Форум » Семейка Винтеров » Графиня де Ла Фер » Ответить

Графиня де Ла Фер

Fey_Mo: Графиня де Ла Фер Фандом: Дюма Александр (отец) «Три мушкетёра», Д'Артаньян и три мушкетёра Рейтинг: R Жанры: Гет, Романтика, Драма, Пропущенная сцена Размер: планируется Миди, Статус: в процессе Пролог — Доброе утро, Ваше Высочество, — немолодая аббатиса, лицо которой хранило следы изысканной красоты, с достоинством поклонилась гостье, с ног до головы закутанной в темную накидку. — Ради бога, сестра! — дама нервно обернулась, но на высоком монастырском крыльце они с собеседницей были одни. — Ради бога, не надо никаких титулов и имен! — Как скажете, сударыня. Мне и вправду не положено помнить ваше имя. Оно принадлежит миру, который я оставила. — Оставила, чтобы сберечь свои тайны! Глаза аббатисы сверкнули, но голос остался ровным: — Напротив, сударыня, в последнее время меня более всего беспокоят ваши тайны. Но не стоит говорить об этом на пороге. Прошу вас в мою келью. Когда обе дамы вошли в келью, и настоятельница закрыла за собой тяжелую дверь на засов, ее гостья сняла свою накидку. Это была удивительно красивая женщина, стройная, надменная, с пронзительными голубыми глазами и волнистыми каштановыми волосами, убранными с простотой и изяществом. Ее наряд наводил на мысль о том, что она хотела одеться скромно, но не слишком в этом преуспела, а черты лица явно свидетельствовали о фамильном сходстве с хозяйкой кельи. — Вы голодны? — спросила аббатиса. — Нет, нет, сестра! Я хочу видеть мою… Патрицию! Она все так же красива? — О, она стала еще красивее, — едва заметно вздохнула настоятельница. — Больше того, она поняла, что ее красота дает ей власть над людьми. И, так же как отец, стала пользоваться этой властью. Гостья пропустила все мимо ушей. — Но где она? Мы сможем подсмотреть за ней, как делаем обычно? — К сожалению, нет, — чем более порывистыми становились жесты и речь гостьи, тем спокойнее вела себя настоятельница. — Сегодня вам не удастся ее увидеть, потому что она на кухне: моет посуду и чистит большой камин. — Что? — дама задохнулась от удивления и возмущения. — Сестра Пэт наказана. — Но что она сделала? Уверена, какой бы ни была ее вина… — Она разговаривала в церкви с прихожанином. — И только-то? Ты наложила на нее такое наказание только за то, что она случайно столкнулась… — Случайно? — глаза настоятельницы снова сверкнули, выдавая тщательно подавляемые эмоции. — Ничуть не бывало! Этот разговор был результатом сложного и тщательно продуманного плана, в который она втянула еще нескольких сестер. И разговаривала она вовсе не с первым подвернувшимся прохожим, а с маркизом де Тье де Борегаром, самым состоятельным и щедрым нашим благодетелем. Маркиз был впечатлен, вследствие чего я имела весьма неприятный разговор с его супругой. Пораженная гостья, вначале пытавшаяся что-то возразить, закрыла рот и медленно опустилась на жесткий стул перед массивным столом аббатисы. — Невероятно… — тихо пробормотала она. — И ты думаешь, что она сама могла составить и осуществить такой хитроумный и дерзкий план? — Увы, я уверена в этом. Сестре Пэт не занимать ни ума, ни решительности. Вы знаете, что она никогда не была хорошей монахиней, но теперь… Боюсь предположить, она ищет способ покинуть монастырь. Мне бы очень не хотелось сажать ее в погреб с крысами, но если что-нибудь подобное повторится снова… — О боже, Генриетта, это ужасно! Теперь я понимаю, почему ты написала мне такое странное письмо! — Письмо? — Ну да. Я поэтому и приехала раньше обычного. Ты предлагаешь мне забрать ее в мир, взять под свою опеку… Но что, если она раскроет тайну своего происхождения? Я окажусь в ее руках! — Письмо, — повторила аббатиса изменившимся голосом. — Дай мне это письмо. Гостья вынула из-за корсажа сложенный листок и протянула его настоятельнице. Когда та разворачивала его, руки ее дрожали. Она быстро пробежала текст послания и оперлась рукой о край стола, чувствуя, как подгибаются ноги. Собеседница смотрела на нее с нарастающим беспокойством. — О, Пресвятая Дева, по грехам нашим посланное нам! — простонала аббатиса. — В чем дело?! Что там не так с этим письмом? — Только одно, сестра, — вздохнула немолодая женщина, подняв увлажнившиеся глаза. — Я его не писала. — Но это же твоя рука, твой стиль, даже обращение… — Я скажу больше, в нем даже изложены мои мысли, которые я поверяла богу в уединенной ночной молитве. Она украла и их… — Но как?! — Подслушала, должно быть. Она умеет это, как никто другой. — И в этой молитве ты называла меня ее…? — холодея, начала гостья. — О нет, об этом можете не беспокоиться, — горько усмехнулась аббатиса. — Тот, с кем я говорила, не нуждался в таких подробностях. Я только отметила, что вы принимаете живое участие в ее судьбе. — Но, черт возьми, подслушать молитву и написать письмо — разные вещи! — Вовсе нет, как оказалось. Ведь она мой секретарь. О, горе мне! Я была всегда слишком добра, слишком снисходительна к бедной сиротке. И вот к чему это привело! — Генриетта, прошу тебя, объяснись! Аббатиса сокрушенно качала головой, стараясь взять себя в руки. — Моя дорогая, разве вы еще не поняли? Пэт с тринадцати лет состоит при мне, и в ее обязанности входит разбор почты, как монастырской, так и лично моей. — Что ж, — после долгой паузы подвела итог гостья, — она так хорошо изучила твою руку и твоих респондентов, что стала считать их своими! Ты сама видишь, что ее нельзя выпускать из-за этих стен. — О, дорогая сестрица, если Патриция не одумается, то, помяни мое слово, разрешим мы ей покинуть монастырь или нет, закончит она одинаково — в тюрьме. А то и на плахе… Глава 1. Леденцы для крыс Погода в конце апреля была в тот год по-весеннему неустойчивой. То ярко светило солнце, причем не просто светило, а припекало так, что люди сбрасывали теплые плащи, куртки и шали, подумывая, не следует ли уже достать из сундуков летние вещи. То, напротив, стеной лил дождь, который сопровождал ледяной порывистый ветер, заставляя всех прятаться по домам у растопленных очагов. В такие ненастные вечера в трактире «Пограничный» всегда собиралось много народа. «Пограничным» он назывался потому, что располагался на берегу Луары, на самой границе провинции Берри. Здесь сходились несколько дорог, всегда было много проезжих, что позволяло метру Руже, хозяину трактира, оставаться на плаву, несмотря на то, что он был вовсе не деловым человеком. В его трактире было многолюдно, заметим мы, еще и потому, что в плохую погоду хозяин угощал посетителей подогретым вином. Вино, конечно, было из самых дешевых, но продрогших гостей это не смущало. Вечерело. Двое путников, закутанных в грязные, промокшие до нитки плащи, прятались в тени живой изгороди напротив входа в трактир, слушали песни и оживленные голоса, доносившиеся оттуда, и шепотом вели между собой нешуточный спор. — Пойдем, Пэт, — с ласковой настойчивостью говорил мужчина. — Тебе надо согреться и поесть. — Нет, — с тихой истерикой отвечал девичий голос. — Я не могу… я не хочу идти туда, где много людей!.. — Мы уехали далеко от побережья, никто нас здесь не знает, — продолжал терпеливо уговаривать собеседник. — Спросим, нет ли какой-нибудь работы. Да и крыша над головой нам просто необходима, иначе ты опять заболеешь. Когда ты металась в бреду, а я ничем не мог тебе помочь, я думал, что сойду с ума. — Это все из-за ожога, — в голосе девушки причудливым образом смешались страх и ярость. — И еще я лишилась зуба. Какой страшный человек! Что я ему сделала? — Он не смог перенести боль и обиду, — с тихим вздохом сожаления заметил мужчина. — Обиду и боль?! — гремучей змеей зашипела девушка. — Он?! Это мне достались такие боль и обида, да еще страх, каких вы даже представить себе не можете! — Увы, могу, — снова с горечью вздохнул собеседник и непроизвольно потер левое плечо. Девушка заметила его движение и постаралась обуздать свой гнев. — Простите, отец Мишель. Я как-то забыла, что вы тоже натерпелись сполна. Надеюсь, вы не сердитесь, что я постаралась избежать публичного унижения? — У меня не получается сердиться на тебя, Пэт… Но мой брат не смог справиться с собой. — Какой брат? При чем здесь ваш брат? Кто он? — Палач города Лилля. Тот, кто заклеймил тебя так же, как меня. Девушка шумно выдохнула. — Палач?.. Он самый настоящий палач? О, Пресвятая Дева, и этот человек называл меня чудовищем?! — Пэт, солнце мое, давай не будем больше говорить об этом. Смотри, снова пошел дождь! Прошу тебя, пойдем в трактир. Ты вся дрожишь, как осиновый лист! *** Метр Руже, достойный хозяин трактира «Пограничный», сразу обратил внимание на странную пару, устроившуюся за столом возле самой двери. Они оба склонялись над кружками с дармовой выпивкой, скрывая лица, но внимательный взгляд трактирщика сразу определил в одном из бродяг молодого человека, а в другом — девушку, причем явно некрестьянского происхождения. Метр Руже с неохотой подумал, что следует сообщить властям об этой паре, когда его подозвал к себе дворянин, сидевший за лучшим столом возле самого очага. Как выяснилось, его спутница тоже смотрела на нищих у двери. — Послушай, любезный, — спросил дворянин, — ты знаешь их? — Нет, сударь. У меня они впервые. — Они что-то заказали? — подняла глаза дама. — Только луковую похлебку для девушки, мадам. — У них, должно быть, совсем нет денег… — Думаю, вы абсолютно правы, сударыня. — Любезный, — дворянин положил на стол серебряную монету, — покорми их как следует. Подай мясо, сыр, молоко… — И каких-нибудь сладостей, — добавила дама. — Будет сделано. Метр Руже поклонился и отправился выполнять поручение. Когда слуги подошли к столу и стали выставлять на него тарелки с едой, девушка испуганно вскинулась, и метр успел заметить ее лицо: совсем юное, чистое и весьма хорошенькое. — Сын мой, мы не просили… — глухо начал молодой человек, но трактирщик поспешил объясниться. — Это бесплатное угощение, и благодарить за него надо не меня, а вон ту пару благородных господ, что сидят у камина. Молодые люди встали из-за стола, чтобы поприветствовать своих неожиданных благодетелей. При этом что-то в их поведении обратило на себя внимание убегавшего по своим делам метра Руже. Трактирщик не сразу понял, за что зацепился его взгляд, но уже у стойки догадался: девушка не сделала обычный реверанс. Она сложила руки на груди и низко поклонилась. Как монахиня. Обязанности хозяина заведения, у которого полный зал посетителей, не позволяли метру Руже в полной мере следить за происходящим, но он использовал любую возможность, чтобы оказаться рядом со столиком у очага, за который дворяне пригласили подозрительную пару, едва те покончили с угощением. — … сын привел в дом молодую очаровательную жену… — доносились до трактирщика обрывки рассказа четы дворян, которые назвали себя супругами де Бейль. — … они были одни в замке… гроза… молния… никого не смогли спасти из огня… — … вы так на них похожи… Метр Руже вздохнул и покачал головой. Бедные осиротевшие родители! В каждом встречном проходимце готовы видеть своих погибших детей! Парень, правда, не скупился на слова утешения. Посоветовал заказать заупокойные обедни, чаще бывать в храме, молиться и жить надеждой на обещанную Господом встречу за гробом. Хорошо так сказал, по-богословски, как у самого метра Руже, отметил он про себя, ни за что не получилось бы. И вполне искренне. Молодой человек — Мишель — вообще произвел на внимательного трактирщика благоприятное впечатление. Из-под копны каштановых волос смотрели большие кроткие карие глаза, в глубине которых затаилась печаль, почти боль. Голос его звучал тихо, речь была внятной и успокаивающей, а манеры — вежливы до робости. Высокий, худощавый, ловкий, он явно не был обделен силой, но, казалось, не имел об этом ни малейшего понятия. Метру Руже вдруг пришло в голову, что такими были первые христиане, с именем Господа на устах безропотно шагавшие на острия копий, в огонь и в пасть к диким зверям. А вот девчонка хозяину решительно не нравилась. Начать с того, что она назвала себя Генриеттой. Грязная, оборванная и мокрая до нитки! Тоже мне, королева в изгнании! За столом она молчала, дрожала и жалась в угол. Но постепенно тепло близкого огня, сытная еда и несколько глотков старого бургундского заставили ее выглянуть из недр большого тяжелого капюшона. Личико ее, обрамленное вьющимися белокурыми волосами, поражало красотой настолько благородной и утонченной, что лицу госпожи де Бейль до него было так же далеко, как от Берри до Парижа пешком. Однако, слегка оправившись от первого впечатления, метр Руже присмотрелся более пристально, и общая картинка распалась на части, обнаружив интересные подробности. Коралловые губки маленького рта были обкусаны до крови; крылья тонкого носа слегка покраснели, видимо, хозяйка недавно простыла и изрядно натерла их, страдая от насморка; черные брови часто хмурились, а в томных светло-голубых глазах временами искрой вспыхивали мысли, так преображая очаровательное лицо, что застывшее на нем выражение почтительного внимания превращалось в лживую маску. *** На следующее утро молодая пара, чей ночлег в трактире супруги де Бейль тоже оплатили, встала рано. Девушка объяснила это желанием проводить своих благодетелей и долго расспрашивала трактирщика об окрестных дорогах. Когда пара дворян спустилась в общую комнату, господин де Бейль заказал завтрак на четверых, после которого последовала трогательная сцена прощания. Метр Руже лишь покачал головой, заметив, что супруги отдали «побродяжкам», как он называл про себя молодых людей, одну из своих лошадей, да еще и денег в придачу. Он вздохнул свободнее, когда карета де Бейлей, наконец, отправилась в путь, а четверть часа спустя, угнездившись вдвоем на одной лошади, отбыли и побродяжки. *** Едва молодые люди выехали на дорогу и трактир скрылся за поворотом, Пэт перекинула ногу и устроилась в седле по-мужски, не обращая ни малейшего внимания на то, что юбка задралась, обнажив тонкую, грязную голень почти до колена. — Шевелись, шельма! — крикнула она, схватив поводья и ударив коня пятками. — Шевелись! Мы должны успеть туда раньше других! — Куда успеть? — удивился отец Мишель, стараясь удержаться в седле, что было непросто, потому что конь перешел на рысь и продолжал набирать скорость, понукаемый наездницей. — К карете, отец мой. Каналья трактирщик, надеюсь, он не наврал мне, описывая дорогу. Сердце отца Мишеля вдруг сжалось от тягостного предчувствия. Они обогнули холм и въехали под своды густого смешанного леса. Практически сразу метрах в ста впереди они увидели ту самую карету, которую проводили полчаса назад самыми добрыми пожеланиями. — Да! — азартно воскликнула Пэт, заметив, что карета не двигается. — Я рассчитала правильно! — Рассчитала что? — дрогнувшим голосом уточнил отец Мишель. Он боялся услышать ответ и ненавидел себя за этот страх. Пэт повернулась. Он на мгновение увидел выражение ее лица, отражавшее решимость и беспощадность. — Все, — жестко ответила она. Когда они подъехали к карете, кюре почему-то не удивился тому, что увидел. Кучер неподвижно висел, неуклюже свесившись с козел, его шляпа валялась на дороге. Дверца кареты была приоткрыта, к ней привалился господин де Бейль, словно хотел выбраться на воздух, но не успел. Его жена сидела, запрокинув голову, ее сведенные судорогой руки были прижаты к животу. На лицах обоих застыли боль и ужас, на губах выступила пена. — О Пресвятая Дева! — выдохнул остолбеневший от ужаса отец Мишель. — Они мертвы! — Разумеется, они мертвы, — пробормотала Пэт, чья недавняя бравада улетучилась, едва она увидела покойников. Смертельно побледнев, она едва успела склониться над ближайшим кустом, прежде чем ее вывернуло наизнанку. Кюре этого не заметил. — С-скажите мне, Пэт, — с трудом произнес он, — это в-ведь не вы их убили? Девушка выпрямилась и вытерла рот рукавом платья. Почему-то именно этот заикающийся шепот вернул ей самообладание. — Нет, конечно, — ворчливо откликнулась она, распахивая дверь кареты. — Это они сами. Поели леденцов матушки аббатисы и — отдали богу душу. Давайте, полезайте на козлы и правьте вперед. Там скоро будет старая заброшенная дорога, — заметив, что пораженный кюре продолжает стоять столбом, она ощутимо толкнула его в плечо. — Живее, святой отец! Очнувшись, отец Мишель попробовал подняться на козлы, стараясь при этом не побеспокоить мертвого кучера. Получилось у него не сразу: руки дрожали и ноги почти не слушались. — Леденцы матушки аббатисы… Я не понимаю. — Вот и не надо, — твердо поставила точку Пэт, ринувшись в карету. — Бери вожжи и — езжай. Да не пропусти нужный поворот! При тусклом свете, проникавшем сквозь окошко, стискивая зубы, чтобы справиться с дрожью отвращения, Пэт занялась обыском покойников. Действовала она смело и решительно, поэтому уже через полчаса у нее на коленях лежали все бумаги и деньги господина де Бейля, а также драгоценности его супруги. К тому времени карета остановилась, окончательно застряв в молодом ельнике, которым заросла заброшенная лесная дорога. Пэт завязала свои находки в платок и выглянула наружу. — Отец Мишель, идите сюда. Нам надо переодеть их. — Что? — услышав новое распоряжение, молодой священник, как раз спускавшийся с козел, едва не свалился на землю. — Мы оденем их в нашу одежду и бросим здесь. Тогда, если их найдут, то примут за нас. — Мы совершенно не похожи! — После того, как над ними поработают звери и непогода, это будет уже неважно. Решат, что разбойники напали… Для нас надо достать из их поклажи другую одежду. Эту, скорее всего, будем снимать с помощью кинжала. Да, и кучера придется припрятать как-нибудь понадежнее. Жаль, что нет лопаты. — О боже, Пэт! Как ты… — Да прекратите вы канючить, святой отец! Еще одно усилие, и мы — брат и сестра де Бейль, уважаемые люди, у которых впереди счастливая жизнь, а не бесконечное бегство. Ради этого стоит постараться! *** Поздним вечером того же дня пара измученных путников прибыла в Берри и остановилась в первом трактире внутри городских стен. Несмотря на усталость, приезжие были хорошо одеты, поэтому хозяин отнесся к ним с почтением. Когда же он заметил, насколько хороша собой его гостья, он почувствовал острейшее любопытство. Увы, первое не было оценено, а второе — удовлетворено: путники попросили две отдельные комнаты и немедленно удалились туда, заявив, что ужинать каждый будет у себя. Войдя в свою комнату, отец Мишель снял плащ, шляпу, перчатки и, подойдя к умывальному столику, налил в таз воды из кувшина. Он снова и снова мыл руки и лицо, пока вода в кувшине не иссякла. За это время слуги накрыли на столе скромный ужин и удалились. Кюре знал, что надо поесть. Он сел за стол, пригубил вино, отщипнул кусочек жареного цыпленка, но кусок не лез в горло. В конце концов, он отодвинул тарелку и сделал то, чего требовало все его существо — преклонил колени. — О, Мария дева! — простонал он, не в силах поднять глаз от истертых досок пола. — Обрати свой взор на самого недостойного из рабов сына твоего, ибо душа моя изнемогает. Он замолчал, а потом, спрятав лицо в ладонях, принялся повторять слова любимых псалмов Давида, которые всю жизнь служили ему утешением и поддержкой, а с недавних пор неизменно звучали укором или насмешкой. Стихли песни и крики в общей комнате, прекратились шаги и разговоры в коридоре, перестали хлопать двери комнат — трактир погрузился в сон. Было уже за полночь, когда в его дверь тихо поскреблась легкая рука. — Войдите, — тихо разрешил отец Мишель, не повернув головы и не поднимаясь с колен. Дверь приоткрылась, пропустив женскую фигурку, закутанную в шаль. Задвинув засов, молодая женщина опустилась на колени рядом с мужчиной и тесно прижалась к нему. — Мишель, мне страшно. — Мне тоже. Он обнял ее за плечи и почувствовал, что она вся дрожит. Они вместе поднялись с пола, он посадил ее на кровать, закутал в одеяло, сел рядом. — Мне кажется, что они придут за мной. Кюре сразу понял, о ком она говорит, и невольно вздрогнул. В полумраке комнаты ее собственное бледное лицо с запавшими глазами было лицом привидения. — Облегчи свою душу, дочь моя, — по привычке сорвалось с его губ. — Открой ее Господу. Также по привычке, не рассуждая, она склонила голову и молитвенно сложила руки. — Я грешна, отец мой, — тихо произнесла она, — я убила четырех человек. — Четырех? — эхом повторил потрясенный кюре. — Первым был тот похотливый мерзавец, сын тюремщика. А как, вы думали, я отделалась от него? Он хотел меня… — она споткнулась на слове, и ее бледные щеки слегка порозовели. Отец Мишель тоже вспыхнул румянцем. — Но как у тебя оказался яд? Ведь это был яд, не так ли? И при чем здесь мать настоятельница, которую ты упомянула сегодня? — О, это старая история. Я случайно услышала, как наша настоятельница учит сестру-эконома травить крыс. «Одной горошины, если ее раздавить, говорила она, хватит, чтобы отравить трех человек, поэтому будь очень осторожна». Еще она сказала, что крысы умрут мгновенно, если растолочь горошину и рассыпать по полу. Но если яд смешается с чем-то сладким, его действие отсрочится, крысы успеют убежать, подохнут где-нибудь под полом и провоняют, что совсем ни к чему. Я проследила за матерью Генриеттой и украла четыре горошины, — Пэт поправила сползавшее одеяло. Она перестала дрожать, голос ее звучал уверенно и спокойно. — Одну из этих горошин я целиком засунула в рот тому наглому каналье, а вторую сегодня утром смешала с карамелью, которой угостил нас хозяин, и накормила смесью де Бейлей и их кучера. — Это ужасно! — пробормотал отец Мишель. — Ужасно? — она передернула плечами. — Возможно. Но так и выбора особого не было. — Что ты хочешь сказать? — Ну, в первый раз я вообще спасала свою жизнь. Не затем мы столько пережили, выбираясь из монастыря, чтобы какой-то… — она невольно повысила голос, и кюре предостерегающе сжал ей руку. — А вчера… — продолжала она тише, немного остыв. — Весь этот план сложился у меня в голове после того, как я узнала, что де Бейля зовут так же, как вас. Это был наш шанс. В их документах мы найдем все, что нам нужно. А если чего-то будет недоставать, оно там появится, дайте мне только стол, бумагу, перо и чернила, — она помолчала, погруженная в собственные мысли. — Я не собираюсь возвращаться ни в монастырь, ни в тюрьму, святой отец. И бегать, словно загнанная дичь, тоже. Я хочу жить, хочу быть свободной, богатой… — Но не за счет других людей! — вырвалось у кюре. — А уж это как получится, — жестко заявила она и, сбросив одеяло, закружилась по комнате. Шаль темными крыльями взметнулась за ее спиной, и отец Мишель едва не перекрестился, чтобы прогнать наваждение. — Я хочу блистать, Мишель, — ничего не заметив, почти пропела беглянка. — Это то, для чего я рождена! Посмотрите на мои руки, — она поддернула рукава льняной сорочки, обнажая по локоть свои точеные, белоснежные, округлые руки. — Они у меня точно такие же, как у матери настоятельницы, а ведь она — родственница самого короля! Отец Мишель молча опустил голову. Его юная соучастница как-то упустила из виду, что в монастыре он исповедовал не только младших сестер, но и их почтенных наставниц. Он прекрасно знал не только то, кем была аббатиса, но и то, кем была сама Патриция: «плод преступной любви младшей сестры». Однако тайна исповеди была по-прежнему нерушима для него, хоть святой отец и считал, что предал и придал поруганию все свои идеалы. Пэт вернулась на постель, обвила своими восхитительными руками шею молодого человека и жарко промурлыкала ему на ухо. — Ты помог мне прогнать страх. Теперь моя очередь поднять тебе настроение… — О, любовь моя, — выдохнул отец Мишель. — Что ты со мной делаешь, Пэт!.. Она внезапно отстранилась и строго взглянула ему в глаза. — Никакой Пэт никогда не было, нет и не будет, — отчеканивая каждое слово, произнесла она. — Меня зовут Анна. Запомни! Эта картинка почему-то навсегда застряла в голове отца Мишеля. Тонкие руки лежат на его плечах, белокурые волосы в беспорядке, голубые глаза горят огнем, а в голосе звучит странная смесь нежности и угрозы: «Меня зовут Анна. Запомни!» *** На следующее утро господин де Бейль спустился к завтраку поздно и, пользуясь тем, что в общей комнате было мало людей, завел разговор с трактирщиком. — Сын мой, посоветуйте мне, пожалуйста, хорошего портного. Мне хотелось бы заказать рясу. В дороге мы с сестрой, к сожалению, потеряли часть багажа, и мне пришлось облачиться в мирское платье. Но в нем я чувствую себя неуютно. — О, сударь, так вы кюре? — обрадовался трактирщик. — Какая удача, хвала Господу! — Удача? — отец Мишель невольно насторожился. — Да. Дело в том, что в Портоне, небольшом селе владений графа де Ла Фер в семи лье отсюда, вчера умер священник. То есть удачно, конечно, не это, а то, что вы сможете отпеть и похоронить этого достойного человека по всем правилам святой католической церкви. Если у вас, конечно, найдется пара свободных дней… — Найдется, сын мой, — склонил голову кюре. — Нам с сестрой некуда торопиться. Трактирщик заговорщицки улыбнулся и, чуть наклонившись, доверительно добавил. — Покойный был моим деверем. Думаю, никто не будет возражать, если вы унаследуете его рясу, а то и место в придачу, если захотите остаться. Конечно, приход небольшой и село стоит в стороне от главных дорог королевства, можно сказать, в глуши, так что денег вы не наживете, но и голодать не будете. Граф заботится о своих подданных. — Что ж, этого более, чем достаточно. Если вы возьмете на себя труд указать нам дорогу, мы с сестрой отправимся туда сразу после завтрака.

Ответов - 5

stella: Fey_Mo , решили и у нас выложить? Регистрируйтесь!

Grand-mere: Ура! Молчание прервано! А в тексте чувствуется эпоха.

Орхидея: Мне нравиться начало.) Регистрируйтесь и присоединяйтесь к коллективу.


Камила де Буа-Тресси: Интересно. Я долго формулировала и получилось вот. У вас замечательная атмосфера, которой веришь. Но в этой чудесной исторической атмосфере вы описываете какого-то дьявола во плоти просто! Нет, я понимаю, что люди бывают плохими сами по себе, но на столько? И это девочка, как я поняла, выросшая с малых лет в монастыре. Я не верю, что характер на столько способен брать верх над воспитанием и окружением ребенка, что он вырастает в подобную личность. Личность для которой нет разницы между тем, как отравить крыс и людей. Личности с такой манией величия. Fey_Mo, вы не подумайте, что я критикую, мне правда интересен ваш взгляд на эту историю, и я жду продолжения. Но мне не хватает мохнатого зверька обоснуя. Почему она такой стала, что подтолкнуло ее на такой путь? Возможно, я забегаю вперед или сосредоточена не на том, чему посвящен ваш фик, тогда простите. Отдельно интересен ваш Мишель. Он на столько контрастирует с Анной. Мне он очень понравился.

Undine: Необычный и увлекательный взгляд на историю героини.



полная версия страницы