Форум » Милый Рене » Самая последняя встреча » Ответить
Самая последняя встреча
Nika: Господа, я не знаю как вы, а я лично устала от фанфиков, где Арамис умирает в кресле от разрыва сердца, при этом разговаривая с друзьями. Конечно, есть несколько совершенно прекрасных вещей, но... У меня появилась своя версия. Как говорится, ежели что, принимаются помидоры, тапки и прочие мягкие предметы.
Ответов - 6
Nika: Автор: Nika Фандом:А. Дюма, Десять лет спустя Пейринг: Арамис, Илларио, Планше, Гримо Стиль: Лирика Статус: неоконченно Последние лучи заходящего солнца осветили величественное, хоть и в морщинах, лицо глубокого старика, неподвижно сидевшего в бархатном кресле. Очевидно, старик сидел неподвижно уже долгое время, поскольку пальце совершенно онемели и при первом движении молитвенник, который он держал в руках открытым на одной и той же странице в течении нескольких часов, упал на пол. Старик вздрогнул и словно проснулся. Солнечный луч коснулся драгоценного камня на кольце, которое старик тут же повернул вниз, словно оно причиняло ему физическую боль. --Да-да,--прошептал он.—Именно так. Господь, видимо, хочет, чтобы я прожил еще и еще и если бы я был сильнее духом, я уже не говорю о физических болезнях, я бы покорился этому, но надо наконец признать, что я стал слабым и немощным стариком, а жить так дальше не имеет смысла. Просто поразительно, что я итак прожил столько времени, без них, со всеми болезнями, из которых, я уверен, если бы все было хорошо, одна бы точно должна была убить меня... это и есть кара божья—жить, когда больше не можешь, когда проснувшись с утра, ждешь вечера, чтобы уснуть, но и во сне нет покоя... да-да, я точно это решил и я точно это сделаю... В дверь постучали и тут же отворили, не дожидаясь ответа. В комнату вошел загорелый смуглый человек лет сорока и почтительно поклонившись спросил: --Монсеньер желает что-то сделать сегодня? --Ты опять подслушивал меня, Иларио?—совершенно спокойно спросил Арамис, ибо из всего его окружения один лишь Иларио имел право позволить себе подобные действия. --Вы же знаете, монсеньер, я привык угадывать ваши желания с полуслова,--пожал плечами испанский красавец. Рядом с ним Арамис ощущал себя еще более старым и немощным, если только это вобще было возможно. --Тогда вот что, Илларио, я отправляюсь в путешествие. --Позвольте сделать некоторое предположение, монсеньер, что вы сошли с ума... --Нисколько, Иларио, напротив, я никогда еще не мыслил так ясно. Не беспокойся, это поездка будет последней. --Еще бы, вы ее не выдержите. --Иларио, ты все еще слишком плохо меня знаешь, кстати, как ты думаешь, сколько мне уже лет? --Иногда мне кажется что такие люди, как вы, монсеньер, должны жить вечно,--уклончиво ответил Иларио, едва заметно улыбнувшись, чем тут же до боли напомнил гасконца. --Ну тогда вот что, господин хитрец, вот тут, в этом ларце, мое завещание и все указания в отношении ордена... вскрыть ларец после моей смерти. Иларио молча посмотрел на Арамиса, ожидая обьяснения. --Я еду во Францию, Иларио. У меня там есть последнее дело, и обратно я возвращаться не собираюсь. Я хочу умереть у себя дома. Теперь ты понял, почему я спрашивал тебя о моем возрасте? --Вам семьдесят лет, монсеньер,--машинально пробормотал Иларио. «Я сам не понимаю, как я до этого дожил»,--тут же подумал Арамис.—«Я должен был остаться там, на Бель Иле... не надо думать об этом, иначе я просто сойду с ума...» --А как же орден, монсеньер? --Я жил ради ордена десять лет, Илларио, теперь я хочу умереть ради себя. Все указания в ларце, как я сказал. --Монсеньер, а как же... «О господи, только не это. Он прекрасно знает, как я к нему отношусь. Боже мой, я только теперь до самого конца понял, что должен был пережить Атос, когда Рауль его покинул... А ведь он мне никто, в сущности...» --А как же я, монсеньер?—все-таки произнес тот. --Ты, Иларио? Кстати, я сам хотел тебя спросить—как ты? --Вы же знаете, монсеньер. Благодаря вашей заботе, я самый счастливый человек на свете. --Вот как? Так значит, тебе понравилась та девушка, с которой я тебя тогда познакомил? Это уже тоже было около пяти лет назад—огромный теперь для него срок времени... он уже и забыл об этом, а Иларио не очень распостранялся о своей личной жизни. Хотя, возможно, он что-то и говорил о женитьбе, но Арамис был настолько занят своей болью, что места для чужой радости уже просто не было... --Конечно, монсеньер, она прекрасна телом и душой, ведь вы же сами знаете. «Тело у тебя пока что еще на первом месте,»--усмехнулся про себя Арамис. Когда-то он и сам был таким. Когда-то, когда представить себя семидесятилетним было просто невозможно... --А потомство? --Да я ведь вам говорил. --Прости, я... --Неважно, у вас полно других забот. У нас мальчик и... --Мальчик—это прекрасно... а если девочка вырастет похожей на мать, то... --Нет, монсеньер, я хотел сказать, что пока что у нас только мальчик и мальчик... --А,--Арамис выдавил жалкое подобие улыбки.—Тогда надо еще и девочку. Вы еще молоды. --Мне уже почти сорок лет, монсеньер. --Не смеши меня, Иларио... Я в твоем возрасте... впрочем, это неважно... у вас еще будет много детей. Но мы заболтались, а тебе пора уложить мои вещи. --Вещи, монсеньер? «Вот хитрец, в самом деле,»--подумал Арамис.—«Действительно угадывает мои мысли, и получается у него это еще лучше, чем у Базена...» --Собери самое необходимое. Много времени на это не уйдет, я выеду завтра утром. --Я поеду с вами, монсеньер. --Зачем? Что со мной случиться—нападут в дороге, ограбят, отнимут кольцо? --Все может быть, монсеньер. --Не болтай ерунды. Если кому-то и понадобиться кольцо, он все равно с ним ничего не сделает. Приемника могу назначить только я, и я об этом уже распорядился. Останешься здесь и не вздумай следовать за мной. --Монсеньер... --Иларио! Ты немедленно дашь мне слово, что не будешь в тайне оберегать меня, как малое дитя. Знаю я твои выходки... --Монсеньер! --Слово дворянина, немедленно... Иларио вздохнул с таким видом, словно говорил: «Хорошо, но потом если что, пеняйте на себя» и отправился собирать вещи, которых и в самом деле было немного... продолжение следует
Nika: Прощание с преданным секретарем было на удивление недолгим. Иларио всего лишь попросил благословить детей—он почему-то был убежден, что после этого им в жизни во всем будет везти... Арамис не был в этом так уверен, однако отказать не посмел. Ребекка была еще прекраснее, чем пять лет назад, если это только вобще было возможно. Арамис невольно залюбовался ей—черт возьми, оказывается, его еще что-то может интересовать... даже женщина... действительно неожиданно... и улышал шепот Иларио: «Вы понимаете, монсеньер, о чем я говорю?» Арамис кивнул и отозвал его в соседнюю комнату. --Иларио, сделай одолжение, открой ларец, который ты принес. Иларио повиновался и едва не лишился чувств, узрев содержимое. --Что вы хотите, чтобы я с этим сделал, монсеньер? --Что хочешь,--пожал плечами Арамис.—На твое усмотрение. Это все принадлежит тебе, я просто хотел, чтобы ни ты, ни твои дети, ни дети твоих детей никогда не в чем не нуждались. Мне все это совершенно не нужно. --Монсеньер, у меня есть некоторое предположение, что вы сошли с ума... --Напротив... --Я этого не возьму. Я привык добывать деньги своим трудом и своими руками, и так же будут поступать мои дети и дети моих детей. Если бы я и желал чего-то, то только одного—чтобы вы остались... --Не все наши желания сбываются,--усмехнулся Арамис. Он понял, что уговаривать Иларио бесполезно и в любом случае тот совершенно прав. Он встал с рассветом, вспомнив мушкетерскую молодость, когда удивительно легко поднималось в шесть часов утра. Однако провозился с последними бумагами еще несколько часов, и теперь уже было девять ура. При мысли, что это было единственно верное решение и что довольно скоро он будет во Франции он даже на какое-то время забыл о своих недомоганиях. Иларио заметил, что он даже стал выглядеть бордее и моложе. В ответ Арамис еще раз строго потребовал повторить данное слово о том, что тот не будет следовать за ним по пятам до Франции. У самой кареты его окликнули. Он обернулся и сначала не понял, кто стоит перед ним. Немолодая женщина в черном мужском костюме, но в женской шляпе, подняла вуаль и тут же ее опустила. Мари. Никаких эмоций, только усталость. Ну что ей еще надо? Боже, как он устал... --Иди к черту, Мари,--произнес он, не глядя на нее.—Сделай одолжение, оставь меня в покое. --Ты куда-то собрался? Ты что, с ума сошел? Когда ты последний раз видел себя в зеркале? --А ты-то сама зачем нацепила этот маскарад? --Мне так удобней. Ты когда-нибудь пробовал каждый день справляться со всеми этими крючками и застежками? На какую-то долю секунды они вглянули друг на друга и тут же отвели глаза. Потому что оба вспомнили время, когда это было правдой... --Я тебя никуда не пущу,--не слишком твердым голосом произнесла она. «Господи, еще одна... Чтобы такого ей наговорить, чтобы она от меня отцепилась? И желательно, раз и навсегда...» Еще несколько лет назад он бы наговорил что-нибудь такого, даже не задумываясь, но теперь у него получилось только очень жалобное: --Не мешай мне, пожалуйста. Я все равно сделаю то, что мне надо. --Я тебя больше не увижу? --Думаю, что нет. Она помедлила, собираясь с мыслями и наконец протянула ему медальен с портретами. Тот самый, который он подарил ей пять лет назад... --Если ты его возьмешь, я буду знать, что ты меня простил. О господи. Ее все еще это волнует. И к тому же он прекрасно знал меру ее упрямству. Точнее, как раз именно оно было без меры. Поэтому он молча взял медальен. --Прощай, Мари. Храни тебя господь. Как бы там ни было, зла он на нее все-таки не держал. Даже когда узнал, что она предлагала письма Кольберу. Господи, когда это все было... --Прощай, Арамис. Это был последний ее удар, но он не удался, только потому, что он уже действительно был частично не здесь. И если бы он ответил, они бы стали предаваться воспоминаниям, и он бы возможно не уехал. По крайней мере, сегодня. Поэтому он молча хлопнул дверью кареты. Выражение лица у нее было все-таки несколько ошеломленное. Интересно, чего она еще от него ожидала? продолжение следует
Nika: Иларио оказался прав—на них все-таки напали. Самые обыкновенные бандиты, которым, наверняка, ничего не нужно было кроме банальных денег. Как раз именно денег у него с собой и не было, поэтому, когда карету окружили и остановили, он уже даже понадеялся, что уж сейчас-то его наверняка убьют раз и навсегда и все будет кончено. Обидно было только, что умрет он от руки негодяев, теперь, когда он был уже так недалеко от Блуа... «Черт бы вас побрал»,--устало подумал он, выбираясь из кареты. --Не помочь ли вам, монсеньер?—прозвучал хамский насмешливый голос, показавшийся ему знакомым. Д'Олива. Надо же, а именно ему он так верил. Все-таки он так и не научился до самого конца разбираться в людях... --Сколько тебе заплатили за предательство, Иуда? --Да уж побольше, чем двенадцать серебрянников, старая хитрая лисица,--мерзко ухмыльнулся д'Олива.—Отдавай перстень и уматывай обратно в Испанию. Подпишешь бумагу, что ничего этого не было, так и быть, повезет больше, чем Никелю... --Глупец,--пожал плечами Арамис.—Ты ничего не сделаешь с этим кольцом, буду я жив или мертв. --Это ты глупец. Возомнил себя папой? За тебя все уже давно было решено, дорешено и перерешено... ты у нас был просто пешкой... На секунду Арамис почувствовал желание вцепится ему в горло. В конце концов, их только двое. Одному пуля, другому кинжал. Да в молодости это вобще бы было смешно... беда только, что двигается он уже еле-еле... поэтому и не стали брать больше народу на такое «опасное» дело... чертовски расхотелось продать свою жизнь за какой-то кусок камня... --Зачем же вам тогда кольцо?—на всякий случай спросил он. --Кольцо освящено папой. Как будто он сам этого не знал. Нет, они не за святой реликвией помчались за ним следом—колько стоит денег, и не малых... --В таком случае оно уйдет со мной в могилу. --Думаешь так легко отделаться? Мы уйдем отсюда с кольцом, даже если для этого придется отрубить твою руку. Арамис пожал плечами и спокойно скрестил руки на груди. Испугать его уже ничем было нельзя, да и инквизиторы из них получались скорее нелепые. Тем не менее приятного было мало. «А если все-таки кинжальчиком, а?»--послышался откуда-то сверху голос Портоса. Черт, как не вовремя. В молодости в такой ситуации все бы уже были тут как тут, мерзавцы бы и пикнуть не успели. А тут только и могут, что давать непрактичные советы. «Послушайте, Портос, уж вы как никто другой должны знать, что мне уже все равно, что они со мной сейчас сделают...» «Нельзя сдаваться так сразу, Арамис,»--заворчал д'Артаньян.—«Из любой ситуации можно найти выход, только если ты не умер.» «Послушайте, вы, господин гасконский оптимист...» Выстрел прогремел откуда-то со стороны дороги, но тем не менее тот, кто сопровождал д'Оливу все-таки успел нанести удар и наступила темнота... --Сударь, очнитесь. Очнитесь, прошу вас, вас всего-навсего оглушили... Жив. Черт, какое невезение. Было бы действительно удобно умереть именно так. Но теперь уж ничего не поделаешь, надо двигаться дальше. --Благодарю вас, сударь, господь не забудет ваше благодеяние... что вы так на меня смотрите? --Ах, боже мой, господин Арамис, это вы, это в самом деле вы, мне это не показалось... неужели вы меня все еще не узнали? --Планше? Не может быть! Что ты здесь делаешь? --Господи боже мой, проезжал мимо... --Не может быть! --Честное слово! Я ехал к Гримо и тут заметил что-то неладное... --Вот как , я ведь тоже направлялся именно туда... ну словом, в Блуа... я ведь всегда говорил, что ты умница, Планше! --Благодарю вас, господин Арамис, только поднимитесь уже наконец с земли, а то еще простудитесь, а я себе этого не прощу... --Да-да, спасибо. Так что ты с ними сделал? --Я ведь неплохой стрелок, господин Арамис... они даже пикнуть не успели... --Собакам собачья смерть. Молодец, Планше. Так ты составишь мне компанию? Ты себе представить не можешь, как мне будет приятно твое общество... --Благодарю вас, господин Арамис, благодарю... --Только сделай одно одолжение... не называй меня больше так... --Как же мне вас называть? --Называй меня...—Он хотел сказать «монсеньер», но во время опомнился.—Впрочем, это в самом деле не важно. Называй меня как хочешь, хотя я предпочел бы просто «сударь». --Хорошо, сударь,--заулыбался Планше.—Тогда поедем, пока еще не наступила темнота...
Nika: Им удалось добраться до Блуа засветло. По действиям Планше Арамис сделал для себя вывод, что тот бывал здесь после смерти Атос по крайней мере больше, чем один раз. Планше проследовал прямо на кухню и тут же угодил в обятия старой служанки, которая переживала смерть Рауля, как смерть своего ребенка. Еще бы, ведь Рауль практически вырос у нее на руках и любимой ее фразой было что «бедное дитя растет совершенно без женской ласки, ибо господин граф, конечно, хорош, но он не в состоянии заменить никакую мать...» А после того, как Рауль умер, она то и дело повторяла, что это все оттого, что у мальчика не было нормальной матери. Арамис не мог не признать, что какая-то доля правды в ее словах, конечно, присутствовала... Арамиса она не узнала, что было не удивительно—он сам бы себя сейчас не узнал. Планше поинтересовался, где Гримо. --Да он целыми днями в кабинете господин графа торчит. Читать и писать умеет вот и строит из себя умного. Говорит, хочет навести бумаги в порядок—кому он сейчас нужен, этот порядок? Планше попробовал обьяснить, что Гримо надо занять себя так, чтобы не оставалось времени на грустные мысли. Служанка ответила, что прошло уже достаточно времени, чтобы перестать об этом думать. --Сегодня с самого утра оттуда не выходил,--заключила она и тут, словно что-то вспомнив, остановила взгляд на Планше.—Господи боже мой... Планше вскочил и бросился в кабинет Атоса. Арамис последовал за ним с максимально возможной для него скоростью. Гримо сидел за столом Атоса, неподвижно глядя в одну точку. Планше осторожно потряс его за плечо. --Гримо... Гримо, это я, слышишь? Это я, Планше... «Сердце»,--подумал Арамис, глядя на неподвижный взгляд Гримо. --Планше...—еле слышно произнес Гримо.—Это хорошо... нужен священник... --Я здесь, Гримо,--ответил Арамис.—Ты меня узнал? --Да, господин Арамис... я видел господина графа... вы меня понимаете? «Господи, только не это...»--мелькнуло у Арамиса, но он тут же взял себя в руки. --Да, Гримо, я понимаю, о чем ты говоришь. --Надо позвать доктора, господин Арамис,--сказал Планше. --Не надо,--шепнул ему Арамис.—Доктор уже не нужен, нужен только я. Планше побледнел и опустился на соседний стул. --Исповедоваться...—с трудом выговорил Гримо.—Уйди, Планше, я должен... --Нет,--отрезал Арамис почти прежним, твердым голосом.—На это нет времени. Отпускаю тебе все грехи, если они у тебя есть. Умри с миром, сын мой. --Благодарю вас, господин... Он не договорил, откинулся на спинку кресла, вздохнул и затих. «Двое,»--мелькнуло у Арамиса.—«Теперь нас осталось только двое...» --Боже мой, какое несчастье,--произнес Планше, не двигаясь с места. --Пойдем, Планше, мы ему уже ничем не поможем. Пойдем, не следует оставаться в одной комнате с покойником... При этих словах Планше странно посмотрел на Арамиса. Затем поднялся, подошел к Гримо и дрожащими пальцами закрыл ему глаза. Арамис в оцепенении смотрел на его действия. Планше упал на стул, закрыл лицо руками и зарыдал так, как не плакал после того, как узнал о смерти д'Артаньяна. Арамис не стал мешать его горю и вышел, оставив на всякий случай дверь открытой. PS. Сцена с закрыванием глаз естественно, наглым образом сперта у Дюма-отца. Все авторские права принадлежат ему же.
Nika: Арамис хотел сразу пройти обратно в кухню и все-таки не ушел далеко—понял, что не сможет все-таки оставить Планше. Стоял рядом с дверью, скрестив на груди руки и почему-то рассматривая перстень и ждал, пока тот придет в себя, чувствуя, как у него самого разрывается сердце от его слез. Он бы и сам сейчас с удовольствием заплакал, если бы мог. Если бы... Второй раз и видимо теперь навсегда он разучился плакать на палубе корабля... Арамис наконец решился, отворил дверь и вошел обратно. Планше уже не плакал—просто сидел неподвижно. --Пойдем, Планше. --Да-да, сударь, сейчас, одну минуточку,--ответил тот, не двигаясь с места. --Пойдем, тебе нужно отдохнуть. Я провожу тебя. Арамис взял его под руку и вывел в коридор, Планше был еще в совершенном оцепенении. Наконец он как будто очнулся. --Не надо, сударь, что вы, я пойду сам.—При этих словах он побледнел и едва не упал. Арамис тут же поддержал его за руку. --Ты всегда был упрям не меньше твоего господина,--усмехнулся Арамис.—Идем же, не беспокойся. --Что вы, сударь, как можно... --Да помолчи, говорю тебе. Ты помог мне, я помогу тебе. Сейчас все остальное уже совершенно не важно. Арамис довел его до комнаты и проследил, чтобы Планше лег в кровать по человечески. --Ах, господин Арамис, спасибо вам за вашу доброту и заботу... вы ведь останетесь до похорон? Одному это будет совершенно невыносимо... У Арамиса были немного другие планы, но они с самого начала пошли наперекосяк. К тому же теперь необходимо было изменить завещание. --Хорошо, Планше, но только если ты окажешь мне еще одну маленькую услугу. --Конечно, сударь, я сделаю для вас все, что вы хотите. --Мне нужно, чтобы ты отвез в Мадрид небольшой конверт. Сделаешь? --Одна загвоздка, сударь, я не знаю ни слова по испански. --Ничего, тот, к кому я тебя отправлю, прекрасно владеет французским, а по дороге в любом случае лучше всего молчать. Сделаешь? --Конечно, господин Арамис, не беспокойтесь, я доставлю все куда надо. Спокойной ночи. --Спокойной ночи, Планше. Постой-ка, я забыл тебя спросить, ведь ты, кажется, женился? --Да, сударь и я очень счастлив. --Ты молодец, Планше, а потомство? -- Господь услышал мои молитвы—у нас мальчик и... --Девочка?—почему-то опять спросил Арамис. --Нет, сударь, я хотел сказать, что у нас мальчик и мальчик... --Надо еще девочку,--назидательно произнес Арамис. --Зачем, сударь? --Затем, что женщина—продолжение жизни на земле...—«Боже, зачем я все это сейчас говорю? Кажется, вспомнил проповеди в семинарии...» --Ах, сударь, если бы вы знали, сколько мне уже лет... --Не смеши меня, Планше... Но теперь уже хватит болтать—завтра будет трудный день... Теперь он уже закрыл дверь до самого конца. Но понял, что не уснет сегодня даже со снотворным и прошел в библиотеку Атоса. Достал с полки «Жизнеописание цезарей», опустился в кресло, зачем-то смахнул пыль с обложки. Господи, сколько мне еще осталось? Даже Гримо умер, а я все еще живу... зачем, о господи? Какой смысл в таком существовании? Неужели я так провинился? Неужели нельзя было послать мне смерть там, на дороге, ведь это было бы так удобно? Неужели мне действительно уготовано самое ужасное наказание—пережить всех? Ведь судя по моему везению—грешно так думать, но это тоже надо принять во внимание—с Планше может в самом деле что-то случиться в дороге... бог с ним, с завещанием, теперь уже действительно все равно, не надо никуда его посылать—береженого бог бережет... да он и в самом деле не первой молодости... черт возьми, я, кажется, становлюсь мнительным и суеверным... «Простите меня, братья мои. Если бы вы только знали, через что я прохожу каждый день на земле, вы бы поняли, что даже адом меня уже испугать нельзя...» Он принял решение. Окончательно и бесповоротно. Собственно, он затем сюда и ехал—просто произошли некоторые непредвиденные события... Арамис медленно снял перстень с пальца. «Арамис»,--тут же послышался укоризненный голос Атоса.—«Вы ведь христианин...» «Замолчите, Атос. На моем месте вы бы сделали тоже самое. Да вы, практически, и сделали тоже самое, только другим способом...» «Да, но в моем доме...» «Господи, да какая вам теперь разница?» Очевидно, на это уже нечего было возразить—Атос исчез. Арамис открыл перстень и посмотрел на мелкий порошок в нем. «Забавно. Это кольцо дало мне жизнь во второй раз, когда я этого захотел, и оно же даст мне смерть. Действительно, забавно.» Затем он кое-что вспомнил и покачал головой. «Бедная женщина. Только этот яд сильней. Я не буду так мучаться—просто выпью вино и усну. Возможно, господь примет в расчет мои страдания и я все-таки окажусь потом с ними. Впрочем, это уже действительно не важно.» Арамис смотрел, как сыпется порошок в бокал—как будто вся его жизнь промелькнула сейчас... впрочем, не зря ведь говорят, что человек в последние минуты видит самые главные события своей жизни... «Париж, черт возьми, не вымощен батистовыми платочками»... значит, действительно конец, хвала всевышнему... Он не услышал, как открывается дверь. Зато услышал выстрел, который разорвал тишину наступившей ночи. Поднял глаза—в дверях стоял высокий, загорелый человек лет сорока. Пистолет в его руке все еще дымился. --Какого дьявола, Иларио?! --Простите, монсеньер, мне показалось, что пить одному—не по товарищески... Последняя сцена нагло содрана с сами знаете откуда Все авторские права там же Продолжение следует
Nika: Арамис медленно поднялся, словно еще не веря до конца произошедшему и так же медленно подошел к Иларио. «Сдаст инквизиции, и правильно сделает,--мелькнуло у того на сотую долю секунды.—С женой еврейкой уже даже отпираться ни отчего не имеет смысла...» --Ну и куда же годиться твое слово дворянина, Иларио?—укоризненно заметил Арамис. --Мое слово, хочу даю, хочу назад беру,--сразу же повеселел Иларио. Арамис хотел было что-то возразить, но тут прибежал проснувшейся от выстрела Планше, увидал осколки и схватился за голову. --Успокойся, Планше, все в порядке. Кстати, познакомься, это тот самый человек, к которому ты должен был поехать в Испанию... --Мушкетон всегда говорил, что если Мухаммед не идет к горе, гора идет к Мухаммеду, господин Арамис,--заметил Планше, крепко пожимая руку Иларио. «Еще бы он бы этого не говорил»,--усмехнулся про себя Арамис. Планше по старой привычке все же взялся за уборку осколков—Арамис гадал, мог ли тот представить, что тут произошло на самом деле ... --Кстати, монсеньер, ваша знакомая просила меня передать вам вот это,--сказал Иларио, протягивая Арамису злополучный медальен.—Не сочтите за праздное любопытство, монсеньер, могу ли я узнать, что там такое, что вы передаете его друг другу, как олипмийский факел? --Лучше скажи, откуда ты ее взял? --Ниоткуда, монсеньер, она сама меня нашла... сдается мне, что эта дама из тех, кто выйдет из любой тюрьмы... --Гхм!—многозначительно произнес Арамис.—Не твое дело,--закончил он совершенно подобревшим голосом.—Подойди сюда, и ты, Планше, тоже... Планше бросил метелку и подошел к Арамису. Арамис медленно открыл медальен. «Вот видите, Атос, все вышло по вашему, как всегда. И это хорошо.» «Я же говорил, Арамис, что господь не допустит этого...» «Бросьте, Атос, на этот раз господь тут не при чем. Иногда не мешает доверять людям, которые тебя окружают. Не всем, конечно, но хотя бы частично... одно только не ясно—что же теперь?» «Ничего, дорогой друг. Жизнь продолжается. По крайней мере, для вас.» «И долго она будет продолжаться, это жизнь?» «Этого я вам сказать не могу...» «Я так и подумал. Так мы возвращаемся в Испанию?»”И это тоже только ваше решение, дорогой друг.” --Монсеньер, вы хотели нам что-то рассказать,--напомнил Иларио. --Монсеньер?—удивленно переспросил Планше.—Я о чем-то не в курсе, господин Арамис? --Ара... кто?—еще более удивленно переспросил Иларио.—Судя по всему, о чем-то не в курсе именно я... --Послушай, Планше, я должен рассказать тебе одну штуку... Иларио, тебе тоже... вы еще не собираетесь спать, дети мои? Оба с готовностью замотали головами, не слишком удивившись подобному обращению, даже Планше, который, хотя и был в прекрасной физической форме и молод духом, все же был не намного моложе самого Арамиса... впрочем, они могли быть его духовными детьми, это больше походило на правду.. хотя Иларио... нет, не буду себе сейчас забивать голову бреднями... так с чего же начать? Пожалуй, сначала... --Вам нужна помощь, монсеньер? --Благодарю тебя, мой мальчик, я сам. Доигрался все-таки... уже к самому концу обратной дороги он все-таки дал волю чувствам, если это можно было так назвать, а Иларио не возражал... --Арамис, неужели это в самом деле ты?—в знакомом женском голосе звучало удивление. Черт ее побери, как это она продолжает оказываться везде и всюду, даже несмотря на возраст? На сей раз Иларио уже не удивился этому обращению... --Ты все-таки будешь продолжать меня так называть? --Господи, да кто же еще, кроме меня, теперь может называть тебя так? --Хмм... послушай-ка, Мари, сколько тебе лет? Я знаю, что женщин об этом не спрашивают, но после всего, что было... --Ты же знаешь... мне всегда двадцать пять. «Выкрутилась, чертовка, или на самом деле так думает?» --В таком случае мне двадцать три... и пожалуйста, возьми это обратно,--он протянул ей медальен.—И чтоб я это не видел до конца дней своих... --Но... --Мари, не будем сейчас выяснять, кто из нас двоих упрямей... из этого никогда ничего хорошего не выходило... --Как хочешь,--пожала она плечами и направилась к дороге. Арамис вздохнул—когда-то она была такой ослепительной красавицей... она даже и сейчас кому-то что-то пытается доказать, или ему это только кажется... У самой дороги она вдруг обернулась. --Послушай, Арамис, ты ведь был там? На его могиле?—неожиданно спросила она совсем тихо. --Да, Мари,--так же тихо и очень серьезно ответил он.--Не волнуйся, там все в полном порядке. --Спасибо,--едва слышно произнесла она.—Прощай, Арамис. --Прощай, Мари... Несколько минут он смотрел ей вслед, предаваясь воспоминаниям молодости, пока Иларио не оклинул его. --Да-да, пойдем... И знаешь, Иларио, передай-ка Ребекке, что ты не появишься несколько дней--нас куча работы... --Позвольте спросить, монсеньер, мы отправляемся в какую-то поездку? --В Рим, Иларио... ты ведь говоришь и по итальянски, верно? Эти люди совершенно забыли, кто есть они, кто есть я и чем все это может кончиться... --Слушаюсь, монсеньер,--весело отозвался Иларио.—С вашего позволения, я только загляну домой на две минуточки... --Две минуточки тебе точно не хватит,--подмигнул Арамис.—Выедем завтра утром, только пораньше... «Этого даже я от вас не ожидал, Арамис,»--послышался голос Атоса, едва только Арамис расположился в любимом кресле.—«Браво, дорогой друг...» «Ага, браво,»--подхватил тут же Портос.—«Двух минуточек точно не хватит... ха-ха-ха...» «Перестаньте, Портос, это глупо!» «Д'Артаньян! Неужели даже тут нельзя сказать все, что думаешь?» «Портос, да вы же всегда говорите, что думаете! Знаете поговорку—молчание—золото, Портос? Да скажите же что-нибудь хоть вы, Атос...» «А что тут сказать? Арамис готовит очередную интригу... я же говорю, жизнь продолжается... пойдемте, друзья, Арамису нужен отдых...» Друзья испарились, прежде чем он успел что-либо подумать. «А может, зря я все это затеваю? Кому и что я собираюсь доказывать? Это может оказаться смертельной игой... Глупец»,--тут же оборвал он себя.—«Но ведь я же этого и добиваюсь... да, но только я сам, никого больше... Иларио должен остаться, я не имею право впутывать его в это...» «С Иларио ничего не случиться, Арамис». Показалось ли ему это, или в самом деле снова послышался голос Атоса? «С Иларио ничего плохого не случиться. Можете брать его с собой. Больше я вам ничего не могу сказать.» «Черти что происходит на ночь глядя»,--подумал Арамис и принялся устраиваться на ночь. Уже засыпая, вспомнил что не выпил снотворное. Однако что-то подсказывало, что на этот раз он проспит спокойно до самого утра...
полная версия страницы