Форум » Виконт де Бражелон » L'hiver a Londres » Ответить
L'hiver a Londres
Madame de Guiche: Фандом: ВдБ Жанр: ООС Статус: завершен Размер: миди Рауль спал, а Атос и Гримо сидели в гостиной и пили, не считая бутылок. Атос заставлял Гримо, как и каждый вечер, вновь и вновь рассказывать, как лекари совершили свое чудо: метался. Не знали, как. Я знал, что арабы пьют, если так. На этом месте Гримо из скромности замолкал, и Атос говорил за него: И тогда ты присоветовал им. - Раздобыл. Затих. Зажило. Атос клал свою руку на руку Гримо. Гримо умалчивал о цветистых видениях, которые он терпеливо выслушивал, сидя у кровати Рауля в палатке и стараясь не вслушиваться в слова, - Атоса это могло встревожить. Но, на взляд Гримо, лучше был этот дурман, чем опасная склонность метаться в лихорадке, когда была предписана полнейшая неподвижность. В конце концов, они с Атосом воевали вместе, он поймет, что иногда стоит пойти на крайнюю меру, так что он свой долг перед хозяином выполнил. В те дни они не помнили, что случился неурожай, что браконьеры, осознав, что старому графу не хватает сил в одиночку следить за управлением поместьем, промышляли в лесах на свое усмотрение, и что было совершенно непонятно, чем займется Рауль, придя в себя через некоторое время. Последний вопрос возвращался к Атосу во всей своей остроте по утрам, когда столовая наполнялась странным запахом приготовленного Гримо кофе и появлялся Рауль, но без своей всегдашней улыбки. Он ничего не ел, - Атос помнил и свою нелюбовь к завтракам в былое время, - пил кофе из диковинного золоченого сосуда и потом уходил в библиотеку или в оранжерею. В ненастную погоду он был особо молчалив, и Гримо говорил коротко: раны. Атос это знал, но понял, что уже успел забыть, как ноют свежие швы. Днем Атос и Гримо пытались вникнуть в счета и долги, что, конечно, не представляло для Рауля никакого интереса. Чуть живее он откликался на предложение проехаться верхом по владениям. Пойманный однажды браконьер и спокойно наведенное на него дуло пистолета Рауля несколько умерило лиричность этих прогулок. Атос, пользуясь своей властью, отпустил несчастного, рухнувшего на колени в ожидании выстрела, а Рауль, пожав плечами, унесся галопом в сторону замка. Он говорил едва ли больше Гримо, это Атос заметил спустя неделю, когда золотое чувство бесконечного счастья, охватившее его, начало постепенно стираться. Рауль явно дурно спал, тем более, что по вечерам имел обыкновение курить какую-то гадость в своей комнате, постепенно заполняя дымом весь этаж. У Гримо от этого запаха начинали слезиться глаза, но он стойко терпел эту муку, объяснив хозяину: успокаивает. Однажды граф зашел в комнату, наполненную клубами дыма, и заметил, что глаза у Рауля стали совершенно черные. Тот, как ни странно, почувствовал взгляд отца и ответил ему, усмехнувшись, но не повернув головы, - как у арабов. С тех пор дверь в его комнату всегда была заперта по вечерам. И, что самое пугающее, он явно отсутствовал, находясь дома. Это Атос выяснил, обратив как-то его внимание на октябрьское небо тихой безветренной ночью. - Звезды? Здесь они слишком бледные. Атос помнил, что и ему, когда он вышел в отставку, звезды в Блуа, если, конечно, он замечал их вообще, казались куда более бледными, чем те, на которые он мог смотреть сколько угодно, сидя с друзьями у костра в лагере. С друзьями. А потом остались только их редкие письма. Надо посоветоваться с Гримо, решил Атос, ведь в самом деле Рауль не получает никаких писем, ни от кого. Гримо сдвинул брови: граф де Гиш? Слышал, когда он бредил. Не сделал чего-то, не может простить. Атос провел несколько дней в размышлениях о том, не стоит ли, вопреки своим принципам, вмешаться в чужую историю, тем более, это была не совсем чужая история. Кто знает, может быть, если он напишет графу, появление этого славного малого или хотя бы весть от него выведет Рауля из оцепенения. Если они помирятся. Но как это устроить. Что устраивать что-либо бесполезно, Атос понял в тот вечер, когда заехавшие к нему соседи неизбежно коснулись столичных сплетен и упомянули имя молодого графа. Маршал добился своего: граф, наконец, соизволил жениться и уехал к себе на юг. Атос очень осторожно и очень непринужденно скользнул взлядом по лицу Рауля, а тот очень осторожно и очень непринужденно отвернулся, чтобы посмотреть в окно. Утром Оливен развел руками: что прикажете делать с цветами? Гримо в недоумении поднялся в комнату Рауля и увидел, что у всех цветов, которые они с Оливеном так заботливо расставляли по всей комнате (последние осенние, частью уже из оранжереи), были сломаны стебли так, что все бутоны в беспорядке лежали около ваз и на полу. Следуя заведенному правилу, Гримо обратился к Атосу с тем же вопросом, что и Оливен к нему, хотя знал ответ: поставьте новые. Новые остались нетронутыми. Приближалась зима, но в установившемся укладе жизни ничего не менялось. Рауль все так же молчал, лежал весь день с книгой на диване в библиотеке и запирался у себя по вечерам. Постепенно запасы кофе у него иссякли, и тогда он просто высиживал завтрак вместе с Атосом, не притрагиваясь к еде. Запасы же курительного зелья казались неистощимыми. Атос помнил, как любовно пекся о своем погребе, когда поселился в Бражелоне: остальное его мало интересовало. Если бы хоть кто-нибудь вызвал Рауля своим письмом - на что? Он не пускается в авантюры, как в свое время Атос, ему некого спасать. Снег всегда напоминал Атосу об Англии и той неприветливой зиме, когда он сбежал от младенческого плача и неизбежности отцовской ответственности. Вот если бы Раулю было куда поехать. Тот теперь даже гулял неохотно, сетуя на непереносимый холод. Избавление пришло все же из Англии. Герцог, прознав о возвращении экспедиции, решил написать наугад в Бражелон. В письме он выражал искреннюю радость за успех Бофора, а пуще всего за благополучное возвращение виконта, которому слал сердечные приветы и приглашение, буде возникнет желание, навестить его в Лондоне. Передав письмо Раулю, Атос замер в ожидании ответа. Ответ последовал через неделю. Правда, еще до ответа взволнованный Оливен осмелился вбежать в кабинет Атоса, чтобы доложить: господин виконт велел привести его костюмы в порядок и отыскать его французский, а не арабский парфюм. Атос поблагодарил Оливена благосклонной улыбкой. Когда он в свое время вынужден сделать выбор между полудеревенщиной Блезуа и этим малым, он все же не ошибся, - сметлив, хоть и с ленцой, но почти того же возраста, что и Рауль, и явно знает толк в радостях жизни, стало быть, сможет быть помощником своему господину не только в бою. Готовь и ты свои пожитки, сказал Атос, впервые за долгое время улыбнувшись про себя. Он-то в возрасте Рауля не обращал никакого внимания на то, есть ли у него парфюм или нет. Рауль уехал после нового года, зябко кутаясь в самый теплый плащ, нашедшийся среди вещей Атоса. В последний момент, отметил Оливен, он велел взять свой синий костюм. Чертов кальян он оставил дома.
Кэтти: Madame de Guiche , приехать в чужую страну, нарваться на две дуэли одна за одной, вроде как сражаясь за женщину, которая знать об этом не знает, ведать не ведает. Все это может прказаться попыткой закончить то, что не удалось в Джиджелли из за преданности Гримо, искусства арабских врачей, и гашиша в кальяне?
Madame de Guiche: Кэтти я думаю, это продолжение бунта и желание быть самим собой. Теперь уже ничего не страшно.
Madame de Guiche: Герцог, в отличие от графа, сохранял спокойствие и велел послать за своим лекарем, а если того не найдут, то и за королевским. - Я возражаю, - нахмурился граф, - королевский лекарь тут совсем ни к чему. - Не беспокойтесь, он лечил еще моего отца. - Никого не надо, - я не умер от пуль и не собираюсь умереть от какого-то удара шпагой, - сказал Рауль, очнувшись в карете на плече у графа, - сейчас приедем – и вы сами меня осмотрите. - Знаете, господа, когда меня мучит бессонница, я по совету моего лекаря принимаю некое средство, после которого засыпаю мгновенно, разве что потом никак не могу проснуться. Поэтому я им не злоупотребляю, и у меня его еще много… - сказал герцог. - Оно помогает от бессонницы и от упрямства, насколько я понял? – голос графа звучал ласково и убедительно. - Да, вероятно, у него есть и это чудесное свойство, - кивнул герцог. - Я не буду ничего принимать, - заявил Рауль, - я уже достаточно бредил однажды. - Но ведь вы выпьете вина, как только мы приедем? - Значит, и вина не выпью. Вечером я должен быть у леди Грэфтон. - Вы получили приглашение? Мы ответим за вас, и она поймет, - постановил герцог. - Я должен явиться сам. - Так она вас пригласила? - Нет. - Мы можем привезти ее к вам, - не унимался герцог, - если вам так необходимо ее видеть сегодня. - Герцог, прошу, никакой экстравагантности, - взмолился Рауль, - я не нарушаю традиций. - Ах вот оно что… - улыбнулся герцог и даже подмигнул графу. – В таком случае дайте мне слово не упрямствовать и выполнять все мои указания. - Даю. Только обещайте, что ни напрямую, ни обманом не подсунете мне ваше средство, - Рауль устало закрыл глаза. Прибывший лекарь, осмотрев рану, озабоченно цокнул языком, а граф и герцог чертыхнулись еще раньше, когда разрезали намокшую от крови рубашку Рауля и увидели его прежние раны. - Проклятье, они же изрешетили тебя! – воскликнул граф. - Но, как видишь… - улыбнулся Рауль. – Поэтому мне уже ничто не страшно. - Сейчас я буду зашивать рану, господа, - объявил лекарь , - милорд, велите принести мое средство. - Это невозможно, - ответил герцог, - оно у меня закончилось. - Может быть, хоть немного осталось? – с тревогой спросил граф, глядя на приготовления лекаря. - Ни капли, - сказал Рауль, - ведь герцог мне сам признался. - Ну-с, я готов, - сказал лекарь. – Если средство закончилось, то вы, господа, можете мне помочь и подержать его? Друзья переглянулись и обратились с немым вопросом к Раулю. Тот с улыбкой покачал головой, а потом здоровой рукой послал им воздушный поцелуй и указал на дверь. - Пойдемте в столовую, - предложил герцог, - там он нас не услышит. – Граф благодарно кивнул: там мы не услышим его. - Его бесполезно убеждать, - говорил он, борясь со стейком. - Я это уже понял. Хотите, отошлю дожарить? – герцог не без сострадания смотрел на его кислую мину. - Я знакомлюсь с английским вкусом, не мешайте мне. Вскоре появился лекарь с крайне раздосадованным видом: - Ваше средство, милорд, закончилось очень не вовремя. Он опять без сознания. Рана тяжелая и может причинять изрядные неудобства, но вы будете благоразумны и не дадите ему вставать раньше, чем через неделю. Когда очнется, покормите его как следует – и пусть спит. - Слушаюсь, - улыбнулся герцог. Через час Оливен забегал с горячей водой и синим камзолом, и герцог только пожал плечами. - Мы поедем за ним следом, - постановил он, - он возьмет мою карету, а мы верхом. - Согласен. Вскоре Рауль появился в столовой, а за ним Оливен с нетронутым обедом своего хозяина на подносе. - Ты даже порозовел, - солгал граф. - Да, держитесь молодцом, - подтвердил герцог. – Но не вздумайте ехать верхом. - Я могу править левой. - Я запрещаю вам. Я уже распорядился насчет кареты, она будет готова с минуты на минуту. - Сядь, успокойся и выпей с нами, - предложил граф. Рауль, подойдя к столу, щипнул винограда с блюда и, словно заклиная себя, сказал: - Я поеду, и там решится, жить ли мне. Слуга доложил, что карета готова. Рауль сделал графу знак рукой, которым они приветствовали друг друга перед битвой, граф ответил ему тем же. - И не поел, - спокойно заметил герцог, когда Рауль вышел. - Она не откажет, - убежденно сказал граф. - Вы плохо ее знаете. - А вы знаете ее лучше? - Определенно, - холодно ответил герцог. – Эта дама наделена редкими качествами. - Мой друг, несомненно, тоже, - с гордостью заявил граф. - Наш друг, - поправил его герцог. - Велите уже седлать, - сказал граф с нетерпением. – Иначе он вернется раньше, чем мы выедем. - Я бы не питал таких надежд, - вздохнул герцог. – Если дело пойдет, он задержится у нее. А если не пойдет – хорошо, что мы не употребили мое средство понапрасну. - Не сглазьте! – воскликнул граф. – Или вы знаете о нем больше, чем я, или вы несносны в своем скептицизме. - Боюсь, что вы правы оба раза, - герцог не мог удержаться от улыбки, зная, как она может рассердить графа. Горничная Мэри доблестно охраняла подступы к комнате своей госпожи, пока не сдалась под натиском двух столь важных господ. - Иди, красотка, мы подежурим у дверей. - Но, господа, туда нельзя входить! - Мы знаем, знаем. Расположившись в прихожей, герцог и граф предались мучительному ожиданию. Сорок минут, а сколько еще досталось на его долю по прибытии? Если учесть, что лекарь запретил вставать. Если учесть, что он ничего не ел. Если учесть, что он не простит себе, если обнаружит свою слабость перед дамой. - Герцог, не кажется ли вам, что сцены из комедий, которые нам играют, подчас не столь уж неправдоподобны? – спросил граф, устав стоять под дверью. - Что вы имеете в виду? - с раздражением спросил герцог. - Что я сейчас загляну в замочную скважину и выясню, долго ли нам еще ждать. - Только не это, - герцог утомленно откинулся на спинку стула. - Однако как иначе мы сможем понять, как продвигается дело? - Подождем еще десять минут. - Она не откажет. - А что он там делает так долго? - Но вы же не позволяете мне взглянуть! - Я волнуюсь не меньше вашего, граф. - Это видно по вашему безучастному виду, - фыркнул граф. – Вы посеяли сомнения, а теперь выжидаете конец. - Виконт так же дорог мне, как и вам, - спокойно заметил герцог. - Это не может быть правдой. Я пройду пешком от Бидаша до Тарба и пожертвую самую большую свечу из всех возможных, если она согласится. - А я договорюсь с настоятелем собора Св. Павла, чтобы он обвенчал ее с католиком. - Бэкингем, я бывал во многих щекотливых ситуациях, - сказал граф, покосившись на герцога, - и никогда не досадовал на тех, кто спасал меня или даму. И да простит меня Рауль, я немедленно загляну. - Да простит меня Мэри, заглядывайте. - Боже милостивый, они, похоже, репетируют сцену перед алтарем… - пробормотал граф со странной улыбкой. - Как это понимать? - герцог поднялся со своего стула. - Смотрите сами. Герцог несколько поколебался, но потом все же склонился над замочной скважиной.
Madame de Guiche: Дамы, смотрите, какой Бэк
stella: Какими глазастыми были предки у знати. (вздыхаю).
Кэтти: Madame de Guiche , уже видела этот портрет. Он был прекрасен в молодости и страшен в старости. Я только плохо понимаю, неужели Рауль за время своей болезни и выздоровления так переоценил все свои жизненные ценности, что позабыл Луизу и на полном скаку влюбился в Мэри? Ведь мы обычно редко любим и ценим тех , кто влюбляется в нас безответно, а именно так и есть в Каноне.Так было у Луизы в отношении Рауля, так было у Рауля в отношении Мэри. Ведь по Канону, вернувшись во Францию он ни разу даже не вспомнил о Мэри, о том, что в Англии его жднт любящая и верная леди.
Орхидея: Рауль - такой же упертый мазохист, как его батюшка.
Madame de Guiche: Кэтти я думала над этим вопросом. Но любовь к Луизе умерла у арабов, об этом будет отрывок. А потом он понемногу начал хотеть жить. И даже начал ревновать Мэри, из-за чего и случились обе дуэли.
Madame de Guiche: Орхидея вы думаете? Просто он хотел сохранить ясность сознания, надеясь увидеть Мэри.
Теххи: Madame de Guiche, вот как. Благодарю. Новинка сезона - вот уж действительно) И - я дерусь потому, что надо же как-то выжить - очаровательно.
Madame de Guiche: Герцог несколько поколебался, но потом все же склонился над замочной скважиной. - Когда он брал виноград со стола, какой рукой он это делал? - спросил он вдруг. - Эмм. Правой, потому что он наклонился прямо передо мной и я помню его рукав, - ответил граф. – Но почему вы это спрашиваете? - Сейчас он не может ей двигать, насколько я успел рассмотреть, а два часа назад еще мог. Оба переглянулись и поняли друг друга. Дверь открылась, и оба незваных посетителя разместились лицом к стене. Мэри вздрогнула и встала с колен. - Мы никогда не вторглись бы без доклада, но виконта требует его величество. Это срочно. - твердым голосом проговорил герцог. - Я готов, - глухо ответил Рауль, поднимаясь. – И, господа, позвольте представить, перед вами - будущая хозяйка Бражелона. Боль, бесконечная боль, - опять шьют и опять не проснуться. Когда его подстрелили? Это Гримо держит его за левую руку? Кто разрешил вставать?-сердито спросил голос справа. Пусть ответит Гримо. Гримо ужасный болтун. Слева раздался странный звук, как будто кто-то сдержал усмешку. Вероятно, это Бофор, опять насладившийся кальяном. Мой Вергилий, - эти слова, помнится, вызывали у того странную улыбку. Очевидно, ему что-то послышалось в этом имени, и, как всегда, не то. Я где-то его слышал однажды, признался Бофор, и тогда улыбнулся сам Рауль, - насколько он мог улыбаться среди зноя, под бирюзовым небом днем и черным ночью. Круги все сужались, и Вергилий уже несколько раз терялся по пути: впервые – когда они вместе закурили то, что им принесли, и тогда обнаружилось, что у моря есть еще одно дно, а за ним еще и еще, и выныривать не хотелось. Но потом его снова взяли за руку и повели: черные глаза, идите за ней, сказал Вергилий, теряясь опять, - персидские сады устроены по подобию рая. Вода, молоко, вино и мед. Решительный парадиз, говорил Бофор, давайте руку. Ну же, я не знал, что вы такой щекотливый. Щепетильный, поправил его Рауль блеклым голосом, словно речь шла не о нем самом: истинное несчастье не владеть собственным языком. И за что-то наказание ему самому - слушать это косноязычие. Эти лучшие, пожал плечами Бофор, участь их определена, это не наши печали. Позвольте себе почувствовать себя королем. Черное солнце. Бофор, будь проклят твой язык. Что ж, ему теперь жить в этом, так не все ли равно. Жаль, графа нет рядом – ему бы понравилось вот так медленно погибать, сдавшись на милость узких рук, украшенных золотом. Граф, почему ты оставил меня? Я здесь, ответил тот где-то рядом. Конечно, он здесь, он всегда с ним, это его он искал в строю, обернувшись, когда лошадь понесла. Это граф шел с ним вверх по холму. В тебя тоже стреляли, как ты выжил, это же так больно. Ах да, забыл одну маленькую деталь: тебя любили. Граф, я убит? На этот раз нет, уверенно ответил тот. Почему ты не рядом? Я здесь, но ты меня не слышишь. Я все прекрасно слышу, но не могу ответить, потому что я сплю и, вместо того, чтобы проснуться, брожу по анфиладе снов, как по дому, когда он мне снится. Сколько раз ему виделось, что он ищет отца, переходя из библиотеки в гостиную, потом в столовую, уже показывался сад, и тут он всегда просыпался. И вот сейчас опять – библиотека, поклон мэтру. Haben Sie den Grafen gesehen? Der wird wohl im Garten sein. Na also, in den Garten. Der Nebel ist vorbei, mein Junge. Это он о чем и откуда ему известны эти слова? Ах да, он же сам похвалил меня за этот перевод. Der Nebel ist vorbei. Это он о чем? Спросил новый голос, который он слышал однажды в неком саду. Розы, розы, белые лепестки на дорожках, пусть отец велит посадить побольше белых, английские садовники столь искусны. Под розой было сказано что-то очень важное, и, если сказать это снова, он проснется. Да, всего одно слово, и в нем вся истина, и он его знает. Если только вспомнить это слово. Имя. Мэри. Рауль открыл глаза и с удивлением обнаружил около себя графа и герцога с крайне встревоженными лицами. -Это возмутительно, - пробормотал лекарь. – Вы пришли в себя в самый неподходящий момент. На вас не действует даже мое средство. - Виноват, - улыбнулся Рауль. - Извольте выпить еще и заснуть. Я не закончил. Его величество не поверит мне. На моих руках еще никто не умирал. Я дорожу своим именем. - Он не умрет, даю вам честное слово, - сказал граф. – Ваше имя не пострадает. Так вот оно, это слово. И имя. Мэри. Убить меня можешь только ты, думал Рауль, медленно поднимаясь по ступенькам, ведшим к ней. Белый мрамор, ковер, но их много, слишком. И пусть она будет в своем красном платье, как тогда, когда она склонилась над его плечом и он почувствовал едва уловимый запах ванили и корицы, круживший голову. Мисс Мэри заканчивает свой туалет, доложила горничная. Она куда-то собралась? Как некстати я тут, и у меня так мало времени: лекарь неспроста не велел вставать. К счастью, в особняке весьма прохладно, это разгоняет черные точки перед глазами. Она была в красном, но то, что он принял за добрый знак, не спешило сыграть в его пользу: она плакала, стоя рядом, и молчала. Ад – это когда приходится ждать ответа и никогда не получить его. В аду не дают ответов, подумал он, отметив, что черных точек все больше с каждой минутой, и, если она сейчас же не даст ответ, не спасет и то, что он стоит на одном колене. Пусть она произнесет приговор, но поскорее. Он хотел было сказать это вслух, но удержался: он не нуждается в жалости. Пусть на ее решение ничто не повлияет, а он примет его, как в юности принимал приказы принца и волю отца.
Кэтти: Madame de Guiche , согласна с предыдущим комментом. У Вас действительно получается Новинка Сезона.
Орхидея: Madame de Guiche пишет: Орхидея вы думаете? Просто он хотел сохранить ясность сознания, надеясь увидеть Мэри. Это да.) Только у Атоса тоже был мотив, когда он явился к де Тревилю с проколотым плечом, что упрямства и пренебрежения к своему здоровью никак не отменяет, а только подчеркивает.
Madame de Guiche: Похоже, лекарь ушел, - по крайней мере, он перестал причинять эту немыслимую боль, от которой мутился рассудок. Теперь будет болеть, но это будет благая боль, знаменующая выздоровление. Он не поверил своим глазам, когда Мэри опустилась рядом с ним на колени. Как вы могли подумать, что я откажу вам. По-французски, улыбнулся он, потому что точки перед глазами все сгущались. Прошу вас, скажите это по-французски. Он успел отметить, что перестает понимать ее, - слова ускользали, звуча сами по себе и не желая складываться во фразы. Она никогда никого. Она всегда. Как он мог подумать. Думать уже невозможно: ваниль и корица, какие соленые слезы, как восхитительно она раскраснелась, держать ее левой рукой, мед и вино, и будь проклята эта дверь разбудившая его в такой момент. Граф и герцог одновременно спустились в гостиную около полудня. Раз их никто не разбудил, рассудили они, значит, Рауль все еще спит, и это хороший знак. - Я чувствую себя совершенно разбитым, - признался граф, позевывая. - Я, как ни странно, тоже, - подтвердил герцог. – Как будто это я дрался утром на дуэли, а вечером сватался. - Нам надо взглянуть, как он там, - предложил граф, и оба, неслышно ступая, прошли в комнату Рауля. Тот крепко спал и не пошевелился, когда дверь все же предательски скрипнула. - Завтракать, - постановил герцог. – Эта ночь далась нам нелегко. Едва они уселись за стол, как слуга доложил о приходе леди Грэфтон. Не успели они переглянуться, чтобы выработать единую стратегию, как в столовую влетела Мэри с крайне взволнованным видом: - Господа, что случилось? Его вчера вызывал король, а сегодня он не приехал ко мне, как обещал. - Мэри, давайте сядем, позавтракайте с нами, - сказал герцог со спокойной улыбкой. - Вы завтракаете в полдень? - удивилась Мэри. - Мы только встали, - признался граф, - у нас была веселая ночь. Мэри подняла бровь, пытаясь понять, что граф имел в виду. - Виконт был с вами? - осторожно спросила она после некоторого размышления. - Скорее, это мы были с ним, - улыбнулся герцог. - Господа, что означают эти слова? Мне известно, что его вчера вечером вызывал к себе король. А после этого… - Позволю себе перебить вас, дорогая, - сказал герцог, - ради благополучия двух очень дорогих нам людей мы с графом пошли на обман. Граф кивнул: - Что поделаешь. Простите нас. - Я ничего не понимаю! - воскликнула Мэри. - Вчера утром он был ранен на дуэли, - как можно спокойнее сказал герцог. – Мы не могли его удержать от визита к вам. - Я ничего не заметила, - прошептала Мэри. Граф изобразил лицом пантомиму «знай наших». - Между тем, поскольку ему было запрещено вставать с постели, а он все же не послушал врача, мы сочли себя вправе побеспокоиться о нем и поехали за ним вслед. - Где он сейчас? - Мэри вскочила со своего места. - Не волнуйтесь так, с ним уже все хорошо. Он спит у себя наверху, и будить его не следует. Будь проклята эта дверь, разбудившая его в такой момент. - Рауль, проснись, - граф в радостном волнении потряс его за здоровое плечо. – К тебе Мэри. Времени у тебя мало, мы уже добрый час занимаем ее разговорами, но она непременно хочет видеть тебя, и я решил, что ты предпочтешь показаться ей в бодрствующем состоянии, хоть ты и спишь как ангел. - Я не совсем понял тебя, - признался Рауль. – Мэри здесь? - Естественно. Она подняла на ноги весь дом и через пять минут войдет сюда. - Но это невозможно, я не готов. - Поправим подушку – и вуаля. - Я не принимаю дам, находясь в горизонтальном положении! – Рауль начал просыпаться. - Велика беда, это твоя невеста. - Но я в таком виде! - Уверяю тебя, дамы это охотно прощают. - Прошу тебя, помоги мне встать и одеться. - Ты с ума сошел? Ты несносен, мы не спали всю ночь, врач обрушил все проклятья на наши головы, и это при том, что душка герцог все же подсыпал тебе своего средства. - Я небрит, - размеренно сказал Рауль, придавая своим словам должный трагизм. - Это тебя не уродует. - Видишь ли, - улыбнулся Рауль, - смею надеяться, это было бы не слишком приятно для Мэри. - Ну хорошо. Я позову Оливена и постараюсь еще занять Мэри, а ты постарайся не слишком долго любоваться собой в зеркале. - Это в моих интересах: чем дольше ты с ней пробудешь… - Неблагодарный. Я совершаю чудеса самоотречения, когда дело касается нравящихся тебе дам, - сказал граф, приложив палец к носу. Он повернулся было, чтобы уйти, но вдруг едва не потерял равновесие, получив в спину изрядный удар подушкой.
Камила де Буа-Тресси: Эта подушка в конце просто очаровательна!
Орхидея: Солидарна с Камилой де Буа-Тресси. Рауль такой живой, почти как в свои пятнадцать! И совсем не кажется правильным занудой.)
Теххи: А вот абзац про Вергилия стоит сотни фанфиков. Чёрное солнце. Узкие руки. Белые розы. И сказанное под розой уже почти ни для кого не секрет. Прекрасно, просто прекрасно.
Madame de Guiche: Мэри ворвалась в комнату с той же радостной поспешностью, что и граф. - Прошу вас, виконт, лежите, - вы так напугали меня! Герцог все объяснил мне. И вы, несмотря ни на что, пришли вчера ко мне! - Прошу вас, не плачьте, Мэри. Все уже позади. - Вот почему вы не могли встать. - Пощадите. - А я была занята только своими переживаниями и решила, что причина вашей бледности в вашем волнении. - Все так и было. Мэри, осторожно сев на край кровати, легко коснулась его левого плеча, с ужасом ощутив сквозь тонкую ткань изрядный шрам. - И я не заметила, что вы могли держать меня только левой рукой. - Зато заметите это сейчас. - И она тоже была ранена. - Это было давно. Проклятый Оливен, положивший подушку так низко, он почти лежит, а возиться и пытаться устроиться повыше уже поздно. Прелестный шелестящий английский, майское древо, о котором рассказывал отец, а эта девушка, самая красивая, – моя. Теперь он понимал ее очень хорошо, слишком хорошо: она могла бы и пощадить его, рассказывая о том, как два года назад она навсегда... Мэри. Его синие глаза. Мэри, остановитесь. И вчера – такие синие. Это всего лишь мой синий камзол. Ах, так вы знали, как он вам к лицу? Мэри, если и я буду так же откровенен, вам придется краснеть. Попробуйте, улыбнулась она, и тут он понял, что конь его споткнулся. Попозже, прошептал он, любуясь ее улыбкой. Позже был скромный обед у его постели с участием герцога и графа. Теперь он мог сидеть и даже поцеловать Мэри в честь помолвки, но чего это стоило теперь, в семейном кругу, как выразился герцог. Потом тот увез ее, немилосердный, не подумав даже о том, что после обеда они могли бы захотеть остаться наедине. Полдня с графом, это невыносимо долго. Они знают друг друга сто лет, сейчас граф сядет в кресло и начнет разглядывать свои ногти, а потом начнет бродить по комнате в поисках книги. - Я потерял голову, - сказал Рауль. - Со всеми случается, - ответил граф с умудренным видом, придирчиво уставившись на свои ногти. – И, черт возьми, я несказанно рад твоим словам, - добавил он, вставая. – Мэри заслуживает большего, чем служить тебе просто утешением. - Как только я поправлюсь, - пообещал Рауль, - я вызову тебя, и ты ответишь за свои слова. - Вызов принят, - согласился граф, найдя подходящую книгу. Насущная необходимость и условие моего существования, думал Рауль, пролежав в постели все серое утро следующего дня. Мэри не приехала, - она и не обещала приехать, но оставалась еще надежда на вечер. Обед состоялся опять у его постели и внес некоторое разнообразие неожиданным событием: графу принесли письмо. - Странно, - сказал герцог, - кто может писать вам на мой адрес? Записки, надо полагать, находят ваши карманы не столь обыденным путем. - Только тот, кому я сам его дал, - пробормотал граф, схватив письмо с подноса. Герцог перевел взгляд на Рауля, тот только пожал плечами. – Вы не будете возражать, подумал я, если мне напишет моя собственная жена. - Безусловно, не буду. Определенно. - Я вынужден удалиться, господа, - сказал граф, пробежав глазами первые строки письма. – Мне надо сосредоточиться. - Нынче очень сыро, - заметил герцог, оставшись с Раулем вдвоем. Очень сыро, герцог, и от этого ноет все, вы, верно, и сами знаете. - В феврале всегда промозгло, - добавил тот задумчиво. - Рано утром был туман, - ответил Рауль. – Я посмотрел во двор и едва мог разглядеть лестницу. Напрасно я это сказал, сейчас он поймет, что я вставал, но лежать… Боже мой, что это? - Балет, господа, герцог, вставайте, а больным лежать, - провозгласил граф, ворвавшись в комнату. – Да что с вами, - удивился герцог, - что вы, право, скачете словно укушенный? - Фи, герцог, фи, что за сравнения? - не унимался граф. - Я правильно понимаю, что граф выражает радость? - спросил герцог Рауля. - Думаю, вы не ошибаетесь, - граф, да что с тобой? - Тогда, если вы, неповоротливый медведь, не желаете танцевать, наливайте вина – и выпьем. Раулю тоже налейте, да побольше. Итак, господа, выпьем за надежду армии, наследника славного маршала, красавца и любимца фортуны! - Ваше здоровье, - сказал герцог, осторожно улыбнувшись. - Бэкингем, душка, мы пьем за моего сына, который родился неделю назад. Рауль и герцог уставились на графа, а тот подмигнул им и выпил свой бокал до дна. - Однако, – только и сказал герцог, с видимым удовольствием принявшись за вино. - Благослови тебя бог, - прошептал Рауль. – И у тебя хватило терпения ничего не рассказать нам? - Хватило, как видите. Ведь если бы это оказался не мальчик, а, скажем, совсем не мальчик… Я бы тогда не стал спешить на своем месте, - признался граф. - Тебе вино в голову ударило, - Рауль рассмеялся, сверкнув глазами. – Считай, что тебя никто не слышал. Но ты ведь вернешься к моей свадьбе? - Да я вовсе и не уеду. Мне здесь чертовски хорошо, мне никогда не было так хорошо. - Это херес, я полагаю, - сказал герцог. – Вас разобрало на радостях. - Напротив, меня ничто не берет, - налейте еще. В сумерках, когда затянувшийся обед закончился и герцог, погасив свечи, увел, наконец, графа, наступила тишина и вместе с ней непривычное голодное ожидание. Счастливый граф. У меня тоже будет сын, и он не повторит моих ошибок. Закрыть глаза и представлять себе темные балки на потолке его комнаты, той же самой, которая была моей детской. У меня будет сын, и я буду бессмертен. Он никогда не причинит мне боли, потому что, если бы он знал, как я буду уязвим, он бы никогда… Последний раз это было давно, очень давно, кажется, в лагере, когда расстреливали испанца, - он прощал мне взглядом то, что я знал, что он оставляет свою семью. Хорошо, что было темно, никто не видел моих слез, даже граф, потому что мы избегали смотреть друг на друга. Больше никаких поручений, маршал? - спрашивал он, все медля уходить. Сколько я отдал бы за возможность служить рядом с отцом, но вот хотел бы этого он? Его глаза, впервые увидевшие мои шрамы, его сердце, узнавшее мои черные паруса. Только сыновья настолько предаются своей печали, что забывают сменить паруса, выйдя из лабиринта, только сыновья позволяют отпустить себя. Отец мой, отец, почему ты отпустил меня и оставил себя одного? Только сыновья возвращаются потом в дом отца своего и не видят, что он устоял лишь одним - его любовью. У меня будет сын, и он будет убивать меня раз за разом, а я буду принимать его снова и снова, ожидая его возвращения, падая со скалы, завидев на горизонте его корабль с черными парусами. Отец мой, почему ты так щедр ко мне? Когда ты простишь меня? Надо встать и запереть дверь на ключ, чтобы никто не вошел и не увидел. Или нет. Оливен. Поди сюда и слушай внимательно. Кюре? Да, мадам. Давно? Уже с полчаса. Почему кюре? Мой господин католик, мадам. Где герцог? Господин герцог отдыхает. Позовите его сюда. Нет, постойте, загляните в комнату. Мне не велели беспокоить. Позовите графа. Господин граф так радовался рождению сына, что… Отведите меня к герцогу. Нет, это ничего не даст. И он не спрашивал обо мне? Кто, мадам? Господин герцог – нет. Оливен, вы смеетесь надо мной? Никак нет, мадам. Послушайте, может быть, я разучилась говорить по-французски и вы плохо меня понимаете? Ваш господин спрашивал обо мне? Нет, мадам, он лежал тихо весь день, а потом попросил найти кюре. Выходивший из комнаты сухопарый кюре почтенного возраста с удивлением обнаружил за дверями смертельно бледную даму с темными глазами, но успел оценить обстановку и шепнуть ей на латыни: - Кончено.
stella: Madame de Guiche , вот последние строки, про прощение отца и все, что с этим связано и написано: какая это правда! Наши дети: мы даем им жизнь, о которой они не просят, а потом они медленно убивают нас за это. Медленно и верно, не ведая. что творят. Это закольцованная история.
Madame de Guiche: stella отец его еще появится на сцене.
полная версия страницы