Форум » Милый Рене » Чернокнижники » Ответить
Чернокнижники
jude: Автор: jude Название: Чернокнижники Фандом: А. Дюма "Три мушкетера" Время действия: преканон, 1614 г. Персонажи: Рене д'Эрбле, Жан-Жак де Ротонди де Бикара, семинаристы, наставники и другие... Жанр: джен (приключения) Рейтинг: G Краткое содержание: будни семинаристов Статус: в процессе, но, надеюсь скоро будет дописан Отказ: Дюма и Lys Примечания: 1. Фанфик является прямым продолжением фанфика "Симара". Семинаристы со странными прозвищами упоминались там. :) Рене-Симаре 10 лет. 2. Семья де Ротонди (иногда - де Ротунди) де Бикара де Каюзак реально существовала. Дюма называет братьев де Бикара гасконцами, но издатель писем Ришелье указывает, что они были выходцами из Неаполя, осевшими в Гаскони. В моих фанфиках - из Флоренции, и еще одним прототипом моих Ротонди послужила семья деи Медичи - евреев-крестников герцога Тосканского и Марии Медичи. 3. Гасконцы произносили сочетание ch не как [ш], а как [ч].
Ответов - 52, стр:
1 2 3 All
Ругающийся интеллиге: jude , работа которую стоит ждать невероятно атмосферный и реалистичный текст. Отчего-то вспоминается младшая школа (пусть там все было иначе, но атмосфера детского проказничества и особой невинности осталась) К тому же герои у вас получились как живые по своему интересные
Кэтти: jude , и правда. Почему Ваш Чернокнижник молчит? Хотя маленького Рене Д Арамица я себе представляю иначе Но Ваш персонаж по своему очарователен.
jude: Часть V. Восьмая заповедь (начало) Недели, оставшиеся до Рождества, запомнились Рене как череда бесконечных репетиций. Он начинал петь, едва открыв глаза поутру, пел, отходя ко сну и, кажется, даже во сне. Отец Ансельм забирал его с уроков – к вящему неудовольствию других учителей, занимался с ним вовремя перемен, а иногда и после отбоя. Пока остальные играли в карты, или списывали у друзей сочинения или клевали носом над книгой, притворяясь, что учат уроки, Рене разучивал свою партию. Отец Ансельм запрещал ему долго гулять во дворе и пить холодную воду: – Останетесь без голоса! – и все сокрушался, что не разглядел такое чудо раньше: – Матерь Божья, поставить это ангельское сопрано с альтами! С альтами! – почтенный регент закатывал глаза и прижимал ладонь ко лбу, будто его мучила мигрень. – Мне надо было сразу прослушать вас самому, а не доверять это болвану Жан-Батисту! Ах, сколько времени пропало даром! Но мы ведь успеем? – он приседал на корточки, с тревогой заглядывая Рене в глаза, и тот серьезно кивал: «Непременно успеем». Может быть, кто другой не выдержал бы и сдался или даже заболел, перетрудившись, но только не Рене. Он чувствовал себя как… сразу и не скажешь как – наверное, так чувствует себя попавшая в сеть и почти задохнувшаяся рыба, которую чья-то милостивая рука вдруг отпустила в родную заводь. В нем словно проснулся маленький Ринуччо Мартинелли, едва не уснувший вечным сном. Проснулся и запел – так прекрасно, как не пел никогда прежде. Нет, не так, он не пел – он дышал музыкой, он пил ее, как целебный бальзам. Он снова жил – впервые с тех пор, как покинул Мантую. Жил, а не пытался выжить, как рыба, бьющаяся в луже воды на дне рыбацкой лодки. Одно печалило Рене – он все не находил времени поболтать с Кардиналом как раньше. Он теперь обедал и ужинал у отца Ансельма и ночевал у него же, а если и приходил в спальню семинаристов, то далеко за полночь, когда Бикара давно спал или делал вид, что спит. С гасконцем творилось что-то неладное: он, похоже, всерьез вознамерился оспорить титул худшего ученика у Асмодея. Он забросил книги, прогуливал классы, дерзил наставникам. И его табели, которые ректор еженедельно отправлял родственникам, с каждым разом становились все хуже. Но если Асмодея прежде защищало покровительство отца Ансельма, то у Бикара покровителей в семинарии не было. Если только королева-мать… Но королева-мать была далеко, в Лувре, а отец Марцелл – вот он, рядом. Отец Марцелл торжествовал: «Я говорил! Я говорил вам, что этот… этот Ротунди еще покажет свою дурную натуру!» А Бикара невозмутимо ложился под розги, стойко терпел пощечины и нахально улыбался, слушая очередное нравоучение. Мастема пытался было вернуть его на путь истинный, но кончилось все тем, что они подрались – и оба угодили в карцер. Неслыханное дело! Со дня основания семинарии еще никто не попадал в карцер. У них и карцера-то не было, там хранили всякий хлам, который жалко выбросить. Раз в год эконом семинарии проводил ревизию в каморке, решая, что стоит починить, что – пустить на растопку, а что полежит до следующего раза, покрываясь пылью и паутиной. Ключ – чтобы запереть нарушителей порядка – так и не нашли, и дверь подперли тяжелой скамьей, которую старшеклассники, пыхтя, приволокли со второго этажа. Что произошло между ними во время заточения, осталось тайной, но, выйдя на волю, приор распорядился: – Кардинала не трогать. Этот гасконец знает, что делает, – он что есть силы хлопнул Бикара по плечу: – Терпи, раз решился. Твоя Голгофа еще впереди, – и прибавил, покачав головой: – Хотя ты и дурень. Охота тебе жизнь ломать? Ведь дождешься, что выгонят. Кардинал хмыкнул: – Ты сам сказал: я знаю, что делаю. Тем дело и кончилось, только проходивший мимо монах-капуцин как-то чересчур внимательно посмотрел на школяров, столпившихся на лестнице. Но и он пошел своей дорогой, ничего не сказав. Капуцин появился в семинарии почти тогда же, когда Рене занял место Асмодея в хоре и начал разучивать сольную партию, готовясь к рождественской мессе. Говорили, что он прибыл с инспекцией, чтобы доложить молодому королю, насколько хорошо воспитывают и развивают юные души и умы в семинарии, основанной его отцом. Чудной он был: то грохотал своими деревянными сандалиями (как он только в них не мерз?!) по каменным полам, точно прокаженный, предупреждающий всех о своем появлении, то – двигался по-кошачьи бесшумно, появляясь в классах в самый неожиданный момент. Участвовал в диспутах, задавая подчас такие каверзные вопросы, что учителя застывали с открытым ртом. Азартно спорил со старшеклассниками – повышая голос, стуча кулаком по столу, близоруко щурил глаза, ища в книгах нужную цитату. Играл с мелюзгой на переменах в классики. Заглядывал на кухню, совал свой острый нос во все котлы и кастрюли и даже ходил с поваром на рынок. Ректор предлагал ему жить и столоваться у себя и был готов принять, как дорого гостя, но инспектор, поблагодарив его в изысканных выражениях, сказал, что это ненужные хлопоты, и что он будет рад простому топчану и обеду из ученической столовой.
Кэтти: Ну наконец- то! А то я заждалась.
stella: Капуцин подозрительно смахивает на отца Жозефа. Юль, придется перечитать все сначала - очень большие временные интервалы, многое забылось. Но отрывочек, как всегда у вас, прекрасен.
jude: stella пишет: придется перечитать все сначала - очень большие временные интервалы, многое забылось. Конечно, я больше года назад предыдущий отрывок выкладывала)) Капуцин подозрительно смахивает на отца Жозефа. Так сильно заметно?))))
stella: jude , я читала недавно книгу о нем. Очень похож.)))))
jude: stella, он реально инспектировал семинарии, я когда-то находила такую информацию)
stella: jude , я знаю.)) Потому сразу на него подумала.
Grand-mere: Интригующе! Надеюсь, продолжение увидим менее чем через год?
Лея: Jude, спасибо! Как всегда, интересно, атмосферно и психологически точно! Jude пишет: Он чувствовал себя как… сразу и не скажешь как – наверное, так чувствует себя попавшая в сеть и почти задохнувшаяся рыба, которую чья-то милостивая рука вдруг отпустила в родную заводь. В нем словно проснулся маленький Ринуччо Мартинелли, едва не уснувший вечным сном. Проснулся и запел – так прекрасно, как не пел никогда прежде. Нет, не так, он не пел – он дышал музыкой, он пил ее, как целебный бальзам. Он снова жил – впервые с тех пор, как покинул Мантую. Жил, а не пытался выжить, как рыба, бьющаяся в луже воды на дне рыбацкой лодки. Чувства человека, ИМХО, которому жизнь позволила вернуться к своему призванию, не скрывать, а показывать свои способности
Кэтти: jude , продолжайте пож.этот фик про Арамиса. У Вас очень захватывающе получается.
полная версия страницы