Форум » Милый Рене » Чернокнижники » Ответить

Чернокнижники

jude: Автор: jude Название: Чернокнижники Фандом: А. Дюма "Три мушкетера" Время действия: преканон, 1614 г. Персонажи: Рене д'Эрбле, Жан-Жак де Ротонди де Бикара, семинаристы, наставники и другие... Жанр: джен (приключения) Рейтинг: G Краткое содержание: будни семинаристов Статус: в процессе, но, надеюсь скоро будет дописан Отказ: Дюма и Lys Примечания: 1. Фанфик является прямым продолжением фанфика "Симара". Семинаристы со странными прозвищами упоминались там. :) Рене-Симаре 10 лет. 2. Семья де Ротонди (иногда - де Ротунди) де Бикара де Каюзак реально существовала. Дюма называет братьев де Бикара гасконцами, но издатель писем Ришелье указывает, что они были выходцами из Неаполя, осевшими в Гаскони. В моих фанфиках - из Флоренции, и еще одним прототипом моих Ротонди послужила семья деи Медичи - евреев-крестников герцога Тосканского и Марии Медичи. 3. Гасконцы произносили сочетание ch не как [ш], а как [ч].

Ответов - 52, стр: 1 2 3 All

jude: Рыба пишет: А куда еврейский папа смотрит??? Папы, увы, уже не было в живых. Он умер в конце 1613 г. Дядя стал опекуном детей де Ротонди. Бикара дома ждали матушка, тетя и дядя, братья и сестры - но не отец. Рыба пишет: вот как назовешься, так и... Так, у одного Бикара из всей этой братии вполне нормальное прозвище - Кардинал. Ничего крамольного

Рыба: jude пишет: у одного Бикара из всей этой братии вполне нормальное прозвище - Кардинал. Ничего крамольного Так вот и есть, что у одного! А прочие-то!!! Аж жуть берёт! А вообще мне интересно, как эта шайка малолетних поганцев осуществит намерение? В смысле колдовства. Это ж семинария. Воспитанники под надзором быть должны едва ли не круглые сутки. Начиная с подъема в четыре утра, молитв, общей трапезы, занятий и т.д.

jude: Рыба пишет: Аж жуть берёт! Народная этимология трактует имя Асмодей как "уничтожитель". Так нормандец и уничтожает все съестные припасы - так, что остальным ни крошки не остается. Воспитанники фактически оставались без надзора после отбоя. Спать ложились далеко не все. Кто-то умудрялся закатывать в комнате попойки, когда родители присылали деньги. Кто-то учил уроки по ночам. Кто-то избавлялся от гасконского акцента (правда-правда ) Учитель мог заглянуть в спальню, а мог и не заглядывать.


Рыба: jude пишет: Воспитанники фактически оставались без надзора после отбоя. Спать ложились далеко не все. Вот как сейчас: ничего на свете не меняется!

Рыба: Ой, что нашла! jude пишет: — Скажите «шляпа». И тогда Бикара обвел товарищей взглядом — мол, не поминайте лихом, братцы! — и улыбнулся отцу Марцеллу улыбкой висельника: — Берррет! - Фефочка, скажи: "Ы'ыба"! - Селёдка... 🐟🐠🐡🦈

jude: Рыба, именно!

Ленчик: jude пишет: — Скажите «шляпа». И тогда Бикара обвел товарищей взглядом — мол, не поминайте лихом, братцы! — и улыбнулся отцу Марцеллу улыбкой висельника: — Берррет! О! Вот здесь я просто легла. И рыдала в ближайшую кошку минут десять Было у меня в детстве как говорили "чрезмерно акцентированное Р"... Долго бились, почти выправили. Теперь думаю - зачем?! Это ж был гасконский акцент!...

Рыба: - Бикара, а скажите "селёдка под шубой"! - настаивал ехидный отец Марцелл. - Ч...ч... Так чечуя ж... Мех рыбий! - выпалил Бикара и зажмурился...

jude: Рыба, Ленчик, у меня был картавый [р] и мягкий [ш] - нечто среднее между [ш] и [щ]. Звук [р] исправили так, что, кажется, довели до чрезмерно акцентированного - как в испанском и в арабском. [ш] - так и остался мягким. И только изучая современный иврит, я узнала, что для этого языка как раз и характерны грассирование и мягкий [ш].

Рыба: jude, это неспроста! А у меня был настоящий грассирующий [р]. Француженка... Исправили зачем-то...

jude: Рыба пишет: это неспроста! Так мой р - так и остался раскатистым. Тоже исправили.

Рыба: Надо обратно! Бикаг'а, Г'отонди, Шаг'ль-Сезаг' и монсеньог' каг'динал... Упг'ажнение, ког'оче...

jude: Рыба,

stella: У меня у сына , у дочери, у внучек это "Рррр" - врожденное.))) Когда-то, года за полтора до отъезда, сидели мы с сыном в приемной у дантиста в детской поликлинике. И какая-то мамаша стала возмущаться, что я за мать, что позволяю, чтобы у моего сына был такой неприличный выговор! Как я могла не обратиться к логопеду!!! Вот она такого никогда бы не позволила. (Позволила бы себе какая-то израильская мамаша учить постороннего человека таким образом, мало ей было бы места. Но мы были еще в Стране Советов)))) Я кротко и ехидно поинтересовалась у этой мамочки, а как же Владимир Ильич Ленин с его невообразимой картавостью? Мамаша сникла на мгновение, но потом нашлась: "Вашему сыну будет плохо, над ним будут смеяться!" И тут меня прорвало: "Слава Б-гу, мы едем в такие края, где его выговор примут нормально". - И куда же это? - В Израиль. Пауза: мадам заткнулась.

Эжени д'Англарец: Рыба и у меня. И тоже исправили... правда, я не очень жалею)

Ленчик: Рыба пишет: Надо обратно! Я с остатками своего "гасконского" безумно радовалась, связавшись с толкиенистами... Митрандир, Арагорн, Боромир, Гортхауэр... По 1-2 букве Р в каждом имени... Профессор, вы нарочно, да?!

Рыба: Ленчик, ага! Саурон, Мордор, моя прррелессссть... P.S. Черррнокнижник, Бикаррра, прррродолжения, прррродолжения...

jude: Часть IV. Певчие На другое утро после злополучной игры в мяч рот у Асмодея перекосило на сторону, точно у старика разбитого ударом. – Ух ты! – восхищенно присвистнул один из младших учеников, поднеся свечку к лицу товарища так близко, что рисковал подпалить его рыжие патлы. Подумал и ткнул Асмодея пальцем в сизо-багровую, будто слива, щеку: – Болит? Нормандец неразборчиво заругался, и всем стало ясно, что болит. И еще как. – Дай, я посмотрю, – предложил Мастема не терпящим возражения тоном, и Асмодей, одолеваемый дурными предчувствиями, мышкой шмыгнул под одеяло. Мастема расхохотался, а за ним – и все нечёсаные и неумытые (по причине раннего часа) обитатели комнаты. Из-под одеяла вынырнул кулак: – Только троньте, черти! Перешучиваясь, переругиваясь, бормоча молитвы, семинаристы принялись одеваться и заправлять кровати. – У меня вода в кувшине замерзла! – пискнул кто-то из желторотиков. – И у меня, и у меня, – сразу отозвалось несколько голосов. – Чего вы хотите? Не лето чай! Рождество на носу. – А ведь он петь не сможет… – вдруг понял Рене и кивнул на Асмодея, съёжившегося под одеялом, и в комнате на миг повисла тишина, а потом мальчишки разом загалдели, предлагая то приложить к щеке лёд, то красную тряпку, которую перед тем надо окунуть в ночной горшок (верное средство, бабка, светлая ей память, всегда так делала!), то чеснок (глупости, это только от зубной боли помогает!) и другие не менее диковинные средства. – Очухается, – заключил Мастема. - К Рождеству будет как новенький. Из-под одеяла не донеслось ни звука. Ни на молитву, ни к завтраку нормандец не вышел. А если живоглот Асмодей не хотел есть, значит дело было плохо. Тут даже Мастема поколебался в своей уверенности. И посовещавшись, братия отправила двух парламентеров к отцу Полю в лазарет. Осмотрев больного, отец Поль развел руками и признал, что здесь он бессилен и надо посылать за хирургом. Потом был седой хирург с военной выправкой и по-военному же лихо подкрученными усами, который все удивлялся, как мальчик сумел вывихнуть челюсть, и, наконец, объявил, что кости целы, вывих он вправил, но отёк сойдет еще не скоро, и надо бы поберечься – не открывать рот слишком широко. Братия – от облегчения, не иначе – заржала, как табун ретивых жеребцов, а Асмодей, даже не вскрикнувший под руками хирурга, вдруг расплакался. Он все еще всхлипывал, когда они втроем – с Симарой и Кардиналом – пошли показаться хормейстеру. – Отец Ансельм будет в отчаянии, – вздыхал Рене. – Хор на Рождество останется без солиста. – Ты справишься, Симара, – нормандец осторожно потрогал подвязанную челюсть и сглотнул: – У тебя голос, как… – закончить он не успел, потому что в спину его клюнул бумажный шарик. Потом еще один и еще один. Бикара тоже досталось. – Эй, певчие! Рене обернулся, на ходу вытаскивая из портфеля тетрадь и азартно вырывая из нее чистый лист. Еще недавно он позорно сбежал бы с поля боя, втянув голову в плечи под градом бумажных шариков, но теперь он был своим в семинарии и, главное, с ним были друзья. – И что с того, что певчие? – шарик угодил прямиком в глаз дебелому второкласснику, заставив того заморгать и отступить, но его приятели сдаваться были не намерены: – Горлышко не болит? – Отчего бы? – второй шарик, увы, пролетел мимо цели, и Рене снова запустил руку в портфель, ища оружие поувесистее. – Так репетируете с утра до поздней ночи! – второклассники прыснули со смеху. – А кто-то и до третьих петухов! – Га-га-га! Хы-хы-хы! – Если правильно брать дыхание и не рвать связки, то и болеть ничего не будет. Это любой младенец знает. Бесхитростный ответ Рене поверг озорников в такой гомерический хохот, что мальчик от неожиданности едва не выпустил портфель. Им дали пройти, провожая смешками и непрошенными советами, и Асмодей отчего-то совсем сник: – Я не пойду, – вдруг заупрямился он. – Скажите отцу Ансельму сами. Объясните, мол… Не пойду, Симара, даже не проси… Бикара понимающе улыбнулся, будто знал что-то неизвестное Рене, и сжал предплечье нормандца: – Как знаешь. Только ты ведь не станешь опять есть дурман, а? Асмодей в ответ криво усмехнулся: – Где я его достану зимой? Ох, чёрт, болит! – он погладил распухшую щеку и, не оглядываясь, побрел обратно в комнату. – Есть дурман? Он что хотел… – Рене округлил глаза и закончил страшным шепотом: – Отравиться?.. – Нет, что ты! – Кардинал обнял его за плечи. – Какие только глупости приходят тебе в голову, Симара! Ты же знаешь Асмодея: он был так голоден, что, не дождавшись обеда, сорвал в огороде первую попавшуюся траву, а это оказался дурман. – Ты мне врешь, – тон Рене внезапно сделался холодным и отстраненным – таким тоном отец Ансельм отчитывал лентяев, пропускавших репетиции: – Вы мне врете, Жак Ротонди де Бикара. – И в мыслях не было! – Кардинал потянул его в сторону, к скамье, стоявшей у стены: – Давай-ка присядем, пока нас не сшиб с ног какой-нибудь торопыга. – Коридор пуст, все занимаются, – мальчик, поколебавшись, опустился на скамью, и Бикара, сев рядом, снова взял его за плечи и долго всматривался ему в лицо. – Пойми, Симара, Асмодей тут один. В семинарии… и во всем Париже, если не во всей Франции. У него нет родных, как у меня, или покровителей, как у тебя, - при слове «покровители» Рене чуть слышно фыркнул, но Кардинал, похоже, этого не заметил: – Ему иногда бывает тяжело. Я просто хотел его немного приободрить. Мы так шутим, вот и все. – Кардинал, – Рене облизал губы и придвинулся ближе, льдинки в его голосе почти растаяли, осталось одно недоумение и затаенный страх: – Почему над нами все смеются? Что значит «певчий»? – Певчий… – Бикара пожал плечами. – Хорист. Что еще может означать это слово? – Правда? – Рене очень хотелось поверить другу, но из головы все не шли насмешки второклассников: – Нет, правда-правда? Поклянись! Бикара, не глядя, вытащил первую попавшуюся книгу из открытого портфеля Рене, положил на нее ладонь, и торжественно произнес: – Чтоб мне до самой Пасхи ходить наказанным! Без обеда и без отлучек в город! Страшнее клятвы семинария не знала, и Рене облегченно вздохнул: – Значит, они просто придурки.

stella: jude , не забывайте этот фанфик надолго. Он настолько живой получается!

jude: stella, спасибо!



полная версия страницы