтобы виконта оставили одного, дабы не нарушать его покой. — Не может же мэтр Ланье допустить, чтобы последнее слово осталось не за ним, — саркастически заметил граф де Монтобан. — Но капитан Клодель прав. Как же вы, шевалье, так уверены в том, что говорите? — То, что я говорю, вполне очевидно, — ответил Эжен. — Ну, а мне, например, не очевидно, — сказал граф Рене тем же тоном, каким он шестнадцатью годами ранее рассказывал принцу Конде, почему его отряд, пришедший в Ланс, был почти вполовину меньше того, что было обещано. — Мне скорее верится в то, что все было противоположно тому, что говорите вы. Если вам, по везению ли, по причине ли того, что это первый поход, в котором вы сталкиваетесь с противником в ближнем бою, — Эжен, всего только два года как бывший в армии, слегка покраснел при этим словах, — не доводилось лежать с серьезным ранением, то я с удовольствием расскажу вам, что это такое. Прежде всего, это боль, от которой вы бы залезли на стенку, будь у вас силы для таких упражнений. Потом лихорадка, в которой вы вряд ли отличите ангела от черта, буде они к вам явятся, дабы поспорить о вашей душе, готова она или нет для перехода в иной мир. И в которой вы вряд ли будете помнить, что вам болтал лекарь про сохранение полнейшей неподвижности. Да если вы собственное имя сумеете вспомнить твердо — и то уже хорошо будет. Ну, я не стану предполагать, что вызвало новое кровотечение — метания в жару, судороги или жест открывания медальона и доставания из него локона, но, мой милый Эжен, если вы втайне убеждены, что виконт намеренно нарушал предписания хирурга... И Рене де Монтобан улыбнулся и развел руками. — Ну а как? — запальчиво воскликнул Севинье. — Ведь он все-таки полез за медальоном! Отдавая себе... — Отчет? — подсказал лейтенант Мейе, видя замешательноство секретаря. — Договаривайте же. — Да, отчет, — уже увереннее проговорил Севинье. — Это ведь не тот жест, который может быть непроизвольным и совершенно естественным. — Разве? — Монтобан оглянулся на прочих собравшихся. — А взгляните-ка, например, на лейтенанта Мирабо. Названный лейтенант поспешно убрал руку от груди. Ален Жене сочувственно улыбнулся и подумал, что это, пожалуй, было жестоко по отношению к молодому лейтенанту Наваррского полка... — Я мог бы согласиться с вами, — наконец кивнул Севинье. — Но только в том случае, если бы не было ничего, кроме этого локона. Но есть другие свидетельства: несколько странное поведение господина де Бражелона в стычке с арабами... — Вы сами, шевалье, представляете собой образец здравомыслия и спокойствия даже в гуще сражения, — парировал Мирабо. — Потом эта скачка к редуту, несмотря на приказания монсеньера герцога... — Понес конь. Невидаль!.. — Это упрямое продвижение к заграждениям противника... — Вы бы, конечно, повернули назад. И получили бы те же восемь пуль, но в спину. — Улыбки в адрес хирургов... — Гримасы боли, случается, мало отличаются от улыбок. Не говоря уж о том, что, имея восемь ран и в их числе три смертельные, весьма затруднительно воспринимать оптимистичные заверения хирургов серьезно. — Локон! — Эжен, влюбитесь для начала сами. — Но вы все знаете ту историю с Лавальер! — Вот, пошел пересказ парижских сплетен. Можно идти, нового ничего мы больше не услышим, — объявил Рене де Монтобан, поднимаясь и запахивая плащ. Золотое шитье по темно-алой ткани ярко сверкнуло в свете свечей, когда пламя заколебалось, потревоженное ворвавшимся в палатку порывом ветра. Монтрейль устало посмотрел на собравшихся офицеров. — Монсеньер герцог вскоре появится; он благодарит вас за терпение и просит обождать его еще немного, — объявил он. Граф Рене вполголоса обратился к лейтенанту Мирабо: — Что у вас? — Рапорт о моем дозоре, — так же тихо ответил лейтенант. Монтобан кивнул: — Думаю, вы как раз успеете обо всем мне доложить до прихода герцога. Но обождите секунду. И, склонившись к Эжену де Севинье, негромко сказал: — Молодой человек, вы чрезвычайно нравитесь мне живостью вашего ума и вашими аналитическими способностями. Но позвольте дать вам один совет, который пойдет и тому, и другому лишь на пользу. Секретарь посмотрел на него с легким удивлением, вполне оправданным таким вступлением. — Nolite iudicare, ut non iudicemini, — чуть улыбнувшись, процитировал граф Рене.
Anna de Montauban: Позже он говорил брату Сильвену: — Помните вы наш разговор под Нордлингеном? Тот самый, в котором мы говорили о том, что историю часто делают не те, кто участвует в событиях, а те, кто о них рассказывает? — Да, помню, — отозвался доминиканец. — И о том, что от последнего солдата, бежавшего с поля боя и рассказавшего о том, что он видел, подчас зависит больше, чем от принца и военачальника. — И я только что убедился в этом лишний раз. — И граф пересказал монаху все, что говорилось в палатке у герцога. — Что же вы хотите, — печально ответил ему брат Сильвен. — Раз уж даже три евангелиста, писавшие о том, чему были свидетелями вместе, расходятся в иных деталях, то можно ли судить людей за то, что они и подавно не могут прийти к общему мнению? Монтобан махнул рукой: — Меня, брат мой, печалит то, что с нелегкой руки этих юнцов секретарей об обстоятельствах смерти виконта де Бражелона пойдут слухи один другого нелепее. Еще решат, что он покончил самоубийством — а о трех смертельных ранах и забудут... — А что теперь за дело до этого виконту де Бражелону? — спросил брат Сильвен, и первые лучи солнца, заглянув в оконце караульной, осветили его спокойное лицо. — На небе, верно, не спросят, что подумали на земле.
Anna de Montauban: Примечания: 1. En avant!.. Navarre sans peur! - «Вперед... Наварра без страха!» — девиз Наваррского полка. 2. Nolite iudicare, ut non iudicemini. - «Не судите, да не судимы будете» (Мф, 7:1).
Марина: Анна, начинаю вчитываться в Ваше произведение в распечатке. даже план набросала. Вопрос по началу - западные ворота - главные? У вас есть план Джиджелли? У меня фотка - прислал друг из Алжира, учитель рисования Мустафа из города Мостаганем. Давно мы не писали друг другу - лет десять. Он, зная о моей фикс-идее, поощрял ее и раскопал фотку. Могу выложить если надо. А конкретно - Вы писали о битве из головы или какие-то факты были? Или тильки Дюма? Спасибо. Вы молодец и умница. С улыбкой- УВАЖАЮ!!! О, кстати - с праздником!
Anna de Montauban: Марина, да, план я держала под рукой, даже Google.Maps успела изучить. На фотографию было бы интересно взглянуть! Писала фактически "из головы", т.к. единственное, что я смогла выудить из многочисленных источников - это что французы взяли Джиджелли сравнительно легко. То, что западные ворота - главные, исключительно авторский произвол. Спасибо Вам!
stella: И почему я только сейчас взялась перечитывать? А это был из первых , что я читала на Сфере. Здорово!
Гиллуин: Я наконец-то собралась это прочесть и скажу, что очень даже интересно. Сколько подробностей, сколько рассуждений! А про историю - наверное, ты права.
полная версия страницы